Ангел мой , будь со мной
Глава 1
Предисловие
Пишу не для мгновенной славы
Для развлеченья, для забавы,
Для милых, искренних друзей,
Для памяти минувших дней.
Это четверостишие Николая Кольцова я прочитала очень давно, и тогда мне даже в голову не могло прийти, что когда-нибудь захочется написать mémoires, воспоминания, для памяти минувших дней.
И вот, пишу.
Про Республику Коми и город Ухту. Это сентиментальная история, немного грустная, иногда забавная, про детство и юность, учёбу, работу, семью и про самых главных и любимых людей в моей жизни. С небольшим экскурсом в историю ГУЛАГА1, а точнее Ухтпечлага и трагедию уже наших дней, про страшное событие лета 2005 года, которое я не забуду никогда.
Про мою поездку во Францию. Всего неделя. А впечатлений – на всю жизнь! Париж, Анфлёр, Бретань – Сен-Мало, Нормандия – аббатство Мон-Сен-Мишель, Руан, Жанна Дарк. Целое приключение, а для провинциальной девочки это сплошной экстрим, главной целью которого было понять, какой у меня уровень французского, смогу ли я там выжить при полном отсутствии русскоговорящих соотечественников. И очень хотелось посмотреть красивую страну. Привезла 4000 фотографий.
И про Западную Сибирь. О том, как мы с мужем больше десяти лет путешествовали на машине в выходные дни по огромному региону и проехали тысячи и тысячи километров. И каждый раз совершали удивительные открытия и получали невероятные по силе и глубине впечатления.
Нам стало понятно, что мы плохо знаем нашу страну и её историю. А видео екатеринбургской группы «Чайф» «С чего начинается Родина», которое музыканты записали после воскресной экскурсии с семьями в село Коптелово, что в Свердловской области, лишь подстегнуло наш интерес к путешествиям.
Мы побывали не менее, чем в 30 городах и селах Западной Сибири, посетили невероятное количество музеев, монастырей и церквей, туристических комплексов, много раз были в Кунгурской пещере, бродили по Уральским горам.
Я расскажу о городе ангелов Тобольске, Ганиной яме, Алапаевске, книге белого офицера Н.А. Соколова, и обрушившейся на нас страшной правде про убийство царской семьи.
О частном музее в селе Покровское, в 70 километрах от города Тюмени. Там нам стало понятно, что мы вообще ничего не знаем про Григория Ефимовича Распутина.
И как связаны город Нижний Тагил, (город, в котором больше 20 музеев!) с Рафаэлем Санти, итальянским художником 16 века….
А Тюмень с мумией Владимира Ильича Ленина.
И где в Западной Сибири находятся марсианские пейзажи.
Возможно, кто-то из читателей заинтересуется информацией о музеях, или захочет съездить к кузюкам, когда поймет, кто это. Или отправится разыскивать клад Пугачёва.
А может, как мы, возьмет с собой в путешествие радиометр, чтобы проверить уровень радиоактивности в районе, неподалёку от города Кыштыма, где в 1957 году случился на Урале мощный атомный взрыв, о котором жителей страны нашей даже не оповестили, а впарили людям версию о полярном сиянии.
Часть I. Республика Коми.
Глава 1. Земные ангелы
«Ангел мой, будь со мной. Ты – впереди, я – за тобой»
Есть люди, а есть ангелы… На этом держится мир, и с ними рядом легче, все трудности становятся ситуациями и задачами, а не проблемами… С ними рядом внутри разгорается свет и любви становится больше. Есть люди, а есть ангелы…И как же хорошо, что они есть…Инна Безгодкова
Я родилась в разгар холодной, снежной зимы, в самое темное время года, в деревянном одноэтажном роддоме-бараке в далеком уже 1961 году, в маленьком северном городке со странным названием Ухта, что в республике Коми (раньше Коми АССР)2. И прожила здесь целую жизнь, больше 40 лет. От Москвы до нашего города больше полутора тысяч километров плохой и очень плохой дороги через тайгу и болота.
У меня было обычное, как у всех октябрятско-пионерско-комсомольское детство. Я росла в стране, в которой нас учили не верить в Бога и боролись с религией более 70 лет. В год, когда я родилась, прошел очередной съезд коммунистической партии, под лозунгом: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»3. Чем всё закончилось, все мы знаем. Бодро шли мы к коммунизму, а пришли, …к капитализму…
Понятно, что для всех, кто жил в нашей стране в эти времена, религия если и существовала, то в каком-то ином измерении.
И лишь после празднования тысячелетия Руси в 1988 году стали открываться храмы, монастыри и духовные школы. А в 1990 году ешё и закон был принят «О свободе вероисповеданий» и ситуация в стране стала меняться.
И только когда в нашем маленьком, северном городе, в здании бывшего дома культуры открылась церковь, появился батюшка с семьей, и его жена пришла на работу в научно-исследовательский институт, где мы с мужем работали, мы стали потихоньку «воцерковляться». Матушка Марина рассказывала о том, сколько забот у тех, кто живет при храме. Как по ночам пекут просфоры, как готовятся к праздникам, про посты и церковные будни.
Но рассказы матушки так и остались просто информацией. Сложно достучаться до взрослого человека с устоявшимся взглядом на мир.
Я уже была взрослой и шла мимо костела на Малой Грузинской улице в Москве, когда услышала от одной милой старушки невероятно нежное обращение ко мне: «Ангел мой». Чуть позже, на экскурсии по Перми, а затем по Белогорью, перед обедом в монастыре, прозвучало пожелание: «Ангела вам за трапезой! А после посещения Екатеринбурга и Ганиной ямы, монах, что нес послушание сопровождать тех, кто приезжает и рассказывать обо всем, что там произошло, перекрестил нас и произнес напутствие: «Ангела вам в дорогу»…
Слова про ангелов-хранителей, тронули до глубины души и, конечно же, запомнились. Я стала читать о вере, о боге, как-то даже зашла в церковь во время службы. Увы, мне не стали ближе и понятней церковные каноны и очень не понравилось в церкви обилие позолоты и богатство убранства. Хотя батюшка мне объяснил, что храм является проекцией Царствия Небесного или Рая, а там все роскошно, дорого и красиво.
И я поняла, что вера, это некий эмоциональный костыль для совести, который помогает в трудную минуту тем, кто верит. С верой легче, если на душе тяжело. А людям пожилым, у которых в жизни нет каких-то ярких моментов и жизнь однообразная и серая, церковь дает позитив и умиление, роскошью и красотой, запахом благовоний, ангельскими песнопениями и, конечно же, искренним, надеюсь, участием и вниманием к ним священослужителей. И, в общем-то, ничего плохого в этом нет.
В какой-то момент, мое детское представление о том, что ангелы, это невидимые небесные создания с крылышками, способные творить чудеса, трансформировалось в убеждение, что это вполне себе осязаемые, земные люди, несущие всем нам свет и тепло, и рядом с которыми всегда ощущаешь себя защищенным и окрыленным. Я поняла, что таких людей-ангелов, на самом деле совсем немного и они невероятно талантливы и фантастически доброжелательны, открыты к общению со всем миром и всегда стараются помочь и поддержать. И вот что вычитала в подтверждение своих мыслей и догадок в интернете:
Земные ангелы – это любящая и заботливая группа душ, рожденных на Земле, чтобы уравновесить свет и тьму. Настоящие эмпаты, целители и воспитатели среди нас, очень чувствительные существа и часто чувствуют себя иначе, чем люди, с которыми они общались всю свою жизнь. Земные ангелы излучают чистую радость в мир и находятся здесь, чтобы преобразовать более тяжелые энергии в более легкие посредством своей конкретной миссии или цели. Обнаружение того, что вы являетесь частью огромного сообщества чудесных земных ангелов, – это опыт, который изменит вашу жизнь.
И это правда, потому что, при общении с ангелами-людьми, я понимала, что становлюсь добрее, оптимистичнее, талантливее, глубже, искреннее, чище, да что там, просто умнее…
Мои ангелы-хранители, это моя бабушка, бесконечно любимый папа, школьный учитель Кирилл Федорович Седых, уникальный человек – сумевший при школе, где я училась создать огромный музей «Природы земли». И всемирно известный мастер-косторез, Минсалим Валиахметович Тимергазеев из Тобольска. А еще, детский тюменский писатель Владислав Петрович Крапивин, с которым я лично знакома не была, но зачитывалась его светлыми и добрыми книгами, я знала их наизусть, смеялась и плакала, когда их читала и много раз перечитывала. Я заочно обожала его тряпичного зайца Митьку, которого он всюду возил с собой. И даже сына назвала Митенькой, Дмитрием, вероятно, в знак бесконечного уважения к этому человеку. И вырос наш сын, впитав в себя все самое лучшее и светлое из 12 томов сочинений Владислава Петровича Крапивина.
Мне невероятно в жизни повезло, потому что, всегда рядом были эти мудрые и замечательные люди, к которым я прикипала всей душой.
Есть одно обстоятельство, которое роднит и сближает всех этих людей: они так и не стали по настоящему взрослыми, с детским восторгом принимали и принимают жизнь и все, что с ними происходит, они переполнены любовью к этому миру и к людям. После общения с такими ангелами хранителями, человека, как правило, переполняют радость и счастье.
А еще, счастье, когда у тебя есть верный друг. Это я о братьях наших меньших – собаках, я их тоже воспринимаю, как ангелов и недавно даже нашла, (опять же в интернете), притчу или легенду, древнюю, многовековую, о собаках, которая сполна подтверждает мои мысли и догадки на тему ангелов.
Когда Бог изгнал из Рая Адама и Еву, один из ангелов, так полюбил их, что попросил разрешения их сопровождать. «Люди будут платить тебе черной неблагодарностью за твою любовь и преданность. Само твое имя они будут использовать, как ругательство! Ты все еще хочешь идти с ними?» – спросил Бог. «Да», – кротко ответил Ангел. Его имя было – Собака. Понятно, что Собаки – это ангелы, которые остались с людьми на земле.
Ангелы они еще и потому, что не способны причинить кому-то зла. Свой небольшой отмеренный срок они проживают в бесконечной верности человеку, оставаясь детьми до самого конца.
На память о собаках и коте, которых я не могу не причислить к ангельским созданиям, я написала несколько рассказов и обязательно добавлю их в книгу. Они прожили свои жизни рядом со мной, и я нежно их любила и люблю…
В общем, книга моя о совершенно реальных людях и наших братьях меньших и написана для того, чтобы о них помнили. Ведь пока о них помнят, они живы…
Глава 2. Про любимую бабушку Павлину
Я родилась и сразу же, как и мой старший брат Юра, оказалась в руках самого доброго и самого надежного на всем белом свете человека, – бабушки Паши. Звали мою бабушку очень красиво: Павлина Феофилактьевна Изварина. Она была донской казачкой, родилась на станции Глубокой, что под Ростовом на Дону. Обращались мы к ней на «Вы», наверное, так было принято у нее на родине. И когда я выросла, то поняла, что обращение на «Вы», это, некая дистанция, это гигиена отношений. Ведь невозможно, называя человека на «вы», сказать ему, что он, например, «дурак».
Всегда аккуратно одетая и с тщательно уложенными в узел седыми волосами, бабушка Паша была немногословна и очень строга с нами. Нужно еще обязательно упомянуть про дедушку – Васю. Василия Ивановича Иванова, про которого я, к сожалению, почти ничего не знаю, кроме того, что родом он был из Питера, работал машинистом на железной дороге и умер, за год до моего рождения. Сохранилась лишь одна черно-белая фотография, на которой можно было рассмотреть деда: пожилого, худого и совершенно лысого. Дедушка и бабушка приехали на север в 30-х годах, деда перевели сюда по работе, и это позволило им спастись от голода, который свирепствовал тогда по всей России. Дед водил поезда, жили они с бабушкой и двумя сыновьями в домике путевого обходчика. Бабушка работала на железной дороге на разных работах, и путевым обходчиком и дежурной по вокзалу, а на пенсии хозяйничала по дому. Сейчас, когда бабушки уже нет на этом свете, я ругаю себя, что никогда не расспрашивала ее, о том, какая жизнь у нее была, о её родине, ну почему я была такая не любопытная, а бабушка всегда молчала, всегда. И я думаю, что все наши дедушки и бабушки относились к «молчаливому поколению», которому были свойственны терпение, бережливость, уважение к закону и трудолюбие. Они никогда не выбрасывали еду, чинили поломанные вещи, неохотно высказывали свое мнение при чужих людях и всегда имели запасы на «черный день».
Раньше мамочки могли находиться с новорожденными детками только до трех месяцев, и вскоре мама вышла на работу, лишь прибегала покормить меня грудным молоком. Родители много работали, мы с братом видели их мало и поэтому бабушку, которая в детстве с нами всегда была рядом и днем и ночью я и мой брат просто обожали. Она была для нас всем! И нянькой и мамой и папой и учительницей. Пекла фантастические пироги (забавно, но все равно хотелось купить в школьном буфете рыбку из песочного теста за семь копеек). Весь дом был на ней. Как она все успевала, для меня осталось загадкой. Бабушка была женщиной образованной, окончившей гимназию и проверяла у нас с братом домашние задания класса, наверное, до четвёртого. Научила нас с братом вязать крючком и на спицах. Водила на занятия в музыкальную школу и пока ждала окончания уроков, обменивалась с вахтершей разными рисунками и схемами по вязанию. Я запомнила варежки с узором из красивых и больших снежинок, которые они постоянно вязали. Этакий мини клуб по интересам.
Я уже упоминала, что бабушка была с нами очень строга, могла и пощечину залепить, если, например, из школы притаскивалось какое-нибудь слово, типа «блин» или «бардак», но, она же и объясняла нам, что это за слово и почему оно плохое. Если я хорошо себя вела, а я всегда себя хорошо вела, бабушка по субботам брала меня в гости. Она навещала свою приятельницу, которая жила в такой же хрущевке, как и мы, и так же, как у нас на подоконниках стояло много цветов: глоксинии, гортензии, пеларгонии, розы. Бабушка очень любила цветы и наша двухкомнатная квартирка, буквально утопала в растениях, горшками с которыми были заставлены все подоконники и столы. Цветы у бабушки цвели круглый год, ни у кого из наших знакомых такого сада в доме не было. Бабушка дружила с Кларой Васильевной Пироговой, педагогом по ботанике и биологии из школы в которой мы с братом учились и они постоянно что-то придумывали, я запомнила, как бабушка поливала синими чернилами гортензию, чтобы она цвела не розовыми цветами, а голубыми. Я помню еще цветы, что пышно цвели синими и белыми цветочками, их называли в просторечии жених и невеста, но бабушка сказала, что правильное название этого цветка колокольчик или кампанула. Но больше всего мне нравились розочки, что увивали все окна в нашей квартире. У розочек были крошечные цветы, их было очень много, и они замечательно пахли. Я, будучи уже взрослой такую розу искала, но не нашла. Один цветок, который привезли с юга бабушка иногда поливала водой из-под мяса, цветок потом обильно цвел, видимо ему очень нравилась такая подкормка. В гостях мы пили чай с домашним вареньем, лакомились плюшками, а бабушки неторопливо вели беседы о разном, о погоде, о жизни и обменивались всевозможными рецептами, потому что в продуктовых и в промтоварных магазинах было бедновато и крутились, кто, как мог и умел. Например, бабушка Паша варила всевозможные варенья, квасила капусту, солила и мариновала грибы и пекла пироги, а еще много вязала, шила, перешивала и перелицовывала, и мы с братом одеты были совсем неплохо, я же вообще была обвязана с головы до ног. Бабушка за зиму вязала крючком километры кружев. Тогда в моде были простыни с пришитыми по краям кружевами и всевозможные кружевные накидки, на подушки, на столы, на телевизоры и комоды. Так как у нас дом уже весь был в кружевах, то свое вязанье бабушка возила на Украину, где остался жить после войны её старший сын, и раздаривала кружева многочисленным родственникам. Мне кстати очень нравилось ездить с бабушкой на всё лето на Украину в поселок Полонное, что в Хмельницкой области. Брат, съездив туда единожды, напрочь от таких поездок отказался. А я наслаждалась цветущей махровой сиренью, в которой буквально утопали все поселковые глинобитные домишки с соломенными крышами. Рядом были поля и луга до горизонта и маленькая речушка, по которой мы с местными ребятишками совершали путешествия на резиновых камерах от машин, а еще наша ватага целыми днями моталась на велосипедах, ловили рыбу в озерах. Иногда вместе со взрослыми ездили на велосипедах в лес, собирали чернику и грибы лисички. Я как-то раз насобирала целое лукошко, но оказалось, что это ложные лисички и грибы из корзинки безжалостно выкинули. Нас, детей, каждый день посылали в пекарню за белым и горячим еще хлебом, и мы намазывали его сливочным маслом и вареньем. Ничего вкусней я в жизни не ела! Во дворе дома, где жила дочка бабушки Пашиного сына с семьей, росла большая яблоня, как правило, вся усыпанная яблоками, они падали на землю, но есть их, не разрешали, пока не освятят в церкви, на Яблочный Спас. Удержаться было невозможно и мы, конечно яблоки воровали и украдкой ели. Зато на праздник, тетя Вера пекла в русской печи пироги с яблоками. Противени она мазала растительным маслом, пирожки получались пышными, нежными и просто таяли во рту.
В поселке был богатый и очень красивый еврейский квартал из добротных каменных двух и трех этажных домов и красивых кованых заборов, костел, польское кладбище со склепами которых все дети очень боялись. А мы жили у родственников в глинобитной хате с глиняными же полами и соломенной крышей. Все, кто жил в поселке работали на фарфоровом заводе. И хотя на входе сидели бдительные сторожа, и выносить ничего было нельзя, в каждом доме хранилось огромное количество красивой посуды. Родственники водили меня на завод на экскурсию, и я до сих пор помню, что мне очень понравился процесс изготовления и росписи этой самой посуды, особенно, когда мне дали наклеить на чашку и блюдце переводные картинки, такая была технология изготовления посуды. Позже в поселке все жители смогли построить кирпичные дома с большим количеством комнат, с обязательной русской печкой, потому что стационарного газопровода не было и все пользовались огромными газовыми баллонами, которые периодически развозили по поселку на грузовых машинах.
Моя двоюродная сестра Таня, была моей ровесницей. Она управлялась по хозяйству, носила воду в ведрах на коромысле из колодца, каждый день резала утку или курицу на обед, была девочкой статной и красивой, с толстенной косой. Еще для цыплят Таня варила пшено в казанке, и кашу эту, не соленую и жесткую, мы тоже таскали, и ели и было вкусно! В отличие от сестры, я была хилой, бледной, костлявой с чахлыми косичками, и украинские бабушки жалели меня, называли кацапочкой, пытались подкормить и спрашивали из года в год: «Чи тебя дома не кормят дитына, чи шо»? Украинский выучился сам собой, и я лихо тарахтела на этом языке, голосок у меня был тоненький, писклявый и вскоре ко мне прилипло прозвище «дзвонык» – колокольчик. Я с удовольствием помогала бабушке в саду собирать урожай, брат же мой, пока собирал ягоды, съедал все, что попадало ему в руки, и был изгнан из сада под вопли тети Ксени, жены бабушкиного сына Жени. Она кричала, что ей такие помощники не нужны. Ей были нужны ягоды, чтобы делать домашнее вино, до сих пор у меня перед глазами стоят на всех подоконниках трехлитровые банки с вишневым вином, подсвеченные солнцем, а рядом болтаются на ветру вышитые белые занавески. Говорили, что получалось вино очень крепким, не знаю, не пробовала, детям его не давали, но на вид было очень красивым. А бабушка варила варенье из смородины, малины, вишни, яблок, из всего, что поспевало в саду. Сварив варенье, она покупала в аптеке рыжую медицинскую клеенку, шила небольшие мешки, наливала в них варенье, укладывала в фанерные почтовые ящики и отправляла посылки в Ухту. О, это была целая технология, мешки были двойные, и за много лет таких пересылок никогда, ни один мешок не протек и все варенье благополучно и с удовольствием съедалось за длинные и холодные северные зимы Еще постоянно пекли пироги с начинкой из варенья, а банки с ним раздаривали всем нашим друзьям и знакомым. Помню, как возвращались мы домой на поезде, с пересадкой в Москве и тащили не только чемоданы и авоську с едой, но и тяжеленный горшок с розочкой, что купили на рынке в Полонном А розочка оказался вовсе не розой, а обычным шиповником, и как бабушка караулила какую-то станцию, потому что там можно было купить целое ведро ярко-желтых, солнечных и очень красивых крошечных яблок – ранеток. Потом она варила из них варенье, по какому-то особому рецепту и яблоки оставались целыми, прозрачными, даже семечки были видны, и варенье это было праздничным, гостевым, просто так его не ели.
Как же хорошо было с бабушкой, уютно и тепло. Когда мы возвращались из школы, она кормила нас горячим борщом, закармливала пирогами, наливала топленое молоко, густое, кофейного цвета с пенками, отрезала кусок от еще теплого рулета с маком и это было очень вкусно! Бабушка была большой рукодельницей. Папа оборудовал ей в кладовке мастерскую, там стояла швейная ножная машинка «Зингер» и бабушка на ней строчила с утра до вечера, шила постельное белье, перелицовывала вещи. Помню, она из подкладки от старого пальто, сшила себе сарафан, серый цвет очень гармонировал с ее серебряными седыми волосами и серыми глазами и бабушка казалась мне красавицей!
Пока мы с братом были школьниками, бабушка была рядом и только летом 1979 года, когда я уже училась на первом курсе института, бабушка Паша вышла во двор, спустившись с пятого этажа на котором мы жили, и ей внезапно стало плохо. Вызвали скорую помощь, бабушку увезли в больницу. Я помогала санитарам класть её на носилки, она показалась мне очень тяжелой. Бабушка болела долго, а мы, поначалу, чуть не умерли с голоду, хорошо, что папа умел жарить картошку, этим и спасались, мама готовить не умела и не хотела, и тогда нам стало понятно, на ком держался дом. Уборка, стирка, готовка еды, все это было на бабушке, папа выращивал картошку, привозил домой продукты, а все остальное делала бабушка, стали мы учиться варить еду, убирать квартиру, белье постельное приспособились относить в прачечную. Поначалу это был кошмар и тихий ужас, еда готовиться не желала, все пригорало и было невкусным, пришлось забыть про пироги по выходным. А потом бабушка шесть месяцев лежала дома, в полузабытьи, у нее был инсульт головного мозга, иногда приходила в себя и плакала, что усложняет нам жизнь. Папа заботился о ней изо всех сил, привозил врачей, доставал лекарства, а когда скорая помощь перестала приезжать на вызовы, сам поправлял ей зонд, кормил и поил бабушку, от нас с братом, к сожалению, толку было мало…
Милая, любимая бабушка Паша, как же нам вас не хватало и по сей день, не хватает. Не потому что, вы прекрасно готовили, убирали, стирали и пекли пироги, а потому, что с вами в доме было уютно, тепло, надежно и вы всегда могли выслушать и помочь, погладить по голове и поддержать. На вас держалась наша семья, и как же нам с братом повезло, что в нашем детстве была такая добрая фея и волшебница!
Бабушка, ангел мой, продолжаю с вами общаться каждый день, мысленно вас обнимаю и благодарю за все, что вы для нас сделали.
Глава 2
Глава 3. Про маму и бабушку Зиновею
Мама моя – Галина Матвеевна Иванова, родилась в городе Астрахани, к северу привыкнуть так и не смогла, и север не любила. Она была красавицей: с красивой фигурой, зеленоглазая, с вьющимися волосами и косами до самой земли. Как и многие, кто вырос у реки, мама великолепно плавала и нас с братом плавать научила. Я, как-то спросила у мамы, кто научил её плавать. Она засмеялась и сказала, что очень хотелось попасть в городской сад, где показывали кино, на другом берегу реки. Денег на паром не было, на кино тоже и ребятишки, переплывали огромную реку, залезали на дерево и бесплатно смотрели кино, я вот думаю, это какой-то летний кинотеатр был. Еще мама рассказывала, как они воровали арбузы с бахчи и объедались ими до отвала. А весной рвали совсем крохотные, зеленые и кислючие яблоки и ели их, потому что всегда хотели есть. И мама часто говорила, что она очень экономная и даже может быть скупая, потому что в детстве голодала. Мама очень любила рыбу и когда готовила её, то пела песни, так ей нравился этот процесс, видимо напоминал ей о детстве, солнечной Астрахани и еще о чём-то, о чём я уже никогда не узнаю. Но кулинарничать мама не любила, да и зачем ей было это делать, когда рядом была бабушка Паша.
Я расспрашивала маму, как она познакомилась с папой. Оказалось, что папа увидел её, когда возвращался на север, после службы в армии в Германии. Увидел и влюбился. После свадьбы, папа повез маму к своим родителям, на север, маме рассказал, что потолки в доме трехметровые, комнат много, пошутил, в общем. И мама, как приданое, повезла с собой трехметровые занавески, а когда приехали, то оказалось, что жить надо будет в домике станционного смотрителя, маленьком и однокомнатном. В общем, все началось с разочарования и лютой, северной зимы. Жизнь стала налаживаться, когда через несколько лет наша семья переехала в маленький пригородный поселок Озёрный, в дом, что находился неподалеку от кирпичного завода, на котором стали работать мои родители и дом этот, трёхэтажный и кирпичный, завод для своих сотрудников и построил. У родителей была хорошая работа, мама работала сначала лаборанткой в лаборатории, потом в отделе кадров, инспектором, и со временем стала большой активисткой-общественницей, а в выходные у нее много времени отнимала парикмахерская. До сих пор не понимаю, зачем надо было завивать на бигуди волосы, которые прекрасно вились от природы. В 60- е годы пришла мода на короткие стрижки, и мама обстригла свои роскошные косы. Семейная легенда гласит, что папа заплакал, когда увидел маму с модной стрижкой. У мамы был очень сложный характер, она никогда не знала, чего хочет, была вспыльчивой и капризной, возможно потому, что папа её очень любил, баловал и в буквальном смысле слова носил на руках. И я знаю, что бабушке Паше мама очень не нравилась, но она всю жизнь молчала, так как была мудрой женщиной, и понимала, что это выбор её сына. Вот так и жили, я была папиной дочкой, а мама очень любила сына.
Мамину маму тоже звали очень красиво Зиновея Гавриловна Антипина. Но вот, что интересно, недавно я перебирала документы и заглянула в мамино свидетельство о рождении и очень удивилась, прочитав имя маминой мамы – Таисия. Никогда её в семье так не называли и почему так в свидетельстве написано мне уже никто и никогда не расскажет. Нет уже на белом свете бабушки и мамы.
Я видела бабушку всего несколько раз. В Астрахани, куда мы приезжали с родителями в отпуск, и когда она несколько раз была у нас в гостях на севере, привозила огромные сахарные астраханские арбузы, такие большие, что угощались ими соседи со всех пяти этажей в нашем подъезде. Еще привозила бабушка соленую осетрину, порезанную крупными кусками, целыми ведрами. Мы потом долго лакомились рыбой, бабушка Паша варила картошку, и мы закатывали пир горой.
А в Астрахани бабушка Зина пекла к нашему приезду пироги с сушеной картошкой и с вязигой. Картошка в степи не растет, и сушеная картошка была большим деликатесом, но пироги были не вкусные. А вязига, это такой длинная верёвка из позвоночника осетровых рыб, её долго варят, измельчают и используют в качестве начинки в пироги. Ну, тоже на любителя. А еще бабушка ходила рано утром на рыбный рынок и приносила к подъезду дома огромного сазана в авоське. Разделывала его прямо на улице, шандарахнув живую еще рыбу топором по голове, а вокруг сидело штук 30 кошек, им доставались потроха. Дома бабушка добавляла в сазанью икру желтого, солнечного цвета, подсолнечное масло, соль и репчатый лук и вот это угощение было невероятно вкусным. С чёрным хлебушком!
Бабушка была крошечного роста, худенькая, с морщинистым и очень добрым лицом. Думаю, что у неё были калмыки в родне, которых много проживает в астраханской области, потому что у неё был очень маленький курносый носик и крошечные, прям как у китайских принцесс, ножки. У меня, кстати, тоже маленькие ноги, всю жизнь покупаю себе обувь в детском магазине и нос мой явно от бабушки Зины.
Я помню еще, что несколько раз нас возвращали на север с вокзала в Москве, так как в Астрахани объявляли эпидемию холеры и город закрывали.
Но однажды мы всё-таки доехали до бабушки, стояла страшная жара и я немедленно заболела лихорадкой, лежала в забытьи в постели с высоченной температурой, а когда очнулась, то увидела рядом с кроватью огромные лотосы в вазе. Их прислала для меня мамина астраханская подружка тётя Люся, чтобы я любовалась на них и быстрее выздоравливала. Тётя Люся была секретарём райкома партии, это очень высокая должность, а муж работал инспектором рыбоохраны и они угощали нас всякими деликатесами, варили свежевыловленных огромных раков, где-то доставали дефицитное чешское пиво, стол, как правило, ломился от всевозможной и очень вкусной рыбы и чёрной икры. Кстати, сами астраханцы икру не едят и не понимают, что в ней такого вкусного. Папу много раз возили на рыбалку, на Волгу и один раз он с такой рыбалки сбежал. Рассказывал, что проснулся утром, вышел на поляну перед рекой, и увидел в траве нереальное количество гадюк, видимо у них был брачный период, зрелище было жуткое, папе как-то расхотелось ловить рыбу. Потом он предпочитал ловить рыбу с катера, во время движения. Попадались отменные экземпляры.
Мамин папа, Матвей Андреевич Антипин ушел на фронт в самом начале Великой Отечественной Войны, в 1941 году и очень быстро пропал без вести, погиб. И бабушка Зина одна, в войну и после поднимала троих ребятишек. Она работала рыбачкой в артели на Волге. Время было голодное, не представляю, как они тогда выжили. Бабушка иногда тайком уносила немного рыбы, которую они ловили, если бы это увидели, бабушку бы посадили и надолго, но дома ждали трое маленьких детей, и она должна была их чем-то кормить. У мамы были еще два брата, старший Юра, совсем молодым попал в автомобильную аварию и разбился на смерть, у него стались двое малышей Анечка и Валера, которых опять таки растила бабушка Зина. А их мама Аня, с горя и чтобы заработать денег на двадцать лет уехала работать на Крайний Север. Младший мамин брат Слава, в армии служил на подводной лодке, облучился там, у него выпали все его вьющиеся волосы, он стал лысым, очень этого стеснялся, и даже спал в кепке. Слава, к сожалению, спился. Когда бабушкин внук Валера, двухметрового роста красавчик, с крупно вьющимися волосами и огромными зелёными глазами, пошел служить в армию, то бабушка подкармливала солдатиков, что-то там ремонтировавших неподалёку от её дома. Как говорила бабушка, что мол, тогда и Валеру может, кто ни будь добренький покормит. А жила бабушка в военном городке и солдатиков там было много. Думаю, тратила она на них всю свою пенсию, сама же ела мало, но пила калмыцкий чай, жуткое варево из плиточного зеленого чая, молока, масла, соли и еще бог весть чего, в жарком астраханском климате это был идеальный вариант пропитания и сытно и жажду утолял. Несколько раз бабушку уговаривали остаться у нас на севере, но она жаловалась, что у неё сильно болит голова, что на севере ей не климат, и когда на обратном пути подъезжала к Москве, голова у нее болеть переставала. Думаю, что не в голове было дело, а в том, что беспокоилась бабушка за младшенького сына Славку, которой уже был хроническим алкоголиком и оставался в Астрахани без присмотра. Бабушка Зина дожила почти до ста лет, ослепла, и мама надолго уезжала в Астрахань, чтобы ухаживать за ней.
Я тоже прожила рядом с мамой последние пять лет её жизни. Как-то приехала в Ухту и поняла, что мама ходит не в обычную церковь, а куда-то еще и не хочет говорить, куда. Но, обмолвилась, что там, куда она ходит на службу, не нужно стоять, все сидят и еще, их там угощают чаем с пирогами. Пришлось потихоньку пойти за ней, проследить. Оказалось, что мама прибились к какой-то секте, и они уже нацелились на её квартиру, полагая, что она совсем одна. Я спросила маму, почему она из христианской церкви ушла, ответила, что устала там стоять, и кто-то ей воском испачкал на службе пальто. А вот там, куда она ходит, все очень ласковые и плюшками угощают. Чтобы секта от мамы отстала, подарили им холодильник и, стараясь не думать, чего там такого маме наливали в чай, которым поили, мы увезли её с севера, а в кармане кофты нашли бумажку с адресом московской секты, кто-то маме его заботливо туда положил. К сожалению, забрав маму с севера, мы ей сильно навредили. Как только она поняла, что не нужно заботиться о хлебе насущном, она, как-то сразу сдала, разучилась пользоваться телефоном, так и не смогла, или не захотела освоить электрическую плиту. Сначала у неё начался бурный религиозный всплеск, она очень рано уходила в церковь и возвращалась под вечер, благо церковь была через дорогу. Как она говорила, ходила замаливать грехи. А потом у мамы началась деменция. Внука Митю она стала принимать за своего сына Юру, перестала спать по ночам, стала подозрительной, всё время проверяла свои вещи, и все время куда-то хотела уйти или уехать. Я не спала вместе с ней и чтобы не сойти с ума от бессонницы, по ночам начала мастерить фигурки из папье-маше, делать фотоколлажи и писать сказку.
Маме было 84 года, когда её не стало, чтобы не уйти в депрессию я начала придумывать ещё одну сказку. И это мне реально помогло. Мне приснился сон, после того, как мама умерла, во сне всё было залито солнечным светом, и я услышала мамин звонкий ясный и счастливый голос, она звала меня по имени, и почему-то мне стоя ясно, что маме там хорошо. Мама упокоена на старинном 18 века деревенском кладбище. Там всегда очень тихо, много огромных старых деревьев, которые дают тень, а неподалеку старинная же церковь, слышен колокольный звон. И каждый раз, навещая маму, я передаю приветы папе, брату, бабушке и дедушке, я почему-то верю, что они там все вместе, смотрят на нас с небес и радуются, что у нас всё хорошо.
Глава 4. Про крестную маму
Многие наши знакомые и еще тысячи и тысячи других людей оказались в Республике Коми не по своей воле. Их привезли в этот богом забытый край насильно. Меня, конечно, никто не крестил и крестной мамой, я тетю Шурочку, (Александру Федоровну Липину) называла от большой любви. А она рассказывала, что их семью, в которой было пятеро детей, раскулачили и выслали из краснодарского края на север в Республику Коми. Ссыльных привезли зимой, в сильнейшие морозы и бросили на берегу реки. Люди рыли в мерзлой земле землянки, спасались, кто как мог. Братьев и сестер тети Шуры отдали в детский дом, чтобы они не умерли с голоду, а она, тогда совсем маленькая девочка побиралась, просила милостыню. Лучше всего подавали местные (коми) и заключенные. Благодаря такой помощи многим ссыльным удалось выжить.
К моменту моего рождения практически вся территория Коми была опутана ржавой колючей проволокой (за которой раньше находились зоны и лагеря), от которых остались лишь покосившиеся заборы да полусгнившие вышки. Когда папа возил нас с братом за грибами и ягодами, он показывал нам места, где располагались лагеря, женские и мужские. Таких мест было очень много. Папа еще рассказывал, что в Коми всегда ссылали политических ссыльных, еще до страшной эры ГУЛАГА.
Вот совсем небольшой фрагмент из огромной статьи «ГУЛАГ в республике Коми».
В Коми подразделения ГУЛАГА назывались «Ухтпечлаг». Ухтинский исправительно-трудовой лагерь. И после того, как в 1928 году Сталиным был одобрен проект пятилетнего развития Коми АО, а промышленный потенциал здесь был – 500 рабочих, не было грунтовых дорог, только реки и некому было работать, в Коми стали прибывать первые этапы заключенных. Использовались они в нефтедобывающей промышленности и на строительстве дорог. А еще с 30-х годов в Коми стали прибывать эшелоны с раскулаченными, потом была волна с немцами репатриантами, с украинцами-националистами, с литовцами. В Коми одновременно начались работы по прокладке железной дороги и разработке Ухтинского нефтяного месторождения и прокладке дороги Усть-Вымь-Ухта. Первые лагеря даже не окружали колючей проволокой, бежать было некуда. Шло освоение Воркутинского угольного бассейна, конечно тоже силами заключённых. Они же работали на лесоповалах. В конце1936 года заключенные организовали первую в истории лагерей забастовку, которую безжалостно подавили, казнив более 2000 человек. Часть сожгли заживо. Лагерная система была частично ликвидирована в 1953-1956 годах. За счет использования рабского труда и была создана промышленная основа Коми.
Через ГУЛАГ в республике Коми прошло более миллиона заключённых. Очень многие умерли, не выдержав непосильного труда и ужасных холодов. Говорили, что территория Коми в 30-х годах, это один большой лагерь. Где треть населения – заключённые, треть населения их охраняет, и треть обслуживает и тех и других. Заключённые периодически убегали из лагерей, и мы часто слышали по радио объявления об этом. Некоторые зоны , кстати, действуют и по сей день.
Заключенных в детстве я воспринимала с жалостью. Правда, это были уже не безвинно осужденные люди из «Ухтпечлага». Заключенные (зэки) из моего детства это люди, сидевшие небольшие сроки за различного рода мелкие правонарушения. Думаю, что тем, кого судили за тяжелые уголовные преступления, не разрешали работать вне зоны. Часто видела зэков, когда приезжала к маме в заводскую лабораторию. Их привозили для очень тяжелой работы в горячих цехах на кирпичном заводе. Эти люди разного возраста, в одинаковых робах чаще всего очень худые, не только работали на заводе, но и построили в нашем городе много жилых зданий и до 1953 года Ухта строилась, в основном, силами заключённых системы ГУЛАГ. Вокруг таких строящихся домов стояли высоченные заборы с вышками по углам, с вооруженными автоматами охранниками и злющими немецкими овчарками. Когда я стала старше, мы жили в таком доме. Это была крепость с толстенными стенами, построенная на века. Вообще про наш город можно сказать, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Очень разных людей ссылали в Республику Коми. Многие из них были разносторонне образованными и очень талантливыми. После лагеря бывшим заключенным десять лет нельзя было никуда уезжать, и все кто сумел выжить работали в республике Коми и в частности в Ухте. Благодаря этим умным и интеллигентным людям наш город всегда был особенным. Это они спроектировали и построили в Ухте очень красивую старую часть города. У нас всегда был театр! Сначала это была театральная труппа, образованная еще в лагере из заключённых. О таком театре, кстати, замечательно рассказала в своей книге «Жизнь – сапожок непарный» бывшая заключенная Тамара Петкевич.
Так вот, после голодного и холодного детства тетя Шурочка моя много болела, но я не знаю человека умнее и мудрей, чем она. Она вышла замуж за коми паренька, который работал на буровой, но впоследствии долго учился и став старше, много лет работал во ВНИИгазе заместителем директора. Они воспитали замечательную дочь и дождались внуков и правнуков. Я иногда открываю наш семейный альбом с чёрно-белыми фотографиями, которые делал папа и вижу молодые и счастливые лица родителей и бабушки и наши с братом и всегда, на всех праздниках рядом с нами была семья тети Шуры и дяди Вани. Наши семьи дружили очень много лет и, казалось, знали друг друга всегда. Больше чем с папой и мамой, тётя Шура дружила с нашей бабушкой Пашей, обе были не особенно многословны, но, видимо им было хорошо рядом и они ходили друг к другу в гости, чаёвничали и тетя Шура мне, когда я уже выросла, рассказывала, что бабушка Паша никогда в жизни не позволила сказать ни одного плохого слова ни о ком, никогда не рассказывала о каких-то семейных, пусть небольших, но конфликтах, темы разговоров были о чём угодно, то только не сплетни. И раз уж я снова вспомнила про бабушку Пашу, то добавлю, что она никогда не сидела на скамейке у подъезда с соседками, как это раньше было принято. У нее, наверное, для этих посиделок просто времени не было.
Когда не стало бабушки Паши, а потом, через много лет и папы, то не мама, а тетя Шурочка много со мной разговаривала, успокаивала и объясняла, что никто не вечен и что бабушке и папе на небе хорошо.
Когда тёти Шурочки не стало, родные обнаружили большие запасы продуктов и всего чего только можно, видимо голодное детство не давало себя забыть.
Муж тети Шурочки дядя Ваня жил ещё долго, может чего и не помнил про день сегодняшний, но был прекрасным рассказчиком и много интересного из своей и тёти Шуриной жизни, богатой на события, рассказывал внукам и правнукам, которые очень его любили.
Глава 5. Про старшего брата Юру
Мой братик был старше меня на 5,5 лет. Но он всегда говорил, что на шесть. Для маленьких детей это невероятно большая разница и с Юрой мы никогда особенно не дружили. У него была своя компания и интересы, но я всегда понимала и знала, что если меня кто во дворе обидит, мой старший брат придет на помощь и защитит. Я постоянно копировала его поведение, он на велосипеде и я тоже, он в войнушку играет и я где-то рядом, Юра на лыжах и я тоже. У него уже были взрослые лыжи с ботинками, он катался на большие расстояния, а у меня детские, в которых на валенки надевались веревочные крепления, хотя может, они и кожаные были, уже не помню, просто на таких валенках далеко не уедешь, но я пыхтела на них во дворе, чтобы, как брат. Если Юра выходил из дома через окно, а мы жили на первом этаже, то и я, конечно, тоже. Если он читал книгу, то и я тащила с книжной полки, например, Виталия Бианки и, не умея еще читать, рассматривала картинки. Юра шел на кухню и делал себе бутерброд с колбасой и соленым огурчиком, я тут же просила бабушку сделать мне такой же, в общем, обезьянничала все детство. Мой старший брат тоже учился в музыкальной школе по классу аккордеона, ненавидел музыкалку всеми фибрами своей души, и, закончив ее, тут же продал свой замечательный немецкий инструмент. Но что примечательно, музыка в нашем доме звучала всегда, Юра собрал большую коллекцию редких грампластинок и магнитофонных кассет. Нужно сказать, что Юра был очень умным и сообразительным, он прекрасно учился в школе, дома постоянно что-то паял, собирал радиоприемники и еще какие-то приборы, даже как-то эквалайзер собрал, это такое устройство, которое делает звук чище. И к секретеру, где лежали все его радиосокровища подходить мне было нельзя, и убирать он там тоже запрещал, у него был какой-то свой порядок. В школе не вылезал из кружков и радиорубки, его очень любила классная руководительница и педагог по физике Лидия Николаевна Мазурова, она видела его потенциал и говорила, что он многого в жизни добьется. Так и произошло. Когда Юра учился в нефтяном институте, на нефтепромысловом факультете, аббревиатура группы звучала, как ТКМ, что расшифровывалось, примерно, как технология и комплексная механизация нефтяных и газовых месторождений. Группа практически полностью была из мальчиков, и они всем рассказывали, что ТКМ, это только красивые мальчики. Ребята почти все были из других городов, приезжие, жили в общежитии и очень любили приходить к нам в гости, бабушка всех кормила поила, и пироги с собой непременно давала. Много позже я узнала, что ребята шутили, что ходят в гости к Ивановым, культурно пообедать и приятно провести время. Так вот, я была влюблена практически во всех сокурсников своего брата. Они все казались мне невероятно красивыми и умными. Конечно, они не обращали на меня никакого внимания, но я довольствовалась обожанием на расстоянии. Особенно я выделяла Витю Полякова, он был кудрявым, Мишу Дорфмана, он был очень умным и невероятно доброжелательным и Гришу Стебакова, уже не помню за что. Все они закончили институт с красными дипломами и мой брат Юра тоже. Я очень своего брата ревновала ко всем девушкам, с которыми он дружил, все они были, на мой взгляд, противными и глупыми, я и кнопки им на стул подкладывала, и ерунду всякую по телефону говорила.
Мы не были с братом дружны и когда уже стали взрослыми, он был очень язвительным, саркастичным, видимо видел людей, что называется насквозь и его бесило, что многие из них были не умны и ленивы. Он довольно поздно женился, и я была поражена, когда увидела, что наш песик Бабошка, увидев его будущую жену, вытащил из-под своей лежанки своё сокровище, большую косточку, отнес к её ногам, подарил. Никогда и никому наш пес кость свою не давал, охранял её и прятал, пришлось и мне тоже смириться с выбором моего брата, раз такое дело. Юра написал диссертацию, но не счел нужным ее защищать, работал сначала во ВНИИгазе, а затем в совместном с американцами предприятии на НПЗ (нефтеперерабатывающем ухтинском заводе), хорошо зарабатывал, путешествовал по всему миру, а потом уехал с семьей в Москву. К сожалению, он умер очень рано, в 48 лет, как и у бабушки у него случился обширный инсульт головного мозга, а мама, которая очень его любила, практически сошла с ума. Это был для мамы второй удар, первый случился, когда заболел и умер папа.
Глава 3