90-е: Шоу должно продолжаться – 3

Глава 1

– Как ты убедил Сэнсэя на такое? – прокричала мне на ухо Ева. Все равно я едва расслышал сквозь шум беснующегося зала. Вот теперь это стало похоже на рок-концерт. Некоторые повскакивали и ломанулись к сцене. Пространство там было не очень приспособлено для подобного, между краем сцены и первым рядом была довольно узкая полоса. Вот ее-то всю и заполнили те, кто успел вскочить со своих мест первыми. Ну что ж, зал мои “ангелочки” взорвали, ничего не скажешь. Хотя не уверен, что все были в восторге именно от их выступления, конечно. Но их точно запомнили. Виданное ли дело – ноунейм-группа, на бэквокале у которой вдруг взялся петь САМ Сэнсэй. Среди новокиневской публики его любили и знали, пожалуй что, больше, чем БГ…

– Это была его идея, – ответил я тем же макаром. В смысле проорал в самое ухо.

– Обалдеть, конечно! – Ева рассмеялась, запрокинув голову. – Пусть теперь только попробуют вас не принять!

Я обнял Еву, мы вскочили, принялись подпевать и прыгать. В общем, вести себя, как и полагается на рок-концерте. Как и все остальные в этом зале.

Задора публики хватило даже на то, чтобы остальные выступавшие кандидаты в рок-клуб получили свой кусочек орущей рядом со сценой публики, “коз” и огоньков зажигалок. Будто Сэнсэй своим появлением повернул переключатель с состояния “мы на выставке достижений рок-хозяйства” на “мы пришли на рок-концерт и будем ОРАТЬ!” И вся патлатая братия будто резко вспомнила, зачем она вообще ходит на концерты.

Банкин объявил перерыв, все радостно ломанулись к выходу, устроили в дверях кучу-малу, и постепенно вывалились в фойе, радостно галдя. Выстроились очереди в туалет и к кафешке. А самые продуманные заняли темные уголки, чтобы отхлебнуть из бутылок “горючего”. Кое-кто попытался закурить, но это администрация, в лице склочной бабки, быстро пресекла это безобразие. Не демократичные и нафиг никому не нужные “химики” же! Тут завтра утром будут детские коллективы народного танца соревноваться в том, что круче пляшет калинку-малинку. Мы с Евой вышли в числе последних. Ева держала меня за руку, кажется, она волновалась за это все гораздо больше, чем я. Я покрутил головой, высматривая своих. Ага, вон там из толпы торчат рога Астарота. Раз народу так много, значит Сэнсэй с ним вместе вышел.

Можно расслабиться, все получилось. Вряд ли кто-то еще на скучных отчетниках устраивал такой же фурор. Реальность даже немного превзошла мои ожидания. Я предполагал, что публика возбудится, когда неожиданно увидит незапланированного кумира, но чтобы вот так…

Впрочем, это же психология толпы. Эмоция срезонировала, буйство покатилось, как снежный ком, вовлекая всех, даже случайных бабок-гардеробщиц, сунувших в зал свои любопытные носы.

И сейчас все продолжали. Вопили свои кричалки, скакали радостно, выкрикивали “Хой!” неизвестно по какому поводу. Разве что не крушили ничего. Градус алкоголя не был настолько зашкаливающим, чтобы у местной публики снесло крышу настолько, чтобы начать гадить в ДК Профсоюзов. Родной дом, все-таки.

Среди общего гомона разобрал, как сбиваются компашки для “продолжения банкета”. В отличие от “Рок-провинции” здесь рокеров никто на ночь оставлять не собирался. В десять вечера всех отсюда выгонят и закроют заведение до утра. Но народ резонно сообразил, что нельзя пропадать зря такому хорошему настроению. Так что уже слышались знакомые имена хозяев разных тусовочных мест. Сам я особо не переживал. У нас как раз все было в порядке с планами на вечер. Сэнсэй пожелал, чтобы афтепати отчетника проходило в, как он ее к трем утра назвал, “нехорошей квартире, если вы понимаете, о чем я”.

А сейчас все было хорошо. Астарот лучился самодовольством и купался в лучах славы и внимания. Даже просто постоявший рядом Сэнсэй вознес нашего фронтмена на совершенно головокружительную высоту. С ним хотели стоять рядом, обниматься, жать ему руки. Девицы какие-то вокруг крутились. На меня никто особо не обращал внимания. Вот и отлично.

– Вова! – Света вынырнула из патлатого водоворота, или, точнее, конечно, человековорота, и бросилась ко мне. Радостная, на круглом невыразительном лице сияет улыбка до ушей. – Ты даже не представляешь!

– Что такое? – усмехнулся я. – В правлении рок-клуба случилось удивление?

– Удивление? – засмеялась Света. – Да это мягко сказано! Пойдем, покурим, у меня есть пять минут, расскажу, что успею.

– Мы не курим, но все равно выйдем! – ответил я, увлекая Еву и Свету к выходу. Снегопад снаружи продолжался, но благо было не очень холодно. Мы протолкались среди курящих чуть в сторонку, спрятались от ветра за разлапистой елкой, растущей справа от входа.

– Абзац просто, Вовка! – Света дрожащими от возбуждения пальцами попыталась извлечь из пачки сигарету, уронила ее, наклонилась, чтобы поднять. Та была вся в налипшем снегу. Света фыркнула, достала из пачки вторую. Подкурила. Выдожнула дым. – Представляешь, сейчас весь наш худсовет в полном составе набился в каморку к Банкину и принялся друг на друга орать. Все высказывают претензии, что нафиг такие сюрпризы делать, и вот их-то обязательно должны были предупредить. И все уверены, что зачинщик этого всего кто-то из них.

– А что там с голосованием? – спросил я.

– Ты слушай! – Света глубоко затянулась, закашлялась и засмеялась одновременно. – В общем, ты же знаешь, что против вас активно топил Ян, да?

– Что-то слышал, ага, – пожал плечами я.

– Ну так вот, – Света снова затянулась. Выдохнула. – И еще в этом месяце целых три группы мажоров пришло. Знаешь же, кто это?

– Неа, не представляю, – я покачал головой.

– Ну это детки номенклатуры, которые решили, что они рок-музыканты, – хихикнула Света. – Их принимают без конкурса всякого, просто потому что их папы приносят деньги, аппаратуру и прочие нужные вещи. Так что они, вроде как, решили, что “Ангелов” твоих прокатят.

Света замолкла и посмотрела на меня чуть испуганно. Кажется, сболтнула лишнего. Но увидела, что я продолжаю безмятежно улыбаться и никак свое неудовольствие не выражаю, вздохнула с явным облегчением.

– Я тебе ничего не говорила, потому что сама узнала только сегодня, – торопливо уточнила она. – Как раз когда они все друг на друга орали. В общем, пока они не договорились. Скорее всего, отложат решение до завтра, и про членство в рок-клубе на доске объявлений вывесят.

– Тебя никто не заподозрил? – подмигнул я.

– Нет, что ты! – засмеялась Света. – Они когда в комнату набились, меня вообще не заметили. Никому даже в голову не пришло, что я могу быть причастна.

– Нормально мы с тобой всколыхнули болотце, – я по-дружески приобнял ее и похлопал по плечу. – Ты же докурила? Пойдемте внутрь, а то простудимся.

Вовремя.

Нездоровый движ я заметил прямо от входа. Два человека стояли друг напротив друга, набычившись. Квадратный Ян, с торчащими соломенными патлами, и коренастый Боба. По габаритам он Яну здорово уступал, но выглядел во сто крат опаснее, особенно сейчас. Покачивался, ощерившись, как готовый броситься хищник.

И вокруг них образовалось довольно обширное свободное пространство.

Драка еще не началась, но вроде как вот-вот готова вспыхнуть.

– …почему сюда вообще пускают всяких гопников? – возмутился Ян.

– Да ты хлебало-то завали, чмо патлатое, – угрожающе проговорил Боба. Справа от него нервно крутилась какая-то ярко накрашенная фифа и пыталась хватать его за рукав. Где-то здесь уже подцепил, ловелас златозубый. Как только ему удается это с такой-то рожей? – Ты на вопрос мой ответишь, или зассышь и в сортире спрячешься?

– Да кто ты такой вообще, чтобы я на твои вопросы отвечал? – Ян говорил нагло, но голос подрагивал. Он озирался в поисках поддержки, но как-то никто не торопился вступать в этот диалог на повышенных оборотах.

– Нечего сказать значит, да? – снова ощерился Боба и сделал шаг вперед. Ян отшатнулся. Улыбка Бобы стала шире. – Ссышь, патлатое чмо, да? Я ведь не посмотрю, что ты здоровый. Всю харю тебе расшибу, трепло позорное!

– Да вызовите милицию кто-нибудь! – взвизгнула какая-то девушка. Я двинул поближе. Интересно, почему за Яна никто не торопится заступаться? Боба тут вроде один, а рокеров – толпа. Запинали бы, только в путь, даже гавкнуть бы не успел.

– Что тут за кипиш? – спросил я, шагнув вперед. – Боба, ты чего на Янчика наезжаешь? Он у нас знаменитый музыкант все-таки.

– А, Вован, здорово! – Боба чуть расслабился и перестал быть похожим на готовящегося к атаке волка. – Ты эту гниду давно знаешь?

– Не понял сейчас, ты про кого? – я простодушно развел руками.

– Да вот это чмо патлатое! – Боба мотнул подбородком в сторону набычившегося Яна.

– Не знаю даже, – я пожал плечами.

– Ты вот что… – лицо Бобы снова стало злющим и угрожающим.

– Почему меня не удивляет, что они знакомы, – презрительно прошипел Ян.

– А ты заткнись лучше, гандон штопаный, – Боба снова шагнул вперед, но я придержал его за рукав. – Вован, ты знаешь, что этот мудрила про тебя говорил?

– Понятия не имею, – хмыкнул я.

– Прикинь, захожу в сортир, чисто отлить, а там этот, – снова кивок в сторону Яна. – И натурально, поливает тебя говном за глаза. Ну я, чин-чином подошел, спросил, а не попутал ли берега этот патлатый переросток. И не хочет ли он за свои слова ответить. А тот полез в отмазы и начал мне ментами угрожать. Да ты же знаешь, Вован, я же руки распускать лишний раз не люблю! Но тут прямо кулаки зачесались. А он еще и разорался, чтобы меня выгнали. Выгнали, прикинь! Ну, пришла бабуля, я ей чинно-благородно объяснил, что вот, мол, мой билет. И я пальцем никого не тронул. Только у чувырлы этого спросить хотел. Бабуля ушла, а этот ушлепок вышел, значит, из сортира и снова начал языком молотить. Ну я к нему снова и подошел. Мол, ты такой дерзкий, потому что у тебя в травмпункте абонемент или что? А он…

– Я понял, – засмеялся я. – Ты же обещал себя хорошо вести!

– Так я разве чего-то нарушаю? – всплеснул руками Боба. – В натуре, я же вежливо спросил. А он мне… Мля, ты только посмотри на это рыло! Нет, я в натуре его отмудохаю!

– Боба! – я толкнул его локтем в бок.

– Да не ссы, Вован, не буду я здесь бучу затевать, – Боба похлопал меня по плечу. – Но за такое хлебало разбить – это как раз хорошее поведение, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я. Посмотрел на Яна. Тот выглядел… довольно жалко. Вроде бы, весь такой взбешенный, но глаза бегают. Из его “свиты” вокруг никого, они как-то здорово вовремя расползлись по темным углам. И еще от его массивной фигуры прямо-таки разило страхом. Ну, то, что Янчик трусоват, я и раньше знал.

– Че зыришь, будто я тебе чирик должен, а? – снова дернулся в сторону Яна Боба. И заржал, когда тот нервно отшатнулся. – Ссыкло этот… как ты его там назвал? Янчик? Подожди, это же не тот самый Ян, который с Цеппелинами?

– Он, ага, – кивнул я.

– Тьфу ты, – Бобу даже передернуло. – А мне ведь их песни даже нравились. Дома две кассеты есть. Вернусь, в мусорку выкину. Не смогу теперь отделаться, что музыку такое говно делает.

– Ты же уходить не собираешься? – спросил я.

– Да вот еще! – фыркнул Боба. – Сейчас вторая половина концерта начнется, а у меня билет есть, все чин-чином!

– Да кто тебе вообще билет-то дал? – возмутился Ян, но в конце фразы голос предательски сорвался.

– Не твое дело, гнида! – немедленно отозвался Боба. – И язык свой поганый лучше в жопу засунь.

Тут Боба неуловимо быстрым скользящим шагом рванул вперед и оказался вплотную к Яну. Ухватил того за грудки и тряхнул.

– Слушай сюда, гамадрил красножопый, – заговорил он прямо ему в лицо. – Я тебя поймаю и отмудохаю, понял? Думаешь, не узнаю, где ты живешь или тусуешься? Да тебя здесь любой мне сдаст, потому что ты всех здесь мурлом своим протокольным заманал уже. Так что ты оглядывайся лучше и в беге тренируйся, хрен надувной, понял?

Боба отпустил Яна и тот инстинктивно метнулся назад. Глаза дикие. Боба одернул олимпийку.

– Ха, зассал, – он сверкнул золотым зубом. – И правильно. Глянь вокруг, это же вроде твои друзья. И никто не кинулся к тебе на подмогу, я мог уже три раза перо под ребро тебе насовать. Значит ты их тоже уже всех достал, понял?

– Боба, угомонись, – сказал я, придерживая златозубого качка за плечо.

– Я не понял, ты эту гниду защищаешь что ли? – нахмурился Боба. – Он же про тебя тут говорил, что…

– Боба, ну что ты упертый такой? – я укоризненно покачал головой. – Ну болтает, да и шут с ним. Себе только карму портит. А ты, если набедокуришь, больше ни на один концерт не попадешь. Слышал поговорку про чужой монастырь?

– Карму, говоришь, себе портит? – ухмыльнулся Боба. – Я бы ему лучше лицо попортил, ну да ладно. Но, мля, такое в натуре прощать нельзя же…

– Боба, я разберусь, не маленький, – тихо, но жестко сказал я. Боба посмотрел на меня, прищурившись. Расслабился, подмигнул, зыркнул еще разок в сторону Яна.

– Да понял я, понял, – сказал он, нашаривая рукой талию все еще болтающейся рядом вульгарной девицы. – Больше не лезу, раз это твои разборки! Мы лучше с Маняшей обратно в зал пойдем!

Повисло недолгое молчание, потом фойе снова наполнилось гомоном. К нам с Евой и Светой сквозь толпу направился Сэнсэй. В одной руке – бутылка вина, в другой – надкусанное яблоко. На лице блаженство.

– Между прочим, я на стороне твоего золотозубого приятеля, – сказал он. – Янчик и правда что-то… берега попутал, выражаясь его языком.

– Да ладно, забей, – я пожал плечами.

– У меня есть одна история про высокое искусство забивать в нужный момент, но я ее лучше расскажу уже дома, ладно? – медленно проговорил Сэнсэй, глядя куда-то мимо меня. – Сейчас нам Женя изо всех сил подает знаки, что перерыв закончился. Идем в зал?

– Да-да, пять минут, Турецкий, – покивал я. – Идите, я догоню. Кофейку хлебану в кафешке, пока буфетчик домой не сбежал.

Публика спешно втянулась в зал обратно, в фойе остались только пара бабулек и прикорнувший возле колонны волосатик. Видимо, он сюда уже пришел готовеньким, на концерте еще добавил, и теперь видит сладкие сны о том, как он колбасится, судя по дергающейся руке.

– Что-то случилось? – тревожно спросила Ева, коснувшись моей руки.

– Шумно, – усмехнулся я. – Ночь не спал, хочу кофе. Тебе купить?

– Давай, – взгляд Евы стал цепким и внимательным. Она пристально смотрела на меня, когда я расплачивался с буфетчиком. Взяла из моих рук чашку с кофе, опять же, не отрывая взгляда. – Если хочешь, я могу с ним поговорить, чтобы он успокоился уже.

– Что? – встрепенулся я.

– Просто у тебя такое лицо… – сказала Ева. Проигнорировала столики и села на подоконник.

– Да все нормально, правда, – я потерся щекой об ее плечо и отхлебнул свой кофе. Ну как, кофе… Эта бурая жижа на кофе похожа почти не была. Но какой-то кофеин там, наверное, все таки был. – Даже отлично все. Или лучше, чем отлично. Я просто слегка завис, со мной бывает. Нам ведь еще после концерта в гости идти, ты же помнишь?

Ощущение было, что в квартиру набилось человек сто, не меньше. Кого-то Сэнсэй сам позвал, кто-то удачно упал на хвост, кто-то проследил и проскользнул ужом. В общем, дым коромыслом, в каждой комнате движ и толпа народу. Кто-то бренчит на гитаре и голосит с надрывом “Время колокольчиков” Башлачева. В когда-то самую холодную комнату приволокли магнитофон, хрен знает, откуда взяли. Включили сборник рок-баллад, выключили свет, оставив в качестве иллюминации фонари Ленинского проспекта, и устроили там танцевальный рай для любителей медляков.

На круглом столе выстроился строй разномастных бутылок, а вот закуской никто особо не озаботился. И только одну комнату Сэнсэй категорически закрыл для посещений праздно шатающимися гостями – самую дальнюю. Группа “Папоротник” предусмотрительно оборудовала себе там плацдарм для отступления, так сказать. Завтра им предстояло еще играть концерт, так что они заранее позаботились о том, чтобы им было, где удобно упасть и проспать до обеда.

Я взгромоздился на подоконник, для вида держа в руках кружку с чем-то алкогольным. Пить сегодня я больше точно не собирался.

Хорошо.

Банкин в конце концерта прямо со сцены объявил, что они не готовы пока огласить результаты голосования, потому что возникла какая-то путаница. И пообещал на неделе вывесить их на доске объявлений. Кого-то это возмутило даже. Почему, мол? Всегда же сразу говорили!

Хорошо. Как бы сейчас не повернулось дело, все равно все получилось отлично. Я краем глаза видел телевизионщиков, это значит, что внезапное появление рок-звезды общероссийского… хотя стоп… Наверное, еще общесоюзного, пока что, масштаба. Короче, внезапный выход Сэнсэя на сцену на выступлении какой-то никому неизвестной группы обязательно попадет в новости. И группа из никому неизвестной сразу превратится в новостной повод.

Хо-ро-шо.

Чуть не отхлебнул шмурдяка из кружки. Остановился. Организм Вовы-Велиала к алкоголю не очень устойчив, так что нефиг… злоупотреблять.

– Велиал, – к окну, на котором я сидел, подошел Астарот. – Надо поговорить…

Глава 2

«Интересно, как скоро Астароту придет в голову светлая мысль, что он – суперзвезда, а я пригревшийся в лучах его славы прилипала?» – подумал я, проводив взглядом удаляющегося в сторону туалета фронтмена. Похоже, что довольно скоро. Уже сейчас заметно, как его раздуло от гордости и самодовольства.

И о чем он хотел поговорить, я не понял. Пустился в рассказ о том, как они с Сэнсэем разговаривали про Ярославль, оказывается, они оба там были. И на полуслове он свою речь прервал и ушел.

Кажется, он уже здорово накидался. И перекрыло пережитыми эмоциями еще.

Парадоксальная личность наш Астарот, вот что. На сцене он реально хорош. Уверенный, величественный. Из зрительного зала не видно его плохо прокрашенные волосы и следы от подростковых прыщей. Неплохой голос и отчаянная такая харизма.

Но вот когда он оказывается просто среди людей, мне натурально иногда хочется отодвинуться в сторонку и сделать вид, что я его не знаю.

Испанский стыд какой-то.

Или, как это сейчас правильно говорят, кринж.

Да, пожалуй, это слово подходит идеально.

На самом деле, имеет смысл обдумать ситуацию, когда «ангелочки» мои взбрыкнут, решив, что я добились успеха, потому что такие талантливые и особенные. И все получилось как бы само по себе, а я тут совершенно ни при чем.

И я даже примерно знаю, когда это произойдет.

Когда к творчеству добавятся деньги. Испытание деньгами для компашки друзей – одно из самых тяжелых. Каждый начнет у себя в голове считать, кто и сколько на самом деле вложил в общее дело, понадобится озвучивать и составлять договоры. И проговаривать вслух разные не очень приятные вещи.

Такой момент обязательно настанет.

Вопрос времени. Ну и денег, разумеется.

Я пожал плечами. В любом случае, я рано пытаюсь дуть на воду. Деньги надо еще заработать.

А сейчас, вместо того, чтобы сидеть на подоконнике с глубокомысленным видом, надо бы заняться делом. Пока градус алкоголя в крови невысок, шутки смешные, а юные лица не расплылись восковыми масками.

Я проскользнул в «запретную комнату», порылся в своей сумке и извлек камеру. На концерте я не снимал вполне сознательно. Ценность концертных записей ручной камерой с точки зрения контента, прямо скажем, невелика. Тем более, что моя «дживисишка» пишет только монофонический звук. С одной стороны, стоило, конечно, запечатлеть исторический момент, когда на сцену вышел Сэнсэй. Обалделое выражение лица Банкина, беснующийся зал и вот это все. Но в зале были и другие камеры. И одна из них точно принадлежала ТВ «Кинева». Так что надо сделать две вещи – записать дома на видике выпуск новостей об этом моменте. Наверняка же будет. И потом выпросить «сырую» концертную запись.

Следующий час я бродил по квартире, глядя на всех сквозь окуляр видоискателя.

– …басист набухался и лежит заблеванный. Прикинь? Нам на сцену через полчаса, а он – в говно! Что делать? Потащили в туалет. Илюха здоровый же, черт! Отбивается. Еще и блюет по дороге. А там в туалете еще и раковины нет!

– В смысле – нет? А куда делась?

– Да в душе не ковыряю! Выломали когда-то, а чинить не стали. В общем, представляешь, клетушка с собачью конуру, один унитаз, нас двое и блюющий Илюха. Мы его башкой в унитаз суем, а он до воды не достает. Мычит только что-то. А мы сами тепленькие уже были, так что не сразу догадались, что за шнурок дергать надо.

– В смысле – смывать?

– В общем, картина маслом – Илюха лежит мордой в унитаз, Краб его коленом прижимает сверху, чтобы не выскочил. И я дергаю за шнурок, потом жду, когда вода снова наберется, и опять дергаю. А тут по коридору идет директриса…

Деревянный узор паркета, исписанные стихами и философскими высказываниями обои. Это я услышал в коридоре громкий смех и двинул туда.

– …никто же потом не найдет свои!

– Нееет, ты не понимаешь! Это мое творческое высказывание!

У двери высится пирамида из сапог, ботинок и прочей обуви. Творец этой инсталляции ползает рядом на четвереньках и пытается пристроить на вершину красный женский сапог с устрашающей шпилькой.

Интересно, где Сэнсэй? Воспользовался суматохой и спать сбежал? Надо на кухне проверить.

А вот и он, точняк. Сбились в тесный кружочек, в центре – эмалированный тазик, в нем стоят и плавятся три свечки. Блин, ни хрена ведь на записи видно не будет! Иногда пламя выхватывало из темноты сосредоточенные лица.

– В шуме воды я всегда слышу какую-то музыку, – почти шепотом говорил Сэнсэй. – Когда закипает чайник или душ льется. Она звучит очень тихо, едва слышно. Всегда хочется выключить воду, чтобы можно было ее разобрать. Но…

– Если воду выключаешь, она тоже замолкает… – подхватил Бельфегор.

– На самом деле музыка звучит все время, – продолжил Сэнсэй. – Но ее так много, что она заглушает саму себя. И чтобы расслышать отдельные ноты, нужно сосредоточиться…

– Или включить воду… – сказал кто-то из темноты, по голосу не опознал, кто именно.

– …и вода войдет в резонанс с нотами, и ты услышишь мелодию, – закончил мысль Сэнсэй.

Подключение камеры к телевизору оказалось тем еще квестом. Инструкция, к счастью, оказалась на английском. Приятель мамы приволок из Японии экспортный вариант камеры. И по инструкции все было вроде понятно. Воткнуть, нажать, готово. На практике же… В общем, я так и не понял, в какой момент камера перестала кочевряжиться и выдала на экране движущиеся картинки с вчерашнего ночера.

Первый блин, можно сказать.

На самом деле, качество картинки неожиданно оказалось даже лучше, чем я думал. Только вот снимать мне еще учиться и учиться. Это в моем телефоне в далеком будущем будет встроенный стабилизатор. А тут все подергивания и подрагивания пальцев были видны на экране без всякой маскировки. И еще, надо запомнить на будущее – камеру вести нужно мееееедленнее. А то эти размазанные перескоки у кого угодно морскую болезнь вызовут. Но сочные сценки попадались. Как Астарот говорил тост, например, неплохая сценка. И танцующая в темноте с двумя свечками девушка. Под Dire Straits.

Годится. Атмосферная квартира. Не очень трезвые, но вполне внятные разговоры. Байки, рассказанные с экспрессией. И даже немножко компромата.

Я написал на подкассетнике сегодняшнюю дату. Подумал и добавил – афтепати отчетного концерта рок-клуба. Сэнсей.

Надо бы озаботиться запасом этих кассет, вот что. А это не такая простая задача, как кажется на первый взгляд. В свободной продаже я пока что их вообще не видел. Может быть, в Москве уже и открылись всякие фирменные магазины зарубежной техники, но в Новокиневске пока что ничего такого не было. Значит надо будет на рынке этот вопрос поднять. Во-первых, Серега из ларька звукозаписи может знать. Он же где-то кассеты пустые оптом покупает. Может быть, там же и мини-VHS есть? Ну и можно еще у тех, кто в Москву мотается попросить.

Я отсоединил камеру от телека. Воткнул батарею в зарядник. Выдохнул.

Переодеться, пообедать и мчать обратно в «нехорошую квартиру». Будить спящих и перемещаться в студию к Шутихину.

Какой-то такой план дальнейших действий.

Я потянулся, зевнул.

Забавно. Есть понятие фантомной боли. А у меня – фантомная усталость. Каждый раз, когда я сплю вот так, урывками, и ношусь по городу, как с подожженным хвостом, я как-то автоматически себе представляю, как бы я себя чувствовал в своем прежнем теле, которому полтос. У меня бы ныла поясница, в голове клубились мутные облака, и соображалка работала бы с перебоями. Вот и сейчас я совершенно машинально мысленно застонал, что опять предстоит бессонная или почти бессонная ночь. Вот только состояние для нытья не подходило. Чувствовал я себя вполне бодро, даже, я бы сказал, задорно. На краю мыслительного процесса даже вспомнилось, что студия Шутихина в соседнем подъезде от квартиры Евы. А значит, когда станет скучно, можно будет тихонько вместе с ней ускользнуть, и…

Классно быть молодым, вот что!

Как бы иллюстрируя свой боевой настрой, я несколько раз упруго присел, принял упор лежа, отжался десяток раз. Прыжком поднялся на ноги.

И направился на кухню, насвистывая «Шоу маст гоу он…» тихонечко.

Сестра вернулась из школы в тот момент, когда обед свой я как раз наливал себе чай. С грохотом сняла ботинки, пробурчала что-то, невнятно, но зло. Прогрохотала пятками до своей комнаты, грохнула дверью. «Видимо, не задался денек у сеструхи…» – подумал я, не отрывая глаз от книжки. Заразился маминой привычкой читать за едой. Неплохой способ разгрузить мозги и купировать свою ломку по гаджетам, которая периодически давала о себе знать. Сегодня мой обед проходил под «Таинственный остров» Жюля Верна. В детстве его до дыр зачитал. Но сейчас тоже идет с удовольствием.

В глубине квартиры скрипнула дверь, и снова раздались шаги. Теперь уже более спокойные. Крадущиеся такие.

– Привет, – хмуро сказала сестра, стоя на пороге кухни.

– Угу, – кивнул я. – Там в холодосе есть котлеты с гречкой и салат еще.

– Я не хочу, – скривилась Лариса, продолжая стоять у меня над душой.

– Чайник горячий, – добавил я. – И полкоробки птичьего молока еще осталось.

– Да не хочу я есть! – отмахнулась сестра.

– Окей, – кивнул я и оторвал взгляд от книжки. – А чего тогда хочешь?

Нда, похоже, и впрямь день не задался. Глаза и нос красные, губы сжаты и подрагивают.

– Так… – сказал я. – Давай, садись. Чаю я тебе сам налью. Протесты не принимаются. Что там у тебя случилось? Кто-то обидел?

– Слушай, Вов… – Лариса села на табуретку и зажала ладони между коленок. – У тебя было когда-нибудь, чтобы про тебя врали всякое, а ты ничего с этим сделать не мог?

– Не знаю, – я достал из сушки ларискину чашку с Матроскиным из Простоквашино. Плеснул заварки, долил кипятка из чайника. Посмотрел на сеструху еще раз. – Болтают-то за глаза.

– А если не за глаза? – сестра шмыгнула носом и всхлипнула. В уголках глаз появились слезы.

– Рассказывай давай, – я бросил в чай лимон, насыпал две ложки сахара. Она всегда так пила чай, запомнил уже. Вернулся за стол. Сел напротив, заглянул в глаза. – Что стряслось, кто болтает?

– Ну… В общем… Я сама, наверное, дура, что согласилась… – замялась Лариса.

– Еще на шаг назад, – я дотянулся до холодоса, достал оттуда прямоугольную коричневую коробку. Птичье молоко нам Джамиля притаскивала свежайшее, прямо с кондитерской фабрики. – Давай, сжуй конфетку, и рассказывай.

– Фу, желтая… – Лариса отложила надкусанную конфету. – В общем, есть один парень… Нет, не так. Ну, в смысле, парень есть, конечно, но не в нем дело. Или в нем…

Лариса замолчала и нахмурилась. Шмыгнула носом. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

– В общем, на дне рождения Светки Котвановой я танцевала с одним парнем, студентом. Мне песня понравилась, под которую мы танцевали, и я ему сказала. А потом он говорит: «Пойдем ко мне, у меня этого певца целый альбом». А я говорю: «Пошли!» Оказалось, он живет в том же подъезде. Вот мы заходим, а у него никого дома. Я говорю: «Ну давай уже, ставь музыку!» А он засмеялся и начал приставать. Я его оттолкнула и говорю: «Ты че? С дуба рухнул? Мы же не знакомы совсем!» А он, такой, сразу отстал, давай извиняться, предложил посидеть и чаю попить.

– Пока звучит неплохо, – сказал я.

– В общем, мы попили чаю, а потом он говорит: «Ты иди, а я попозже приду, мне нужно тут кое-что сделать». Ну и я ушла. Вернулась к Котвановой, там как раз торт начали резать. Ну и, тут же начались шуточки, типа, а что это вы там вдвоем делали и все такое. Ну я говорю: «Ничего, музыку слушали». А потом звонок в дверь, вернулся тот парень. Такой… ну… Лыбится, рубаха расстегнута. На шее засос.

– У него в шкафу другая девушка пряталась? – хмыкнул я.

– Ага, счас… – огрызнулась Лариска. – Он с парнями на кухню ушел, а потом все вышли и на меня стали ТАК смотреть… И шушукаться. Я сначала не поняла, что происходит, а потом меня Котванова, такая, отвела в сторону и говорит: «Знаешь, Корнеева, ты бы лучше раньше сказала, что ты шлюха, я бы тебя не приглашала даже!»

– Как, говоришь, этого парня зовут? – поинтересовался я деланно-равнодушным тоном. Правая рука сжалась в кулак.

– Да неважно… – Лариса вздохнула. – В общем, я говорю Котвановой: «Что за ерунда?» Не понимаю ничего. А от меня все отодвинулись, как будто я больная. А Мичурин так вообще подошел и начал предлагать пойти перепихнуться по-быстрому, ну, раз уж я такая опытная давалка. В общем… Я попыталась сказать, что это все вранье, что ничего не было. Но мне не поверили. Ржали, обзывались. Я убежала. А там этот парень еще… Говорит: «Ты извини, я же не мог им сказать, что ты не дала, они бы тогда меня оборжали…» В школе теперь ад. И я… В общем…

– Тихо, милая, – я пододвинул свой табурет поближе к ней и обнял за плечи. – Дерьмовая история, вот что.

– И что мне делать? – Лариска всхлипнула, и слезы, так долго клубившиеся в уголках глаз, покатились по щекам.

– Ничего, – я пожал плечами. – Ну, кроме того, что сказать мне, кто такой этот студент, я нанесу ему короткий визит и ноги вырву. А тебе – ничего. Ходить в школу, морду кирпичом. Доказывать ничего не надо. На подначки не ведись. Через какое-то время все забудут.

– Мне кажется, что это никогда не случится… – хлюпая носом, проговорила сестра и уткнулась мокрым лицом мне в плечо.

– Тебе учиться осталось до лета всего лишь, – я погладил ее по голове. – А потом вообще будет пофиг.

– А почему ты не говоришь, что это ерунда и вообще не проблема? – спросила вдруг Лариса.

– Ээээ… А должен? – я заглянул ей в лицо. – Если бы сказал такое, это была бы неправда. Ты попала в дерьмовую ситуацию. Радоваться тут особо нечему, все, кроме тебя, повели себя как говнюки. И гандон этот соседский, и твои одноклассники. Жиза, фигли. Мудаки встречаются.

– Спасибо, – теперь Лариса обняла меня в ответ.

– Внезапно, – я почувствовал, как губы сами собой расплываются в счастливой улыбке. Так тепло стало почему-то от ее благодарности, чуть не прослезился. – Так, у меня идея. Давай-ка ты умывай лицо, наводи марафет, и пойдем со мной.

– Куда? – встрепенулась Лариска.

– На концерт, – усмехнулся я. – Ты обычно другую музыку слушаешь, но сейчас тебе неплохо бы сменить обстановку. «Папоротник» будет петь, может знаешь таких?

– «Папортоник»?! – Лариса округлила глаза. – И у тебя есть лишний билет?

– Одевайся давай! – я шутливо подтолкнул сестру. – Нам с тобой еще этот «Папоротник» сейчас из похмельной комы выводить.

Слезы моментально высохли. На лице нечто среднее между недоверием и радостью. Пару секунд она просидела, будто зависнув. Потом вскочила и торопливо умчалась в свою комнату. А я вернулся к своему недопитому чаю и приключениям Сайреса Смита и его друзей.

На сборы Лариске потребовалось минут двадцать.

– Так, – я критически оглядел сеструху. – В общем, эту боевую раскраску можешь оставить, все равно сейчас все красятся как попугаи, независимо от тусовки. А вот безобразие это из волос вытаскивай.

– Что? – Лариска подергала себя за косички с вплетенными «химическими» шнурками. – У нас все девчонки так ходят…

– И шмотки поменяй тоже, – я подергал ее за рукав разноцветной олимпийки. Точно такая же, как у ее «подруги» Нади. Может это она и дала поносить. – Джинсы есть у тебя?

– Есть… – насупилась Лариса.

– Вот и надевай джинсы и футболку, – сказал я. – Сейчас какую-нибудь рубашку тебе еще из своих выберу.

– Что еще за требования? – возмутилась сеструха.

– Ты оделась как гопница, – я подмигнул. – А идешь на тусовку неформалов. Чуешь, к чему я клоню? Так что давай, меняй прикид, а я пока посуду помою и записку родителям оставлю, что это я тебя забрал. Чтобы не потеряли.

Глава 3

Я стоял, подпирая стену, и смотрел, как народ рассаживается прямо на полу. От ощущения дежавю меня спасало только то, что сейчас я в лицо знал практически каждого из зрителей. Каждому ведь я сам билеты продавал. А компашку художников Шутихина я помнил с прошлого раза.

Кроме того, в этот раз мы приехали заранее, я, Лариска и музыканты. Сеструха всю дорогу была притихшей, иногда сжимала мою руку от переизбытка чувств. И когда мы приехали в «нехорошую квартиру», чтобы забрать оттуда «Папоротник» и отвезти их в студию, и когда все они и Шутихин с его лысым-бородатым приятелем, сидели на кухне, курили и вели высокодуховные разговоры, обсуждая поэму Венички Ерофеева «Москва-Петушки». Я поглядывал на Ларису, которая молча сидела в углу дивана, вцепившись в подлокотник. Она с круглыми глазами ловила каждое слово из художественного кружева, которое плела в своем разговоре творческая интеллигенция. От меня все эти рассуждения про бухло, ангелов и путь к богу через пьянку были с одной стороны бесконечно далеки, с другой – слушать их мне нравилось. С таким огнем все говорили. С такой экспрессией. Философия, скрытые смыслы, вот это все. Сам я сегодня в разговоры высоким штилем не лез. По-быстрому решил организационные моменты, узнал, что Шутихин снова намерен устроить афтепати для своих после концерта, и что Сэнсэй уже об этом в курсе. И что ночью, в частности, будет обсуждаться вопрос о дополнительных концертах «Папоротника». Ну, раз уж случилось, что ребята здесь будут еще несколько дней, как-то глупо упускать такую возможность. Тут я, ясен пень, навострил уши. Потому как в разговоре промелькнула еще какая-то концертная площадка, про которую я раньше не слышал. А значит это еще один потенциальный пункт в мою записную книжку.

– Вова, – шепотом сказала мне на ухо Лариса. – Мне кажется, что я сплю…

– Это тебя разговоры творческой интеллигенции усыпили? – усмехнулся я.

– Ой, да ну тебя… – фыркнула Лариса. – Просто тут все… по-другому. Такие люди интересные, такие темы…

– Ты главное не проникайся этой высокой философией, – я подмигнул. – А то потом запаришься от хронического алкоголизма лечиться.

– Паааапрашу! – встрял в наш занимательный диалог сидящий рядом со мной Шутихин-старший. – Не следует путать приземленный алкоголизм с высокодуховным возлиянием, как инструментом познания самого себя!

– Вот видишь, я же говорил, – я толкнул Ларису локтем в бок. – Ты как вообще? Не скучно тебе?

– Кажется, что мне никто не поверит, что я сидела с Сэнсэем на одном диване.

– Ага, то есть то, что ты с ним в троллейбусе ехала на задней площадке, а до этого еще бегала на кухню, чтобы для него чайник поставить, никого не удивит, – я засмеялся.

– Ну Вооова! – Лариса спрятала лицо в ладони.

«Ну вот ее уже, кажется, и не парит та фигня с мудаком-соседом, – подумал я. – Это хорошо. Ей в школе, конечно, припомнят, но под ворохом новых впечатлений это будет не так болезненно». Переодетая в джинсы и мою клетчатую рубашку сестра визуально отлично вписывалась в эту компанию, даже не скажешь, что час назад она была одета в короткую юбку с олимпийкой, а в волосы были вплетены шнурки от ботинок.

– Это такие странные взрослые, – снова прошептала мне на ухо Лариса. – Я таких раньше не видела.

– Мир велик и разнообразен, – философски заметил я.

Потом наши неспешные посиделки на кухне закончились, потому что начали собираться зрители. Дверной звонок трезвонил практически без перерывов, гора обуви в прихожей становилась все выше. И когда я в следующий раз зашел на кухню, моя сеструха уже не сидела, сжавшись в скромный комочек в углу дивана, а горячо спорила с одним из патлатых музыкантов «Папоротника». Что-то про скрытые смыслы «Мастера и Маргариты».

– И снова здравствуйте, – Сэнсей занял свое место в центре студии на стуле с высокой спинкой. Погладил нежно свою гитару. Оглядел сидящих на полу зрителей. Подмигнул мне. Я стоял позади всех у стены, готовый, в случае чего, открыть дверь и впустить опоздавших. – Эх, любимая моя новокиневская публика, вот уж не гадал, что так скоро увижу вас снова. И чрезвычайно рад такой оказии.

Публика радостно зашушукалась. Сэнсэй провел пальцами по струнам, потом зажал гриф и широко улыбнулся.

– Но несмотря на то, что с последней нашей встречи прошло совсем немного времени, я свято чту свои принципы, что на каждом моем концерте должна быть как минимум одна новая байка и хотя бы одна новая песня. В этот раз я ехал к вам в некотором смятении. Представляете, мы грузимся в поезд, и я понимаю, что за целый месяц с нами не произошло ничего особенного, чем можно было бы похвастаться. Немыслимо! Но судьба была к нам благосклонна. Бог поездов услышал мои молитвы, и теперь мне снова есть, что вам рассказать.

В этот момент раздался звонок в дверь и я метнулся в прихожую, чтобы впустить гостей до того, как они начнут трезвонить снова. Опоздавшими оказались Люся и Ася. Все, теперь в сборе были все, кто получил билеты. И вроде частные приглашенные хозяином студии и Сэнсэем – тоже. Можно было расслабиться и слушать музыку. Ну и следить за порядком чуть-чуть, все-таки это я сие мероприятие устроил. Я подождал, пока девчонки стряхнут с воротников подтаявший снег и, сдавленно хихикая закинут свои сапоги в кучу других-прочих, и мы вместе пошли в «зрительный зал» и устроились возле стены.

– …и тогда девушка гордо встала и заявила, что потребует у проводницы немедленно переселить ее на новое место, потому что это не-вы-но-си-мо! – рассказывал Сэнсэей. – Так воооот… Теперь вы понимаете, почему я сначала рассказал вам про проводницу, да?

Публика дружно рассмеялась и захлопала.

– Но женщина была кремень! – очки Сэнсэя сверкнули. – Настоящая богатырша, дочь сурового севера. Она с каменным лицом выслушала требования вздорной пассажирки, сдержанно кивнула и сказала: «Постель только собирайте свою, новый комплект я вам не дам». В гробовом молчании капризная пассажирка скомкала белье и в обнимку с этим тюком, со спортивной сумкой на плече, маленькой сумочкой и большой шубой гордо удалилась за проводницей. Мы выдохнули всем вагоном, я снова взял гитару. Проводница вернулась и села на краешек полки. «Да вы пойте, ребята, все нормально!» – говорит. А у самой лицо такое одухотворенное… Будто у нее в голове есть особое тайное знание. Я пел «Босиком по туману», а сам не мог отделаться от мысли, что история-то на самом деле еще не закончилась. А спрашивать не хочется, чтобы интригу не разрушать.

Сэнсэй сделал паузу, взял с соседней табуретки высокий стакан с водой, отпил.

– В общем, сидим мы спокойно, поем, байки травим… – продолжил он. – И тут снова появляется та девушка. С тюком постельного белья, спортивной сумкой, сумочкой и шубой. И с непередаваемым выражением лица начинает снова заправлять постель на своей полке.

Сэнсэй замолчал. И публика тоже молчала, затаив дыхание.

– Ну так воооот, – Сэнсэй сделал серьезное лицо. – Она заправляет постель, ни на кого не глядя, значит, а я смотрю на проводницу. И понимаю, что она ждала именно этой развязки. И все хранят гробовое молчание. И тут проводница говорит: «Девушка, вы же поменяли билет, что вы делаете в моем вагоне?»

Тут публику прорывает, и все начинают смеяться. Похоже, я какой-то важный кусочек пазла этой истории пропустил.

– В общем, вы уже все поняли, да? – перекрикивая общий хохот, сказал Сэнсэй. – И меня так впечатлила и порадовала эта замечательная история, что новая песня появилась сама собой. Я написал ее той же ночью в поезде, когда все легли спать. А потом мы с ребятами немного порепетировали… В общем, судьба против того, чтобы я нарушал свои же принципы. Скажу даже больше. Вы будете первыми, кто услышит новую песню.

Зрители захлопали, а музыканты начали играть. В новой песне было что-то балкано-цыганское.

– Бей в бубен и танцуй, дочь ветра

Как будто тебя слышит только твой кот

Будь легкой, будь смешной, будь щедрой,

Ведь тамбур твой помост и твой эшафот

И сразу увидит любой болван

Тебя в ковыле и клевере

Ведь ты… Тссс!

Мятежная дочь цыган

На суровом-суровом севере…

К третьему куплету публика подхватила припев, принялась притопывать и прихлопывать. А до меня, кажется, дошло, что было в первой части истории. Сэнсэй обмолвился, что из их вагона как-то сложно и заморочено переселяли цыганский табор, но в подробности не вдавался. И если сложить вместе эти два кусочка, то несложно догадаться, куда именно проводница отвела вредную пассажирку.

Я поискал глазами Ларису. Она радостно улыбалась и подпевала, сидела в самом первом ряду в обнимку с Бельфегором. Пока довольно невинно, скорее от переизбытка чувств, которые этих двоих переполняли от концерта.

Выдох.

Все получилось. Можно считать это маленькой победой. Концерт идет штатно и без накладок, зрители довольны. Музыканты провели развеселое пре-пати и намерены продолжать задорно проводить время. Гонорар Сэнсэя вполне устроил, а я вышел в крохотный, но плюс.

Маленькие концерты – неплохая тренировка на самом деле. Ты без всяких нервяков можешь отследить, как и что работает, какие вещи нужно учесть, где подстелить соломки в случае чего. Но много на этом не заработаешь. Да, это очень мило и очень уютно. Это очень неплохая штука как бонус для своих. Но это слезки по деньгам. Я на рынке больше заработаю, если отпочкуюсь от Джамили и займусь самостоятельной реализацией товара. Но делать мне этого совершенно не хотелось. Значит через какое-то время нужно будет осваивать площадки обширнее… Больше зрителей – больше денег. Шире известность, а значит можно будет осваивать пассивный доход, в смысле – продажу кассет через ларьки звукозаписи.

– Вов, можно тебя? – потормошил меня за плечо Жан, когда Сэнсэй объявил десятиминутный перерыв. – Ты ведь можешь мне устроить интервью с Сэнсэем?

– Не понял, – нахмурился я. – Вот же он, давно бы сам подошел…

– Я подходил, – замялся Жан. – Но он сослался, что это ты его распорядитель, и если разрешишь…

– Ха, неожиданно, – хохотнул я. – Ну раз такое дело, то конечно. Пойдем, я тебя представлю.

– Понимаешь, какое дело, он очень редко соглашается общаться с прессой, и если у меня получится взять у него интервью для «Молодежной правды», то…

– Да понял я, не тараторь, – я похлопал молодого журналиста по плечу. – Возьмешь интервью – будешь весь в шоколаде, потому как это же других он отшил. Пойдем, я тебя познакомлю.

Я ухватил Жана на буксир и протолкался сквозь окруживших Сэнсэя зрителей.

– Сэнсэй, хочу тебя с одним человеком познакомить… – сказал я. – Сэнсэй, это Жан, мой хороший друг и отличный журналист.

– Журналист… – задумчиво проговорил Сэнсэй. – Эх, друг мой Велиал, ты прямо-таки хочешь бросить меня в терновый куст, да?

– Судя по твоему лицу, твое общение с прессой – это еще одна из восхитительных историй, да? – усмехнулся я.

– Ах, если бы… – грустно усмехнулся Сэнсэй и снова посмотрел на Жана. Прохладно так, без приязни.

– Сэнсэй, я клянусь, что без вашего одобрения материал не отправится не только в печать, но даже на стол редактора! – горячо заверил Жан.

– Забей, – отмахнулся Сэнсэй. – Велиал ручается, я ему верю.

– Когда мы можем поговорить? – жадно спросил Жан, и глаза его азартно заблестели.

– После концерта… – начал Сэнсэй, потом помотал головой. – Нет, завтра. Велиал знает, где я остановился. Спросишь у него адрес. Приходи туда к двум часам.

Жан посмотрел на меня. Я кивнул.

Но любопытство взыграло прямо-таки. Надо же, на лице Сэнсэя появились какие-то неожиданные для его обычно меланхолично-жизнерадостного настроения эмоции. Горечь, боль, обида… Кто-то его раскритиковал в газете? Надо будет насесть на него попозже и расспросить в подробностях. Драматическая история какая-то кроется за всем этим, не иначе.

Концерт продолжился. В этой части Сэнсей был лиричен, рассказывал романтические истории про девушек и гастроли. Пел протяжные грустные песни. Я пошептался с Шутихиным-старшим, тот дал добро, и мы с Евой расставили по студии заранее припасенные свечи и выключили верхний свет.

Тут я обратил внимание, что Лариска и Бельфегор сидят рядышком уже не то, чтобы случайно, как в самом начале. Рыжий клавишник держал мою сестру за руку, а она иногда что-то шептала ему на ухо. Очень интимно так. Внезапная влюбленность? Так-то они уже знакомы, конечно, он же один из моих близких друзей. Правда, до этого момента были совсем уж из разных миров.

Я покрутил в голове мысль о том, хорошо ли, если эти двое сойдутся.

– Все хорошее когда-то должно заканчиваться, – изрек Сэнсэй. – Вот и наш концерт тоже неспешно подходит к концу. Так что давайте я сейчас расскажу вам историю… Кое-кто из вас ее уже наверняка слышал, но я очень люблю ее рассказывать все равно. Итак, была такая девушка Таня. Мы с ней жили в соседних подъездах, вместе ходили в детский сад и в первые классы школы. А потом родители безжалостно вырвали меня из моего привычного детского мирка и увезли на север. Когда я вернулся в Москву, уже один, по собственному решению, то ничего от моего детства уже не осталось. Дом расселили и разрушили, на этом месте теперь была широкая дорога… Связь времен оборвалась. Я искал своих старых друзей, но никого не нашел. И облом с этим я пережил как раз в тот день, когда мне нужно было выступать в первый раз. На таком, знаете… очень домашнем концерте, меня туда брать не хотели. И вот я туда пришел, а мне и говорят: «Мальчик, ты чей? Какое еще выступление, ты что-то перепутал…» А я тогда был юноша очень впечатлительный, и к такой подставе оказался не готов. В общем, вышел я из квартиры и пошел по лестнице наверх. Обдумывая, что было бы неплохо сейчас приземлиться с этой сталинской высотки, где все происходило, на блестящую «победу», которую я внизу видел. Вышел на крышу, закурил. И тут рядом со мной села девушка. Такая роскошная, в блестящем платье и туфлях. И говорит: «Если ты на „Победу“ внизу нацелился, то я первая занимала!» Смотрю я на нее в темноте и понимаю… Это Таня! Та самая, из соседнего подъезда, которую я искал, но не мог найти. Мы проболтали до рассвета, смотрели как утренняя Москва-река превращается из розовой в золотую. Я пел ей свои песни, мы смеялись. Вспоминали. Потом целовались. А потом на крышу вышел дворник и прогнал нас оттуда матом. Так вот… Нет, я не буду сейчас тут разливаться высоким слогом о судьбе и ее неожиданных поворотах. Вы знаете, я могу об этом трындеть сколько угодно. Но я лучше спою. Совсем не об этом. И не о Тане, хотя когда писал эту песню, я думал о ней, конечно же…

Зрители притихли. Пламя свечей бросало на их лица причудливые блики. Тоненко зажурчала флейта. И Сэнсэй запел.

– Что-то впереди, а что-то ушло

Где-то три сестры плачут у огня

Под моей ногой захрустит стекло

Ты иди ко мне или от меня

Я иду

По дороге из желтых кирпичей

Бегу по ней

Бреду

Ползу

И снова поднимаюсь

И знаю, что где-то там на ней

Есть один золотой

И как только

Найду его

Вся дорога станет из света

И мы встретимся снова

Пронзительная песня закончилась. Повисла тишина. Несколько секунд было слышно, как трещат фитили свечей. Потом зрители оттаяли, зазвучали аплодисменты и радостные крики. Кто-то пытался кричать «на бис!», но не очень настойчиво. Сэнсэй и так отработал на полчаса больше, чем обещал сначала.

Я снова занял свой пост близ прихожей, чтобы в случае чего разрулить какие-нибудь проблемы, но зрители довольно организованно покинули студию. Я слушал обрывки их разговоров и думал, что все-таки в подобных квартирниках несомненно есть свой профит. Только он не в деньгах измеряется, а вот этом вот градусе тепла…

Я закрыл дверь на замок и вернулся обратно в зал. Нашел глазами Сэнсея, который сидел на полу у стены, блаженно вытянув ноги. В одной руке стакан с красной жидкостью, во второй – бутерброд. Сел рядом.

– Ну что, расскажешь, что там у тебя стряслось с журналистами? – спросил я.

Глава 4

– Было это в давние-давние времена, когда дед моего деда еще не родился, а мне уже было десять лет, – напевно произнес Сэнсэй. Грустно усмехнулся. – Да ладно, банальная была история. Когда гласность объявили, где-то в восемьдесят седьмом, кажется. В общем, случился тогда в нашей компании один любознательный юноша. Крутился вокруг, вопросы задавал. Пару раз с нами на природу съездил. А однажды продираю я глаза после какого-то особо буйного сейшна, а мне в лицо очень авторитетными корочками тычут. Проедем, мол, гражданин хороший, в казенный дом, поговорить надобно.

– Прямо к постели пришли? – спросил я.

– Ну нет, конечно, – хмыкнул Сэнсэй. – Я дополз до двери и открыл сначала.

– А там люди в форме? – раздался голос Евы, которая как-то незаметно подошла и устроилась рядом.

– Нет, не в форме, – покачал головой Сэнсэй. – Прилично одетые, с незапоминающимися лицами. Я думал, похмельный глюк… Но тут эти двое из ларца подхватили меня под белы рученьки, закинули в черную карету и повезли на Лубянку. Тут-то я и протрезвел моментально. А дальше все как в кошмаре. Комната, стол, неудобный стул и неудобные вопросы. Про какого-то Сатану, жертвоприношения, посвящения девиц на алтаре…

– А лампой в лицо светили? – спросил я.

– Да не, никаких особых ужасов, на самом деле, – отмахнулся Сэнсэй. – Говорили вежливо, не били, не угрожали. А когда допетрили, что я вообще не понимаю, об чем передача, сунули мне под нос вырезку из газеты на картонке. А там статья. Как сейчас помню название: «Они поклоняются Сатане!» И мое фото крупным планом.

Сэнсэй потянулся за сигаретами, вытянул одну, сунул в зубы, но подкуривать не стал. Мы молчали, ожидая продолжения.

– Статья была написана живо, подро и с подробностями. И повествовала о том, как героический журналист, рискуя жизнью и здоровьем, втерся в доверие настоящей секте сатанистов. Ну и живописал разные подробности.

– Просто выдумал и все? – округлила глаза Ева.

– Ну… Он не то, чтобы вообще все выдумал, – фыркнул Сэнсэй. – Просто мы думали, что это прикол. И наговорили по пьяной лавочке… всякого. А он взял и написал об этом в газету. Приложив наши настоящие имена и фотографии. В общем, допрос на Лубянке был самым невинным, что с нами тогда случилось. Дяденьки в костюмах позадавали свои вопросы, на которые я честно поотвечал. Они сделали выводы и меня отпустили. Даже на такси посадили у своего крыльца. А вот дальше…

– Газету прочитали обычные люди, – проговорил я.

– Да, все так, Велиал, все так… – покивал Сэнсэй. – Обычные люди. И устроили охоту на ведьм. Я тогда работал на непыльной работке в одном НИИ. Высокое начальство до этой статьи даже не подозревало о моем существовании. Я причинял какое-то добро, мыл пробирки, носил инструменты. После статьи меня вызвали на ковер и с работы выкинули. Та же фигня случилась со всеми остальными героями. В общем, дерьмовые воспоминания. С полгода жизнь была похожа на партизанство в тылу врага. Я высовывал нос на улицу только по ночам, перемещался перебежками. В больницу попал. Но потом пришлось спешно оттуда бежать прямо на костылях. Вот с тех пор и… Ну, ты понимаешь?

– И газета не опубликовала никакого опровержения? – удивленно спросила Ева.

– Ева, ну кто же читает опровержения-то? – я обнял девушку и притянул поближе к себе. – Это же как с теми ложечками. Которые нашли, но осадочек остался.

– Было опровержение, да, – кивнул Сэнсэй. – Недели через две после публикации. В десять строчек, где-то в конце газеты. Как раз между объявлением «продам гараж» и оповещением от службы вывоза говна.

– Понятно, – нахмурилась Ева.

– Эй, пипл, не грузитесь так! – Сэнсэй потрепал Еву по плечу. – Дело прошлое. Сейчас я уже общаюсь с прессой. Ноблесс оближ, как говорится. Но только с надежными ребятами.

– Жан надежный, – заверил я. – Если накосячит, я ему голову откушу.

– Да все нормально, я поговорю с парнем, пообещал же, – Сэнсэй подмигнул. – А теперь предлагаю плавно закруглить этот разговор и влиться в коллектив. А то мы отрываемся, нехорошо.

Ночная афтепати покатилась по накатанным рельсам. Горлышки бутылок звенели о края стаканов и рюмок, велись разговоры с разной степенью экспрессии. Звенел то гитарный перебор, то флейта, то варган. А то все вместе. Люди перетекали от одного кружочка к другому. Обнимались. Делились ценными мыслями, которые тут же забывали.

И я тоже бродил. Разговаривал, подпевал, чокался стаканами. Со стороны наблюдая за своей сестрой. Не вмешивался, тем более, что судя по румянцу на ее щеках и блеску в глазах у нее все было отлично. На ее запястьях появилось несколько бисерных фенечек – это Люся и Ася постарались. Пила ли она алкоголь? Да хрен знает, разве что втихушку. Я не настолько внимательно следил, чтобы каждую секунду за ней наблюдать. А даже если и да… Заметного опьянения не видно, и ок.

Похоже, у них с Бельфегором и правда что-то такое намечается. Несколько раз отсек их вместе – как они довольно долго сидели в уголке и интимно шептались, как держались за руки, и уже совсем глубокой ночью сестра как будто задремала, склонив голову на плечо рыжего клавишника. А тот бережно ее обнимал, и по лицу его блуждала мечтательная улыбка. Дурачкая такая, блаженная практически.

– Как оно? – шепотом спросил я, чтобы сестру не разбудить. Но Лариска встрепенулась и посмотрела на меня сонными глазами.

– Вооова… – протянула она. – Я не сплю, не сплю…

– Можем вызвать такси и поехать домой, – предложил я.

– Нет-нет, все нормально, – запротестовала она. И Бельфегор тоже встревожился и обнял ее крепче. – Давай еще побудем, пожалуйста!

– Как скажешь, – подмигнул я. – Боря, можно тебя на пару слов?

Бельфегор нервно так задергался, шепнул что-то Ларисе на ухо, и мы отошли в дальний уголок.

– Вов, ты не подумай, я ничего такого, – затараторил Бельфегор. – Лариса такая классная, с ней, оказывается, так разговаривать интересно. А я-то думал, что она еще совсем детсадовская…

– Эй-эй, полегче, – засмеялся я. – Я вообще-то не с претензиями. Как она?

– В смысле? – захлопал глазами Бельфегор.

– У нее вчера были неприятности в школе, – не стал я вдаваться в подробности. – Вот я и захватил ее с собой на концерт, чтобы развеялась.

– Она ничего вообще не говорила, – помотал головой Бельфегор. – Но ты не подумай, что я…

– Вот и славно, – я похлопал рыжего по плечу. – Хорошо, что ты рядом с ней. В тебе я на все сто уверен, что ты не обидишь девчонку.

– Я правда не… – начал Бельфегор.

– Топай уже к ней, а то уснет твоя принцесса, – я подмигнул. – Там на кухне я вроде кофе видел…

Бельфегор умчался до того, как я договорил. Я усмехнулся и пошел на следующий круг по афтепати. С семейными делами все в порядке, теперь нужно вернуться к приземленным деловым вопросам. И нюх на эти вещи безошибочно привел меня на кухню, где сидели Сэнсэй, Шутихин-старший и еще один перец из компашки хозяина студии – в пестром пиджаке, очечках в золотой оправе и с золотыми зубами с правой стороны рта.

– …если бы ты заранее предупредил! – сокрушался последний. – Тогда бы можно было собрать концерт в театре драмы или в каком-нибудь ДК…

– Василий, да не сепети ты! – отмахнулся Сэнсэй. – Я уже устал оправдываться. Ну да, решение было спонтанным…

Тут все трое заметили меня и замолчали. Золотозубый скорчил недовольную рожу и отвернулся, Шутихин-старший принялся сосредоточенно раскуривать сигарету. Зато Сэнсэй наоборот разулыбался и похлопал по месту рядом с собой на диване.

– И вообще! – заявил он. – Этот концертный тур был организован вот этим парнем, прошу любить и жаловать, как говорится. И мероприятия согласовывать тоже с ним, если что.

– Семен, ты же понимаешь, что это несерьезный разговор? – тихо и веско проговорил золотозубый Василий.

– Почему же несерьезный? – широко улыбнулся я. – Если что, я сюда пришел не права качать и не вето накладывать. И уже понял, что имело смысл организовать несколько выступлений, а то получается, что «Папоротник» в Новокиневск просто за спасибо смотались.

– Я же говорил тебе, что он умный парень, – подмигнул Сэнсэй. Василий поджал губы. – У него котелок нормально варит, может вместе вы что-то еще сможете сочинить. Интересное и взаимовыгодное.

– Да что уже тут сочинишь-то? – Василий скрестил руки на груди и наградил меня высокомерным взглядом. – Когда на все про все – три дня.

– Даже меньше, – едва дернув уголками губ, сказал Сэнсей. – Вася, если что, можешь не дергаться. Считай, что я просто так приехал, в отпуск. Ну и вас вот повидать еще.

– Ну да, ну да… – Василий снова глянул на меня недобро. Ага, кажется, я просек, в чем причина неприязни. Василий – это местный менеджер «Папоротника». Именно он занимается концертами группы, когда московские звезды понаезжают в Новокиневск. А тут все получилось в обход него, любимого. И заработать не удалось. Но никаких письменных договоров, заверенных авторитетными печатями, у него не было, только личная договоренность. Или, что еще более вероятно, судя по расслабленной позе Сэнсэя, просто «так сложилось». И Василий привык относиться к этому положению вещей, как к чему-то само собой разумеющемуся. Ну что ж, попробуем наладить мосты… Получится – посотрудничаем. А не получится, так не получится.

– Василий, мы как-то не так начали, мне кажется, – улыбнулся я. – Такое впечатление, что мне надо выйти и снова зайти нормально.

Я встал, вышел за дверь и прикрыл ее. Выждал секунды три, постучал, имитируя условный стук. Затем снова открыл дверь.

– Добрый вечер, – вежливо сказал я, встав на пороге. – Меня зовут Владимир, и мне нужна помощь старших товарищей, а то я боюсь снова как-нибудь накосячить.

– Вот ведь клоун! – покачал головой золотозубый. Но как будто расслабился. Сверкнул золотыми зубами, улыбнувшись.

И разговор снова вернулся на деловые рельсы. Я больше слушал, чем высказывался. В надежде, что более опытные товарищи скажут мне что-то новое. Но все крутилось вокруг более или менее известных мне истин: потратить поменьше, заработать побольше. Золотозубый Василий вслух перебирал известные ему площадки для концертов, на память называя имена контактных лиц и уточняя, почему та или иная площадка не подходит. В демократичном ДК химиков все ближайшие дни были расписаны какими-то мероприятиями, кроме того, ему не очень нравилось расположение. «Химики» были далеко от центра, случайных прохожих там вокруг практически не ходит, а значит зрителей будет ровно столько, сколько билетов получится продать. А времени совсем мало. У ДК профсоюзов имелся зримый недостаток в виде рок-клуба, с которым хочешь-не хочешь, а придется делиться. А Василий не то, чтобы хотел. Самые здоровенные наши дворцы культуры – машиностроительного, котельного и шинного – он даже не рассматривал, потому как директора этих мест не особо склонны к скоростным авантюрам, избалованы и вообще…

– А что насчет кинотеатров? – предложил я.

– Кинотеатров? – нахмурился Василий.

– Ну, я не про «Родину» или «Россию» говорю, а про… скажем, «Буревестник», – проговорил я. – Там перед экраном есть сцена. И если кулисы не разводить, то она не хуже и не лучше любой другой. Правда, не знаю, что там со свободным временем…

– Хм… – лоб под криво подстриженной челкой Василия покрылся длинными морщинами. – «Буревестник», говоришь… А я ведь знаю директрису, Наталья Ильинична очень милая женщина…

– Так может имеет смысл… – начал я.

– Афиша у меня с прошлого раза есть, дату можно новую приклеить, – перебил меня Василий и принялся деловито загибать пальцы. – С билетами… С билетами порешаем. Надо только закинуть удочки в универ, пед и политех…

– Объявления повесить рядом с расписанием, – хмыкнул я.

– Где тут телефон? – торопливо заметался Василий.

– Вася, Вася, охолони, – добродушно сказал Шутихин-старший. – Четыре утра, какой тебе еще телефон?

– Ах да, точно… – Василий сел и нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. – Четыре утра, кто спит-то в такое время?!

Потом взгляд его стал тревожным, и он снова уставился на меня.

– Если что, я на процент выручки не претендую, – усмехнулся я. – На мороженку денег подкините, и хватит с меня.

– Ты точно не в претензии, парень? – подозрительно прищурился Василий.

– Точнее не бывает, – я подмигнул Сэнсэю, который смотрел на меня с легким непониманием. – Могу даже взять на себя завтрашнюю пробежку по учебным заведениями и наклеить объявки, мне несложно.

С минуту мы играли в гляделки. Потом Василий медленно кивнул.

– Тогда так и порешаем, – сказал он. – Вот мой телефон. Позвони после десяти утра. Если меня уже на месте не будет, оставлю для тебя сообщение.

– Заметано, – сказал я, занося номер Васи в свою записнуху.

– Ну а про меня вы и так все знаете, – развел руками Сэнсэй. – И где меня искать – тоже. Я в деле, ясное дело, сижу на низком старте. А сейчас, я намерен похитить у вас Велиала, господа художники, и направиться к нашему дастархану. Надеюсь, там хоть что-то осталось…

Сэнсэй ухватил меня за плечо и вытащил с кухни.

– Честно признаться, я не очень понял эту благотворительность, – сказал он вполголоса, когда мы вышли. – Надеюсь, это какой-то план, а то я пожалею, что промолчал и не осадил Васю.

– Тебе какую причину сказать, красивую или настоящую? – ухмыльнулся я.

– Давай начнем с той, которая короче, – философски проронил Сэнсэй.

– Хм, а я не знаю, которая из причин короче… – я почесал в затылке. – Тогда давай с красивой начну. Полученный опыт – сам по себе отличный гонорар. Василий – тертый калач, свое дело знает. А я только каску нашел, в смысле – молодой и глупый энтузиаст. Так что свое я в любом случае получу.

– Звучит разумно, – кивнул Сэнсэй. – Но теперь мне еще более любопытно услышать настоящую причину.

– Он же ходячая энциклопедия по новокиневским площадкам, – сказал я. – Ты слышал, как он сыпал именами и фактами? Начну качать права и резать его по-живому, требуя денег, этот кладезь инсайдерской инфы моментально захлопнется. А если он будет считать меня простодушным и дурачком и энтузиастом…

– …то ты выпотрошишь его до донышка, а он даже пискнуть не успеет, – закончил за меня мысль Сэнсэй. – Ну вот теперь все встало на свои места, о демон-искуситель Велиал, владыка всех соблазнов мира.

– Надеюсь, у Василия получится собрать еще один концерт, – сказал я. – Ты извини, что сам не додумался до такой простой вещи.

– Я уже говорил, забей, – Сэнсэй толкнул меня локтем в бок. – Просто так карта легла. Я чувствовал, что закисаю, нужна какая-то встряска, а тут ты позвонил. Прямо-таки, знак свыше. А кто я такой, чтобы игнорировать знаки, о которых я же сам и просил?

– Ну ладно, считай, что успокоил мою совесть, – усмехнулся я.

– А теперь я вынужден тебя покинуть, поскольку бренное тело уже вопиет… – Сэнсэй двинулся в сторону туалета.

Я покрутил головой, выискивая Еву. Легко нашел. Она сидела на диване и смотрела на меня. На губах ее играла загадочная улыбка. Голова слегка закружилась. Черт, а иногда правда стоит отходить в сторону, чтобы посмотреть на свою девушку со стороны. И снова почувствовать, как меня магнитом к ней тянет.

– Как оно? – я плюхнулся рядом с ней, обнял за талию, коснулся губами уха.

– Стало скучновато, не находишь? – деланно-меланхолично проговорила она.

– Надеюсь, это предложение переместиться в место поинтереснее, а не упрек в том, что я так долго занимался чем-то неинтересным? – тихо сказал я, заглядывая в глаза девушки.

– Немного того, немного другого, – улыбнулась Ева и встала. Я с готовностью вскочил следом за ней. Юное тело, конечно, дает массу возможностей. Но и награждает физиологическими потребностями такой непреодолимой силы, что мозг способны отключить наглухо, если им не потакать. В разумных пределах. – Только…

– Что-то не так? – нахмурился я.

– Нет-нет, все нормально, – быстро сказала Ева. – Просто… Я хотела с тобой поговорить кое о чем.

Глава 5

Зеленые цифры на стене сообщали, что на самом деле уже утро, седьмой час, хотя за окном было еще темно. Молчание затягивалось. Я всем телом ощущал, что Ева как-то… напряжена. Будто раз за разом прокручивала в голове этот свой «серьезный разговор», но браковала каждую версию. И продолжала молчать.

– Ладно, давай уже, – я поцеловал ее в макушку. – О чем ты хотела поговорить?

– Не торопи меня, я и так не могу набраться решительности, – пробормотала Ева. С такой неожиданной робостью, что я даже опешил. Моя Ева? Боится говорить? Что же там у нее такое?

– Тогда давай я схожу поставлю чайник, а ты соберешься с мыслями, – предложил я, осторожно освобождаясь от ее объятий.

Поднялся с кровати, наощупь вышел в коридор, прошел знакомым уже путем до кухни. Включил свет. Набрал в эмалированный чайник воды, водрузил его на плитку. Включил. Сел на табурет, сосчитал до тридцати. Поднялся и вернулся обратно в спальню Евы. Она уже включила свет и накинула халатик. И сидела на разложенном диване, подтянув колени к груди.

– Ну давай, жги, – сказал я, сев рядом. – Что случилось?

– Мой отец хочет с тобой познакомиться, – упавшим голосом сказала она.

– Хорошо, нет проблем, – я кивнул. – Когда к тебе подойти? Утром не могу, ты же знаешь, что мне надо на работу. А вот после обеда могу подъехать, он как раз отоспится с ночи.

– И все? – Ева удивленно посмотрела на меня. – Вот так просто?

– Эээ… – я недоуменно нахмурился.

– Прости, все нормально, – Ева повела плечами и опустила ноги на пол. Посмотрела на меня. – Просто… Почему-то я думала, что…

– Милая, у тебя было такое лицо, что я ожидал услышать что-то реально страшное, – я обнял ее за плечи. – А знакомство с отцом… Или я чего-то не знаю?

– Наверное, это все просто мои заморочки, – улыбнулась Ева. Точнее, попыталась улыбнуться.

– Тогда продолжаем разговор, – сказал я и принялся одеваться. – Рассказывай, пока мы завтракаем. Раз это твои заморочки, значит и мои заморочки тоже.

Мы переместились на кухню. Какое-то время Ева молчала, нарезая хлеб и сыр. Потом села на табуретку и уставилась на меня.

– У меня родители в разводе, – сказала она. – Семь лет назад мама ушла от папы к его другу. И младшего брата забрала. А я осталась с отцом, потому что тогда он… В общем, я за него опасалась. Он всегда был как бы не от мира сего что ли… Блин, мне так неудобно. Пока звучит так, будто я жалуюсь.

– Ни фига подобного, продолжай, – подбодрил я. Жизненные истории – материя тонкая, то, что кому-то кажется фигней на постном масле, для другого – трагедия.

– На самом деле, мой папа совсем неплохой человек, – сказала Ева. – Я хочу тебя только попросить быть с ним… помягче.

– Хорошо, – кивнул я.

– В общем, он раньше был ученым, а когда они с мамой развелись, – быстро заговорила она. – Он ушел из университета и устроился на шинный завод. Вроде как, там зарплата выше, а ему еще алименты платить. Вов, я не знаю, как объяснить. Я ему никогда про свою личную жизнь старалась не рассказывать, потому что он начинает вести себя неадекватно каждый раз, когда ему вдруг приходит в голову, что я выйду замуж и его брошу. Так что… Ну… В общем, постарайся произвести впечатление максимально несерьезное, что ли… Блин. Не знаю даже. Вов, ты умный. У тебя хорошо получается ладить с людьми. Так что, я тебе доверяю. Познакомься с ним, хорошо?

– Нет проблем, милая, – я наклонился к ней и чмокнул ее в щеку. – Сделаю, что смогу. Сегодня?

– Сегодня у меня пары допоздна, – задумчиво сказала Ева. – Завтра? Сможешь завтра?

– Договорились, – кивнул я. – Что прихватить в качестве презента? Винишка или покрепче чего-нибудь нужно?

– Нет-нет-нет! – запротестовала она. – Ни в коем случае! Возьми тортик, он сладкоежка. Или конфеты.

– Понял, – сказал я. – Хочешь сегодня с нами? Мы материал для клипа записываем в театре.

– Хочу, – обрадовалась Ева. – Встречаемся там же?

Я зашел к Бельфегору, как и договаривались, в девять. Поздоровался с его мамой, миниатюрной рыжей дамочкой, которую в сумеречном свете прихожей легко можно было принять за школьницу.

– Мальчики, вас ведь, получается, сегодня много будет? – спросила она, глядя как ее сын тащит из комнаты две здоровенные сумки.

– Нас пятеро, еще операторы, – начал считать Бельфегор. – Наверное, опять их будет двое. Жан с девушкой с ТВ «Кинева».

– Ева, – подсказал я.

– Значит всего, получается, десять, – обрадованно заявил Бельфегор.

– Охохонюшки… – его мама покачала головой. – Вы главное на входе там не шумите сильно, а то как бы кто не пожаловался…

– Да кто там пожалуется? – легкомысленно пожал плечами Бельфегор. – Там же не живет рядом никто, только дорога и магазин на другой стороне.

– Но все равно, аккуратнее там, – проговорила она и снова покачала головой.

– Я прослежу, – пообещал я. – В наших интересах ничего не напортачить. Кроме того, мы же работать идем, а не развлекаться.

– Ну да, да… – она поджала губы. – Ладно, бегите уже, а то опоздаете.

Мы взгромоздили на себя сумки и вышли в подъезд.

– Слушай, Вов, – чуть заискивающе начал Бельфегор, как только захлопнулась дверь. – Хотел с тобой поговорить… Ты ведь не будешь против, если я… ну… поухаживаю за твоей сестрой?

– Надеюсь, ты догадался проводить ее утром до дома? – усмехнулся я.

– Конечно! – округлил глаза Бельфегор. – Твоя мама видела, как мы в подъезде разговаривали.

– И что сказала? – спросил я.

– Ничего, поздоровалась только, – пожал плечами Бельфегор. – Ну, то есть, она сказала, но не мне, а Ларисе. Чтобы позавтракала и… Ну, что-то домашнее сделала.

– Не ругалась, что она дома не ночевала? – уточнил я. – Я ей написал записку, чтобы она не волновалась, но с девчонками же всегда все по-другому.

– Нет, не ругалась, – покачал головой Бельфегор. – Наоборот. Хитро так на меня посмотрела, кажется, будто о чем-то догадалась.

– А уже есть, о чем догадываться? – усмехнулся я.

– Мы… мы целовались, – смущенно проговорил Бельфегор и залился краской. Все-таки он реально еще совсем мальчишка.

– Борис, на правах старшего брата я тебе официально заявляю, что не против, если ты поухаживаешь за моей сестрой, – с самым серьезным выражением на лице сказал я. – Только давай как следует ухаживай! Чтобы цветы, конфеты, кино, театр и все такое прочее, о чем мечтают юные принцессы, когда ждут своих принцев.

– Обещаю! – Бельфегор бы подпрыгнул от радости, но тяжелая сумка помешала.

Как и полагал Бельфегор, операторов опять было двое. «Мы с Тамарой ходим парой…» – подумал я. Но, в принципе, ничего против этого не имел. Два не очень опытных оператора могут в комплекте дать одного полноценного. Кроме того, Стас и Гена были довольно комичной парочкой, и со стороны очень забавно смотрелись. Как Дон Кихот и Санчо Панса. Только главным в этой парочке был кругленький Стас. В общем-то, мы пришли последними. Все остальные, включая Еву, уже стояли кружком, приплясывая от холода. И, готов спорить, поминали нас недобрым словом.

– Здравствуйте, я Ирина! – звонко проговорила девушка в красной шапке с помпоном и ярко-розовом бесформенном пуховике. Она шагнула ко мне, стянула с руки варежку и протянула мне узкую ладошку.

– И вам не хворать, – усмехнулся я. Но на пожатие ответил. Несложно догадаться, что это и есть девушка Жана, которая работает на ТВ «Кинева». Миловидная. Рыжая, по щекам – россыпь веснушек, невысокая.

– Жан сказал, что можно будет с вами обсудить… – быстро заговорила она.

– Тссс! – остановил я ее. – Все можно! Но давайте сначала зайдем в тепло.И пока ребята будут блистать на сцене, сможем обговорить все, что угодно. Лады?

Дверь нам сегодня открыла не интеллигентная и разговорчивая бабуля, а молчаливый мужик. Буркнул что-то вместо здрасьте, смотрел неодобрительно, как вся наша компания втягивается в дверь черного хода театра и ворочает сумки.

Некоторое время мы потоптались, разбираясь, куда нам идти. После недолгих препирательств выяснилось, что суровый и неразговорчивый мужик и есть тот человек, который свет наладит. Бельфегор пошел вперед, чтобы показать дорогу за сцену.

– Блин, а гримерка закрыта! – сокрушенно воскликнул он, подергав дверь. – А нам же переодеваться, и все такое…

– Так нет же никого, прямо за кулисами и переодевайтесь, – я пожал плечами. Потом подхватил Еву под руку. – Народ, давайте те, кто не снимается, пойдем в зрительный зал. А то толпимся тут, под ногами мешаемся.

– Никогда не сидела в первом ряду, – сказала Ева, плюхаясь в кресло прямо перед сценой. – Наверное, это жутко неудобно, весь спектакль задирать голову…

– Если спектакль хороший, то про неудобство даже не вспоминаешь, – сказала Ирина, сев с другого боку от меня.

– А мне в театре всегда скучно, – вздохнула Ева. – Ладно еще, когда на сцене поют и танцуют. И костюмы какие-нибудь… карнавальные. Но когда там просто ходят и разговаривают… Нет, не понимаю, в чем смысл.

– Как это может быть скучно? – воскликнула Ирина. – Театр – он же живой!

– Ирина, я на всякий случай напоминаю, что вы хотели что-то обсудить, – сказал я дипломатично. – Вряд ли это достоинства и недостатки провинциальных театральных постановок, ведь так?

– Точно! – глаза Ирины азартно заблестели. Сейчас она казалась еще младше, чем на улице. Выводов насчет возраста молодых девушек я старался не делать, но сейчас не смог отделаться от ощущения, что она ровесница моей сестры. – Сейчас я работаю над программой «Кинева-микс», мы там рассказываем о музыкальных новинках и приглашаем исполнителей…

– Я видел, да, – кивнул я. – Но вроде там какой-то парень ведущий… С серьезным таким лицом, как у школьного учителя.

– Я пока всего лишь младший редактор, – Ирина ехидно улыбнулась. По улыбке стало понятно, что метит девушка гораздо выше. – Алекс – хороший человек, но у него совсем дремучий какой-то подход к программе. Как будто «Музыкальный киоск» какой-нибудь ведет, а не современную молодежную программу на первом новокиневском частном телевидении. В общем, схема нашей работы такая. Я приношу список идей, Алекс одобряет какие-то из них, я собираю материал, потом мы снимаем, а потом материал уходит на монтаж. Выпуск про вашу группу предварительно одобрен. Ну, вместе с клипом, конечно.

– Интересное дело, барышня, – усмехнулся я. – Вы говорите «ваша группа», но ни разу не видели, чтобы я играл или пел. И сейчас на сцене меня нет. С чего вы решили, что разговоры нужно вести именно со мной?

– У меня безошибочное чутье на нужных людей! – заявила девушка.

– Ну да, чутье, – хохотнул Жан. – Просто она пообщалась сначала с вашим Астаротом и чуть было не убежала в панике.

– Это пока вы нас ждали? – спросил я.

– Ну да, – Жан перегнулся со второго ряда между мной и Ириной. – Я сразу говорил, что общаться надо с тобой, но она уперлась. Говорит, есть же солист, значит нужно с ним обсуждать. Ну я ей показал Астарота, она подошла, а тот сначала сделал суровое лицо и смотрел на нее подозрительно. Потом что-то мямлил уклончиво, а потом сказал, что всеми такими делами группы занимается Велиал, а его, Астарота, не следует отрывать по столь ничтожным вопросам.

«Хороший знак, – подумал я. – Астарот перестал тянуть на себя одеяло». Вряд ли надолго, конечно, наверняка он еще взбрыкнет. Но пока мозгов хватило, чтобы осознать удобство, когда есть человек, который разруливает твои дела, пока ты занимаешься своим творчеством.

– Так что там у нас за дела? – спросил я.

– В общем, нужно будет записать интервью в студии, – сказала Ирина. – Вот, у меня тут есть расписание свободных окон… Сейчас!

Она достала из сумочки ежедневник и принялась листать.

– Значит, до Нового года есть три окна по часу, – сказала она.

– Подожди секунду, – сказал я и привстал, выискивая Гену. Стас ходил по сцене и настраивал камеру. Мои «ангелочки» топтались там же, обсуждая, как им и что делать. А Гена… – Гена, ты не занят? Подойти к нам, пожалуйста!

Длинный оператор стоял рядом с камерой на штативе и сосредоточенно делал ловил ворон. Услышав меня, встряхнулся и нехотя двинул к нам.

– Чего тебе? – буркнул он.

– Слушай, я довольно смутно помню, что там говорил Костян, когда мы в первый раз встречались, – сказал я. – Но у меня прочно засело в памяти, что кроме клипа вам нужно еще снять что-то вроде интервью с героями. То есть, получится готовая программа, так?

– Ну типа того, – кивнул он.

– А что потом с этой программой планируется делать? – полюбопытствовал я.

– Теперь не знаю, – он пожал плечами. – Раньше вроде все лучшие программы показывали по новокиневскому телевидению. Но сейчас там все поменялось, больше так не делают. Так что покажут в училище, и все. В архив.

– А снимать вы это когда планируете? – спросил я.

– Часть мы еще в лесу сняли, – пожал плечами он. – И сегодня еще поснимаем, времени-то много.

– Ну вот смотрите, Ирина, у вас будет готовая программа, – сказал я. – И окно никакое не понадобится…

– Ну я даже не знаю… – задумчиво протянула она. – Алекс может не согласиться на такое…

– Барышня, если я верно вас услышал, то вам давно хочется что-то свое, верно? – усмехнулся я. – Стильное-модное-молодежное?

– Я… – Ирина помолчала, бросив взгляд на Жана. – Да! Я считаю, что нам нужно развиваться и пробовать новое! Я пока не разговаривала на эту тему с главным редактором, потому что…

– Хочется явиться с чем-то готовым и блистательным? – подмигнул я. – Ну так вот же тебе Стас и Гена. И еще часов восемь времени на театральной сцене. И две камеры. Даже три, есть еще моя «дживисишка»…

– То есть, ты предлагаешь мне взять интервью? – проговорила она. Потом посмотрела на Гену. – А так можно? Или кто-то из вас должен вопросы задавать?

– Неа, – мотнул головой Гена и сунул руки в карманы. – Стас снимал так, что интервьюера в кадре было не видно вообще.

– А можно… – Ирина посмотрела на меня, потом на Жана. Потом сорвалась с места и помчалась на сцену. – Стас! Стас, можно с тобой поговорить?!

Ирина собрала всех, стоящих на сцене, в кучку и принялась что-то горячо рассказывать, иногда размахивая руками, как бы иллюстрируя что-то. Стас сначала слушал с недоверием, потом на лице появилась заинтересованность, а потом он сам уже включился в разговор, что-то предлагая. Похоже, эти двое друг друга нашли. Во всяком случае, теперь они там вместе взялись расставлять моих «ангелочков» по сцене и отдавать команды молчаливому мужику-осветителю. Пока Стас решительно не отогнал ее обратно на место.

Ирина снова села рядом со мной. Вид имела при этом гораздо более довольный и счастливый.

– Ну как, вы обо всем договорились? – уточнил я.

– Держу кулачки, – Ирина вцепилась руками в подлокотники кресла. – Если все получится, то это будет круто-круто-круто!

– Ну вот и славно, – сказал я. В этот момент приготовления, кажется, завершились. Все заняли исходные исходные позиции.

– Короче, повторяю в последний раз, – веско сказал Стас, выкатившись на середину сцены. – Я включаю мафон, играет ваша песня, вы делаете вид, что играете ее и поете. Я снимаю. Гена снимает тоже. Все понятно?

– Получается, что мы в первый раз в жизни будем петь под фанеру? – засмеялся Бельфегор.

– Получается, что так, – сказал Стас. – Так, хорош болтать! Значит, сначала пишем песню целиком в две камеры. Потом еще кусочки отдельные поснимаем. А потом вопросы и все прочее, что Ирина предложила. Все, поехали!

Заиграла запись песни про монаха, Астарот с величественным видом подошел к микрофону, луч света выхватил его из мрака…

– Вова, – прошептала мне на ухо Ирина. – Слушай, у меня появилась еще одна идея, мы можем ее обсудить?

Глава 6

– Да это бред вообще! – яростно возмущался Астарот. – Мы же как идиоты будем выглядеть, над нами весь город ржать будет!

– Ужас, ага… – пробухтел Бегемот. – Детский сад, штаны на лямках.

Я озвучил «ангелочкам» идею Ирины, когда мы собрались в своей берлоге, чтобы порепетировать и программу концерта в военном училище составить. Девушка хотела прямо ночью в театре драмы об этом поговорить с ними, но я предусмотрительно ее остановил. Мол, детка, давай не все сразу, а? Ребятам надо материал записать и на камеру поговорить всякие умные и идейные вещи. А для обсуждения новых идей есть и более подходящее время и место. Подозревал, что когда Астарот услышит ее предложение, его на британский флаг порвет от возмущения. И угадал.

Хотя на самом деле предложение было неплохое. Даже, я бы сказал, отличное предложение. Сняться в рекламном ролике.

– В общем, у нас есть очень влиятельный заказчик, который занимается косметикой, – рассказала мне ночью Ирина. – И он постоянно заказывает у нас рекламу. Обычно это просто текст под музыку. Но недавно он задумался, что можно ведь создать что-то более творческое… И даже первый видеоролик сняли по его сценарию. Ходили по улицам и опрашивали как будто случайных женщин. Спрашивали, где они покупают косметику. И те отвечали, что, конечно же, в «Белой лилии»! Но ведь можно снять и необычнее… Я видела, есть такая рок-группа, у которой грим такой черно-белый на лице. Твои ребята могут их сыграть. Вот представь, гримерка, перед зеркалами сидят музыканты, наводят марафет. К ним прорывается поклонница с букетом цветов. Слезы радости, все такое. Протягивает блокнот, типа для автографа и спрашивает. «На сцене так жарко, а у вас не течет косметика?!» А главный рокер отвечает таким хриплым голосом: «НЕТ!» А поклонница, такая: «Ой, а где же вы покупаете такую хорошую?!» И музыканты хором под тяжелый аккорд: «В „Белой Лилии!“» И солист пишет на листе: «За косметикой – только в „Белую лилию“!»

Я поржал, как только это представил. И чуть было сразу не позвал Астарота, чтобы с ним поделиться. Но вовремя вспомнил, что в отличие от меня, ему на самом деле девятнадцать. А в таком возрасте с самоиронией далеко не у всех хорошо. Да что там, у Астарота с ней вообще беда! Болезненное самомнение, помноженное на нервную параноиньку, что его, такого талантливого, все хотят под стол задвинуть.

Так что Ирину я притормозил, но пообещал, что поговорю обязательно.

И вот сейчас я слушал, как Астарота разрывает от возмущения, и мысленно выписал себе благодарность с занесением в личное дело. Хорошо, что прямо в театре не позволил сказать. А то этот скандал разразился бы прямо там, на сцене.

– Нда, придется идти долгим путем, – пробормотал я. – Привези мне, папенька, цветочек аленький.

– Что? – встрепенулся Бельфегор.

– Да ничего, анекдот просто вспомнил, – усмехнулся я. – Астарот, да забей уже. Ну, нет так нет. Считай, что я вам просто как прикол рассказал.

– Что значит прикол? – взвился наш фронтмен. – То есть, этой телевизионной телке мы вот такими кажемся? Смешными, да? Хиханьки, да?

«Если бы ты себя сейчас со стороны видел, то тоже бы поржал», – подумал я. Но сказал другое, ясен пень.

– Это ее работа, Астарот, забей, – я хлопнул его по плечу. – Вообще мы тут для другого собрались. У нас через примерно десять дней концерт в военном училище. Стильный, модный, новогодний. И нам бы с вами программу для него составить.

Астарот некоторое время молчал, сжимая и разжимая кулаки. Прямо по лицу было видно, с каким трудом у него получается свернуть с кипящего возмущения в рабочий режим. Но все-таки удавалось. Пунцовые щеки постепенно становились нормального цвета, дыхание переставало напоминать шипение парового котла, и молнии из глаз становились все менее ослепительными.

– Мы же подобрали ту песню «Нирваны» уже, – осторожно проговорил Кирилл. – Давайте сыграем?

Мои «Ангелочки» взялись за инструменты. Я сел на стол и откинулся спиной на стену. Да уж, пожалуй, убедить Астарота сниматься в рекламе будет тем еще квестом. Прямо ломать об колено понадобится нашего фронтмена.

Зазвучала песня. Не так плохо, как я опасался. Во всяком случае, мотив узнаваем. Астарот поднес микрофон ко рту и запел. Типа на английском… И вот тут-то мои уши чуть не свернулись в трубочку. Акцент был настолько рязанским, что им нужно было не демонические костюмы свои носить, а косоворотку. И гвоздичку на картузике.

– Слушайте, а может текст на русском сделаем? – дипломатично предложил я, когда последний аккорд замолк.

– Зачем? – нахмурился Астарот. – На английском же круто звучит!

«Только не в твоем исполнении», – подумал я.

– Я напоминаю, что у нас в военном училище концерт, – усмехнулся я. – Прикиньте, что суровый полкан начнет нас пытать, что это там за слова мы поем на иностранном языке? А вдруг что-то матерное и неприличное, а он не понимает.

– Ну… – Астарот почесал в затылке. – Но перевести ведь дословно с сохранением размера не получится…

– Давайте сначала просто переведем, – сказал Бельфегор. – Кирюха, ты же текст снимал, про что там вообще поют?

– А ты английского не знаешь, разве? – похлопал глазами Кирилл.

– Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ, – продекламировал Бельфегор. – Учил в школе, а сейчас у нас латынь и немецкий. Да ладно, чего ты? Переведи, ты же точно лучше знаешь. Тебе трудно что ли?

– Ну, в общем… – Кирилл прикусил губу. – Заряжай пистолеты и приводи своих друзей, это весело – терять и притворяться. Она скучает и самоуверенна. О нет, я знаю грязное слово.

– Но это же просто какой-то набор слов! – нахмурился Бегемот. – О чем это вообще?

– Кажется, там народ собирается на тусовку, и кто-то привел девушку, – неуверенно проговорил Бельфегор. – Эту самую самоуверенную. Она думает, что она принцесса, а Кобейн про себя называет ее другим словом. Грязным.

Все заржали.

– А дальше там что? – спросил Астарот.

– С выключенным светом все менее опасно, вот мы здесь, развлекай нас, – продолжил Кирилл. Я чувствую себя глупым и… это слово не знаю, как переводится. Потом опять – вот мы здесь, развлекай нас. Мулат, альбинос, комар, мое либидо.

– Либидо? – захлопал глазами Бегемот. – А такое слово есть вообще?

– Есть, – засмеялся я. – Если по-простому, то это влечение к противоположному полу.

– Ну хрен знает, как это по-русски спеть, – Бегемот постучал по барабану.

– Раз смысла нет, значит вообще неважно, как, – я пожал плечами. – Просто придумаем русский текст, подходящий по размеру. И все.

– Не может быть, чтобы там не было смысла! – заявил Астарот. – Каббал, ты неправильно переводишь! Это же другой язык, там могут быть другие значения.

– На всякий случай напоминаю, что у нас не очень много времени, – проговорил я. – Если залезем в дебри, то нам придется на концерте по кругу монаха петь.

– Я так понял, что мои песни мы не поем? – обиженно буркнул Астарот.

– Их вы и так играете без проблем, – я пожал плечами. – А нам нужен расширенный репертуар. Вот над ним мы и работаем.

– Берем стволы, берем друзей

Идем не в клуб и не в музей.

Она скучает, вот непруха,

Но знаю я, что она… – пропел, подыгрывая себе на гитаре, Кирилл.

Все заржали.

– Нет, так нельзя, мы же в военном училище выступаем! – сказал Астарот.

– И что, думаешь, там слово «шлюха» не знают? – фыркнул Кирилл. Блин, все-таки этот парень парадоксален. На вид он все еще был типичный отличник и домашний мальчик. Но когда брался писать тексты, то из него прямо-таки все человеческие пороки начинали выпирать. Ходячая иллюстрация поговорки насчет тихого омута.

– А может возьмем вообще какое-нибудь готовое русское стихотворение и его споем? – предложил Бегемот. – Ну, там Есенина какого-нибудь. Или Пушкина.

– Прикольная идея, – хмыкнул я. – Кто-нибудь помнит подходящий стишок?

Все задумались. Астарот смотрел в потолок и шевелил губами. Бегемот тихонько постукивал палочкой по тарелкам. Бельфегор прикусил губу и смотрел в пустоту, а Кирилл сидел неподвижно, приоткрыв рот. Так забавно смотреть, как мои «ангелочки» вспоминают классику, которой их на уроках литературы пичкали!

– Мороз и солнце, день чудес…

Еще ты дремлешь, друг прелес… – задумчиво пропел Бельфегор. – Блин, как назло все из головы вылетело!

– Это четырехстопный ямб, – сказал Кирилл.

– Вот очень понятно сейчас стало… – пробурчал Бегемот. – Мне что хорей, что амфибрахий…

– Я вспомнил! – просиял Кирилл. И нормально ложится… Правда, надо будет там чуть-чуть подогнать…

Он снова заиграл на гитаре и запел.

– Меня в загробном мире знают,

Там много близких, там я – свой!

Они, я знаю, ожидают…

А ты и здесь, и там – чужой!

– О, прикольно! – удивился Астарот. – Это чье такое? Сам написал?

– Да не, это поэт девятнадцатого века, Случевский, – сказал Кирилл.

– Мы вроде такого в школе не проходили, – задумчиво пробормотал Бельфегор.

– У меня дома есть сборник, – смущенно объяснил Кирилл. – Я это стихотворение из него на конкурс чтецов учил в шестом классе.

– Ну-ка давай попробуем вместе! – Астарот снова схватил микрофон. – Давай, напиши мне текст!

Я прикрыл глаза. Маховик творческого процесса закрутился, можно больше активно его не подгонять. Через примерно сорок минут споров, пения и ржача композицию признали годной. Более того, даже пришли к выводу, что группе «Ангелы С» текст поэта прошлого века отлично подходит. С некоторыми дополнениями, правда, но все равно. И что можно ее включить в постоянный репертуар. И в студии записать. И еще клип бы снять тоже.

Потом взялись перебирать песни русских рокеров, которые можно было бы спеть для курсантов. Потом Кирилл несмело поделился еще неготовой песней про проклятье злой девочки и мальчика, выкопавшего себе могилу прямо во дворе.

В этот момент в дверь тихонько поскреблись.

Я спрыгнул со стола и щелкнул замком.

– Ребятишки, вы не засиделись тут? – озабоченно спросил дядя Коля. – Половина первого ночи уже!

А глаза с подозрительным прищуром как локаторы «ощупали» нашу берлогу. Проверяет, не бухаем ли мы.

– Скоро пойдем, дядя Коля, – сказал я. – У нас концерт скоро, вот мы и работаем, как не в себя.

– Ну да, концерт у них, знаем-знаем, – пробурчал он и направился к выходу наверх.

– Кстати об этом, дядя Коля! – крикнул я ему вслед. – Ребята будут до Нового года приходить каждый день. Ну, или почти каждый. Ты там внеси их в расписание, чтобы без меня тоже запускали, хорошо?

– Внесу, внесу… – покивал он. – Чем бы путним занимались, а то так, тренькают чего-то.

– Спасибо, дядя Коля! – крикнул я. Надо будет все равно заскочить проверить. А то я не могу каждый день здесь бывать, будет глупо, если другой вахтер не пропустит.

– Ладно, братва, давайте уже правда сворачиваться, – сказал я. – Все помнят, что завтра у нас с вами день икс, да?

– Блин, почти забыл ведь, – вздохнул Бегемот. – Столько всего случилось…

– Только давайте встретимся заранее, и в рок-клуб все вместе пойдем, ладно? – нервно попросил Кирилл. – Мне как-то… ну… боязно.

– Всем боязно, – усмехнулся я и похлопал Кирилла по плечу. – Все будет нормально, не переживай.

Мы вышли на улицу, в зиму и метель, и почапали по домам. Бельфегор подергал меня за рукав.

– Вов, а что за анекдот про аленький цветочек? – спросил он.

– Какой анекдот? – недоуменно нахмурился я.

– Ну тот, – Бельфегор снова дернул меня за рукав. – Ты сказал, что как в анекдоте. Привези мне цветочек аленький.

– Ааа! – засмеялся я. – Ну, в общем, собирается купец в дальние страны и спрашивает своих трех дочерей: «Дочери мои любимые, дочери мои красивые, что привезти вам из заморских королевств?» Старшая говорит: «Привези мне колье алмазное, чтобы сияло всеми цветами радуги!» Купец отвечает: «Не проблем, зайду в ювелирный!» Средняя дочь говорит: «А мне привези зеркало волшебное, чтобы посмотрелась в него – и хоба! – уже красивее всех!» Отец задумался, потом тоже кивнул: «Хорошо, доченька, знаю одного проходимца, который такими зеркалами торгует! А тебе, младшая-любимая дочка, что привезти?» «А привези мне, батюшка, чудище лохматое для утех сексуальных!» Охренел тут купец и заорал: «Ты в своем уме, Аленушка?!» Вздохнула тогда младшая дочка: «Ладно, пойдем длинным путем… Привези мне, батюшка, цветочек аленький!»

Бельфегор сначала заржал, потом резко так осекся и посмотрел на меня.

– Ты думаешь, что нам нужно сниматься в той рекламе, да? – спросил он.

– Ага, – кивнул я.

– Но Астарот же… – Бельфегор прикусил губу.

– Борь, нам нужны денежки, – сказал я. – Гитару после Нового года Максу надо будет вернуть. Нам нужна драм-машина. И тебе бы нормальный синтезатор тоже. На все это нужны деньги. Мы можем, конечно, вагоны поразгружать или я могу на рынке попросить какой-нибудь работы, но это же неправильно, да?

– Почему неправильно? – спросил Бельфегор.

– Потому что… – я задумался. А действительно, почему? Прямо пунктик у меня, что нужно зарабатывать не абы где, а именно музыкой или чем-то около нее. – Потому что так правильно. Мы же в большой шоу-бизнес стремимся, а не в подсобные рабочие, которые в гараже лабают что-то там под пиво по выходным.

– Ну да, логично, – кивнул Бельфегор. – Но реклама эта… Ну правда же, смешно как-то!

– А ты подумай об этом чуть иначе, – хмыкнул я. – И представь, сколько людей из-за этого ролика одним махом узнает о нашем существовании?

– Но они же будут смеяться! – возразил Бельфегор.

– Кто-то будет, – пожал плечами я. – Но эти «кто-то» на наши концерты и так бы не пришли. Зато нас сразу будет знать больше народу, чем каких-нибудь «Цеппелинов».

Перед входом в ДК мои «ангелочки» резко замедлились и занервничали. Да что там, даже мне было немного не по себе, хоть я у меня уже и был план на любой вариант развития событий.

– Ну что тормозим? – хохотнул я. – Вперед!

Я шагнул к двери, оттерев плечом Астарота, распахнул ее и шагнул внутрь. В фойе было не то, чтобы очень многолюдно, но понятно было, что публика, в основном, рок-клубовская – патлатая, в джинсе, коже и феньках. Сегодня никакого официального сборища или концерта не было, просто прошла инсайдерская информация, что о результатах отчетника сообщат. Может быть. Света больше ничего не сказала, сделав многозначительную паузу. Мол, приходите сами и узнавайте.

Вот мы и пришли. Встретились предварительно в фойе универсама, чтобы на улице друг друга не ждать.

По дороге в основном молчали и сосредоточенно сопели. И вот сейчас он настанет. Момент, так сказать, истины.

До информационного стенда мы дойти не успели, потому что на нас вихрем налетел длинноволосый блондин растрепанного вида и благоухающий свежим портвейновым перегаром. Рожа была смутно знакомая, но тут уже большинство были такие.

– Поздравляю! – заорал он, кинувшись обниматься с Астаротом. – Я сразу был уверен, что вы пройдете, такой кипиш навели!

– Уже повесили решение, да? – чуть дрогнувшим голосом спросил Бельфегор.

– Будь спок, уже даже в общий список внесли! – заверил блондин, отлипнув от Астарота и похлопав Бельфегора по плечу. А к нам, тем временем, спешили другие-прочие патлатые парни. Все торопились встать поближе к тем, у кого на бэк-вокале пел сам Семен Вазохин по прозвищу Сэнсэй. Посыпались поздравления, заверения в дружбе и прочие внятные и не очень фразы. Тягостную тревогу с лиц моих «ангелочков» моментально смыло. Теперь они радостно улыбались, обнимались и купались, так сказать, в лучах славы и внимания.

Я отступил в сторону. Ко мне весь этот движ не относился, меня в лицо тут знали далеко не все. Я же не стоял на сцене в тот памятный вечер.

Так что я неспешно направился в сторону кафешки. Хотелось хлебнуть горячего чая и, может, бутер зажевать.

– Володя, постой! – окликнули меня. Я оглянулся. Меня торопливым шагом догонял Женя Банкин. – Я тебе сегодня все утро пытался дозвониться. Пойдем ко мне в кабинет, есть разговор…

Глава 7

Кабинет Банкина был заставлен какими-то коробками, мимо которых ему пришлось на свое место протискиваться. Что изрядно мешало ему держать авторитетный вид, хотя он очень старался. Выражение его лица было значительным и загадочным, прямо-таки кардинал Ришелье, современная редакция. Так-так, никак у нас какие-то тайны мадридского двора намечаются?

– Володя, я надеюсь, этот разговор останется между нами, – со значением проговорил Банкин и уставился на меня немигающим взглядом.

– Разумеется, ваше преосвященство, – я изобразил жестом, что снимаю шляпу и взмахнул ей в придворном псевдопоклоне.

– Володя, я не шучу! – возмутился Банкин.

– Я весь внимание, Евгений, – сказал я без улыбки.

– Как ты уже знаешь, ваш коллектив приняли в рок-клуб, – сухо сказал он.

– С порога сообщили, ага, – кивнул я.

– И в связи с этим я хочу с тобой поговорить, – медленно проговорил Банкин, не спуская с меня глаз.

– Только со мной? – переспросил я. – Или все-таки с нашей группой?

– С тобой, Володя, – сказал Банкин. – Потому что именно ты мозг вашего… гм… коллектива. Хоть на сцене я тебя и не видел.

– Хорошо, я слушаю, – я подался вперед и положил руки на стол.

– Когда я затевал всю эту историю с рок-клубом, я представлял его себе как место, которое выполняет миссию просвещения и единения, как бы пафосно это ни звучало. Мне хотелось, чтобы у молодых музыкантов, которые играют свою музыку, всегда было место, где их поймут и поддержат. Где они смогут получить признание и ответы на вопросы. Место идейного единения…

Я слушал Банкина, изо всех сил стараясь не меняться в лице. Кажется, он дословно повторял мне свою речь, которую говорил, когда выбивал под рок-клуб преференции у новокиневской администрации. Очень уж гладкие были фразы. И звучали сплошной демагогией. Я с важным видом кивал. И ждал, когда он перейдет к сути вопроса.

– …а теперь все, чего я добился за это время, может превратиться в… ничто, – пафосно закончил он.

– Но почему? – спросил я.

– Видишь ли, Володя, далеко не все мыслят, как я, – Банкин развел руками. – И к сожалению, я поздно понял, что среди моего ближайшего окружения завелись люди, с которыми у меня диаметрально расходятся взгляды. Которые увидели в рок-клубе не более, чем инструмент обогащения. Мне кажется кощунственной сама идея, что членство в клубе может продаваться! Это же немыслимый ужас, никогда рок-музыканты не ставили во главу угла деньги! Для нас всегда главной была наша музыка! Наше творчество!

– Так у нас не то, чтобы дешевое творчество, – я пожал плечами. – Инструменты, звукозапись – все это стоит денег.

– Так вот поэтому я и создал клуб! – горячо воскликнул Банкин. – Чтобы у мальчишек, которые делают первые шаги, была возможность играть свою музыку, даже если у них ни гроша за душой нет!

– Да-да, я понимаю, – покивал я. Хотя до меня пока не очень доходило, к чему он ведет.

– Володя, чтобы вашу группу приняли, мне пришлось надавить на кое-какие… рычаги, – сказал Банкин. – Как у основателя рок-клуба у меня есть право последнего голоса. И я им воспользовался.

– Гм… Я пока внутреннюю кухню рок-клуба не очень хорошо знаю, – сказал я. – Но у меня создалось впечатление, что нас прямо на старте втянули в какие-то интриги.

– Да-да, ты все верно говоришь! – Банкин хлопнул ладонями по столу. – Интриги! Я вложил в новокиневский рок-клуб не только душу, но и свой организаторский талант. Собрал в единый кулак ребят по-настоящему талантливых. Буквально за год мы доказали, что членство в рок-клубе – это настоящий знак качества. Что никакой халтуры, никакой лажи мы здесь не культивируем. И люди это поняли. Люди стали нам доверять. Ребятам чаще стали давать концерты. И как мухи на… варенье… откуда-то слетелись люди, которые решили, что можно безнаказанно воспользоваться плодами моего труда. Понимаешь меня?

– Такое бесит, ага, – кивнул я.

– Володя, я с самого начала разглядел в тебе родственную душу, – доверительно сообщил Банкин. – Ты умный и великодушный парень, и твои ребята в последнее время очень выросли как музыканты. Вам, конечно, еще есть куда развиваться, но вектор вы выбрали верный. Да-да, я внимательно слежу за всеми мало-мальски заметными коллективами. Но пока вы назывались «Ангелами Сатаны» и всем занимался… как его? Саша, кажется? Иметь с вами никаких дел не хотелось. Ты уж прости, я такой человек, бесхитростный, говорю, как есть.

– Я понимаю, – кивнул я. Ни малейшей обиды во мне, ясен перец, не шелохнулось. С чего бы? Я как раз его отлично понимал. Плюшевые сатанисты, каковыми были мои «ангелочки» раньше, у меня не вызывали вообще ровным счетом никаких нежных чувств.

– Так вот, Володя, – Банкин сцепил руки в замок. – Долгое время я занимал в клубе пассивную позицию. Ну, то есть, я занимался делами, обивал пороги высоких кабинетов, чтобы выбить финансирование, помещения, площадки, репетиционные залы и прочие преференции, но мне даже не приходило в голову посмотреть, как говориться, себе под ноги. Это моя большая ошибка и просчет. И то, что произошло с твоей группой, получается что, открыло мне глаза.

Меня подмывало спросить, а что там все-таки произошло-то? Но я промолчал. Потому что на самом деле, мне было неинтересно слушать эти внутренние дрязги.

– Между прочим, прими мои аплодисменты, – сказал Банкин с некоторым даже уважением. – Я не знаю, как тебе удалось это провернуть, но сюрприз с появлением Вазозина на отчетном концерте… Это было что-то! – он несколько раз хлопнул в ладоши и покачал головой. – Если бы не это, мне, пожалуй что, не удалось бы продавить ваше вступление в клуб. Но сейчас я… в некотором роде… рассчитываю на твою благодарность.