Silent Hill 2. Настоящая история Джеймса Сандерленда
Посвящение.
Моему мужу, с которым мы страстно спорили о смысле этой части игры, и, в конце концов, я решила написать фанфик для него.
Пролог.
Страшные истины, неподвластные разуму,
белым потоком устремятся
в чашу пустоты,
да начнётся багровый обряд
Глава 1.
Джеймс Сандерленд сидел в своей машине на публичной парковке у озера Толука. На заднем сидении под покрывалом лежал труп Марии. Джеймс привез ее сюда, чтобы незаметно похоронить на заброшенном кладбище, и теперь медлил, ни в силах заставить себя сделать ни единого движения.
Он убил Марию, женщину, которую любил. Точно так же, как три года назад убил Мэри. Точно так же, как восемь лет назад убил свою собаку Гуди, лучшее существо на свете. Похоже, он проклят. Он проклят убивать все, что любит, и разрушать все, к чему ни прикоснется.
Джеймс тупо пялился в лобовое стекло. «Проклят оставаться в Сайлент-хилле, умирая здесь раз за разом», – крутилось в голове. – Удивительно, как легко Тихие холмы превратились в Молчаливый ад». Но до ада еще нужно было добраться. То, где он находился сейчас, было его преддверием или лимбом. И неприкаянная душа Джеймса Сандерленда вынуждена была блуждать по нему, казалось, бесконечно.
(Это все Рейчел, старшая медсестра Рейчел из паллиативного отдела отеля Лэйквью, она умерла, проклиная Сандерленда. Мэри перед смертью проболталась ей о муже, выдала все, что знала. И вот Рейчел, увидев труп Мэри, решила отмстить Джеймсу. Набросилась на него с огромным ножом в коридоре, но лишь успела полоснуть его по щеке. Он был сильнее ее и не хотел умирать, точнее хотел, но не так внезапно и не от рук большой мужиковатой тетки. Завязалась борьба. Охранник, выбежавший на шум, тянул из кобуры пистолет и кричал Рейчел бросить нож и успокоиться, но ее ярость было не остановить.
Раздался выстрел, Рейчел упала. Идеально белый халат за секунды пропитывался красным, кровь широкими ручейками стекала с груди на шею и собиралась в большую лужу под ее затылком. Джеймс отпихнул нож, выпавший из ее руки, и опустился на колени.
– Ты проиграла, – прошептал он ей.
– Проклинаю тебя, Джеймс Сандерленд, – с клёкотом в горле парировала ему она. Жизнь покидала ее так же яростно, как она нападала. – Не будет тебе места ни на земле…
Джеймс не услышал продолжения. Его оттащили, охая и расспрашивая, в порядке ли он. Стали оказывать первую помощь, промыли и заклеили порез на щеке. Управляющий отеля Лейквью пригласил его в свой кабинет и налил виски. Теперь они были в переговорной, а по совместительству – в библиотеке. Джеймс сидел в кресле и рассматривал монструозно большую и напыщенную картину с копьеносцем, львом, орлом и быком. Большие круглые шарики льда перекатывались по дну бокала в его руке, издавая приятный звук.
Управляющий все говорил и говорил. Называл Джеймса другом и лучшим клиентом. (Из его внешности запоминался лишь похожий на бугристую картофелину лоснящийся нос и кривой узкий рот под ним, который произносил тысячи лживых, бесполезных и бессмысленных слов). По интонации Джеймс понимал, что не друзья они вовсе. Управляющий делал это, потому что боялся судебного иска от Джеймса. Суд бы точно признал руководство отеля виновным в инциденте и обязал выплатить компенсацию. А дела у Лейквью были не так хороши. Вот управляющий и изголялся, пытаясь «уладить вопросики». Джеймс не слушал, только хмыкал невпопад и рассматривал картину. Та определенно ему нравилась. Копьеносец был силен, молод и красив. Он мог бы быть юным римским гладиатором, а в будущем мог бы стать Пирамидоголовым. Лев, бык и орел прислуживали бы ему, выражая его силу, неудержимую мощь и величественность. Джеймс глядел на извивающегося управляющего и ощущал себя львом, а управляющего – своей добычей. Он чувствовал себя отлично, непойманным и неуязвимым. Практически совершенным.
Весь персонал отеля был шокирован и поднят на уши из-за выходки и последующей гибели Рейчел. О смерти Мэри еще никто не знал, и Джеймс мог покинуть место преступления беспрепятственно. Он поставил стакан на столик и встал, увидев страх в глазах управляющего. Тот «в качестве компенсации» предложил бесплатное проживание для Мэри до конца ее дней. Если она так пожелает, конечно. Джеймс, рассеянно кивнул, и сказал, что устал и поедет домой поспать, а после сам заедет в полицейский участок, чтобы дать показания).
От воспоминаний Сандерленд скривился, словно от пронзительной зубной боли.
– Похоже, проклятие сбылось. Да, Мария? – кинул он назад трупу под покрывалом. – В ад меня не берут, да и рай не уготован мне тоже. Впрочем, как и тебе. Лежишь тут голая. Таких в рай не возьмут. Думаешь, ты мученица, раз я убил тебя? Притворяешься непорочной девой Марией? Нет, нет, нет, ты поганая грешница и лживая обманщица. Тебе никогда не заменить Мэри. Она была святая. А ты – разврат и мерзость, грязь земли. Тебе только в стрип-клуб в таком виде, там тебе и место!
Труп на заднем сидении привычно молчал. Даже не шелохнулся. Но притаился так, как будто собирался напасть. Он-то точно знал, в отличие от Джеймса, что ему уготовано: сырая могила на старом кладбище у озера Толука.
Мужчину утомила собственная речь и переизбыток эмоций. От чувств ему всегда становилось плохо. Давным-давно он, рыдая, поклялся себе ничего не чувствовать. И чаще всего получалось. Но вот здесь, на парковке, в машине с Марией, он срывался всегда.
Сандерленд уже хотел, жаждал вбежать в этот туман и ветер, чтобы в голове стало легко и пусто. Белая пелена растворяла мысли, чувства, и, кажется, растворяла и самого Джеймса. Каждый раз, выходя из машины у озера Толука, он чувствовал облегчение и терял часть себя. В этом и был план. Он терял часть себя, ту человеческую часть, что боялась, рыдала, ненавидела и любила. Джеймс старательно терял ее, чтобы в итоге стать чем-то более совершенным.
–Ну что ж, пора.
Мужчина достал письмо из бардачка, вышел из машины, подошел к перилам. Ветер нес по парковке сухие листья и обрывки грязного бумажного мусора. Ниже смотровой площадки стелился туман. Джеймс втянул его ноздрями и почувствовал, как наступает облегчение.
Когда все воспоминания исчезли, он обнаружил, что держит в руке письмо.
В моих беспокойных снах я всё чаще вижу этот город. Сайлент Хилл. Ты обещал мне, что снова возьмёшь меня сюда, но… ты так и не выполнил своего обещания. Что ж, теперь я здесь одна… В нашем «особом месте»… Жду тебя…
Глава 2.
Это все город. Старый, проклятый, отвратительный, прогнивший старый город – Сайлент Хилл. Он сводил с ума или убивал каждого, кто жил в нем. Казалось город обладает… нет, не душой, но какой-то адской сущностью, мерзкой и прогнившей. Здесь каждому человеку что-то виделось и казалось, словно легкий морок тащил его к печальному итогу сквозь серость дней. Другие же по натуре здесь не оставались. Сайлент Хилл становился персональным адом для каждого и история это подтверждала.
С чего все началось? Да кто скажет. В историческом обществе не сохранилось таких записей. С Кровавого болота, куда стекала вода, которой палачи мыли свои топоры, рубившие головы? Быть может, все началось с шахтеров, в поисках пробуривших прямой ход сразу в ад? Они сгорели все в шахте заживо, а шахты горят до сих пор. Потом в городе действовало ответвление Ку-клукс-клана, приносившее в жертву чернокожих рабов. Один из жителей Сайлент-Хилла, присутствовавших на церемонии, помешался от ужаса и стал художником. Всю оставшуюся жизнь он рисовал одну и ту же картину, раз за разом. Получалась она прекрасно, очень реалистично, и украшала гостиные многих домов и квартир. Сейчас «Сцену в багряных и белых тонах» можно увидеть на экспозиции Исторического общества.
Пароход «Маленькая баронесса» торжественно отчалил на озере Толука в 1916 году и больше не вернулся никогда. Он затонул неподалеку, но ни останки парохода, ни его пассажиры найдены не были. Чудовище города было накормлено и затаилось на 30 лет. Спустя это время разразилась стращая болезнь. Казалось, чума давно побеждена, но вот она пробралась в Сайлент-Хилл, унеся жизни 67 человек. Их трупы бросали в озеро Толука. Конечно же, так нельзя было делать, но старейшины города в каком-то необъяснимом порыве решили иначе. Вода в округе стала зараженной, и заболел каждый житель. Но на удивление, смертей больше не было. Трупы разложились и поднялись из глубин. Плавали по поверхности озера, раздутые, белесо-синие, без конечностей, смотрели своими опухшими, почерневшими лицами в небеса.
Кто знает, сколько жизней унесли воды озера Толука?
Таращатся ли из-под воды безглазые черепа проклятых в тщетной попытке сделать вдох или на самом деле их постигла совершенно иная судьба?
Люди молились, отчаянно молились, молились так, что, казалось, вот-вот – и Сайлент-Хилл будет прощен, и вместе с божьей милостью в вечно дымных небесах наконец засияет солнце. Но нет. Вера была настолько неистовой, что родила знаменитый в определенных кругах культ, во имя бога приносивший в жертву детей.
По санитарным причинам на посещение и купание в озере Толука был наложен запрет на 25 лет. За это время озеро Толука разлилось и затопило старое кладбище на окраине. Большинство могил было размыто и трупы снова оказались в воде. Ко всему привыкшие местные только вздыхали и крестились. Те, кто больше не мог навестить своих ушедших близких на кладбище, несмотря на запрет, приходили к воде. Спустя несколько лет мэрия смирилась и превратила прибрежную зону в парк.
Время идет – и все забывается. Коротка человеческая память. Спустя годы для местных стало традицией проводить выходные у воды. Вокруг выросли кафе и пирсы, лодки сдавали в прокат для катания, люди отдыхали и купались в озере. Трагедия ушла в прошлое, а на берегу был отстроен миленький Лейквью отель, с пышным садом и фонтанами. Он задумывался как приют для романтических пар, прибывших в город на выходные. Любовь должна была растопить холодное сердце Сайлент-Хилла. Но не сложилось: слишком уж часто приезжим из лучших номеров казались мертвые тела на поверхности воды. Растерянные и испуганные человечки с чемоданами уезжали ночами в спешке, даже не оценив красот Розуотер парка. По округе ползла молва про монстров и мертвецов. Тысячи напечатанных рекламных буклетов Сайлент-Хилла лежали нетронутые. Теперь в отеле отдыхали только местные, привычные к тому, что здесь всегда что-то кажется. Одно крыло Лейквью было переориентировано в паллиативный центр помощи. Неизлечимо больные горожане приезжали туда в спокойствии доживать свои дни под присмотром врачей.
С тех пор, как загорелись шахты и прекратилась добыча угля, казалось, прекратился и смысл существования Сайлент-Хилла. Сначала он превратился в обычный депрессивный вымирающий город, но со временем нашел себя в чем-то другом. Больше отсюда никто не уезжал. Работали заправки, кафе, парикмахерские. Люди рождались, ходили на работу и умирали. Поколения сменяли поколения. Многие спивались, подсаживались на наркотики. Но никогда не уезжали из Сайлент-Хилла.
Глава 3.
Осторожно, спойлеры.
Мой дорогой друг, раз уж ты добрался до этого момента, приветствую тебя в клубе фанатов Сайлент-Хилла. Рада видеть твой честный, умный и заинтересованный взгляд здесь. Давай поговорим с тобой об игре. Она ведь и вправду классная. До сих пор входит в топ лучших компьютерных игр в жанре хоррор. Мы играли в нее в двухтысячных и с не меньшим удовольствием переигрываем двадцать лет спустя. Так в чем же ее секрет?
В атмосферности.
Что бы ни утверждали зануды, современные компьютерные игры стали такой же частью культуры, как книги, театр и кино. А какие произведения становятся ее феноменом и сразу входят в историю? Правильно, те, что нарушают рамки приличия, выходят за границы понимания. И вот феномен второго Сайлент-Хилла в том, что мы играем за маньяка и психопата. Для самого себя – он нормальный парень, ищущий свою пропавшую жену. И в этом заключается инновационность и смелость сценаристов и создателей. Другой точки зрения у игрока нет. Подсказки развешены повсюду гроздьями, но времени обдумывать их в игре совсем нет, ведь постоянно нужно убивать атакующих монстров. Или убегать от того, чтобы остановиться и увидеть правду? Это состояние побега от себя и создает безумную, тягостную атмосферу игры.
При повторном прохождении в Ранчо Сайлент Хилла можно найти бензопилу и пройти всю игру, используя только ее как оружие. Вот тогда главный герой раскрывается, предстает пред нами во сем своем обличии. Время от времени персонаж, вне зависимости от команд игрока, останавливается и, картинно подбоченясь, облокачивается на бензопилу. Или рычит, угрожающе потрясая бензопилой над своей головой, вместо того, чтобы атаковать. Ненормальный. Абсолютный псих. Он не испытывает страха перед всеми монстрами, кроме Пирамидоголового, не расстраивается, когда Лора убегает, по его мнению, на верную смерть, не грустит, не испытывает упадка сил или отчаяния, когда в первый раз погибает Мария. Просто продолжает спокойно и планомерно преследовать свою цель – найти жену. А кому свойственно полное отсутствие эмпатии и способности к сопереживанию? Вот-вот, правильно.
Но, согласитесь, знали бы вы, что Джеймс Сандерленд – психопат и маньяк с самого начала, игра бы воспринималась по-другому? И не было бы этого странного разлада между желанием поступать правильно и необходимостью убивать? И даже заканчивая игру, с любой ее концовкой, мы не получаем точного, разжеванного, в деталях ответа. Остается какое-то чувство, стремясь разгадать которое, мы возвращаемся в игру снова и снова.
Надо сказать, это было гениальное, очень смелое сценарное решение для 2001 года, когда игра в первый раз увидела свет.
Оно остается смелым и сейчас.
Мой дорогой друг, скажи, сколько раз ты прошел Сайлент Хилл ? Догадался ли ты, кем на самом деле был Джеймс Сандерленд?
Даже в его фамилии есть подсказка. Сандер в переводе означает «отделять, отдалять», что подчеркивает бытие героя в его собственных фантазиях, оторванность от жизни.
«Don't let alcohol shatter your life»
(не дай алкоголю стереть твою жизнь) – читает на плакатах Джеймс и на улицах города, и в больнице Брукхейвен. Если вспомнить, что основная музыкальная тема Сайлент-Хилл 2 называлась «Shattered memories» (стертые, блеклые воспоминания), то мы получим грустную балладу о том, как алкоголь забирает самое лучшее из жизни – любовь, надежду и стабильность. Рядом с антиалкогольными плакатами всегда висит объявление с горячей линией для помощи наркоманам. Если мы сложим этот факт с тем, что Джеймсу на протяжении всей истории для хорошего самочувствия нужны не еда и вода, а лишь уколы и бутылочки с неизвестным сиропом, то картина станет еще более полной.
Глава 3 с половиной.
Путешествие Джеймса Сандерленда по Сайлент-Хиллу – это его личная Одиссея, он ищет смерти, но никак не может ее найти, и телевизор в больнице Брукхейвен передает закодированное послание «снова и… снова и… снова и…», а одна из найденных фотографий гласит: «Ты здесь уже двадцать лет». Все мертвые тела людей, обнаруженные Джеймсом, при рассмотрении являются копией его самого. Он обречен продолжать, и продолжать, и продолжать свои поиски Мэри, хотя ее здесь уже нет. Об этом напрямую говорят все остальные персонажи – и Мария, и Лора, и Анджела, но Джеймс не слушает их. Его поиски умершей любви напоминают длительную психотерапевтическую сессию, которая вытаскивает наружу всех чудовищ, но не приносит результата. В поисках Мэри Джеймс Сандерленд пытается найти себя, именно поэтому он с таким удивлением смотрит на свои руки после победы над Эдди Домбровски – так он вдруг обнаруживает в себе убийцу, а не героя и страдальца. И именно потому, что он пытается найти, восстановить свою личность через поиски Мэри – каждая деталь, которая попадает в поле его зрения, имеет для него значение или рассказывает его историю. Неважное, второстепенное, просто невозможно прочитать или разобрать, а к улицам или путям, не имеющим значения, просто нет прохода. Здесь нет лишних персонажей, и даже у монстров свои четко отведенные роли. Никто не говорит лишних слов, а невнятные диалоги Джеймса лишь подчеркивают состояние его сознания «излечившегося» в Брукхейвене пациента: он настолько не уверен в реальности и боится говорить что-то конкретное, дабы не выдать себя, что болезнь не ушла.
Сайлент-Хилл – это персональный ад каждого персонажа, здесь каждый из них встречает свои вызовы. Именно поэтому здесь легко выживает Лора без бензопилы и дробовика и Анджела – монстрами город наполнен только для Джеймса. Для Анджелы здесь главный враг – отец-насильник, и сражается она только с ним. Лора прячется от неблизкого, недоброго и ограничивающего ее взрослого, который стал ее опекуном. Он стал причиной смерти матери и теперь представляет угрозу для нее самой. Эдди разбирается с теми, кто дразнил и издевался над ним. А персональный ад Марии – это опека, попытка вытащить со дна, спасти и исправить во имя любви все забывающего наркомана и психопата. Попытка…(или множество попыток), заканчивающаяся смертью от его рук.
Сайлент-Хилл погружает нас в состояние душевной болезни человека, который способен замечать лишь факты, подтверждающие его теорию. История Уолтера Салливана, кровожадном убийце детей, предшественника Джеймса, рассказывает о том, что он стал таким после прихода «красного дьявола».
«Он меня убьёт! Он хочет меня наказать. Это чудовище… этот красный дьявол. Простите меня. Это я, но я не виноват!»
Для Джеймса это лишь подтверждает, что он такой не один. Если подобное видел и Салливан, значит, он – не сумасшедший. И его тоже заставили. Газетные вырезки рассказывают об исследованиях американских парапсихологов После тщательного осмотра ныне прекратившей работу угольной шахты «Уилтсе» ведущие парапсихологи Ассоциации пришли к выводу, что рудник является «зоной повышенной активности».
Дорогой друг, надеюсь, ты простишь меня за спойлеры, морализаторство и это маленькое отступление. В следующей главе обещаю вернуться к событиям.
Глава 4.
После убийства Мэри в прохладном воздухе Сайлент-Хилла Джеймс почувствовал себя и легче, и увереннее. Он знал теперь, что делать ему со своей судьбой. Он заберет Марию и уедет из этого проклятого города. Они забудут старое, как кошмарный сон, и заживут счастливо в новом месте. Джеймс написал ей записку:
Техасское кафе
Надо уезжать
Встречаемся там
Он так торопился, что не стал заходить домой. Просто приколол послание на щит для объявлений у подъезда. Мария увидит и сразу поймет, он был уверен. Она всегда понимала его. А он.. он будет оберегать ее, как настоящий мужчина. Будет работать за двоих, чтобы ей не пришлось выходить на сцену в другом стриптиз-клубе. Она не станет больше принадлежать другим мужчинам, будет только его. И он никогда-никогда не разозлится на нее.
Все будет по-другому. Не так, как это было с Мэри.
– Я буду покупать ей цветы каждый день, – думал Джеймс, – красные розы.
Если бы человек мог быть цветом, то яркая, сексуальная, манящая Мария была бы багряным пламенем. В отличие от строгой, стерильной, кажущейся невинной Мэри. Мэри была белым цветом. Мысли Джеймса перекинулись к ней. Белые розы стояли в вазе рядом с ее кроватью, и белая, бездыханная Мэри лежала на отбеленных простынях. Мягкую, как белоснежное облако подушку, набитую белым пухом, убийца подсунул ей под голову. Интересно, нашли ли ее уже? Будет ли кто-то искать причины смерти неизлечимо больной?
– Вся причина в тебе, Джеймс, – сказал внутренний голос, и это был голос отчима, – это не Мэри, а ты – неизлечимо больной. Мерзкий, насквозь прогнивший грешник. Не избежать тебе кары небесной.
Джеймс почувствовал, что ему снова 7. Страх комом подступил к горлу. Они найдут и накажут его. Запрут его в темном подвале с монстрами. Будут считать, что он убил Мэри, чтобы спокойно жить с Марией. Посадят его в клетку. Будут тыкать пальцами и смеяться над ним.
Ему нужно защитить себя. Он купит сейчас цветов и для Марии, и для Мэри. Но нельзя покупать два букета, чтобы никто не догадался, что цветы для двух разных женщин. Ему нужен один букет из белых и красных роз, а потом он сам разделит его на два. С белым букетом придет проведать Мэри в больницу, и там случайно обнаружит, что она уже мертва. Тогда никто на него не подумает, не будет никаких подозрений.
Чем ближе Джеймс подходил к цветочному магазину, тем меньше в нем оставалось уверенности. Пирамидоголовый монстр, самый страшный из монстров, накажет его. Найдет и разорвет Джеймса на части. Картина казалась такой реальной и постоянно всплывала перед глазами.
Когда Сандерленд вошел в магазин, он весь трясся от страха. Чтобы не выдать себя, он сунул руки в карманы и постарался выглядеть максимально безразлично. Заказал букет, но продавщица, смеясь и жеманно хихикая, заявила:
– Вы что! Мешать белые и красные розы – к несчастью!
Она не просто намекала, она предупреждала его: быть беде. И он – причина своей беды, он сам все сделал своими руками.
Пробормотав, что не может выбрать и вернется за цветами позже, Джеймс в смятении выбежал из магазина.
Глава 5.
Город был наполнен чудовищами. Пирамидоголовый уже выслал всех на охоту за ним. Джеймс спустился в коллекторы. Никто не знал подземный Сайлент-Хилл лучше него, даже коммунальные службы города. Здесь тоже были монстры, но хотя бы не было людей, которые могли схватить его. А с монстрами можно справиться.
убить их можно
главное обязательно добивать
Джеймс оторвал доску с торчащими гвоздями от заколоченного прохода. Он им покажет, кто здесь главный. Еще можно все успеть. Можно исправить. Можно забрать Марию и уехать из города. Тогда все это закончится. Нужно заскочить домой, а потом быстрее уезжать.
В свою квартиру на Саул-стрит он пробрался незамеченным. Стал собирать вещи, кинул в сумку бутылки, улучшающие его состояние. Достал из тайника ружье и патроны. Его трясло. Он посмотрел на свои ноги: штаны и ботинки были промокшие, все в грязи. На штанах и куртке – остатки разложившиеся плоти монстров, убитых им по пути домой. Они идут за ним. Найдут его даже дома. Они всегда его находили.
– Стоп, стоп, стоп, – успокойся Джеймс, – сказал он сам себе, и в голове его это звучало словно голос матери. – Тебе нужно успокоиться. Что говорил доктор, вспомни. Выпей успокоительное и запиши то, что тебя волнует.
Джеймс выпил целый пузырек. Ему нужно было много спокойствия. Нужно было стать обычным человеком и идти на встречу с Марией в Техасское кафе. Самое безопасное место. Место, с которого началась его жизнь в Сайлент-Хилле. Он много лет проработал в нем за барной стойкой. Столько, что его собака, Гуди, вечно ждущая хозяина на тротуаре за дверью, стала местной достопримечательностью. Хозяин Техасского кафе, старина Роби, даже повесил ее портрет на входе и шутил в разговоре с посетителями, что она ему как родная.
Джеймс почувствовал, как начинает успокаиваться и записал:
я не пойду
не знаю, почему
просто не пойду
Вырвал страницу из дневника, отложил ее в сторону. Он всегда вырывал страницы из дневника по совету доктора. Чтобы не перечитывать плохое. Чтобы начинать свою жизнь с нового листа. Доктор верил, что однажды в дневнике появятся хорошие записи. Это и будет началом новой жизни для Джеймса. Тогда все переменится. Тогда исчезнет Пирамидоголовый и его монстры, и Мэри выздоровеет, и человек по фамилии Сандерленд станет совершенно обычным человеком и заживет свою обычную жизнь. Но пока… Джеймс брезгливо стряхнул ошметки разложившейся плоти со штанов и записал:
они не воняют
но как будто бы должны
но запаха нет
И, подумав, вырвал еще одну страницу. Ему точно нужно было принять ванну. Странно, что монстры не имели запаха. Не то, что люди. Особенно сосед из пятой квартиры снизу. Он был отвратителен, смердел как труп. Готовил самую отвратительную еду с самым омерзительным запахом специально, чтобы свести Джеймса с ума. Вот и сейчас. Снизу несло так, что вызывало рвотные приступы. Вонь доносилась волнами, каждая новая сильней предыдущей. Зажав нос одной рукой, Джеймс сделал еще запись:
Теперь я уверен, оно идёт из той квартиры.
Я им всё время говорю об этом,
почему ничего не делают?
это невыносимо
я чувствую, как оно проникает в мою кожу
в мои лёгкие
Вырвать ее он не успел, потому что его начало тошнить, и он бросился к унитазу. Его долго и мучительно, безостановочно выворачивало наружу, и от запаха, и от того, что он выпил целый бутылек успокоительного. Когда отпустило, Джеймс уже не вспоминал ни про розы, ни про Марию. Он открыл краны и с трудом, прямо в одежде, обессиленный, перелез в теплую воду через край ванны. Мужчина уже много лет спал без снов, потому что его реальность была страшнее любого кошмара. Вместе со сном пришло и долгожданное успокоение.
Глава 6.
Очнулся Джеймс от того, что кто-то барабанил в дверь квартиры, а Гуди глухо и непрерывно лаял. Ванна, в которой он лежал, давно наполнилась водой и переливалась через край. Вода стояла в комнате до порога и перетекала в комнату. Наверняка в дверь ломился тухлый сосед снизу.
– Открывай дверь, Сандерленд! Ты меня заливаешь!
Джеймс выключил воду и лежал в ванне, не шевелясь. Игнорировать проблемы было его стандартным методом их решения. Некоторые исчезали сами собой. Джеймс рассматривал свои ноги. Вода очистила его одежду, на ней не осталось следов плоти и блевотины. Лекарство пока действовало, страх и тревога остались, но были так далеко-далеко, на заднем плане. Словно отчим посадил их в подвал.
Сосед тарабанил в дверь, пока не устал.
– Я буду жаловаться на тебя, больной ублюдок! Тебя на улицу выкинут! Там тебе и место!
После яростной речи шаркающие шаги удалялись по коридору.
Джеймс все еще лежал в ванной. Левый ботинок расклеился сбоку от указательного пальца, и из этой дыры отвратительным пузырем вылезал серый носок. Разглядывая, как он колышется вместе с водой, Джеймс думал о том, почему некоторые недолюбливали его. Большинство людей видело в нем такого симпатичного скромнягу, сразу вызывающего расположение и доверие, он и сам представлял себя таким. Он старался говорить только правильные вещи, как положено у людей, а свои настоящие чувства и мысли не открывать никому. Ну только своему психотерапевту с голосом бога. Ему можно было доверять. И еще Марии. И Мэри.
Другие, как, например, тухляк из пятой квартиры или его отчим, воспринимали его сразу в штыки. В них ненависть к Джеймсу как будто развивалась загодя.
Отчим Боб… Джеймс поморщился так, как будто ему удалили все зубы без анестезии разом. Только одна мысль о нем вызывала резкую ноющую боль во всем теле: в каждой мышце, в каждом органе, в каждой кости. Боб сломал всю жизнь Сандерленда. Он привел в этот мир Пирамидоголового.
Отец погиб в аварии, когда Джеймсу было 4. В больнице сказали, у выезжающей на перекресток фуры отказали тормоза. Джеймс ничего не помнил, просто проснулся в палате с забинтованной рукой и зареванной, посеревшей матерью рядом. Сотрясение мозга, два переломанных пальца. В церкви, куда он потом ходил с матерью на службы, говорили, что он спасся чудом. Господь оставил его в живых, потому что у него на Джеймса были особые планы.
Маленькому мальчику было непонятно, что за планы были на него у всемогущего Бога. Отобрав отца, Бог, казалось, пытался отобрать и мать. Она ушла в себя, стала отчужденной, замкнутой и строгой, носила черные платья. Джеймс, казалось ему, существовал в каком-то вакууме пару лет, куда не могли достучаться ни друзья по двору, ни пастор в церкви. А мать и не пыталась. Джеймс смотрел на ее многочасовые молитвы вечерами. Ее лицо стало похоже на почерневший лик Богоматери Гваделупской, вечно скорбящей, вечно глядящей вниз, в преддверие ада. Но обладать даже такой женщиной маленькому Джеймсу нравилось, ведь она принадлежала только ему. Ему одному безраздельно. Это слияние невинного ребенка и скорбящей матери он воспринимал как святость.
Джеймса все время преследовал страх. Он боялся закрыть глаза и потерять еще и мать, которая выглядела ангелом кротости в его глазах. Считалось, мальчик боялся темноты, потому что авария случилась ночью. Чтобы справится с его беспокойством, она позволяла ему спать рядом с собой. Свет в спальне вообще не гасили.
Жизнь изменилась, когда за матерью начал ухаживать Боб. Джеймс еще не видел его, но уже заметил перемены в матери. Ее лик посветлел, а из гардероба одно за другим стали пропадать строгие черные платья. Все вокруг говорили, что она похорошела, и новый роман ей на пользу, но сын был не согласен. Та женщина, которую он любил и на которую молился, растворялась, как ночь, оставляя в руках пустоту.
Боб переехал внезапно, и Джеймса переселили в детскую комнату. С первой встречи и Джеймс, и Боб невзлюбили друг друга. Боб был крупным, мускулистым работягой, нанимавшимся на фермы разнорабочим. Он был настоящим реднеком, помешанным на теме мужественности. Казалось, вся сфера его интересов заключалась в том, что нужно делать и чем заниматься, чтобы никто не подумал, что он – не мужик. Пить пиво, рыгать, громко смеяться с друзьями, постоянно отпускать скабрезные шуточки и утверждать, что женщины – глупые существа второго сорта, как огня бояться прикоснуться к предметам розового цвета, пореже стричься, бриться и одевать чистую одежду было его принципами, которые казались ненавистны Джеймсу.
Он был обычным ребенком, болезненным и робким. Не хотел быть лидером, боялся давать сдачи, отказывался играть в регби. Ему нравилось быть чистым, часто купаться в душе, запираться в комнате и слушать грустные баллады. Мальчик маниакально наводил дома идеальный порядок и расставлял вещи по своим местам. Он даже мог горько и отчаянно плакать, если расстроится. Для Боба все это было невыносимым. Было уколом в сторону его мужественности и подчеркнутой сексуальности. Если он не воспитал пасынка мужиком, то и сам не мужик, – никто не упрекнул в этом Боба, кроме него самого. Глядя на хлипкого пацана, отчим всегда мрачнел.
С каждым разом он наказывал Джеймса все строже и строже. Ребенок в ответ бунтовал, кричал, кусался – вот однажды Боб затолкал пасынка в темный подвал и закрыл за ним дверь. Внезапно помогло – и Боб воспринял этот метод воспитания как выигрышный. Конфликты продолжались, становились все яростнее – и постепенно отчим расчистил подвал, стал привязывал Джеймса за ногу к трубе газового котла и оставлять на все более длительное время. Подросток боялся темноты еще больше. В ней стояли и копошились огромные страшные фигуры, они разглядывали его и были готовы напасть. Когда отчим заходил его проверить, мальчик сидел притихший, вжавшись в стену спиной, с большим пальцем во рту. Боб считал это проявлением согласия с наказанием и покорности.
Ну а мать? Она изменилась совершенно. Все так же ходила в церковь по воскресеньям и отзывалась на то же имя, но под влиянием Боба стала совершенно другой женщиной. Громко смеялась его скабрезным шуточкам и пила пиво с ним вечерами. Стараясь казаться желанной и привлекательной для Боба, стала носить вошедшие в моду мини-юбки. Перестала находить общий язык с Джеймсом, потому что общение с 12-летним бунтующим подростком – это сплошное страдание, а страдание было тем, что она старательно пыталась вытолкнуть и не допустить в своей жизни.
Постепенно сын начинал ненавидеть и ее. После школы не торопился домой. Друзей у него не было, в классе отчаянно гнобили, и вот после уроков он отправлялся по заброшкам. Недостроенных домов было немного, покинутые владельцами дома были гораздо увлекательнее. Джеймс находил в них упоение. Садился на диван в гостиной, представлял, какой бы была его самостоятельная жизнь в этом доме. Осматривать ящики, кладовки, подвалы оказалось еще интереснее. В одном из них он нашел пистолет с двумя патронами.
Мальчик возвращался домой к ужину, где его ждал очередной подзатыльник и обвинения в мужской несостоятельности. Постепенно в сознании укрепилась мысль принести домой пистолет для защиты от Боба. Если бы его не было, верилось уже повзрослевшему Джеймсу, мать стала бы прежней. Она бы опять принадлежала ему безраздельно.
В тот день было выпито изрядно пива. Больше десятка пустых банок уже лежало на полу, еще штук шесть стояло на столе. Мать пьяно развалилась на низком подоконнике кухни. Первое, что бросилось в глаза подростку, были ее накрашенный красным рот с прилипшей с нижней губе сигаретой, и предательски светлая стрелка на темных колготках, уходившая по внутренней стороне бедра к зияющей чернотой ластовице. Короткая юбка задралась до трусов. Джеймс презрительно бросил ей, что она выглядит, как дешевая шлюха. Такие шуточки сходили с рук Бобу, мать даже смеялась над ними, но сейчас поменялась в лице. Боб тяжело поднялся со стула, словно черный, жирный, вонючий хряк, и ударил кулаком обидчику в голову. Джеймс увидел ужас в глазах матери. Его откинуло ударом на холодильник. Отчим ударил его еще несколько раз, затем схватил за руку и потащил в подвал.
Когда мальчик очнулся, и сердце его трепетало от всепоглощающего страха. Он сидел в подвале на привычном месте, привязанный за ногу, а вокруг была темнота. Адски болела голова, но это не важно. Темнота выглядела особенной, она была смертельно опасной. Все те же смутные фигуры, готовые напасть, окружали его. Но еще был ОН. Джеймс знал: ОН был тут ради него. Огромный, свирепый, сильный, не человечески мощный. Он мог раздавить или разорвать Джеймса на части за одну секунду, но не делал этого. Он хотел сделать Джеймса своим. Не просто забрать, получить бессмертную душу Джеймса, как пугали дьяволом в церкви. Дьявол был просто картинкой по сравнению с Этим. Безжалостным, мощным, тускло поблескивающим толстым металлом монстром. Он обладал собственной волей. И эта воля была Джеймсу известной. ОН ХОТЕЛ СДЕЛАТЬ ДЖЕЙМСА СВОИМ. Глядя сквозь темноту на мутный отблеск, где кружились, сверкая, пылинки и ложились на неровную железную грань, Джеймс кричал и кричал. Он чувствовал, как монстр, у которого не было имени, становится им, а он сам становится чуточку этим монстром. Кричал от ужаса, кричал от страха. Кричал от отчаяния. Хотел позвать на помощь, но кроме протяжного звериного ААААААА из его рта ничего не выходило.
Отчим нашел его без сознания с расцарапанным в кровь лицом на следующее утро. Обнаружилось, что у Джеймса черепно-мозговая травма. То ли в результате удара, то ли от падения на холодильник небольшой кусочек кости в височной доле откололся и впился в мозг. Всю ночь продолжалось кровотечение. Подростку сделали срочную операцию, и он выжил. Врач диагностировал, что теперь Джеймс стал не обучаем и будет страдать краткосрочными эпизодами потери памяти.
На Боба хотели завести уголовное дело за жестокое обращение с ребенком, но ему удалось все «замять». Спас пистолет в рюкзаке Джеймса, который он в тот день принес домой. Боб нашел его и предъявил полиции, представив дело как необходимую самооборону. Типа Джеймс напал на него с заряженным пистолетом, а Боб только, защищаясь, оттолкнул его на холодильник. Про подвал отчим вообще умолчал, соврав, что после конфликта Джеймс ушел к себе в комнату спать, а утром ребенка не получилось разбудить в школу. Мать, боясь потерять второго мужа в тюрьме и опять остаться одна, молчаливо подписала все показания Боба.
Джеймса тоже опрашивали после операции, только ему никто не поверил, потому что, кроме инцидента с отчимом он рассказывал про монстра, темноту и то, что мать его кормит гнилью. Над подростком посмеивались, считая, что со свойственным детям максимализмом он пытается очернить обидчика, и никто не разглядел в его правдивых историях признаки грозного психического заболевания. Джеймс поклялся больше никому не рассказать правду. Он будет говорить им лишь то, что они хотят. Лишь бы его оставили в покое.
Подросток старательно принимал все лекарства, особенно успокоительные и таблетки, понижающие уровень агрессии – и вскоре ему стало легче. На ночь свет в палате можно было не выключать, а смутные фигуры в темноте толпились где-то далеко, на самом краю сознания. Он постепенно привык жить с ними.
Полгода ушло у него на восстановление после операции. Боб, чувствуя вину, усердно работал, чтобы оплатить пасынку страховку и дорогостоящее лечение. Свои 13 лет он встретил в палате один. Мать прислала пиццу и пончики через доставщика. Через месяц мальчика выписали, и он вернулся домой. До школы уже не было дела, и, отправляясь туда, Джеймс сворачивал на полпути и шел лутать по заброшкам. Если учитель звонил и жаловался матери на отсутствие ребенка в школе, Джеймс оправдывался, что забыл. В конце концов, амнезия или временные провалы в памяти были его официальным диагнозом. Боясь повторения, ни Боб, ни мать в конфликты с ним больше не вступали.
В свое четырнадцатилетие он забрал все деньги из дома и уехал на запад. По дороге обменял украденный у Боба новенький пикап на старый автотрейлер, в котором можно было жить. Недалеко от Сайлент-Хилла автотрейлер сломался, и чудом проезжавший мимо эвакуатор помог Джеймсу дотащиться до ремонтной мастерской за заправкой Октантис фуел. Денег на ремонт и запчасти не хватало, поэтому Джеймсу пришлось временно устроиться в зоомагазин Биг Джей, чтобы «подлатать» дыру в финансах.
Там Сайлент-Хилл закинул свою первую удочку, и Джеймс с радостью попался на его приманку.
её поймали около Кац-стрит
зря мы её сюда привели
не знаю, что делать
она там
сидит и смотрит
выпустить нельзя
уйти тоже нельзя
она меня не отпустит
не смотри на неё
не смотри ей в глаза
Но она была такой милой, доброй, отзывчивой и голодной, что Джеймс сразу полюбил ее. Он называл ее хорошая девочка. Гуди. После всего, что он пережил за эти годы дома, собака стала именно тем существом, которое было так необходимо израненной душе подростка. Его поддержкой и опорой. Пушистая, невероятная умная колли. Еще никто в этой жизни не верил в него так, как она.
Город точно знал, что нужно было Сандерленду, и давал ему это.
Страдание? Город давал ему страдание.
Гуди дожила до старости по собачьим меркам, когда у нее обнаружили рак молочных желез. Оперировать было слишком поздно, да и животное бы не перенесло хирургического вмешательства. Вместо сна она просто выла ночами от боли. Джеймс клал ей влажное полотенце на живот и легонько чесал между ушами. Казалось, это немного помогает. Глядя на седую, перекошенную пасть, Джеймс думал о том, как любил ее и как желал ей покоя. Он избавил ее от боли, зажав нос и пасть руками, а Гуди, любящая Гуди… не сопротивлялась. Когда жизнь покинула ее лохматое тело, Сандерленд вынес ее на улицу, положил на дорогу и сел рядом. Какое-то странное чувство роилось в нем, он искал для него слово и не мог найти. Это была горячая, обжигающая едкой кислотой сожаления, вина и, одновременно с ней, ледяное, пронзающее душу иглами, чувство освобождения.
Любовь? Горд давал ему любовь.
Когда Гуди умерла от старости в возрасте 13 лет, положив усталую голову на скрещенные лапы около Техасского кафе, Джеймс сидел на тротуаре и плакал. Именно тогда недостриженная Мэри в чувствах выбежала из парикмахерской напротив, и положила ему руку на голову. Еще вздрагивая плечами, Джеймс поднял заплаканное лицо. Над ним стояла девушка в светлом, и солнце играло лучами в ее светлых волосах. Вспомнилось что-то из Библии про милость Господню. Знак, это точно был знак.
Так они и познакомились. Мэри словно восполнила ту изначальную, строгую, чопорную, горюющую мать, которая выглядела святой в глазах своего сына. От Мэри он дополучил ту любовь, которой так не хватило ему в детстве.
А когда врачи сказали, что Мэри осталось жить четыре месяца, Сайлент-Хилл послал Сандерленду Марию, которую он любил по-настоящему – пылко, страстно, самозабвенно, как мужчина любит женщину всей своей жизни.
Когда же не стало и ее, и Джеймс застрял в своем бесконечном цикле перерождений, город посылал ему подсказки в виде писем и радиосообщений от Мэри. И хотя все встреченные Сандерлэндом персонажи уверяют, что его умершей жены здесь нет, (да и Джеймс сам признает это в финале), письма и радиосигналы однажды должны провести его правильному пути. И путь этот – не убийство, насилие или сексуальная агрессия по отношению к женщинам, а любовь. Есть два пути навсегда покинуть Сайлент-Хилл. Первый – это принять свою земную греховную любовь к Марии (вместе с ее прошлым) и уехать с ней. Второй – смириться с осознанием, что не святость, а привлекательность и желание нравится противоположному полу – неотделимые черты женской натуры. Тогда можно уйти из Сайлент-Хилла с Лорой, физическим воплощением нерожденной дочери Мэри и Джеймса. Этот поступок подразумевает, что Джеймс должен стать ее отцом, заранее соглашаясь с ее взрослением, развитием сексуальности и потерей невинности. Повзрослевшая Лора превратится в обычную женщину для Джеймса, а не очередного атакующего монстра.