Новелла II педагогическая. Один в школе
Старинная мелодия, – томление на сердце,
Как вересковый мёд, забыта навсегда.
Хранят секрет той музыки лишь избранные дети
И опытные старцы, прошедшие лета.
Кто вспомнит ту мелодию, тот обретёт бессмертье
Владыкой станет Времени и покорит века…
НЕ ПЕРВЫЙ
Петя не был «ботаником», но очки носил. Хулиганом назвать его тоже было нельзя, поскольку он избегал драк. Удовольствия подраться от души, он был лишён судьбой, опять же по причине этих проклятущих очков.
В то, советское время очки были ценностью не только из-за дороговизны (сорок буханок черного хлеба или две-три бутылки водки), но из-за долгого изготовления их в мастерской Оптики. Оптика – так назывались конторы, где делали этот эксклюзивный товар. Петя, конечно, старался выбрать оправу помоднее, а в то время мода очечных оправ стала склоняться к тонкому металлу, что, следовательно, обрекало очки к особенной хрупкости обточки линз в сравнении с какой-нибудь роговой оправой.
Петя любил заходить в Оптику, там всегда был слышен звук обтачивания стеклянной линзы на точильном шлифовальном станочке. В Оптике обязательно присутствовали мастера «окулистических» наук. Выдерживалось спокойствие и деловитость. Петя любил разговаривать с мастерами и смотреть на обточку и полировку стекла.
Привычка беречь очки выработала у Пети навык решать конфликты мирным путем. В остальном… Лень и несобранность довели его до того, что он после школы не поступил в институт.
Его одноклассники как-то легко преодолели этот барьер и уже учились на первых курсах, а он затормозил. В его душе это буксовка отзывалась неприятным ощущением неудачника.
В марте его могли забрать в армию, не посмотрев на то, что 18 лет ему исполнялось только летом. И он переполненный тревог и неопределенности в своей судьбе, проживал эти месяцы, не понимая за что ему взяться в первую очередь: готовиться к экзаменам или гулять до армии весеннего призыва 1986 года. Личное безденежье добавляло душевного дискомфорта. И Петя решился на полумеру – пойти работать, туда, где возможно было готовиться к экзаменам и, одновременно, вольготно ждать повестку, не особенно напрягаясь.
Как-то ему на улице повстречалась Екатерина Владимировна – техничка родной школы. Через её посредничество он устроился в альма-матер сторожем.
Во время радостной для обеих сторон встречи, техничка заметила, что он (Петя) человек проверенный. Ему, Пете, ключи от всего хозяйства доверить можно… Подкупленный её комплиментом, он согласился. К тому же это полностью совпадало с его планами.
Родная школа последние десять лет неприятным магнитом притягивала всю его жизнь. Вернуться в неё, в занюханный Подольск, а не засветиться в Москве, было ещё одним ударом судьбы неудачника. Но лень снова одержала убедительную победу: от дома до школы было три минуты бегом и семь минут быстрым шагом. Иногда зимой Петя не надевал пальто, а добегал в одной школьной форме, кедах, шапке ушанке и с шарфом на шее.
Но на первое дежурство Петя собрался основательно. Правда вечные кеды пока так и оставались в наборе основной обувки. На нормальные ботинки не хватало денег. Нормальными ботинками считались в Петиной среде кроссовки «Адидас» или ещё круче, фирмы «Найк».
Математика – вот та главная гадость, отравившая ему нынешнее бытие. Из-за неё он не поступил. Поэтому учебник «причины его неудач» был всегда при нём. Но, если честно признаться, он всё реже и реже открывал его, прихватывая с собой для успокоения родителей.
«В автобусе почитаю!» – отговаривался он и маман, вроде, как бы… успокаивалась.
Нет ничего разрушительнее половинчатого состояния.
Не знаешь, что ждать: повестку или экзаменов и… лень, «эволюционным» путём неизбежно побеждала… и ежедневно продолжала побеждать, понижая тонус по мелочам. Но желание преодолеть её, у Пети ещё не было окончательно потеряно и он, конечно, на первые сутки дежурства взял учебник Математики.
Держа его подмышкой, он выслушивал последние наставления.
Екатерина Владимировна, как показалось, перед тем, как окончательно передать Пете полную связку ключей от здания, казалось, изгалялась по-иезуитски тонко и со вкусом.
Техничка не была пенсионеркой, максимум лет 50. Её уважали все! Она спасла одного второклассника на глазах у всей школы.
Кто помнит то советское время, тот подтвердит, что копание для замены прорвавшихся подземных труб, было обычным делом. Почти во всех дворах присутствовали эти кучи земли, превращаясь в вечные источники грязи. В котлованах всё время меняли трубы.
В тот раз экскаватор в поисках прорыва, а может клада (как шутили жители над очередным выкапыванием: «коммунисты царские сокровища ищут») заполз в школьный сад и выгрыз огромную яму, а осенний дождь расширил и углубил её.
Образовался «вечный» пруд.
«Пруд» облюбовали мальчишки для лазания по берегам в резиновых сапогах. Особо смелые плавали на секции деревянного забора по грязной, цвета песочного хаки поверхности воды, отталкиваясь от дна длинными шестами, которые так же были частью разрушенной трактором ограды.
«Мальчик-жертва» учился во вторую смену и, поэтому вся первая смена школы во время уроков услышала крики его друзей. Мигом вокруг котлована собралось множество учащихся, учителей… желающих помочь теоретически, но не желающих испачкаться или промочить ноги. Стоял октябрь месяц, было промозгло, холодно. Пар шёл изо рта.
Екатерина Владимировна подскочила к краю не первая, но быстро сориентировалась и, с ужасом осознав, что упавший в воду ещё там (!)… прыгнула в водянистую грязь отчаянно и быстро, уйдя немедля с головой в жижу, тут же вынырнула держа «утопленца» за шиворот.
Оба, выползшие из котлована, были полностью покрыты бронзово-рыжей слизью. Екатерина Владимировна лишь слегка протёрла глаза и в тот момент Петя понял, что у неё светлые серо-голубые радужки. Они светились! От них исходил свет ярче небесного дневного. Она ему показалась ангелом, искупавшемся весной в говняной яме дачного туалета…
Выловленному «утопленцу» вычистили рот от грязи, выковыривая прямо пальцем изо рта, – это делала сама Екатерина Владимировна. Перегнула бездыханное тело через колено. Мальчик очнулся, выблевал жижу и закашлялся.
Повара притащили бак с горячей водой, трудовик примкнул шланг к садовой трубе воды. Омывали спасительницу и спасённого одновременно.
Петя увидел Екатерину Владимировну в промокших лифчике и трусах, практически голой. Шея её была длинная, уши красные, волосы ещё не седые, зачёсаны назад, нос выдавался вперёд со слегка загнутым вниз кончиком. Кроме того, от обнаженного тела технички исходил пар. Мокрые трусы облипли так, что явственно просвечивал треугольник Евы. Запомнились три коричневые родинки возле грязно мокрой бретельки бюстгальтера на плече и одна на шее.
На Петю всё это произвело, как на юношу с фантазиями определённой тематики, сильные впечатления. Они были круче, чем от пляжных купальщиц.
Екатерина Владимировна счастливо улыбалась и тряслась на октябрьском холоде, как суслик, – зуб на зуб не попадал. Обоих, побывавших «в жиже», увели в школу. Люди плакали от щемящего душу счастливого окончания экстремального приключения. Слёзы были и на глазах у Екатерины Владимировны… Они все были неимоверно счастливы. Это был 1981 год…
Подвиг Екатерины Владимировны среди народа породил массу слухов.
Петя узнал о техничке «очень много чего». Муж её, то ли погиб в Афганистане, то ли сидел на зоне. Сама она, то ли отсидела в серпуховской тюрьме, то ли её сын сидел в серпуховской тюрьме… она в своё время вроде как бы много пила, но вылечилась…
«Тюрьма» в слухах о Екатерины Владимировне обязательно фигурировала… Она говорила с акцентом неясного происхождения, что прибавляло к историям о её судьбе слух, как о сосланной украинской западенке или донской казачке – внучке белогвардейского атамана.
Особенно её уважало хулиганьё. И, естественно, порождались слухи, в которых то или иное сословие старалось приблизить её персону к своей среде. Ученики с уважением и прощением относились к её ударам шваброй, нанесённым во время свалки перед пересменком в школьной раздевалке.
«Катя сегодня так разбушевалась… вообще баба края потеряла, сегодня меня так своей шваброй звезданула, до сих пор шишка!» – жаловался, а на деле похвалялся, не без гордости очередной хулиган – участник раздевалочных потасовок.
Имя «Катя» в его устах звучало, как гордое имя криминального авторитета. «шишка» – как медаль за храбрость.
Но сегодня в 1986 году поздно вечером на пороге зимнего школьного крыльца, техничка, закутавшись в пуховой платок, глядела на Петю исподлобья темными, почти сплошь залитыми мглой глазами, словно какая-то сутулая ведьма или подводная рептилия. Слегка загнутый длинный нос подчёркивал её ведьминистось. Этакая гоголевская Солоха. Голос её звучал настойчиво едко:
– Ты всё понял, Петя? – энергично скрипела она. – Где, какая рекреация включается? Уличные прожектора не тронь, замыкают и нет ламп…
– Да, Екатерина Владимировна. – отвечал Петя нетерпеливо и несколько бессильно перед её напором.
– На кухне повара оставили кое-что… – не спеша продолжала она несколько смягчившись, но не оставляя издевательств над терпением юноши.
– Еду грей на маленькой плитке в «Канцелярии». Большую плиту на кухне не включай. Котлеты в холодильнике, запеканка на поддоне. Её переложи в холодильник. В кофейниках осталось кофе… Бери любой. Короче, разберёшься. Уже почти уходя, обернулась. – Да! Забыла предупредить! К семи часам придет Ольга Петровна, новая физичка, проверять контрольные. Ты её не знаешь, в этом году к нам пришла… Закрывай дверь плотнее, иначе снегу наметёт, придётся долбить наледь. Проверь фрамуги. Телевизор не работает, антенна сломалась.
Петя отозвался ещё нетерпеливее:
– Хорошо, хорошо… Все окна проверю… Да… Да.
Петя закрыл дверь на мощный засов. Прислушался к скрипам по снегу от шагов технички и посмотрел в темноту на её удаляющуюся фигуру. Затем повернулся лицом к школе, крепко держа связку ключей…
* * *
Петя вышел в центр холла у главного входа, прислушиваясь. Оглянулся направо, потом налево в глубины сумрачных коридоров. В одном из коридоров, ритмично цокая, мигала лампа дневного света. Петя шагнул к окну, выходящему на задний двор. Стали видны тёмные окна спортзала и столовой.
Здание хранило тишину. Школьный двор тоже.
Смеркалось. На улице практически стемнело, только синее небо ещё светилось закатным отражением.
В районе коридора столовой слышимо капал кран.
Петя остался в школьном здании один впервые в жизни…
* * *
Здесь же на первом этаже, через стену с холлом главного входа на двери кабинета, висела табличка из оргстекла с надписью «Канцелярия», Петя узнал свои художества.
Летом, два года назад он красил эту дверь.
Потёки, капли масляных белил напомнили ему утомительную возню с распушенной кистью, керосином и бесконечными газетами, подкладываемыми под окрашиваемую дверь.
Снять дверь с петель почему-то трудовик, возглавивший косметический ремонт, не удосужился. Петя надышался краской и чуть не потерял сознание. Качаясь, еле-еле выполз на крыльцо на свежий воздух и долго сидел так, проветриваясь. Ему было так плохо, что чуть не вырвало. В глазах стояли круги, а предметы покрылись голубо-розовым зловещим ободком. Вспоминая этот случай, он всегда добавлял: «Ведь есть кретины, которые специально, для кайфа, дышат в пакет с краской!»
Перед тем, как шагнуть внутрь и включить свет, Петя с порога подозрительно осмотрел через окно «Канцелярии» передний двор школы.
На улице темнота окончательно загустела. Заснеженное крыльцо и двор осветлялись только белизной снега и чуть-чуть Луны. Убедившись, что никого нет, Петя прошёл внутрь канцелярии и побыстрее вдавил пружинистый выключатель настольной лампы. Сел в кресло и снял трубку дискового телефона городского аппарата. На столе стояла ещё внутренняя «вертушка».
Петя набрал номер. … Сплошной гудок раздался резко с раздвоением, казалось крайне громко. Длинные гудки тянулись задумчиво. Наконец, на том конце сняли трубку. Голос, зевая, ответил:
– Алло!
– Стас, спишь что ли? – настырно произнёс Петя.
– Да, нет, так немного… Ну, чо? – вальяжно продолжал Стас.
– Стас, прикинь, – Петя перешёл на заговорщицкий тон. – Я теперь работаю сторожем в нашей школе! Сегодня первые сутки. Я один во всей школе!
Стас оживился:
– Класс! – но опять сник. – Ну, ты знаешь… Меня мой батяня, после того, как я не поступил в институт, взял к себе на работу в автобусный гараж. Прикинь, до сих пор не выпускает оттуда, работать заставляет. Даже погулять не даёт. Вчера так орал, я думал, убьёт. Блин, а у тебя чётко, прикольно, курорт…
– Заходи в нашу гавань, если шо?
Петя разговаривая, рассматривал висящий на стене «План эвакуации первого этажа школы №15» («П»-образное или скобообразное здание, правое крыло – Спортзал, левое – Столовая и Трудовые Мастерские, типичный проект того времени).
Стас, искренне расстраиваясь произнёс:
– Блин. Сегодня не могу. Отец арестовал, я на работе накосячил… Короче в следующий раз.
– Ладно. Давай…
– А у тебя там что-нибудь пожрать есть? – заинтересованно спросил Стас.
По коридору перед полуоткрытой дверью «Канцелярии» быстро прошла тёмная фигура. Петя, увлечённый разговором, её не увидел.
– … Полная Столовая жратвы. Запеканка, кофе, котлеты, картошка пюре с маслом, хлеба дофига…
Стас заговорил скороговоркой:
– Блин… блин… блин… Не могу!
Внутренне борясь с искушением, спросил:
– Сейчас сколько время?
Петя, глянув на круглые большие настенные часы, ответил:
– Скоро шесть. Недавно техничка ушла.
– Короче. Мать с работы вернётся, у неё попробую отпроситься.
– Давай.
Петя положил трубку и прислушался. В школе по прежнему стояла тишина. Но на этот раз различалось треньканье лампы дневного света в дальней рекреации. Петя выключил настольную лампу и вновь осмотрел двор школы.
Падающий снег завалил все дорожки школьного сада. Возле освещённого окна канцелярии хорошо просматривались заснеженные ветви.
На снегу ровно по центру двора сидела огромная чёрная собака и смотрела, как показалось Пете, прямо на него.
Петя испугался, по его шее и затылку прошли мурашки. Очередной порыв ветра сдул снег с крыши козырька. Облако белой пыли на миг затмило обзор и рассеялось. Собака исчезла. Петя порыскал взглядом по двору, но нигде её не находил.
«Привиделось?» – решил он с сомнением.
Вдруг в здании школы что-то грохнуло, предположительно наверху.
Петя резко обернулся и стал с боязнью смотреть на приоткрытый проём двери выхода из Канцелярии.
Тишина.
Петя направил лампу на выход из канцелярии. Свет от настольки осветил противоположную от двери стену коридора. Тишина и никого. «Может и грохот почудился?»
* * *
Десять лет провёл Петя в застенках школьного здания. Иногда по 12 часов в сутки. Но впервые он увидел школьный интерьер в таком ракурсе.
Буквально всё носило зловещий характер. Особенно гигантская голова «Лукича», так называли гибсовый слепок с какого-то известного памятника Ленина, стоящий на первом этаже при входе.
Белая гипсовая голова огромной махиной, почти с самый большой телевизор того времени, возвышалась по центру холла.
Первое, что видел вошедший в школу, это был взгляд белесых глаз «доброго Лукича».
Бюст заботливо красили каждый год, поскольку за учебный период на его поверхности накапливалось множество «дополнений к образу». От надписей – анекдотов, до женской помады в виде поцелуев. Но в основном не связанные друг с другом отдельные трёхбуквенные сочетания, которые знают все ученики на свете, хотя именно этому в школе их не учили. Мало того – боролись. Если бы так же боролись с физикой, может быть, её знали не хуже этих трёх букв.
Сегодня всё выглядело иначе – добрый Лукич высился недобро.
Стена, возле которой он стоял, находилась между двумя панорамными окнами. И Лукич оказывался в темноте. Из неё-то он и глядел, как вампир из своей темной могилы.
Проходя в «Столовую» Петя миновал дверь лаборантской «Биологии». Петя знал, что там буквально в сорока сантиметрах от него за дверным косяком стоит Кощей, – полный скелет человека с черепом наверху.
Все ученики знали, что Кощей – это настоящий скелет нацистского солдата СС Ганса Мюллера, вываренный в послевоенное время и проданный на чёрном рынке под видом пособия. Так это или нет, Петя не мог сказать определённо.
В предметном шкафу, здесь же в кабинете, в пожелтевшем спирте бесстыдно расставив ноги и внутренности, булькала препарированная лягушка, но живого взгляда не потеряла.
Но самое страшное стояло на шкафу. Это чучело чёрного ворона с полированным эбонитовым глазом не отличимым от живого. Второго глаза не было. На его месте торчало вырванное серое содержимое чучела.
Рассказывали, что ворон по ночам каркает один раз в час, отмеряя время, и при ходьбе по пыльной фанере шкафа цокает коготками. Но каркает он не ровно в перемену с часа на час, а где-то 32 минуты 28 секунд или 11 минут 17 секунд. И только ночью.
Говорили, что те, кто проверял этот слух, подтверждают феномен. Главное не заходить в саму лаборантскую, а слушать из-за двери.
У лягушки была своя маленькая тайна. Один раз в сутки со дна её колбы поднимался пузырик воздуха, который по логике там не мог образоваться в принципе. Лягушка дышала?
Наконец Петя добрался до «Столовой» и открыл холодильник, переложил котлеты в железную миску. На кухне из кастрюли огромным половником наложил картофельное пюре. С огромного поддона скребком подцепил и выскреб прямоугольные блоки запеканки, а подсолнечным маслом полил куски хлеба обильно посыпав их крупнозернистой солью. И с «богатым подносом» вернулся в Канцелярию, поскольку там находился телевизор, который, как сказала техничка, не работал.
Петя включил его и, достав гвоздь с намотанной на неё проволокой, всунул в гнездо антенны. Появился звук и мигающее сквозь помехи изображение. Петя поставил железную миску с котлетами и запеканкой на плитку и включил её.
Вскоре ужин заурчал, зашипел в унисон с телевизионными помехами. По телеку началась передача «Очевидное невероятное»… Шла заставка.
Через прерывающийся шум помех послышался привычный баритон:
«О, сколько нам открытий чудных,
Готовит просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений парадокса друг.
Александр Сергеевич Пушкин».
После музыки, голос Сергея Капицы поздоровался:
«Добрый день. Сегодня тема нашей передачи «Клонирование». И у нас в гостях член /шум телевизионных помех/… профессор биологических наук… /шум телевизионных помех/… Здравствуйте…».
«Здравствуйте» – ответил гость передачи.
Петя сел перед телевизором в кресло, ноги забросил по-американски на стул. Картошка и котлеты продолжали шипеть в миске, которую он, подложив полотенце, разместил на коленях, а пока жевал хлеб с маслом и солью по телевизору продолжали вещать: «…Термин клонирование до недавнего времени использовался исключительно в растениеводстве, но в ряде фантастических произведений его стали употреблять и по отношению к созданию копий живых существ. Стали высказываться смелые предположения о начале клонирования человека. Расскажите нам, насколько это оправдано, и возможно ли с точки зрения советской науки клонировать человека…» Шум помех… Картинка вновь восстановилась. Полный дядя в очках отвечал:
«…Буржуазная пресса в погоне за сенсацией, конечно, излишне преувеличивает возможности своих научных исследований. Их генетикам ещё очень и очень далеко до разрекламированного в газетах прорыва, а вот в Советском Союзе, наши учёные находятся на передовых позициях в данном вопросе. Могу вам компетентно заявить, что до клонирования живого существа ещё очень и очень далеко…»
В окно резко застучали. Петя вздрогнул. Обернулся.
В окне виднелась совершенно лысая башка. Её физиономия улыбалась. На шее, под башкой был накручен фанатский шарф бело-красной расцветки. В руках у пришельца залипла бутыль «Жигулёвского» пива. Пришельца звали Чел.
Настоящее имя Чела не знал никто. Возможно, и сам Чел путался кто он Витя или Женя. У него был ещё брат. Кто из них кто, Чел не запоминал, как и свою фамилию, считая всё это информацией для ментов: ФИО, год рождения, адрес… Чел был Челом, таким он стал в жизни. Собственно, все так и звали этого красномордого, побритого на голо фаната. Чела знали – и в школе, и во дворе, а особенно в детской комнате милиции, и во всех взрослых отделениях правопорядка города. Короче – яркий парень.
Выбривать на голове волосы он стал лет так в 13. Как он сам говорил: чтобы в армии и тюрьме не привыкать. Чела боялись не из-за его накаченной шеи или мышц, а именно потому что он сам не боялся тюрьмы, а казалось даже стремился туда. Его спрашивали: «Ты в тюрьму собрался?» На что он отвечал: «Я – нет, не собрался. Соберут… а вы думаете проскочить «академию»?… Ваши институты ничего вам не дадут, а в тюрьме меня жизни научат…».
Без шапки Чел ходил всегда, даже зимой.
В этот вечер на улице было примерно минус пять по Цельсию, поэтому Чел был не только без шапки, но и в лёгкой кожаной куртке нараспашку, под которой виднелась белая футболка, но не со спартаковскими символами, а с надписью на английском «A Clockwork Orange», что обозначало «заводной апельсин». Чела спрашивали, почему он носит данную футболку? Поскольку надпись относила знатоков к американскому писателю культовой книги. Чел не отвечал. Скорее всего, он даже не знал, что это за иностранные буквы. Для него главным была непонятная надпись не по-русски.
Чел сопливо проскулил, прислонив губы к стеклу (его губы были огромными, пухлыми), как и весь его фанатский хабальный рот, которым он орал на матчах «Спартак чемпион!».
– Петюнь, открой дверь. Совсем замёрз…
Петя нехотя встал и подошел к окну. Выказав тем своё хозяйское положение в ситуации. Чел стоял под окном один, скрестив руки на груди. Стучал одной ногой о другую, показывая всем видом, как ему холодно. Но недопитую бутылку жигулёвского не бросал. Петя вздохнул и пошёл ко входу, доставая из кармана тяжелую связку ключей.
Пока Петя вертел замок, Чел подошёл с обратной стороны и держал дверь за ручку, будто желая помочь быстрее её отворить.
Участливость фаната затуманила бдительность Пети, и едва дверь освободилась, Чел дернул её на себя. Но Петя успел перехватить дверь. Чел заблокировал закрытие, подставив между дверями свой мощный байкерский сапог (в одежде Чела эти боты были всегда неизменной деталью и служили гордости обладателя).
Петя хотел вернуть дверь назад, но не успел, едва сдерживая полное её открытие.
– Влип, очкарик? – проговорил Чел уже обычным своим «подонским» тоном. – Хотел от нас скрыть, что сторожем устроился в школе, да? – Чел дыхнул запахом морозца и свеже выпитого пива.
За его спиной появились ещё двое, так же одетые в спартаковские аксессуары. С ними Петя так же был знаком, но шапочно, зная только клички: Кабан и Громозека. На руках у всех троих были напульсники. Красномордая троица числилась штатной хулиганской группировкой посёлка.
Петя, пытаясь закрыть дверь, промямлил:
– Ничего я не хотел! Чел, зачем тебе?
Чел, корыстно через плечо озирался за спину Пети:
– Пусти погреться.
Петя, пытался закрыть дверь, но нога Чела стояла недвижимо.
Петя, поняв свою ошибку, почти заскулил:
– Не могу. Нельзя. Я на работе…
– А дю-юлей? – почти пропел Чел.
– Убери ногу! Я сторож.
Чел резко ударил головой в нос Петю, тот отскочил, упал, держась за нос.
Агрессивная троица проникла в прихожую школу. Зашли по-хозяйски, уверенно, переступив поверженного Петю, под ритм песни из магнитофона, который при заходе в здание включили на максимальную громкость. Хрипела в динамиках в те времена очень популярная песня группы «ДДТ» «Мама, я любера люблю». Звучал куплет со словами:
«От заграничной заразы он спасает Москву,
Он отделает любого теоретика кун-фу!
Мама, мама, мама!…
Я любера люблю…
Он мне дарит цепочки, он мне дарит значки,
В его кожаной куртке звенят пяточки,
Каждый день из Москвы он мне привозит трофей:
Скальпы вражеских панков, амулеты хиппей.
Мама, мама, мама!… Я любера люблю…».
Фанаты начали кривляться, гикать под ритм. Похватали скамейки для малышей, на которых переодеваются первоклашки. Поскакали на них, как на лошадях. Раскидали их. Заводящая песня «ДДТ» продолжала звучать…
– Чел, а давай в учительской насрём! Прикольно, а? – предложил Громозека и одним большим пальцем с чпоканьем открыл бутыль «Жигулевского пива». Крышка отлетела на пол со звоном. Троица дружно и нагло захохотала прямо в лицо Пете, выедая наглыми глазами плаксивое лицо неудачливого сторожа.
Закурили, рассевшись полулёжа у батарей отопления. Громозека так и вовсе сделал батарею отопления спинкой своей лежанки. Его развезло от выпитого сильнее других.
Музыка из магнитофона хрипела на всю громкость.
Петя, с гневом в голосе, пытаясь её переорать, бессильно вскрикнул:
– Уходите, сейчас новая физичка придёт тетрадки проверять!
Чел резко ответил:
– Врёшь! – и не сильно ударил кулаком Петю в живот.
Петя пригнулся, несколько наиграно.
– Чего ты, Чел? Я не вру…
– А когда уйдёт? – Чел ковырял в зубах спичкой.
– Не знаю…
Из Канцелярии донёсся звонок телефона.
– Это училка звонит!
Чел нахмурил свой неандертальский лоб и, схватив за шиворот Петю, потащил его в Канцелярию.
– Пойдём, Петюнь, поднимем трубку. Если врёшь, за свои слова ответишь…
Громкость звука магнитофона мгновенно снизили до минимума. Стал слышен голос из телевизора:
«… хотелось бы напомнить нашему зрителю слова Булгакова «Зачем создавать искусственного человека, когда любая баба может родить…».
* * *
Чел толкнул к настырно звенящему телефону Петю. Петя поднял трубку.
– Школа. Сторож слушает.
При этих словах фанаты, протиснувшиеся внутрь Канцелярии всем составом, затихли, переглянулись, криво улыбаясь друг другу.
– Да, Ольга Петровна. Да, да, предупредила. Через 10 минут? Хорошо, жду. Хорошо.
Петя победоносно кладёт трубку. Чел отпускает его шиворот:
– Смотри, если обманул, очкарик. Мы сегодня ещё зайдём, проведаем.
Кабан – толстый с поросячьими глазами тип, углядел содержимое ещё не остывшей миски с едой:
– Во, Чел, глянь! Он тут котлеты жрёт, запеканка…
Из миски хулиганы быстро похватали котлеты, потом и запеканку.
Чел заголосил:
– Э-э-э! Пацаны, хорош! Мне оставьте!.. Запеканки кусок мой!
Расхватали и хлеб с солью. Хаотично рассовав трофеи по карманам, с показной бравадой хулиганы направились к выходу.
Петя крикнул им в след.
– Скамейки на место поставьте!
В ответ услышав очередную гадость:
– Сам поставишь… очкарик в жопе шарик… – заржали уходящие с набитыми украденными котлетами ртами.
Ушли, громко. Хлопнули дверью – звонко… с предельным дребезжанием стекла. Петя мгновенно закрыл дверь за ними на щеколду… и, возвратившись в коридор, поспешил к умывальникам, поскольку после удара Чела кровь из носа продолжала капать. Но едва он успел ополоснуть лицо, вновь зазвонил телефон.
* * *
Петя поднял трубку телефона. На том конце провода тут же заговорил голос Стаса:
– Чего ты там наговорил, это я звонил, а не какая-то Ольга Петровна…
Петя недовольно и резко ответил:
– Нафиг ты Челу разболтал, что я сторожем в школе?
Стас, опешив стал заикаясь оправдываться:
– Я… Я не говорил!
– Не ври! Он только что заходил. Кроме тебя не кому!
– Всё равно он узнал бы, рано или поздно. Я ведро выносил, он меня тормознул у мусоропровода. Не помню, видимо я от страха брякнул. Ты же знаешь, Чел чуть что заподозрит, сразу под дых бьёт и карманы выворачивает.
– Блин. Вот, что теперь делать?
– А что, Чел приходил?
– Да ещё и не один. С ним Кабан и Громозека были. Только что ушли, но как Карлсон, обещали вернуться.
Стас неуверенно предложил:
А ты дверь не открывай, ментов вызови. Ты же сторож!
– И что? Он рано или поздно на улице поймает.
– Ну, блин, не знаю!
Петя, передразнивая его, раздражённо произнёс:
– Не зн-а-аю… За базаром надо следить!
– Ладно, тебе обижаться. Может и вовсе не придёт.
– Ты сам-то придёшь?
– Если там Чел с Кабаном и Громозекой будут?..
Петя злорадно добавил:
– Накрылась твоя запеканка с кофеем, да котлеты с картошкой. Чел всё сожрёт.
– Блин. Засада.
За спиной Пети в здании что-то опять грохнуло. Петя опасливо обернулся и скороговоркой выпалил в трубку:
– Ладно, Стас, мне с тобой некогда говорить. Давай позже…
Петя кладёт трубку, прислушивается. Тишина. Он выключает настольную лампу, телевизор и начинает вглядываться в темноту школьного двора. Двор пуст. Чёрной собаки не было, как и Чела с его спутниками. Где-то в здании снова грохнуло. Петя вздрогнул.
В ТЕМНЫХ КОРИДОРАХ ШКОЛЫ
Петя выглянул наружу в коридоры. Аккуратно осмотрел обе стороны. Коридоры пустовали.
За шкафом в Канцелярии стояло ведро с тряпкой, рядом самодельная лентяйка-швабра для мытья полов. Именно та самая, легендарная швабра, которой так ловко орудовала Екатерина Владимировна при выдавливании прущей массы учеников во время наплыва второй смены.
Петя взял швабру и не без уважения осмотрел её. Швабра была самодельная, как и многие вещи в то время. Видимо её сделал трудовик, ветеран войны Александр Васильевич, по заказу самой Екатерины Владимировны. Петя видел другие швабры а эта школьная самоделка была очень мощно сконструирована. Сама палка древка в сравнении с другими была толще в диаметре почти на сантиметр. Древко видимо взяли от совковой лопаты, а поперечина в длину доходила до полуметра и усилена углами в основании.
Такое оружие позволяло, как минимум не подпускать противника к себе ближе, чем на метр. Петя почувствовал уверенность, взяв данное изделие в руки. Это было первое оружие в жизни Пети, которое он взял в руки по необходимости, а не игры ради…
Юный сторож решил подняться на второй этаж.
Распахнув двери настежь он, выставил перекладину швабры перед собой. Внутри гулкого пространства лестничного пролёта свет не горел.
Петя боком, скользя спиной по стенке, стал подниматься, глядя вверх. На первом межэтажье, стали видны распашные двери, ведущие в рекреации второго этажа. Через их прозрачные оконца Петя с ужасом углядел, как промелькнула чья-то тень. Рассмотреть мешало толстенное рифлёное стекло.
Петя остановился и со страхом ещё плотнее прижался к стене. Оглянулся назад. Никого. Продолжил красться вверх. Кеды резиновыми подошвами предательски скрипели.
Петя осторожно дошёл до площадки второго этажа и приблизился к закрытым дверям входа в рекреации, пытаясь разглядеть что-нибудь через фактурное стекло. Ни чего не увидев, как можно тише раскрыл одну из распашных створок и наискось скользнул в темноту взглядом. Вновь не увидев и не услышав опасности, просунул голову в пространство коридоров второго этажа. Опять никого…
Петя зашёл в коридоры и, прикрыв за собой двери, принялся пятиться до угла, там, где был расположен щиток с выключателями. Лопатки коснулись холодной поверхности стены. Рука пошарила щиток, а нащупав его, раскрыла и наугад опустила вниз все попавшие под пальцы выключатели. Тумблеры громко защёлкали. Где-то сразу же заморгал свет. Петя осмелев «оптом» опустил тумблеры вниз. Наконец, мигая стартерами щёлкая и булькая светильники по всем рекреациям ворчливо осветили этаж.
Выдохнув, Петя стал оглядываться уже более основательно.
Напряжённое гудение дросселей светильников и работа вспыхнувших газовых ламп, после темноты лестничного пролёта воспринималось, как ослепительное освещение операционной. Петя, начал обход второго этажа.
Прошёл по коридору рекреации, оглядывая через остеклённые внутренние стены сумрачные классные аудитории. В каждом классе было своё автономное освещение. Но яркости в коридоре было достаточным, чтобы понять, что происходит в классах. Так изначально задумывали планировщики школы. Чтобы, не заходя в кабинет, все находящиеся в нём всё равно оказывались под надзором.
Петя взялся, проверять оконные фрамуги в рекреации. Но ощущение того, что всё-таки кто-то следил за ним со спины не проходило, и он периодически скашивал взгляд себе за спину.
* * *
Проверить все фрамуги в рекреации оказалось делом не простым. У каждого окна было три фрамуги. Итого девять. У каждой по два запора. На всё про всё у Пети ушло минут пятнадцать, он даже вспотел. Хотел снять свой свитер, оставшись в одной футболке и джинсах, но звук очередного удара неожиданно послышался уже с третьего этажа.
Петя поднял взгляд наверх к потолку, обреченно вздохнул, взглянул в тёмный проём лестничного пролёта; снова выставив швабру перед собой, вышел в сумрак лестничного пространства.
Поднявшись на межэтажную площадку второго и третьего этажа, он вновь остановился, вглядываясь, в стеклянные оконца дверей третьего. И опять увидел беззвучно промелькнувшую тень по рифлёному стеклу.
Тень передвигалась бесшумно и быстро, будто на роликах. Петя предположил: раз эффект повторился, значит дело не в наличии там кого-то, а скорее в ракурсе его взгляда. И он смелее поднялся непосредственно к дверям и приоткрыл створку.
Из сумрака потянуло морозным воздухом. Запахло свежестью, а потом и вовсе дунул холодный ветер. Мощный поток студёного ветра с превыванием прошёлся по волосам. Петя ускоренно ринулся к щитку с выключателями и щёлкнул тумблерами. На этаже вспыхнул свет, но одна лампа в дальнем тупике коридора кабинета первоклассников натужно «икала» со щелчком, не в силах полноценно вклиться в общий поток лишь слегка подсвечивая сумрак в тупике рекреации. В центральном окне этой рекреации оказалась открыта фрамуга, из которой задувало с улицы. На полу образовался сугробик и лужа талого снега. Петя уверенно направился к фрамуге и по-хозяйски запер её. Ветер тут же затих.
– Надо проверять фрамуги…– проговорил сам себе Петя вслух.
Оборачиваясь, он краем зрения заметил на линолеуме пола ближе к тупику коридора под «икающей» лампой что-то маленькое и чёрное; боязливо пригляделся, ожидая увидеть крысу… И с ужасом осознал увиденное.
Его испугало бы всё что угодно, даже если бы по центру коридора стояла высокая стопа книг, или детская пирамида. А крысе он, наверное, был бы даже рад. Всё что угодно, но… на полу стоял не выше сорока сантиметров полуразмытый на краях, но в центре своём абсолютно чёрный силуэт человека. Это подделать никто никак не мог, никто и никогда.
Силуэт как бы скомкался из чёрного дыма. Фигура была пропорциональных размеров взрослого человека, не карлика, не ребёнка, просто он был маленьким и совершенно чёрным. Тёмное пространство навертелось полупрозрачной чёрной вуалью. Этакий вдовий подол королевы, сшитый из тонкого тюля, свернулся в нечто целое. Или капля чёрной туши вместо растворения принялась закручиваться в живой образ.
Петя сморгнул. Видение не исчезало. На фантоме однозначно угадывался плащ, на голове его – треуголка.
Силуэт будто почувствовал сторонний взгляд, быстро прошёл по полу к дальнему концу коридора, к стене кабинета младших классов, и ушёл в стену наискосок, растворившись в ней. Будто стены не существовало вовсе. Стена эта выходила на улицу.
Петя остолбенел, покрывшись холодной испариной. Волосы его зашевелились от ужаса, – сказали бы в этой ситуации. На самом деле у Пети прошли мурашки под волосяной частью головы, что и дало эффект «шевеления» волос.
– Я схожу с ума? – подумалось Пете.
Вновь послышался грохот, но звук уже шёл снизу с первого этажа.
Звук продолжался. Не один раз, а настырный стук.
Петя вздрогнул, бегом прыгая через ступеньку, помчался вниз.
Стук не прекращался, а когда Петя выскочил в коридор первого этаж, понял, что стучали в дверь, точнее в стекло двери центрального входа.
Со шваброй наперевес Петя осторожно выглянул из-за угла в сторону выхода и за стеклом увидел вновь Чела с компанией.
Появление Чела немного охолонило Петю. Чел своим присутствием поставил, как бы всё на свои места. Петя даже был рад его появлению, как и увиденной бы крысе. Но впускать Чела вновь оставалось крайне опасно, к тому же, вот-вот могла прийти учительница.
Петя демонстративно лениво появился из-за угла. Подошел ближе к двери. За стеклом уже прилично выпивший пиво Чел разинул хлебало и нагло заявил:
– Чо так долго идёшь, очкарик? Не пришла училка? Мы следили… Обмануть хотел, дурилка картонная? Открывай…
– Уходи, ты пьян! Трезвым приходи. – не уверенно, но браво ответил Петя.
– Чего ты там блеешь? Открой, очкастый!
Чел стал с силой дёргать дверь.
– Сейчас милицию вызову! – с дрожью в голосе, но уверенно произнёс Петя.
– А тогда тебе ваще писец. – выпятив итак пухлыми губы сказал Чел. Слово «писец» в его устах прозвучало даже более похабно, если бы он употребил другое, всем известное матерное слово.
– Я сторож, это моя работа!
– А мне пох. Открой дверь. – Чел начал раскачивать дверь.
Пятясь от двери, Петя громко и угрожающе вскрикнул:
– Я иду к телефону, вызывать милицию!
Чел, не прекращая трясти дверь, продолжал приказывать:
– Открой, говорю!
Петя в ответ не сдавался:
– Предупреждаю последний раз и иду звонить!
Чел отпустил ручку двери и громко ударил по стеклу кулаком, стекло выдержало.
– Ну, всё, писец тебе очкастый! Ещё встретимся! Я тебя найду…
При произнесении этой угрозы жирные губы хулиганского лица покривило от злости.
* * *
Хулиганы не солоно хлебавши, спустились с крыльца школы и принялись обкидывать входную дверь школы снежками и ледышками. Попали по стеклу входной дверн. Стекло треснуло, но не разбилось, устояв в раме. «Шухер, пацаны!» – донеслось от них. Трещина напугала хулиганов, и они удалились нехотя, но не без ускорения.
Петя с удовольствием выдохнул и вдруг снова до его ушей донёсся грохот. Теперь Петя был уверен, где это грохотало. Это вновь упала фрамуга, поддавшись ветру. Видимо, он плохо замкнул задвижки.
* * *
В коридоре, где объявился чёрный человек, никого не было, только лужа у фрамуги напоминала о происшедшем. Дальняя лампа продолжала ритмично моргать и тренькать.
Петя осмотрел углы, боясь обнаружить в них прячущийся «сгусток чёрной туши в пространстве», так Петя для себя определил это видение и вдруг опять… боковым зрением почти у самого лестничного входа, где он только что был, углядел чьё-то тёмное присутствие. Повернул голову… Его дыхание застопорилось, а глаза расширялись.
В темноте лестничного пролёта, там, откуда он пришёл, сидела огромная чёрная овчарка, та самая со школьного двора, прерывисто дыша, высунув алый язык, но звука от её дыхания не было.
Собака была настолько огромная, что ушами почти доставала до верха косяка дверей. На шее у собаки ошейник и серебряная цепь с медальоном, в котором отблёскивал сиреневым светом вделанный чёрный камень. Эта подвеска с медальоном создавала впечатление, будто пёс принадлежал некоему герцогу из средневековья.
Петя отступил на шаг и, споткнувшись о швабру, упал на пол, пытаясь не выпускать чудовище из поля зрения. Но при падении не сморгнуть ему не удалось. А едва сморгнув, Петя перестал видеть овчарку. Собака исчезла.
Петя упал на пол, куда дотекла талая водица. Теперь джинсы и часть спины у него были мокрыми. Но от увиденного, он продолжал сидеть, как парализованный в луже мокроты, будто описался сам.
Холодная влага под задом, наконец, сделала своё дело, заставив его встать. Бледный Петя, опираясь спиной о стену, и не сводя глаз с места, где спроецировалась собака, наконец, распрямился. Боковым зрением в сумраке коридора рекреации, в том самом месте под мигающей лампой, снова образовалось что-то тёмное. Казалось, мигающая лампа окончательно погасла. Петя уже устав бояться оглянулся и…
Фантом чёрного человека на это раз был не маленьким. Напротив, до потолка высотой, как и собака. Он был несколько вытянут, будто его изображение спроецировали на стену наискось, и возвышался над простым смертным, словно всадника без головы вместе с конём.
Треуголка загородила мигающую лампу. Стало ясно, что призрак, как и полагается призраку, прозрачен. Свет пронизывал даже сквозь самое густое пространство фантома. Лицо под шляпой не просматривалось. Будто человек невидимка надел на себя одежду.
Фантом медленно поднял руку в чёрной кожаной перчатке с защитной манжетой до локтя, и, указав на Петю, произнёс густым басом, громогласно, на манер церковного попа: «Ты избран!»… И ещё раз: «Ты избран!».
На этот раз от фантома исходило нарастающее шипение, схожее с телевизионными помехами.
Петя сорвался с места и ринулся прочь на лестницу, где только что видел собаку. За спиной нарастающее шипение казалось, гналось за ним.
Петя прыгнул на межэтажную площадку, чуть не упал, слегка подвернул ногу, проскочил пролёт второго этажа, перескочил сразу несколько ступеней, выскочил на первый этаж, устремился к выходу…
«Это сон, я во сне и слышу шум телевизора, надо проснуться!» – стал догадываться юный сторож, но просыпаться не удавалось, а напротив, реальность всё более становилась яснее и отчётливее.
Петя выскочил на первый этаж. Чувство страха слишком охватило его, стало невыносимо. Надо было выходить из этого кошмара! В попытке проснутся, он остановился, закрыл глаза и принялся неистово щипать себя за бок. Но выхождение из сна не происходило, однако шипение перестало слышаться, уступив аккуратным стукам в стекло двери.
Петя стёр испарину с лица и осторожно выглянул из-за угла…
За стеклом входной двери, на крыльце одетая во всё светлое, стояла «снегурочка». Это пришла обещанная техничкой учительница физики Ольга Петровна. Буквально всё на ней было светлого тона и даже шапка ушанка. Уши шапки торчали распущено, как у сорванца с ледяной горки, шнурки завязки болтались свободно. Учительница, увидев сторожа, позитивно помахала ладошкой. Петя шагом, прихрамывая, подошёл к дверям. Устало открыл засов.
Учительница в укороченном тулупе под талию, обутая в светлые валенки, буквально впорхнула внутрь школьного предбанника вместе с морозной свежестью. В руках у неё находилась толстенная стопа тетрадей, обернутая в газету, а через плечо на широком ремне, словно винтовка висел огромный тубус.
Учительница казалась на вид не более двадцати пяти лет, светлоокая веснушчатая, роста выше среднего, стройная, бойкая.
Ольга Петровна показалась Пете похожей на Орнеллу Мути из итальянского кинофильма, который в то время шёл с триумфом в советских кинотеатрах… Или Пете показалась эта схожесть? Возможно, Пете хотелось, чтобы она была похожа. Но…
Во-первых, Ольга Петровна была белокожая, тёмно-рыжей. Даже не каштановая, а темно-красная. Летом, если бы её волосы выгорели на солнце, то тёмная рыжесть осветилась и расцвела позолотой. Во-вторых, формы её женственности, были никак у моделевидной Мути, а все параметры на размерчик , а может на все два, попышнее.
Учительница с порога заговорила. Голос настолько показался Пете знакомым и даже родным, что его обаяние немедля вывело его из испуганного клинча:
– Стучу, стучу! Не спал ли ты, отец сердешный? – пропела ангельским голоском пришелица.
Петя, очарованно глядя на весёлую учительницу, как на спасительницу, ответил, чувствую себя глупо и… лицо его покраснело от обуявших чувств:
– Не… Я фрамуги проверял на этажах, не услышал. – Петя сглотнул. Во рту высохло.
– Я – Ольга Петровна. – продолжала весело учительница. – Ваш завхоз Екатерина Владимировна, должна была предупредить о моём появлении…
– Проходите. Да-да, она сказала. Я – сторож Петя.
Ольга Петровна вошла в холл первого этажа. Опередив Петю.
Петя предусмотрительно запер дверь не только на засов, но и замкнул его кольца висячим замком. Учительница спокойно ждала в холле, оглядываясь вокруг своими прелестными «анютиными глазками». Казалось, новогодние снежинки-смешинки крутятся у неё в хрусталиках.
– Ну, показывай, Петя, где тут у вас лаборантская. – продолжала Ольга Петровна расстёгивая полушубок и снимая свои белые снегурочьи варежки. – Я человек новый, ещё не освоилась.
– Я провожу. – ответил Петя, обратив внимание на её очень красивые руки. Этакие руки Венеры Милосской. Пальцы длинные, ногти ухоженные, налаченные, но не накрашены, острижены коротко, аккуратно, но не под самый корешок. Деловой уход, без ущерба практичности.
На руках у Ольги Петровны присутствовал одни маленький перстень, на левом безымянце. Обручального кольца Петя не увидел. Зато этот скромный перстенёк с черным камнем, вделанным в золотую оправу, разглядел хорошо, особенно его чёрный, как смол, камешек с лёгким сиреневым отливом.
Они направились по коридору первого этажа вглубь, к лаборантской кабинета «Физики», которая находилась на том же краю здания, где и поворот на «Столовую».
– А вы давно работаете здесь? – спросил Петя, услужливо нависнув над ней при ходьбе, как кривой осветительный фонарь.
– Третий раз… Ты меня не знаешь? – ответила учительница, как бы удивившись, что он её не знает.
– Нет, не знаю. Я летом закончил школу. Вы тогда ещё не работали.
– Ах, ну, да! Ты ещё не можешь меня знать. – многозначительно произнесла Ольга Петровна и засмеялась.
– А чего вы смеётесь? – спросил Петя.
– Да так, ничего.
– Вот, пришли.
Петя отомкнул лаборантскую.
– А у Вас своего ключа нет?
– Нет… ещё не выдали. – замявшись ответила Ольга Петровна рассматривая Петю с интересом. При каждом её взгляде, а взгляды были глубокие с некоторым любопытством и смешинкой, Петя продолжал покрываться красными пятнами. Когда они вошли в прохладное помещение лаборантской, где пахло жженой изоляцией и обувью, красные пятна на его лице перетекли со щёк на лоб.
* * *
Петя услужливо ринулся вперед и включил настольную лампу. Ольга Петровна положила стопу тетрадей и свой тубус на стол, подошла к окну к шторам, стала занавешивать их.
Внимание Пети теперь привлёк странный тубус.
Вначале он подумал, что это какое-то пособие или таблица, или экран для слайдов, но на тубусе стояла надпись «Sport» и две скрещенные рапиры. Тубус выглядел основательно, не новодел какой-нибудь, а как саквояж стоматолога из средних веков, скроенный из толстой потертой кожи бизона. Открывался он не просто. На его разъеме поблёскивало нечто похожее на приклёпанную защёлку с замочной скважиной.
По-хозяйски задёрнув шторы, Ольга Петровна произнесла:
– Спасибо, Петр Сергеевич, дальше я сама разберусь. А вообще-то подожди, дай я на тебя посмотрю… Чудно как, хи-хи…
– Чего вы смеётесь-то? – угрюмо ответил Пётр Сергеевич.
В его голове мелькнуло: «Откуда она знает, что я Сергеевич?».
Как бы отвечая на его мысли, учительница сказала:
– Ладно, не бери в голову, потом всё поймёшь.
Учительница сняла полушубок.
Под ним оказался водолазка-свитер, который через голову она сняла следом за полушубком. Под свитером – белый спортивный костюм облегающего покроя с капюшоном. Слева на правой стороне, выше груди, пришита тёмно-синяя эмблема из перекрещенных клинков, схожая с символом на тубусе.
Снимая шапку, Ольга Петровна, полностью обнажила копну чёрно-красных и золотистых волос. Природное мелирование, так определил Петя. Тогда мелирование входило в моду.
Учительница подошла к овальному зеркалу и принялась причёсываться, достав, как и все женщины ниоткуда и расчёску, и заколки, зажав одну из них между губ.
Петя с восторгом загляделся, как девушка, подняв руки, прибирала назад волосы в простой хвостик. Ольга Петровна не вытаскивая заколку изо рта скосила крупные глаза на него и спросила:
– Что?
– Ничего. Я так… – ответил Петя смущённо и опустил взгляд, Красные пятна заполнили всё лицо. – Просто у меня ощущение, что я вас давно знаю. Вы на кого-то похожи…
Ольга Петровна вновь загадочно засмеялась:
– Похожа на Орнеллу Мути?.. Ладно, иди, дежурь… Петр Сергеевич… Ночь впереди у тебя большая.
– Ага… Ну, я пошёл?
– Иди, иди…
И Ольга Петровна настойчиво и жёстко, вытеснив из лаборантской юношу, закрыла перед его носом дверь.
«Откуда она узнала, что я подумал о ней, как об Орнелли Мути?» – подумалось Пети.