2056: Код выживания

Пролог

Конон сидел в пустом коридоре приёмного отделения клиники. Шестнадцать минут. Неизвестность давила, как бетонная плита. От чувства собственной беспомощности хотелось крушить всё вокруг. Вырвать блестящее кресло из пола. Зашвырнуть его в потолочную панель, разливающую по коридору приятный теплый свет. Конон скрипнул зубами. Он вскочил, не в силах дальше просто сидеть на месте и стал мерить шагами отделение.

– Я должен быть рядом с ней! – прорычал он белоснежным стенам отделения. Но это было невозможно. У Лены были все признаки «перуанского гриппа».

Не зная, чем занять мысли и куда себя деть, он вернулся на место и достал телефон. Привычным жестом разблокировал экран и стал машинально листать ленту новостей. Заголовки и изображения мелькали перед глазами, сливаясь в одно бессмысленное пятно.

«Россия спасает мир: США подключаются к системе искусственного иммунитета» – гласил очередной заголовок. Конон кликнул на видео. На экране появилась нейроведущая Катя – виртуальная копия легендарной телеведущей, блиставшей на экранах в начале века.

«Сегодня, 15 апреля 2056 года в Санкт-Петербурге, – торжественно объявила ведущая, – министры здравоохранения России и США подписали беспрецедентное соглашение о биотехнологическом сотрудничестве… Единственная в мире защита от «перуанского гриппа» – отечественная технология искусственного иммунитета «Хранитель» – теперь официально одобрена американским минздравом для всех граждан США…»

На экране мелькали кадры. Двое мужчин жмут руки и обмениваются папками. Дворцовая площадь, темнокожий турист с улыбкой показывает умные часы с интерфейсом чипа «Хранитель».

«Появившись пять лет назад в Перу, «Новавирус Z-51», прозванный «перуанским гриппом» или просто «перуанкой», всего за три месяца охватил четыре континента…»

Да, Конон помнил, как всё это начиналось. Ему всё это казалось ерундой, а потом вдруг закрыли аэропорты, опустели улицы, люди стали умирать сотнями, а его жена с головой ушла в работу…

«Тогда казалось, что пандемия «перуанского гриппа» не оставит человечеству ни малейшего шанса на спасение, – продолжала ведущая, – ведь симптомы проявлялись меньше, чем за два часа до полного отказа органов, а инкубация составляла ровно сутки…»

На экране появились кадры сотен запакованных в пластиковые мешки тел, лежащих прямо на какой-то площади. Люди в костюмах биозащиты. Конон будто снова ощутил на себе липнущую к коже прорезиненную ткань. Он поморщился от воспоминаний.

«Несмотря на принятые мировым сообществом меры за два года пандемии погибли более трёх с половиной миллиардов человек. – говорила ведущая, —Разработанные вакцины не действовали».

Кадр сменился. Женщина в медицинском халате в просторной лаборатории. Сердце Конона сжалось, он задержал дыхание. «Елена Тихомирова – кандидат медицинских наук, ведущий разработчик системы ИИм «Хранитель», зав. лаборатории АО „ЗАСЛОН“». Его Лена.

«Главной проблемой было то, что вирус мутировал каждые сутки, – говорила Лена, – ни одна вакцина не успевала. Мы тоже потерпели фиаско с вакциной, и пошли другим путём. Создали наш „Хранитель“ – нейроимплант, который собирает данные и генерирует актуальный код антител. Главное – быть на связи хотя бы раз в сутки, чтобы получить обновление иммунного ответа».

На экране появился кабинет клиники. Конон знал, что это здесь, метрах в двадцати по коридору. Хирург отточенным движением вводит под кожу микрочип, похожий на сантиметрового металлического паука с множеством тонких ножек.

«„Хранитель“ вживляется под кожу в области шейного позвонка, – бодро говорила за кадром ведущая, – операция занимает около двадцати минут. Чип синхронизируется с Центром биоинформации – ЦБИ, где ежедневно формируется персонализированная иммунная защита для каждого».

Кадр снова сменился. Крепкий мужчина с седыми висками на фоне уходящих ввысь панелей огромной серверной. «Арсен Шишков – главный аналитик ЦБИ» – гласила подпись.

«Сегодня мы обрабатываем данные чипов уже почти 6 миллиардов пользователей по всему миру. Наш суперкомпьютер предсказывает мутации «перуанки» меньше, чем за 72 часа до вспышки. Так что мир в надёжных руках!» – бодро рапортовал он.

«Сегодняшнее соглашение, – заключила ведущая, – стало знаковым событием для Всемирной системы здравоохранения и…»

Дверь открылась. Конон вскочил. Сердце шарашило в его могучей груди, ноги были ватными. Он посмотрел на врача. Тот молчал. В руках его был маленький блестящий цилиндр – единственное, что выдавали родственникам умерших от «перуанского гриппа». Маленькая пустая урна.

Лены больше не было.

Глава первая

Вода вырывалась из крана с монотонным шумом. Конон тупо смотрел в крутящуюся в раковине воронку. Ещё вчера они смеялись и пили вино, а сегодня Лены не было. Не осталось ничего, даже эта урна была пуста. Осознать это было невозможно.

«Почему не я?» – беззвучно кричало всё его нутро. Заболей он, Лена непременно отыскала бы решение. Она же врач, чуть ли не главный в стране спец по этому грёбаному вирусу, а он? Всего лишь её «громила»…

Конон судорожно выдохнул и посмотрел в зеркало. Крепкий мужик под два метра. Обветренное широкое лицо его казалось чужим: щёки впали, голубые глаза покраснели, а на переносице намертво застряла напряженная складка. Провёл пальцами по жёсткой щетине. Давно ли в ней столько седины?

Конон поморщился, старая рана в руке снова напомнила о себе. «Всё наладилось, – беззвучно проговорил Конон пересохшими губами, – только всё наладилось!»

Он вдруг вспомнил те несколько лет постоянного страха. Родившийся сперва на каком-то первобытном уровне, он не отпускал его все два года работы над лекарством. Единственным, что удержало его тогда от бутылки, была Лена. Он был рядом: и когда провалилась разработка вакцины, и когда Лена придумала «Хранитель», и когда её отправили на почётный отдых. Все эти годы он впитывал в себя, как губка, все её слёзы, сомнения и отчаяние. Впитывал и закрывал толстым слоем собственной кожи. Теперь всё накопленное им рвалось наружу.

Глаза защипало, и слёзы обожгли его покрасневшие щёки. «Почему она?» – ответа не было.

Когда Конон вышел в коридор, о срыве напоминали только покрасневшие глаза. Это можно было списать на бессонную ночь. Он взглянул на часы: половина седьмого.

Широкий коридор больничного центра, куда привозили заболевших «перуанкой» сегодня уже не напоминал о развернувшейся здесь три года назад массовой трагедии. Не верещали сирены, не было нескончаемого потока тел… Сейчас коридор был светлым и полупустым. Просто поликлиника.

Конон потёр переносицу и окинул взглядом пустынный коридор. Напротив автоматов электронной регистратуры стояли двое. Врач Лены беседовал, склонив лысую голову, с бородатым мужчиной в бежевом пальто. Его собеседника, похожего на героя турецких сериалов, Конон тоже видел раньше, у Лены в лаборатории. Он попытался припомнить его имя, но в голове упорно вертелось только прозвище. «Джафарович».

– Конон Палыч! – бородач помахал ему через коридор. С привычной ещё с полицейской службы маской невозмутимости Конон двинулся к мужчинам. Врач обернулся и кинул тревожный взгляд в его сторону.

– Здравствуйте, – с едва заметным акцентом сказал «Джафарович», – вы меня помните? Сергей, мы с Еленой Валерьевной работали вместе над…

– Здравствуй, Сергей… Озарфарович. Савлатов, да?

Тот кивнул, и на лице его промелькнула улыбка, которая тут же скрылась за скорбной маской.

– Мне очень жаль! –  Савлатов покачал головой, – Потеря Елены Тихоновны – большая трагедия для всех нас…

– Да! – то ли прокашлял, то ли глухо рыкнул Конон и посмотрел на него исподлобья. – А ты теперь здесь?

– Да, практикую тут, руковожу маленькой лабораторией… – Савлатов смущённо пожал плечиками. – Приходится вертеться как-то…

Конон кивнул. После передачи всех дел «Хранителя» ЦБИ всю Ленину лабораторию раскидало по разным местам. Лена консультировала ЦБИ по каким-то вопросам, читала лекции, но Савлатов был всего лишь её помощником. Когда была жива их лаборатория.

– Конон Палыч, я хотел бы предложить вам помощь…

– Помощь с чем?

– Ну, понимаете… – замялся Савлатов, увидев свирепое выражение на лице Конона, – Елена Тихоновна была не просто вашей женой, но и большим авторитетом в научной среде, и мы – все её коллеги – хотели бы проститься и проводить…

Всё это казалось Конону каким-то абсурдным тяжёлым сном. «Проститься и проводить»? За пару лет пандемии практически разрушились все известные им когда-то погребальные традиции. Никаких проводов. Никаких тел. После констатации смерти данные чипа анализировались искусственным интеллектом, и при малейших признаках «перуанки» тело кремировали и утилизировали. «Разве что…» – руки Конона крепче сжали пустую урну, в глазах появился тусклый огонёк.

– Так это была не «перуанка»? – он с надеждой посмотрел на врача.

Тот вздохнул, поправил на носу вечно съезжающие очки и повернулся к Савлатову.

– Мы как раз говорили об этом с Геннадием Сергеевичем, – скорбно произнёс Савлатов. – Боюсь, что Елена Тихоновна скончалась именно от «перуанского гриппа». Это парадоксально, но…

На мгновение Конон оглох. Сердце ухнуло куда-то вниз, он физически ощутил, как стало пусто внутри. «От перуанского гриппа»! Как такое вообще возможно? Лена всегда обновляла имплант, они всегда это делали вместе… В образовавшуюся внутри пустоту внезапно хлынула ярость и досада. Какого хрена вообще этот недомерок лезет к нему, говорит о Лене, диктует ему, что и как?

Скорее повинуясь инстинкту, Конон навис над Савлатовым и вцепился пальцами в его пальто.

– Я… не тебя… спрашивал… – выдохнул он. Глаза его налились кровью, а щёки пылали. «Стоп! Так нельзя, успокойся!» – сказал он себе и выпустил из рук ошарашенного Савлатова. Мгновение – и он собрался.

– Извини, – буркнул он, – Я не спал всю ночь, и…

– Я всё понимаю, Конон Палыч. – примирительно ответил Савлатов, – Это действительно шокирует! Мы сами не понимаем, как такое возможно, и какие меры необходимо предпринять…

– У неё был рабочий имплант, вчера мы обновились с ней вместе! Они что, перестали работать?

– Не думаю… Если бы они все перестали работать, то здесь бы уже сейчас творился сущий ад. Сейчас важно понять, что произошло. Вот вы говорите, что обновляли имплант, и всё прошло успешно, правильно?

Он говорил как с ребёнком. Конечно, Конону было далеко до всех этих яйцеголовых умников, которые так и вились вокруг Лены, но он не был тупым качком, и ярость, как пульсирующая зубная боль, снова стала накатывать волнами изнутри. Он сжал огромные кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Да, как и всегда. – глухо ответил он, чувствуя, что взрывается, – Ты ж сам это знаешь, вы же в своих аналитических центрах получаете все данные каждого чипа!

Врач кашлянул и посмотрел в сторону. Савлатов покачал головой.

– Нет, я не знаю. Я же не работаю в ЦБИ. Данные идут на их сервер, и ни у кого нет к ним доступа, кроме отдельных сотрудников…

– Так спросите их!

– Мы не можем, Конон Павлович. – вступил в разговор врач.

– Да какого хрена? – он сам не заметил, как сорвался на крик.

Вместо ответа врач неуверенно посмотрел на Савлатова, а тот уставился себе под ноги. Было что-то ещё, о чём они не говорили, и это вилось перед глазами надоедливой мошкой.

– Видите ли, в чём дело, – наконец заговорил Савлатов, – после отправки посмертных данных на сервер, в чипе они самоуничтожаются.

Конон тяжело и шумно выдохнул. Это он знал и сам, когда работал в органах. Любую информацию из чипа умершего можно было получить только по запросу, поставив визы чуть ли ни всего следственного комитета и ФСБ. Монополия государства на производство импланта и его кода требовала полной секретности и соответствующих мер безопасности. «А что поделать, если теперь на Чёрной речке хранятся данные чуть ли не всего человечества?» – обычно пожимал плечами он сам в ответ на Ленино возмущение.

– Понятно… – медленно и сквозь зубы проговорил он.

– Конон Палыч… – вкрадчиво заговорил Савлатов, – мы с вашей женой проработали вместе довольно долго, я многому у неё научился и применяю эти знания в работе тут, в своей лаборатории…

Конон устало кивнул. «Джафарович» был самым талантливым из её ассистентов, Лена прочила ему своё место.

– Так вот я думаю, что мы могли бы попытаться сами разобраться в проблеме, без привлечения ЦБИ, понимаете?

– Это как?

– Можно дать запрос в службу биологической безопасности клиники, чтобы данные с чипа передали на исследование нам. Но сам по себе я бессилен. По протоколу подать такой запрос…

– Я больше не следователь! Почти полгода как… – перебил его Конон. Всё было бессмысленно.

– Да, но вы… родственник! – округлил глаза Савлатов.

«Родственник». Скольким таким родственникам он сообщал страшные вести. Шок, ярость, слёзы, истерики, безразличие… Все их эмоции давно слились в одно безликое воспоминание о рутинных протокольных словах. А теперь родственник – он сам. Сердце сжалось. Собеседники молча ждали его ответа.

– Хорошо. – Выдавил он, наконец. – Давайте попробуем. Куда идти?

Начальником службы биоинформации была полная женщина лет сорока с усталым взглядом и таким выражением лица, словно когда-то в юности она решила усмехнуться, и эта усмешка намертво впечаталась в линию её губ.

– Конон Павлович, подпишите здесь и здесь, – она протянула Конону терминал с документом, – «претензий к лечебному учреждению не имею», да.

Он приложил большой палец к экрану и тот через секунду слегка завибрировал, подтверждая личность.

– Что же касается запрошенных вами посмертных данных, то мы передадим ваш запрос в Центр биоинформации, и ответим вам в установленный законом срок. В течение тридцати дней.

Конон посмотрел на лицо женщины, оно по-прежнему ничего не выражало. «Как я и говорил», – сказал он сам себе и многозначительно посмотрел на стоящего тут же эксперта.

– Елизавета Юрьевна… – начал было Савлатов, но поперхнулся и закашлялся. Женщина посуровела и сквозь зубы:

– Сергей Озарфарович! У вас ещё какой-то вопрос?

– Ладно, – Конон тяжело поднялся. Людей он на своём веку повидал немало, и такой тип знал хорошо. Женщина-инструкция, ни шагу в сторону от предписаний и приказов. Разумеется, если речь шла о неизвестном или незначительном просителе. Будь он сейчас в другом, прежнем своём статусе, при погонах и «корочке», она был говорила совсем по-другому…

– Добрый день! – дверь бесшумно открылась за спиной «Джафаровича», и в кабинет вошёл мужчина в сером костюме. Взгляд его голубых глаз был цепкий и пронзительный, и только эти глаза выделялись на абсолютно неприметном бледном лице. Пегие волосы были аккуратно расчёсаны под пробор, едва заметные брови придавали лицу удивлённое выражение. Женщина-начальница встала и поджала губы. Насмешка с её лица исчезла.

– Добрый день! – проговорила она и, едва заметно, будто извиняясь перед новым посетителем, кивнула в сторону Конона, – Вот…

– Тихомиров Конон Палыч? – произнёс костюм. Произнёс тем же тоном, с той же утвердительной интонацией и металлом в голосе, с какими сам Конон зачитывал имена в бытность свою следователем.

– Так точно! – Он нарочито осклабился. Только плотнее прижал к себе урну.

– Старший следователь ФСБ Белозерцев, Максим Сергеевич, – представился мужчина и кивнул на урну, – примите мои соболезнования. Хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Сейчас?

– Да, – он повернулся к женщине, которая так и стояла, вытянувшись по стойке «смирно», – Елизавета Юрьевна, не оставите нас?

Та что-то пробормотала, суетливо вылезла из-за стола, зыркнула на Савлатова и поспешила за дверь. Джафарович выскользнул за ней следом, и Белозерцев неспешно, по-хозяйски прошёлся по кабинету к освободившемуся креслу. Во внезапной тишине было слышно, как едва уловимо постукивают по линолеуму его каблуки. Он указал на кресло:

– Присаживайтесь, Конон Палыч.

Чуть помедлив, тот сел и, высоко подняв голову, уставился прямо на переносицу эфэсбэшника. Тот положил обе ладони на стол и некоторое время, казалось, изучал лицо Конона.

– Конон Палыч, – наконец, Белозерцев нарушил молчание, – вы знаете, отчего скончалась ваша супруга?

– Теперь у вас так принято строить опрос? – мрачно ухмыльнулся Конон, – да, знаю. Врач сказал, что от «перуанского гриппа».

– «От перуанского гриппа», – протянул эфэсбэшник задумчиво, – она ведь пользовалась имплантом, верно?

– Как и все! К чему эти вопросы?

– Слушайте, я бы не спрашивал, если бы это не было важным! Вы точно знаете, что ваша жена обновляла имплант так же, как и все?

– Конечно! – он почувствовал, как щёки залила краска, – Она знала о нём больше, чем любой из нас! И делала всё то же, что и все остальные нормальные люди…

– Был ли у кого-то доступ к её импланту?

– Как ты себе это представляешь, командир? – Конон ошарашенно поднял брови, и, хлопнув себя по затылку ладонью добавил: – Чип что, можно выковырять как сим-карту? Какой на хрен доступ?

– Ну… – следователь слегка улыбнулся, – такой вероятности нельзя исключать… Ладно. Вы работаете сейчас водителем? Возите свою жену, так?

– Возил.

– Не посещала ли она за последнее время каких-либо новых мест? Может быть, были какие-то новые знакомства, встречи?

Пелена снова застлала глаза Конону, он на мгновение будто опять оказался в своей машине, и Лена сидела тут же, рядом с ним, читала что-то в планшете, время от времени ласково поглядывая на него…

– Конон Павлович? – насторожённо напомнил о себе следователь.

– Нет, – очнулся Конон, – нет, ничего необычного… К чему это всё? Это же легко проверить, данные же у вас!

– Мы проверим, не сомневайтесь.

Тон, с которым говорил Белозерцев, отдавал предрассудком и заочным подозрением непонятно в чём. Проверят, разумеется. На лице следователя было написано практически нескрываемое превосходство, и в памяти Конона вдруг всплыла их единственная крупная ссора с женой полгода назад.

Лена тогда поделилась с ним слухами о том, что ЦБИ стал собирать не только «биологическую информацию», но буквально все данные, которые мог бы передать чип. Мол, именно поэтому её и других «заслоновцев» отодвинули от работы с «Хранителем», а ЦБИ перешёл в ведомство ФСБ или разведки.

«Ты знал, что они следят за всеми нами с помощью моего чипа?!» – кричала Лена из его воспоминаний. Конечно, он знал, он же был следователем. А как ещё они бы ловили маньяков и прочую нечисть? С лупами наперевес?

Он вспомнил разочарование на её заплаканном лице, в горле образовался ком.

«Мы создавали этот чип для спасения людей, а не для тотальной слежки!»

«Не слежки, а обеспечения безопасности…» – возражал он. Скольких детей «маньяк из университета» мог бы ещё изувечить, если бы ЦБИ не передали им тогда все данные о передвижениях всех подозреваемых?

– Конон Палыч? – голос следователя послышался откуда-то издалека, и Конон, сокрушённо качнув головой, вернулся в сегодняшний день. «Ладно, хватит сопли жевать!» – скомандовал он сам себе.

– Слушай, – Конон подвинулся вперёд, и его крупное тело нависло над столом, – я же не первый год замужем, да? Сам служил. Так что давай без этих вот танцев, а? Какая у нас с тобой проблема?

– Проблем нет, – Белозерцев прикрыл глаза, – но есть вопросы. Вы же работали в системе, так? Значит, знаете, насколько чип и его начинка нужны… очень многим людям.

– Не знаю, но догадаться несложно!

– Вот-вот! А учитывая, что ваша жена была одним из разработчиков этого чипа, её данные представляют особую важность. И заполучить их хотели бы многие… Вы знаете, сколько хакерских атак на сервер ЦБИ мы отражаем ежедневно?

Конон пожал плечами. Сколько угодно! Он не понимал, причём здесь его жена, и зачем он ведёт эту беседу.

– Тысячи! – С тем же успехом следователь мог сказать «Миллионы» или что угодно ещё. Конон старался уловить нить, идею, нащупать какое-то второе дно в том, что говорил Белозерцев, но по-прежнему не понимал. На лице его заходили желваки.

– И что? Причём тут я?

– Хорошо, – снисходительно терпеливо произнёс Белозерцев, – вы слышали что-нибудь о «Свободном гене»? Может быть, ваша жена что-нибудь говорила, нет?

– «Свободный Гена»? – свалял дурака Конон, – нет, не слышал!

– «Свободный ген»! – проговорил следователь с досадой, – террористическая организация, совсем молодая. Анархисты. Провозгласили своей целью борьбу с нашим искусственным иммунитетом.

– Наши?

– В смысле «наши»?

– Местные, русские?

– Скорее всего, да…

– И в чём проблема их изловить? – Конон усмехнулся, и щека Белозерцева дёрнулась, – мы же оба знаем, что чип позволяет отследить любого…

– Любого, кто оставил хоть какой-то след, Конон Палыч, – устало парировал следователь, – а эти ребята пока никак не проявляли себя. Кроме вбросов в социальных сетях и регулярных – весьма профессиональных, надо сказать – попыток влезть на наш сервер.

Ещё вчера Конон порадовался бы такому разговору. Несмотря на то, что он уже был на заслуженной пенсии, охотничий азарт просыпался в нём каждый раз, когда он слышал о каких-то заковыристых делах бывших коллег. Но сегодня в нём ничего не шевельнулось. Он лишь устало вздохнул:

– И причём здесь смерть моей жены? Они взяли её на себя?

– Нет… Пока нет, но… Как бы вам сказать… – Белозерцев побарабанил пальцами по столу, и Конона передёрнуло от цоканья неостриженных ногтей по дереву, – я полагаю, что ваша жена была целью этой группировки. Её знания…

– Её знания не были секретными, – возразил Конон, – что за бред?

Ладони его взмокли, накатила тошнота. «Нужно поспать», – пришла неуместная мысль.

– У неё был доступ, – с нажимом сказал Белозерцев, – доступ к некоторым чувствительным материалам Центра…

– Да какой там доступ! – махнул рукой Конон, – это всего лишь наука, статейки… Или что?

– Тем не менее, – отрезал следователь, – у нас есть все основания полагать, что именно «Свободный ген» вмешался в функционал импланта вашей жены, что и повлекло…

Во рту вновь пересохло, в горле засвербело. Конон глухо откашлялся.

– Кто заходил к вам в гости? Были ли какие-то посетители вчера?

– Не было. Ты наверняка проверил!

– Ну да, – хмыкнул следователь и задумался. – Конон Палыч, нам нужно наведаться к вам домой, осмотреть место преступления…

– Уже «место преступления»? Это на каком основании?

– Ну, вы же понимаете… – вкрадчиво начал Белозерцев.

– О да, я понимаю! – Конон начал закипать, усталость и раздражение давали о себе знать, – только мне вы дома на хер не нужны!

– Мы же делаем общее дело, Конон Палыч! Хотим разобраться в том, что произошло…

– Ты можешь дать мне данные её «Хранителя»? Не отпиской через тридцать грёбаных дней, а сегодня?

– Нет, не имею права…

– Тогда я сам разберусь, с тем, что произошло! – рявкнул Конон, – а вы у себя разбирайтесь. Будут вопросы по существу – адрес знаете, а сейчас…

Он встал. Суставы отозвались ноющей болью, голова была как будто при температуре. С вызовом посмотрел на следователя, который так и сидел, вылупив голубые глаза:

– Могу идти?

Тот выдержал секундную паузу и, не отводя глаз, холодно ответил:

– Идите.

Сжав в руке папку с документами, а другой – держа маленькую металлическую урну, Конон вышел из кабинета.

Глава вторая

Дом встретил его тишиной. Всё было так же, как и вчера: те же расклеенные по Лениному столу разноцветные стикеры, недопитый чай в её любимой кружке… Словно боясь разрушить этот опустевший, но ещё дышащий уютным вчера мир, Конон беззвучно затворил дверь и вздрогнул: датчики умного дома распознали хозяина и сказали Лениным голосом «Добро пожаловать домой!». Сердце ухнуло куда-то вниз, ноги вдруг подкосились, и Конон без сил опустился на корточки прямо в прихожей. «Как же так? Вот она, Лена…» – всё вокруг дышало её присутствием… но её больше нет. Точка. Конон схватился за голову и зажмурился. Глаза жгло, как от попавшего в них красного перца. В ушах вдруг заиграла их песня – «У каждого свой путь, и пусть! Мы можем не увидеться больше…». Звуки мелодии юности захватили Конона, обволакивая его сознание и унося мысли вдаль, туда, где всё ещё было впереди, в тот далёкий зимний вечер…

Ей было шестнадцать, ему – на год больше. В том далёком теперь 2032 году он, питерский шалопай, оказался один на концерте московской группы в окружении бушующей от восторга подростковой толпы. И в этой толпе увидел её – свою Лену. Хрупкую девочку со вздёрнутым носиком, большими глазами и розовыми волосами, стянутыми в пучок на макушке.

Она была такая счастливая, искренняя, настоящая, что даже сопливые песни неизвестной ему группы вдруг обрели смысл.

«Ну что ты нашла во мне? Я такое нелепое чучело…» – пел солист.

Конон именно таким нелепым чучелом себя и ощущал, стоя там и глазея на Лену. Тем более, что она была не одна, и её синеволосый спутник норовил схватить её за задницу. Девушка отстранилась, и тут же чмокнула своего парня в губы, и тогда в груди Конона что-то странно сжалось.

«Глупость это всё!» – плюнул он и решил уйти. Но заиграла новая песня, и когда толпа уселась на пол и зажгла огоньки телефонов, Конон вдруг оказался прямо позади Лены и её спутника. Тот был пьян и навязчиво предлагал ей выпить.

– Ленчик, давай глоточек, а?

– Макс, совсем охренел? – зашипела Лена, сверкнув глазами и оглянулась. На мгновение их взгляды встретились, и Конон ощутил, что щёки загорелись. Он хотел что-то сказать, но пока думал, что и как, девушка уже встала и потащила своего кавалера к выходу, попутно извиняясь перед потревоженными парнем зрителями.

«Мы можем не увидеться больше!» – пронзительно пел вокалист. Сердце Конона ёкнуло. Он почему-то не мог просто так дать уйти этой девочке в небытие…

Он выскочил из клуба и тут же услышал женский крик. За углом, в арке каких-то заводских ворот, Лена отчаянно защищала своего парня.

Тот уже валялся в грязном снегу, а над ним, потирая кулак, возвышался бугай в дутой куртке.

– Да заткнись ты! – он замахнулся на Лену, и Конон рванулся вперёд.

Он влетел между нападавшим и девушкой. Прямой удар в челюсть, и бугай осел на землю. Из тени арки выскочил второй гопник, блеснуло лезвие. Девушка вскрикнула, и Конон резко развернулся, инстинктивно рубанув левой по запястью нападавшего. Треск сустава, нож бесшумно вылетел в снег.

С руганью и угрозами гопники растворились в лабиринте промзоны.

– Ты как? – тяжело дыша, спросил Конон.

– Норм! – коротко ответила девушка и кивнула на своего парня, – А вот у Макса вроде как сотрясение…

– Ты врач что ли? – адреналин шарашил Конона вовсю, но внутри разливалось какая-то подозрительная и недопустимая нежность.

– Буду, – ответила девушка, и улыбка на мгновение осветила её лицо, – когда вырасту!

Так они и познакомились. Потом были многие дни, недели и месяцы переписки, тысячи сообщений и голосовух в «телеге», а потом – когда Лена поступила в Питерский универ – и настоящие свидания. Тогда ли родилась их любовь? Наверное, много позже. Но в одном Конон не сомневался: именно под эту песню он понял, что не может отпустить из своей жизни эту девушку с розовыми волосами…

Музыка прервалась на мгновение, и тут же заиграла снова. Теперь Конон расслышал, что мелодию сопровождает слабое жужжание. Звук доносился прямо из-за стены, из комнаты… Конон тряхнул головой, выныривая из ласковой полудрёмы воспоминаний. «Её телефон!» – вдруг осенило его, он резко подскочил и рванул в комнату на звук.

Так и было: на расправленной кровати, подключенный к зарядке, вибрировал песней Ленин телефон. С экрана улыбался Джафарович. «Звонит САВЛАТОВ», – гласила надпись на экране. Поколебавшись, Конон поднёс телефон к уху.

– Слушаю! – хрипло ответил он.

– Конон, ещё раз здравствуйте! Извините, не знаю вашего номера и подумал, что смогу дозвониться поэтому…

– Слушай, – Конон тяжело вздохнул, его буквально затошнило от перспективы нового разговора о Ленином импланте, – я попробовал. Ничего не получилось. Дальше давайте сами, ага?

– Я по другому поводу, – будто даже грустно произнёс голос, – как бы сказать…

Конон терпеть не мог, когда начинали разговор, и не знали, что сказать. Он сжал зубы, но сил злиться уже не было.

– Что сказать? – устало подбодрил он.

– Я заранее прошу прощения, но хотел узнать, не нужна ли вам помощь с вечером памяти?

– С чем? – механически спросил Конон, уже понимая, что из-за шока или своей непомерной грусти даже и не подумал о поминальной службе или чём-то подобном. Все похороны в его жизни были устроены кем-то другим: родителей хоронил дед, деда – его сестра, родителей Лены в недавнюю пандемию – сама Лена…

– С поминками, как это называется, – неловко пояснил Савлатов, и тут же затараторил: – Я знаю, что Елена Тихоновна была атеисткой, да, но, может быть, вы хотели бы как-то её проводить в последний путь…

«Последний путь?» – даже думать об этом было больно. Может, это не Лена была за ним, как за каменной стеной, а наоборот? Что он должен сделать? Вслед за слабостью в нём вскипела злость, как часто бывало:

– Проводил уже! – грубо сказал он и тронул свободной рукой металлический цилиндр с датой смерти.

– Понимаю… – протянул собеседник, – Тогда у меня следующее предложение. Мы… Ну, я и наши общие с Еленой друзья, хотели бы организовать вечер, чтобы почтить память о ней так, как она заслуживает…

«Почтить память…» Конон был настолько поглощён собственным горем, что совсем не подумал о том, что Лена была не просто его любимая маленькая девочка, она была большой профессионал, настоящий учёный… «Учёными бывают собаки, а я – исследовательница!» – тут же с шутливым укором произнесла Лена в его голове.

– Да, конечно… – пробормотал Конон, – что от меня нужно?

Он вдруг со страхом понял, что дома ему делать совершенно нечего, только сходить с ума и пить, и ухватился за идею как за спасательный круг.

– У Елены Тихоновны же есть сестра в Москве? – спросил Джафарович, – Может быть, какие-то ещё другие родственники, я не знаю… Вы сможете с ними связаться?

– Я свяжусь. Когда вы планируете этот вечер?

– Ну… – на секунду Савлатов задумался, – обычно это проводят на третий день. Получается, послезавтра?

«Послезавтра» звучало страшновато: чёрт его знает, чем он забьёт оставшиеся два дня, но традиция есть традиция.

– Послезавтра у нас будет двадцатое…

– Двадцать первое.

– Да, точно! Не спал… Так, хорошо. Тогда давай я подъеду, обсудим, где, как…

– Нет-нет, мы всё сделаем, не беспокойтесь. Я уже… взял на себя смелость, извините, забронировал зал на Галерной, так что всё под контролем.

– Но…

– Я представляю, что вы чувствуете, Конон Павлович, прекрасно представляю… Поэтому прошу вас, не утруждайтесь, отдыхайте. Поспите, в конце концов, приведите мысли в порядок…

«Да что бы ты понимал, щегол!» – с горечью подумал Конон, но сил бороться ещё и с этим у него не было. Он посмотрел на Ленин стол. Рядом с ноутбуком стояла их «живая фотография» со свадьбы. Молодой Конон с дурацкой причёской кружит на руках миниатюрную блондинку в искрящемся белом свадебном платье.

– Ладно, понял.

– И дайте мне ваш телефон! – спохватился Джафарович.

– Напишу тебе смс на этот номер, добро?

– Добро! – почему-то Конону показалось, что собеседник улыбнулся, – Так свяжитесь со своячницей?

– С кем?

– Ну с сестрой Елены Тихоновны.

– А, ну да. Значит, двадцать первого…

– В три часа дня. Галерная, пятнадцать.

– Понял.

Конон повесил трубку и невидящими глазами уставился на экран телефона. В бытность свою следователем он первым же делом осмотрел телефон, стол и компьютер жертвы, но сейчас… Какой-то иррациональный страх не давал ему этого сделать. Чего он боялся? Потревожить ещё живую память о жене? Упустить казавшуюся единственной ниточку к ответу на мучивший его вопрос? А может быть, наоборот, столкнуться с неправильным ответом?.. Наверное, он просто устал.

Глаза снова щипало. Может, всё дело было в том, что он не спал уже сутки? Раньше он мог и двое суток не спать без видимых ощущений, а теперь… Стареет. И состариться ему суждено одному, как ни фантазировала вместе с ним Лена… Он потёр кулаками веки, откинулся на пахнущую её шампунем подушку и закрыл глаза.

* * *

Проспал он до вечера, и кажется, все эти часы во сне он падал и падал в бесконечно глубокий тёмный колодец, то и дело ударяясь о его прогнившие бревенчатые стены, с каждым ударом вдыхая запах сырости и мёрзлой земли. Проснувшись разбитым и в поту, Конон на долю секунды ухватился за надежду на то, что всё вчерашнее – сон, и позвал Лену пересохшим горлом.

В пустой квартире этот зов прозвучал совсем тоскливо и безнадежно. Лены не было, она умерла. Поняв по изменению пульса и голосу, что хозяин проснулся, квартира плавно подняла мощность подсветки, и Конон окончательно вынырнул из сумеречного сна. Рядом с ним лежал матовый цилиндр – символ урны без праха, горькое подтверждение реальности произошедшего.

С усилием поднявшись, он заставил себя дойти до ванной и залезть в душ. В шуме максимального напора воды он пытался утопить невыносимую тишину, не подозревая даже, что тишина эта находится внутри, а не снаружи.

Допив вчерашний кофе, он заварил крепкого чая и выругался: даже чабрец напоминал ему о жене. Послезавтра вечер памяти, там станет легче, там он поговорит с головастыми коллегами жены, если надо, вытряхнет из них всю правду о том, почему такое вообще могло произойти. Уж они-то должны в этом понимать!

Только бы не сорваться, продержаться эти полтора дня. Конон бросил взгляд на цифровые часы. 22:10. Можно было попробовать заснуть, но сна, несмотря на разбитость, не было. Он щёлкнул на значок восклицательного знака на мониторе часов и, слегка завибрировав, они выдали системное сообщение. «Обновление иммунной системы 6.0423 загружено и успешно установлено. Будьте здоровы!» – высветилось на экране часов. Он рефлекторно потёр позвонок. Вшитый под кожу имплант никогда не ощущался физически, но от самой мысли о нём в такие моменты по спине пробегал неприятный холодок.

Конона всегда раздражала эта вибрация часов, и каждый раз он собирался найти-таки настройки, где её можно отключить, но всё забывал. Теперь же он, раскрасневшись, принялся за это давно отложенное дело с утроенной силой. Копаясь в настройках, он вдруг забрёл в такие дебри, что перестал что-то вообще понимать. «Управление чипом ИИм» – гласила одна из надписей. Конон бахнул толстым пальцем по кнопке, сердце ёкнуло, как у сыщика, напавшего на след. «Функция недоступна. Обратитесь в сервисный центр Центра биологической информации…» далее следовал номер телефона, и как только Конон мазнул по нему пальцем, часы предложили набрать номер.

– Здравствуйте! Вас приветствует Центр биологической информации. Произнесите ваш вопрос или скажите «Оператор» для связи с оператором.

– Оператор! – бросил Конон и переключил динамик на квартиру. Заиграла невзрачная музыка и, когда Конон начал клевать носом, вдруг бодрый женский голос ответил:

– Спасибо за ожидание. Меня зовут Зарина, чем я могу вам помочь?

– Да, Зарина… Вопрос такой. Мне тут э-э… мой браслет пишет, что функция недоступна, я поэтому и звоню…

– О какой функции вы говорите?

– Функция доступа к управлению чипом.

– Всё правильно, – ласково сказал голос, – эта функция доступна только для разработчиков в нашем центре. Она не для пользователей.

– Зачем тогда кнопка?

– На случай если возникнут проблемы с вашим ретранслирующим устройством, с браслетом, – всё также ласково, будто разговаривая с ребёнком, сказала девушка, – тогда вы можете обратиться к нам в любой день, и мы настроим его заново. У вас есть проблемы с Bluetooth-синхронизацией?

– С этим проблем нет… Но есть вот какая проблема, – стараясь скрыть раздражение, сказал Конон, – я хотел бы отключить свой чип…

– Отключить? – в голосе девушки слышалось непонимание.

– Ага, это ведь можно сделать?

– Но это небезопасно…

– Это охрененно опасно, я знаю. Ну и что? – он старался говорить расслабленно, но пальцы сами сжались в кулак, – чип моей жены вот кто-то взломал и отключил, представляете? Если у вас всё так обстоит с безопасностью, я бы хотел сам иметь доступ к своему чипу!

– Ну… – девушка явно растерялась, – функции отключения чипа нет даже в закрытых для пользователя опциях. И наша система защиты чипов не имеет уязвимостей…

– Система защиты? – рявкнул Конон и даже выдавил из себя хриплый смешок, – то есть никакие хакеры, скажем там, из «Свободного гена», не имеют к ним доступа, да?

– Конон Павлович… – попыталась вставить девушка, но его уже понесло.

– А моя жена погибла из-за чего? Бракованного импланта? Или от вируса, который этот имплант должен был победить? Какого хера у вас там творится!?

– Конон Павлович, – Зарина говорила строго и холодно, – Мне очень жаль вашу супругу, примите мои соболезнования… В настоящее время мы проводим расследование этого инцидента…

Ярость схлынула, и Конон горько усмехнулся. Знакомая фраза. Сколько раз он сам, работая в органах, произносил её и писал в ответ на обращения? Каждый раз, когда нечего было сказать…

– Вас понял! Так что, можете ли вы отключить мой имплант или как? Задолбали эти обновления все, знаете…

– Боюсь, что нет. Чип является основой вашего иммунитета, и ежедневные обновления критически важны для вашего здоровья и жизни…

– И вытащить… физически его тоже нельзя?

– Только в случае нарушения работы чипа и через хирургическое вмешательство в лицензированном медучреждении. Так что нет, нельзя. Эта процедура запрещена Федеральным законом номер…

– Знаю, знаю я ваши эти законы, все эти «ношение чипа является обязанностью и ответственностью граждан». Значит, никак? Может, мне жить надоело!

– Мне жаль, но я не могу помочь вам. Центр биологической информации следит за тем, чтобы чипы работали, – она выделила последнее слово, – и отключение устройства мы не производим… мы даже технически не может отключать чипы. Могу я чем-то ещё вам помочь?

– Ну да, и не отслеживаете наши перемещения, – пробурчал Конон себе под нос. Зарина молчала. Конон внезапно понял, что даже не слышит дыхания собеседницы.

– Конон Павлович, я могу переключить вас на сервис психологической поддержки. Пожалуйста, скажите «Психолог», чтобы я могла…

Голос Зарины был абсолютно ровным, и Конон с досадой вспомнил, что точно так же говорили первые голосовые боты в его детстве. От мысли, что он двадцать минут спорил с железом, к лицу прилила кровь, в висках застучало.

– Да иди ты на хер со своей психологической службой! – не выдержал Конон и с треском сорвав с руки браслет, швырнул часы в другой конец комнаты, но связь не прервалась.

– Благодарю вас за обращение! Хорошего вечера! – проговорила Зарина.

Умный дом мелодичным сигналом оповестил о завершении разговора. Конон откинулся назад и уставился в потолок, представляя как где-то на Чёрной речке, в глубинах ЦБИ робот Зарина вносит в таблицу «Конон Тихомиров» новую пометку. «Нестабилен»? «Антипрививочник»?

Чёрт с ними! Конон тряхнул головой и поднялся, чтобы отыскать часы. Завтра утром он позвонит Катерине, и так целый день профукал, считай, скрыл информацию о сестре. Сейчас-то уже поздно…

Но отложить разговор не получилось. Телефон зазвонил: Ленина сестра.

– Алло, Кать, привет.

– Кон, что случилось? Как… – голос Катерины был непривычно глухим, словно бы и не её.

– Кать, слушай… Лена умерла. Вот.

– О, Господи! – Катерина ахнула, и у Конона закололо где-то в груди, – Я прочитала в новостях только что… думала, фейк…

– Нет, Кать, Лены больше нет. – Он с трудом выдавливал из себя слова, в горле стоял ком.

– Боже мой, боже мой! – Катя заплакала, Конон словно видел её, маленькую брюнетку, сидящую на скромной кухоньке, где они когда-то пили чай вместе с Леной и её родителями…

– Кать, держись! – нерешительно произнёс он, – Виктор с тобой? Катя?

Рыдания в трубке ушли на второй план, и Конон услышал голос Виктора – Катиного мужа.

– Алло, привет, Кон. Прости, Катерина совсем расклеилась…

– Немудрено. Я и сам бы… не умею только.

– Понимаю, понимаю. Сочувствую тебе, ты держись, мы с тобой… Катюшка, малышка моя, иди сюда… – последнее было сказано в сторону, и сердце Конона сжалось, когда он представил, как Витя на том конце провода нежно обнимает свою жену. Маленькую, в слезах, живую.

– Кон, какая помощь нужна? Ты говори, мы всё сделаем. Похороны там… сейчас билеты возьмем, приедем, поддержим…

– Да какие похороны… – горестно ответил Конон, – от вируса Ленка моя умерла. Так что… без похорон.

Виктор выругался.

– Вить, послезавтра, двадцать первого, в три часа у нас тут, на улице Галерной… ну я напишу! Короче, будет вечер, поминальный. Вы приезжайте, билеты я вам куплю. – нервы Конона снова начали сдавать, он не мог больше слышать рыдания в трубке, – Приедете?

– Будем, Кон!

– Ну всё, давай тогда. Держитесь!

Не дожидаясь ответа, он положил трубку и откинул телефон на подушки. Камень с души, по крайней мере один. И теперь у него появилось занятие на ближайшие часы, а значит, можно было отвлечься от мыслей, и хоть что-то делать. Это было привычнее.

* * *

Следующий день Конон старался ни на минуту не оставаться в тишине со своими мыслями. Он заказывал билеты Кате с семьёй, бронировал им гостиницу, хватался то за одно, то за другое. Но даже привычные для него дела не клеились. Стоило ему взяться перебирать вещи – воспоминания хлестали его наотмашь, и он бросался заказывать продукты. И конечно, тут же рекомендательная система магазина услужливо предлагала ему её любимый чай, пряники с цукатами, безлактозное молоко…

Как бы то ни было, но что-то он делал весь день. В какой-то момент Конон поймал себя на том, что он неосознанно старается обходить стороной и даже не смотреть на Ленин рабочий стол.

«Что за ерунда такая?» – возмутился он сам себе и, помешкав секунду-другую, решительно уселся на кресло, стоящее перед рабочим местом жены.

– Ну-с… – протянул он на выдохе и осмотрел всю оклеенную стикерами поверхность. «Нужно просто всё собрать и убрать подальше, – решил он, – по крайней мере до того времени, пока я не смогу вспоминать её без страха разреветься, как пятилетка».

Схватился пальцами за один из стикеров и легко оторвал его от стола. «14.04. – ЦБИ!!!» – гласила надпись размашистым почерком Лены.

– Так, стоп, – Конон нахмурился и замер, пытаясь уловить внезапно замаячившую в голове мысль. Он вдруг вспомнил безопасника Белозерцева и его слова про обыск. Что они думают здесь найти? Какие-то следы вмешательства извне? Хакерской атаки? Взлома?

Оглушённый потерей, Конон вдруг ощутил под ногами твёрдую почву – будто в его тело встроили стальной каркас, не дающий развалиться. Это было знакомое чувство: сыщик, учуявший след.

Он приклеил стикер на место, и окинул стол уже новым взглядом – с цепкой оптикой бывшего следака. На первый взгляд стикеры как стикеры – просто разноцветные бумажки с мелкими заметками-напоминаниями, наклеенные на стол. Всё так же, как и всегда. Ничего необычного. Как, впрочем, и понятного: половину записей Конон мог зачитать до дыр, но всё равно ничего не понять. Понимала и могла объяснить ему все эти «нуклео-хренуклео» только Лена…

Конон снова вернулся во вчерашнюю ночь. Лена понимала чип и всю систему лучше кого бы то ни было, и в голове мужчины вертелась навязчивая и горькая мысль:

– Как же ты так оплошала, девочка моя? Как ты, такая умница, могла не понять, что происходит? – спросил он вслух, обращаясь к их живой фотографии. Лена на ней по-прежнему хохотала, запрокидывая голову, и Конон тоже улыбнулся, стараясь не замечать подкативший к горлу ком.

– И на старуху бывает проруха, да? Или ты что-то знала, малышка? Знала, но не успела сказать?

Горестно покачав головой, Конон коснулся Лениного ноутбука. Провёл рукой по выдвижным ящикам стола. Заглянул в первый – он был сломан, и мужчину обожгло досадой: вспомнилось, что ящик сошёл с полозьев уже давно, а он совсем забыл его починить. А вспоминал только не вовремя, и Лена махала рукой: «Да забей, в другой раз! Там только наши воспоминания. Починишь, когда захочешь поностальгировать!»

Конон посмотрел в окно, за которым на лазоревом фоне неба беспрестанно колыхались ярко-белые цветочки. «Черёмуха? – подумал он, и, пожав плечами, вновь обратил взгляд на стол, – Или начать с телефона?»

Он взял телефон жены, крохотный в его квадратной ладони. Конон никогда не лез в её дела, даже когда пыхтел от ревности к её успешным «яйцеголовым» коллегам. Он знал, что жена его любит и что всё, что доступно его понимаю, она не стала бы скрывать от него.

«Но и грузить бы не стала!» – пробормотал он, вновь вспоминая ссору полугодовой давности, когда их взгляды на применение чипа в розыске так кардинально разошлись.

«Ладно, – решил он, – нужно поискать следы. „Свободного Гены“ или ещё чего-нибудь…»

Разблокировав телефон, он на миг испугался того, что его содержимое будет стёрто, но всё вроде бы было на месте. Он начал с мессенджеров, потому что их просмотр казался ему самым неприятным: чтение переписок жены вызывало в нём смутное чувство собственного предательства. Он просмотрел беседы и групповые чаты – в основном рабочие, с ним, с сестрой – за последние несколько недель, но ничто не привлекло внимания его сыскного чутья. Обычные, порой непонятные из-за профессионального жаргона, переписки.

«Секретные чаты не оставляют следов!» – тут же, омрачая его облегчение проговорил тоненький голосок разума в голове.

Конон отложил телефон и прильнул к монитору ноутбука. Он уже заранее знал, что и там не найдёт ничего существенного. К тому же сил на качественный поиск уже не осталось. Он пробежался по последним документам, темам почтовых писем и адресатам… ничего интересного. Только тупая ноющая боль в груди от новых неуловимых воспоминаний, рожденных её фразами и старомодными «рукописными» смайлами. Или в файлах ничего не было, или кто-то позаботился о том, чтобы следов не осталось.

Конон вздохнул и поднялся. Ему стало жарко, и он настежь открыл окно. Весенний воздух прохладным ароматным потоком хлынул в комнату, и к горлу снова подкатил ком. Он вновь взглянул на стол и перекосившийся ящик.

«Соскучишься по мне, – говорила Лена, – а тут, в этом ящичке найдёшь все наши милые штучки!»

Конон вооружился отвёрткой и склонился над ящиком. Сломались полозья, погнулись. Стол был хороший, а вот фурнитура дешёвая. «Как всегда, экономят на мелочах», – досадливо подумал он и, отложив отвёртку, приподнял ящичек и потянул. Он не поддавался. Дёрнул посильнее, тот чуть сдвинулся и высунулся из стола на треть. Конон вздохнул и, чтобы освободить место для маневра, вытянул один за другим остальные ящики. И в тот момент, когда он, сгорбившись, втиснулся в освободившееся пространство, зазвонил телефон.

– Снять трубку! – прокряхтел он умному дому, и после мелодичного звукового сигнала, услышал голос Катерины.

– Конон, привет! Мы в самолёте…

– Ах, да, Катюша, привет… – он с трудом выбрался из-под стола и разогнулся, с досадой вспомнив, что обещал встретить их в аэропорту, – хорошо! Во сколько вы прилетаете?

– В семь пятнадцать! Кон, тебе, наверное, сейчас не до того…

– Что?

– Я хочу сказать, что мы, наверное, такси возьмём, чтобы ты не напрягался…

«Напрягался!» Да он в напряге, которому вовсе не видно конца.

– Нет, вы чего! – остановил он её, – мне не в напряг, я встречу… Мне самому это нужно, – признался он неожиданно для самого себя.

– Понимаю. Хорошо, тогда до встречи!

– Хорошего полёта, ага!

Катерина повесила трубку. Конон стоял посреди комнаты, ветер из окна разносил по дому ароматы весны, у его ног лежали полупустые ящики, и только один – «ящик воспоминаний» – упрямо торчал из осиротевшего стола. Чутьё сыщика настойчиво влекло Конона к нему, а ещё не пережитое вдовство говорило «успеется!» На сердце вдруг стало пусто и легко, словно он снова стал обычным человеком, делающим свои обычные дела. Сейчас он поедет в «Пулково», встретит и отвезёт Катерину с Витей в гостиницу, поужинают, выпьют, потом он кое-как доедет домой, ляжет спать, а завтра – последний день, точка. Завтра всё кончится, и он станет просто Кононом и будет жить дальше. Как-то.

Конон набросил пиджак, хлопнул по карману с документами, вышел в прихожую и, оглянувшись, погрозил пальцем ящику:

– Никуда не уходи! Мы с тобой ещё не закончили!

Глава третья

«Конон, доброе утро!» – прозвучал Ленин голос. Он зажмурился и улыбнулся во сне, лучи весеннего солнца ласково пригревали его лицо. Привычно протянув руку, чтобы обнять жену и притянуть её к себе, Конон коснулся лишь холодной поверхности нетронутой подушки. Проснулся окончательно и рывком сел на кровати. Зря он так сделал, голова предательски затрещала, и желудок угрожающе качнулся вверх.

Пить вчера было очень херовой идеей. Но как было не выпить? Потерев кулаками виски, Конон припомнил, как плакал вчера вместе с Катериной, тоже изрядно выпившей, и как доверил непьющему Виктору довезти его домой и уложить в кровать. Он почмокал пересохшими губами и откашлялся.

– Доброе утро! – ответил он в пустоту квартиры. Нужно будет сменить голос, слышать, как квартира разговаривает голосом жены, было тяжело.

«Вот решишь привести какую-нибудь тёлочку, пока я в командировке, посмотрим, как наша квартира её встретит моим голосом», – шутила в прошлой жизни Лена, настраивая голосового помощника. Конон поскрёб щетину, и с досадой подумал о том, что он даже не знает, как это всё перенастраивать.

– Так ладно! – рявкнул он сам на себя, – Дом, сколько времени?

– Время одиннадцать часов две минуты! – в холодных механических интонациях квартиры больше не слышался её голос. «Робот и есть робот! Только сквозь сон я мог спутать его с настоящей живой Леной…» – мужчина на секунду задумался, глядя в бесконечную синеву неба за окном, и, хлопнув себя по бокам, отправился в душ.

Несмотря на то, что двигателем этой семьи была Лена, Конон даже не подозревал весь масштаб того, насколько он окажется дезорганизован без неё. Теперь же «куча времени» до выхода из дома таяла на глазах, а он насилу успевал собраться. Даже мысли разбредались в разные стороны, и Конон по большей части тщетно пытался собрать их. Очухавшись в душе и заставив себя проглотить приготовленную умным домом яичницу, он сделал несколько звонков: удостоверился, что Катя и Виктор в порядке, и он не упустил ничего важного из их вчерашней встречи; и дозвонился-таки до Савлатова, который подтвердил, что всё готово и помощь в организации с его, Конона, стороны, не нужна.

Без четверти три, в подаренном Леной вельветовом пиджаке и чёрной водолазке, Конон был уже на месте. Просторный внутренний двор гостиницы, банкетный зал которой арендовали коллеги Савлатова, показался ему смутно знакомым. «Уж не здесь ли останавливалась Лена, когда впервые приезжала в Питер?» – попробовал припомнить он, оглядываясь. Над головой хохотали чайки, группа туристов стояла в арке, видимо, ожидая такси, и, казалось, ничто не говорило о том, что именно здесь вот-вот состоится скорбное мероприятие. «Вечер Памяти Е. Т. Тихомировой (2016-2056)» – попалась на глаза голограмма на затемнённом стекле двери. Конон вздохнул и направился туда. Да, это был тот самый двор и та самая гостиница. Он узнал эти стеклянные окна и двери зала, куда Лена провела его далёким утром, чтобы «позавтракать на халяву». Конон улыбнулся и снова запрокинул голову. Почему-то это голубое и невероятно чистое солнечное небо притягивало и зачаровывало его сегодня…

– Конон! – услышал он голос и обернулся.

В «курилке», которая не изменилась за последние двадцать с лишним лет, стоял и курил тонкую сигарету Савлатов. Не спеша, как бы нехотя, Конон обернулся и направился в его сторону.

– Добрый день, Сергей! – сказал он, протянув руку.