СЕРДЦЕ ЗА СТЕНОЙ

Глава 1

Лиза

– Ты что, совсем не нервничаешь? – Алиса, моя соседка, наклоняется ближе, сжимая кружку чая. Её голос дрожит от удивления, будто она сама на грани паники. – Я бы на твоём месте с ума сошла!

Я молчу, сосредоточенно засовывая синюю ручку в узкий карман потрёпанной кожаной сумки. Старая привычка – выстраивать ручки, как солдатиков: синяя, чёрная, красная, каждая на своём месте, как в школьном пенале. Поворачиваю синюю ручку, чтобы её серебристый колпачок выровнялся с остальными, и только тогда поднимаю взгляд. Улыбаюсь, натягивая маску уверенности, хотя внутри всё холодеет.

– Да ладно, просто ещё одна доставка, – говорю я, стараясь звучать легко.

Алиса фыркает, чуть не расплескав чай на белый свитер.

– Ага, доставка! Это, знаешь, не пакет с маркетплейса, а дело жизни и смерти! – Её тёмные глаза блестят, как мокрый асфальт, в них смесь восхищения и тревоги.

Я пожимаю плечами, возвращаясь к сумке. Проверяю содержимое – ритуал, успокаивающий дрожь в руках: кошелёк с потёртым уголком, телефон с треснувшим экраном, планшет с царапинами, два зарядника – один обмотан скотчем, карта «Тройка» с облупившимся краем и перцовый баллончик, мой талисман за шесть лет работы почтальоном. Без него я уязвима. Захлопываю сумку с глухим щелчком и ловлю взгляд Алисы. Она улыбается, будто я героиня фильма – смелая, непобедимая. Это подбадривает. На секунду.

Героиня? Нет. Я напугана до чёртиков. У подруг были бы шансы получше, если бы не я была последней надеждой. Но выбора нет – только я. Может, Прохор Агатов, бизнес-магнат с ледяным сердцем, выслушает. Может, передумает сносить наш дом. Шесть лет разношу письма, и я знаю: люди иногда удивляют. Обычно в хорошем смысле. Но это Прохор Агатов – злодей с обложки Forbes, без улыбки, с волчьими глазами.

Вздохнув, я расстёгиваю сумку для последней проверки. Всё на месте. В прихожей поправляю кудри, вечно лезущие в лицо, и прикалываю к блузке любимую брошь – чёрный бархатный галстук-бабочку в винтажном стиле. Потёртая, но красивая, с мягким отливом, как крылья ночной бабочки. Алиса подходит сзади, её чёрные волосы собраны в тугой пучок, как у балерины. Она смотрит на моё отражение и стонет.

– Только не начинай, – обрываю я, зная, что последует.

Два года я здесь, и два года подруги – Алиса, Настя, Катя – подшучивают над галстуком. «Библиотекарь из прошлого века!» – смеётся Настя. «В Москве так не ходят», – вторит Алиса. Им кажется, он нелеп, но мне нравится его практичность – не платок, не галстук, а что-то своё. Сегодня он нужен, чтобы не потерять себя.

Я боюсь. Без почтовой формы – синей куртки, брюк и кепки с логотипом – я уязвима, будто без брони. Форма всегда придавала уверенности, даже под дождём или в спорах с клиентами. Но я придумала замену: элегантный брючный костюм, подчёркивающий фигуру, и галстук-бабочка для изящества. У меня коллекция – синий, как ночное небо, серый, как туман, бордовый, как вино, горчичный, как осенние листья. Сегодня синий – самый серьёзный. Есть ещё юбка с блузкой, подсмотренная у Насти, для выходов. А дома – йога-штаны и выцветшие футболки.

– Тебя надо в лагерь моды, чтобы выбить эту любовь к галстукам! – смеётся Алиса, скрестив руки.

– Посмотрим, – отвечаю я, стараясь казаться беспечной. – Может, когда всё закончится…

Её лицо мрачнеет. Я жалею о словах. Будущее пропитано тоской из-за Агатова. На прошлой неделе пришли уведомления о выселении – холодные, на гербовой бумаге. Наш дом – с облупившейся краской, скрипучими полами, заклеенными окнами – скоро станет щебнем. Мы боролись: ходили к юристам, писали письма, звонили в его офис, слали петиции. Напрасно. Агатов – неприступная стена.

Но я попробую.

– Забудь, ты мило выглядишь, – говорит Алиса, обнимая меня. Её волосы пахнут лавандой. – Удачи. Справляшься.

Двенадцать станций метро – гул поездов, толпы, запах резины – и двадцать минут пешком по ветру, пробирающему до костей. Я перед зданием Агатова. Шесть этажей чёрного мрамора блестят, горгульи наверху скалятся. У стеклянных дверей сжимаю сумку, пальцы белеют.

– Я не чужая, – шепчу, хотя без формы чувствую себя самозванкой. Выпрямляюсь, откидываю плечи и шагаю внутрь.

Вестибюль – как собор: чёрный мрамор, золотые бра, фонтан с зазубренным валуном, будто из гор. Вода сверкает, как серебро. Как затащили эту глыбу? Голоса и шаги отдаются эхом, смешиваясь с плеском. Иду по гладкому полу, обходя людей в костюмах. Сумка бьётся о бедро, сжимаю её и пробираюсь к лифтам.

На полпути останавливаюсь у таблички-справочника. Делаю вид, что изучаю, хотя знаю: шесть этажей, АО «Агат» занимает все, офис доставки на первом. Это не мой маршрут, но я запоминаю детали. Нужно собраться.

Гул голосов стихает. Напрягаюсь – стрелок? Пожар? Оборачиваюсь, сердце колотится.

И вижу его.

Прохор Агатов. Узнала бы без фото – по тому, как его люди идут позади, как тени короля. Но фото не подготовили к нему.

Он красив. Ужасно. Тёмные волосы, зачёсанные назад, блестят, как асфальт под фонарями. Кожа на резком лице светится – здоровьем или злостью. Серые глаза, как грозовые тучи, горят, устремлены на лифт, будто он подчинит его взглядом. Чёрный костюм облегает, как вторая кожа. Я должна отвернуться, но не могу.

Его уверенность – как ветер в грудь. Человек, владеющий воздухом.

Сжимаю сумку, ногти впиваются в ладони. Как заговорить? Убедить? Показать видео на планшете? Может, Алиса права, и галстук душит разум?

Хочу сбежать. На работу, в мир посылок, где я знаю, что делать. Но стою, глядя на него.

Я люблю работу. Размеренную рутину – забирать почту, прокладывать маршрут, раскладывать письма, наклоняя их для удобства жильцов. Это ритуал, дающий покой. Начальница не верит, что я взяла отгул. Я никогда их не беру. Работа – моя стихия, моё место в хаосе.

К Агатову подходит женщина – строгая, с портфелем. Он останавливает её жестом, как властелин. Она показывает телефон, отблеск света выхватывает её лицо. Они обмениваются фразами, заглушёнными фонтаном, и расходятся. Агатов идёт дальше – неумолимый бог среди расступающихся масс.

Он близко. Его тень падает на мрамор, воздух тяжелеет. Мой шанс – единственный. Попросить минуту, вымолить внимание. Сжимаю сумку, как щит. Но ноги вросли в пол, как корни.

Вестибюль гудит, пот липнет к рубашке. «Мы просто два человека», – твержу, но слова тонут в шуме дыхания. Затея обречена. Я сама её придумала. «Ты правда думала, что сможешь?» – насмехается внутренний голос.

Но я цепляюсь за уловку: закрываю глаза, вижу лица. Незнакомцы, ждущие писем, их улыбки, что я рисовала, чтобы не бояться. Теперь это подруги. Катя на подоконнике с чаем, Миша, теребящий очки. Они рассчитывают на меня, ждут, затаив дыхание.

Я – их последняя надежда. Если провалюсь, дом рухнет – не только стены, но и наша жизнь. Мы разъедемся, как осенние листья. Будем созваниваться, придумывать посиделки, но это не то. Не будет Насти, кричащей: «Ты не поверишь, что было!» Не будет тихих минут, когда мы просто вместе.

Это не просто дом. Это семья. Людмила Васильевна с лимонными руками и рассказами. Дядя Валера с матросской фуражкой, ворчащий, но дарящий конфеты. Елена с малышом Димкой. Кто поможет ей?

Я маленькая в этом вестибюле с запахом одеколона, но в груди горит упрямство. Не могу сдаться. Ради них. Они – мой якорь. Если не остановлю Агатова, не покажу, что он рушит судьбы, кто это сделает?

Наш дом на 2-й Строительной – не просто здание. Это жизнь. Инна сняла видео-сувенир: вечеринки, встречи, старые кадры. Мы рассказываем, что любим в доме, как любим друг друга. Все плакали, глядя его, – может, из-за игристого. Но это было эмоционально. Я два года там, но не представляю потери.

Той ночью, среди споров и чая, я вскочила. Свет люстры дрожал, ветер выл за окном. Я выпалила, что, если Агатов увидит видео, его нервы дрогнут. Он не посмеет снести дом.

– Ты наивная, милашка, – протянула Вика, крутя кружку. Настя фыркнула, что мне надо пожить в городе, чтобы забыть деревенские фантазии. Кира и Алиса хором назвали это милым и грустным.

Но я была на взводе. Серьёзность прожигала.

– Когда люди слышат живые истории, их сердца меняются, – сказала я, задыхаясь. – Агатов – не исключение. Если он увидит видео, его проберёт!

Все улыбнулись, кто-то хихикнул, но я была непоколебима. Кто не дрогнет перед слезами и голосами?

– Олег говорил, у Агатова есть другие варианты, – крикнула я. – Ему не обязательно сносить наш дом! Если он поймёт, что он для нас значит, найдёт другой путь. Я верю!

– Хорошо, профессор, – бросила Алиса, швырнув попкорн.

– Он должен увидеть видео, – упрямо сказала я. – Я заставлю.

Лида хихикнула:

– Только если привяжешь его и подопрёшь веки спичками.

Комната взорвалась смехом. Я закатила глаза.

– Не знаю, как, – потирая висок, сказала я. – Но не буду стоять и смотреть, как экскаватор рушит дом, не попытавшись. Худшее – он скажет «нет». Или вышвырнет. Я рискну.

Я повернулась к Инне:

– Скинь видео. Загружу на планшет.

Она кивнула, и скоро планшет мигнул уведомлением.

В сумке карточка с речью, но слова кажутся чужими, когда Агатов близко.

– Могу помочь? – низкий голос за спиной.

Вздрагиваю, оборачиваюсь. Охранник – огромный, с бородой, глаза цепкие. Понял, что я чужая?

– Нет, спасибо, – выдавливаю, стараясь звучать уверенно.

– Дела в здании? – Он скрещивает руки, куртка натягивается.

– Встреча с кем-то, – бормочу.

Он машет к лифтам.

– Приём на втором этаже. Зарегистрируетесь, получите пропуск.

– Спасибо, – сжимаю ремень сумки, костяшки белеют.

– Девушка! Смотрите, куда…

Не слышу конца. Врезаюсь в кого-то. Сумка падает, всё разлетается: планшет, карточка, салфетки, ключи с енотом.

– О боже, мне так… – Извинение замирает. Передо мной серые глаза Агатова, холодные, как зимнее небо. – Извините. Не видела, куда иду…

– Ожидаемо, когда идёшь задом, – тихо говорит он. Мягкий голос ускоряет пульс.

Вблизи он невероятен: мрачное обаяние, острый нос, грозовые глаза. Приседаю, собирая вещи. Он, к удивлению, помогает. Задыхаюсь от его мощи – мускулы обтянуты тканью.

Мой шанс. Но в голове пусто. Раскладываю вещи по местам – порядок спасает.

Поднимаю взгляд – его глаза пронзают. Они скользят к шее. К галстуку. Почему я не послушала Алису?

Он поднимает телефон и кладёт в боковой карман сумки – точно туда, где его место. Задыхаюсь. Откуда он знает?

– Эврика, – шепчу горячо. И ужасаюсь. Я сказала «эврика»? Но это так мило – он угадал. Сжимаю сумку.

– Спасибо, вы очень добры, – выпаливаю.

Он смотрит – яростный, хмурый. Кто-то фыркает, он уходит.

Поздно понимаю: шанс упущен. Бегу к лифту, но двери закрываются.

– Это не общественный лифт, – бормочет охранник, кивая на другие.

– Спасибо, – шепчу, щёки горят.

– Второй этаж.

Киваю.

Глава 2

Прохор

«Не зная броду, не суйся в воду» – старая мудрость, проверенная временем и кровью. В древней Руси головы насаживали на пики вдоль дорог – зрелище не для слабых. Кровь стекала по дереву, мухи гудели, вонь заставляла ворон морщиться. Приветственный знак: подумай дважды, прежде чем лезть туда, куда не звали. Смотри под ноги, принюхайся к ветру, выясни правила и играй по ним, если не хочешь стать украшением пейзажа.

Иногда эти головы принадлежали отморозкам – ворам, убийцам, переступившим черту. А иногда – бедолагам, оказавшимся не в том месте. Система была проста: не увернулся – проиграл. Жестоко? Да. Эффективно? Ещё как. Идеальный способ сказать: «Держитесь подальше, тут не курорт».

Это и моё правило. Держитесь подальше. Под «людьми» я подразумеваю себя.

– Вы очень добры, – сухо повторяет Максим, мой помощник, когда двери лифта закрываются.

– Так добры, – подхватывает Лиля, мой адвокат с языком острым, как лезвие. – Не то здание, Красная Шапочка, не тот лес.

Я смотрю в телефон, листая сообщения, но чувствую себя не в своей тарелке. Каганов заходит на четвёртом этаже, лифт едет дальше.

– Очень, очень добры, – тянет Лиля, растягивая слова, как жвачку. Она лучшая в своём деле, но её сарказм порой хочется засунуть в её же папку с делами. Кидаю на неё взгляд – тяжёлый, как бетон. Ухмылка слетает с её лица.

– Что происходит? – Каганов вскидывает бровь, оглядывая нас, как детектив на месте преступления.

– Прохору Алексеевичу пришлось спасать девицу в беде, – говорит Максим. – Маленькая серая птичка врезалась в него и растеряла пёрышки.

– А Прохор Алексеевич помог их собрать, и она такая: «Вы очень добры», – добавляет Лиля. – Не узнала его, наверное.

– Очень добры, – хмыкает Каганов, находя это забавным. – Прямо волк, только с бумажником вместо клыков.

– Скорее скорпион на черепахе, – Лиля выгибает бровь, её голос становится масляным, а басня звучит, как пошлый анекдот из подворотни.

– Я не плачу целое состояние охране, чтобы они пускали всех в вестибюль? – рычу я, чувствуя, как раздражение закипает в горле. – Может, кто-то проверит их работу? Или они теперь раздают пропуска каждому встречному?

– Займусь, – кивает Максим.

Я смотрю в телефон, но перед глазами – та девушка. Раздражающая, не смотрела, куда идёт. Максим ошибается, думая, что она не знала, кто я. Она знала.

Я избегаю внимания, но люди всё равно узнают. Это видно по мелочам – их лица напрягаются, плечи замирают, подбородок приподнимается, иногда делают шаг назад, сами того не замечая. Инстинкт. Я ловлю этот щелчок на циферблате их эмоций. Видел его слишком часто, чтобы ошибиться.

Люди слепы. Плывут по жизни, как рыбы в мутной воде, тычась в стекло аквариума. Поэтому я богат, а они – жалки.

Эта девушка… Её взгляд – открытый, прямой – выдал, что она узнала меня. Не шелохнулась, не отступила. Смотрела без страха, будто бросала вызов, даже когда я присел перед ней.

«Вы так добры».

Её голос – не робкий, не заискивающий, а твёрдый, с лёгкой насмешкой. Она не из тех, кто кланяется. Это зацепило. Я привык к двум типам: тем, кто боится, и тем, кто лебезит. Она – ни то, ни другое.

В её глазах мелькнуло что-то… любопытство? Упрямство? Она не просто врезалась в меня, как растяпа. Она была там с целью. И этот дурацкий галстук-бабочка – чёрный, бархатный, как из старого фильма. Кто так одевается в Москве? Это не случайно. Она хотела, чтобы её заметили. Или чтобы не забыть, кто она.

Я видел её сумку – потёртую, но организованную. Телефон в боковом кармане, куда я его положил. Она не удивилась, не дёрнулась, только шепнула это «эврика», будто я разгадал её секрет. Странная. И слишком смелая для той, кто столкнулась с человеком, которого боится полгорода.

– Прохор Алексеевич, – голос Лили вырывает меня из мыслей. – Вы слышали? Совет директоров хочет отчёт по новому проекту к понедельнику. Снова.

– Пусть ждут, – отрезаю я. – У них есть цифры за квартал. Этого хватит.

– Они настаивают, – Лиля щурится, как кошка перед прыжком. – Говорят, без отчёта не подпишут финансирование.

– Тогда напомни, кто платит за их кофе и кожаные кресла, – бросаю я, не отрываясь от телефона. – Они подпишут. Всегда подписывают.

Каганов хмыкает, Максим молчит. Лифт останавливается на шестом этаже. Мой этаж. Двери открываются, и я шагаю в коридор, где свет льётся из панорамных окон, а мрамор под ногами блестит, как лёд. Мой мир – холодный, чистый, под контролем.

Но эта девушка… Она не вписывается. Её лицо – кудри, выбившиеся из-под заколки, большие глаза, горящие решимостью, – застряло в голове. И этот галстук. Чёрт, он нелепый, но на ней выглядел… уместно. Как часть её. Она не из тех, кто растворяется в толпе. Это раздражает. И интригует.

– Максим, – говорю, не оборачиваясь. – Узнай, кто она. И почему была в вестибюле.

– Уже, – отвечает он, листая планшет. – Охрана говорит, какая-то Лиза, без пропуска. Сказала, что на встречу, но не зарегистрировалась. Они её отправили на второй этаж.

– Лиза, – повторяю я, пробуя имя на вкус. Оно простое, как хлеб, но в нём есть что-то твёрдое, как кость. – Найди всё. Кто, откуда, зачем.

– Может, просто курьер? – предполагает Каганов. – Упала сумка, там планшет, ключи, всякое барахло.

– Не курьер, – отрезаю я. – Курьеры не смотрят так. И не носят такие галстуки.

Лиля фыркает, но я игнорирую. Вхожу в свой кабинет – стеклянные стены, чёрный стол, вид на город, где всё моё. Сажусь, открываю ноутбук, но мысли возвращаются к ней. Она знала, кто я, и не дрогнула. Это не случайность. Она пришла за чем-то. И я хочу знать, за чем.

Мир – это шахматная доска, а я всегда на три хода впереди. Люди – пешки, ферзи, иногда кони, но всегда предсказуемы. Они хотят денег, власти, безопасности. Их мотивы читаются, как открытая книга. Но эта Лиза… Она – фигура, которой нет на доске. Пока.

Я откидываюсь в кресле, глядя на город. Москва гудит внизу – машины, люди, суета. Все они мои, если захочу. Но её взгляд – прямой, дерзкий – не даёт покоя. Она не боится. Или боится, но не показывает. Это редкость. И опасность.

– Максим, – зову снова. – Если она ещё в здании, приведи её. Немедленно.

– Понял, – кивает он и выходит.

Лиля смотрит на меня, прищурившись.

– Что? – рычу я.

– Ничего, – пожимает она плечами, но её глаза смеются. – Просто интересно, что за птичка заставила скорпиона задуматься.

Я не отвечаю. Открываю отчёт, но буквы расплываются. Перед глазами – её лицо, кудри, галстук. И это «эврика», произнесённое так, будто она нашла что-то важное. Может, она и нашла. Меня.

Я не люблю загадки. Но эту я разгадаю. Лиза, кто бы ты ни была, ты уже на моём радаре. И я не отпускаю добычу.

Вы так добры.

Это едва ли можно было назвать добротой. Просто она была такой… зажатой, словно застегнутой на все пуговицы, до самого бантика у горла, который будто кричал о её стремлении к порядку. Она судорожно собирала свои разбросанные вещи, раскладывая их с маниакальной точностью. Я смотрел на неё и чувствовал… что-то необъяснимое, какую-то искру, которая заставила меня инстинктивно схватить ее телефон. Я знал, что она хотела бы, чтобы он оказался в кармане – именно там, где ей было бы удобно. И, разумеется, я оказался прав.

Мне нравится быть на шаг впереди. Уметь читать людей – мой козырь. Это то, как я побеждаю.

Это был просто эксперимент, проверка гипотезы, ничего больше. А она… она была как открытая книга, едва ли пытавшаяся защититься от таких, как я.

– Вы так добры, – сказала она.

Недостаток инстинкта самосохранения. Не самый лучший образ для женщины.

С этими мыслями я отмахнулся от нее.

И все же мои коллеги ошиблись, называя ее «серой птичкой». Как же поверхностно они ее оценили! Серая птичка – это что-то обыденное, неприметное, а она была совсем не такой. Она напоминала песчаник – бледный, с теплым золотистым отливом. Ее волосы, чуть темнее россыпи веснушек, усеявших лицо, словно звезды в сумеречном небе. Нос с легким изгибом, будто намек на лыжный склон. А как ловко и уверенно двигались ее тонкие, сильные пальцы – этого они точно не заметили. И ее аромат – что-то вроде малины с кокосовой ноткой, наверное, шампунь.

И этот чопорный бантик у воротника. На долгий, странный момент я представил, как развязываю его.

Развязать бант. Разгадать ее. Словно распаковываешь невинный подарок. Снять ткань с ее бледной шеи, обнажить кожу. Расстегнуть одну пуговицу. Затем еще одну. Веснушки, пылающая кожа, пальцы, скользящие по ней, вытаскивающие все ее маленькие секреты из всех ее потайных кармашков.

– Вы так добры.

Что нужно, чтобы ее раскрыть? Как бы выглядел ее открытый, прямой взгляд, если бы он загорелся страстью?

И, главное, почему я все еще думаю о ней? У меня миллион дел, и она точно не входит в их число. Мне нужно сосредоточиться на слиянии компаний – я даже выделил время в дороге, чтобы обдумать это.

Я подношу телефон к лицу. Когда передо мной экран, это сигнал: не трогайте меня. Моя версия головы на пике. Потому что второй секрет моего успеха – жесткий тайм-менеджмент.

Я опускаю телефон и касаюсь шеи.

– И что это вообще было? То, что на ней было? На шее?

– Это называется бабочка, – отвечает Лиля. – Женский галстук-бант.

Я жду продолжения. Не дождавшись, повторяю:

– Женский галстук-бант.

Секрет, чтобы заставить людей говорить, – повторить их последние слова. Нет ничего более вдохновляющего для человека, чем звук его собственной речи.

Лиля, хоть и видела, как я использую этот прием сотни раз, все равно поддается.

– Да, женский галстук-бант, что-то в стиле дешевой распродажи из 1989-го. Немного корейская школьница, немного деревенская мышка, идущая на воскресную службу. Никто бы такое не надел.

– Женщины теперь носят галстуки? – вмешивается Каганов. – Оставьте хоть что-то нам, мужчинам!

– Нет, это не мужской галстук, – объясняет Лиля. – Бабочка – это широкий бант с длинными концами, свисающими вниз. Представь тонкий шарфик, завязанный в бант у шеи. Хотя держу пари, он у нее был на клипсе. Это так в ее стиле – серая птичка.

Я хмурюсь. Клипса определенно рушит мою фантазию – такой бант нельзя медленно развязать, потянув за кончик, не получится дразняще вытащить его из-под воротника.

Если бы она была моей, я бы настоял на настоящем длинном куске ткани, завязанном вокруг воротника, который можно развязать, словно распаковывая подарок – ее полную и абсолютную капитуляцию. Я бы медленно вытащил его из-под воротника. Убрал бы в сторону. А затем пуговицы – одна, вторая, третья. Кусочек простого белого бюстгальтера, без всяких изысков.

Лифт останавливается на шестом этаже. Мы выходим, и я иду в свой кабинет, мысли кружатся вокруг этой деревенской мышки.

Клипса или завязанный бант? Завязанный был бы лучше – развяжешь, и ткань останется. Всегда полезно для… игривых затей. Я бы поднял его, показывая ей. Изменился бы тогда её взгляд? Почувствовала бы она наконец тревогу?

Хотя в банте на клипсе тоже есть своя прелесть. Женщина, которую я мог бы воспринимать всерьез, выбрала бы клипсу. Мода – пустая трата времени. Женщина, которую я уважаю, ценит эффективность и порядок, а не возню с завязыванием банта.

И вот у меня уже две лишние фантазии о какой-то деревенской мышке, которую я больше никогда не увижу.

Или увижу?

Кто она такая? Что она здесь делала? Мой бизнес – это множество разных направлений. Может, она шла в отдел кадров?

Я беру бумаги со стола. Это документы, которые нужно подписать. Изменения в контракте отмечены закладками.

Я хватаю ручку, представляя, как провожу языком по изящному изгибу ее носа. Представляю ее, распростертую подо мной, с волосами, словно песчаниковое сияние вокруг головы, распущенную, задыхающуюся, обнаженную в моей постели. Или обнаженную, но с этим бабочкой-бантом.

Я сглатываю, пытаясь унять сухость во рту.

В кабинет заходит один из помощников.

– Ой, простите, – говорит он.

Он пришел за контрактом.

– Нет, подожди.

Я просматриваю изменения, подписываю и передаю ему.

– Скажи, в отделе кадров сегодня проводят собеседования?

– Собеседования на что? – спрашивает он.

– На работу, – отвечаю я. – Узнай.

Глава 3

Лиза

Лифт, в который мне разрешено войти, поднимается только до второго этажа. Двери открываются, и я шагаю к стойке ресепшен. Женщина за стойкой, прижимая телефон к уху, поднимает палец, жестом прося подождать. Её светлые волосы туго закручены в пучок на макушке, с маленькой косичкой, искусно вплетённой в причёску, словно нитка жемчуга в ожерелье. На табличке перед ней выгравировано имя – Екатерина.

– Чем могу помочь? – спрашивает Екатерина, наконец оторвавшись от телефона.

– Мне нужно встретиться с Прохором Алексеевичем, – говорю я, стараясь звучать уверенно.

– У вас назначена встреча с ним?

– У меня есть кое-что, что я должна ему показать, – отвечаю я, сжимая сумку. – Это касается недвижимости.

– Назначена ли у вас встреча? – повторяет она, прищурившись.

– Нет, – признаю я.

– Без записи вы не сможете его увидеть. Звоните по главному номеру.

Я крепче прижимаю сумку к груди, чувствуя под пальцами твёрдый контур планшета, на котором уже загружено видео.

– Я уверена, что он захочет это увидеть, – настаиваю я.

– Вам нужно говорить с его помощниками. Номер есть на сайте.

– Это срочно. Речь о здании на 2-й Строительной, которое он недавно приобрёл.

– В чём именно срочность? – Екатерина смотрит на меня с лёгким раздражением.

Я делаю глубокий вдох.

– Это связано с самим зданием. Ему нужно это увидеть.

– Вам придётся объяснить подробнее, – говорит она, скрестив руки.

– Это только для его глаз, – твёрдо заявляю я. – Крайне важно.

Екатерина оценивающе смотрит на меня, словно пытается разгадать загадку. Наконец, она берёт телефон.

– У меня тут женщина с чем-то по поводу 2-й Строительной, – говорит она в трубку, не сводя с меня глаз. – Не хочет говорить, что именно. С её слов, информация только для Прохора Алексеевича? Не знаю. Она считает, что это срочно, но не уточняет.

Она кладёт трубку.

– Сюда, – командует она и ведёт меня по коридору мимо ряда кабинок. Мы проходим ещё один лифт, у которого тоже чёрная панель. Неужели эти лифты с чёрными панелями ведут в кабинеты наверху? Наконец, мы останавливаемся у двери с табличкой «Маркина Ольга». Екатерина стучит.

– Подождите, – вмешиваюсь я. – Мне нужен именно Прохор Алексеевич. Только он.

Из-за двери доносится женский голос:

– Да.

Екатерина жестом приглашает меня войти.

Ольга Маркина – статная женщина лет сорока с длинной шеей, каштановыми волосами и ярко-алыми губами, которые кажутся нарисованными кистью художника.

– Что именно вы хотите показать Прохору Алексеевичу? – спрашивает она, окидывая меня холодным взглядом.

– Это исключительно для него, – повторяю я.

– Мы так не работаем, – отрезает Ольга. – Я посмотрю, что у вас там такого срочного, и решу, стоит ли это передавать наверх.

– Это только для него…

– Ответ – нет, – она машет рукой, словно отгоняя назойливую муху. – Можете идти.

– Пойдёмте, – подхватывает Екатерина.

– Нет, подождите! – я повышаю голос. – Это от жильцов. Информация о здании, которую он должен знать.

– Ему не нужно ничего знать о том здании, – Ольга говорит с ледяной уверенностью. – Он сносит его, и это, знаете ли, решает все проблемы.

– Нет, он должен знать… послушайте, мы теряем свои дома! Я просто хочу показать ему короткое видео. Оно о том, что это место значит для нас…

– Это категорическое нет, – обрывает Ольга. – Самое твёрдое нет, какое только можно представить.

– Пойдёмте, – повторяет Екатерина, уже теряя терпение.

– Но мы теряем свои дома!

– Никто ничего не может с этим поделать, – отрезает Ольга.

Я не знаю, почему её слова так сильно меня злят, но во мне закипает гнев.

– Прохор Алексеевич может что-то сделать! – выпаливаю я. – Он может изменить своё решение. Я слышала, что есть другие способы реализовать этот проект. Если бы он только посмотрел… Это просто мы, рассказывающие… – я открываю портфель, включаю планшет и нажимаю «плей», наклоняя экран так, чтобы обе могли видеть. Видео начинается с Людмилы Васильевны – она самая убедительная. Она говорит о том, что значит для неё дом на 2-й Строительной.

– Боже мой, – стонет Ольга, закатывая глаза.

– Пойдёмте, – снова тянет Екатерина.

– Всего минуту его времени! – я закрываю портфель, обрывая рассказ Алины.

– Вот что вам нужно понять, – Ольга наклоняется ближе, её голос звучит как сталь. – Даже если бы принцесса лебедь и Великая княгиня Елизавета Фёдоровна приковали себя цепями к этому зданию, Прохор Алексеевич не остановил бы снос. Более того, если бы они там стояли, он с особым удовольствием сам запустил бы в них кран с шаром.

Я крепче сжимаю планшет. Какой человек мог бы с удовольствием разрушить здание, если бы там стояли принцесса лебедь и Великая княгиня Елизавета Фёдоровна? И этот человек держит в своих руках нашу судьбу?

– Я не верю, – говорю я, вспоминая, как Прохор Агатов аккуратно убрал мой телефон в маленький кармашек – маленький, но такой тёплый жест, когда я сидела на корточках, умирая от страха. У меня мелькает безумная мысль: эти женщины просто не понимают его.

– Он получил бы особое удовольствие от этого, – повторяет Ольга. – Нравится вам это или нет, я делаю вам одолжение. Потому что, если бы я отправила вас наверх, и – поверьте, это было бы чудом, – вас бы пропустили, и вы показали бы ему эти несколько секунд вашего видео? Он ускорил бы снос. Если есть что-то, что Прохор Алексеевич ненавидит, так это когда его время тратят на подобные вещи.

– Уходите добровольно, или вас выведет охрана, – добавляет Екатерина.

Побеждённая, я следую за Екатериной и её ярким светлым пучком обратно к лифту. Она провожает меня до самых дверей и нажимает кнопку вниз. Кнопка только одна – вниз.

Лифт высаживает меня в роскошном вестибюле.

Это не может быть концом. Это не должно закончиться вот так.

Я медлю, притворяясь, что жду лифт. Я не могу вернуться домой с поджатым хвостом.

Я наблюдаю, как женщина проводит картой по чёрной панели, ведущей к верхним этажам. Карта висит у неё на шее. Что, если я подойду и встану рядом? Просто войду вместе с ней? Двери открываются. Она замечает мой взгляд и хмурится. Я теряю решимость, и двери закрываются.

Ладно, попробую с следующим. Мужчина проводит картой по панели. Я подхожу, встаю рядом, стараясь выглядеть так, будто мне здесь место.

Он бросает на меня взгляд, затем смотрит вперёд. Потом снова на меня.

– Могу помочь? – спрашивает он.

Я улыбаюсь как можно ярче.

– Еду на шестой.

– Где ваш пропуск? – он кивает на пустое место на моей груди.

Я прижимаю руку к груди.

– Ой… у меня его нет.

– Вы работаете на шестом?

– Э… нет, – признаю я.

Он качает головой.

– Второй этаж, – он указывает на другой лифт.

– Спасибо, – бормочу я.

Я замечаю охранника, который наблюдает за мной. Он говорит что-то в телефон, не сводя с меня глаз.

Я обхожу фонтан с огромным валуном и направляюсь к выходу.

В этот момент в вестибюль заходит почтальон с тележкой. Что-то внутри меня успокаивается. Я придерживаю для неё дверь, она благодарит и проходит дальше. Я слежу, как она пересекает вестибюль. Охранник встречает её у лифтов, проводит картой по чёрной панели, двери открываются. Она заходит с тележкой и улыбается.

Двери закрываются.

Охранник смотрит на меня.

Теперь он точно меня выгонит. Я разворачиваюсь и выхожу на яркий солнечный тротуар… с новой, ошеломляющей идеей, зарождающейся в моей голове.

***

Я взяла ещё один выходной, но на мне форма, а через плечо перекинута моя верная синяя сумка.

Я вхожу в офисное здание Агатова с высоко поднятой головой. Это может навлечь на меня неприятности, но я напоминаю себе, что жизнь слишком коротка, чтобы не делать важные вещи, даже если они пугают и, возможно, немного безумны.

А нет ничего важнее моих друзей. Они – моя семья.

Алиса и Инна были в полном восторге, когда я рассказала им о своём новом плане. Они считают меня смелой.

Скорее, отчаянной.

Я обхожу фонтан и направляюсь к стойке охраны. Охранник с густой бородой выходит ко мне. Он ещё не узнал меня со вчера – люди редко запоминают почтальонов в штатском, и наоборот. Когда надеваешь форму, ты становишься воплощением Почты России, и тебе открыты все двери.

Я показываю ему небольшой пакет, адресованный Прохору Агатову. Сегодня утром я наклеила на него красную наклейку «Вручить лично», а затем добавила пустую наклейку, на которой крупными чёрными буквами написала: «Заказное с уведомлением» и «Только адресату».

Заказная доставка должна вручаться исключительно адресату, хотя, если честно, её могут принять и уполномоченные агенты. Я надеюсь, что они не слишком хорошо знают эту часть правил.

Охранник провожает меня к лифту, открывает его своей картой и улыбается, не выказывая ни малейшего признака узнавания.

– Спасибо, – говорю я, крепко сжимая сумку. Я разглядываю кнопки и нажимаю на шестую.

– Простите, – к охраннику подходит элегантная женщина в ярко-красном костюме, показывая свою карту. – Я из «МаксГрупп». У меня назначена встреча на десять на шестом этаже, я опаздываю, мне сказали зарегистрироваться у вас.

– Да, они звонили, – отвечает охранник, хлопая рукой по закрывающимся дверям, чтобы их удержать. – Заходите.

– Спасибо, – говорит она, входя в лифт и бросая на меня робкую улыбку. У неё короткие светлые волосы и потрясающие красно-белые туфли.

Я киваю и поправляю сумку. Мой пульс учащается, когда двери закрываются, и лифт начинает подъём.

Мы едем в тишине.

Секретари и ассистенты, скорее всего, попытаются расписаться за посылку, но я собираюсь настаивать, что она только для Прохора Агатова лично. Форма придаёт вес, и я рассчитываю на это.

Лифт замедляется, кнопки лениво загораются: первый этаж, второй, третий. Перед четвёртым раздаётся громкий треск над головой. Я хватаюсь за поручень, когда кабина сильно трясётся.

Она накреняется и с визгом останавливается. Свет гаснет, и через секунду загорается тусклый аварийный фонарь в углу.

– Боже мой, – шепчет женщина, вцепившись в поручень с другой стороны.

Моё сердце колотится так, что я слышу только его стук в ушах.

– Всё в порядке, – говорю я, стараясь успокоить себя. – Мы не падаем.

– Пока, – отвечает она срывающимся голосом.

– В лифтах куча предохранителей, – уверяю я, хотя сама не до конца верю в свои слова.

Сверху доносится ещё один скрип.

– Должен же быть аварийный вызов, верно? – спрашивает она, глядя на меня так, будто я должна знать ответ. Я же почтальон Москвы, она думает, что я эксперт по лифтам. Она удивилась бы, узнав, что я впервые оказалась в лифте всего два года назад.

Я подхожу к панели и в тусклом свете нахожу красную кнопку с рельефным изображением телефона и надписью шрифтом Брайля. Нажимаю.

– Алло?

Тишина.

Женщина достаёт телефон и звонит кому-то, сообщая, что опоздает. В этот момент панель оживает, и хриплый голос прорывается сквозь треск:

– Эй, это инженерная служба. Все целы?

– Да, – отвечаю я. – Нас двое, и мы в порядке. Что происходит?

– Ничего страшного, – успокаивает голос. – Электрическая неполадка. Вы в безопасности. Команда уже работает. Это займёт несколько минут. Вы в порядке?

Я смотрю на женщину.

– Сколько времени? – спрашивает она в голосовую панель.

– Немного, – отвечает голос.

Она вздыхает, её лицо искажено тревогой.

Инженер спрашивает наши имена, мы представляемся.

– Хорошо, Елизавета и Анна, сидите спокойно. Мы решаем проблему. Если что-то изменится, жмите кнопку, ясно? – и связь обрывается.

– Если что-то изменится? – повторяет Анна. – Что он имеет в виду? Что мы задохнёмся?

– Этого не случится, – говорю я с большей уверенностью, чем чувствую. – Он, наверное, про медицинскую помощь или что-то такое.

– Не очень-то утешает, – ворчит она, опускаясь на пол и обнимая колени.

Сверху раздаются металлические удары. Анна вздрагивает при каждом звуке, её взгляд прикован к потолку лифта.

– Или в случае превращения в оборотня, – добавляю я с лёгкой улыбкой.

Она резко поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза.

Я посылаю ей озорную улыбку.

– Или появления вампирских клыков?

Она облегчённо смеётся.

– Боже, на секунду я подумала, ты серьёзно! – говорит она. – Прости, не мой день. И я не фанат лифтов.

– Всё будет хорошо, – уверяю я, усаживаясь рядом и ставя сумку на пол. – В лифтах правда куча предохранителей.

Удары прекращаются, но тут начинается жужжание дрели.

– Хотя, похоже, «немного» – это побольше, чем пара минут, – добавляю я.

Анна вздыхает.

– Честно говоря, я бы предпочла застрять здесь, чем идти на встречу, куда я направлялась. Лучше иголки в уши, пиявки на кожу или бесконечный Децл на повторе.

– Нет, – шепчу я в притворном ужасе. – Только не это.

Она откидывает голову на панель.

– У тебя, наверное, маршрут, да? Это выбьет тебя из графика?

Я пожимаю плечами.

– Ничего страшного. А ты здесь работаешь?

– Нет, – отвечает она с тоской. – Ну, то есть я начинаю месячное задание здесь, так что, наверное, да.

– Похоже, тебе это не в радость, – замечаю я.

– Недооценка года, – вздыхает она. – Не говори никому, ладно?

– Конечно, – киваю я.

Она благодарно кивает. Люди доверяют форме.

– И вот начинается первый из многих долгих дней. Долгих и мучительных.

– Так плохо?

– Хуже, – говорит она. – Три часа в пробке, чтобы сюда добраться, а теперь ещё это. И ад ещё даже не начался.

Я сочувственно морщусь.

– Твоя работа всегда такая?

– В общем, да, – отвечает она. – Казалось бы, не должна. Я наставник для руководителей, это же, по идее, крутая профессия.

– Наставник для руководителей?

– Мы помогаем руководителям развивать навыки. Моя специализация – мягкие навыки: эмоциональный интеллект, построение позитивных отношений, лидерство через вдохновение. Навыки, которые помогают агрессивно строить бизнес, те, что делают из человека хорошего управленца. Мы помогаем с этим.

– Звучит как что-то очень значимое, – говорю я, хотя удивлена, что такая молодая женщина – ей явно не больше двадцати шести – обучает руководителей лидерству.

– Казалось бы, правда? Я работаю в отличном агентстве, очень уважаемом, – она крепче обнимает колени. – Ладно, я готова, чтобы лифт поехал. Теперь я ещё больше боюсь, сидя тут. Моя встреча уже должна была начаться. А после неё я была бы свободна, гуляла бы под солнцем.

– Ох, – сочувствую я.

– Нет, я слишком негативна.

Сверху снова жужжит дрель.

– Так в чём проблема? Если ты не против моего вопроса.

– Дело вот в чём, – начинает она. – Есть два типа руководителей, которые обращаются к нам за наставничеством. Первые – успешные бизнесмены, которые горят желанием стать эффективнее, хотят учиться и расти. К сожалению, я с такими не работаю. Эти задания берут мои боссы.

– А какие тебе достаются?

– Меня отправляют, когда руководитель проиграл в суде, и ему – она делает кавычки пальцами – «по решению суда предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, для улучшения эмоционального интеллекта». – Она вздыхает. – И угадай, кто этот счастливый наставник?

– Ай, – морщусь я.

– Это худшее, – продолжает она. – Как будто какого-то вспыльчивого парня отправляют на курсы управления гневом после драки. Думаешь, он хочет там быть? Думаешь, ему нравится материал?

– Э… нет?

– Точно! Люди, которых я тренирую, меня не хотят. К тому моменту, как я появляюсь, кто-то из руководства уже показал себя с плохой стороны, и вмешался медиатор или судья. Мои тренинги – это способ для компании сказать, что они «решают проблему», но им обычно плевать, изменится ли что-то. Так что да, я – наказание. Я – объект их раздражения.

– Ох, – выдыхаю я.

– Боже, ты правда никому не расскажешь? – она проверяет телефон. – Хотя, честно, мне уже всё равно, если меня уволят.

– Ни слова, – обещаю я. – Всё остаётся в этом лифте… кроме нас, надеюсь.

Сверху снова раздаются удары и жужжание. Голоса инженеров перекрикиваются.

– Эти люди, с которыми я работаю – мужчины, будем честны, это всегда мужчины, – они просто презирают материал. Я стараюсь делать минимум, чтобы мы оба могли сказать, что дело сделано. Моя фирма получает деньги… Не знаю, почему я жалуюсь. Просто… это не та работа, о которой я мечтала, когда училась. Я думала, что буду помогать людям, а не быть их ненавистным наказанием.

Я киваю, сочувствуя. Неужели кто-то из команды Агатова оступился, и поэтому ему назначили наставника?

– Когда меня впервые отправили на индивидуальное наставничество к какому-то крупному боссу, я была в шоке. У меня есть диплом по психологии, куча тренингов, но никакого опыта, а меня отправляют к топ-менеджеру? Прямо в высшую лигу? Оказалось, я в списке для грязной работы.

– Неужели в твоей работе нет ничего приятного? – спрашиваю я. – Может, хоть что-то хорошее?

– Нет. И нужно быть самонадеянным, знаешь. Думаю, я выбрала не ту профессию. – Она вздыхает. – Тебе нравится быть почтальоном?

– Да, – улыбаюсь я. – Обожаю.

– Это, наверное, так здорово, – говорит она с завистью. – Любить свою работу.

– Это правда, – киваю я. – Когда любишь свою работу, это потрясающе. А когда жизнь становится тяжёлой, это маленькое пространство, где ты чувствуешь, что делаешь что-то хорошее, значит всё.

Она смотрит на меня с тоской.

– Хочу тоже делать что-то хорошее.

– А другие работы? – спрашиваю я. – Неужели нет вариантов?

– Кажется, уже поздно.

– Ты шутишь? Никогда не поздно! Не важно, тридцать тебе, пятьдесят или семьдесят. Сколько тебе, двадцать шесть?

– Двадцать семь.

– Пф, пожалуйста! – я рассказываю ей свою историю: как долго я жила в маленьком городке, который ненавидела, мечтая о другой жизни, лучшей жизни, но не решалась ничего изменить.

Я рассказываю, как разглядывала объявления об арендном жилье в Москве, гуглила адреса, смотрела на здания, но боялась сделать шаг, потому что никого не знала, да и был парень, с которым мы то сходились, то расходились, и мама в Подольске. А потом у мамы нашли рак. Я рассказываю, как боролась с больницами, чтобы получить для неё особое лечение, но они отказали. И она умерла.

– А отец? – спрашивает Анна.

– Его не было в нашей жизни, – отвечаю я. – Мама была невероятно независимой, удивительной женщиной. Она могла всё. Пока… ну, ты понимаешь.

– Мне очень жаль, – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю я. – Суть в том, что это заставило меня понять, как коротка жизнь. И хотя мне было страшно, после похорон я вернулась домой, открыла сайт с недвижимостью и нашла объявление. Там упоминались гурманский попкорн и просмотр «Унесённые ветром» с соседками из дома. Я решилась. После всех этих лет, когда я смотрела объявления и не отвечала, тратя время в месте, которое хотела покинуть, мне понадобилась смерть мамы, чтобы сделать прыжок. И я так рада, что сделала это.

– Не знаю, хватило бы мне смелости, – говорит Анна.

– У меня её тоже нет! – смеюсь я. – Просто надо сделать. Жизнь коротка.

– Я потратила столько времени на эту работу…

– Но ты её ненавидишь, – напоминаю я. – И ты сказала, что даже если бы тебе дали хороших клиентов, ты не думаешь, что ты в этом хороша.

– Верно, – она отдирает наклейку с портфеля. – И я ненавижу своих руководителей за то, что они посылают меня к этим придуркам. И у меня даже нет страховки.

– Серьёзно? – хмурюсь я. – Полный рабочий день и без страховки?

– Технически я подрядчик. Так они избегают выплат льгот. Боже, это же ужасная работа, правда?

– Скажи, если бы ты могла делать что угодно, чем бы ты занялась?

– Уволилась бы. Показала бы им средний палец, потратила всю зарплату на туфли. Или на новый наряд. Пошла в гостиницу «Crown Plaza» и выпила бы целую бутылку их лучшего шампанского в одиночестве, а потом подцепила бы горячего парня.

– Я про работу, – смеюсь я. – Представь, что завтра ты просыпаешься и можешь заниматься чем угодно.

– Не знаю, – пожимает она плечами.

– Мечтай по-крупному, – подбадриваю я.

– Ну… есть одна вещь, – нерешительно начинает она.

– Какая?

– Моя подруга Ирина едет в Китай преподавать английский. Она уезжает на этой неделе. Звала меня с собой, там нужны учителя. Она уже звала меня раньше, а я отказывалась. Но мне нравится работать с детьми, и, думаю, это было бы весело. Это школа для девочек. Я даже смотрела её в интернете – такая милая маленькая школа. И мне правда нравится преподавать…

– Стоп-стоп-стоп, – перебиваю я. – Ты говоришь, что у тебя есть реальная возможность заниматься крутым делом вместо того, чтобы тренировать какого-то придурка, который будет тебя доставать, и ты выбираешь придурка?

– Ну, у меня аренда. Счета.

– Покажи руки, – требую я.

Она смотрит на меня с подозрением.

– Зачем?

– Просто покажи.

Она нерешительно вытягивает руки.

– Забавно, – говорю я. – Не вижу наручников. И ошейника на шее тоже нет. Похоже, ты свободный человек со своей собственной жизнью.

Она убирает руки, но я вижу, что зацепила её.

– Жизнь коротка, – повторяю я. – Это клише, но клише по причине.

Она смотрит в пустоту, моргая.

– Я серьёзна, Анна, – продолжаю я, чувствуя, как во мне закипает страсть. Иногда я слишком увлекаюсь, но с ней всё так ясно. – Когда лифт поедет, ты можешь не выходить на шестом этаже. Можешь нажать на кнопку вестибюля и выйти там. Разве не здорово?

– Дааа, – тянет она, глядя на кнопку с цифрой «1».

– Ну?

Она качает головой.

– Не могу.

– Анна, у тебя есть реальное предложение о работе. У тебя квартира? Отлично. Сдай её в субаренду или потеряй депозит. Купи билет на самолёт с подругой. Плати счета из Китая. У тебя есть работа, которая кажется крутой, а ты собираешься провести сколько там прекрасных дней своей жизни с каким-то придурком, который будет тебя третировать? И без страховки?

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза.

– Он точно будет меня третировать.

Я качаю головой.

– Ты заслуживаешь лучшего.

Она моргает.

– Я могу сдать квартиру. Мой бывший придурок как раз ищет жильё.

– Вот и отлично! – восклицаю я.

Она шмыгает носом.

– Зарплата там будет так себе, но жильё и еда бесплатные. – Она смотрит на меня. – Я была бы счастлива.

– Ну? – подталкиваю я.

– Чёрт, – смеётся она. – Я правда не могу.

– Ты правда хочешь пойти наверх и тренировать придурка?

– Нет, – шепчет она, сжимая портфель и моргая. – Боже, Елизавета, я что, сделаю это?

– Да! – почти кричу я.

– Да! – она хватает меня за руку. – Потому что, почему нет?

– Точно! – подхватываю я.

– Я могу оставить этот кошмар позади, – говорит она, её глаза блестят.

Я встаю и указываю на кнопку первого этажа.

– Это может быть твоя следующая остановка.

– Дай проверю, есть ли ещё места, – говорит она, доставая телефон и звоня подруге. Она говорит, что думает поехать. Я дрожу от восторга за неё – её работа звучит как настоящий ад. Я слышу, как её подруга визжит от радости через телефон.

Анна вешает трубку и сообщает, что подруга делает звонки. Учителя всё ещё нужны, и, возможно, есть места на стыковочном рейсе до Шанхая.

– Не могу поверить, что я застряла в лифте с почтальоном, и ты уговариваешь меня бросить работу, – смеётся она.

– А почему почтальон не может уговорить тебя бросить работу? – подмигиваю я.

Её телефон звонит. Это подруга с хорошими новостями.

– Ладно, я в деле, – говорит Анна, убирая телефон. – Боже, я сделаю это. Я правда сделаю это.

– Ура! – восклицаю я.

– И я уволюсь без предупреждения. Просто уйду и не оглянусь – в наказание за то, что они посылали меня к придуркам.

Я внутренне морщусь – я всегда следую правилам и никогда бы не ушла с работы без уведомления.

– Ты уверена, что не стоит их предупредить? – осторожно спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она с ликованием. – Пусть сами разбираются, когда я не появлюсь.

Мы застреваем ещё на двадцать минут. За это время она находит склад для вещей и звонит друзьям, чтобы помогли с переездом. Организация учителей в Китае работает над ускоренной визой.

Инженеры сообщают, что они почти закончили.

Анна поворачивается ко мне.

– Спасибо. Я снова счастлива.

– Пожалуйста, – улыбаюсь я. – Но план твой. Ты делаешь прыжок.

– Но ты меня подтолкнула, – она достаёт визитку из портфеля и протягивает мне. – Этот почта перестанет работать, как только они поймут, что я сбежала, но мобильный в силе. Если тебе что-то понадобится – обращайся. Если будешь в Китае, у тебя есть место, где остановиться, сестрёнка.

– Пришли мне открытку, – прошу я, записывая на клочке бумаги свой адрес и телефон.

– Круто, – улыбается она, забирая бумажку.

Наконец, лифт дёргается и останавливается на пятом этаже. Двери открываются. Нас встречают рабочие с ящиками инструментов и телефонами. Они извиняются, один протягивает нам бутылки воды, другой возится с панелью кнопок.

Нам предлагают пересесть в другой лифт, чтобы продолжить на шестой, но Анна заявляет, что едет в вестибюль.

Я обнимаю её и желаю удачи.

Разговор с Анной был отличным отвлечением, но через десять минут я возвращаюсь к реальности, выходя одна на шестом этаже с моим фальшивым отправлением. Я направляюсь к стойке ресепшен, радуясь, что Ольги и Екатерины нет.

Как и всё в этом месте, стойка ресепшен – глянцевая, полированная, возможно, из чёрного мрамора. Двое мужчин и женщина за стойкой погружены в работу.

– Ты справишься, – шепчу я себе, прижимая сумку к животу. Если Анна может всё бросить и уехать в Китай, я могу притвориться, что подпись Прохора Агатова необходима для доставки.

Мой новый план – сказать ему, что он обязан посмотреть видео как часть доставки, что в нём есть нечто, что он должен увидеть. Я надеюсь, что это заинтригует его настолько, чтобы он не отрывался от экрана. Любопытство заставляет людей смотреть что-то довольно долго – так было со мной, когда мы смотрели «Дневники вампира».

Я улыбаюсь мужчине в конце стойки – единственному, кто встретился со мной взглядом. У него короткие тёмные волосы и очки в тонкой оправе на голове.

– Ещё одна? – спрашивает он.

– Ага. Только адресату, – отвечаю я.

– Без проблем. – Он протягивает руку за электронным планшетом, которого у меня нет.

– Простите, – говорю я. – Только адресату. – Показываю ему конверт. – Лично Прохору Агатову.

– Мы все уполномочены принимать посылки для Прохора Алексеевича, – говорит он, не убирая руку.

– Нет, это доставка лично для Прохора Агатова. Только он может расписаться.

К нему подходит другая секретарша.

– Мы уполномоченные сотрудники. Мы можем расписаться.

– Это особенная доставка, – я кладу планшет и визитку Анны на стойку и показываю конверт. – Она должна попасть к Прохору Агатову лично.

Третий секретарь подходит ближе.

– Что происходит? – Она щурится на конверт. – Личные посылки обычно приходят через курьера. Я не понимаю.

– Эта доставка требует подписи Прохора Агатова, – твёрдо заявляю я. – Это видео, которое он должен посмотреть.

– Видео? – она хмурится.

– Мои инструкции очень точны, – говорю я.

Мужчина берёт визитку Анны.

– А, понял, – он показывает карточку женщине. – Это от неё. Она была в лифте, который сломался.

– А, – кивает она. – Вы опоздали, Анна.

– Ваш офис звонил, – добавляет мужчина. – Извините за это.

– Я не Анна, – поправляю я. – Я почтальон. С очень важной доставкой.

Другая секретарша подмигивает.

– Конечно, ты почтальон. С особой доставкой. Которая, случайно, видео.

– Да, – киваю я, – но я не Анна.

Старшая женщина забирает визитку Анны.

– Я скажу ему, что вы здесь.

Мужчина морщит лицо и наклоняется ко мне, понижая голос:

– Прохор Алексеевич ненавидит уловки. Ненавидит.

– Я правда здесь только для…

– Да-да-да, – перебивает он. – Ваши похороны.

Женщина возвращается.

– Он готов, Анна.

– Я не Анна…

– Мы поняли, – раздражённо обрывает она.

Мужчина выходит из-за стойки и машет мне следовать за ним.

Тут я понимаю, что лучше замолчать. Никто другой не продвинулся так далеко в попытке добраться до Прохора Агатова.

Даже миллиардер Олег, возлюбленный Киры, однажды пытался выкупить здание, но Прохор Агатов с каким-то извращённым удовольствием отказал ему, даже не удостоив встречи. Некоторые считают, что из-за этого он даже ускорил выселение. Кира чувствует себя виноватой, хотя мы все уверяем, что это не её вина.

Я следую за мужчиной в роскошную комнату отдыха с диваном и подносом с конфетами и печеньем. Я останавливаю его перед стуком.

– Погодите. Напомните… сколько времени выделено на эту встречу?

– Мы забронировали час, как вы просили, но у него встреча в одиннадцать, её нельзя сдвинуть. Знаю, вы застряли в лифте – просто добавьте время в конец графика, и мы одобрим.

Он стучит.

– Спасибо, – говорю я, сжимая конверт с прямоугольным бугорком. Сейчас десять сорок. У меня ровно двадцать минут, чтобы заставить его посмотреть видео. Это на двадцать минут больше, чем я смела надеяться.

Изнутри доносится невнятный звук, но мой проводник, похоже, считает, что это означает «входите». Он открывает дверь в одно из самых роскошных помещений, что я видела. Всё здесь – чёрный мрамор или сталь.

Стол – массивная мраморная плита на грубо вытесанном основании, словно вырубленном топорами троллей.

За столом сидит сам Прохор Агатов. Его взгляд, полный недоумения, прикован ко мне.

Я замираю, как олень в свете фар, собираясь с мыслями.

– Анна из «МаксГрупп» для вашего тренинга по эмоциональному интеллекту, – говорит мой проводник, быстро закрывая дверь и оставляя меня наедине с ним.

– Я… я здесь с доставкой для вас, – говорю я, подходя к столу, словно дрожащая жертва, приближающаяся к могущественному божеству.

– Вы – новый наставник? – отрезает он с тоном, в котором сквозит недоверие. – Вы?

– Похоже, да, – отвечаю я, усаживаясь напротив.

– Что это было вчера в вестибюле? Разведка? – спрашивает он.

Он меня помнит? Один миг взаимодействия, и он узнал меня, даже в форме? Никто так не делает.

– Это не важно, – уклоняюсь я.

– Для меня важно. И что за методика такая? – он хмурится. – Почтальон? Боже, скажите, что это не про «дозу реальности» или что-то в этом духе.

Его тон делает каждое слово острым, как лезвие. Я набираюсь смелости – у меня меньше двадцати минут, чтобы он понял, как много значит наше здание.

– Моя методика не будет частью программы, – говорю я, доставая планшет, стараясь, чтобы пальцы не дрожали. Его взгляд – как удар меча. Нет, как выстрел арбалета, как таран, сокрушающий стены.

Я устанавливаю планшет под его испепеляющим взглядом.

– Планшет? Это ваша доставка?

Я ввожу код, и на экране появляется лицо Людмилы Васильевны, рассказывающей, как она живёт в своей квартире с 1992 года. Она показывает уголок, где вяжет по вечерам.

– Этот дом – всё, что у меня есть в этом мире, – говорит она.

Прохор фыркает.

– Это что, шутка?

– Нет.

– Что это?

– Это ваш тренинг, – говорю я, стараясь звучать уверенно.

– Прошу вас, – его голос сочится раздражением.

Я останавливаю видео, вспоминая слова Анны в лифте.

– Это ваша сессия, предписанная судом, – говорю я. – По решению суда.

– Видео какой-то старушки? Это я должен смотреть? Я отказываюсь это делать.

Может ли он так просто отказаться?

Я должна его тренировать, но кажется, что это он здесь главный. Тишина становится невыносимой. Паника охватывает меня.

Но тут я вспоминаю случай в почтовом отделении в северной части Москвы, когда полицейский пытался заставить меня выдать почту клиента, подозреваемого в чём-то. Почта – это святое. Я сказала, что без ордера ничего не отдам. Он давил, приводил доводы, но я позвонила своему инспектору, и она сказала: «Не важно, что говорят или требуют. Просто повторяй правило. Правило – конец спора».

Я выпрямляюсь и повторяю слова Анны:

– Вам предписано судом пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, для улучшения эмоционального интеллекта. Это и есть программа.

– Не думаю, – отрезает он.

– Это предписано судом, – повторяю я.

Он только сверлит меня взглядом.

Я делаю вдох.

– Вам предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, верно?

Его взгляд прожигает меня насквозь.

– И это то, что вы разработали? Какое отношение нытьё про здание имеет к эмоциональному интеллекту?

Повторяй правило, повторяй правило.

– Это программа, разработанная аккредитованным наставником, – говорю я.

– И в этом видео будет Демьянов, рассказывающий трагическую историю своего увольнения? – спрашивает он. – Скажу сразу – оно того стоило. Я бы сделал это снова, несмотря на иск.

Я моргаю, не понимая, о чём он, но предполагаю, что Демьянов как-то связан с тем, почему ему назначили наставника.

Я никогда не встречала таких, как он. Он – мощный, первоклассный зверь в человеческом обличье, созданный для такого же мощного города, как Москва. Человек, который считает фильм Инны шуткой. Но это не шутка, а Людмила Васильевна – не «какая-то старушка».

Выпрямись, смотри в глаза, говори от живота, чувствуй, как резонирует голос, – так учила моя подруга-актриса Настя, когда пыталась сделать меня напористее.

Я выпрямляюсь.

– Вам предписано судом пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, – говорю я, чувствуя, как голос резонирует. – Вы должны это посмотреть. Или… мы добавим больше времени к обязательным часам.

Боже, я звучу как безумная. Что я вообще несу?

Я затаиваю дыхание. Это не сработает.

Мышца на его челюсти дёргается. Он кивает на планшет.

– Давайте, начинайте.

Что? Сработало? Не могу поверить, что сработало!

Я запускаю видео. У нас осталось десять минут. Людмила Васильевна рассказывает, как Инна заботилась о ней, когда она сломала бедро. Как здание – её единственная семья. Видео переключается на Лиду, которая говорит, как скучала по своей семье в Красноярске.

– Все мои друзья здесь. Это мой дом, – говорит Лида.

Я чувствую его взгляд на себе.

Я выпрямляюсь.

– Вы не смотрите, – говорю я, стараясь говорить от живота.

– Смотрю, – отвечает он.

Видео продолжается. Инна проделала отличную работу – она актриса, но её также интересует съёмка.

Через пару минут он говорит:

– У меня встреча в одиннадцать. Как бы это ни было увлекательно.

Сейчас десять пятьдесят две. Я останавливаю видео, чувствуя разочарование.

– Это люди, которые живут на 2-й Строительной, – говорю я. – Вы знаете это здание? Вы собираетесь его снести.

Его глаза сужаются, словно в замешательстве, а затем он улыбается. Его улыбка огромная, красивая, она озаряет его лицо и заставляет моё сердце биться быстрее. Его улыбка – как солнце, пылающее светом и теплом.

Неужели я до него достучалась?

– Это была Людмила Васильевна, – продолжаю я. – Ей семьдесят пять, она бывшая учительница в школе. Без этого сообщества в здании она останется одна в мире.

– Отлично, отлично, – говорит он.

Что?

Он встаёт и наклоняется ко мне. Я снова ощущаю его – его размер, его жар. Он шепчет:

– Я знаю, что вы делаете.

– О чём вы?

– Бросьте, – говорит он. – Это не тренинг по лидерству или эмоциональному интеллекту, или как там это называется. Это чёртова пытка.

Я смотрю на него, ошеломлённая.

– Вы думаете, я пытаюсь вас мучить?

– Я бы уволил свою юридическую фирму за согласие на это, если бы уже не сделал этого.

– Это не пытка, – говорю я. – Это реальность.

Глава 4

Прохор

Одно из самых изощрённых наказаний, придуманных чудовищами, управлявшими немецкими лагерями, заключалось в том, чтобы заставить заключённого днями напролёт копать огромную яму. А когда несчастный заканчивал, создав идеальную, глубокую яму, его заставляли засыпать её землёй.

Это было ужасное наказание, потому что нет ничего более отвратительного для человеческой души, чем напрасный труд, растраченное время. Время – самый драгоценный ресурс.

Очевидно, именно этот принцип имели в виду Демьянов и его адвокаты, разрабатывая это. Без сомнения, они из кожи вон лезли, чтобы создать программу, которая была бы максимально раздражающе бесполезной. Боже, я прямо вижу, как они хохочут, потягивая скотч.

Анна смотрит на меня пустым взглядом и продолжает что-то лепетать про 2-ю Строительную. Да, я знаю этот адрес – он станет частью проекта сквера «Стерео».

– Что-то смешное? – спрашивает она.

– Ничуть, – отвечаю я. Надо отдать им должное – видео почти невыносимо.

Но они допустили одну огромную ошибку: её.

Моя предыдущая наставница была угрюмой старухой, острой, как циркулярная пила, но Анна – горяча, особенно если снять с неё этот нелепый, явно фальшивый костюм почтальона, что я с удовольствием бы сделал.

И что за наряд был вчера? Этот галстук-бабочка – часть представления? Или она и правда так одевается? Она что, наставник начального уровня? Горячая деревенская мышка, прошедшая пару семинаров? Я изучаю её глаза, пока она говорит что-то про крышу, про какие-то цветы на крыше.

Её глаза – армейский зелёный. Технически, это тусклый цвет, по крайней мере, в ткани, но в её глазах он поразительно красив. Её волосы цвета ирисок стянуты с одной стороны простой золотой заколкой, позволяя им струиться по плечам, словно тихий водопад. Она правда красива, но ненавязчиво.

Это часть пытки?

Она продолжает говорить, но я не утруждаю себя слушать, хотя и играю роль внимательного слушателя.

Она не замолкает про этих людей. Неужели она заранее посмотрела все видео и так разгорячилась? Она кажется почти страстной в своей защите их бедственного положения, словно какая-то Вера Фигнер, которая посвятила жизнь борьбе за социальную справедливость. Эта страсть придаёт ей особую искру… в ней есть какая-то живость.

Неужели у неё и правда двадцать один час этой съёмки? Двадцать один час? Люди жаловались на проект «Стерео». Неужели они взяли это видео оттуда? От группы жалобщиков? Демьянов не был в моей команде по недвижимости, но, полагаю, он мог услышать о жалобах и наткнуться на эти кадры, а потом придумать эту программу.

Мой телефон жужжит. Я хватаю его и выключаю будильник.

– Одиннадцать, – говорю я. – Надо закругляться на сегодня, как бы мне ни было больно.

– Но что вы думаете? – спрашивает она, широко раскрыв глаза. – О том, чтобы их пощадить. Есть другие способы достичь вашей цели. Почему бы не рассмотреть их?

– Нет, – отрезаю я.

– Но… если бы вы могли достичь своих целей, сохранив это здание…

– Если остальная часть вашей нелепой программы похожа на это вступление, то, боюсь, я не представляю, как буду наслаждаться. Правда не представляю. – Я хватаю портфель. – Бедная старушка, жалующаяся на своё бедро. Не могу дождаться продолжения. Чистое золото!

Она напрягается, явно раздражённая.

– Её зовут Людмила Васильевна, – резко отвечает она.

Так горячо.

– Людмила Васильевна, простите. Людмила Васильевна. Бедная Людмила Васильевна с её бедром. И её дом, который снесёт Иудушка Головлёв.

Ноздри Анны раздуваются. Она невероятно восхитительна – правда.

Мне почти жаль, что через полчаса я должен быть на другом конце города. Хотелось бы постоять здесь и ещё немного её позлить. Не посылай мальчика делать работу мужчины – так ведь говорят англичане? И уж точно не стоит посылать горячую деревенскую мышку вроде Анны.

– Иудушка Головлёв бы его не снёс, – говорит она.

– Наставничество и литературная дискуссия. Не могу дождаться продолжения вашей презентации, правда не могу – четыре недели нытья Анны Ахматовой, по крайней мере, можно надеяться.

Я жду, что она снова поправит имя. Но она лишь говорит:

– Четыре недели?

– А потом вы сможете добавить АО «Агат» в своё резюме. Ещё одна звезда на погоны.

– Четыре недели, – повторяет она, словно не до конца осознав эту часть.

Мне правда пора идти, но я понимаю, что не хочу. Дразнить её – самое большое удовольствие за долгое время. Я прищуриваюсь.

– К сожалению, в конце я всё равно снесу дом бедной старушки. – Я смотрю ей в глаза, кладу руку на стол, запястьем вниз, пальцами вверх, и медленно начинаю толкать предметы, имитируя бульдозер. – Врум-врум-врум, – дразню я.

На её лице появляется странное выражение – та искра вспыхивает в яростное пламя.

Мой пульс учащается. У меня возникает нелепое желание поцеловать её, поглотить всю эту мягкую кожу и оскорблённую чистоту.

– И насчёт переговоров на этой неделе? – продолжаю я. – Мне плевать, что там сказано в соглашении или как крепко совет директоров сжал мои яйца, но вы не будете таскаться за мной в этом нелепом костюме. Этого не будет. Да, вы можете наблюдать и критиковать мои мягкие навыки, передавать свои, несомненно, проверенные на деле знания о том, как управлять компанией, но я не позволю вам превращать мою компанию и офис в цирк. Вы должны сливаться с командой во время сессий – никаких помех, таково соглашение. Так что этот почтовый номер? – я указываю на её костюм. – Не прокатит.

Шок озаряет её веснушчатое лицо. Неужели она думала, что сможет его носить?

Анатолий заглядывает в кабинет.

– Птичка ждёт.

Я указываю на неё.

– Идите. Разберитесь с Анатолием. – Я указываю на Анатолия. – Этот костюмный номер? – Провожу пальцем по горлу.

– Пойдёмте, – говорит Анатолий.

Она бросает на меня ошеломлённый взгляд и торопливо выходит за Анатолием, мягко закрывая за собой дверь.

Я хватаю пальто и выхожу через другую дверь, на ходу набирая Кирилла, пока взбираюсь по лестнице на крышу, перепрыгивая через две ступеньки.

– Что за хрень этот тренинг по эмоциональному интеллекту? Ты в курсе этой так называемой программы, которую они для меня состряпали? – рявкаю я.

– Эм… – слышу, как он стучит по клавишам. – Был указан сотрудник от «МаксГрупп». У вас была вводная сессия в десять. Всё в порядке? Ну, насколько это возможно, учитывая…

– Учитывая, что они тратят моё чёртово время самым возмутительным образом? Кто-то тут явно издевается, потому что я не знаю, что это за тренинг…

– Это не тренинг по эмоциональному интеллекту? – спрашивает он. – Описание довольно гибкое, но…

– Не могу представить, чтобы кто-то задумал это.

– Правда? – говорит он. – Соглашение было довольно жёстким, но там указано, что это должен быть тренинг по эмоциональному интеллекту, и, если мы докажем, что он не соответствует этому уровню, возможно, есть шанс сменить наставника. Мы не можем вас от этого освободить, но если вам не нравится личность, мы могли бы попытаться добиться другого…

– Стоп! Нет, нет, я просто любопытствовал. – Я останавливаюсь у двери. Слышу вертолёт по ту сторону. – Люди Демьянова предложили эту фирму?

– Не знаю. Могу выяснить. Хотите, чтобы я подал жалобу?

– Нет, нет, подожди. – Я щипаю переносицу. Что я делаю? Зачем я ему позвонил? – Ничего не делай. Лучше знакомый дьявол.

– Зависит от дьявола, – отвечает он.

Глава 5

Лиза

Я следую за Анатолием к стойке, сердце колотится. Я жду, что он вот-вот поймёт, что я не Анна, и вышвырнет меня.

Но, похоже, я смогу провести ещё одну сессию завтра. Все, кажется, этого ждут. Я правда могла бы заставить его посмотреть ещё кусок фильма Инны.

Я говорила подругам, что, если он посмотрит достаточно, если узнает людей в здании, возможно, у него дрогнет сердце. Я всё ещё верю в это, несмотря ни на что.

И более того, я думаю, в нём есть доброта. Правда. Я почувствовала это в тот первый момент, когда мы присели на полу, в тот странный миг, когда жёсткость ушла из его глаз, и он аккуратно убрал мой телефон в нужный карман. Даже моя соседка Алиса не подумала бы об этом.

Это было… мило. Жест одного человека, который действительно видит другого.

– Всё в порядке? – спрашивает Анатолий, обходя стойку.

– Да, – отвечаю я.

Он стучит по клавишам.

– Хотите, чтобы на пропуске было имя Анна?

Я сглатываю. Пропуск? С фальшивым именем? Это кажется… слишком официальным. Но если есть шанс показать ему ещё видео завтра, я должна его использовать.

Я выпрямляюсь.

– Напишите на пропуске Элиза, – говорю я.

Я выбираю это, потому что оно рифмуется с Елизаветой. Кажется, так будет легче откликаться. И это меньше похоже на ложь.

Он поднимает телефон.

– Улыбнитесь.

– Что?

Он щёлкает фото, смотрит на него и смеётся. Его лицо смягчается, когда он смеётся. Мне нравится его озорная улыбка.

– Лучше переснимем. Вы выглядите, будто призрака увидели.

Я выдавливаю вежливую улыбку, и он делает новое фото. Кажется, этот его устраивает. Он возится с телефоном и суетится у стойки.

– Зачем фото? – спрашиваю я.

– Для пропуска. Для доступа. – Он копошится на другом конце.

Это абсурд – они правда думают, что я его наставница! Может, я смогу провести ещё одну сессию. Или две. Я сдерживаю улыбку, представляя, как ошарашены будут подруги, когда я расскажу, что не только попала в кабинет Агатова, но и заставила его посмотреть видео. И что завтра сделаю это снова. Они умрут от восторга.

– Как комната? – спрашивает Анатолий.

– Комната?

– Вы ещё не заселились?

– Э… нет, – отвечаю я.

– Мм, – хмыкает он.

– Три часа добиралась сюда утром, – говорю я, повторяя слова Анны.

– Понятно. Оставили сумки в охране?

Какие сумки? Я издаю неопределённый звук.

Он возвращается, размахивая картой.

– Надо дать ей остыть. – Он кладёт пропуск на стойку. – Пристегните их вместе. – Он возвращается к экрану. – Не то чтобы вам нужен был пропуск с командой из Казани, но вряд ли мы пробудем там все четыре недели. Я тоже еду. – Он улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Что-то звякает, и он смотрит вниз. – Секунду. – Он что-то печатает и уходит на другой конец стойки.

Казань?

Что я делаю? Я не могу лететь в Казань с этими незнакомцами!

Но тут я вспоминаю, как Агатов изображал бульдозер, толкая вещи по столу ко мне. Будто это смешно. И я представляю подруг, которые ждут меня в здании, рассчитывая на меня.

И я думаю, каково это будет – стоять на 2-й Строительной, напротив продуктового магазинчика, и смотреть, как шар крана врезается в стену нашего любимого дома. Как бульдозер сгребает обломки. Смогу ли я простить себя, зная, что у меня был шанс найти в нём человечность, изменить его мнение, и я не воспользовалась?

У меня есть ещё отпускные дни. Много.

Смогу ли я это провернуть?

Но я уже знаю, что сделаю это. Мой пульс учащается. Это так безумно.

– Итак, о завтра, – начинаю я.

– Машину пришлём в два, – говорит Анатолий. – Позвоним, когда она будет в пути, и вы спуститесь в вестибюль. И вы слышали его про почтовый костюм.

– Вниз?

– Не этот вестибюль, в отеле «Рэдиссон». Зачем бы мы заставляли вас возвращаться сюда? – Он смотрит на меня с сомнением. – Всё в вашем пакете. Взлетаем около четырёх.

Меня осеняет плохая мысль.

– Погодите, мой билет… – На билете будет имя Анны. Меня не пустят без паспорта с таким же именем.

– О чём вы? – спрашивает он.

– Паспорт… и аэропорт…

– Это корпоративный джет, – говорит он. – Билет не нужен. Мы знаем, кто вы, верно?

– О, точно, – киваю я. – Точно.

– Вы вообще смотрели пакет? Маршрут?

– Простите, – говорю я.

Он вздыхает.

– Вам надо его прочитать. И быть на месте вовремя. – Он поднимает визитку Анны. – Мне использовать этот номер для связи?

– Нет, – отвечаю я. – Вот мой личный.

Он шлёпает визитку на стойку. Я зачёркиваю номер Анны, пишу свой и возвращаю.

– Не опаздывайте, – говорит он.

Я уверяю, что не буду, и бегу к лифту, нажимая кнопку вестибюля. Лифт останавливается на втором этаже.

Заходит Ольга.

Я сглатываю.

Она кивает мне. Я киваю в ответ. Мы обе смотрим на закрытую дверь. Я жду, что она что-то скажет, но… ничего.

Похоже, единственный человек в мире, который узнаёт меня в форме, – это Прохор Агатов, по какой-то странной причине.

Я достаю телефон и ищу адрес отеля. Мне придётся там зарегистрироваться, чтобы не вызвать подозрений. Потребуют ли паспорт?

К счастью, отель «Рэдиссон» недалеко от офиса Агатова. Это точно то место.

Я иду туда. Улыбчивый швейцар открывает дверь. Я лезу в карман за последними рублёвыми купюрами.

Он смотрит на меня с недоумением.

– А, – говорю я. Я в форме. Он думает, я на работе.

Вестибюль отеля невероятный – роскошно тихий в отличие от уличного шума, с фонтаном, шикарными коврами и люстрами, настоящий дворец.

Я подхожу к стойке.

Женщина наклоняет голову.

– Наш десятичасовой почтальон уже был.

– О, нет, я не за почтой. Я Анна Медведева. – Я внутренне морщусь, ненавидя себя за откровенную ложь, особенно в форме. Показываю бейдж и пропуск, которые сделал Анатолий.

– О, вы в одном из люксов «Агатова». – Она вручает мне пакет с двумя ключ-картами и рассказывает про бесплатный кофе в вестибюле с шести до десяти. Указывает на лифты.

Через несколько минут я валюсь боком на мягкую, как облако, кровать в своём новом номере. За окном – открыточный вид на Москву.

Я переворачиваюсь и начинаю изучать пакет, который дала администратор, но он только про отель; я почти уверена, что это не тот пакет, о котором говорил Анатолий.

Очевидно, без того пакета я не справлюсь, но как его достать? Я могла бы связаться с Анной, но не думаю, что она будет в восторге от того, что я делаю. Может, мне вообще не стоит этого делать?

Я хватаю телефон и звоню Алисе. Алиса всегда знает, что делать.

– Подружка! – визжит она. – Как всё прошло? Где ты?

– Ну, Алиса, я в своём номере в «Рэдиссон», – говорю я.

– Что ты делаешь в «Рэдиссон»?

– Забавная история… – Я рассказываю ей про случай с ошибочной идентичностью, про то, как показала Прохору видео, и про завтрашние планы поездки, в которые, похоже, включена я.

– Боже мой, Лиза. Что?!

– Знаю. О чём я вообще думаю? Я не могу лететь в Казань с этими незнакомцами! Что, если они позвонят в офис «МаксГрупп»? Мне надо убираться отсюда.

– Погоди, давай подумаем, – говорит она. – С чего бы им звонить в «МаксГрупп»?

– Не знаю! Я просто почтальон. Я ничего не знаю про мир наставничества по эмоциональному интеллекту.

– Просто ничего не делай пока. – Слышу голоса на фоне. Алиса с кем-то говорит. – …подумал, что она его наставник, и пошла на это! – Смех. История повторяется. – Да ладно! Лиза? – Шепот. Стук. История рассказывается снова. Ещё больше удивления.

– Простите? – Это Инна. Я слышу смех Киры. И Лиды.

Я стою у окна.

– Слушай, сиди на месте, – говорит Алиса. – Мы едем к тебе.

– Я уже чувствую себя беглым преступником, – говорю я.

– Мы всё обдумаем, – уверяет Алиса. – Вместе.

Глава 6

Лиза

Инна развалилась на моей мягкой, как облако, кровати вместе с Алексеем. Её яркие светлые волосы идеально контрастируют с его густыми тёмными кудрями, а её блестящие сапоги лежат на покрывале.

– Не пачкайте кровать, – говорю я.

– Это твой номер, кровать и надо пачкать, – отвечает Инна.

Алексей кивает в знак согласия, отпивая воду из пластиковой бутылки.

– Алексей, где ты это взял? – спрашиваю я. – Не с комода же, правда?

– Лиза, это бесплатно, – говорит Лида с кресла у окна. – Всё нормально. Было бы странно, если бы ты не пила воду или не сидела на кровати.

– Наверное, – соглашаюсь я.

– Ты такая милая, – Алиса поправляет свои красные очки на переносице. Её чёрные шелковистые волосы всё ещё собраны в балетный пучок.

Я морщусь.

– Это то, что я в тебе люблю! – добавляет она.

Я фыркаю, чувствуя, как краснеют щёки, и облокачиваюсь на комод, теребя руки.

– Серьёзно, сколько я смогу это тянуть? Люди из «МаксГрупп» прямо сейчас могут всё раскопать, – говорю я. – А потом позвонят в офис Агатова? Или Анне? Как Анна к этому отнесётся? Наверное, не будет в восторге. Боже, что я делаю?

– Не парься, Анна кажется той ещё раздолбайкой, – говорит Лида. – Поверь, я руководитель, знаю, как сложно найти хороших сотрудников. Они не будут ждать, что она сразу отзвонится. И думаешь, Анна ответит, если офис позвонит? Думаешь, ей хочется говорить с руководителями, которых она ненавидит? Скорее всего, нет.

– Скорее всего, нет, – повторяю я.

Мы ждём Кристину. Она попытается взломать интранет «МаксГрупп» и достать пакет. Наша маленькая авантюра набирает обороты.

Лида подходит и берёт меня за руки.

– Дыши, – говорит она. – Ты была просто невероятна там. И мы никогда не заставим тебя делать то, чего ты не хочешь.

– Я хочу это делать, – говорю я. – Я была серьёзна, когда говорила – если он посмотрит достаточно видео, это изменит его сердце. Никто не может это посмотреть и остаться равнодушным – я правда в это верю. И у меня больше четырёх недель отпускных накопилось. Мой руководитель уже давит, чтобы я их взяла, иначе потеряю. Просто я не знаю…

Мои подруги молчат. Они никогда не будут подталкивать меня к тому, что мне не по душе.

– Я правда хочу, – повторяю я. – Но вся эта поездка на самолёте и всё остальное – честно, я не думаю, что способна это провернуть. Мне кажется, любая из вас справилась бы лучше. Или Настя, или Кира – они бы точно вытянули.

– Даже не начинай, – перебивает Алиса. – Серьёзно? Чувак! Вчера никто из нас не мог даже пробиться к нему. Мы все сдались. А что сделала ты? Ты пробралась и заставила Прохора Агатова смотреть двадцать чёртовых часов наших рассказов о здании. – Алиса тычет в меня пальцем. – Ты это сделала, не кто-то из нас, ты. Ты считаешь себя такой тихоней, всегда следующей правилам, никогда не берущей лишнего, но в глубине души ты боец. Просто сама этого не знаешь.

– Двадцать часов. Я едва вытянула двадцать чёртовых минут. Мне казалось, что меня вот-вот раскроют. Я ужасный лжец. И он уже считает, что наш тренинг странный.

Но дело не только в этом. Это ещё и он сам – его ошеломляющая привлекательность, его язвительно-сексуальный голос, его взгляд, одновременно жёсткий и искрящийся, полный интеллекта.

– Похоже, он думает, что это часть заговора, чтобы его наказать, – говорит Лида, её блестящие светло-каштановые волосы сияют в послеполуденном свете.

– Ну, в общем, да, – соглашаюсь я.

– Значит, он сам придумал историю, почему этот тренинг имеет смысл, – говорит Лида. – Что самое худшее может случиться?

– Меня посадят в тюрьму? – предполагаю я.

– Сомнительно, – отвечает Лида. – Они выгонят тебя, и мы купим тебе билет домой. Не забывай, я работала в пиаре – поверь: никто не захочет такой новости. Представь – девушка, пытающаяся спасти свой дом, по ошибке принята за корпоративного наставника и играет в эту игру. И они на это купились? Они будут выглядеть полными идиотами. Если ты продержишься пару дней – они станут посмешищем, и это принесёт негативную огласку их проекту. И в худшем случае, если они подадут в суд, кто тебя осудит? Ты одна в этом мире. Ты нашла эту семью. Пытаешься спасти своё здание.

– Согласна, – говорит Инна.

– Наверное, ты права, – говорю я. – Но я могу потерять работу в почтовом отделении – вот это реально. У нас есть кодекс. Я не могу в нерабочее время заниматься аферами.

Все молчат. Они знают, как сильно я люблю свою работу в Почте России.

Но потом я в который раз вспоминаю, как легко сдалась в борьбе с больницами за маму. Я так жалею, что не боролась до конца. А это теперь моя семья – эти соседи на 2-й Строительной – самая важная часть моей жизни, хотя я, возможно, никогда не признаюсь им в этом вслух. Потому что, ну, не жалкая ли я?

– Однако, – продолжаю я, поднимая один палец в воздух, – вы знаете моё любимое кредо – через дождь, снег или бурю…

Лида хлопает в ладоши.

Алиса растирает мне плечи, как будто я боксёр перед боем.

– Ты справишься.

Алексей вскидывает кулак.

– Да! – говорит он.

Я поворачиваюсь к Инне.

– Сколько часов этого проклятого видео у тебя есть? И не забудь, меня нужно вырезать.

– Сделаю! – пищит она.

Лида получает сообщение.

– Кристина здесь! – Она хватает ключ-карту и идёт за ней. Кристина Доронина – сестра знаменитого мужа-химика Лиды, Сергея Доронина, то есть её невестка. Кристина управляет собственной технологической фирмой.

Через несколько минут Кристина устраивается за красивым вишнёвым столом в моём номере. Её густые тёмные волосы уложены в стильный пучок, а футболка гласит: «Я поставила игру на паузу, чтобы быть здесь», что, вероятно, правда. Она раздаёт нам задания: я подключаю провода, Алексей настраивает мобильную точку доступа, а Алиса открывает одну из бутылок воды.

– Не пролей воду, – говорю я.

Алиса закатывает глаза.

Кристина садится, и её пальцы молниеносно бегают по клавиатуре, пока она пытается взломать «МаксГрупп».

– Боже, я не могу на это смотреть, – говорю я.

– Никто не узнает, – уверяет Кристина. – Чёрт, у них самая мелочная система. – Она читает нам лекцию о плохих паролях, продолжая своё дело. Время от времени она выдаёт: «Ну, пожалуйста», а потом: «Не можете сделать это хоть немного сложнее для таких, как я? Вы хотите, чтобы вас взломали? Да, да, маленькие дружки, я думаю, вы хотите, чтобы вас взломали».

Я переглядываюсь с Алисой, и она делает маленький танец.

– Лиза, – говорит Кристина. – Я создаю тебе новый адрес электронной почты, куда будут перенаправляться все письма Анны.

– Серьёзно?

Она пишет что-то на стикере и передаёт мне.

– Почему бы не проверить прямо сейчас? Кто знает, может, там уже есть письма.

По её тону я понимаю, что, скорее всего, они есть. Я сажусь на кровать с Инной и Алексеем и проверяю.

– Ого. Это вся рабочая почта Анны… за всё время, – говорю я. – Это так неправильно.

– Мы никому не вредим, – говорит Кристина, продолжая стучать по клавишам. – Если ты отправишь письмо, оно будет от имени рабочей почты Анны.

– Ух ты.

Инна указывает на тему письма месячной давности с вложением – «Информация по Агатову». Я открываю его. Там несколько вложений. Начинаю читать.

– Это просто клад, – говорит Алиса, заглядывая мне через плечо.

Я открываю файл под названием «информационная справка» и мы читаем.

– Ого, смотри, – Алиса указывает на низ экрана. – Агатов не просто уволил этого парня, Демьянова – он вытащил его за галстук через вестибюль и трижды ударил на тротуаре. Тренинг по эмоциональному интеллекту, который ты проводишь, спасает его от возможного тюремного срока за мелкое нападение. Его уже привлекали за нападение раньше.

– Интересно, что натворил этот Демьянов, – говорит Алексей.

Кристина спрашивает подробности о городе, где я выросла.

– Подольск, – отвечаю я. – Население около 314 тысяч человек. Основанный в 1781 году по указу Екатерины II. – Я описываю его архитектуры и живописные виды.

– Можно? – Лида кивает на мой планшет, я передаю его и отвечаю на вопросы Кристины.

– Смотрите, – говорит Лида через какое-то время. – Это ключ ко всему. – Она втискивается на кровать рядом со мной, Инной, Алексеем и Алисой, потому что в «Рэдиссон» на кровати помещается пятеро.

На экране что-то новое.

– Ссылка в основном пакете привела к этой интерактивной форме, – объясняет она. – Это твой отчёт. Каждый раз, когда Агатов завершает сессию, ты ставишь «V» – это галочка. Другая опция – «X», думаю, это провал. Пустое поле с сегодняшней датой – тут ты ставишь галочку за сегодняшнюю вводную сессию. Похоже, так это работает.

Я изучаю форму. Сегодняшняя сессия должна была длиться час и быть посвящена «установке ожиданий». После вводной сессии – двадцать полей. Двадцать один час тренинга и более двадцати одного часа наблюдений, которые нужно отметить.

– Это идеально, – говорит Лида. – Так ты отчитываешься в офисе – ставишь галочки и крестики.

Кристина подходит и берёт мой планшет, водит пальцем по экрану.

– Это больше, чем просто отчёт. Это и есть вся работа. Эта форма отправляется двум юридическим фирмам и отделу кадров АО «Агат».

Она возвращает планшет, и мы продолжаем изучать.

Находим информационное письмо: «Уважаемая Анна Александровна, всё для работы с «Агатовым» приложено, включая брендированные шаблоны».

– Что такое брендированные шаблоны? – спрашивает Алексей.

– Типа бланков с двумя логотипами, – отвечает Лида. – Может, ей нужно распечатать рабочие листы?

– Ты должна заставить его делать листы про людей в нашем здании, – говорит Алиса, потирая руки. – Он должен смотреть видео и запоминать о нас!

– Как зовут кошку Киры? – шутит Инны. – Какой Священный Грааль у Алисы как танцовщицы? В каком городе вырос Алексей?

Все смеются. Кроме меня.

– Как зовут самую милую собаку по мнению жителей 2-й Строительной? – спрашивает Лида. – Пять штрафных баллов, если ошибёшься, гад!

– Серьёзно, ребята, – говорю я. – Это должно хотя бы казаться настоящим. Он не идиот.

– Входящее, – объявляет Кристина.

В моём ящике появляются новые письма. Это программа, которую Анна разработала для Агатова. PDF-рабочая тетрадь и темы для обсуждения.

– Похоже, она просто подрядчик, – говорит Кристина. – У них, вероятно, даже нет для неё офиса на месте.

– Да, она говорила, что подрядчик, – подтверждаю я.

– Думаю, пока ты ставишь галочки, всё в порядке, – говорит Кристина.

– А что с полем для комментариев? – спрашиваю я. – Я понятия не имею, что туда писать. Но, думаю, Анна, скорее всего, просто игнорировала бы это поле.

Кристина советует:

– Может, загляни на сайт «МаксГрупп» и почитай про Анну.

Инна уже там. Она хохочет. Я заглядываю. На странице биографии Анны – моё фото. Написано, что она из города Подольск и привержена «синергии совершенства».

– Синергия совершенства? Это ты придумала, Кристина? – спрашивает Алиса.

– Нравится? – отвечает Кристина. – Думаю, это уморительно.

– Ребята, это не шутка, – говорю я. – И вы думаете, сами «МаксГрупп» не заметят?

– Компании никогда не смотрят на свои сайты, – уверяет Кристина. – Поверь, я знаю. Целые сайты лежат неделями, и никто не замечает. Прочла биографию? Это твоя настоящая история, плюс немного мишуры. Я добавила про твой опыт почтальона. Вставлю имя Анны в твой выпускной класс и ещё кое-где. На всякий случай.

– Боже мой, – выдыхаю я.

– Я правда думаю, ты можешь это провернуть, – говорит Лида. – Серьёзно. Если не будешь делать это слишком болезненным, он просто захочет от этого отделаться. «МаксГрупп» просто хотят своих денег.

Инна говорит:

– У меня десять часов видео, но я могу сделать ещё. Одна Людмила Васильевна даст мне ещё часов шесть.

Лида смеётся.

– Ты заставишь его смотреть двадцать один час, как мы рассказываем о любви друг к другу и к зданию. – Она вскидывает кулак. – Да!

– Погодите, – говорю я. – Мне нужно кое-что сделать. – Я беру планшет и ставлю галочку в поле рядом с вводной сессией. – Вот. Агатов заработал галочку за сегодня.

– Ура! – Алиса отвинчивает крышку с мини-бутылки шампанского.

– Надеюсь, ты не взяла это из мини-холодильника, – говорю я.

Алиса указывает на Кристину.

– Она принесла. Но я уверена, что из мини-холодильника тоже можно брать, – говорит Алиса. – У тебя, наверное, даже есть бюджет на еду.

Я округляю глаза.

– Бюджет на еду, который я никогда не осмелюсь использовать.

Алиса закатывает глаза. Кристина протягивает мне мини-бутылку шампанского, и я беру.

– Вопрос – что, если он откажется смотреть видео Инны? Такого в пакете нет. Вы бы видели, он был крайне не заинтересован в видео. Могу ли я заставить его посмотреть? Что, если он действительно не хочет? Потому что он правда не хочет.

– Тогда он не получит галочку, – говорит Лида. – Он получит провальный «X».

– А что, если он получит «X»? Его это вообще волнует? Это просто взрослый вариант грустного смайлика? Три таких – и штраф?

Мы изучаем пакет и материалы, но это одна из тех очевидных вещей, которые не записаны.

– Ты разберёшься, – наконец говорит Инна.

– Мне кажется, я должна задавать кучу других вопросов прямо сейчас, но я даже не знаю, какие, – говорю я.

– Это просто, – говорит Кристина. – Формулируй каждый вопрос так, будто он про их корпоративную культуру. Например: «Во сколько мы прибываем на место в соответствии с вашей корпоративной культурой? Как обстоят дела с питанием в соответствии с вашей корпоративной культурой?» Вот так.

– Как в печенье с предсказанием, когда добавляешь «в постели»? – говорю я.

– Точно, – отвечает Кристина. – А если почувствуешь, что влипла, говори: «Это конфиденциально», и не отступай. Попробуй со мной – «Это конфиденциально».

– Это конфиденциально, – повторяю я.

– Как оцениваются рабочие листы?

– Это конфиденциально.

– Где ты проходила специальное продвинутое обучение?

Я хмурюсь. О чём она вообще?

Она хмурится.

– Ты не можешь сказать, в какой школе училась?

– Это конфиденциально?

– Да! – Она хлопает в ладоши.

Кристина спрашивает разрешение клонировать мои социальные сети. Я даю добро.

– Я сливаю твоё прошлое с настоящим Анны, – говорит она. – Один из моих клиентов имел подозрительного сотрудника, который так делал, и это было довольно эффективно. Пока я его не разоблачила. Когда Прохор Агатов заинтересуется тобой, он посмотрит твою биографию, кликнет на ссылку в ВКонтакте или Одноклассниках и попадёт в мой параллельный мир. А его технари попытаются тебя пробить, но его технари – …скажем, они такие как я.

Мы просматриваем всю мою жизнь в соцсетях и удаляем все фото с людьми из здания или самого здания. У меня остаются только художественные снимки с маршрута, несколько вдохновляющих цитат о смелости и случайные вещи из прошлого.

Меня сильно цепляет, насколько пуста моя жизнь без этих женщин. Без 2-й Строительной.

Глава 7

Лиза

На следующий день в два часа я спускаюсь через шикарный вестибюль, таща за собой элегантный коричневый чемодан с узором из лилий, который утром одолжила у Киры. Я упаковала один комплект йога-штанов для отдыха, один весёлый комплект с юбкой для выхода в свет и все свои брючные костюмы, кроме того, что на мне, плюс подборку галстуков-бабочек, потому что, похоже, большую часть времени я буду на деловых встречах.

Для перелёта я выбрала свой любимый брючный костюм – бордовый, с белой рубашкой под ним, дополненный моим счастливым галстуком-бабочкой с ёжиками, потому что ежи – мои фавориты.

Алиса остановила меня у двери и попыталась заставить переодеться.

– Серьёзно, этот костюм? Он кричит «сексуальный детектив». Но этот женский галстук-бабочка? Он говорит, что ты сексуальный детектив, у которого, возможно, дома коллекция жутких старинных кукол.

– Ещё одно слово про мой галстук, и я начну собирать жутких кукол, – ответила я. – И это будут куклы, которые не закрывают глаза ночью. И некоторые могут переселиться в твою комнату, пока ты спишь!

Она рассмеялась. И это был первый раз, когда мы говорили о будущем без этой мрачной тени грусти. Потому что – а вдруг это сработает?

Но столько всего может пойти не так. Я переступаю слишком много границ. Кристина говорит, что они никогда не подадут в суд, но как она может быть уверена? Я стараюсь не думать об этом, стоя на улице в душном августовском воздухе. Наконец подъезжает длинный внедорожник с тонированными стёклами. Выходит водитель, затем Анатолий высовывает голову из окна и машет.

– Анна!

Я машу в ответ и иду к машине, молясь, чтобы там не было Ольги или Екатерины, потому что в брючном костюме они точно меня узнают.

Я передаю чемодан водителю, благодарю его, и, с бешено колотящимся сердцем, забираюсь внутрь.

– Привет всем!

Четыре лица. Ни Ольги, ни Екатерины.

Я сажусь рядом с Анатолием, и он представляет меня.

– Карина – админ Приволжского федерального округа, – говорит Анатолий. – Полина – юрист, связующее звено с юридической командой в Казани, а Никита – главный помощник Прохора Алексеевича. Я – помощник Прохора Алексеевича по административным вопросам. Мы – скромная свита путешествующей команды. Юридические и финансовые шишки уже на месте.

– Прекрати, – одёргивает Карина, встряхивая аккуратным каштановым каре. – Мы не свита.

– Чуточку? – Анатолий ухмыляется озорно.

Я не знаю, что сказать про «свиту», поэтому просто улыбаюсь.

– Я Элиза из «МаксГрупп».

– О, мы знаем, – говорит Никита. У него дружелюбное, обветренное лицо и огромное кадык. – Новый наставник Агатова, – произносит он с театральным акцентом, прикусывая губу, будто сдерживая смех. – Слышали, ты поможешь Прохору Алексеевичу стать более добрым, мягким и чутким человеком.

Фраза «более добрый, мягкий и чуткий человек» звучит с особым ударением, а его глаза расширяются.

Все улыбаются, как будто это невероятно смешно. Я улыбаюсь в ответ, просто из вежливости, и поправляю галстук, жалея, что не оделась попроще. Парни в обычных-пиджаках и джинсах; Карина и Полина в лёгких жакетах и каких-то футуристичных брюках, которые издали кажутся деловыми, а вблизи – эластичными, как йога-штаны, и на ногах у них удобные футуристичные ботинки. Вот что носят бизнесмены в поездках, думаю. И, наверное, в отеле в свободное время.

У Карины светло-каштановые волосы в каре и пронзительные серые глаза. Она заявляет, что собирается спать.

– Не дайте мне зайти в ВКонтакте.

Полина стонет.

– Я тебя туда не пущу.

У Полины коротко стриженные тёмные волосы, блестящие розовые серьги-кольца и милый розовый портфель, из-за чего я безумно благодарна Кире за её скучный коричневый портфель. Иначе я бы притащила свою старую потрёпанную сумку и сразу бы спалилась.

Мы приезжаем в аэропорт Внуково. Самолёт Прохора Агатова – сверкающий белый джет с серебристым носом. Он стоит в огромном ангаре, и, входя, я чувствую себя, будто попала на съёмки приключенческого боевика.

Я следую за новыми коллегами по мобильному трапу в самолёт, ощущая себя безбилетником в запретном мире.

Салон самолёта похож на очень уютную гостиную с бархатистыми серыми креслами и удобными диванами, расставленными вокруг столиков. Везде разбросаны стильные бордовые подушки; они сочетаются с весёлыми занавесками на иллюминаторах и панелью, разделяющей переднюю и заднюю части.

Я стараюсь не реагировать, но так хочу, чтобы подруги это увидели, потому что… боже мой!

Стюардесса проводит нас в заднюю секцию – уютный маленький лаундж, тоже с бордовыми акцентами. Агатов сидит, в руке стакан, кубики льда позвякивают.

Наши взгляды сталкиваются. Он будто оценивает меня, опасный и элегантный хищник. Его ленивый взгляд опускается к моей шее. Тяжесть этого взгляда заставляет мой пульс учащаться, вызывает странное тепло.

В животе вспыхивает что-то вроде страха, а может, просто адреналин.

– Снова женские галстуки, я вижу, – говорит он.

Я касаюсь шеи.

– Да, – соглашаюсь.

Стюардесса помогает убрать багаж в задний отсек. Я чувствую, что он смотрит. Уверена, мои руки дрожат.

Мы рассаживаемся в передней части. Анатолий и Карина по одну сторону. Я сажусь напротив Полины. Никита позади.

– Так он там сидит? – спрашиваю я Полину. – Это его половина самолёта?

– Зависит, но обычно он держится особняком в поездках, – отвечает она. – Он никогда не общается с командой, что… – Она заканчивает полуулыбкой и лёгким пожатием плеч, будто это к лучшему.

Я смотрю в иллюминатор, пока мы выстраиваемся на взлётной полосе, набираем скорость и взлетаем. Люди стучат по клавиатурам.

– У меня запланирована часовая сессия с ним на этом самолёте, – говорю я Полине, когда мы поднимаемся над тонкими облаками. – Она назначена на время в пути, а это путь, но я не уверена…

Она ждёт, что я закончу.

Я не знаю, как. Должна ли я пойти туда и объявить, что сессия начинается, когда я решу? Или он выбирает время? Я здесь по решению суда. Сколько это даёт мне власти?

– Не уверена в чём? – спрашивает Полина.

– Как это работает, – говорю я, – в соответствии с вашей корпоративной культурой. Хочу уважать вашу корпоративную культуру в плане расписания.

– А, – кивает она. – У Никиты его календарь. – Она оборачивается. – Никита, когда у него запланировано наставничество?

– Никогда. Это четыре часа на подготовку, – отвечает Уолт.

– Элизе нужна часовая сессия в пути, – говорит Полина.

Никита хмурится, его кадык подпрыгивает.

– Хм.

– Мне согласовать часовой блок с тобой? – спрашиваю я. – Или напрямую с ним?

Он странно смотрит. Неужели я задала странный вопрос? Не выдаю ли я себя? Он берёт телефон и что-то пишет. Пишет Агатову?

Глава 8

Прохор

Я чувствую себя рассеянным. Не в своей тарелке.

Я говорю себе, что дело в предстоящих переговорах с «Т-Групп», крупной логистической компанией с огромной сетью распределительных центров, грузовых линий и логистического софта. Нам нужно взять их сеть, чтобы окупить другое приобретение.

Я просматриваю документы, но думаю об Анне. Продолжит ли она свой почтальонский номер, вернувшись к брючному костюму?

И правда, почему почтальон? Это её собственная фишка? Что-то настолько банальное? Это «МаксГрупп» её так научили, или ещё одна выходка Демьянова?

Будем ли мы смотреть дальше этот невыносимый любительский документальный фильм? Не то чтобы это имело значение. Совсем. Честно, я не должен тратить на это больше времени, чем подписали мои адвокаты, но я взбудоражен, потому что хочу знать.

Мы в воздухе. В иллюминаторе напротив видна вся Москва.

Я беру телефон и ищу «МаксГрупп». Захожу на страницу «О нас». Мне нравится знать, кто на моём самолёте. И мне нужно найти способ её купить, потому что я не собираюсь тратить двадцать часов на наставничество от какой-то деревенской мышки, какой бы горячей она ни была.

У меня есть дела.

Я разочарован, найдя под её фото минимум деталей. Анна выросла в Подольске. В биографии сказано, что она страстно желает помогать руководителям достигать синергии совершенства и реализовывать свой потенциал как лидеров и людей.

Синергия совершенства? Что за чушь?

Судя по её прошлому, она работала почтальоном, прежде чем получить степень по психологии и переехать в Москву. Так вот откуда почтальонский номер.

Не то чтобы это важно. Демьянов платит ей, чтобы наказать меня. Значит, её можно купить. Это всё, что мне нужно знать.

Но действовать нужно осторожно. Может, позволить ей пару раз показать фильм, чтобы она почувствовала, что старается, ведь у неё есть этот воинственный праведный настрой. Я сделаю её работу максимально неприятной и бесполезной, а потом сделаю предложение.

Приходит сообщение.

Никита: Когда хотите провести тренинг с Элизой?

Я: Анна?

Никита: Это Элиза…

Я набираю «сейчас» и отправляю. Раз уж я об этом думаю, лучше покончить с этим. Встаю и иду к двери.

– Все вон. Бар открыт, – говорю я. – Закуски. Кухня.

Люди тянутся в заднюю часть. Кроме Элизы. Она неуверенно стоит.

– Здесь нормально? – Она указывает на стол.

– Отлично, – отвечаю.

Она устанавливает планшет на стол перед нами.

Я сажусь рядом.

– Так это Элиза? Не Анна.

– Да. – Она нажимает «плей».

– Сразу к фильму?

– Да, – говорит она, не отрывая глаз от экрана. – Мы возвращаемся к жителям 2-й Строительной.

– Понял, – говорю я. – Это что, типа документальный фильм?

– Это они рассказывают, что чувствуют к зданию, – отвечает она, констатируя очевидное.

Кадры сменяются. Технически работа неплохая. Неужели взбалмошные жители наняли какого-то режиссёра? А потом отправили эти кадры в мою группу по приобретению недвижимости, и Демьянов как-то их раздобыл? Решил, что это идеальный инструмент для пыток? И нашёл эту младшую наставницу, чтобы надавить?

Так это, должно быть, сложилось. Потому что, честно, что ещё может это объяснить?

Теперь близнецы с каким-то стариком в матросской фуражке. Мальчики называют его дядей Валерой и говорят невидимому оператору, что дядя Валера научил их бриться. Они живут на одном этаже.

Я стону. Анна – вернее, Элиза – бросает на меня сердитый взгляд, и странное чувство удовольствия пробегает по мне.

После ещё нескольких трогательных моментов с пожилым дядей Валерой, наставляющим мальчиков, появляются актрисы лет двадцати-тридцати, перебивающие друг друга в любви к этому месту. Женщины здесь – господи! Если бы видео было создано, чтобы меня раздражать, это оно и есть.

Как по сигналу, на экране появляется лицо старушки.

– О, пожалуйста, только не она снова, – говорю я.

– Ш-ш, – восхитительно одёргивает Элиза.

Людмила Васильевна рассказывает, как сломала бедро, и соседи сплотились, чтобы помочь. Я пытаюсь поймать взгляд Элизы, но она прикована к Людмиле Васильевне.

После того, что кажется десятью часами Людмилы Васильевны и её бедра, мы возвращаемся к дяде Валере и его кепке с матросской фуражкой. Он на крыше здания, показывает свои цветы – хрупкие растения, растущие из ржавых кофейных банок, выстроенных в ряд.

– Это что, снимают в садах летнего дворца Петра Первого? – спрашиваю я.

– Ш-ш, – шипит Элиза, раздражённая. Это просто восхитительно.

На экране молодая актриса начинает длинную драматичную историю о бывшем, который её бил, и как она была бы одинока в этом мире, если бы не её семья с улицы 2-я Строительная. В целом, довольно слезливое видео.

Я изучаю линию носа Элизы, усыпанную веснушками изгиб скулы, её тонкие блестящие волосы. Я представляю, как снимаю заколку и пропускаю прядь её волос сквозь пальцы; они, без сомнения, будут шелковистыми на ощупь.

Её волосы скорее медовые, чем цвета ирисок, решаю я. И сама она – не лакомство. Она прямолинейна и проста. Технически невзрачна, но тихо красива. Большинство не заметило бы её тихой красоты, особенно здесь, где столько яркого, чтобы привлечь взгляд.

Её робкая смелость добавляет привлекательности. Прямолинейность, с которой она держится, отдавая команду. Как иногда кажется, что она собирает силы из глубины души.

Я хочу, чтобы она остановила фильм и заговорила.

– Там… буквально четыре недели этого видео? – спрашиваю я.

Она ставит на паузу и поворачивается ко мне.

– Посмотрим, не так ли? – отвечает она чопорно.

– Да ладно, – говорю я. – Это не по-настоящему.

– Это абсолютно настоящее видео, – говорит Элиза. – На сто процентов. В этом и суть. Пожалуйста, сохраните остальные вопросы до конца презентации.

– Это не настоящее, – продолжаю я, – в смысле, это всё для того, чтобы сделать соглашение максимально болезненным. Это не настоящая программа.

– Нет, настоящая, – говорит Элиза, выпячивая подбородок. – Это программа про эмпатию, с человеческими историями о реальных людях. Знаете, эти двуногие существа, что бродят по улицам внизу?

Язвительный всплеск от Элизы. Ещё одно неожиданное удовольствие.

Она снова нажимает «плей».

Дядя Валера вернулся, рассказывает, как соседи вспомнили его день рождения.

– Я думал, дни, когда люди помнят мой день рождения, позади, – говорит он, показывая ярко упакованную коробку.

Я незаметно беру телефон со стола и кладу на колени, прокручивая сообщения. Проходит всего пять минут, прежде чем она замечает.

– Эй!

– Что? – говорю я.

– Что вы делаете?

– Читаю важное сообщение.

– Не надо.

– Только взгляну.

Она хмурится.

– Вы не можете смотреть в телефон.

– Не могу смотреть? – переспрашиваю я, отзеркаливая, чтобы её поддразнить. Пойдет ли она дальше?

Её ноздри раздуваются.

– Вы должны смотреть программу. – И, будто опасаясь недопонимания, добавляет: – Это программа, назначенная судом.

– Но это крайне важные сообщения. Как я могу заверить свою команду, что я всегда на связи, если не могу ответить?

Она хмурится, задумавшись.

Переговоры 101: сделай свою проблему их проблемой.

Я добавляю:

– Как я могу полностью сосредоточиться на фильме, зная в глубине души, что могу пропустить важные сообщения? Как нам вместе обеспечить, чтобы я оставался на связи с командой?

– Никак, – говорит она.

Я, мягко говоря, удивлён. Я ожидал, что она сдастся. Она какая-то младшая сотрудница, которой, вероятно, Демьянов заплатил бонус, чтобы программа была максимально раздражающей. Какое ей дело, посмотрю я сообщение или нет? Деньги она всё равно получит.

Мой прошлый наставник, назначенный судом, без проблем разрешал иногда проверять телефон. К концу трёх дней наши сессии длились полторы минуты – ровно столько, чтобы он дал мне задание, которое я перепоручал помощнику. Это было идеально. Правдоподобное алиби для всех.

– Вы просите меня быть недоступным целый час? – спрашиваю я. – Я никогда не отключаюсь от своих людей – даже во сне.

На самом деле, эта битва за телефон – одна из тех мелочей, которые мне нужно выиграть.

Она смотрит мне в глаза – левый, правый, левый. Мы так близко, что я вижу, как армейский зелёный цвет её глаз прорезают светло-серые прожилки. Будто свет пробивается сквозь трещины. Так близко, что я чувствую запах её кокосово-ягодного шампуня. Так близко, что почти ощущаю, как она думает.

– Никаких прерываний, – говорит она.

Я стараюсь скрыть удивление.

– Но все руководители следят за несколькими делами. А если чрезвычайная ситуация?

– Разве Никита не найдёт вас? Он ваш помощник. Или твой админ, Анатолий?

– Не обязательно.

Она моргает, не зная, что делать с моим сопротивлением.

Я жду, чувствуя странную, возбуждённую энергию в груди, какую-то приятную лёгкость. Что она сделает? Что скажет?

Она выпрямляется.

– Разве нельзя сделать так? Типа… сообщение, что в случае чрезвычайной ситуации обращаться к помощнику Никите? Только на час сессии?

– Я правда не могу, – говорю я. – Я не могу просто исчезнуть.

– Но моя программа требует твоего полного внимания, – говорит она.

– Требует? – переспрашиваю я.

– Да, моя программа абсолютно требует вашего полного внимания, – повторяет она.

– Это не сложный материал, Элиза.

– Я серьёзно. Вы должны смотреть с полным вниманием.

Я моргаю. Зачем бороться из-за такой мелочи? Все проверяют телефоны – даже на самых важных встречах.

Она протягивает руку ладонью вверх. Она хочет мой телефон.

Всё будто замедляется.

Я ухмыляюсь. Это совсем не смешно, но я ничего не могу с собой поделать – всё так неожиданно. Я смотрю с её тонкой руки на её глаза. Её костюм цвета спелого яблока; небо за её плечом ярко-голубое, но даже эти яркие цвета кажутся бледными рядом с её сверкающими зелёными глазами.

– Вы хотите, чтобы я отдал телефон? – спрашиваю я, не веря.

Она кивает.

Она и раньше была интересной. Теперь она стала на сто процентов увлекательнее.

– Я не могу этого сделать, Элиза.

– Тогда выключите его.

– Это тоже не вариант.

Я говорю своим лучшим голосом переговорщика. Спокойно. Снижающая интонация. Ничего не поделать. Жаль, но увы.

Тишина затягивается. Ни один наставник не перечит мне. Ни один сотрудник любого уровня не перечит мне. Честно, я не помню, чтобы кто-то, кроме делового соперника, мне перечил, и даже это обычно слабенько.

Она выпрямляется ещё сильнее и выпячивает подбородок; это её силовая стойка, понимаю я. Мне нравится, что я это знаю. Она и её чопорный галстук-бабочка, и её силовая стойка.

– Если я снова поймаю вас с телефоном, – говорит она, – я не смогу поставить галочку за сегодня.

Я прищуриваюсь.

– Что это значит?

– Поле в онлайн-форме, которая отправляется «МаксГрупп» и обеим юридическим фирмам, участвующим в деле?

Она шутит? Я одариваю её лёгкой улыбкой, которую приберегаю для сложных переговоров.

– Не сможете поставить галочку? Даже если я перескажу всё, что происходит в фильме?

Она качает головой.

Я говорю:

– Вопреки тому, что пишут в СМИ, некоторые люди умеют делать несколько дел одновременно, и я один из них. Бизнес-лидеры моего уровня обычно среди тех немногих, кто может очень эффективно делать несколько дел одновременно.

Она поджимает губы. Она что-то обдумывает. Что именно? Она говорит:

– Знаете, что будет, если одно из полей не отмечено? Или, как вы сказали, не поставлена галочка?

– Что будет, если одно из полей не отмечено? Вы спрашиваете, знаю ли я?

Она колеблется, затем:

– Знаете, что будет?

Я напрягаюсь. Она правда туда лезет?

– Знаете? – повторяет она.

Я закидываю ногу на ногу.

– Эти шестьдесят минут уже растянулись на девяносто, – говорю я.

Она немного надувается. В переговорах, как в покере, у всех есть свои сигналы. Это надувание – часть её сигнала? Пытается занять пространство? Почему-то я вспоминаю нашу первую встречу. Вы очень добры, сказала она, навешивая на меня позитивную эмоцию, предлагая предпочтительную реальность. Не хитрее ли она, чем я думаю?

– Что будет, если не все поля отмечены? – спрашивает она снова.

– Полагаю, нам придётся повторить тот урок.

– А если я не захочу его повторять? – спрашивает она. – Если у меня есть график, которого я должна придерживаться? И поле никогда не будет отмечено?

Я чувствую внезапное, странное оживление.

– Что тогда будет? – спрашиваю я.

– Там будет «X» вместо галочки, – продолжает она. – Можете сказать, что это значит?

Мой пульс учащается. «X» в одном из полей – это ядерный вариант. Я прищуриваюсь. Мои адвокаты не согласились бы работать с фирмой или наставником, которые играют жёстко, но Элиза, похоже, делает именно это.

Зачем играть жёстко? И я даже не могу проверить телефон? Не то чтобы у Демьянова и его адвокатов тут скрытые камеры.

Она складывает салфетку в маленький треугольник и проводит ногтем по одной стороне, создавая ровный край.

Она, кажется, ждёт моего ответа, хотя мы оба знаем, что значит «X». Это будет означать нарушение соглашения. Если я откажусь выполнять условия, я нарушу договор, и адвокаты Демьянова могут затащить меня обратно в суд.

Судья в определённом настроении может отправить меня в тюрьму.

Адвокаты Демьянова будут работать сверхурочно, чтобы найти такого судью. Они задействуют все связи. Посадить меня в тюрьму – это превзойдёт самые смелые мечты Демьянова.

Я чувствую, как улыбка расползается по моему лицу.

– Вы… угрожаете мне?

Она выглядит удивлённой.

– Я просто спрашиваю, знаете ли вы, что будет.

Я не верю. Она угрожает мне возможной тюрьмой. У неё есть крошечная сфера власти, и она использует её как дубинку. Это так чертовски… неожиданно.

Я выпрямляюсь. Раньше я не воспринимал её всерьёз, но теперь – да.

Глава 9

Лиза

Он ухмыляется по-волчьи – великолепный и тёмно-опасный, будто выжидает момент, мечтая о будущем нападении.

– Давайте продолжим тренинг, а?

Внутри я вздыхаю. Неужели я никогда не узнаю, что будет, если он получит «X» вместо галочки?

Мне правда хочется знать!

Я включаю видео. Инна обещала, что вырезала все моменты с моим участием, но сейчас сцена, где мы красим комнату на верхнем этаже, и я чуть не получаю инфаркт, когда в кадре появляется моя рука. Моя кисть. Мой перстень. Я складываю руки на коленях. Умение узнавать руку или плечо знакомого, наверное, редкость, но я не удивлюсь, если Агатов это может – он всё подмечает, хищник с орлиным взглядом.

Я украдкой бросаю взгляд. Агатов развалился в кресле, раздражённый принц на своём высотном троне, небрежно закинув ногу на ногу.

Он, кажется, чувствует мой взгляд, потому что оборачивается, глаза искрятся. Почти заговорщическим тоном он говорит:

– Неужели у вас двадцать часов этого?

– Без разговоров, – отвечаю я.

– Разве я не могу задавать вопросы? Разве так не учатся студенты?

– Сохраните вопросы до конца.

– Вы серьёзно говорите, что у вас двадцать часов этого видео?

Я ставлю видео на паузу.

– Мои учебные материалы вас не касаются.

– Какое отношение документальный фильм о людях в здании имеет к эмоциональному интеллекту руководителя?

– Вам важно увидеть жизни, на которые влияет твой проект. – Абсолютная правда.

– Почему?

– Потому что это важно, – говорю я, пожалуй, слишком резко.

– Как это влияет на мой эмоциональный интеллект?

Я сглатываю, не зная, как ответить, ведь я вообще ничего не знаю о наставничестве руководителей. Мне нужна книга или что-то в этом роде.

– Вы не можете задавать вопросы, – говорю я. – Мы не два коллеги, обсуждающие методику тренинга. В этой части программы, которую я, как аккредитованный наставник, разработала, вы будете узнавать о жизнях, на которые влияет ваш проект.

– Какой урок я должен извлечь из видео, где люди красят обшарпанное здание, которое скоро снесут?

– Почему бы не попробовать заглянуть глубже? Может, это не самое шикарное место, но разве вы не видите, как они стараются сделать его красивым?

– Это строчка из «Идиота»?

Я хмурюсь, грудь пылает от раздражения – и чего-то ещё, что я не могу определить.

– Готовы продолжить урок?

Это всё просто чтобы меня помучить и наказать? – спрашивает он. – Если хотите меня задеть, лучше покажите, как старинные теннисные ракетки раздавливают грузовиками. Это бы меня куда сильнее зацепило.

– Вы говорите, что вас больше волнуют уничтоженные ракетки, чем разрушенные жизни людей? Это прекрасное здание, в которое они вложили душу? Потеря этой сплочённой общины, почти семьи?

– Зависит от ракеток, – отвечает он.

Я смотрю на него, кипя от злости.

На его телефоне что-то вспыхивает. Он опускает взгляд, затем смотрит на меня.

– Вы только что проверили телефон.

– Вы не можете требовать, чтобы я отключился. Просто не можете. Я думал, мы это прояснили.

Могу ли я правда не требовать? Мне нужно, чтобы он обращал внимание. Мне нужно, чтобы он узнал моих друзей. Я хочу, чтобы он почувствовал, что знает их, и, может, тогда он немного о них позаботится. Боже, почему я думала, что это сработает? Он такой могущественный и занятой, а что есть у меня?

Я глубоко вдыхаю.

– Вам было предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, верно?

– Да, да, да.

– Эта программа должна просматриваться без многозадачности. Это часть программы. Если вы ещё раз посмотрите в телефон, я не смогу поставить вам галочку за день.

Он смотрит на меня долгим, молчаливым взглядом, его глаза твёрдые и искрящиеся.

Моё сердце гремит. О чём он думает?

Но затем – внезапно, чудесным образом – он выключает звук и кладёт телефон на стол. Его телефон тёмный и гладкий, как он сам.

– Забирайте.

Я беру телефон. Он прохладный, тяжёлый – как-то тяжелее, чем должен быть, будто заряженный пистолет.

– Давайте продолжим, – говорит он.

– Отлично, – бодро отвечаю я, откладывая телефон. Не слишком ли легко? Но он же сотрудничает, верно?

Мы досматриваем видео, большую часть которого занимает Алексей, отрабатывающий монолог. Инна явно обожает его снимать. Я выключаю ровно в конце сессии, чтобы показать, что я тоже уважаю правила.

Я протягиваю ему телефон, и он берёт его. Наши пальцы на миг соприкасаются, и по коже пробегает безумный заряд энергии – признак того, как я взвинчена, говорю я себе.

Он убирает телефон в карман, даже не взглянув на меня, потому что, конечно, он невозмутим. Он встаёт, опираясь сильной мускулистой рукой на спинку теперь пустого кресла.

Я нервно убираю свои презентационные материалы. Он чего-то ждёт?

Его голос, когда он звучит, – это рокот прохладного бархата.

– Я получу свою галочку?

Он издевается? Не могу понять.

– Ну? – спрашивает он.

– За сегодня, да, – отвечаю я.

***

Самолёт приземляется, и нас везут в двух одинаковых лимузинах-внедорожниках в отель «Мираж».

«Мираж» так же великолепен, как московский «Рэдиссон», с мраморными колоннами, мраморными полами и огромными потолочными окнами, заливающими пространство естественным светом. Я медленно поворачиваюсь, впитывая всё это, потому что, кажется, моя душа не может поглотить это место, стоя на месте. Может, я смущаю команду, не знаю, но им стоит благодарить, что я не бросила сумки и не закружилась, как в «Звуках музыки».

Оглядевшись, я замечаю стол с бокалами вокруг хрустальной чаши с водой, в которой плавают ярко-оранжевые апельсины. Я ставлю сумки и иду за бокалом, ощущая потребность вкусить эту роскошь. Вода и правда на вкус апельсиновая. Я закрываю глаза и позволяю ей наполнить меня.

Она свежая и чистая. Дома я тоже могу сделать апельсиновую воду, но здесь она почему-то особенная. Я пью и снова оглядываю люстру и пальмы в горшках. Будто я попала в книжку сказок из другого века.

А потом я смотрю через вестибюль, и там Прохор, пальто перекинуто через руку, смотрит на меня. Прекрасный дьявол.

Но я знаю, что он не дьявол, и не теряю надежды. Да, может, я слишком цепляюсь за тот наш первый момент, за тот проблеск доброты в его глазах, за моё чутьё о его сердце. Что ж, я буду цепляться.

Анатолий подходит с ключ-картой.

– Вы в 707. Несколько человек собираются в ресторане на ужин, если хотите, приходите.

– Точно, у нас уже давно время ужина, – говорю я.

– Так что? Придержать вам место? – Он ждёт ответа.

– Спасибо, с радостью.

Он идёт к лифту. Я бросаю последний взгляд на Прохора, который направляется к лифтам с Никитой. Я вожусь с бокалом, пропуская всех вперёд. Я устала постоянно быть начеку, притворяться, что я на своём месте, когда это не так. Мне нужно немного побыть одной.