Женщины в Средние века

Глава I. Женщины в истории

В традиционной историографии, сосредоточенной на событиях политического и военного характера, слабому полу почти не уделялось внимания. Оно и понятно: немного найдется женщин, преуспевших на этих типично мужских поприщах. Когда историкам все же доводилось писать о таких героинях, они снисходительно признавали за ними умение вести себя «по-мужски», сводя к тому все их заслуги: дескать, некая доблестная воительница повела за собой солдат, проявив «достойную мужчины отвагу», а выдающаяся правительница отличалась «поистине мужским умом».

Смещение акцента на социально-культурные и экономические аспекты истории привело к тому, что прежний односторонний подход постепенно изживается. Однако на этом пути предстоит еще большая работа, если мы хотим получить действительно взвешенную картину прошлого, в которой будут на равных представлены оба пола.

Объективно осветить роль женщины в эпоху Средневековья – задача особенно трудная, и дело тут в первую очередь в специфике источников. Обращаясь к сочинениям Отцов церкви, богословов и проповедников, исследователи зачастую некритично оценивают достоверность этих трудов, не учитывают сферы реального влияния и характера целевой аудитории этих текстов. (С тем же успехом по новой церковной литературе можно было бы заключить, что сегодняшние католики не пользуются противозачаточными.) Юридические кодексы и толкования законодательных норм тоже оказываются не слишком надежным подспорьем. Взять хотя бы концепцию известного правоведа XVIII века Уильяма Блэкстона, утверждавшего, что на протяжении всей античной и средневековой истории женщины были полностью лишены личных и имущественных прав. До недавнего времени это искаженное представление слепо принималось на веру. Нельзя полностью полагаться и на литературные произведения – рыцарские романы, поэмы, нравоучительные рассуждения, рассказы. А между тем многие склонны трактовать их буквально, не делая скидки на художественные преувеличения и сатирический гротеск.

Есть и другая проблема: можем ли мы адекватно судить о жизни средневековых женщин с сегодняшних позиций? От тех далеких веков нас отделяет огромная дистанция, и не только хронологическая: в каком-то смысле даже античный мир к нам ближе, чем Средневековье. Социальные установления эпохи – феодальные отношения, манориальная система, ремесленные гильдии – кажутся нам чуждыми и экзотичными. Суровые неприступные замки, служившие жилищами власть имущих, приобрели какой-то полусказочный ореол, не говоря уже о рыцарских кодексах, турнирах, ритуалах, оружии, доспехах: весь этот диковинный антураж отдает научной фантастикой. Точно так же и люди – равно мужчины и женщины – воспринимаются как застывшие декоративные фигурки в иллюстрированных манускриптах или изображения на соборных витражах, а никак не живые существа из плоти и крови, наши собственные предки.

Наконец, многое упирается в саму продолжительность средневековой эпохи, охватывающей более тысячи лет. За это время европейский континент пережил целый ряд знаменательных изменений: Великое переселение народов, которое сопровождалось притоком новых идей и «свежей крови» с востока на территорию распадающейся Римской империи; катастрофический хозяйственный упадок и стремительное возрождение; технические изобретения с далеко идущими последствиями; восстания и бунты, перестроившие социально-классовый ландшафт. Женское население эти перипетии затрагивали не меньше, чем мужское. А значит, трудно делать по поводу роли женщин какие-либо обобщения, которые были бы справедливы для тысячелетия в целом.

Что касается раннего Средневековья, то соответствующие документальные свидетельства немногочисленны, что объясняется самим характером эпохи, недаром именуемой Темными веками, – эпохи массовых этнических перемещений, образования варварских королевств и экономического кризиса. В следующей главе кратко излагаются основные известные нам факты о положении женщин в этот бурный период, который вызывает огромный интерес историков, но в то же время дает прискорбно мало материала. В остальных главах первой части речь пойдет о социальных сдвигах, ознаменовавших конец Темных веков европейской истории, и о господствовавших в ту пору взглядах на место женщины в обществе.

Вторая, и главная часть книги содержит очерки о конкретных женщинах: на их примере мы попытаемся понять, как на самом деле жилось представительницам слабого пола в период Высокого Средневековья, который длился приблизительно с 1100 по 1500 год. Судьбы героинь прослеживаются с опорой на документальные источники: исторические хроники, данные фискального и хозяйственного учета, частноправовые акты, делопроизводственные материалы, дневники и письма.

Чем определялась жизнь женщины в интересующую нас эпоху? Современных исследователей, как правило, занимают вопросы социально-экономического статуса средневековых женщин по сравнению с мужчинами. Нельзя, однако, исключать из рассмотрения важнейшие факторы качества жизни, касавшиеся в равной мере обоих полов. По нынешним меркам доиндустриальное общество располагало весьма ограниченными энергетическими ресурсами, но это не значит, что оно было враждебно прогрессу. Следовательно, особого внимания заслуживает уровень технологического и хозяйственного развития: от него зависели трудовые, санитарные и культурно-бытовые условия (жилье, питание, одежда), безопасность и благоустройство поселений, возможности для самореализации.

Другой принципиальный момент, касающийся уже исключительно женщин, – состояние акушерского дела. Вплоть до наступления эры антисептиков и совершенствования техники родовспоможения в XIX веке материнская смертность оставалась невероятно высокой. Процесс родов протекал крайне мучительно и травматично, что нередко приводило к летальному исходу, – и имущественное положение женщины тут ничего не решало. Если не считать разного рода снадобий и припарок, тогдашние врачи и повитухи не знали почти никаких средств, способных облегчить роды. Многие проблемы и страхи, связанные с деторождением, нашли отражение в средневековом гинекологическом трактате «Женские болезни», который приписывается медицинской школе Салерно. Любопытно, впрочем, что в тексте содержатся не только нелепые с точки зрения современной науки предписания (вроде рекомендации растирать тело роженицы розовым маслом, давать ей пить сироп с уксусом, настой опилок слоновой кости или ястребиного помета, класть ей в руку магнит, вешать на шею коралл и т. п.), но и вполне дельные советы. Например, по поводу тазового предлежания говорится: «Ежели младенец рождается неправильным образом, то есть выходит не головкою, но ручками или ножками вперед, то повивальная бабка должна, смочив ладонь свою отваром льняных семян и пажитника, мягкими и бережными движениями привести ребенка в нужное положение»¹.

Прерывание беременности, конечно, тоже было сопряжено с серьезным риском для женского организма, но практиковалось с глубокой древности. А вот различные методы контрацепции – от барьерных и химических до магических – не находили широкого применения, а главное, редко давали желаемый результат. Зачатие так или иначе происходило; другой вопрос – чем заканчивалась беременность.

Перечислим еще несколько факторов, которые влияют на качество жизни женщины в любую историческую эпоху.

Во-первых, банальное выживание. В разные исторические периоды во многих культурах были распространены традиции убийства младенцев женского пола – своеобразный способ селективного регулирования народонаселения. Обосновывался такой инфантицид, как правило, мнимой неполноценностью девочек – физической, умственной и моральной. На деле причины лежали, разумеется, в чисто экономической плоскости: затраты на воспитание дочери и ее приданое обычно не покрывались ее вкладом в жизнеобеспечение семьи. Какой толк в таких «инвестициях», если они делаются фактически в пользу ее будущего мужа?

Во-вторых, условия брака. Помимо добровольности или принудительности брачного союза, а также минимального возраста вступления в брак для юношей и девушек, к ним относятся: принятая в обществе форма брачного союза (моногамия или полигамия, когда на первый план выходят биологические функции женщины в ущерб ее личным и социально-экономическим интересам); проявления гендерной сегрегации (будь то изоляция в пространстве – гареме или гинекее – либо дискриминация в общественной жизни, когда женщине навязывают роль домохозяйки, отказывая ей в возможности проявить себя в бизнесе, политике и религии); отношение социума к супружеской измене и разводу (в этой области почти во все эпохи господствовали двойные стандарты).

В-третьих, права собственности. Речь идет о праве женщины самостоятельно владеть землей; наследовать, завещать и продавать имущество; заниматься индивидуальной коммерческой деятельностью; распоряжаться своим приданым (деньгами, земельными владениями или иными ценностями, полученными от родителей при вступлении в брак).

Не менее важны и юридические права и их ограничения, связанные, например, с возможностью или невозможностью для женщины подавать иски и жалобы, отстаивать свое дело в суде, давать свидетельские показания, удостоверять завещания.

Далее стоит назвать образование, иначе говоря – средний уровень грамотности и культуры женского населения по сравнению с мужским.

Особая категория – диспропорции в профессиональной деятельности, то есть принятое в социуме распределение занятий по половому признаку, включая различие между «серьезной» работой в публичной сфере и «несерьезным» трудом в сфере частной. В большинстве культур ведение домашнего хозяйства, рукоделие и многие домашние ремесла исторически считались обязанностью женщин. При этом в общественном сознании эти виды деятельности сильно уступали по значимости «настоящей» мужской работе (и не важно, что на женские плечи ложилось и прядение, и ткачество, и шитье, не говоря уже о большинстве технологических процессов, связанных с заготовкой продуктов и приготовлением пищи). Женщины нередко бывали заняты и во «внешнем» труде: наравне с мужчинами работали в полях, конторах, лавках и даже в шахтах, но платили им обычно меньше.

Еще одним фактором являются предусмотренные законом формы участия женщин в политической жизни: право лично возглавлять государство или выполнять лишь церемониальные и социальные функции в качестве супруги монарха; возможность занимать должности в органах власти и городского самоуправления, участвовать в работе политических институтов, быть судьями.

Наконец, нужно упомянуть религиозную правоспособность: положение женщин в религиозной общине в сравнении с мужчинами, возможность становиться священниками и занимать высокое положение в церковной иерархии.

В чем причины всепроникающей мизогинии, сопровождавшей человечество и в первобытную, и в античную, и в средневековую эпоху, и даже в период Нового времени? Историки и антропологи пытаются объяснить это сложное явление через призму фрейдизма и марксизма: мол, мужчины ненавидят представительниц слабого пола и испытывают страх перед их сексуальностью из-за нереализованных влечений, связанных с эдиповым комплексом, или стремятся закабалить женщину, превращая ее, по выражению Энгельса, «в рабу [своих] желаний, в простое орудие деторождения»².

С глубокой древности женщинам – и в первую очередь их физиологии – приписывали загадочную магическую силу. Плиний Старший в I веке н. э. указывал, что некоторые продукты и выделения женского организма обладают удивительными свойствами. Например, пепел от сжигания женских волос излечивает воспаления глаз и кожные высыпания, избавляет от опрелостей у младенцев, а в смеси с медом помогает при подагре, заживляет раны и язвы. Кроме того, запах этого пепла, как убежден автор «Естественной истории», отпугивает змей. Молоко кормящей женщины писатель рекомендует как лекарство от лихорадки, тошноты и многих других недугов, а слюну женщины, которая некоторое время постилась, называет «действенным средством против воспаления глаз». Приводит он и такое наблюдение: «Я заметил, что, если повязать на голову женскую грудную косынку, можно облегчить головную боль»³.

Но самым мощным действием обладают месячные выделения. «От контакта с ними скисает виноградное сусло, становятся бесплодны плодовые деревья, отмирают привои, высыхают побеги в огороде, опадают еще не вызревшие плоды с деревьев, блеск зеркал становится тусклым от одного их отражения, блекнет лезвие ножа и красота слоновой кости, пчелиные ульи гибнут, ржа тотчас разъедает железо и даже медь, а ужасный их запах, что наполняет воздух, приводит в бешенство чующих его собак, и становятся ядовитыми их укусы»⁴. Во время солнечного затмения соитие с менструирующей женщиной смертельно опасно.

Впрочем, по сообщению того же Плиния, «ядовитая» менструальная кровь может находить и полезное применение в качестве инсектицида: «Если женщина [в период менструации], оголившись, обойдет хлебное поле, то гусеницы, черви, жуки и прочие вредители опадут на землю»⁵. Это открытие якобы было впервые сделано в Каппадокии: когда требуется защитить посевы от нашествия насекомых, тамошние женщины во время месячных «проходят через пашни, подняв одежду выше пояса»⁶.

У древних иудеев было столь же брезгливое и настороженное отношение к специфически женским телесным функциям. В Книге Левит читаем: «Если женщина имеет истечение крови… то она должна сидеть семь дней во время очищения своего, и всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера; и всё, на чем она ляжет в продолжение очищения своего, нечисто; и всё, на чем сядет, нечисто; и всякий, кто прикоснется к постели ее, должен вымыть одежды свои и омыться водою и нечист будет до вечера… если переспит с нею муж, то… нечист будет семь дней»⁷. Плотские сношения с только что родившей женщиной также возбранялись. Если на свет появлялся мальчик, запрет требовалось выдерживать семь дней, если девочка – две недели. Кроме того, в течение тридцати трех и шестидесяти шести дней соответственно женщина не могла «ни к чему священному… прикасаться и к святилищу… приходить, пока не исполнятся дни очищения ее»⁸.

Христианская церковь переняла эту ветхозаветную систему предписаний и табу. Соответственно, в новой религии возникает запрет на половой акт с менструирующей женщиной, а также вводится обряд «воцерковления», то есть возвращения молодой матери в лоно церкви по истечении определенного срока после родов. До тех пор женщина считалась нечистой: ей не дозволялось печь хлеб и вообще готовить пищу; она не могла прикасаться к святой воде в храме, дабы ее не осквернить.

Мизогинии издавна способствовали не только таинственные странности женского организма, но и распространенное среди большинства мужчин отношение к сексу. Отношение это было характерно для всех культур, в которых действовали строгие нормы половой морали, а сексуальные потребности считались греховной слабостью, свойственной именно мужчинам. Отсюда – страх и недоверие, продиктованные самим фактом женской привлекательности.

Отчасти причины женоненавистничества кроются и в самом патриархальном укладе. В обществе, где доминируют мужчины, женщинам автоматически отводится подчиненное место, их считают существами ущербными, второсортными, чуждыми.

На словах христианство декларировало равноправие всех членов общины, независимо от пола, этнической принадлежности и социального положения. «Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса, – пишет апостол Павел. – Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе»⁹. Увы, эти громкие фразы затушевались на фоне других посланий апостола, где он высказывается не столь однозначно. В проповедях и текстах позднейших авторов, правда, слышатся некоторые отголоски раннехристианских демократических идеалов, но все-таки очевидно, что идея равенства (и не только между полами, но даже между мужчинами) никогда не была присуща средневековому мировоззрению. Теории о равенстве между мужчинами появляются не ранее XVIII столетия, а о равенстве между мужчиной и женщиной – и того позже, в XIX веке.

В целом для Средневековья не была характерна «феминистская» рефлексия по поводу дискриминации женщин и самой их гендерной индивидуальности. Несмотря на ущемленное социальное положение, со стороны слабого пола не раздавалось никаких протестующих голосов, никаких, говоря словами современной журналистки, «стенаний и сетований» на «вечные страдания, которым не видно конца»¹⁰. К числу немногих женщин, выступавших от имени и в защиту своего пола, принадлежала Кристина Пизанская – мыслительница и поэтесса при дворе французского короля Карла VI, жившая на рубеже XIV–XV веков. Известны и другие средневековые писательницы, но Кристина занимает в этом ряду особое место: в ее творчестве впервые отчетливо звучит тема достоинства женщин и выражается осознание особого их места и роли в обществе. По сути дела, ее можно назвать одной из ведущих представительниц протофеминизма.

Кристина родилась приблизительно в 1364 году в Венеции. Когда девочке было пять лет, ее отца¹¹ пригласили на должность медика ко двору французского короля Карла V, и семья перебралась в Париж. Кристина получила хорошее образование – на радость отцу, «который… не верил, что обучение наукам портит женщин», но вопреки воле матери, желавшей видеть дочь «за прялкой и простодушными девичьими занятиями» и не одобрявшей ее «продвижение в науках»¹². В возрасте пятнадцати лет Кристину выдали замуж за королевского секретаря, а после его смерти в 1390 году она осталась с тремя детьми на руках. Чтобы прокормить семью, молодая вдова берется за перо и начинает зарабатывать литературным трудом, пользуясь покровительством Карла VI и его жены Изабеллы Баварской, герцога Орлеанского, герцога Бургундского и других знатных особ. Некоторые сочинения Кристины созданы по заказу богатых меценатов и выдержаны в русле художественных канонов эпохи: помимо прочего, она обращается к популярному в светских кругах жанру любовной баллады. Другие тексты ее авторства выходят за рамки традиции и необычны тем, что писательница опирается на личный опыт и говорит о собственных переживаниях. К этой второй категории относятся поэмы, в которых Кристина оплакивает кончину мужа, выражает свои религиозно-нравственные взгляды или рассуждает о горестной участи слабого пола. Ее поэма «Послание богу Любви» (L’Epistre au Dieu d’Amours) – манифест в защиту женщин от клеветнических нападок. По мнению Кристины, корень зла – в предрассудках мужчин, которые в молодости любили женщин, но, состарившись и сделавшись неспособны к плотским утехам, прониклись к дамам мстительным чувством. Кристина пишет, что только женщины никогда не предавали и не оставляли Иисуса. Поруганный, израненный, испускающий дух, Он всеми был покинут – всеми, но только не женщинами. Конечно, и в Библии, и в человеческой истории можно найти примеры нечестивиц, осужденных на вечные муки, но это редчайшие исключения. Большинство женщин не таковы. Они, по словам поэтессы:

Поэтесса заключает: «А стало быть, есть веские причины, / Чтоб их любил и уважал мужчина. <…> Почтенье им пристало воздавать, / Ведь женщина – сестра, подруга, мать»¹⁴.

Кристина была красноречивой защитницей феминизма, но ее прогрессивные взгляды оставались единичным явлением – причем не только в XIV столетии, но и много веков спустя.

Глава II. Женщины в эпоху раннего Средневековья

Пятивековая история Римской империи (27 г. до н. э. – 476 г. н. э.) отмечена серьезными завоеваниями в области прав и свобод женщин по сравнению с их статусом в городах-государствах Греции и в Римской республике. В Афинах, например, по оценке историка Верна Буллоу, «положение женщин было чуть ли не самым тягостным за всю историю западного мира»¹⁵. Афинянок отдавали замуж без их согласия, они проводили жизнь затворницами в гинекее, имели минимум имущественных прав и состояли под опекой родственников мужского пола. При решении вопросов, связанных с прелюбодейством и расторжением брака, применялись двойные стандарты. В республиканском Риме дело обстояло немногим лучше.

Совсем иную картину мы наблюдаем в эпоху поздней Римской империи: к тому времени на большей части тогдашней Западной Европы женщины не только добились фактического равенства с мужчинами в области семейно-брачных и имущественных прав, но и пользовались известной экономической независимостью. Положение слабого пола улучшилось настолько, что некоторые историки XIX века даже усматривали в такой «эмансипации» одну из причин падения Рима.

Совершеннолетние римлянки практически свободны от опеки мужчин; супруге позволительно подать на развод; за ней остается право собственности на приданое; дочери (с некоторыми ограничениями) признаются законными наследниками наряду с сыновьями. Кроме того, слабый пол играет важную роль в религиозной жизни: жены совместно с мужьями распоряжаются обрядами домашнего культа, целомудренные девы служат весталками, иные становятся верховными жрицами. Существуют даже чисто женские культы, к участию в которых не допускаются мужчины. Политических прав римлянки формально лишены (в частности, не могут занимать административные должности и участвовать в работе местного самоуправления), но через мужей нередко оказывают заметное влияние на государственные дела.

Девушки из знатных семейств получали хорошее образование. Известно, например, что жена Плиния Младшего (ок. 61 – ок. 113 гг. н. э.) Кальпурния обладала тонким литературным вкусом и необычайно высоко ценила произведения мужа. «Она поет мои стихи и даже аккомпанирует себе на кифаре: у нее не было учителя музыки; ее учила любовь, лучший наставник»¹⁶, – радуется польщенный супруг. Впрочем, отнюдь не все мужчины столь доброжелательно оценивали женские интеллектуальные увлечения. Современник Плиния Ювенал в одной из своих сатир высмеивает типичную «ученую матрону», которая вместо музыки и рукоделия занимается вопросами политики и права и вдобавок рвется осчастливить окружающих своими суждениями о поэзии: «Риторы ей сражены, грамматики не возражают, / Все вкруг нее молчат, ни юрист, ни глашатай не пикнут»¹⁷.

Знаменитый Отец церкви IV века блаженный Иероним придавал большое значение женскому образованию. Когда он жил в Риме, вокруг него сложился кружок благочестивых патрицианок, для которых он устраивал на Авентинском холме занятия по чтению и изучению Писания. В послании, адресованном невестке одной из своих знатных учениц, пресвитер дает наставления по поводу воспитания ее малолетней дочери, высказывая идеи, во многом созвучные педагогике нашего времени:

Нужно сделать ей буквы либо буковые¹⁸, либо из слоновой кости и назвать их ей. Пусть играет ими и играючи обучается. И пусть она запоминает не только порядок букв и не только по памяти напевает их названия, но пусть ей неоднократно путают и самый порядок, перемешивая средние буквы с последними, начальные со средними, дабы она знала их не только по звуку, но и по виду. Когда же она еще нетвердою рукою начнет водить стилем по воску, то пусть кто-нибудь водит ее нежными пальчиками, или пусть на таблице начертают ей буквы, чтобы она шла по бороздкам и не могла бы сбиться в письме, следуя указанным контурам. За составление слогов ее награждать: поощрять такими подарками, которые приятны в ее возрасте. Пусть у нее при учении будут подруги для соревнования: похвалы им пусть задевают ее за живое. Не надо ее бранить за медлительность, но похвалами возбуждать ее усердие, чтобы она радовалась при успехе и горевала при неудаче. Прежде всего надо опасаться, как бы она не возненавидела ученья…¹⁹

Римский историк Тацит в одном из своих сочинений пишет о германцах, изображая их благородными дикарями в противовес развращенной и изнеженной, утопающей в роскоши римской элите. Германские женщины живут в строгости и простоте наравне с мужчинами. В обществе царит чистота нравов и демократический аскетизм. Девушки и юноши воспитываются одинаково и сочетаются браком в одинаковом возрасте, «столь же крепкие и столь же здоровые»²⁰. Жены всюду сопровождают мужей. Во время сражений они находятся рядом с полем боя и врачуют раны. Нередко женщины ходят с мужчинами на охоту. Приданое приносит не жена мужу, а муж жене (имеется в виду обычай Morgengabe[1]), причем состоит этот брачный дар не из каких-нибудь безделушек или украшений для женских прихотей, но, восхищенно отмечает Тацит, «то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом…Это наиболее прочные узы… И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах… все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он»²¹. Так «ограждается их [женщин] целомудрие»²². Плотская распущенность и супружеская неверность, обычные среди похотливых римлян, у благочестивых варваров крайне редки. Жене, уличенной в прелюбодеянии, муж обрезает волосы и, раздев донага, гонит ее бичом по всей деревне. Употреблять противозачаточные средства и умышленно прерывать беременность, как то делают испорченные римлянки, считается постыдным. Матери сами кормят грудью своих детей, а не отдают их служанкам и кормилицам, как избалованные римские матроны.

Считая, что «в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар», германцы «не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями»²³. Поклоняются эти народы Матери-Земле и другим божествам женского рода.

Важно, однако, иметь в виду, что Тацита заботило в первую очередь обличение пороков современного ему римского общества конца I века н. э., а потому достоверность приведенного «этнографического описания» вызывает справедливые сомнения. При всей скудости документов, относящихся к истории древних германцев, до нас дошли судебники ряда племен, расселившихся в процессе миграций на территории Италии, Франции, Испании и Британии, – и согласно этим источникам, положение германских женщин было далеко не столь радужным. С одной стороны, «варварские правды» предусматривают особую защиту слабого пола и нередко устанавливают за ущерб женщине повышенный вергельд (денежный штраф за убийство или изувечение, выплачиваемый преступником родичам жертвы), с другой – ясно дают понять, кому принадлежит реальная власть. Дееспособность женщин предельно ограничена, и в этом смысле германское право близко греческому и раннеримскому. Так, например, по нормам Лангобардской правды женщина юридически приравнивалась к несовершеннолетнему ребенку. Она пожизненно состояла под опекой мужа или родственника мужского пола и при совершении любых сделок обязана была получать его согласие. Саксонский капитулярий 785 года содержит сходные положения: вдова поступает под опеку ближайшего родственника умершего мужа, а если вторично вступает в брак, то под аналогичную опеку отдаются ее дети.

У большинства германских племен существовало многоженство. Брак был подобием торговой сделки: мужчина покупал жену, а ее отец или родные ее продавали; изнасилование трактовалось как кража. Свобода разводов понималась односторонне, как право мужа «отпустить» от себя жену, без распространения на нее такого же права уйти от мужа. Франкский король Хлодвиг принял христианство на рубеже V и VI веков, но еще долгое время спустя его преемники вовсе не считали зазорным жить по старым языческим обычаям: они имели несколько жен (не считая конкубин, то есть наложниц) и разводились, когда им заблагорассудится, не смущаясь церковными запретами. Так, у младшего сына Хлодвига, Хлотаря I, было семь жен (с некоторыми он жил одновременно) и целый «гарем» конкубин. Однажды его жена Ингунда обратилась к супругу с просьбой найти для ее сестры Арегунды «уважаемого и состоятельного мужа». «Этим я не буду унижена, но скорее возвышена и сумею еще более преданно служить вам», – сказала она. Услышав эти слова, король, «человек весьма распутный», внезапно начал проявлять к Арегунде недвусмысленный интерес. Посетив девушку на вилле, где она жила, он вернулся к Ингунде и заявил: «В поисках богатого и умного мужа для твоей сестры я не нашел никого лучше, чем я сам. Так знай, что я взял ее в жены, и я не думаю, чтобы это тебе не понравилось». Ингунде только и оставалось, что смиренно ответить: «Пусть мой господин делает то, что ему кажется хорошим, лишь бы твоя служанка [Ингунда] была в милости у короля»²⁴.

За исключением лангобардов с их консервативной правовой системой, общественные порядки большинства германских племен испытывали на себе влияние римской цивилизации и эволюционировали в сторону расширения прав женщин. Примером может служить Бургундская правда, записанная в 474–561 годах, когда контакты с римлянами насчитывали уже три века. В этом своде законов зафиксировано, в частности, что «если мать пожелает иметь опеку [над своими детьми], никто из родственников не может оспорить у нее этого права»²⁵, а «если кто не оставил сыновей, пусть тогда дочь вступит в наследство»²⁶. Близкая по времени Вестготская правда несет на себе следы столь же продолжительного взаимодействия с римскими юридическими институтами и является, пожалуй, наиболее либеральной. Она устанавливает право мужа и жены совместно управлять земельной собственностью – как добрачной, так и нажитой в браке. Последняя считается общим имуществом супругов, и жена может претендовать на свою долю. Если женщина овдовела, за ней остается право распоряжения семейным имуществом и наследством несовершеннолетних детей. Дочери равноправны с сыновьями в вопросе наследования даже в том случае, если родители умерли, не оставив завещания.

Со временем заметное влияние на германское законодательство стало оказывать не только римское право, но и этические принципы, исходившие от церкви (даром что первые христианские правители вроде Хлотаря преспокойно их игнорировали). На женщину уже не смотрели как на вещь, а брак приобретал черты относительно равноправного и устойчивого союза. Закрепленная в Салической правде норма об устранении женщин от наследования была скорректирована в VI веке, когда эдикт короля Хильперика разрешил наследовать землю дочерям (при отсутствии наследников-сыновей). К VIII столетию – концу правления Меровингской династии – взрослые женщины во Франкском государстве освобождаются из-под мужской опеки. Ограничения их прав в области наследования и распоряжения собственностью уходят в прошлое.

Многоженству церковь тоже положила конец. Фриульский собор, созванный по инициативе Карла Великого в 796 году, постановил, что даже супружеская измена не является основанием для расторжения «священных уз»: неверную жену могли подвергнуть наказанию (иногда достаточно суровому), муж имел право ее прогнать, но повторный брак, пока она жива, был исключен. В 802 году Карл Великий распространил действие этого правила на всю свою державу.

При этом самого Карла едва ли можно назвать эталоном семейной морали. Первую жену он по неизвестной причине «отослал», а после смерти пятой предпочел не обременять себя новым браком, а завести четырех наложниц. И тем не менее основатель империи Каролингов обычно изображается как почтенный семьянин, всячески заботившийся о своих многочисленных детях. Он никогда не садился без них за стол и не отправлялся без них в путь: сыновья ехали верхом рядом с отцом, а дочери следовали чуть поодаль. Эйнхард в своей биографии Карла Великого сообщает, что дочери его были очень красивы и он «сильно их любил», однако, «представьте себе, ни одну из них не пожелал отдать в жены ни своим людям, ни чужеземцам; всех он удерживал дома, вплоть до своей смерти, говоря, что не может обойтись без их близости»²⁷. Дочери недалеко ушли от отца: замуж они хотя и не вышли, но вели бурную личную жизнь и произвели на свет несколько незаконнорожденных детей.

Если перенестись на Британские острова, то мы увидим, что ранние англосаксонские кодексы следуют в русле той же традиции: невеста является предметом торговой сделки, женщина воспринимается как собственность. Так, судебник кентского короля Этельберта, составленный около 597 года, вводит дифференцированную шкалу штрафов за внебрачные связи. Человек, обесчестивший²⁸ девушку из королевской челяди, должен уплатить 50 шиллингов. Если речь идет о служанке эрла (представителя знати), взыскание составляет 12 шиллингов, а если о служанке кэрла (рядового свободного общинника), то деяние карается суммой всего в 6 шиллингов. Во всех этих случаях штраф взимается в пользу хозяина служанки. Если же «свободная женщина, носящая локоны [длинные волосы отличали свободную женщину от рабыни²⁹], совершит бесчестящий ее поступок»³⁰, назначается штраф в 30 шиллингов. Наконец, если женщина замужем, то согрешивший с ней мужчина обязан не только уплатить потерпевшему супругу штраф, но и купить ему новую жену. Расторгнуть же брак позволяется по обоюдному согласию: «Если [жена] желает уйти [выделиться из хозяйства мужа] с детьми, она получит половину имущества…Если супруг хочет оставить [детей] при себе, [она получит] такую же часть [имущества], какая полагается каждому ребенку». Если жена родит живого ребенка и муж умрет прежде нее, она получит половину движимого имущества³¹.

Дочери в англосаксонском обществе обладали правом наследования наряду с сыновьями. Так, король Альфред Великий, завещание которого датируется приблизительно 873–888 годами, разделил свои земельные владения между сыновьями и дочерьми, женой, племянником и другими родственниками. Кроме того, он отписал по 500 фунтов двум своим сыновьям и по 100 фунтов жене и трем дочерям. Одновременно он высказывает пожелание, чтобы земли и в дальнейшем оставались в руках родичей: «Мне более всего угодно… чтобы они перешли к отпрыску с мужской стороны, буде найдется достойный. Ведь мой дед завещал землю свою не по женской линии, но по мужской». Король также оговаривает, что родичи мужского пола могут при желании выкупить земли, завещанные женщинам, при жизни последних; если же этого не произойдет, то после смерти женщин земля обычным порядком перейдет к потомкам по мужской линии. Альфред считает нужным прописать условие о денежной компенсации женщинам-наследницам, подчеркивая, что хочет иметь возможность завещать свои земли «как по женской, так и по мужской линии, по своему желанию»³².

По меньшей мере с X века англосаксонские женщины обладали достаточно широкими имущественными правами и выступали в качестве завещательниц, свободно распоряжаясь своим состоянием. До нас дошло завещание вдовы по имени Уинфледа – богатой аристократки, владевшей имениями в пяти графствах. Документ составлен около 950 года. Часть земельных владений она оставляет дочери, часть – сыну. Вдобавок к этому дочери она отдает двух мастериц-рабынь (ткачиху и швею), а также скот, крепостных, разные предметы обихода и затем еще «книги и всякие мелкие вещи»³³. Другая англосаксонская дама, Вульфвару, распределяет свои земельные владения «со скотом, людьми и урожаем» между сыновьями и дочерьми, а одно имение делит между старшим сыном и младшей дочерью, оговаривая, что оба они «должны поделить главное жилище между собой как можно более справедливо, дабы каждый получил равную долю»³⁴.

Несмотря на некоторые улучшения в положении слабого пола, лишь в XI веке, когда Англией завладел датский король Кнуд, в стране появился свод законов, запрещавший куплю-продажу женщин: «Ни вдова, ни девица не может быть принуждаема к браку с мужчиной, который ей самой не по нраву, а равно и быть отдаваема замуж за деньги, хотя он [жених] по собственному желанию и может что-нибудь подарить»³⁵. Любопытно взглянуть на круг ситуаций, когда жена разделяла вину мужа, уличенного в воровстве. На этом примере становится ясно, что женщина в доме пользовалась известной хозяйственной самостоятельностью. Если украденные вещи обнаруживались в кладовке или ларе, «ключи от которых держит жена», супруга признавалась соучастницей; в противном случае обвинения снимали, ибо «никакая жена не может запретить мужу приносить в дом, что ему заблагорассудится». «Ей [жене] надлежит хранить ключи от следующего: своей кладовой, своего сундука и своего шкапа; и если оное [краденое] найдено в одном из сих мест, то, стало быть, она виновна»³⁶.

Другим ярким примером может служить история одной дамы из Херефордшира, которая завещала все свое имущество – «свои земли, свое золото, одежды и наряды, всё, что имею», – родственнице, а сыну не оставила ничего. Сын начал тяжбу. Для прояснения обстоятельств дела к женщине были направлены трое тенов[2]. На вопросы посланцев она решительно ответила: «Действуйте, как подобает тенам, и по правде объявите мои слова собранию перед всеми достойными мужами и скажите им, кому я оставила свои земли и все имущество, а моему сыну – ни единой вещи; и просите их всех, чтобы это засвидетельствовали»³⁷. Тены повиновались, и по окончании разбирательства воля завещательницы была записана «на страницах Евангелия» Херефордского собора³⁸.

Несмотря на ограниченную законами дееспособность, отдельные представительницы слабого пола играли заметную роль в общественной жизни германских государств раннего Средневековья. Когда епископ VI века Григорий Турский в своей «Истории франков» рисует картину той бурной и жестокой эпохи, он изображает мир, где женщины сильно ущемлены в правах, и тем не менее королевы становятся полноценными историческими субъектами. В их числе – королева Радегунда, одна из семи жен уже знакомого нам Хлотаря I, удивительным образом сумевшая отстоять свои идеалы и устремления. Радегунда была тюрингской принцессой, которая в возрасте двенадцати лет попала к Хлотарю в плен, а затем против воли была с ним обвенчана. Внешне смирившись, она не переставала пассивно сопротивляться своей участи, чем страшно раздражала венценосного супруга. Вела она себя скорее как монахиня, а не королева, предавалась делам милосердия, под пышными одеждами носила грубую власяницу и удалялась молиться в самое неподходящее время – в часы застолья или ночью, когда надо было ложиться с мужем в постель. Когда Хлотарь коварно убил ее брата (о причине историк умалчивает), Радегунда решилась на побег и, отправившись в Нуайон, приняла постриг, исполнив свою давнюю мечту. Разгневанный король пытался ее вернуть, но вмешался епископ Парижа (святой Герман Парижский), уговоривший его выделить средства на строительство монастыря Святого Креста в Пуатье, основательницей которого и стала Радегунда. Известный поэт Венанций Фортунат, впоследствии епископ Пуатье, долгие годы поддерживал с Радегундой и аббатисой ее монастыря дружеские отношения и обменивался подарками: получал гостинцы в виде молока, яиц, чернослива, а взамен посылал фиалки и стихотворные посвящения. После того как в 587 году Радегунда скончалась, Фортунат написал ее биографию – одно из многочисленных сочинений агиографического жанра, созданных в VI–X веках.

Куда более мрачные страницы в повествовании Григория Турского посвящены двум франкским королевам, состоявшим в браке с внуками Хлодвига – Хильпериком I и Сигибертом I. Фредегонда, девушка незнатного происхождения, была простой служанкой при королеве Авдовере, первой жене Хильперика. Путем интриг она добилась того, чтобы ее госпожу удалили от двора и отправили в монастырь (где она впоследствии была убита по приказу Фредегонды). Фредегонда сошлась с королем и приобрела над ним огромное влияние, что положило начало череде кровавых преступлений, совершенных по ее наущению. Сначала была задушена вторая супруга Хильперика – вестготская принцесса Галесвинта, затем погублено множество политических противников, включая Сигиберта I. Кроме того, Фредегонда запятнала себя убийствами сыновей Хильперика от других жен и наложниц, не говоря уже о всевозможных отравлениях и пытках. Ее соперница Брунгильда, жена Сигиберта I и сестра Галесвинты, была женщиной не менее властной, пусть и не столь кровожадной. Находясь в статусе регентши, а позднее королевы-матери в Австразии, она развернула самую настоящую войну против Фредегонды, франкской знати, а затем и своего племянника Хлотаря II. Финал был для Брунгильды плачевен: арест, долгие истязания и мучительная казнь.

Другая знаменитая королева эпохи – дочь короля остготов Теодориха Великого по имени Амаласунта, ставшая после смерти отца в 526 году регентшей при своем сыне, десятилетнем наследнике. Женщина весьма образованная, она правила Италией толково и мудро, выделяясь, по словам византийского историка Прокопия Кесарийского, «разумом и справедливостью и являя по своей природе вполне мужской склад ума»³⁹. Однако националистически настроенную готскую знать, привыкшую к варварским обычаям, возмущали ее провизантийские симпатии. В результате Амаласунта была свергнута собственным двоюродным братом (Теодахадом) и сослана на уединенный остров. Там ее вскоре и умертвили, заперев в жарко натопленной бане.

Была в Италии и собственная «Фредегонда» – патрицианка начала X века Марозия, в течение нескольких десятилетий правившая Римом совместно с отцом и матерью. Она устранила папу Иоанна X (в свое время состоявшего, как считают, в любовной связи с ее матерью), приказав бросить его в темницу, где понтифик вскоре и умер (или ему помогли), а на его место возвела Иоанна XI. Последний, по слухам, был внебрачным сыном Марозии от папы Сергия III. Дважды овдовев, Марозия вышла замуж за итальянского короля Гуго Арльского. Однако ее сын от первого брака Альберих поднял против матери и нового отчима бунт. Он завладел замком Святого Ангела, изгнал Гуго и низложил Марозию.

В Германии X века на политической арене действовала по меньшей мере одна сильная правительница – супруга императора Оттона I Адельгейда Бургундская. После смерти Оттона I на престол взошел их сын Оттон II, и Адельгейда была провозглашена вице-королевой Италии. Когда же Оттон II скончался, она добилась, чтобы корону унаследовал ее трехлетний внук Оттон III, и в течение восьми лет успешно правила страной как регентша в тандеме с его матерью, императрицей Феофано. В 991 году Феофано умерла, после чего власть полностью перешла к Адельгейде, и она оставалась вершительницей судеб империи еще три года – пока Оттон не достиг совершеннолетия. Тогда она оставила двор, посвятив себя церковной работе и благотворительности, и впоследствии была канонизирована.

В некоторых случаях женщины раннего Средневековья проявляли себя даже как военачальницы. Немалую славу на этом поприще снискала дочь Альфреда Великого Этельфледа – правительница англосаксонской Мерсии, которая сумела дать отпор викингам, укрепила рубежи своего королевства и восстановила римские оборонительные сооружения. Некоторые выстроенные по приказу Этельфледы форты, например Уорик и Стаффорд, превратились в важные административные и торговые центры. К концу жизни – а умерла она в 918 году – под ее контролем находилась основная часть Восточной Англии вплоть до реки Уэлланд на севере (почти до северной границы Норфолка). Во многом благодаря умелым действиям Этельфледы ее брат Эдуард Старший стал самым могущественным правителем на Британских островах.

В военно-политической истории средневековой Италии одной из самых ярких героинь явилась маркграфиня тосканская Матильда, известная как «Великая графиня» (la Gran Contessa). Наследница обширных владений, простиравшихся от северных склонов Апеннин до предгорий Альп, она была энергичной союзницей римских пап в их борьбе с императорами на рубеже XI–XII столетий и нередко сама облачалась в доспехи и вела за собой войска. Название ее замка Каносса, куда император Генрих IV в 1077 году пришел просить прощения у папы Григория VII, стало нарицательным как синоним униженного покаяния.

Настоящей воительницей была лангобардская принцесса Сишельгаита – женщина волевая, рослая и крепкая. Выйдя замуж за известного политического авантюриста, норманнского завоевателя Роберта Гвискара, эта неистовая валькирия сопровождала его в большинстве походов и, как сообщает византийская писательница-историк Анна Комнина, «в доспехах представляла собой устрашающее зрелище»⁴⁰. В критический момент битвы при Диррахии (1081), когда византийцы захватили инициативу, Сишельгаита сумела остановить бегство норманнских воинов. Вот что рассказывает та же Анна: «В этот момент… бегущих увидела Гаита, жена Роберта, сопутствовавшая ему в военном походе, – вторая Паллада, хотя и не Афина. Она сурово взглянула на них и оглушительным голосом, на своем языке произнесла что-то вроде гомеровских слов: „Будьте мужами, друзья, и возвысьтесь доблестным духом“. Видя, что они продолжают бежать, Гаита с длинным копьем в руке во весь опор устремилась на беглецов. Увидев это, они пришли в себя и вернулись в бой»⁴¹. Роберт скончался в 1085 году. Сишельгаита до последнего часа оставалась рядом с мужем. После его смерти она прожила еще пять лет, продолжая активно участвовать в политической борьбе.

В Византии – восточной части Римской империи, продолжавшей существовать еще почти тысячу лет после того, как рухнула западная, – обычаи в отношении женщин имели свою специфику. Императрицы традиционно пользовались широкими правами и полномочиями. Хотя им и полагалось жить в гинекее в окружении ближних придворных, изоляция в данном случае служила скорее целям безопасности, чем дискриминации. На женской половине дворца императрица обладала всей полнотой власти, могла свободно отлучаться по делам и даже не пускать в личные покои мужа. Красноречивый штрих: когда в 548 году после смерти своей супруги Феодоры Юстиниан I вошел в гинекей, то обнаружил в ее тайной келье патриарха-еретика Анфима. Как выяснилось, императрица приютила его после низложения и благополучно укрывала в течение двенадцати лет.

Для выбора будущей императрицы существовал особый ритуал – смотр невест, своего рода «конкурс красоты», в котором участвовали родовитые претендентки со всех провинций. Ничто, впрочем, не мешало императору найти суженую и менее мудреным способом: просто влюбиться, причем не обязательно в женщину благородной крови. Та же Феодора не могла похвастать знатным происхождением: в юности она была актрисой, а если верить ее современнику историку Прокопию, то еще и гетерой. Случалось, что в игру вступали политические или идеологические соображения. Например, императрица Ирина сама выбрала жену для своего сына Константина VI (правил в 780–797 годах). Для предварительного отбора кандидаток по стране были разосланы особые чиновники, которые оценивали девиц по таким параметрам, как рост, длина стопы и внешние данные. Но в итоге решающим фактором оказалась не красота, а принадлежность к «хорошей семье»⁴².

Сестра, дочь или мать императора могли короноваться наряду с его женой и брать на себя часть церемониальных функций. Нередко императрица назначалась регентшей и правила страной от имени малолетнего или, наоборот, престарелого – а то и выжившего из ума – императора. Супруга императора являлась его соправительницей (та же Феодора регулярно присутствовала на заседаниях Государственного совета наравне с Юстинианом). Она сопровождала мужа в военных кампаниях, была активной участницей придворных заговоров и интриг, свободно вмешивалась в церковные дела и богословские споры. Некоторые императрицы царствовали полноправно. Например, вышеупомянутая Ирина в 797 году свергла своего сына Константина VI и приказала выколоть ему глаза, а сама сделалась единодержавной властительницей и в этом статусе находилась во главе Византии в течение пяти лет. Можно еще вспомнить дочерей и преемниц Константина VIII – Зою, управлявшую империей с 1028 по 1050 год совместно с тремя своими сменными мужьями, и Феодору, которая была пострижена в монахини, но затем вернулась к политической жизни и после смерти сестры примерно два года занимала престол единолично. Или, скажем, византийская принцесса Анна Комнина, дочь императора Алексея I Комнина, царствовавшего в 1081–1118 годах: править она никогда не правила, но зато проявила себя как крупный хронист и одна из немногих женщин-историков, творивших до Нового времени.

Основная часть доступных нам сведений о женщинах раннего Средневековья касается представительниц привилегированных слоев. Однако начинают появляться работы, освещающие и роль женщин из других социальных классов. Весьма интересно, например, исследование историка-медиевиста Дэвида Херлихи, основанное на большом корпусе архивных материалов – актов купли-продажи, обмена, аренды за 700–1200 годы. Оказывается, в целом ряде случаев участники сделок именуются в документах не отчеством («Петр, Сильвестров сын»), а «матчеством» («Петр, Матильдин сын»). Распространенность матронимов зависит от конкретного региона и исторического периода, но они составляют довольно заметный, пусть и не слишком большой, процент. Некоторые женщины, очевидно, пользовались в своей среде такой известностью и влиянием, что их детей обозначали по имени матери, а не отца. Так случалось в силу разных причин: например, если мать происходила из почтенной или состоятельной семьи, обладала выдающимися личными качествами или распоряжалась семейным имуществом. Вторая часть исследования посвящена вопросам землевладения. Как явствует из частноправовых актов, связанных с отчуждением имущества, женщины регулярно фигурировали в качестве земельных собственников. (Конкретный процент опять же разнится в зависимости от места и времени. Пик приходится на XI век.) Феномен этот объясняется, несомненно, тем, что мужчины часто находились в отъезде по случаю войн и иных важных дел, оставляя женщин управлять имением. Вот к какому выводу приходит в итоге профессор Херлихи: «Творцами крупнейших историко-политических событий эпохи, как то войн и крестовых походов, выступали деятельные мужчины. Но их подвигам сопутствовали – и, думается, в немалой степени способствовали – усилия не менее энергичных женщин. Достижения обоих полов являют собой слитый воедино результат общего труда, результат сам по себе впечатляющий и знаменательный для западной цивилизации»⁴³.

Глава III. Женщины и феодализм

Куда менее прогрессивные тенденции в положении женщин обозначились с началом феодализма – системы, которая возникла во Франции в IX веке и в последующие столетия распространилась по всему европейскому континенту (на Британские острова эти порядки пришли в результате нормандского завоевания). Суть феодализма в том, что сеньор (крупный землевладелец) жалует земельные наделы своим вассалам (низшим собственникам), а те взамен соглашаются оказывать определенные услуги, чаще всего – военные. Вполне естественно, что такая система порождает военизированную социальную организацию с культурой сугубо мужского типа. Собственно говоря, дофеодальное общество и без того уже подчинялось «мужскому» принципу верховенства силы и доминирования; феодализм же только усугубил бесправие женщин, сделав военную службу условием землевладения. Феодальные вотчины и связанные с ними военные повинности, как правило, переходили безраздельно к старшему наследнику мужского пола. Женщина могла претендовать на наследство только в случае отсутствия наследников-мужчин.