Мой вызов. Осколки нас

Глава 1. Я иду за тобой

Давид

Лязг металлической задвижки, и железные ворота седьмой исправительной колонии распахиваются, выпуская меня на долгожданную свободу. Но не так сладок чистый воздух, как привкус предстоящей расправы над предательницей.

– Вы считаете подсудимого виновным?

– Да, Грозный Давид Тимурович напал на Матвея просто потому, что он неадекватен. При нашем знакомстве он мне тоже угрожал, накачал наркотиками, вывихнул мне руку и несколько недель преследовал.

А ведь сука в любви клялась и замуж за меня собиралась. Мотнув головой, отгоняю воспоминания и вижу в нескольких метрах припаркованный чёрный внедорожник, прислонившись к нему, мой друг Макс выпускает клубы сигаретного дыма. Стоит ему меня заметить, как он сдвигается с места, идёт мне навстречу и заключает в братские объятия.

– Добро пожаловать на волю, брат, – проговаривает, похлопав по спине.

– Спасибо, – отвечаю и, бросив небольшую сумку на землю, забираю у него сигарету.

Глубоко затягиваюсь никотином, чувствуя, как лёгкие наполняются ядовитым дымом, смешиваясь с противным осадком тюремного запаха. Друг не торопит, позволяя стоять и ощущать вкус свободы, но меня отвлекает звук подъезжающей машины класса люкс. Автомобиль тормозит рядом с нами, открывается задняя дверь, и оттуда выходит мой отец, одетый с иголочки – чёрный костюм, белая рубашка с расстёгнутым воротником и максимально серьёзное выражение лица.

– Добрый день, – здоровается, протягивая руку.

– Здорово, – киваю, пожав его кисть, но неожиданно он тянет на себя и обнимает впервые за все мои двадцать восемь лет.

Ошалел, но не отталкиваю, за этот год наши с ним отношения вышли на новый уровень. У меня к нему появилось уважение, доверие и даже благодарность за ощутимую помощь в уменьшении моего срока. Если бы не он, отсидел бы все восемь лет, а не двенадцать месяцев, четыре дня и семь часов. И это без учёта СИЗО во время долбаного расследования.

– Я очень рад, что этот день настал, – проговаривает, и я не слышу в его голосе фальши.

– Угу, – мычу и, затянувшись в последний раз сигаретным дымом, бросаю окурок и топчу его ботинком.

– Поедем к нам? Тебя Дамира ждёт, – смотрит на меня вопросительно и с надеждой в глазах.

– Заеду потом, – коротко отвечаю, хоть и соскучился по сестре.

– А сейчас куда? – спрашивает, и чую недовольство в тоне. – К ней? – добавляет, а я только зубами скриплю.

– За ней, – киваю и хватаю сумку. – Я год ждал момента, чтобы свернуть ей шею, – бросаю, предвкушая, как пальцы ощутят пульсирующие вены на тонкой шее суки.

– Сын, я всё понимаю, у самого желание закопать её заживо…

– Не смей! – рычу на него, сжимая кулаки до хруста.

– Я помню, ты сам, но ты только вышел…

– В тюрьму не вернусь, не переживай, убивать тоже не буду, – последнее, что говорю, перед тем как сесть в тачку. – Макс, поехали, – окликаю друга. – До встречи, – кидаю отцу и захлопываю дверь.

Несколько минут едем в тишине, но кожей чувствую, что другу есть, что мне сказать.

– Говори, – обращаюсь к нему, продолжая смотреть в пустоту.

– Я надеялся, ты займёшься делами, – произносит, прокашливаясь.

– Заберу эту дрянь и займусь, – уверяю его твёрдым голосом.

– Что будешь с ней делать? – спрашивает, бросив короткий взгляд на меня.

– Вариантов до хрена, Макс, даже сложно выбрать, – нервно хмыкаю, отвернувшись к боковому окну. – Но платить будет долго, как минимум год, ровно столько, сколько отсидел благодаря ей.

– Беги, Хрустальная! Беги, сука, как можно дальше, и молись, чтобы я тебя не поймал, – всплывают в памяти мои последние брошенные ей слова.

Убежала, но недалеко, хотя её не спас бы и другой край света. Даже если бы сдохла, откопал бы и… ох, что тебя ждёт, тварь. Я для неё был готов на всё, я её, блядь, защищал, за что и сел в тюрягу. Она меня туда упекла, свидетельствовав против в суде. Я жениться на ней хотел, а она выступила за урода, лапающего её тело, собственно, из-за чего он и остался со сломанной челюстью.

– Куда ехать? – возвращает в реальность Макс, когда мы подъезжаем к центру.

– Ко мне, – сухо отвечаю, и друг, кивнув, выруливает на нужную дорогу.

– Когда полетишь? – спрашивает, притормозив на светофоре.

– Сегодня, смою с себя тюремную вонь и сразу в аэропорт, – отвечаю и шею разминаю.

– Сколько тебя ждать? – прямо допрос с пристрастиями.

– Макс, я еду за ней, без вопросов. Приехал – забрал, – раздражённо произношу, желая уже остаться в одиночестве и подумать.

Сам толком не знаю, что буду с ней делать, как уже говорил, вариантов до хуя, но одно знаю точно – легко не отделается.

– Дай мне два дня, и я вернусь в строй, – спокойнее проговариваю. – Сил уйма, горы свернём, город под себя подминать будем, выйдем на новый уровень, – озвучиваю вслух свои планы.

– Неплохо, – довольно хмыкает Макс. – Тогда до встречи, – добавляет, припарковавшись у моего дома.

– Бывай, – бросаю и, пожав ему руку, выбираюсь из тачки.

Встав перед подъездом, поднимаю голову вверх, к окнам своей квартиры. Я велел другу ничего там не трогать, оставить все её вещи на местах, чтобы они напоминали, как сука, клявшаяся мне в любви до гроба, предала. Будет тебе гроб, Хрустальная, я уже иду за тобой.

Моё жильё встречает тишиной и долбаными воспоминаниями. Всё ровно так же, как и в то утро, когда я, поцеловав на прощание будущую жену, пошёл устраивать нашу роспись. Прохожусь по квартире, осматриваю каждый угол, отмечая, что свалила сука без вещей. Все на месте, даже трусы в ящике, к которому я тяну руку, и какого-то хрена хватаю первые попавшиеся, сжав их в кулак до хруста костяшек.

Здесь всё напоминает о ней, куда бы ни шагнул, она стоит, и это бесит. Выводит из себя тем, что я был с ней счастлив, любил её как одержимый, и она любила… пиздела, сука. Когда любят, ножом в спину не херачат. Не предают.

В жопу всё, надо остыть, не пороть горячку, а то расхреначу тут всё, но мне нужна целая квартира. Всё закончится там, где началось.

Выхожу из спальни и спускаюсь на первый этаж, раздевшись, бросаю все вещи в мусорное ведро. Горячая ванна, чтобы отмокнуть, содрать слой кожи с себя, убрать чёртов смрад тюряги. Следом холодный душ, чтобы голову остудить. Неспешные сборы – паспорт, кошелёк, а больше ничего не надо.

Дышу ровно по дороге в аэропорт, заставляю себя быть спокойным во время часового перелёта, приказываю себе не срываться на пути к её новому месту жительства. Остановив арендованную тачку недалеко от ворот элитного московского посёлка, включаю музыку, опускаю окно и дымлю одну за другой.

Москва… недалеко свалила, Хрустальная. Я не следил за ней, не каждый день, чтобы окончательно не свихнуться в тюряге. Мне было важно знать только, где она и не свалит ли куда-нибудь подальше. Но, видимо, не собиралась, меня ждала, потому что особо не скрывается. И пусть официально она нигде не прописана, банковской карточкой не пользуется, ничем не выдаёт своего местоположения, но не прячется.

От Толя, моего друга хакера, с которым мы много лет сотрудничаем и который ни разу не подвёл, знаю, что приехала моя Хрустальная сука на поезде. В тот же день купила билет в Беларусь, но никуда не уехала. Год уже живёт в доме известного в столице врача, тот женат на бабе из Мухосранска, откуда приехала Аля. Толь говорил, что несколько месяцев она всё же скрывалась, а в последнее время светится открыто. Перестала бояться? Зря!

Мой план прост: сижу в тачке и жду. Хрустальная раз в неделю ездит на такси в клинику Миронова. И, вот совпадение, я сижу в машине такси и жду часа расплаты. Замечаю в боковом зеркале подъезжающую тачку и, выйдя на улицу, встаю посередине дороги, преграждая путь.

– Мужик, ты охренел? – орёт усатый водитель, высунув голову в окно.

– В край, – бормочу под нос, кивнув, и подхожу к нему. – Отмена заказа, – проговариваю ему и сую две купюры по пять тысяч.

– Ладно, – пожимает плечами и, вырвав деньги, словно я могу передумать, трогается с места.

Довольный собой возвращаюсь в автомобиль и, дав по газам, проезжаю пятьсот метров и сообщаю охране, кто я и зачем здесь.

– Проезжайте, – бросает мужик в светло-голубой рубашке, и шлагбаум поднимается, открывая мне путь.

Паркуюсь у нужного дома так, чтобы Хрустальная не сразу просекла, кто за рулём, и нервно барабаню пальцами. Мог бы, конечно, приехать с армией и силой вытащить из дома, но нахрен мне эта шумиха сдалась сейчас, если можно всё тихо сделать, с эффектом неожиданности.

– Добрый день! – раздаётся, когда открывается дверь.

В нос проникает родной запах, и вместе с её голосом это как выстрел в лоб. Приходится сжимать руль до скрипа кожи под пальцами. Напоминать себе, что она предала, засунуть в жопу свои чёртовы чувства, которые никуда не делись при всей моей ненависти к ней, и везти её в ад. Жму педаль газа, и тачка с визгом шин стартует, в считанные минуты покидая территорию посёлка.

– Простите, можно поаккуратнее, – возмущается сука на заднем сидении.

Хуй ей, а не аккуратность. Не сбавляю скорость, пока не оказываемся подальше от посёлка. Торможу на обочине, у леса, сквозь который проходит дорога, блокирую дверь и поворачиваюсь к дряни, упекшей меня в тюрягу.

– Ну привет, Хрустальная, – скалюсь в улыбке.

Вмиг с её лица схлынула вся кровь, большие глаза стали ещё больше, пальцы заметно начали дрожать, ну пиздец как вкусно. Год вспоминал вкус её эмоций, но её страх особенно сладок.

– Соскучилась? – задаю вопрос, наслаждаясь её полумёртвым лицом.

Не отвечает, ручку двери дёргает, свинтить хочет, а хрен ей.

– Закрыто? – наигранно удивляюсь. – Какая досада, – цокнув языком, качаю головой.

Осматриваю её с головы до ног, отмечая, что прибавила веса, но это не портит её идеальное тело. Грудь стала больше, бёдра шире, собранные в хвост волосы длиннее. Одета скромно – узкие брюки, футболка в обтяжку, кеды, ноль косметики. Святая невинность. Красивая маска, но мне ли не знать, что эта сука с ангельским лицом может предать в любой момент.

– Давид, – моё имя с её губ как удар под дых, а перед глазами жёсткие флешбэки.

– Ты вот здесь, Хрустальная, – беру её руку в свою и прижимаю ладонь к груди, туда, где сердце бьётся о рёбра.

– Если это твои шуточки, то не смешно, – дрожащим голосом произносит, а на глазах появляется прозрачная пелена.

– Никаких шуток, девочка, – наклоняюсь к ней, чувствуя её судорожное дыхание. – Ты как вызов. Мой личный вызов, я его принял и проиграл бой. Оно твоё, – на последних словах прижимаю сильнее её раскрытую ладонь к сердцу.

Тогда я впервые в своей жизни признался в любви. Как мог, блядь, но сделал это. И потом поступками показывал, что мои слова не пиздёж. Каждый, сука, день доказывал, что люблю, защищал от всего мира и на руках носил.

– Обещай, что не предашь меня.

– Я никого не любил, кроме матери и сестры, но ты стала моим миром, Хрустальная девочка. Мне проще сдохнуть, чем сделать тебе больно. Уяснила?

– Я тебя тоже люблю, – перекрывает кислород ответным признанием.

– Повтори, – хрипло прошу в ответ.

– Я люблю тебя, Давид.

Оказалось, что она как раз пиздит. Врала в глаза столько времени, а главный вопрос: нахрена? Мстила? Да, наше знакомство было неудачным, я вёл себя как последний мудак, собственно, кем и являюсь. Но я исправил свои грехи, по отношению к ней я был сущим ангелом. Я не предал, как и обещал, а вот она…

– Запомни, сука, – выныриваю из мыслей, прожигая её убийственным взглядом. – Никогда не называй меня по имени! Поняла? – молчит, в сидение вжимается, глаза на мокром месте, вот-вот заплачет, да только меня это не берёт больше. – Поняла? – рявкаю на весь салон.

– Д-да, – бормочет в ответ, и я возвращаюсь к рулю, давая себе несколько секунд, чтобы дыхание выровнять.

– Мы едем домой, Хрустальная, – бросаю и завожу двигатель.

– Нет! – резко выкрикивает.

Медленно поворачиваю голову к ней, смеряю презрительным взглядом.

– Я не спрашивал, – хмыкаю, мысленно себя успокаивая.

Пиздец, как руки тянутся к её шее, с силой сжать и наблюдать за её болью.

– Давид…

– Рот закрой! – прерываю её. – Что я говорил минуту назад, блядь, – ору, заставляя её вздрогнуть.

– Прости, – шепчет и вытирает слёзы с бледных щёк. – Я поеду, куда скажешь, только позволь заехать домой. Мне нужно… попрощаться. Пожалуйста, – и эта сука смотрит на меня этими серо-голубыми глазами полными мольбы.

Сука! Сука! Сука!

Не смотри на меня так, дрянь!

– Обойдёшься, – бросаю и медленно трогаюсь с места.

– Паспорт! Мне нужно взять паспорт, – выкрикивает, подавшись вперёд.

Твою мать, блять!

– Пожалуйста, – контрольный.

– Пять минут, – бросаю, разворачиваю тачку и еду обратно в посёлок.

Глава 2 Он не заслуживает правды

Аля

Я знала, ждала что он приедет, даже приблизительно посчитала, в какой день, и морально готовилась к этой встрече, но недостаточно. А может это просто невозможно – подготовиться к неизвестному. Одно могла сказать с уверенностью – тёплых объятий не будет. Виновата перед ним, не отрицаю, но я не могла по-другому, и мне просто нужно об этом рассказать. Если поверит.

– Шевелись, – толкает меня к паспортному контролю.

Он так мчал по дороге в аэропорт, что я молила всех богов, чтобы мы доехали живыми и невредимыми. Боялась завести разговор в пути, не хотела отвлекать, чтобы не врезаться в дерево или, не дай господь, в другую машину. Мне категорически нельзя умереть, я просто не могу себе такое позволить.

– Давай поговорим, – прошу дрожащим голосом.

Я могла, конечно, сделать это там посреди лесополосы, но мне было страшно. Не готова открыть ему все карты, потому что не могу знать, что у него в голове и как он среагирует.

– Знаешь, как поступали с предателями в девяностых, – спрашивает отец Давида, прижав меня к стене в здании суда. – Лес, лопата, могила, – я знала, что он далеко не законопослушный гражданин, но чтобы угрожать девчонке, годившейся ему в дочери, в месте, где куча представителей власти, – просто сцена из какого-нибудь фильма. – За сына заживо закопаю, чтобы умирала медленно и в муках.

Мне очень хотелось крикнуть, что поздно он на защиту сына встал. Спросить хотела, где он был, когда пятнадцатилетний ребёнок жил в картонном доме под мостом. Напомнить, что его чадо выросло давно и, мало того, не нуждается ни в защите, ни тем более в деньгах своего родителя, которому он вообще не сдался. Но легко быть отцом, когда твоему мальчику уже двадцать семь лет, никаких бессонных ночей, подгузников и непонимания, что с этим всем делать.

Вот стоило ему не выкидывать маму Давида, не совать ей деньги на аборт и не отказываться от своего ребёнка, а через семнадцать лет одуматься. И то, если бы Давид не попал в полицию тогда, Тимур Айдарович, может, и не узнал бы никогда о его существовании.

Я в тот день и так была на грани обморока от напряжения и пережитого. Сначала Давид кричал, чтобы я бежала от него как можно дальше, едва ему приговор вынесли, потом отец его угрожал, и если с Давидом у меня были шансы поговорить, то Тимур Айдарович вряд ли стал бы церемониться со мной. У меня не было выхода, кроме как сбежать хотя бы из города, и слава богу, что приехала туда, где меня могли защитить от таких людей, как чета Грозных.

– Наговорилась уже, на год хватило, – отвечает Давид и, впившись в мой локоть до будущих синяков, тянет к трапу.

– Ты должен меня выслушать, я…

– Ты сейчас сядешь на указанное место и рта не откроешь, пока я не скажу его открыть, чтобы хуй мой сосать, – проговаривает со злобой и достаточно громко, привлекая внимание людей вокруг.

– Зачем ты так? – едва не всхлипываю, краснея как спелый помидор от стыда перед незнакомцами.

– А что ты ожидала, Хрустальная? Что выйду из тюрьмы, поженимся и будем жить долго и счастливо? – издевательским тоном спрашивает. – Хрен тебе, а не счастье, ты всё просрала, когда упекла меня за решётку.

– Я не могла…

– Еблишко закрой, иначе сосать будешь при всём самолёте, – рычит мне в лицо, и я замолкаю, потому что знаю, он может выкинуть такое.

Весь полёт Давид спал, а я места себе не находила, думала, как поступить. Вариантов у меня не много – либо открыть всю правду, либо нет. Первый – самый верный, но я уже успела понять, что он не настроен на мир, а это может выйти мне боком. И всё, что мне остаётся – ждать и пробовать медленно до него достучаться. Когда пилот объявляет о посадке, я точно знаю, что временно буду придерживаться второго варианта. И только когда аккуратно подготовлю почву, уверюсь, что Давид готов принять правду, и у него осталось меньше ненависти ко мне, тогда всё и скажу.

Рисковать я не могу, уже не могу. Мне больше не наплевать, что со мной будет. Виновата, не отрицаю, но у меня есть причины, почему я так поступила, и он обязан меня понять. Я ведь люблю его, и он любит, просто спрятал свои чувства за плотной ширмой из ненависти и желания мстить.

– Глухая? На выход, – толкает меня в бок, вырывая из мыслей.

Выходим из самолёта, проходим контроль и на парковке аэропорта садимся в знакомую машину. Тот самый звериный Додж, на котором полтора года назад он приехал к моему общежитию и похитил меня прямо среди белого дня.

Я столько от него натерпелась, но всё простила, узнала его лучшие стороны, полюбила и простила, значит, и он должен. Правда я не ожидала, что он будет вести себя как полный мудак. Подозревала, что мирной встречи у нас не получится, но думала, что обойдёмся разговором, он выслушает, поймёт мотивы моего поступка, будет злиться, но поймёт. А он… даже в самом начале нашего знакомства вёл себя гуманнее, наверное.

Бросаю взгляд на него: волосы, как всегда, взъерошены, придавая ему какого-то хулиганского шарма, футболка плотно облегает ставшее шире в плечах тело, словно весь год в тюрьме он только и делал, что качался. Поза расслабленная, машину ведёт одной рукой, вторую высунул в открытое окно, лицо спокойное, взгляд только холодный, как лёд в Антарктиде.

Но всё такой же притягательно красивый…

– Соскучилась? – вопрос неожиданный, я даже вздрагиваю, пойманная с поличным.

Отворачиваюсь к боковому окну, предпочитая отмолчаться. Соскучилась. Безумно скучала и плакала чуть ли не каждый вечер. Лишь в последние месяцы немного в себя пришла, нет, плакала я так же, но уже немного по другому поводу. Я очень боялась первое время, что его отец приедет за мной и воплотит в жизнь свою угрозу. Ночами даже снилось, как я в лесу копаю сама себе могилу, потом просыпалась в холодном поту. Если угрозы Давида не пугали так сильно, потому что верила, что смогу до него достучаться, то Тимуру Айдаровичу было бы плевать на мои оправдания. Он, конечно, выслушал бы меня, но потом всё равно прикончил.

– Предателей нужно уничтожать сразу, – всплывают в памяти его последние слова. – Предал раз, предаст и второй, – потом к нам подошёл адвокат Давида, и я, воспользовавшись заминкой, трусливо сбежала.

Удивительно, что он так и не объявился, я вздрагивала при виде чёрных иномарок, при любом постороннем шорохе, и, уверена, он бы нашёл меня в два счёта, я не особо и скрывалась. Но ничего не случалось, всё было тихо и мирно, и это пугало ещё больше. С одной стороны, хотелось, чтобы Грозный-старший приехал и избавил меня от страшного ожидания расправы, но, с другой, я не могла позволить себе такую роскошь.

– Дом, милый дом, – хмыкает Давид, когда машина подъезжает к многоэтажке, где я была безумно счастлива.

Дальше всё по знакомому маршруту: подземная парковка, лифт, холл тринадцатого этажа и, наконец, знакомый запах дома. Да, я была здесь дома, может, потому что здесь началась наша история, в этих стенах мы признавались друг другу в любви, это место, где я сбросила свои страхи и отдалась ему целиком и полностью.

– Раздевайся, – возвращает в реальность грубый приказной тон.

Выпучив глаза, смотрю на Давида и ощущаю, как пальцы рук начинают мелко подрагивать.

– З-зачем? – спрашиваю севшим голосом.

– Хрустальная, ты стала тупее за этот год? – шаг за шагом и вот уже нависает надо мной как скала. – Я год трахал свою руку, но, когда у меня есть своя личная шлюха, не собираюсь больше спускать в кулак, – едва заканчивает, как, схватившись за ворот моей футболки, с треском разрывает её пополам под мой испуганный всхлип. – Что за дерьмо, вкус потеряла? – морщится, взглянув на мой бюстгальтер.

– Давид не надо, – прошу, пытаясь прикрыться.

– Руки! – рявкает, заставляя вздрагивать и жмуриться.

Медленно опускаю конечности вдоль тела, сглатывая ком в горле и всеми силами пытаясь сдерживать слёзы.

– Хорошо жилось тебе, – произносит, проводя ладонью по груди и спускаясь ниже. – Не отвечай, вижу, – усмехается и шлёпает по уже не плоскому животу. – Сиськи потяжелели, капусты наелась? – смеётся неприятно, изображая весы ладонями.

– Прекрати, пожалуйста, – на грани слышимости прошу.

– Трусы сама снимешь, или их тоже рвать? – игнорирует мою просьбу.

– Давид, пожалуйста, ты ведь знаешь, что я не могу так, – пытаюсь достучаться, напомнить о горьком прошлом, где меня изнасиловали.

– Ты тоже знала, что предательство для меня хуже смерти. Тебя это ебало? – сжав моё горло, заставляет поднять голову к нему. – На меня смотри, дрянь! – требует, и я открываю полные слёз глаза. – Думала, что говорила в суде?

– Давид…

– Не. Называй. Меня. По имени, сука! – рявкает в лицо и, сжав мою шею ещё сильнее, перекрывает доступ к кислороду.

Вцепившись в его кисть, пробую отодрать её от себя, но это как железное кольцо голыми руками согнуть – бесполезно.

– Ненавижу! – цедит сквозь зубы и толкает меня с такой злобой, что я не удерживаюсь на ногах и падаю на пол, больно ударившись локтем. – Свали в свою комнату, – бросает, скривившись, будто под его ногами куча вонючего мусора.

Не имея желания видеть в его глазах столько презрения, я поднимаюсь и, прикрываясь рваной футболкой, иду к лестнице, быстро поднимаюсь и, скрывшись в своей старой комнате, где я жила, пока была домработницей в этом доме, сползаю по двери вниз и начинаю рыдать как не в себя.

Нет, не получится разговора, он не станет слушать, не поверит, и, если я рискну, могу потерять всё, что у меня есть. Давид явно не настроен на хороший расклад, и если он и дальше будет так себя со мной вести, пусть я и виновата, то… он и не заслуживает правды.

Почему он не может просто поговорить? Спросить, зачем я так поступила?

Потому что это Грозный, и этим всё сказано. Он всё решает кулаками, ему никто не указ, у него криминальный бизнес, он устраивает нелегальные гонки и подпольные бои, где поднимает большие деньги за счёт того, что люди выбивают себе зубы. И ему это нравится, ему в кайф смотреть, как двое убивают друг друга, потому что сам такой. Самому приносит удовольствие причинять боль другим.

– Отпусти… меня… пожалуйста, – выдавливаю из себя, и каждое слово горло царапает.

– Отпущу, – кивает, и во мне рождается лучик надежды. – Когда получу своё, – добавляет и улыбается как-то по-другому, и не скажешь, что несколько минут назад чуть человека на тот свет не отправил. – Трудно жить со стоящим колом членом, Хрустальная, – от его слов у меня щёки горят. – И всё из-за тебя, – взгляд падает на мои губы, потом ниже, в ложбинку между грудей. – Вылечишь от этого недуга и вали на все четыре стороны, – последнее, что он говорит.

Память, как назло, подкидывает сцену из прошлого, наша вторая встреча, если можно так назвать моё похищение у ворот общежития. В тот день он привёл меня в свой ночной клуб, грозился взять меня, хочу ли я того или нет. И когда я пыталась отдалиться от его пугающей фигуры, свалилась с дивана и вывихнула себе плечо. Давид вызвал какого-то друга-врача, и тот вместо обезболивающих накачал меня наркотиками, за что его очень жестоко избил сам Давид. Так жестоко, что мужчину вынесли, словно труп.

Со временем я забыла те немногие встречи, где он вёл себя как мудак, ведь он открылся мне с другой стороны, показал, что на самом деле он хороший, а с кулаками бросается только на тех, кто этого заслуживает. Но, кажется, я просто надела розовые очки, влюбилась и видела то, что ему было выгодно.

И я ещё много раз в этом уверюсь, уже этим вечером он покажет себя, напомнит, кто он такой.

Глава 3 Мстить можно по-разному

Аля

Вещей я с собой не взяла, не было времени на это, мне ведь дали пять минут, чтобы паспорт взять, который, к слову, и так был в сумке. И если бы не знала Давида, могла задержаться, но мне очень не хотелось, чтобы он ворвался в чужой дом за мной. Как не имела желания устраивать проблемы людям, которые пустили к себе и так мне помогли. Но, к моему большому удивлению, всё, что я здесь оставила, не тронуто.

Даже не знаю, как на это реагировать, радоваться вряд ли будет уместно. Не думаю, что он ждал моего возвращения сюда в той же роли, скорее всего давно продумал, что со мной делать будет, а вещи не выкинул, потому что это глупо. И слава богу, я хотя бы могу принять душ и переодеться.

В ванной я провожу достаточно много времени, в надежде, что вода смоет с меня напряжение, а прохладные струи скроют стекающие по щекам слёзы. Мне нужно успокоиться, от моих переживаний ничего не поменяется. Мы вернулись к тому, с чего начали, и если в прошлый раз я была виновата в том, что ударила его коленом прямо по самому дорогому, между ног, то в этот раз всё куда хуже.

– Я не ломаюсь, честное слово, и в клубе не специально… так вышло, знала бы, к чему это приведёт, точно не пошла бы… – сбиваюсь, когда парень меняет положение головы, склонив её к плечу. – Ты мне неинтересен, – продолжаю, почему-то веря, что моя речь достигнет своей цели. – Неужели тебе в кайф заниматься… этим с той, которая не хочет?

– Хрустальная, ты меня заебала своей болтовнёй, – устало вздыхает, опрокинув голову назад. – У меня дел дохера, а я стою здесь и сопли твои наматываю, хотя должен косу на кулак мотать и на хер свой натягивать, – он говорит это с предельной серьёзностью и утомлением, а у меня уши горят от его прямоты и не совсем культурной речи.

– Ты ненормальный… – мотаю головой в отчаянии. – Зачем? Почему я?

– Хочу и всё. Устраивает такой ответ? – спрашивает и идёт на меня, заставляя попятиться назад.

Мне тогда было очень страшно, особенно когда Давид спустил штаны, однако дальше этого он не пошёл.

«Ха, Аля, три раза, его просто отвлекли, если бы не тот звонок, поступил бы с тобой, как Рома», – усмехается надо мной голос в голове.

Нет, не верю в это, я ведь теперь знаю, какой он на самом деле, не стал бы меня насиловать, просто пугал, чтобы я сама сдалась. Давид на самом деле добрый, у него целый приют есть, где воспитываются бездомные, сбежавшие из детских домов дети. Разве этот человек способен на… боже, о чём я говорю, кого пытаюсь убедить? Он за несколько часов обозвал меня такими словами, что щёки краснеют. А то обещание у самолёта и вовсе уши в трубочку скручивает.

Я, конечно, не монашка, мы с ним многое пробовали в постели, но не таким тоном, словно я подобранная с трассы шлюха. И, естественно, я по нему очень соскучилась, и за этот год бывало, что мне снилось, как мы занимаемся любовью. Честно говоря, я и не против, но не с этим человеком. Я хочу своего Давида, того кто целовал мне пальчики, обнимал и нежно ласкал, а тот, кто за этой дверью, чужой мне человек.

– Что с твоими сиськами? – голос звучит так неожиданно, что я вздрагиваю и чуть не сваливаюсь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, опершись одной рукой о стену душевой, а второй прикрывая грудь.

– Живу, Хрустальная, – хмыкает и, отлипнув от дверного косяка, идёт ко мне. – Это мой дом, который должен был быть нашим, – добавляет и встаёт под душ прямо в одежде, уперев руки на стену по обе стороны от моей головы и заключая меня в ловушку. – Убери, – холодно бросает, кивнув на мою прикрытую конечностью грудь и прожигая меня взглядом.

– Нет, – едва слышно шепчу и жмурюсь, когда он наклоняется.

– Уберу я – будет больно, – хрипит у моего уха.

– Хорошо, – соглашаюсь.

Я не буду играть по его правилам, не по всем так точно. Знаю, каким он может быть с врагами, а сейчас я его злейший враг, но и я больше не испуганная лань.

– Хм, решила характер показать? – спрашивает, отстранившись на пару сантиметров.

В ответ я только плечом дёргаю и отворачиваюсь, не в силах смотреть в глаза, в которых столько неприкрытой ненависти.

– Отодрать бы тебя, как шлюху, и отдать толпе голодных мужиков, – проговаривает, оскалившись.

Перед глазами всплывает сцена из прошлого, и мне стоит больших усилий не заплакать.

– Ты этого не сделаешь, – заявляю уверенно, хотя это далеко не так. – И вообще, хотел бы отомстить, убил бы там, в Москве, а не притащил бы домой.

– Мстить, Хрустальная, можно по-разному, – снова наклоняется, произнося это прямо в мои искусанные губы. – Но я буду наслаждаться каждым днём, буду играть, трахать, унижать и слушать твои мольбы.

– Урод! – выплёвываю ему в лицо.

– Собственной персоной, – разводит руками. – Собирайся, мы едем в город, – бросает и покидает душевую кабинку.

Быстро собраться у меня не вышло, прежде всего мне пришлось протереть пол от следов воды, которые оставил Давид, а потом перебрать весь свой старый гардероб, чтобы понять, – я ни во что не влезаю. Не думала, что настолько расширилась, сравнивать было не с чем, я тогда уехала ни с чем.

Когда в комнату заходит Давид, я сижу на кровати среди кучи вещей в единственном платье, которое налезло на меня, но выгляжу я в нём, как девушка с трассы. Слишком узкое, выделяет каждый изгиб моего тела, и чересчур короткое, а ведь когда-то оно сидело на мне свободно.

– На панель собралась? – спрашивает, окинув меня внимательным взглядом.

Едва посмотрев на него, решаю не отвечать. Мне не хочется с ним разговаривать, тем более куда-то ехать, но разве меня кто-нибудь спрашивает? В отличие от меня, он уже оделся в чёрную рубашку, оставив расстёгнутыми верхние пуговицы, такого же цвета брюки и грубые ботинки. Волосы в беспорядке, но это только дополняет его образ.

– Переоденься, – бросает и устраивается с комфортом в кресле, явно ожидая хлеба и зрелищ.

– Мне не во что, – бормочу себе под нос.

– Интересно почему, – строит задумчивое лицо, потирая подбородок. – А, точно, бока отрастила, пока я на нарах отдыхал.

– Дав… – замолкаю, вспомнив его указания. – Ты будешь жалеть о своем поведении и обидных словах в мою сторону, – проговариваю, глядя ему в глаза.

– Да что ты? – разрывается громким хохотом.

Ну вот и как с этим человеком разговаривать? Конечно мне стоит сказать ему всю правду, ведь ждать удобного момента я могу долго. Но когда вижу его поведение и презрение в глазах, когда он смотрит на меня, хочется послать его к чёрту. И я боюсь, что, узнав правду, от меня попросту избавятся.

– А знаешь, я передумал, – встаёт на ноги и подходит к кровати. – Встань, – требует, но мне что-то страшно. – Встала, кому говорю!

Поднимаюсь и, обняв себя руками, смотрю на него снизу вверх.

– Нормально, – констатирует, покрутив меня, как куклу. – Тебе даже идёт, есть за что ухватиться, – с этими словами он шлёпает меня по попе, после чего сжимает ягодицы.

Абстрагируюсь от внезапной волны возбуждения и отхожу от него подальше. Я ведь его всё ещё люблю, и пусть он меня ненавидит, но на тело это никак не влияет, оно реагирует соответственно на касания любимого человека.

– Я не разрешал…

– А мне плевать, – прерываю его на полуслове. – Ведёшь себя, как последний мудак, за один неполный день уже столько наговорил, что непонятно, кто кого простить должен, – выкрикиваю, жестикулируя руками. – Можно было вести себя как взрослый мужик, поговорить, спросить, а ты как обиженный мальчик, списывающий на контрольной, которого друг по парте сдал учителю. Ты не заслуживаешь быть с нами… – замолкаю, вовремя прикусив себе язык.

Понимаю, что сорвалась, когда вижу его перекошенное от злости лицо. Уже и не знаю, чего ожидать, он способен на что угодно, но к моему большому удивлению Давид просто выходит из комнаты, громко хлопнув дверью, а через минуту слышно, как закрывается входная дверь. И слава богу, пусть едет один, куда там собирался.

Скинув с себя платье, убираю все разбросанные вещи обратно в шкаф и, усевшись на кровать, звоню Марине по видеосвязи. Марина – это тот человек, который приютил меня в своём доме. Она вместе с мужем Макаром сделали очень много для меня, если бы не они, я не знаю, что бы со мной было.

Разговариваем долго, я убеждаю её, что со мной всё в порядке, она, в свою очередь, уверяет, что у них всё хорошо, и мне не о чем волноваться. Во время звонка сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не заплакать. Одному богу известно, что творится в моей душе и как болит сердце. Но мне нельзя расстраиваться, я просто обязана быть сильной. После разговора иду в ванную, прихватив с собой аппарат, который успела схватить из дома Марины, хорошо, что хватило мозгов бросить его в сумку, от боли уже на стену лезть хочется.

Легла спать и долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, но по итогу напряжение этого дня взяло своё, и я погрузилась в глубокий сон. А проснувшись, сделала утренние процедуры, намеренно долго, оттягивая выход из комнаты, чтобы не столкнуться с Давидом. Но это глупо, мы в любом случае столкнёмся, так что нет смысла прятаться.

В доме мёртвая тишина, и, пройдя мимо его спальни, отмечаю, что кровать не тронута, внизу его тоже нет, и я облегчённо выдыхаю, поняв, что он не вернулся. Пользуюсь одиночеством и тем, что холодильник забит продуктами, и спокойно готовлю себе завтрак, аппетита нет, но питаться мне нужно.

Побродив полдня по квартире, я уже начинаю сходить с ума. Как же всё глупо, зачем притащил меня из Москвы, если его и дома нет. С одной стороны, это хорошо, никто не оскорбляет, но с другой – не вижу в этом смысла. Если говорить нормально мы не стали, и всё, на что его хватило, это орать, какая я плохая, то можно было это сделать и там.

Нет, к чёрту всё!

С мыслями, что мне незачем здесь сидеть, собираю сумку, с которой приехала вчера, иду к входной двери и с досадой сползаю по ней вниз – заперто. Залившись слезами, я посидела на полу долго, пока дверь не открылась, и я не свалилась к ногам своего мучителя.

– Правильно, хозяина только так и нужно встречать, – усмехается, перешагнув через меня. – Сними, – бросает, поставив ногу, намекая на свои ботинки.

– Пошёл к чёрту, – выплёвываю, встав с пола и вытирая слёзы со щёк.

В спину раздаётся громкий хохот, и мне хочется схватить что-нибудь тяжёлое и бросить в него со всего размаху.

– Стой, – кричит, когда я начинаю подниматься по лестнице. – Стой, я сказал, – повторяет, не дождавшись выполнения приказа, и я застываю, глубоко вдыхаю и разворачиваюсь к нему.

– Что? – раздражение в голосе настолько явное, что он вопросительно брови выгибает.

– Тон сбавь, – цедит сквозь зубы.

– А то что? – с вызовом смотрю на него. – Изобьёшь или убьёшь сразу? – кажется, я сошла с ума, раз надвигаюсь на него вместо того, чтобы отойти подальше.

– Трахну, – отвечает и клацает зубами. – Жёстко, грубо, так, как тебе нравится, – добавляет, понизив голос, а у меня щёки краснеют.

– Никогда! – нахожу силы выплюнуть ему в лицо.

– Будешь стонать, просить ещё и умолять дать тебе кончить, – проговаривает, наклонившись так близко, что я ощущаю его тёплое дыхание на своих губах.

Глава 4 Он мне не верит

Аля

Свои угрозы Давид не выполнил, и слава богу, я бы не смогла лежать бревном, тело и так меня подводит, едва он касается или оказывается рядом. Мало того, за неделю его почти дома не бывает, и, если не думать, местами кажется, что я в прошлом. В том времени, когда работала на него: готовила, стирала, убирала. Этим я занимаюсь и сейчас, в обмен на то, что он не трогает меня, и это он сам предложил.

Однако я уже не могу ждать, меня разрывает на куски эта ситуация, и мне нужно плюнуть на всё и рассказать, почему же я так поступила. Поверит или нет, плевать, главное – сделать это. Я не жду понимания, прощения или тем более хорошего отношения к себе, нужно лишь, чтобы он отпустил меня, иначе с ума сойду.

Но и этого не выходит, Давид уходит рано утром, до того, как я просыпаюсь, и возвращается глубокой ночью или не возвращается вовсе. Когда звоню ему, он либо сбрасывает, либо интересуется, важен ли мой звонок, а если я говорю больше трёх слов, он отключается.

Вчера просидела до трёх ночи в гостиной, носом клевала и спички в глаза вставляла, но всё равно уснула мёртвым сном и очнулась, когда дверь захлопнулась – уже ушёл.

Конечно меня запирают в квартире, словно пленницу, никто не спрашивает моего мнения, не интересуется моим самочувствием, жива и хорошо. Но сегодня я это закончу, буду стоять, бродить, принимать холодный душ, но не усну, чего бы мне это ни стоило.

Весь день почти ничем не занимаюсь, чтобы не устать, а к вечеру включаю свет по всей квартире, точнее на первом этаже, где я нахожусь. Холодный душ принимаю два раза и к полуночи выбираю себе фильм в жанре ужасов, чтобы и мысли не было прикрыть глаза. И это помогает, потому что страшно, почти два часа то и делаю, что лицо ладонями закрываю и кричу на героиню, чтобы не совалась никуда. А когда хлопает входная дверь, я с криком срываюсь с дивана.

– Что? Что случилось? – Давид появляется в гостиной за пару секунд, и на его лице, помимо усталости, замечаю переживание.

– Кино страшное, – хрипло отвечаю.

Он смотрит на меня, потом на экран телевизора, где за героиней гонится кто-то в чудовищной маске.

– Нехуй смотреть такое на ночь, – шумно выдыхает, и возвращает себе привычную маску ненависти и презрения.

– Мне нужно было, чтобы не заснуть, – делаю несколько глубоких вдохов, собираясь с мыслями. – Нам надо поговорить о том, что было год назад, – выпаливаю сразу, чтобы он не обломал мне план.

– Мне насрать, что было год назад, – припечатывает этой фразой, попутно скидывая ботинки.

– Что? Как это? – смотрю на него в недоумении. – Нет-нет, ты должен знать, почему я выступила против…

– Насрать, – перебивает и, выпрямившись, шагает ко мне. – Нет ни одной веской причины, по которой любимая девушка может так жёстко предать.

– Есть! – кричу, чувствуя разочарование, досаду, страх.

– Для меня нет, – пожимает плечами, оставаясь безразличным.

– Ты ведь хотел знать, – произношу, ощущая, как надежда на свободу ускользает.

– Перехотел, – хмыкает и, развернувшись, собирается уходить.

– Нет, стой! – хватаю его за руку. – Ты должен…

– Всё, что я должен, Хрустальная, это держать себя в руках и не поступить с тобой, как Рома, – на последнем слове, я отпускаю его руку и отшатываюсь. – Из любой ситуации есть выход, уж поверь мне, – делает шаг ко мне. – Я не знаю, почему, но ты предала меня. Я заступился за тебя, – больно тыкает пальцем мне в грудь. – Защищал тебя от урода, а ты мне чем ответила?

– Выслушай, – прошу шёпотом, понимая, что по щекам уже стекают влажные дорожки.

– Мне. Насрать. Зачем, – чеканит каждое слово. – Факт на лицо – ты сука, которая в любой момент ударит ножом в спину.

– Тогда отпусти меня, если слушать не хочешь, – шмыгнув носом, вздёргиваю голову.

– Не, – скалится в хищной улыбке. – Год буду тебя мучать, ответишь за каждый мой прожитый в тюряге день.

– Ты не можешь приговорить меня, не узнав причины, – кричу, сжимая кулаки и топая ногой.

Что это за бред? Ты виновата, но мне плевать, я хочу издеваться. Так нечестно, он обязан выслушать меня, понять, да хотя бы узнать, как всё было.

– И кто меня остановит? – наклоняет голову набок. – Ты?

– Мне угрожали! – выпаливаю, но ожидаемой реакции не следует, он всё так же безразлично смотрит на меня. – Мне…

– Мне, мне, мне, – перебивает. – У меня связи, у отца моего связи, ты могла прийти за помощью, но ты этого не сделала. Целый год, времени дохрена было, чтобы объясниться, но ты свалила из города. А теперь решила отмазаться? Придумала всё? Думаешь, я поверю хоть одному твоему слову после предательства? Хуй, Хрустальная.

– Я…

– Хватит! – рявкает так, что я голову в плечи вжимаю. – Я устал, отдохнуть приехал, а ты мне мозги ебёшь. Свали с глаз моих, – бросает и разворачивается.

– Отпусти меня! – требую, поняв, что это конец, что бы я ни сказала, он мне не поверит.

– Нет! – отрезает. – Может потом, ребёнка мне родишь, и прикончу, чтобы глаза мне не мозолила. Легче жить буду, зная, что тебя нет на этом свете, – выбивает из меня весь дух этой фразой.

Буквально упав на диван, я так и застыла, смотря в пустоту. Сердце то болезненно сжимается, то колотится как сумасшедшее. Руки трясутся, по позвоночнику холодок пробегает, а в венах кровь стынет.

Мой самый страшный страх оказался не просто паранойей. И что мне теперь делать? Поговорить уже не о чем, остаётся только сбежать снова, но подальше. И, наверное, воспользоваться другим вариантом, тем, который мне предложили чуть больше года назад. Знала бы, какие у Давида мысли в голове, сделала бы это ещё тогда. Но я надеялась, что нам удастся всё наладить, не сразу, но придём к пониманию.

Шансов у меня не было перед его отцом, но на Давида я надеялась, видимо, зря, яблоко от яблони недалеко упало. Верила, что наша любовь победит, и очень много раз прокручивала в голове наш разговор. Мучила мысль, что мне стоит поехать в Питер, навестить его, но каждый раз, когда я подрывалась, в голове всплывали слова, сказанные неприятным голосом. И я останавливала себя. Не могла позволить себе рисковать.

Слава Грозного Тимура шла впереди него, от Давида я мало что знала о нём. И вообще, наверняка, он и сам мало что знает о своём отце. Они никогда не были близки и точно не сидели по вечерам и не делились жизненным опытом. А Тимура Айдаровича в кругу «высшего общества» знают совсем с другого ракурса.

– У него руки по локоть в крови, и он ничем не брезговал в своё время, шёл к цели, не разбирая, кто перед ним, – мужик, женщина, дети, – сказали мне больше года назад.

Если честно, я не поверила, решила, меня просто пугают, но потом убедилась, что всё правда. Человек выкинул на улицу девушку, которая носила его ребёнка. Что ещё можно о нём сказать? Это Давид не знает, как всё было на самом деле. Не в курсе, что, когда его мама пришла к Грозному и сообщила о беременности, то его охрана выволокла её на улицу, раздетую, в марте месяце, когда ещё снег до конца не растаял. Выкинули в буквальном смысле на грязный и мокрый асфальт, кинув в неё несколько купюр.

Давид наверняка не задавался вопросом, куда мать дела те деньги, которые ей якобы дали на аборт. Он не знает, что никто не дал ей жилья, а за комнату в общежитии она платила, как и того, что болезнь родилась в тот вечер, когда её выкинули из ресторана в одной форме официантки. Он не в курсе, что попытка вернуться в здание за верхней одеждой закончилась тем, что она чуть не потеряла ребёнка, когда её не пустили, и мало того, толкнули, и она упала так, что у неё кровотечение началось. Все её сбережения ушли за несколько дней в больнице, где врачи спасали его, когда он был размером с фасолину.

Разве после всего, что я узнала, у меня ещё могли быть сомнения, бежать или нет? Путь был только один, и я приняла правильное решение, теперь точно это понимаю.

– Что ты там сидишь? – возвращает в реальность голос Давида.

Подняв голову, вижу, что он только вышел из душа. На бёдра намотано полотенце, второе он набросил на шею и уголком вытирает влажные волосы, с которых капает вода, оставляя влажные дорожки на выточенном из камня торсе.

– А где прикажете сидеть? – срывается с языка, который я тут же прикусываю.

– На моём члене, – бросает, прожигая меня недовольном взглядом.

– Спасибо, но я откажусь, – отвечаю и отворачиваюсь от него.

Стоит там весь такой привлекательный, так и манит подойти и пройтись ногтями по кубикам на животе. Нет, ну я точно с ума схожу, разве можно думать о таком после его слов и такого обращения?!

– Ох, и не знаешь, от чего отказываешься, Хрустальная девочка, – театрально вздыхает.

Знаю, к моему сожалению, прекрасно помню каждый миг нашего любовного безумия в постели. Но гордость выше моих желаний, и я не переступлю через себя, чтобы потешить либидо.

Встаю с дивана, решив скрыться за дверьми своей комнаты и не сталкиваться больше с ним. Надеюсь, уйдёт, как и каждый день, и я смогу дышать, не боясь, что он накинется на меня. Или решит развлекать себя тем, что будет издеваться надо мной, обзывать и обижать.

– Знаешь, – хватает меня за локоть, когда я прохожу мимо него, – почему я не трахнул тебя до сих пор? – спрашивает тихо и наклоняется к моему уху. – Чем дольше прелюдия, тем вкуснее оргазм, – хрипло шепчет, обдавая шею горячим ментоловым дыханием.

– Пошёл к чёрту, – выплёвываю и, вырвав свой локоть из его лап, чуть ли не бегом несусь наверх.

Глава 5 Со мной спать будешь

Давид

Я уже пожалел, что решил вернуться с ночёвкой домой, но я обязан отрабатывать свою выдержку. Это очень тупо: привезти её из Москвы к себе домой и уехать нахрен жить в приюте, потому что башню сносит от её близости.

Хочется одновременно шею ей свернуть, чтобы жить легче стало, и обнять, запах её вдыхать, губы эти алые целовать до онемения, пройтись ладонями по всем изгибам, прижать к себе так, чтобы дыхание перехватывало.

Сука!

Не этого я ожидал, когда за ней ехал. Какого хрена вообще я всё меньше и меньше её ненавижу? Злюсь на неё пиздец как, но ненависть испаряется, как пыль после дождя.

Задеваю, оскорбляю нарочно, чтобы суке больно было, как мне все эти двенадцать с лишним месяцев. Ненавидел и ждал её каждый день. Ждал, что приедет на свидание, объяснит, скажет, зачем выступила против меня, ведь у самого не было ни малейших причин верить, что она резко встала на сторону врага. Была любовь, мать её! Искренняя, настоящая, как в долбаном кино или книгах, которые она так любит читать. Так почему?

Я столько версий в голове обдумывал – угрожали, пугали, заставили. Но, блядь, раз уж Воронцовы добились своего, упекли меня за решётку без права на освобождение, то уже не было смысла пугать её и дальше. Она могла прийти месяц спустя и сказать всё, как было. Да хотя бы в день моего освобождения прийти, и всё было бы по-другому. Нет, она решила свалить, спрятаться в охраняемом посёлке и бока отращивать.

И насрать мне на самом деле на её бока, мне даже в кайф, что она округлилась, мне просто задеть её побольнее хочется. Знаю, что очень по-детски, прямо тупо выглядит, но физической боли я ей причинить не смогу, не позволю себе так низко пасть. Я и без того падаю с каждым разом, когда бросаю в неё оскорбления, аж язык сохнет при каждом слове. И всё больше бешусь, в том числе и на себя, что все мои планы к херам. Не могу переступить ту черту, за которой захлопнется дверь и назад пути не будет.

Хочу её до боли в паху, но понимаю, что в моём состоянии это будет далеко не нежно и сладко. И поступить, как тот упырь, не могу, прекрасно помню, как её лихорадило от одной только фразы. Не могу, блядь! Хоть и желание больно её ударить есть, однако, сука, причинить любую боль, пусть то моральную или физическую, любимому человеку – пиздец какая отдача тебе прилетает. Волной сносит с ног и самому хреново не меньше.

Рассказать, как было, она хочет, да насрать мне, помощь бы нашла, было бы желание. Головой своей не думала, а могла даже в том зале суда вместо показаний сказать, что ей угрожают, и, считай, защита бы была в момент. Меня бы не посадили, и я бы был её щитом, отца бы подключил, ради неё всё бы сделал. Но хули там, проще резать меня, чем что-то предпринять.

– Хватит! – говорю самому себе, поворачиваясь с боку на бок.

Так и знал, что хрен я усну, когда она за стеной, тем более в кровати, где мы, сука, вроде как любили друг друга. Засыпали и просыпались в объятиях. Нет, так не может продолжаться, не зря ведь её сюда притащил.

Откинув покрывало, встаю с кровати и выхожу из спальни. Плевать на всё, мне важно чувствовать её рядом, забывать хотя бы ночами, что она предала и не заслуживает хорошего отношения к себе.

Вопреки мыслям, открываю дверь её комнаты аккуратно, чтобы, блядь, не напугать. В голове всплывает её крик, едва я зашёл домой, и мой рывок в гостиную. К ней. Пересрался, и за одну секунду накрутил себе всякой чуши. Выдохнул, когда понял, что всё в порядке, и заодно, что не выдал настоящего отношения к её персоне.

Застываю у кровати на несколько минут, зависаю, смотря на неё. На то, какая она, сука, в лунном свете из окна красивая, даже описать не могу, сравнить не с чем. Волосы разметались по подушке, ладошки сложила под голову, скрутилась в позе эмбриона, прикрывшись одним только уголком одеяла, оставляя ноги на виду. Длинные, гладкие, изящные.

Прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Член колом, пальцы рук зудят, тянет к ней прикоснуться, но я знаю, что меня поведёт и это плохо кончится. Силой брать не хочу, а добровольно она не согласится. Не после того, как я себя с ней веду.

«Ты же собирался спать с ней в одной кровати», – усмехается надо мной голос в голове. Если я только взглянул на неё, и стояком можно орехи колоть, то что будет, когда буду лежать рядом? Пиздец полный, вот, что будет. Но я предпочитаю мучиться, потому что я херов мазохист.

Проснись, Давид! Она тебя предала, и здесь ты устанавливаешь правила игры.

Присаживаюсь на край кровати и, накрыв её щиколотку, провожу рукой вверх, по колену и бедру, пока кончики пальцев не касаются кружева трусиков. Хрустальная девочка вздрагивает, подрывается, к изголовью прижимается, подтянув одеяло до подбородка.

– Ч-что? – дрожащим голосом спрашивает, на меня смотрит испуганными глазами, а мне только и остаётся, что кулаки сжимать.

– Со мной спать будешь, – холодно бросаю, поднимаюсь на ноги и наклоняюсь к ней.

– Нет! Пожалуйста, Давид, не делай этого, – кричит, и слышу всхлип. – Пожалуйста, – принимается ногами махать, как сумасшедшая, лупит меня стопой по руке, когда я тяну конечности к ней.

– Хватит! – рявкаю. – Я ничего тебе не сделаю, просто спать будем, – проговариваю раздражённо, а у самого сердце сжимается от её зашуганного вида. – Встала, или на руках понесу, – добавляю, но она не реагирует, только взглядом меня испепеляет. – Ладно, – сбрасываю одеяло, едва сдерживаясь от стона, ведь под ним она в трусиках и тонком топе, сквозь ткань которого, проступают твёрдые горошины сосков.

Беру её на руки, а Аля как каменная, словно судорога схватила, и даже дыхание отняло. Но не бьётся, не орёт и не сопротивляется, и когда укладываю её на свою кровать, не шевелится. Когда сам ложусь рядом и к себе притягиваю, – не дышит, только дёргается, мелко трясётся. А я дурею, запах её вдыхаю, и башню сносит.

Пизда мне, но плевать, оно того стоит.

Думал, хрен усну с каменным стояком, но уже через пять минут уплыл в царство Морфея. И мало того, спал как младенец, с одним единственным исключением – чувствовал каждое движение Хрустальной. Едва шевелилась, я прижимал к себе, чтобы не убежала.

– Я дышать не могу, – шепнула среди ночи, и я, поняв, что слишком напрягся, ослабил хватку.

Зарылся носом в её волосы и словно оказался в раю… пиздец, я плыву к хренам. В раю, вашу мать, нет, это всё спермотоксикоз и ничего больше. Но, чёрт, проснулся, едва солнце за горизонт выглядывает, и, подперев голову кулаком, смотрю, как она спит, уже не знаю сколько.

Какого хрена она такая красивая? Почему я не могу переключиться на любую другую? Что в ней такого?

Кожа белоснежная, тонкая настолько, что вены просвечивают, особенно на груди. А грудь… стопудово пластику сделала, но зачем? Может, мужика нашла, а его не устраивала твёрдая двойка? Какой мужик, нахуй, я ей ноги выдерну, если она посмела под другого лечь. Но вопрос сисек висит в воздухе. Не растут за год такие буфера, даже соски больше стали.

«Ну и нахрена ты туда смотришь? Стояк мучать перестал?» – возмущается голос в голове, и я падаю на подушки, прикрыв глаза.

Какая, к чёрту, разница, что случилось? Набрала вес, у многих уходит в грудь и задницу. Но пиздеть не буду, ей очень идёт. Да ей всё пойдёт, блядь! Наваждение она, одержимость во мне пробуждает.

Вспомнить надо, зачем она здесь, где шлялась целый год, что времени не было приехать объясниться. Не стоит забывать, что ножом в спину ударила, и похрен, по каким причинам. Не надо вестись на это совершенное тело. Я ведь мести хотел, чтобы она ответила за предательство, а сижу и сопли наматываю. Кое-какой план выстроил, и надо уже запустить его. Буду делать с ней то, что ей точно не придётся по вкусу.

Вопреки собственным настройкам, я поднимаюсь с кровати максимально аккуратно и так же тихо покидаю спальню. Инстинкты, чёрт бы их побрал. Спускаюсь на первый этаж, варю себе кофе и выхожу на балкон. Травлю себя никотином долго, наблюдая, как солнце поднимается всё выше и как растёт температура.

– Можно дверь закрыть и не коптить весь дом, – раздаётся в какой-то момент, а следом хлопает балконная дверь.

– Нихрена мы офигели, – хмыкаю, вытаращив глаза.

Допиваю остывший бодрящий напиток и, не докурив сигарету, тушу её в пепельнице, после чего возвращаюсь в квартиру. Хрустальная с мрачным видом стоит у плиты и, судя по запаху, варит себе кашу. Делает вид, что не замечает меня, а я осматриваю её с головы до ног. Волосы собраны в небрежный пучок, открывая шею с молочной кожей. Футболка чёрного цвета облегает её, как перчатка, выделяя грудь, и я в который раз убеждаюсь, что она на два размера больше. Шорты чуть выше колен или лосины, хер пойми, как их зовут, обтягивают задницу и бёдра, которые стали шире с нашей последней встречи год назад.

– Мне не предложишь? – подаю голос, когда она садится за стол с тарелкой.

– Руки, ноги есть, сам себе накладывай, – отвечает, даже не посмотрев на меня, и, зачерпнув ложку жижи, отправляет её в рот, предварительно подув.

По правде говоря, мне эта овсянка – а это именно она, этот запах я ни с чем не перепутаю – поперёк горла, в тюряге наелся ею на всю оставшуюся жизнь. Но сидеть за столом напротив Хрустальной очень хочется, и только потому, что вижу, как ей некомфортно от моего присутствия. Ясен пень, привыкла за год, да и меня почти дома не было за эту неделю. Ну ничего, придётся потерпеть мою персону, и чем больше нос будет морщить, тем дольше мою рожу будет лицезреть.

Закинув себе в тарелку немного этой блевотины, я занимаю место напротив, и Хрустальная тут же демонстративно отворачивается к окну.

– Что это за хрень? – спрашиваю, выплюнув кашу обратно. – Никакого вкуса, в тюрьме и то было лучше.

– Приготовь сам, – бросает убийственный взгляд на меня.

– У нас что, специи закончились? Могла бы яйца пожарить…

– Твои? С удовольствием, – перебивает, заставляя ухмыльнуться.

– Язык подточила? – вопросительно бровь выгибаю.

– Работаю над этим, – отвечает и снова в окно смотрит.

– Ты страх потеряла? Не боишься, что отрезать тебе его могу? – оттолкнув тарелку, опираюсь локтями на стол, подавшись чуть вперёд.

– А ты не боишься, что я отравить тебя могу? – прищуривается, изучая моё лицо.

– Духа не хватит, – кривлю губы в подобии улыбки.

– Ты не знаешь, на что способна ма… женщина, – проговаривает, и я пропускаю мимо ушей её оговорку.

– Отчего же, знаю, – киваю, смахивая со стола невидимые пылинки. – Одна нож в спину воткнула и пошла дальше жить припеваючи.

– Не дай бог, чтобы ты так жил, как она, – выплёвывает со злостью в тоне.

– Ай-ай, бедная, в особняке за несколько лямов чалила, – цокаю языком, прикладывая руку к груди.

– Выбора особо не было, – тихо проговаривает.

– Выбора не было у меня в пятнадцать лет, а ты просто предпочла самый выгодный вариант. Мужика нашла в Москве? Кто тебя спонсирует? Кто сиськи оплатил? Работал явно профессионал… – замолкаю, когда мне на голову выливается овсяная жижа.

– Идиот! – шипит и, со скрипом отодвинув стул, удаляется.

– Вечер не занимай, у меня планы, – кричу ей вслед, усмехаясь и вытирая лицо.

Глава 6. Шанс

Аля

Планы у него, придурок бессовестный!

– Кто тебе сиськи оплатил? – кривлю голос, изображая его.

Ты и есть мой спонсор, дурак!

Когда он меня спросонья на руки взял, я сначала испугалась, а кто бы не ужаснулся? Спишь себе спокойно, сны прекрасные видишь, а тут раз, и кто-то тебя трогает. Да я чуть не описалась там на месте, толком не поняла, чего он хочет, закричала, едва он руки ко мне протянул. Потом уже напряжение спало, в частности после того, как убедилась, что он уснул мертвым сном.

Совру, если скажу, что было неприятно спать рядом с ним, как раньше. На время забыла всё, что было, словно и не расставались никогда. Он прижимал меня к себе всю ночь, моментами так сильно, что не то что шевелиться не могла, а дышать не получалось.

И правда надеялась, что наутро всё станет по-другому. Думала, может он одумался, решил переговорить мирно, выяснить всё, но куда там.

Так как полночи ворочалась, образно говоря, конечно, то уснула под утро крепким сном. Как он встал и вышел из спальни, я не слышала, но вот не уловить пиликанье его телефона на прикроватной тумбочке не вышло. Даже разозлилась на настойчивый будильник, а дотянувшись до сотового, поняла, что это не будильник.

«Ну что там у тебя? Разобрался с этой сукой? Надеюсь, не убил её, а если… с удовольствием помогу закопать труп )))» – прочитала на экране смартфона послание от Макса.

Труп закопать он поможет, ты смотри, какая крепкая дружба. А как пел раньше, как вежливо со мной общался, правда напускное всё было, по глазам видела, что не нравлюсь я ему. Но задевает даже не это, плевать, кому я там не нравлюсь. Вывело то, что Давид обсуждает со своим другом меня, и, судя по всему, между собой они называют меня не по имени, а сукой. Одно дело, когда он бросает обзывательства в стенах дома, и другое, когда моет мне кости где-то там. Нет, я понимаю, Макс ему как брат, они вместе прошли все круги ада, но всё равно обидно.

Соответственно, спускалась я вниз, кипя от злости, а едва оказалась в гостиной, как чуть не вывернула желудок на изнанку от запаха сигаретного дыма по всей квартире. Ну хочешь ты травить себя никотином, зачем все вокруг должны страдать? Закрой к чертям эту дверь на балкон, чтобы дом потом пепельницей не вонял. Наверняка специально так сделал, чтобы меня взбесить, он ведь целью задался психику мне сломать. Ну а потом добил своими фразами за столом. На высказывания о каше я не обратила внимания, привыкла её так есть, и мне вкусно, но вкуснее всего она выглядела на его голове, это факт.

Все мысли проходят в голове за минуту, пока я поднимаюсь в свою комнату. Громко, так, чтобы было слышно и соседям, хлопаю дверью спальни и следом закрываюсь на защёлку в ванной комнате. Быстро сделав все дела, падаю на кровать, в попытке успокоить нервы.

С каждым днём всё тяжелее, тоска сердце разрывает, и я никогда его не прощу за это. Плевать на все его оскорбления, абсолютно на всё, но вот это заточение режет без ножа.

Может, даже хорошо, что у него какие-то там планы, возможно, мне удастся сбежать от него. Главное, чтобы мы вышли из дома, а там затеряюсь в толпе и убегу. Я так больше не могу.

Разговаривать не захотел, слушать меня, видите ли, не желает, ну и пошёл к чёрту. Папочку слушай и верь каждому его слову, с друзьями, вон, общайся, они тебя в задницу целуют, а меня в покое оставь. Год он мучить меня собирается, да я уже не выдерживаю, возьму и в самом деле нож в спину воткну, и это не образно говоря.

– Собирайся, – звучит, когда дверь резко открывается.

– Ещё не вечер, – бросаю, а сама внутри едва не прыгаю.

– Не пререкайся, а выполняй приказы…

– Приказы на работе отдавать будешь, – перебиваю его. – У тебя есть преданная собачка Макс, вот он пусть и выполняет твои…

– А ты что такая борзая сегодня? – спрашивает и делает пару шагов ко мне.

– Выйди и дай мне переодеться, если хочешь, чтобы я куда-то пошла, – проговариваю, встав с кровати и смотря ему в глаза.

– Что я там не видел? – фыркает и опускает взгляд на мою грудь.

– Ладно, – пожимаю плечами и отхожу к шкафу.

И в самом деле, глупо смущаться, дело только в моём уже не совершенном теле. Но к этому приложил руку и он, и вообще, меня не волнуют изменения, оно того стоило.

Снимаю футболку через голову, аккуратно складываю и бросаю на полку в гардеробе, следом туда же отправляются велосипедки. Стоя в одном белье, к сожалению, не простого, вернее, только бюстгальтер далеко не сексуальный, а вот трусики… пришлось воспользоваться старым гардеробом. В общем, не важно, не торопясь и ощущая острый взгляд на себе, я надеваю джинсы и футболку, в которых приехала из Москвы. На волну мурашек по телу не обращаю внимания, вру себе, что это от холода, хотя середина июля и жара стоит уже с утра, да и часы подсказывают, что обед скоро.

– Слюну подбери, – бросаю Давиду и гордой походкой выхожу из комнаты, слыша в спину его усмешку.

Если не получится сбежать, надо будет устроить ему ад, чтобы сам отпустил на все четыре стороны.

Знакомым маршрутом спускаемся на лифте до парковки, забираемся в танк и не спеша едем пока что в неизвестном мне направлении. Чувствую на себе его насмешливый взгляд, но делаю вид, что не замечаю, смотря в боковое окно. Я скучала по этому городу, по знакомым улицам, невероятной архитектуре и, конечно, по разводу мостов. Жаль, насладиться некогда, вернее, не позволено, вот, только сегодня впервые вывели на прогулку.

Уже скоро я вспоминаю дорогу и начинаю догадываться, куда мы едем, – в приют. Интересно, как там обстоят дела? Помощников у Давида много, но именно он многое сам там решал. Надеюсь, на мои плечи на свалится и это бремя в виде проблем в его бизнесе. Давид, может, и думает, что мне плевать на всё, раз упекла его в тюрьму, но только я знаю, сколько мучилась от чувства вины. И то, что я постоянно себе повторяла, что у меня не было выбора, никак не помогало.

Когда уже приближаемся к месту назначения, меня начинает потряхивать, ведь в приюте наверняка все в курсе, как Давид оказался в тюрьме. Конечно я вида не подам, но уже начинаю сгорать от стыда.

– Без глупостей, – бросает «водитель», едва заглушив мотор автомобиля. – На обед сегодня луковый суп, не охота весь день вонять, – добавляет со смешинкой.

– Это от твоего поведения зависит, – отвечаю, мысленно представляя, как выливаю ему на голову целую кастрюлю, а здесь они десятилитровые.

– Сор из дома выносить нельзя, так что веди себя как любящая и податливая девушка, – проговаривает уже серьёзнее.

– Жаль, ты сам этого правила не придерживаешься, – выплёвываю и выхожу из машины.

– Чего? – доносится мне в спину, но я со всей силы хлопаю дверью, и тут же раздаются его глухие ругательства. – Охерела? – через секунду слышу над ухом и чувствую хватку на локте.

– В край, – бросаю ему в лицо.

– Не выводи, я и так на грани…

– Хватит мне угрожать, достал уже, – перебиваю и, вырвавшись из его рук, гордой походкой иду в сторону здания.

На часах обеденное время, и гул голосов исходит из столовой, но я застываю в холле, не зная, куда дальше идти и, вообще, зачем меня сюда привезли.

– Какие люди! – восклицает знакомый голос.

Прикрыв глаза на миг, глубоко вдыхаю и рисую на лице улыбку, после чего поворачиваюсь к источнику звука.

– Макс, не скажу, что рада встрече, – произношу, и не думая притворяться.

– Аналогично, – кивает, спрятав руки в карманы. – Как живётся, зная, что жизнь моему другу испортила?

– Лучше, чем тебе, – отвечаю, продолжая фальшиво улыбаться.

– Наслышан, наслышан, – качает головой и без стеснения осматривает меня с головы до ног и обратно. – Неплохо выглядишь, горем явно не убивалась.

– Пошёл к чёрту! – шиплю, приблизившись к нему на пару шагов. – Мне твоё мнение до пятой точки.

Кажется, у меня нервы окончательно сдали. Сказывается эта неопределённость завтрашнего дня, но, конечно, большую роль играет душераздирающая тоска.

– Не поверишь, ты вся мне до хера, – цедит сквозь зубы. – Была бы моя воля, я бы тебя прикончил ещё в день суда…

– Отойди от неё! – рявкает на весь холл Давид. – Ты охуел? – смотрит убивающим взглядом на так называемого брата.

– Да мы просто беседуем, – пожимает тот плечами, усмехаясь.

– Слышал я, как вы беседуете. Не смей к ней прикасаться, – тычет пальцем ему в грудь.

Какие-то смешанные чувства я сейчас испытываю. Дома он сам меня обзывает как вздумается, а тут защищает. Он в себе вообще?

– Да нахуй надо, руки Дамирь… – не успевает договорить, как ему в челюсть прилетает кулак.

Удар не сильный, вижу это отчетливо, голова Макса едва дёрнулась, но не в этом суть, а в самом поступке.

– За базаром следи! – выплёвывает Давид, и его друг только руки в сдающемся жесте поднимает, при этом усмехаясь. – Что встала, иди давай, – повернувшись ко мне, обхватывает за талию и толкает в сторону столовой.

– У тебя с головой всё в порядке? – задаю вопрос, смотря исключительно вперёд.

– Было, до встречи с тобой, – бросает, когда мы заходим в помещение.

– Аля! – раздаётся детский крик, секундная тишина, а следом скрип ножек стульев по полу, и с десяток детей бегут ко мне, да так резко, что я не успеваю ничего понять и едва держусь на ногах, когда в меня врезаются со всей скорости.

Всё напряжение, страх за осуждающие взгляды и испорченное настроение стираются в пыль в детских объятиях, даже одинокая слезинка стекает по щеке от милоты происходящего.

– Слов нет, – выдыхает рядом стоящий Давид. – Займи их чем-нибудь после трапезы, – бросает и покидает столовую.

Мягким тоном прошу детей вернуться на места и закончить с обедом, и пока они спешно уплетают за обе щёки, при этом успевая задавать мне вопросы, я сижу с ними, отвечая и улыбаясь тому, что на время могу прикрыть пустоту в душе.

Давид куда-то исчез, а мы с детьми перебрались в зону отдыха, и теперь я задавала вопросы и слушала их рассказы. В какой-то момент в моей голове щёлкает, и я вспоминаю, что планировала сбежать. Жалко с детьми расставаться, особенно, когда они так рады меня видеть, но по-другому не могу.

Предложив одним порисовать, а других заняв настольными играми, медленно пробираюсь к двери и аккуратно, смотря по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, иду к выходу из здания. Стоящий у дверей охранник отвлекается от разговора с консьержкой, лениво кивнув мне. К слову, раньше там сидела женщина в возрасте, а теперь это молодая девушка.

«Не отвлекайся, Алёна!» – вопит голос в голове.

Чтобы не привлекать внимания, прохожу мимо них ровным шагом, а едва оказываюсь на улице, ещё не веря до конца, что так просто смогла выйти из здания, ускоряю шаг. Выхожу за ворота, и судорожно вспоминаю, в какую сторону нужно идти. Вроде налево, там чуть дальше есть автобусная остановка, и рядом постоянно стоят машины такси.

Почти бегу, когда издалека замечаю нужные автомобили и, быстро прыгнув салон, говорю водителю ехать в аэропорт.

– Быстрее, – тороплю, заметив, что он зевает и не спешит заводить мотор. – Я заплачу, – мотивирую, и через минуту мы трогаемся с места.

Слава богу, у меня с собой карточка, которую мне выдал Макар, муж Марины, но я никогда не пользовалась ею, потому что совесть не позволяла. Я и так жила за их счёт целый год, и вообще, они очень многое для меня сделали, не знаю, как смогу отплатить им.

Всю дорогу оглядываюсь назад, боясь, что мою пропажу быстро обнаружат, и за нами будет погоня, но знакомой машины не наблюдается. Однако от этого не спокойнее ни капли, у Давида этих машин, как травы в лесу, он легко мог сесть в любую. На парковке приюта стояли около пяти автомобилей.

Немного выдыхаю, когда такси тормозит у аэропорта, и, оплатив поездку, спешу внутрь.

– Ближайший рейс в Москву, пожалуйста, – бросаю девушке за стойкой.

– Ваш паспорт, – говорит работница авиакомпании с дежурной улыбкой на лице.

– Конечно, – киваю и начинаю копаться в рюкзаке.

– Пожалуйста, – раздаётся над головой голос Давида, а на стойку падает мой паспорт.

Ноги подкашиваются, сердце пропускает пару ударов, и я медленно поднимаю взгляд на него.

– Ты… ты… – заикаюсь то ли от злости, то ли от испуга.

– Что я? – вопросительно выгибает бровь, победоносно ухмыляясь. – Ты отупела совсем и в самом деле решила, что вот так просто сбежишь? – спрашивает, наклонившись к моему лицу, пока я пыхчу от гнева.

– Не задерживайте очередь, – слышу за спиной недовольный возглас.

Девушка за стойкой тянет руку к документу, но Давид с грохотом бьёт ладонью по поверхности.

– Она никуда не летит, – бросает, едва взглянув на вздрогнувшую работницу.

– Я охрану вызову, – пищит в ответ она.

– Не стоит, мы уходим, да, дорогая? – скалится в улыбке, испепеляя меня взглядом.

Глава 7. У меня всё продумано

Давид

Догадывался, что решит свалить, уж слишком быстро согласилась куда-то ехать. Без скандала, не упёрлась и не истерила. Не ожидал, что её так встретят дети, думал, о ней вообще забыли, но она смогла и сирот к себе привязать. Не всех, самых чувствительных, в частности девочек.

Максу лекцию прочитал, мягко говоря, что не стоит трогать моё ни словом, ни руками. Я, конечно, ценю его старания, и понимаю его гнев, но с Хрустальной разбираться только мне. Даже отцу запретил к ней подходить, а он рвался проучить предательницу. Тимур Айдарович – человек из девяностых, привыкший решать проблемы одним способом. И несмотря на то, что в то время, когда я только оказался в колонии, сам мечтал разорвать на куски Хрустальную девочку, велел не прикасаться к ней. Она моя, и никто её не будет трогать, ни в одном из существующих смыслов. Убивать мне и любить тоже одному мне.

В общем, пока обсуждали дела, предательница решила, что сможет от меня удрать. Но она не уяснила, кто я такой и на что способен. Конечно паспорт я стащил из сумки ещё в первый день после приезда и бросил туда трекер для отслеживания. Купить его в наши дни, как раз плюнуть, это во-первых, а во-вторых, мы используем такие для наших дел с угнанными тачками.

Собственно, не торопился гоняться за ней и, открыв приложение в телефоне, следил за направлением. Не подвела, поехала в аэропорт, и тут мой эффектный выход.

Стоит, глазами испепеляет, губы поджала, грудь ходуном – злится. А мне в кайф, любая её эмоция, как выдержанный виски – вкус, может, и так себе, а бьёт в голову неплохо.

– Помогите! – вдруг как завизжит и дёру даёт.

Ну что за детский сад?!

Глубоко вдохнув, срываюсь с места, догоняю, поперёк живота хватаю и над полом поднимаю, а она продолжает извиваться и орать как резанная, привлекая внимание всего аэропорта.

– Закрой рот, хуже же будет, – шиплю на ухо, но как со стеной.

Сжав зубы до скрежета и крепко держа свою ношу, иду на выход, выдавливая из себя улыбку для мимо проходящих и бросая какие-то глупости, типа перенервничала, летать боится, ПМС и все в таком духе.

– Что здесь происходит? – передо мной встают два мента, когда до дверей осталась пара шагов.

– Бытовуха, – веду плечом.

– Помогите, он меня похитил, держит насильно, грозится убить, – хрипит Хрустальная, давясь слезами.

Ну ты и сучка, девочка моя. Ответишь за это, уж будь уверена.

– Истерика, – усмехаюсь, взглянув на представителей правопорядка.

– Отпустите девушку, – обращается ко мне один из них, положив руку на рукоятку дубинки на поясе.

– Да жена моя она, повздорили, обиделась и мстить мне решила вот таким вот способом, – весело проговариваю, показывая, что ничего из ряда вон выходящего.

– Ваши документы, – влезает второй.

Хрустальная либо почуяла победу, либо уже выдохлась, так как перестала бить ногами воздух.

– Твою мать, – выдыхаю себе под нос. – Я тебя отпущу сейчас, ты только не убегай, хорошо? – говорю Але мягко и вкрадчиво, но по тону она понимает, что мало не покажется.

Едва я ставлю её на ноги, она прижимается к ментам, заставляя ухмыляться. Как же ты меня недооцениваешь, девочка. Я столько говна съел за свою жизнь, что учёл не мало важных вещей, одна из которых – всегда будь готов к завтрашнему дню.

– Пожалуйста, наши документы, – протягиваю паспорта менту и перевожу взгляд к Хрустальной, оскалившись в плотоядной улыбке.

Мужик в форме открывает страницу, где должен стоят штамп, подтверждающий наш брак, и, вот чудо, он там есть, что в одном документе, что во втором.

– Это чушь какая-то, – влезает Хрустальная, и по глазам вижу, что до неё начинает доходить.

– Дорогая, давай ты успокоишься, и мы всё обсудим, ну хочешь ты новый айфон, купим обязательно, зачем так нервничать, – проговариваю и вижу, как она лицо морщит.

– Дурой решил меня выставить? – прищуривается, а я строю максимально невинное лицо.

– Что ты, нет, конечно, – мотаю головой.

– Так, девушка, в следующий раз штраф вам выпишу, – бросает мент, возвращая мне паспорта. Покиньте здание и выясняйте отношения дома. Только без насилия, – добавляет предупреждающе.

– Какое насилие, начальник? – развожу руками и делаю шаг к «жене», которая уже не норовит сбежать.

Неужто поняла, что нет смысла?

– Всего доброго, – отмахивается от меня, и они оба уходят.

– Какой же ты урод, – шипит Хрустальная и устало выдыхает.

– Я красавчик, а вот тебя стоит наказать, – произношу и, впившись в её локоть, тащу к выходу. – Понравилось в заточении? Я тебе его устрою.

Выходим на улицу, я пихаю эту бегунью на переднее сидение и, обойдя тачку, сажусь сам, завожу мотор и трогаюсь с места. По-хорошему, домой поехать надо, закрыть её в квартире, отобрать телефон, чтобы другие тупые идеи в голову не приходили. С неё станется, слесаря вызовет, мол, замок заклинило, а там машину найти и уехать в Москву без паспорта, как два пальца об асфальт. Не, хрен ей, у меня планы были, и менять не собираюсь. Там, куда мы едем, ей тоже «понравится».

Надулась, руки на пышной груди скрестила, в окно уставилась. А мне в кайф, всё в кайф, любая эмоция. Я даже не особо взбесился из-за её побега, ожидал чего-то подобного, а может, где-то внутри и надеялся на это, лишний повод наказать сучку. Только какого-то хрена мариную её, пока сам наяриваю в душе. Пиздец какой-то, ну да ладно, чем дольше прелюдия…

– Ты нас поженил? – подаёт голос, повернув свое надутое лицо ко мне.

– Как видишь, – кривлю губы в подобии улыбки Джокера.

– А меня спросить? Я не хочу за тебя замуж…

– Я тоже не горел желанием убить год в тюряге, но кто меня спрашивал, – театрально выдыхаю с досадой.

– Не верю, – мотает головой. – Зачем жениться на той, которую ненавидишь всей душой?

– Хочу быть молодым вдовцом, – пожимаю плечами, сказав первое, что в голову пришло.

По правде говоря, я хуй знаю, зачем мне это надо было. Права на неё хотелось иметь? Или привязать её к себе, чтобы вот не случилось, как сегодня. В общем, глупый и необдуманный поступок, который легко исправить.

– Как ты вообще это сделал без моего согласия и подписи? – не унимается Хрустальная.

– За пятьдесят штук всё, что хочешь, в ЗАГСе сделают, – не скрываю, каким образом мы стали мужем и женой.

Тьфу, блядь! Муж и жена. Докатился! Совсем мозги мне продырявила, вся жизнь в пизду из-за неё.

– Надеюсь, этот процесс можно обернуть вспять, – бормочет и снова к окну отворачивается.

– Надейся, – киваю, ухмыляясь.

– Куда мы едем? – разрушает недолгую тишину.

– Развлекаться, – отвечаю и, опустив окно, прикуриваю сигарету.

– Я не хочу развлекаться…

– Тебя никто не спрашивает, – перебиваю, выпуская струю дыма.

– Мне домой нужно, – бросает, продолжая прожигать меня взглядом.

– Не нужно, – мотаю головой, наслаждаясь её гневным пыхтением.

– Давид, не будь мудаком, поедем куда хочешь, но мне сначала нужно домой, – моё имя с её губ, как выстрел в лоб, мать вашу.

Стоит ей его произнести, и внутри что-то переключается, каждый раз ровно так, как я в данный момент перехожу на другую полосу и меняю маршрут, в голове всё переворачивается за секунду. Бегло смотрю на неё, кипя от злости за свою слабость. А ей похрен, сидит, руками себя обняла, закрылась, спряталась, но не вижу удовольствия на её лице. Я ведь делаю, как ей хочется, так что за кислота на мордашке?

До дома едем в тишине, и только когда паркуюсь, Хрустальная девочка заговаривает.

– Дай ключи, я быстро, – протягивает руку, на что я только брови вопросительно выгибаю.

– Я похож на лоха? – фыркаю и выхожу из тачки. – Шевели булками, я тороплюсь, – бросаю, видя, что она не торопится, а так и сидит с протянутой рукой.

Выходит и показывает своё негодование, хлопая дверью и заставляя меня скрипнуть зубами.

– Ещё раз так сделаешь, пальцы сломаю, – проговариваю, заходя в лифт.

– Не сломаешь, – бурчит, прислонившись к стене и снова закрывается руками.

– Думаешь, сиськи менее заметны, если ты их закрыла? – усмехаюсь, получая лишь презрительный взгляд в ответ.

Едва переступает порог квартиры, убегает наверх в свою комнату. Пока жду её, успеваю подымить на балконе, и приятно удивляюсь, что не соврала, быстро спустилась. Осматриваю её с ног до головы и отмечаю, что сменила футболку, больше ничего.

– И чего домой тащились? Сказала бы, у меня в тачке есть сменная одежда, – вздыхаю, качая головой. – Было бы лучше, а то напялила на себя… всё на показ, – бормочу под нос, недовольный её облегающей тряпкой.

И так брюки как вторая кожа задницу обтягивают, не оставляя места для фантазии. Ещё и этот топ очерчивает пышную грудь, чтобы на неё все мужики пялились. «Всё, успокойся, устроил тут сцену ревности в своей голове», – говорю самому себе и двигаюсь на выход.

– Мы надолго? – раздаётся мне в спину.

– На всю ночь, – цежу сквозь зубы, сдерживая себя от того, чтобы не заставить её переодеться.

Не хватало ещё, чтобы она знала о моей ревности. И так охуевшая, а там вообще на голову сядет и верёвками управлять будет. А это сильнее меня, чёртовы чувства берут контроль, и я не успеваю реагировать.

– Я не могу на всю ночь…

– Хватит правила мне диктовать! – рявкаю, злясь больше на себя. – Пошла, – хватаю за предплечье и толкаю в холл.

– Урод! – шипит мне в ответ.

– Я это уже слышал, придумай что-нибудь новое, – бросаю, направляясь к лифту. – Опаздываю из-за тебя, – добавляю вслух.

До места назначения оба молчим, я успокаиваю нервы никотином, ровно до того момента, пока эта сучка не начинает кашлять и морщиться. И я опять на те же грабли – выбрасываю недокуренную сигарету и включаю кондиционер в тачке.

Херово дело. Я так далеко не уеду, она просто вернёт всё вспять. Как год назад превратила меня в послушного кота, так и сейчас приручит, если так и дальше продолжится.

Глава 8 Другая сторона его жизни

Аля

Перебрала в голове кучу вариантов, куда мы можем поехать, а когда прозвучала фраза «развлекаться» решила, что едем в его клуб. В тот самый, где мы познакомились, если можно так сказать. Но я ошиблась, мы приехали за город, в какой-то недостроенный амбар. Пока Давид паркуется среди трёх десятков машин, а может и больше, я смотрю на бетонное здание. Отмечаю, что стены высокие и нет ни одного окна, а на самом верху вижу свет изнутри, благодаря отсутствию крыши. Грубую и громкую музыку слышно даже отсюда, и не могу понять, что это за место.

– Пошли, – отрывает от осматривания.

Выбора особо нет, да и слишком много нервов сегодня убила, чтобы пререкаться, поэтому выхожу из машины и следую за Грозным по натоптанной дорожке. Ближе к зданию Давид берёт меня за руку, сплетая наши пальцы. У широкого проёма, закрытого решёткой, стоят два… шкафа. Лысые, здоровенные и с пистолетами на поясе шкафы. Едва мы подходим ближе, один из них достаёт ключ из кармана и открывает металлическую калитку.

– Босс, – кивает в знак приветствия, пропуская нас внутрь.

Как интересно!

– Что это за место? – спрашиваю, но ответ приходит сам собой, когда я вижу огромную клетку посередине и кучу народа.

«Подпольные бои», – приходит понимание, и дрожь пробирает.

Кроме территории ринга, внутри света мало, вернее сказать, он приглушённый и желтоватого оттенка. Обходя людей, мы направляемся вдоль стены под оглушающую музыку к лестнице и поднимаемся на балкон, который расположен по кругу на трёхметровой высоте. Места немного, но хватило, чтобы поставить диваны, кресла и круглые столики между ними так, чтобы был обзор на первый этаж.

Некоторые места уже заняты мужчинами разных возрастов и видов в компании гламурных девиц, и это явно не жёны. Есть даже в отглаженных костюмах, у некоторых и вовсе имеются значки на груди с флагом нашей страны, что говорит об их высоком статусе. Давид по пути здоровается с кем-то из них, не отпуская моей руки. Наконец мы останавливаемся посередине этого кругового балкона. Меня усаживают на кожаный диван, а мой спутник подходит к своему дружку, который стоит у перил и попивает из стакана янтарную жидкость. Они жмут друг другу руки и о чём-то начинают беседовать. Что именно они обсуждают, мне не слышно из-за громкой музыки, несмотря на небольшое расстояние между нами, и остаётся только смотреть по сторонам.

Ясно, что на балконе сидят те, кто выше по социальной лестнице, такое вот ВИП-место. Внизу нет ни стульев, ни столиков, толпа стоит и ждёт. Кто-то пьёт пиво из бутылок, у кого-то в руках бокалы, девушки балуются коктейлями. Бар, конечно, тоже имеется, у одной из стен расположен обычный барный стол и высокие стулья, какие можно купить для дома в любом мебельном магазине. Две девушки за стойкой служат барменами, они в коротких шортиках и верхе от купальников, а на голове обручи со светящимися кошачьими ушами. За ними на стене развешаны мигающие новогодние гирлянды, и благодаря тому, что я выше, могу видеть барный холодильник, а рядом самый обычный ларь для мороженного. И, если глаза не подводят, он забит льдом и пивом.

Ощущение, что всё это притащили за час до приезда всех гостей, импровизация какая-то. И сам ринг – это просто металлическая сетка, прикреплённая к железным трубам. Мне раньше не приходилось бывать на подобных мероприятиях, насилие не моё, пусть участники и идут на это добровольно. Ещё ничего не началось, судя по всему, народ ещё собирается, а в воздухе уже витает тяжёлая аура. Возможно, все эти бои и места, где они проходят, так и выглядят, откуда мне знать, чего это я взялась судить?!

Успокаивает, что охраны очень много, стоят по периметру в двух метрах друг от друга. Хотя мне, вроде, и нечего бояться, не полезут же эти бойцы на гостей, зачем бы им это делать.

– Что пить будешь? – спрашивает Давид, подойдя ко мне и наклонившись к моему лицу.

– Воды, – отвечаю, стараясь не смотреть на него.

– Советую взять что-нибудь покрепче, – хмыкает, знает, что мне не понравится «шоу».

– Я не нуждаюсь в твоих советах, – не могу удержать нервы в узде, специально ведь привёз сюда. – Просто воды, без газа и любых других дополнительных ингредиентов. Можно даже из крана…

– Не охота везти тебя в больницу, – бросает и отходит от меня, а я выдыхаю.

Народ всё идёт и идёт, уже и балкон наполнился, ни одного места свободного не осталось, внизу и вовсе, кажется, не протолкнуться. К столикам в ВИП-зоне с подносами подходят такие же полураздетые девицы, как и те, что за барной стойкой. Одна идёт к нам, и я не отдаю себе отчёта, что сжимаю зубы от раздражения, заметив, что Давид с Максом наблюдают, как покачивается грудь девушки при ходьбе. На её подносе высокий стакан с водой, круглый, наверное, с виски, судя по цвету, и бутылка пива.