Преступление в Блэк-Дадли

Глава 1

Огонек свечи

Вид, открывавшийся из узкого окна, навевал тоску и невыразимое одиночество. Мили и мили запущенных угодий простирались туда, где горизонт соединялся с морем. Со всех сторон одно и то же.

Серо-зеленые поля косили, вероятно, раз в год, не чаще, в остальное же время они оставались нетронутыми и принадлежали разве что стаду крупных черных коров, бродивших по ним тяжелой поступью. В быстро сгущающихся сумерках громадные животные выглядели несуразно.

В центре этого запустения, на тысяче акров частной земли, возвышался огромный серый особняк Блэк-Дадли – унылый и уродливый, как древняя крепость. Стены без вьющихся растений казались голыми, а длинные узкие окна, занавешенные начерно, придавали им вид отталкивающий и негостеприимный.

Мужчина в старомодной спальне отвернулся от окна и продолжил одеваться.

– Какое мрачное старое место, – заметил он, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Слава богу, я не его владелец. – сказав так, он ловко поправил на себе черный галстук и отступил назад, чтобы оценить результат.

Джордж Эббершоу был в каком-то смысле знаменитостью, хоть его наружность и не кричала об этом: невысокий, пухлый и серьезный, он напоминал юного хориста. Нелепые ярко-рыжие кудри придавали ему несколько причудливый вид. Одевался Джордж Эббершоу чрезвычайно опрятно, а от всего, что он когда-либо делал или говорил, так и веяло скрупулезностью, свидетельствовавшей об удивительной ясности ума. Однако, помимо уже изложенного, в нем не было ничего, указывающего на исключительность или хоть какую-то незаурядность его персоны, и все же в весьма узком кругу ученых мужей доктор Джордж Эббершоу считался авторитетной фигурой.

Его книга о патологиях, в которой он уделял особое внимание смертельным ранениям и способам установления их вероятных причин, вошла в число образцовых трудов в своей области. Кроме того, ввиду прошлых заслуг перед полицией имя Джорджа Эббершоу было на слуху, и к его мнению прислушивались в Скотленд-Ярде.

Ныне же доктор находился в отпуске, и та необычайная щепетильность, с которой он подошел к своему утреннему марафету, позволяла предположить, что он гостил в Блэк-Дадли не только ради живительного воздуха Саффолка.

К своему собственному удивлению и недоумению, он влюбился.

Джордж вмиг распознал у себя симптомы любовной лихорадки и не думал тешиться самообманом, а со своей обычной тщательностью решил избавиться от тревожащих чувств с помощью одного из двух испытанных человечеством методов: разочарования в избраннице или женитьбы на ней. Вот почему, когда Уайетт Петри уговорил его выбраться на уик-энд в загородный дом своего дяди, Эббершоу выставил условие: Маргарет Олифант тоже будет там.

Неизвестно, как Уайетту удалось убедить ее, но она была здесь, в поместье.

Джордж Эббершоу вздохнул и позволил мыслям лениво течь в направлении хозяина вечеринки. Странный юноша был этот Уайетт – из Оксфорда выпархивало немало юных дарований, одержимых теми или иными идеями. Уайетт обладал хорошими манерами и слыл одним из лучших выпускников. Эббершоу питал к нему безмерную благодарность. Господи боже, какой притягательный профиль у этой особы, Маргарет, и при этом она не только красива, но и умна! Ах, если бы только!.. Он взял себя в руки и мысленно упрекнул себя.

Эту проблему следовало решать, как и любую другую, пристойно и надлежащим образом.

Он должен поговорить с Маргарет, узнать поближе, выяснить, что ей нравится, о чем она думает. Неожиданный звон обеденного гонга вырвал его из этих мечтаний, и он поспешил вниз по тюдоровской лестнице, взволнованный, как никогда прежде.

Каким бы мрачным и отталкивающим ни выглядел Блэк-Дадли снаружи, внутренние помещения его поражали в не меньшей степени. Здесь присутствовали те же признаки запустения, коснувшиеся парка, но и в стенах, обшитых темными панелями, и в почерневших рамах написанных маслом картин, и в дубовой мебели с искусной резьбой, которой не касался полироль, проступало былое величие, хоть и несколько запылившееся.

Особняк как будто ни разу не обновляли. В зале до сих пор горели свечи в железных канделябрах – их мягкий свет отбрасывал гигантские тени, похожие на призрачные руки, которые скребли по потолку с дубовыми балками.

Джордж принюхался, сбегая по лестнице. Казалось, воздух прилипал к языку и оставлял на нем вкус свечного жира.

– Сырость! – сказал себе доктор. – Эти старые особняки нуждаются в тщательном уходе… При их возведении еще ничего не смыслили в санитарии. Живописно здесь, но я рад, что все это не мое.

Однако столовая могла изменить его мнение. Вдоль одной из стен этой длинной комнаты с низким потолком располагался ряд витражей. В огромном открытом камине горела пара вязанок хвороста, а источниками света на обеденном столе, который тянулся вдоль всего плиточного пола, были восемь канделябров о семи свечах каждый. Всюду висели портреты, нелепым образом различающиеся по стилю, – художники разных периодов прилежно следовали моде, заданной их маститыми современниками, но каждое написанное лицо имело странное сходство с другим: одинаковые прямые носы, схожие ниточки губ и неизменно мятежный взгляд.

Когда Эббершоу появился в столовой, там уже восседала большая часть компании, и оживленная болтовня молодежи показалась ему чудно́й в этом громадном поместье-склепе с его затхлым воздухом и архаичной атмосферой.

Однако, уловив по другую сторону стола отблеск золотисто-медных волос, он мгновенно забыл о мрачной сырости, как и о любых других неприятных загадках особняка.

Мегги Олифант была одной из тех современных молодых особ, которым удавалось следовать моде, но при этом выделяться среди прочих. Она была высокой стройной девушкой с приятным белым лицом (скорее интересным, нежели прекрасным) и темно-карими глазами, которые из чуть миндалевидных превращались в лучистые щелочки всякий раз, стоило ей засмеяться. Гладкие волосы цвета меди были ее наибольшей гордостью; она носила строгое каре с прямой густой челкой.

Насквозь прозаический разум Джорджа Эббершоу едва не начинал слагать оды, когда он смотрел на Мегги Олифант. Для него она была воплощением изящества. Он обнаружил, что ему приготовлено место за столом рядом с ней, и мысленно возблагодарил Уайетта за прозорливость. Доктор взглянул на него через стол и подумал, какой же он славный юноша.

Огонек свечи на мгновение озарил умное задумчивое лицо Уайетта, и молодой ученый тотчас поразился сходству с портретами на стене. Тот же прямой нос, та же ниточка губ…

Уайетт Петри выглядел тем, кем и был, – ученым новой породы. В его манере одеваться была какая-то продуманная небрежность, каштановые волосы не лежали гладко, как у его гостей, но он был явно культурным, утонченным человеком: каждая тень на его лице, каждый шов и складка одежды тонко и неуловимо подтверждали это.

Эббершоу смотрел на него задумчиво и в некоторой степени ласково. Его восхищение Уайеттом было сродни признанию, какое первоклассный ученый может испытывать к столь же блистательному специалисту в другой научной области. От скуки он припомнил список достижений Уайетта: тот возглавлял крупную государственную школу, получал высшие баллы на факультете классических наук в Оксфорде, снискал некоторую славу как поэт и, что важнее всего, был просто хорошим человеком. Эббершоу знал, что Уайетт богат, но нужды у него были скромные, а тяга к благотворительности – огромная. Он был человеком с побуждениями, тем, кто воспринимал жизнь с ее страстями и удовольствиями весьма серьезно. И, насколько можно было судить, никогда не выказывал ни малейшего интереса к женщинам – ни в целом, ни по отдельности. Месяц назад эта особенность Уайетта вызывала у Эббершоу не меньше уважения, чем прочие его свойства. Теперь же, находясь бок о бок с Мегги, он вдруг усомнился, что в глубине души ему не жаль Уайетта.

Его взгляд медленно перешел от племянника к дяде, полковнику Гордону Кумбу – хозяину поместья. Тот сидел во главе стола, и Эббершоу с любопытством посматривал на этого престарелого ветерана, который так упивался обществом молодежи, что раз шесть за год уговаривал племянника пригласить в мрачный старый дом целую ватагу юных приятелей.

Этот несуразный человечек сидел в кресле с высокой спинкой скрючившись, будто его позвоночник был недостаточно силен и не мог поддерживать тело в вертикальном положении. Желтые волосы выцвели почти добела и торчали живой изгородью над узким лбом. Но, безусловно, больше всего в его внешности поражала пластина телесного цвета, которую приладили умелые врачи, чтобы скрыть обезображенное в боях лицо, – в противном случае оно выглядело бы кошмарно, так кошмарно, что и подумать нельзя. Со своего места – а это примерно в четырнадцати футах от полковника – Эббершоу едва мог различить эту пластину, вот насколько искусно та была подогнана. Она представляла собой полумаску и почти полностью закрывала верхнюю правую часть лица. Серо-зеленые глаза полковника проницательно и с интересом всматривались сквозь нее в беседовавшую за столом молодежь.

Джордж поспешно отвел взгляд. На мгновение любопытство возобладало над деликатностью, так что волна смущения охватила его при мысли, что маленькие серо-зеленые глаза остановились на нем и заметили, как он уставился в тарелку.

Доктор повернул к Мегги свое круглое лицо херувима, которое вопреки его воле окрасилось слабым румянцем, и тут же пришел в легкое замешательство, заметив, как она смотрит на него: с намеком на улыбку и странным блеском умных темно-карих глаз. У него мелькнуло неприятное чувство, что она потешается над ним.

Эббершоу посмотрел на Мегги с подозрением, но та уже спрятала улыбку, а когда заговорила, в ее тоне не было ни насмешки, ни надменности.

– Какой чудесный дом! – сказала она.

Он кивнул:

– Замечательный. Очень старый, надо заметить. Но здесь весьма одиноко, – добавил он, невольно явив свою практичность. – И это, пожалуй, удручает больше всего… Я рад, что не владею этим домом.

Девушка тихо рассмеялась:

– Вы не романтик.

Эббершоу посмотрел на нее, покраснел, закашлялся и решил сменить тему.

– Не представляю, – сказал он, пользуясь шумом всеобщей болтовни, – кто все эти люди. Я знаком только с Уайеттом и юным Майклом Прендерби. А кто все остальные? Я прибыл слишком поздно, меня не представили.

– Я и сама мало кого здесь знаю, – пробормотала Мегги, качая головой. – Рядом с Уайеттом сидит Энн Эджвер. Весьма хорошенькая, согласитесь? Известная в сценических кругах особа; вы наверняка слышали о ней.

Эббершоу взглянул через стол – там сидела эффектная молодая женщина с зачесанными набок кудрями, одетая в псевдовикторианское платье. Она увлеченно разговаривала с молодым человеком подле нее, некоторые их слова долетали до доктора. Он снова отвернулся и с веселой небрежностью произнес:

– Не особо хорошенькая, на мой вкус. А он кто?

– Тот черноволосый юноша, что беседует с ней? Это Мартин. Не знаю фамилии, мне представили его лишь по имени. Думаю, он здесь случайный гость. – Она умолкла и оглядела стол. – Так, Майкла вы знаете. Та застенчивая пухленькая девушка рядом с ним – Жанна, его невеста; возможно, вы уже встречались.

– Нет, – покачал головой Джордж, – но я бы не прочь с ней познакомиться. Майкл кажется мне весьма интересным. – Он взглянул на светловолосого юношу с острыми чертами лица. – Знаете, он лишь недавно получил степень доктора медицины, но непременно далеко пойдет. Славный малый. А кто же тот молодой человек, по виду боксер, слева от девушки?

Мегги осуждающе покачала золотисто-медной головой, проследив за его взглядом, направленным на юного верзилу.

– Вам не стоит так о нем говорить, – прошептала она. – Он гвоздь нашей сегодняшней вечеринки. Крис Кеннеди из Кембриджа, состоит в их самой титулованной команде по регби.

– Правда? – произнес Эббершоу с растущим уважением. – Привлекательный мужчина.

Мегги пристально взглянула на него, и вновь на ее губах заиграла улыбка, а в глазах появился живой блеск. Несмотря на склонность доктора Эббершоу к психологии, теоретизированию и серьезности по отношению к себе, почти все в его голове она нашла бы объяснимым и понятным. Но, несмотря на это, ее взгляд был восторженным, а в улыбке сквозила нежность.

– А вон там, – сказала она вдруг, вновь проследив за его взглядом и отвечая на невысказанную мысль, – совершеннейший чудак.

– В самом деле? – повернулся к ней Джордж.

Ей хватило вежливости показаться смущенной.

– Его зовут Альберт Кэмпион. Он прибыл сюда на машине Энн Эджвер и первое, что сделал, когда его мне представили, – это показал фокус с пенни, – ах, он совершенно безобиден, просто глупышка.

Эббершоу кивнул и украдкой посмотрел на розовощекого молодого человека с волосами цвета пакли и глуповатыми бледно-голубыми глазами за очками в роговой оправе, задаваясь вопросом, где же он мог прежде встречать его.

Этот чуть скошенный подбородок да и чрезмерно широкая улыбка точно были ему знакомы.

– Альберт Кэмпион? – повторил он себе под нос. – Альберт Кэмпион? Кэмпион? Кэмпион? – Но все же память ему не помогла, и он прекратил взывать к ней, вместо этого снова направив пытливый взгляд на гостей.

С той неловкой минуты, когда хозяин поместья застал Эббершоу за тщательнейшим изучением его лица, он старался на него не смотреть. Зато теперь внимание доктора привлекла персона возле полковника, и вот на это лицо он уставился без малейшего стыда.

С первого взгляда было понятно, что этот человек – иностранец, но он привлекал внимание не только этим. Он внушал интерес сам по себе: седовласый, невысокий, изящный, с длинными красивыми руками, при помощи которых мужчина подчеркивал то, о чем говорил, активно жестикулируя тонкими бледными пальцами. Гладкие волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, лицо было серым, оживленным, весьма неприятным.

Да, неприятным: Джордж не смог бы иначе описать эти тонкие губы, что округлялись при беседе, длинный тонкий нос и особенно – глубоко посаженные черные глаза-бусинки, что блестели и мерцали под косматыми бровями.

– Кто это? – Джордж коснулся руки Мегги.

Девушка подняла глаза и поспешно опустила их, пробормотав:

– Знаю лишь, что его зовут Гидеон, или вроде того, и он гость полковника. Он не из нашей компании.

– Какой странный человек, – сказал Эббершоу.

– О, он ужасен! – ответила она тихо и серьезно.

Джордж, резко взглянув на девушку, заметил, что она помрачнела. Увидев выражение его лица, Мегги рассмеялась:

– Ну разве я не дурочка! Пока не заговорила о нем, сама не понимала, какое впечатление он производит. И в самом деле неприятное, верно? А его друг, что сидит напротив, тоже довольно необычен, не правда ли?

Эббершоу удивило, что Мегги тоже нашла неприятным гостя полковника. Он снова украдкой взглянул через стол.

Мужчина, сидевший напротив Гидеона, по другую сторону от полковника, действительно производил впечатление.

Тоже иностранец, чрезвычайно толстый, с мощным подбородком, он казался до смешного знакомым, пока Джорджа внезапно не осенило. Да это же живое воплощение маленьких бюстов Бетховена, которые ставят в музыкальных салонах! Те же глаза с набрякшими веками, тот же широкий нос и копна волос, зачесанных назад и открывавших удивительно высокий лоб.

– Разве это не странно? – пробормотала Мегги. – Он как будто окаменел.

Стоило ей это сказать, как Джордж понял, что так оно и было. Наблюдая за ним несколько минут, он не заметил ни тени перемен в его багровом лице; мужчина почти не моргал, ни один его мускул не дрогнул, и шевеление губ, когда он говорил с полковником, абсолютно не сказывалось на других чертах, словно он был ожившей статуей.

– Кажется, его зовут Долиш, Бенджамин Долиш, – сказала Мегги. – Его представили нам перед обедом.

Эббершоу кивнул, и беседа перешла на другие темы, но его не покидало ощущение смутной тревоги, висевшей над головой, как черная тень. Оно омрачало мысли и приводило в смятение.

Прежде он не испытывал ничего подобного, но все же с легкостью определил, что с ним происходит. Впервые в жизни у него было дурное предчувствие – смутное необъяснимое предчувствие беды.

Он с сомнением взглянул на Мегги.

В конце концов, его могла сбить с толку любовь, легко затмевающая самый трезвый рассудок.

Спустя мгновение Эббершоу взял себя в руки, решив не быть дураком. Но как бы он ни искал оправданий, за его размышлениями скрывалась мрачная тень, и доктор радовался свету свечей, непринужденной беседе и смеху за обеденным столом.

Глава 2

Ритуал с кинжалом

После ужина Эббершоу одним из первых вошел в большую залу или гостиную, которая вместе со столовой занимала огромную часть первого этажа этого великолепного старинного особняка. Это была удивительная комната, ничуть не меньше амбара, обшитая тяжелыми панелями, с двух ее сторон располагались восхитительные резные камины, где пылал огонь. Натертый до блеска пол из старого дуба укрывали несколько прекрасных иранских ковров.

Мебель в гостиной, как и в других частях дома, была из мореного дуба, тяжелая, не знавшая полировки, резная и очень-очень старая; здесь также слегка чувствовалась атмосфера таинственности и сырости, которой был пропитан весь дом. Эббершоу сразу обратил на это внимание и объяснил тем, что освещение здесь давала лишь люстра в виде большого металлического кольца с парой десятков толстых свечей. Люстра висела на железной цепи, привязанной к срединной потолочной балке. Свет свечей не попадал на стены, обшитые панелями, и в дальние углы за каминами, где таились тяжелые тени.

Самой же поразительной вещью здесь, безусловно, был трофей над дальним камином. Огромная композиция из двадцати-тридцати копий, расположенных по кругу наконечниками к центру, была увенчана пернатым шлемом и знаменем с гербом рода Петри.

Однако особый интерес вызывала деталь в центре, окруженная острыми наконечниками. К алой дощечке крепился длинный итальянский кинжал, должно быть, пятнадцатого века. Искусно отчеканенная и инкрустированная неограненными камнями рукоять представляла собой произведение искусства, но в первую очередь поражало лезвие с фут длиной, тонкое и изящное, из стали необычного зеленоватого оттенка, который придавал клинку зловещий вид. Он мерцал на темном фоне, грозный и как будто живой.

Кто бы ни вошел в гостиную, его взгляд всегда останавливался на кинжале, несмотря на сравнительно скромный размер. Он господствовал в этой комнате, как идол в храме.

Вид кинжала поразил Джорджа Эббершоу с порога, и тотчас же вернулось предчувствие опасности, которое так бередило его прозаическую душу в столовой. Доктор резко заозирался, сам не понимая, чего ищет: успокоения или подтверждения опасений.

Гости, которые выглядели такими большими за обеденным столом, в этой огромной зале казались совсем маленькими.

Слуга отвез полковника Кумба в угол, подальше от камина, и оттуда старый вояка благосклонно улыбался компании молодых людей. Гидеон и человек с бесстрастным лицом сели по обе стороны от него, а седой мужчина болезненного вида, которого Эббершоу представили как личного врача полковника, доктора Уайта Уитби, слонялся вокруг, нервно заботясь о своем пациенте.

При ближайшем рассмотрении и Гидеон, и похожий на Бетховена человек оказались еще менее привлекательными, чем показались Эббершоу на первый, несколько беглый взгляд.

Другие гости были в приподнятом настроении. Энн Эджвер демонстрировала разительный контраст между своим викторианским одеянием и современными манерами, а жизнерадостный вид и довольно смелые речи притянули к ней все внимание веселой компании. Уайетт Петри стоял среди гостей, элегантный и чуть небрежный, его хорошо поставленный голос и тихий смех несколько скрашивали пребывание в мрачной гостиной.

Разумеется, первой о кинжале заговорила Энн.

– Совершенно омерзительная вещица, Уайетт, – сказала она, указывая на клинок. – Я все стараюсь ее не замечать. Хочешь, подарю тебе что-нибудь взамен, дорогой?

– Тсс! – Уайетт обернулся к ней, напустив на себя важности. – Нельзя столь неуважительно отзываться о кинжале Блэк-Дадли. А то призраки всех умерших будут преследовать вас из-за оскорбленной семейной чести.

Он говорил явно в шутку, по-прежнему обходительно, но то ли зловещий вид кинжала, то ли атмосфера старого особняка подействовали на Энн отрезвляюще, и она нервно усмехнулась:

– Прошу прощения. Мне вовсе не хочется, чтобы меня преследовали. А если серьезно, без шуток, он просто невероятен!

Все собрались вокруг нее и Уайетта, глядя на трофей.

– Что думаешь, Джордж? – спросил Уайетт.

– Интересная вещь, поистине интересная. Очень древняя, я полагаю. Прежде не видывал ничего подобного, – с искренним восторгом ответил Эббершоу. – Наверняка семейная реликвия?

Уайетт кивнул, в его томных серых глазах блеснуло легкое веселье.

– Что ж, так и есть. Если верить семейным легендам, эта вещь доставила моим предкам множество неприятностей.

– Ах! – выступила вперед Мегги. – Это история о привидениях?

– Не о привидениях, – взглянул на нее Уайетт, – но все же история.

– Так расскажите нам ее, – произнес Крис Кеннеди, молодой регбист. Судя по обреченности в его голосе, он не находил старые семейные предания хоть сколько-нибудь интересными. Однако прочие гости, в отличие от него, оживились и стали уговаривать Уайетта рассказать.

– Конечно, это всего лишь байка, – заговорил он. – Не думаю, что я рассказывал ее кому-либо. Даже мой дядя вряд ли знает ее.

Он повернулся, вопросительно глядя на старика, но тот покачал головой:

– Мне ничего не известно. Это родовое гнездо моей покойной жены. Семья владела этим кинжалом сотни лет. Моя жена была из рода Петри и приходилась тетей Уайетту. Вполне естественно, что он знает об истории дома больше меня. Хотелось бы теперь послушать, Уайетт.

Тот улыбнулся и пожал плечами, затем, пройдя вперед, забрался на высокий дубовый стул у камина, перешагнул с одной потайной опоры в панели на другую и, вытянув руку, снял с дощечки мерцающий кинжал. Вся компания приблизилась, чтобы рассмотреть вещицу.

Даже сейчас, в ловких руках Уайетта Петри, кинжал Блэк-Дадли выглядел все так же зловеще. Зеленый оттенок стального клинка стал еще заметнее, а красный драгоценный камень в рукоятке светился, отражая блеск свечей.

– Эта вещь, – сказал Уайетт, гордо демонстрируя кинжал, – на самом деле называется ритуальным кинжалом Блэк-Дадли. Во времена Квентина Петри, примерно в шестнадцатом веке, некий высокий гость был найден убитым – этот кинжал вонзили ему прямо в сердце. – Он умолк и оглядел гостей.

Гидеон внимательно слушал из угла у камина: его серое лицо побагровело от интереса, маленькие черные глазки были широко раскрыты и не мигали. Мужчина, похожий на Бетховена, тоже повернулся к говорящему, по-прежнему без всякого выражения на красном лице.

Уайетт продолжал тихо, тщательно проговаривая слова, как будто диктуя:

– Не знаю, слышали ли вы про поверье, некогда существовавшее в этом богом забытом месте, якобы кровь убитого вновь начнет сочиться из смертельной раны, если убийца дотронется до тела своей жертвы, или же орудие, которым было совершено убийство, вновь окропится кровью в руке, нанесшей смертельный удар. Уж вы-то слыхали об этом, Эббершоу? – спросил он, повернувшись к ученому.

– Продолжайте, – коротко сказал Эббершоу, кивнув.

И Уайетт вновь заговорил о кинжале, который держал в руке:

– По всей видимости, Квентин Петри был во власти суеверий. Так как в семейных записях упоминается, что он приказал закрыть ворота и созвать всех, кто был в поместье, – семью, прислугу, рабочих, пастухов и всяческих прихлебателей, – чтобы по очереди вручить каждому из них кинжал. Так и началась эта история. Сам ритуал возник позже – через поколение, как я полагаю.

– Так поверье сработало? Из кинжала хлынула кровь? – с жаром спросила Энн Эджвер, ее круглое лицо светилось интересом.

Уайетт улыбнулся.

– Боюсь, один из моих предков действительно был обезглавлен по обвинению в убийстве, – сказал он. – И в хрониках говорится, что именно кинжал указал на него, хотя лично мне все это кажется подтасовкой, обычное дело в те времена.

– Да, но что же ритуал? – произнес Альберт Кэмпион нелепым фальцетом, растягивая слова. – О, как интригующе звучит. Знавал я человека, который, ложась спать, раздевался до цилиндра – его он снимал в последнюю очередь. Говорил, таков ритуал.

– Больше напоминает ярмарочный фокус, – сказал Эббершоу.

– И впрямь напоминает, не правда ли? – согласился неугомонный Альберт. – Но не думаю, что твой семейный ритуал, Петри, имеет с этим что-то общее. Более зловещий, полагаю.

– Немного зловещий и весьма абсурдный, – сказал Уайетт, смеясь. – Полагаю, после тех событий ежегодная церемония с кинжалом стала семейным обычаем, чем-то вроде обряда. Конечно, так было только поначалу. Позже эта церемония переросла в своего рода забаву – игру в прятки и одновременно эстафету по всему дому. Кажется, это стало рождественской традицией еще во времена моего деда. Правила очень просты. В доме гасят весь свет, и глава семейства, Петри по крови и по праву фамилии, вручает кинжал первому, кого встретит в кромешной темноте. Принявший эстафету не может отказаться от кинжала и должен передать его следующему участнику в течение двадцати минут. Так, каждый стремится избавиться от него, едва взяв в руки. Затем глава дома бьет в обеденный гонг, слуги разом зажигают повсюду свет, и тот, в чьих руках кинжал, объявляется проигравшим и расплачивается со всеми игроками чем угодно: от поцелуев до серебра. – Уайетт прервал рассказ и повертел кинжал в руках. – Вот и вся история.

– Как любопытно! – Энн Эджвер повернулась к остальным. – Не правда ли? Вполне соответствует атмосфере этого дома!

– Почему бы нам не сыграть? – вновь подал голос розовощекий юноша с широкой глуповатой улыбкой, глядя на других гостей. – Ставлю шестипенсовик, если угодно, – рискнул он добавить игре куражу, так как никто не принял его идею с энтузиазмом.

– Можно? – спросила Энн Уайетта.

– Неплохая идея, – заметил Крис Кеннеди, готовый поддержать Энн во всем, что бы она ни предложила.

Остальные также благосклонно отнеслись к этой идее, но Уайетт колебался.

– Собственно, почему бы и нет, – сказал он наконец и умолк.

Эббершоу внезапно ощутил резкое неприятие этой забавы с кинжалом. История ритуала произвела на него странное впечатление. Он видел, с каким любопытством Гидеон воззрился на говорившего, видел маленького скрюченного старика с пластиной на лице, который с жадностью слушал эту варварскую историю. Джордж не знал, было ли это влияние большого сырого мрачного дома или же коварное воздействие любви на его нервную систему, но при мысли о блуждании в темноте со зловещим на вид кинжалом он почувствовал отвращение, сильнее которого еще никогда не испытывал. Также ему казалось, что вся эта идея не по нраву Уайетту, но тот, встретив единодушие гостей, был вынужден согласиться.

Уайетт посмотрел на дядю.

– С чего бы мне препятствовать, мой дорогой мальчик? – Старик, казалось, отвечал на невысказанный вопрос. – Сочтем добрым знаком, что столь невинное развлечение возникло в результате таких мрачных событий.

Эббершоу пристально взглянул на него. В сказанном чудилось что-то не совсем правдивое, что-то лицемерное, неискреннее. Полковник Кумб посмотрел на мужчин по обе стороны от него.

– Не знаю лишь… – начал он с сомнением.

И вдруг заговорил Гидеон – Эббершоу впервые услышал его голос и был неприятно поражен.

– Принять участие в такой древней церемонии было бы большой честью, – произнес он глубоким и удивительно вкрадчивым, как мурлыканье кошки, голосом.

Мужчина с ничего не выражающим лицом склонил голову и произнес с едва различимым акцентом:

– Я тоже был бы рад.

Добро было дано, и началась тщательная подготовка к обряду, которую проводили со всем юношеским пылом. Вызванному слуге подробно объяснили его роль: тому предстояло опустить огромную металлическую люстру, погасить на ней свечи и снова поднять ее под потолок. Свет в гостиной также следовало потушить; после этого помощник должен был удалиться в комнаты для прислуги и дожидаться удара обеденного гонга, чтобы вместе с еще несколькими слугами поспешить обратно и снова зажечь свет.

Слуга был крупным румяным мужчиной с грудной клеткой как у боксера. Казалось, угрюмое выражение жило в его огромных голубых глазах чуть ли не с рождения. «От такого, как он, только и жди неприятностей», – внезапно подумал Эббершоу.

Уайетт, как глава рода и последний из Петри, взял на себя руководство. Эббершоу казалось, что он вечно держался так, будто был не слишком доволен своим положением. Во всем, что делал Уайетт, чувствовалась легкая неохота. Отдавая распоряжения, он столь часто вдавался в лишние детали, что это походило на противление, неприятие своей задачи.

Наконец сигнал был дан. С мелодраматическим грохотом цепей огромная железная люстра опустилась, и свет погас, так что огромная зала погрузилась во тьму, если не считать разведенных каминов. Гидеон и человек, похожий на Бетховена, присоединились к компании, которая готовилась ринуться в темные коридоры. Последним, что увидел Джордж Эббершоу, прежде чем погасли свечи, была маленькая иссохшая фигура полковника Кумба, сидевшего в своем кресле в тени камина. Он улыбался, глядя на всех из-под жуткой лицевой пластины телесного цвета. Эббершоу последовал за остальными в темные залы и коридоры огромного мрачного особняка. Ритуал в Блэк-Дадли начался.

Глава 3

В гараже

Таинственность огромных каменных лестниц и неосвещенных уголков тревожила Эббершоу больше, чем он предполагал. В темноте слышались шорохи, шепот и торопливые шаги. Джордж был отнюдь не слабонервным и при других обстоятельствах, вероятно, нашел бы игру забавной, если не скучной. Но именно в эту ночь и в этом доме, который еще с подъездной дороги показался таким зловещим, Эббершоу было явно не по себе.

Что еще хуже, он потерял из виду Мегги, упустил ее, как только его обступила непроглядная тьма. Так что Джордж вышел через первую попавшуюся дверь, которая вела в сад, и тихо притворил ее за собой.

Стояла прекрасная ночь, безлунная, но свет звезд освещал дорогу; чтобы не бродить в одиночестве по жуткому поместью, Эббершоу пришло в голову сходить проверить свой двухместный автомобиль с кондиционером, который он оставил в большом гараже у ворот.

Щепетильный от природы, Джордж тем не менее не был уверен, закрыл ли он бензобак. Вот и появилась удобная возможность проверить.

Он без особого труда нашел некогда служивший амбаром гараж, силуэт которого вырисовывался на фоне звездного неба, и пересек широкую дорогу, вымощенную плиткой. Двери гаража все еще были открыты, с нижней балки свисали две масляные лампы, источая слабый свет. Внутри стояло более полудюжины машин, и Эббершоу не могло не прийти в голову, насколько каждая из них отражала вкус своего владельца. Купе «ровер» с кремовым кузовом и черными крыльями явно принадлежало Энн Эджвер; Джордж догадался бы об этом, даже не видя вычурного черно-белого набора запчастей. «Сальмсон» с нелепым маскотом указывал на Криса Кеннеди; великолепным «ланчестером», должно быть, владел Гидеон; и так же легко можно было определить владельцев «бентли», «бьюика» и «свифта».

Взгляд переходил от одного авто к другому, и на губах Эббершоу мелькнула улыбка при виде позабытого всеми автомобиля, который пылился в углу с достоинством старой девы.

«Должно быть, машина хозяев, – подумал Джордж, подходя к автомобилю, который, очевидно, принадлежал полковнику Кумбу. – Поразительно, насколько уместно она здесь смотрится».

Сделанный в самом начале века, этот пионер автомобильной промышленности явно относился к эпохе, когда, как сказал один гениальный американец, люди создавали авто, как собор, помолясь. Это был настоящий «брогам», в чей кузов, обитый кожей, влезало не меньше шести человек, не считая водителя. Эббершоу интересовался автомобилями, и так как у него в запасе имелось время, которое нужно было как-то потратить, он поднял необычайно тяжелый капот этого экспоната и заглянул внутрь.

Несколько мгновений он рассматривал двигатель, затем, вынув из кармана фонарик, пригляделся повнимательнее.

Внезапно у него вырвался сдавленный возглас. Эббершоу наклонился и направил луч фонаря на днище машины, чтобы заглянуть под тяжелые до нелепости подножки и изучить оси и вал. Наконец он встал и закрыл капот, на его благодушном лице проступили одновременно изумление и любопытство.

Под несуразным древним кузовом, который прилагался к автомобилю, якобы способному проделать не более двадцати миль, были установлены ходовая часть и двигатель от новейшего «роллс-ройса» модели «Фантом».

Ему не хватило времени поразмышлять об эксцентричности владельца этого странного гибрида – на подъездной дороге послышались чьи-то шаги. Некий инстинкт заставил его направиться к своей машине и склониться над ней, прежде чем в дверях появился силуэт.

– О… э… приветствую! Решили малость побездельничать, да?

Слова, произнесенные каким-то безобидным идиотским голосом, заставили Эббершоу поднять голову и обнаружить глупо улыбающегося Альберта Кэмпиона.

– Привет! – сказал Эббершоу, немного раздраженный тем, как точно тот описал его времяпрепровождение. – Как ритуал?

– О, народ снует туда-сюда, полагаю. – Мистер Кэмпион выглядел немного смущенным. – Пара часов чистого удовольствия, не так ли?

– Как бы вам все это не пропустить, – многозначительно сказал Эббершоу.

Молодой человек принялся исполнять какой-то нелепый чарльстон, видимо, чтобы скрыть смущение.

– Ну да, мне уже на самом деле наскучило, – признался он, все еще пританцовывая, что особенно раздражало Эббершоу. – Эта беготня в темноте с кинжалами – не самое разумное дело. От оружия только и жди беды, из-за него людям приходят на ум бог знает какие мысли. Не хочу быть там, поэтому я здесь.

Эббершоу впервые испытал к нему легкую симпатию.

– Ваша машина тоже здесь? – поинтересовался он небрежно.

Этот совершенно обыденный вопрос, казалось, еще больше взволновал мистера Кэмпиона.

– Ну… э… нет. На самом деле нет. Точнее, – добавил он во внезапном приливе уверенности, – у меня ее не водится. Хотя как раз машины мне всегда нравились, – поспешно продолжил он, – они красивые, полезные. Я всегда так думал. Можно сесть и поехать куда хочешь. Так лучше, чем на лошадке.

Эббершоу уставился на него. Он счел, что этот человек либо умалишенный, либо пьяный, и, поскольку ни один из двух вариантов ему не нравился, сухо предложил вернуться в дом. Юноша не изъявил особого желания, но Эббершоу, в котором временами и при нужных обстоятельствах просыпалась решительность, без дальнейших рассуждений потащил его к боковой двери, через которую он покинул особняк.

Как только они вошли в просторный серый коридор и почувствовали слегка сырое, затхлое дыхание дома, стало очевидно: что-то неладно. Звучал топот множества ног и эхо голосов. Свет в дальнем конце коридора замерцал и погас.

– Кто-то скандалит из-за проигрыша, что ли? – Идиотский голос Альберта Кэмпиона странным образом раздражал Эббершоу.

– Поглядим, – сказал Джордж с нескрываемым беспокойством.

Совсем рядом послышалась легкая поступь, во тьме блеснул шелк платья.

– Кто здесь?

Эббершоу узнал голос Мегги.

– О, слава богу, это вы! – воскликнула она, услышав его ответ.

Тогда мистер Альберт Кэмпион сделал первую разумную вещь с тех пор, как появился здесь: немедля испарился из коридора, оставив Джорджа с Мегги наедине.

– Что случилось? – Эббершоу говорил с опаской, чувствуя, как рука девушки дрожит в его ладони.

– Где вы были? – спросила она, задыхаясь. – Вы разве не слышали? У полковника Кумба случился приступ прямо посреди игры! Доктор Уитби и мистер Гидеон повели его в комнату. Однако им с трудом это удалось, ведь нигде не было света. Они ударили в гонг, но слуги не явились. Судя по всему, из их покоев ведет всего одна дверь, и та, похоже, была заперта. Но свечи уже зажигают, – добавила Мегги, все еще странно задыхаясь.

Эббершоу посмотрел на девушку – ему хотелось видеть ее лицо.

– Что там сейчас происходит? – спросил он. – Мы можем что-нибудь сделать?

– Нет, не думаю, – покачала она головой. – Они просто стоят и разговаривают. Уайетт сказал, что ничего серьезного не случилось, и попросил всех продолжать игру как ни в чем не бывало. Видимо, у полковника этот приступ далеко не первый… – Мегги заколебалась и вдруг замерла.

Эббершоу почувствовал, как она дрожит рядом с ним, и у него вновь появилось странное, пугающее предчувствие, которое весь вечер таилось в глубине его разума.

– Скажите, что случилось? – Интуиция подсказала ему, что говорить нужно ласково и успокаивающе.

Мегги, вздрогнув, ответила срывающимся голосом:

– Нет, не здесь. Может, выйдем на улицу? Я боюсь этого дома.

От ее признания сердце Эббершоу болезненно подпрыгнуло.

Значит, что-то произошло.

Он взял руку Мегги в свою:

– Да, конечно, идемте. Сегодня прекрасная звездная ночь; самое время прогуляться по траве.

Доктор вывел ее на грубо подстриженный газон, который некогда был ровным. Выйдя из тени дома, они спрятались в зарослях небольшого кустарника, чтобы никто не мог увидеть их из окна.

– Итак, – произнес Эббершоу, голос которого помимо его воли звучал покровительственно. – Что же случилось?

Мегги посмотрела на него. В слабом свете звезд он увидел ее проницательное, умное лицо и прищуренные карие глаза.

– Это было просто ужасно, – прошептала она. – Я говорю о приступе полковника Кумба. Кажется, его нашел доктор Уитби и вместе с мистером Гидеоном поднял, в то время как другой мужчина – тот, что с бесстрастным лицом, – звонил в гонг. Никто не знал, что произошло, нигде не было света. Затем мистер Гидеон спустился и сказал, что у полковника сердечный приступ… – Она умолкла и пристально посмотрела на Эббершоу, который с ужасом понял, что Мегги вне себя от страха. – Джордж, – внезапно сказала она, – если я сообщу вам кое-что, вы не сочтете меня… сумасшедшей?

– Нет, конечно нет, – твердо заверил он ее. – Что еще произошло?

Мегги с трудом сглотнула. Он увидел, что она пытается взять себя в руки, и, повинуясь внезапному побуждению, обнял ее за талию, даря поддержку.

– Во время игры, – сказала Мегги так четко и сдержанно, словно ей на это потребовались усилия, – примерно за пять минут до того, как прозвенел гонг, кто-то вложил мне в руку кинжал. Не знаю, кто это был, кажется, какая-то женщина, но я не уверена. Я как раз стояла у подножия каменной лестницы, ведущей в нижнюю залу, и вдруг кто-то в темноте прошел мимо и сунул мне этот кинжал. Я всполошилась, побежала по коридору, ища кого-нибудь, чтобы его отдать. – Мегги умолкла, и Джордж почувствовал, как она дрожит. – В коридоре есть окно, – сказала она, – и когда я проходила мимо него, кинжал немного осветился, и – не подумайте, что я сумасшедшая, или грежу, или воображаю, – я увидела на лезвии что-то темное. Когда я прикоснулась к нему, пальцы стали липкими. Я сразу поняла: это кровь!

– Кровь! – До Эббрешоу постепенно дошел смысл слов Мегги, и он уставился на нее наполовину зачарованно, наполовину доверчиво.

– Да. Вы должны мне верить. – В ее голосе звучала боль.

Эббершоу чувствовал взгляд Мегги на своем лице.

– Я просто стояла и смотрела на кинжал, – продолжала она. – Сначала думала, что упаду в обморок. Я знала, что закричу через мгновение, а затем – совершенно внезапно и бесшумно – из тени появилась рука и забрала у меня нож. Я так испугалась, что почувствовала, будто схожу с ума. И когда моя голова уже раскалывалась от переживаний, прозвучал гонг. – Мегги замолчала и сунула что-то в руку Джорджа. – Взгляните, если не верите. Я потерла им кинжал.

Эббершоу посветил фонариком на маленький скомканный клочок ткани в своей руке. Это был носовой платок, маленький обрывок тонкого батиста с кружевом, и на нем виднелось тусклое алое пятно, которое доктор безошибочно узнал: засохшая кровь.

Глава 4

Убийство

Они медленно направились обратно к дому.

Мегги сразу же пошла в свою комнату, а Эббершоу присоединился к гостям в зале.

Уголок, где прежде сидел ветеран, был пуст, его кресло и все остальное исчезло.

Уайетт как мог старался улучшить настроение своих дорогих гостей, уверяя, что сердечные приступы у его дяди отнюдь не редкость, и просил их не брать в голову этот инцидент.

В суматохе никто даже не вспоминал о кинжале. Казалось, он бесследно испарился. Эббершоу колебался, стоит ли затрагивать эту тему, но в конце концов решил не делать этого и присоединился к вялой беседе.

Все отправились спать пораньше. Хандра охватила каждого из присутствующих, так что еще задолго до полуночи с потолка спустили большую люстру и гостиная вновь погрузилась во тьму.

В своей комнате Эббершоу снял пальто и жилет и, облачившись в скромный на вид, но роскошный халат, устроился в кресле перед огнем, чтобы выкурить последнюю сигарету перед сном. Последние события не развеяли не покидавших его все это время опасений.

Он безоговорочно поверил рассказу Мегги: она была не из тех девушек, которые при любых обстоятельствах выдумывают разные истории. Да и атмосфера в доме после возвращения Эббершоу из гаража, казалось, таила в себе смутную опасность.

Здесь происходило что-то необычное, что-то, чего он еще не понимал. В памяти снова промелькнуло лицо нелепого молодого человека в очках в роговой оправе, и он тщетно силился вспомнить, где видел его раньше.

Размышления прервал звук шагов в коридоре. В дверь постучали.

Встав с кресла, Эббершоу открыл дверь и обнаружил перед собой полностью одетого Майкла Прендерби, того самого юношу, что недавно стал доктором медицины.

Майкл выглядел обеспокоенным. Он быстро вошел в комнату и закрыл за собой дверь, предварительно оглядев коридор, как будто желал удостовериться, что за ним не следят.

– Простите мне эту мелодраматичность, – сказал он, – но в поместье происходит что-то чертовски странное. Не желаете выкурить со мной сигарету?

Эббершоу проницательно посмотрел на него. Рука, протягивавшая ему портсигар, была не слишком тверда, а шутливость в голосе опровергалась тенью беспокойства в глазах.

Майкл Прендерби был светловолосым худощавым юношей с удивительно тонким чувством юмора. Со стороны он мог показаться безобидным, даже безвольным человеком, и лишь его друзья знали о его необыкновенной силе духа и волевом характере.

Эббершоу взял сигарету и указал на кресло:

– Что ж, давайте. Как там дела?

Прендерби закурил, бодро затянувшись, а потом резко заговорил:

– Во-первых, этот дряхлый стреляный воробей наверху мертв.

Серо-голубые глаза Эббершоу блеснули, и подозрение, таившееся в глубине его сознания после разговора с Мегги в саду, внезапно обернулось уверенностью.

– Мертв? – переспросил он. – Откуда вы знаете?

– Так мне сказали. – Бледное лицо Прендерби слегка покраснело. – Его домашний врач – кажется, его зовут Уитби – подошел ко мне, когда я собирался лечь спать; он попросил меня пойти с ним и взглянуть на старика.

Последовала неловкая пауза, и Эббершоу вдруг понял, что Майкл вспомнил о врачебной тайне.

– Я думал, туда наверняка уже позвали вас, – продолжал юноша, – поэтому помчался вслед за доктором и обнаружил полковника на кровати – лицо прикрыто, все такое. Гидеон тоже был там. Едва войдя в комнату, я понял, зачем понадобился им. Они требовали, чтобы я поставил подпись на свидетельстве для кремации.

– Для кремации? Не слишком ли поспешно?

Прендерби кивнул:

– Я тоже так решил, но Гидеон объяснил, что последним желанием старика было, чтобы его кремировали и продолжили веселиться, поэтому они не хотели держать тело в доме дольше необходимого.

– Кремировали и продолжили веселиться? – глупо повторил Эббершоу. – Какой абсурд!

Молодой доктор наклонился вперед:

– Это еще не все. Услышав их требование, я, естественно, сказал, что вы опытный доктор и к вам следует обратиться в первую очередь. Кажется, это взбесило их обоих. Старик Уитби явно очень нервничал, он отошел в сторону и наговорил полной чуши насчет практикующих врачей, но еще хуже со мной обошелся иностранец. Он заметил своим отвратительно липким голосом, что я как гость не могу отказать в такой простой просьбе. Чертовская наглость с его стороны. Ситуация была ужасно неловкой. Но в конце концов я решил попросить поддержки у вас, надеюсь, вы замолвите за меня словечко, поэтому и… – Он замолчал.

– Вы подписали свидетельство? – быстро спросил Эббершоу.

Прендерби покачал головой.

– Нет, – сказал он решительно и пояснил: – Ведь мне не разрешили осмотреть тело.

– Что? – поразился Эббершоу: и так непростая ситуация становилась все хуже и хуже. – Вы отказались?

– Ну конечно. – Прендерби начинал злиться. – Уитби наговорил всякой чепухи: слыхали, знаем. Он так распалился, что стреляный воробей на кровати, ей-богу, едва не начал разлагаться. Но при этом доктор все время преграждал мне путь к телу, а когда я решился сдернуть простыню, к нему присоединился и Гидеон, намеренно загородив собой покойника. Похоже, Уитби воспринял как личное оскорбление то, что я счел необходимым провести простейший осмотр тела. Потом, как ни прискорбно, я вышел из себя и удалился. – Он смущенно посмотрел на Эббершоу. – Видите ли, – внезапно разоткровенничался он, – мне в жизни не приходилось подписывать свидетельство для кремации, и не хотелось бы начинать эту практику в столь подозрительных обстоятельствах. Вы же знаете, я сдал выпускные экзамены лишь несколько месяцев назад.

– О, конечно, конечно, – уверил его Эббершоу. – Интересно, чем они заняты сейчас.

Прендерби ухмыльнулся.

– Вероятно, скоро вы сами узнаете, – сухо сказал он. – Им ничего не осталось, кроме как пойти к вам. Они рассчитывали, что легко со мной договорятся, но, потерпев неудачу, да еще при такой спешке, непременно обратятся к вам. Ну а мне пришло в голову опередить их.

– Вы поступили правильно. Большое спасибо, – искренне сказал Эббершоу. – Дело не из заурядных. Были ли там симптомы сердечной недостаточности?

– Понятия не имею, мой дорогой друг. – Прендерби пожал плечами. – Я даже не видел лица умершего. Но если это была сердечная недостаточность, почему бы не дать провести осмотр? Знаете, Эббершоу, все это более чем подозрительно. Как вы думаете, нам следует что-нибудь сделать?

– Нет. По крайней мере, не сейчас.

Круглое щекастое лицо Джорджа Эббершоу вдруг приняло выражение, сразу изменившее его наружность. Губы сжались решительно и твердо, взгляд преисполнился уверенности. В одно мгновение он обернулся опытным специалистом, способным справиться с любой проблемой.

– Послушайте, – сказал он, – если вы только что оттуда, они в любой момент придут ко мне. Вам лучше уйти, чтобы нас не застали вместе. Не нужно устраивать скандал, впутывать женщин и так далее; кроме того, мы ничего не сможем сделать, если ситуация выйдет за рамки. Как только я доберусь до города, зайду повидаться с Дэдвудом из Скотленд-Ярда, а уж тот все проверит без шума и пыли. Разумеется, прежде мне нужно удостовериться, что дело того стоит и здесь есть что расследовать. Поэтому, если они потребуют подписать бумагу, я, вероятнее всего, это сделаю. А уже потом, если будет необходимо, организую расследование. Вряд ли они успеют кремировать тело прежде, чем на них выйдет Скотленд-Ярд. Решено, прямо с утра я еду в город.

– Отличный план, – с энтузиазмом сказал Прендерби. – Если не возражаете, я зайду к вам позже, чтобы узнать, как дела. Доброй ночи! – Вдруг он замер, прислушиваясь. – В коридоре кто-то есть. Знаете, если вы не против, я и далее буду мелодраматичным. – Он проскользнул в большой гардероб в дальнем конце комнаты и закрылся там как раз в тот момент, когда шаги в коридоре замерли и раздался стук в дверь.

Эббершоу, как и ожидал, обнаружил на пороге доктора Уитби. Тот ужасно нервничал. Его тонкие седые волосы прилипли к потному лбу, руки заметно подергивались.

– Доктор Эббершоу, – начал он, – извините, что беспокою вас так поздно, но я должен просить вас об услуге.

– Мой дорогой сэр, разумеется. – Эббершоу излучал благодушие, и его коллега воодушевился.

– Полагаю, вы знаете, – сказал он, – что я личный врач полковника Кумба. Он инвалид уже несколько лет, как вам наверняка известно. На самом деле произошло нечто весьма прискорбное, и хотя мы уже давно понимали, что такой исход неизбежен, это все равно огромное потрясение. Сегодняшний приступ полковника Кумба, увы, оказался смертельным.

Реакция Эббершоу была верхом актерского мастерства: брови взметнулись, рот открылся.

– Боже мой, боже мой! Как это прискорбно! – сказал он с напыщенностью, которая всегда придает молодым людям особенно нелепый вид. – Очень неприятно, – повторил он, словно его осенило. – Вот и конец вечеринке.

– Ну… – заколебался доктор Уитби. – Мы надеемся, что до этого не дойдет.

– Разве нам не нужно разъехаться по домам?! – воскликнул Эббершоу с таким потрясенным видом, что старик поспешил объясниться.

– Покойный был весьма эксцентричной личностью, – доверительно пробормотал доктор Уитби. – Его последним – довольно настойчивым – желанием было продолжить праздник.

– Всем будет тяжело исполнить его желание, – сухо прокомментировал Эббершоу.

– Вот именно. Как раз по этой причине я и пришел к вам. Полковник всегда хотел, чтобы его кремировали после смерти не откладывая, так что позаботился обо всем заранее. Осталась лишь формальность – свидетельство для кремации, и я бы хотел попросить вас его подписать. – Он замялся и взглянул на маленького рыжеволосого человека в халате.

Эббершоу был к этому готов.

– Мой дорогой сэр, разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Давайте поднимемся к покойному прямо сейчас!

На лице Уитби не осталось и следа от нервозности, вздох облегчения сорвался с губ старика, пока он провожал услужливого доктора Эббершоу под скрип половиц в коридоре в покои полковника.

Это была огромная, старомодная, плохо освещенная комната с высоким потолком. Одна из стен была обшита панелями, другая – задрапирована тяжелыми шторами, древними и пыльными. «Не лучшее пристанище для инвалида», – подумал Эббершоу.

Огромная кровать с балдахином занимала весь дальний конец комнаты, на ней лежало нечто неподвижное – труп, накрытый простыней. На маленьком столике возле широкого камина дожидались перо, чернила и бланк свидетельства для кремации; у столика возвышался Джесси Гидеон, его красивая рука, лежавшая на полированном темном дереве, казалась высеченной из слоновой кости.

Эббершоу решил, что единственный способ подтвердить или опровергнуть подозрения – действовать быстро, и, приняв энергичный и при этом деловитый вид, пересек комнату, потирая руки.

– Сердечная недостаточность? – спросил он чуть ли не весело. – Вероятно, переизбыток волнения, не самая легкая пища – и вот результат. Как печально, как печально. Еще и во время приема гостей. – Болтая, он расхаживал по комнате взад-вперед, с каждым шагом приближаясь к кровати. – Что ж, давайте я взгляну, – вдруг сказал он. – Конечно, это просто формальность… – На последнем слове он очень резво подошел к кровати и сдернул простыню с лица покойника.

Реакция последовала моментально. Уитби схватил доктора за руку и оттащил от кровати, а из тени бесшумно вышла фигура, которой Эббершоу раньше не замечал. Спустя миг он узнал Долиша, человека, похожего на Бетховена. Лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным, но, когда он выступил вперед, в его позе читалась угроза, и молодой ученый, чуть затрепетав от волнения, осознал, что маски сброшены и ему противостоят серьезные люди.

Однако Джордж быстро взял себя в руки и вернул контроль над ситуацией; его преимущество было в том, что он понимал, в каком положении оказался. Он немного виновато посмотрел на Уитби и повторил:

– Всего лишь формальность. Мне бы хотелось увидеть тело. Некоторые врачи уделяют недостаточно внимания такой важной процедуре, как установление факта смерти. А кремация все-таки необратима. Я не из тех, кто настаивает на всестороннем осмотре, но все же должен убедиться, что покойный мертв, вы меня понимаете? – Он рассмеялся и непринужденно сунул руки в карманы, глядя на мужчину в кровати.

Напряжение в комнате мгновенно ослабло. Долиш с каменным лицом отошел в свой угол, к Гидеону вернулась прежняя учтивость, а Уитби, кажется, тоже немного успокоился.

– Я полагаю, смерть наступила в этой комнате? – непринужденно спросил Эббершоу, искоса глядя на Уитби.

Тот был готов к этому вопросу:

– Да, как только мы его сюда принесли.

– Понимаю. – Эббершоу оглядел комнату. – Вы доставили его сюда в кресле, не так ли? На редкость удобное приспособление. – Он умолк, словно задумавшись, и Долиш нетерпеливо забурчал.

Гидеон поспешил вмешаться.

– Уже поздно, – сказал он наигранно вкрадчивым голосом. – Мы не должны задерживать доктора Эббершоу…

– Э… нет, конечно нет. – Уитби нервно вздрогнул.

Эббершоу понял намек.

– И впрямь уже поздно. Доброй ночи, джентльмены, – пробормотал он и направился к двери.

Гидеон вырос у него на пути с ручкой в руке. Он был, как всегда, обходителен и улыбчив, но круглые глазки под густыми косматыми бровями опасно сверкали.

Тогда Эббершоу понял, что отказа здесь не примут. Трое мужчин в комнате были настроены весьма решительно. Любые возражения, которые он рискнет выдвинуть, непременно вынудят их применить силу. Фактически это будет подпись, сделанная под принуждением.

Он взял ручку, нетерпеливо цокнув языком и засмеявшись, будто хотел замаскировать оплошность:

– Как глупо с моей стороны, совсем запамятовал. Где подписать, покажите… А, вот здесь. Вы, конечно же, оформили все как надо, доктор Уитби.

– Да-да. Должным образом.

Похоже, никто, кроме Эббершоу, который в эту минуту отчаянно притворялся самодовольным простофилей, не заметил, в каком ужасном нервном напряжении пребывал Уитби. Он весь дрожал и не мог обуздать голос. Эббершоу оставил размашистую подпись на свидетельстве и вернул ручку. Когда он уходил, за его спиной отчетливо раздался вздох облегчения.

На пороге Джордж обернулся:

– Беднягу Петри, верно, уже известили? Надеюсь, он не убит горем. Жаль его.

– Конечно же, мистеру Петри уже обо всем известно, – сухо сказал доктор Уитби. – Он сокрушен, что вполне естественно, но все же для него, как и для всех нас, это вряд ли стало неожиданностью. И потом, они не кровная родня, полковник стал Уайетту дядей лишь благодаря женитьбе на его тетушке, это было уже после войны.

– А все-таки, – Эббершоу уже принял свой обычный суетливый вид, – это ужасные новости и большое горе, да, большое горе. Спокойной ночи, джентльмены.

Он вышел из мрачного помещения и затворил за собой дверь. В коридоре его лицо тотчас переменилось: суетливый, напыщенный вид, который он на себя напускал, слетел с него, обнажив настороженную целеустремленность. Пока еще он многого не понимал, но в одном был совершенно уверен: полковник Гордон Кумб умер вовсе не от сердечного приступа.

Глава 5

Маска

Эббершоу тихо пробирался по коридору к комнате Уайетта. Найти ее было несложно: не далее как этим утром хозяин дома ему сам ее показал.

Не обнаружив под дверью полоски света, Джордж мгновение поколебался, не решаясь побеспокоить Уайетта, но все-таки постучал.

Ему не ответили. Выждав немного, он постучал вновь. Когда же ему снова не ответили, Эббершоу, подчинившись внезапному порыву, нажал на дверную ручку и вошел внутрь.

Он оказался в длинной узкой комнате. Высокое окно выходило на балкон. Темноту в комнате разбавляло лишь струившееся через стекло слабое сияние только что взошедшей луны.

Уайетта он увидел сразу. Тот в халате стоял у окна, упираясь в раму руками.

Эббершоу окликнул его, но тот отозвался не сразу. Уайетт резко повернулся – лунный свет на миг озарил его лицо и длинные тонкие руки – и подошел к другу.

Но настроение Эббершоу уже изменилось: он не чувствовал в себе прежней решимости. План уже не казался ему таким хорошим.

– Я только что узнал, – сказал он с искренним сочувствием. – Мне очень жаль. Полагаю, для вас это шок? Если я хоть чем-то могу помочь…

Уайетт покачал головой:

– Благодарю, но его врач уже давно этого ждал. Все приготовления, вероятно, были сделаны заранее. Боюсь, теперь ни у кого здесь нет желания веселиться.

– Мой дорогой друг, – поспешно заверил его Эббершоу, – разумеется, утром мы все разъедемся. Большинство гостей явились сюда на машинах.

– О, прошу, не надо, – вдруг принялся настаивать Уайетт. – Насколько я понял, мой дядя очень хотел, чтобы вечеринка продолжалась, несмотря ни на что. Право, вы окажете мне большую услугу, если останетесь до понедельника и убедите остальных сделать то же самое. В конце концов, это даже не дядин дом, все здесь принадлежит мне, как вам известно. Поместье перешло ко мне после смерти тетушки, но мой дядя, ее муж, захотел остаться здесь, поэтому я сдал его ему. Я бы хотел, чтобы вы остались. Ему бы это понравилось, а мне, признаться, нет нужды сейчас быть одному. Он не был мне родней по крови, и при этом, насколько мне известно, я его единственный родственник. – Он сделал паузу и добавил, поскольку Эббершоу все еще заметно колебался: – Похороны и кремация пройдут в Лондоне. Гидеон уже обо всем договорился; он был адвокатом дяди, а еще очень близким другом. Оставайтесь, если сможете, хорошо? А теперь спокойной ночи. Спасибо, что зашли меня проведать.

Эббершоу не спеша направился к себе, пребывая в легком замешательстве. Он ведь намеревался рассказать Уайетту о том, что узнал, и теперь не мог взять в толк, почему промолчал. Инстинкты подсказывали ему соблюдать осторожность. У него было чувство, будто прежде в Блэк-Дадли никогда не происходило ничего столь загадочного. Казалось, тайны этой ночи несли в себе невиданную угрозу.

В своей комнате Джордж обнаружил Прендерби: пепельница рядом с ним была полна окурков.

– Вот и вы наконец-то, – раздраженно сказал он. – Я опасался, что они уготовили вам какое-нибудь сенсационное исчезновение. В этом доме сплошь призраки по углам, и мне здорово не по себе. Так что там произошло?

Прежде чем ответить, Эббершоу подсел к огню.

– Я подписал свидетельство, – сказал он наконец. – Меня практически вынудили это сделать. Они все, включая этого воинственного Бетховена, явно в сговоре.

Прендерби наклонился вперед, на его бледном лице вдруг вновь проступил интерес.

– Они что-то задумали, не так ли?

– О, несомненно, – заверил его Эббершоу. – Я видел лицо покойного. На нем не было ни малейших признаков приступа. Его явно убили, вероятно, вонзили клинок в спину. – Он осекся, погрузившись в раздумья.

– Все как я и предполагал. – Прендерби с любопытством посмотрел на него. – Вижу, вас осенило? Что еще там произошло?

Эббершоу взглянул на юношу:

– Чертовски странная вещь, Прендерби. Настоящая загадка, коих здесь и так больше, чем кажется. Когда я отдернул простыню и увидел лицо, в полутьме было трудно что-либо разглядеть, но кое-что я все-таки заметил. Из-за кровопотери кожа так истончилась, что пластина на лице соскользнула и открыла нечто необычайное.

– Чудовищные шрамы? – Прендерби вопросительно посмотрел на него.

– Нет, отчего же, напротив. И это самое удивительное. – Эббершоу наклонился вперед, его взгляд был очень серьезным и суровым. – Прендерби, этому человеку не было нужды носить пластину. Его лицо так же цело, как у нас с вами!

– Боже мой! – Юноша так и выпрямился в кресле, когда до него постепенно дошел смысл сказанного. – Выходит, это была всего лишь…

– Маска, – кивнул Эббершоу.

Глава 6

Мистер Кэмпион устраивает переполох

После того как Прендерби ушел, Эббершоу еще некоторое время курил, сидя в кресле. Он наконец лег в постель, но никак не мог уснуть – все глядел в темный потолок и размышлял.

Джордж только-только задремал, уже предчувствуя, как события этой ночи явятся ему в причудливых кошмарах, – и вдруг страшный грохот над головой и осыпавшийся на лицо дождь из штукатурки заставили его мигом очнуться.

Он сел на кровати, весь напряженный, взвинченный, ожидая, что будет дальше.

Почти сразу грохот повторился.

Казалось, что этажом выше, прямо над его головой, швырялся мебелью разъяренный великан. Стук перемежался нескончаемым потоком ругательств.

Еще спустя секунду Джордж решил встать и узнать, в чем дело. Наспех накинув халат, он выбежал в коридор, где серый свет раннего утра уже сменил ночную тьму.

В коридоре шум слышался еще отчетливее. Казалось, особняк вот-вот рухнет.

Проснулся не только Эббершоу, но и, судя по всему, все в доме. Он взбежал по лестнице на звук грохота и обнаружил, что века назад архитектор построил над его спальней широкую галерею с примыкающей второй лестницей. И здесь глазам доктора предстала удивительная сцена.

Слуга, привлекший внимание Джорджа накануне, отчаянно дрался с кем-то, кто оказывал очень упорное сопротивление. Он атаковал противника с поразительной яростью. Мебель летела во все стороны. Слуга беспрестанно бранился.

Поначалу Эббершоу решил, что дело в грабителе, застигнутом с поличным, но, когда дерущиеся переместились к окну, где рассеянный свет озарил фигуры, доктор вздрогнул от удивления, увидев лицо безобидного глуповатого Альберта Кэмпиона.

На лестнице уже слышались шаги, и спустя мгновение по меньшей мере половина гостей поместья топталась за спиной Эббершоу. Из толпы выступил Крис Кеннеди в роскошном халате.

– С добрым утром! Да тут дерутся! – В его голосе послышалось что-то вроде удовлетворения. Ни секунды не раздумывая, Кеннеди бросился разнимать этих двоих.

Пока все кругом растерянно наблюдали за дракой, Эббершоу метнулся вперед, резко наклонился и поднял что-то с верхней ступеньки второй лестницы. Он управился так ловко и быстро, что никто этого даже не заметил.

Благодаря приличному весу и воодушевлению Криса Кеннеди схватка быстро закончилась.

Мистер Кэмпион выбрался из угла, куда его отшвырнули. Он еле дышал, но это не мешало ему глупо хихикать. Тем временем Крис Кеннеди осматривал слугу, чей поток брани стал громче, но и бессвязнее.

– Да он вдрызг пьян, – объявил Кеннеди при ближайшем рассмотрении. – Напился, вот и полез в драку, но уже потихоньку трезвеет. – Он презрительно толкнул драчуна, тот пошатнулся и быстро скрылся из виду.

– Что случилось? Что за переполох? – Уайетт Петри торопливо шел к ним по коридору, голос его был встревоженным и слегка раздраженным.

Все посмотрели на мистера Кэмпиона. Тот прислонился к балюстраде, его светлые волосы падали на глаза. Эббершоу лишь теперь отметил, что Альберт полностью одет, но совсем не в смокинг, который был на нем накануне.

Его объяснения не отличались большой оригинальностью.

– Просто поразительно, – сказал он фальцетом. – Этот парень напал на меня! Схватил и давай мотать туда-сюда, словно гантель. Я сначала подумал, что кто-то из вас решил надо мной подшутить, но, когда этот человек стал на меня бросаться, до меня дошло, что он хочет меня убить. Исколошматить меня, как отбивную! – Он глупо улыбнулся. – Я начал отбиваться. Этот коршун, конечно, сильнее меня. Как же хорошо, что вы, ребята, подоспели. Мне не очень-то хотелось, чтобы он разбил моей головой здешние стены.

– Дорогой друг, мне ужасно жаль, что так вышло. Завтра же его уволят. Я прослежу за этим. – Уайетт был искренне обеспокоен, а вот Эббершоу такое объяснение не устроило.

– С чего ему вздумалось на вас напасть? – спросил он, выступив вперед. – Где вы были?

Мистер Кэмпион ответил на этот вопрос с очаровательной простотой:

– Я как раз выходил из своей комнаты, вот через эту дверь. Не успел ее открыть, как оказался втянут в драку. – Говоря, он застегивал изорванный в потасовке жилет.

Эббершоу посмотрел на напольные часы наверху лестницы – те показывали восемь минут пятого. Мистер Кэмпион проследил за его взглядом.

– О да, – глупо ухмыльнулся он, – я… я ранняя пташка.

– На удивление, – многозначительно сказал Эббершоу.

– Сегодня встал ни свет ни заря, – весело согласился мистер Кэмпион и объяснил: – Плохо сплю в незнакомом месте. И потом, я ведь, знаете ли, очень боюсь привидений. Нет, конечно, ничего такого я не видел, – спохватился он, – но вчера вечером, ложась спать, сказал себе: «Альберт, здесь так и веет призраками» – и почему-то всю ночь не мог выкинуть эту мысль из головы. Поэтому, едва рассвело, я решил немного пройтись. Встал с кровати, оделся и тут же угодил в переплет. – Он задумчиво зевнул. – Пожалуй, мне лучше все-таки вернуться в постель, – сказал он, и все уставились на него. – Что-то мне расхотелось гулять. Да и вообще ничего не хочется. Друзья мои, не будите дядю Альберта до половины десятого, увидимся за завтраком. – Он помахал рукой и исчез в своей спальне, плотно закрыв дверь.

Уже возвращаясь к себе, Эббершоу заметил стройную фигурку в халате. Это была Мегги. Повинуясь внезапному импульсу, он заговорил с ней:

– А с кем приехал Кэмпион?

Она посмотрела на него с удивлением:

– С Энн, а что? Я уже вам говорила. Они приехали вместе, примерно в то же время, что и я. Откуда такой интерес? Я могу вам как-то помочь?

Эббершоу колебался.

– Пожалуй, – сказал он наконец. – Вы с Энн подруги, не так ли?

– Можно и так сказать, – кивнула Мегги. – Мы знакомы много лет.

– Превосходно. Послушайте, не могли бы вы уговорить ее спуститься в сад? Встретимся там через полчаса, возле кустов, где мы с вами беседовали вечером. Я хочу задать ей несколько вопросов. Сделаете это для меня?

– Конечно. – Она улыбнулась, глядя на него, затем добавила: – Что-то все-таки произошло?

Эббершоу вдруг увидел легкий испуг в ее миндалевидных карих глазах, и его охватило желание утешить Мегги. Лишь скромность и осторожность помешали ему тут же ее поцеловать. Пришлось удовольствоваться бестолковым похлопыванием по руке и пробормотать:

– Вам не о чем волноваться.

Это совершенно не убедило ее и никак не удовлетворило его.

– Через полчаса, – пробормотала Мегги и исчезла в коридоре, как легкий призрак.

Глава 7

В пять часов утра

Джордж Эббершоу стоял перед камином в своей спальне и смотрел на быстро остывающие угли с красными прожилками. Он колебался. Спустя десять минут ему предстояло встретиться в саду с Мегги и Энн Эджвер. К тому времени требовалось принять окончательное решение.

Ему была совершенно несвойственна импульсивность, а проблема, с которой он столкнулся, оказалась весьма необычной.

На каминной полке перед ним лежал небольшой кожаный бумажник с разодранной шелковой подкладкой. Эббершоу опустошил его, вынув листки бумаги, и теперь задумчиво смотрел на них.

Ах, если бы он только знал, что делает. Ему пришел в голову извечный вопрос: допустимо ли уничтожать произведения искусства, не важно, под каким предлогом?

Поразмышляв минут пять, он принял решение, опустился на колени перед гаснущим камином, раздул в нем пламя, хладнокровно дождался, пока разгорится костер, и отошел подальше, глядя, как горит бумага.

Еще большую проблему представлял собой разодранный кожаный бумажник. Эббершоу растерялся на минуту-другую, но затем взял себя в руки и тщательно осмотрел вещицу.

Бумажник был самым примитивным: полоска красной кожи, загнутая с обоих концов и образующая два внутренних кармана. Эббершоу взял собственный бумажник для сравнения. Тот был совсем новый – подарок на день рождения от тетушки, которая из превеликой своей любезности заказала для него золотую застежку с монограммой. Круглая и резная, она продевалась сквозь кожу бумажника и фиксировалась маленьким зажимом. Эббершоу вынул застежку и приладил ее к красному бумажнику, проделав в нем специальное отверстие.

Чтобы обновка не привлекла внимание, Джордж хорошенько забрызгал бумажник чернилами из перьевой ручки; теперь он был уверен, что никто не узнает эту вещь. Оторвав остатки подкладки, Джордж подровнял края маникюрными ножницами и спокойно вложил внутрь свои бумаги, за исключением пары писем, после чего сунул бумажник в карман. Собственный бумажник он аккуратно положил во внутренний карман смокинга, который висел в шкафу.

Затем, довольный своей работой, украдкой спустился по широкой лестнице и вышел в сад.

Мегги ждала его там. Он заметил ее золотисто-медные волосы на фоне темно-зеленой листвы. Одежда девушки тоже была зеленой, и Эббершоу даже вынырнул из своих мыслей, чтобы отметить, насколько хорошо выглядит Мегги.

– Энн вот-вот подойдет, – сказала она. – Я жду ее с минуты на минуту. Надеюсь, дело действительно важное. Не думаю, что она мечтала подняться в такую рань, только чтобы полюбоваться зарей.

– Боюсь, я об этом не подумал, – устыдился Эббершоу. – Но, как бы то ни было, дело и впрямь важное, хотя так сразу и не скажешь.

Мегги шагнула к нему.

– Я так и знала, – сказала она, глядя ему в лицо. – Расскажите мне все. Что-то происходит в этом доме, не так ли?

– Я не знаю точно, – ответил он, – пока еще не знаю. Могу сказать только одно, ведь к завтраку это в любом случае станет известно. Полковник Кумб мертв.

Мегги судорожно вздохнула, в ее карих глазах появился страх.

– Вы хотите сказать, что его… – Она осеклась.

Эббершоу пристально посмотрел на нее:

– Доктор Уитби констатировал сердечную недостаточность.

Глаза Мегги расширились, на лице появилось недоумение:

– Значит… значит, кинжал?..

– Ш-ш! – Эббершоу вскинул руку в предупредительном жесте, услышав скрип двери.

По траве к ним шла Энн Эджвер в богато расшитом китайском халате поверх весьма нескромной пижамы.

– Вот и я, – сказала она. – Надеюсь, мой внешний вид вас не смущает? Не привыкла одеваться в то время, когда обычно добираюсь до постели. Итак, произошло нечто интересное?

Эббершоу кашлянул: девушки вроде Энн неизменно его смущали.

– С вашей стороны было очень любезно присоединиться к нам, – неловко сказал он. – Боюсь, тема нашей беседы покажется вам абсурдной, даже дерзкой, но я буду бесконечно признателен, если вы немного потерпите. – Нервничая, он заговорил быстрее: – Увы, пока что я не могу ничего объяснить, но если вы сперва ответите на пару вопросов, а потом забудете, что я их когда-либо задавал, то окажете мне огромную услугу.

Энн рассмеялась:

– Как это будоражит! Прямо как в театре! Мой наряд как раз для спектакля, не правда ли? Даже арию исполнить захотелось! Так в чем дело?

Эббершоу все еще чувствовал себя неловко и говорил с непривычной робостью:

– Очень мило с вашей стороны. На самом деле я хотел спросить вас о мистере Кэмпионе. Насколько я понимаю, он ваш друг. Простите за любопытство, но давно ли вы с ним знакомы?

– С Альбертом Кэмпионом? – без всякого интереса повторила Энн. – Он мне вовсе не друг. Я просто подвезла его сюда на своей машине.

Это озадачило Эббершоу.

– Извините, я не совсем понимаю… Вы повстречали его на станции?

– О нет! – Энн позабавили его слова. – Он ехал со мной из самого Лондона. Видите ли, – весело продолжала она, – я встретила его накануне вечером в «Козе на крыше» – это новый ночной клуб на Джермин-стрит, может, вы знаете. Я была со своей компанией, а он просто присоединился. Я решила, он знаком с кем-то из моих приятелей. Пока мы общались, совершенно неожиданно выяснилось, что он тоже едет сюда на выходные. Альберт сказал, что ужасно расстроен: якобы он на своем авто протаранил грузовик или что-то такое и ему не на чем добраться. Естественно, я предложила ему поехать вместе.

– О, эм-м… Вполне естественно, – сказал все еще слегка сбитый с толку Эббершоу. – Не удивлюсь, если это Уайетт пригласил его.

Девушка в пижаме устремила на него озадаченное кукольное лицо:

– Нет-нет. Я думаю, более того, я убеждена, что они не были знакомы, ведь это я представила их друг другу. И при этом пренебрегла этикетом, знаете ли, – беззаботно продолжала она. – Просто сказала: «Уайетт, это Альберт Кэмпион» и «Альберт, это хозяин дома», но могу поклясться, что они не были знакомы. Полагаю, Альберт – один из приятелей полковника. Кстати, как себя чувствует бедный старик?

Ни Эббершоу, ни Мегги не произнесли ни слова, но у них были одинаково смущенные лица. Энн вздрогнула.

– Что-то я начинаю замерзать, – сказала она. – Это все, что вы хотели знать? Если да, то я пойду, с вашего позволения. Любоваться зарей, купаться в утренней росе – все это совсем не в моем духе, – рассмеялась она.

Эббершоу поблагодарил ее и поспешил предупредить:

– Помните, никому ни слова.

– Ни малейшего намека, – легкомысленно пообещала она и помчалась по лужайке, кутаясь в китайский халат.

Как только она оказалась на порядочном расстоянии, чтобы не слышать их дальнейший разговор, Мегги схватила Эббершоу за руку:

– Джордж, но полковник не приглашал сюда Альберта Кэмпиона.

Он резко повернулся к ней:

– Откуда вы знаете?

– Потому что полковник сам спрашивал у меня, кто такой этот Кэмпион, – сухо ответила Мегги. – Да и в целом, Джордж, – вдруг осенило ее, – похоже, никто его не приглашал, его не должно быть здесь!

Эббершоу кивнул:

– Вот и я так думаю.

Они медленно возвращались к дому: тихая, встревоженная Мегги с задумчивостью в карих глазах и Эббершоу – он шел, склонив голову и заложив руки за спину.

Джордж полагал, что никак не связан с миром преступности и беззакония, и в этом мало чем отличался от своих сверстников; когда ему случалось приобщаться к раскрытию криминальных загадок, ему ни разу не приходилось проявлять инициативу. Обычно доктору просто рассказывали о происшествии, и у него находилась версия. Перед ним ставили проблему, и он решал ее в уме. Впервые в жизни он столкнулся с необходимостью искать и вопросы, и ответы. Инстинкт твердил ему, что нужно действовать, но как именно – этого он пока еще не знал.

Они уже почти дошли до тяжелой, окованной железом двери, ведущей в залу, когда приглушенный возглас девушки заставил его замереть и посмотреть наверх. Он отступил в тень разросшегося лавра возле дома и потянул Мегги за собой.

Из гаража совершенно бесшумно, точно облако, выкатилась невероятно древняя колымага – Эббершоу видел ее вечером в гараже.

За рулем был тот самый слуга, который всего час назад дрался с мистером Кэмпионом, и Джордж отметил, что для человека, который совсем недавно был пьян вусмерть, тот выглядел на удивление собранным и свежим.

Колымага подъехала к парадному входу и остановилась всего в десяти шагах от Эббершоу и Мегги, спрятавшихся в зарослях. Слуга вышел, распахнул дверцу машины и принялся ждать. Спустя несколько минут из дома показался Гидеон, а за ним – Долиш и доктор Уитби с огромным кулем на плечах.

Все были полностью одеты и, казалось, очень спешили. Они были настолько заняты, что ни один из них даже не думал присмотреться к лавру, скрывавшему двух зрителей. Уитби сел на заднее сиденье машины и наглухо задернул шторки на окнах; Долиш и Гидеон втолкнули большой тяжелый куль в кузов и захлопнули дверцу.

Удивительная машина покатилась по подъездной дороге, а двое мужчин бесшумно вернулись в дом.

Все это заняло не более трех минут и было проделано слаженно, в полном молчании.

– Что сейчас произошло? – Мегги со страхом посмотрела на Эббершоу.

Ярость, с которой он ответил, поразила ее.

– Черт бы их побрал! – взорвался Джордж. – Это было единственное неопровержимое доказательство! Тело полковника Кумба!

Глава 8

Открытая вражда

В то утро завтрак проходил в мрачной, неуютной атмосфере.

Уайетт кому-то по секрету сообщил о смерти дяди, и эта весть мгновенно разлетелась среди гостей.

Все сошлись во мнении, что следует тактично попрощаться и поскорее уехать. Последнее желание старика в расчет не принималось, ведь было ясно, что вечеринка в таких обстоятельствах ни у кого не вызовет энтузиазма. Возможно, покойный в своей доброте просто не сознавал противоречивости собственных намерений.

Уайетт выглядел очень удрученным, все ему сочувствовали: более печального исхода нельзя было и представить. Он сидел во главе стола, с лицом немного бледнее обычного, хотя в остальном старался не изменять своим утонченным, вежливым манерам. Вместо траурного одеяния на нем был цветной галстук одного из самых закрытых оксфордских клубов.

Альберт Кэмпион, на чьем облике никак не сказалось ночное приключение, сидел подле Энн Эджвер. Они тихо беседовали. По угрюмому красивому лицу Криса Кеннеди все любопытствующие могли легко судить об очевидном: неудержимая молодая леди была поглощена безобидным женским развлечением, поощряя одного менее желанного поклонника и тем самым вызывая ярость, а значит, и заинтересованность другого, – пускай и время для подобных игр она выбрала не самое подходящее. Мистер Кэмпион прекрасно справлялся с навязанной ему ролью, вполголоса планируя с Энн обратную поездку в город. Впрочем, в этой залитой солнечным светом зале большинство приунывших собравшихся занимались не чем иным, как обсуждением предстоящего отъезда.

Опоздавший к завтраку Майкл Прендерби наконец присоединился к остальным: раскрасневшийся и суетливый, он занял место за столом между своей очаровательной невестой Жанной Дакр и темноволосым носатым юнцом Мартином Уоттом, которого Мегги сочла случайным гостем. На самом деле он был дипломированным бухгалтером в конторе своего отца, очень приятным молодым человеком, чей ум значительно превосходил бодрость духа.

В зале долгое время не было ни Гидеона, ни Долиша, и для них даже не сервировали стол, но сразу после того, как Прендерби занял свое место, дверь распахнулась и явились эти двое, интересовавшие Эббершоу более всех в этом обществе.

Первым вошел Долиш, его лицо в сиянии солнца казалось еще менее выразительным, чем вчера. Эббершоу впервые обратил внимание на его исполинское телосложение. Ужасающе тучный, но при этом высокий и крепкий, с длинными седыми волосами до плеч. Казалось, что на его застывшем, как у статуи, лице живыми были только глаза, которые теперь блестели и каким-то особенным образом приковывали внимание.

В сравнении с ним Гидеон, вошедший в зал следом, выглядел маленьким и незначительным. Но, как и прежде, был юрким и изворотливым. Гидеон взглянул на компанию молодых людей за столом слегка задумчиво, словно оценивая их силы.

Уайетт поднял глаза и вежливо пожелал присоединившимся гостям доброго утра. Но, ко всеобщему удивлению, Гидеон и Долиш его проигнорировали.

Долиш тяжелым шагом приблизился к столу и принялся без малейших эмоций разглядывать изумленные лица собравшихся.

– Тихо! – Это прозвучало столь неожиданно и неуместно, что гости могли бы рассмеяться, если бы не нешуточная угроза в голосе этого тевтонца.

Тишина установилась гробовая. Немец продолжил – все так же невозмутимо, словно через плотную маску.

– Кое-что пропало, – сказал он с расстановкой, выделяя каждое слово. – Я должен получить эту вещь обратно. Нет нужды говорить, о чем идет речь. Вор и сам все понимает.

От этой вопиющей наглости гости лишились дара речи. Уайетт выскочил из-за стола. Он был вне себя от гнева, но его голос оставался невозмутимым – его совершенно ледяной тон резко контрастировал с грубостью собеседника.

– Мистер Долиш, – сказал Уайетт, – мне кажется, стремясь вернуть свою собственность, вы утратили чувство меры. Возможно, вы осознаете, что являетесь гостем в моем доме, как и люди, которых вы только что оскорбили. Подойдите ко мне после завтрака, перед отъездом, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам отыскать пропавшую вещь.

Немец не пошевелился. Он стоял во главе стола и не мигая смотрел на человека перед собой.

– Пока я не получу ее обратно, никто не покинет этот дом, – сказал он с прежней уверенностью, словно Уайетт и не пытался его пристыдить.

Бледное лицо молодого человека слегка порозовело, и он повернулся к гостям, которые переглядывались, пребывая в совершенном изумлении.

– Я должен извиниться, – сказал Уайетт. – Прошу вас простить эту странную выходку. Похоже, смерть моего дяди стала слишком большим ударом для этого несчастного.

Долиш повернулся к нему со словами:

– Пусть этот юнец сядет и помолчит.

Гидеон, чье землистое лицо выражало крайнюю непочтительность, ухмыльнулся.

– Мой дорогой мистер Петри, – вкрадчиво произнес он масленым голосом, – полагаю, вы и ваши друзья не вполне сознаете, в каком положении оказались. Подумайте сами: этот дом находится в двух милях от ближайшего шоссе. Телефона здесь нет. В вашем распоряжении две служанки, шесть слуг и привратник, но все они подчиняются мистеру Долишу. Бензин из ваших автомобилей мы слили. Боюсь, деваться вам некуда. – Он замолчал, наслаждаясь изумлением на лицах молодых людей, а затем продолжил: – Для всех будет лучше положиться на здравый смысл, ведь я должен вас предупредить: мой друг мистер Долиш совершенно не привык к противодействию.

Уайетт по-прежнему стоял, постепенно бледнея, едва сдерживая ярость.

– Весь этот фарс изрядно затянулся, джентльмены. – Его голос невольно дрогнул. – Соблаговолите немедленно уйти, и мы продолжим завтрак.

– Сидеть! – Титанический рев определенно не мог исходить от щуплого Гидеона, но ничто в лице Бенджамина Долиша не указывало на то, что крик издал именно он.

Вздрогнув, Уайетт утратил остатки терпения. Он открыл рот, чтобы заговорить, чтобы напомнить им, кто здесь хозяин. Однако внезапно резко опустился на стул, выпучив глаза с удивлением и испугом. На него смотрел черный ствол револьвера.

Флегматичный немец стоял совершенно неподвижно, держа крохотный револьвер в увесистой руке.

– Здесь, – сказал он на ломаном английском, – сидит вор, укравший то, что принадлежит мне. Я обращаюсь к нему. Когда он вернет то, что взял, я всех отпущу. А до тех пор никто не покинет этот дом. Никто.

В тишине, последовавшей за этим необычным заявлением, Джесси Гидеон выступил вперед:

– Если мистер Долиш незамедлительно получит назад украденное, это избавит нас всех от множества неудобств.

Несколько секунд никто в зале не шевелился. Пение птиц за окном вдруг стало оглушительным.

Альберт Кэмпион, тихо кашлянув, протянул нечто, завернутое в салфетку, сидящей рядом с ним девушке.

Та передала предмет своей соседке, и так, в полной тишине, он обогнул весь стол и попал в жадные руки Гидеона. Тот тут же выложил предмет на стол. Гигант-немец, удовлетворенно закряхтев, сунул револьвер в карман пальто и развернул белоснежную салфетку. И тут же гневно воскликнул, отступив на шаг и демонстрируя всем подношение мистера Кэмпиона.

Это было обыкновенное яйцо, которое глупый юноша явно намеревался стянуть, прежде чем разыгралась вся эта драма.

Эффект последовал незамедлительно: молчаливое напряжение за столом сменилось раскатами общего смеха.

Немец стоял все так же неподвижно. На лице его по-прежнему не было никакого выражения, но маленькие глазки стали тусклыми и безжизненными. Гидеон, напротив, был очевидно разгневан. Его глаза сузились от ярости, он скалился, как разъяренный пес.

Постепенно смех утих. Забыть о присутствии Бенджамина Долиша оказалось не так-то легко. Когда в зале наконец воцарилась полная тишина, он сунул руку в карман и вновь вытащил револьвер.

– Вам смешно, – мрачно произнес он. – А мне не смешно. И этому малышу, – он с невероятной ловкостью для столь неуклюжего на вид человека подбросил и поймал пистолет, – не смешно. – Он произнес это так свирепо, что слушатели невольно вздрогнули.

На тяжелом лице Долиша, до сих пор казавшемся одеревенелым, появилась звериная жестокость. Никто из сидящих за столом больше не осмеливался смотреть ему в глаза.

Мгновение спустя Долиш вновь обрел свой флегматичный вид и медленно удалился из зала в сопровождении Джесси Гидеона.

Когда дверь за ними закрылась, молчание стало невыносимым, и среди гостей завязалась беспокойная, прерываемая возгласами беседа.

– Что за неприятный старик! – обратился Прендерби к Эббершоу. Его тон был беспечным, но в глазах поселилась тревога; ладонь юноши покоилась на руке невесты, которая сидела возле него совсем бледная, едва ли не плача. Даже отточенное хладнокровие Энн Эджвер дало трещину, да и лицо Мегги, пускай та явно испугалась меньше остальных девушек, утратило краски.

Уайетт все еще был взбешен. Однако он отказался от попыток извиниться за инцидент и принялся обсуждать его со своими гостями.

– Явно умалишенный, – лениво проговорил Мартин Уотт. – Кэмпион красиво его подразнил.

– Пусть Долиш и помешанный, но, если то, что он говорит, – правда, нам придется ой как непросто, – весело заметил Крис Кеннеди. – Боюсь, придется его отмутузить.

Эббершоу встал:

– Не знаю, как вы, Уайетт, но я бы счел за лучшее для всех нас переместиться в другую комнату и обсуждать произошедшее там. Где-нибудь, где слуги нас не побеспокоят. Не думаю, что нам и правда грозит опасность, но, возможно, стоит выяснить, правду ли Гидеон говорил про бензин.

– Я спущусь и все проверю, хорошо? – поспешно встал Крис Кеннеди. – Мне в самом деле хочется сходить, – добавил он, перехватив неуверенный взгляд Уайетта, и ушел, насвистывая.

Как и предлагал Эббершоу, компания переместилась в соседнюю комнату. Все по-прежнему непринужденно разговаривали, но вели себя при этом весьма скованно. Жанна была откровенно напугана, Энн Эджвер – необычно молчалива, остальных снедала тревога.

Эббершоу последним вошел в огромную гостиную, залитую утренним светом, который проникал сквозь высокие окна и блестел на начищенном полу, на гербах с английскими розами и на резных панелях. Но Джордж не обратил на это внимания, когда, приглушенно вскрикнув, сделал шаг назад.

Над дальним камином, в окружении наконечников копий, сверкал он, такой знакомый, словно и не покидавший своего места, – кинжал Блэк-Дадли, зловещий и прекрасный.

Глава 9

Крис Кеннеди зарабатывает очко

Как только Эббершоу оправился от удивления, он повернулся к стоявшей рядом Мегги. Остальные разбились на небольшие группы и тихо разговаривали.

– Вы были здесь этим утром, когда мы вернулись из сада? – спросил он.

Она кивнула, заметно дрожа, и прошептала:

– Да, и… И он уже был здесь, там же, где и сейчас. Я… я не устояла и зашла проверить. Должно быть, кто-то вернул его на место. Вчера ночью. – На последнем слове Мегги всхлипнула, и Эббершоу положил руку ей на плечо.

– Испугались? – спросил он.

Она отважно посмотрела ему в глаза и просто сказала:

– Я так рада, что вы тоже здесь.

Эббершоу почувствовал прилив счастья и покраснел, но ничего не сказал. Он ни в коем случае не преуменьшал серьезность ситуации. Будучи старшим среди гостей, он к тому же знал о событиях последних двенадцати часов больше, чем, вероятно, кто-либо другой в этой комнате.

Однако что-то подсказывало ему молчать об открытиях; он понял, что противники – опасные люди. Мистер Бенджамин Долиш, если его и правда так звали, был человеком отнюдь не простым, а вдобавок очень злым.

Сейчас, как уверенно полагал Эббершоу, им следовало сосредоточиться на том, чтобы покинуть поместье любой ценой.

Он и не предполагал, что странные приятели покойного полковника осмелятся пойти на такие крайности, но, раз они сделали это, нельзя было слепо верить, что их легко одолеть; вероятно, они были очень сильны.

Ускользнув из дома, Эббершоу тут же вызовет подкрепление из высших инстанций. Лучше всего сообщить в полицию так, чтобы похитители ни о чем не догадались; главное – сбежать, но сейчас эта задача представляется весьма непростой.

Способ обрести свободу, конечно, был: красный бумажник едва ли не жег карман Эббершоу. Но доктор отказывался идти этим путем, не желая упустить того, кто, как он был уверен, возглавлял одну из самых изощренных банд в мире. До сих пор Джордж действовал во тьме, и, если он сдастся сейчас, эта тьма никогда не рассеется. Он проиграет, и тайна будет похоронена навеки.

– Мы им еще покажем, – сказал он Мегги.

Та рассмеялась:

– Или падем в этой схватке.

Благодаря ее смеху Эббершоу испытал огромное облегчение.

– Мне тоже хочется побороться.

Вдруг мистер Кэмпион снова привлек всеобщее внимание бессмысленным заявлением.

– Я полагаю, что никто ничего не крал, – мягко сказал он.

– У меня в комнате лишний кусок мыла, – пробормотал Прендерби, – но вряд ли он интересует этого коршуна. И кстати, Уайетт, – внезапно добавил он, – его поведение – вовсе не единственная странность! Вы, наверное, уже знаете, что…

– Во всем этом вообще немало странного, Майкл, – поспешно вмешался Эббершоу, пристально глядя на юношу.

Прендерби понял намек и промолчал, но к нему обратился Уайетт:

– Мне не за что извиняться. Прежде подобного никогда не случалось. Дядя всего лишь попросил меня устроить вечеринку в эти выходные, как и много раз до этого. Гидеон уже бывал здесь, но мы не перекинулись и полудюжиной фраз. Что касается этого немца, Долиша, то я с ним вообще не знаком.

Прендерби, для которого эти слова прозвучали как упрек, покраснел, и то, что могло показаться неловкой паузой, прервалось неожиданным возвращением Криса Кеннеди. Он был в хорошем настроении. Его красивое молодое лицо покраснело от волнения, и остальные не могли избавиться от подозрения, что он просто-таки наслаждался происходящим.

– Вот ведь гады! – произнес Крис, ворвавшись в гостиную. – Слили все до капли! А в остальном автомобили и пальцем не тронули. Между прочим, тот антиквариат на колесах исчез – не удивлюсь, если рассыпался в прах, – но, кроме него, ни одна машина не пропала.

– Вас кто-нибудь видел? – спросил Мартин.

– Ни единая душа, – похвастался Кеннеди. – Ваш малыш Кристофер Робин кое-что придумал. Петри, если я очень настойчиво попрошу, не угостите меня бутылочкой имбирного? – В его голосе звучало плохо сдерживаемое ликование.

– Мой дорогой друг, – шагнул вперед Уайетт, – думаю, здесь вы найдете все, что вам нужно, – и направился к потайному буфету под каминной полкой.

Кеннеди сунул голову в буфет и тут же повернулся с лицом раскрасневшимся и торжествующим.

– Две бутылки виски, а также трехзвездочный бренди, – сказал он, засовывая бутылки под мышку. – Это кощунство, но делать нечего. Все к окну, цыплята, сейчас дядя Кристофер поймает вам кролика!

– Что же вы собираетесь делать со всем этим богатством? – спросил Уотт, которому явно не нравился этот спортсмен. – Выпьете и впадете в кровавую ярость?

Кеннеди ухмыльнулся, глядя через плечо; он уже был на полпути из комнаты.

– Вам нечего бояться! – остановился он, положив руку на дверную ручку. – Бояться должен старина «сальмсон». Все внимание на гараж! Сейчас, леди и джентльмены, вас ждет то еще зрелище. Смертельный номер, всего одно представление!

Несколько сбитая с толку компания с сомнением взирала на него.

– Боюсь, я даже сейчас не улавливаю мысль, – все столь же холодно произнес Мартин. – Возможно, я чертовски бестолков, но правда не понимаю, о чем вы говорите.

Майкл Прендерби внезапно поднял голову:

– О боже! А ведь это может сработать! Какая идея!

– Вот и я говорю, – сказал Кеннеди и, покинув комнату, помчался по коридору.

– Что за идея? – спросил Эббершоу у Майкла.

– Он хочет заправить двигатель выпивкой, – ухмыльнулся Прендерби. – Та еще мысль, вам не кажется? Такая машина должна работать на чистом спирте. Давайте посмотрим.

Он прошел к окну, остальные последовали за ним, вытянув шеи, но могли видеть только распахнутые двери гаража.

Несколько минут ничего не происходило, и Мартин Уотт уже начал уверять, что первое впечатление о Кеннеди с его идеями было верным, как вдруг из гаража раздался чудовищный грохот.

– Боже мой! – сказал Эббершоу. – Он намерен это исполнить.

Кто-то рассмеялся.

– Какими же дураками они будут выглядеть, – произнес Прендерби.

Грохот повторился, а через мгновение из гаража выехал, овеянный сизым дымом, маленький автомобиль с мистером Кеннеди за рулем. Он катил медленно, но победоносно, двигатель рычал.

– Ну разве он не чудо? – всплеснула руками Энн Эджвер.

Даже Мартин Уотт был вынужден признать, что Крис нашел решение. Кеннеди помахал им рукой, все видели его покрасневшее, по-детски взбудораженное лицо. Когда он переключил передачу, машина с рывком двинулась по дороге с неровной, но все возрастающей скоростью.

– Он им показал, – усмехнулся Прендерби.

– Они даже не пытаются его остановить, – сказала маленькая Жанна Дакр.

Двигатель взревел – мистер Кеннеди переключился на последнюю передачу, – и сразу же послышался резкий хлопок, затем второй – звуки раздавались из окна над их головами. Мгновенно, прямо у всех на глазах, «сальмсон» резко свернул, виляя, покатился по подъездной дороге и перевернулся, вышвырнув водителя на газон.

– Боже! – раздался в тишине хриплый голос Майкла Прендерби.

– Стрелял Долиш, – быстро заговорил Уотт. – Парня подбили. Чертов немец настроен серьезно. Вперед, друзья. – Он распахнул окно и спрыгнул на лужайку, остальные мужчины последовали за ним.

Когда они приблизились, Крис Кеннеди уже пришел в себя. Он был очень бледен и стискивал левой рукой окровавленное запястье.

– Целились в переднее колесо и мою ведущую руку, – выдохнул он, увидев их. – Кто-то из них чертовски хороший стрелок. – На последнем слове Крис слегка покачнулся и отважно улыбнулся, бормоча: – Не возражаете, если мы вернемся в дом? Меня что-то тошнит.

Мужчины отвели его обратно в дом, к остальным гостям. Пересекая лужайку, Эббершоу взглянул на окна второго этажа, и ему почудилось бесстрастное лицо, смотрящее на них из-за темных штор.

Уверенность, что их спасут, значительно ослабла, так как теперь мало кто сомневался в намерениях Бенджамина Долиша.

Кеннеди рухнул в кресло, и Эббершоу, полный стремления спасти его от нежной заботы Энн Эджвер, уже собирался сходить за теплой водой и рубашкой, которую можно было разорвать на повязки. Но вдруг послышался осторожный стук в дверь, в гостиную вошел слуга с полным набором хирургических инструментов, антисептиками, бинтами и горячей водой.

– С уважением от мистера Гидеона, – серьезно сказал он и удалился.

– В гробу я видал такое уважение, – ухмыльнулся Кеннеди и склонил голову над раненым запястьем.

Эббершоу, сняв пальто, подошел к подносу, оставленному слугой.

– О, – произнес он, – тут записка. Уайетт, прочитайте, а я пока займусь нашим пострадавшим. Кажется, это инструменты Уитби. Похоже, он был готов к чему-то подобному.

Уайетт взял с подноса записку и прочел ее своим ясным ровным голосом:

– «Мы не шутим. Никто не покинет этот дом, пока мы не получим то, что нам нужно». Подписи нет, – добавил он и передал записку Прендерби, который взглянул на нее с любопытством.

– Как видно, они и впрямь чего-то недосчитались, – сказал он. – Что за чертовщина? Как мы поможем им найти пропажу, не зная, что они ищут?

На мгновение все замолчали.

– Да, в самом деле, – наконец произнес Мартин Уотт, – мы знаем наверняка лишь то, что это точно не яйцо.

Послышались смешки, но быстро утихли: гости постепенно осознавали серьезность своего положения.

– Как бы то ни было, их пропажа – явно что-то сомнительное, – сказал Крис Кеннеди, все еще бледный, пока Эббершоу перевязывал ему рану. – А иначе почему они не говорят, что именно ищут? Слушайте, надо просто пойти к ним и сказать: так и так, мы понятия не имеем, что это за чертова штука. Пусть устроят обыск, если хотят, и, когда они обнаружат, что мы ни при чем, им придется нас отпустить; и тогда, бог мне свидетель, я такое устрою!

– Именно по этой причине я не склонен вас поддержать, Кеннеди, – сказал Эббершоу, не отрываясь от накладывания повязки. – Господа наверху весьма решительны, и вряд ли они допустят приезда полиции, пока не получат искомое и не исчезнут.

Мартин Уотт поднял руку:

– Одну минуту. Здесь потребуется тонкое расследование. То, что ищет этот невоспитанный немецкий джентльмен, должно быть, очень маленького размера. «Почему же, мой дорогой мистер Холмс?» – спросите вы. Да потому, мои славные доктора Ватсоны, что, когда наш услужливый друг Кэмпион предложил им яйцо, завернутое в салфетку, они приняли все за чистую монету. Петри, может, речь идет о каких-нибудь фамильных бриллиантах?

– Таких не существует, – отрезал Уайетт. – Да пошло оно все к черту! – взорвался он. – Я в жизни не чувствовал себя таким беспомощным.

– Была бы у нас хоть пара пистолетов! – сокрушался Крис Кеннеди, чье рвение не могла остановить какая-то рана. – Тогда мы могли бы попытаться дать им отпор. Безоружным сопротивляться этим стервятникам, которые так метко стреляют, лучше и не пытаться.

– Вам следовало бы радоваться, что при нас нет оружия, дорогой юноша. – Эббершоу расправил плечи и отошел от него. – Вашей руке показан полный покой. Вы и так уже потеряли достаточно крови. На вашем месте я бы попытался поспать. Что думаете, Прендерби?

– О, я полностью согласен, – ухмыльнулся Майкл, – если только он сможет уснуть, а это маловероятно.

Все столпились на коврике у камина вокруг пациента – Кеннеди вдруг оказался в центре внимания.

Но внезапно раздался истерический вопль Энн Эджвер.

– Его нет! – дико вскричала она.

Все повернулись к ней; темные глаза Энн расширились от страха, а от ее утонченных, слегка вальяжных манер не осталось и следа.

– Он был здесь, рядом! Говорил со мной секунду назад! Он не смог бы проскользнуть к двери незаметно от меня! Он просто исчез… О боже, я схожу с ума! Кажется… я… – Она снова закричала.

– Моя дорогая девочка! – Эббершоу подошел к ней. – В чем дело? Кто исчез?

Та посмотрела на него недоуменно, в полном изумлении.

– Он исчез, словно растворился в воздухе, – повторила она. – Я только что разговаривала с ним, но на мгновение повернулась к Крису и услышала глухой звук, оглянулась – а он уже исчез. – И она разрыдалась.

– Да, но кто? Кто? – нетерпеливо повторял Уайетт. – Кто исчез?

– Ну как же! Альберт! – взглянула она на него сквозь слезы и разрыдалась еще громче. – Альберт Кэмпион! Они забрали его, ведь он потешался над ними!

Глава 10

Порывистый мистер Эббершоу

Торопливые поиски подтвердили, что мистер Кэмпион действительно исчез, и это открытие вкупе с утренними переживаниями Криса Кеннеди привело всех в полное уныние. Перепуганная Энн Эджвер и раненый регбист утешали друг друга в углу у камина. Маленькая невеста Прендерби вцепилась в руку жениха, как испуганное дитя. Остальные не жалели слов, обсуждая случившееся, но с каждой минутой общее настроение становилось все мрачнее.

Посреди всей этой суматохи прозвучал обеденный гонг, словно ничего необычного не произошло. Несколько мгновений никто не двигался. Затем встал Уайетт:

– Что ж, во всяком случае, они не собираются морить нас голодом. Идем?

Гости нерешительно последовали за ним в столовую и обнаружили на длинном столе холодные закуски. Им прислуживали двое мужчин, молчаливых и угрюмых; трапеза проходила в тишине. Никто не желал разговаривать, и потом, не было мистера Кэмпиона, который умел разрядить обстановку.

Гости также опасались, что мистер Долиш появится снова и произошедшее за завтраком повторится. Поэтому все ощутили некоторое облегчение, когда обед закончился, а Долиш так и не показался. Объяснение этому явному пренебрежению нашлось минут десять спустя, когда в залу, где собралась вся компания, вбежал Мартин Уотт, прежде поднявшийся в свою комнату за портсигаром. Вместо вялого взгляда в его серых глазах был испуг.

– Говорю вам, – вскричал Уотт, – эти мерзавцы обыскали мою комнату! Прошлись по ней, как ураган! Разбросали всю одежду, наполовину вскрыли паркет! Орудовал наверняка немец – спальня выглядит так, словно там побывал взбесившийся слон! На вашем месте я бы проверил ваши комнаты, нет ли и там беспорядка.

Все подскочили от такой новости. Уайетт, который все еще считал себя хозяином вечеринки, беспомощно кипел от ярости. Крис Кеннеди шепотом сулил страшную месть. Прендерби и Эббершоу переглянулись.

– Думаю, стоит прислушаться к Уотту, – мрачно улыбнулся Эббершоу и направился к выходу.

Войдя в свою спальню, он понял: опасения оправдались. В вещах основательно порылись, опрокинув набок тщательно собранный чемодан и раскидав одежду по комнате. Резная дверца огромного дубового шкафа, что занимал всю дальнюю стену, была распахнута, содержимое валялось на полу.

Эббершоу охватил неконтролируемый гнев. Джордж с присущей ему аккуратностью – одним из самых ярких своих качеств – начал методично наводить порядок.

Да, их пленили, в них стреляли, и люди кругом испарялись без следа, но ничто из этого не потрясло его так, как этот хаос.

С крайней щепетильностью он собрал все свое имущество и сложил в шкаф. Затем, захлопнув тяжелую дубовую дверь, повернул ключ в замке и сунул его в карман.

Именно в этот момент в Эббершоу произошла необыкновенная умственная перемена.

Пряча ключик в карман, он вдруг словно увидел себя со стороны. Всегда будучи человеком мысли, а не действия, он впервые оказался в ситуации, где требовалось решать быстро и действовать не откладывая. Прежде, как он внезапно осознал, ему было свойственно не сразу оценивать ситуацию. Открытие привело его в ужас, и в момент неистового просветления доктор Джордж Эббершоу – холодный и рассудительный теоретик отступил на второй план, а на свет вышел импульсивный и энергичный Джордж Эббершоу.

Однако он не терял голову, понимая, что сейчас требуется бесконечная осторожность. Следующий шаг был за Долишем. А до тех пор им придется терпеливо ждать и быть готовыми ухватиться за любой шанс спастись. Нынешнее осадное положение казалось разумным, но так продлится недолго. Вряд ли в выходные в Блэк-Дадли пожалует кто-то еще – другие гости, торговцы, любые посторонние, но с понедельника люди неизбежно что-то заподозрят. Выходит, у Долиша не так много времени.

Вдобавок то, что случилось с Альбертом Кэмпионом… Уайетт отказывался обсуждать эту тему, и Эббершоу не знал, что делать. Его первым побуждением было во что бы то ни стало пойти и отбить дурачка у похитителей, но оставалось неясным, действительно ли его похитили, или же он исчез по собственной воле. О нем никто ничего не знал.

Эббершоу не спеша вышел из комнаты и направился к лестнице. Он уже собирался спуститься, как вдруг услышал женский плач.

Джордж остановился, прислушался. Плач доносился из-за двери слева от него.

Он заколебался.

Еще полчаса назад страх показаться навязчивым обездвижил бы его, но за это время в Эббершоу произошла весьма значительная перемена, поэтому он снова прислушался.

За дверью все еще плакали.

Ему пришло в голову, что там Мегги; кажется, это была ее комната, и мысль о том, что она одна и в беде, прогнала остатки робости и осторожности. Он постучал в дверь. Ему ответила Мегги.

– Это Джордж, – сказал он чуть ли не с вызовом. – У вас что-то случилось?

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы открыть, и когда дверь наконец распахнулась, он увидел Мегги – она наспех припудрила лицо, на котором все еще виднелись следы слез.

На мгновение Эббершоу почувствовал, что к нему вот-вот вернется прежняя сдержанность, но сделал над собой усилие, и на его круглощеком лице появилась пламенная решимость. В глазах Мегги в ответ проступило удивление. Эббершоу знал, прежде она видела его другим: склонным к напыщенности толстячком с большим самомнением, слишком рано состарившимся душой и, возможно – о ужас! – даже суетливым. Джорджа это раздражало. Его разрывали на части страшное унижение и растущее желание доказать ей, что она не права, что она ошибалась в нем и на самом деле с ним нужно считаться; что он личность, человек дела, энергичный, находчивый, настоящий мужчина!..

Он глубоко вздохнул.

– Я не могу допустить, чтобы вы плакали, – сказал он, обнял ее и поцеловал.

Мегги не смогла бы ответить ему с большей чуткостью. Было ли это облегчением, потрясением или просто последним ударом для ее измученных нервов, но она упала в его объятия; сперва он даже решил, что девушка лишилась чувств.

Эббершоу решительно повел ее к широкой скамье у окна в дальнем конце коридора, в нише, за тяжелыми шторами. Он сел и притянул к себе Мегги.

– Итак, – сказал он, все еще сам не свой от обретенной уверенности, – уже завтра или даже сегодня вечером вы непременно покинете этот дом и затем выйдете за меня замуж, ведь я люблю вас! Я люблю вас! Люблю! – Он замолчал и, затаив дыхание, ждал, его сердце колотилось, как у школьника.

Мегги молча прятала лицо у него на груди. У него мелькнула ужасная мысль, что она рассердится на него или даже начнет потешаться.

– Вы… э… Вы согласны быть моей женой? – В его голос прокралась тревога. – Прошу прощения, должно быть, я напугал вас. – Он вновь напустил на себя чопорность. – Я не хотел, поверьте, просто я бываю вспыльчивым.

Мегги зашевелилась, и, когда она подняла покрасневшее от смеха лицо, он увидел в ее карих глазах нечто большее, нежели просто веселье. Она обняла его за шею и притянула к себе:

– Джордж, вы очаровательны. Я до смешного влюблена в вас, мой дорогой.

Искрящееся тепло медленно разлилось по всему телу Эббершоу. Сердце подпрыгнуло, в глазах заплясали огоньки.

Он снова поцеловал Мегги. Она прижималась к его груди – очень тихая, очень счастливая, хоть и немного напуганная.

А он чувствовал себя восставшим могучим гигантом – в конце концов, подумал Джордж, проба себя в новой роли имела беспрецедентный успех.

Глава 11

Одно объяснение

Тем же вечером, пока двое зловеще молчаливых слуг, которые прежде занимались обедом, подавали гостям чай, Майкл Прендерби решил поговорить по душам с Эббершоу.

– Слушайте, – неловко произнес он, – бедняжка Жанна чувствует себя прескверно. Как вы думаете, у нас есть хоть малейший шанс выбраться? – Он сделал паузу, а затем поспешил продолжить: – Неужели нельзя ничего придумать? Между нами говоря, я уже в некотором отчаянии.

Эббершоу нахмурился и медленно ответил:

– Боюсь, в данный момент мы мало что можем сделать, – но сразу же добавил, увидев на лице юноши возрастающую тревогу: – Пойдемте ко мне, покурим и все обсудим.

– С радостью, – горячо согласился Прендерби.

Они потихоньку покинули компанию и направились в комнату Эббершоу.

Насколько они знали, Долиш и его подельники расположились в огромных покоях, некогда служивших спальней полковнику Кумбу. А также в комнатах этажом ниже и этажом выше, куда нельзя было проникнуть ни из одной известной им части дома.

Помочь гостям разобраться в плане особняка Блэк-Дадли не смог даже Уайетт. Когда-то это старое здание было монастырем, затем стало усадьбой и, наконец, жилым домом. И на каждом этапе его перестраивали.

Кроме того, до второго замужества тети Уайетта в Блэк-Дадли никто не жил. Уайетт впервые приехал сюда лишь незадолго до ее смерти, но и после визиты его были редкими и слишком непродолжительными, чтобы он успел заучить расположение бесчисленных комнат, галерей, коридоров и лестниц.

Прендерби нервничал, ужас невесты передался и ему, а вдобавок он гораздо больше, чем кто-либо из гостей, за исключением Эббершоу, осознавал чудовищность ситуации.

– Утром все казалось мне шуткой, – раздраженно признался он. – Этот старый немец устроил настоящее представление, но теперь я не могу не признать, что взвинчен. Черт возьми, – с горечью продолжал он, – мы здесь далеки от цивилизации, как в семнадцатом веке. В наше время мы настолько полагаемся на закон и порядок, так убеждены в своей безопасности, что, оказавшись в западне вроде этой, цепенеем. Черт побери, Эббершоу, здесь явно сработает только грубая сила.

– Возможно, – сдержанно ответил Эббершоу, – но об этом пока рано говорить. Уверен, нам представится возможность что-то сделать в ближайшие двенадцать часов. Но думаю, двух наших горе-друзей мы увидим в тюрьме еще раньше.

– Вы весьма оптимистичны, не так ли? – Прендерби пристально взглянул на него. – Говорите так, словно есть основания надеяться на благоприятный исход. Что-то изменилось?

Джордж Эббершоу кашлянул.

– Да, в некотором смысле, – ответил он и умолк, чувствуя, что еще не время объявлять о помолвке с Мегги.

Они подошли к спальне Эббершоу, но дальнейшие расспросы Прендерби вдруг были прерваны поразительным явлением.

Из комнаты доносились необычные звуки: протяжное пронзительное бормотание, смешанное с воем и проклятиями и время от времени сопровождавшееся звуками возни.

– Боже мой! – воскликнул Прендерби. – О фортуна, что там происходит?

Эббершоу не отвечал.

Судя по всему, противник сделал очередной ход.

Собрав всю свою новообретенную смелость, Джордж потянулся к дверной ручке и уже собирался резко нажать на нее, когда Прендерби схватил его за руку.

– Осторожнее! Осторожнее! – сказал он с некоторым негодованием. – Что бы там ни было, не советую просто так туда соваться. Помните, они вооружены.

Эббершоу кивнул и очень осторожно открыл дверь.

Прендерби шел за ним; оба были настороже, не зная, чего ожидать.

Шум так и не прекращался. Наоборот, он усиливался и казался каким-то особенно потусторонним в этом доме с привидениями.

Эббершоу первым заглянул в комнату.

– Господи, – сказал он наконец, оглянувшись на Прендерби, – здесь ни души.

Они ворвались в спальню, но шум усилился, хоть и был приглушенным.

– Смотрите, – вздрогнул Прендерби, – оно там!

Эббершоу проследил за его рукой и ахнул.

Необычайные звуки, вне всякого сомнения, доносились из огромного дубового гардероба в дальнем конце комнаты, гардероба, который Эббершоу лично запер не более двух часов назад тем самым ключом, что сейчас лежал в его кармане. Он повернулся к Майклу:

– Заприте дверь спальни. Заприте ее и держите ключ при себе. – и покрался к гардеробу.

Майкл Прендерби ждал, прислонившись спиной к двери.

С величайшей осторожностью Эббершоу вставил огромный железный ключ в замочную скважину, повернул его, распахнул дверцу и тут же отпрянул.

Шум резко прекратился.

Прендерби сдавленно вскрикнул. Они оба были в крайнем изумлении.

В шкафу, на массивной дубовой полке, весь взъерошенный и измятый, с идиотским видом сидел мистер Альберт Кэмпион.

Несколько секунд он не шевелился, только щурился сквозь прикрывавшие глаза желтые пряди волос. И тут Эббершоу воскресил в памяти это безобидное туповатое выражение лица, с изумлением вспомнив, где видел его раньше.

Однако он ничего не сказал, ведь в этот момент Кэмпион зашевелился, выбираясь из шкафа.

– Никакого обмана, дамы и господа, – попытался пошутить он. – Ловкость рук и никакого мошенничества.

– Как вы, черт возьми, там оказались? – Прендерби шагнул вперед, с детским изумлением взирая на Альберта.

– Ох, скажем, мне помогло мое влияние, – сказал Кэмпион и опустился в кресло.

Было очевидно, что он морально истощен. Но с ним плохо обошлись и физически: на запястьях виднелись красные следы, из-под пиджака торчали лохмотья рубашки.

Прендерби открыл было рот, но Эббершоу жестом велел ему молчать.

– Вас, конечно же, схватил Долиш? – спросил он с несвойственной ему строгостью.

Мистер Кэмпион кивнул.

– Вас обыскивали? – допытывался Эббершоу.

– Обыскивали? – В бледных глазах за большими очками читалась усталость. – Мой дорогой сэр, они едва не содрали с меня кожу. Этот немец только выглядит как опереточный персонаж, а на самом деле он палач. Чуть не убил меня. – Кэмпион снял пальто и показал разодранную на спине окровавленную рубашку, из-под которой просвечивали страшные раны.

– Боже! – воскликнул Эббершоу. – Они вас изувечили! – Суровость моментально сменилась деловитостью. – Майкл, в моем шкафу найдется белая рубашка, а на умывальнике – вода и борная кислота. Что с вами делали? – резко продолжил он, пока Прендерби готовил все необходимое для перевязки.

Мистер Кэмпион болезненно поерзал и слабым голосом ответил:

– Помню – как будто вечность прошла, – я стоял у камина и беседовал с Энн – так ведь ее зовут? И вдруг стенная панель, к которой я прислонялся, подалась, а в следующий миг я пришел в себя в кромешной темноте, с какой-то тряпкой во рту. – Он сделал паузу. – Но то было лишь начало. Меня притащили к старому Воанергесу, и он занялся мною весьма тщательно; бесполезно было уверять, что я не брал его любовных писем, или что он там ищет. С таким дотошным мастером допроса я прежде не сталкивался.

– Полагаю, так и есть, – пробормотал Прендерби, уже снявший с Кэмпиона рубашку, чтобы осмотреть спину.

– Когда они убедились, что я невиннее младенца, – продолжал пострадавший, к которому понемногу возвращалась прежняя жизнерадостность, – они прекратили побои, отвели меня в чулан и заперли. – Кэмпион вздохнул. – Я осмотрелся, – продолжал он, а Прендерби и Эббершоу жадно слушали. – Окно располагалось чересчур высоко, а вдобавок на нем была кованая решетка, так что я принялся искать гнездышко, что-нибудь мягкое, чтобы лечь, не визжа от боли, и вот тогда я заметил старинный сундук, заваленный каким-то картоном и корзинками. Я открыл его. – Он прервался, чтобы взять из рук Прендерби стакан воды. – Я думал найти в сундуке какие-нибудь старые тряпки, на которые можно прилечь. Однако внутри обнаружились только железки, похожие на запчасти для допотопного велосипеда, а это совсем не то, что я искал. От злости я стал топтать его, как вдруг что-то пошло не так, и я провалился сквозь пол. Когда в моей старой черепушке прояснилось, я обнаружил себя перед уходящей вниз лестницей, причем моя голова все еще торчала в сундуке. Полагаю, я наткнулся на то, что в старину служило системой потайных ходов. Поэтому я закрыл крышку сундука, зажег спичку и принялся спускаться. – Он снова умолк.

Эббершоу и Прендерби внимательно слушали.

– Я все еще не понимаю, как вы оказались в шкафу, – сказал Майкл.

– Честно говоря, я тоже, – ответил мистер Кэмпион. – Вскоре ступеньки кончились, и я очутился в каком-то туннеле, воистину богом забытом месте; там водилась какая-то живность, я вначале боялся, но все-таки пополз вперед, наткнулся на дверцу, отворил ее и оказался в вашем шкафу. И снова оказался взаперти, – сухо добавил он. – Я понятия не имел, куда угодил, так что просто сидел здесь, развлекал себя, перечитывая в уме «Ветку омелы», а еще исповедовался во всех грехах – знаете, забавы ради! – Он ухмыльнулся и завершил рассказ: – Вот и все.

Внимательно следивший за ним Эббершоу медленно прошелся по комнате и посмотрел мистеру Кэмпиону в глаза.

– Сожалею, что вам пришлось все это пережить, – сказал он, а затем четко и ясно добавил: – Но, право же, больше нет нужды притворяться, мистер Морнингтон Додд.

Тусклые глаза несколько секунд тупо смотрели на Эббершоу. Затем мистер Кэмпион едва заметно вздрогнул, по его лицу медленно расплылась улыбка.

– Так вы узнали меня, – глуповато ухмыльнулся он, к крайнему изумлению Эббершоу, и бодро продолжил: – Однако уверяю вас, вы ошибаетесь, считая, что моя притягательная личность – маскировка. Здесь и впрямь нет никакого мошенничества. Я именно такой и есть, спросите моих ближайших друзей.

Это заявление выбило почву из-под ног Эббершоу; он, конечно, не ожидал такого. Ведь мистера Кэмпиона было трудно воспринимать всерьез; например, в его словах нелегко было отделить истину от лжи. Эббершоу рассчитывал обескуражить Кэмпиона, но, даже попав прямо в точку, не получил никакого преимущества.

Прендерби, однако, ничего не знал и потому с любопытством вмешался:

– Послушайте, я никак не пойму, что за мистер Морнингтон Додд?

– Вот этот джентльмен. – Эббершоу указал на мистера Альберта Кэмпиона. – Мистер Морнингтон Додд.

Альберт Кэмпион скромно улыбнулся. Он хоть и страдал от боли, но был полон жизни.

– И да и нет. – Он пристально посмотрел на Эббершоу. – Морнингтон Додд – лишь одно из моих имен. Меня также величали достопочтенным Туттлзом Эшем – это имя показалось мне весьма забавным, когда я его придумал. Еще была одна молодая особа, та называла меня Обнимашкой, а некий мужчина из клуба «Гардз» прозвал меня…

– Кэмпион, не время для шуток, – строго сказал Эббершоу. – Какими бы многочисленными и разнообразными ни были ваши псевдонимы, сейчас не до хвастовства. Мы в весьма опасном положении.

– Дорогой мой, разве я этого не знаю? – раздраженно ответил мистер Кэмпион, указывая на свои плечи. – Всяко лучше вашего, – сухо добавил он.

– Слушайте, – сказал Эббершоу, чья враждебность слегка угасла, столкнувшись с очаровательной наивностью Кэмпиона, – вы ведь что-то знаете, Кэмпион… Это ваша настоящая фамилия, я полагаю?

– Ну… э… нет, – ответил неугомонный молодой человек. – Однако, – добавил он, понизив голос, – моя собственная фамилия весьма аристократична, я не использую ее на службе. Можете звать меня Кэмпионом.

Эббершоу невольно улыбнулся.

– Хорошо, мистер Кэмпион, – сказал он. – Как я уже отметил, вы явно осведомлены лучше нас, так поделитесь с нами не откладывая. Ну же, мой дорогой, только подумайте, – продолжал он, видя, что Кэмпион колеблется, – мы здесь все в одной лодке. Я полагаю, вы хотите спастись не меньше остальных. И хотя я всячески заинтересован в привлечении Долиша и его сообщников к ответственности, ваши правонарушения меня не беспокоят. Я не служу в полиции.

– В самом деле? – просиял мистер Кэмпион.

– Да, – сказал Эббершоу. – Просто иногда консультирую Скотленд-Ярд.

Мистеру Кэмпиону заметно полегчало.

– Это весьма утешительные новости. Вы мне очень симпатичны. Когда я увидел, как вы возитесь со своей машиной, то подумал: «Право же, как забавно ведет себя этот благовоспитанный юноша, если вывести его из равновесия», но как только вы упомянули Скотленд-Ярд, мое впечатление о вас тут же испортилось.

Эббершоу поспешил нарушить повисшую тишину:

– Обсуждение личных симпатий нам нисколько не поможет, верно? Итак, вы наверняка сумеете объяснить, почему происходят все эти дикие вещи. Прошу, начинайте.

Мистер Кэмпион, кажется, решил говорить начистоту:

– Вы можете мне не верить, но я и сейчас не совсем понимаю, чего они добиваются. Но могу смело утверждать: здесь затевается нечто очень серьезное.

Было очевидно, что он говорит правду, но Эббершоу это не удовлетворило.

– Ну, во всяком случае, хоть что-то вы знаете. Зачем вы приехали? Вы только что сами признались, что здесь по делу.

– О, это верно, – согласился Кэмпион, – совершенно верно. Но дело это касается вовсе не меня. Позвольте, я объясню.

– Да уж объясните, ради бога, – сказал сбитый с толку Прендерби.

– Что ж, малыши, говорит дядя Альберт. – Кэмпион наклонился вперед, выражение его лица было серьезнее, чем слова. – Возможно, мне стоит просветить вас насчет того, чем я на самом деле занимаюсь. Как все мозговитые люди, я стараюсь зарабатывать на жизнь своим умом, и хотя мне частенько приходилось расстраивать матушку, я пытался как мог следовать ее прощальному напутствию и не ронять достоинства. Иными словами, я занимаюсь практически всем, в пределах разумного и за разумную плату, за исключением гнусностей и вульгарщины. Определенно, никакой вульгарщины. – Он взглянул на Эббершоу, и тот кивнул. – Что касается нашей с вами истории, на прошлой неделе в Лондоне ко мне обратился некто, предложивший очень приличную сумму за то, чтобы в эти выходные я как можно незаметнее пробрался на вечеринку и при первой же возможности перемолвился с хозяином дома – полковником Кумбом – с глазу на глаз. Я должен был убедиться, что нас никто не подслушает. Затем мне следовало прошептать ему на ухо пароль, получить посылку и доставить ее в Лондон нераспечатанной. Разумеется, меня предупредили, – сказал он, глядя на Эббершоу, – что здесь будут люди, которые без всяких угрызений совести убьют меня, чтобы помешать вынести посылку. Но я и не представлял, как далеко они зайдут, иначе не согласился бы исполнить это поручение ни за какие деньги. Признаться, увидев их за ужином в первый же вечер, я чуть не бросил все и не вернулся в город.

– Почему? Что это за люди? – спросил Эббершоу.

Мистер Кэмпион удивился:

– Господи, да разве вы не знаете? Вот вам и малыш Джордж, консультирующий Скотленд-Ярд. Джесси Гидеон представляется адвокатом. На самом деле он довольно хитрый скупщик. А немец – не кто иной, как Эберхард фон Фабер собственной персоной.

Прендерби все еще выглядел растерянным, а вот Эббершоу вздрогнул.

– Человек из «Трех стран»? – резво спросил он.

– И из «Черного пояса». А еще из «Чикагских мусорщиков». Его разыскивает Скотленд-Ярд, – сказал мистер Кэмпион без всякого веселья в голосе.

– Впервые слышу, – признался Прендерби.

Мистер Кэмпион открыл рот, чтобы что-то сказать, но Эббершоу его опередил.

– Это значит, Майкл, – произнес он голосом, по которому стало ясно, насколько все серьезно, – что этот человек контролирует банды мошенников по всей Европе и Америке, и его репутация позволяет судить о нем как о крайне безжалостном и дьявольски умном преступнике. Это значит, что мы имеем дело с самым известным и опасным преступником наших дней.

Глава 12

«И еще кое-что», – сказал мистер Кэмпион

После непродолжительного молчания, последовавшего за заявлением Эббершоу, Прендерби спросил:

– А что в той загадочной посылке, которую они ищут?

Эббершоу с недоумением взглянул на Кэмпиона и многозначительно произнес:

– Возможно, вам это известно.

– Мне мало что известно, – открестился мистер Кэмпион, и выражение его лица стало еще более глупым. – Мой клиент, естественно, не вдавался в подробности. Но вот что могу сказать наверняка: это находилось в подкладке красного кожаного бумажника. На ощупь это была бумага – возможно, купюры, – но я не уверен.

– Откуда вы знаете про бумажник? – тихо спросил Прендерби.

– О, я сам додумался, – радостно повернулся к нему Кэмпион, – и у меня бы все получилось, не будь наш малыш Джордж таким любителем автомобилей.

Эббершоу нахмурился:

– Я думаю, вам лучше объясниться.

– Объясниться? Мои дорогие, я не сделал ничего плохого. Едва увидев за столом доброго дядюшку Бена и его друзей, я решил забрать посылку и тут же удрать, не попрощавшись. А когда всплыла история с ритуалом, подумал: «Как же удачно все складывается» – и предложил поиграть. Затем, пока все как сумасшедшие бегали с кинжалом, я подошел к старику, шепнул ему на ухо: «Чернильница», забрал бумажник и помчался в гараж. – Он вздохнул, а затем непринужденно продолжил: – Все было так волнующе! Я только боялся, что эта ужасная игра закончится раньше, чем я исчезну. Поэтому собрался с духом и запер дверь в покои прислуги, чтобы они не могли слететься с факелами на удар обеденного гонга. Затем я прокрался по коридору и через боковую дверь, через сад, едва не приплясывая, триумфально добрался до гаража. И там столкнулся с нашим Джорджи, выглядевшим как иллюстрация к трехтомнику «Как водить авто. Деньги на ветер». – Помолчав, он задумчиво взглянул на Эббершоу. – Мои мозги в тот момент работали неважно, но, когда они все же раскочегарились, я подумал: «А что, если проделать крохотную дырочку в черепе и засунуть тело в багажник? Или рискнуть, прыгнуть в машину и дать по газам?» Ни один из этих трюков не казался мне надежным. Если бы я прыгнул за руль, Джордж устроил бы переполох, а то и пустился бы в погоню. Нельзя было рисковать. Оставался единственный выход: дать ему по голове, но чем больше я смотрел на него, тем меньше мне нравилась эта идея. Джорджи – крепкий малыш, такой драчун, однажды он вполне может стать чемпионом в наилегчайшем весе. Проиграю – мне крышка. Но в любом случае поднимется адский шум, а мне не хотелось привлекать внимание, пока в кармане бумажник.

– Значит, вы вернулись со мной в дом, рассчитывая ускользнуть позже? – спросил Эббершоу.

– Дзынь! Джордж, выбирайте приз: три рюмки или пачка сигарет, – пошутил мистер Кэмпион. – На это я и рассчитывал, и именно так мне следовало поступить. В сущности, я бы запросто провернул свою затею, – продолжал он уже не так весело, – если бы эта малышка Энн не решила, что я всего лишь безобидный простофиля, с помощью которого без особых хлопот можно пробудить ревность у мистера Кеннеди. Как я ни пытался улизнуть от нее, та присосалась пиявкой. Вот и пришлось подождать, пока все уснут. Но стоило мне выскользнуть из спальни, как явился их драгоценный подставной слуга, вооруженный пистолетом. Я выбил оружие у него из руки, и тогда он набросился на меня. Должно быть, к тому времени уже обнаружили, что старик избавился от посылки, и ждали, кто первым попробует сбежать из поместья посреди ночи. – Он сделал паузу, на лице появилось слегка озадаченное выражение. – Я мог бы поклясться, что слуга отнял у меня посылку. В любом случае я проиграл тот бой. И единственное, что меня сейчас действительно волнует, так это судьба бумажника. Ведь если человек, называющий себя Долишем, не получит желаемого, мы все застрянем здесь надолго. – Тут он пристально посмотрел на Эббершоу. – Не думаю, что бумажник или его содержимое имеют большую ценность. Судя по всему, в нем заинтересованы лишь мой клиент и этот Долиш, но вот что я вам скажу: эта вещь им нужна настолько, что ради нее они не остановятся ни перед чем.

– Но что это за вещь? – настаивал Прендерби, которого эти объяснения озадачили еще больше.

– Я не знаю, – покачал головой Кэмпион. – Но сомневаюсь, что речь идет о карте, указывающей, где зарыт клад.

Эббершоу встал и медленно прошелся по комнате.

– Во всей вашей истории я вижу всего одно слабое место, Кэмпион, – вдруг произнес он. – Вроде все складно, но кое-чего я все-таки не понимаю. Почему у вас не было при себе револьвера, когда мы с вами столкнулись в гараже?

– Ответ очень прост, – сказал мистер Кэмпион. – У меня его нет. Я принципиально не ношу оружия.

– Вы хотите сказать, что ввязались в чертовски опасную игру и не подумали как-то вооружиться? – В голосе Эббершоу прозвучало недоверие.

– Именно так, – просто ответил Кэмпион и на миг посерьезнел. – Я боюсь его. Оружия. Ужасная вещь. Так и жду, что оно выстрелит само и у меня на руках окажется труп. И при этом не будет сумки, чтобы этот труп спрятать. И тогда бедный малыш Альберт живо окажется за решеткой. – Он вздрогнул. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Я не боюсь ничего, кроме мертвецов.

Прендерби и Эббершоу переглянулись, и Джордж вновь обратился к юноше с волосами цвета пакли и глупой улыбкой:

– Кэмпион, вы, конечно же, знаете, что прошлой ночью умер полковник Кумб? Вам известно, как это случилось?

– Сердце, не так ли? – Кэмпион выглядел удивленным. – Я думал, смерть ходила за этим дядюшкой уже не меньше года.

– О, – ответил Эббершоу, не изменившись в лице, – если это все, что вам известно, вероятно, вы удивитесь, узнав, что он был убит во время ритуала с кинжалом.

– Убит! – Все следы легкомыслия исчезли с лица Альберта Кэмпиона. Несомненно, эта новость его потрясла, и он посмотрел на Эббершоу с нескрываемым ужасом. – Убит? – повторил он. – Откуда вы знаете?

– Я видел тело. Им нужна была подпись врача на свидетельстве для кремации, и они вынудили меня ее поставить. Мне не разрешили осмотреть тело, но я видел лицо и шею, а также его инвалидное кресло. – Джордж говорил, не отводя взгляда от Кэмпиона. – И насчет кинжала. На нем была кровь, как на подушках в кресле, но даже не знай я этого, мне хватило и секунды, чтобы по виду трупа определить, что произошло убийство. Как вы, наверное, знаете, моя работа состоит в том, чтобы устанавливать причину смерти, и по его серому, обескровленному лицу я понял: он умер в результате ранения, от потери крови. Полагаю, это был удар в спину.

Перемена в мистере Кэмпионе была разительной: ему потребовалось усилие, чтобы взять себя в руки.

– Это ужасно, – сказал он. – Они, должно быть, схватили полковника, когда поняли, что посылка больше не у него. Быстро же управились, – задумчиво добавил Альберт. – Интересно, как им это удалось.

После его слов на минуту-другую воцарилась тишина. Прендерби первый поднял глаза.

– Очевидно, что тот бумажник представлял для них огромную ценность, – сказал он. – И они хотят заполучить его любой ценой. Интересно, каким будет их следующий шаг?

– Они обшарят наши комнаты, – сказал Эббершоу. – Думаю, сначала Долиш намеревался запереть нас в столовой и обыскать еще и нас самих, но теперь понимает, что не сможет перевернуть дом вверх дном, – у него слишком мало времени. Он наверняка осознаёт, что единственный шанс вернуть посылку – запугать нас.

– В таком случае, надеюсь, тот, кто взял бумажник, очень скоро придет с повинной, – сказал Прендерби.

Кэмпион кивнул и осторожно сел на край кровати.

– Не удивлюсь, если он начнет забирать нас по одному и выбивать правду до победного, – сказал он.

– Для величайшего из мошенников он пока что действовал не очень методично, – заметил Эббершоу. – Возможно, он с самого начала знал, что бессмысленно перетряхивать наши шкафы.

– Вы, друзья мои, похоже, ничего не смыслите в столь ярких представителях немецкой культуры, – наклонился вперед Альберт Кэмпион. – Не его дело думать о мелочах. Он стоит надо всем, большая шишка. Все, что ему требуется, – это найти надежных людей, отдать им приказ и наблюдать. Он не раскатывает по стране, вскрывая сейфы и угоняя автомобили. Я уверен, что преступные схемы придумывает не он. Он нанимает мозговитых преступников, платит им и получает прибыль. Вот почему я не могу понять, что он здесь делает. Должно быть, на кону нечто очень важное, иначе он бы прислал кого-то другого. Господи, как же мне не хочется здесь находиться.

Эббершоу с Прендерби от всей души мысленно повторили его желание, а потом Джордж сказал:

– Интересно, с кого он начнет.

– Думаю, я могу сказать. – Блеклые глаза Кэмпиона блеснули. – Видите ли, когда им не удалось добиться от меня ничего, кроме банального «это не я», они решили, что я и правда дурак. И говорили в моем присутствии, пока двое вооруженных до зубов отморозков не потащили меня в кладовку. Джесси Гидеон, без сомнения, внимательно присматривался к каждому гостю. Я шел первым в его списке, а следующей была девушка. Она не из близкого круга Петри, и наш враг не знает о ней ничего, но хочет узнать.

– Что… что за девушка? – Эббершоу уставился на Кэмпиона – его взгляд вдруг стал жестким, от ужасного предчувствия лицо побагровело.

Кэмпион с любопытством посмотрел на него:

– Та рыжеволосая. Мы с вами встретили ее в коридоре, вернувшись из гаража. Как там ее? Олифант, не так ли? Мегги Олифант. Думаю, она следующая.

Глава 13

Эббершоу в ярости

– Боже мой, Эббершоу, он был прав! Они схватили ее! – Уже через десять минут после того, как мистер Кэмпион предположил, что следующей жертвой похищения может стать Мегги, Прендерби столкнулся с Эббершоу возле ее спальни. – Я обошел весь дом, – сказал он. – По словам девушек, час назад она пошла к себе в комнату прилечь. Но там ее нет.

Эббершоу молчал.

За последние несколько минут его лицо почти полностью утратило ангельское спокойствие. Джорджем овладело совершенно новое чувство. Он был страшно, невообразимо зол.

Прежде он ни разу в жизни не испытывал ничего подобного, и Прендерби, наблюдая за ним, видел, как исчезают последние признаки осторожного, методичного знатока, а вместо них появляются новые черты – черты бойца.

– Майкл, – внезапно произнес Джордж, – присмотри за Кэмпионом. Может, его история и правдива, во всяком случае, она кажется такой, но нам нельзя рисковать. Держите его в моей комнате, чтобы он мог выскочить в коридор, если понадобится. Вам придется как-то пронести ему еду. И следите, чтобы другие гости не пали духом.

Прендерби с тревогой посмотрел на него:

– Что вы планируете делать?

– Пойду к ним. – Эббершоу стиснул зубы. – Я по горло сыт этой возней. Чем бы дело ни закончилось, я хотя бы пойму, что происходит. К черту все, моя любимая у них! – И, развернувшись на каблуках, он зашагал прочь по коридору.

Часть дома, где Долиш разместил свой штаб, была отделена от других помещений дверью, обитой зеленым сукном. Эббершоу беспрепятственно прошел через нее и оказался возле комнаты, которая когда-то служила спальней полковнику Кумбу.

Он громко постучал. Дверь тут же открыл незнакомец – верзила, которого Эббершоу принял за одного из слуг.

– Чего надо? – подозрительно спросил тот.

– Я ищу мистера Долиша. – Эббершоу попробовал протиснуться мимо него.

Толчок, сильный, как удар копытом, отбросил Джорджа к противоположной стене. Верзила зыркнул на него.

– Сюда хода нет. Мистер Долиш никого не примет по меньшей мере еще час, – сказал он, ухмыляясь.

Эббершоу понял, на что тот намекает, и похолодел.

– Послушайте, – произнес он, – это очень важно. Мне нужно поговорить с мистером Долишем. Вас ведь интересует это? – Он вытащил из кармана красный бумажник.

Верзила подошел поближе и посмотрел сверху вниз, его тяжелое красное лицо потемнело от гнева. Вдруг он выпростал руку, и горло Эббершоу оказалось точно в стальных тисках.

– Тебе и твоим приятелям явно невдомек, во что вы вляпались, – сказал он. – Это вам не игра в наперстки в воскресной школе. Нас тут девять человек, мы все вооружены, и он не расположен шутить. – Верзила вплотную приблизился к жертве, и тиски на шее Эббершоу сжались еще сильнее. – Никто не вправе ему указывать. Он сам решает, как все будет. Ты скоро убедишься. Сейчас он занят, беседует с дамочкой. И только когда закончит с ней, я передам ему твое сообщение, не раньше. А теперь вон, пока я тебя не прихлопнул. – Он отшвырнул придушенного Эббершоу, как терьера, вернулся в комнату, хлопнув дверью и заперев ее на засов.

Эббершоу вскочил и яростно заколотил в дверь, но вскоре остановился – прочный дуб выдержит даже таран. Он отступил назад, беспомощный, полубезумный от страха за Мегги.

Вдруг издалека ему почудился приглушенный крик.

Это подействовало на него мгновенно. Бессильная ярость исчезла, и он вновь обратился к холодному трезвому рассудку. Единственный шанс спасти Мегги – пойти в обход: нужно найти неохраняемый вход, ворваться в пыточную и немедля рассказать Долишу все, что ему известно о судьбе бумажника и его содержимого, не страшась мести, которую неизбежно учинит немец.

Кэмпиона, предположительно, держали в заточении неподалеку от места, где его пытал Долиш. Вполне возможно, что тайный ход в шкафу, расположенном в спальне Эббершоу, приведет к Мегги.

Джордж развернулся, понимая, что нельзя терять время: вдруг прямо сейчас Долиш использовал с Мегги те же методы, что и с Кэмпионом, рассчитывая выбить признание. От этой мысли его затошнило, и он бросился в свою комнату.

Отмахнувшись от изумленного Кэмпиона, Джордж распахнул дверцу шкафа и уверенно надавил на заднюю стенку. Та поддалась и распахнулась, открыв темный туннель.

Эббершоу достал карманный фонарик и посветил. В обшитом деревом коридоре было полным-полно пыли. Несомненно, им не пользовались много лет, пока его случайно не обнаружил Кэмпион.

Вдобавок коридор был столь темным, что по нему можно было передвигаться лишь на четвереньках. Но Эббершоу не стал колебаться.

Воздух внутри был нестерпимо затхлый, везде бегали крысы, но Эббершоу полз вперед, светя фонариком. Наконец он достиг ступенек, о которых упоминал Кэмпион. Они были крутыми, но прочными и вели в темноту, что разверзлась над головой.

Эббершоу осторожно взобрался по ступенькам и через мгновение обнаружил, что оказался отрезанным от мира массивным потолком.

Однако при более тщательном рассмотрении он обнаружил защелку, при нажатии на которую потолок медленно открылся; Эббершоу пришлось отступить на несколько шагов назад, чтобы не получить по голове.

Механизм, который Кэмпион нарек велосипедными запчастями, на самом деле был открывающим ловушку старинным устройством из стали, которое приводилось в действие педалью. Эббершоу вылез в какую-то нишу, которая, как он уже знал, на самом деле была полостью сундука. Эббершоу несколько мгновений прислушивался через закрытую крышку, затаив дыхание. Однако он ничего не услышал, кроме шороха бегающих крыс под лестницей, поэтому, осторожно упираясь руками, наконец приподнял крышку на дюйм-другой и выглянул наружу.

Вокруг никого не оказалось. Эббершоу бесшумно покинул сундук. Он очутился в длинной комнате со сводчатым потолком, явно сохранившейся с тех пор, как Блэк-Дадли был монастырем. Об этом свидетельствовали каменные стены без деревянных панелей и плотно зарешеченное оконце. Все было таким, как описывал Кэмпион: помещение использовалось в качестве кладовой для всяких деревяшек и прочих материалов.

Эббершоу принялся нетерпеливо озираться в поисках двери и увидел ее возле камина, в стене напротив.

Дверь была маленькой, обитой железом, на массивных петлях и очень тяжелой.

Джордж осторожно попробовал отворить ее и, к своему облегчению, обнаружил, что она не заперта. «Значит, они уже знают, что Кэмпион сбежал», – подумал он и пошел вперед, пригибаясь. Ему не хотелось, чтобы его поймали, прежде чем он доберется до Долиша.

Он вышел к небольшой каменной площадке, где обнаружились еще две одинаковые двери. Практически у самых ног вилась крутая лестница.

Эббершоу внимательно прислушался, но не услышал ни звука. Он предположил, что пыточная Долиша на другом этаже, и очень тихо спустился по лестнице, прижимаясь к стене. За первым же поворотом раздался звук, заставивший его напрячься и затаить дыхание, – приглушенный гул голосов где-то совсем близко. Джордж нетерпеливо пошел дальше, изо всех сил напрягая слух, чтобы разобрать хотя бы слово.

Лестница резко заканчивалась перед маленькой дубовой дверью; справа от нее был узкий проход, который вел в темноту.

Сквозь дверь Джордж отчетливо услышал грозный громкий голос с немецким акцентом.

Эббершоу глубоко вздохнул, нажал на ручку и осторожно толкнул дверь. Та открылась без единого звука благодаря хорошо смазанным петлям. Переступив порог, он ожидал оказаться в спальне полковника, но, к своему удивлению, попал в помещение, похожее на просторный шкаф. Здесь было мучительно жарко. Эббершоу явно угодил в убежище, вроде тех, что в древности часто делали за задними стенками каминов. Несомненно, такой же тайник поглотил и Кэмпиона, когда тот исчез прямо с коврика у камина в гостиной. Возможно, секретный проход, в котором оказался Эббершоу, вел прямо в огромные, мрачные апартаменты.

С того места, где он стоял, Джорджу был слышен каждый звук снаружи.

Вдруг совсем рядом взревел разгневанный голос Долиша:

– Говори! Что ты знаешь? Все говори… Все говори. Ничего не скрывай. – Немец потерял терпение и, кажется, повернулся к еще одному присутствовавшему в комнате человеку. – Пусть прекратит рыдать и начнет говорить.

Раздался тихий, резкий, безошибочно узнаваемый звук, и Мегги вскрикнула. Перед глазами Эббершоу пронеслась вспышка ослепительной ярости, и он налег на ближайшую к нему деревянную панель. Та поддалась, и Эббершоу вылетел, подобно ручной гранате, в самый разгар допроса.

Глава 14

Эббершоу на допросе

Когда Эббершоу поднялся, он обнаружил, что вопреки ожиданиям находится вовсе не в покоях полковника Кумба, а в комнате поменьше и поскромнее, и там было полно книг. Очевидно, это был кабинет или библиотека.

За тяжелым дубовым столом сидел Долиш со своим обычным, застывшим как маска лицом. Массивные руки немца лежали на ворохе документов. Перед ним стоял Джесси Гидеон и смотрел на сидевшую на стуле Мегги. Над ней склонился мужчина, которого Эббершоу прежде не видел.

Мегги плакала, но, несмотря на явно охвативший ее ужас, в миндалевидных карих глазах еще виднелись остатки мужества, и держалась она превосходно.

От внезапного появления Эббершоу все опешили, и он успел встать, прежде чем Долиш заговорил.

Тусклые, ничего не выражающие глаза немца остановились на его лице.

– Вы, – сказал он на своем удивительно высокопарном английском. – Каков глупец. Поскольку вы явились раньше времени, можете остаться. Садитесь.

Эббершоу уставился на него, так что Долиш резко повторил последнее слово, и мускулом не пошевелив. Он был неподвижнее скульптуры.

Эббершоу остался на месте. Джордж стоял столбом, свирепея все больше: огненно-рыжие волосы торчали во все стороны, круглое лицо побледнело и застыло.

– Я требую, чтобы меня выслушали, – произнес он. – Вы должны прекратить терроризировать женщин. Какой от этого толк? Неужто вы узнали что-нибудь полезное, мучая эту особу? – Его голос презрительно повысился. – Конечно нет. Вы выставляете себя дураками.

Немец смотрел на него пристально, не мигая, ни один мускул у него на лице не дрогнул.

– Гидеон, – произнес он, – скажи, кто этот рыжий дурень, которому так нравится слушать свой собственный голос?

Седовласый Гидеон подобострастно юркнул вперед и замер возле стола, его землистое лицо и блестящие глаза казались премерзкими.

– Перед вами Джордж Эббершоу. – Он сопровождал свои слова грациозными порхающими жестами. – Доктор медицины, патологоанатом, специалист по телесным ранениям и большой знаток их причин. В этом качестве он нередко консультирует Скотленд-Ярд. С Уайеттом Петри они дружны со времен студенчества, так что нет оснований полагать, что доктор Эббершоу приехал сюда со скрытыми мотивами.

Немец продолжал пристально изучать Эббершоу.

– Не детектив, ja?

– Нет, – уверенно сказал Гидеон. – Очевидно, что нет. Английские детективы – особая порода. Их легко распознать с первого взгляда. Если вы хоть раз имели дело с английской полицией, сразу поймете, что доктор Эббершоу не имеет к ним ни малейшего отношения.

Немец хмыкнул и обратился к Эббершоу:

– Итак, передо мной самый заурядный молодой упрямец, который, как и его приятели внизу, тешит себя мыслью, что здесь намеренно устроили мелодраму, где ему уготована возможность предстать в образе героя перед глазами восхищенных дам. В этом старинном особняке легко поддаться подобным настроениям, но я не из вашей труппы и вовсе не играю. – Он прервался, и Эббершоу заметил, как выражение лица Долиша неуловимо поменялось. – Мне нет дела, что вы рыскаете по кельям и устраиваете на меня засады в шкафах; облазьте хоть весь особняк, друг мой, бродите по заброшенным галереям, тратьте впустую бренди вместо бензина – меня этим не проймешь. Меня интересует только утраченная посылка, вещь, неспособная принести пользу никому, кроме меня и, вероятно, еще одного человека. И поскольку я верю, что кто-то из присутствующих работает на того, другого человека, я буду держать вас здесь, пока не верну то, что по праву мое. – Его глухой хриплый голос умолк на мгновение. Эббершоу уже собрался было вставить слово, Долиш снова заставил его замолчать. – Пока не верну то, что по праву мое, – любой ценой. Я здесь не забавы ради. Я не выпрыгиваю из шкафов и не притворяюсь героем. Я вообще не притворяюсь. Думаю, это легко подтвердят юноша, который пытался бежать на своем авто, и тот чудак, улизнувший из заточения. Юная особа перед вами тоже начинает догадываться, кто я такой. Это же я намерен донести и до остальных.

Гнев Эббершоу не утих после этой тирады, и он ответил ледяным официальным тоном:

– Осуществив эти угрозы, господин Эберхард фон Фабер, вы зря потеряете время.

Гидеон яростно вздрогнул, услышав имя, но немец даже ухом не повел.

– Ваша посылка у меня, – язвительно продолжил Эббершоу.

Ему почудилась некая перемена в тусклых глазах Долиша, пока тот вместе с сообщником внимательно слушал.

– Утром, прежде чем вы имели наглость запереть нас здесь, я уничтожил ее содержимое, бросив в камин в собственной спальне. – Эббершоу замолчал, затаив дыхание: правда вышла наружу и теперь его судьба была в их руках.

Ответ немца был столь же холоден и официален:

– Положение таково, что я не склонен верить на слово. Знали ли вы, что после каждого преступления, вызывающего большой общественный интерес, не меньше четырех-пяти идиотов приходит в полицию с повинной? Вы напоминаете такого же идиота, доктор Эббершоу, не в обиду вам. – Он рассмеялся, и в сочетании с ничего не выражающим лицом этот смех казался каким-то нечеловеческим.

Эббершоу сунул руку в карман и вынул красный бумажник. К его удивлению, ни Долиш, ни двое его подчиненных не выдали никаких признаков узнавания. С чувством, близким к ужасу, он понял, что не таким они представляли вместилище своих драгоценных документов. Ему пришлось открыть бумажник и выложить перед Долишем на стол свои документы. Он сказал:

– Документы, которые вы искали, были спрятаны за подкладкой этого бумажника. Я распотрошил его и сжег содержимое.

После его слов на миг воцарилась тишина, а затем Гидеон взял бумажник изящными бледными пальцами и резюмировал, обращаясь к немцу:

– Он слишком мал.

Невозможно было представить, о чем думал Долиш.

– Если вы не лжете, молодой человек, – сказал он, не сводя глаз с Эббершоу, – тогда объясните, почему посчитали нужным уничтожить документы? Вы ознакомились с ними?

– Они были зашифрованы, – угрюмо сказал Эббершоу.

Гидеон бросил на него быстрый взгляд из-под густых бровей, а затем повернулся к Долишу:

– Зашифрованы?

Немец по-прежнему смотрел не на него, а на Эббершоу.

– Возможно, там было зашифрованное сообщение, – сказал он, – и вы его уничтожили. Но не думаю, что это как-то связано с моими делами здесь, разве что… – И тут он впервые за весь разговор повернулся к Гидеону. – Кумб, – сказал он с мрачной свирепостью, – а что, если он все-таки преуспел?

Гидеон вздрогнул.

– Обманул нас? – спросил он и тут же притих.

– Неясно, – гневно сказал немец. – Я не верю в россказни этого глупца – его интересует только девчонка. Уитби уже вернулся?

– Нет, – ответил Гидеон. – Еще не должен.

Долиш кивнул:

– Тогда подержим обоих у себя до его возвращения. Возможно, он опознает бумажник. Чьи это инициалы на застежке?

– Мои, – сказал Эббершоу. – Посмотрите, это я их приладил.

Гидеон улыбнулся:

– Весьма странный поступок, доктор Эббершоу. Могу я спросить, откуда у вас этот бумажник?

Эббершоу колебался. Он был в затруднительном положении. Сказав правду, он едва ли мог бы умолчать о роли Кэмпиона во всем этом деле, а учитывая нынешнее состояние молодого человека, предать его было бы бесчеловечно.

– Я его нашел, – сказал наконец Эббершоу и сразу понял, до чего неубедительно прозвучали его слова.

Гидеон пожал плечами:

– Он тратит наше время впустую. Нет, нужно было сразу допросить Петри, как я неоднократно предлагал. Он по всем признакам подошел бы им больше. Как быть с этими двумя?

– Заприте их в другой комнате – не в той, из которой удалось улизнуть тому сумасшедшему, – ответил Долиш. – Я полагаю, вы явились сюда через тайный ход, идущий от камина в холле, – добавил он, и Эббершоу кивнул. – Мы дождемся Уитби и его умозаключений, а уж тогда придумаем, что с вами делать.

Незнакомец, стоявший рядом с Мегги, положил руку ей на плечо.

– Пойдем, – сказал он, рывком поднимая ее на ноги.

Эббершоу в ярости повернулся к нему, но обнаружил, что к его ребрам прижат револьвер. Их повели к лестнице за камином, по которой он попал сюда. Когда они уже были у порога, Долиш вдруг сказал:

– Подойдите сюда, доктор Эббершоу.

Молодой человек нехотя вернулся к столу и вновь увидел багровое лицо с тусклыми, мертвыми глазами.

– Итак, вы эксперт, к которому часто обращаются люди из Скотленд-Ярда, – задумчиво произнес немец. – Я наслышан о вас. Ваше имя упоминалось в связи с несколькими интересовавшими меня делами. Вы давали показания по делу об убийстве на мостовой в Биркбек-колледже, не так ли?

Эббершоу кивнул.

– И по делу Стерджеса?

– Да.

– А если бы вы не вмешались, Ньюмана бы не повесили?

– Вероятнее всего, нет.

Бесстрастное лицо, казалось, побагровело еще сильнее.

– Вы решили судьбу троих моих лучших людей, – сказал Долиш. – Очень рад познакомиться с вами, доктор Эббершоу. Отведи их в маленькую комнату, Вендон, и хорошенько запри дверь. Когда у меня будет побольше времени, доктор Эббершоу, я обязательно встречусь с вами еще раз.

Глава 15

Выводы доктора Эббершоу

Комната, в которую столь бесцеремонно затолкали Мегги и Эббершоу посреди ночи, была одной из трех возле винтовой лестницы, ведущей в кабинет полковника Кумба.

Внутри было относительно пусто, если не считать груды снятых гобеленов и старых занавесок, а также нескольких дорожных чемоданов и стула.

Окно располагалось высоко и было забрано железной решеткой. Здесь имелась и вторая дверь, похоже запертая снаружи. Эббершоу тщательно обследовал помещение с помощью фонарика и понял, что сбежать не получится. Они с Мегги молча сели на свернутый гобелен.

До сих пор они почти не говорили, разве что Эббершоу рассказал вкратце о беседе с Кэмпионом и путешествии по туннелю. История Мегги была проще. Ее схватили, когда она шла к себе отдыхать, и поволокли на допрос в комнату с зеленой дверью.

Оба понимали: беседы их не спасут. Немец убедил их в том, что положение серьезное, и Эббершоу предался самобичеванию, – по его мнению, он единственный повел себя глупо. Мегги была напугана, но слишком отважна, чтобы это показывать.

Однако, когда воцарились кромешный мрак и тишина, девушка положила руку на плечо Эббершоу.

– С нами все будет в порядке, – пробормотала она. – Я счастлива, что ты пришел и вызволил меня.

– Я не слишком в этом преуспел, – горько рассмеялся Эббершоу.

Мегги посмотрела на него сквозь тень:

– О, не говори так. Здесь явно лучше, чем там.

– Боже мой, они не причинили тебе вреда? – с необычной резкостью спросил Эббершоу и взял Мегги за руку.

– Нет-нет, ничего особенного. – Судя по голосу, она старалась не вспоминать пережитое. – Они пытались не столько причинить боль, сколько запугать, но я все же обрадовалась, увидев тебя. Кто эти люди, Джордж? Зачем они здесь? В чем дело?

Эббершоу закрыл лицо руками и застонал:

– Мне хочется отвесить оплеуху самому себе. Это все моя вина. Я поступил абсурдно, недальновидно и откровенно глупо, уничтожив те бумаги. Тогда я еще не понимал, с кем мы имеем дело.

Мегги затаила дыхание.

– Значит, ты сказал правду? Ты уничтожил то, что они ищут?

– Да, – неистово подтвердил Эббершоу. – Я все время вел себя как сущий идиот. Мне не хватило ума поступить иначе, и теперь в это дело втянута ты – та, ради кого я готов умереть, лишь бы не подвергать опасности. Мне открылась истина, – продолжал он, – но я понял в ней не более половины и как дурак действовал согласно своим убеждениям, не будучи ни в чем уверенным. Боже, какой же я дурак!

Мегги прижалась к Джорджу, положив голову ему на плечо.

– Расскажи, – попросила она.

Эббершоу был только рад упорядочить мысли за разговором. Он заговорил тихо, опасаясь, что за дверью могут подслушивать:

– Смерть полковника Кумба заставила меня задуматься. А позже, увидев тело и поняв, что пластина на его лице была лишь маской, я осознал – дело нечисто. Пораскинув мозгами, я открыл если и не истину, то что-то очень близкое к ней. – Он обнял Мегги покрепче. – Мне подумалось, что Долиш и Гидеон вполне могут быть членами знаменитой банды Симистера, печально известными американскими грабителями банков. Их внешность удивительным образом совпадает с устными описаниями главарей банды, поэтому я, дурак, заподозрил причастность Симистера. И когда ко мне попали те документы, я сразу понял, что в них.

– И что же? – взглянула на него Мегги.

Эббершоу колебался.

– Не стоило бы утверждать, не имея на то оснований, – сказал он, – но я просто не представляю, что еще это могло быть. В больших бандах наука грабежа и мошенничества развита настолько, что управлять ими – практически все равно что руководить бизнес-гигантом. В наше время в преступных группировках не бывает заезжих любителей: каждый из членов отвечает лишь за определенную часть работы, в которой он является знатоком. Вот почему полиции так непросто бывает привлечь к ответственности настоящего преступника, а не едва ли не невинного исполнителя.

Он прервался, и Мегги кивнула в темноте:

– Понятно.

– Очень крупные банды, – продолжил Эббершоу шепотом, – такие как банда Симистера, в крайней степени полагаются на подобный деловой подход. Нередко по-настоящему серьезное дело планируется и разрабатывается до мельчайших деталей одним человеком, который в момент ограбления может быть за сотни миль от места событий. Таким образом, этот гений криминала может выгодно продать свой интеллект, не подвергаясь опасности быть арестованным. Я совершенно уверен, что в бумагах, которые я обнаружил, был план такого преступления, продуманный мастером до мельчайших деталей. Возможно, ограбление банка, но не факт. Разумеется, план был зашифрован. Исходя из содержимого некоторых листков и из собственных подозрений, я понял, что это такое.

Мегги подняла голову.

– Но почему план ограбления был на бумаге? – спросила она. – Разве это не рискованно?

– Признаюсь, поначалу и я удивился, но, учитывая всю схему, риск все-таки не слишком велик. Перед вами организация с почти неисчислимыми ресурсами, но каждое движение внутри нее должно оставаться в абсолютной тайне. Многие насмехаются над неудачами Скотленд-Ярда, но не те, кто действительно противостоит полиции. Представьте себе группировку, которой руководит ясный, крепкий и в высшей степени обстоятельный ум. Ум, для которого посильно решать лишь одну проблему зараз, зато обстоятельно, с истинно немецким тщанием.

– Речь о Долише? – спросила Мегги.

Эббершоу кивнул:

– Да. Мистер Бенджамин Долиш – лишь одно из его имен. – Помолчав и подумав, он продолжил с бо́льшим энтузиазмом: – А теперь вообразите преступного гения этой банды: человек с высочайшим интеллектом, который, вместо того чтобы стать дипломатом, пошел по кривой дорожке и стал преступником. Очень важно, чтобы именно этот человек мог в случае чего не попасться полиции.

– Продолжай. – Мегги прижалась к нему покрепче.

Теперь голос Эббершоу был еле слышен, но в тишине он звучал напряженно и пылко.

– Его нужно любой ценой держать как можно дальше от банды. Так почему бы не позволить ему жить где-нибудь в глуши под личиной безобидного ветерана, регулярно поправляющего здоровье в дальних поездках, куда он отправляется на своей развалюхе, но на самом деле в это время он меняет свою внешность и на несколько часов предстает совершенно другим человеком? Понимаете, у него не один облик, – объяснял Джордж, – а несколько, каждый из которых подходит для конкретной цели. Когда нужно оценить беглым взглядом контору управляющего неким банком, он становится респектабельным домовладельцем из пригорода, желающим открыть счет. Когда нужно допросить сторожа, появляется страховой агент. Когда нужно сблизиться с клерками, с ними знакомится городской кутила-весельчак. Но как только цель достигнута, все эти личности как будто испаряются, сливаясь с образом тихого старика-инвалида за рулем смехотворной колымаги.

Мегги оцепенела.

– Полковник, – прошептала она.

– Да, – пробормотал Эббершоу. – Я убежден в этом. Он был вдохновителем, Долиш – организатором, а исполнителями – тщательно обученные люди. План преступления должен был быть на бумаге, – заметил он, – иначе полковнику пришлось бы видеться с бандой лично и тратить много времени на разъяснения. Тогда как было бы гораздо лучше им не знать его, а ему – их. Знаете, – вдруг продолжил он, – чего Долишу приходится остерегаться больше прочего? Обмана. Планы старика Кумба наверняка ценились на преступном рынке. Любая группировка могла бы заполучить их, заплатив ему сполна; вот почему, как я уже сказал, Кумба поместили сюда в качестве пленника, чтобы свести к минимуму любую опасность. Осмелюсь предположить, что ему случалось встречаться хоть с кем-то из членов банды, лишь когда Гидеон и его помощник являлись в этот дом забрать готовый план преступления либо обсудить следующий. Ради таких случаев Кумб упрашивал Уайетта устроить вечеринку, чтобы скрыть присутствие неких лиц, которые могли бы заинтересовать полицию. – Он остановился и вздохнул. – До сих пор почти все, что я говорил, соответствовало истине, но я допустил одну фатальную ошибку.

– И это… – Голос девушки дрожал от волнения.

– Роковой ошибкой было то, – серьезно произнес Эббершоу, – что я принял Долиша за члена банды Симистера. Симистер – мошенник, о котором веселых историй ходит столько же, сколько и невеселых, но над Эберхардом фон Фабером никто никогда не смеется. Он, вне всяких сомнений, самый известный и самый отвратительный злодей, которого создала эта эпоха. И я отдал нас всех, включая тебя, в его руки.

Девушка подавила дрожь, но доверительно прижалась к Эббершоу.

– Но почему, – сказала она вдруг, – почему их план не сработал? Почему полковник не передал Долишу документы?

Эббершоу пошевелился.

– У них бы все получилось, если бы не предательство. Полковник, должно быть, в обход своих охранников – Уитби и дворецкого – связался с бандой Симистера и о чем-то с ними договорился. Можно только предполагать, но, вероятно, планы полковника никогда не выносились за пределы дома, и предложение, сделанное Симистеру, звучало так: «Я продам схемы, если вы сможете забрать их, не вовлекая в это меня». Итак, Симистер нанял нашего друга мистера Кэмпиона, чтобы тайком проникнуть в компанию Уайетта, не будучи узнанным Долишем.

– Теперь ясно, – сказала Мегги, – но, Джордж, кто же тогда убил полковника?

– О, разумеется, кто-то из банды. Когда выяснилось, что он их обманул.

– Как быстро они все провернули, – немного помолчав, задумчиво произнесла Мегги.

Эббершоу вскинул подбородок: раньше он об этом не задумывался.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Они очень быстро все провернули, – повторила Мегги. – Если полковник скончался не от сердечного приступа, тогда его убили, пока мы забавлялись с кинжалом. Фактически до того, как кинжал попал мне в руки. Значит, они видели, как старик расстался с бумагами. А если видели, то почему убили его, а не Альберта Кэмпиона?

Эббершоу молчал. Эта точка зрения не приходила ему в голову. Насколько он знал, за исключением драки у лестницы, Альберт Кэмпион не привлекал особенного внимания.

– Кроме того, – сказала Мегги, – если помнишь, Долиш, похоже, удивился, когда твои слова позволили предположить, что Кумб их обманул.

Эббершоу кивнул, вспомнив об этом. Мегги продолжила очень тихо:

– Выходит, убийца – Альберт Кэмпион.

– О нет, – вздрогнул Эббершоу. – Я ни на секунду не допускаю такой вероятности. На самом деле я уверен, что это не он, – продолжил Джордж, вспоминая тот момент, когда мистер Кэмпион услышал об убийстве полковника, – казалось невероятным, что это случилось только вчера. – Я в этом совершенно убежден. И, кроме того, – добавил он, когда ему пришли на ум оправдывающие Альберта обстоятельства, – пошел бы фон Фабер на такие меры предосторожности, чтобы скрыть чужое преступление?

Мегги промолчала.

– Нет сомнений в том, что полковник намеревался обмануть банду, – сказал Эббершоу. – План был написан на тончайшей бумаге мелким, очень изящным почерком, и, чтобы разобрать слова, потребовалась бы лупа. Там был шифр – я такого прежде не встречал, – и только крошечные чертежи указывали на то, чем на самом деле были эти документы. Листки были зашиты в подкладку бумажника, который Долиш не узнал, когда я его показал. О, какой же я был дурак, что уничтожил их!

Сожаление в голосе Эббершоу было таким явным, что Мегги не знала, что сказать. Она придвинулась к нему поближе, будто желала сгладить смущение, которое мог вызвать ее следующий вопрос:

– Зачем же ты это сделал?

Эббершоу, немного помолчав, глубоко вздохнул.

– Просто я был спятившим, запутавшимся, неравнодушным идиотом, – сказал он, – а опаснее такого сочетания не сыскать. Отчасти я действовал импульсивно, но в то же время действительно считал, будто так будет лучше. Я даже не догадывался, с кем мы имеем дело. Во-первых, я думал, что, если уничтожу бумаги, по крайней мере смогу предотвратить преступление; видите ли, у меня не было ни времени, ни возможности расшифровать документы и сообщить о них в Скотленд-Ярд. Я даже не знал, что за банк собирались ограбить, и банк ли это вообще. Я знал, что наши противники очень жестоки, так как один человек уже был убит, предположительно из-за бумаг, но не представлял, что они решатся удерживать и пытать стольких людей. – Джордж покачал головой. – Тогда я не сознавал, что имел место какой-то обман, и считал само собой разумеющимся, что бандиты вмиг узнают бумажник. В нашем тогдашнем положении было разумно предположить, что я не смогу противостоять целой банде, и было десять шансов к одному, что они возвратят свои бумаги и провернут ограбление по плану и я ничем не сумею им помешать. Поэтому, действуя исключительно под влиянием момента, я сунул бумаги в камин и сжег их. Это было как раз перед тем, как я спустился к тебе в сад. Долиш мне не поверит, но если поверит, то, скорее всего, захочет отомстить всем нам. Мы и в самом деле угодили в очень неприятную ситуацию. Даже если мы с тобой выберемся отсюда, нам не покинуть дом, а этот немец способен на все. О, моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы тебя здесь не было. – Последние слова вырвались у него в агонии самобичевания.

Мегги прижалась к его плечу.

– А я очень рада быть здесь, – сказала она. – И если нас ждут испытания, пройдем их вместе. Мы, кстати, беседуем уже несколько часов – за окном светает. Сегодня что-то может измениться. Неужели хозяева особняка не пользуются услугами почтальона, или молочника, или телеграфиста, или кого-то еще?

– Я думал об этом, – кивнул Эббершоу, – но мне кажется, что их всех не пускали дальше холла, и вообще сегодня воскресенье. Конечно же, – весело добавил он, – через пару дней некоторых из нас начнут искать, но меня беспокоит, что́ фон Фабер успеет натворить к тому времени.

Мегги вздохнула:

– Я не хочу думать. Ох, Джордж, – жалобно добавила она, – я страшно устала.

Ее голова вдруг опустилась ему на грудь, и Эббершоу вдруг осознал, что Мегги настолько юна, что способна заснуть, несмотря на весь ужас ситуации. Он сидел, прислонившись спиной к стене и обнимая Мегги, а его глаза, неподвижные, полные опасений, наблюдали, как комнатка быстро наполняется рассветным сиянием.

Постепенно становилось все светлее и светлее, и вот уже лучи солнца, сначала бледного, а потом яркого, лились сквозь высокое окно с теплой безмятежностью воскресного утра. Эббершоу услышал вдалеке мычание скота и оживленную перебранку птиц.

Должно быть, он немного задремал, несмотря на тревожные мысли, потому что вдруг вздрогнул и сел, напряженно прислушиваясь, навострив слух, с выражением крайнего недоумения на лице.

Откуда-то поблизости, по-видимому из комнаты с запертой дверью, доносились причудливые звуки. Не просто звуки – гимн, исполненный злобно и пылко, – Эббершоу не слышал подобного ни разу в жизни. Голос был женский – высокий, пронзительный; в нем слышалась мстительная ярость. Джорджу удалось разобрать слова, произносимые с каким-то свирепым ликованием, свойственным религиозному рвению:

И затем с еще большим акцентом:

Дрожащее крещендо достигло апогея, того просветленного удовлетворения, которого не знают более великодушные сердца:

Последняя нота растворилась в утренней тишине, за ней последовало протяжное:

А потом повисла тишина.

Глава 16

Воинственная миссис Мид

– Боже, что это было? – спросила разбуженная шумом Мегги. Она села, широко распахнув глаза, ее волосы были растрепаны сильнее обычного.

– Скоро узнаем. – Эббершоу вскочил, подошел ко второй двери и, тихонько постучав, прошептал: – Кто здесь?

– Да сгинут нечестивцы, – произнес громкий, пронзительный женский голос с отчетливым раскатистым саффолкским акцентом. – Земля разверзнется и поглотит их. Вам не попасть в эту комнату, – весело продолжил голос, – нет, нет, Господь наказал вам сотню лет слушать гимны. Почему же вам не попасть сюда? Потому что я заперла дверь. – В последних словах прозвучало демоническое удовлетворение.

Эббершоу с Мегги переглянулись.

– Она не в своем уме, – прошептал Джордж.

– Какой ужасный дом, – вздрогнула Мегги. – Но все же поговори с ней, Джордж. Возможно, она знает, как нас вызволить.

– По-видимому, ее главная забота – не дать нам выйти отсюда, – сказал Эббершоу, но вернулся к двери. – Кто здесь? – спросил он, почти не надеясь на ответ, но после недолгого ожидания ему ответили с неожиданной прямотой:

– Этого мне скрывать не должно. Я Дейзи Мэй Мид. Замужняя женщина, благочестивая. Та, что не пропускает церковных служб; пусть другие мучаются бесовщиной, что происходит в этом доме. Пусть страсти земные не закончатся и после смерти. Земля разверзнется и поглотит этих людей. Огонь и сера будут их уделом! Господь да покарает их!

– Это очень вероятно, – сухо сказал Эббершоу. – Но кто же вы? Как вы сюда попали? Вы не могли бы нас выпустить?

Очевидно, его ровный, деловой тон оказал успокаивающее действие на мстительную даму: в соседней комнате воцарилась тишина, а потом раздалось бормотание – уже не столь пылкое:

– Чем вы там заняты?

– Мы в плену, – с чувством сказал Эббершоу. – Нас запер здесь мистер Долиш, и нам очень хочется выбраться отсюда. Вы можете нам помочь?

На несколько мгновений снова воцарилась тишина, затем женский голос заговорил более рассудительно:

– Пожалуй, я не прочь открыть дверь и взглянуть на вас.

– Хвала небесам! – сказал Эббершоу, взбудоражившись. – Вы хотите сказать, что можете открыть эту дверь?

– Могу, – самодовольно сказал голос. – Не я ли сама ее заперла? Нечасто здесь встретишь иностранцев. Я так и сказала немецкому джентльмену. О, их всех ждут адские муки. «Идите к черту», – сказала я им. «Огонь, сера и каленое железо уготованы вам!» – сказала я.

– Да, я знаю, – успокаивающе сказал Эббершоу, – но есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, как нам выбраться?

За дверью отчетливо послышалось уважительное ворчание.

– Взгляну-ка я на вас, – сказал голос с внезапной решимостью, а потом послышался зловещий звон цепей, засовов и скрежет тяжелой мебели, позволявший предположить, что миссис Мид забаррикадировалась весьма надежно.

Вскоре дверь со скрипом приоткрылась, и в появившейся щели показался сияющий черный глаз. Спустя миг явно удовлетворенная миссис Мид широко распахнула дверь и выросла на пороге, глядя на них.

Поразительная это была старуха. Высокая и очень сухая, долговязая и костлявая – одежда так и болталась на ней. У миссис Мид было смуглое сморщенное лицо, маленькие глаза, черные и мечущиеся, как у пташки, так и светились, глядя на мир с религиозным упоением и предвкушением грядущей кары для нечестивых. На ней было черное платье, позеленевшее от времени, и накрахмаленный белый фартук, жесткий, как доска, что придавало фигуре миссис Мид мнимую округлость. Она простояла несколько секунд, ее ясные глаза заглянули в каждый уголок комнаты. Довольная, по всей вероятности, увиденным, старуха вышла вперед.

– Полагаю, это ваша сестра, – сказала она, указывая на Мегги костлявой рукой, – раз вы оба такие рыжие.

Ей никто не ответил, и, приняв молчание за согласие, она продолжила.

– Вы здесь в гостях, верно? – допытывалась она. – Я уверена, этот дом – пристанище дьявола. Разве я не видела знамений собственными глазами? Разве мне не выпадет – хвала Господу! – узреть грядущее своими глазами? Те четверо отправятся отсюда прямо на виселицу, и о них напишут в газетах, прежде чем вздернуть. – Радость в ее голосе была непритворной. Лицо этой старухи было ужасающе злобным. Она, очевидно, восторгалась своей прозорливостью, а значит, разговорить ее не составит труда.

– Кто вы? – требовательно спросил Эббершоу. – Вы, конечно, представились, а все же я ничего не понимаю. Где вы живете?

– В деревне, в трех милях отсюда, – ответила грозная миссис Мид, просияв. – Я здесь не числюсь в качестве постоянной прислуги, да и не буду ею – мне это не нужно. Но иногда я остаюсь здесь на неделю, помогаю на вечеринках. Меня ждут домой к среде, и, если я не объявлюсь, меня хватится сын. Жду не дождусь, когда он приедет за мной! Вот тогда-то они попляшут! – с мрачным наслаждением пообещала она, торжественно качая головой. – Тот немецкий джентльмен узнает, с кем нужно считаться. Мой сын не терпит иностранцев. К тому же, учитывая, что этот иностранец еще и убийца, драки не избежать, говорю вам. К счастью, мой сын – превосходный боец.

– Не уверен, что немец ему уступит, – пробормотал Эббершоу, поражаясь самоуверенности старухи, которая спланировала, что через четыре дня ее спасут, и теперь спокойно ждала. Однако одно слово резанула его слух. – Убийца? – переспросил он.

Старуха подозрительно взглянула на него и шагнула ближе:

– А что вы знаете об этом?

– Мы ведь сказали вам, кто мы, – произнесла Мегги и вдруг села. Ее умное бледное лицо чуть покраснело, а миндалевидные глаза уставились на старуху. – Мы гости, но нас запер мистер Долиш, который, судя по всему, правит в доме бал с тех пор, как у полковника Кумба случился сердечный приступ.

Старуха навострила уши:

– Приступ? Это они так сказали, да? Ох, адский огонь для них уже разведен, сгорят они дотла… Я знаю, что это был не приступ. Это было убийство, воистину убийство. Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб – вот закон мироздания, и для них он исполнится.

– Убийство? Откуда вы знаете, что это было убийство? – спешно спросил Эббершоу. Фанатические пророчества действовали ему на нервы.

В черных глазках-бусинах снова мелькнула хитрость. Миссис Мид глядела на Эббершоу с сомнением, но ей слишком хотелось рассказать свою историю, чтобы обращать внимание на какие-то подозрения.

– Дело было в пятницу вечером, – сказала она. Голос ее стал доверительным и монотонным. – После того как подали ужин, миссис Браунинг, экономка, отправила меня наверх присмотреть за каминами. Я не пробыла там и десяти минут, как вдруг почувствовала себя нехорошо. – Миссис Мид с вызовом посмотрела на Эббершоу с Мегги. – Я не прикасаюсь к спиртному, так и знайте, – сказала она и снова замялась.

Эббершоу не понимал, что происходит, а вот в Мегги явно проснулась интуиция, появившаяся после долгих лет работы с людьми вроде миссис Мид.

– Но вам явно нездоровилось, и вы искали что-нибудь, что могло бы улучшить ваше самочувствие, верно? – спросила она. – Ну конечно. Что же в этом дурного?

Все сомнения исчезли с лица миссис Мид.

– Верно, – ответила она. – А что еще мне было делать?

– Так как же вы поступили? – ободряюще спросила Мегги.

– А как еще надо было поступить? – Старуха явно не гнушалась риторическими вопросами. – О, я помню: в кабинете полковника – это рядом с его спальней – был небольшой шкафчик за ширмой у окна, где он хранил немножечко шотландского виски. Виски неплохо проясняет голову и успокаивает желудок… Так вот, находясь в спальне полковника, я почувствовала головокружение и пошла в его кабинет. Как только я плеснула себе виски, раздались голоса и вошли немецкий джентльмен, его друг мистер Гидеон и доктор Уитби. – Она снова замолчала и посмотрела на Мегги. – Я старалась не шуметь, – сказала старуха, – чтобы меня не обнаружили в потемках там, где мне не следовало находиться.

Мегги понимающе кивнула, и миссис Мид продолжила:

– Поэтому я просто осталась, где была: за ширмой. Мистер Гидеон принес лампу и поставил ее на стол. Все были очень взволнованы, и, как только доктор Уитби заговорил, я смекнула: что-то не так. «Такая возможность, – сказал он. – Пока гости играют с кинжалом, он не двинется с места. У нас есть по крайней мере пятнадцать минут». Затем заговорил немецкий джентльмен, очень резко: «Ну же! Где он их хранит?» – Миссис Мид помолчала, черные глазки-бусинки многозначительно сверкали. – Представьте, в каком я оказалась положении, стоя там с бутылкой в руке, – сказала она. – Но в следующий момент доктор Уитби успокоил меня, сказав: «В потайном ящике позади стола». Я выглянула из-за ширмы и увидела, как те возятся возле письменного стола. – Она пристально зыркнула на Мегги сияющим глазом. – Мне было не по себе. Не будь при мне бутылки, я бы вышла из-за ширмы, ничего не опасаясь, но все сложилось так, что я была вынуждена стоять и подслушивать. Ибо я сказала себе: «Смирением своим мы служим Господу» – и осознала, что не на меня падет его справедливый гнев. – Ее ханжество было настолько возвышенным, что едва ли не зачаровало слушателей. – Я видела, как они вскрыли ящик, а затем раздалась такая брань, что мне стало неловко. «Ничего нет», – сказал мистер Гидеон, а доктор Уитби застонал, как кретин. «Он всегда держал их здесь!» – повторял он снова и снова. Тогда немец – о, я уверена, его ждут вечные муки в адском пламени, в то время как я буду у престола Агнца Божьего, – страшно разозлился. «Довольно строить из себя идиотов! – сказал он так громко, что я чуть не вскрикнула и не выдала себя. – Пойдите и приведите его. Приведите его сюда. Хватит с меня игр».

Миссис Мид умолкла, чтобы перевести дух.

– Доктор Уитби – довольно угрюмый джентльмен, – продолжила она, – но в ту минуту вел себя как дитя. Я стояла за ширмой, и мои колени чуть не стучали друг о друга, пока я молилась Господу, чтобы эти люди не услышали моего дыхания и чтобы их постигла заслуженная кара. Немецкий джентльмен и мистер Гидеон принялись разговаривать на иностранном языке. Я, конечно же, не понимала, о чем они говорят, – добавила она с сожалением, – но я не такая уж старая дура, как вам, должно быть, видится. Да, мне минуло шестьдесят два, но я все еще довольно бойкая, и по тому, как они размахивали руками, по выражению их лиц, по голосам я поняла, что немецкий джентльмен очень рассержен, а мистер Гидеон пытается его успокоить. «Подождите, – сказал он наконец на языке добропорядочных христиан, – говорю вам, все при нем». Что ж!.. – Она сделала паузу, переводя взгляд с одного слушателя на другого. А потом ее речь стала драматичнее, маленькие черные глазки засверкали еще ярче. Очевидно, миссис Мид приближалась к кульминации. – Что ж, – повторила она, убедившись, что Джордж с Мегги изрядно заинтригованы, – в этот момент дверь распахнулась и вернулся доктор Уитби, белый как полотно, весь дрожа. «Шеф! Гидеон! – сказал он. – Его убили! Ударили ножом в спину!» – Миссис Мид замолчала, чтобы в полной мере насладиться эффектом.

– Эта весть их удивила? – вырвалось у Эббершоу.

– Молчите, сейчас я говорю, – велела миссис Мид с внезапной строгостью. – У них сделались глупейшие лица, скажу я вам. Немецкий джентльмен первым пришел в себя. «Кто?» – спросил он. Тогда мистер Гидеон бросился к нему, вопрошая: «Симистер?»

Мегги и Эббершоу многозначительно переглянулись. Миссис Мид торопливо продолжила рассказ, с восторгом примеряя разные роли и повествуя обо всей этой ужасной истории с таким упоением, что слушатели ужасались все больше и больше.

– Немецкому джентльмену это не понравилось, но он, как говорится, не терял голову. «А документы, – сказал он, – были при нем?» – «Нет», – ответил врач. «Тогда, – сказал немецкий джентльмен, – отнесите его наверх». «Только никому не сообщайте, что он мертв, – сказал мистер Гидеон. – Сошлитесь на сердечный приступ, на все, что угодно». – «Кровь, – сказал доктор Уитби, – все будет залито кровью». – «Так зачистите все следы, – ответил мистер Гидеон. – Я помогу. Нужно поторопиться, пока не зажгли свет». – На последнем слове голос старухи понизился до шепота, но тот театральный ужас, которым она пыталась обогатить историю, не шел ни в какое сравнение с действительным ужасом произошедшего. Скорее это лишь усиливало впечатление, и сцена, разыгравшаяся в комнате со стенами, обшитыми деревянными панелями, предстала перед Эббершоу и Мегги как наяву.

Мегги вздрогнула и спросила приглушенным голосом, с трудом переводя дыхание:

– Что случилось потом?

Миссис Мид выпрямилась. В ее черных глазках вспыхнул праведный огонь.

– Я больше не могла молча наблюдать, – сказала она, – поэтому заговорила. «Если кто умертвит человека, должно умертвить и виновного по словам свидетелей!» – провозгласила я и вышла из-за ширмы.

Эббершоу вытаращился на нее, представив смущение трех бандитов в тот момент, когда вдруг раздался резкий голос фанатичной старухи.

– Они были в ужасе, полагаю, – сказал он.

Миссис Мид кивнула с мрачным удовлетворением на морщинистом лице:

– Еще в каком. Мистер Гидеон побледнел как мел и отпрянул от меня, подобно актеру на сцене. Доктор Уитби стоял все с тем же глупым видом, не мигая и раскрыв рот, словно рыба… – Она покачала головой. – Было видно, что руки у них нечисты, – сказала она, – даже если они ничего пока не успели натворить, а лишь задумали. Один лишь немецкий джентльмен не изменился в лице.

– А потом? – Мегги едва узнала собственный голос, настолько он был невыразительным.

– Потом он подошел ко мне, – снова вознегодовала старуха. – Медленно подошел и приблизил свое огромное хмурое лицо к моему. «Отойдите», – сказала я, но его это не остановило. «Как много вы слышали?» – спросил он. «Я слышала все, – ответила я, – и буду свидетельствовать». – Миссис Мид глубоко вздохнула. – Вот и все. Он зажал мне рот ладонью, а спустя секунду доктор Уитби побежал открывать шкаф у камина. «Сюда ее, – сказал он, – разберемся с ней, когда поднимем тело».

– Нелегко же вам пришлось, – сказал Эббершоу. – Удивительно, что в доме никто не слышал, как вы отбивались от них.

Миссис Мид сосредоточила на нем все свое презрение:

– Отбивалась, молодой человек? Ну уж нет. Если дело дойдет до борьбы, сказала я себе, в этом лучше положиться на сына, он-то умеет за себя постоять. Едва поняв, где нахожусь, я взлетела по лестнице и заперлась. «Делайте что хотите, – сказала я немецкому джентльмену через дверь, – но я буду сидеть здесь до самой среды, если понадобится, и когда мой сын придет за мной, он отплатит вам должным образом. Так и знайте!» – Она замолчала, ее бледные щеки пламенели от воспоминаний. – Вскоре он ушел, – покачала головой старуха. – Он запер дверь на ключ, но мне волноваться не стоило, ведь я закрылась на все засовы.

– Но ведь вы не смогли бы выбраться, – перебила Мегги, явно сбитая с толку ее рассуждениями.

– Разумеется, я не смогла бы выбраться, – энергично сказала миссис Мид. – Но и он не мог войти. Мой длинный язык точно доведет меня до беды, так что лучше я дождусь среды и своего сына. Вряд ли они начнут ломать дверь, чтобы убить меня. – Ее глаза блеснули. – Но когда сюда явится мой сын, этим безбожникам плохо придется. Я не собираюсь молчать.

– Это все, что вы знаете? – спросила Мегги.

– «Все»? – Тон миссис Мид был весьма убедителен. – Хватит и того, что я знаю. Пускай и не эти трое убили полковника, но в доме есть кто-то, кто это сделал, и… – Она резко замолчала, переводя взгляд с Эббершоу на Мегги. – Почему вы так странно смотрите друг на друга?

Но ответа не прозвучало. Они многозначительно переглянулись: одна вещь, сказанная старухой, поразила их обоих, и они оба сделали одинаковый вывод. Пускай и не эти трое убили полковника, но в доме есть кто-то, кто это сделал. Таким образом, можно было снять обвинения с Долиша, Гидеона и Уитби, как и со всей прислуги, ведь та была заперта в своем крыле… А настоял на этом Альберт Кэмпион. Кто же тогда был повинен в убийстве? Сам Альберт Кэмпион или кто-то из их компании? Никто не произносил ни слова – сказать это вслух было попросту невозможно.

Глава 17

Вечером

Тревожное открытие, сделанное благодаря рассказу миссис Мид, на некоторое время лишило Мегги и Эббершоу дара речи. До знакомства со старухой они оба легко проводили черту между своими и чужими, но теперь ужасное подозрение пало на гостей Уайетта Петри, включая Альберта Кэмпиона.

Конечно, была еще спасительная нить, надежда на то, что, запирая слуг, Кэмпион в спешке проглядел отсутствие одного из них. Но даже в этом случае ни Эббершоу, ни его суженая не могли проигнорировать вероятность того, что убийца и в самом деле кто-то из их компании.

Вся прислуга в доме был нанята фон Фабером или его подельниками, то есть фактически эти люди – члены банды. Они все зарабатывали на хлеб, приглядывая за полковником Кумбом, и его смерть не была им на руку.

Но, с другой стороны, даже если бандиты и не убивали полковника, они наверняка замели все следы настоящего убийцы. После истории миссис Мид клубок запутался еще сильнее.

– Вот бы выбраться отсюда, – пробормотала Мегги, глядя на Эббершоу.

Тот быстро кивнул. Догадки и теории могли и подождать; важнее всего сейчас было если не сбежать из особняка, то хотя бы воссоединиться с другими гостями.

Он обратился к старухе.

– Из вашей темницы выбраться никак нельзя? – спросил он, имея в виду комнату, на пороге которой все еще стояла миссис Мид.

– Здесь только камин и дверь, – покачала она головой, – через дверь не выйти, поскольку я заперлась на засовы изнутри, а он запер меня на ключ снаружи. Если хотите, можете осмотреть камин, но даже если вам удастся взобраться по дымоходу, попадете на крышу. Советую все-таки дождаться среды, пока мой сын не вызволит нас.

Эббершоу хотел просветить ее относительно шансов ее сына против вооруженного фон Фабера, но воздержался и ограничился кивком. Как всегда практичная, Мегги задала новый вопрос:

– Что же вы тогда едите? Или вы все это время голодали?

Миссис Мид выглядела весьма огорченной.

– О, они не посмели оставить меня без еды, – сказала она, – разумеется. – Очевидно, ей не приходило в голову, что ее легко могли бы уморить голодом. – Утром и вечером ко мне присылают Лиззи Тидди с подносом.

– Лиззи Тидди? – Эббершоу вопросительно поднял глаза. – Кто это?

Улыбка, насмешливая и неприятная, расплылась по морщинистому лицу.

– Она полоумная, – сказала миссис Мид и засмеялась.

– Полоумная?

– С головой не дружит. Все в ее роду слегка не в себе. Вот и от Лиззи нет проку.

– Но она ведь прислуживает здесь? – На лице Мегги читалось осуждение.

Тут улыбка миссис Мид превратилась в ухмылку, и ее бегающие глаза замерли на девушке.

– Это верно. Потому что больше никто бы ее не нанял. Она помогает миссис Браунинг, экономке, с посудой и вообще по хозяйству.

– И она же снабжает вас едой? – Эббершоу говорил нетерпеливо, понимая: недалекая деревенская девушка вряд ли окажет им сильное сопротивление, если они попытаются сбежать, едва та откроет дверь.

– Да, Лиззи приносит поднос, – кивнула миссис Мид. – Она ставит его на пол, отпирая замок, а я снимаю засовы и втаскиваю поднос в приоткрытую дверь.

Процедура была столь элементарная, что настроение Эббершоу тут же улучшилось.

– Когда она приходит? – спросил он. – В какое время?

– В половине восьмого утра и в половине восьмого вечера.

Он взглянул на часы:

– Выходит, она появится с минуты на минуту?

Миссис Мид покосилась на окошко.

– Получается, так, – согласилась она, – судя по цвету неба. Тогда я вернусь в свою комнату, если не возражаете. И лучше никому не знать, что мы с вами общались. – Она отвернулась и затворила дверь между комнатами.

В молчании Эббершоу с Мегги услышали, как миссис Мид тихо задвигает засовы.

– Какая необыкновенная старушка, – прошептала Мегги. – Думаешь, она умалишенная?

Эббершоу покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Хотя мне почти хочется, чтобы так оно и было. Но она определенно не сумасшедшая, и я верю, что каждое слово в ее истории абсолютно правдиво. Подумай сама, моя дорогая: ей явно недостанет воображения все это выдумать.

– Это правда. – Мегги медленно кивнула и вдруг добавила: – Но, Джордж, неужели ты думаешь, что эти ужасные люди не убивали полковника Кумба?

– Я не понимаю, зачем им это делать, а ты? – Джордж серьезно посмотрел на нее. – Взгляни на все с учетом того, что мы знаем.

– Тогда это означает, что либо Альберт Кэмпион, либо… Ох, Джордж, это ужасно!

– Знаю. – Его лицо стало еще серьезнее. – Но не это беспокоит меня сейчас, – внезапно продолжил он, словно пытаясь отогнать ужасную мысль. – Я втянул тебя в эту ужасную историю, значит мне тебя из нее и вытаскивать; и, если не ошибаюсь, на лестнице как раз звучат шаги Лиззи Тидди.

Мегги затаила дыхание. Пару мгновений они молча прислушивались. Снаружи действительно слышались шаги по каменным ступеням и дребезжание посуды на шатком подносе. Рука Эббершоу легла на плечо девушки.

– Итак, – прошептал он, – держись позади меня и при первой же возможности беги в комнату слева, прямо к сундуку, о котором я говорил. Ты его не пропустишь. Он огромный, стоит в углу. Я последую за тобой.

Мегги кивнула. В тот же миг в замке повернулся ключ, и все надежды, которые питал Эббершоу, тут же испарились. Дверь открылась, и в проеме шириной с локоть показалось дуло револьвера.

Эббершоу застонал. Надо было догадаться, с горечью сказал он себе, что их похитители не полные идиоты. Мегги прижалась к нему, он чувствовал, как бьется ее сердце. Дверь медленно открылась, и над пистолетом показалось лицо верзилы, которого Долиш называл Вендоном. Он стоял, ухмыляясь, и целился прямо в лицо Мегги.

– Вздумаете фокусничать – девчонка первая словит пулю, – сказал Вендон. – Это приказ хозяина. Тебя, приятель, он приберег для себя. Только поэтому вас разрешили кормить. Теперь, милая, задвигай поднос, и побыстрее. – Последнее замечание было адресовано кому-то позади, хотя он ни на минуту не сводил глаз с Эббершоу и Мегги.

В коридоре началась возня, затем на полу появился узкий поднос и проскользил через порог. Неожиданно Эббершоу заметил, что на него воззрилась пара глупых глаз на бледном пустом лице.

Ему хотелось прыгнуть вперед, рискуя быть застреленным, но в то же время он ощущал свою беспомощность, так как Мегги держали на мушке. Тяжелая дверь стала медленно закрываться – едва револьвер исчез, Эббершоу решительно прыгнул вперед, но опоздал. Ключ повернулся в замочной скважине.

На подносе их ждала еда: стопка сэндвичей да кувшин воды. Мегги какое-то время вслушивалась в тишину, а затем резко прошептала:

– Джордж, а ведь с той старушкой никто не пытается осторожничать. Возможно, мы сумеем избежать встречи с ними, если попадем в ее комнату.

Эббершоу бросился было к двери миссис Мид, но тут же изменился в лице:

– Увы, она уже забаррикадировалась, кроме того, мы упустили шанс. Придется ждать вечера. О, дорогая, мне так жаль, что я втянул тебя в это!

Мегги улыбнулась, но промолчала. Вскоре голод слегка оттеснил тревогу, и пленники сели подкрепиться.

А потом потянулся долгий утомительный день. Миссис Мид, похоже, не была заинтересована в беседе, вдобавок рано или поздно в поместье должен был вернуться доктор Уитби, который мог опознать красный кожаный бумажник, а к чему это приведет, можно было только догадываться. Поскольку Долиш уже питал неприязнь к Эббершоу, его мог по-настоящему вывести из себя тот факт, что бумаги действительно были сожжены.

Но больше всего Эббершоу беспокоило положение Мегги. Какой бы ни была его собственная судьба, девушке вряд ли позволят уйти: она слишком много знает. В конце концов, Долиш считал, что другие гости пребывают в неведении относительно того, что происходит. Кэмпиону даже удалось убедить их, что он действительно глуп и безобиден; им было невдомек, что Эббершоу и Прендерби его разоблачили.

Таким образом, шансы на освобождение Мегги были очень малы, и Эббершоу чувствовал головокружение при мысли о том, на что эти люди могли обречь ее. Однако побег представлялся невозможным, и в комнате не нашлось ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия при надобности. Окно, даже будь оно достаточно большим, чтобы в него пролез взрослый человек, выходило на обрыв высотой не меньше семидесяти футов.

Похоже, им не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и смирно дожидаться следующего хода Долиша.

За целый день не случилось ничего, если не считать заунывных гимнов, возвещающих кару, в исполнении миссис Мид. Настроение пленников было прескверным. Наконец начало смеркаться.

Очевидно, Уитби еще не вернулся. Эббершоу предположил, что у него возникла необходимость объясняться с людьми из крематория, и в том случае оставалась вероятность, что полиция все-таки узнает о происходящем в Блэк-Дадли. Джордж задавался вопросом, что сделает в таком случае Долиш: расправится ли он с пленниками или просто пустится в бега со своей бандой, рискуя быть обнаруженным?

Эббершоу пытался подытожить все, что знал об этом человеке. На первый взгляд, ходившие о Долише слухи и собственный опыт Джорджа указывали на то, что их с Мегги все же заставят замолчать. Эта перспектива представлялась ему очень мрачной.

Но затем внезапно произошло нечто такое, что заставило его сердце бешено забиться от новой надежды; пленники вскочили, устремив взгляд на дверь и напряженно пытаясь уловить хоть какой-то звук.

И звук, весьма необычный, донесся из комнаты миссис Мид.

То был тихий скрежет, за которым последовал взрыв пронзительного негодования старухи, а в следующее мгновение ясный и отчетливый фальцет взбудораженно заговорил: «Все в порядке, моя дорогая мадам, я вовсе не из страховой компании!»

Мегги схватила Эббершоу за руку:

– Это же Альберт Кэмпион!

Эббершоу, тоже безошибочно узнавший этот голос, кивнул. Он подошел к межкомнатной двери, осторожно постучал и прошептал:

– Кэмпион, мы здесь.

– Не волнуйтесь, старина, уже иду. Но прежде скажите этой славной почтенной леди, что я свой, – произнес Кэмпион немного напряженно. – Кажется, она сочла, что я не внушаю доверия. Может, вы убедите ее, что под этим строгим костюмом бьется нежное сердце?

– Миссис Мид! – Эббершоу слегка повысил голос. – Мистер Кэмпион – наш друг. Не могли бы вы пустить его к нам?

– Весьма сомнительные у вас друзья, – послышался из-за двери резкий голос миссис Мид. – Не хотела бы я знаться с тем, кто сваливается на голову через дымоход.

Эббершоу и Мегги переглянулись: очевидно, мистер Кэмпион был посланником свыше.

– Даже если ваш сын здесь и появится, дражайшая вы моя, – очень возмущенно заговорил фальцетом Кэмпион, – не вижу причин, по которым моим друзьям следует дожидаться его, а не меня. И потом, у меня ведь тоже есть мать!

Непонятно, к чему было это замечание о матери, но оно оказало на старуху поистине магическое воздействие – она, бормоча, немедленно принялась отодвигать дверные засовы. И вот перед Эббершоу и Мегги предстал сияющий Альберт.

– Увы, не рискну переступать порог, – весело сказал он. – Эта дама едва ли не одержима идеей познакомить меня с ее отпрыском, и я боюсь, что она может лишить меня возможности выбора, заперев с вами, сделай я еще полшага в эту дверь. А поскольку ее сына следует ждать не раньше среды, я не сказать что заинтересован в этой встрече. Полагаю, если вы оба готовы, мы все уйдем тем же путем, каким пришел я.

– Вниз по дымоходу? – спросила Мегги с некоторым трепетом.

– Через дымоход, – с гордостью поправил Кэмпион. – Я весь день искал по всему особняку рычажок, который позволит мне сорвать куш, и посмотрите-ка, выиграл пару блестящих медяков, – весело сообщил он, с ухмылкой глядя на медно-рыжие волосы Эббершоу и Мегги. – Страсть как люблю каламбуры, – поспешно добавил он. – А теперь нам пора, если не возражаете. Не хочу задерживаться в этом скорбном месте надолго.

Пара проследовала за ним в комнату старухи. Миссис Мид окинула их подозрительным взглядом:

– Куда это вы собрались? А может, мне не следует вас пускать?

– Разве вы не с нами? – спросила Мэгги. – Вам ведь наверняка хочется поскорее очутиться подальше от этих негодяев! С нами вы в гораздо большей безопасности.

– Что? Уйти и пропустить, как мой сын научит их манерам? – презрительно сказала миссис Мид. – Ну уж нет, мисс. А кроме того, – резко добавила она, – не уверена, что тот немецкий джентльмен опаснее его! – И она указала на Кэмпиона. – Лиззи Тидди здесь не единственная сумасшедшая. Подумать только, лазить по дымоходам!

Ее замечание напомнило им о том, как они собираются сбежать, и они повернулись к старинному камину, весьма массивному и неизысканному. При его виде Эббершоу и Мегги показалось, что затея обречена на провал, но Кэмпион с гордым видом подвел их к нему поближе:

– Вот, взгляните, до чего же просто, если подумать! В этой комнате и в смежной используется один и тот же дымоход, а как раз из смежной, дамы и господа, и бежал мистер Альберт Кэмпион, провернув свой знаменитый трюк с исчезновением. Входной билет – четыре пенса, мелочью, если можно. На самом деле, – продолжал он уже более серьезно, – фактически в обеих комнатах один и тот же камин, разделенный лишь тоненькой перегородкой – как видите, довольно низкой и окованной сталью, чтобы отделить пламя. – Он по-совиному взглянул на собеседников сквозь очки в роговой оправе. – Я сам, без помощи взрослых, обнаружил, что эту искусную перегородку можно снять. Так я и сделал, прежде чем элегантно шагнуть навстречу даме справа от нас, чье приветственное слово несколько охладило мой пыл.

– А я ему и говорю: «Да обратятся нечестивые в ад», – вставила миссис Мид. – И глядите, все сбывается. Ступайте же в пылающую печь, и станет она вашим очистительным костром! – Это замечание было адресовано Эббершоу, но старуха тут же воодушевленно повернулась к Кэмпиону. – А дураков, – сказала она, – дураков не терпит сам Господь.

Кэмпион выглядел немного обиженным.

– Что-то мне подсказывает, – произнес он, – что у этой публики я, мягко говоря, не в чести. Возможно, нам лучше не медлить. А вы тут снова запретесь, не так ли? – добавил он, обращаясь к старухе.

– Уж будьте уверены, – многозначительно ответила она.

– Вы правда не хотите пойти с нами? – спросила Мегги.

Миссис Мид взглянула на нее, но не столь свирепо, как на остальных.

– Спасибо, но мне и здесь весьма неплохо. Уж я-то знаю, что рискую меньше, чем вы с вашими акробатическими трюками в дымоходе.

– Пойдем, – тихо сказал Кэмпион, касаясь руки Мегги. – Кажется, я что-то слышал. Пойду первым, а вы следуйте за мной. – С этими словами он встал на каменную плиту, перекинул ногу через кирпичную заднюю стенку камина, высота которой, как можно было теперь видеть, не превышала и трех футов, после чего исчез из виду.

Мегги пошла за ним, последним отбыл Эббершоу. Три минуты спустя они очутились в кладовой, и Кэмпион поднял крышку сундука в дальнем углу.

Мегги позволила ввести ее в пыльный туннель, Кэмпион шел впереди нее, а Эббершоу замыкал процессию.

По дороге им слышался надтреснутый голос миссис Мид, энергично напевавшей:

Глава 18

Совет мистера Кеннеди

Когда Альберт Кэмпион и двое беглецов вылезли из потайного хода, они обнаружили, что дверца шкафа распахнута, а в спальне их ждут гости. Энн Эджвер бросилась через всю комнату к Мегги, тихонько повизгивая одновременно от сочувствия и облегчения. Видимо, с Жанной, невестой Прендерби, мисс Эджвер так и не нашла общий язык.

Напряжение последних двадцати четырех часов сказалось на всех. Воздух в просторной старомодной спальне казался наэлектризованным, и беззаботный голос Кэмпиона вкупе с его потешным выражением лица не соответствовали атмосфере.

– Получите, распишитесь, – весело сказал он, выбираясь из шкафа.

Однако осторожность, с которой он прикрыл за собой дверцу, свидетельствовала о беспокойстве: их голоса могли услышать в комнате, из которой они бежали.

Первым заговорил Крис Кеннеди. Он слегка покраснел и пытался сдержать волнение, что указывало на то, что раненая рука больше не доставляла ему беспокойства.

– Теперь, когда все мы здесь, – сказал он, – можно перейти к делу и разработать план, который поможет нам выбраться отсюда и воздать должное этим негодяям. Я за то, чтобы бороться.

– Эй, подождите-ка минутку, сынок, – насмешливо протянул Мартин Уотт. – Сначала о главном. Где вы пропадали, заблудшие души? – обратился он к Мегги и Эббершоу. – И как малыш Альберт нашел вас? Надеюсь, вы не ввязались в драку?

– Нет, все было весьма пристойно, – весело сказал мистер Кэмпион. – На моем пути возникла лишь одна дракониха с парой ласковых для меня. Большинство слов, что она говорила, я услышал впервые, – задумчиво добавил он.

Все, что Эббершоу счел нужным сообщить, он поведал очень быстро. Тем временем остальные гости тоже не сидели сложа руки. Мартин Уотт, который, похоже, назначил себя выразителем общего мнения, взял слово после Эббершоу:

– Мы тоже здесь в какой-то степени развлекались. Этот старый осел Долиш приглашал нас наверх по одному, дабы выслушать наш катехизис и историю рода до седьмого колена, а затем, после обыска карманов и сумочек, отпускал. Он также запер нас в большой гостиной и еще раз обошел спальни. Старина Прендерби попытался наладить отношения со слугой, но ему ткнули дулом револьвера в живот. К девушкам отправили ужасную старуху-ключницу и полоумную горничную. И наконец, что не менее важно, Гидеон в обстановке строжайшей секретности зачитал нам самое веселое описание натуры своего приятеля, какое только можно себе представить. – При этом воспоминании легкая улыбка скользнула по его ленивому лицу. – По его словам, старик Долиш представляет собой нечто среднее между несколькими знаменитыми личностями: мистером Хайдом, Жилем де Ре и Наполеоном. Но, в отличие от них, он не так ловок. И я склонен согласиться с этой оценкой, – продолжал он, – но от этого не легче ни ему, ни нам! Ведь он все еще не может найти свою посылку, а мы не можем вернуться к своим семьям. Я сказал об этом Гидеону, но тот, похоже, меня не понял. Боюсь, он весьма глуп.

Эббершоу кивнул:

– Возможно, так оно и есть, но вот Долиш очень опасен. Должен сообщить, друзья, – продолжал он с внезапной решимостью в серых глазах, – что я поступил с вами не по совести. Я не сказал, что бумаги Долиша у меня – это на самом деле были бумаги – и что в первый день здесь я предал их огню. Вчера я признался Долишу в содеянном, но он мне не поверил.

Джордж замолчал и огляделся: бледные глаза Кэмпиона таращились на него из-за очков в роговой оправе; Уайетт смотрел с сочувствием. Остальные просто были удивлены и выражали одобрение.

– Вы знаете, что это были за бумаги? – с удивлением в голосе задал Кэмпион пришедший всем в голову вопрос.

Эббершоу кивнул:

– Записи были зашифрованы, но у меня на этот счет есть весьма толковая мысль. – И он в общих чертах обрисовал им свою идею.

Кэмпион слушал молча.

– Так вы их сожгли? – наконец задумчиво спросил он, а затем переключился на совершенно другую тему: – Интересно, дым от пятисот тысяч фунтов пахнет как-то по-особенному?

– Почему пятисот тысяч? – Эббершоу пристально взглянул на него.

– А почему бы и нет? – легкомысленно ответил Кэмпион. – Полкроны сюда, полкроны туда, знаете ли. Думаю, вскоре мы выясним.

Остальные, верно, приписали это замечание его обычной глупости, но Эббершоу посмотрел в бледные глаза Кэмпиона за большими очками, и его опасения усилились. Маловероятно, чтобы мистер Кэмпион сказал что-то такое наобум, поскольку был изрядно осведомлен.

Пятьсот тысяч фунтов. Эта колоссальная сумма позволила Эббершоу осознать масштабы потери немца; вот откуда та мрачная решимость, с которой мошенник стремился вернуть планы Кумба. Эббершоу и в голову не приходило, насколько велики ставки. В одно мгновение он увидел ситуацию в истинном свете, поэтому его следующие слова своей резкостью больше походили на приказ:

– Сейчас самое важное – выбраться. Нам нужно немедленно покинуть дом. Да, я знаю, этого мы и хотели с самого начала, но теперь это вопрос жизни и смерти. Уитби может вернуться в любой момент, и тогда Долиш убедится, что вчера я ему не солгал. Лишь богу известно, что он тогда предпримет. Наша единственная надежда – улизнуть до возвращения Уитби.

– Есть лишь один путь, я все время это говорю, – произнес Крис Кеннеди, сидевший на кровати нога на ногу; на его молодом лице читались настороженность и нетерпеливость. – Свободу нужно вырывать силой. Это наша единственная надежда. Кто попробует улизнуть и настучать местным бобби, считай, не жилец. Я много думал об этом. Нас заметят при попытке побега, а мы знаем, что они не побоятся выстрелить.

– В гостиной хранятся доспехи, – вдруг заявил Кэмпион. – Если хотите, я могу надеть их и пойти. И пускай себе стреляют. Как вам идея?

Эббершоу резко взглянул на него, но на приятном невыразительном лице не было и следа усмешки. Однако Альберт смутился, когда Кеннеди вновь заговорил:

– Извините, но у нас нет времени на такие глупости. Мы угодили в чертовски неприятную ситуацию, и нам надо вытащить из нее и себя, и девушек. Говорю вам, открытый бой – единственное, что нас спасет. Слушайте, я уже все продумал! Первая возможность подвернется через минуту. Раз нас каждый вечер кормят ужином, вполне логично, что так будет и сегодня. Обслуживать нас за столом будут все те же двое слуг. Мы знаем, что они вооружены и, судя по тому, как они обошлись с Майклом, умеют обращаться с оружием.

– А разве для этого нужно особое умение? – удивился мистер Кэмпион. – Я-то думал, просто нажимаешь на спусковой крючок, и – хлоп! – готово.

Крис Кеннеди наградил его испепеляющим взглядом и продолжил излагать свой план:

– Поэтому есть всего один способ справиться с этими доходягами. Для начала нужно отделать их и забрать оружие. Шестеро против двух, нам это по плечу. Затем двое лучших стрелков возьмут револьверы и выйдут на поиски остальных бандитов. Но, разумеется, шуметь, отбирая оружие, нельзя. Уверен, как только оно будет у нас, мы их всех уложим на лопатки. Будем готовы, организованны, а они нет. Что скажете?

Какое-то время все молчали. Первым заговорил Мартин Уотт:

– Что ж, я за.

– Я тоже, – тихо сказал Уайетт.

Эббершоу колебался, Прендерби тоже молчал, в то время как Альберт Кэмпион сидел с видом кротким и глупым, будто случайный наблюдатель.

Эббершоу думал о Мегги. Прендерби держал за руку свою невесту. Мистер Кэмпион, похоже, вообще ни о чем не думал.

– Кажется, это наш единственный шанс, – заговорил Прендерби.

Его слова взволновали Эббершоу – это была чистая правда.

– Хорошо, – кивнул он Кеннеди, – я тоже с вами.

Кеннеди многозначительно взглянул на Альберта:

– Вы?

– О, я туда же, куда и все. – Альберт покачал головой. – Не люблю грубых методов, но раз уж мне их навязывают, я не буду противиться. Итак, как мы поступим?

Мистер Кеннеди, похоже, и впрямь все уже продумал.

– Все очень просто, – напряженно оглядел он всех, подпирая здоровой рукой подбородок.

– Заботу о вашей карьере возложите на мои плечи! – поддразнил его яркой политической цитатой Кэмпион; Кеннеди сердито покраснел и сел прямо.

– Моя идея, – продолжил он, – состоит в том, чтобы трое из нас сели ужинать вместе с дамами. Боюсь, девушкам нельзя отказаться, иначе бандиты почуют неладное. Итак, часть из нас сядут ужинать, еще трое останутся ждать за дверью, пока один из тех парней не займется сервировочным столиком, а другой не начнет подавать блюда за общим столом. И тогда пусть кто-то уронит стакан. Это будет сигнал. Те, что за дверью, схватят слугу у сервировочного столика. Один скрутит ему руки, другой заткнет рот платком, а третий будет рядом, чтобы в случае чего ударить по голове. Права на ошибку нет. И нельзя, чтобы они нас заподозрили, мы должны застать их врасплох. Если удастся провернуть все без шума, все пройдет легко.

– Да, – вдруг торжественно поднялся мистер Кэмпион. – Превосходная идея, но мы должны спросить себя: честный ли это бой? Трое на одного? Ну-ну, мы все же британцы и должны помнить об этом. Возможно, чтобы уравнять шансы, троим из нас нужно связать руки за спиной – или лучше предложить поединок один на один?

Крис Кеннеди резко встал, подошел нему и заговорил тихо, но решительно. Мистер Кэмпион покраснел:

– Я не думал, что вы так это воспримете… Конечно же, будь по-вашему. Молчу-молчу.

– Вот и молчите, – бросил Кеннеди и вернулся на свое место. – Эббершоу, с девушками лучше пойти вам, Майклу и мистеру Кэмпиону, а Уайетт, Мартин и я будем ждать звона разбитого стекла. Кто уронит стакан? Лучше бы это была одна из девушек. Мисс Олифант, не откажетесь?

– Сброшу стакан, как только один слуга окажется за сервировочным столиком, а другой начнет обслуживать нас, – кивнула Мегги.

– Отлично, – улыбнулся Кеннеди. – Вам все ясно? – продолжал он, оглядываясь по сторонам, его глаза светились волнением. – Эббершоу, вы скрутите руки слуге; Прендерби, вам достается платок!

– А я? – взволнованно пробормотал Кэмпион. – Что мне делать?

– Вы будете рядом, – сказал Кеннеди с чем-то подозрительно похожим на усмешку на красивом молодом лице.

– О, хорошо. – Мистер Кэмпион выглядел весьма разочарованным. – Если понадобится, я буду наготове, ударю его бутылкой по голове!

– Неплохая мысль, – несколько неохотно согласился Крис Кеннеди и повернулся к остальным. – Разумеется, для двух лакеев-головорезов будет своего рода шоком после допросов и пыток увидеть вас с улыбками на лицах; тем не менее лучше и впрямь вести себя как ни в чем не бывало. Если хотите, можете завязать с ними светскую беседу, немного отвлечь. Тут-то вы и пригодитесь, мистер Кэмпион, – добавил он. – Болтайте сколько влезет. Самое время побалагурить.

– Верно! – просиял мистер Кэмпион. – Я покажу им фокус с монеткой. И позабавлю остроумной цитатой! «Они смеялись, когда я садился за рояль. Но когда я начал играть, они сразу поняли, что я брал уроки в самом „Бюро Кеннеди“. О, какие были аплодисменты!»

– Ох, да заткнитесь вы уже, – добродушно ухмыльнулся Мартин Уотт. – Что ж, тогда все начнется во время ужина. Да, и кстати, как мы поступим с парнями, когда заберем у них оружие? Просто бросим?

– Я думал об этом, – сказал неутомимый Кеннеди. – Мы их свяжем. Багажными ремнями наших чемоданов. У вас у всех они есть. Привяжем обоих к стульям и оставим.

– Так, – произнес Мартин, – а дальше?

– Кто-то должен будет позаботиться о девушках. Пусть проследит, чтобы они заперлись в безопасном месте, например в спальне мисс Олифант, наверху, прямо у парадной лестницы. Остальные разделятся на две группы – у каждой по револьверу. Они примутся штурмовать комнаты в людской, где, если повезет, найдется еще пара пистолетов. И тогда мы сможем выступить против тех головорезов, которые обычно присматривают за нами после ужина. Свяжем их и ворвемся в покои старины Долиша. – Улыбаясь, он оглядел всю компанию. – Как только обезвредим всех бандитов, заберем девушек и покинем дом. Как вам такое?

– Звучит чудесно, – сказал мистер Кэмпион после недолгой паузы, – и так просто. Но будет слегка неловко, если кто-нибудь поднимет шум, не так ли? Я имею в виду, уже на этапе «трое на одного» на звуки борьбы может сбежаться вся банда.

Кеннеди очень устал от полезных советов мистера Кэмпиона, поэтому огрызнулся:

– Потому и нельзя шуметь, в этом вся суть. И кстати, именно вам я предлагаю остаться охранять девушек.

Не было никаких сомнений в том, почему он это предлагал, но, к удивлению Эббершоу, мистер Кэмпион, кажется, ухватился за эту идею.

– Отлично, – заявил он, – я буду только рад!

Что бы ни намеревался ответить Крис Кеннеди, его слова прервал весьма драматичный в данных обстоятельствах звук – гулкий удар обеденного гонга.

Глава 19

Фокус мистера Кэмпиона

Шестеро молодых людей, сдерживая волнение, спустились в большую столовую. Жанна прильнула к Прендерби, две другие девушки держались вместе, так что Эббершоу смог перекинуться парой слов с Кэмпионом.

– Вам не нравится план? – пробормотал он.

– Это большой риск, дорогой мой, – пожал плечами Кэмпион. – Наш друг-боксер не осознаёт, что нам противостоит вовсе не шайка головорезов с ипподрома. Я пытался обратить на это его внимание, но, боюсь, он решил, что я просто пытаюсь шутить. Люди без чувства юмора часто находят любопытные объяснения всяким шуткам. Однако это не значит, что в шутках нет правды. В любом случае Долиш будет меньше всего ожидать от нас такого, и, раз вы действительно сожгли бумаги, плана лучше у нас просто нет.

– Полагаю, вы считаете меня дураком, – сказал Эббершоу с некоторым вызовом.

– Напротив, юный сэр, – ухмыльнулся Кэмпион, – я думаю, что вы изрядный юморист, хотя и сами не осознаете, но тем не менее.

Разговор внезапно оборвался, так как они достигли подножия лестницы и уже приближались к столовой.

Дверь была открыта. Войдя, они обнаружили, что стол накрыт для всех девятерых гостей; двое знакомых лакеев ждали их. Все расселись по местам.

– Остальные слегка опаздывают, начнем, пожалуй, без них, – предложил Кэмпион, и трапеза началась.

Несколько минут всем казалось, что мрачная атмосфера, окутывающая Блэк-Дадли, мешает затеять веселый разговор, но мистер Кэмпион благородно взял эту задачу на себя.

Альберт не переставал удивлять Эббершоу, пока тот не осознал с некоторым потрясением, что профессия этого человека подразумевала умение нести всякую чушь в любых обстоятельствах.

В данный момент Кэмпион болтал о еде. Его фальцет достиг пика воодушевления, а бледные глаза за очками в роговой оправе были возбужденно расширены.

– …Все зависит от того, что вы подразумеваете под едой, – говорил он. – Знаете, я не считаю нужным набивать себе живот, но в целом не против хорошо поесть. Я знал одну даму, которая не верила, что нужно есть, полагала, что это вредно для фигуры, и потому вообще отказалась от еды. О, как ужасно это было: она так похудела, что ее просто перестали замечать, – супруг привык быть один, дальше последовало отчуждение, а потом и развод – ох, нет, еда людям, конечно, крайне необходима. А кстати, я ведь еще не демонстрировал вам мой новый фокус с салфеткой и солонкой? Давайте покажу, он весьма изящный. – С этими словами он накрыл солонку салфеткой, с торжественным видом сделал над ней несколько пассов рукой, поднял салфетку, и под ней оказалась лишь блестящая поверхность стола.

Продолжая размышлять о профессии мистера Кэмпиона, Эббершоу почувствовал некоторую тревогу. Солонка была старинной и, вероятно, стоила немалых денег.

Однако на этом трюк Кэмпиона не закончился. Еще несколько пассов, и солонка обнаружилась в кармане лакея, который в это время прислуживал ему за столом.

– Вуаля! – сказал Альберт. – Прелестный трюк, не правда ли? А все астрология. Для следующего фокуса мне потребуются два помощника, свежепойманная рыба, четыре цветка аспидистры и пачка «Голд Флейк». – Он театрально обвел рукой стол, при этом зацепив локтем стакан Мегги и столкнув его на пол.

За звоном разбитого стекла последовала бы тишина, так как все затаили дыхание. Однако Альберт тут же выскочил из-за стола, наклонился якобы собрать осколки, при этом бормоча:

– Идиот! Сущий идиот! Я забрызгал ваше платье, мисс Олифант? Эх, весь пол в осколках! Какой бардак, о, какой бардак! Дружище, подойди и прихвати совок и метлу!

Он так суетился, что никто не обратил внимания, как открылась дверь и в столовую немного застенчиво вошла труппа Криса Кеннеди. Их и впрямь не заметил никто, кроме Кэмпиона, которому с его наблюдательного пункта под столом открывался прекрасный вид на ноги.

Мартин Уотт прыгнул на слугу у сервировочного столика, а Кэмпион тут же схватил другого чуть ниже колен, с почти профессиональной ловкостью повалив его на пол. Две секунды спустя Альберт оседлал противника, прижав коленями его руки к полу и сунув в рот носовой платок. Эббершоу и Прендерби поспешили ему на помощь и сообща привязали слугу к стулу. Теперь тот сидел и смотрел на них, беспомощный и безмолвный.

Вечеринка Кеннеди тоже удалась, хоть и с меньшим успехом. Раскрасневшийся от волнения Крис стоял с заряженным револьвером своего противника в руке.

– Вы забрали его пистолет? – хрипло спросил он, указывая на пленника Кэмпиона.

– Пока нет. – Эббершоу принялся обыскивать слугу и вскоре разочарованно сообщил: – При нем нет оружия.

Казалось, даже сам слуга был удивлен.

Кеннеди тихо выругался, протягивая револьвер Мартину:

– Возьмите лучше вы. Без здоровой правой руки я стрелок никудышный. Итак, Кэмпион, вы отправитесь наверх с девушками? Эббершоу, вам лучше сопроводить их. Как только убедитесь, что они в безопасности, возвращайтесь к нам. А мы пока пойдем в комнаты для прислуги.

Все молча повиновались. Эббершоу тихо вывел Кэмпиона и трех девушек из столовой, они миновали холл и поднялись по широкой лестнице. После первого же пролета все замерли: из темноты прямо на них вышли двое – Джесси Гидеон и грузный краснолицый мужчина, которого Эббершоу встретил возле двери Долиша, разыскивая Мегги. Они могли бы молча пройти мимо, но Гидеон вдруг подозрительно спросил своим шелковым голосом:

– Ужин закончился рано? – и устремил блестящие глаза на Мегги.

Та холодно подтвердила его слова и сделала вид, что собирается подняться по лестнице. Однако Гидеон явно намеревался продолжить разговор и вместе с угрюмым верзилой преградил ей путь, встав на ступеньку выше.

– Вы все, очевидно, торопитесь, – тихо продолжил он, – и мне кажется, что это какая-то вылазка. А может, одна из ваших очаровательных игр в прятки, в которых вы так хороши? – На его неприятном лице возникла презрительная ухмылка, которую он не собирался скрывать. – Уверен, вы простите мне мои слова, – говорил он все так же подобострастно, – но не кажется ли вам, что вы слишком сильно испытываете терпение мистера Долиша столь глупыми выходками? Если вы достаточно мудры, прислушайтесь к моему совету и ведите себя хорошо, пока он не соблаговолит отпустить вас. – Гидеон говорил насмешливо, но нельзя было не заметить предостережения в его словах.

Эббершоу схватил Мегги за руку и провел между двумя мужчинами. Все, чего ему хотелось в эту минуту, – доставить ее в комнату в целости и сохранности. Он пробормотал:

– Мы прекрасно поняли вас, мистер Гидеон.

Усмешка Гидеона превратилась в презрительную улыбку, и он отодвинулся, пропуская их. Эббершоу намеренно проигнорировал его отношение. Он не хотел затевать спор, пока дамы не будут в безопасности. Они молча пошли, но вдруг услышали донесшийся с первого этажа оглушительный звук и безошибочно узнали в нем выстрел из револьвера.

В мгновение ока презрительная улыбка Гидеона сменилась гневным оскалом – его подозрения подтвердились.

– Значит, все же вылазка, не правда ли? – произнес он мягко. – Потрудитесь объясниться, будьте так добры.

Эббершоу сообразил, что их снова поймали, и ощутил полное уныние.

Но вдруг откуда-то сзади из полумрака донесся высокий голос, в котором, кроме беззаботности, теперь была некая суровость:

– Довольно разговоров. Руки вверх!

Прямо на глазах у Эббершоу Гидеон и его здоровенный спутник вскинули руки над головами, на их лицах читались одновременно ярость и изумление.

– Быстрее, парень, хватай их оружие! – шепнул на ухо Эббершоу тот же глуповатый голос.

Джордж немедленно повиновался и вытащил из кармана брюк Гидеона ужасающе маленький пистолет, а из кобуры его сообщника – тяжелый служебный револьвер.

– А теперь повернулись. Быстро, бегом! Руки над головой! Я очень опасен и стреляю как черт.

Невольно Эббершоу оглянулся и увидел то, что Гидеон и его спутник, вероятно, наблюдали с самого начала: обычно приятное и потешное, но теперь бледное и на удивление серьезное лицо Альберта Кэмпиона, который смотрел на них в полумраке, целясь из тяжеловесного «уэбли».

– Проводите девушек до комнаты. Дайте мисс Олифант маленький пистолет, а потом идите за мной, – прошептал он Эббершоу, когда странная процессия двинулась вверх по лестнице. – Спокойно, – продолжил он более громким голосом, обращаясь к двум мужчинам перед ним, – без выкрутасов. Обещаю, любое движение будет расценено как желание добровольно принести себя в жертву. Так даже лучше: меньше людей – меньше связывать. Я поведу их к себе, – пробормотал он Эббершоу. – Приходите туда. Они народ скользкий, а два стрелка лучше, чем один.

Эббершоу вручил Мегги маленький револьвер Гидеона, который та с радостью приняла.

– С нами все будет в порядке, – прошептала она. – Иди с ним. Они ужасные люди.

– Ради бога, просто ждите здесь, пока мы за вами придем, – пробормотал он в ответ.

Мегги кивнула, и на мгновение ее внимательные карие глаза встретились с его глазами.

– Хорошо, мой дорогой. Не беспокойтесь о нас. Мы справимся.

Она исчезла в комнате вместе с Жанной и Энн Эджвер, и Эббершоу с легким сердцем поспешил за Кэмпионом. Какая же все-таки она чудесная, эта Мегги!

Он догнал Кэмпиона как раз вовремя, чтобы отворить дверь спальни и помочь завести бандитов внутрь.

– Итак, – сказал Кэмпион, – за окном уже не видно ни зги, придется поспешить. Эббершоу, присмотрите за этими двумя джентльменами. Боюсь, вам придется выстрелить в того, что справа, – слишком много ругается. А я пока помогу мистеру Гидеону устроиться поудобнее. Крис Кеннеди, этот заслуженный энтузиаст, забрал все мои ремни, и хотя я ненавижу вести себя в гостях как свинья, выхода нет. Надеюсь, в Блэк-Дадли найдется еще белье, – говорил он, снимая плотную льняную простыню с огромной кровати с балдахином, чтобы разорвать ее на широкие полосы. – Если вы сможете убедить мистера Гидеона прислониться спиной к изголовью этой кровати, – заметил он наконец, – с ним можно будет сладить. И пусть поднимет руки вверх, пожалуйста.

Десять минут спустя вместо циничного маленького иностранца их глазам предстала молчаливая, похожая на мумию фигура, растянувшаяся у изголовья, с руками, привязанными к балке высоко над головой, и импровизированным кляпом во рту.

Мистер Кэмпион, похоже, профессионально подошел к делу. Он отступил назад, чтобы с гордостью оценить свою работу, затем посмотрел на другого пленника:

– А вы у нас тот еще орел. Боюсь, он слишком тяжел для кровати. Но неужели мы не найдем, куда его засунуть? – сказал он, оглядывая комнату.

Тут пленник осознал, что Эббершоу смотрит на Альберта, внезапно прыгнул вперед и схватил непривычного к таким ситуациям доктора за лодыжки, и тот растянулся на полу. Тяжелое оружие выпало из рук Эббершоу, и головорез протянул к нему огромную волосатую руку.

Он был быстр, но Кэмпион – быстрее. Молниеносным кошачьим движением он схватил оружие, и когда пленник бросился на него, вложив весь свой титанический вес во вскинутый кулак, Кэмпион легко отступил назад и с размаху опустил рукоятку пистолета на лысину нападавшего.

Тот бревном рухнул на пол. Запыхавшийся Эббершоу поднялся на ноги, рассыпаясь в извинениях.

– Мой дорогой друг, прошу, не теряйте своих лидерских качеств, организаторских навыков, уверенности, энергичности, чутья истинного продавца и деловой хватки, – весело щебетал мистер Кэмпион. – Иными словами, взгляните на все с другой, светлой стороны. Например, этот голубчик помог нам решить проблему. Теперь только и нужно, что засунуть его в шкаф и закрыть на ключ. Он еще долго не очнется.

Эббершоу, по-прежнему извиняясь, помог Альберту поднять тяжелую фигуру, затолкать ее шкаф и запереть там.

– Что ж, теперь, я полагаю, нужно понять, что за чертовщина творится внизу, – сказал мистер Кэмпион, потягиваясь. – Я больше не слышал выстрелов, а вы?

– Не знаю, – ответил Эббершоу. – Мне показалось, я что-то слышал, пока вы разбирались с… э-э-э… с этим приятелем. Послушайте, Кэмпион, до сих пор я не хотел задавать вопросы, но все же откуда у вас чертов пистолет?

Мистер Кэмпион ухмыльнулся, глядя на него из-под огромных очков, и произнес:

– Ах, этот. Он попал ко мне по счастливой случайности. Я предполагал, что ситуация может выйти из-под контроля, и, естественно, обеспокоился тем, чтобы пистолеты – хотя бы один из них – оказались в руках того, кто хоть что-то знает о блефе.

– Где вы его взяли? – потребовал ответа Эббершоу. – Мне казалось, пистолет нашелся только у одного слуги?

– Да, после того, как их обезвредили, – согласился мистер Кэмпион. – Этот пистолет я забрал у одного из них еще раньше, во время ужина, показывая тот невероятный фокус с салфеткой и солонкой. Почти сразу мне подвернулась такая возможность, я не мог устоять.

Эббершоу уставился на него.

– Боже мой, – сказал он почти восхищенно, – вы залезли в его карман, пока проделывали свой трюк.

Кэмпион засмущался и, как показалось Эббершоу, слегка покраснел.

– Ну, – сказал он наконец, – в некотором смысле да, но, если вы не возражаете, давайте назовем это leger de main, ладно?

Глава 20

Обход

Эббершоу и Кэмпион медленно спускались по лестнице на второй этаж. Тем временем в доме воцарилась неестественная тишина. Свечи в железных канделябрах не горели, поэтому в коридорах было довольно темно, если не считать легкой серости тут и там – это сквозь открытые двери спален просачивалось слабое сияние звезд.

– А почему бы нам не пройти через мой шкаф в кладовку, а потом спуститься в комнату Долиша через камин? – прошептал Эббершоу, коснувшись руки Кэмпиона. – Мы могли бы застать его врасплох.

Мистер Кэмпион, похоже, сомневался. Его голос, высокий и, как всегда, беззаботный, тихо зазвучал в густом мраке:

– Это было бы недурно, доктор, но боюсь, мы уже опоздали. Черт бы все побрал, стрельба внизу, которую затеяли наши друзья, должна была подсказать старику, что что-то неладно. Это само собой разумеется. Думаю, нам лучше спуститься и посмотреть, как дела у наших малышей. Ступайте тихо, держите пистолет наготове и, ради всего святого, не стреляйте, если только это не вопрос жизни и смерти, прекрасной, как сон.

Он на шаг-другой обогнал Эббершоу. Гуськом они двинулись по длинному коридору, беспрепятственно достигли вершины лестницы и на мгновение остановились, прислушиваясь.

Внизу царила тишина – сиплая, скрипучая ночная тишина старого дома, и у Эббершоу неприятно закололо в ступнях.

Выждав время – казалось, будто прошла вечность, – Кэмпион снова двинулся дальше в густой тени стен, ступая с такой осторожностью, что старое дерево даже не скрипнуло под его шагами. Эббершоу осторожно следовал за ним, сжимая пистолет. Подобные вещи были явно не в его стиле, но он был полон решимости довести дело до конца, не теряя достоинства. Ему могло не хватать опыта, но отваги было в избытке.

Внезапный сдавленный возглас мистера Кэмпиона, шедшего на шаг впереди Эббершоу, заставил его вздрогнуть; он и не думал, что последние сорок восемь часов так сказались на его нервах.

– Осторожно! – Голос Кэмпиона был едва слышен. – Впереди раненый.

Он молча присел, вытащив крошечный электрический фонарик. Крохотное пятно света упало на повернутое в сторону лицо человека, лежавшего на лестнице.

Эббершоу посмотрел вниз и почувствовал, как кровь приливает к ушам, – он узнал Криса Кеннеди, неестественно бледного, должно быть, из-за раны над правым виском.

– Его уложили весьма знакомым мне тупым предметом, – печально пробормотал Кэмпион. – Ох уж этот Крис, вечно такой импульсивный. Мальчики есть мальчики, однако… Да уж.

– Он мертв? – Эббершоу не мог оценить серьезности раны и едва узнавал собственный голос, настолько он был напряжен и охвачен ужасом.

– Мертв? – Кэмпион, казалось, был удивлен. – Ох, боже мой, нет, лишь ненадолго выбыл из игры. Наши друзья – настоящие мастера в таких вещах, и мне кажется, что дядюшка Долиш пока решил не убивать своих цыплят. Разумеется, – тихо продолжал он, – я не хочу и предполагать, что он предпримет теперь, когда мы сознательно перешли в наступление. Но лучше нам держаться принятого курса и соблюдать осторожность. Переступите через него – не бойтесь, здесь он в такой же безопасности, как и везде, – и вперед.

Эббершоу осторожно перешагнул через лежащую фигуру и тихонько последовал за неутомимым мистером Кэмпионом.

Они достигли подножия лестницы, и Эббершоу задумался о том, куда Кэмпион планирует двинуться дальше, но вдруг направление выбрали за них. Со стороны людской, вниз по лестнице слева, раздался грохот, эхом разнесшийся по всему дому; последовал град выстрелов, и кто-то хрипло вскрикнул – явно от боли и ужаса.

Альберт Кэмпион резко остановился.

– Ну все! – заявил он. – Выбора нет, надо их одолеть! Бежим, док!

Он бросился вперед, Эббершоу следовал за ним по пятам.

Дверь в нише под лестницей была прикрыта, но не заперта, и за ней обнаружился узкий каменный коридор, оканчивающийся еще одной дверью.

Шум усиливался; Эббершоу показалось, что где-то поблизости идет жестокий бой.

Вторая дверь вела в огромную кухню, которая освещалась двумя раскачивавшимися масляными лампами. Сначала Эббершоу подумал, что в ней никого нет, но приглушенный звук из дальнего угла заставил его остановиться. Он обернулся и увидел грузную темноглазую женщину и бледную истеричную девицу с кляпом во рту. Обе были привязаны к деревянным кухонным стульям.

Должно быть, это были миссис Браунинг и Лиззи Тидди; Джордж подумал о них и тут же забыл, ведь мистер Кэмпион уже был у второй двери, тяжелой, с железными заклепками, за которой, казалось, творилось адское столпотворение.

Мистер Кэмпион поднял железную щеколду, а затем отпрыгнул в сторону – дверь распахнулась, и в комнату ввалился съежившийся человек. Это был Вендон, рано утром навещавший Мегги и Эббершоу в их заточении.

Он с трудом встал и прыгнул на первого же, кого увидел; к несчастью для него, это оказался Кэмпион. У Вендона был револьвер, но мистер Кэмпион, который, по-видимому, испытывал особое отвращение к оружию, применяемому по назначению, с совершенно удивительной для человека его наружности ловкостью вывернулся и, пользуясь его собственными словами, «уложил парня».

Это был филигранно просчитанный удар, пришедшийся точно в цель и весьма мощный; глаза Вендона закатились, он качнулся и рухнул на пол. Перепрыгнув через него, Эббершоу и Кэмпион бросились в дверной проем.

Их глазам предстала необыкновенная сцена.

Они стояли на пороге большой сводчатой судомойни или пивоварни, единственными источниками света в которой были настенная лампа и огонь в растопленном очаге. Вся мебель, а именно шаткий стол и несколько скамеек, валялась, разбитая в щепки, на каменном полу.

В комнате обнаружились семеро мужчин. Эббершоу узнал двоих, в последний раз он видел их в столовой связанными и с кляпами во рту; двое других были ему незнакомы, а остальные – из его компании.

Даже пребывая в изумлении, он прежде всего задался вопросом, где их оружие.

Он знал, что у слуг из столовой его уже нет, но зато Мартин Уотт был вооружен. Вендон в то утро тоже имел при себе револьвер, и двое других, быстроногие кокни с узкими подозрительными глазами, наверняка тоже вооружены.

Вдобавок звучали выстрелы. Имелись и свидетельства стрельбы. В трех футах от пола, на плоской каменной раковине, тянувшейся вдоль всего помещения, лежал, согнувшись пополам, Майкл Прендерби. Мартин Уотт, совершенно утратив свою привычную вялость, сражался как сумасшедший с одним из ранее плененных; но центральной фигурой этого представления был Уайетт.

Он балансировал на краю раковины прямо над Майклом. Мерцающий свет огня очерчивал тощий силуэт Уайетта, делая его неестественно высоким. Длинные волосы были забраны назад, одежда – запачкана кровью и сильно помята; но сильнее прочего удивляло его лицо: интеллигентный, умный и немного циничный ученый исчез без следа, а на его месте появился средневековый воин, отдавшийся схватке всей душой и с фанатичной яростью.

Он обеими руками держал деревянный шест с тяжелым железным ковшом для колодезной воды. Очевидно, Уайетт схватился за первый попавшийся предмет, но с его нынешним настроением даже ковш был грозным оружием. В слепом гневе он отгонял от себя шестом троих мужчин, как будто это были тявкающие собачонки. Когда отблеск огня вновь озарил его лицо, Эббершоу вместо ученого с ковшом увидел настоящего ангела мести.

Кэмпион выхватил пистолет, его высокий голос перекрыл весь шум.

– Ну-ка, ну-ка! Руки вверх! – сказал он недвусмысленно. – Повеселились – и хватит. Руки вверх, говорю! Я стреляю, – тихо добавил он, и в тот же момент пуля просвистела мимо головы того, кто стоял ближе всех к Уайетту, и попала в каменную стену.

Все затихли мгновенно. Четверо головорезов Долиша медленно подняли руки.

Уайетт потихоньку опустил оружие и опустился в раковину, спрятав голову между коленей, его руки безвольно повисли.

Мартин Уотт, шатаясь, вошел в круг света у очага; он был несколько потрепан, но в остальном невредим.

– Слава богу, вы здесь, – ухмыльнулся он, задыхаясь. – Я уж думал, нам конец.

Мистер Кэмпион выстроил пленников в прямую линию вдоль стены.

– Теперь, друзья, присмотрите за ними, – любезно произнес он, – а я повторю свой знаменитый трюк с веревкой. Для этого представления я воспользуюсь не чем иным, как настоящей веревкой, которая, как я вижу, уже готова и ждет меня. – С этими словами он снял со стены у очага моток бельевой веревки.

Свой пистолет он отдал Мартину. Эббершоу следил за пленниками – на этот раз более внимательно. Пока он связывал четверку бандитов, Мартин Уотт, все еще тяжело дыша, вкратце рассказал, что предшествовало разыгравшейся только что сцене:

– Сначала мы вошли на кухню. Там были только женщины. Они принялись кричать, и мы связали их. И, лишь сделав это, обнаружили, что среди нас нет Криса. Мы поняли, что он в беде, и уже собирались вернуться за ним, но не успели пройти и половины комнаты, как дверь распахнулась и вошел мужчина. – Мартин сделал паузу и глубоко вздохнул. – Я велел ему поднять руки, не то я выстрелю, но мужчина не послушался. Он просто двинулся на меня, поэтому я выстрелил. Конечно же, я не убил его, да и не собирался, но именно этот выстрел спровоцировал драку. Казалось, шаги были повсюду, мы не знали, куда сунуться. И решили, что будет удобно уйти через эту дверь. Мы едва успели затащить раненого внутрь, как эти четверо набросились на нас из кухонного прохода. К тому времени у Майкла уже был пистолет того, первого парня. Похоже, он слегка перенервничал, потерял голову и начал остервенело стрелять поверх голов. Затем его схватил один из них, но Майкл свернулся калачиком на раковине, держа пистолет при себе. Однако я уже, бог знает как, овладел ситуацией. – Юноша скромничал, но по лицам пленников было понятно, как именно он овладел ситуацией. – Я заставил их поднять руки, – продолжил он, – а затем крикнул Уайетту, чтобы тот взял оружие. – Он посмотрел на скрючившуюся в раковине молчаливую фигуру. – Бедняга. Мне кажется, у него ум за разум зашел. У Уайетта было при себе два пистолета, причем заряженных, но, прежде чем я успел его остановить или даже крикнуть хоть что-то, он швырнул их вон туда. Видите? Это колодец, чертовски глубокий – плеск выброшенных пистолетов раздался лишь много секунд спустя. Я заорал на него, а он возопил в ответ «Святые угодники!» или что-то вроде того, схватил этот черпак и давай размахивать им как оголтелый. – Мартин покачал головой и остановился, чтобы перевести дыхание. – Но потом случилось нечто неприятное, – вдруг продолжил он. – Один из них бросился на меня, я предупредил, что буду стрелять, и даже выполнил угрозу, но услышал только щелчок. Должно быть, перед этим я как раз истратил последнюю пулю. А затем нас окружили. Когда вы вошли, трое пытались добраться до Прендерби и отобрать у него пистолет – бедолага, как вы помните, был в отключке, – а старина Уайетт размахивал черпаком, как Бич Божий. Ну а потом пришли вы и сделали остальное за нас.

– Прекраснейшая история о любви и войне, – пробормотал мистер Кэмпион, к которому возвращалась его прежняя глупость. – Лучшие артисты. Всего один вечер на сцене. Все, док, я их связал, можете заняться ранеными.

Эббершоу опустил револьвер и с некоторым беспокойством подошел к Прендерби. Тот лежал в каменной раковине, опасно скрючившись и пряча лицо. Однако быстрый осмотр выявил лишь длинную поверхностную рану на черепе. Эббершоу вздохнул с облегчением:

– У него шок. Пуля зацепила висок, и он потерял сознание. Думаю, надо отнести его наверх.

– Почему бы и нет, – бодро произнес Мартин. – Теперь-то путь свободен. Вы говорите, что Гидеон и бандит наверху обезврежены; с нами здесь четверо бойцов, еще один снаружи; итого семь. Доктор Уитби и его водитель, по-видимому, все еще отсутствуют, так что остался только старина Долиш. Дом наш.

– Не так быстро, не так быстро! – Альберт Кэмпион подошел к ним. – Поверьте мне, старина Долиш весьма шустр. И стоит ему только взяться за автоматический запатентованный карманный нож одного из подручных, как веселье начнется заново. Нет, я думаю, док останется здесь со своим оружием, пациентом и заключенными, а вы пойдете со мной. Я возьму пистолет Прендерби.

– Ладно, – сказал Мартин. – Нас ждет экскурсия по лучшим местам?

– Вроде того, – согласился Кэмпион. – Поработаете санитаром. Наша последняя надежда как раз вытирает собой ступеньки парадной лестницы. Вы займетесь раненым, я же пойду искать дядюшку фон Фабера, а на обратном пути заберу девушек, и мы все вместе покинем этот дом. Достоинство, джентльмены, и храбрость, и хладнокровие, и британское воспитание – все лучшее в нас ждало этого дня.

Мартин посмотрел на него с удивлением:

– Вы всегда несете чушь?

– Нет, – легкомысленно ответил мистер Кэмпион, – просто я учил язык, читая рекламу. Ну, вперед.

Он вышел из пивоварни на кухню. Мартин последовал за ним, но на пороге вдруг остановился и воскликнул.

– Что случилось? – Эббершоу бросился к ним, и у него тоже перехватило дыхание.

Вендон, человек, которого Кэмпион уложил не более десяти минут назад, оставив безвольно лежать на полу, исчез.

Кэмпион говорил тихо, и голос его был необычайно серьезен:

– Он не мог уйти. Не родился еще человек со столь крепким черепом, что выдержал бы удар, который я ему нанес. Нет, дети мои, его унесли. – Спутники уставились на него, а он ухмыльнулся. – Очевидно, продолжение следует. Мартин, вы идете?

Эббершоу вернулся на свой пост в пивоварне и, сделав все возможное для Прендерби, который по-прежнему был без сознания, устроился ждать дальнейшего развития событий.

Он уже не задумывался о странности обстоятельств, которые привели его, непьющего респектабельного лондонца, к столь необычному времяпрепровождению. Джордж просто сидел, глядя на серую каменную стену перед собой.

Уайетт по-прежнему не шевелился, и его никто не беспокоил, подсознательно понимая, что он сейчас предпочитает оставаться в одиночестве.

Эббершоу совершенно забыл о нем, поэтому, когда Уайетт вдруг очнулся и, пошатываясь, встал, рыжеволосый доктор очень испугался. Лицо юноши было неестественно бледным, а темные глаза – тусклыми, лишенными выражения.

– Мне очень жаль, – сказал он тихо. – Думаю, мой мозг в какой-то момент не выдержал: придется заглянуть на прием к старине Харкорту Гивзу, если мы когда-нибудь вернемся в Лондон.

– Если мы вернемся? – вырвалось у Эббершоу. – Дорогой мой, не говорите глупостей! Мы обязательно вернемся. – Сперва в его речи чувствовалось раздражение, а затем – какое-то чуждое ему напускное веселье. – Полагаю, всего через час-другой мы покинем этот дом, и я буду чрезвычайно рад сообщить окружной полиции об этом возмутительном безобразии. – Джордж говорил, удивляясь самому себе. То, с чем ему пришлось столкнуться, он пытался выдать за сущий пустяк.

Их разговор был прерван появлением Мартина с уже пришедшим в сознание, но все еще ошеломленным Кеннеди. Четверо заключенных хранили молчание, поэтому после первых отрывистых слов приветствия и объяснений в пивоварне снова наступила тишина, лишь огонь потрескивал в большом очаге.

Первым нарушил молчание Эббершоу. Казалось, они ждали целую вечность, но во всем доме по-прежнему не было ни малейшего движения.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – нервно сказал Джордж.

Мартин Уотт поднял голову.

– Невероятный парень, – медленно произнес он. – Кто он?

Эббершоу колебался. Чем больше он думал о профессии мистера Альберта Кэмпиона, тем больше у него путались мысли. Было нелегко совместить то, что он знал об этом человеке, с его представлениями о мошенниках и странным поведением. Существовала даже вероятность, что Кэмпион был убийцей, но чем больше Эббершоу размышлял о своей беседе с миссис Мид, тем более нелепым и абсурдным казалось это предположение. Он не ответил на вопрос Мартина, и тот лениво продолжил, будто разговаривал сам с собой:

– Такое впечатления, что он идиот с рождения. Черт, я даже сейчас не уверен, что он не один из них; однако, если бы не он, нам всем пришел бы конец. Дело не в том, что он вдруг перестал дурачиться и посерьезнел, – продолжал он, – нет, он все еще дурачится как истинный дурак.

– Он удивительный человек, – заявил Эббершоу и добавил, почувствовав себя обязанным это сделать: – И хороший парень. – Больше он не чувствовал себя ни к чему обязанным, и снова воцарилась тишина.

Однако никто не услышал, как отворилась кухонная дверь, и не заметил, что к ним приближаются, пока в ярком свете дверного проема не появилась тень. На пороге появился мистер Кэмпион, как всегда, с безобидным и нелепым видом.

– Я обошел весь дом, – пробормотал он. – Ни души. Старый немец и его приятель поступили не так, как я предполагал. Кажется, они улизнули, – я вроде бы слышал шум двигателя. Ну, вы готовы?

– Вам удалось забрать девушек? – спросил Эббершоу.

Кэмпион кивнул:

– Они здесь, со мной, держатся чертовски храбро. Уотт, закиньте Прендерби на плечо. Будем держаться вместе: женщины в центре, стрелки вокруг них. Я не думаю, что в доме еще кто-то остался, но лучше проявить осторожность. Что ж, на променад!

Мартин взвалил не пришедшего в сознание юношу на плечо, а Эббершоу и Уайетт поддержали Кеннеди, хотя тот быстро приходил в себя. Девушки ждали на кухне. Жанна тихо плакала на плече у Мегги, на круглых щеках Энн Эджвер не было и следа румянца, но никакой паники дамы себе не позволяли. Кэмпион выстроил маленький отряд в наступательную позицию, заняв место во главе, Мегги и Жанна были позади него, Эббершоу с одной стороны, Мартин и Энн – с другой, замыкали фигуру Уайетт и Кеннеди.

– Выходим через боковую дверь, – сказал Кэмпион. – Так мы быстрее окажемся у гаража. А потом поищем там хоть немного топлива. Если топлива не найдется, нам, конечно, придется ковылять. Продолжим экскурсию: вскоре мы посетим мемориал Альберта, магазинчик Чиро и Королевскую офтальмологическую больницу…

Болтая, он вел всех по коридору, через дверь под лестницей и дальше к боковому выходу, тому самому, через который Эббершоу отправился в гараж в роковую ночь ритуала.

– Теперь, – сказал Кэмпион, на удивление бесшумно открывая тяжелые засовы и замки на огромной двери, – оркестр начинает играть адажио, танцоры в круге расшаркиваются, снимая шляпы, и все падают в объятия друг друга… Готово!

Петли слабо скрипнули, и тяжелая дверь распахнулась. Стояла кромешная тьма, но ночь была теплой и приятной; гости с нетерпением шли по гравийной дорожке, чувствуя невыразимое облегчение. К ним вдруг пришло осознание свободы.

– Боже мой! – всхлипнул Кэмпион, сделав еще шаг вперед.

Все заметили его призрачно-бледный взгляд, направленный на радиатор огромной машины менее чем в двух ярдах впереди них. Затем компанию окутал, полностью ослепив, яркий свет огромных фар.

Мгновение они стояли ошеломленные и беспомощные, попав в ловушку безжалостного света.

В ясной ночи зазвучал тихий голос с немецким акцентом, холодный и необъяснимо ужасный в своей бесцветности:

– Я взял на мушку рыжую девицу, а мой помощник целится в ее подружку слева. Если хоть один из вас двинется без моей команды, мы оба откроем огонь. Руки за голову. Все руки за голову!.. Итак.

Глава 21

Точка зрения Бенджамина Долиша

Вот все и закончилось.

Невозможно было сказать, говорил ли холодный беспощадный голос правду, или немец просто блефовал, но ситуация не позволяла его ослушаться.

Маленькая компания стояла с поднятыми руками. В коридоре позади раздалось эхо торопливых шагов, а спустя мгновение их окружила плененная ранее прислуга.

Значит, немец солгал, говоря о помощнике. Тот, должно быть, проскользнул в дом через другую дверь и освободил людей в пивоварне.

– Теперь вы подниметесь в комнату на верхнем этаже в сопровождении моих людей. Я буду стрелять в любого, кто сделает хоть малейшую попытку бежать, и под словом «стрелять» я подразумеваю выстрел на поражение, – донесся из-за стены света голос Бенджамина Долиша – бесцветность делала его совершенно ужасным. Эббершоу увидел перед собой безжизненное, похожее на маску лицо.

В мгновение ока дух маленькой группы был сломлен. У них была всего одна попытка, и они потерпели поражение в тот самый момент, когда, казалось, добились успеха.

Их, вновь безоружных, заставили вернуться в особняк и разместили на верхнем этаже в комнате неподалеку от того места, где Альберт Кэмпион дрался с дворецким. Это было длинное узкое помещение, обшитое дубовыми панелями, но без камина, освещенное лишь узким окном с железной решеткой.

Когда Эббершоу вошел туда, его охватило отчаяние. В других помещениях у них была возможность сбежать, но здесь рассчитывать на это было нельзя.

Комната оказалась совершенно пустой, с дверью из дуба, с железными заклепками. Несомненно, это была частная часовенка – возможно, во времена, когда некоторые религиозные ритуалы разумнее было проводить за массивными дверьми.

Один из слуг принес с собой масляную лампу и поставил ее на пол, так что стены комнаты усеивали причудливые тени. Пленников, за которыми беспрестанно следили двое, отвели в конец комнаты.

Мартин Уотт уложил Прендерби в уголке; Жанна, не переставая тихо плакать, присела на корточки и опустила голову жениха себе на колени.

– Это абсурд! – Эббершоу бросился к похитителям, в его голосе слышалась горечь. – Отведите нас к мистеру Долишу либо же позовите его сюда; давайте все обсудим! Мы должны прийти к взаимопониманию!

Один из мужчин засмеялся.

– Боюсь, вы не понимаете, о чем говорите, – сказал он на удивление интеллигентным голосом. – Полагаю, мистер Долиш прибудет сюда через минуту, тогда и побеседуете. Но, боюсь, абсурд – это ваше представление о ситуации. Вряд ли вы осознаете, на что способен наш шеф.

Уайетт прислонился к дубовой панели, скрестив руки и свесив подбородок на грудь. После инцидента в пивоварне он стал особенно угрюмым и молчаливым. Мистер Кэмпион тоже был необычайно тих, на его лице читалось беспокойство. Мегги и Энн держались вместе, явно очень напуганные, но обе молчали и даже не двигались. Крис Кеннеди кипел от бессильной ярости, а Мартин Уотт был настроен поспорить.

– Не знаю, что за правила у этой идиотской игры, но, как бы то ни было, пора ее заканчивать! Да будь ваш треклятый шеф хоть самим Пу-Бо Великим, плевал я на него; но если он думает, что может сколь угодно удерживать девятерых уважаемых граждан в Саффолке и выйти сухим из воды, то он сумасшедший, вот и все, что можно сказать! Это дело будут расследовать, и как вы думаете, что тогда произойдет?

Мужчина не ответил, но улыбнулся, и было в этой улыбке что-то очень неприятное и пугающее.

Продолжить Мартину помешали топот снаружи и внезапное появление мистера Бенджамина Долиша собственной персоной. За ним следовал Гидеон, бледный, одеревеневший после всех событий, но сардонически улыбающийся этим своим округлым ртом, который так раздражал Эббершоу.

– Послушайте меня, сэр, – сказал Мартин Уотт, – пришла пора говорить начистоту. Может, вы и преступник, но даже преступники не должны себя вести как умалише…

– Помолчите, молодой человек. – В просторной комнате глубокий бесстрастный голос Долиша прозвучал особенно гулко, и юноша тотчас же обнаружил, что к его ребрам приставлено дуло револьвера.

– Заткнись, – прошептали ему на ухо, – иначе тебя заткнут.

Мартин вновь погрузился в беспомощное молчание, а немец продолжил. Он почти не моргал, его тучное багровое лицо по-прежнему ничего не выражало, наполовину скрытое тенью. Долиш переводил пристальный взгляд с одного на другого, будто изучая каждого по отдельности, но ни лицом, ни поведением не выдавал своих выводов.

– Итак, – сказал он, – я смотрю на вас и вижу сплошь юнцов, поэтому ваша глупость меня больше не удивляет. Вы ничего не знаете о жизни, вот и действуете безрассудно.

– Если вы пришли, чтобы насмехаться… – выпалил Мартин, но прижатый к ребрам пистолет заставил его замолчать.

Немец продолжал своим суровым голосом, словно его никто не прерывал:

– Прежде чем объяснить, что я собираюсь делать, расскажу все с самого начала. Это для того, чтобы никто из вас не думал, будто мое поведение лишено оснований. Итак, начнем. В пятницу вечером в этом самом доме, пока вы играли в потемках с древним кинжалом из гостиной, был убит полковник Кумб. Его зарезали тем самым кинжалом.

Это объявление стало новостью для некоторых из присутствующих – Долишу хватило быстрого взгляда, чтобы прочесть это по их лицам.

– Я не стал сообщать, что это убийство, – продолжил он, – тогда у меня было на это несколько веских причин. Расследование смерти Кумба доставило бы мне крайнее неудобство, поскольку он работал на меня, а я не терплю вмешательства в мои дела. Не важно, частное вмешательство или государственное. Кроме этого, меня больше ничего не интересовало, но нужно прояснить, что человек, убивший Гордона Кумба, – хоть я и не знаю, кто именно это сделал, – этот человек сейчас здесь, передо мной. Я знаю это, потому что в ту ночь никто больше не заходил в дом и не выходил из него по сей день. И даже не будь у убийцы идеального алиби, я бы не поверил, что это был один из моих людей.

Его предположение было ясно. Молодые люди вознегодовали, но не сказали ни слова. Немец с неумолимым спокойствием продолжил:

– Но, как я уже сказал, убийца меня не интересует. Если только он не забрал у жертвы ценные документы или же полковник Кумб сам в тот вечер не передал их кому-то из вас. Эти документы – мои. Я оцениваю их примерно в полмиллиона фунтов. На свете есть лишь один человек, для которого они представляют такую же ценность. Я предполагаю, что один из вас работает на него. – Долиш снова замолчал и вновь устремил свои маленькие круглые глаза на лица стоящих перед ним людей. Затем, очевидно удовлетворенный увиденным, сказал: – Согласитесь, я сделал все, что в моих силах, чтобы добыть эти бумаги, не причиняя никому из вас вреда. Вы же с самого начала повели себя отвратительно. Играли со мной в прятки, как какие-то школьники. Играли, пока не разозлили меня окончательно. Среди вас также есть пара человек, – он взглянул на Эббершоу, – с которыми у меня старые счеты. Вас обыскивали, за вами следили, но так и не обнаружили моего имущества. Поэтому я даю вам последний шанс. Завтра в одиннадцать часов утра мы с моими людьми покинем этот дом. Отправимся проселочными дорогами до главной автострады Грейт-Ярмута, минуя деревню. Если к моменту отъезда я получу назад то, что принадлежит мне, то позабочусь, чтобы вы выбрались отсюда без осложнений. Если же нет… – Он сделал паузу, и еще за секунду до того, как тихие слова сорвались с его губ, все осознали: их ждет нечто ужасное. – Сначала я подожгу дом. Просто застрелить вас будет опасно, ведь даже на обугленных скелетах могут обнаружиться следы пуль. Нет, боюсь, я буду вынужден предать вас огню.

В напряженной тишине рыдания Жанны вдруг стали особенно громкими. Бледный перепуганный Эббершоу выскочил вперед.

– Но ведь я же вам сказал! – неистово произнес он. – Я сказал вам! Я сжег эти бумаги. Я описал их. Я их сжег, пепел лежит в камине моей спальни!

Из уст немца вырвался звук – наполовину рык, наполовину стон, – и они во второй раз увидели, как гранитное спокойствие его лица пошло трещинами и под маской проступила мертвенно-бледная злоба.

– Даже если бы я поверил, доктор Эббершоу, – сказал Долиш, – что вы настолько глупы – настолько невероятно глупы, – чтобы уничтожить документы, притом что вы наверняка отчасти понимали их ценность… Тогда я бы поверил и в то, что вы не заслуживаете ничего лучшего, чем весьма неприятная смерть в компании ваших друзей, если мне не вернут то, что мне принадлежит, завтра к одиннадцати часам утра. Доброй ночи, дамы и господа. Оставлю вас поразмыслить. – И немец вышел из комнаты, а ухмыляющийся Гидеон последовал за ним.

Его люди отступили, целясь в гостей из оружия. Эббершоу бросился вперед, когда огромная дверь уже затворилась, и принялся яростно колотить по ней. Но дуб был крепче камня.

– Он подожжет дом? – нарушил молчание весьма удивленный голос Мартина. – Особняк весь из камня, как же он сгорит?

Уайетт медленно поднял глаза:

– Наружные стены из камня. – В его голосе зазвучала странная нотка, которая вызвала трепет у всех, кто ее расслышал. – Наружные – из камня, а все остальное – из дуба, старого, хорошо выдержанного дуба. Он вспыхнет ярко, как дрова в камине.

Глава 22

Перед рассветом

– Сейчас, – произнес Кэмпион, – девять часов.

Крис Кеннеди устало потянулся:

– Прошло шесть часов с тех пор, как этот кабан ушел. Как думаете, у нас есть шанс?

Все переполошились и посмотрели на светловолосого юношу в очках. Только Жанна и Прендерби не понимали, что происходит. Голова юноши все еще покоилась на коленях маленькой девушки, робкая фигурка которой склонилась над ним, скрывая лицо.

Альберт Кэмпион покачал головой и сказал без всякой надежды:

– Я не знаю.

Вслед за вспышкой гнева, разразившейся после ухода фон Фабера, вновь наступило молчание.

Что бы они ни думали раньше, теперь почти все прекрасно сознавали, какая опасность им грозит.

Фон Фабер явно не зря потратил время, спустившись к ним: бездушие, которое он продемонстрировал во время беседы, поразило каждого из пленников.

Наконец Кэмпион встал и подошел к Мегги и Эббершоу. С серьезным видом он протянул доктору портсигар – внутри лежала единственная сигарета, аккуратно разрезанная на две части.

– Располовинил бритвой, – произнес он. – Неплохо вышло, вам не кажется?

Эббершоу с благодарностью взял одну из половин, и они закурили.

– Я так понимаю, – сказал вдруг Кэмпион тихо и доверительно, – вы действительно сожгли эти чертовы бумаги, док.

– Да. – Эббершоу пристально взглянул на него. – Да простит меня бог. Мысль о том, что я натворил, сводит меня с ума.

Мистер Кэмпион пожал плечами:

– Мой дорогой друг, я не собираюсь придавать слишком большое значение словам нашего друга фон Фабера. Не думаю, что ему можно верить.

– Почему? Считаете, он просто хочет нас напугать? – воспрял Эббершоу.

– Боюсь, не в том смысле, в котором вам бы хотелось, – покачал головой Альберт. – Вероятно, он ждет не дождется, когда сможет предать это место огню. Он, конечно, преступник и псих. Но я имел в виду, что, даже если бы кто-нибудь отдал ему те бумажки стоимостью миллион долларов, нас бы все равно спалили, как Гая Фокса. Увы, он просто мстительный мерзавец.

Мегги вздрогнула, но голос ее был довольно тверд.

– Хотите сказать, вы действительно верите, будто он сожжет дом вместе с нами?

Кэмпион посмотрел на нее, затем на Эббершоу.

– Неприятный он тип, не так ли? – пробормотал он. – Боюсь, здесь мы сгинем, если только люди в деревне каким-то чудом не увидят огонь прежде, чем мы успеем сгореть, или же сын вашей знакомой старушенции не придет сюда раньше срока.

– Миссис Мид… – Мегги напряглась. – Я совсем забыла о ней. Как вы думаете, как с ней поступит мистер Долиш?

– Можно догадаться, – мрачно ответил Кэмпион, а потом повисло молчание.

– Все это просто ужасно! – взорвалась Мегги. – А я еще не верила, что таким людям позволено существовать! Я думала, все обязаны быть цивилизованными! Думала, что таких, как он, не бывает!

Кэмпион вздохнул:

– Многие верят во что-то подобное. Воображают, что мир – хорошо организованный детский сад, в котором Скотленд-Ярд и британская армия готовы приструнить любого, кто затеет ссору или начнет браниться. Когда-то и я так думал, но на самом деле мир совершенно другой. Взгляните хотя бы на меня: ну кто подумает, что за такой безобидной внешностью кроется изворотливый преступник?

Эббершоу и Мегги с любопытством посмотрели на него. В любых других обстоятельствах им стало бы неловко.

– Послушайте, – заговорил Джордж, – я спрошу, если не возражаете, что же, черт возьми, вынудило вас заняться… э-э-э… нынешней профессией?

Мистер Кэмпион по-совиному смотрел на него сквозь огромные очки.

– Профессией? – возмущенно повторил он. – Это мое призвание. Я думал, у меня нет таланта ни к чему другому, а так я хоть способен заработать себе на вполне сносную жизнь. Конечно, – вдруг продолжил он, увидев лицо Мегги, – мой ум не такой уж преступный, как я только что сказал. Я довольно щепетилен. Большая часть моих дел скорее секретная, нежели сомнительная. Иногда я работаю и на правительство, хотя это не так прибыльно, как старое доброе правонарушение. Ну а это дельце казалось совсем простым. Всего-то попасть на вечеринку, забрать бумаги у старого джентльмена и вернуться в «Савой», где меня будет ждать заказчик с сотней гиней. Чистое веселье, и никакой работы мозга. – Он улыбнулся. – Конечно, я знал, во что вляпался, – продолжал он. – Я понял это почти сразу, как прибыл сюда. Хотя, признаюсь, не ожидал ничего подобного. И вообще не очень-то здесь и весело. – Он говорил небрежно, но без малейшей грубости, и Эббершоу вдруг пришло в голову, что он делает все возможное, чтобы подбодрить их. – В конце концов, – сказал Альберт, немного помолчав, – я не могу взять в толк, зачем сжигать дом. А еще я знаю, что из горящего дома можно спастись. Видел в книжке с картинками.

Его прервал оглушительный стук в дверь и чей-то голос, говоривший медленно и четко:

– У вас час на то, чтобы вернуть собственность мистера Долиша. Если этого не произойдет, один старый загородный дом рискует сгореть – в наше время такое не редкость. Особняк не застрахован, так что вряд ли кто-нибудь возьмется расследовать пожар всерьез.

Мартин Уотт бросился на дверь, приложив все свои силы; ему ответили тихим смехом:

– Мы слышали, как вчера вечером вы пытались выбить дверь. Мистер Долиш просил передать, что, хотя ее надежность не вызывает у него сомнений, он принял меры, чтобы как следует укрепить дверь снаружи. Как вы, наверное, уже поняли, стены вам тоже не проломить, да и через окно сбежать невозможно.

– Ты, грязная свинья! – слабо выкрикнул Крис Кеннеди из своего угла, а Мартин Уотт медленно повернулся на пятках и с выражением крайней безнадежности на лице вернулся в центр комнаты.

– Боюсь, мы покойники, – медленно пробормотал он, подошел к окну и посмотрел сквозь решетку.

Уайетт сидел у стены и, подперев подбородок, глядел в пол. Он уже давно молчал и не шевелился. Наблюдая за ним, Эббершоу не мог не вспомнить семейные портреты в большой столовой: почему-то Уайетт сейчас выглядел неотъемлемой частью старого дома, вот так угрюмо дожидаясь конца.

Вдруг Мегги подняла голову и тихо сказала:

– Как странно думать, что в нескольких милях отсюда жизнь идет своим чередом. Я даже слышу собачий лай. Не верится, что происходит нечто настолько ужасное и никто не может нас вызволить. Сами подумайте, – продолжала она, – здесь убили человека, украли его тело, так, словно это пустяк, а потом сумасшедший преступник… – она сделала паузу, сузив карие глаза, – надеюсь, он действительно сумасшедший, – спокойно готовится убить нас всех. Это немыслимо.

Кэмпион посмотрел на Эббершоу и тихо спросил:

– Эта история со смертью Кумба – я никак не пойму. Вы уверены, что его действительно убили?

Эббершоу проницательно посмотрел на него. Казалось невероятным, что этот приятный, безобидный на вид молодой человек мог быть убийцей, пытающимся снять с себя подозрения, и тем не менее, судя по рассказу миссис Мид, улики против него выглядели весомыми.

Поскольку Эббершоу не ответил, Кэмпион продолжил:

– Ума не приложу. Полковник ведь представлял для них ценность… наверное.

Поколебавшись, Джордж прошептал:

– Вы уверены, что он был… Я имею в виду, вы точно это знаете?

– Я знаю, что Симистер должен был заплатить ему кругленькую сумму. – Бледные глаза Кэмпиона широко распахнулись за огромными очками. – И я знаю, что в определенный день следующего месяца у него назначена встреча в большом лондонском отеле. Тот, с кем собирался встретиться Кумб, – известный на всю Европу величайший гений маскировки. Ему были даны четкие инструкции: изменить старику внешность, вручить ему пару изящных приспособлений, билет на ближайший трансатлантический лайнер вкупе с паспортом и легендой и приставить к нему хорошенькую «племянницу». Фон Фабер, конечно, этого не знал, но даже если бы и знал… не понимаю, зачем нужно было вспарывать старика, а вы? Это сводит меня с ума. Кроме того, зачем ему сваливать это отвратительное преступление на нас? Он ведь не сможет убедить нас, будто это мы его совершили. Не понимаю. Это не может быть просто желанием успокоить совесть.

Эббершоу промолчал, не в силах забыть до странного убедительную историю старухи, правдоподобность которой подтверждалась словами Кэмпиона. Но чем больше он думал о мужчине рядом с ним, тем абсурднее казалось это обвинение.

Сдавленный крик стоявшего у окна Мартина заставил всех подскочить.

– Свиньи, – горько сказал он, повернув к ним бледное лицо со слезами на глазах. – Вы только взгляните. Там Долиш, он идет от гаража к дому. И при нем канистры бензина. Костер будет гореть до небес.

– Боже правый! – произнес Крис Кеннеди, встав рядом с Мартином у окна. – А с ним и его дурни. Ох, ну почему я не могу до них добраться!

– Нас сожгут! – Казалось, до малышки Жанны наконец-то дошло, насколько серьезна ситуация, и она истерично разрыдалась, чем усугубила и без того напряженную обстановку.

Мегги подошла к Жанне и попыталась ее успокоить, но та не могла остановить слезы, полностью утратив самообладание.

Плакала и Энн Эджвер, пусть и не так громко. Напряжение стало невыносимым.

Эббершоу нащупал часы и уже собирался вытащить их, когда Альберт Кэмпион предупреждающе прикоснулся к своей руке. Рукав его пальто соскользнул, и Эббершоу увидел циферблат наручных часов Альберта. Было без пяти одиннадцать.

В тот же момент за дверью снова послышались шаги и прозвучал голос Джесси Гидеона:

– Это ваш последний шанс. Через три минуты мы покинем дом, что будет дальше – вам известно. Что мне сказать мистеру Долишу?

– Скажи ему, чтоб горел в аду, будь он проклят! – крикнул Мартин.

– Очень уместно! – пробормотал мистер Кэмпион уже совсем невеселым голосом. Истерические рыдания Жанны заглушили его слова.

И вдруг откуда-то издалека, из-за полей, послышался звук, знакомый каждому в этой комнате. Все встали и столпились у окна; к лицам прилила кровь, в глазах появилась надежда.

Это был тонкий далекий звук охотничьего рога.

Мартин, просунув голову меж прутьев решетки на узком окне, радостно воскликнул:

– Охота, богом клянусь! Господи… Да! Стая собак менее чем в четверти мили отсюда! Боже, что там за красное пятно за изгородью? Было же пятно? Да вот же оно! – От волнения он дергался, будто хотел прорваться сквозь прутья решетки. – Вот он! Посмотрите, посмотрите на него! Да там пол-округа! Они входят в парк! Господи! Совсем рядом с нами! Скорее! Кричите! Боже мой! Они не должны пройти мимо! Как нам до них докричаться? Кричите! Что угодно кричите! Они будут здесь через минуту!

– Я думаю, – тихо пробормотал тихий, глуповатый голос, в котором все же слышалось некоторое напряжение, – что сейчас были бы уместны аплодисменты. Ну же! Вы готовы, дети мои? Три, два, кричим!

Их общий крик унес ветер. Наступила полная тишина. Голос Кэмпиона позади вновь прошептал:

– Еще раз. Во все горло!

Раздался дикий, мучительный крик о помощи, и снова повисла тишина.

Вдруг Мартин затаил дыхание.

– Нас услышали, – сказал он сдавленным от волнения голосом. – Сюда идут.

Глава 23

Неправильные вкусы

– Что ему крикнуть? – нервно спросил Мартин, пока одинокий всадник галопом несся к ним по газону. – Нельзя же кричать сразу обо всем!

– Кричите: «Мы пленники!» – предложил Кеннеди. – И «Вытащите нас отсюда, ради Майка!».

– Всадник совсем молод, – пробормотал Мартин. – Хорошо держится на лошади. Думаю, он отличный малый. Вот он! – Уотт высунул голову из окна, насколько позволяла решетка, и его чистый юный голос эхом разнесся над лугами: – Э-э-эй! Мы здесь! Окно наверху! Мы здесь! Мы в плену! Здесь псих, он собирается сжечь этот дом! Ради бога, пришлите подмогу и вытащите нас!

Немного помолчав, Мартин обратился через плечо к остальным:

– Не слышит. Просто скачет сюда. Кажется, он полный придурок.

– Ради всего святого, да объясните же ему! – сказал Уайетт. – Он наша последняя надежда.

Мартин кивнул и снова высунулся из окна:

– Мы заперты! Мы пленники, говорю же! Мы… – Вдруг он замолчал, затаив дыхание. – Долиш! – сказал он. – Эта тварь внизу, разговаривает с охотником с глазу на глаз как ни в чем не бывало. Мы в плену! – крикнул он снова. – Этот человек – сумасшедший, преступник! Ради всего святого, не слушайте его! – Он снова замолчал, затаив дыхание.

Раздался голос с немецким акцентом, слегка повышенный, будто говоривший едва сдерживал гнев:

– Говорю вам, я врач. Эти несчастные под моей опекой. Все как один имбецилы. Вы их нервируете. Вы окажете мне услугу, если сейчас же уедете. Я не могу позволить вам находиться на моей территории.

Молодой голос с ужасающе провинциальным акцентом сухо произнес:

– Извините. Я уже уезжаю. Я ж не знал, что вы… э-э-э… держите сумасшедших. Они подняли такой тарарам, вот я и подъехал посмотреть…

Мартин застонал:

– Охота уже совсем близко, стая вот-вот пройдет мимо.

Его прервал легкий фальцет мистера Кэмпиона. Очень взволнованный фальцет.

– Я узнаю этот голос, – сказал он в диком возбуждении. – Старина Гаффи Рэндалл! Дайте мне полминуты.

Альберт подскочил к окну и просунул голову через прутья – прямо над головой Мартина.

– Гаффи! – крикнул он. – Гаффи Рэндалл! Это я, старина Берти, я здесь в плену, и мне нужна помощь! Этот старый джентльмен – та еще падаль, берегитесь его! Ну, готово.

Мартин торжествующее произнес:

– Он смотрит вверх. Он узнал вас, Кэмпион. Прекрасно! Ох, немец достал оружие.

– Уходите! – донесся до них голос немца. – Вы нарушаете закон! Я чертовски зол, сэр. С вашей стороны будет очень неразумно здесь оставаться.

– Мой дорогой сэр, – ответили ему вежливо, но с возражением, – у вас в доме явно заперт мой друг. Объяснитесь!