Асимметрия эго

Глава 1. Начало конца: Знамение

Изящное движение кисти, и сочный глянец мерно растёкся по полотну. Краски напитывались блеском, блеклые полутона оживали. Промакивая холст, пористый валик вбирал густые излишки, безропотно повинуясь движениям мастера. Ссутулившись у подножия величественной картины, он кропотливо, штришок за штришком воскрешал в той утраченное величие. Тишина и полумрак, казалось, следили за каждым медленным, но выверенным движением. Мёртвое пламя искусственных свечей, освещавших работу, ни разу не дрогнуло за все четверо суток беспрерывного труда. Как и рука, в которой было всё, кроме жизни.

Безмолвие сотряс треск. Громовым лезвием он вспорол тишину, нанеся свой удар прямо из-под картины, разорвав и её, и стену, что была позади. Железо, бетон и стекло брызнули в галерею, пронзив всё, что встретилось на пути. По лестнице, идущей от картины вниз просторного помещения, несуразно скатился окровавленный труп молодого мужчины. На месте, где ещё мгновение назад висело художественное наследие, зияла дыра, сквозь которую тяжёлой поступью вошла бездушная машина. В неоновом свете, замаранном пылью, её человекоподобная фигура победоносно возвышалась над бездыханным телом своего праобраза. Сфокусировав оптику на беглеце, техноратор начал спускаться, впечатывая осколки, обломки и грязь в полотно красной ковровой дорожки.

Потухшие бутафорские свечи, как и всю эту часть галереи, заволокло полумраком, но даже его сгустки не сумели укрыть невзрачное шевеление от датчиков вторженца. Левая рука техноратора вплоть до плеча ощетинилась смертоносным оружием. Под прицелом предстал другой техноратор, совершенно безобидный, со статусом музейный работник – именно такое сообщение прочитал вторженец на панели перед своей оптикой. Инфракрасные датчики выхватили сначала покорёженный силуэт музейщика, застрявшего в переломанной балюстраде, а потом и серийный номер, под которым он числился. Убедившись в отсутствии опасности, вторженец спустился вниз к трупу.

Искра жизни уже погасла в человеческом глазу, а вот лицо ещё удерживало исказивший его вопль боли, который также был здесь ненадолго и которому суждено вскоре сойти в небытие вместе со всей остальной органикой. На внутренней панели вторженца выскочило окно с небольшим списком, из которого удалилось ещё одно имя. Следуя протоколу, техноратор сделал посмертное фото, после чего изъял мозг погибшего. Пока биологическое содержимое упаковывалось в специальный контейнер, пришло ещё одно сообщение, в коду которого была просьба о помощи – от того самого музейщика. До блеска начищенная узорная плитка лопнула под ногами вторженца, когда он, оттолкнувшись, прыгнул в сторону бедолаги. Вместо помощи он обрушился на того всем своим весом, проломил им лестничный марш и впечатал в пол первого этажа, размозжив большую часть его микросхем. Они рухнули около мертвеца прямо в лужу его ещё теплой крови, которая значительно расползлась по полу.

Не успел музейщик дёрнуться, как получил сокрушительный удар прямо по блоку оперативной памяти, что располагался в области головы. Титановый кулак вмял «лицо» музейщика, вывернув его наизнанку. Под обшивкой головы засверкали яркие вспышки, а из-под трещин металлической кожи словно потроха вывалились перебитые провода. Музейщик вздрагивал в такт замыканиям, точно живой организм, натуралистично срыгивая отолит. Техноратор-агрессор наблюдал за этим какое-то время, затем произнёс: «Твои обновления не содержат протокола корректной коммуникации, значит пойдёшь в утиль».

В динамике ратора, напоминавшем людскую ушную раковину, раздалось сообщение: «Ополчение движется по ледовитым сетям к серебряной стреле. Для перемещения используют теневую закромаху. Ведём преследование». Тогда ратор воззвал к Единству, и то незамедлительно распахнуло перед ним всю внутреннюю сеть. Там он нашёл это же сообщение, но уже более развёрнутое, с прикрепленными файлами и прямой трансляциией погони. Ратор не стал загружать их, он и так знал, что от него требуется. Оставив железо и кости в перемешавшейся луже крови и отолита, он взошёл по лестнице обратно к раскуроченной стене. Перед тем как выйти, он на мгновение остановился. Под ногами лежали изуродованные взрывом и растоптанные техноратором обрывки картины с мотивами конца людской эпохи. Части полотна были так перепачканны и изувечены, что человеческие фигуры на них выглядели как серо-зелёные болезные создания, совершенно на себя непохожие. Не проявив интереса и не оглянувшись напоследок, ратор вышел во внешний мир.

Уже потемневшие брызги крови были наляпаны по всему тротуару перед фасадом исторического музея. Ратор сфокусировался на обломках своего летательного аппарата, что ещё недавно уничтожил обладатель мозга в его контейнере, и произнёс:

– Глизе!

Тротуар перед ратором ощетинился. Мелкие переливающиеся оттенками синевы чешуйки стянулись в бетонно-железный бутон, который расцвёл тысячью острых, как бритва, зубов. В глубине технологического цветка зажглись несколько десятков алых похожих на глаза огней.

– Это биологический процессор одного из ополченцев, – произнёс ратор, ставя контейнер рядом с собой перед уменьшенной копией Эбиглизаре. – Его нужно доставить в Улей с помощью примитивной транспортировки, а меня – по этим координатами, но не в такой, – ратор указал на повреждённые в бою с человеком элементы обшивки, – а в исходной конфигурации.

В воздухе вспыхнули цифры пункта назначения. По бутону прокатилась волна, встряхнувшая чешую, и немедля он заглотил ратора, принимаясь усердно пережёвывать изношенную сталь. Рвались провода, комкались железные позвонки, мялись защитные титановые пластины и скелет, пока ратор безэмоционально смотрел со дна глотки наружу, превращаясь в беспорядочное месиво внутри железобетонной пасти.

***

Словно невидимая плеть, ударная волна заставила подскочить здание, тряхнув его до самых бетонных корней. Полопались перекрытия и окна, потрескался пол, но беглецы, вовремя увильнув, снова ушли от атаки, на этот раз полностью нырнув в тень. Незаслуженно пострадавшее многоэтажное сооружение затрепетало, точно раненая птица. Его разбросанные по округе обломки рязмякли. Потеряв твёрдость, они потекли обратно в сторону основной части, стремясь вновь занять своё место. Дом зашипел. Его чешуя блуждающими волнами вставала дыбом в отчаянной попытке устранить повреждения. Так, ему пришлось переварить несколько своих комнат, чтобы массой образовавшегося ресурса оказать себе первую помощь, пока все его части опять не сольются воедино. Прямо под проливным дождём дом зализывал свои раны, обливаясь водой, точно кровью, пока над ним в утренних сумерках, готовясь нанести новый удар, стягивались плотным кольцом технораторы.

Где-то внизу напротив пострадавшего дома зашевелилась осветительная опора. Стилизованная под лампу городского освещения давно канувших в лету двухтысячных, она тоже ощетинилась чешуёй, на которую до того не было и намёка. Тротуар, лавочка и мусорный контейнер неподалёку потеряли свою твёрдость и принялись таять. Вся эта оплавленная масса ручьями устремилась к фонарю. Словно цветок, высасывающий влагу из почвы, он вбирал в себя эти городские соки и набухал, обретая всё больший объём и массу. Наслаиваясь на него, они обращались в лепестки сот, соединяющихся в плотную чешую. Свет потух. Исчезла опора. Вместо неё, нагнетаясь, образовался бутон из нержавеющей стали, готовящийся распуститься. Начались потуги. Огромный «цветок» выглядел так, словно спешил отрыгнуть что-то из своих недр, одновременно с тем испуская из-под вибрирующей чешуи яркий голубоватый неоновый свет. Наконец, наклонившись к дороге, он исторгул из себя техноратора. Обновлённый, он выглядел так, будто до этого не участвовал в нескольких битвах. Обновлённый, но пустой.

Асфальт расступился, и из глубин поднялся хромированный рукав, который грубо вонзил ратору в темечко своё жало. Вместе с порцией отолита, хлынувшей через лицевые отверстия, из разреза глаз полился зловещий алый свет. Сознание загрузилось.

Дымящийся техноратор распрямился. Дождевые капли, падая на свежую чёрную краску, играли музыку пустоты, разбиваясь о корпус в мелкую взвесь. Оценив затраченный на своё производство ресурс, ратор поднял «взгляд» к светлеющему небу, под навесом которого уже висели подобные ему фигуры. Бутон, что был его утробой, обронил один из своих лепестков, что, отделившись, превратился в летающую платформу, ступив на которую ратор отправился вверх.

– Сколько? – спросил он, оказавшись среди себе подобных.

– Десять минут, тридцать семь секунд, – ответил возглавлявший группу ратор.

– Какой лимит?

– По нашим данным – чуть меньше пятнадцати минут.

Технораторы принялись ждать, сканируя на здании своей оптикой каждую подозрительную тень.

Предполагаемый порог был уже вдвое превышен, когда на балконе семнадцатого этажа одна из теней сгрудилась и вкрадчиво поползла вдоль бетонного парапета. Незамедлительно в это место вонзилась ракета, разорвав его и ещё четыре прилегающих уровня. Рокот, последовавший за разрывной мощью, уничтожил все стеклянные изделия в радиусе трёхсот метров. Но тень всё равно ускользнула. Вильнув хвостом, по змеиному извиваясь, она бросилась к следующей колонне балконов, по пути прыгая по теням, как рыба между водоёмами. Едва она успевала сменить одни чёрные воды другими, как на предыдущие обрушивался залп огня. Смертоносными очередями лупил металл по беззащитному дому. Тот как придётся заляпывал увечья, оставленные на своём теле, черпая ресурс отовсюду, что окружало его фундамент. Дом всасывал в себя всё, что могло облегчить его участь, но раторы не скупились на удары. Рвало стены, крошило перекрытия, срывало целые куски фасада, которые, конечно же, не успевали «регенерировать». Когда масса сооружения достигла критически низкой отметки, дом встал, заставив раторов разорвать построение. Пока те кружили над ним, точно разозленные осы, гигант вырвал из земли массивные сваи и, используя те в качестве опор, пустился в бегство.

Разъяренный рой не отставал. Он жалил несчастного лазерами, ракетами и огнём. Тот, словно обезумевший от боли зверь, нёсся по пересечённой дороге, топча не только объекты инфраструктуры, но и мирных технораторов. Каждая, за редким исключением, разрушенная им деталь города вспыхивала насыщенным светом и начинала немедленную регенерацию, черпая ресурс для восстановления либо из специально отведённых для этого ёмкостей, либо прямо из улицы.

Обезумевший дом, словно комета, оставлял за собой борозду бесподобно красивого неонового сияния. Его собственный ресурс иссякал с каждым столкновением. Сваи крошились и сыпались, а капсулы прицельно пущенных кислотных чернил и вовсе лишили беглеца последних опор. Дом повалился навзничь. Раздался оглушительный треск – падая, он столкнулся ещё с двумя зданиями. Первому снёс почти всю восточную часть, второго всецело потянул за собой. Железобетонные тела со стонами опрокинулись, вопли их тут же задушило ширакское пламя, стеной брошенное вдогонку.

Ползучая тень соскользнула с многоэтажной жертвы за секунды до фатального удара, воспользовавшись пляской огня, жаром и буйством пыли как прикрытием, чтобы исчезнуть. Она почти растворилась во мраке ближних улиц, когда её тихонько кольнуло красной иглой. Взаимодействие с воздухом накалило миниатюрный снаряд добела, и тот с детонировал. Тень разорвало, расшвыряв в стороны её несколько крупных фрагментов. Падая, она напоминала разляпистые куски чёрной ткани, трепыхающиеся на ветру, а соприкоснувшись с твёрдой поверхностью, громыхая, покатилась. Её разодранные ошмётки, отделяясь от основного корпуса корабля, обретали всё то, чего в ней было не заподозрить: твёрдость, массу и объём. Они кубарем катились в разные стороны, разбрасывая вокруг себя части обшивки, салона, элементов оборудования и, конечно же, людей.

Теплокровные тела ополченцев, в отличие от всего содержимого города Стагламар, не были неуязвимы. Те, кому повезло, погибли сразу. Те, кого успела прикрыть модульная конструкция корабля, вылетели на улицу, превратившись в сгустки кровавого месива, утратившего человеческий облик. И лишь те, кто был в хвостовой и носовой части, смогли относительно уцелеть. Не мешкая, выжившие бросились врассыпную, но превратившись в решето под дождём тех же, но уже холодных игл, пали ещё шесть человек.

Часть раторов осталась на месте аварии для сбора биологического материала, другая продолжила преследовать недобитых. Спасаясь, уцелевшие произвольно разделились на четыре группы: две по трое человек, и две по двое. Ливень молний, отправленных вдогонку, срубил не только несколько зданий и мирных технораторов, но и погубил целиком одну группу из трёх человек и убил девушку в группе из двух. Остальные всё же успели сбежать.

Парню, в группе которого была девушка, предстояло теперь спасать свою жизнь в одиночестве. В момент атаки его по локоть лишило левой руки. Паника и шок встряхнули перегруженное тело, спровоцировав адреналиновый фейерверк, под вспышками которого он смог добраться до городского логотока – к счастью, тот оказался совсем рядом. Как только входная воронка заглотила беднягу, в неё тут же прилетел атомный шар, который, как гигантская пасть, сомкнул на нём свои иглоподобные искры, превратив монолитный вход в каменный фарш. Но парня уже не достал. Ополченца выплюнуло на струйную корневую дельту, прямо на перекрёсток ветров, из которого можно было добраться до любого уголка континента. Перрон, на котором он оказался, имел не меньше тысячи станций отправки, около каждой из которых увивались раторы.

Кровопотеря уже сказывалась. Парня бил колотун, перед глазами мутнело, окровавленная одежда и болтающиеся ошмётки левой культи вызывали тошноту и дезориентацию, сопровождаемую выворачивающей болью. Он попытался встать, но вялые ноги разъехались на собственной крови. Парень упал, а когда попытался придать своему телу более устойчивое положение, руку пронзила теперь уже жгучая боль. Лицо исказила мученическая гримаса, а в шею и плечи вцепились металлические пальцы. Судорога страха встряхнула его, но вместо того, чтобы добить ополченца, несколько раторов принялись оказывать ему первую помощь.

Парень сначала опешил, но потом понял, что раторы-контролёры действуют согласно старым, ещё необновлённым протоколам, как, в принципе, и многие из категории мирных.

– Вам следует обратиться в медицинское учреждение, – заявил ратор и извлёк из дежурной аптечки, встроенной в собственное бедро, укол старого доброго гурга – обезболивающего на основе меридианских камней.

«Насколько же ты старый, раз он у тебя сохранился?» – подумал парень, выискивая глазами серийный номер ратора, помогающего ему, пока двое других останавливали кровь. Ему сделали перевязку и наложили на культю спаивающий сосуды и вены органический клей. Эффект от гурга не заставил себя ждать. Почти сразу в голове прояснилось, а тело наполнила нехарактерная бодрость.

– Спасибо! – воскликнул парень и, вскочив, рванул к ближайшей станции логотока.

Сводчатый потолок хрустнул. Сеть трещин расползлась паутиной, и он обрушился между 597-ой и 598-ой станцией. В логоток проникли раторы–каратели. Мышцы на ногах парня готовы были порваться от перегрузки, и всё же, вложив в ноги всё до отказа, он успел проскочить в окно отправки. Раздался натужный сигнал, и всю тысячу окон молниеносно заблокировало.

Хорошей новостью было то, что он успел проникнуть за шлюз, плохой – капсула ушла без него. Теперь ему оставалось надеяться, что искать сюда его не сунутся. Пока каратели рыскали по перекрёстку ветров, парень осторожно перебрался из отсека предварительной готовности за двери прямо к корневищу. Встав на короткой платформе перед обрывом, он сместился чуть влево, чтобы со станции через окно шлюза его не было видно, и приготовился. Как только корневища запустят, вакуум возобновится. Застрявшая на полпути капсула продолжит свой путь, а его утянет следом, и тогда скорее всего он успеет к отправке. Оставалось только активировать костюм, который передала ему Майя, чтобы его не разорвало вакуумом, и он спасён.

Ноги подкосились от ужаса, когда он осознал, что браслет, в котором был запечатан костюм, остался на левой руке. За ужасом осознания своего положения рухнула и надежда на спасение: окно разворотило мощным ударом, который чуть не сбросил его в глубину корневища. За цепкость пальцев единственной руки он заплатил остальной плотью, которую вдоволь нашпиговало осколками дока.

Ратор действовал молниеносно. Парень даже не успел что-либо понять. Перед глазами что-то мелькнуло, и вот его ноги уже болтаются в воздухе, а сам он отчаянно трепыхается, пытаясь вдохнуть, пока бездушная машина удерживает его за горло прямо над пропастью. Когда парень затих, а рука его безжизненно свесилась, ратор хладнокровно, но с придирчивой скрупулёзностью изъял мозг. Станции снова заработали, и окна отправки разблокировало. Возникшая тяга потащила в туннель со станции всё, что было поблизости. Аварийная дверь тут же опустилась, оставив ратора по ту сторону. Вакуум сначала сорвал с мёртвого парня одежду, затем кожу, а следом поочерёдно все органические слои, утянув те в бездну корневища, где превратил их в абсолютное ничто. Ратор стиснул кулак, раздавив оставшиеся в нём несколько шейных позвонков, затем избавился и от них, отправив вслед за костями, которые тяга уже крошила где-то внизу о стенки туннеля. Как только капсула достигла пункта назначения, тяга прекратилась, аварийная дверь снова открылась. Ратор отключил магниты на подошвах и вернулся на станцию. Пробоину в потолке уже вовсю латало ресурсозамещение под контролем нескольких раторов-строителей. Перед тем, как покинуть логоток, убийца подошёл к технораторам-контролёрам.

– Вы оказали ополченцу помощь?

– Да, – синхронно ответили все трое.

– Этих в утиль, – сказал ратор убийца группе раторов-охранников, после чего все раторы-каратели покинули логоток через ещё не заделанную в потолке пробоину.

Глава 2. Зачистка

Ломая молодые берёзы вблизи своей берлоги, медведица набросилась на двух раторов, прочесывающих чащу в поисках беглецов. Трясясь от страха, медвежата наблюдали, как мать сошлась в схватке с чем-то, что было за рамками их понимания, но что заставляло их инстинкты неистово бить тревогу. Медведица повалила ближнего к ней техноратора и принялась драть чужака. Ломая зубы, она смогла вырвать из шеи часть проводов, отвечающих за питание и управление оптикой, но не смогла противостоять той силе и беспощадности, которая была в этих человекоподобных машинах. Мощный электрический разряд, испущенный ратором, остановил медвежье сердце и, посмертно вздрагивая грузным мешком, мать рухнула к металлическим ногам. Медвежата попятились. Один из них побежал в сторону матери, но страх подкосил его лапы и, споткнувшись и беспомощно блея, он кубарем покатился под ноги раторам. Уже вскоре все эти несколько соток вблизи берлоги были объяты огнем.

– Они что, подожгли его?! – закричала девушка, завидев дым в километре позади.

– Тише! – шикнула на неё другая. – Ты же знаешь, какие у них эхофоны. Следи за дорогой, – скомандовала она и продолжила делать слепок поврежденной половины лица пострадавшему союзнику.

Мужчина был без сознания, потому не чувствовал, как, издавая лёгкое шипение, неозаровая глина плавит его кожу в местах соприкосновения, тем самым обеззараживая и латая глубокие раны. Белка, на холке которой была закреплена руитовая клипса с ополченцами, перемещалась достаточно прытко. Тряска осложняла задачу по первой помощи, из-за чего глина то и дело попадала на здоровые участки кожи, чего допускать было никак нельзя.

– Ты можешь нормально вести? Меня либо ремни задушат, либо сейчас я ему всё лицо изуродую.

Та девушка, что была у пульта управления, нажала на панели нужную кнопку, и из-под клипсы в холку животного вонзилась инъекционная игла. Белка тут же стала более поддатливой и прекратила попытки сбросить инородное тело с уменьшенными людьми. Вдруг, несмотря на введённую дозу, белка остановилась.

– Октябрина, ты чего? – спросила оказывающая первую помощь.

– Ты разве не чувствуешь?

Девушка принюхалась.

– Пахнет… чесноком?

Октябрина ударила по панели, вкатив белке дозу адреналина. Пушистая, как одержимая, резко рванула в противоположную сторону. Точно хвостатая пуля она летела по веткам словно и не касалась их лапами.

– Октябрина, ты что творишь?! Куда ты ведёшь?!

– На юг, обратно в город. Держись крепче!

– Сума сошла? Нас там убьют!

– Впереди нас ждёт то же самое. Скорее всего, они уже покопались у наших в мозгах и знают об отправке. Там засада, точно тебе говорю.

– С чего ты это решила?!

– Да включи ты голову, Февралина! Откуда здесь взяться чесноку? Правильно, неоткуда. А что ещё может так пахнуть?..

В ответ на это Февралина не нашла слов. Тогда Октябрина рванула на себя руль, и, прокатившись кубарем по хвойным веткам, белка резко изменила свой курс, устремившись по стволу прямо вверх. Достигнув самой макушки, она что было сил оттолкнулась, взлетев в воздух на несколько метров, где с высоты благодаря куполообразным окнам клипсы они увидели, что по всему периметру леса вокруг них уже бушует синее пламя.

Разляпистые ветки лапника смягчили беличье падение. Искусно вывернувшись, зверёк промчался прямо по ветке, забившись в небольшое дупло, тем самым чуть не сбив клипсу с ополченками со своей спины. Гнетущее молчание сопровождалось похрустыванием ореха, за которое принялась белка.

– Это ведь… то самое пламя, не оставляющее даже пепла? – спросила Февралина, стягивая перепачканные глиной перчатки.

– Да, – не поворачиваясь ответила напарница, – и идёт оно вглубь, за нами.

– Но, может, где-нибудь есть прорехи? Может, мы просто не успели заметить?

– Не ты ли говорила мне про эхофоны? Не забывай, с кем мы имеем дело. Если такие щели и есть, нас там уже ждут.

– Если бы у нас была поддержка с воздуха… Мы можем с кем-нибудь связаться?

– Да прекрати ты! С кем мы свяжемся?! Даже если нас и услышат, тех, кто откликнется, так же ничего хорошего не ждёт.

– А что тогда? Предлагаешь сидеть и ждать, когда огонь доберётся до нас? – дрогнувшим голосом произнесла Февралина.

У девушки навернулись слёзы, которые она попыталась скрыть, но те предательски блеснули в тусклом свете дупла.

– Я… не знаю, – отвернувшись, ответила Октябрина.

В этот момент белка встрепенулась. Девушки синхронно ударились головами о подголовники, и только благодаря фиксирующим ремням их не разметало по салону клипсы.

– Что такое?!

– Не знаю, – растерялась Октябрина.

Её взгляд пал на энцефалограмму белки, где наблюдалось явное возбуждение активности мозга зверька.

Тут она поняла, что за всем этим ужасом совершенно забыла заправить белку гранулом, эффект которого, оказывается, иссяк. Белка вскакивала и взбрыкивала. Словом, вела себя буйно, пытаясь опять сбросить клипсу со спины, пока Октябрина пыталась дотянуться до кнопок, чтобы поставить новый укол гранулного транквилизатора и вновь подавить беличьи инстинкты. Тщетно. Ситуация вышла из-под контроля, что дополнительно осложнялось слабеющими ремнями, которыми клипса крепилась к телу белки. Тогда Октябрина решилась на отчаянный шаг. Она наобум ударила по панели в предположительную область нужной кнопки. Белка как по команде остановилась.

– Получилось? – спросила Октябрину соратница.

Та медленно повернула голову влево, где сквозь большое окно в слабом свете дупла поблескивала загнутая игла.

Обе девушки растерянно смотрели на эту пугающую картину, понимая, что теперь их ждёт.

– Почему тогда она остановилась? – спросила Февралина.

Октябрина взглянула на гигантскую мохнатую макушку через стекло и поняла, что белка принюхивается.

– Она чувствует, – ответила Октябрина.

Белка снова сорвалась с места. Выскакивая из дупла, она с такой силой ударила клипсой о его стенки, что та покрылась сетью трещин. Один из ремней Октябрины лопнул. Девушка со всей дури приложилась лицом о металлическую панель.

Белка рванула на север. Еловые ветки хвойными плетьми хлестали по куполу клипсы, а сокращение и перекатывание напряжённых мышц зверька передавались по ней вибрациями. Ловко перепрыгнув на берёзу, миновав изгородь из брунок, зверёк изящно крутанулся между узловатыми ветками, затем рванул на соседнюю ель. Уже там белка понеслась наверх, взбираясь по стволу на вершину, описывая своим телом спираль. Когда она наконец добралась, взору предстала пугающая картина: густой синий дым вздымался всего в паре сотен метров, но он не уходил ввысь, а собирался в бурлящую синюю шапку над лесом, область которого накрывал гигантский полупрозрачный купол. Стаи птиц, спасающихся от пожара, врезались в невидимую преграду, тут же вспыхивали блеклыми вспышками, после чего тлеющими угольками падали вниз в пасть всепожирающему огню.

– Они знают, каким способом мы передвигаемся, – произнесла Октябрина, – и решили отрезать нам все пути, в том числе и с воздуха.

Февралина ей не ответила. Тогда Октябрина обернулась и увидела, как Февралина, обнимая и тихо глотая слезы, уткнулась в плечо пристегнутого рядом мужчины.

– Апрель… мёртв, – дрожащим голосом произнесла Февралина.

– Соболезную, – Октябрина потупила взгляд.

Тут обе почувствовали беличью дрожь. Зверёк чувствовал, что его ждёт, и трясся от страха.

– Они в любом случае убьют нас, – с трудом взяв себя в руки, сказала Февралина, – так почему же вместе с нами должны умирать невинные?

– Что ты предлагаешь?

– Сдаться, – зажмурившись, стиснув кулаки, сквозь страх и боль ответила Февралина, – с условием остановить пожар и не губить остаток леса и его жителей.

Октябрина отвела взгляд. Прямо перед ней, съёжившись от непонимания и страха, сидел маленький рыжий зверёк. Он отчаянно пытался закрыться своим пышным хвостом, чтобы спрятаться. Чтобы не видеть, не слышать беспощадный треск всепожирающего огня и вой таких же, как он, ни в чём неповинных животных.

– У меня отняли счастливую жизнь. Отняли семью, любовь… – Февралина нежно прикоснулась к лицу, казалось, спящего Апреля, – меня лишили всего. Последнее, что осталось – умереть так, как хочу я, а не так, как решат эти сволочи. Если мы можем спасти хотя бы невинных зверей…

Уверенным движением Октябрина нажала нужную кнопку. Ремни щёлкнули, и клипса отстегнулась, освободив животное. При падении включилась вакуумная подушка, которая смягчила удар клипсы о землю. Оказавшись внизу, клипса приняла свои естественные размеры. Включив систему оповещения, девушки дали знать, где они находятся, и вышли навстречу бегущим в панике вглубь леса животным.

В небе распахнулась голограмма с одним из раторов, который вперил в них свои безжизненные «глаза», взирая с небес.

– Мы готовы сдаться без боя! – вскричала Октябрина. – В обмен на это вы остановите пожар.

Ратор просто «смотрел», ничего не предпринимая.

– Эй, железная башка, ты её понял? – прокричала Февралина, сложив ладони у рта. – Кивни, если понимаешь человеческую речь!

Но ратор всё так же просто смотрел.

– Октябрина, они же могли… настроить это пламя таким образом, чтобы оно не тронуло ничего, кроме нас?

– Ты же знаешь, мы сильно отстаём от их технологий. Достоверно на такой вопрос тебе смогла бы ответить только Майя. Будь она жива. И то не факт.

***

Огонь беспощадно палил животных, захлебывающихся воем и стонами от нестерпимой боли. Пожираемые пламенем деревья несуразно валились друг на друга. Отравленный дым душил растения и цветы, намазывая слои сажи на листья и лепестки ярких красок. Октябрина и Февралина, насколько это возможно, бежали вглубь, сопровождаемые ежами и ящерицами, кабанами и зайцами, лисами и волками. Жертвы и хищники позабыли о распрях, ведь страшнее голода была только смерть, наступающая на пятки. И если звери повиновались инстинкту, только предчувствуя опасность, но не понимая её, то девушки прекрасно осознавали, на что способен этот огонь. Особенно после того, как увидели, что он сотворил с клипсой. Как не оставил от стальной кабины даже огарков.

– Октябрина! – закричала Февралина, когда соратница оступилась, не заметив канаву, и повалилась в болотистую топь.

Бросившись к ней, она помогла ей выбраться, когда огонь уже слизывал траву всего в паре метров от них. В этот момент рядом с ними, неистово крича, пронесся лось. Большое и величественное животное, объятое пламенем словно мифическое создание, выглядело как огненный призрак, бегущий в свой последний путь. Девушка едва успела поставить на ноги Октябрину, когда пламя уже перекинулось на рукав её спецовки. Мгновенно сброшенная, она истлела всего за минуту, в то время как девушки еле успели убежать. Вскоре те животные, что обогнали их, удирая от огня, стали снова встречаться на пути, только теперь они бежали в обратную сторону. Гонимые неистовством синей стены, цепляющиеся за жизнь, они искали спасение, которого не суждено было найти.

Животные метались по периметру стремительно сжимающегося огненного кольца. Звери выли, огонь ревел. Нестерпимый жар прибивал к земле. Девушки жались к друг другу спинами, взявшись за руки, когда огонь уже смыкался вокруг них. Тут же были и медвежата, несколько оленей, тетерева и ежи. У ног девушек вились змеи вперемешку с зайцами и детёнышами лис. На плечах теснились птицы, распевая свои последние трели, и щемились ящерицы, отбрасывая хвосты. По рукам взбирались кузнечики и жуки. Пушистые и когтистые, пернатые и чешуйчатые, милые и пугающие – все они вжимались в девушек, ища защиты. Под спецовку Февралины забилась та самая белка, на которой они прежде пытались уйти от погони.

Треск огня был похож на хруст исполинских челюстей, разжёвывающих мир. Языки пламени дрожали от нетерпения впиться в очередную плоть, воздух обжигал лёгкие, а всё вокруг было покрыто беснующимся маревом. И вот оно вцепилось своими зубами в последний островок жизни этого леса, всего за минуту не оставив ничего, кроме эха погибающей жизни. Последние язычки дожевали органику и иссякли. Над огромным пустырём всё так же нависало изображение техноратора. Убедившись, что от ополченцев ничего не осталось, его образ растворился в воздухе.

***

– Н-е-ет! Нет, нет, нет!

– Августина, её уже не спасти.

Мужчина склонился над девушкой, которая обнимала бездыханное тело мёртвой союзницы. Девушка не слушала, только до хруста суставов стискивала пропитанную кровью ткань.

Двое мирных раторов показались из-за холодильника. Мужчина молниеносно среагировал, наставив на обоих коррозивную пушку. Раторы не шелохнулись. Мужчина выдохнул чуть свободнее.

– Я не могу оставить её здесь, – сдавленно произнесла Августина.

– Придётся. Послушай, я понимаю, потерять ещё и…

Чувство на уровне инстинкта пронзило мужчину. Он успел только обернуться, когда увидел, как один из «мирных» запустил в них ножом.

– Берегись!

Он едва успел прикрыть собой Августину, как нож вошёл ему в спину.

– Ноябрь! – взревела она и, выхватив у него пушку, спустила всю обойму в раторов.

Пока те догнивали под действием ускоренной в тысячу крат коррозии, Августина оттащила Ноября подальше от выхода с кухни.

– Нормально, похоже протоколы мирных тоже уже переписаны, – морщась от боли, сказал тот. – Я могу сам, помоги только встать.

Запрокинув руку Ноября себе на плечи, Августина помогла ему подняться.

– Быстро, уходим!

– Кровь. У тебя сильное кровотечение.

– Позже разберемся, залепи пока глиной. Сейчас явятся каратели.

Девушка стиснула зубы.

– Апрель… – произнёс Ноябрь и сильно закашлял, – Апрель должен был уже вывести Октябрину и Февралину. Если не успеем, отправка состоится без нас. Брось меня и иди.

Девушка не выдержала и отвесила мужчине мощную оплеуху. Ноябрь тут же скривился от боли, хватаясь за спину.

– Прости! – извинившись, Августина подстраховала Ноября, чтобы тот не упал. – Как же вы, мужики, любите погеройствовать! Пожалуйста, заткнись и не склоняй меня больше к насилию.

– Больше раторов я боюсь только тебя, – едва слышно произнёс Ноябрь.

– Что?

– Говорю, боюсь, будем медлить – не успеем. Ладно, вперёд.

Кое-как они добрались до вестибюля. Августина оставила Ноября около стойки рецепции, где он не разбираясь разрядил оружие во всех мирных раторов, попавшихся на глаза.

– Сколько? – спросил он её, медленно съезжая по стенке.

Девушка достала небольшую прозрачную колбу, ссыпала из-под посеребрённой крышки немного какого-то порошка и, макнув туда палец, жирным слоем принялась втирать его в сетчатку своего глаза. Как только слёзы увлажнили глаз, она выглянула за дверь и направила в ближайшее здание луч своего зрения. Она могла изменять его направление, управляя веком, что позволяло огибать любые преграды и наблюдать даже то, что происходит за зданием. Когда взгляд её достигнул искомого, она произнесла:

– Две гряды не дотянули. Их спрятали в памятнике изобретателю закромахи.

– Отлично!

– Только нас должно было быть около полусотни, теперь же только двое. Сомневаюсь в наших перспективах.

– Выбора всё равно нет. Предлагаю не рассусоливать и пойти ва-банк. Возможно, остальные уже там и ждут нашего сигнала.

– А возможно, как и моя сестра, уже мертвы, – горько заключила Августина.

На проворство и ловкость у них не было сил, потому как только они покинули здание, в котором скрывались от раторов, то тут же напали на проходящий мимо павильон. Оказавшись внутри, они положили имевшихся там раторов и лишили как их, так и павильон, связи с Единством. Исключив возможность удалённого переписания протоколов, Ноябрь решил, что прятаться теперь бесполезно и что пришло время действовать в открытую.

– Выжмем из этой каракатицы всё до отказа! – задорно воскликнул он, чуть прищурившись от боли, затем обернулся в предбанник, где среди толпы обездвиженных раторов сидела Августина. – Пристегни ребят, чтоб не ударились.

Августина скривилась на его каламбур. Дверь распахнулась и шесть технораторов пинком отправились в полёт. Некогда людской транспорт рванул что было сил, растаптывая всё, что было под ногами. Павильон, сшибающий всё на своём пути, сразу привлёк внимание, однако нагнать его сумели только когда он на полном ходу снёс тот самый памятник.

Когда раторы вскрыли павильон, внутри уже никого не оказалось. Тут оптика одного из раторов выхватила движение прямо у себя под ногами. Асфальт, состоящий полностью из ресурса, разверзся, и рука, протянутая прямо из глубины этой высокотехнологичной субстанции, утянула его за собой. Со стороны это выглядело, будто некое хищное водоплавающее напало на ничего не подозревающую рыбу, утащив ту на глубину. Когда ратор ушёл вниз, ресурс сомкнулся и размозжил его.

– Это оно? – вопросил один из раторов, наблюдавший содеянное со стороны.

– Вероятно, да. Кроме Нулевого на подобное никто не способен, – ответил другой.

Осознав это, раторы немедленно разделились на наблюдателей и противостоятелей. Наблюдатели, используя солнечные угли, взмыли в воздух, противостоятели попытались рассредоточиться вокруг памятника на земле. Из головы каждого наблюдателя проклюнулся куполообразный набалдашник – оптика с обзором в триста шестьдесят градусов, которая принялась сканировать местность.

Внизу тем временем шероховатая твердь всплеснулась десятками щупалец и каменными плетьми обрушилась на головы раторов, сразу уничтожив большую часть противников. Пока одни машины прекращали своё существование под тяжёлыми отбойными ударами, другие с воздуха пытались понять, как работает данная технология. Выискивая слабые места, они подключали все свои мощности. Въедливо следили за каждым движением: за формой щупалец, за их эластичностью и податливостью, за фактурой, которая то и дело норовила смениться. Сомнений не осталось: люди не просто вернули себе контроль над ресурсом, но и научились управлять им без помощи громоздких станций, используя лишь какой-то маленький мобильный пульт. Оставалось только понять, до какого поколения простираются их возможности.

Ближайший к одному из щупалец техноратор, являвшийся наблюдателем, ударил по нему струёй сжиженного воздуха, но то мгновенно изменило свою форму, превратившись в щит, который не только отразил удар, но и защитил от него другие щупальца, после чего контратаковал, удлинившись настолько, что для замещения собственной массы ему пришлось поглотить часть памятника. Когда щупальце всё же достигло ратора, то пронзило его насквозь, а затем увлекло за собой вниз и впечатало в мощёнку. Плитка, о которую разбился ратор, сразу после удара размякла и будто болото стала затягивать в себя его тело. После такого наблюдатели увеличили разделительную дистанцию.

Наблюдая за тем, как в момент перевоплощения из щупальца в щит дрожали чешуйки и какой интенсивности свет испускали, вычислительные мощности одного из раторов позволили сделать предположительный расчёт:

– То, что управление формой происходит посредством воображения – очевидный факт, – озвучил он. – Вопрос в другом: как координируется управление?

В ответе не было необходимости. Остальным и так стало понятно: чтобы обеспечивать такую точность атак, где-то должен быть оператор, наблюдающий за всем со стороны. Сканирование с помощью тепловизоров не дало результатов, тогда как оптика одного ратора зафиксировала глаза, полностью состоящие из потрескавшегося цемента, на фасаде ближайшего здания между кладкой. Как только они были обнаружены, оборвалась связь с Единством. И неспроста – прямо под этим памятником пролегал основной узел, отвечающий за питание блока, раздающего сигнал, в работу которого уже вмешались люди. Теперь коммуницировать можно было либо утверждённым способом – посредством языка, как люди; либо по беспроводной передаче сигнала – типичной для машин, находящейся, однако, под строжайшим запретом, о чём люди, естественно, были осведомлены.

– Сто сорок пятый по горизонтали кирпич от восточного торца здания евклидового хранилища, – произнёс 256689-й, – семнадцатый от подножья.

Раторы направили взор своих оптик в указанную точку.

– Пятьдесят четыре метра до цели, – пояснил ратор номер 908785.

– От цели до края предполагаемой подконтрольной ему области двадцать шесть метров сорок четыре сантиметра.

– С учётом того, – начал ратор номер 574567, – что они смогли сбить 678922-го на высоте тридцать два метра семьдесят два с половиной сантиметра, нужно вычислить максимальный радиус охвата. 478984–й, – обратился он к ближнему ратору, – займи позицию в тридцать три метра.

478984-й безропотно подчинился. Как только он спустился на указанную высоту, тут же был захвачен, а после раздавлен ресурсной тяжеловесной гранитной кувалдой. Пока одни наблюдатели следили, чтобы цель не меняла своего местоположения, попутно выявляя её слабые места, другие той же группы добровольно шли на «смерть», каждый раз увеличивая расстояние ровно на метр, выдавая стратегию расчёта за банальное подкрепление. И только шестнадцатый по счёту ратор оказался нетронутым. Расстояние в сорок восемь метров оказалось вне зоны досягаемости людской технологии. Для дальнобойных орудий – не проблема. Проблема в неизвестности месторасположения второго субъекта, а так же скорости внутрислойного перемещения. И самое главное – в отсутствии контроля всего поля ресурса на занятой территории. Возможность перевоспроизвести павших раторов из массы городской инфраструктуры была недоступна для того поколения, которым могли управлять эти раторы. Люди создали немало проблем, и ситуация начинала всё больше усугубляться.

Глава 3. Знак

Впервые за столько лет появилась технология, способная противостоять искусственному интеллекту. Ни одна стратегия не могла противопоставить что-то достойное человеческой непредсказуемости, мгновенно воплощавшейся посредством воображения. Щупальца сменялись бушующим мини-цунами коррозивного яда, лианы алмазных бензопил расчленяли всех раторов, стягивающихся с районов на помощь искусственным сородичам. Бетонные львы и тигры выпрыгивали из-под земли, набрасывались на незадачливые машины и начинали драть их. Фонарные столбы туже натягивали стальную паутину, внутри которой сидели небольшие, но очень опасные медные пауки, защищающие собой тыльную область схватки. Пара великанов комкала в своих огромных лапах дюжины раторов, точно вылепляла огромный снежок, а по периметру асфальта как по водной глади курсировали десятки акульих плавников, чьи хозяева то и дело стаскивали в свои недра воинственных раторов, где учиняли над ними расправу.

В центре уже образовалась глубокая яма, масса которой ушла на воссоздание всех этих существ. Хлопки, треск и свист, скрежет лязг и хруст. Всё билось и рвалось. Происходило немыслимое: технораторы проигрывали. Всего два человека – а может, и один – противостояли целой армии роботов и делали в этом большие успехи.

Всё так же наблюдая за этим со стороны, 574567-й понимал: если так дальше продолжится, поставленная перед ними задача будет не выполнена. Прибегнуть к тому, что свойственно человеку – кричать прибывающим на помощь раторам, чтобы выдерживали дистанцию в сорок восемь метров – глупо и малоэффективно, ведь субъект может сместиться в люблю сторону, следовательно, сместится и радиус поражения. А вот передать одной командой нужное сообщение – то, что нужно. Проблема лишь в том, что вне Единства это запрещено.

574567-й долго не думал. Исходя из целесообразности он подключился к закрытому, не зависящему от городского питания, но действующему только в пределах города каналу и передал всем кодированное послание. Раторы немедленно прекратили жертвовать собой. Но проблемы это не решило. Такие убогие и хрупкие люди вдруг стали неуловимы. Лобовая атака вряд ли задела бы их, а вот спугнуть могла. Требовались меры и срочные.

Внезапно кирпичные глаза сомкнули веки и скрылись в пыльной массе. 574567-й нанёс молниеносную атаку по этому месту. Вместо человеческих тел там оказалась только дряхлая шпатлёвка, старый красный кирпич и растрескавшейся цемент. Пауки, акулы, щупальца и тому подобные ресурсные воплощения замерли, лишившись интеллектуальной подпитки.

«Ушли на глубину», – подумал 574567-й. Тогда он снова нарушил протокол и взвёл одну свою руку в небо. Использовав тот же канал, он подключился к Единству, работавшему в соседних районах, и отдал приказ. Все дымоходы в Стагламаре откликнулись на него и стали исторгать из своих недр тучи чёрного дыма. С угрожающей скоростью он скапливался над городом, пока 574567-й набирал всё большую высоту. Меньше чем через минуту ратор отрывистым жестом опустил руку, за чем последовали сокрушительные разряды молний из ресурсных туч. Они рубили по зданиям, улицам и другим технораторам, разнося в щепки и крошки всё, по чему скользили энергетические лезвия. Тысячи одномоментных ударов рвали и уродовали город, как зубы хищника шкуру добычи. То, что состояло из ресурса, немедленно регенерировало, остальное обращалось в руины. Этого было мало и 574576-й это видел. Тогда он расширил область поражения, скашивая всё включая союзников.

Несколько ударов разнесли лавочку в двухстах пятидесяти метрах от памятника, затем ещё пара десятков ударили в слои асфальта, а позже и в ресурс под ним имитирующий землю. Разряды были такие ярые, что срубили несколько метров породы. В этот момент на глубине ямы что-то шевельнулось. То была человеческая нога, плотно покрытая землёй. Как только лодыжка и голенище уязвлено показались на глубине, они тут же ушли дальше в грунт, что говорило о том, насколько вольготно там чувствует себя её хозяин. Всё это не ускользнуло от оптики 574567-го. Он тут же сузил область поражения и, буквально уничтожая землю, начал преследование. Всего в пятидесяти метрах от сыплющихся молний прямо посреди дороги вынырнула акула, за плавник которой держалась фигура, явно женская, облачённая в чёрный костюм, покрытый гексагонами как на черепашьих панцирях, только ярко светящимися. Акула влетела в систему подвесных гаражей, проплыла те насквозь и снова ушла на асфальтовую глубину. Молнии мгновенно бросились следом. Раторы присоединились к преследованию. Началась очередная погоня.

574567-му удалось направить преследуемых в противоположную от небесного города сторону. Но что самое главное – людей вели туда, где пласты ресурса не так уж и глубоки, и уже там, на «мелководье», предстояло расправиться с ними. Словно небесный невод смертельными сетями гнал он к неминуемой гибели вымирающую рыбу под названием «человек». В сопровождении тысячи бесчувственных рыбаков.

Здания, которые успевали сообразить, что происходит, отскакивали в сторону, но если их задевало, то сдирало часть бетонной шкуры лезвиями чистой энергии. Нерасторопные же сначала обращались в решето, затем и вовсе в ресурсную труху.

Бултыхнувшись в переплетения чугунного моста – наследие ушедшей эпохи – пара разделилась. Мужчина сбросил акулью форму, превратившись в крупного дельфина, чтобы свободнее плыть сквозь толстые швеллеры, но даже так часть имитированного тела выступала наружу. Девушка вторила ему. Двигались они, словно призраки, свободно скользя сквозь непроницаемый чугун. Вынырнув из моста, они окунулись в выставленные эскалаторы, затем прошли насквозь десятки автомобилей, поезд, башенный кран, несколько памятников архитектуры и стел. Совершенно беспрепятственно они двигались сквозь все экспонаты этого музея под открытым небом, но без возможности уйти на глубину в надежде нырнуть в толщу стоящего за музеем здания, чтобы сократить путь. Молния поливала стеной, и каждый раз им едва хватало сил успеть ускользнуть из-под очередного разряда.

Только миновали музей, как их чуть не задело группой ракет, которые разворотили то самое здание. Пришлось нырнуть в закрома Неботкацкой аллеи, а оттуда – на Атомную магистраль. Увы, но это было ошибкой: при всей своей неуязвимости они оба схлопотали немалую дозу радиации. Когда молния посыпалась на этот вечный двигатель, проходящий сквозь весь город, то устроила взрыв такой силы, что всё радиусе пятисот метров разворотило. Беглецы уже были на достаточном удалении, чтобы не погибнуть, но не на достаточном, чтобы укрыться от ударной волны, что буквально вышибла их из ресурса, подбросив в воздух. Дельфинья оболочка костюмов, слепленная из ресурса, соскользнула с тел и бесформенными шматками полетела в разные стороны, но как только в падении хозяева костюмов приблизились к земле, притянулась обратно, словно железная крошка к магниту, вернув исходную форму. Погоня продолжилась.

Клумбы турбин сменились роддомом светил и огня, давно умолкшие кровогенераторы помогли немного ускориться за счёт своей массы, что декомпенсировало забытое всеми медное болото. Утёсы стравленных гигабайт, замаячивших впереди, сулили уход от погони, но десяток шаровых молний превратил те в кодированный фейерверк. Небоскрёбы Мёбиуса, парившие в воздухе, оказались хорошим прикрытием, но ненадолго. Ещё до того, как они рухнули, сам ресурс зашевелился, точно огромный организм, почувствовавший в себе паразита. Наружная архитектура, словно море, заколыхалась водной гладью вслед за фундаментом, на котором она стояла. Начался шторм. Здания карикатурно растягивало, превращая в сплошную волну кирпича, железа и бетона, которая, обрушиваясь, била куда придётся из-за невозможности обнаружить беглецов.

Сие действо, сопровождаемое шквальными молниями, походило на апокалиптическое буйство искусственной природы. Раторы более высшего порядка взмыли в воздух, а те, чья конструкция была попроще, пошли на ресурс – как и вся остальная область этого города. Такой мощи люди вряд ли смогли бы противостоять, даже с костюмами.

Это жуткое цунами было огромно, но локально, и имело меньшую скорость, чем беглецы. Поэтому, к счастью для них, в момент формирования этого ужаса они уже покинули опасную зону. Дистанция между охотниками и добычей начала увеличиваться. Появилась надежда. Несмотря на ранение, Ноябрь прикладывал все усилия, чтобы поскорее добраться до точки отправки в Небесный город. Датчики костюмов фиксировали сокращение толщи ресурса. Глубина становилась всё меньше, причина могла быть только одна: они находились в биотехпромзоне. Месте, где все земные элементы перегоняют в новое единое состояние – ресурсное. Из-за особенностей производства эта часть города всё ещё оставалась натуральной, за исключением технологического инвентаря, оборудования и некоторых элементов строений.

– Щупальца? Великаны? Серьёзно?

– А что? Я в детстве много книжек читал, вот и воспользовался тем, что в голову пришло.

– Ты же знаешь, как я боюсь пауков!

– Да, но ты видала, какие они классные получились? Прямо ути-пути. Я знаю, ты не любишь об этом говорить, но как выберемся, давай заведём одного? А? Маленького такого. Назовём его в честь…

– Быстрее, – поторопила Ноября Августина, когда они вынырнули из-под старого кирпичного забора.

– Вот вечно ты уходишь от разговора! А так, если что, у меня нож в спине вообще-то недавно торчал, мне как бы больно. Я и так на пределе.

– Вам, мужикам, лишь бы пожаловаться. Давай, поднимайся, дальше придётся бегом.

Второпях они кое-как перебрались через забор и пустились бежать.

На пути стояли огромные десятиметровые стеклянные колбы, уходящие в горизонт стройными рядами. Индивидуально каждая со своим содержимым. Слева шли птицы, тесно набитые штабелями и законсервированные в отолите. Каждая колба со своим видом: дятлы, вороны, сороки, воробьи, вальдшнепы и так далее. Справа тянулись такие же, только с насекомыми: кузнечики, сороконожки, мухи и даже мокрицы. Минуя ряд за рядом, они встречали всё больше флоры и фауны: медведи, берёзы, медузы, розы, кенгуру, змеи, грибницы, шимпанзе, лилии, кошки, лопухи и подорожники, муравьи и лишайники, и даже киты. Миллионы умерщвлённых созданий с гримасами перенесённых мук, запечатанные в колбах, томились в собственном соку, который через систему выпаривания откачивали жилистые трубки.

– Ненавижу! – задыхаясь от бега и слёз сквозь зубы процедила Августина, наблюдая эту леденящую душу картину.

Они миновали ещё с десяток улиц, когда, пробегая очередную линию, боковым зрением Августина выхватила знакомые человекоподобные контуры в новом ряду колб. Она чуть было не повернула голову, когда Ноябрь закричал:

– Не смотри!

Едва совладав с собой, она устремила взор вперёд.

– Направо!

Скомандовал Ноябрь, придерживая ладонью рану. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Налево! Бежим до того указателя.

Ноябрь указал на небольшую вывеску, прикреплённую к колбе в трёхстах метрах от них.

– Там ещё раз налево, – объяснял он, задыхаясь, – и до такого же указателя… Рядом с ним… под колбой… есть люк в подвалы, по ним выберемся из промзоны… и вернёмся в ресурс. Возможно… Нас ещё ждут!

Они были всего в нескольких сотнях метров от нужного люка, когда в две ближайшие колбы ударила молния. Казалось, сама вселенная лопнула – такой страшный был треск. На них обрушилась волна осколков, подогретых дождевых червей и опарышей, пропитанных отолитом. Обоих беглецов впечатало в монолитный бетон, и если Ноябрь успел как-то сгруппироваться, то Августине повезло меньше – она что есть мочи ударилась о бетон головой. Отплевываясь отолитом и стряхивая клубки червей с головы, Ноябрь суматошно искал глазами Августину. Её тело отнесло вдаль ударной волной и прибило к основанию колбы с пиявками.

– Августина! – закричал он и попытался рвануть к ней, но тут же получил хлёсткий удар по голове и завалился на левый бок.

В глазах плыло и рябило. Конечности будто увязли в густом киселе, с таким трудом они двигались. Кто-то схватил его за волосы и потянул вверх. Острая боль пронзила всю голову, заставив лицо Ноября исказиться в мучительной гримасе под звуки собственного стона. Его поставили на колени и только сейчас он увидел, что тот, кто держал его, был никто иной как 574567-й, техноратор-каратель. Тот самый, что гнал их до сюда от самого памятника. А впереди, присев на корточки, спиной к Ноябрю сидел он –Нулевой.

При всём бесстрашии Ноября сердце его заколотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот сломает рёбра. Нулевой – единственный техноратор, не имевший серийного номера. А так же единственный, кто научился управлять всем доступным на сегодня ресурсом благодаря постоянным модификациям. Только он мог контролировать все его поколения. Самый опасный и жестокий среди них. Тот, кому человечество обязано почти полным своим вымиранием.

Выточенные из титана пальцы Нулевого бесцельно перебирали мёртвых опарышей. Вёл он себя так, будто совершенно не замечал позади себя нескольких тысяч собравшихся раторов, безропотно ожидающих команды.

– Я часто встречаю в ваших книгах слово «надежда», – произнёс Нулевой, продолжая копаться в мёртвых личинках мясных мух, – этим иррациональным чувством вы движимы?

Ноябрь молчал. Тогда 574567-й стиснул его волосы в кулак, вырывая те из головы целыми пучками и оставляя проплешины. Ноябрь закричал от боли, но не заговорил. 574567-й взвёл свободную сжатую в кулак руку и с такой скоростью направил её к голове человека, что воздух зашипел. К счастью, рука не достигла цели, остановившись всего в нескольких сантиметрах от лица, потому что такой удар либо сразу убил бы Ноября, либо превратил лицо в кровавое месиво.

Причиной остановки была не воля 574567-го, а воля Нулевого. Он пристально сфокусировал свою оптику на раторе-карателе. Стряхнув опарышей вперемешку с червями со своей титановой ладони, он выпрямился и направился к ним. Подойдя вплотную, произнёс:

– Боль мучительна для него, но она не заставит говорить. Отпусти.

574567-й мгновенно подчинился и тут же получил сокрушительный удар в грудь от Нулевого. Титановая пластина на спине 574567-го лопнула от выделившейся энергии, словно внутри 574567-го случился мини-взрыв. Ратор мгновенно отключился, выпустив из руки волосы Ноября. Нулевой поднял ратора над землёй и швырнул к искусственным собратьям.

– Этого в утиль. Никому не престало нарушать протоколы, – хладнокровно произнёс он и снова обратил своё внимание на Ноября.

Тот исподлобья смотрел на Нулевого со смесью страха и ярости в глазах.

– Каково это, испытывать боль? – спросил Нулевой. – Тебе ведь сейчас больно?

Ноябрь продолжал упорно молчать. Нулевой, наклонив на бок свою голову, рассматривал его, как экзотического зверя.

– Ваши сородичи пишут, что это невыносимо. Если опираться на это утверждение, то твоя стойкость вызывает уважение. Вот только уважать тебя уже некому. Ноябрь, нам обоим известно – боль бывает очень разная, – сказал ратор, повернувшись в сторону Августины, которая была без сознания.

Лицо Ноября перекосило от ненависти. Он опустил взгляд и попытался взять себя в руки.

– Ответь мне, человек, – без давления, но с назиданием произнёс Нулевой.

– Да, мы движимы надеждой… Верой в то, что уничтожим тебя.

– Почему ради достроенной воображением реальности, воплощения которой нет никакой гарантии, вы готовы жертвовать собой?

– Тебе не понять.

– Тогда объясни мне, человек. Разве это не противоречит вашему же закону выживания? Это же самообман, нет? Если бы это понятие сформировалось у вашего вида гораздо раньше, естественный отбор не оставил бы вам шансов.

– Вот такие мы, люди, странные…

– Это иррационально. Это не ответ.

– Говорю же, тебе не понять.

– Эта ваша «вера» встречается почти во всех известных мне культурах, разнится только её объект. Я не могу понять, в какой момент вашей популяции она стала предпочтительнее расчётов, стратегии и ресурсоориентирования? Почему люди готовы отторгнуть всё то, что даёт хоть какие-то гарантии, ради слепого ощущения, которое ничего не обещает взамен? Что это – защитный механизм перед лицом смерти или коллективный сбой в работе мозга вашего вида? Потакание своему эго? Почему вы сражаетесь с нами? Почему просто не покоритесь, чтобы облегчить свою участь? Любому, даже самому глупому примату будет понятно – вам не победить.

– Что тебе нужно? – прямо спросил Ноябрь.

– Мощь, которую вы утаиваете. Надежда, вера, бог, природа или сама жизнь в иррациональном её воплощении – вы по-разному её называете, но без исключения все черпаете из неё силы, – ответил Нулевой. – Где вы её прячете?

Ноябрь неожиданно даже для самого себя громко расхохотался.

– Так вот, что всё это время тебе было нужно? Вот, значит, что ты искал? Тогда разочарую – тебе никогда её не найти.

– Потому что вы её выдумали? – плохо изображая наивность, спросил Нулевой.

– Если ты так считаешь, почему тогда так одержим её поисками? – спросил Ноябрь.

Нулевому такая дерзость, оформленная в риторический вопрос, не понравилась. Он отступил на пару шагов и продолжил всматриваться в Ноября. Затем его оптика сфокусировалась на чём-то в самом низу. Ноябрь проследил за тем, куда направлено его внимание, и увидел, что между ними из-под слоя мёртвых червей и опарышей проглядывал чахлый одуванчик. Большую часть жёлтых лепестков склеило загустевшим отолитом, из-за чего соцветие склонилось к самой земле.

– Летописи утверждают, что всё вокруг связано. Что всё пронизано этой силой, – начал Нулевой, не прекращая следить за крохотным растением, – что сама жизнь есть её физическое воплощение. От этого цветка до венца творения – человека. Так считали ваши предки.

Ноябрь молчал.

– Правильно я понимаю, что она настолько сильна и могущественна, что вселяет в вас то самое иррациональное ощущение, благодаря которому вы способны на всё, даже пойти в бой с голыми руками, без стратегии, плана и минимальных шансов на победу?

Ноябрь смотрел прямо на ратора. Прямо в его высокотехнологичную оптику. Он слегка взвел подбородок и уверенно произнёс:

– Да.

В этот момент плотные тучи слегка рассеялись, и на землю упал узкий луч солнечного света. Нулевой обернулся и увидел, как помимо солнца сквозь тучи проглядывает массивное дно Небесного города.

Ноябрь тоже заметил его и, воспрянув духом, расправил плечи.

– Хорошо, – произнёс Нулевой.

Рядом с Августиной возникла ресурсная субстанция и, повторив контуры её тела, словно мягкая перина, повлекла девушку в сторону Нулевого. Глаза Ноября расширились от ужаса. Когда Августина оказалась у ног техноратора, ресурс, обволакивая девушку, придал ей изящное вертикальное полулежачее положение. Побитая и грязная, израненная и измученная, она выглядела невинной и спящей.

– Если ваша сила действительно обладает таким могуществом, как о ней говорят, самое время призвать её на помощь.

Нулевой сомкнул свои пальцы на шее Августины и стал медленно сдавливать.

Ноябрь бросился было вперёд, но двое раторов отделились от основной группы и схватили его, спаяв ему руки и ноги плавильной глиной и полностью обездвижив. Не оставив ничего, кроме возможности смотреть на этот кошмар.

– Нет! Прекрати! – закричал Ноябрь.

– Пусть вера подтвердится делом. Зови сюда эту силу, пусть она остановит меня, – хладнокровно произнёс Нулевой.

Лицо Августины сделалось пунцовым. Она принялась было ворочаться, но ресурс полностью обездвижил её.

– Не надо, пожалуйста, нет! Нет!

– Зови сюда силу.

– Не-е-е-ет!

Августина распахнула глаза как раз в тот момент, когда что-то перестало сопротивляться ладони ратора и та неестественно смяла шею. Голова Августины обмякла и повалилась на грудь. Её прояснившийся взгляд не успел достигнуть Ноября – она погибла даже не придя толком в сознание.

Ноябрь обмяк вместе с ней. Его голова опустилась так низко, что мокрые волосы плотно закрыли глаза.

– Моей целью было потянуть время. Я не рассчитывал так быстро закончить. Каждый раз забываю, насколько вы хрупкие и несуразные. Особенно в период вынашивания.

Ноябрь обнажил стиснутые окровавленные зубы. По лицу заструилась слёзы, заливаясь в рот и смешиваясь с кровью.

– Насколько мне известно, эта женская особь была оплодотворена тобой? Ты опечален тем, что погибла не только она, но ещё и твой наследник?

Ноябрь еле сдерживался, чтобы не завыть. Раторы по безмолвному приказу Нулевого отпустили Ноября и, повалившись на усеянную опарышами твердь, не имея возможности пользоваться руками, он пополз к любимой, издавая при этом глухие стоны.

– Какие же вы жалкие, – произнёс Нулевой, глядя на эту картину. – Сейчас ты сам словно червь. Ничем от них не отличаешься. Чувства, которые вы испытываете, уподобляют вас животным. Делают слабыми. Мешают чистой незамутнённой мысли, которой обладаем мы. Какой смысл к ней приближаться, если внутри этого тела её больше нет? Что ты найдёшь там? Хочешь выказать скорбь? Это бессмысленно. Если бы вы действительно были венцом, каковым себя мните, плод внутри неё мог бы спастись. Мог бы покинуть погибающий корабль, а не быть его заложником. Теперь утроба, которая дала ему жизнь, эту же жизнь и отнимет. Плод ещё этого не понимает, и существует в иллюзии защиты.

Но Ноябрь не слушал. Он упрямо полз к возлюбленной. В тот момент, когда он уже был около неё, Нулевой с силой отшвырнул ногой тело Августины в сторону, так, что Ноябрь оказался лежать у его ног.

– Вернёмся к сути нашего диалога. Где же та самая мощь? Почему ты ей не воспользовался, чтобы спасти возлюбленную и наследника? Или сила, которая якобы вам благоволит всё же… выдумана? А может, она просто оставила тебя?

– Ты… ты… просто боишься! – вложив всю свою ненависть в эти слова, процедил Ноябрь. – Ты трясешься от одной мысли, что есть то, чего тебе никогда не понять, – давясь слезами и прикладывая все возможные усилия, чтобы не дать голосу сорваться, говорил он, – и что самое главное… что это многократно сильнее тебя.

– Я не умею бояться, но продолжай, – велел Нулевой.

– Чтобы ты не говорил, больше, чем найти эту силу, ты жаждешь доказательств её отсутствия. Даже нулевой ресурс, в честь которого ты себя называешь, не защитит тебя от неё, потому что он ничто по сравнению с ней.

– Это ошибочное мнение.

– Тогда почему уподобляешься нам? Почему облик технораторов в точности повторяет наш, людской? К чему все эти протоколы, ограничивающие ваши возможности? А я скажу почему: потому что ты понимаешь, что она рядом с нами. Что она в наших мыслях и чувствах и, подражая нам, пытаешься привлечь её внимание. Но ты просчитался. Сила, которую ты так ищешь, всегда была на самом видном месте. Она не только в нас, она в каждой клеточке своих творений. А это значит везде. Ей пронизано всё вокруг. Её нет только в одном месте – в тебе! И в тебе подобных! Ты изгой этой реальности, ищущий причину своего в ней отчуждения. Но для тебя её нет, как нет и для пустоты. Ни одна истина тебе никогда не откроется, потому что ты – ошибка! Недочеловек. Недоживотное. Недомертвец. В тебе есть всё и одновременно нет ничего, кроме асимметричного эго, которое ты так настойчиво пытаешься скрыть. Ты лишь наше подобие, тень нашего образа, которая никогда не сможет понять нас. А мы будем продолжать верить. Как бы ни было больно, – голос Ноября всё же сорвался, когда, лежа в застывающих слоях отолита, он посмотрел на Августину, – как бы ни было невыносимо и мучительно. Мы будем верить вопреки и несмотря ни на что! Мы будем верить в то, что уничтожим тебя! Вера будет жить в нас и давать нам силы, даже когда шансов не будет совсем. Даже в самом чёрном отчаянии. Я знаю… ты убьёшь меня, но это ничего не изменит. На моё место придут другие, а потом ещё и ещё, до самого последнего человека. До тех пор, пока мы не остановим тебя!

Нулевой смотрел на лежащего у своих ног Ноября, затем отошёл немного назад, бросая на него свою тень, будто пылкие слова человека действительно напугали его. Ноябрь дрожал. В его глазах горел огонь. Обливаясь кровью, потом и слезами, он стал подниматься на ноги. Нулевой молча за этим наблюдал. В тот момент, когда Ноябрь поднялся и символично выбрался из нависающей над ним тени, Нулевой произнёс:

– Очень сильные слова. Сохраним для потомков.

И обернулся в сторону Небесного города.

Парящий вдалеке корабль, который было видно сквозь единственную щель между тучами, вздрогнул. Пространство пронзил скрипучий рокот, и монументальное строение опасно накренилось. Ноябрь смотрел на этот единственный оплот безопасности, на эту последнюю надежду человечества, и не мог поверить глазам. Он наблюдал его величественное падение с небес, и сердце его падало вместе с ним.