Цитадель последней колыбельной
Глава 1
Последний хороший человек – покойник
Сырость. Вот что первое ударило в ноздри, когда Рекс просунул голову в разбитый оконный проем универсама «Дары Природы». Ироничное название для очередной братской могилы, где природа давно отвоевала свое право на гниение. Воздух, густой, как застарелый кисель, был пропитан запахом плесени, размокшего картона и чего-то неуловимо сладковатого, от чего желудок совершал кульбит профессионального акробата. Небо за окном уже третий день подряд имело оттенок застиранной больничной простыни, с редкими, желтоватыми проплешинами, сквозь которые сочился тусклый, безрадостный свет. Дождь перестал, но каждая поверхность блестела так, словно мир только что хорошенько высморкался.
Рекс спрыгнул внутрь, его ботинки чавкнули по разбухшему линолеуму, усыпанному битым стеклом и крысиным пометом размером с виноградины. Последний хороший человек сдох бы от столбняка, просто постояв здесь минуту. Рекс не был хорошим человеком. Он был специалистом по выживанию в мире, где «хороший» рифмовалось с «кормом».
Он двинулся вдоль опрокинутых стеллажей, содержимое которых – разбухшие пачки макарон, ржавые банки с этикетками, обещавшими «вкус как у бабушки», – теперь больше походило на абстрактную инсталляцию на тему тщетности бытия. Каждый шорох заставлял его руку инстинктивно ложиться на рукоять «Усмирителя» – тяжелого, как грехи политика, револьвера, висевшего на бедре. Тишина здесь была обманчива, как улыбка проститутки. Она всегда вынашивала выводок неприятностей.
И вот они, явились-не запылились. Трое.
Вывалились из-за угла, где раньше, судя по выцветшей табличке, продавали «Свежее мясо». Теперь свежим мясом тут был Рекс. Первый – бывший клерк, судя по остаткам галстука, прилипшего к обрывку рубашки, как язык к замерзшему столбу. Челюсть отвисла, обнажая частокол зубов, больше напоминающих гнилые колышки в заборе. Второй – дамочка в когда-то розовом спортивном костюме, теперь цвета грязи и отчаяния. Она двигалась рывками, словно марионетка, у которой перепутались все нитки. Третий… третий был ребенком. Лет восьми. Маленькие ручонки тянулись вперед, пальчики скрючены, а из горла вырывался звук, похожий на скрежет ржавой мясорубки.
«Детский сад, штаны на лямках, – пробормотал Рекс себе под нос, поднимая «Усмиритель». – Сегодня урок анатомии. Бесплатный».
Выстрел оглушительно рявкнул в замкнутом пространстве, подбросив тучи пыли с полок. Голова клерка разлетелась, как перезрелый арбуз, оставив на стене абстрактный узор в багровых тонах. Дамочка в розовом дернулась, но Рекс уже вел ствол. Второй выстрел отправил ее в вечный фитнес-тур по ту сторону бытия.
Ребенок замер. На секунду. В его мутных глазах что-то мелькнуло – не мысль, скорее, эхо давно угасшего инстинкта. Потом он снова издал свой скрежещущий вопль и бросился вперед. Рекс вздохнул. Это всегда было гаже всего.
Он не стал стрелять. Присел, и когда мелкий вцепился ему в предплечье, Рекс просто развернул его и резким, отточенным движением свернул ему шею. Хруст был сухим, почти деликатным. Как будто сломали сухую ветку.
«Извини, приятель, – сказал Рекс пустоте. – В этом мире колыбельные поют только мертвым».
Он обыскал тела. Не из какой-то некрофильской прихоти, а по привычке. У клерка – пусто. У дамочки – наполовину съеденный энергетический батончик с жизнеутверждающим названием «Взлет» и ржавый перочинный ножик. У ребенка… Рекс на мгновение замер. В кармашке его курточки лежал сложенный вчетверо листок.
Развернув его, Рекс увидел грубо нарисованную карту. Несколько перекрещивающихся линий, пометки «Опасно! Злые дяди!» и жирный крест у схематичного изображения чего-то похожего на замок или крепость. Под крестом корявая надпись: «МАМА ТУТ».
Рекс хмыкнул. «Мама». Он знал это прозвище. Матриарх. Королева упырей, мать всех зомби, или как там ее еще называли те немногие, кто решался произносить ее имя шепотом у догорающих костров. Легенда, окутанная таким количеством слухов, что хватило бы на дюжину бульварных романов. Говорили, она сидит в своей цитадели, окруженная легионами своих «детей», и то ли ищет лекарство, то ли просто наслаждается новым миропорядком.
Он сунул карту в карман. Не то чтобы он верил в сказки про всемогущих королев зомби, но любой след был лучше, чем никакого. Особенно, когда этот след мог привести к чему-то… или к кому-то.
Рекс достал из внутреннего кармана куртки сильно потертую, заламинированную фотографию. Девушка. Улыбалась так, словно знала какой-то секрет вселенной, от которого всем вокруг становилось теплее. Лена. Ее улыбка была последним островком здравого смысла в океане этого безумия. И эта «Мама», по некоторым особенно диким слухам, имела к исчезновению Лены самое прямое отношение.
Он убрал фото. Чувства – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Роскошь, которая убивала быстрее пули.
Пора было двигаться. Замок, значит. Еще одна дыра, набитая смертью. Но если там был хоть малейший шанс…
Рекс вышел из универсама, оставив за спиной тишину, трех новых постояльцев и едва заметный запах озона от выстрелов, смешавшийся с вечной вонью распада. Небо все так же давило своей серой безысходностью.
«Ну что ж, мама, – Рекс криво усмехнулся, поправляя ремень с «Усмирителем». – Папочка идет в гости».
Глава 2
Дети праха
За стенами замка выл ветер, его голос походил на плач потерянной души, скребущейся в вековые камни. Здесь, в сердце цитадели, в лаборатории, похожей одновременно на святилище и вивисекционную, царила иная музыка – мерное гудение генераторов, тихое шипение трубок, да редкое, утробное ворчание за армированным стеклом смотровой камеры.
Доктор Арис Торн, или «Мама», как шептали немногие выжившие там, за пределами ее владений, стояла перед этой камерой. Ее силуэт, тонкий и прямой, как натянутая струна, вырисовывался на фоне зеленоватого свечения мониторов. На ней был безупречно белый, хотя и местами запятнанный чем-то бурым, лабораторный халат. Волосы, цвета первого инея, были стянуты в тугой узел на затылке, открывая высокий лоб и глаза, в которых плескалась смесь вселенской усталости и лихорадочного, почти безумного огня.
За стеклом «Объект Семь», как он был обозначен в ее безукоризненно ведущихся журналах, бился головой о прозрачную преграду. Глухие, ритмичные удары. Тук. Тук. Тук. Когда-то «Объект Семь» был мальчиком по имени Тими, если верить истлевшей нашивке на остатках его одежды. Теперь это было существо, движимое лишь базовыми, чудовищно искаженными инстинктами. Кожа, мертвенно-бледная, обтягивала кости, сквозь рваную дыру в щеке виднелись зубы, клацающие вхолостую.
«Нетерпелив, мой маленький, – прошептала Арис, ее голос был низким, с легкой хрипотцой, словно она давно не разговаривала с живыми. – Всему свое время».
Она коснулась кончиками пальцев холодного стекла, там, где с той стороны расплывалось пятно от ударов головы Тими. В ее жесте не было страха, лишь странная, почти материнская задумчивость. Научный интерес патологоанатома, изучающего редкий экземпляр, смешивался с чем-то еще, чему она давно перестала искать название.
Тук. Тук. Тук.
Этот звук. Он всегда возвращал ее туда. В прошлое, которое было хуже любого ночного кошмара, потому что оно было реальным.
Солнце тогда еще не разучилось светить по-настоящему, а не скупо цедить свой свет сквозь пелену вечной хмари. У нее был дом, залитый этим солнцем. И смех. Смех ее детей – Лизы и маленького Эмиля. Лиза, с ее золотистыми косичками, вечно задающая тысячу «почему». Эмиль, трехлетний карапуз, только-только научившийся ковылять и с серьезным видом исследовавший мир на прочность.
А потом пришла Болезнь. Сначала это был просто кашель. Сухой, надсадный. Врачи разводили руками, бормотали что-то про «нетипичную пневмонию». Арис, блестящий вирусолог, сама бросилась на поиски лекарства, днюя и ночуя в лаборатории, пока ее муж, Алекс, пытался сохранить остатки рушащегося мира дома.
Она помнила лихорадочный блеск в глазах Лизы, когда та уже не могла встать. Помнила, как крошечное тельце Эмиля горело в ее руках. Она создала сыворотку. Экспериментальную, рискованную. В отчаянии она ввела ее сначала Лизе, потом Эмилю.
На мгновение ей показалось – чудо. Температура спала. Дети открыли глаза.
Но это были не их глаза.
В них не было света, не было узнавания. Только голод. Животный, всепоглощающий. И этот звук… этот скрежещущий, утробный вой, который теперь стал колыбельной этого нового, проклятого мира. Алекс… он пытался ее остановить, пытался защитить детей от нее, а ее – от них. Она помнила крик. Свой? Его? Это уже не имело значения.
Когда туман безумия и горя рассеялся, она была одна. В разрушенной лаборатории. А вокруг нее были… они. Ее первые «дети праха».
Тук. Тук.
Арис моргнула, возвращаясь в настоящее. «Объект Семь» все так же бился о стекло.
«Да, Тими, – сказала она, ее голос был ровным, почти бесцветным. – Мама здесь. Мама все исправит».
Она отошла от камеры и направилась к рабочему столу, заваленному колбами с разноцветными жидкостями, диаграммами неизвестных соединений и стопками распечаток генетических кодов. На стене висел огромный экран, где медленно вращалась трехмерная модель сложной белковой структуры.
Исправить. Это стало ее мантрой, ее оправданием, ее крестом. Мир считал ее монстром, порождением ада. Пусть. Они не понимали. Она не создавала смерть. Она пыталась ее победить. И продолжает пытаться. Даже если для этого придется перекроить само понятие жизни. Даже если ее детьми станут те, кто вышел из праха и отчаяния.
Ветер за окном на мгновение стих, и в наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал очередной удар головы «Объекта Семь» о стекло.
Тук.
Арис взяла в руки шприц с янтарной жидкостью. Время для следующего эксперимента.
Глава 3
Этикет на обочине
Воздух после недавнего дождя не посвежел. Наоборот, он стал липким, как объятия прокаженного, и тяжелым, будто небеса решили вывалить на землю всю свою гнилую требуху. Солнце, если эта мутная клякса за пеленой облаков вообще заслуживала такого имени, превратило испарения от сырой земли и гниющих останков цивилизации в сауну для обреченных. Рекс шел по растрескавшемуся асфальту бывшего шоссе, которое теперь больше напоминало шрам на теле прокаженного великана. По обочинам ржавели скелеты машин, некоторые – с зияющими дырами от пуль, другие – просто вросшие в землю, словно уставшие металлические грибы.
«Этикет на обочине, – думал Рекс, перешагивая через то, что когда-то было чьей-то собакой, а теперь представляло собой живописную композицию из шерсти, костей и мух размером с мелкую монету. – Раньше уступали дорогу дамам и катафалкам. Теперь уступают тем, кто еще способен оторвать тебе башку. Или тем, у кого больше патронов. Прогресс, мать его».
Он давно усвоил: в этом мире жалость – это граната с выдернутой чекой. Держишь слишком долго – останешься без рук. А руки Рексу были нужны. Хотя бы для того, чтобы перезаряжать «Усмиритель».
Очередная порция «приветливых местных» не заставила себя ждать. Эти были из разряда «фермерское ассорти». Высыпали из-за покосившегося рекламного щита, когда-то зазывавшего отведать «Сосиски от Дяди Бори – пальчики оближешь!». Теперь тут облизывать было нечего, разве что собственные обглоданные пальцы. Их было пятеро. Крепкие, когда-то, наверное, работящие мужики, теперь превратившиеся в тупое, рычащее нечто. Один даже был с вилами, которые он держал так, словно собирался не проткнуть Рекса, а перевернуть стог очень тухлого сена.
«Агропром в упадке, – констатировал Рекс, вскидывая револьвер. – Но сервис по доставке проблем на твою задницу работает без перебоев».
Три выстрела уложили троих самых резвых. Четвертый, с вилами, успел сделать пару шагов, прежде чем пуля проделала в его лбу аккуратное отверстие, избавив мир от одного очень некомпетентного фермера. Пятый, самый мелкий и шустрый, попытался обойти Рекса с фланга. Рекс не стал тратить патрон. Он просто шагнул в сторону, выставил ногу, и мелкий, споткнувшись, пролетел вперед, прямиком на острый, ржавый штырь, торчащий из земли – остаток какого-то дорожного знака. Штырь вошел ему под ребра с сочным, почти неприличным звуком.
Рекс подождал, пока тот перестанет дергаться. «Не рассчитал траекторию, дружок. В следующий раз бери уроки акробатики у кого-нибудь другого».
Двинувшись дальше, он заметил съезд к фермерскому домику, притулившемуся на холме. Белый, когда-то, наверное, аккуратный, с верандой и остатками герани в ящиках под окнами. Теперь он выглядел как старик, которому выбили все зубы и оставили умирать на солнце. Но в таких местах иногда можно было чем-нибудь поживиться. Консервы, медикаменты, патроны. Или просто неприятностями. Одно другому не мешало.
Подход к дому был чист. Слишком чист. Никаких следов борьбы, никаких тел. Это настораживало больше, чем орда мертвяков с вилами. Рекс обошел дом, заглядывая в окна. Внутри царил беспорядок, но не хаос недавней бойни. Скорее, спешного бегства. Или… или кто-то очень аккуратный тут уже побывал.
Дверь на веранду была не заперта. Скрипнула, как суставы столетнего старика. Внутри пахло пылью, мышами и застарелым страхом. Рекс двинулся по комнатам. Кухня. Пустые банки на столе. Раскрытый ящик с ложками и вилками – серебряными, кстати. Кто-то очень торопился, раз оставил такое. Гостиная. Опрокинутый стул. На полу – детская кукла с вырванным глазом. Спальня. Незастеленная кровать. На тумбочке – раскрытая книга, страницы которой слиплись от сырости.
Находка ждала его в подвале. Не консервы. И не патроны.
В дальнем углу, прикованный цепью к трубе, сидел человек. Мужчина, лет сорока, исхудавший, в рваной одежде. Глаза его дико блестели в полумраке, когда луч фонарика Рекса упал на него.
«Воды… – прохрипел он, облизывая пересохшие, растрескавшиеся губы. – Ради всего святого… воды…»
Рекс молча осветил его. Цепь была короткой, но крепкой. Рядом – пустая миска и опрокинутое ведро, очевидно, служившее туалетом. Ловушка? Приманка? Или просто чья-то жестокая шутка?
«Кто тебя так?» – спросил Рекс, его голос был ровным, без тени сочувствия.
«Они… пришли… – мужчина закашлялся, давясь словами. – Забрали… жену… сына… Сказали… если буду ждать… они вернутся… за мной… или… или приведут их…» Он снова закашлялся, его тело сотрясалось.
Рекс оглядел подвал. Тесно, сыро. Один выход – через который он вошел. Если это ловушка, то довольно примитивная. Но если нет…
«Сколько ты здесь?»
«Два дня… или три… Я не знаю…» – простонал пленник.
Рекс кивнул. Подошел к стеллажу у стены, заставленному пустыми банками из-под солений. Снял одну. В ней еще плескалось немного мутного рассола. Протянул мужчине. Тот вцепился в банку дрожащими руками, жадно глотая вонючую жидкость.
«Спасибо… спасибо…»
Рекс помолчал, наблюдая. Потом спросил: «Они что-нибудь говорили? Куда пошли? Как выглядели?»
Мужчина, немного придя в себя, замотал головой: «Не знаю… какие-то твари… на грузовике… Сказали, у них… база… где-то на севере… большая…» Он снова начал задыхаться.
Рекс приспустил фонарик. Он мог бы освободить этого человека. Дать ему шанс. Но это означало бы потратить время. Возможно, нарваться на тех, кто его тут оставил. И этот парень был обузой. Слабый, напуганный. В лучшем случае – лишний рот. В худшем – приманка для мертвецов или источник проблем.
Он принял решение за долю секунды. Это было даже не решение, а инстинкт. Такой же, как дышать или стрелять на звук.
Рекс развернулся и пошел к выходу из подвала.
«Подожди! – закричал мужчина ему в спину, в его голосе отчаяние смешалось с ужасом. – Не оставляй меня! Прошу! Я… я все что угодно…»
Рекс остановился на пороге, не оборачиваясь. «У тебя остался рассол, – сказал он холодно. – Растягивай удовольствие».
Он вышел из подвала, плотно прикрыв за собой дверь. И задвинул тяжелый дубовый стол, стоявший в прихожей, так, чтобы он блокировал дверь в подвал. Не намертво, но достаточно, чтобы создать задержку. Для кого – для этого парня или для тех, кто мог за ним вернуться – Рекса не волновало.
Он быстро обыскал верхние комнаты еще раз, уже без особой надежды. Нашел полпачки галет в кухонном шкафу и почти полный пузырек йода в аптечке. Негусто.
Выходя из дома, он не оглядывался. Крик из подвала уже не был слышен. Может, тот парень понял. А может, просто охрип.
Солнце все так же лениво сочилось сквозь облачную мерзость. Впереди лежала дорога. И замок какой-то сумасшедшей «мамы». Рекс поправил ремень «Усмирителя». Этикет на обочине жесток. Но он, по крайней мере, честен. Выживает тот, кто готов платить цену. А Рекс всегда был готов платить. Особенно, когда платил не он.
Глава 4
Золотая клетка
Комната Лены была одной из немногих в этом каменном мешке, куда проникал дневной свет – если, конечно, тусклую, серую взвесь, что сочилась сквозь узкое, армированное окно-бойницу, можно было назвать светом. Окно выходило на внутренний двор, вымощенный потрескавшимися плитами, из щелей которых пробивалась чахлая, ядовито-зеленая травка. Пейзаж был уныл до скрежета зубовного, но Лена все равно часами могла смотреть на него. Это была ее связь с миром, который когда-то был настоящим. Или хотя бы притворялся таковым.
Ее «покои», как с легкой, почти издевательской учтивостью называла их Арис, представляли собой странную смесь спартанской кельи и лаборатории младшего научного сотрудника. Кровать в углу, стол с потрескивающим терминалом, несколько полок с книгами по биохимии и генетике – наследие прошлой, почти забытой жизни, – да шкаф с однообразной серой одеждой, которую здесь выдавали. Золотая клетка. Стены толстые, дверь запирается снаружи. Но с иллюзией выбора – работать или медленно сходить с ума от безделья и страха. Лена выбрала первое. Хотя второе все равно настигало ее по ночам.
Сегодняшняя задача – систематизация данных по «Объекту Двенадцать». Новый подопытный, если так можно назвать очередного несчастного, отловленного патрулями Арис. Лена вносила в базу показатели его агрессии, реакции на звуковые раздражители, скорость регенерации тканей после… процедур. Пальцы привычно летали по клавиатуре, но мысли были далеко.
Арис вошла без стука, как всегда. Тихая, почти бесплотная тень в своем неизменном белом халате. Сегодня она выглядела особенно бледной, под глазами залегли тени, похожие на синяки от ударов. Но взгляд был все таким же – острым, как скальпель, и одновременно отрешенным, словно она смотрела не на Лену, а сквозь нее, на какие-то свои, одной ей видимые, горизонты.
«Прогресс по Двенадцатому?» – спросила она, ее голос, как всегда, был тих, но каждый звук отдавался в маленькой комнате гулким эхом.
«Стабильно агрессивен, – ответила Лена, не поворачиваясь от экрана. – Реакция на альфа-волны слабая. Регенерация в пределах нормы для его стадии». Она давно научилась этому казенному языку. Он создавал иллюзию дистанции. Иллюзию того, что «Объект Двенадцать» – это просто набор данных, а не бывший человек.
Арис кивнула, подошла к столу и склонилась над монитором, от нее пахло озоном, стерильностью и чем-то еще, неуловимо тревожным, как запах перед грозой. Лена чувствовала ее дыхание на своей шее и старалась дышать ровно. Страх был постоянным ее спутником в этом замке. Он сидел в желудке холодным комком, он обвивал сердце ледяными кольцами. Но показывать его Арис было нельзя. Слабость здесь была равносильна смертному приговору.
И все же, иногда, когда Арис забывалась, склонившись над своими приборами, или когда в ее голосе проскальзывали нотки почти человеческой усталости, Лена чувствовала не только страх. Пробивалась неуместная, предательская жалость. Она знала часть истории Арис – обрывки, догадки, редкие фразы, оброненные в моменты странной откровенности. Потерянные дети. Безумие горя. И эта чудовищная, извращенная попытка искупить вину или вернуть утраченное, превратив весь мир в свою лабораторию.
А что если… что если в этом безумии есть зерно гениальности? Что если Арис, балансируя на грани науки и черной магии, действительно сможет найти… не лекарство, нет, в это Лена уже не верила. Но какой-то контроль? Способ сосуществования? Эта мысль была слабой, как огонек свечи на ветру, но она одна не давала Лене окончательно погрузиться в пучину отчаяния. И ради этого призрачного шанса она продолжала делать свою работу. Вносить данные. Помогать монстру. Становиться частью этого кошмара.
Рекс.
Имя обожгло ее изнутри, как глоток ледяной воды в раскаленной пустыне. Она не позволяла себе думать о нем часто. Это было слишком больно. Рекс, с его язвительной усмешкой, жестким взглядом и руками, которые умели быть удивительно нежными. Он бы не понял. Он бы увидел только черное и белое. Монстра и ее, Лену, пособницу монстра. Он бы не стал разбираться в оттенках серого, в которые окрасилась ее душа здесь, в этой золотой клетке.
Жив ли он? Эта мысль была постоянным зудом под кожей. Мир снаружи был мясорубкой. А Рекс всегда лез в самое ее пекло. Она помнила, как он однажды вытащил ее из завала после обрушения старого торгового центра, когда они только познакомились. Он был весь в пыли и крови – своей и чужой, – но улыбался своей кривой усмешкой и говорил что-то о том, что «армагеддон – не повод пропускать ланч». Его цинизм был его броней. А что было ее броней теперь? Сотрудничество?
Лена сохранила файл и выключила терминал. Арис уже ушла, так же тихо, как и появилась. Наверное, снова к своим «детям».
Она подошла к окну. Двор был пуст. Только ветер гонял по плитам клочки какого-то мусора и сухие листья, похожие на мертвых птиц. Где-то там, за этими стенами, был Рекс. Может быть. А может, его уже давно сожрали те, кого Арис называла своими «детьми».
Лена провела пальцем по холодному стеклу. На внутренней стороне рамы, почти невидимая, была крошечная царапина, которую она сделала осколком пробирки несколько недель назад. Маленький акт неповиновения. Бессмысленный. Но он был. Как и эта слабая, почти безумная надежда, что однажды…
Она вздохнула. Завтра будет новый день. И новые данные по «Объекту Тринадцать» или «Четырнадцать». И снова этот хоровод страха, жалости и призрачной надежды. Золотая клетка оставалась золотой клеткой, как ее ни назови. И прутья ее с каждым днем становились все толще.
Глава 5
Призрак в машине
Ночь в замке Матриарха была временем относительной тишины, если не считать неумолчного хора механических вздохов и электрического шепота, исходящего от аппаратуры, что поддерживала жизнь в этом каменном сердце тьмы. Арис Торн не спала. Сон был для слабых, для тех, кто еще мог позволить себе роскошь забвения. Ее же разум, острый и беспокойный, как скальпель в руках одержимого хирурга, требовал работы.
Лаборатория, ее главное святилище, была залита холодным, голубоватым светом, исходящим от множества экранов и подсвеченных колб. Воздух был густым от запаха озона, антисептиков и едва уловимой, тревожной нотки – запаха самой тайны, которую она пыталась препарировать. Арис склонилась над центрифугой, ее пальцы, испачканные реактивами, с ювелирной точностью настраивали прибор. Внутри вращались пробирки с образцами – очередной попыткой выделить, стабилизировать, понять.
«Проклятье!»
Слово сорвалось с ее губ шипением, когда на одном из мониторов, отображавшем результаты анализа, вспыхнула красная строка – «Деградация образца критическая». Очередная неудача. Стена, казавшаяся такой тонкой, такой преодолимой, снова оказалась неприступной гранитной глыбой. Ее кулак с силой опустился на стальную поверхность стола, заставив колбы испуганно звякнуть. На мгновение ее лицо исказила гримаса ярости, такой чистой и первобытной, что любой, увидевший ее в этот момент, понял бы – эта женщина способна на все. Потом так же быстро маска холодного контроля вернулась на место.
Она отвернулась от приборов и подошла к одной из многочисленных смотровых ячеек, встроенных в стену лаборатории. За толстым, пуленепробиваемым стеклом, в тусклом свете аварийной лампы, сидел «Объект Альфа» – один из ее первых, один из самых… сложных. Когда-то он был ее коллегой, доктором Стивеном Райли, блестящим генетиком. Теперь он был лишь тенью, огромной, скрюченной фигурой, издававшей низкое, горловое рычание.
«Ну что, Стивен? – Арис прислонилась лбом к холодному стеклу. Ее голос был тихим, почти интимным. – Опять тупик. Они не хотят… они сопротивляются. Словно сама природа восстала против моего замысла».
«Объект Альфа» медленно повернул голову. Его глаза, лишенные зрачков, мутно блеснули. Он издал звук, похожий на прерывистый вздох.
«Ты ведь помнишь, Стивен? – продолжала Арис, ее взгляд был устремлен куда-то сквозь него, в прошлое. – Наш «Проект Феникс». Мы были так близко. Мы думали, что держим Бога за бороду».
О да, она помнила. Это было еще до того, как мир окончательно рухнул в тартарары, но уже после того, как ее личный мир был уничтожен. Тогда, в первые месяцы после гибели ее детей и Алекса, она работала как одержимая. Не над лекарством от той первоначальной чумы – было уже поздно. Она работала над контролем. Над подчинением. «Проект Феникс» – ее первая попытка не просто остановить вирус, но перепрограммировать его, заставить служить. И на какой-то момент ей показалось, что это удалось.
Первые модифицированные образцы… они перестали быть просто агрессивными машинами для убийства. Они начали проявлять признаки… организации. Они слушались ее команд, передаваемых через ультразвуковые излучатели. Она чувствовала себя создателем, дирижером этого чудовищного оркестра. Она думала, что сможет использовать их как щит, как армию, чтобы защитить остатки человечества, чтобы навести свой порядок.
А потом случился «Прорыв Зеро».
Один из ее «усовершенствованных» штаммов мутировал непредвиденным образом. Вместо подчинения командам, он развил нечто вроде примитивного коллективного разума. Они начали общаться друг с другом, координировать свои действия без ее участия. И их агрессия… она стала не просто животной, а осмысленной, направленной. Они стали умнее. Хитрее. Они научились обходить ее системы защиты. Они вырвались из лаборатории, которая тогда еще не была этой неприступной крепостью. И они унесли с собой секрет этой новой, улучшенной заразы во внешний мир. Это был ее самый страшный провал. Ее личный призрак в машине этого апокалипсиса, который она сама помогла сконструировать.
«Мы ошиблись, Стивен, – прошептала Арис, ее дыхание оставляло на стекле легкий налет пара. – Гордыня. Мы всегда платим за гордыню».
«Объект Альфа» снова издал свой странный, вздыхающий звук и медленно протянул к стеклу огромную, деформированную руку, оставив на нем смазанный след.
Арис отстранилась. Воспоминания всегда оставляли этот горький привкус пепла во рту. Но они же и подстегивали ее. Тот провал не сломил ее. Он сделал ее сильнее. Осторожнее. И еще более одержимой. Она не повторит прошлых ошибок. Она доведет начатое до конца. Любой ценой.
Она вернулась к своему рабочему столу. Красная строка на мониторе все еще горела, как насмешливый укор. Арис взяла планшет и начала вносить коррективы в формулу. Ее пальцы двигались быстро и уверенно. В ее глазах снова зажегся тот лихорадочный, нечеловеческий огонь.
«Деградация, значит, – пробормотала она. – Что ж. Иногда, чтобы создать нечто новое, нужно сначала довести старое до полного распада».
Она работала до тех пор, пока первые, робкие лучи серого рассвета не начали пробиваться сквозь бойницы замка. Но для Арис Торн это был не рассвет нового дня. Это было лишь продолжение одной бесконечной, сумеречной ночи, в которой она была одновременно и пленницей, и верховной жрицей. И никто не знал, что принесет ее следующая молитва этому умирающему миру – спасение или окончательную гибель.
Глава 6
Шепот и тени
Дорога, если этот клубок из разбитого бетона, оползней и скелетов неведомых тварей можно было так назвать, вела Рекса через местность, которую сам Дьявол, вероятно, пометил бы на своих картах как «Обходить десятой стороной, даже если опаздываешь на шабаш». Воздух здесь был тяжел не только от вездесущей вони распада, но и от какой-то невидимой, гнетущей ауры, словно само пространство было пропитано страхом и отчаянием тех, кто сгинул здесь раньше. Солнце, казалось, вообще забыло об этом уголке проклятой земли, и даже в полдень тут царили вечные сумерки, в которых каждый куст мог оказаться затаившимся хищником, а каждая тень – предвестником быстрой и грязной смерти.
Рекс двигался осторожно, его «Усмиритель» лежал в руке так естественно, будто был продолжением его собственной кости. Карта, найденная у мелкого мертвяка, была до смешного примитивной, но общее направление указывала. И это направление вело его прямиком в пасть чему-то очень нехорошему.
Поселение, или то, что от него осталось, он учуял раньше, чем увидел. Сладковато-приторный запах свежей крови и горелого мяса, смешанный с едкой вонью химикатов, которые не использовались обычными гнилозубыми упырями. Это было несколько наспех сколоченных хибар, прилепившихся к руинам старой водонапорной башни, как лишайник к умирающему дереву. Теперь это место напоминало растерзанный муравейник. Стены домов были проломлены, крыши сорваны, а на земле виднелись следы недавней, яростной бойни. И не только бойни.
Некоторые тела… они были не просто разорваны или покусаны. Они были… изменены. У одного из мертвецов конечности были вывернуты под неестественными углами, словно его ломали на дыбе, а из груди торчали какие-то хитиновые отростки, блестящие и черные. Рекс такого раньше не видел. Это была работа не обычных «бродяг». Здесь порезвился кто-то с фантазией. И с ресурсами.
«Вечеринка была что надо, – пробормотал Рекс, осматривая это пиршество смерти. – Жаль, приглашение потерялось по почте».
Он начал методично обыскивать руины. Информации было мало. Пара гильз от оружия, которое он не смог идентифицировать. Странные символы, нацарапанные на стенах – не то руны, не то просто каракули безумца. Но один символ повторялся – что-то вроде искаженной спирали с точкой в центре.
В одной из полуразрушенных хибар, забившись под остатки стола, он нашел его. Выжившего. Если так можно было назвать это дрожащее, хрипящее существо, в котором едва теплилась жизнь. Мужчина, или то, что когда-то им было. Одна нога была неестественно вывернута, живот вспорот, и он зажимал рану грязными тряпками, пропитанными темной, почти черной кровью. Глаза его, запавшие и лихорадочно блестящие, сфокусировались на Рексе с огромным трудом.
«Воды… – прошелестел он, каждый звук давался ему с нечеловеческим усилием. – Они… они вернутся…»
«Кто «они»?» – Рекс присел на корточки рядом, его голос был лишен всякого выражения. Он не доставал флягу.
«Ее… слуги… – выдохнул мужчина. – Из… из Замка Плача… Мама… она… она их послала… Забрать… сильных… Остальных…» Он закашлялся, изо рта потекла тонкая струйка крови.
«Замок Плача?» – переспросил Рекс. Звучало как название для дешевого хоррора. Но в этом мире самые дешевые хорроры часто оказывались документалистикой.
«Там… на севере… Неприступная… Говорят… она там… ставит опыты… создает… новых… тварей…» Он снова закашлялся, его тело мелко дрожало. «Они… они забрали мою дочь…»
Рекс молчал. Очередная душещипательная история. У каждого в этом мире была своя. И каждая заканчивалась одинаково. Он видел, что этому парню осталось недолго. Пара часов, может, меньше.
«Какой он, этот замок?» – спросил Рекс.
«Черный… как сама ночь… И… и машины… странные… летают… без крыльев…» Голос умирающего становился все тише, превращаясь в едва слышный шепот. «Она… она всех видит… Говорят… у нее глаза… повсюду…»
Рекс поднялся. Информация была скудной, больше похожей на бред умирающего. Но этот символ – спираль. И упоминание о «летающих машинах». Это было что-то новое.
Мужчина смотрел на него с отчаянной, угасающей мольбой. Его рука слабо дернулась, пытаясь ухватиться за штанину Рекса.
Рекс на мгновение посмотрел на него. Потом достал из кармана ту самую наполовину съеденную галетку, которую нашел в фермерском доме. Разломил ее и положил одну половинку на пол рядом с рукой умирающего.
«Держи, – сказал он безразлично. – Пригодится. Там, куда ты отправляешься, шведский стол не каждый день накрывают».
Он не стал ждать благодарности. И не стал добивать. Зачем тратить патрон? Природа сама доделает работу. Или те, кто мог вернуться. А галета… ну, может, она подсластит ему последние минуты. Или просто привлечет крыс чуть позже. Рексу было все равно. Он просто сделал то, что сделал. Без всякой задней мысли. Или почти без всякой.
Выходя из разгромленного поселения, он еще раз оглянулся на символ спирали. Замок Плача. Летающие машины. Мама, у которой глаза повсюду. Это начинало походить на серьезную заварушку. А Рекс, как ни странно, начинал чувствовать что-то похожее на азарт. Или просто предвкушение хорошей драки. В конце концов, скука убивала не хуже зомби.
Он пошел на север, туда, где по слухам чернел замок безумной королевы. И тени вокруг, казалось, стали еще гуще. А шепот этого проклятого мира – еще настойчивее.
Глава 7
Хрупкое понимание
Буря. Она обрушилась на замок с яростью голодного зверя, колотясь в вековые стены ледяным дождем и завывая в трубах так, словно целая армия призраков справляла там свою жуткую тризну. В такие ночи казалось, что сам мир за пределами этих каменных бастионов корчится в агонии, и замок Матриарха – единственный незыблемый утес посреди бушующего океана хаоса.
Лену вызвали в главную обсерваторию Арис – помещение на самой вершине центральной башни, с огромным, почти панорамным, бронированным окном, выходившим на север. Обычно Арис проводила здесь время в одиночестве, наблюдая за своими «владениями» или за звездами, если те удостаивали этот проклятый мир своим холодным сиянием. Сегодня звезды были надежно укрыты ревущим мраком.
Арис стояла спиной к Лене, глядя в окно, на которое обрушивались потоки воды, искажая и без того безрадостный пейзаж до неузнаваемости. На ней был тот же белый халат, но волосы были распущены, что случалось крайне редко, и темная волна инея рассыпалась по ее плечам, придавая ей сходство с какой-то древней, скорбной жрицей.
«Они боятся бури, знаешь ли», – произнесла Арис, не оборачиваясь. Голос ее был странно спокоен, почти медитативен, но Лена уловила в нем знакомые стальные нотки. «Мои… дети. Инстинкты. Первобытный ужас перед стихией, которую они не могут контролировать. Забавно, не правда ли? Я дала им подобие вечности, избавила от страха смерти, но они все еще трепещут перед громом».
Лена молчала, ожидая. Такие монологи Арис обычно были прелюдией к чему-то… важному. Или опасному.
Арис медленно повернулась. В тусклом свете, исходящем от приборных панелей, ее лицо казалось высеченным из слоновой кости, а глаза горели тем самым лихорадочным огнем, который всегда пугал Лену до дрожи в коленях.
«Ты ведь считаешь меня чудовищем, Лена?» – вопрос прозвучал без вопросительной интонации, как констатация факта.
Лена почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это был прямой удар. Она осторожно подбирала слова: «Я считаю, что вы… делаете то, что считаете необходимым. В обстоятельствах, которые трудно даже вообразить». Это была не ложь. И не вся правда.
Арис усмехнулась – едва заметное движение уголков губ, отчего ее лицо стало еще более хищным. «Дипломатично. Но предсказуемо. А что, если я скажу тебе, что этот мир… он заслужил свою участь? Что человечество было злокачественной опухолью на теле планеты, и мой… вирус… стал лишь тем скальпелем, который вскрыл этот нарыв?»
Она сделала шаг к Лене, и та невольно отступила.
«Посмотри вокруг, – Арис обвела рукой пространство за окном, где бушевала стихия. – Войны. Ненависть. Жадность. Саморазрушение. Они называли это цивилизацией. Я называю это агонией вида, изжившего себя. Мои дети… они проще. Чище. У них есть одна цель. Один инстинкт. Никаких моральных терзаний, никакой лжи, никакого лицемерия. Они – следующая ступень. Или, если угодно, возврат к первозданной чистоте».
Ее голос набирал силу, в нем звучала почти пророческая убежденность. Лена слушала, и внутри у нее все сжималось от смеси страха и какого-то извращенного, почти гипнотического восхищения силой этой безумной веры.
«Но ведь… – Лена сама удивилась своей смелости, ее голос прозвучал тихо, но отчетливо в реве бури за окном. – Если они – следующая ступень… зачем тогда пытаться их изменить? Зачем ваши эксперименты? Если они совершенны в своей простоте… зачем стремиться вернуть им то, от чего вы их якобы избавили – разум, чувства?»
На мгновение в глазах Арис мелькнуло что-то похожее на удивление. Или это была ярость? Лена затаила дыхание. Она перешла черту.
Арис медленно подошла почти вплотную. Лена чувствовала холод, исходящий от нее, и тот самый, едва уловимый запах озона и химикатов.
«Любопытно, – проговорила Арис, ее взгляд буравил Лену. – Ты не просто винтик, который боится быть выброшенным. Ты пытаешься анализировать. Опасно. Но… интересно». Она усмехнулась снова, на этот раз чуть шире. «Моя дорогая Лена, даже в «первозданной чистоте» есть место для… совершенствования. Я не стремлюсь вернуть им старый, порочный разум. Я стремлюсь создать новый. Послушный. Управляемый. Мой. Представь себе мир, где нет неповиновения. Где каждый импульс направлен на созидание… или на разрушение, если такова будет моя воля. Мир без хаоса. Мир абсолютного порядка».
Она произнесла это с такой ледяной убежденностью, что у Лены по коже пошли мурашки. Абсолютный порядок. Порядок кладбища.
«Но разве порядок, основанный на отсутствии выбора… разве это не еще одна форма клетки?» – слова вырвались прежде, чем Лена успела их обдумать.
На этот раз Арис не ответила сразу. Она смотрела на Лену долго, изучающе, словно решала какую-то сложную головоломку. Буря за окном, казалось, на миг стихла, и в наступившей тишине напряжение стало почти осязаемым.
«Ты ходишь по очень тонкому льду, Лена, – наконец произнесла Арис, ее голос снова стал тихим, почти вкрадчивым. – Но, возможно… возможно, именно такой собеседник мне и нужен. Тот, кто не боится заглянуть в бездну вместе со мной». Она протянула руку и коснулась щеки Лены кончиками холодных пальцев. Жест был почти материнским, но от него по телу Лены пробежала дрожь отвращения и страха. «Подумай над моими словами. Понимание – это первый шаг. К принятию. Или к… иным последствиям».
Арис отвернулась и снова устремила свой взгляд в бушующую за окном тьму. Аудиенция была окончена.
Лена медленно вышла из обсерватории, чувствуя, как ее ноги становятся ватными. Хрупкое понимание. Оно больше походило на танец на минном поле. И каждый неверный шаг мог стать последним. Она узнала больше. Увидела больше. Но ясности это не прибавило. Только чернота за окном и чернота в душе Арис, казалось, стали еще бездоннее. И Лена чувствовала, что ее затягивает в эту бездну все глубже.
Глава 8
Цена прохода
Город. Или то, что от него осталось. Когда-то, наверное, это был один из тех муравейников из стекла и бетона, где миллионы двуногих копошились, считая себя венцом творения. Теперь это был скелет, обглоданный дочиста временем и мертвецами. Небоскребы, словно выбитые зубы гиганта, криво торчали на фоне неизменно тоскливого неба. Улицы превратились в каньоны, заваленные ржавеющими машинами, обломками зданий и тем, что когда-то было людьми. Воздух здесь был особенный – смесь гари, сырости, нечистот и того самого, фирменного запаха разложения, который стал визитной карточкой нового мирового порядка.
Рекс стоял на окраине этого кладбища амбиций, изучая его, как хирург изучает безнадежно запущенную опухоль. Карта, найденная у мелкого, вела его через это гиблое место. Прямой путь к «Замку Плача» лежал через сердце города. Цена прохода обещала быть высокой.
«Ну что, мегаполис, – пробормотал Рекс, проверяя «Усмиритель». – Посмотрим, остались ли у тебя зубы, или ты уже совсем беззубая старая шлюха».
Первые несколько кварталов он прошел почти на одном дыхании, используя канализацию и разрушенные подземные парковки. Вонь там стояла такая, что даже крысы, казалось, предпочитали совершать самоубийство, бросаясь под ноги редким зомби. Но это было лучше, чем лезть на рожон на открытых улицах. Рекс двигался как призрак – бесшумно, экономя каждый патрон, используя нож или самодельный томагавк, когда это было возможно. Его цинизм был не только философией, но и тактикой выживания. Мертвые были предсказуемы в своей тупости. Живые – вот от кого всегда стоило ждать подлянки.
Проблемы начались на центральной площади, когда-то, наверное, бывшей средоточием городской жизни. Теперь это была открытая арена, кишащая «статистами». Сотни. Они бродили бесцельно, спотыкаясь друг о друга, их коллективный стон сливался в монотонный, давящий на уши гул. Обойти было невозможно.
Рекс засел в полуразрушенном кафе с когда-то веселеньким названием «Солнечный Зайчик». Теперь тут единственными солнечными зайчиками были осколки стекла на полу, играющие бликами от тусклого света. Он нашел почти целую бутылку виски за барной стойкой – «Старина Джек», сто лет не видел. Сделал большой глоток. Огонь пробежал по жилам, смывая усталость и привкус канализации.
Именно тогда, глядя на эту бездумную, копошащуюся массу на площади, его и накрыло. Воспоминание. Незваное, как судебный пристав с ордером на выселение души.
* * * …Солнце тогда еще было желтым, а не этим больнично-серым недоразумением. И Лена смеялась. Ее смех был похож на звон колокольчиков. Они застряли в таком же городе, только в самом начале всего этого дерьма. С ними была еще пара – Макс и Юлька, друзья Лены. Связь не работала, по телевизору показывали какую-то рябь и генералов с постными лицами, вещавших про «временные трудности». Временные. Ха.