Палач

Пролог

Моё имя Саймон Моррис. Я называю себя палачом. С определённого момента в своей лаборатории я содержал особенных людей – как мне кажется, они должны находиться рядом со мной. Я часто выходил на охоту, чтобы заменить надоевшего человека на нового. Так рождалась и умирала одна жизнь. Нет, я не болен – это наука…

За свою достаточно долгую жизнь, я успел повстречать множество интересных людей, и среди них были не самые лучшие их представители. Кто-то был болен душевно, кто-то физически, но то, как они боролись за своё существование, помогло мне понять, что их болезни можно использовать для определённой цели.

Я расскажу о самых запоминающихся мне людях. Примеры достаточно интересны. Не скрою, некоторые из них пугали меня не на шутку, но желание изучить, погрузиться, исправить – именно это заставляло меня продолжать. Результат моей работы довольно впечатлителен. Возможно, вы решите, что я обладаю слишком высокой самооценкой, но это не так. Просто я гораздо умнее своих коллег, так как смог создать вещь, которая изменила жизни моих пациентов и многих других людей. Но тут вопрос уже в том, кому достанется эта вещь?! Выбор буду делать только я и никто больше!

Пока я сижу в кресле и дожидаюсь друга – у меня есть время вспомнить свою потрясающую жизнь и немного погрузить вас в головы моих бывших пациентов, а точнее в мир психических расстройств. Каждый из них достоин особого упоминания, но ближе к концу вы поймёте, чья на самом деле была эта история…

Глава 1. «Ксенофобия»

«Страх или несдержанность перед кем-то или чем-то незнакомым».

В 1990 году я был младшим исследователем в области психических расстройств. Тогда мне было тридцать три года – и я только начинал свою карьеру. Я уже отучился в Оксфордском университете на факультете клинической психологии – это было в начале 80-х годов. После выпуска я не знал, чем займусь в жизни, был слишком растерян. Когда прошло распределение, я попал в одну из психиатрических лечебниц Балтимора, штата Мэриленд, США. Я был помощником, санитаром, уборщиком – кем угодно, только не врачом.

Больница располагалась на отдалённой пустоши, её окружало только поле, за которым был бесконечный лес. В клинике содержали людей со всей страны, они могли похвастаться историями, которым позавидовал бы сам Стивен Кинг. Интересные были люди – сложные, сломленные, пугливые, смущённые. Но за каждым страшным диагнозом скрывалась большая трагедия. Я долго привыкал к тому, что теории из книг, закладывавшиеся в голове со времён университета, с молниеносной скоростью достигли конечной точки и теперь составляют неотъемлемую часть моей жизни. Каждый божий день я вижу тяжелобольных людей, и в большинстве случаев им уже не помочь.

Я сам захотел попасть именно сюда – в Балтимор, здесь жила моя семья – родители, жена и сын. С моим складом ума я мог позволить себе частный кабинет и работу с клиентами, с которыми было бы проще, чем с текущими. Но так сложилось, что родные всегда были для меня на первом месте, а так как я женился ещё в девятнадцать, каждый день в обязанности моей жены Эбби входило нервировать меня по каждому пустяку. Нет, ничего не хочу сказать – я её очень люблю, но иногда она бывает невыносима! Человек мало чем думает, когда говорит: «Да» и берёт в жёны женщину, с которой знаком всего месяц! А вот теперь я расхлёбываю последствия, к которым меня привели мои юношеские мечты. Зато у меня есть четырёхлетний сын Итан, которого я безумно люблю, он забирает всю негативную энергию и отдаёт мне только положительные эмоции.

Я немного погрузил вас в свой маленький мир, а теперь хотелось бы сделать больший акцент на моей работе, которая в то время захватила меня с головой.

Начнём по порядку. В 1990 году я столкнулся с самым первым случаем психического расстройства у человека, который по-настоящему меня заинтересовал. Это была ксенофобия. Простыми словами, данный вид заболевания трактуется как отстранение человека от всего, что может показаться ему чужим. Это общее понятие для сексизма, гомофобии, антисемитизма, расизма и других терминов, причастных к нетерпимости, к людям или вещам, отличающихся от «идеального меня». Обычно это довольно распространённая болезнь, но, как и во многих других случаях присутствия расстройства, всё сидит в голове самого человека. Я бы не относил ксенофобию к заболеванию – для меня это обсессия (навязчивая идея), которая преследует любого обладателя этого недуга. Проявляется всегда по-разному – одни просто не могут дышать одним воздухом с человеком другой национальности, другие не могут принять религиозные предпочтения, а третьи – вообще не воспринимают всерьёз женщин. В случае, который произошёл в психиатрической лечебнице Балтимора, я так и не понял, чего на самом деле боялась та пациентка. Уделю немного внимания этому расстройству, чтобы понимать, о чём я говорю.

По научным исследованиям стало понятно, что причинами всех фобий часто становится наследственность и среда, в которой обитает человек. А проявиться или обостриться она может в определенной ситуации, влияющей на сознание человека. Чтобы выявить причину появления любой фобии, следует провести длительную работу по переосмыслению, выявлению внутренних конфликтов и прийти к определённому выводу.

Ксенофобия основывается на страхах человека перед тем, что может показаться ему чужим и враждебным. Во все времена житель любой страны опасался того, что ему неизвестно, даже если эта вещь или существо не приносили вреда и не касались самого носителя фобии. Наравне с этим к человеку автоматически мог приходить интерес – иногда, вызывающийся спонтанно. «Я же не знаю, что это, я боюсь – но мне интересно». Взаимодействие между людьми естественным образом сужается, так как носитель фобии, сам того не зная, становится агрессивным по отношению к партнёру, вследствие чего происходит конфликт.

Можно привести пример, когда человек попадает в узкое сообщество, где люди живут по другим обычаям, незнакомым носителю. Появляются страх и неизведанность перед этой группой людей, при этом носители передают данную фобию своей группе, преподнося её как правду. Демагогия, как и всегда, действует здесь с отрицательной стороны, и остановить неверное мышление людей просто невозможно. Лично я считаю, что ксенофобии не случилось бы в нашем обществе, научись люди доверять друг другу, но, с другой стороны, не сформировались бы все отличные группы – тогда люди не были бы такими разными. Можно найти и положительные моменты – люди стали общаться из-за страха остаться в одиночестве. Некоторые группы не могли выжить без других, и им приходилось объединяться. Они стали более мобильными, развивали умственные способности, проще говоря – учились жить вместе. В конечном итоге, всё же больше тех людей, которые воспринимают ксенофобию негативно – всё из-за стадного чувства. Я бы сказал, что люди с менее развитой эрудицией подвержены этой фобии, которую я не называю даже болезнью.

Проявление ксенофобии у человека в современном обществе, может быть вызвано непосредственным влиянием близкого окружения, а также и личным воспитанием. Немаловажную роль во всём этом играет неблагополучие семьи, в которой живёт носитель фобии. В силу того, что ксенофобия распространилась на множественные группы людей, она автоматически стала одной из самых обсуждаемых проблем в мире. Установки, которые закладывает в головы людей ксенофобия, могут образоваться в любой момент, в частности – когда человеку приходится выходить на новую работу, знакомиться с родителями сверстников своего ребёнка, которого совсем недавно отдали в школу, здесь даже подходит «клуб анонимных алкоголиков» – вдруг и в нём найдётся человек, отличающийся от вас. Ксенофобия искажает разум людей, подвергает его ложному формированию, часто неправильному мнению и меняет действительную реальность на надуманную. Естественно, в большей степени люди ненавидят малые социальные меньшинства, в которые часто входят люди без определённого места жительства, женщины, занимающиеся древнейшей профессией, алкоголики и наркоманы. Но опять же, никто бы не присвоил такой статус этим людям без помощи других.

Люди сами того не понимая, транслируют свои негативные высказывания об этих группах, складывая таким образом субъективное мнение в головах тех, кому они это преподносят. Противник при диалогах с носителями ксенофобии даже не воспринимается всерьёз, его мнение часто полностью обесценивается, не интересует вовсе – в таких случаях, доминантное поведение нападающей стороны, становится в разы сильнее! Вот именно за это я не воспринимаю это расстройство за действительное. Но так как этим проявлениям присвоили статус «фобии», а иногда и «психического расстройства», приходилось принимать данную вещь за факт.

Перейдём к рассмотрению самих раздражителей для таких людей – незнакомцы. Ведь не всегда эти чувства возникают к меньшинствам. Многие часто завидуют соседу, который выбрался из маленького городка и стал директором крупной корпорации. Возможно, он теперь чужой, но при этом он остаётся таким же человеком, как и ты. Такие случаи я не могу назвать примером ксенофобии – просто очень похожее состояние.

Люди уже привыкли, что их окружает мир полный опасных людей. Именно угроза вызывает в людях негативные мысли. Ксенофобию всегда сопровождали три основных вида эмоций – гнев, отвращение и презрение. Именно из этого складывается комплекс, который властвует над поведением человека. Из психологических исследований складывается полная картина установок, связанных с ксенофобией. Эти исследования показали, что в возрастную категорию людей, подверженных этой фобии, входят подростки. Всё идёт из детства. Ведь мышление человека логически формируется примерно в этот период. Всегда важно успеть зацепить мышление человека с точки зрения педагогической деятельности и направить его в правильное русло. Именно поэтому эрудированные подростки не воспринимают это понятие вообще, как проблему. Чтобы эти стереотипы не повлияли на масштаб ситуации, происходящий вокруг определённых групп, нужно не давать носителям вводить людей в заблуждение. Это очень легко упустить. Люди должны быть разными, но не должны делиться. Нужно учиться существовать в обществе вместе, достигать целей вместе, помогать и направлять друг друга.

Бывает, что люди намеренно направляют других на «чужих», для достижения собственной цели и не всегда это получается. Можно бесконечно рассуждать навязали эту идею или же человек сам захотел так думать.

Коренные жители всегда будут опасаться приезжих. Но тогда бы не удалось распространить множество людей по всему миру – из нашего разнообразия и формируется общество. Иначе существовать было бы просто не интересно. Рисовали бы мы только карандашами, изучили бы только одну науку, отыскали бы несколько видов животных и остановили бы своё развитие.

Всё это стереотипы! Ненавижу стереотипы! Но я ведь начинающий врач – мне просто неприемлемо думать об этом, своё мнение нужно засунуть куда подальше, если я хочу достичь чего-то большего в этой непростой профессии. Рассмотрю подробнее случай, связанный с ксенофобией, произошедший в моей клинике.

Я расскажу историю женщины с ксенофобией, открывшей долгий путь моей карьеры. Грета Санчес – сорок три года, расположили её в седьмой палате на втором этаже. Она содержалась в больнице вот уже три года. Была помещена сюда под особый контроль за нападение и покушение на убийство на гражданина США, отличающегося от неё по национальности. Девушка проживала в Мадриде, Испания. Работала в благотворительном центре помощи больным детям. Всю жизнь посвятила своим подопечным. А в одно воскресенье мирная работа подошла к концу и сменилась навсегда испорченной психикой. На один из таких центров, где на выезде была Грета, совершили налёт. Мужчина напал на сотрудников и удерживал их в заложниках, пока полиции не удалось его задержать. Грета описала случившуюся ситуацию так:

– Он был неряшлив… потрёпанный – это омерзительно. Как можно было прийти в помещение, в котором находятся дети и размахивать там оружием – это просто недопустимо! Я сама добьюсь того, чтобы его посадили за решётку!

Нападавший мужчина оказался корейского происхождения, а сама Грета была родом из Африки. Она всегда относилась к людям другой национальности с подозрением, но этот случай сделал решающий толчок. В процессе захвата заложников, нападавший мужчина Джин-Хо Лим общался непосредственно с Гретой. Он угрожал, заставил опустошить кассу и обращался с ней крайне неподобающе. Это происшествие повлияло на сознание женщины. Оно подтолкнуло её вспомнить о детской травме, когда к ним в африканскую деревню приехали люди, представившиеся туристами, вследствие чего на них совершили покушение, ограбили и убили одного из местных жителей. Женщина с самого детства возненавидела чужих людей, а это событие заставило её вернуться в тот злосчастный день.

Это развивалось постепенно – сначала Грета просто перестала выходить на работу, коллеги забили тревогу слишком поздно. Женщина находилась в депрессии, отдалилась от родных и близких, а позже совершенно перестала воспринимать людей. Три года назад, выйдя из своего дома, она направилась в магазин за продуктами. Женщина стала преследовать мужчину, очень похожего на того, что напал на неё в детском центре. На парковке супермаркета Грета достала пистолет и выстрелила в него, попав в грудную клетку. Пока люди вызывали полицию и скорую помощь Грета сидела на дороге, напевая колыбельную песенку. Люди, наблюдавшие за этим со стороны, рассказывали, что такого жуткого зрелища ещё не видели. Вот отрывок из новостей:

– Только что на ваших глазах служба спасения увезла гражданина Южной Кореи в медицинское учреждение. Мужчина получил огнестрельное ранение в грудь. Личность стрелявшей установлена – ею оказалась афроамериканка Грета Санчес. Мы наблюдаем, как полиция пытается произвести арест подозреваемой, но она продолжает петь. Скажу вам – это выглядит довольно жутко. Мы будем следить за развитием событий.

В конечном итоге Грета попала в психиатрическую больницу, где за ней начали тщательно наблюдать. В тот день я зашёл в палату вместе с лечащим врачом женщины, в моих руках был блокнот, в который я записывал каждый шаг моего наставника. Это было действительно увлекательно. Мой наставник – Джек Нортон впервые разрешил мне присутствовать на сеансе с опасным, по его мнению, пациентом. Тогда я не понимал, что женщина и вправду может быть опасна для общества, ведь всегда воспринимал ксенофобию, как что угодно, только не психическое отклонение.

– Опять пришёл, ублюдок! – шёпотом произнесла она.

Я был крайне удивлён такому поведению! Доктор Нортон никак не отреагировал на высказывание, так как наблюдал Грету уже несколько лет.

– Здравствуй, Грета. Познакомься, это Саймон. Он будет проводить сеансы вместе со мной, – спокойным тоном отвечал он.

– Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок! – кричала женщина.

– Она всегда так рада Вас видеть? – испуганно спросил я.

– Не обращай на это внимание! Я каждый раз чужой, сейчас пройдёт время – минут десять, не больше, и она к нам привыкнет.

Женщина ругалась, щёки становились красными, заводила себя своей же ненавистью к присутствующим в этой палате. И доктор Нортон оказался прав – спустя тринадцать минут пациентка замолкла и моментально превратилась в абсолютно вменяемую женщину.

– Как сегодня себя чувствуешь? – спросил Джек.

– Да, доктор, всё хорошо! Я проснулась, девушка в белом халате проводила меня в комнату с водичкой и дала мне красную таблетку, я вернулась сюда и ждала Вас. Но потом я забыла, кого жду, но раз Вы здесь, значит, я ждала Вас…

– Прекрасно, Грета! Я рад, что сегодня ты вела себя хорошо, может, прогуляемся?

Женщина дала согласие. Мы с доктором повели её во двор, сегодня была потрясающая погода – я бы не отказался провести весь день на улице, а не в компании душевно больных. Тем не менее, Грета настроена позитивно. Она радостно прыгала вокруг клумбы с тюльпанами, пока во двор не вывели ещё двух пациентов.

– Ублюдки! Ублюдки! Ублюдки!

Женщина снова теряла контроль, не воспринимала чужих людей, а чужими для неё были абсолютно все. Без помощи доктора Нортона Грету невозможно было остановить, она кидалась на всех и каждого.

Так проходил каждый мой день, меня прикрепили к этой пациентке, пока не произошёл один случай. Почти три месяца я пытался излечить Грету от этого недуга, но всё было без толку. Женщина продолжала кричать, обзываться, набрасываться без всякой причины. Её было тяжело понять так же, как тяжело понять любого из присутствующих здесь людей.

Я изначально не слишком сильно обрадовался идее, что моим первым пациентом будет больная ксенофобией. Может это и сыграло ключевую роль?! Грета не доверяла мне. Правда, я пытался помочь, но она как кошка – чувствовала моё пренебрежение. Этот злостный взгляд всегда вводил меня в ступор. С ней невозможно справиться!

Однажды вместе с Гретой мы проводили терапию, пытались подавить агрессию, и она проявляла интерес, а самое главное я считал, что скоро смогу выписать её из больницы, так как результаты меня очень радовали. Но как же обманчивы, бывают люди даже с неуравновешенной психикой. С момента начала нашей терапии прошло уже несколько месяцев, могу сказать, что я доверял ей. В тот день Грета попросила принести стакан воды. Простая просьба ведь так? Грета осталась на лавочке, где мы обычно проводили большую часть времени, а я отправился в столовую. Меня не было минуты три. По возвращению я обнаружил беспокойство в глазах больной.

– Всё в порядке, Грета? Ты, кажется, напугана…

В ответ наблюдалось только молчание и подергивание правой ногой. Уже забыл, когда в последний раз видел её такой. Мне казалось, мы идём только вперёд, но на самом же деле были на два шага позади. Я протянул стакан воды – рука дёргалась, но продолжала тянуться. Губы приняли синий цвет – такое индивидуальное отличие случалось с ней, когда она теряла контроль. По этому признаку можно было определить, что сейчас меня ждёт очередной нервный срыв, вот только я не успел опомниться, как стакан был разбит, а самый крупный осколок воткнут в область моего сердца.

Очнулся уже спустя пару дней, меня чудом удалось спасти – вся грудная часть была зашита. Меня навестил доктор Нортон, сказав, что очень сожалеет о случившемся. Наставник убеждал меня, что я потерял контроль над пациентом.

– Что Вы имеете в виду? – неуверенно спросил я.

– Думаю, я погорячился, дав тебе эту должность.

– Значит, я уволен?

Джек промолчал, уставился в пол, а в руках была история болезни Греты Санчес. Не дождавшись ответа, я снова задал вопрос:

– Мне нужно знать – я уволен?!

– Когда ты начинал у нас работать, я увидел в тебе потенциал. Ты смышлёный парень, но как можно было допустить, чтобы пациент оказался с оружием в руках?! Она чуть тебя не убила! Неужели ты ей поверил?

– А как иначе?! Я решил, что мы с ней вместе встали на путь выздоровления!

– Запомни! Никто из них не встанет на этот путь! Все они больны! Вылечить их невозможно!

– Что значит невозможно?! Тогда для чего мы здесь работаем?! Любой человек достоин шанса на выздоровление, каким бы недугом не наградила судьба!

– Очень жаль, что ты так считаешь. Если будешь продолжать пользоваться своими нестандартными методами, ты никогда не сможешь работать даже наравне с нашими санитарами.

Я решил прекратить этот разговор, с которым был полностью не согласен. Джек не прав! Он даже не пытался меня услышать. Как он может винить меня в том, что я пытался ВЫЛЕЧИТЬ человека?! Если Джек решил, что мои «нестандартные» методы не смогут однажды сработать, этот человек глубоко ошибается! Я докажу недоумку, что гораздо умнее его. По написанным шаблонам могут работать все без разбора, было бы желание!

Пока находился в больнице, я рассуждал, что несправедливо был наказан своим наставником. По итогу он меня не уволил. Доктор Нортон был обязан моему отцу, поэтому оставил меня в клинике. Всё же я не хотел там оставаться, но мне пришлось. Теперь я понимал, что каждое моё действие в будущем будет тщательно прослеживаться Джеком. Я не хотел подстилаться под такие принципы, но также нельзя было подавать вид, что ты с ним не согласен. Моя стратегия построилась в голове моментально. Теперь я знаю, что делать.

До момента инцидента с Гретой признаюсь честно, я был растерян. До последнего сомневался – правильное ли я нашёл себе призвание. Ведь психиатрия крайне сложна для изучения и работы! Теперь же сомнений не оставалось. Доктор Нортон решил, что я недостоин даже числиться в его больнице, а я докажу, что можно найти способ лечения для абсолютно каждого пациента!

Ещё в студенческие годы я задумался об этой проблеме. Я всегда искал простоту в решениях, всегда пытался преподнести свои мысли не заученными терминами, а простыми словами. Так и в те годы мне захотелось понять, а можно ли вылечить всех и каждого от мучений, которые преподнесла им жизнь. Так я пришёл к тому, что стал проводить опыты над животными. Это были существа, к которым я относился с ненавистью, ведь подопытные, будь то люди или животные – никогда не должны обладать положительными качествами, тогда я придерживался такого мнения. Больше всего под то, что я задумал, подходили обезьяны, но я решил остановить своё внимание на змеях. Их я не любил, и они меня тоже. Я сравнивал поведение этих существ, записывал каждый их шаг, мог часами сидеть и наблюдать, чтобы выявить хоть одно проявление различий между ними. Мои начинания не увенчались успехом. Да, я выявил пару теорий, но сам с трудом верил, что сумел доказать себе. Эти истории не очень увлекательны. Увлекательнее стало дальнейшее изучение подопытного – только теперь это было уже не животное.

Тяжело признавать, что объектом для моих изучений стал человек. Это был молодой парень, возрастом около двадцати шести лет, мне тогда было примерно столько же. К тому времени я уже построил для своего «постояльца» помещение, ограждённое от всего мира. Оно было только моим – маленьким, но моим. Я создал для него все условия для жизни, но это меня интересовало в последнюю очередь. Много лет я держал пацана в том здании, каждый день он давал мне поток информации, который я переносил в свой блокнот. Основной целью моего изучения оставались психические расстройства. Мне удалось искусственно пробудить в человеке сразу несколько их видов, при этом объект не понимал, с какой целью находится рядом со мной.

Удивительное было время – я смог доказать самому себе, что способен на большее, чем просто на работу с больными людьми. Меня просто захватила идея помочь всем и каждому. Поглощённый этим великолепным чувством я перестал замечать, что объект для изучений стал выглядеть хуже. Слишком поздно заметил его худощавый вид, облысевшую голову и бледноватость кожи. Мои эксперименты довели парня до мучительной смерти. Однажды я просто пришёл покормить его и обнаружил мёртвым. На этом и завершились мои опыты, хотя я не хотел их прекращать. Тогда я ещё не закончил.

Тяжело говорить об этом, но я даже не знал имени этого человека. Звал его просто «парень». Я забрал его с улицы, когда шёл мимо наркоманского притона. Он замерзал, и я предложил ему тёплый ночлег и ужин. Я вывел все наркотики из организма, довёл тело до состояния приемлемого изучению. Да… я плохой человек… знаю. Но эта жертва поможет мне в дальнейшем спасти много жизней.

Теперь вы немного понимаете, в чём именно заключается цель моей жизни. Я хочу рассказать о том непростом пути, который пришлось преодолеть ради необычных людей. Но опуская тему ксенофобии и заканчивая историю Греты Санчес я понял – этот пациент был лишь толчком к пониманию, что мне нужно делать со своей жизнью. Грета не смогла излечиться от своего недуга, она продолжала бросаться на всех, видя в них опасность, как однажды увидела в своём обидчике. Я хотел бы помочь, но не успел. Спустя несколько месяцев после моей выписки из больницы она умерла. Разорвала простынь на кровати и придушила себя. Жуткое было зрелище, не хотелось бы мне ещё раз такое увидеть. Когда тело помещали на носилки я сделал вывод, что Грета страдала от такого лёгкого недуга, который перерос в катастрофу, и с ней уже никто не смог совладать. Навязчивые идеи преследовали её ежедневно, состояние ухудшалось, агрессия увеличивалась, и я подумал, зачем же тогда было помещать человека в такое заведение, ведь врачи не настроены, вылечить её. Я был крайне разочарован профессией…

Вечером в день смерти Греты, я вернулся домой. Тяжело переживал эту трагедию, где-то даже винил в случившемся себя. Я приучал себя перестраиваться от одной проблемы к другой. Никогда не любил топтаться на одном месте. Одним утром я проснулся и больше никогда не вспоминал о «женщине с ксенофобией» – теперь для меня её больше не существовало.

Я был в отпуске уже вторую неделю, ежедневно проводя своё время с сыном Итаном. Эбби только что вернулась из магазина, я помогал разбирать пакеты, раскладывал продукты по полкам. Как обычно жена принесла газету, которую я любил читать. Сначала отложил подальше, ребёнок интересовал меня больше происшествий в городе. Итан с рождения стал для меня гораздо ближе жены. Сейчас ему четыре, мальчик меняется ежедневно. Хочу дать сыну столько любви, сколько сможет выносить моё сердце. Я уже уселся на диван вместе с ним, читал смешную книжку, как вдруг меня прервала жена:

– Забыла сказать, сегодня должны приехать мои родители.

Я вздохнул,… встреча с ними всегда была для меня испытанием – меня каждый раз упрекали в маленькой зарплате, в том, что я не смогу полноценно обеспечивать семью, ремонта в доме нет и вообще я не мужик! Я находился во всём этом ежедневном кошмаре исключительно из-за сына. Не мог позволить себе, чтобы мой ребёнок рос в неполноценной семье.

– Саймон! «Я с тобой говорю!» – повышенным тоном вскрикнула Эбби.

– Да, Эбби. Я слышал и с первого раза…

– Будь добр хотя бы, сделать вид, что ты рад!

– Как всегда.

Между мной и женой уже лет пять, как пропала связь – на данном этапе мы жили вместе, чтобы поддерживать ячейку общества. Для моей карьеры было необходимо находиться в полноценной семье. Эбби была учителем младших классов, так что и для неё важно поддерживать эту легенду. Не могу сказать, что я был несчастлив, я уже привык к такой жизни, больше меня волновала моя миссия. Мне, как психиатру было понятно, что это обыкновенное привыкание и нехотение отпускать обыденные устои. Я был расстроен, что в очередной раз мне предстояло общение с неприятными людьми. Уложив Итана спать, я отправился обратно, чтобы прочесть газету.

В ночь с 24 на 25 июня 1990 года по улице Питман Плейс были обнаружены тела 37-летнего Томаса Грейса и его супруги 36-летней Синтии Грейс с множественными ножевыми ранениями. Тревогу подняла их соседка, пожаловавшись на посторонние звуки, доносившиеся из дома пострадавших. Женщина вызвала службу 911. На месте происшествия обнаружены следы борьбы. Пара воспитывала дочь, но в момент обнаружения жертв, ребёнка не оказалось дома. Следствие бросило все силы на поиски убийцы молодой семьи.

Сообщается, что через два часа после приезда полиции, на железнодорожных путях возле кладбища Грин-Маунт обнаружена четырёхлетняя дочь погибших – Эви Грейс. В связи с тем, что полиция не смогла найти родственников семьи, девочку поместили в Европейский приют для сирот.

Сотрудники приюта сообщают, что девочка ведёт себя крайне агрессивно, проявляя недоверие ко всем незнакомым людям. Мы будем следить за развитием событий.

Я не раз натыкался на подобные истории, но этот случай привлёк особое внимание. Мне стало жаль ребёнка…

Глава 2. «Синдром Фреголи»

«Убеждённость в преследовании определённым человеком, постоянно меняющим свою внешность».

Следующий случай произошёл в психиатрической больнице спустя 4 года – в 1994 году. Мне было 37 лет. Пациент, которого я наблюдал последние четыре месяца, поступил в клинику с довольно редким психическим расстройством. Синдром Фреголи – одна из разновидностей, так называемых бредовых симптомов ложного узнавания. Эти симптомы вобрали в себя все признаки и особенности убеждённости больных в том, что людей из их окружения заменили на двойников. Этот вид психопатологических феноменов распространён не так часто в обществе, но влияет на людей не меньше любого другого расстройства.

Врачи за долгое время изучения смогли разработать классификацию расстройств, входящих в «бредовые симптомы ложного узнавания». Есть теория, что с помощью изучения закономерностей формирования этих симптомов можно выявить причины возникновения расстройств. Бредовые симптомы разделили на множество групп, но смогли изучить более детально всего несколько. В одну из изученных групп вошёл и синдром Фреголи, не дающий покоя моему пациенту. Болезнь часто ставят на одну чашу весов вместе с синдромом Капгра (убеждённостью в том, что знакомые больного заменены на двойников, являющимися их копиями). Но мы всё же рассматриваем пациента с противоположной болезнью. Синдром Фреголи впервые смогли описать в 1927 году. Он отличается от Капгра тем, что в этом случае больной находит в незнакомцах признаки, присущие знакомым ему людям. Назван он в честь итальянского комика – Леопольдо Фреголи, известным своим умением перевоплощаться. Больные, страдающие этим недугом, убеждены, что их преследуют люди, способные менять свою внешность до неузнаваемости иногда в их фантазиях могут всплывать и предметы.

В моей практике был уже один случай, когда я повстречал такого человека. Тогда пациент был уверен, что каждый входящий в его палату, будь то женщина или мужчина – его брат. В то время мы проводили безобидные эксперименты, чтобы лучше понять происходящее с ним. Одна из медсестёр привела в больницу своего семилетнего ребёнка. Пациент с «Фреголи» узнал и в нём своего сводного брата, которого видел в каждом встречном. Мы выяснили, что психологически он понимал, что перед ним находится его брат, а внешне он видел различие между всеми людьми, только всё равно старался находить в них что-то общее. Интересный был случай – этого пациента перевели в другую клинику, а у нас в арсенале остался прекрасный опыт. И вот проходит много лет и в клинику поступает человек, о судьбе которого я уже не смогу забыть никогда.

В ходе долгих исследований выяснилось, что этому расстройству больше всего подвержены люди, получившие тяжёлые травмы головы, что и произошло с моим пациентом Адамом. Он попал в страшнейшую аварию, где погибли его жена и дочь. Адам Лассер был за рулём, семья направлялась прямиком домой с детского праздника. В тот день на концерте собралось много народу, но никто и предположить не мог, что через десять минут после разъезда Лассеры навсегда исчезнут. Адам был преданным мужем и любящим отцом, с дочерью у него был тесный контакт – они были неразлучны. В то утро дочка подарила Адаму рисунок, где нарисовала себя и родителей, держащихся за руки. Счастливый отец хотел повесить рисунок на холодильник, чтобы пополнить семейную коллекцию. Этого не случилось.

Сразу после аварии Адама госпитализировали в больницу, где он впал в кому почти на три месяца. Я узнал о случившемся, когда в нашу клинику поступил звонок от медиков, поддерживающих его жизнь. На тот момент в клинике из врачей был только я, а остальные на больничных и в отпусках. Медсестра передала мне сведения о случившемся. Я прибыл в больницу незамедлительно, от меня требовалось объяснить пациенту и врачам, почему после выхода из комы Адам видит перед своими глазами лишь одного человека. Зайдя в палату, я попросил всех удалиться, чтобы попытаться хотя бы успокоить его.

– Нет! Это снова ты! Ты убил их… убил…

Мужчина не переставал плакать, глазами старался упереться в пол и не смотреть даже на мои ноги. Слишком лабилен. Испуг захлестнул разум, Адам не понимал, как оказался на больничной койке и почему перед ним мелькает лишь один человек. Мне нужно выяснить, что случилось и кого он видит перед собой. Я уже понимал, с чем мне предстоит работать…

– Здравствуй… я друг. Пришёл помочь. Ты помнишь, как оказался здесь? – я говорил медленно, чтобы пациент смог проглотить и переварить каждое сказанное мною слово.

– Я… не помню…

– Я уверен, что помнишь. Постарайся успокоиться и закрыть глаза. Сделай глубокий вдох и скажи мне своё имя.

Метавшись по палате, пациенту пришлось ненадолго остановиться для концентрации на моём голосе.

– Адам…

– Хорошо… станет легче, не дыши слишком быстро, дай эмоциям улечься в разуме. Кого ты сейчас видишь перед собой,… нет! Не открывай глаза! Просто скажи…

– Я ничего не вижу, здесь темно, что Вы от меня хотите?

– Ещё минуту, Адам. Ты должен вспомнить…

Вдруг на несколько секунд мужчина замолчал, перестал часто дышать, немного успокоился. А ещё я был уверен, что в своей голове он восстановил картину случившейся аварии.

– Мы ехали домой. Кэти и Сьюзан спали на заднем сиденье. Там… там был дождь. Слишком темно… Меня обогнал сосед по дому, я машину сразу узнал! Он меня подрезал. Я потерял управление… потерял его, – схватившись за голову, Адам непрерывно рыдал.

– Не открывай глаза, не смотри на меня, слушай голос. Ты знаешь, где твои жена и дочь?

– Леон приходит каждый день и говорит, что они погибли. Почему он не признаётся, что убил их! Я ему уже не верю. Мне нужна помощь.

– Моё имя Саймон Моррис. Если хочешь, я могу забрать тебя в свою клинику, где мы обо всём поговорим.

Адам согласился на моё предложение. Не стану скрывать, что для меня случай был просто уникальный. Меня спасло, что я уже видел такое, и сейчас воспринимать происходящее было гораздо проще. Когда я приехал забирать его из больницы, врачи имели неосторожность зайти в палату втроём – ошибочное действие с их стороны. Только когда Адам услышал мой голос, который просил надеть повязку на глаза, он успокоился.

С первой встречи с моим новым пациентом я сразу понял, что смогу завоевать его доверие, только если парень будет слеп. Мы перевезли Адама в клинику и поместили в палату. Адам выбрал себе комнату, наиболее подходящую для своего нового восприятия мира. Парень отмечал, что не нашёл там входов, через которые к нему смог бы пробраться преследователь. Для начала лечения необходимо установить положительные условия, а самое главное – в период обострения ни в коем случае не напоминать, что он несёт полный бред. Мы проводили много времени вместе, Адам сидел с чёрной повязкой на глазах, продолжая вести со мной диалог. Адам рассказывал, как сильно любил свою семью. После нескольких неудачных разговоров, которые приводили к припадкам, ему удалось осознать, что жена и дочь погибли по-настоящему. С моей стороны задача упрощалась. Основным препятствием к лечению болезни всегда является «отрицание» – я смог сразу работать с «принятием». Адам осознавал, что остался один, но, когда надевал повязку, мог говорить со своим доктором. Бесконечные преследования со стороны «убийцы» не давали ему покоя.

Прошло около двух недель нашей терапии, и я, наконец, смог вывести его на разговор о личности преследователя. Как проговаривалось Адамом ранее, им являлся сосед по дому Леон Флетчер. Мы выяснили, что сосед намеренно столкнул машину Адама с дороги, так как был влюблён в его покойную жену. Сьюзан – так её звали, не один раз жаловалась Адаму о бесконечных приставаниях со стороны Леона. Однажды между ними произошла драка и вроде всё прекратилось. Но на детском празднике снова произошёл конфликт. Адам утверждает: «Я был уверен, что Леон не поедет за нами!», но тот стал просто одержим Сьюзан. К сожалению, всё уже случилось, и изменить произошедшее просто нельзя. Мне нужно работать с тем, что есть другого не дано.

Я разозлился, когда мой «уже» коллега доктор Нортон на очередном собрании заметил, что пациент безнадёжен, и нужно перевести его на тяжёлые седативные средства, которые грубо говоря, превратят человека в «овоща», что одновременно сделает его стандартным пациентом нашей клиники. Возмущению моему просто не было предела, теперь я научился не показывать это на людях, у меня была собственная стратегия поведения.

Мне удалось выяснить, что у Адама были проблемы со зрением – это один из факторов, который повлиял на развитие болезни, наряду с получением сотрясения головного мозга. Он просто перестал распознавать лица, ещё и эмоционально был подавлен. Всё это смогло собрать в его голове страшнейшие пазлы, с которыми теперь приходится работать. Бывало, Адам впадал в припадок, случались судороги, приступы эпилепсии. Изучая подробнее синдром Фреголи, я понял, что такие симптомы могут и не оказаться признаками этой болезни. В голове моего пациента творились ужасные вещи, я должен ему помочь.

Я использовал много психотропных препаратов, чтобы хоть немного облегчить его страдания и результат стал появляться. Выдержка из одного сеанса психотерапии:

– Адам, как себя чувствуешь? Ты видел сегодня Леона?

– Да, доктор Моррис. Сегодня пытался вколоть мне какой-то препарат, он хочет замести следы – убить и меня тоже.

– Ему удалось сделать тебе укол?

– Нет, я не позволил. Я ждал Вас.

– Можешь попытаться рассказать мне, почему именно Леон стал причиной твоего нахождения здесь? Ты ведь понимаешь, что находишься в больнице?

– Да, я мыслю здраво, если Вы об этом спрашиваете. Когда я смогу вернуться домой?

– Когда мы сможем вернуть тебе ясный взгляд на жизнь.

– Я не понимаю, чем болен,… почему я не могу снять повязку? Вы ведь настоящий… только не приводите Леона, боюсь, он хочет закончить со мной.

– Что, по-твоему, он способен сделать с тобой?

– Леон хочет моей смерти, также как все остальные. Ему не удалось завершить дело. Каждый раз делает новую попытку, но всё срывается.

– А если я скажу тебе, что ты больше его не увидишь. Сможешь поверить мне?

– Как это возможно,… что мне сделать?

– Ты должен лишь мне довериться…

В то время я уже мог наведаться в клинику поздней ночью, чтобы поговорить с ним. Мне было искренне жаль Адама. Мне повезло, что я смог устроить терапию так скоро, что не дало болезни поглотить мозг пациента целиком. Были необходимы бесконечные разговоры, поддержка с моей стороны и что самое главное – понимание. Мне удалось расположить его к себе полностью, Адам доверял мне настолько, что был готов принять от меня любое лекарство, а мне был нужен новый подопытный. Я сделал необходимый отчёт о его состоянии и обратился с ним к коллегии врачей для согласования кандидатуры на проведение исследования. Подделав множество документов, что казалось просто невозможным, пациент 74 был госпитализирован в клинику другого штата. Теперь мне позволено вывезти его за пределы клиники.

Это стало для меня большим событием. Первый пациент, которого я перевёз в свою лабораторию, сыграл большую роль в моей карьере. Так началась великая работа… много лет до этого момента, я работал над «лекарством», которое могло бы помочь излечить любую существующую болезнь. Звучит, конечно, неоднозначно, но мне казалось, что «оно» содержит в себе все функции для выполнения поставленной задачи. То были лишь теории, мне необходимо испытать своё лекарство на человеке, подверженном тяжёлому психическому заболеванию. Я долго выбирал себе подходящего пациента и остановил свой выбор на Адаме.

Спустя несколько недель мне удалось привезти его в лабораторию. Я не снимал повязку, пациент должен общаться со мной только слыша голос, иначе всё может пойти не по плану. Условия были приемлемыми. Когда меня не было рядом, Адам находился в палате, специально созданной под его предпочтения, парень не общался с людьми, будучи убеждённым, что Леон будет преследовать его на каждом углу.

В тот вечер я открыл коробку, где хранил ампулы с «лекарством». Долго крутил одну из них в руках, мне не давала покоя мысль о том, что никто даже не догадывается, что я создал! Я был в стопроцентной уверенности, что оно сработает и подопытный в виде человека по большому счёту мне не так уж и требовался. Терзавшись в сомнениях, я понимал, что с одной стороны – если теория подтвердится, я смогу покорить мир, с другой – человек, сидящий за стеной избавится от недуга, который тревожит его голову. Это невероятные ощущения, я просто застыл, глядя на эту ампулу, но нужно было собраться с мыслями. Я постучал в дверь и попросил Адама надеть повязку на глаза. Пациент сел на кровать и выполнил мою просьбу.

– Чем сегодня займёмся, мистер Моррис?

– Я бы хотел предложить тебе своё лекарство, если конечно ты не против. Но для начала нам нужно поговорить.

– В последнее время я доверяю только Вам. Вы избавили меня от Леона, я несколько дней его не вижу, спасибо уже и на этом. Поэтому я приму любое предложение.

– Хорошо. Давай начнём. Скажи мне, тебя устраивает твоё текущее положение?

– Да, вполне. Меня никто не преследует, меня кормят, и я сплю в тепле, что ещё нужно.

– Перед тем как дать тебе лекарство я хочу, чтобы ты поговорил с Леоном. Ты должен отпустить его, не простить… нет… этому, не может быть прощения. Скажи ему всё что хочешь, только в этом случае я смогу вылечить тебя.

– Это не так просто, мистер Моррис. Я много дней его не видел, кто знает, как я поведу себя, снова увидев это лицо.

– К сожалению, это обязательное условие, Адам!

– Тогда дайте мне минуту.

Адам не был готов к тому, что я снова нарушу его спокойствие. Моя стратегия требовала безукоризненного подчинения со стороны больного. Только так я смогу удовлетворить свои потребности.

Лицо Адама даже через повязку казалось мне напуганным, в следующую секунду он должен снять её, чтобы встретиться со своим врагом лицом к лицу. Я зашёл за его спину, развязал тугой узел на затылке, через мгновение маска была снята. Адам понимал, что я стою за спиной, но нутром ощущал присутствие враждебного Леона. Я сделал пару шагов к двери, не поворачиваясь лицом, напряжение делало дыхание Адама импульсивным. Я обнажил самый сокровенный страх пациента наружу. После того, как дверь была закрыта на замок, и он понял, что из комнаты нет выхода, я обернулся. Адам упал со стула, прижимаясь всё ближе к стене.

– Не смей отворачиваться от меня! – твердил я.

– Прошу, не нужно таких испытаний, мне очень тяжело, отпустите меня домой, – горечь голоса разрывала горло Адама.

– Поговори со мной, Адам! Зачем медлить, я перед тобой! Посмотри на меня! Сейчас же!

От испуга парень открыл глаза, его состояние было удручающим, но дороги обратно просто не могло быть, мне нужно продолжать…

– Ты меня узнаёшь?!

– ЛЕОН!!! Ты убил мою семью! Ты!

Вдруг пациент набросился, мне ничего не оставалось, как дать отпор. Я откинул его обратно к стене, где тот ударился головой. Адам начал щуриться, снова пытаясь понять, кто перед ним стоит.

– Посмотри туда, – я указал на угловую часть комнаты, – ты их видишь? Кого ты видишь, Адам?

Парень вдруг прищурился ещё сильнее и в двух куклах-марионетках, которых я подготовил заранее смог узнать своих погибших жену и дочь. Он начал непрерывно рыдать. Я понимал, что на этой стадии Адам уже видит не конкретного человека, а множество лиц, принадлежавших близким. Теперь и обычные предметы могли наполнить его бурное воображение. Я уже несколько раз убедился в том, что этот человек болен, мне должно быть жаль,… но… мне не жаль. Не хотел относиться к нему как к человеку, для меня в ту минуту он был подопытной крысой, от реакции которой зависел результат долгой работы.

Адам вдруг встал с пола и направился прямиком к куклам, встал перед ними на колени и продолжал говорить. Я стоял ровно за его спиной, была вполне ожидаема скорая агрессивная реакция. В тот момент я смог добиться максимального ухудшения обстоятельств, чтобы спровоцировать насильственные действия. Адам набросился на меня, снова повалив на пол. В теле появилась невероятная сила, одной лишь рукой он выломал ножку стула и стал меня душить. Я старался терпеть, сколько мог, но сил уже не оставалось, тогда вытащив из правого кармана шприц, я вколол ему в ногу успокоительное. Адам потерял сознание в мгновение. Я привязал его к кровати, начал ждать, примерно через тридцать минут пациент очнулся.

– Жалкий ублюдок! Я тебя не боюсь! Тебе меня не сломить…

Адам вдруг обрёл смелость, наконец-то его страх перед врагом ушёл. Мне пора было заканчивать театр для одного зрителя и приступить к плану. Парень продолжал оскорблять меня – говорил то, чего раньше не произнёс бы, я дал ему возможность впустить в себя эти эмоции. Схватив его за горло, я достал ампулу с лекарством. Вижу, как руки дрожат, почему это происходит со мной, я ведь всё продумал. Что-то внутри меня хотело остановиться. Я собрался с духом, сделал глубокий вдох и вколол ему за ухом препарат, так лекарство быстрее доберётся до мозговых клеток. Я отпустил Адама. Агрессия вдруг пропала, тот опустил свою голову вниз и замолчал. Я ждал реакции. Адам сдвинул брови и чётко посмотрел на меня.

– Вы Саймон? Я ведь прав?

Я продолжал молчать, осматривая его с головы до пяток, неужели получилось?! Мои следующие слова не должны были напугать пациента, мне необходимо придерживаться своего расчёта.

– Адам… ты знаешь, где сейчас находишься?

– Мистер Моррис, со мной всё хорошо. Вы привезли меня сюда, чтобы помочь излечиться.

– Кого ты видишь в том углу?

– Куклы, – хрипло добавил он.

– Час назад ты утверждал, что видишь свою семью…

– Нет,… к сожалению, они погибли. Это я запомнил.

– Где сейчас Леон?

– Когда я лежал в палате перед тем, как Вы меня посетили, мне говорили, что Леон не выжил после аварии. Тогда я впервые увидел его перед собой, но не поверил собственным глазам.

– Да! Вижу, мыслишь ты здраво.

– У Вас получилось, ведь так?

– Думаю, что получилось…

Я оставил Адама в палате. Мой план сработал. В такие мгновения люди обычно не верят в то, что сотворили, но я был уверен в результате ещё с самого начала. Теперь оставалось лишь понять, что мне делать со всей этой информацией дальше, надо бы мне подумать…

Прошло пару месяцев, прежде чем моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я только что отметил свой 38-ой день рождения. Всё ещё продолжал держать Адама в лаборатории, потому что пока не понимал, что с ним делать. Утром мне поступил звонок от неизвестного номера.

– Доктор Моррис?

– Да.

– Вас беспокоят из Европейского приюта для сирот. Нам сказали, Вы сможете помочь.

– А в чём дело?

– У нас скажем так – проблемный ребёнок. Простите, это не телефонный разговор. Вы можете приехать?

– Уже выезжаю.

Эбби снова разозлилась на мою очередную поездку неизвестно куда. А я думал лишь о том, что такого важного могло произойти, что понадобилась моя помощь. Я становился популярным и востребованным и всё никак не мог привыкнуть к такому вниманию людей. Я прибыл на место довольно скоро. Меня встретила директор приюта в лице Элеоноры Рубенс. Поднимаясь по лестнице, меня вводили в курс дела.

– Рада, что Вы смогли приехать. Понимаете, всё дело в одной девочке. Она второй раз попала в наш приют. Четыре года назад осталась сиротой – её родителей жестоко убили. Сразу после инцидента, ребёнка привезли сюда. Спустя пару месяцев мы нашли новую семью и до вчерашнего дня о ребёнке никто не вспоминал. Девочка прожила в семье Андерсон ещё четыре года, а вчера нам сообщили о жестокой расправе над ними.

Вдруг я начал вспоминать, где же слышал подобную историю, тогда перед глазами всплыла статья из газеты, которая была прочитана мною несколько лет назад. Как же её звали,… Элеонора продолжала говорить.

– Простите, но мы просто в растерянности, девочка ведёт себя странно. Мне до сих пор не по себе, что её настоящие и приёмные родители погибли в один день с разницей в четыре года. Девочку снова обнаружили на том же месте, где и в прошлый раз.

– На железнодорожных путях?

– Вы уже в курсе?

– Нет, просто хорошая память на значимые события. Расскажите, что в поведении девочки Вас настораживает?

– Давайте, Вы сами с ней поговорите. Мне дурно рядом с ней.

Элеонора была преклонного возраста, волосы уложены в огромный пучок, туго перевязанный лентой. Очки с широкоугольными окулярами тесно сидели на старом неряшливом лице. Женщина эпатировала своим поведением, жесты руками говорили о полном неуважении к вновь прибывшему ребёнку.

Проглотив такое дерзкое поведение, я отправился следом за ней, где меня завели в помещение со стеклом. Оно похоже на комнату для допросов, но отличие в том, что передо мной был обычный учебный класс. Он пуст, лишь одна миниатюрная девочка сидела за партой в первом ряду, склонив голову вниз. Она скрестила ноги, болтая ими из стороны в сторону. Сзади меня стояли люди, бесконечно продолжая суетиться, я попросил всех покинуть комнату, чтобы попробовать разобраться в ситуации. Как только дверь закрылась, наступила тишина, я продолжал смотреть на девочку, наблюдать за её поведением, но ничего сверхъестественного не обнаружил. Нас разделяло лишь плотное стекло, через которое ребёнок никак не мог меня увидеть. Девочка подняла голову, направив взгляд в мою сторону – крайне жутко. Я стоял как вкопанный, девочка поднялась и направилась к стеклу, она осторожно приложила к нему руку, а потом взглянула прямо в мои глаза. Я просто окаменел, на секунду мне показалось, что она видит меня вживую и стекла просто нет. Не знаю зачем, но я приложил ладонь к плотному стеклу, наложив её прямо на руку девочки. Ребёнок продолжал всматриваться в меня, пока не отошёл в сторону, чтобы снова сесть за парту. Я набрался смелости и открыл дверь.

Мне было крайне не по себе – вроде уже свыкся с психами, но к ребёнку со странностями был явно не готов. Практика психотерапевта с детьми отсутствовала. Девочка первой со мной заговорила, но я продолжал держаться на расстоянии.

– Как тебя зовут? – уверенно спросила она.

– Саймон. А тебя? – голос отдавал дрожью, мне не по себе.

– Меня зовут Эви. Хорошо, что мы встретились.

– Почему ты так считаешь?

– Меня здесь опасаются, я только вчера приехала, а все уже обходят меня стороной.

– Чем ты отличаешься от других, Эви?

– Говорят, я убийца…

– Это правда? – запнувшись, спросил я.

– Не знаю…

– Говорят дети или взрослые?

– Я слышала, как шептались дети, а они услышали это от взрослых.

– Ты знаешь, где твои родители?

– Они умерли, поэтому меня снова привезли сюда.

– Снова… ты уже бывала здесь?

– Кажется, да…

– Ты расстроена?

– Я не знаю…

Разговор зашёл в тупик, девочка вела себя странно, но у меня получилось немного расположить её к себе. Мне захотелось удалиться, но она одёрнула мою руку.

– Пожалуйста, не верь им – я тебя не обманываю. Помоги отсюда выбраться, – детская наивность в голосе растопила моё сердце.

– Кажется, ты натворила что-то плохое и мне нужно в этом разобраться. Побудь здесь.

– Вот увидишь, это враньё!

Девочка надула губы, отвернувшись от меня. Как же всё это странно, мне хочется разобраться во всем, что я вижу, но пока я не могу ничего предпринять.

– Подожди минуту, – я развернулся, – взрослые считают, что ты навредила своим родителям? Я тебя правильно понял?

– Думаю, да…

– Не знаешь, почему позвонили именно мне, а не полиции?

– Потому что я ждала тебя, люди похожи на тебя. Когда ты зашёл в комнату, я поняла, что ты настоящий – не двойник. У тебя глаза разные, забавно…

– Тебя это веселит?

– Да, ты смешной…

– Я задаю тебе серьёзные вопросы. А тебе смешно?

– Просто ты не такой, как они. Твои серьёзные вопросы не навредят мне, а люди за стеклом хотят от меня избавиться.

Для восьми лет девочка была умна, хорошо поставленная речь, жестикуляция и благовоспитанность. Интересный человек…

– Может, расскажешь, что произошло с родителями?

– Не знаю – помню, что пошла по рельсам.

– Тебе кто-то сказал туда пойти?

– Нет, я сама так захотела.

– Давай попробуем поговорить у меня в клинике, там гораздо удобнее и тебе больше понравится. Как на это смотришь?

Девочка взяла меня за руку и улыбнулась. В ней чувствовалась наивность, однако поведение немного отталкивало меня.

– Мне нужно поговорить с взрослыми, чтобы тебя отпустили вместе со мной. Подожди здесь.

– Ты меня не бросишь?

Запнувшись на пару секунд, я с трудом отпустил её руку…

– Очень постараюсь, малышка…

Я отправился в кабинет директора. Разговор у нас состоялся долгий и крайне тяжёлый. Остановились на том, что я заберу девочку в свою клинику через несколько дней, пока документы полностью не оформят. Больше я не заходил в комнату, где сидела Эви, ведь был в абсолютно, смешанных чувствах. Элеонора и сотрудники приюта не могли понять странного поведения девочки, полиция намекала на то, что стечение обстоятельств указывало на причастность восьмилетнего ребёнка к убийству собственных родителей. Такого растерянного состояния у меня ещё не возникало, но зато захватил азарт. История крайне запутана, я приглашён в неё не просто так, а самое главное, что сподвигло меня остаться – ребёнок, просивший о помощи.

Я совсем недавно столкнулся с синдромом Фреголи у пациента Адама, спустя пару месяцев после решения этой проблемы появляется девочка утверждающая, что узнавала меня во всех предыдущих посетителях и ждущая только меня. Это обстоятельство добило меня полностью и, прежде чем взяться за изучение и лечение ребёнка, я должен навестить Адама.

Он покорно ждал меня в камере. Мне удалось избавить пациента от болезни, но этого мало. Странное чувство настигло перед входом в комнату. Боюсь, меня не поймут…

Я перфекционист – следует выполнять всё идеально, план на неделю должен быть отработан, а история болезни пациента подлежит закрытию. Мне не следует вспоминать о «женщине с ксенофобией» так же, как и о «мужчине с Фреголи». Прежде чем переходить к истории Эви Грейс мне нужно закончить дело Адама.

Я открыл дверь в палату. Адам был рад меня видеть, а вот я находился в довольно смешанных чувствах. Парень попытался заговорить со мной, но у меня лишь одна продуманная цель. Я направился к нему, чтобы увидеть лицо поближе. Адам продолжал говорить со мной, но я слышу лишь отголоски. Достаю из ремня нож… вонзаю под его горло. Удивлённые глаза подопытного кричат о непонимании, они слезятся, рот пытается ухватить воздух, но он уже не проходит через повреждённое горло. Адам медленно умирает у меня на руках, пока я провожу большим пальцем по своим губам и блаженствую вкус крови.

Глава 3. «Дерматозойный бред»

«Убеждённость в заражении паразитами».

Вспомнился случай, когда в больницу поступила молодая женщина в ужасающем состоянии. Это случилось несколькими месяцами позже моей расправы над Адамом (всё ещё не понимаете, да?). Вот это был ажиотаж – я примчался со второго этажа на крики в холле. Вопли были такими громкими, что сбежался практически весь персонал. На тот момент в больнице находилось порядком сорока пациентов, некоторые из них были спокойны и жили в своём маленьком мирке, некоторые возбудились, услышав тревожные крики женщины. Когда мне всё же удалось на неё взглянуть, глаза полезли на лоб. Всё тело расцарапано, кровяные потёки присутствовали на многих частях тела, волосы наполовину выдраны, под глазами страшные чёрные мешки, ногти наполовину искусаны и в крови – это был не человек, а мумия. Мы сразу направили девушку на осмотр. Пришлось применить крайние меры и пристегнуть её ремнями к койке. Джек и я осмотрели нового пациента, медсёстры взяли пару анализов, мы дали ей чудесную бирюзовую таблетку для спокойного сна. Пока та находилась в состоянии покоя, можно было осмотреть всё тело.

Первое, что бросилось в глаза – язвы на руках и лице, а также неестественная худощавость. Девушка со стопроцентной вероятностью являлась наркоманкой. Выяснив это во время осмотра, мы поспешили поставить капельницу. Очистить организм требовалось немедленно, так как сердцебиение девушки начало учащаться. Мы обработали всё тело антибактериальными средствами и на несколько часов оставили её одну в палате. Проведя анализ, пока без общения с пациентом, я пришёл к выводу, что девушка постоянно чешет кожу, её сопровождает невроз, не исключена депрессия. Царапины на коже напоминают ярую борьбу человека с чем-то инородным. Вывод только один – это был дерматозойный бред, по-другому его называют синдром Экбома.

У этого термина существует множества названий, все они характеризуются убеждённостью человека в том, что он контактирует с паразитами, заражён ими либо они находятся под кожей. Страшное расстройство, которое я бы не пожелал испытать даже врагу. Нам пришлось устанавливать личность новой пациентки. В рюкзаке обнаружили множество таблеток без опознавательных знаков, кошелёк с двумя долларами наличными, жгут для руки, а также упаковку шприцов и чайную ложку – полевой набор наркомана. По документам мы выяснили имя – Аманда Дэвис. Я удивлён – девушка выглядела как минимум на пятьдесят лет, а по паспорту тридцать.

Какие чувства может вызвать такой человек? Только брезгливость и антипатию – ничего более. Я не переносил на дух таких людей. К сожалению, всё это дерьмо входило в мою профессию и чем отвратительнее становились пациенты, тем быстрее менялось моё отношение к происходящему. Последние восемь лет я углубился в психиатрию – знал, что просто обязан вести себя сдержанно и даже сейчас мои рассказы для вас кажутся уравновешенными, но немного позже, я потеряю своё спокойствие. На всё будут причины.

Некоторое время спустя Аманда пришла в себя, и нам удалось побеседовать. Я оказался прав – женщина не переставала жаловаться на чесотку в области рук и живота, раздражена ремнями, которыми была пристёгнута к койке, еду выплёвывала на персонал, а со мной говорить совершенно не собиралась. Как и в случае с пациенткой, страдающей ксенофобией я крайне недоволен происходящим. До последнего не хотел лечить её, но доктор Нортон в последний момент отказался от проблемного пациента, что привело к незамедлительной передаче Аманды в мои руки. Пришло время поработать.

После нескольких попыток диалога с Амандой, я записал ярые признаки расстройства – тактильный галлюциноз (женщина постоянно дёргалась, описывая бесконечное ползание чего-то маленького под своей кожей), признаки употребления кокаина (в этом абсолютно не было сомнений, тем более через некоторое время началась настоящая ломка), убеждения лечащего врача в том, что ей необходима консультация дерматолога, а не психотерапевта. Больше я не стал тратить время на подтверждение диагноза, этим могут заняться и другие. Себя я уже убедил.

Я был поражён сложившейся ситуацией. Помогать этой девушке мне не хотелось ровно до того момента пока я не узнал её историю. Полгода назад Аманда вместе с братом Фредом отправились путешествовать по миру в поисках неизведанных мест. В одной из поездок забрели на полуостров, где находилось несколько небольших поселений. Формировались они из двух деревень, расположившихся на очень маленькой территории. Обеими поселениями руководил старейшина – мужчина лет 70-80-ти по рассказам Аманды. Еженедельно он собирал общины в один большой лагерь и проводил ритуал по очищению души. Аманда и Фред задержались там практически на месяц, что и стало первоисточником дальнейших проблем. Во время проведения одного из ритуалов, в котором было необходимо принести в жертву десять капель своей крови, Фреда укусило неизвестное насекомое. Следующим утром стало понятно, что парень подхватил инфекцию. Аманда незамедлительно попыталась увезти его домой, но заражение крови было уже не остановить. Фред скончался в больнице от осложнений после инфекции. Аманда до последнего не воспринимала факт смерти брата. Спустя некоторое время вернулась в то самое поселение, где устроила настоящую резню. Девушка в одиночку зарезала шестерых местных жителей, оправдывая свой поступок потерей брата.

День за днём в голове девушки рождалась навязчивая идея, сопровождающаяся самоповреждающим поведением. Со времён, когда её признали невменяемой и направили на лечение в психиатрическое учреждение, в голове формировался синдром одержимостью болями. Как только Аманде назначили психотропные препараты, та благополучно сбежала и до этого самого момента находилась в розыске.

По рассказам Аманды, точнее мелким обрывкам от них я понял, что девушка совершенно разочаровалась в профессиональной медицине и постоянно избегала общения с психотерапевтами, пока мне не удалось принудить её к контакту со мной.

– Мне нехорошо… дайте мою сумку.

– Нужны таблетки? Считаешь, что они помогут?

– Дадут успокоиться! Давайте! – требовала Аманда.

Я заменил препарат из кожаной сумки на тот, что мне необходим. Через некоторое время нашего общения девушка полностью погрузилась в состояние покоя, и я смог узнать – по какой причине её тело и кожа находятся в таком состоянии.

– Аманда, ты не перестаёшь трогать руки. Тебе кажется, что ты заражена?

– После всей этой ситуации с братом, которая так глупо унесла его жизнь, я чувствую, что эти твари перебрались под мою кожу – нужно их вытащить.

Девушке при такой тяжёлой стадии заболевания было просто необходимо находиться в психиатрическом стационаре, при этом во время лечения я консультировался с врачом-дерматологом ежедневно. Состояние Аманды не улучшалось, психопатологические проявления продолжали возрождаться из её бредовых идей. А во время одной из множества терапий, она разбила окно, через решётки сильно повредив правую руку. Объяснение этому поступку было – Аманда увидела в окне редкого мотылька, который способен заразить человека распыляемым веществом.

Меня нервировал тот факт, что пациентка являлась наркоманкой. Я не хотел протягивать руку помощи и тратить своё драгоценное время, но эта болезнь мне нужна! Несколько дней спустя девушка изъявила желание выйти на улицу в моём сопровождении. Для меня это шанс снова начать охоту. Не пренебрегая таким случаем, я позволил Аманде сбежать. С помощью препарата, который был подложен в сумку, девушка убедилась, что найдёт спасение от паразитов только в одном месте. Аманда сама пришла в мою лабораторию, став уже третьим гостем.

Параллельно с изучением состояния Аманды и убеждённостью в заражении паразитами я не переставал посещать маленькую Эви. Оформив все документы Европейский приют, наконец, дал согласие на госпитализацию в психиатрическое учреждение. И вот сегодня мы должны встретиться.

– Это ты… долго тебя не было.

– Да, извини, что заставил ждать. Готова прокатиться?

Эви взяла небольшой рюкзак, я посадил её на пассажирское кресло, чему ребёнок был безумно рад. По дороге в клинику мне необходимо заехать к Аманде, чтобы покормить. Плохая была идея. Я оставил машину возле входа в лабораторию.

– Посиди здесь немного, мне нужно отлучиться на десять минут, – девочка кивнула головой, но глаза очень заинтересованы происходящим.

Небольшое помещение, в котором я держал «нужных людей» построено мною лично – уходило на небольшой участок в землю, создавая тоннель. Одноэтажное здание с минимальным количеством окон. Я соорудил отдельные комнаты, в которых можно спокойно жить, условия для меня казались идеальными, но лишь для меня…

Я направился в свой кабинет взять немного еды для Аманды, но внимание моё привлёк сейф с «лекарством». Боже! Я гений! Чувство гордости снова заполонило тело, отстранив разум от реальности на несколько секунд. Стал раздумывать, как мне усовершенствовать его, вернее – я знал как, важна реализация. Ампула уже в руке, отвлёкся всего на несколько минут, но и этого времени хватило для произошедшей ситуации. Идя по коридору, я увидел, что дверь в камеру Аманды открыта. Обратил внимание, что в машине никого нет. Это конец… сейчас Эви всё увидит – она не должна догадаться, что здесь происходит.

Я стал медленно открывать дверь, чтобы ненароком никого не спугнуть. Слышался гул, сопровождающийся нервным трепетом. После скрипа двери поставил левую ногу вперёд, теперь перед моими глазами я узрел Аманду и Эви, первая сжимала горло девочки с такой яростью, что я побоялся за жизнь ребёнка. Мне пришлось залететь в помещение, чтобы успеть оттащить сумасшедшую.

– Убери руки! – я пытался отслоить ладони Аманды от тонкого горла девочки.

После долгого и упорного крика мне удалось оттащить Эви в сторону. Горло стало огненно-красного цвета, на глазах назревали слёзы, ребёнок находился в полном смятении от произошедшего. Я поспешил за верёвкой – быстро завязал руки и ноги своей пациентке и оставил её одну, выключив свет. Я увёл девочку в кабинет, та не переставала плакать. Мне же пришлось применить все свои отцовские навыки, чтобы успокоить бедное дитя.

– Прости меня – я не хотела так поступать, я не хотела тебя подводить. Прости…

– Всё хорошо, ты ни в чём не виновата. Что она сказала тебе?

– Кричала – сказала, что убьёт меня при первой возможности. А потом набросилась, начала душить.

– Почему она на тебя набросилась? Ты что-то сказала?

– Я заглянула в окошко, потому что слышала шум, мне стало интересно. А потом она попросила меня открыть замок, пообещала поиграть со мной, как только я её выпущу.

– Давай попробуем забыть сегодняшний день, понимаю, что звучит странно, но для нас обоих так будет лучше. Если у тебя возникнут вопросы, ты всегда будешь обращаться ко мне по любому поводу. Сейчас мы поедем в мою клинику, там для тебя уже готовят уютную комнату, как только ты расположишься, мы с тобой поговорим. Идёт?

– А ты поиграешь со мной?

– Ну конечно! Мы всё ещё друзья?

– Да!

– Вот и чудно.

На некоторое время мне удалось успокоить девочку. Оставив Аманду в лаборатории, я отвёз Эви в клинику и дал указание своей правой руке Лизе устроить для девочки лучшую палату со всеми удобствами. Теперь нужно разобраться с Амандой.

Я ехал обратно в странных чувствах. Аманда могла убить ребёнка, появись я там несколькими минутами позже. Слава богу, этого не произошло. Но случилась ситуация, которая засядет в голове Эви, мне придётся пожертвовать много сил, чтобы она забыла обо всём. Посмотрим, что меня ждёт.

Я шёл по коридору лаборатории медленно, чтобы Аманда смогла ощутить, что её ждёт за такой отвратительный поступок. Открыв ключом камеру, я медленно шёл к кровати. Аманда не сводила с меня глаз – брови сдвинуты, щёки набухли, и кончики рта прижимаются к подбородку.

– Что это было, Аманда? Мы ведь договорились, что я отпущу тебя, если ты будешь хорошо себя вести!

– Акция протеста. Теперь ещё и на детях проводишь опыты?!

– Думай что хочешь, это не так! Зачем напала?! Отвечай!

– Она пародировала меня – глядела в то окно в двери и чесала свои щеки! Эта девка ненормальная! Приглядись!

– Мне она сказала совершенно другое.

– Твоё дело – кому верить! Я ещё долго буду здесь?

– Сколько мне будет нужно!

– Я видела в твоём кабинете сейф. Что там?

– Тебя это не касается!

– Я расскажу всем, что ты силой меня удерживаешь и тогда твоей «великой» карьере придёт сраный конец!

– Не смей мне угрожать! Я даю тебе условия, в которых можно прекрасно жить! Хочешь правды?! Хочешь?!

– Ну, давай, твою мать!

Развернувшись, я вылетел из комнаты, направившись в свой кабинет. Всё должно быть не так! НЕ ПО ПЛАНУ! Сука!!! Ты испытываешь моё терпение! Какого хрена?! Не позволю так со мной разговаривать! Я не должен дать эмоциям брать над собой верх! Аманда не достойна лекарства – так для себя я решил. Пациент должен выполнить ту миссию, ради которой я и поместил его сюда. Набравшись решимости, я вернулся к ней со шприцом в руке. Необходимо нейтрализовать «брак» перед тем, как брать образец.

– Вернулся! Ну и что ты хотел мне показать?!

– Будь вежлива ко мне, Аманда. Если ты выполнишь пару моих условий – сможешь избавиться от болезни, которая так долго тебя мучает. Это всё о чём я прошу. Вежливость…

– Да пошёл ты на хер, сраный уёбок! Выпусти меня отсюда! Я обращусь в полицию, и ты быстро прикроешь свою лавочку!

– Этот жест, с твоей стороны явно был лишним, нужно проявить уважение – только и всего! Неужели так сложно отнестись к человеку, который дал тебе кров и попытку исцеления с уважением?!

Недолго думая, я вынул нож из ремня и вонзил ей в колено. Разрывной женский крик пронёсся по лаборатории – она умоляла меня о пощаде, но свой шанс уже упустила. Вынув нож обратно, я стал укладывать Аманду на койку, чтобы пристегнуть руки и ноги. Теперь же захотел опробовать свой самодельный аппарат, который много лет валялся в заброшенном подвале. Это устройство помещалось в одной руке – не тяжёлое продолговатого типа, на одном конце находились две ручки для рук, на другом самодельные разъёмы, которые предназначались для смены пил, находящихся внутри одним нажатием кнопки.

Я всегда стремился к минимализму – в моём доме должно быть немного дорогой мебели, а также я с молодости приучал Эбби к порядку – к большому сожалению, ей плевать. Жена продолжала захламлять дом много лет подряд. Всё это я к чему – аппарат создан исключительно под меня, он не занимает много места, всегда вмещается в любую сумку для транспортировки, а также очень лёгкий. Именно этим бесподобным устройством я стал делить одного пациента на нескольких.

После своих высказываний Аманда потеряла для меня какой-либо интерес. Теперь мне нужно провести лоботомию и извлечь кусочек из височной доли мозга. В связи с тем, что пациентка была ко мне крайне неуважительна, я не стал убивать её до проведения операции, она была в сознании некоторое время и ощутила на себе, какой может быть медицина. Образец я добыл – оставалось избавиться от тела с помощью крематория, который я построил в подвале, следы Аманды навсегда покинули эту землю.

Очутившись в машине меня, посетило амбивалентное чувство. Нет! Мне её не жаль! Я не мог дать лекарство, потому что меня не уважали – даже не пытались уважать! Дерматозойный бред Аманды, сопровождающийся шизофренией, очень помог моему усовершенствованию лекарства. Спасибо и на этом! Меня беспокоило другое – в ситуации, которая произошла между Эви и Амандой я поверил не девочке, а сумасшедшей. Это не давало мне покоя, я должен поговорить с ребёнком, чтобы выяснить причину конфликта.

На обратной дороге в клинику мне позвонила Эбби и сказала, что везёт Итана в больницу. Жена никогда не отличалась тактичностью, поэтому сообщила мне об этом одним предложением, не объяснив причину. Развернув машину, я поехал в противоположном направлении прямиком в больницу. На месте меня встретила жена с опечаленным видом.

– Что случилось?

– Делают промывание желудка – твой сын проглотил крысиный яд.

– Что? Как ты это допустила?!

– Я не могу за всем уследить! Бывал бы ты чаще дома, мог бы участвовать в воспитании собственного сына, а ты постоянно торчишь на работе!

– Минуточку! Я приношу в дом деньги, чтобы ты занималась воспитанием ребёнка, а ты даже этого сделать не можешь! Работу ты ведь решила бросить – это я обеспечиваю семью!

– О чём ты говоришь?! Да мне постоянно приходится мотаться по магазинам, чтобы успеть приготовить тебе ужин ещё и Итан не всё ест, как ты можешь так говорить?! Я и так ничего не успеваю!

– Так хватит! А то это бесконечно будет продолжаться! Что сказал врач?

– Что значит хватит?! Ты всегда меня игнорируешь только и слышу: «Пациенты! Диагнозы! Терапии». Да сколько можно? Обрати ты уже внимание на свою семью!

– Чего ты завелась?! Я сорвался с работы, чтобы увидеть сына, а ты орёшь без конца! Остановись!

– Да, конечно, ты же сорвался с работы!

– Знаешь, что – я много лет терплю тебя ради семьи и сына! Будь хоть немного мне благодарна! Разговор окончен!

Слава богу, нас прервал врач. Он сообщил, что с сыном всё в порядке и ему требуется несколько дней побыть под наблюдением. К моему огромному удивлению, Эбби после посещения палаты Итана уехала домой. Я попросил врача пояснить требуется ли ему присутствие родителей. На что тот ответил, что желательно быть в палате одному из близких, так как мальчик очень напуган.

Да, воспитанием Итана я практически не занимался – всё грезил карьерой и по сей день пытаюсь выжать из своей клиники все капли знаний, которые мне нужны для осуществления задуманного. Большую часть времени с ним проводила Эбби. А ребёнок восьми лет воспитанный женщиной, которая полощет мне мозги ежедневно, однозначно не вырастет адекватным. Именно этот момент заставил меня перевернуть своё суждение о воспитание ребёнка. Я понял, что уделял Итану слишком мало времени, а в дальнейшем могу потерять его уважение навсегда. С этим необходимо что-то делать! Ещё и девочка из головы никак не шла, навалилось столько разных проблем, что они не умещались в голове. В такие моменты у меня находилось решение – я закрывал глаза ровно на минуту, анализировал произошедшие события и строил в голове план, по которому неотступно буду идти. Именно так я и поступил!

Я не стал звонить жене, сегодня она сможет открыть любимое вино и насладиться отсутствием ребёнка, а она давненько этого хотела. Не буду рушить кайф. Побыв немного с сыном, я отправился в клинику, чтобы узнать, как дела у Эви. В комнате было уютно – никаких усмирительных ремней и прочей чепухи, что обычно присутствует в таких учреждениях. Она читала детскую книгу, которую принесла Лиза. Девочка была увлечена сказкой и не заметила, как я вошёл в комнату.

– Эй, привет!

– Привет, Саймон…

– Нравится книжка?

– Да, очень. Лиза дала. Она хорошая.

– Приятно это слышать. Как себя чувствуешь?

– Хорошо. Только есть хочется – сейчас дочитаю три страницы и съем яблоко. Его мне тоже Лиза оставила.

– А как ты смотришь на знакомство с новым другом?

– С каким ещё другом? – девочка заинтересовалась, отложив книгу в сторону.

– Ну, об этом ты узнаешь, если поедешь со мной.

– Саймон извини, но мы ведь не поедем обратно? Та женщина… я больше не хочу с ней встречаться. – Девочка зажалась – я чувствовал, что ей крайне неприятно говорить об Аманде.

– Мы же с тобой друзья! Я обещаю тебе, что больше никогда не подвергну тебя такой опасности. Поверь мне.

Эви прикусила нижнюю губу, опустив глаза вниз. Девочке неловко, но она проявила ко мне уважение и постаралась поверить. Так или иначе я смогу доказать ей, что мне можно доверять. Этот ребёнок становится слишком важен, что совсем несвойственно для меня.

Вместе с Эви мы направились в больницу к Итану. Врач сообщил, что он может прийти в себя в любой момент. Я спешил – не хотел, чтобы сын испугался одиночества. Мы добрались достаточно быстро, девочка по пути от машины до палаты взяла меня за руку и не отпускала, я чувствовал себя настоящим отцом, который заботится о своих детях. Сегодняшнюю ночь собирался провести со своим сыном и Эви. Зайдя в палату, Эви отпустила мою руку и подбежала к кровати Итана. Он уже очнулся.

– Привееееееееет! – закричала девочка.

– Привет… – неловко ответил сын.

– Я Эви – мы с твоим папой друзья. Он помогает мне, а ты Итан? Я о тебе много хорошего слышала.

На самом деле я мало говорил о сыне с девочкой – стало понятно, что она преувеличивает, чтобы попытаться понравится одновременно Итану и мне. Надо сказать, это сработало. Итан заулыбался и был очень рад меня видеть, тем более я привёл такую интересную компанию.

– Как ты себя чувствуешь, сынок?

– Живот немного болит, но уже лучше. Я не специально, пап!

– Ты ходил в подвал?

– Да, мне мама сказала принести стиральный порошок, а в углу валялось печенье. Ты же знаешь, как я люблю печенье, а мама никогда мне не разрешает… ну… я и поднял.

– Давай так – ты больше ничего не будешь подбирать с пола если я скажу тебе, где всегда лежит печенье? Только если ты съешь больше двух штук, я поменяю место. Согласен?

– Да!

– Маме мы об этом не скажем.

Тут Эви начала копошиться в своём рюкзаке бесконечно проверяя все карманы, немного позже она достала пачку овсяного печенья и положила в руки Итана.

– Ого! Спасибо!

– Итан пока тебе нельзя, давай ты поешь с утра?!

– А сейчас точно нельзя?! – огорчённо спросил сын.

– Сейчас никак, если только ты не хочешь опять пройти ту процедуру. Знаю… это неприятно.

– Нет пап, не надо! Я подожду до утра!

Я оставил Эви с Итаном совсем ненадолго, мне нужно пообщаться с лечащим врачом и узнать, в каком состоянии мой сын. К счастью, серьёзных последствий этот случай не оставит. Организм у него сильный, поэтому ребёнок быстро преодолел такое вмешательство. Я вернулся в палату, где застал детей за разговором:

– … нет, мои родители живут вместе, только папы часто нет дома. Из-за этого мама злится, но я пытаюсь не хулиганить, чтобы меньше доставлять хлопот, – шёпотом говорил Итан, – а как ты познакомилась с папой? Ты что его пациентка?! Болеешь?

– Он мне помогает – я пока не понимаю, что происходит. Я почему-то оказалась в приюте, там мне задавали странные вопросы, а твой папа меня оттуда забрал. Мне не очень нравилось, как там ко мне относились – люди такие злые, а твой папа очень добр ко мне.

– А как ты оказалась в приюте? У тебя, что нет родителей?

– Мне кажется, больше нет. Мне ничего не говорят, взрослые что-то скрывают от меня – отводят глаза, хрипят, кашляют. Они думают, я ничего не понимаю.

– Не расстраивайся, может папа поможет тебе их найти. Он хороший.

Я вошёл в комнату в самый разгар разговора. Дети немного расстроились. Чтобы убрать эту неловкую паузу я решил включить мультики. Мы устроились вместе возле кровати Итана, подставили к ней кресло и стали наслаждаться мультфильмом. Я никогда не забуду ту прекрасную ночь – никто из детей не думал о плохом, они продолжали смеяться над выходками кота и мышонка. Я же, в свою очередь, смотря в экран телевизора, видел лицо Аманды.

К моему большому удивлению, я не ожидал, что именно Аманда станет причиной выплеска моей накопившейся агрессии. Я не срывался ни на одном пациенте за всё время работы в клинике. Но такое отношение к себе просто вынудило меня распрощаться с ней навсегда. Я знал, что ещё пару дней жертва будет мне мерещиться, всё-таки я тоже человек и требуется немного времени, чтобы мозг смог принять то, что я поступаю так аморально. Нет, не нужно меня оправдывать – я плохой человек, я это знаю. В любом случае это не остановит меня, чтобы я не задумал.

Хотелось бы пояснить причину убийства Адама. Думаю, вы ещё не поняли, почему я повёл себя именно так. К сожалению, я не положительный персонаж и ждать от меня хороших и трогательных поступков не стоит. Передо мной лишь единая цель и я буду идти к ней по головам. Да! В начале своей карьеры я пытался находить для пациентов тепло в сердце, но в скором времени отказался от этой затеи. Я больше никогда не стану сострадать им, продолжая относиться, как к объектам для исследований. Всё это ради одного – создания совершенного лекарства для абсолютно любого человека, будь то старик с Альцгеймером или женщина, лишённая возможности рожать детей. Мои исследования настроены на лечение расстройств, связанных с мозгом человека. Они играют немаловажную роль в усовершенствовании лекарства.

Нужно отметить, что мою гениальную формулу не удастся увидеть ни одному человеку. Это только для меня. А также я настроен отдавать своё лекарство только тем людям, которые это заслужат. В случае с Адамом, который страдал синдромом Фреголи, мне стало его искренне жаль. Парень не заслуживал такой судьбы – потери родных и этого страшного недуга. Доставая ампулу с лекарством, я прекрасно знал, что отдам её Адаму – он заслуживал исцеления, как никто другой. Но мои опыты не должны были заканчиваться, мне требовалась одна из тканей его мозга, в которой я прослеживал «распространение» психического расстройства. Я забрал образцы мозга для лекарства уже у трёх человек («Парень» – мой первый подопытный, Адам – синдром Фреголи и Аманда – дерматозойный бред). Я загорался изнутри зная, что моё лекарство действует, а главное – совершенствуется. Но меня не переставали мучить кошмары. Каждую ночь я просыпался в холодном поту, пока это не вошло в привычку, и организм полностью с этим не свыкся.

К счастью, мне удалось быстро подняться по карьерной лестнице. Теории, выдвинутые мною, выстреливали, как из пушечного ядра. Люди замечали меня – мои нестандартные подходы к терапиям. Десяток «пациентов-овощей» успешно были выписаны из клиники, оставаясь под особым контролем. Те люди, что попадали под моё крыло шли мне навстречу, они знали – терапия ключ к их выздоровлению. Меня приглашали на семинары и лекции, благодарили родственники больных, я получал благодарственные письма. Меньше всего мне хотелось пичкать людей дорогостоящими препаратами, позволяющими их разуму медленно умирать. То, что не приходилось использовать в работе, я безжалостно крал, увозил в лабораторию. Расходники требовались всегда. Так начиналась моя карьера.

Я понимаю, что предстаю перед вами как мучитель. Мне невозможно симпатизировать, но это не входит в мои планы. Чтобы помочь людям, пусть и безликим способом, я доведу свою разработку до конца и докажу всем и каждому своё значение!

Всё-таки для одного маленького человека я уже стал примером для подражания. Мы с Эви пока мало пообщались в силу постоянной занятости обоих. Я вёл её личное дело, присутствовал на групповых занятиях, где она находилась вместе с остальными психами. Однажды выведя ребёнка на крышу, показал ей созвездие. Девочка всё схватывала на лету, но было много факторов, мешающих ей находиться в обществе с нормальными людьми. Бесконечные припадки, крики по ночам, страдание от одиночества, истерики, бессонница. Медсёстры жаловались, что по ночам девочка просила средства от чесотки, а при общении со мной – щипала кожу, оставляя большие синяки. Со временем такие выходки прекратились.

Причин было достаточно, а главное – Эви не могла ответить, что помнит об убийстве своих родителей. Конкретно в этом случае я решил, что просто обязан помочь.

Глава 4. «Синдром Ганзера»

«Истерическая реакция, сопровождающаяся помрачением сознания и детскими выходками».

Прошло пару месяцев нашего общения с Эви, немного позже я расскажу, что смог выяснить. Хотелось бы отойти от основной истории и рассказать случай, связанный с синдромом Ганзера. Итак, это расстройство показывает реакцию человека, возникающую при запредельном стрессе, а он в свою очередь возникает при попадании человека в тюремное заключение. Встречается синдром крайне редко, тем не менее, он затронул одного человека, к которому я не имел никакого отношения, пока меня не принудили заняться его лечением.

Всё началось со звонка от неизвестного номера. Звонивший представился Лиамом Уайтом и попросил о встрече. На такие обращения я обычно отвечаю отказом, так как просто не имею времени на лишнюю работу. Одним звонком дело не закончилось. Меня стали преследовать. Я замечал двоих на улице, возле работы, в магазинах, а когда их машина оказалась возле моего дома – мне стало не по себе.

Я возвращался домой поздней ночью и заметил тёмный внедорожник на противоположной стороне от своего дома. Перед тем как зайти в дом я решил разобраться с этим раз и навсегда – не хочу, чтобы в это была втянута моя семья. Направившись к машине, я ожидал, что люди, находящиеся внутри сразу уедут, но передо мной открылось окно.

– Мы знакомы? – эмоционально спросил я.

– Мистер Моррис, сядьте в машину.

При себе у меня был пистолет – за свою безопасность я не переживал, лучше пусть они волнуются.

– Что вам нужно? – в машине сидели двое мужчин.

– Мы слышали, Вы практикующий психотерапевт и специализируетесь на редких психических расстройствах.

– …

– Хотим Вас нанять.

– Извини, парень, но я не занимаюсь частной практикой. Если хочешь – привози своего больного в клинику и после обследования, возможно, он попадёт ко мне.

– Нет,… меня это не устраивает. Сколько ты хочешь?!

– Я не беру деньги.

– Все берут деньги! Сколько?!

Передо мной встала дилемма. Итану требовались деньги на реабилитацию после отравления, подходил срок оплаты кредита за дом, ещё и опыты действовали на меня финансово. Короче – мне были нужны деньги и в кратчайшие сроки!

Пришлось принять предложение. Сделка состоялась. И сумма, которую я назвал, была просто колоссальной, но они даже не стали торговаться. А всё из-за того, что ситуация, которая произошла с человеком, которому требовалось лечение, была крайне нестандартной. У этих двух парней, Лиама – старшего брата и Джейкоба – среднего брата, есть младший – Эдвард, но мне сказали звать его Тедди. Несколько месяцев назад в нашем городе произошло ограбление, я читал об этом в газете. Именно эти люди ограбили одну из торговых точек на рынке. Старшие братья признались, что подставили младшего, а тот незамедлительно взял вину на себя, так как у обоих имеется условный срок. Парню назначили наказание в виде лишения свободы сроком на девять месяцев и поместили в корпус с особо опасными преступниками. Братья не ожидали такого жёсткого решения суда, поэтому быстро подсуетились – стали искать человека, который поможет Тедди. Единственное, что не могло прийти им в головы то, что у молодого парня, никогда прежде не привлекавшегося может возникнуть титанический стресс. Такое стечение обстоятельств привело Тедди к катастрофическому помрачению сознания. Парень попал в стрессовую ситуацию и осознал, что ещё не скоро выберется из тюрьмы. А так как его характер был крайне мягким – после двух месяцев, проведённых в тюрьме, он стал страдать синдромом Ганзера.

Эту болезнь также называют тюремным психозом. Развивается в основном у мужчин, подвергшимся серьёзному эмоциональному стрессу, что и произошло с Тедди. Сначала он стал бояться каждого шороха, потом становился растерянным, а позже стал впадать в припадки, ассоциировавшиеся только с «тюремным синдромом». Обычно это расстройство сопровождается присутствием у человека миморечи (если задать определённый вопрос, больной станет отвечать не по существу дела, но при этом находиться в рамках конкретно этого вопроса), мимодействия (если попросить поднять правую руку, больной поднимет левую ногу), пуэрилизма (будет вести себя по-детски, будучи во взрослом возрасте).

От меня требовалось лично выйти на пациента, пройдя всю систему проверки тюрьмы. Спустя некоторое время и восемь подтверждающих справок меня допустили до встречи с Тедди. Знакомство у нас состоялось не из самых приятных. Зайдя в камеру с несколькими сопровождающими, меня окатили кучей матерных слов, плевками и угрозами в сторону меня и моей семьи. Но целью была лишь госпитализация «нового пациента» в свою клинику. Я уже оповестил весь персонал, оставалось лишь завоевать доверие Тедди, чтобы доставить его добровольно, а не связанным в робе.

– Эдвард. Меня зовут Саймон. Я пришёл помочь тебе, – нужно действовать спокойно без резких движений, завоевать расположение.

– Тедди! Я Тедди! – ответил он, закидывая голову вверх, внушая окружающим, что болен.

– Тебе ведь не нравится это место? Я могу найти лучше.

– Я не знаю…

– Ты можешь сказать, сколько пальцев на твоей правой ноге?

– Я не знаю,… нет… восемь.

– Может, попробуешь показать мне, где твои ногти?

Тедди потрогал свой живот, но я заметил рывок пальцев к ногтям. Я не сомневался, что он понимает, о чём я спрашиваю. Ему мерещилось то, чего не существует, а также наблюдалось детское поведение.

Для распознавания этой болезни разработали специальную методику. После её применения я доказал, что этот заключённый должен быть госпитализирован. Мне требовалось время, чтобы работать с ним. Ежедневно я должен наблюдать ещё четырёх постоянных пациентов, двое из них шли на поправку и готовились к скорой выписке, но я просто не мог разорваться на всех. Такими темпами я стал приходить домой поздней ночью, из-за чего ловил в свою сторону бесконечные обвинения со стороны жены. Всё же работа оставалась для меня на первом месте. Но меня начала грызть совесть по поводу Итана. Ему требовалось внимание отца, сын постоянно обо мне спрашивал. Я, конечно, заходил к нему ночью, чтобы поправить одеяло, но этого было мало. Сначала попытаюсь рассказать, что случилось во время моей терапии с Тедди, а потом уж вернёмся к моей семье.

После долгого оформления всех нужных документов, Тедди госпитализировали в клинику. Из-за моей «договорённости» с его братьями мне приходилось разрешать им посещение, хотя по правилам это строго запрещено. Спустя несколько дней нахождения больного в больнице, Лиам – старший брат Тедди, стал меня поторапливать:

– И когда Тед сможет нормально говорить? – грозно спрашивал он, – мне нужно точно знать.

– Обычно эта болезнь уходит быстро – может несколько дней, может недель. Точно сказать не могу. Но Тедди ведёт себя гораздо более убедительнее, чем при госпитализации.

– Как ускорить процесс выздоровления?

– Этого я сказать не могу, но судя по исследованиям, проведёнными многими специалистами…

– Док! Когда?! – пригрозил он.

– Дайте мне неделю – я выведу его из этого состояния, и он отправится досиживать срок, – я поддался на угрозы, но меня не покидало чувство, что просто так эту ситуацию, а точнее управление моими действиями я не оставлю.

– Три дня. Думаю, будет достаточно, док.

– Но… хорошо.

Я согласился, зная, что до конца дело не доведу. Я не мог бросить своих постоянных пациентов, но и братьям отказать не могу. В голове снова собралась картина действий, которые приведут мне к исходу, удобному только мне.

Пришлось посвятить следующие три дня упорной работе с Тедди. Я не прекращал вести терапию – разговаривать с ним, проводить тесты и постепенно ему удавалось бороться с синдромом. Тедди искренне уверен в том, что болен – понимает, что нуждается в помощи, поэтому всячески содействует терапии. Первый день оказался абсолютно бесполезным, единственное, что мне удалось сделать – убедить его, что болезнь скоро отступит. Второй же крайне плодотворен. Тедди отвечал на вопросы уверенно, убрав из лексикона стандартное: «Я не знаю». Хоть он и промахивался в ответах и действия шли уже в правильном направлении, детское поведение и повышенная потребность во внимании со стороны кого-нибудь, продолжали его преследовать. Я закончил терапию поздней ночью, зная, что оставался лишь один день до выписки.

Утром третьего дня, Тедди посмотрел на меня осознанным взглядом. Речь была более грамотно поставлена, парень слушал меня, пытаясь правильно дать ответы на поставленные мною вопросы. Всё, казалось, идёт хорошо, но в глубине души я понимал, что времени явно мало. Я не привык выпускать пациентов из клиники недолеченными, а у Тедди были все предпосылки того, что ему всё ещё необходима чужая помощь. Так или иначе, после третьего дня я убедил врачей и себя тоже, что пациент готов к выписке. Я должен сообщить об этом в тюрьму для того, чтобы было организовано сопровождение.

Мой звонок в исправительное учреждение отследили Лиам и Джейкоб. Это я понял уже после того, как отправил пациента с конвоем, а тот был перехвачен группой людей, среди которых оказались братья. К счастью, никто не пострадал. Уайт действовали, как настоящие профессионалы – использовали слезоточивый газ и пару дымовых шашек. Тедди забрали…

Вечером в клинику приехали сотрудники полиции для дачи показаний. Я не мог рассказать им всё, что произошло – ведь мне дали взятку. Чувствовал себя на самом дне, но не из-за взятки, нет… всё из-за состояния Тедди, в котором я позволил ему уйти. Всё же три дня – катастрофически маленький срок для полной реабилитации после такого стресса. А сейчас я уверен, что больной находится в условиях, даже близко не приближённых к спокойствию и комфорту, тем самым навлекая на себя новый приступ. Следующие дни я провёл в тревоге. Работал и продолжал вести себя, как подобает врачу, но в душе не комфортно. Спустя ещё неделю я снова получил звонок от братьев, который заставил меня облиться семью потами.

– Док. Нужно поговорить! Выходи из здания и иди два километра на восток. Сядешь в пикап.

– С какой стати?

– У нас твой сын, Саймон! Будешь медлить – больше его не увидишь.

Я помню это состояние. Пальцы стали трястись, на голове пот, капающий с невероятной силой, а мозг уже придумывал план действий для избежания печальных последствий. Я сдержал себя в руках, спокойно ответив:

– Если ты хотя бы дотронешься до него – только представь, что я сделаю!

– Поторопись, Саймон. Времени совсем не осталось!

Бросив все дела, и не привлекая лишнего внимания, я надел пальто, взял пистолет и отправился на место. Уже совсем стемнело. По дороге я получил звонок от Эбби о том, что она уже возвращается домой от родителей и к утру будет дома. Как ни странно, оставив меня с сыном одних, жена была уверена, что я справлюсь с задачей. Я забирал сына на работу последние два дня, но именно сегодня отвёз домой, потому что тот очень просил. Знал бы, чем это обернётся, да,… в общем, пока я объяснял Эбби, что Итан спит, а я решил прогуляться, вдали уже увидел машину. Я сделал глубокий вдох перед тем, как сесть внутрь.

– Где мой сын? – спокойным тоном спросил я.

– Он с Джейкобом. Будешь делать, что я скажу – к утру его увидишь.

– Чего ты хочешь?

– Обернись, док.

Я посмотрел на заднее сиденье машины, где сидел человек, похожий на Тедди, только признаков жизни уже не подавал. Повернувшись обратно, я не показал никаких эмоций, что было крайне непонятно для Лиама.

– Я заплатил тебе, чтобы ты вылечил моего брата от дебилизма, а два часа назад он застрелился прямо здесь! – Лиам в бешеном состоянии, руки держали ствол у моей шеи, глаза красного цвета, а ярость захватывает всё тело.

– Лиам, я предупреждал тебя, что три дня крайне короткий срок. У него проблемы с сердцем, резкая смена обстановки и недолеченный синдром вызвали новый приступ. Ты вообще знал, чем болел твой брат?! Нужно было дать мне закончить – ничего подобного бы не случилось! У него вдобавок биполярное расстройство. Все эти факторы, что влияли на него в это время, довели до суицида.

– Как ты смеешь обвинять меня?! Я заплатил тебе за работу, которую ты не выполнил!

– Ты и понятия не имел, что делаешь с младшим братом. Всё, что с ним произошло на вашей совести. Попадание в тюрьму стало катализатором всплеска эмоций, что и привело к самоубийству. Синдром, которым он страдал в тюрьме здесь ни при чём. Просто дополнительная болезнь, если тебе так будет удобнее понять. Я мог бы помочь, если бы ты посвятил меня в свои планы по его похищению и дал бы мне больше времени.

– Здесь не о чем больше говорить, – не отступал Лиам, – из-за тебя мой брат мёртв! – он снял ствол с предохранителя.

Действовать нужно быстро. Я понимал, что Итана в машине нет. Джейкоба также не было, по всей видимости, Лиам не солгал и Итан у брата. Оставалось понять, где именно. Я не стал терять времени, мы находились на отдалённой дороге, ночью здесь небольшое движение. Молниеносно выхватив пистолет из рук Лиама, я выстрелил ему в голову. Твою мать! Сколько крови! Блядь! Весь костюм запачкал! СУКА! В глазах резко потемнело, мне ещё не приходилось стрелять в людей, но на кону стояла жизнь моего сына. Избавившись от всех следов своего нахождения в машине, я забрал телефон Лиама и дожидался звонка от Джейкоба. Прошло около двадцати минут – я уже успел добежать до своей машины и отследить звонок. Я не брал трубку, а он продолжал звонить. Чувствую это волнение, безысходность, парень понимает, что с братом что-то случилось, но сделать ничего не может. Час спустя я добрался до места назначения – небольшой дом на выезде из города. Свет в доме не горел, но я знал, что мой сын и его похититель внутри. Я осторожно открыл дверь, обследовал каждый коридор и комнату. Открывая дверь последней комнаты на втором этаже, я услышал скрип пола и Джейкоб тут же на меня набросился. Мы боролись недолго, я был крепким и достаточно сильным, а вот он больше болтал, а на деле оказался хилым. Я прижал голову тощего урода к полу и надавил на висок с такой силой, что ему пришлось стучать по полу руками и ногами, я не стал скромничать и сломал его руку в области локтя. Хруст был громким. Подручными средствами я связал парня и заткнул рот, потому что пустой болтовни я больше не вынесу. Итан сидел в самом углу – был напуган, но я быстро сумел успокоить сына.

– Он что-то тебе сделал?

– Нет, пап. Я немного испугался, но знал, что ты придёшь.

– Ты мой маленький храбрый мальчик. Идём, я отвезу тебя домой. Как насчёт небольшой сделки, сынок?

– Ого, конечно, пап. А какой?

– Всё, что сегодня случилось, будет нашим с тобой маленьким секретом, маме и никому другому знать об этом необязательно. Ведь ты помог мне сегодня обезвредить сбежавшего пациента. Теперь он не причинит никому вреда. А за это, ты снова сможешь увидеться с Эви, тебе же понравилось с ней общаться?

– Только если мы будем общаться всегда. Можно?

– Конечно можно!

Мой сын столкнулся с невероятным потрясением, ему всего восемь лет – в голове это останется навсегда. В дальнейшем придётся попытаться переубедить Итана, что он действительно помогал мне поймать опасного пациента, ничего более умного я не придумал, ведь отвечал первое, что пришло в голову. В любом случае с сыном всё в порядке, Джейкоб не тронул мальчика, но ему только предстоит ответить за свой проступок!

Я привёз сына домой, мы договорились, что мама об этом не узнает. Утром Эбби вернулась от родителей, а я, как ни в чём не бывало, отправился на работу. Жена уже собиралась устроить скандал по поводу немытой посуды и коробок от заказанной пиццы, но я просто хлопнул дверью. Важнее сейчас вернуться в дом Уайт – привести в сознание Джейкоба, препарат, который я вколол, закончит действовать примерно через час. Добрался до дома я достаточно быстро. Джейкоб лежал в том же положении, в котором я его оставил. Я погрузил сонное тело в багажник машины и отправился в лабораторию. Выгрузив ублюдка на месте, я загнал машину в гараж, так как сегодня проведу здесь очень много времени.

Джейкоб пришёл в себя, а вот я только наполняюсь злостью из-за того, что произошло. Мистер Уайт открыл глаза в одной из камер для пациентов, правда сказать он им не являлся, но его тело поможет получить материал, необходимый для лекарства. Я уже долгое время обдумывал о том, что хочу взять на тесты здорового человека, мне необходим образец одной из долей мозга для ещё одного опыта. Но подходящих кандидатур нет, а брать человека с улицы уже для меня унизительно. Как удачно подвернулся обидчик моего сына – этот человек, как никто другой заслуживал смерти, а его останки пойдут на усовершенствование моего лекарства.

– Да кто ты такой? Что сделал с Лиамом? Мало тебе Тедди? Теперь ещё и за меня взялся! – возмущался Джейкоб.

– Я врач и добросовестно выполнял свою работу, пока вы не стали мне мешать. Я уже объяснил твоему брату, что в смерти Тедди виноваты обстоятельства, в которых оказался мальчик, но я свою работу выполнил!

– Куда ты меня привёз? Что это за место? Что ты собираешься делать, псих?! – Джейкоб был напуган, когда обернулся по сторонам.

– Это место тебе уже не покинуть никогда – здесь всё закончится, ведь ты не умел жить правильно.

– Не пугай меня, парень. Развяжи! Я уеду! Уеду из страны, ты меня больше не увидишь, обещаю! – парень перестал сквернословить, испугавшись за свою жизнь, и быстро сменил тон.

– Ты слишком много знаешь, – точа пилу, говорил я, – братья уже ничего не смогут сделать, остался только ты. Но от тебя пользы будет побольше, чем от них.

– ТВОЮ МАТЬ! ОСТАНОВИСЬ! ААА!!!

Я сделал всё быстро, пила работала шумно, да и крови было многовато в этот раз. Джейкоб скрипел от боли, пока я отпиливал от туловища ноги, руки и голову. Также изъял сердце и пару органов для изучения. Крови действительно больше, чем обычно. Мне пришлось поместить некоторые части тела в ёмкости – они мне пригодятся позже, а вот мозг мне нужен прямо сейчас. Я добыл образцы, взяв по одному из каждой доли. Этот пациент был самым здоровым из всех, что присутствовали на этом столе.

Через пару дней я забрал Итана и повёз на встречу с Эви. Девочка жила в больнице уже почти пять месяцев, успела обустроиться, обклеила стены своими рисунками, которые лично мне показались довольно странными, попросила меня купить ей игрушку для сна, почему-то на подушках она спать не могла, а также продолжала одаривать меня своими необычными мыслями, которые скрывались где-то очень глубоко. По приезду в больницу, Итан тут же побежал встречать свою новую подружку. Дети попросили меня поиграть вместе с ними, сын был доволен, потому что в школе у него, мягко сказать не самые приятные сверстники. Мой сын не предрасположен к общению – такой же одиночка, как и я, и мне приходится мириться с тем, что в дальнейшем в обществе ему будет крайне тяжело. Я был удивлён, что тогда в больнице Итан стал говорить с Эви, ведь с детьми обычно сын даже не здоровается. Нельзя упускать такой шанс, ведь девочка может помочь моему сыну стать «нормальным ребёнком». С раннего детства Итана, я стал замечать за ним замкнутость, нет… это никакая не болезнь, просто такая черта характера и передалась она именно от меня. Наследственность – ничего не скажешь, вещь сложная. Мне нужно уцепиться хотя бы за тоненькую нить, ведущую к его нормальному состоянию. Этой нитью стала Эви.

Мы провели с детьми ещё один незабываемый вечер, в этот раз нам тяжело расставаться, ведь утром Итан должен идти в школу, а Эви снова продолжить курс терапии. Я оставил их ненадолго, чтобы дети смогли поиграть без присмотра взрослого, ведь для них это основное время для проявления себя. И действительно, кое-что прояснилось. Я оставил небольшую щель в двери и сел возле, чтобы понять, что может беспокоить двух необычных детей в таком юном возрасте. Итан рассказал Эви о своём одиночестве – о том, что только ей может открыть самые сокровенные тайны. Сын не прекращал говорить о нас, о беспокойстве за своих родителей, ведь отношения между мной и Эбби отрицательно влияли на ребёнка. А Эви в свою очередь, выслушав Итана, рассказала о том, что уверена в своей причастности к смерти родителей. Разговор уже стал выходить за рамки, и я решил зайти в комнату, чтобы их прервать.

– Эй, ребята. Пора расходиться.

Итан вздохнул, но ему было приятно провести время в такой компании. Я отвёз сына домой, уложил спать, но решил ненадолго вернуться в больницу, чтобы уделить время девочке.

– Ты не спишь, детка, – осторожно открыв дверь, спросил я.

– Нет. Спасибо, что позволил мне пообщаться с Итаном, нам было весело. А когда он снова придёт?

– Думаю, скоро. Мы можем вместе сходить в зоопарк или куда-нибудь ещё? Куда захочешь.

– Это ведь не шутка?! Спасибо, Саймон! – Эви выпрыгнула из постели, чтобы обнять меня.

Я чувствовал маленькие ручки на шее, это детское тепло придавало мне сил. Мне приятно, что я смог угодить сразу обоим детям, ведь они совсем разные.

– Ты ведь расскажешь мне, что тебя так тревожит? – осторожно спросил я.

Девочка убрала руки, посмотрела на меня пронзительным взглядом, в котором чувствовалась бесконечная тревога. Девочка ответила:

– Утром я всё тебе расскажу…

Вернувшись домой, я долго ворочался в постели, никак не уснуть. Итан спал глубоко и, наверное, впервые спокойно, ведь у него появился друг, с которым он может проводить много времени, а главное – который может его услышать. Я не мог дождаться утра. В пять часов уже проснулся и, собравшись, направился в больницу. Я провёл всё утро в своём кабинете, разобрался со многими делами, которые не давали мне продолжать работу, а позже уже ближе к полудню отправился на групповые занятия, чтобы забрать Эви на терапию. Девочка была очень рада меня видеть, взяв меня за руку, бежала вприпрыжку.

Мы переместились в комнату. Я должен услышать её версию истории, произошедшей с приёмными родителями. Перейдя ближе к основной теме, волнующей меня, девочка поменялась в лице – она знала, что должна рассказать мне о случившемся и это помогло бы ей поскорее вернуться к нормальной жизни.

– Я должен спросить тебя, Эви… ты знаешь о чём…

– Саймон, мне не очень хочется говорить о родителях…

– Придётся, милая. Ты ведь не всегда сможешь здесь находиться, очень скоро я подыщу тебе новую семью, в которой тебя будут любить, ты сможешь найти новых друзей, снова пойти в школу, но для этого, я должен убедить некоторых людей, что ты абсолютно здорова. Ты ведь меня понимаешь?

– Я… кажется, это сделала я…

– Что ты сделала, Эви? – аккуратно спрашивал я.

– Мои родители, они ругались… постоянно ругались, я пряталась под кроватью, закрывала уши руками, но всё равно всё слышала… папа… он… он ругался на маму и бил всегда, а потом приходил в мою комнату и…

Девочка заплакала, я тут же её обнял, чтобы остановить поток слёз. Как же мне жаль, но нужно выяснить всё до конца.

– Папа и тебя бил тоже?

– Да… он кричал,… всегда кричал. Я ничего такого не делала, чтобы его разозлить. Папа всегда был зол. А мама только продолжала подстрекать… мне это надоело… они ведь не были моими настоящими родителями,… какое право они имели так со мной поступать?!

– Эви… что значит, не были настоящими родителями?

– Они говорили об этом постоянно, что не нужно было меня забирать, что лучше бы у них были свои дети. Но я ведь… я ведь не виновата…

– Конечно, ты ни при чём, тише, милая… скажи мне, что произошло дальше?

– Мама и папа продолжали кричать друг на друга, мама схватила нож и замахнулась на папу, но нож упал на пол, а они всё кричали… я подняла нож…

– Что ты сделала, Эви…

– Я не виновата, Саймон… они меня вынудили…

Девочка впала в истерику, я обнял её так крепко, чтобы она почувствовала, что в мире есть и добрые люди, способные любить своих детей. Ребёнок оказался в плохих руках.

– Эви, – я взял её маленькое личико в свои ладони, – я обещаю, что тебе больше никогда не придётся так поступать. Они были плохими людьми, таких на твоём пути больше не встретится.

– Хорошо…

Немного успокоившись, Эви объяснила мне, что не уверена – сама ли убила своих приёмных родителей. Ей постоянно снится этот день, где она собственноручно всаживает нож в тела своих родителей, но наяву это или нет, до конца пока не ясно. Что я могу сказать по поводу этой ситуации, случай крайне странный и девочка тоже. Я хочу верить ребёнку, но пока у меня не получается. Она крайне убедительна в своей версии, но также убедительно она может и лгать!

Эви провела в клинике ещё несколько месяцев, суммарно получился почти год терапии. Я привёл её сознание в нормальное состояние, не видя признаков агрессии, панических атак, истерик и прочего, ведь при приёме сюда многое из этого сопровождало бедняжку. Сейчас же всё иначе. Девочка радуется жизни, улыбается, контактирует с другими детьми. И настало время выписывать её. Это даётся мне крайне нелегко, ведь я привязался к ней, как к родной дочери. За этот год с помощью Эви мне удалось вывести Итана из тягостного состояния и наладить с ним контакт. К сожалению, настало время прощаться…

Я подписал кучу документов, подтверждающих вменяемость Эви Грейс, согласовал её состояние со многими комитетами. Но одно от всех я всё же скрыл. Девочка действительно убила своих приёмных родителей Билла и Линду Андерсон в 94-ом! Ни в одном из документов этого я не указал, ведь если рассказать правду о таком поступке, она попадёт в места, которые погубят её жизнь, а мне бы так этого не хотелось. Мы договорились с Эви никому и никогда не рассказывать об этой страшной правде, но, если хоть один из нас проболтается – контакт между нами будет потерян навсегда. Мы дали обещание.

В день выписки Эви из больницы к нам приехала целая делегация. Из всей толпы журналистов и зевак выделялись двое стоящих в стороне – Джон и Роза Перес. Я знал, кто эти люди, но вот Эви ещё только предстояло узнать. Мужчина и женщина шли навстречу девочке, чтобы объявить о том, что удочеряют её. Мне никогда не забыть этот взгляд. Эви обернулась, вытирая слёзы – ей не хотелось покидать место, которое уже давно стало настоящим домом и в котором её любили сильнее, чем кого-либо ещё.

Я прослезился впервые за тридцать девять лет. Мне не хотелось отдавать ребёнка чужим людям, но все документы уже подписаны. Эви вырвалась из толпы, осознав, что покидает клинику и бросилась ко мне.

– Саймон, я туда не хочу! Прошу оставь меня здесь! – колотившийся голос мешал девочке внятно произносить слова.

– Поверь, мы ещё увидимся…

Оглянувшись назад, Эви бросила томный взгляд в сторону новоиспечённых родителей. Другого выбора не было представлено, поэтому осознание произошедшего быстро настигло белокурую девчонку.

– Не забывай о том, что пообещал мне.

– Я сдержу своё слово. Прощай, милая!

Девочка поцеловала меня, и побежала обратно к родителям. В любом случае я её не оставлю, она для меня важна – как дочь. Эта история достойна продолжения, а главное – Эви должна обрести семью.

Скрепя туфлями по асфальту, я затушил сигарету. Сегодня ветрено, по-осеннему холодно. Сердце так стучит, задыхаюсь,… запахнул пальто, ещё чувствуется запах гари на губах. По щеке покатилась слеза,… не хочу расставаться…

Глава 5. «Ипохондрия»

«Непроизвольное придумывание болезней».

98-ой. Уже три года прошло с того дня, как я в последний раз видел Эви. Тоска наполняет душу. Я не прекращаю постоянно звонить семье Перес, но чувствую, что им порядком надоело такое внимание. Мне запретили видеться с девочкой, даже по телефону не дают поговорить, а ведь я обещал, что мы сможем общаться. Такое чувство, что меня лишили родной дочери. За такое короткое время я успел полюбить этого ребёнка, а теперь даже поговорить с ней не могу. Боюсь, Эви уже меня забыла или напротив, обиделась,… ведь я обещал. После очередного звонка в дом Перес, мне было сказано, что девочка абсолютно здорова и в наблюдении психотерапевта они больше не нуждаются. К сожалению, они правы – по договору, если в течение трёх последующих лет состояние девочки соответствовало норме, моё вмешательство больше не требуется. Так я потерял её…

Мои бесконечные переживания по поводу состояния Эви отвлёк случай, произошедший в одной из больниц, где я оказался чисто случайно по работе. Я договорился о встрече с моим хорошим товарищем Гленом Уолбергом. Он главный врач больницы и по совместительству терапевт. Как и всегда, с утра к нему выстроилась очередь на целый коридор. Я же ожидал, пока приём закончится, чтобы поговорить о выписке одного из моих пациентов. Я устроился неподалёку от всей толпы, в очереди сидели разные люди, но моё внимание привлекла девушка, которая не переставала говорить с другими людьми. Я заметил, что она порядком надоела многим, ведь говорила исключительно о своих заболеваниях. Пока народу было много, я решил отойти к стойке администрации и уточнить имя шумной посетительницы. Мишель Ривера. Сорок один год. Наблюдается у хирурга, невролога, онколога, дерматолога и прочих. Она постоянный пациент многих больниц. Теперь мне стало интересно послушать, что же она хочет донести до людей. Вот один из разговоров с пациентом в очереди:

– А Вы бывали у этого врача? Я в первый раз к нему. Прошла много кабинетов и больниц тоже, это уже пятая, никто не может правильно поставить диагноз, убеждают меня, что я не больна, но я постоянно чувствую боли в животе и дышать мне тяжело. Мои коллеги посоветовали пойти к доктору Уолбергу, он помогал их знакомым, я думаю, что именно он определит, что со мной не так.

– Вы выглядите вполне здоровой, – отвечала женщина в очереди, – мне кажется, в отличие от других, Вам помощь не нужна.

Мишель одарила собеседницу взглядом злобной мстительной старухи, лучше бы отсесть подальше. Девушка крайне огорчена тем, что её правда непонятна окружающим. Недолго думая, она стала донимать ещё одного больного. В разговоре Мишель упомянула о своей матери, которая тщательно следила за её здоровьем всегда, но умерла несколько месяцев назад. Я решил подождать, пока она попадёт на приём к моему коллеге и зайти в кабинет во время осмотра. Прошло, наверное, полчаса прежде, чем это произошло. Через несколько минут после входа в кабинет, я постучал в дверь, кивнул Глену дав понять, что должен присутствовать на осмотре.

– Простите, а Вы кто? – угрожающе высказалась Мишель.

– Доктор Моррис. Понаблюдаю за Вашим осмотром.

– А Вы врач, какой специализации?

– Гастроэнтеролог.

– Это просто замечательно, ведь я как раз жалуюсь на боли в желудке.

Глен пока не понимал, почему я решил посетить кабинет вместе с пациенткой, а уж тем более, почему не сказал, что я психиатр. Но после полного обследования Мишель стал посматривать на меня.

– Пока подождите в коридоре, я позову Вас через пять минут, – он обратился к девушке, захлопнув за ней дверь, развернулся ко мне, – с ней всё в порядке, и ты это тоже видишь. Мисс Ривера обошла всех врачей района и, судя по карточке – никто ничего не обнаружил.

– Убеди эту девушку, что вся диагностика указывает на здоровое состояние организма, если она отреагирует негативно, я сам возьмусь за лечение.

– Что ты увидел, Саймон?

– Типичный случай ипохондрии. Если бы ты не показал мне карточку со всеми обращениями в лечебные учреждения возможно, я бы ещё подумал. Случай довольно запущенный. Я слышал разговор с одним из больных – говорила, что мама заботилась о её здоровье. А это один из факторов, влияющих на развитие в человеке беспокойств, присущих ипохондрии – чрезмерное внимание к здоровью ребёнка со стороны родителей. Мать умерла недавно, теперь девушка сама решила заняться своим здоровьем или же просто не привыкла, что никто за ней не ухаживает.

Глен согласился с моим предположением. Он вернул девушку в кабинет, чтобы попробовать переубедить в наличии заболеваний. Как я и говорил, девушка отреагировала крайне негативно на высказывание и немедленно удалилась из кабинета. Мы договорились, что я лично разберусь с этой ситуацией.

Ипохондрическое расстройство довольно часто распространено среди больных, обращающихся за помощью в медицинские учреждения общего профиля. Оно представляет собой излишнее внимание к собственному здоровью, непрекращающиеся мысли о том, что заболевание может быть неизлечимо или даже смертельно. Абсолютно любые телесные ощущения человека становятся для него катастрофическими, больной считает, что покалывания в животе может вызвать рак желудка, а боль в паху – это признаки наличия венерического заболевания. Таких примеров было много в истории медицины, но в 90 процентах случаев пациент оказался абсолютно здоров. К сожалению, больные убеждены в наличии заболевания и переубедить их в обратном становится просто нереально. Как показала практика люди, страдающие ипохондрией, практически никогда не обращаются за помощью к психотерапевтам. При этом они состоят на учёте у многих врачей. Иногда они могут «переобуваться в воздухе», в начале убеждая врача в том, что «я болен пневмонией», а спустя несколько приёмов «нет, это инфекция». Обычно пациент настаивает на своей правоте и не хочет слышать мнение, которое никоим образом не совпадает с его версией.

Конкретно у Мишель я увидел навязчивую ипохондрию – одну из разновидностей, которая обычно связана с богатой фантазией, а также немаловажную роль в её развитии играют окружающие. Предположу, что именно мать внушила дочери, что постоянное слежение за своим здоровьем не может проходить без наличия какого-либо заболевания. Вот девушка и решила, что просто не может быть здорова.

Через пару дней доктор Уолберг позвонил Мишель и сообщил, что ей необходимо пройти полное обследование, и к большому удивлению, та согласилась. Её поместили в стационар, где взяли все возможные анализы. Через несколько дней нахождения в стационаре я навестил мисс Ривера. Мы поговорили – она абсолютно адекватный человек, но мысли о болезнях не дают человеку нормально жить. И всё же я оказался прав – мать Мишель бесконечно, начиная с самого детства, не вытаскивала её из больниц. Мать вела тетрадь, где указывалось, какие препараты Мишель должна принимать ежедневно, и так без конца – лишь смерть матери прервала эту странную игру с собственным телом.

Я хотел помочь, огородить её от странных мыслей, привести голову в нормальное состояние. В одиночку девушка бы не справилась, да и не особо хотела перестраивать и пересматривать свою жизнь. Я поговорил с коллегами по работе Мишель, те били тревогу, так как девушка нескончаемо доводила коллектив до скандалов. Иногда безобидный вопрос вообще не по теме заболеваний сводился на личное оскорбление в сторону Мишель. Она принимала каждое слово на свой счёт, знала лучше всех о каждом симптоме, который мог возникнуть у кого-нибудь из коллег, руководство уже давно подумывало о том, чтобы уволить её. А я всё продолжал наблюдать. Девушка была одинока, жила скромно, при этом неплохо зарабатывая, но какая жизнь будет в удовольствие, если тебе не с кем её разделить?! Пока у Мишель была мать, всё казалось не таким меланхоличным, но теперь…

История этой пациентки, наверное, станет самой короткой в моём рассказе, я не проводил никаких исследований, не назначал лечения и так далее, мне просто хотелось помочь человеку, который в этом нуждался. Пока Мишель лежала в больнице под капельницей, я отправился в лабораторию, чтобы взять ампулу с лекарством. Не думал, не рассуждал. Пройдя мимо персонала и войдя в палату, я втихую ввёл лекарство в капельницу, пока Мишель мирно спала, затем быстро удалился.

Через несколько дней мне позвонил Глен, сказав, что девушка больше ни на что не жалуется. Я сделал изумлённый вид. Какое-то время я ещё наблюдал за ней, проводил по несколько часов у её дома, подслушивал разговоры с друзьями, и никаких признаков нездорового поведения больше не наблюдалось. С лёгким сердцем и улыбкой на лице, я распрощался с мисс Ривера и больше никогда не вспоминал.

Это моё желание, ведь я должен совершить хотя бы один добрый поступок. В последнее время я только убивал своих пациентов, а также лишил жизни двух братьев, но не жалел об этом. Карму требовалось пополнить, чтобы я чувствовал себя лучше.

Мои будни продолжали протекать в привычном русле. Я выписывал многих пациентов, избавляя их от тяжёлых тревожных заболеваний. Отношения с Эбби даже стали потихоньку налаживаться, ведь я уже не торчал на работе сутками. Больше времени проводил с Итаном, всё же он снова возвращается в привычное состояние одиночки. Ему двенадцать лет – переходный возраст не за горами, я не должен упустить момент, когда он станет настоящим мужчиной и во всём помочь.

Помню тот ужасный день… 25 июня 98-го. Поздний вечер. В дверь постучали.

– Мистер Моррис? Детектив Харрис, Департамент полиции штата Мэриленд. Могу задать пару вопросов?

– Да, конечно… – я был крайне озадачен.

– Сегодня в 5:30 поступил вызов из района Мишн-Хилл по Тремонт-стрит о стрельбе в доме семьи Перес. Вы знакомы с ними?

– Я… мы… познакомились три года назад… они удочерили мою пациентку. Что произошло, детектив? Что с ребёнком???

– По прибытию в дом, мы обнаружили тела Джона и Розы Перес. Их приёмная дочь обнаружена на полу с пистолетом в руках. Мы уверены, что выстрелы произвела девочка. Вы были её лечащим врачом?

– Да… боже… подождите немного, я соберусь с мыслями… Я наблюдал девочку около года и подобрал ей подходящих родителей. Господи,… где она сейчас?

– Под особым наблюдением. Руководство посоветовало обратиться к Вам. Возможно, она не здорова. Я не очень компетентен в этом вопросе. Вам лучше проехать со мной.

– Хорошо.

То, о чём говорит детектив ужасно. Как мне теперь вести себя? Что говорить?! Пот сочился сквозь накрахмаленную белую рубашку. Ведь это я подписал документы о выписке и признал девочку абсолютно вменяемой. Мысли опережали действия, а чувства и вовсе захватили сознание. По прибытию на место я не мог определиться, что делать дальше. Мне задали кучу вопросов о том, как проходило лечение девочки, что она рассказывала мне о случае с Андерсонами, произошедшем в 1994 году, была ли у неё вообще предрасположенность к насилию в те времена, но я убеждал всех и каждого, что девочка не могла так поступить. Мне пришлось врать, что всё произошедшее – чудовищное стечение обстоятельств и случайность. Спустя два часа допросов мне, наконец, разрешили увидеться с ней.

С такими неблагополучными детьми обычно не церемонятся, отправляют в колонию для несовершеннолетних, лишают привычной обстановки и даже не пытаются войти в положение. Бывают редкие случаи, когда находятся добровольцы и собственноручно пытаются помочь ребёнку. В данном случае, на Эви было наплевать всем. Каждый уверен, что она убийца. И вот меня ведут в изолятор, где должна находиться Эви. Думаю, что она сама напугана и не понимает, что натворила. Мы должны поговорить. Меня впустили. Много лет я хотел её увидеть – думал, что случайно встречу на улице, гуляющей вместе с родителями, но, к сожалению, этого не произошло и теперь она обвиняемая в убийстве. Я снова стою у стекла, где вижу силуэт. Дежавю… Накрывает с головой. Меня немного тошнит, пошатывает. Приходится прислониться к стене, чтобы не потерять равновесие. Опять холодный пот. Я кладу ладонь к прозрачной стене, хочу ощутить присутствие родной души. Дверь открыли:

– Саймон… – голос Эви слаб, она находится в полуобморочном состоянии, никто даже не позаботился о том, чтобы накормить ребёнка. Я упал на колени перед ней, чтобы крепко обнять.

– Эй,… привет, милая, я здесь. Всё хорошо, я позабочусь о тебе. Тебя не обижали?

– Я всё думала о тебе, знала, что придёшь… ты ведь меня не бросишь?

– Нет, больше не брошу.

Я и вправду расчувствовался, долгое расставание с девочкой сильно повлияло на моего внутреннего зверя. Теперь я решил окончательно, что буду находиться рядом всегда, чтобы там не решили эти люди. Успокоив Эви, я отправился в комнату, чтобы поговорить с людьми, обвиняющими беззащитного ребёнка в убийстве.

– Как вы можете держать её в таких условиях? – громким и возмутительным голосом сказал я.

– Мистер Моррис, девочка опасна. Сейчас решается вопрос о привлечении её к уголовному преступлению. Сначала окружной прокурор решит судить её как несовершеннолетнюю или же, как взрослого человека. Каждый случай индивидуален, нужно подойти к этому конкретно с особой скрупулёзностью. Девочке всего двенадцать лет, если она всё же попадёт под суд по делам несовершеннолетних, мера пресечения естественно будет не такой болезненной, как у взрослых. От Вас нам нужно полное обследование девочки для подтверждения вменяемости, так как Вы достаточно долгое время наблюдали её.

– Ладно! Меня интересует, куда вы её отправите?!

– Процесс достаточно долгий. У нас есть небольшое предложение, но без Вашего согласия эти действия проводиться не будут.

– Какое ещё предложение?!

– В нашем округе создаётся научный центр по наблюдению за трудными детьми. Сейчас там всего три ребёнка, восьми, десяти и четырнадцати лет. Мы можем предложить поместить девочку туда. Но это ещё не всё. Для изучения нам не хватает сотрудников, и пользуясь случаем, мы бы хотели пригласить Вас на работу.

– Это серьёзное решение. Мне нужно подумать.

– Решайте быстрее, девочку мы заберём сегодня, пока она будет находиться там до особого распоряжения.

Я уходил оттуда в растерянных чувствах. С Эви что-то не так, нужно понять, как помочь. Мне не хотелось ни с кем говорить. Хочу подумать хотя бы до завтра, что мне с этим делать. Ночь была тяжёлой, я скурил почти целую пачку сигарет, Эви не идёт из головы, к сожалению, я почувствовал, что именно от меня зависит, как в дальнейшем будет складываться её жизнь. Решение само пришло в голову. Да… именно так я и поступлю и плевать на последствия!!!

Утром я отправился в научный центр, куда уже перевезли Эви. Ей дали отдельную комнату, достаточно просторную, что было важно для меня. Правда, вещей из дома разрешили взять немного. Мы поговорили совсем недолго прежде, чем её увели на какую-то диагностику:

– Извини, что прошу тебя, но ты бы не мог привезти мою игрушку?

– Эви, сейчас не лучшее время. Решается твоя судьба, я должен дать им ответ, можешь ли ты дальше находиться в обществе.

– Нет,… игрушка нужна, чтобы я могла нормально спать, я кладу её под шею, мне так проще уснуть. Разве ты забыл…

– Гм… – заворчал я, – что за игрушка?

– Бегемот, которого ты подарил мне, когда я жила в больнице. Помнишь?

Разумеется, я помню, как совершенно случайно схватил в магазине этого несчастного бегемота, чтобы немного порадовать ребёнка. Спустя четыре года она сохранила его. Это тронуло.

– Ладно. Что-то ещё?

– Только его.

Я отправился в дом семьи Перес, где Эви жила последние три года. Детективы разрешили мне посетить это место, так как я сослался на то, что мне нужно подробно изучить, как жила девочка всё это время для составления заключения о её состоянии. Переступив порог дома, я увидел место преступления с кучей расставленных жёлтых номеров возле мест, где что-то происходило. Крови здесь уже не было, всё убрали. Оглядываясь по сторонам, я направился к лестнице на второй этаж, где находилась комната Эви. Здесь довольно чисто, девочка отличалась аккуратностью и чистоплотностью еще, когда жила в моей больнице. Я быстро нашёл бегемота – видно, что ребёнок страшно любит игрушку, она единственная из всех лежала на кровати, ещё и накрыта одеялом. Взяв бегемота в руки, я обнаружил, что он крайне тяжёлый. Стал ощупывать, потом нашёл шов. Довольно странно распарывать любимую игрушку маленького ребёнка… что ж… ничего другого мне не оставалось. Я хотел, чтобы девочка оказалась нормальной, я хотел дать ей нормальную жизнь… видит Бог, хотел! После исследования дома я поехал обратно в центр. Эви уже находилась в комнате и ожидала меня.

– Ты вернулся!

– Эви. Нужно поговорить! – Грозно ответил я.

Она сразу же осела, напряглась. Ей непривычно слышать мой угрожающий голос.

– Скажи мне, что это? – я держал в левой руке распоротого бегемота, а в правой складной нож, который обнаружил внутри мягкой игрушки.

Девочка отступила от меня. Потом и вовсе отвернулась, ведя себя крайне странно, – «Мне нужно защищаться!», – спокойным и монотонным голосом ответила она.

– О чём ты говоришь? – недоумевал я.

– Саймон! Мне нужно защищаться! Тебя не было рядом три года! Ты меня бросил, хотя обещал, что плохие люди никогда больше мне не встретятся! Ты мне соврал!

Я отступил на один шаг назад, когда услышал это. Девочка изменилась в голосе, я слышал взрослого здравомыслящего человека, который боится за свою жизнь. Стало страшно.

– Они обижали тебя? Как и прошлый раз? Скажи, милая.

– На этот раз никто не успел меня обидеть!

– Давай мы оба успокоимся, и ты скажешь, что произошло.

– Я спокойна, Саймон! Просто… просто ты должен мне верить!

– Я пытаюсь быть на твоей стороне Эви, но ты просто не даёшь мне тебя понять! Почему не рассказываешь, что произошло? Это упростит задачу!

– Какой смысл?! Я ведь должна ответить за то, что сделала! Не хочу новых родителей, все они одинаковые! На меня им плевать! Давай, Саймон! Делай свою работу! Напиши, что я ненормальная, чтобы я больше никому не причинила вреда!

– Нет! Забудь об этом! Не смей даже упоминать! Мы поступим иначе, если ты мне поможешь.

– Что? – успокоившись, ответила Эви.

– Если ты будешь вести себя так, как я тебе скажу, ничего дурного не случится. Тебе придётся какое-то время пожить здесь, но никто… я повторюсь, НИКТО к тебе больше не притронется! Я не знаю, что тебе пришлось пережить Эви, но я, правда, пытаюсь помочь! Дай мне хотя бы шанс на это!

– Я сделаю всё, что ты скажешь, только при одном условии – приёмных родителей в моей жизни больше не будет никогда! Дай слово! Мне всё равно, что обо мне подумают, даже если мне придётся жить здесь, это гораздо лучше, чем с кем-то!

– Моё слово для тебя больше ничего не значит, ведь так?

– Неправда… я больше никому не смогу довериться, кроме тебя… просто… будь всегда рядом, не оставляй больше, не важно, где я буду… просто не оставляй…