Звёздный Дождь

Глава 1

Потянулись, улыбнулись, встали, прошлёпали в ванную комнату, открыли глаза, проснуться забыли.

Костас потёр ладонями помятое со сна лицо, бросил беглый взгляд в зеркало на щетину, взлохмаченную шевелюру, тяжело вздохнул, матерясь про себя весь белый свет. Вставать в такую рань в выходной день – преступление против человечества. Морщась, забрался под холодный душ.

Бр-р-р-р! У-у-у-х! Отлично! Просто отлично! Бодрит!

Через двадцать минут в зеркало смотрела довольная жизнью, холеная физиономия тридцати четырёх лет от роду. Тёмные волосы, почти иссиня-чёрные, карие глаза, густые брови, прямой нос, белоснежные зубы, рост и телосложение тоже не подкачали.

Такого самца смело можно в рекламу брать, вот только Зервас Константинос Александрович владелец строительного бизнеса, и моделинг вертел на своём немаленьком половом органе.

Приготовил завтрак на скорую руку. Яичницу с помидорами, тосты с ветчиной и сыром, две чашки крепкого кофе. Накрыл стол в надежде, что шум из кухни и ароматы поднимут одну симпатичную особу из кровати.

Не вышло.

– Подъём, – проговорил Костас громко, войдя в спальню, распахнул светонепроницаемые шторы. – Вставай, засонькин.

Одеяло на кровати королевских размеров зашевелилось, донёсся недовольный писк, показалась розовая пятка. За эту-то пятку и схватился Костас, потянул на себя, приговаривая, что солнце уже высоко, пора вставать.

Вскоре из-под одеяла выбралась обладательница розовой ступни, недовольно щурясь, сморщив нос.

– Юль, вставай, давай, – повторил Костас, пробегая пальцами по девичьим рёбрам, вызывая смех вкупе с недовольством. – Хватит капризничать, я предупреждал, что подъём ранний.

– Ну-у-у-у, Ко-о-о-оста-а-ас, – заныла Юля, обхватив руками подушку.

– Подъём, – объявил Костас. – Я опаздываю, совесть имей, – буркнул, играя в недовольство.

В общем-то, злиться на симпатичное создание всерьёз он не мог. Славная эта Юленька, хорошенькая. Наивная, конечно, только какой ей быть в свои лопоухие двадцать три года.

Через сорок минут они стояли в просторной прихожей. Костас в однотонной футболке, джинсах и ветровке, держа чехол с парадно-выходным костюмом, и Юленька, недовольно дуясь.

– Ладно, не злись, – примирительно проговорил Костас, – в воскресенье вечером вернусь, сходим куда-нибудь.

Юленька сжала пухлые губки, которые буквально несколько минут назад вознесли его в рай, но благоразумно промолчала, не желая начинать ссору.

Костас открыл дверь, пропустил вперёд Юленьку, задержал взгляд на аппетитной попке, плотоядно улыбнулся, одёрнул себя, вспомнив, что опаздывает. Пошёл следом, силясь смотреть на что угодно, лишь бы не на вихляющие впереди бёдра. Как сосунок озабоченный, честное слово.

Соберись, почитай объявление ТСЖ на доске у почтовых ящиков, список должников квартплаты – казалось бы, жильё бизнес-класса, но находятся идейно не платящие. Поздоровайся с соседкой, консьержкой, активисткой подъезда, обсуждающей что-то с местным божьим одуванчиком.

Отвёз Юленьку домой, игнорируя недовольство, демонстративно не замечая его. Оставил у подъезда нового жилого комплекса, в окружении бесконечных детских площадок и их обитателей, и был таков.

Подругу сердца Костас отлично понимал, видел её нехитрые мысли как на ладони, но предпринимать ничего не собирался.

Скотина, согласен, кобель похотливый, всё верно.

Стыд и позор!

Он познакомился с Юлей до Нового года, понравилась ему симпатичная курносая мордашка в обрамлении коротких, пушистых, как одуванчик, волос, детские ещё щёчки, круглая, аппетитная попа, упругая грудь и даже коротковатые, плотные ноги понравились.

Юля приехала из славного города Томска, училась в ординатуре стоматологического факультета КубГМУ[1], планировала остаться в Краснодаре. Родители купили ей двухкомнатную квартиру в новом, быстрорастущем районе.

Естественно, у неё были виды на Костаса, стоило признать, не без оснований. Они проводили вместе почти всё свободное время, несколько раз выбирались на короткий отдых, зимой на горнолыжные курорты, совсем недавно на море, подышать бризом, насладиться пустынными в это время года пляжами. Он был знаком с её подружками, она не чуралась его друзей. Всё по-взрослому, в общем.

За единственным исключением, Костас не знакомил Юленьку с семьёй и не собирался этого делать. Вот и сейчас, он ехал в родной городок в какой-то сотне километров от Краснодара, подругу же не пригласил, даже не заикнулся, почему это невозможно.

Как объяснить, что, будучи тридцатичетырёхлетним разведённым мужиком, отцом двоих детей, он может привести в дом родителей лишь заочно одобренную женщину, главным и основным достоинством которой будет национальность – гречанка.

Если выражаться корректно, то родители не одобрят любой другой выбор своего чада, какая бы распрекрасная ни была гипотетическая «Юленька», сколькими бы достоинствами ни обладала.

Самого же Костаса устраивала позиция родственников, снимающая с него бремя ответственности. Он не против, даже за, но с традициями, диаспорой, отцом, главное – матерью, не поспоришь.

В глубине души было стыдно, однако удобно, потому ничего менять Костас не собирался. Рано или поздно Юленька поймёт, что плетью обуха не перешибёшь. Жизнь по законам диаспоры – не шутки.

Подобные знания должны вкладываться в головы «Юленькам» ещё в нежном, детсадовском возрасте. Сколько бы разочарований они избежали, сколько бы сломанных судеб не случилось, понимай «Юленьки», что подобные союзы обречены на провал… только дело это не конкретного грека, волей судьбы появившегося на свет средь Кубанских просторов, а родителей девочек.

Костас посмотрел вслед Юле, хлопнувшей дверью подъезда, задрав нос. Решил, что в воскресенье обязательно отведёт кроху в хороший ресторан и в ювелирный, дабы загладить вину. Ему не сложно, девочке приятно, в итоге все довольны. А пока пусть подуется, слаще будет примирение.

Трасса вела через бескрайние поля, крохотные посёлки, станицы, раскинувшиеся широкими улицами. Яркая зелень, в это время года невероятно сочная, проносилась за окнами внедорожника, деревья радовали свежими листьями, по вспаханной земле прыгали очумевшие от тепла птахи.

Весна.

Из динамиков неслась ритмичная, набившая оскомину песня, вынуждая подпевать:

Звучало почти, как пророчество.

Отворот с трассы, короткая дорога мимо теплиц, заброшенных амбаров, остатков промзоны, крытого рынка, нескольких магазинчиков и, наконец, Костас окунулся в головокружительный, чарующий аромат цветущих садов, будто в сказку наяву провалился.

Сшибающее с ног ощущение, мощное, одуряющее, где-то фантастическое.

Только что нёсся по трассе среди полей, лишь изредка пестреющими лесопосадками, обгоняя крадущиеся тонары и резвые мелкогрузы, и мгновенно очутился в сказке, утопающей в густых деревьях и кустарниках, усыпанными цветами.

Цвело, благоухало всё, кажется, трухлявые, столетние пни, и те расцветали в это время года, радуясь новому циклу природы.

Проскочил город по диагонали – на всё ушло минут двадцать-тридцать, – свернул в родной переулок со сладким названием Грушевый. Несколько двух-трехэтажных домов, скрытых сенью деревьев, и два больших дома в торце, венчая переулок тупиком.

Калитка к калитке, одинаковые высокие кирпичные заборы, свисающие с них ветви, густо украшенные бело-розовыми цветами, камеры на роллерных воротах.

Неизменная из года в год картина. Лишь зелёные листья менялись на жёлтые, опадали и снова возрождались.

У одного из домов примостился высокий, компактный кроссовер малинового цвета. Ну как малинового… цвета розовой фуксии – это Костас точно знал от хозяйки автомобиля.

Знал все особенности подвески, работы двигателя, коробки передач, к слову, механической… Не знал лишь, где она умудрилась найти авто настолько вырвиглазного цвета.

«Фуксия – смесь розового и пурпурного цветов, малиновый – сочетание интенсивного розового и красного», – в голове прозвучал женский голос.

Сам не замечая, улыбнулся ему.

Припарковался рядом, так, чтобы чудо цвета розовой фуксии могло свободно отъехать, вышел, поспешил за калитку.

Цветная тротуарная плитка с гранитным напылением покрывала большую часть придомовой территории. Ухоженные газоны, самшиты, какие-то ёлки-сосёнки, детский городок с качелями, горками, подвесными лесенками, рукоходами, песочницей и домиками. Музыка, орущая на весь двор:

Нечто, рассчитанное на публику, чуть-чуть переросшую незабвенный «Синий трактор».

Костас поднялся на крыльцо с задней стороны дома, зная, что именно там найдёт обитателей. Просторная веранда с видом на домик для гостей, баню и мангальную зону, вела прямиком в небольшую прихожую и сразу же в огромную кухню, которая занимала львиную долю первого этажа.

Не успел повернуть ручку на двери, как та распахнулась сама. Прямо на него неслось чудо в пышной фатиновой юбке, сверкая ярко-розовыми колготками, белыми бантами на ярко-рыжих, почти огненно-красных, вьющихся мелким бесом волосах.

Такою масть только в иллюстрациях к детским книжкам увидеть можно, и в их Грушевом переулке.

– Привет, Котя! – закричало рыжеволосое чудо, врезаясь со всего маха в Костаса.

– Привет, Тыковка! – засиял Костас, поддаваясь настроению несущегося комка оптимизма и позитива.

Привычным движением перехватил кроху, подбросил, расцеловал недовольно фыркающую мордашку, пахнущую карамелью, в обе щёки, опустил на землю, слушая по пути последние новости:

Илиас – совсем дурачок! Взрослый, называется, в первый класс ходит!

А у неё новая юбка, красивая, принцессная, смотри какая!

У деда сегодня ю-би-лей!

И можно будет съесть много-много мороженого, она с утра готовится уже, ничего не кушает, место в животе чтобы было!

А мама, кстати, сейчас поедет делать маникюр, красный-красный, и ей тоже сделают, только не красный, а бесцветный, но так тоже считается.

И да, Илиас – дурачок, чуть не забыла!

– А что ты мне привёз, а? – требовательно уставились зелёные глазёнки на Костаса.

– Держи, на заднем сидении, там на всех, делите поровну, по-честному, – протянул ключи от машины крохе.

– Подарки в палисаднике! – крикнула та в свою очередь в сторону кухни, зовя того же Илиаса, несмотря на то что дурачок, и остальное младшее поколение, околачивающееся где-то рядом.

Автомобиль с лёгкой руки Тыковки стал «палисадником», когда та долго вчитывалась в надпись сзади, пока не заявила, что машина-то с браком.

Правильно пишется «па-ли-сад-ник», а не «Pa-li-sa-de», совсем уже взрослые глупенькие стали… Надо срочно поменять на новую!

Костас, несмотря на обнаруженный изъян, проверенную рабочую лошадку менять не спешил. Бюджетно, надёжно, удобно, вместительно. Что ещё надо?..

– О, привет, Кость, – на пороге появилась мама Тыковки, владелица кроссовера цвета розовой фуксии.

– Привет, Поль, – искренне улыбнулся Костас.

Обнял хрупкий девичий стан, по-дружески прильнувший к нему, краем сознания отмечая ладную фигурку и аромат духов с лёгким дымным шлейфом, с которым лишь цветущие сады могли поспорить.

Костас мог поспорить, от Поли всегда пахло так… Необыкновенно сладко, волшебно немного.

– Рада, что ты приехал, – сказала та, освободившись из дежурных объятий. – Папа будет рад тебя видеть, – искренне улыбнулась.

– Я не мог пропустить, – честно ответил Костас, потому что это мероприятие он действительно никак не мог пропустить, даже если бы жил за тысячи километров.

– До вечера, – махнула Поля рукой, поманила пальцем дочку, которая уже делила сокровища, привезённые Костасом, на всю компашку.

Тыковка уверенно заявила, что останется здесь, ногти ей тётя Ира накрасит, тем более Котя ещё не видел, как она делает колесо.

Поля молча кивнула, соглашаясь. Сказала, что предупредит бабушку, поспешила к калитке, бросая немного кокетливый, при этом совершенно дежурный, и оба это знали, взгляд на Костаса.

Костика в её интерпретации.

Для Поли он Костик. Кос-тик. Спасибо, что не Котя, хотя…

Костас проводил взглядом стройную фигурку, невольно отмечая то, что видел бессчётное количество раз до этого.

Невысокий рост, обманчивая хрупкость, светло-рыжие в блонд волосы волной стекали до лопаток, брюки палаццо, скрывающие обувь, жилет, белая кожа рук – стояла почти летняя погода, – сумочка на цепочке через плечо.

Поля быстро переставляла ноги, неосознанно виляя стройными бёдрами, тонкой кистью поправила упрямый локон, на ходу убирая заколкой-крабиком волосы, оголив изящную шею.

Хороша, божественно прекрасна, так бы и… не будь это Пелагея Андреева, приударить за которой – расстрельная статья без права на помилование.

Отмахнулся от нахлынувшего морока, как от назойливой мухи. Напомнил себе, что в мире миллионы женщин, тысячи из которых не откажутся побывать в роли его подруги сердца.

В конце концов, у него есть Юленька – славная крошка с крепенькой попкой, до которой он пока не добрался…

Вот, звучит как план, а Андреева Пелагея Николаевна звучит, как пуля в лоб.

Зашёл на кухню, где суетилась сестра Ираида, сверкая длинными тёмными ногами. Они все загорали мгновенно. Не успеет проклюнуться весеннее солнышко, сойти снег, а оливковая кожа приобретает бронзовый оттенок.

У плиты стояла мама, помешивая что-то в кастрюле, откуда доносился знакомый до боли запах, в животе предательски заурчало.

В одночасье воздух пришёл в движение. Ираида радостно вскрикнула, мама раскрыла объятия, готовясь задушить в них чадо. Запрыгала, завизжала вокруг детвора, приветствуя дядю писками, выкриками, хаотичными прыжками, пока не раздался окрик матери – бабушки разномастной детворы.

– Мыть руки и есть! Живо! Ленивые вареники ждать не будут. Конфеты на стол!

Раздалось недовольное ворчание, бурчание, сопение, но череда ребятни потянулась к столу, выворачивая карманы, покорно выкладывая «добычу» рядом со своим местом, ревниво косясь друг на друга, чтобы не дай бог… не дай бог… Будто сладости достаются им по великим праздникам.

Потом дружно ели, шестеро детей от трёх до девяти лет, пять тёмных головок и одна огненно-рыжая, не хватало только двоих – сыновей Костаса. Уехать в своё время на север было всё-таки ошибкой.

Ираида зорко следила, чтобы было съедено всё.

Да, со сметаной, да, и Эмилии это тоже касается, и Пети тоже.

Конфеты никуда не денутся, лежат на столе, рядом с каждым своя, лично отобранная кучка.

Как же происходившее напоминало детство… когда-то они точно так же сидели, недовольно пыхтя, заталкивали в себя «правильную» еду, переживая, что на шоколад не останется места в желудке.

Удивительное дело, место оставалось, как и место играм, проделкам, порой хулиганству и седым волосам на головах родителей.

Костас тоже с удовольствием поглощал простое, знакомое с детства блюдо, ловя себя на мысли, что с радостью положил бы перед собой конфету в качестве поощрения.

И даже знает, как эту вкуснятину зовут…

Глава 2

Юбилей Андреева Николая Анатольевича приходил со всем возможным размахом, который только возможен в городке с населением тридцать тысяч человек. В самом престижном ресторане со звучным названием «Акрополь» с колоннами у входа и статуями античных богов в зале.

Помимо мэра города, глав районов, прочих представителей администрации, уважаемых бизнесменов всех мастей, заглянул на огонёк губернатор края. Все с официальными поздравлениями, пожеланиями, а то и с наградами от имени и по поручению.

Были приглашены аниматоры для малышни, коей собралось немало. Какие-то певцы, известные в узких кругах тех, кто вырос из Трансформеров и прекрасной Эльзы. Танцевальный ансамбль из Краснодара, сверкающий перьями и голыми ногами, и естественно, местный казачий хор.

Ведь Андреев – знаменитый казак, так он когда-то решил.

Пропустить юбилей такого человека Костас не мог. Не потому, что Николая Анатольевича было за что уважать, помимо того, что их фирмы много лет работали в крепком тандеме, а потому, что дядя Коля для него как второй отец, пару раз и первый. Не с каждой проблемой пойдёшь к родному, иногда совет со стороны важнее.

И всю эту красоту, включая фейерверк, бодрого ведущего, полуголых девиц в перьях и казацкие удалые пляски организовала Поля – дочь юбиляра. Умница и красавица.

И какая красавица!

Пара рюмок, опрокинутых в начале торжественного ужина, кажется, начали доходить до Костаса. Долго они, конечно, шли, с шести вечера до одиннадцати, зато прямо сейчас плескались и требовали выхода. Желательно в горизонтальной плоскости, в идеале – с Полей.

О чём думать если не грешно, то опасно для жизнедеятельности яиц. Оторвёт ведь.

Костас оглядел полупустой зал. Большая часть гостей разошлась, остались только свои, преимущественно ровесники юбиляра. Сдвинули столы, о чём-то жарко спорили, вспоминали, громко смеялись, иногда срывались в пляс, прося ди-джея поставить что-нибудь подходящее ситуации. Пели, обнявшись, раскачиваясь из стороны в сторону.

Вот-вот разнесётся протяжное «Хас-Булат удалой», и можно смело расходиться по домам.

Нужная кондиция достигнута. Гости станут лишними на этом празднике, останутся только самые близкие, забурятся к кому-нибудь домой, кто предусмотрительно отправил внуков к родителям, и продолжат веселье до утра.

Пара стройных девчонок извивалась на танцполе, задорно вихляя задами. Среди них скакала Тыковка, восхищаясь сама собой и пышной юбкой. Иногда кружилась на месте, иногда выбегала в центр зала, что-то выкрикивала, бежала обратно, порой тащила танцевать Полю – её маму.

Поля выходила, брала за руки дочку, кружилась с ней, переставляя стройные ноги, виляла бёдрами, затянутыми в красное платье, трясла белокурыми в рыжину локонами, перекидывалась с кем-нибудь парой слов, улыбалась, сверкая белыми зубками.

И заставляла несчастный член Костаса бодриться, в надежде получить сладкое.

Тихо ты, нам туда нельзя. Проход закрыт!

Поля, конечно, не сестра, пусть и росла на глазах, думать в этом плане об этом сокровище не запрещено, но голову, даже если она в штанах, а не на плечах, терять не стоит.

Сочная чернявая девица заметила масленый взгляд Костаса, начала извиваться сильнее, поглядывать призывней.

Что ж, похоже, выбор сделан.

Прости Юленька, о чём ты не узнаешь, того не было.

– Потанцуй со мной, Котя! – врезалась в его ноги Тыковка.

– Конечно, принцесса, – сразу отозвался Костас.

Присел, подхватил кроху на руки, отодвинул одну ручонку, начал кружиться, как в вальсе, плавно подбираясь к танцующей Поле.

Да, нельзя, но он же с чистыми намерениями, просто танцует, между прочим, с её же дочерью.

Тыковка обхватила его шею одной рукой, второй обняла маму. Оказалась между ними двумя и начала раскачиваться в такт музыки, довольно подпевая.

– Хороший праздник получился, – похвалил старания Поли Костас, глядя на довольного юбиляра и его компанию.

– Ещё бы Лукьян не опоздал, – фыркнула Поля, почти сталкиваясь с ним лбом стараниями Тыковки. – Соня, осторожней, – одёрнула дочку.

Та в ответ лишь засмеялась, находясь на грани между хорошим настроением и истерикой от усталости, когда в ребёнка, кажется, вселяется бес, и поможет только экзорцист.

– Имей совесть, человек из Норильска прилетел, сразу с самолёта сюда.

– Вообще-то, он к своему отцу прилетел, – назидательно проговорила Поля. – Мог бы и помочь с организацией банкета.

Костас закатил глаза. Помочь с организацией, ага…

Поищите дураков в другом месте. Кому-кому, а родному брату отлично известно – кто вздумает Полюшке помочь, тот два дня не проживёт. И смерть его будет долгой и мучительной.

– Хас-Була-а-а-а-а-ат удало-о-о-ой, – заголосили за столом. – Бедна са-а-акля твоя-а-а-а…

Сигнал подан, больше ни родителям, ни юбиляру точно ничего не понадобится. Можно смело отправляться домой.

– Ну, и где твой друг? – приподняла бровь Поля, глядя в упор, снизу вверх на Костаса.

Нормальная претензия. Давно ли он подрядился в няньки к тридцатичетырёхлетнему бугаю, размером примерно со славянский шкаф.

– Соня, скажи всем «до свидания», мы едем домой, – Поля попыталась оторвать детские ручонки от шеи Костаса.

Тыковка, естественно, имела другое мнение. Неизвестно, кто её отец, но кто мама видно невооружённым взглядом.

– Нет! Нет, нет, нет! – заголосила Тыковка, извиваясь.

– Соня, – терпеливо повторила Поля, – отпусти Костю, у него дела, – бросила быстрый, незаметный для ребёнка взгляд на чернявую, продолжающую изображать жрицу богини Афродиты.

В тему пришлись Акрополь, статуи и отдельно взятый грек.

– Ночью?! – возмутилась Тыковка. – Нет, не поеду домой! Я Эльза! – объявила она.

– Пойдём-ка, Эльза, – буркнул Костас.

Отнял детскую руку от женской шеи, шейки вернее, по которой скользнул взглядом. Оставалось надеяться, что не слишком похотливым. Если что, у него есть алиби – вод-ка.

Водка виновата, сам он – агнец невинный, не знающий, где у женщины что находится.

От стола с оставшимися гостями неслось:

– На заре-е-е-е ю-юны-ых ле-е-е-ет ты погу-у-у-убишь ейо-о-о-о-о…

Костас двинулся к выходу, помахал рукой юбиляру, тот одобрительно кивнул, показывая на часы – подарок Костаса. Поля спешила следом, переставляя ноги на высоченных каблуках. Господи, как она на этом ходит?

Улица встретила головокружительным запахом цветущих садов и прохладным ветром. Костас быстро сдёрнул с себя пиджак, закутал Тыковку, которая полусонно брыкалась и фырчала, но усталость уверенно одерживала победу над вредностью.

– Проводишь, Кос? – как из-под земли появился Лукьян, со щенячьей надеждой посмотрел на друга.

– Иди, – гоготнул Костос, мазнув взглядом по дамочке, жмущейся в стороне. – Доставлю в лучшем виде.

Нормальная цыпочка. Не Костосу жаловаться, он редко оставался ни с чем, но этот пройдоха, лучший друг по совместительству, умудрялся цеплять самых сладких девочек ещё со школьной скамьи.

– Завтра посидим, – пообещал Лукьян Костасу, кивнув на прощание сестре и племяннице.

Развернулся, поскакал широкими шагами, резво для своего телосложения переставляя ноги. В такт им покачивались кудри на рыжей макушке. Подошёл к дамочке, галантным жестом надел свой пиджак, положил лапищу на тонкое плечо, что-то проговорил, выразительно заглядывая в глаза, та растеклась в улыбке, кивнула, соглашаясь, кажется, на всё.

– П-ф-ф-ф, – раздалось неодобрительно фырканье со стороны Поли.

Как пить дать, завтра заставит старшенького брата принимать ванну из мирамистина.

Остановилось вызванное такси. Поля нырнула на заднее сидение, протянула руки, чтобы перехватить дочку. Костас демонстративно уселся рядом, придерживая уже крепко уснувшую Тыковку.

– Тебя ждут, – буркнула Поля, тем не менее, сдвигаясь, уступая место.

– Настроения нет, – полушёпотом ответил Костас. Назвал адрес таксисту.

Поля демонстративно закатила глаза, фыркнула, поправила юбочку Соне, убрала пару кудряшек от лица, посмотрела с любовью, улыбаясь чему-то своему.

Доехали быстро. Костас выбрался из салона, не выпуская из рук Тыковку, которая доверчиво льнула к нему, сопя носом-кнопкой. Как же он соскучился по этому чувству – ребёнок на руках. Многое бы отдал, чтобы его мальчишки были с ним, но увы… чудес не бывает. Детям в первую очередь необходима мать. Всё, что ему остаётся – вот такие одноразовые акции, как крошки с барского стола.

Сам виноват, конечно, сейчас бы всё переиграл.

Поля шла впереди, виляя бёдрами, на каблуках и в узком платье получалось непроизвольно. Костас понимал, не в его честь этот умопомрачительный вид, но отказываться от лапания взглядом не собирался. Хотя бы пока обладательницы аппетитной попки не видит, а то ведь утопит… в ванне с мирамистином, да.

У входа разулся, прошёл за Полей на второй этаж, зная расположение комнат. Остановился у детской, подождал, пока откроют дверь, уложил Соню в кроватку в виде пиратского корабля. Вот вам и принцесса Эльза.

Поля быстро сдёрнула с дочки юбку, колготки, оставила в кофточке, в которой та была. Бережно подоткнула одеяло, вышла, оставив крошечный ночник включённым.

– Ты чего здесь? – подпрыгнула на месте, уставившись на Костаса. – Думала, ты ушёл, – неопределённо махнула рукой в сторону дома Зервасов.

– Да как-то… – ответил Костас. – Чем планируешь заниматься?

Поля нахмурилась, посмотрела на него, тяжело вздохнула, один бог знает чему. Всё ведь хорошо у неё, отлично даже, иначе у неё просто не бывает, даже в самые тёмные времена всё хорошо. Гордо сияет, как самая яркая звезда на небосклоне.

– Честно говоря, хотела выпить, – ответила она. – Устала, сил нет. За вечер съела одну долминку и цезарь успела клюнуть, до вина не добралась.

– Одна? – приподнял бровь Костас.

– Нет, с эскадроном бравых гусар! – прыснула Поля. – Сейчас, только вытащу из-под кровати, стряхну пыль, и пойдём пить.

– Могу составить компанию, – предложил Костас, мысленно прокрутив все возможные сценарии сегодняшней ночи.

Из них реальный только один: они выпивают бутылку вина, Поля соловеет, он, как джентльмен, провожает её в комнату на втором этаже, в торце, окна которой выходят как раз на их дом, и отправляется дрочить.

– Ладно, – протянула Поля, окинув хмурым взглядом нависающего над ней Костаса.

Чёрт, сам не заметил, как придвинулся непозволительно близко. Настолько, что почувствовал не только аромат духов, но и шампуня, крема, косметики, цветочной свежести, чего-то ещё, от чего яйца поднялись в ожидании команды: «Пли!»

– Иди в кухню, сейчас переоденусь, приду, – отдала распоряжение Поля.

Кухня в доме Андреевых была такая же огромная, как у Зервасов. В принципе, планировки похожи, были когда-то идентичными, со временем каждая семья подогнала под свои нужды.

Чувствовал себя Костас здесь, как у родителей дома. Смело открыл холодильник, выудил съестное, быстро накрыл стол из того, чем были богаты хозяева: сырная нарезка, мясная, северная рыба – Лукьян привёз, – оливки, фрукты, овощи.

Покопался в морозильнике в поисках креветок, знал, что любит Поля, ожидаемо отыскал. Подумав, отрезал кусок мяса, бросил на сковородку, если в теле, едва ли в пятьдесят килограмм веса, с утра ничего не было, сочный стейк точно лишним не будет.

– Вау! – услышал за своей спиной.

– Я тут похозяйничал. Ничего? – для проформы спросил он, оборачиваясь.

«Вау!» – едва не ответил в унисон, от того, на что смотрели его глаза.

Хотя, видит бог, шёлковый костюмчик для дома бледно-розового цвета, пожалуй, самое невинное из того, что он наблюдал на женщинах при подобных обстоятельствах.

Но эти стройные, длинные ноги, едва прихваченные загаром, тонкие пальцы с ярко-красным маникюром, распущенные волосы, лежавшие тяжёлой, шелковистой волной по плечам, бледная кожа декольте, выглядывающая из скромного выреза…

– Хозяйничай на здоровье, – махнула Поля рукой с изяществом королевы.

Опустилась в стул-кресло, показала взглядом на пенал со стеклянными дверцами, молчаливо говоря, что неплохо бы достать фужеры и то, чем их наполнить.

– За твоего отца, – отсалютовал Костас бокалом с коньяком, когда справился со стейком, креветками, быстро сообразил простенький салат из помидоров и всё это подал хозяйке дома.

– За папу, – кивнула Поля, допивая фужер с рислингом. – Хлюпни, – показала взглядом на открытый коньяк.

– Поль? – нахмурился Костас, никак не ожидающий такого поворота.

Умницы и красавицы не хлещут коньяк в двенадцать ночи.

– Эй! – перехватила его взгляд Поля. – Я взрослая девочка, мне двадцать восемь лет.

– Покажи класс, большая девочка, – налил Костас коньяк и пододвинул нарезанный лайм на край стола в сторону Поли.

А вот мясо ты зря проигнорировала, Пелагея Николаевна… зря…

Глава 3

Костас смотрел на пьяненькую Полю, быстро её развезло, однако. Полчаса не прошло, а щёки раскраснелись, глаза повеселели, движения стали расфокусированными.

– Как твои дела, кстати? – спросила Поля, сдув упрямый локон, упорно лезущий в глаза.

Смертельно захотелось убрать его, заодно прикоснуться к нежной коже щеки, а что она нежная, никаких сомнений не возникало.

– С последней нашей встречи ничего не изменилось, – ответил Костас.

– Ты всё ещё с той девочкой?

– Какой именно? – уточнил на всякий случай Костас.

Мало ли в Бразилии Донов Педро…

– После нового года я приезжала к тебе в офис, тебя ждала такая… молоденькая, с кудряшками, пухленькая, симпатичная.

Точно, приезжала, столкнулась с Юленькой. Костас забыл об этом инциденте, вернее, значения не придал, даже если бы Поля передала родителям, что сынок не хранит целибат, никто бы ему ничего не предъявил.

Основное правило – не приводить в дом кого ни попадя, читай, не гречанку.

Остальное – пожалуйста, сколько угодно. Главное, чтобы без последствий для здоровья и нежелательного продолжения рода.

– Как бы, да, – неопределённо ответил Костас.

– Не стыдно тебе девочку обманывать? – нахмурилась Поля. – Нехорошо это. Кармы не боишься? Ай-ай-ай, – сощурилась Поля, погрозив указательный пальцем.

– Не-а, я смелый, – беспечно ответил Костас.

– За смелость, – провозгласила Поля.

Сама себе налила коньяк, чуть покачиваясь, добралась до холодильника, выудила замороженную черешню, кинула в бокал вместо льда, подумав, добавила шампанское.

Боже, адова смесь…

– Поль, может не надо это пить? Завтра плохо будет, – ухмыльнулся Костас.

– Надо, Федя, надо, – шлёпнулась на стул Поля, сделала глоток, скривилась, дёрнула плечами. – Я, между прочим, совсем не пьяная. Приходи завтра в девять, блинов напеку.

– Вечера? – засмеялся он. – Раньше вряд ли будешь в состоянии.

– Утра! – возмутилась Поля, надув щёки.

Облокотилась на стол. Разрез на шёлковой кофточке разошёлся, верхняя пуговица расстегнулась, явив миру вид на ложбинку между грудей. Мягких, белых, манящих, обещающих столь много, что сидеть стало неудобно. Брюки узкие, как назло.

Поля прогнулась, открывая лучший обзор, стало понятно, что бюстгальтер она проигнорировала. Взяла прядь волос и начала наматывать на палец, томно смотря на Костаса.

Ему же не показалось, нет?

– Ты меня соблазняешь, Полюшка? – широко улыбнулся он.

Вот это грузовик с пряниками на его улицу заглянул. Вот это повезло, так повезло.

– Я? – Поля дважды моргнула, как в замедленной съёмке, облизнула призывно пухлые губки, заставляя прижатый брюками и трусами член Костаса дёрнуться. – Блинами, что ли, Кость?

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок… – проговорил он хрипло, не очень-то веря народной мудрости. Существовал путь короче и надёжней.

– Сдалось мне твоё сердце, – улыбнулась Поля, показав край зубов, между которых мелькнул влажный язычок.

– Тогда тем более неправильно соблазняешь, – повёл он бровями.

Поманил рукой, после перехватил тонкое запястье, потянул на себя на удивление податливое тело.

Поля встала, несколькими шагами подошла к нему. Встала вплотную, ожидая чего-то или примеряясь к его крупному, по сравнению с ней, телу. Покачнулась, упёрлась руками в плечи Костаса, сдавила тонкими пальцами с алым маникюром. Он смотрел на происходящее, не веря себе.

Быть не может…

Осторожно, чтобы не спугнуть удачу, обнял женскую талию, едва не заскулил от восторга – вау чистой воды – потянул на себя, вынуждая оседлать его, усевшись на колени, лицом к нему.

Горячая промежность Поли оказалась ровно на члене Костаса, спрятанном одеждой. Он качнул бёдрами, вбирая воздух сквозь зубы, она ответила точно таким же движением.

– Охренеть, – выдохнул он неразборчиво.

В ответ женская ладонь обхватила стояк. С силой сжала, от чего член налился сильнее, провела сверху вниз, довольно улыбаясь.

– Так и знала, что у тебя всё, как надо… – выдохнула, довольно покачиваясь, ёрзая, обхватив рукой ствол, плотоядно облизываясь при этом.

Да это не грузовик с пряниками, это целый автопоезд Тонар!

Костас, ведомый инстинктами, быстро расправился с пуговицами на кофте Поли. Она повела плечами, освобождая себя от шёлка. Он впился взглядом в то, что видит:

Твою мать, почему он считал, что грудь у Поли максимум полторашка? На него смотрели шикарные груди с острыми светлыми сосками почти третьего размера, налитые, упругие. Чёртовой, идеальной формы.

Обхватил ладонью одну из них, задел пальцами сосок, сдавил, слушая протяжный стон удовольствия. Со сладким наслаждением наблюдал, как выгибается Поля, продолжая безостановочно скользить по его члену, который того и гляди придёт к логическому завершению.

Нет-нет, второго шанса скорей всего не будет, так что только долго, только хардкор.

Только заглянуть, разглядеть, залапать.

Целовать везде, где возможно, каждый участок тела, каждую клеточку, молекулу каждую, а не позорно кончить в трусы.

Впился губами в призывно открытый рот. Моментально впитал запах и вкус, который выбил дух, заставил толкнуться языком в сладкий рот, бесцеремонно хозяйничать там. Целуя, тараня, прикусывая.

Впитывать жаркий ответ, дуреть от него, дуреть, дуреть…

Всё, тумблер переключён. Хода обратного быть не может.

Костас встал, подхватывая Полю под ягодицы. Она обхватила его талию ногами, продолжила ёрзать в поисках разрядки. Двинулся в сторону лестницы, не отрывая губ от губ, яростно целуя. Прерывался только за тем, чтобы вдохнуть, опуститься поцелуями на щёки, шею, уши.

Жадно слизывал запах, вкус, лакал его. Сходил с ума.

Дверь в комнату открылась легко. Быстро огляделся, не приходилось бывать в комнате Поли во взрослом возрасте. Поставил её на кровать на колени, к себе спиной, обхватил груди, прокрутил с силой соски, нежно сдавил саму мягкость, едва не рыча от наслаждения.

Полюшка, ты прекрасна! Лучшее, что случалось с ним за тридцать четыре года.

Быстро сдёрнул шёлковые шорты сразу с трусами, пройдясь ладонью по стройным женским ногам. Опустил ладонь вниз живота, к гладким, истекающим соками половым губам, накрыл вместе с лобком, проникая между пальцем. Почувствовал, как стекает горячая, вязкая влага.

Невероятно!

Нервным движением расправился с пряжкой своего ремня, наблюдая, как оглядывается Поля, нетерпеливо переминаясь на коленях, приоткрыв пухлый рот, ещё влажный от его жрущих поцелуев.

Не выдержал, вставил палец между этих губ, хрипло прокомментировав:

– Соси.

Поля послушно охватила палец, начала сосать, втягивая в себя, облизывая, играя языком. Прогнулась в пояснице, подставляя себя сзади. Потёрлась ягодицами о стоящий колом член, готовый, как никогда.

Фантастика какая-то, похоть за гранью разумного. Он так не хотел в сопливой юности, так не кайфовал с очень горячими цыпочками, не дурел при самых откровенных экспериментах.

Дёрнул презерватив, без которого в принципе не выходил из дома, раскатал по члену. Коленом раздвинул ноги Поли, вынуждая ещё чуть прогнуться, так что стал виден самый смак – с ума сойти, и там идеальная!

Провёл несколько раз пальцам по половым губам, между ними, сознательно не задевая клитор. Судя по дыханию, движениям, Поля балансировала на грани, ему же требовалась больше, чем оргазм от его пальцев.

Вошёл пальцем, следом вторым, повторяя движение пальца во рту. Перехватил за талию, резко вытащил палец из гостеприимного рта, почувствовав, как Поля начала заваливаться в бессилии.

Одним синхронным движением вошёл членом, сразу на всю длину, не церемонясь, слушая восторженный стон. Пальцы, которые секунду назад были между ног, отправил в приоткрытый в восторге рот, повторив требование:

– Соси.

Второй рукой хватал, сминал, удерживал. Рычал от непередаваемого, запредельного удовольствия.

Вынудил Полю бессильно повиснуть, принимая его сильные, бесконечные толчки с покорной радостью, глубоко дышать, отпуская на волю пошлые стоны, перемешанные с требованием: «ещё, ещё, сильнее», пока не она взвилась в оргазме, изогнувшись, обхватив его шею, вскинув руки вверх, подставляя грудь под беспощадные руки, которые сминали, грозя оставить синяки.

После опустил Полю на колени. Она распласталась, хрипя, вцепилась в подушку, обхватив руками, предоставляя откровенный вид на себя.

Костас продолжил трахать, остановившись лишь на несколько секунд, позволяя немного прийти в себя.

Надавил пальцем на колечко ануса. Поля недовольно замычала, давая понять, что против, тело же ответило согласием. Вошёл сначала одним пальцем, внимательно следя за реакцией, второй показался лишним, но убирать не стал. Начал двигаться, наращивая темп, чувствуя, как расслабляется колечко, готовое продолжить.

От одной мысли потемнело в глазах. Не то, чтобы его можно было удивить анальным сексом, но аналом с Полей можно было убить.

– Кость, Кость, Кость, – залепетала Поля, когда он увеличил амплитуду пальцев, синхронизировав с членом. – Кость, я кончить хочу. Пожа-а-а-алуйста, – заныла она.

– Пожалуйста, – хрипло ответил он.

Сменил угол, быстрыми толчками отправляя Полю туда, куда она просилась.

Обойдётся он без анала, и так случилось то, чего не должно было произойти никогда в жизни.

Это вам не Новый год, не падение метеорита, не какое-то редкое природное явление.

Это секс с самой Пелагеей, свет, Николаевной…

Умницей, толчок, красавицей, толчок, ещё, ещё, ещё…

Остро ощущал, как пульсирует вокруг члена лоно Поли. Сдохнуть что ли, не сходя с места, всё равно ничего лучше в жизни уже не случится.

Костас улёгся на спину, посадил сверху Полю, посмотрел на неё, – со следами от поцелуев, хватания, слюней, с раздражением от щетины – вытраханную и оттраханную.

Счастливую.

– Покажешь класс, Полюшка? – проворковал он, усаживая расслабленное тело на собственный член, который только этого и требовал.

И Полюшка показала…

Ушёл Костас домой, когда забрезжила заря. Поля спала крепким сном, посапывая, уткнувшись в подушку.

Глава 4

Переспал с Полей – мысль, которая заставила подорваться в восемь утра и не давала покоя.

Он, естественно, бесконечно рад, ему льстит, прёт. Он беспардонно счастлив, но… что-то с этим нужно делать.

Или не нужно? Или?..

Голова взрывалась от предположений, мыслей, выводов, снова догадок и зудящих идей, что теперь с этим делать. Жениться?

Ну нет. Нет же!

Даже если опустить за скобки основную причину не реализуемости плана – национальность Поли, – существовало сотня, а то и тысяча причин, почему нет.

Пелагея Андреева – головная боль всех детей семейства Зервас, начиная с Ираиды – лучшей подруги Поли, заканчивая вашим покорным слугой – Константиносом.

Когда-то, когда детей этих не было и в проекте, зато пятнадцать союзных республик сосуществовали в мире и согласии, на просторах Краснодарского края жили-были два закадычных приятеля – Колёк Андреев и Санёк Зервас.

Ходили в одну школу, эту же школу дружно прогуливали, получали звездюлей от родителей и учителей, строили нехитрые планы на будущее: ПТУ, в крайнем случае техникум, работа на предприятии, квартира от завода, жена, дети, до этого счастливого момента помацать пару симпатичных девчонок, если сильно повезёт – не только помацать…

Большей части планам не суждено было сбыться. СССР ушло в небытие, вместе с квартирами от завода и постоянной работой. Повзрослевшие Колёк и Санёк вышли в свободное плавание, кто как мог, куда унесло попутными ветрами. Каждый жил, как получалось.

Николай рванул на север, трудился то здесь, то там. Сколотил небольшой бизнес, прогорел, начал снова, опять прогорел, связался с преступным миром, пронесло, обошлось без отсидки. Вовремя свалил на родину, в Краснодарский край.

Александр отправился в Грецию, решив, что на исторической родине ждут его с распростёртыми объятиями. Жизнь показала, что у поговорки «В Греции всё есть» существует окончание «…да не про вашу честь». Несолоно хлебавши, вернулся в городок детства, усыпанный садами, в окружении плодородных полей, в каких-то ста километрах от моря и гор.

Там-то и встретились снова два закадычных друга. Осмотрелись вокруг, уже битые жизнью и обстоятельствами. Начали совместный строительный бизнес, заодно взяли в пользование карьер по добыче щебня и песка.

Дело оказалось прибыльное, развивалось и росло, как и росли семьи Колька и Санька.

Сначала родился Лукьян у Андреевых, в ту пору уже решивший, что он казак один бог знает в каком поколении. Может, так оно и было, Андреевы жили в городке, когда тот ещё была станицей. Костас смутно помнил их деда с выразительными усами, действительно похожего на казака с иллюстрации в детских книгах.

Через пару месяцев родился Констатинос у Зервасов, к тому времени проникнувшихся идеей национальной идентичности.

Большая диаспора греков в здешних местах была всегда, со времён Царской России. В бытность Советского Союза хоть и держались вместе, помогали друг другу, на браки с чужаками смотрели благосклонно. Нежелательно, но катастрофы никто не видел, просто как-то сами собой складывались мононациональные пары, потому что росли рядышком, бок о бок. Позже всё изменилось, большинство зациклилось на сохранение чистоты рода, уклада, традиций.

Подтянулся ещё один сын у Зервасов – Деметриос. Двумя же девчонками с разницей в год Андреевы и Зервасы закрыли вопрос деторождения.

У Зервасов росла Ираида, у Андреев Пелагея, быстро ставшая для своих Полей.

И была эта Поля не просто больной мозолью, а здоровенной занозой для всей дружной, подрастающей компании.

Поля была идеальным ребёнком, настолько, что даже старшие Лукьян и Костас получали от её сияния.

Поля хорошо училась, идеально. Не было предмета, по которому бы она не успевала. На отлично шли гуманитарные и точные науки. Круглогодично, порой казалось, круглосуточно, слышалось:

«Поля блестяще написала олимпиаду по геометрии»; «Полюшкино сочинение выиграло краевой конкурс»; «Поля отлично знает английский», а ещё португальский и за каким-то хреном финский.

Зачем финский язык на Кубани? За-чем? Поля выучила.

Поля занималась во всех возможных кружках, начиная с оригами, заканчивая музыкальной-и-изо студией. Посещала цирковую студию, бальные танцы, художественную гимнастику, садилась на шпагат.

Без шуток, Костас и Лукьян, будучи уже подростками, всерьёз опасались, что однажды их заставят сесть на этот самый шпагат. Провисной и отрицательный, блин, ведь Полюшка…

Больше всех доставалось, естественно, Ираиде. Не самая расторопная, пухленькая, не хватающая звёзд с небес девочка никак не могла конкурировать с местной принцессой.

Самым большим чудом было то, что Ира и Поля оставались подружками не разлей вода, и их дружба сохранилась по сей день. На месте Ираиды любая бы лелеяла мечту прикопать под ближайшем кустом такую «подружку», а они дружили.

Впрочем, не удивительно. Характер Поля имела на редкость покладистый, дружелюбный. Никогда, ни при каких обстоятельствах не кичилась знаниями, умениями.

Всем всегда протягивала руку помощи, начиная с бездомных котов, заканчивая последними двоечниками, делилась с ними домашкой, разрешала безбожно списывать у себя.

Она не только окончила школу с золотой медалью, она поступила на экономический факультет МГУ по итогам Всероссийской олимпиады, один бог знает зачем, сдав ЕГЭ на высший бал. Окончила МГУ с красными диплом, параллельно учась там же по специальности философия…

Не спрашивайте зачем!

В голове Костаса не мог уместиться и один факт блистательного пути Поли. Умишко, утяжелённый одним единственным дипломом архитектурно-строительного университета КубГАУ, не мог объять необъятное.

О том, что Поля была ещё и красавица, думаю, упоминать лишнее.

И вот, когда два семейства уже готовились, что их общая звезда займёт место председателя правления «Газпрома», как минимум, а то и возглавит Центральный банк России, Поля вернулась домой.

Беременная на восьмом месяце неизвестно от кого. Сама виновница переполоха имя, естественно, знала, но так никому ничего не сказала и не объяснила.

О, это был лучший год жизни Агаты – матери семейства Зервас.

Ираида к тому времени была честно замужем, выйдя за уважаемого в их кругах грека в восемнадцать лет, сразу после школьной скамьи, как говорится, тёпленькой ещё. Родила сына в законном браке, готовилась стать мамой второй раз, всё в тому же законном браке, в отличие от…

Агата всячески сочувствовала убитым горем друзьям, подбадривала их, внутри же ликовала, как никогда – это видели все, но внимания не обращали.

Во-первых, не до того. Во-вторых, было отчего радоваться, если смотреть честно на ситуацию.

– Что уж теперь, Агата, – вздыхал Николай. – У нас, у казаков говорят: «сын – до венца, дочь – до конца».

Так и выходило. Лукьян перевёлся с дневного отделения института на заочное, рванул в далёкий Норильск, устроился на всем известный комбинат. Прошёл впоследствии не одно обучение, достиг немалых высот, обзавёлся семьёй. Главное же – полюбил суровый край всей своей необъятной, как он сам, душою. И возвращаться к родителям не собирался.

Поля же, родив, начала втягиваться в бизнес отца. То на одном объекте, то на другом видели её худенькую фигурку с рыжем младенцем в слинге на груди. Постепенно она перевела всех заказчиков на себя, обзавелась новыми и тихой сапой отстранила отца от дел.

Теперь Николай Анатольевич сидел в офисе, попивал зелёный чай – кофе запретила дочурка и обещала прилюдно выпороть секретаршу на площади, если узнает, что запрет нарушен, – работал только с избранными клиентами. Не крупными, а теми, кто в силу привычки хотел общаться только с хозяином или принципиально с мужчиной.

Занималась компания ландшафтным дизайном, ёлочками-сосёночками, туями-самшитами всех видов, укладкой тротуарной плитки и прочим украшательством территорий. Многие гостиницы Краснодарского края, в том числе от гремевших на весь мир комбинатов, работали с Андреевой Пелагеей.

Что там, сам Костас на своих объектах отдавал предпочтение фирме, где правила Поля. Не по старой памяти, как было раньше, а потому что будет сделано в срок и в лучшем виде.

Постепенно злорадство Агаты испарялось. Поля оставалась Полей, только теперь к ней прилагалась Соня – чудесная малышка с огненными кудрями, не полюбить которую было просто невозможно, даже если в груди ледышка вместо сердца.

Когда же выяснилось, что великолепный греческий муж Ираиды не только изменяет молодой жене, но и поколачивает, обвиняя во всех грехах, и вовсе потухло.

Ираида развелась после безобразной драки с мужем. Когда Костас и отец примчались, на спине урода-мужа висела Поля, колотила его со всей силы литровым ковшиков, вопя на всю округу:

– Ирка, хватай детей, беги, я его задержу!

Д'Артаньян в юбке, блин!

Семейства продолжили жить рядом, несмотря на то что каждый мог купить дом больше, со всеми современными наворотами.

Старшему поколению новые технологии были ни к чему. Вросли корнями в землю, где каждый кирпич положен своими руками, на гвозди же порой брались кредиты.

Средним было удобно. Дети под присмотром бабушек, всегда есть еда на плите, можно прикорнуть лишний часик с утра. Кто пожалеет, если не мама, не своя, так соседская.

А младшим настоящее раздолье. Никакая специальная социальная адаптация не требовалась. Два двора, соединённых никогда не закрывающейся калиткой, полный дом малышни всех возрастов, бесконечные игры, затеи, вкусняшки, на которые не скупятся взрослые двух семейств.

Не жизнь, а рай!

И вот в такой-то благостной обстановке, с блистательной Полюшкой, умудрился переспать Костас.

О чём думал, понятно – о собственном члене, что теперь делать – вот в чём вопрос.

Думай не думай, делать что-то надо, – решил Костас.

Для начала не мешало бы проверить, как там Поля, узнать, что она думает по этому поводу… К чему готовиться?

Где ставить пресловутую запятую в предложении «казнить нельзя помиловать», хотя, по непроверенным данным, там должно быть тире или двоеточие – вот это и выяснить у Поли.

На кухне Андреевых за столом возвышался Лукьян, наворачивая блины. Напротив него болтала ногами, сидя на стуле, Тыковка. Рядом с братом, облокотившись на огромный бицепс – что он жрёт в своём Норильске, грибы радиоактивные? – устроилась бледно-зелёная Поля.

Мазнула по вошедшему Костасу ничего не выражающим взглядом. Махнула рукой в сторону посудного шкафа, разберёшься сам.

– Ты напекла? – вкрадчиво спросил Костас, прокашлявшись.

Неловкая ситуация, однако…

– Ага. На работу надо, – хрипло ответила Поля, потянулась к чашке с кофе с молоком.

Она всегда пила кофе с молоком. Не капучино из кофе машины, не латте макиато какой-нибудь. Варила в турке и заливала молоком 3,5% жирности, из холодильника, один к одному.

Тяжело сглотнула, вздохнула, погладила нервно себя по горлу, кашлянула, снова поднесла чашку к припухшим губам. Ещё бы не припухшим, конечно, сглотнула…

Костас с такой душой, с таким оттягом вчера заправил ей в рот, что удивительно, что в принципе говорить может…

И ведь справилась. С удовольствием отсасывала, можно сказать, с любовью – так ощущалось, во всяком случае.

– О, Костас! – поприветствовал его неприлично бодрый юбиляр. – Ешь блины-то, Поля ни свет ни заря вскочила, напекла.

– Это она ради старшего, – подал утробный голос Лукьян, на что Поля лишь закатила глаза, удобней устроившись на широкой руке.

Как два настолько разных человека могли родиться у одной пары? Зервасы все примерно одинаковые, привычки, способности, внешний вид… Эти же максимально разные.

Один оболтус, вторая умница и красавица, а как делает минет…

Тьфу ты, жуй блины давай!

– А у нас радость, Костя, – в кухню вплыла мама двух из ларца, разных с лица. – Лукьян внучком нас решил осчастливить.

– Мы уже думали, не дождёмся, – крякнул Николай Анатольевич.

– Дождались, – почесал Лукьян в вороте футболки с V-образным вырезом, являя на свет смачный засос.

– Привёз бы жену на лето, витамины здесь, солнышко, – заворковала будущая бабушка.

– Подумаю, – ответил Лукьян, продолжая с аппетитом жевать.

Cукин сын, не знаешь, восхищаться или плеваться от подобной невозмутимости.

Выбрались на крыльцо с Лукьяном, договорились о встрече. Сегодня с алкоголем не выйдет – Костасу ехать надо, но друг может примчаться в Краснодар. Посидят с чувством, расстановкой, как в старые добрые времена.

– Подружка есть симпатичная у твоей Юльки? – спросил Лукьян.

– Иди дрочи, папаша, – отмахнулся Костас со смешком.

Подружки у Юленьки – славные двадцатилетние студенточки. Любая рассыплется под этим бугаём.

Вышла Поля, всё ещё зелёная. Затолкала брата в дом, бубня, что ей нужно решить рабочий вопрос. Баб своих успеют обсудить, и вообще, кое-кто женат, не станет показывать пальцем – кто.

– Костик, – проговорила Поля, убедившись, что брат убрался. – Спасибо, что проводил меня вчера… до комнаты.

– Да пожалуйста, – ответил Костас, спрятав руки в передние карманы джинсов, выпростав большие пальцы.

– Всё же нормально было? – заглянула ему в глаза Поля. – А вообще, молчи, если меня вырвало, и ты потом убирал, я не хочу этого знать никогда в жизни, – простонала она.

– Ты не помнишь, что ли ничего? – опешил Костас.

– Почему, помню. Мясо ты пожарил, вкусно очень, спасибо. Коньяк помню… а больше ничего. Что-то случилось?

– Ничего, не волнуйся, – улыбнулся Костас. – Развезло тебя просто быстро, засыпать начала за столом. Я отвёл в комнату, уложил в постельку, ты сразу вырубилась.

– А… ладно, – повела она нервно плечом. – Но ты всё равно извини, если что.

– Извиняю, – подмигнул Костас.

Шлёпнул по кончику хорошенького носа. Развернулся и пошёл в сторону калитки между двумя дворами.

Обогнала его Соня, на ходу сообщая новость новостей: Илиас всё-таки дурачок совсем!

Не он один, Тыковка, не он один.

Глава 5

– Как себя чувствует Юля? – спросила я брата, не отрываясь от монитора ноутбука, клацая по клавишам, изображая активную деятельность и полное равнодушие.

Интересовалась в дань банальной вежливости, проявляла дружеское участие.

Лукьян вернулся из Краснодара довольный, проспал половину дня, сейчас заглянул ко мне в офис, я как раз только вернулась с объекта, и что-то рассказывал, радуясь, как ребёнок.

Тридцать четыре года мужику, приличный карьерный рост, хороший достаток, а он в состоянии радоваться мороженому в вафельном рожке или восторженно удивляться удобным креслам в кинотеатре.

– Не понимаю, что Кос в ней нашёл, – со смешком ответил Лукьян, снисходительно поморщившись.

Вообще-то, я тоже не понимала, но держала своё драгоценное мнение при себе, потому никак не отреагировала. Подняла полный равнодушия взгляд на брата и, словно между делом, сказала:

– Молодость?

– Двадцать лет – это не молодость, это детский сад, – утробно засмеялся Лукьян.

– Она в ординатуре учится, значит, минимум двадцать два, – поправила я.

– Это всё решает, конечно, – кивнул Лукьян. – Всё равно сопля. «Кринж» и «ролф» устарели, короткие носки сейчас не носят, – явно передразнил он Юлю, вызывая во мне бурю восторга. – Женщина всё-таки постарше должна быть, чтобы было о чём трах… поговорить, – поправился он.

– Переживаешь, что придётся сменить носки? – усмехнулась я в ответ, решив проигнорировать лексику таймырского медведя, его уже не исправить, братом же он быть не перестанет.

– Мне пофиг, я шерстяные в основном ношу, или махровые, – засмеялся Лукьян. – Что мы о Юльке этой? Сегодня одна, завтра другая, – пренебрежительно продолжил он. – Лучше скажи, как ты? Нашла кого-нибудь?

– Зачем? – уставилась я на брата, на этот раз совершенно искренне задавая вопрос.

– Мы думали, ты долго одна не будешь… такая-то красавица, умница всяко мужчину нормального заведёшь, – промычал Лукьян, водя взглядом по кабинету.

Не умеет он в личное, в откровенное, явно родители просили разузнать, что к чему. Не даёт им покоя мой статус матери-одиночки. Хотят, чтобы всё как у людей было.

Уверена, если бы я развелась, как Ира, муж бил меня и изменял, но всё-таки имелся, они бы легче пережили моё «фиаско». В этом случае муж-мудак во всём виноват, а когда дочь родила неизвестно от кого, и все об этом знают – она виновата.

– Зачем мне мужчина? – переспросила я.

– Мужик – это человек такой, который помогает, проблемы твои решает, – назидательно проговорил Лукьян.

– Мужчины, Лукьян, проблемы создают, а не решают, – ответила я в тон брату. – Тебе ли не знать. Назови хоть одного мужчину, который в состоянии решить хотя бы одну, одну, – подчеркнула я, – проблему.

– Я, – невозмутимо показал на себя пальцем.

Я закатила глаза от услышанного. Конечно, конечно, курс антибиотиков по возвращению домой решит все проблемы…

Бедная его жена, не удивительно, что она сюда не приезжает. Здесь же все заборы обоссаны этим кобелём. Ходить и оглядываться, с кем спал твой муж, с кем нет – сомнительное удовольствие. Впрочем, вряд ли в Норильске он надевает пояс верности, но в отпуске хочется отдохнуть, положительных эмоций набраться, забыться на время, а не вздрагивать от каждой встречной юбки, как дома.

– Кос, – привёл он ещё более неподходящий пример.

Действительно, развестись, оставить жену с двумя детьми на севере – образец решения проблем.

К тому же, Лукьян, насколько я знала, не скрывал, что женат. Девушек для своих одноразовых приключений выбирал постарше, не обременённых мечтами о светлом будущем. Костик же Юле мозги полощет, а сам…

Воспоминания о том, чем занимался Костик в отсутствие постоянной подружки, вызвали тяжесть внизу живота.

– Отец, – добавил Лукьян, победно глянув на меня.

– Уговорил, – фыркнула я. – Сегодня же дам объявление в газету: «ищу умудрённого опытом, убелённого сединами старца, желательно с инфарктом в анамнезе».

– Шутит она, – оскалился Лукьян. – Ладно, пошёл я вещи собирать, самолёт сегодня ночью.

– Машину мою возьми, – протянула я брелок.

– Не, я пешком. Погоды стоят волшебные. Дома снег лежит, морозит, а здесь сады цветут. Красота.

– Переезжайте, – пожала я плечами, заранее зная ответ.

Брат переедет если только на пенсии, несмотря на то что у него куплена квартира в Краснодаре и в нашем городке, в качестве вложения денег. Прирос он к Таймыру своему, будто мёдом там намазано.

– Лучше вы к нам, – хохотнул брат. – Чуть не забыл, Кос тебе передал, – протянул полиэтиленовый пакет с изображением цветочков, с пластиковыми ручками-зажимами.

С такими бабульки на базар ходят. Практично и нарядно.

– Что это? – взяла я пакет, покрутила в удивлении.

– Не смотрел. Документы какие-то сказал… папка внутри.

– А… спасибо, – кивнула я.

Зервас Констатинос забыл, что давно изобрели скан, электронную подпись, всевозможные мессенджеры? Что «кринж» стал «кринге», мы в курсе, длину носков отслеживаем, а документы передаём в пакете с цветочками.

Боже, как трогательно.

Лукьян ушёл, я вытащила содержимое пакета. Действительно, пухлая канцелярская папка, пластиковая, на резинках, забитая бумагой. Трясущимися от волнения руками дёрнула эти резинки, вытряхнула содержимое – пустые белые листы формата А4.

Долго смотрела на то, что вижу, пытаясь решить загадку… что хотел сказать автор, вернее – Костик.

В злости на Зерваса, себя самою и весь мир, я смахнула листы на пол, готовая отчаянно зарыдать, чего не делала, кажется, лет с пяти.

Взгляд опустился вниз, из-под листа выглядывал уголок открытки.

Рванула, выхватила прямоугольную картонку с изображением сердечка с цветочками и банальной надписью «Самой прекрасной девушке», перевернула, не дыша, и обмерла…

Кажется, сейчас самое время рыдать.

Упасть на пол, начать бить ногами, руками, колотиться со всей силы головой о дубовый паркет.

«Повторим?» – гласила размашистая надпись, сделанная рукой Костаса.

И адрес базы отдыха в нескольких километрах от города, с неплохим ресторанчиком, бассейнами из горячего источника и обычной, холодной водой, благоустроенными домиками…

Онемевшими руками я собрала листы, сложила в ровную стопку. Посидев с минуту в полной тишине, отправила на положенное им место – в нижний ящик тумбы, где хранились упаковки канцелярской бумаги – шлёпнулась в кресло, резким движением перевернула открытку, иррационально надеясь, что подпись исчезнет.

«Повторим?»

Глядело на меня насмешливо карими глазами в обрамлении пушистых ресниц. Зачем, мужчине, спрашивается, такие ресницы… и глаза такие, зачем?

Я была влюблена в друга старшего брата примерно с седьмого класса. В лучших традициях голливудских мелодрам. Действительно, в кого ещё мне было влюбиться в трепетные двенадцать-тринадцать лет, кроме него. По сути, я не видела никого и ничего, кроме учёбы.

Был ещё один претендент на моё девичье сердце – портрет Сергея Есенина в школьной библиотеке, но Зервас Костик победил с разгромным счётом, потому что он был… самым.

Самым весёлым.

Самым добрым.

Самым красивым.

Самым-самым, в общем, по всем возможным параметрам.

Несколько лет я мечтала, что именно с ним у меня будет первый поцелуй, первый секс. Всё самое первое и самое лучше случится именно с ним.

Я не ненормальная восторженная дурочка, прекрасно понимала, ничего такого не случиться никогда в жизни, но мечтать мне это совершенно не мешало.

Сразу после института Костик женился, естественно, на гречанке. Естественно, потому что никакого другого варианта ни его семья, ни он не рассматривали никогда в жизни, это было так же естественно, как ходить на ногах, есть с помощью рук, дышать.

Я гречанкой не была, я была казачкой, так, во всяком случае, утверждал отец. И подходила на роль жены Зерваса как, например, черепаха слону.

Он уехал на север, родил сына, второго, много работал, достиг финансового благополучия. Жил насыщенной жизнью, не думая, не вспоминая обо мне.

Мы, конечно же, общались. Наши семьи настолько тесно и искренне дружили, что иначе не могло случиться, но это была именно приятельская, добрососедская коммуникация, как я считала, с моей стороны тоже.

Я думала, что переросла детское увлечение Костиком. Забыла свои мечты, как рыдала в своей комнате в день его свадьбы, рвала наши совместные фотографии, в основном детские, склеивала и снова рвала, обливаясь горькими, как хина, слезами.

Лишь изредка с ностальгией вспоминала о своих чувствах, лелеяла их, хранила, как самую большую драгоценность. Доставала из памяти, перебирала, любовалась, возвращала на место, в покрытые заботами глубины мозга, и забывала на время.

Влюбиться второй раз с такой силой мне не удалось, впрочем, я и не пыталась.

Первая любовь навсегда остаётся первой любовью…

У меня была своя жизнь, у Костика своя, что меня полностью устраивало. Не бередило душу, не заставляло рыдать, рвать в отчаянии фотографии, пока ему в голову не пришло развестись и вернуться в Краснодарский край.

Последние три года превратились для меня в самый настоящий ад.

Зервас стал появляться на пороге нашего дома не реже двух раз в месяц. Маячил перед глазами на работе, под окнами моей комнаты, когда приезжал к родителям. Общался, как ни в чём не бывало, по-приятельски. С заметным удовольствием занимался с Соней.

Вернее, для него это и было «как ни в чём не бывало», я же неуклонно сходила с ума. Превратилась в сгусток нервов, любви и похоти.

Почему он не оброс жирком, как часто случается с мужчинами после тридцати? Зачем из высокого, худого парня он превратился в широкоплечего, спортивного мужика с пресловутыми кубиками на животе, как в пошлой рекламе плавок?

Какого чёрта любая девица от восемнадцати до восьмидесяти лет попадалась на его мужское обаяние, сногсшибательную харизму, ауру первостатейного самца, которую женщины чувствуют едва ли не позвоночным столбом?

И почему я не стала счастливым исключением, которое не смотрело на Костика, как на одного из бесчисленных куколок Кенов в комнате Сони, гладеньких между ног?

Я, чёрт возьми, любила Костика, хотела его, мечтала так, что иногда просыпалась среди ночи от приступа тахикардии. Всерьёз собиралась купить вибратор, назвать его именем, чтобы хоть как-то снимать напряжение после каждого общения с ним.

Каждого!

Это же самый настоящий ад…

Я горела, сходила с ума, тряслась, как в лихорадке, а он спокойно жил, ел, спал, менял подружек. Сейчас была Юля, завтра будет Марина, послезавтра Глафира какая-нибудь, но женится, женится он на гречанке.

Много раз я собиралась отпустить себя, позволить себе небольшой тайный роман с Костиком, но быстро и без сожаления отбрасывала эту мысль.

Второй раз рыдать в день его свадьбы я не хотела. Второй раз наблюдать со стороны за его правильной семейной жизнью с правильной женой тоже.

Большего унижения представить не могла. Даже когда вернулась из Москвы беременной, я не чувствовала себя ущербной – это было моё решение, мой осознанный выбор.

Мне не было ни стыдно, ни горько, ни обидно, единственное, что меня волновало – благополучие будущей дочери и желание наладить собственную жизнь.

Решение же послать меня на фиг со своей болезненной любовью, жениться на другой, более подходящей будет Зерваса. Мне же останется снести поражение весело и гордо.

Спасибо! Не надо!

Слабость я себе позволила, да. Имела право. Мне двадцать восемь лет, последний раз у меня был секс до рождения дочери. Не потому, что пуританка, помешана на своей тайной любви или что-то такое, возвышенное, в духе любовных романов, просто так сложилось.

Большая часть мужчин меня попросту боялась. Боялась моего успеха, опасалась ума. Пребывала в уверенности, что у меня обязательно кто-то есть, наверняка до неприличия важный, такой, что сотрёт в порошок любого, кто посмеет посмотреть в мою сторону. Ведь без влиятельного покровителя какая-то баба попросту не может управлять традиционно мужским бизнесом…

Другие, кто рисковал, пытались сразу же прогнуть меня. Указать место, заставить маршировать под их аккомпанемент. И моментально шли на фиг. Под звуки того же марша, естественно.

Мне нужен был равный партнёр или Зервас Константинос, но первого, видимо, не существовало в природе, для второго не существовало меня.

Я отлично видела его похотливые взгляды, считывала намёки, но точно такие же взгляды и намёки я видела в адрес любой мало-мальски симпатичной женщины. Меня же роль проходной постельной грелки не устраивала категорически. Не с Костей.

Ему очередной секс, мне с этим жить.

Пару дней назад я всё-таки позволила себе, потому что живая, потому что хотела до боли внизу живота. Потому что едва чувств не лишилась, когда увидела его спортивную фигуру в классических брюках, светлой рубашке с закатанными в три четверти рукавами на родительской кухне.

Притворилась пьяной и поимела его, как хотела.

Вернее, он меня поимел, как я мечтала.

Не очень порядочно, но лучший друг моего старшего брата не про порядочность. Я не восторженная школьница, а женщины из плоти и крови, у которой пять лет не было секса.

Живое же воплощение моих сексуальных фантазий сидело напротив и отправляло однозначные посылы в мою сторону…

Будем считать, что Вселенная услышала его и меня.

Утром изобразила алкогольную амнезию и собиралась спокойной жить дальше. Или не спокойно, неважно. Главное, чтобы никто, никогда, не при каких обстоятельствах не узнал, что происходило той ночью.

Главное, чтобы Костик не догадался, что я всё помню.

Всё!

Каждое движение воздуха, вибрацию, вкус, запах, капельку пота, которая стекала по мужественному лбу, напрягшиеся мышцы, чувство тонкой кожи члена на своих губах…

И вдруг, как гром средь ясного неба:

«Повторим?»

Шёл бы ты в задницу, Зервас Константинос Александрович!

С Юлей будешь повторять.

Глава 6

Костас растянулся на постели посреди номера, бесцельно скроля ленту новостей.

Ты смотри, что в мире делается… лучшие фотографии дикой природы, что могли себе позволить крестьяне в девятнадцатом веке – очень интересно.

Окна были плотно зашторены, но не нужно смотреть на улицу или на экран телефона, чтобы понимать – глубокая ночь.

Он не рассчитывал, что Поля появится на пороге домика для отдыхающих, даже звонка с отказом или пожеланием отправиться по всем известному направлению не ждал.

Умница и красавица впадёт в ступор, прикинется дохлым опоссумом и будет морозиться в ближайшие лет двести.

Пусть, на здоровье, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, но позлить неимоверно хотелось, пятая точка чесалась, насколько нужно было.

И повторения. Что греха таить, он хотел повторить ночь с Полиной, потому что – и он мог поклясться чем угодно, включая собственные яйца, – лучшего секса в его жизни не случалось никогда.

Всякий был, такого – не было.

Сначала, увидев бездарную игру Поли, он растерялся. Не помнила она ничего, конечно…

Во-первых, выпила она много, но не настолько, чтобы вызвать склероз. Она не запойный алкоголик, в беспамятство от одной рюмки не впадает.

Во-вторых, даже с учётом того, что перед тем, как уйти, Костас отыскал «ночную сорочку» – длинную футболку с принтом в виде идиотического розового слона, и одел Полю – Тыковка наверняка имеет привычку вваливаться в спальню мамы по утрам, родительский опыт у Костоса жив, – не понять, что ночью тебя жёстко отодрали, попросту невозможно.

Или не жёстко? Мысль, положа руку на сердце, оскорбительная.

У самого Костаса чуть яйца не полопались от восторга, Поля же не заметила. Словно он пару раз по внутренней стороне бёдер вялым членом поводил, кончил и уснул.

Нет, Полюшка, так дело не пойдёт!

Костас прожил несколько дней с ощущением, что к его голой жопе приставили паяльник и требовали по несуществующим счетам, и она пусть поживёт.

Он не просил дифирамбов в свою честь, слов благодарности, выражений искренней признательности не ждал. Достаточно было сказать: «Всё нормально, проехали, давай забудем».

Он бы проехал, забыл, словом и делом не напомнил, что знает, как устроено у Полюшки под трусиками, а там отлично всё, просто на зависть великолепно.

И снаружи симпатично, и на вкус прекрасно, и внутри тесно. Не Костасу жаловаться, ему со всеми тесно, бог размером не обидел, но в том, как ощущалась Поля, было что-то запредельное.

Честно забыл бы!

В конце концов, они люди взрослые, свободные, херня случается, и всякое такое. Запросто можно сделать вид, что ничего не было. Спокойно жить дальше, а не разгадывать головоломки, не мучиться.

Теперь очередь Поли переживать, пока он не решил, что со всем этим делать. Правда забыть, или… что «или», решить не мог, потому что никакого другого варианта, кроме скоротечного романа, ведущего прямиком в никуда, у них быть не может.

Он не противник такого формата, последние несколько лет жёсткий последователь. Скорей всего, и Поля не возражает. Но после как-то нужно будет жить, встречаться на совместных праздниках, делать вид, что всё прекрасно, изображать тёплые, добрососедские, приятельские отношения.

Прекрасно с бывшими быть не может – всё это россказни просветлённых и осознанных путём дыхания через матку, жопу, другие, не предназначенные для этого органы. Максимум, который возможен с бывшими – холодная вежливость, помноженная на искренние равнодушие.

Ещё хуже, если придётся наблюдать не только друг за другом в статусе «бывшие», что в словосочетание с «Пелагея Андреева» не становилось никак, они будут вынуждены видеть будущих и настоящих, а этого Костас просто представить не мог.

Заходит он к Андреевым, а там мужик волосатый в трусах бродит, почёсывая мотню – муженёк Полюшкин.

Бр-р-р-р!

Пока никого на горизонте личной жизни Поли не было видно, что, кстати, всерьёз огорчало Андреевых, но Костас сильно сомневался, что у неё никого не было.

Никого, никого, совсем.

Есть поклонник. Должен быть, с таким-то темпераментом и внешностью. Встречаются пару раз в неделю тайком, чтобы не провоцировать языки и домыслы раньше времени.

Дяде Коле стоит команду «фас» в своей голове услышать, как бедолага любовник окажется перед алтарём, читающим клятву верности не только Поле, всему семейству Андреевых.

Откажется – отрежут яйца, аккурат по шею.

Может, женат постоянный мужик Поли? Шансов немного, умницу и красавицу, как образец «облико-морале» в международное бюро мер и весов можно выставлять, но, как говорилось выше, «херня случается».

Не просто так говорят, что красивые женщины – несчастные. Живёт себе какая-нибудь Глаша, ни ростом, ни весом, ни мордахой не вышла, и счастлива. Муж у неё работящий, дети здоровые, хобби в радость, доход приносит, на ноготочки и чувство собственной значимости хватает, морковь с чесноком хороший урожай даёт.

Красавицу мужик по кривой стороне обходит, боится не потянуть. Затратное это удовольствие – красивая баба.

А если умная баба ещё и красивая – вообще чума.

Недаром «классик» нашей современности сказал: «Понял с годами, что не бывает умных баб без внутренней трагедии. И чем умнее баба, тем она несчастнее».[3]

Исключить женатого в жизни блистательной умницы и красавицы у Костаса, увы, не получалось. Представить Полю совсем без мужика не выходило никак.

Всё-таки удалось вздремнуть. Встал по будильнику, принял холодный душ – сны снились запредельно эротические, чего не случалось лет сто.

Сумбурные, удушливые, и везде фигурировала Поля.

Подъехал к дому Андреевых, к родителям заходить не стал. Три часа ночи, все спят, только в комнате Ираиды ночник включён, бодрствует половину ночи, днём мается. Замуж бы сестру выдать, но она теперь на мужчин как на исчадие ада смотрит.

Сходила девочка замуж… да.

Сигналить не стал, иначе дворовые собаки разбудят всю округу, пойдут чесать языками. Моргнул фарами, давая понять, что ждёт, как договорились.

Вспыхнул свет в прихожей Андреевых. Замелькали силуэты на освещённом крыльце. Вышли все, кроме Тыковки. Утром гарантирован скандал, что не разбудили любимого дядю проводить, а он, между прочим, медведя живого видел! Настоящего!

Первым за порог калитки выбрался Лукьян, бросил спортивную сумку в багажник, повёл богатырскими плечами, дёрнул на толстовке молнию.

Следом Николай и Галина, с грустью поглядывая на старшенького. Уедет теперь на полгода, не меньше, а то и на год. Жена появится на побережье Чёрного моря, комбинат на отдых сотрудников не скупится, санатории, дома отдыха, путёвки – всего в достатке, но сам Лукьян точно будет торчать, как сыч, на озёрах, водопадах, средь рек и лесов.

Последней выскочила Полина, ёжась от ночной прохлады, куталась в куртку. На босых ногах сабо, коленки виднеются из-под халатика, волосы в небрежный пучок смотаны на макушке.

Сразу видно, готовилась, усмехнулся про себя Костас. Могла бы и в галошах выйти, чтоб наверняка отвадить его. Только зря старалась, теперь и шаровары не помогут…

– О! – громыхнул Лукьян, сразу же притих, услышав недовольное, предупреждающее ворчание соседской дворняжки. – Поля, ты утром в Минводы собиралась, чего самой ехать, давай с нами, Кос потом привезёт.

– П-с-с-т-с-с-с, – ответила Поля, зыркнув на брата, как врага народа.

Пятьдесят восьмая статья без права переписки, на меньшее не согласна.[4]

– В Минводы? – Костас с интересом посмотрел на Полю.

– Ну да, – ответил за неё Лукьян. – По работе, с поставщиком договариваться. Ёлки там какие-то, черемша… Поль, скажи! – гаркнул он, сообразив, что «черемша» – что-то не то.

– Самшит, – выплюнула Поля.

– Правда, Поля, – как можно доброжелательней улыбнулся Костас, кот Леопольд на максималках, а не грек, после секса с которым случилась амнезия. – Зачем тебе триста с лишним километров в одну сторону махать, если я могу отвезти, привезти?

– Дел своих нет? – огрызнулась Поля.

Одним взглядом сказала, что ещё одно слово, и Костас Александрович Зервас на кладбище, лежит под ровным слоем бетона, который льётся из бетономешалки, за рулём которой Полюшка сидит, лапки довольно потирает.

– Не поверишь, есть, как раз в Минеральных Водах, иначе Лукьян на такси бы поехал.

– Тем более! – воскликнул Лукьян, всё-таки вынудив соседского охранника зайтись лаем, предупреждая всю округу о потенциальной опасности.

Пришли всякие, не к добру разговор ведут, что-то замышляют, потому нос по ветру, уши торчком, все во внимании!

– И правда, Поля, дело мальчики говорят, – засуетилась тётя Галя. – У тебя всё собрано, в машине лежит, ты быстро одевайся, а мы пока с отцом перенесём.

– Мы поможем, – кивнул Костас, толкая в бок Лукьяна. – Поторопись, а то опоздаем, – нагнулся он над замершей в немом удивлении Полей, словно её парализовало ненароком. – Останется твой брат здесь, а у меня печень не казённая.

– Ничего с твоей печенью не станет! – прошипела в ответ жертва парализации, глазами говоря, что цирроз несчастному органу не грозит.

Вырежут наживую, заставят сожрать под ритуальный танец индейцев племени майя в исполнении Поли. Не зря она танцами занималась.

Шипи не шипи, а Полю в машину Костаса усадили.

Родители спешно распрощались с сыном, наказывая привезти всё-таки жену на лето, позвонить, как прилетит, а огурцы малосольные, что мать лично сделала, сразу в холодильник.

И беречь себя на этом своём Таймыре, чтоб полуострову пусто было…

Вот же, забрал сына, нежданно-негаданно, не живётся тому в тепле и сытости. И ребёночка теперь в мороз эдакий рожает…

Лукьян довольно потирал руки, как он здорово придумал. Не рулить сестре средь полей. Утром в гостинице в порядок себя приведёт, все вопросы решит, ночью дома окажется.

Чем Лукьян не молодец? Всем удалой, для каждой пригожий!

Поля демонстративно обняла автомобильную подушку, растянулась на заднем сидении, заявила, что собирается спать, раньше аэропорта не тревожить.

Не тревожили, болтали с Лукьяном о том, о сём. В основном Лукьян рассказывал о местах чудесных северных, природе волшебной, прямо-таки сказочной.

Костас слушал вполуха. Жил он на севере, не в Норильске, но тоже радости мало. Мошка летом, ветра, сбивающие с ног, трескучие, невыносимые морозы зимой, а зима почти круглый год.

Неочевидное удовольствие, сильно неочевидное.

– Тея не собирается поближе к родне перебираться? – спросил Лукьян.

Тея – бывшая жена Костаса, родом из Подмосковья, из обеспеченной семьи. У её отца прибыльный автомобильный бизнес, у матери сеть косметологических салонов. Было бы логично переехать, родители рядом, отец детей ближе, климат лучше, но она не собиралась.

В общем-то, если бы Тея решила жить в Краснодаре, Костас с радостью бы помог, купил жильё, нашёл работу, не говоря про радость бабушки и деда Зервасов, для которых внуки – свет в окне.

– Понятно, – кивнул Лукьян. – Наверняка кто-то есть… вот и не едет. Она, помнится, на долгую зиму жаловалась.

Зима девять-десять месяцев в году Тее действительно не нравилась, но потенциальное присутствие в своей жизни бывшего мужа не нравилось сильнее.

– Наверняка, – скрипнул зубами Костас, представив на минуту, как придётся делить детей с каким-то левым мужиком.

Может уже делит, откуда знать.

Старший по телефону про школу говорил, приятелей, увлечения, про маму мало рассказывал, сам Костас не спрашивал. Младший был ещё более лаконичен: ходил в садик, на завтрак была каша, его побил Никита, а он Никиту не бил, драться нехорошо.

Сама же Тея общалась исключительно на деловые темы: размер алиментов, расходы на дополнительные нужны, здоровье и организация отдыха детей.

Виноватых искать не стоит. Костас сам, своими руками, по собственной грёбаной инициативе до этого довёл, теперь смотрит на локоток, близко, да не укусить.

На регистрацию еле успели. Прощались впопыхах, у машины.

Костас обнял друга, тот обхватил медвежьими лапами, едва не раздавил, заявил, что ждёт на рыбалку. Чир, сиг, нельма пойдёт, гольца вовсе руками брать можно.

– Сам приезжай летом, – всхлипнула Поля, повиснув на шее брата. – А лучше рожать приезжайте в Краснодар. Зимой же?

– В самые морозы, – с гордостью проговорил Лукьян.

Родить в минус пятьдесят, когда прогулка с младенцем три минуты у открытой форточки – подвиг. Достижение, которого Костас не понимал.

Будь его воля, своих бы мальчишек перевёз сюда, в тепло, к морю и горам, к витаминам поближе, но воля теперь не его. Феерически просрал.

– Тем более, – пискнула Поля, когда брат отодрал её от себя.

Поставил на ноги, чмокнул в нос, потрепал по щеке, будто ей пять лет, срочно требуется моральная поддержка старшего брата, единственное же, на что тот способен – потрепать по щеке, как симпатягу щенка.

Лукьян рванул в сторону дверей. Поля тяжело вздохнула, борясь со слезами, перевела взгляд на Костаса.

– Куда теперь? – спросил он вкрадчиво, чисто котяра, терпеливо ждавший мышку, и, наконец-то, дождавшийся.

Серенькая, на бочках шкурка лоснится, хвостик пугливо дёргается, глаза смотрят удивлённо, не веря себе…

Вку-у-у-усная…

Глава 7

– Поговорим, Поль? – раздался мурлыкающий голос Костика.

– О чём? – съёжилась я, якобы от прохлады.

Закуталась в куртку, нацепила капюшон, спрятала кисти в рукава, обхватила себя в защитной позе.

Весна – и в Ставропольском крае весна. Ночью дул холодный ветер, в любой момент мог пойти дождь, а то и снег.

– Например, о твоей внезапной потери памяти, – открывая дверь в машину, ответил лучший друг моего старшего брата, партнёр по бизнесу, в прошлом сосед, в настоящем – пустое место для меня.

Пустое место, пустое место, пустое место, – повторила я про себя.

Аффирмация, медитация, прочие чудеса самовнушения, которые должны были сработать. Обязаны!

Я выучила финский язык, французский и португальский выучила, забыть всё, что связано с Костиком, точно смогу.

До этого времени я как-то жила, справлялась, и сейчас справлюсь, продолжу жить.

– С моей памятью всё отлично, – бросила я через плечо, зевнула, изображая истовое желание спать. – Отвезёшь меня в гостиницу? – указала название с адресом.

– Естественно, – кивнул Костик.

Естественно, как же… ничего естественного в этом не было, потому что его не должно было здесь быть, вернее я не должна была оказаться в его машине, но жизнь – шутница с неадекватным чувством юмора. Болезненным каким-то.

– Если отлично, значит, ты должна помнить то, что произошло после юбилея твоего отца, – спокойно проговорил Костик.

– Я помню, – буркнула я.

– Польщён, – протянул он, с плохо скрываемой ехидцей.

– Ты приготовил ужин, спасибо ещё раз, – пробормотала я, – мы выпили, я уснула, твоими стараниями не посредине кухни.

– Алкоголь – зло, – констатировал Костас.

– Обещаю бросить пить, – огрызнулась я, глядя на проплывающий город за окном автомобиля.

Хорошо, что расстояние от аэропорта всего пять километров, сам городок небольшой, раннее утро, пробок нет, доберёмся до гостиницы быстро, иначе не представляю, как бы я продержалась в тесном пространстве салона наедине с мужчиной, которого любила сильнее всех на свете и хотела точно так же.

– Не обязательно, мне понравилось, – растянул губы в улыбке Костик.

Вызвал во мне желание завизжать от обиды, злости, щенячьей радости, вспыхнувшего возбуждения, досады и один бог знает каких ещё чувств.

Хотелось ответить, что мне не понравилось, но я предпочла молча смотреть в окно, оставив ремарку без комментариев. Отреагировать значило признать вслух, что я всё помнила, этого Зервас не дождётся никогда в жизни.

– Приехали, – буркнула я, увидев знакомое здание гостиницы, номер в которой зарезервировала заранее.

– Мы не договорили, – оборвал меня Костик, вызывая невольный приступ злости.

Чего прицепился, спрашивается? Не договорили, значит, не о чем разговаривать!

– Не понимаю смысла этого разговора, – дёрнула я нервно плечами. – Я, правда, устала, хочу немного поспать перед встречей.

– Отлично, вечером договорим, – приподняв бровь, проговорил Костик, предварительно просканировал меня взглядом, будто измерил уровень мелатонина, пришёл к выводу, что сон мне действительно нужен.

Вышел из машины, обошёл капот спереди, давая полюбоваться собой.

Нельзя в тридцать четыре годы выглядеть настолько шикарно, необходимо запретить на законодательном уровне. Каждому мужику по залысинам и пивному животу.

Совершенно невозможно смотреть на подтянутую фигуру. Широкие плечи, загорелую кожу, выглядывающую в ворот рубашки, вены на кистях рук… а это упругий зад и длинные ноги…

Я чувствовала себя, как нимфоманка в период обострения, самой от себя противно становилось.

– Прошу, – Костик подал мне руку, во второй держал мой портплед.

– Благодарю, – любезно ответила я, мечтая быстрее скрыться в номере.

Встречусь с потенциальным поставщиком, вызову такси, в крайнем случае, доберусь на поезде в Краснодар, уже оттуда на такси.

Пешком – тоже отличный вариант.

Одна из самых приличных гостиниц Минеральных Вод встретила знакомыми интерьерами, я уже бывала здесь неоднократно. Не пять звёзд Shangri-La Hotel, но по-своему уютно. Аутентично, я бы сказала, особенно бордовые шторы с ламбрекенами.

За белой стойкой ресепшена стояла милая девушка-администратор, которая честно пыталась оставаться в деловых рамках, но то и дело бросала заинтересованные взгляды на Костика, вызывая во мне ничем не обоснованную ревность и желание убивать.

На ревность я права никакого не имела, главное, искренне не хотела иметь.

Эффект, производимый Костиком на девушек, был мне известен с седьмого класса. Сама же пала жертвой его харизмы, влюбившись, как последняя идиотка, и умудрилась пронести чувство аж до сегодняшнего дня, ещё и усугубить.

Зачем мне неконструктивные, неоправданные эмоции? Жизнь себе испортить? Спасибо, не надо.

– Ваши ключи, – сдержанно произнесла администратор, протягивая мне карточку.

Я взяла, кивнула Костику, прощаясь, пошла в сторону лифта, краем глаза отмечая, как он склонился над стойкой, что-то говоря девице…

Нужно просто успокоиться. Вдохнуть, досчитать до десяти, нет, до ста, добраться до номера. Выдохнуть.

– Третий? – услышала я за своей спиной голос того, о ком думала, представляя, как расчленяю бездыханный труп.

Мало мне было жены, череды бесконечных подружек, Юли, разбирающейся в тонкостях отличия «кринжда» от «кринге» и длине носков, ещё и администратор. Такое впечатление, что Костик мог замутить с любой, везде, невзирая на время суток и погодные условия.

Впрочем, почему же впечатление, так оно и было, а мне следовало забыть о нём раз и навсегда.

Не тратить силы, время и нервные клетки.

– Третий, – кивнула я. – А ты что здесь делаешь?

– Снял номер, – засиял он, как тысяча лампочек Ильича одновременно.

– Зачем? – продолжила я тупить.

– Затем, что тоже устал, не выспался, у меня дела в Минеральных Водах, и мы не договорили, – напомнил он.

Спасибо, память у меня отличная, увы. Я помнила, что помнить совсем не хотела.

Сияющее лицо новоиспечённой Зервас Теи на свадьбе, ваши поцелуи под крики «Горько! Горько!». И слёзы свои отлично помнила.

Не хотела больше смотреть на бесконечную череду женщин, пока не отыщется одна-единственная, правильная, непременно гречанка, тоже не желала.

Реагировать на происходящее не было никаких сил. Действительно устала, не выспалась, расстроилась из-за отъезда брата, как бы я ни относилась к его поступкам, самого Лукьяна любила от всего сердца, скучала по нему бесконечно.

При этом всё равно реагировала, психовала, нервничала, хотела убежать или зарыдать, или броситься на шею, затащить в номер и повторить всё, что происходило той ночью.

– Мой номер, – окрысилась я, борясь с таким вихрем чувств, что структурировать их хоть как-то не выходило.

Невразумительная мешанина из противоречивых, несвязанных между собой эмоций.

Быстро распахнула дверь, скрылась за ней, заметив, как Костик, с дьявольской улыбкой, останавливается у двери напротив.

Переговоры, если можно так назвать, прошли быстро. Меня всё устроило, будущего поставщика тоже. Договоров на высоком уровне не заключали. Многое строилось на основе личных договорённостей и знакомств.

Бизнес даже не по-русски, а по-южному – это особый вид предпринимательства, которому мне пришлось учиться, забыв многое, чему учили в университете.

Абрамян Ваган Моисович не нуждался в дополнительных рекомендациях. Человек возраста моего отца, хитроватый, никогда не упускающий выгоду, но щепетильно соблюдающий договорённости – отличное приобретение.

Поступил новый заказ на благоустройство трёх баз отдыха в Апшеронской районе – в одном из красивейших мест Краснодарского края. Туристы, съезжающиеся толпами, поглазеть на горные красоты, древнейшее ущелье, альпийские луга вокруг, водопады, хотели видеть ухоженную, зелёную территорию. Ваган Моисович должен был обеспечить нас нужными саженцами.

После того, как мы ударили по рукам, и очередного комплимента от хитрого лиса Вагана Моисовича, появился его сын Артак, который вызвался показать их городок.

Я, само собой, согласилась.

Согласилась бы побродить по этому уютному городку, утопающему в зелени, с видами на горные вершины, даже с достопочтенным Ваганом Моисовичем и его суетливой, похожей на всполошённую чайку женой. Лишь бы не идти в гостиницу, не встречаться там с Костиком.

Ужасно хотелось отвлечься от тягостных дум, чем Артак не вариант?

Сразу после прогулки планировала заказать такси и рвануть домой. Костя взбесится, тем лучше, может, обидится и забудет то, что произошло между нами.

В конце концов, для меня ночь с ним – незабываемое событие. Для него же – рядовая интрижка с очередной из огромного количества женщин.

Артак был сама любезность, только скользил по мне заинтересованным, мужским взглядом, сверкая светлой полосой на месте обручального кольца. Ещё один Казанова доморощенный…

Верность – недоступная добродетель для всех мужчин без исключения? Встречаются ли среди них верные?

Я держалась дружелюбно, максимально вежливо, немного отстранённо, не углубляя интерес к своей персоне. Надеялась, что Артак поймёт, что ему ничего не светит, а время мне удастся занять.

Остановились у гостиницы, я дала понять, что дальше ходу не будет. Давить на меня, что вдруг решил сделать Артак, не получится, нос не дорос.

В сделке больше заинтересована их фирма. Мне найти другого поставщика не составит труда, а вот ему придётся с бледным видом объяснять отцу, почему в последний момент выгодное сотрудничество сорвалось.

Поднялась в номер, собрала раскиданные с утра вещи, приняла душ, переоделась, посмотрела в миллионный раз телефон, от Костика ни слова.

Отлично, мне на руку.

Придирчиво оглядела себя в зеркало. Волосы, собранные наверх, распустила, обновила макияж, поправила юбку-карандаш с двумя разрезами по бокам, нацепила кулон авторской работы поверх шёлковой блузы с широкими рукавами, переобула туфли, нырнув в лодочки на устойчивом каблуке.

Перед тем, как вызвать такси, решила поесть в ресторане, здесь же, в гостинице. Ничего особенного, но я давно отвыкла от фешенебельных заведений, если вообще привыкала к ним.

В глубине души я навсегда останусь девочкой из Грушевого переулка заштатного городка Краснодарского края, с удивлением смотрящей на шедевры мировой кулинарии, втайне предпочитающей домашние пельмени мамы, ещё лучше – кухню соседской тёти Агаты.

Ресторан ожидаемо оказался почти пуст. Основной поток посетителей традиционно вечером.

Я уселась у стола у окна, быстро сделала заказ, прикидывая, когда лучше заказать такси.

Всё-таки это чистой воды безумие – ехать с неизвестным человек больше трехсот километров по трассе, часть которой пустынная и проходит через поля…

У меня дочь. Что будет с ней, если со мной что-нибудь случиться? С родителями? Кто позаботится о них всех? Лукьян? Не смешите мои подковы…

Но оставаться на милость победителю с зычной фамилией Зервас я тоже не собиралась.

– Ваш грибной суп-пюре, – сказал официант, ставя тарелку на стол.

Проигнорировала, что было бы неплохо сначала подать салат. Главное прямо сейчас – уехать, пусть это миллиард раз глупо.

Влюбиться в друга старшего брата, бабника, на котором клейма ставить негде, безответственного повесу, переспать с ним – тоже не верх благоразумия, а я отличилась.

– Настюша… – услышала вкрадчивый голос за своей спиной, резко обернулась, уже зная, кого увижу.

Костик Зервас, собственной бесподобной персоной, в компании девицы лет двадцати пяти – хорошо не восемнадцати, – брюнетки, с заметными формами.

Утруждаться не стал, прямо в гостинице, не выходя на улицу, познакомился.

Как же больно, противно, словно одновременно тошнит, выдавливают глаза, вырывают сердце…

Я должна уехать, сейчас же!

Отбросила ложку, встала, поспешила к выходу.

– Пелагея, – догнал меня знакомый голос, следом носитель этого голоса, чтоб ему провалиться. – Тоже пообедать зашла? – улыбаясь, как пяток откормленных Чеширских котов, проговорил Костик. – Присоединяйся к нам, – широким жестом показал за стол, где коровьими глазищами хлопала его Настюша.

– Спасибо, обойдусь, – прорычала я, едва не топнув от досады.

– Костас, познакомишь? – рядом с нами возник мужчина лет тридцати семи, ближе к сорока.

Высокий, подтянутый, с ранней сединой, которая шла ему, в представительном костюме итальянского бренда, что было редкостью для здешних мест.

Вызывающе дорогие вещи уважали, покупали, носили с превеликим удовольствием, кичились, насколько получалось, но этот бренд в первую очередь говорил о хорошем вкусе, и только потом о благосостоянии. Если точно не знать, сколько стоит лаконичный, не кричащий крой. Так называемая «тихая роскошь».

У Костика имелись костюмы этой фирмы, хотя чаще он появлялся в вещах из массмаркета, игнорируя святой Грааль местных – «дорохо-бохато».

– Игнатьев Антон Павлович, – улыбаясь, сказал Костик. – Андреева Пелагея Николаевна, – показал на меня с лёгким поклоном – Мой деловой партнёр, хороший друг и…

– И? – бесцеремонно уточнил Антон Павлович, оглядывая меня с головы до ног, откровенно оценивая.

– И сестра моего лучшего друга, а не то, что ты подумал. Пока, – заявил Костик, вызывая у меня плохо контролируемое желание вырвать ему ноги и вставить в рот, чтобы меньше говорил и больше думал.

– Понял, принял, – усмехнулся Игнатьев. – Составьте нам компанию, Пелагея Николаевна, – показал он в сторону всё ещё мигающей полуслепой совой Настюши.

– Спасибо большое, я, действительно, спешу, – излишне резко ответила я.

Не могла Настюша быть спутницей Игнатьева, не человека с хорошим вкусом и финансами.

Незатейливый массмаркет, доступный по всем статьям и меркам, который можно без сожаления выкинуть после пары стирок, во вкусе Костика.

– Куда спешишь, Поль? – подхватив меня под локоток, отвёл в сторону Костик. – Ты знаешь, что Артак Абрамян женат, у него трое детей?

Выходит, видел, как меня провожал сын Вагана Моисовича.

Следил?

– В окно видна парковка и крыльцо, доктор Ватсон, – прочитал мои мысли Костик, показывая на панорамные стёкла ресторана. – Ничего не имею против Абрамяна-старшего, но с сыном держи ухо востро. И доешь свой обед.

– Домой спешу, Соня ждёт.

– Мы договорились, я отвезу домой, завтра.

– Прекрасно доберусь сама, – прошипела я, понимая, что мы привлекаем лишнее внимание.

Два тополя на Плющихе какие-то.

Один высокий кареглазый брюнет, приковывающий к себе внимание женской половины присутствующих.

Вторая – стройная, невысокая блондинка, симпатичная, с хорошей фигурой, удачно подчёркнутой одеждой и макияжем.

Мы бы были отличной парой, если бы не…

Миллион нещадных «не» и ни одного захудалого «да».

Глава 8

Я ошиблась.

Настюша – спутница Антона Павловича. Антона, как он попросил себя называть. Игнатьев строил коттеджные посёлки, жилые комплексы по всему югу, включая Кавказ, Ставропольский и Краснодарский край.

Сейчас приехал с внеплановой проверкой, по случаю встретился с давним приятелем – Константином, и отлично проводил время.

Имя Андреевой Пелагеи Николаевны его заинтересовало, не та ли это Андреева Полина, имя которой прогремело года три назад, когда она появилась на горизонте строительного бизнеса региона?

Он как раз ищет надёжного партнёра. Объёмы, возможно, великоваты, но всё решаемо для человека с интеллектом и завидной деловой хваткой.

Естественно, я не смогла развернуться и убраться восвояси, потеряв такой шикарный заказ.

Любовь любовью, угроза разбитого сердца угрозой, деньги – деньгами.

Самое сложное в обеде оказалось наладить коммуникацию с Настюшей. Было бы невежливо игнорировать спутницу Игнатьева (несмотря на то, что он это делал).

Видимо, чтобы находиться рядом с глупым существом, нужно родиться мужчиной, лишь они способны простить словарный запас Эллочки-людоедки за сиськи.

Не знаю, смогла бы я терпеть тупого мужчину за прекрасный торс, кубики пресса или виртуозное владение членом…

Задумчиво перевела взгляд от Настюшки к Костасу. Нет, определённо нет.

У Костика масса других достоинств, помимо вышеперечисленных, хотя и недостатков хватает.