Вафель убивает смерть

1. Хит идёт ломать музей

Он провёл магнитной карточкой пропуска над сенсором и стеклянные дверцы турникета загорелись золотистой буквой W, которая разделилась надвое, открывая проход.

– Господин Вафель! – охранник щёлкнул каблуками и с таким пылом поклонился вслед, что из незастёгнутого чехла на его толстом боку выпала рация, подскочила на каменном полу и укатилась под стойку, издавая хриплые вопли.

Поздний гость не обратил никакого внимания на переполох, только спрятал руки в карманы. Одет он был странно. То есть, наполовину очень даже хорошо одет: в костюм с галстуком-бабочкой, на спине бежевого пальто такая же «W», как на турникете, в руке трость и огромный смятый шарф. Но брюки закатаны почти до колена, на ногах ярко-салатовые носки и потрёпанные кроссовки с развязанными шнурками. Он вошёл в лифт как раз в тот момент, когда охранник, раскачиваясь на собственном животе как неваляшка, пытался выудить рацию из-под стола, из которой неслось паническое: «Алёнка, Алёнка, это Искушение, как слышите? Назовите код тревоги, повторяю, назовите код… Михалыч, если ты там снова уснул, горе косолапое, я на тебя докладную напишу!».

Господин Вафель согнулся пополам от еле сдерживаемого смеха как только за ним закрылись двери, и тут стало ясно, что никакой он не господин. Он очень высокого роста, но на вид обычный школьник, просто одет, как Великий Гэтсби. Ну, не считая кроссовок.

– Ааа, Пти, почему позывные нашей охраны такие идиотские? – практически падая в дверь и вытирая выступившие от смеха слезы, спросил Вафель.

На подоконнике сидел мальчик с кудрявыми рыжими волосами – вылитый ангелочек. Если Вафель казался старше, то Пти, наоборот, принимали бы за десятилетку, если бы не тяжёлый взгляд, как будто он начнёт отчитывать любого, с кем заговорит.

– Это шоколадки, в честь кондитерской фабрики, которая раньше тут была. На стоянке Кара-Кум работает.

– Когда он сказал «Это Искушение», я чуть не лопнул!

– Да, смешно, – с непроницаемым лицом Пти открыл ящик стола и пододвинул к нему небольшую стремянку. Обычного офисного кресла у стола не было. Его вообще в кабинете не наблюдалось.

Вафель бросил на пол шарф и забрался на четыре ступеньки стремянки, заглядывая в ящик.

– Шарф возьми, там ночью вечно дует.

– Не веди себя, как моя мама, – опершись ладонью прямо на голову Пти, Вафель подпрыгнул и провалился в стол всем своим огромным ростом.

Пти аккуратно закрыл ящик и положил прямо над ним золотой ключик. Наступил на шарф, пожал плечами и вышел, оставляя открытыми двери кабинета. Дверей было три, все открывались отпечатком ладони, а внешняя ещё и требовала цифровой код. В общем, это были те двери, в которые не вошёл бы никто лишний, но вошли сразу пятеро. Один закрыл ящик ключом и сразу вышел. Остальные четверо подхватили стол и отправились следом.

На первом этаже, протягивая руку под стойку ресепшена, лежал Алёнка. Голова лежала от Алёнки отдельно, уткнувшись лбом в посвистывающую помехами рацию. Рядом с ним, удивленно рассматривая разрубленный наискось живот, сидел ещё один охранник. Ничего от Искушения в нём не было, разве что кроме сложной начинки.

…

– Вафель пропал! А сколько шума было – самый молодой Смотритель, гений, что там ещё, – запыхавшаяся от бега девочка навалилась на стойку кофейни всем телом – так, что ноги в воздухе повисли.

Бариста щёлкнул её по лбу.

– Сядь нормально, Фро.

– Эй, Хит, я же просила не называть меня так!

– А я просил не кричать на всё кафе о делах Гардена.

– Я ходила на башню смотреть, – зашептала она так яростно, что было слышно у входа, – Она падает, как карточный домик складывается. Если башня пропадает, значит, Смотритель погиб? Год назад тоже самое было. Вафель умер?

– Понятия не имею, Фро, – дёрнул плечами бариста.

– Афродита! Сколько раз повторять! – от удара по стойке жалобно звякнул сифон для кофе, – Мне тоже на лбу имя написать, чтобы ты не забывал?

У Хита на лбу действительно написано HIT. Его лицо и тело почти полностью покрыты татуировками, и совсем скоро будет не почти. Когда ему было тринадцать, отец, глядя на постер с его любимым музыкантом, сказал «Не вздумай делать тату. Сделаешь одну – и нормальной работы у тебя никогда не будет». Хит точно знал: никогда и ни за что он не хочет нормальную работу. И уверенно шёл к цели – через полгода у него уже были первая татуировка и первое предупреждение в школе. После второй татуировки и третьего предупреждения из школы его выгнали, и тут в жизни Хита появился Гарден.

В тот вечер он сидел, вжавшись в стену дома. Прямо за спиной было окошко вентиляции магазина, из которого шёл тёплый воздух. Даже если ты очень зол и достаточно самостоятелен, чтобы уйти из дома, холод никто не отменял. Хит замерзал, и от того злился еще больше. Сбежать, чтобы замёрзнуть насмерть в соседнем районе? Звучит, как плохая шутка.

– Не спи – замёрзнешь, – заявил кто-то прямо над ухом так неожиданно, что Хит отпрыгнул от стены и сразу упал, застонав от боли в окоченевших пальцах.

– Ты кто такой?

Хит до сих пор не понимает, почему тогда так получилось. Над ним абсолютно точно стояла девушка. В туфельках на каблуке, расстегнутой куртке, с длинными волосами, завязанными чёрной лентой в хвост. В общем, как ни посмотри – точно девушка. Но первой его реакцией было:

– ТЫ КТО ТАКОЙ?

– Я Иска, – подняв бровь, ответила она, – У меня для тебя есть предложение. И какао. С зефирками.

В Гарден брали только сирот. Хит был единственным с семьёй, но Иска мгновенно их убедила. Было даже слегка обидно – Хит надеялся, что отец хотя бы из принципа запротестует.

Первое, чему учили в Гардене, – всё, что делает Хаус, – ненастоящее. Иллюзия, которая заставляет верить в несбыточные мечты и, в итоге, причиняет только вред.

Если честно, Хит сначала думал, что Гарден – какая-то мутная секта. Кормят, тепло – и на том спасибо. Он не верил в Хаус так же, как и в несбыточные мечты. Хит предпочитал бороться за то, чего хочет, и хотел только то, что очень чётко видел. Смысл мечтать о радужном будущем и есть растворимую лапшу? Никакого. А вот смысл мечтать о гамбургере с двумя котлетами вполне просматривается.

– Почему с двумя? – спросила Иска, записав его мечту в заметки телефона.

– Потому что два куска булки и одна котлета – это скучно. Хочу наоборот.

Иска пообещала четыре котлеты и вообще любое чётное количество котлет после первого столкновения с Хаусом. Хит попросил ещё денег, потому что не очень хотел драться за котлеты. Иска посмеялась, но денег дала, и они пошли ломать музей. Она так и сказала:

– Пошли ломать музей.

Хит тогда подумал, что это такой старческий сленг типа «устраивать цирк», но они пришли к настоящему музею, который непонятно как оказался между пятиэтажками спального района. Белее снега вокруг, с мраморными колоннами и спущенными на них сверху огромными афишами про выставку роботов.

– Издеваются, – сквозь зубы прошипела Иска, – Какой это музей, это же Ковент-Гарден.

– Что? – не понял Хит. Он поначалу вообще ничего не понимал, потому что все его знания об искусстве ограничивались тезисом «Бэнкси крут». Впрочем, почему он крут, Хит объяснить не мог. Просто его первой татуировкой была девочка с улетающим шариком с граффити Бэнкси, а с таким очевидным фан-артом на груди вариантов не было: пришлось любить искусство.

– Ломай, – стиснув зубы, кивнула на колонны Иска.

– В смысле?

– А какие варианты ты тут видишь? Его нет. Ломай.

– Вы издеваетесь? – как можно вежливее поинтересовался Хит, потому что деньги возвращать не хотел, – Он же каменный.

– Он выдуманный. Настоящий Ковент-Гарден – в Лондоне, там он каменный. Мало того, он театр, а не музей. Этот – пустая подделка. Его, кроме нас, и не видит никто, – Иска помахала проходящей мимо старушке.

– Бабуль, вы тут музея не знаете рядом? Большой такой, с белыми колоннами, там ещё выставка роботов сейчас.

– Что ты, дорогуша, тут кроме этих жилых домов и нет ничего. Магазин и тот никак не достроят, за хлебом полчаса по трассе, – заворчала старуха, глядя прямо на лестницу перед входом.

В ее очках Хит увидел отражение типовой пятиэтажки с горящими прямоугольниками окон, и здорово испугался. Волшебство он не любил. Вообще.

– Ломай, – не отставала Иска.

– Это вы сделали, чтобы я его видел? – разозлился Хит, – Я не хочу! Уберите его!

– Сам убери, – она уселась на низкий заборчик дворовой клумбы и явно приготовилась с удовольствием наблюдать за чем-то, – Просто пни его как следует.

И Хит пнул. А потом ещё. Оказалось, ломать музей – самое приятное, что случалось с ним в жизни. Стены давали трещины и огромными кусками падали вокруг, рассыпаясь и исчезая в грязном снегу. Хит с разбегу сшибал плечом колонны, пока крыша над входом не рухнула прямо на него.

– Ненастоящие! – орал он, пробиваясь сквозь стены, – Не врите! Не врите мне!

Там, где должен был быть центр здания, стоял дрожащий мужчина с фонариком, и прижимал к себе игрушечного робота. Хит сшиб его с ног, но мужчина оказался вполне реальным, и не рассыпался, а только уселся в снег и растерянно захлопал глазами.

– Вы вор? – спросила Иска, успевшая подойти сзади.

– Вор? – мужчина встал, отбросив робота в снег, – Я клиент, и Хаус пожалеет о таком поведении.

– Идеально, – промурлыкала Иска.

Позже Хит ел свой двойной бургер, не обращая внимания на вкус.

– А когда можно будет ещё?

– Ещё бургер?

– Нет, музей ломать.

– Слишком часто нельзя – по-настоящему удариться можешь.

Гарден действительно был яблоневым садом, огромным и заросшим сорняками. За деревьями никто не ухаживал, так что яблоки созревали мелкие и кривые со всех сторон. Между деревьями стоял небольшой дом-сторожка, в котором жила Иска, а вокруг него – семь одинаковых серо-стальных боксов для детей. Когда жильцу бокса исполнялось восемнадцать, Иска помогала найти работу или пойти учиться – дальше нужно было заботиться о себе самостоятельно.

«Чудес не бывает» – девиз Гардена, и Хит с ним полностью согласен. В его жизни чудеса ни разу не случались, сколько бы он ни ждал. Фро считает, что ему очень повезло в восемнадцать открыть собственную кофейню, но она понятия не имеет, насколько тяжело для этого пришлось работать. Хит уверен, что заработал тут каждую чашку. Фро тринадцать, её не берут ни на что серьёзнее обычных столкновений, и даже здания она ходит ломать вместе с группой, не одна. Иска говорит, что девочки больше мечтают, поэтому даже в разрушении зданий от неё мало толка. Завосхищается каким-нибудь средневековым замком – и врежется в стену по-настоящему. В Гардене каждый месяц кто-нибудь попадает в травмпункт, чаще всего – с вывихом плеча, но особенно мечтательные могут и ногу сломать.

– Ты лучший, – перед выпуском сказала Иска, – Ни разу не видела, чтобы ты сомневался. Так хорошо отличать реальность и фантазию – это талант.

– Хочешь сказать, обычно человек не понимает, что он выдумал, а что происходит по-настоящему?

– Конечно, нет. Люди постоянно сбегают в фантазию – каждую секунду. Им необходимо считать себя умнее, красивее или сильнее, чем есть на самом деле. Каждый считает себя не таким, как все. А на самом деле большинство движется по одной и той же схеме.

– И я тоже?

– Ты – нет.

– Почему ты так решила?

– Если бы ты был из большинства, то сейчас очень возмутился бы и начал доказывать, что ты не такой.

– Мне это не важно.

– А что важно?

– Что сегодня на ужин. Какая завтра будет погода. Где мне набить следующую татуировку.

– Но не каким ты будешь через десять лет?

– Это что, собеседование? Я не предсказатель. Через десять лет могу быть, например, мёртвым.

На самом деле, для такого будущего есть все шансы. Хита давно не берут на простые столкновения, он закрывает миры.