Меня зовут Персефона

Daniele Coluzzi

IO SONO PERSEFONE

©2022 Mondadori Libri S.p.A., Milano under the imprint of Rizzoli

Во внутреннем оформлении использованы изображения: © Feodora_21 / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Золоева Л.В., перевод на русский язык, 2023 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Пролог

Я иду босиком по мягкой земле. Нежные травы щекочут мне ноги. Я улыбаюсь. При каждом шаге от поля поднимается лёгкий приятный аромат. Это запах дома. Запах моей матери, который я обычно ощущаю, когда она крепко прижимает меня к груди.

Впереди искрятся несчётные красные точки. Солнце стоит так высоко, что его золотые лучи разъедают все контуры. Я прищуриваюсь: это маки. Их закинутые вверх головы возносятся даже над самой густой травой. Они как будто стоят в дозоре, но, забыв про свой гордый вид, чуть заметно склоняются под нежной лаской ветров.

В детстве я собирала маки и дарила маме. Я вплетала их в её головной убор. Без цветов он выглядел слишком торжественно на её красивых белокурых кудрях. Я и сегодня принесу ей букет. Она будет рада, я знаю.

Опускаюсь на колени и начинаю срывать цветы. Не только маки, но и крошечные фиалки, крокусы, ромашки и нарциссы. Последние мне особенно нравятся. Я протягиваю руку, чтобы коснуться одного.

Раздаётся сильный удар грома. Кажется, что-то взрывается совсем рядом со мной. Я падаю вперёд. Земля дрожит подо мной.

– Левкосия? Лигейя?

Молчание.

Я встаю и оглядываюсь по сторонам. Моих подруг нигде нет. Я забрела слишком далеко и осталась одна.

– Парфенопа! Где вы?

Снова гром, заглушающий мой голос. Крик застревает в горле. Роняю цветы. Порыв ветра уносит их прочь. Я пытаюсь поймать их, подхватывая полы юбки. Скорее, скорее, прочь отсюда.

Я слышу какой-то глухой гул, а потом снова гром. Смотрю на ясное небо, на спокойную Этну на горизонте. Что происходит?

Всё грохочет, от этих раскатов дрожу и я.

А затем земля передо мной разверзлась.

Она поглощает всё, что было на ней ещё мгновение назад. Сухие комья разваливаются, проваливаясь в глубокую бездну. В нос ударяет тяжёлый резкий запах. Я пячусь назад и крепко держу подол, чтобы не рассыпать собранные цветы. «Мама!» Я слышу свой голос откуда-то издалека. Вздрагиваю от собственного крика. «Мама, помоги мне!»

Под ногами вздымается почва. Она как будто меняет форму. Нет, это из неё вырастают головы. Лошадиные головы. Они фыркают, мощно выдувая из огромных ноздрей комья грязи. Они похожи на мертвецов, восстающих из могил навстречу солнцу. Я не могу сдвинуться с места. Одна голова хватает мой хитон зубами и дёргает его. Я беспомощно смотрю, как рвётся одежда, как высыпаются из подола цветы. На земле они тускнеют, становясь чёрными. Такими же чёрными, как эти страшные головы, которые вот-вот окружат меня со всех сторон. Одна лошадь громко ржёт и с ненавистью смотрит мне в глаза.

Мне надо бежать, иначе они утащат меня с собой.

Я почти ничего не вижу от слёз, но разворачиваюсь и бегу прочь. Куда подевались мои подруги? Я оглядываюсь назад – на меня надвигается огромная мрачная тень. Она парит над колесницей, запряжённой жуткими лошадьми, дёргает поводья и через мгновение набрасывается на меня. Я чувствую, как кто-то хватает меня холодными пальцами.

– Отпусти!

Мой крик обрывается. Я выворачиваюсь, отталкиваю тень от себя, но у неё очень крепкая хватка. Я слышу смех, но не вижу, кто смеётся. Закрываю глаза. Сильные руки крепко меня держат и тащат в колесницу. Я пытаюсь вырваться, пытаюсь ударить того, кто вцепился в меня. Я надеюсь ткнуть его локтем в глаза. Он смеётся, а потом шепчет мне в ухо:

– Не надо усложнять…

Он так близко, что я чувствую его запах – запах сырой земли, запах смерти.

Я поняла, кто он. Всё поняла. Я отворачиваюсь, сдерживая тошноту. Колесница несётся всё быстрее. Мы уже очень далеко. Силы оставляют меня. Где мои цветы? Как я отнесу их маме? Они были такие красивые. Фиолетовые, жёлтые, огненно-красные. Они оживали в волосах у Деметры. И в моих волосах. Мне кажется, я всё ещё вижу их перед собой.

Вокруг нас вода. Это озеро? Где мы? Перед глазами мелькают лишь быстрые фрагменты каких-то размытых очертаний. Рядом вздымаются гигантские волны, и он кричит, правя колесницей, и движется навстречу волнам. Снова слышен грохот, земля опять разверзается. Лошади с громким ржанием бросаются вниз, он прижимает меня к себе. Нас поглощает тьма.

Где мои цветы? Мама, я не хочу умирать.

Я пытаюсь вытянуть ослабевшую руку, мои ногти вонзаются в мягкую почву. Чувствую её на зубах, она забивает мне рот, накрывает лицо. Я поднимаю голову в последний раз, но земля смыкается надо мной.

Мама, где ты…

Часть I

Лето

– Сколько раз вам повторять: плющ – опасное растение! – голос мамы за спиной застаёт меня врасплох. – Он липнет к одежде и потом растёт, где захочет.

Парфенопа, Левкосия и Лигейя будто и не слышат её. Они сидят на залитой солнцем каменной стене и вплетают в волосы зелёные ветви.

Мама глядела на них с теми же бдительностью и заботой, какими обычно одаривала меня. Когда я вижу, как она внимательна к другим, у меня всегда портится настроение.

– Один раз ветка плюща попала мне в нос и стала расти прямо во мне, – говорю я каким-то писклявым голосом.

– Брось, Кора, не выдумывай! – весело перебивает меня Парфенопа. – Ты это говоришь, только чтобы напугать Деметру.

Мама молча смотрит на меня своим непроницаемым взглядом богини.

– Клянусь, мам, один раз…

– Девочки, вы не понимаете, о чём вы говорите, – строго перебивает меня мама. – Вы ведёте себя так, будто земля принадлежит вам, но вы ошибаетесь… Она никому не принадлежит.

– А как же ты, Деметра? – удивлённо восклицает Парфенопа. – Ты богиня земли – земля твоя.

– Земля не принадлежит никому… – быстро вставляю я, пока мама не успела ответить. – Земля – это дар, который…

Мама не даёт мне договорить. Она подходит совсем близко, но вместо того, чтобы поругать меня, начинает гладить мне волосы, убирая их за уши.

– Вы ходите по этим лесам одни, думая, что это ваши владения. Но земля – это дар, и этот дар не бесконечный, – шепчет мама.

Я улыбаюсь ей. Именно это я и хотела сказать. Она сжимает мне руку, переплетая свои пальцы с моими.

– Землю нужно почитать и бояться, – заканчиваю я за неё, – точно так же, как нужно почитать и бояться богов.

Но мои подруги уже не слушают нас. Они что-то тихонько напевают друг другу божественными голосами. Парфенопа болтает в воздухе белыми ногами, вплетая плющ в кудри Лигейи.

Мама отпускает мою руку:

– Увидимся позже. И чтобы все были дома до наступления темноты.

Я смотрю, как она уходит: элегантная, уверенная в себе. У неё очень гордая осанка. Я всю жизнь пытаюсь ей подражать.

– Слушай, почему твоя мать всегда такая серьёзная? – спрашивает Парфенопа, когда мы возвращаемся домой.

Левкосия и Лигейя идут за нами, смеясь и слегка толкая друг друга. Им так веселее собирать цветы по обочине тропинки.

– Потому что она богиня, – отвечаю я.

– Не все богини такие серьёзные… – ворчит Парфенопа.

Между нами протискивается Левкосия и толкает Парфенопу локтем в бок так, что та подпрыгивает.

– Эй, ты ведь знаешь, что боги слышат твои речи! Хочешь, чтобы тебя спалили дотла?

– Не забывайте, что мы тоже богини, – говорю я с улыбкой.

– Это ты у нас богиня! А мы не такие важные птицы, – фыркает Левкосия. – Знаешь, сколько нас в море? Да ещё Океаниды?

Я закатываю глаза:

– Примерно три тысячи, сколько можно это повторять…

– Правильно, Кора, примерно три тысячи. А ты одна.

Да, одна, если не считать маму. Я у неё единственная. У неё и у всей земли.

– Вот поэтому мама и переживает… у неё, кроме меня, никого нет, постарайтесь понять как-нибудь, – пытаюсь я закончить разговор.

Вдалеке над долиной перед нами возвышается Этна. Чуть ниже в деревне загораются первые огни. Крестьяне разжигают очаги, чтобы осветить и согреть свои дома. Небо быстро меняет цвет, окрашиваясь в бледно-розовые оттенки.

Наверное, тяжело жить вот так, когда твоя жизнь зависит от огня. Или от еды. Или от других. И как, наверное, ужасно знать, что ты должен умереть.

Мы проходим за домами по огородам, и до наших ушей долетают песни и молитвы, которые крестьяне обращают к моей матери. Люди ничего не знают. «У них есть глаза, но они не видят», – сказала мне однажды Афина.

Но они упрямы, и их упрямство трогает меня. Они не оставляют попыток говорить с нами, хотя мы им никогда не отвечаем. Они наполняют большие рога изобилия травами и цветами и кладут их на алтари или оставляют у входа в дом. Это для нас. Они ждут, что мы их заберём. Мы никогда ничего не берём, но они всё равно обманывают себя, думая, что нам всё это нужно.

– Мне не хочется домой, – говорит Парфенопа капризным голосом. – Небо такое красивое, давайте посидим здесь немного!

Левкосия и Лигейя дружно кивают.

– Мама будет волноваться… – Я пытаюсь возразить, но здесь действительно так хорошо, в этих садах с большими миндальными деревьями. Небо чистое, и на нём во всей красе блещут первые звёзды.

– Да ладно тебе, Кора! Пойдём подглядывать за смертными!

Вокруг нас очень бедные дома. Простые и маленькие. Как в них вмещается целая семья?! Забавно бывает смотреть, как люди передвигаются в таком узком пространстве. Они строят себе эти крошечные коробочки, чтобы не так сильно бояться, чтобы и днём и ночью чувствовать себя защищёнными.

Представляю, как бы они испугались, если бы увидели, сколько богов, духов и демонов пробираются внутрь их жилищ!

Пожалуй, я соглашусь. Очень хочется повеселиться.

– Пойдём!

Мы, не останавливаясь, бежим к центру деревни. Все дома в ней одинаково бедные и почти пустые. Люди внутри молча едят, глядя куда-то потерянным взглядом. Кто-то ссорится. За такими не очень интересно подглядывать. Мы беспрепятственно пробегаем по узким улочкам, разделяющим бедные деревянные дома. Левкосия и Лигейя хихикают и шумят, но нам всё равно. Люди никогда не увидят и не услышат нас, если только мы сами этого не захотим.

Парфенопа весело шагает рядом со мной, берёт меня за руку и случайно пинает камень, лежащий у неё на дороге. Он попадает в дверь хижины.

– Кто там?

Мы подпрыгиваем от хриплого голоса.

– Кто там, я спрашиваю? – Какой-то человек кричит из своего дома.

– Бежим! – прыскает Парфенопа.

Я сейчас лопну от смеха:

– Да что он нам сделает?

Мои подруги несутся прочь, крепко держась за руки. Я слышу, как скрипит дверь. Из дома выходит старик. На нём какая-то тряпка. Он выглядит очень усталым. И смотрит прямо на нас.

Мои подруги останавливаются.

– А он точно нас не видит? – шепчет Лигейя.

– Точно…

Старик продолжает смотреть в нашу сторону, немного щурясь, чтобы разглядеть хоть что-то в вечерней тьме.

– Кто здесь? – ворчливо повторяет он.

А что, если он нас увидит?

– Зайди в дом, Эфиальт! – слышится за его спиной женский голос.

Старик в последний раз смотрит в нашу сторону. Мне кажется, он пялится прямо на меня. Потом качает головой и возвращается в дом.

– Как у нас шумно стало… – ворчит он, закрывая за собой дверь.

Мои подруги заливаются громким смехом и с весёлым визгом несутся по деревне дальше. Я бегу за ними по улицам, покрытым чёрной пылью, вырвавшейся из Этны. Они вообще её не убирают? Какие же они грязные, эти люди. Моя мама при малейшем извержении убирает весь дом сверху донизу.

Откуда этот запах? Похоже на рыбу. Люди просто обожают рыбу, но в такой бедной деревне это большая редкость. Любопытно взглянуть. Я иду на запах и оказываюсь перед большим просторным домом с низкой крышей. Рядом с домом – невысокий забор. Я взбираюсь на него, чтобы удобнее было смотреть, и кричу подругам:

– Идите сюда!

Две совсем юные девушки суетятся над большой чёрно-красной тарелкой, аккуратно раскладывая сардины и большие ломтики жареного тунца. Они заговорщицки посматривают друг на друга и время от времени смеются. Похоже, они счастливы.

– Кора, подвинься, нам не видно!

Подбежавшие подруги цепляются за меня, чтобы лучше видеть, что происходит за забором.

– Смотрите, какой у неё пеплос[2]! – Лигейя как зачарованная смотрит на девушку слева от неё.

Её яркая длинная накидка высоко подпоясана красивым поясом. Может, у них тут праздник какой-то.

– Ой, а на другой вообще непонятно что надето, – добавляет Парфенопа, указывая на одежду второй девушки. – Зато сама какая красавица…

У девушки в простоватом голубом пеплосе и вправду очень милое лицо, обрамлённое непослушными кудрями, выбившимися из-под ленты на голове. Я не могу оторвать глаз от её плавных движений. Она разбавляет водой багрово-красное вино и расставляет на столе большие керамические кувшины. Посуда у неё не бог весть какая, но девушка обращается с ней так, будто она сделана из чистого золота.

– Кора, пойдём посмотрим, что за домом! Вдруг там тоже что-нибудь интересное!

Я не успеваю ответить. Парфенопа уже тащит меня за собой. Мы оказываемся во дворе с видом на Этну и возделанные поля.

– Красиво… – выдыхаю я, любуясь светлячками, которые заполонили всю долину и вспыхивают как маленькие огоньки.

Я и не заметила, как наступила ночь.

– Давайте побудем здесь с ними, пожалуйста… – вслух произносит Левкосия то, о чём каждая из нас думает.

Ничего не отвечая, мы направляемся к длинному столу в центре. Двор освещают большие факелы, воткнутые в землю.

– Они собираются есть! – догадываюсь я, глядя на расставленную на столе еду.

Ещё дымящиеся лепёшки, белый пшеничный хлеб, несколько ломтиков ароматного сыра. Почти на всех заполненных ячменём глиняных мисках видны мелкие трещинки. В мисках поменьше налито оливковое масло и аппетитные соусы.

Дверь дома распахивается настежь. Мы вздрагиваем от неожиданности.

Навстречу нам, громко разговаривая, идут четверо мужчин. Один из них небрежно кладёт на стол инжир, который он, вероятно, только что сорвал. Среди мягких зелёных плодов выделяется один очень крупный и ярко-красный.

– Смотрите, какое чудо! Наш первый гранат!

Он такой красивый, что я гляжу на него как зачарованная. Парфенопа рядом со мной что-то говорит, но я не слышу ни слова. Я наклоняюсь над столом, чтобы получше рассмотреть гранат, и тяну к нему руку. Мои пальцы почти касаются его, когда я чувствую какое-то быстрое движение в воздухе. Что-то проносится мимо, и меня пробирает дрожь. Я отдёргиваю руку, оглядываясь в замешательстве. Вроде никто ничего не заметил. Мои подруги продолжают беспечно болтать. Но мне кажется, что слева от них воздух сгустился тёмной тенью, образовав какое-то вытянутое чёрное пятно, которое постепенно приняло очертания человека могучего телосложения.

– Что… – пытаюсь выговорить я, но с моих губ слетает лишь слабый вздох.

Я подношу руки к лицу, тру глаза, и через мгновение тень исчезает. Что это было? И откуда этот внезапный запах смерти?

– Фу, как от них воняет… – с усмешкой говорит Парфенопа, прерывая поток моих мыслей.

Я смотрю по сторонам, ничего не понимая. Она права: наверное, этот жуткий запах исходит от людей. Какие они всё-таки грязные, их кожа и одежда вечно пахнут по́том.

– Что с тобой? – спрашивает меня Лигейя.

– Ничего… – шёпотом отвечаю я.

Я больше не вижу никого, кроме крестьян, уставших от тяжёлой работы в поле. У одного из них, самого старшего, добрый утомлённый взгляд и слегка приоткрытые в искренней беззубой улыбке губы.

Крестьяне устраиваются за столом, мы располагаемся между ними, а они и не подозревают о нашем присутствии. Мы с Левкосией занимаем пустые места, Парфенопа и Лигейя облокачиваются о стол.

– Мы ждём! – полушутя кричит один из мужчин, хватая и надкусывая кусок сыра.

Девушки, которых мы видели в доме, быстрым шагом выходят во двор, неся блюдо с рыбой и кувшины с вином. Аромат жареного тунца плывёт над столом.

– Это их рабыни? – спрашивает меня Лигейя.

– Мне кажется, они бедные, не думаю, что они могут позволить себе рабов… – рассуждаю я, наблюдая за сценой. – Наверное, это дочери их обслуживают.

Девушки исчезают в доме так же быстро, как появились.

– Деметра и сегодня щедра к нам. Это для неё! – восклицает старик, беря лепёшку с тарелки перед собой.

Я только теперь замечаю, что на керамике изображена мама. Мои подруги тихо хихикают.

– Пусть она всегда защищает нас от голода, и да будет наш стол всегда таким же богатым! – вторит ему человек, который мне кажется хозяином дома.

– Богатым? Судя по посуде, не скажешь… – замечает Парфенопа с озорной улыбкой.

– Им и так хорошо. Значит, им хватает.

Мне почему-то хочется защищать их. Человек рядом со мной берёт немного ячменя из полупустой миски. Я смотрю, как он подносит его ко рту. По-моему, он очень голоден. Когда мой взгляд падает на миску, она внезапно наполняется ячменём. До самого края.

– Кора, ты что делаешь?! – вскрикивает Парфенопа.

Левкосия и Лигейя тоже уставились на меня. Я не понимаю, что происходит.

– Я не знаю, я…

– Кора!

Ячмень в другой миске начинает набухать, как будто что-то снизу подталкивает его к самому краю.

– Кора, мне кажется, это уж слишком…

Ячмень пересыпается через край, шуршит по столу.

– Останови его!

Я чувствую, что у меня начинает гореть лицо, я волнуюсь. Я смотрю на ячмень и умоляю его остановиться. И зёрна замирают как по команде. Крестьяне мирно беседуют между собой, ничего не замечая. Мои подруги заливаются смехом, я успокаиваюсь. Потом тоже начинаю смеяться. Я впервые пустила в ход свою божественную силу?

– Бедные крестьяне! Давай, Кора, дай им ещё добавки! – дразнит меня Лигейя.

Может, попробовать? Интересно, у меня получится ещё раз? Я смотрю на блюдо с изображением моей матери, и оно вдруг доверху наполняется лепёшками. Я перевожу взгляд на своих белокурых подруг. Они уважительно кивают головами.

Пожилой крестьянин замечает внезапно наполнившееся блюдо и в ужасе отскакивает.

– Это невозможно! – кричит он, но остальные как будто не слышат его, наливая себе ещё вина. – Я ведь их съел! Я уже съел все лепёшки… Тарелка была пуста! – продолжает кричать крестьянин.

– Дедушка, успокойся! – со смехом говорит самый молодой из пирующих.

Но когда его взгляд падает на миски с ячменём, с лица, раскрасневшегося от вина, сходит румянец. Миски полны до краёв.

– Это Деметра! Она услышала наши молитвы, смотрите! – потрясённый юноша вскакивает из-за стола.

Мои подруги смеются и подходят ближе, чтобы лучше видеть ужас в его глазах.

Остальные крестьяне тоже вскакивают, смотрят на полные миски и бросаются на землю, воздев руки к небу. Они обещают жертвоприношения и обильные дары. Они воспевают имя моей матери и моё имя. Они воспевают Кору, маленькую дочь великой богини.

На шум из дома выходят девушки и присоединяются к молитвам.

– Мы приглашаем вас на пир, – кричит им хозяин дома. – Сегодня боги к нам благосклонны!

Старик не перестаёт недоверчиво качать головой. Парфенопа нежно проводит рукой по его лицу – скорее всего только для того, чтобы сосчитать морщины.

Вечер продолжается священными песнями и вином. Девушки всё сильнее разбавляют вино водой, чтобы его хватило надолго, но пирующие всё равно пьянеют. Старик всё кивает головой и глуповато улыбается. Все остальные начинают петь и танцевать. И мы вместе с ними. Хозяин дома ритмично бьёт большими узловатыми пальцами по деревянному ящику. Он задаёт нам всем темп. Мы танцуем, и гулкий стук эхом разносится по долине, давно погружённой во тьму.

– По-моему, он не из их семьи… – говорит Левкосия, кивая на юношу, который полулежит за столом и не спускает глаз с хорошенькой девушки в голубом пеплосе.

Она, кажется, отвечает ему взаимностью, робко смотрит на него, а потом тут же опускает глаза. Они не брат и сестра, это точно.

– Давайте поможем им! – кричит Парфенопа, пытаясь заглушить голоса пирующих.

С озорным видом она подходит к юноше и шепчет ему что-то на ухо. Юноша тут же вскакивает на ноги и громко объявляет:

– Давайте сыграем в коттаб[3]!

Я подношу руку ко рту, чтобы сдержать смех, забыв, что люди не могут меня услышать. Я поняла, что задумала Парфенопа.

На моём острове все без ума от коттаба. Я с удовольствием наблюдаю за подготовкой к игре. Крестьяне берут маленькие чаши и пускают их плавать в большой сосуд, наполненный водой. Потом они отходят, наполняют свои килики[4] вином и залпом выпивают его, оставив на дне всего несколько капель.

– Я первый! – кричит хозяин дома, когда все снова занимают свои места за столом.

Он поднимает килик и неестественно вытягивает руку. Он, видно, очень хорошо играет: именно так и надо держать кисть.

Парфенопа встаёт за его спиной и опирается на неё локтями. Она не хочет, чтобы он попал по плавающим в воде чашам оставшимися в килике каплями вина. Он не должен победить сегодня. Парфенопа смотрит на нас и делает вид, будто левой рукой хлопает по его ягодицам. Левкосия и Лигейя лопаются от смеха.

– За мою дорогую жену, как будто она всё ещё здесь, с нами! – кричит крестьянин, сопровождая восклицание быстрым движением руки.

Парфенопа толкает его, и капли падают мимо цели. Ничего не подозревая, жертва моей коварной подруги смущённо смеётся и, потирая запястье, ставит свой килик на стол, приготовившись наблюдать за другими игроками.

Сразу за ним приходит черёд юноши.

– Давай, смелее! – кричит ему Парфенопа, стоя у него за спиной и направляя его руку.

– Сам бы он ни за что не попал… – вставляет сидящая рядом со мной Левкосия.

– За милую Фебу, которая угощала меня сегодня лучшим вином, какое только есть на нашем острове! – восклицает юноша. В его голосе слышится решимость, но глаза, обращённые к девушке в голубом пеплосе, выдают сильное волнение.

Хозяин дома, кажется, доволен: он, очевидно, не против возможного союза дочери с этим юношей.

Метание вина проходит удачно лишь благодаря Парфенопе. Капли попадают по чашам в воде, и посетители взрываются радостными криками. Мы тоже встаём, чествуя победителя.

Глаза юной Фебы наполняются слезами радости. Юноша подходит к ней, чтобы забрать причитающийся ему приз.

– Кора, отвернись! Мама не хочет, чтобы ты это видела! – подшучивает надо мной Парфенопа.

Я бы и рада смотреть в другую сторону, но как заколдованная не могу оторвать глаз от юноши и девушки. Они стоят уже совсем близко друг к другу, юноша подносит руку к лицу Фебы. Она закрывает глаза. Кажется, ей страшно. Юноша гладит её по щеке – наверное, чтобы успокоить. А потом касается её губ своими. Вокруг раздаются восторженные возгласы.

У меня пылают щёки, но я не могу отвести взгляд.

– Кора засмущалась! – смеются надо мной подруги, толкая меня локтями.

– Да ладно вам… – бормочу я.

Юноша и девушка расходятся. Их лица теперь освещает не только пламя факелов. Они светятся каким-то своим светом.

– Я хочу сказать, что не стоит влюбляться!

Стрелы моих подруг попали в цель, и на обратном пути я пытаюсь объяснить им, что думаю об этом поцелуе и вообще о любви.

– Понимаете? Я имею в виду…

– Кора! – перебивает меня Парфенопа. – Конечно, не стоит влюбляться. Особенно если у тебя такая короткая жизнь, как у смертных! Но ты же видела, как они счастливы от своей любви?

– Не знаю… мне кажется, это так глупо.

– Это глупо. И именно поэтому прекрасно.

Нам ещё долго идти, и мы явно припозднились. Мама будет ругаться, но оно того стоило. Я давно так не веселилась. Хотя этот поцелуй…

– Ты расстроилась, да? – не отстаёт Парфенопа.

Левкосия и Лигейя обмениваются заговорщицкими взглядами.

– Я не расстроилась.

– Нет, ты расстроилась.

– Послушайте, у богов много других забот…

– Да-да, именно поэтому они только и делают, что влюбляются! – вставляет Лигейя.

– Ещё и в смертных. Чтобы потом смотреть, как они умирают, и мучиться. Как будто они с самого начала не знали, что так и будет… – В моём голосе, наверное, слишком много горечи, но я ничего не могу с собой поделать. – Или вот Клития, например! Вы считаете её судьбу справедливой? – Я останавливаюсь на мгновение и заглядываю подругам в глаза. Хочу знать, что они об этом думают.

– Ну, ты же знаешь, Аполлон всегда так… – неуверенно шепчет Левкосия.

– Вот именно. Бедняжка Клития влюбилась в него – и поплатилась. И теперь она подсолнух.

– Зато она может целыми днями смотреть, как он ходит по небу! – восклицает Парфенопа.

– Скорее, она проведёт вечность в поле, крутясь на стебле, чтобы провожать взглядом колесницу солнца. Вот и вся любовь. Аполлон даже не видит её, он уже забыл о ней.

– Но это так романтично!

– Любовь превращает нас в несчастных глупцов, которые проводят дни в надежде поймать взгляд любимого. Спасибо, не надо, – подытоживаю я.

Парфенопа только пожимает плечами:

– Слушай, давай быстрее. – Ей явно больше нечего сказать.

А вообще она права: уже и в самом деле очень поздно. Представляю, что скажет мама.

Мы ускоряем шаг и идём напрямик через вспаханные поля. Стоит глубокая ночь. Луна освещает грозный силуэт Этны перед нами. Вдалеке среди полей мне снова чудится тёмная тень. Я останавливаюсь. Может, это чучело? Люди часто прячут их среди растений, чтобы отпугивать птиц. Я вспоминаю тень, которая мне привиделась на пиру у крестьян. Мне снова как-то тревожно, но, когда я прищуриваюсь, вглядываясь в темноту, тень исчезает.

– Эхо горных вершин, эхо бездонных морей…

Лигейя нарушает тишину и отвлекает меня от неспокойных мыслей. Она улыбается нам. Это песня, которую мы сочинили в честь нашей дружбы.

– Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю, – присоединяется к Легейе Левкосия, взяв её за руку. – Эхо горных вершин, эхо бездонных морей… Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю.

Парфенопа закатывает глаза, изображая досаду, но потом подхватывает песню:

– Геликонские музы даруют голосу силу, Геликонские музы даруют нам волю…

– Давайте воспевать прошлое и настоящее, будущее не настанет никогда! – заканчивают они хором.

Их голоса сливаются в идеальной гармонии. Мне не хочется нарушать её своим пением.

Эхо горных вершин, эхо бездонных морей… Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю.

Они продолжают петь. А я уже вижу вдалеке посреди луга гордый силуэт моей матери.

– Кажется, я просила тебя вернуться домой до наступления темноты, – говорит она резким голосом. Так серп срезает цветы.

– Я знаю, но я была не одна…

Мама поджимает губы, всем своим видом выказывая презрение к моим подругам.

– В этом-то и проблема…

– Когда мы вместе, с нами ничего не случится, – пытаюсь возразить я.

Кажется, мама меня не слушает. Она быстрым взглядом окидывает всё вокруг. Потом хватает меня за плечи и пристально смотрит в глаза:

– В этих лесах ночью опасно. Ты ещё маленькая…

– Мама, мы уже говорили об этом…

Её глаза сверкают, будто внутри неё закипает буря.

– Видно, недостаточно. Кора, ты же знаешь, на что способны боги…

– Но я твоя дочь, я наследница Деметры. О папе я вообще молчу. Кто посмеет тронуть дочь Зевса!

– О твоём отце… – мама запинается, в её взгляде появляется грусть. – О твоём отце мы уже тоже говорили, Кора. У него столько детей, что он, наверное, и не вспоминает о тебе.

Мне всегда бывает больно слышать эти слова. Мне обидно не за отца, мне обидно за маму. Я не хочу видеть её грустной, никогда.

– Мама, не волнуйся… – говорю я, обнимая её.

Она целует меня в голову и прижимает к себе:

– Ты же знаешь, сколько богов хотят взять тебя в жёны?

– Много, мама, я знаю, но я не хочу замуж…

Мама снова не слышит меня, погрузившись в свои мысли.

– Каждый день объявляется новый жених… – вздыхает она. А потом её губы вдруг растягиваются в широкой улыбке и она заливается весёлым смехом. – Пару дней назад мне пришлось отказать самому царю загробного мира!

– Аиду? – шёпотом спрашиваю я.

– Ему самому.

Я съёживаюсь от одной мысли о нём. Я никогда не видела повелителя подземного царства, но всегда представляла его каким-то жутким и отталкивающим существом. Что ему нужно от меня?

– Не переживай, я ему даже рта не дала раскрыть… – успокаивает меня мама, продолжая весело улыбаться.

– Он приходил к нам? – раздражённо спрашиваю я. Не хочу, чтобы этот тип слонялся по нашему дворцу.

– Да, но у нас была Афродита. Мы начали смеяться, как только его увидели. Он, наверное, понял, что наше веселье связано с ним, и ушёл, не сказав ни слова!

Мне почему-то становится немного жаль его. Боги недолюбливают Аида, вечно подсмеиваются над ним и не хотят иметь ничего общего с его царством. Мне кажется, я вижу презрительный взгляд Афродиты, когда она хохочет вместе с моей матерью, делая вид, что не замечает Аида.

Деметра вздыхает и снова становится серьёзной:

– А вот завтра мы от твоих божественных претендентов так легко не отделаемся.

– Не волнуйся, мама. Мы отвергнем их всех…

– Всех до одного, – повторяет она и, кажется, немного успокаивается.

А я пользуюсь случаем, чтобы сменить тему:

– Кстати, сегодня вечером боги мне не встречались – только люди!

– Вы опять ходили в деревню?

– Да, это было так здорово! – мне хочется ей всё рассказать. – У них там большой двор с прекрасным видом на Этну, кругом светлячки. Они накрыли во дворе стол и устроили настоящий пир! Они не очень богаты, но у них было немного ячменя, и я… ну, я просто посмотрела на ячмень, и его стало больше. Я не знаю, как это получилось…

Мама садится на траву и смотрит на меня весёлыми глазами:

– Молодец, Кора! Ты взрослеешь…

– Наверное. А потом мы танцевали с ними и играли в коттаб. Парфенопа, как всегда, начала мухлевать. Там была девушка в голубом пеплосе…

Мама кивает, но на самом деле не слушает меня. На её лице застыла широкая улыбка, а глаза блестят от гордости и восхищения.

– Я не думаю, что люди должны нас бояться, мама, – заключаю я, очень довольная собой. – Мне кажется, наше предназначение – помогать им. Люди должны чувствовать, что мы здесь, что они не одиноки.

Мамино лицо внезапно темнеет.

– Кора, – шепчет она. – Настанет день, когда люди перестанут верить в богов…

Когда мама заводит такие разговоры, меня охватывает непонятная тревога.

– Но этот день ведь ещё далеко, да?

– Конечно, это будет не скоро. Но рано или поздно люди перестанут заботиться о земле…

Мне кажется, это невозможно. Мама продолжает гладить меня по волосам, а я пытаюсь представить себе мир без нас. А как же наш труд в полях, плодородная земля, приносящая людям столько даров, голубое небо, прозрачный воздух и наши алтари с видом на чистое море?

– Земля – это дар, но он не вечен… – шепчу я.

– Да, Кора, – мама смотрит на меня своими большими добрыми глазами. – Когда люди перестанут верить в нас, они забудут и о земле.

Я таращу на маму глаза – я хочу, чтобы она знала, что я обеспокоена так же, как она.

– И что они будут делать?

– Они станут жестоки к земле. Небо заволокут облака чёрной пыли, дождь, проливающийся на землю, станет ядом. Животные будут страдать, ими будут нещадно пользоваться, их будут запирать в тесных клетках, а люди станут сваливать вину друг на друга…

Я ложусь на траву и смотрю в тёмную бездну над нами. Небо венчают безмолвные созвездия. Люди будут смотреть на звёзды, когда перестанут верить в богов? Или они будут слишком заняты своими распрями? Зачем тратить столько времени на то, чтобы делать друг другу больно, когда можно просто поднять глаза и смотреть в небо?

Звёзд так много, и они такие яркие, что кажется, будто они совсем близко и вот-вот прольются на нас дождём. Вот Плеяды. А это Гиады. А там Большая Медведица. Люди называют её Повозкой. Она одна никогда не заходит в воды Океана. Но ярче всех сияет Орион. Это моё любимое созвездие.

– Мама, смотри, как сверкает Орион… – пытаюсь я сменить тему.

– Великое созвездие для великого охотника, – отвечает мама. – Самого великого! Говорят, он всё ещё охотится в подземном царстве…

Растянувшись на траве, мы ждём прихода зари. Аврора медленно тянет свои тонкие розовые пальцы к небесному своду, и тьма, прежде такая глубокая, светлеет.

Этим утром в большом дворце на склоне Этны меня ждёт бесконечная череда женихов.

Я смотрю на них из окна, спрятавшись в комнате за большой посеребрённой занавеской. Их очень много. Интересно, что среди них делает Гера. Наверное, пришла просить за кого-то. Я не хочу попусту терять время. Я не выйду замуж, даже если мне Олимп к ногам положат.

Я надела хитон, такого же синего цвета, что и вуаль у меня на голове. Хитон подчёркивает бёдра, я выгляжу в нём старше. Я долго смотрю на себя в зеркало, пытаясь подражать грациозным движениям вчерашней крестьянки.

– Кора, ты готова? – Голос мамы раздаётся так ясно и отчётливо, будто она в моей комнате.

Я медлю ещё минуту, пытаясь привести в порядок причёску. Мне нравятся мои волосы. Они такого насыщенного каштанового цвета. Если бы ещё не эти медные пряди. Я всегда их прячу. Сегодня их скроет вуаль. Я выхожу из комнаты. Дельфины, нарисованные на стенах большой мраморной лестницы, словно оживают и быстро плывут рядом со мной. Их цвет идеально сочетается с цветом моей одежды.

Я вхожу в просторную приёмную залу, где в мою честь накрыт длинный стол, украшенный скатертью с позолотой и жёлтыми нарциссами, источающими тонкий аромат. Гости заняли свои места и в ожидании моего прихода потягивают сладчайшую амброзию.

Я сразу замечаю Афину. Она ловит мой взгляд и сурово косится на моих подруг. Их присутствие её явно раздражает.

– Они так хотели поучаствовать… – пытаюсь оправдаться я, но мой голос тонет в их громком смехе, похожем на кудахтанье переполошившихся кур, которых люди приносят нам в жертву на алтарях.

Я сдаюсь, опускаю глаза и сажусь за стол.

Рядом с моими подругами сидит Афродита. И, как всегда, разыгрывает спектакль, рассказывая неприличные истории о людях и богах:

– …они, значит, обнимаются и когда уже лежат рядом друг с другом… – доносятся до меня её слова вместе с озорным хихиканьем.

– Так, всё, хватит! – громогласно гремит мама у меня за спиной.

Мои подруги тут же перестают смеяться и вжимаются в стулья. Теперь они похожи на увядшие цветы с хрупким, не успевшим окрепнуть стеблем. Как они боятся Деметру! Я смотрю на Афродиту, раздражённо вздёрнувшую подбородок, и слова сами собой слетают у меня с губ:

– Ну расскажи ещё, пожалуйста!

Афина подносит ко рту канфар[5] и закрывает глаза, делая вид, что не слышит, а Афродита смотрит на меня понимающим взглядом. Я чувствую внезапную пустоту в желудке от её взгляда, от её застывших на мне голубых глаз. Я беру чашу с амброзией и залпом проглатываю содержимое.

– Деметра, пора уже дать ей жить своей жизнью… – кристально чистым голосом говорит Афродита, поглаживая свои длинные светлые волосы. – Девочка-то растёт…

– Брось, она ещё маленькая, – резко отвечает мама, стискивая мне плечи. – Она начинает нервничать.

– Ты когда-нибудь смиришься… – Афина наклоняется вперёд и смотрит прямо на Афродиту: – Ты когда-нибудь смиришься с тем, что не всех интересует твоя иллюзорная любовь?

– Она не иллюзорная, – Афродита выглядит обиженной. – Зачем ты так? Любовь бывает такой же настоящей, как мудрость…

– Неудивительно, что ты так говоришь, – отвечает Афина с таким презрением в голосе, что за столом внезапно наступает тишина. – Ты первая поддаёшься этой иллюзии. И делаешь вид, что не замечаешь, как Арес…

Афину прерывает удар кулаком по столу. Афродита смотрит на неё грозным взглядом и, кажется, готова запустить в неё чашу, которую держит в руке.

– Не надо ссориться, – говорит мама, отходя от меня и усаживаясь рядом с Афродитой. – Давайте прекратим этот спор, девочки ещё слишком молоды. И потом: многие из нас выбрали целомудрие, как Афина. Кора тоже останется целомудренной навсегда.

Мама никогда не упускает случая повторить это. Вечное целомудрие. Вот чего она хочет для меня.

Меня так и подмывает вмешаться в разговор, но я не знаю, что сказать. Я не знаю, хочу ли я следовать примеру Афины. Но в то же время я не вижу себя рядом с богами, которые просят моей руки. Я робко открываю рот и решаюсь сказать первое, что приходит в голову, чтобы унять спорщиц:

– А я вот не знаю, что такое любовь. Да и знать не хочу.

Мама удовлетворённо кивает.

– Люди говорят, что, когда влюбляешься, ты весь горишь, – в задумчивости говорит Лигейя, отламывая кусок хлеба.

– Это просто фигура речи… – отвечает Афина, явно смутившись. – Они говорят, это чувство похоже на огонь внутри…

– Что они могут знать об огне внутри?

– Понятия не имею. Это просто глупость, люди часто говорят подобное, – Афина заканчивает спор, вставая из-за стола. А потом с серьёзным видом подходит ко мне и берёт меня за руку. – Пойдём, Кора. Пора нам отказать паре-другой женихов.

Краем глаза я замечаю, что мои подруги вместе с Афродитой устраиваются поудобнее за столом, готовясь насладиться зрелищем. Я останавливаюсь перед парадным входом во дворец как раз в тот момент, когда мама открывает двери. Всю залу заливает свет. Свет солнца и божественный свет. Первыми идут Арес и Аполлон. Они открывают процессию женихов, вышагивая в самых выгодных для них позах, чтобы привлечь всеобщее внимание. Арес и Аполлон смотрят друг на друга горящими глазами, напрягая мышцы ног и рук в неуклюжей попытке быть ещё более неотразимыми. Афина рядом со мной прыскает со смеху, но маскирует смешок, делая вид, что прочищает горло.

Арес, самый сильный из моих женихов, держит большой щит и копьё, а Аполлон явно кичится своим сияющим луком. Они и вправду думают покорить моё сердце оружием?

– Проходите! – приглашает их мама.

Два божества торжественно входят в зал, а остальные женихи толпятся у входа, с любопытством осматривая дворец внутри и снаружи.

Среди них, по-видимому, много мелких божков, я никогда не видела их здесь и уж тем более на Олимпе. Они глазеют на прекрасно украшенные стены, надеясь однажды вместе со мной извлечь выгоду из такого несметного богатства.

Тем временем Арес и Аполлон подошли ко мне почти вплотную.

– Чем вы нас одарите? – сухо спрашивает мама, втискиваясь между богами и мной.

Арес громогласно объявляет, что хочет подарить мне Родопы. Его просто распирает от гордости, когда он с вызовом смотрит на Аполлона.

– И что мы будем делать с этими горами? – не скрывая иронии, спрашивает мама.

Афина заливается смехом.

– А я подарю юной Коре Амиклы, Дельфы и алтарь в Кларосе! – восклицает Аполлон.

– Города… интересно! – весело говорит мама, поворачиваясь ко мне и вскидывая брови. – Жаль, что Кора предпочитает узким городским улочкам природу и открытые просторы.

– В городах так душно… – добавляю я со скучающим видом.

Аполлон смотрит на меня разочарованно.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не крикнуть: «Хочешь, чтобы я тоже стала подсолнухом, божественный Феб?» Мне хочется сказать ему, что бедняжка Клития не заслуживает такого обращения.

– Кора, уверяю тебе, города…

– Не разговаривай с ней! – обрывает Аполлона Афина. – Предлагай, что у тебя есть, и оставь в покое Кору.

Аполлон смотрит на богиню с ненавистью, а на лице Ареса появляется ухмылка, которую он даже не пытается скрыть.

– Значит, так вы со мной, да? – в голосе Аполлона слышится угроза. Он смотрит на своего соперника с презрением.

Арес хмурится и потрясает копьём.

Я слышу, как подруги позади меня взволнованно шепчутся. Похоже, между богами назревает ссора. Этого следовало ожидать. Так всегда бывает. Все подобные события обязательно должны заканчиваться бряцаньем оружием, иначе о них никто и не вспомнит.

– Давай, Арес, покажи нам, что ещё, кроме гор, ты можешь предложить прекрасной Коре! – восклицает Аполлон.

Арес бьёт копьём в пол. От удара весь дворец начинает гудеть. А Арес закрывается от Аполлона большим круглым щитом и ставит ноги в боевую стойку. Он, конечно, очень красив с этим его гладким лицом и выпяченной от гордости грудью. Но его агрессивный напор вызывает у меня отвращение.

– Арес, губитель людей, тебя радует только кровь, – с издёвкой говорит Аполлон.

Все знают, что в военном искусстве Арес не так хорош, как ему бы хотелось, хотя он чего только не делает, чтобы доказать обратное. Его сила всегда несоразмерна, в битвах им движет слепая ярость. Афина, превосходящая его во всём, даже в сражениях, нанесла ему несколько сокрушительных поражений. Боги до сих пор о них говорят.

Я быстро оборачиваюсь назад и вижу тревожный взгляд Афродиты. У неё с Аресом тайный роман. Если, конечно, можно назвать тайными отношения, о которых знают практически все боги.

Аполлон направляет на Ареса крепкий лук, и у меня по спине пробегает дрожь. Этот лук несёт смерть и разрушения. Я бы очень хотела, чтобы он не использовал его здесь, в нашем доме.

Аполлон со своим лавровым венком на голове красив совсем другой красотой. И черты лица у него нежнее, чем у Ареса, и кожа светлее.

– Я буду сражаться за Кору! – кричит Аполлон.

Быстрая стрела, вылетевшая из лука как молния, вонзается в щит Ареса с таким грохотом, что я невольно вздрагиваю. Афина вытягивает руку, чтобы защитить меня.

– Глупые вояки… – ворчит она, отвечая на укоризненный взгляд моей матери.

Арес бросает в соперника длинное копьё. Аполлон ловко уворачивается от удара. Арес прыгает вперёд. Аполлон отскакивает в сторону. Бог войны валится на пол, но тут же поднимается и с горящими глазами ищет выход своему яростному гневу.

Парфенопа, Левкосия и Лигейя кричат   от страха, вскакивают со стульев и прижимаются друг к другу, прячась за спиной Афродиты.

– Прекратите немедленно! – не очень уверенно выкрикивает Афродита.

Афина поручает меня Деметре и бежит к Аресу, чтобы остановить его. Кажется, бог войны вот-вот взорвётся от злости, способной стереть наш дворец с лица земли, но перед Афиной он как будто теряется, бледнеет и медленно прижимает щит к груди.

– Сражайся, Арес! – поддразнивает его Аполлон.

Арес в замешательстве оглядывается и бросает на меня прощальный взгляд. Афина не успевает атаковать его. Бог войны закутывается в чёрную тучу и исчезает.

Мои подруги, спрятавшиеся за спиной Афродиты, визжат от радости. Но у самой богини вид довольно мрачный. Она с трудом скрывает досаду от нанесённого ей только что оскорбления. Её возлюбленный сражался, чтобы заполучить в жёны другую богиню, а потом трусливо бежал с поля боя. Завтра об этом будет говорить весь Олимп.

– Аполлон победил! – кричат мои подруги.

Мама поднимает вверх руку, пытаясь утихомирить их:

– Никто не победил, в бой вмешалась Афина!

Тень разочарования омрачает лицо Аполлона. Он молча смотрит на меня, втянув голову в плечи. На победителя бог солнца совсем не похож.

– Кора благодарит тебя за оказанную честь, но не принимает твоего предложения, – выносит вердикт Афина и скучающим жестом выпроваживает Аполлона.

Церемония с предложениями и дарами других богов длится ещё долго, но ясно, что всё самое главное уже позади. Всех интересовало соперничество Ареса и Аполлона, потому что оно может стать поводом для гимнов и легенд в нашу честь. Об остальных, пришедших просить моей руки, никто и не вспомнит. Мама довольно успешно отделывается от них.

Кажется, только Гера никак не может смириться с отказом. Мама изо всех сил пытается её успокоить. Я была права: она спустилась с Олимпа, чтобы просить за кого-то. Говорит, что хочет, чтобы я стала её невесткой, но я не хочу иметь с ней ничего общего. У неё скверный характер, и она вечно всем недовольна. Я даже толком не поняла, за кого она намеревалась выдать меня замуж.

– Не хочешь подышать свежим воздухом? – шепчу я Афине.

– Да, хватит с нас на сегодня, – сухо отвечает она.

Тем временем мама деликатно, но решительно провожает Геру к выходу.

– Пойдём? – спрашиваю я, умоляюще глядя на Афину.

Она улыбается и нежно гладит меня рукой по лицу. Мы уходим.

Парфенопа, Левкосия и Лигейя тут же вскакивают с мест и бегут за нами. Афина недовольно фыркает, но мои подруги делают вид, что не слышат её. Мы идём гулять впятером.

– Кора, ты видела щит Ареса? – с хитрой улыбкой спрашивает Парфенопа, накручивая прядь волос на палец и стараясь не отставать.

– Смело, да? Явился перед Афродитой как ни в чём не бывало… – Лигейя идёт вприпрыжку впереди и с любопытством посматривает на меня. – Он вообще делал вид, что не замечает её…

– В любом случае Аполлон намного лучше… Он такой очаровательный, – вздыхает Левкосия.

Я пожимаю плечами. Не понимаю, что они все в нём находят.

Перед нами высятся густые леса, окружающие Этну. Мои подруги хотят прогуляться по дубовой роще, но мы в последнее время часто туда ходим, поэтому я настаиваю на другом маршруте. Тем более что мне совсем не хочется наткнуться на стрелу Артемиды, которая целыми днями охотится в наших краях на оленей.

– Пойдёмте на Лебединое озеро!

Афина тут же соглашается со мной, скорее всего просто назло моим подружкам.

– Нет-нет, Афина, ну пожалуйста…

Богиня останавливается на мгновение и смотрит на моих подруг ледяными глазами. Не всякий выдержит её взгляд, а с этим высоким шлемом на голове она выглядит ещё более угрожающе.

– Вам напомнить, что бывает с теми, кто смеет перечить богине?

Парфенопа испуганно таращит глаза.

– Я ведь могу превратить вас… ну, скажем, в паучих, а? – продолжает Афина.

Мы все хорошо помним историю бедной Арахны. Мама рассказала нам о ней пару вечеров назад. Мы сидели в темноте, глядя на огонь, и нам было страшно. Афина может быть очень жестокой.

– Хорошо-хорошо, на озеро так на озеро, – скороговоркой шепчет Лигейя.

Афина хохочет, но её глаза остаются всё такими же холодными и жестокими. Юная Арахна проведёт вечность в теле паука и будет бесконечно плести прозрачную паутину. А Афине, кажется, нет до этого никакого дела. Я не могу смотреть на людей с такой отстранённостью. Мама учит меня другому отношению к ним.

– Может, Арахна не заслуживала такого наказания, – говорю я еле слышно и жалею о том, что сказала, едва слова слетают с моих губ.

Афина переводит на меня суровый взгляд:

– У людей, Кора, есть отвратительная привычка состязаться с богами.

– Да, но…

– Арахна бросила мне вызов. Она хвасталась, что умеет ткать лучше меня, и дошла до того, что стала говорить, будто я, богиня, научилась у неё, простой смертной, секретам мастерства.

Мои подруги что-то возмущённо бормочут, чтобы показать Афине, что они полностью с ней согласны.

– А ты переоделась старухой и предложила ей на деле выяснить, кто из вас лучше, – вставляет Парфенопа, явно гордясь, что знает все подробности этой истории. – Но в итоге ты раскрыла ей, кто ты, и наказала её за бахвальство. Она вынуждена была признать, что тебя не превзойти!

– Нет, у неё, конечно, тоже получилось очень красивое полотно… – Афина начала рассуждать вслух, но потом резко прервала свои размышления: – Люди нечестивы. Им и капли таланта бывает достаточно, чтобы они возомнили себя богами. За гордыню надо наказывать, девочки.

По её голосу я понимаю, что разговор закончен. Маленькая надменная Арахна заслужила того, чтобы на всю свою жизнь остаться отвратительным пауком и хоть целую вечность ткать свою драгоценную паутину.

Встревоженный голос Афины отрывает меня от моих мыслей.

– Осторожно! – вскрикивает она, притягивая меня к себе.

– Что?.. – шёпотом спрашиваю я.

Мои подруги бегут гурьбой и прячутся за широкой спиной богини. Афина так крепко схватила меня за руку, что мне становится не по себе. А она внимательно всматривается в густые заросли кустарника, растущего вдоль тропы, по которой мы идём. По веткам скользит лёгкое быстрое движение, и Афина, устремившись вперёд, исчезает в листве.

Мы с подругами испуганно смотрим друг на друга. Не зная, что делать, мы наконец решаемся пойти за ней следом.

– Афина, где ты? – спрашиваю я громким шёпотом.

Парфенопа тычет пальцем вправо, показывая на притаившуюся за кустом богиню. Мы молча подходим ближе. Чуть вдалеке среди деревьев видна зелёная поляна, которая внезапно обрывается чем-то похожим на крутую расселину. Посреди поляны стоит пухлый мальчик. Он поднимает голову, оглядывается, но не видит нас. Потом убирает прядь с нахмуренного лба – и вдруг становится похож на старика в теле ребёнка. Под белокурыми локонами горят живые глаза. Они быстро вращаются из стороны в сторону, вызывая смутную тревогу. У меня по спине пробегает холодок.

– Кто… – начинает Парфенопа, но Афина останавливает её, подняв вверх руку.

Мы стоим неподвижно и наблюдаем за странным ребёнком, который скачет на пухлых ножках у самого края поляны над расселиной. Кажется, он хочет прыгнуть вниз.

Я смотрю, как он наклоняется над обрывом и с ухмылкой заглядывает в пропасть. У него в руках лук. Он быстро натягивает тетиву, и в луке откуда ни возьмись появляется золотая стрела.

– Эрот… – шепчет Парфенопа.

Я тоже узнала его. Это сын Афродиты, безжалостный маленький бог любви. Я вижу его в первый раз. Мне говорили, что он капризный и надменный мальчик. И жутковатый, добавила бы я. Впрочем, меня это не удивляет, учитывая, кто его мать.

Эрот опускает лук со стрелой. Когда он всем телом наклоняется к   пропасти, у него на лопатках появляются маленькие, быстро трепещущие крылышки. Наверное, они нужны, чтобы не потерять равновесие. В кого он целится?

Афина, нахмурившись, не спускает с него глаз. Кажется, она его боится. Но как такая могущественная богиня может бояться маленького мальчика? И чего ей бояться? Что его стрела попадёт в неё? Или в меня? Что тогда станет с нашим целомудрием? Перед стрелами Эрота все бессильны.

– Он, кажется, как обычно, замышляет какую-то пакость… Лучше остановить его. – Богиня выпрыгивает из засады прямо на середину поляны.

Эрот вздрагивает, и стрела срывается с его лука в овраг. Мальчик надувает щёки, фыркает и, повернув голову, с любопытством смотрит на Афину.

– Эрот, что ты здесь делаешь один, без мамы?

Мальчик не отвечает. Но прячет лук за спину и недовольно отворачивается.

– Афродита не обрадуется, узнав, что ты бродишь по лесу в одиночестве…

Эрот не удостаивает Афину вниманием и медленно уходит, качая головой.

– Неприятный мальчик. Кто знает, что он тут замышлял… – шепчет мне на ухо Левкосия.

– Зачем он пустил стрелу в этот разлом? – спрашивает Парфенопа. – В кого он хотел попасть?

Мы с подругами бежим к обрыву и видим, что на краю поляны в земле зияет огромная трещина.

– Это похоже на одну из тех щелей, через которые солнечный свет проникает в тёмное царство Аида, – бормочет Лигейя.

– Пойдёмте отсюда, – повелительным тоном говорит Афина. – Нам нет никакого дела до опасных выходок этого мальчика и его матери.

Дни бегут тихо и незаметно, но иногда у меня перед глазами встаёт лицо Эрота, его презрительный, жестокий взгляд. Он пугает меня даже больше, чем Афина, превратившая Арахну в паука.

Я уговариваю себя не думать о нём. Выхожу из дворца и иду гулять по окрестным полям. Солнце стоит высоко, но в воздухе чувствуется быстрое дуновение Зефира. Это он приносит сюда сладкие ароматы, незаметно сменяющие друг друга.

Я собираю фиолетовые крокусы, маленькие щедрые дары природы, и вплетаю их себе в волосы. Чуть дальше в поле я вижу маму. Она склонилась над пшеницей. Наверное, ухаживает за колосьями. Она говорит, что это её способ участвовать в жизни людей. Мама очень печётся о людях. И все божества извлекают выгоду из её работы: если бы не мама, люди бы погибли, боги остались бы одни и некому было бы их почитать.

– Кора, иди сюда! – зовёт мама, глядя куда-то перед собой. – Подойди.

Я подхожу ближе и вижу, что она гладит колосья. Она прикасается к ним так же нежно, как ко мне. Ласкает их зорким взглядом. Зелёные колосья слегка склоняют верхушки. Но когда мама проводит по ним пальцами, они набухают. Стебель растёт, а листья меняют цвет, становятся жёлтыми. Зёрна, спрятанные в колосьях, тяжелеют.

– Какое чудо. Этот остров такой плодородный, мама…

Она поднимает голову и смотрит на меня своими большими глубокими глазами, совсем не щурясь от солнечных лучей, бьющих ей прямо в лицо.

– Да, Кора, этот остров бурлит жизнью.

– Иногда он просто бурлит и всё… – с улыбкой говорю я, думая об Этне. От её извержений дрожит земля, доставляя неудобства даже богам.

– Это Тифон, ты же знаешь… – серьёзно отвечает мама. – На нём покоится весь остров, удерживая его в плену своей тяжестью.

Я знаю, Тифон лежит на спине под островом и время от времени делает отчаянные попытки освободиться. Этна возвышается прямо у него над головой, вот он и выплёвывает через неё камни и изрыгает пламя, пытаясь стряхнуть с себя города и высокие вершины.

– Я не понимаю, почему боги так жестоко наказывают всех…

Мама выпрямляется во весь рост и кладёт руки на талию:

– Потому что никто и никогда не должен бросать нам вызов. Никогда.

– Не знаю… мне кажется, это неправильно.

– Ты ещё маленькая, Кора. Но рано или поздно ты тоже научишься внушать уважение к себе.

– Мне бы для начала научиться поля возделывать … – шепчу я, наклонив голову.

Мама молчит.

Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть, поняла ли она намёк. Я уже давно пытаюсь уговорить маму научить меня её работе, чтобы я могла вместе с ней ухаживать за полями. Может, сейчас получится?

– Что ж, попробуй.

– Попробовать что, мама? – спрашиваю я с деланым удивлением.

– Ты сказала, что накормила ячменём всех крестьян на пиру…

– Да я просто посмотрела на него – и…

– Значит, пора, – вздыхает мама.

– Но я не умею, – говорю я неуверенным голосом, стараясь скрыть волнение.

– Прикоснись. – Её бездонный взгляд придаёт мне уверенности. Она улыбается и ждёт, что я буду делать.

Я приподнимаю рукой колос и касаюсь его верхушки. Мои пальцы становятся горячими. Я в страхе отдёргиваю руку, боясь сжечь зёрна. Я так давно хотела этому научиться, что теперь боюсь всё испортить. Мама жестом велит мне продолжать, и я снова вытягиваю руку. Колос под моими пальцами набирает силу, крепнет, становится очень высоким.

– Вот так! – подбадривает меня мама, и я слышу, что она тоже волнуется.

Я опускаю руки в колосья пшеницы и в изумлении смотрю на странное явление, которое я вызвала к жизни. Сама.

– Мама, слышишь?

Воздух наполняется сильным ароматом. Это запах жизни, солнца, обильных урожаев.

Я закрываю глаза, чтобы глубже вдохнуть окутавшее меня благоухание.

Мама берёт меня за руку и тянет за собой. Мы бежим вместе, моя свободная рука быстро летит над ещё зелёными посевами, которые спеют у нас за спиной, словно воздавая нам почести. Колосья растут и желтеют всё быстрее и быстрее. И вот уже всё поле золотится под солнцем. До меня издалека доносятся восхищённые возгласы. Это крестьяне славят наши имена.

Мы останавливаемся. Я с восторгом смотрю на маму. Она улыбается, обнимает меня и прижимает к себе, целуя в голову и гладя по волосам.

– Вместе мы можем делать великие дела! – восклицает она.

– Заботиться о земле и о людях… – добавляю я.

Мне кажется, у меня сейчас сердце разорвётся от счастья.

– Смотри, – шепчет мама, показывая куда-то перед с собой.

Отягощённый зёрнами, колос начинает клониться к земле. Одно зерно размером с большой палец отрывается и падает.

Я наклоняюсь, чтобы подобрать его, но оно уходит в землю. Невероятно, как быстро оно исчезает.

Земля над ним смыкается, и у меня по позвоночнику бежит холодная дрожь.

Мне вдруг становится нечем дышать. Я прижимаюсь к маме и хватаю её за руку.

– Он вернётся? – спрашиваю я испуганным голосом.

Мама кивает:

– Вернётся. Если будет сильным.

Часть II

Осень

Воспоминания согревают меня в эти тихие тёмные дни.

Я закрываю глаза, и мне кажется, что я всё ещё там, на залитых солнцем полях, с мамой. Сосредоточившись, я даже могу увидеть пшеничное зерно, ушедшее в землю. Я чувствую себя этим зерном. Похороненная заживо, без воздуха и света.

Сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в царстве мёртвых? Я потеряла счёт дням.

Мама всегда говорила, что мы, боги, воспринимаем течение времени не так, как люди. Может, я уже провела в этой темнице месяцы, может, годы, я не знаю. Один бесконечный час сменяется другим. Без солнечного света я не могу отмерять жизнь.

Мне хочется думать только о том, что всё это скоро закончится. Наверное, Аид похитил меня, чтобы попросить у мамы выкуп; он, видно, хотел от неё чего-то и теперь надеется получить это шантажом. Эта мысль успокаивает меня: мне просто нужно подождать, когда они закончат переговоры. Мне просто нужно подождать.

Я собираю асфодели на бескрайнем лугу. Я никогда не любила это растение. Его колоски – жалкая копия колосьев пшеницы, его бледность убивает меня. Мне кажется, Аид специально засадил луга вокруг своего дворца такими унылыми цветами. Он совсем не похож на других олимпийских богов. Они все любят красоту, окружают себя светом и яркими красками. А Аид угрюм и некрасив, как асфодели.

Я подношу цветок ко рту, как делают мёртвые, срываю губами несколько лепестков. Интересно, какие они на вкус. И тут же, испугавшись, выплёвываю их. Мне надо быть сильной: я не стану здесь ничего есть. Любая нимфа знает, что пища мёртвых привязывает тебя к этому месту навсегда.

Я возвращаюсь мыслями к маме, к подругам, к залитым светом долинам. Мне не хватает воздуха.

Я встаю на цыпочки и в сотый раз пытаюсь определить, где заканчиваются эти луга. Я вижу вдалеке очертания могучих стен, окружающих дворец Аида, за которые я никогда не выходила.

Неестественно белое, гнетущее небо делает всё вокруг плоским и ещё более однообразным. Асфодели медленно колышутся под ветром, которого я не ощущаю.

Здесь внизу нет воздуха, и свет здесь ненастоящий.

Иногда мне кажется, что я вижу в этой призрачной белизне красную точку. Я бегу к ней в надежде найти алый мак, лучащийся жизнью.

Но здесь нет маков, здесь нет красок. Здесь только серость смерти.

Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь. Но я никому не интересна, кроме Аида, которого держу на должном расстоянии. Души умерших, блуждающие по необъятному лугу, кажется, даже не видят меня. Их глаза похожи на глубокие пустые колодцы, с их губ не сходит слабая потерянная улыбка.

– Какие они на вкус, асфодели? – спрашиваю я у тени проходящей мимо девушки. Мой голос гремит в тяжёлой пустоте, но ответа я не получаю. Чего я ждала?

Она в белом платье, на голове у неё широкая серая повязка. Девушка похожа на Фебу, крестьянку, которую поцеловали во время игры в коттаб тем вечером на пиру. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть её получше: это не она. Все люди похожи друг на друга, особенно когда умирают. Я разочарованно вздыхаю.

– Каковы на вкус асфодели? – спрашиваю я у тени стоящей рядом старухи.

Та не видит меня. Она медленно наклоняется и осторожно срывает несколько цветов. Потом подносит их ко рту и начинает жевать лепестки.

– Какой у них вкус? – кричу я в ухо низкорослому пузатому старику. – Отвечай! – Я пытаюсь толкнуть его, но мои руки погружаются в неосязаемое тело, проходят насквозь и сжимают пустоту. – Почему вы молчите?

Его глупая улыбка раздражает меня.

– Что вы тут делаете целыми днями? Чему вы улыбаетесь?

Я прыгаю перед ним, чтобы он меня заметил. Я пытаюсь коснуться его рта, чтобы разговорить его. Я пробую дотронуться до него, чтобы посмотреть, почувствует ли он что-нибудь. Всё впустую.

Души людей гаснут, как светлячки, которые не светятся. Я не могу больше оставаться среди них, от их апатии мне становится ещё грустнее.

Я уже ухожу, когда вдруг чувствую внезапное движение за спиной. Кто-то приближается ко мне. Я отпрыгиваю вправо, чтобы избежать столкновения, и падаю на луг. Это Аид?

Я быстро оборачиваюсь. Мимо меня проносятся испуганные лани.

От кого они убегают? Что происходит? Я пытаюсь встать, но одна лань летит прямо на меня. Не успеваю увернуться. Я застываю на месте и закрываю глаза, в ужасе ожидая удара. Но ничего не происходит. Лани проносятся сквозь меня, а я чувствую только резкое перемещение холодного воздуха. На мгновение мне кажется, что я стою на вершине Этны, продуваемой ветрами, и их безжалостные порывы хлещут меня по лицу.

– Что… – бормочу я.

Мимо меня снова и снова проносятся лани. В глубине, не очень далеко, я вижу внушительный и грозный силуэт мужчины. Я пячусь назад, но это бесполезно: он бежит очень быстро, он почти поравнялся со мной. В руке у него большая булава. Он размахивает ею в воздухе. Его глаза устремлены на ланей, на лице застыла восторженная улыбка. Он охотится.

Это, наверное, Орион!

Я ошарашенно смотрю, как он пролетает мимо, даже не замечая меня. Так это правда. Орион по-прежнему ходит на охоту, только теперь здесь, в подземном царстве… Его созвездие сияет в небе, а он, ничего не подозревая, занят любимым делом. Навечно. «Великое созвездие для великого охотника». Слова мамы эхом отдаются у меня в голове.

Воспоминание о ней пронзает меня как бегущая лань, но теперь я чувствую боль. Боль в груди. Каждый раз, когда я думаю о ней, мне кажется, я ощущаю её запах. Запах пшеницы, запах дома. Я чувствую себя такой одинокой, такой маленькой. Мама, забери меня отсюда скорее.

Я стараюсь собраться с силами, встаю и поправляю одежду, скорее по привычке, чем из необходимости. Это всё та же одежда, которая была на мне в день похищения. Она порвана, выпачкана в земле, но переодеваться я не собираюсь. Мне просто нужно набраться терпения, это всё скоро закончится.

Я замечаю его издалека. Он приближается, немного сутулясь из-за своего роста. Чёрная и плотная масса, пробивающаяся сквозь прозрачные тени. Аид.

Он пришёл за мной. Я быстро ухожу, асфодели хлещут меня по ногам, я почти бегу с луга. Но всё равно оборачиваюсь: он уже близко. Он пытается улыбнуться мне, разводит руки для дружеских объятий. Он в очередной раз пытается наладить контакт, поговорить со мной. Но меня от этих его попыток тошнит.

Я прячусь среди теней, кружащих в танце. Они улыбаются, они не видят меня. А вот он меня видит, я уверена. Я чувствую на себе его взгляд, но он всё же позволяет мне уйти.

Я быстро возвращаюсь в свою комнату и валюсь на неубранную кровать.

Белый свет загробного мира тускло льётся из окна перед кроватью, погружая комнату в болезненную нереальную серость.

Я устала от этой комнаты, я хочу вернуться в наш дворец, где освещённые солнцем стены сверкают яркими красками.

Аид оставил для меня у двери очередную корзину. Я встаю с кровати и иду посмотреть, что он придумал на этот раз. Обычно он дарит свои подарки молча. С тех пор как он похитил меня, мы вообще ни разу не разговаривали. Мы просто наблюдаем друг за другом на расстоянии. Но сегодня он оставил мне короткое сообщение на деревянной дощечке, которой прикрыта корзина. Я пару минут изучаю его небрежный торопливый почерк. Не знаю почему, но я ожидала немного более формального тона.

Я велел собрать для тебя лучшие гранаты в моём царстве. Они должны быть очень вкусными. Я часто вспоминаю, как ты смотрела на гранат на столе у крестьян.

Сообщение обрывается без объяснений и прощаний. Я непроизвольно перевожу взгляд на корзину с крупными спелыми плодами. Они такие большие и красные, что, кажется, вот-вот разорвутся от наполняющей их жизненной силы.

«Я часто вспоминаю, как ты смотрела на гранат на столе у крестьян». Я перечитываю предложение ещё раз. И бросаю дощечку на пол. Так он шпионил за мной! Он давно хотел меня похитить?!

Он был с нами в тот вечер, когда мы с подругами веселились на пиру у крестьян. Он видел, как мы смеялись, видел, как мы играли в коттаб. Он смотрел на меня, когда я множила зёрна ячменя в мисках. Может, он даже преследовал нас, когда мы шли домой. Тёмная тень на пиру… чучело в поле… он был там с нами. А я, маленькая глупая Кора, ничего не заметила.

Я присаживаюсь и поднимаю корзину с пола. Потом открываю дверь комнаты и резко опрокидываю корзину. Гранаты катятся вниз по лестнице, их стук эхом разносится по дворцу.

Он думает, что может вот так просто обмануть меня?! Он считает, что каких-то спелых фруктов достаточно, чтобы я соблазнилась? Одно зёрнышко – и я останусь у него в плену навсегда, ведь стану существом подземного мира. Так решили боги. И я, между прочим, одна из них. Но, очевидно, для него я всего лишь маленькая глупая девочка, которая не сможет устоять перед сочным гранатом.

Я громко хлопаю дверью в надежде, что он услышит шум и почувствует моё негодование. И пусть больше не пытается ухаживать за мной, принося мне еду. До сих пор я находила в корзинах одежду, пояса, какие-то мази, освежающие кожу. Но такого ещё никогда не было. Я вся дрожу от гнева. «Он должен быть очень вкусным». Глупое чудовище – думал, что я попадусь на приманку?

Я стараюсь успокоиться и ложусь на кровать. Потом закрываю глаза, кладу руки на лицо. И вдруг понимаю: он похитил меня не для того, чтобы кого-то шантажировать. Нет никаких переговоров, никто не договаривается о выкупе. Он не хочет выкупа – он хочет меня. Он похитил меня, чтобы сделать своей, в его планах я останусь в подземном мире навеки.

Меня внезапно охватывает чувство полной беспомощности. Я съёживаюсь на кровати как маленькая лилия, закрывшая лепестки. В моей голове сами по себе возникают одна за другой горькие догадки.

«Я останусь здесь навсегда».

При мысли, что я никогда не увижу солнечный свет, подруг, маму, у меня на глазах появляются слёзы.

«Мама даже не знает, где я».

Меня похитили, и она не знает, где меня искать.

«Вот почему прошло уже так много времени».

И если до сих пор никто не вступился за меня, то и потом никто не вступится.

Я оглядываюсь в отчаянной попытке найти защиту и помощь. Но в этой большой комнате я нахожу только голые стены и безмолвие.

«Я ушла под землю, и никто ничего не видел».

И даже если свидетели были, они, конечно, ничего не скажут против Аида. Жители моего острова, а иногда и боги, предпочитают молчать. Они молчат, даже когда знают. Молчат из страха перед властью и перед местью.

«Надо было мне принять предложение Ареса или Аполлона…»

Тогда я бы, вероятно, была в безопасности. Если бы я вышла замуж за какого-нибудь могущественного бога, Аид бы уважал наш союз и я бы не очутилась здесь, под землёй.

Я нервно поглаживаю свой хитон. Он поношен и изорван. Я пытаюсь залатать дыры, соединяя рваные края, но колени всё равно остаются открытыми. Маме бы не понравилось.

Я с ненавистью смотрю на чистую белую одежду, аккуратно сложенную в корзине рядом с кроватью. Это Аид велел принести её и оставить здесь для меня. Но я не приму ничего из того, что он мне предлагает. И потом: этот хитон – единственное, что у меня осталось от наземного мира. Сменить его – значит признать поражение.

«Может, Зевс мог бы…»

Зевс может. Он один может мне помочь. Зевс, мой отец.

«Он, наверное, и не вспоминает о тебе…»

Мне кажется, я слышу мамин голос. Она права, она всегда права. Зевс не поможет мне, потому что ему нет до меня никакого дела. Он, скорее всего, и не знает, что я пропала.

Мне нужен воздух. Я медленно встаю с кровати. Открываю дверь и выхожу из комнаты.

Дворец Аида с его мощными неприступными стенами только усиливает гнетущее чувство удушья. Наверное, это из-за тёплой и липкой влаги, которую я ощущаю кожей.

Плоды граната разбросаны по полу и лестнице. Я опираюсь на балюстраду и дышу всей грудью. Подо мной расстилаются необъятные луга асфоделей. Дальше обзор загораживают толстые стены, окружающие дворец. Я стану одним из его цветков, запертых внутри навсегда? Он этого хочет?

Сколько дней уже прошло? А сколько ещё пройдёт?

«Глупая Кора».

Всё правильно, я глупая. Глупая маленькая девочка, которая ждёт, что мама придёт и освободит её. Наверное, Аид прав в своей оценке меня.

Я спускаюсь по лестнице и попадаю в большой двор перед дворцом.

Вокруг никого, как всегда.

«Ты зря тратишь время, глупая Кора».

Мама не придёт, чтобы спасти меня. Я сама должна спасти себя. Но как?

«Сбежать отсюда, глупая Кора».

Но я ничего не знаю об этом месте. Что там, за этими высокими стенами? Как далеко простирается подземный мир? Я смотрю по сторонам в надежде найти ответ. Большие входные ворота в нижней части двора не охраняются, но это не главное. Главное то, что я не знаю, что меня ждёт за этими стенами. Подземный мир может быть огромным, и дворец Аида может оказаться лишь небольшой его частью.

«Зато ты знаешь, что тебя ждёт, если ты останешься здесь».

Я смотрю на спелые плоды, рассыпавшиеся по лестнице. Вот что меня ждёт: я останусь здесь навсегда гнить рядом с Аидом, потому что у меня не хватило смелости попробовать сбежать.

«Беги, глупая Кора, беги».

Я должна сама спасти себя. Возможно, мама именно этого и ждёт от меня. Я должна доказать, что я сильная.

Я срываю ветвь плюща со стены и завязываю волосы. Он и вправду растёт повсюду, раз и сюда добрался. У меня перед глазами встают Парфенопа, Левкосия и Лигейя, вплетающие в волосы ветки плюща. Это воспоминание придаёт мне сил.

В конце концов, у всех великих богов есть истории, которые о них рассказывают в веках. Может быть, это будет моя история. История о Коре, сбежавшей из подземного мира. Может, однажды какой-нибудь смертный сложит об этом легенду.

Я бегу к двери и хватаю факел, вставленный в стену рядом. Я медлю ещё мгновение, робко оглядываюсь. А потом иду к выходу.

Никто не останавливает меня. Я выхожу из царского дворца.

Вскоре пейзаж вокруг меня меняется. Белый свет, к которому успели привыкнуть глаза, становится всё более тусклым, и в полутьме я начинаю различать детали, которые раньше ускользали от меня.

Я поднимаю факел над головой и вижу свод из массивных камней, который служит небом в подземном мире. Между камнями видны длинные корни деревьев, висящие в пустоте.

Я уже отошла довольно далеко и с этого расстояния могу лучше рассмотреть дворец Аида. Это самая настоящая крепость, расположившаяся у подножия большого утёса и окружённая несколькими рядами стен. Рядом страшно шумит Флегетон, огненная река, которая окружает крепость потоком пламени, ворочая в своих гигантских омутах огромные валуны. Я даже здесь отчётливо слышу грохот реки. От неё у меня под ногами дрожит земля.

Я не хочу больше ничего видеть. Мама надеется, что мне удастся сбежать. Лучше не задерживаться.

Мне становится нехорошо от запаха застоявшейся сырости и заплесневелой грязи. Дорога покрыта слоем липкой навозной жижи. Я скольжу по ней и пачкаю ноги. Потом в ужасе оглядываюсь. Мне показалось, я увидела внушительный силуэт Аида. Он приближается ко мне. Я отпрыгиваю в сторону от огромной тёмной тени, но это всего лишь валун, мимо которого я прошла пару минут назад.

Куда я иду?

Справа от тропы теснится роща увядших деревьев и невысоких кустарников. В зарослях терновника бесцельно блуждают две тени. Одна из них что-то тихо напевает.

– Как мне выбраться отсюда? – кричу я.

Тени медленно поворачиваются и замирают, глядя на меня. На их лицах появляется смущённая гримаса, отдалённо напоминающая улыбку.

– Почему вы молчите? Почему здесь все всегда молчат?! – в абсолютной тишине мой голос возвращается ко мне гулким эхом. – Я богиня, отвечайте мне!

Души стоят неподвижно с открытыми ртами. Может, они смотрят вовсе не на меня. Та, что справа, продолжает еле слышно напевать.

Я оставляю их в покое и двигаюсь дальше. Вокруг стало совсем темно, я иду на резкие звуки, слышные вдалеке. Они похожи на пронзительный крик или скрежет по камню.

С каждым шагом становится всё жарче. Мой хитон прилип к спине, лоб покрылся каплями пота.

– Персефона… – шепчет кто-то слева от меня.

Я отскакиваю в противоположную сторону, отходя подальше от края тропы:

– Кто здесь?

Молчание. Вокруг меня что-то шелестит, что-то шуршит в чахлом кустарнике. Я поднимаю факел в направлении этих звуков, но ничего не вижу. Я иду дальше.

Внезапно тропа расширяется. Мне открывается вид на дорогу, ведущую в небольшую долину, по которой тянется длинная река. Наконец-то! Реки, текущие в подземном мире, должны где-то выходить на поверхность. Может, если я пойду вдоль реки, то выберусь на землю…

Я подхожу ближе. Река кажется неподвижной. Её тухлые стоячие воды перегорожены в нескольких местах густым тёмным илом, над которым жужжат какие-то жуткие насекомые. От реки исходит тошнотворный запах серы. Я поднимаю подол хитона и прижимаю его к носу.

Я иду вдоль реки. Чахлые кусты, растущие по берегам, становятся всё гуще. Иногда мне приходится идти по колено в воде, так как заросли ежевики и острые камни делают берег совершенно непроходимым.

Я чувствую, как в воде что-то касается моих ног, и испуганно отдёргиваю ногу, а когда снова опускаю её, мне кажется, что мою кожу трогают чьи-то пальцы.

Я с трудом сдерживаю слёзы. Я заставляю себя думать о чём-нибудь другом. О тех радостных минутах, когда я снова смогу обнять маму и подруг. Представляю, как вытянутся от удивления лица у Афины и Афродиты, когда они увидят меня! «Кора, вот теперь ты великая богиня!» – скажут они. Вечером крестьяне, собравшись у очага, будут рассказывать мифы о маленькой Коре, которая вырвалась из преисподней – грязная и уставшая, но непобеждённая. В городах будут организовывать празднества в мою честь.

– Персефона…

Снова этот шёпот. Он обрывает ход моих мыслей. Я вздрагиваю. Теперь я чётко слышу эти голоса.

– Персефона…

Кого они зовут?

– Кто там? – снова кричу я каким-то сдавленным, неестественным голосом.

Кто-то всё настойчивее и крепче хватает меня за лодыжки. Я ускоряю шаг, но спотыкаюсь и падаю лицом в воду. Факел выскальзывает у меня из рук. Меня обступает темнота, и кто-то снова хватает меня за ногу. Теперь я уверена: это чьи-то пальцы.

– Кто там?! – мой голос переходит в пронзительный визг. – Не смейте прикасаться ко мне, я богиня!

Пальцы разжимаются, и я, пользуясь случаем, быстро встаю.

Сверху льётся тусклый свет. Зловещие неверные лучи крошечной луны едва достигают берега реки. Я бросаюсь на большие камни справа от меня и с силой вытаскиваю себя из воды.

– Помогите…

Я падаю на камни и замираю, глядя на луну. Она ненастоящая. Это просто жалкое подобие луны, как и всё здесь. Чуть прищурившись, я вижу над ней острые скалы подземного свода.

– Деметра!.. – в отчаянии призываю я маму.

Но молитвы в царстве Аида лишены голоса. Они теряются в глубокой бездне преисподней и не достигают богов.

Я лежу неподвижно. Аид скоро найдёт меня и снова запрёт в своём дворце.

Я уже готова расплакаться от бессилия, когда в глубокой тишине слышу новый шум. Приглушённый рокот текущей воды. Та река, что передо мной, не шумит – это тихое стоячее болото. Значит, этот звук доносится откуда-то из другого места.

Я чувствую, как сковавший меня страх отступает. Я спускаюсь со скал и иду в лес, двигаясь на шум, который слышится всё сильнее.

Я вижу её почти сразу: воды, по которым я шла, впадают в огромную реку, в бездонный водоворот, бурлящий так, будто под ним горит огонь.

Я стою на берегу Ахерона. Его широко разлившиеся тёмные воды вздымает бурное течение. От непрестанного клокотания и высоких волн, разбивающихся о мои ноги, меня охватывает смертельный ужас. Другой берег очень далеко, я его почти не вижу. Мне никогда не перейти эту реку в одиночку.

Я вспоминаю слова Афины. Она однажды сказала мне: «Непреодолимая граница, отделяющая живых от мёртвых, находится глубоко под землёй, в царстве Аида». И вот я стою у этой границы на берегу широкой реки, похожей на море. «Туда попадают люди после смерти: они переправляются через Ахерон и больше никогда не возвращаются». Я переправилась через Ахерон. Я стою на другом берегу реки. Но ведь я богиня. Неужели для меня существуют те же правила? Я больше никогда не вернусь назад?

Я начинаю бежать вдоль берега, пытаясь найти место, где можно войти в реку, но чем дальше я бегу, тем больше мне кажется, что другой берег отдаляется от меня. Моё прерывистое дыхание выдаёт всё моё отчаяние.

«Я не хочу бросаться в воду…» – бормочу я срывающимся от слёз голосом.

Потом провожу рукой по лицу, пытаясь прогнать страх.

«Я бессмертная богиня, мне нечего бояться, – думаю я. – Просто нужно внимательно следить, чтобы меня не унесло течением».

Река делает изгиб вправо. Я иду по её течению, стараясь подбодрить себя. За глубоким заливом воду разрезает узкая полоска земли. Отсюда противоположный берег кажется ближе. На земле сидит небольшая группа душ. Я подхожу к ним. Совсем ещё молодой юноша с покорным видом смотрит на воду, втянув голову в плечи. Он понимает, что он умер?

Рядом с ним пожилая женщина держит за руку маленькую девочку. Они молча смотрят друг на друга, но их глаза лишены выражения.

Я иду по отмели, пробираясь сквозь тени. С каждым шагом их всё больше, и мне всё труднее их обходить. Но теперь мне кажется, что я отчётливо вижу большую пещеру на другом берегу реки. В глубине пещеры сияет свет. Это вход в подземное царство, я вижу его.

Впереди что-то движется. Тёмная тень с нечёткими очертаниями. Похоже на лодку. Она рассекает воды Ахерона, стремительно приближаясь к моему берегу.

Я неуверенно пячусь назад в ужасе от мысли, что это Аид, что он нашёл меня и сейчас заберёт обратно в свой дворец.

Нет, это не он. Лодкой правит прямой и грозный старик. У него очень длинная борода и грязный плащ, накинутый на плечи. Он, не моргая, смотрит на меня горящими, как раскалённые угли, глазами. Его костлявые руки с силой опускают весло в воду, и лодка подходит всё ближе и ближе, пока с грохотом не останавливается у моих ног.

Старик сердито бросает весло на берег, спрыгивает с лодки и становится прямо передо мной.

– Тебе нельзя пересекать границу царства мёртвых, – говорит он мне.

Я смотрю на его мертвенно-бледное лицо, на перепачканную в земле бороду с корками засохшей грязи. Я чувствую исходящий от него невыносимый смрад. И делаю несколько шагов назад, напуганная его злым взглядом:

– Мне надо… – Я запинаюсь, отступая всё дальше.

Старик тянет ко мне скрюченные, покрытые мозолями руки и дёргает меня за хитон. Я с трудом удерживаюсь на ногах. Он очень старый, но это крепкая и сильная старость. Как у бога.

– Мне надо перебраться на другой берег. Помоги мне… – Голос выдаёт моё отчаяние, но я не хочу унижаться до просьб и пытаюсь говорить более решительным тоном. – Я не должна здесь находиться. Меня похитили…

Старик не слушает. Он оглядывается по сторонам, раздражённый тем, что вокруг нас столпилось столько душ.

– Прочь отсюда! Отойдите! – свирепо кричит старик. Потом поднимает с земли весло и начинает яростно размахивать им, отталкивая тени.

– Помоги мне выбраться отсюда! – кричу я, чтобы привлечь его внимание. – Я Кора, дочь Деметры. Я приказываю тебе!

Его руки застывают в воздухе. Он переводит на меня пылающие от гнева глаза, будто хочет испепелить меня, и шипит:

– А я Харон, перевозчик душ, и я слушаюсь только Аида. – Старик облизывает нижнюю губу, и по его лицу расползается жуткая ухмылка. Он не поможет мне. Он служит Аиду, как и все здесь, в подземном мире. Это его царство, а я у него в ловушке.

В отчаянном рывке я бросаюсь вперёд и запрыгиваю в лодку, качающуюся на воде за спиной Харона. Она сплетена из камыша, и в щели просачивается вода. Я чувствую, как лодка проседает под моей тяжестью.

– Стой! – гремит старик.

Я леденею от его сердитого голоса. Чтобы не утонуть, я пытаюсь выбраться из лодки, но слишком спешу и падаю в воду. Он проходит мимо меня и запрыгивает в лодку, отмахиваясь веслом от теней, которые пытаются уплыть вместе с ним. Он рычит на них, но смотрит на меня с перекошенным от гнева лицом.

– Пусти меня в лодку! – кричу я, бросаясь вперёд и хватаясь за борт.

Я подтягиваюсь на руках и забираюсь в лодку. От страха остаться на этом берегу у меня появляется сила, о которой я даже не подозревала. Харон бросается на меня, старается оттолкнуть, но я сопротивляюсь. В голове проносится сначала образ Афины, которая с гордостью смотрит на меня, потом образ мамы, прижимающей меня к груди. Они дают мне силы сопротивляться.

Разбухшие волны реки вздымаются вокруг нас и разбиваются о наши тела. Они похожи на огромные руки, которые вот-вот схватят меня. Я вздрагиваю от внезапного гула, шатаюсь и теряю равновесие. Падая из лодки, я вижу надвигающиеся на меня чёрные волны. Меня окутывает темнота, от тёплой воды перехватывает дыхание.

Я больше не сопротивляюсь. Я не двигаюсь, мои руки тонут в той же илистой слизи, которая накрывает моё лицо, проникая в рот.

Потом кто-то хватает меня за хитон и вытаскивает наружу.

Я не хочу смотреть. Я уверена, что это Аид.

Ещё один резкий рывок выбрасывает меня на берег. Я лежу неподвижно. Я боюсь открыть глаза и снова увидеть его рядом, как тогда, когда он похитил меня, затащив в свою колесницу. Мне кажется, я до сих пор чувствую, как его руки сжимают мою талию.

Я проиграла. Не будет ни легенд о моём побеге из царства мёртвых, ни празднеств в мою честь. Что я за богиня! Выцветшая копия Деметры. И больше ничего.

Прямо надо мной раздаётся сиплый зловонный хрип. Его лицо должно быть совсем близко от моего. Он хочет осквернить мои губы поцелуем? Я невольно вспоминаю милую Фебу и крестьянина на пиру. Сейчас Аид так же прикоснётся своими губами к моим, прижмётся ко мне всем телом, проведёт рукой по моему лицу. Но без любви, без нежности. И я ничего не могу сделать, чтобы этого избежать.

Снова этот тяжёлый хрип, на этот раз даже громче, и следом что-то похожее на негромкое рычание.

Я чуть приоткрываю глаза. Лучше бы я этого не делала.

Надо мной нависает гигантская тень, но это не Аид. Это какой-то огромный зверь с тёмной шерстью. Он скалит зубы, но я лежу неподвижно, парализованная ужасом.

– Отведи её назад! – слышу я голос Харона.

По плеску волн о борт лодки я понимаю, что он удаляется. А вместе с ним и все мои надежды на побег.

Нависший надо мной зверь начинает нетерпеливо рыть землю. Мне кажется, что я слышу не одно рычание, а много, будто меня окружают сразу несколько зверей. Я боюсь пошевелиться, но ещё немного приоткрываю глаза. Как раз вовремя, чтобы заметить длинную полоску слюны, стекающую прямо мне на лицо. Я отворачиваю голову, и зверь, злобно рыча, встаёт в стойку.

Я открываю глаза – и вижу огромную собаку с чёрной лохматой шерстью. Она замерла на массивных лапах. И самое ужасное, что у неё не одна голова, а три. Три перекошенные от злобы пасти страшно лают, сотрясая три могучие шеи. Это Цербер, пёс Аида, и сейчас он разорвёт меня на куски.

Цербер пытается схватить меня одной пастью, но я резко отползаю в сторону и умудряюсь избежать укуса. Его челюсти звонко щёлкают прямо у меня над головой.

Я бросаюсь под тело собаки и хватаюсь за её заднюю лапу, чтобы подняться. Цербер брыкается и чуть не попадает мне по лицу, но я вскакиваю на ноги, оставив пса у себя за спиной. И бегу.

Тени на берегу кричат   от ужаса, когда мы проносимся мимо. Я мчусь сквозь них, а Цербер позади меня лает так громко, что подземный свод гудит.

Я чувствую себя бегуном, участвующим в одном из тех странных состязаний, которые устраивают смертные. Они истощают в беге свои скудные силы, стремясь обогнать соперника, как будто от этой победы зависит их жизнь. А я, богиня, убегаю от трёхголового чудища, с которым не могу справиться. Глупая Кора. Только и можешь, что бежать. Совсем как олени в лесу, когда на них охотится Артемида.

Я спотыкаюсь и падаю на землю. Цербер набрасывается на меня. Я чувствую его зубы на своей ноге и начинаю извиваться всем телом. Одна голова дёргает меня за ногу, остальные рычат.

– Хватит, Цербер!

Голос Аида гремит в воздухе, и собака-монстр тут же отпускает меня. Я лежу без сил, а Аид бросает страшному зверю что-то похожее на лепёшки. Они летят прямо в его прожорливые пасти и исчезают, перемолотые жадными крепкими челюстями.

– Ты не можешь уйти отсюда. – На этот раз Аид обращается ко мне. Он стоит на берегу во весь свой огромный рост, закутавшись в тяжёлый чёрный плащ.

Я впервые вижу его так близко. В его бездонных глазах застыла чернота ночи. В сумрачном взгляде скользит тень меланхолии. Неожиданно.

– Персефона, отойди, – добавляет он, приближаясь к Церберу.

Я встаю, не сводя с него глаз:

– Персефона? Кто такая Персефона?

Он поджимает губы и властно смотрит на меня:

– Персефона – это ты.

Персефона… Так это меня звали голоса в лесу?

– Я Кора, – твёрдо отвечаю я.

– Нет, теперь тебя зовут Персефона.

Он не даёт никаких объяснений, и вопрос слетает с моих губ сам собой.

Я не боюсь ответа.

– Я умерла?

Его лицо, кажется, смягчается, хотя он старается скрыть это.

– Ты стала царицей подземного царства, – говорит Аид.

Я решительно мотаю головой:

– Это неправда, ты лжёшь!

– Если ты позволишь, я объясню тебе…

Я краснею от гнева:

– Нечего тут объяснять! Ты привёл меня в это жуткое место против моей воли.