Дети грез

Лабиринт потерянных снов

Сумерки плавно перетекли в холодную, промозглую осеннюю ночь. По городку янтарной россыпью светились окна, за которыми кипела жизнь. Смех и разговоры смешивались с тихим гулом телевизоров. Кто-то испещрял бумагу словами и числами, а где-то две мятежные души пытались найти связующую нить, крича друг на друга что есть силы. Жизнь после заката становилась тайной. На улицах, прорезаемых светом фар, мелькали фигуры прохожих: кто-то бежал домой, кто-то шёл на ночную смену, а кто-то – искал приключения в бурных реках неона. Дождь портил настроение теплолюбивым, но ценители осени находили в сырости особый уют и тихую меланхолию.

Дальше от центра, на окраине, стояли старые коттеджи, построенные еще во времена мнимого равноправия. Широкие улицы пригорода были пустынны. Безжизненные окна; здесь не было ни смеха молодёжи, ни ярких вывесок. Свет фонарей таял в густом тумане, словно в разбавленных сливках. Прогуливаясь по одной из таких улиц, можно было заметить, как фонари гасли один за другим, с пугающей быстротой. Гасли, словно гирлянда, до последнего огонька, который оказался возле последнего дома, где на втором этаже мерцала маленькая настольная лампа.

В этой комнате жил десятилетний Остин. Маленький огонёк лампы был его единственным спасением, защитой от кошмаров, превращавших ночи в бесконечную цепь ужасов. Сны стали пытками, от которых он просыпался испуганным и уставшим. Под толстым одеялом, спрятавшись от всего мира, мальчик лежал в кровати, ожидая последнего ритуала. Он смотрел вверх на потолок, раскрашенный флуоресцентными красками в виде звёздного неба. Яркие точки, переливаясь светло-оранжевыми оттенками, создавали иллюзию бесконечности, наполняя комнату волшебным светом. Но даже это не могло полностью избавить от чувства тревоги. Остин ждал маму – единственного человека, способного избавить его от кошмара, точнее, вовремя разбудить. Без неё он чувствовал себя совершенно беззащитным. Он не просто боялся темноты – он чувствовал физическую скованность, когда огонёк лампы гас. Тогда Остин превращался в кусочек льда, ожидая внутреннего ужаса после закрытия глаз. В эти минуты каждый звук казался ему уже не реальным, а потусторонним, за гранью мира. Только свет лампы и материнская рука, пытающаяся вырвать его из оков кошмара, спасали.

Дверь приоткрылась бесшумно, и мама, ступая по мягкому ковру, приблизилась к кровати. Нежная рука ласково провела по его волосам, лёгкое прикосновение ко лбу.

– Всё ещё горячий, – прошептала она.

– Мне лучше, мам, – ответил Остин, касаясь её ладони.

– Хорошо, если так. – Усталость проступала на ее лице ранними морщинами, но она улыбалась. – Пора спать. Завтра придёт доктор, и нам нужно выглядеть здоровыми, иначе опять отправят в белую палату, где всегда выключают свет.

– Но там так страшно… и скучно! – протестовал Остин.

– Тише, крольчонок, я обещаю, больше мы туда не попадём. Будем есть витамины. – Мама, засунув руки под его пижаму, прижалась к нему. – И станем сильными и здоровыми! – Она принялась его щекотать, и смех Остина, свободный и звонкий, рассеял всякую печаль. – А теперь спокойной ночи. Если почувствуешь себя плохо, сразу беги ко мне.

– Я знаю. Ты говоришь об этом каждый день.

– Хорошо. Я люблю тебя.

Она поцеловала его в лоб и тихонько отошла к двери.

– Если снятся кошмары…

– …ищи свет, – закончил Остин их ежевечерний ритуал.

Дверь тихонько закрылась.

Остин зевнул, чувствуя приближение кошмара. Он позабыл, что такое добрый сон. Глаза слипались, и тьма понемногу поглощала его.

Внезапно быстрые, короткие шаги застучали по лестнице, будто бежал мелкий зверёк. Дверь бесшумно приоткрылась. Тусклый свет лампы выхватил из мрака силуэт крохотного существа – не больше кошки, которых в доме вовсе не было. Остин тут же очнулся от дремоты. Дверь была закрыта, но ему показалось, что кто-то только что открывал ее. В полумраке он услышал шорох, доносящийся из-за книжного шкафа.

– Кто здесь? – прошептал он осипшим голосом.

Шорох усилился. Остин увидел блеск глаз и ослепительно белые зубы. Монстр вторгся в его реальность или же всё-таки кошмар?

– Кто здесь? Отзовись! – Остин повысил голос, борясь с нарастающей паникой.

– Обещай не кричать, – раздался вибрирующий, как гитарная струна, голос. – Не хватало ещё разбудить твою маму. Она очень устала.

– Кто ты? – вскричал Остин.

– Я пришёл помочь тебе, Остин. Я не опасен. Я хочу вернуть тебе сон, потому что он ценнее всего на свете.

Остин замер в ожидании, не зная, что сказать.

– Хорошо, – согласился Остин через несколько минут. – Только выйди из темноты.

Существо нерешительно вышло в свет, словно опасаясь ожога. Остин увидел, что оно выглядит ещё страшнее, чем в темноте. Его чёрная, как сама ночь, одежда – шуба из кошачьей шерсти – казалась почти живой. На маленькой голове сидела вязаная шапка, из-под которой торчали длинные, крючковатые уши, покрытые белым пухом. Меловое гладкое лицо, с длинным, красным от холода носом и грустными, аквамариновыми глазами. Из широких рукавов выглядывали маленькие лапки с розовыми перепонками.

Несколько неловких мгновений длилось молчание, прежде чем существо заговорило:

– Я Сновл. Хранитель снов и кошмаров этого города.

– А ты… человек? – неуверенно спросил Остин.

– Нет. Я – грезарианец. Из другой реальности.

– С другой планеты?! – воскликнул Остин, зажимая рот рукой от восторга.

– Тише! – шикнул Сновл, замахав маленькими лапками.

– Ты не человек! Вот круто!

– Я пришёл потому, что твой сон сбежал. Я видел его в лабиринте снов. Ты его больше не увидишь, если не пойдёшь искать. Пора вставать с кровати и отправляться в путь, – решительно заявил Сновл, упирая лапы в боки.

– Мой сон? Но как сон может сбежать?

– Какие сны тебе снятся? – спросил Сновл и тут же сам ответил на вопрос: – Кошмары. Один страшнее другого. Свет отступил перед тьмой. Вечный закон миров.

– Но я не помню сны. И всегда просыпаюсь уставшим, словно радость кто-то украл… И помню, что-то ужасное происходило после того, как закрыл глаза. И так каждый раз.

– Проделки кошмаров. Особенно когда их много. Они ядовиты, разрушают всё светлое. Ты болен, но можешь вылечиться. Без сна ты не проживёшь.

– Я умру?

– Нет. Но высохнешь… как цветок без воды. – Сновл осторожно подбирал слова, чтобы не напугать мальчика ещё больше.

– Как мне найти сон? Как он выглядит?

– Я не могу сказать, как он выглядит. Но я могу показать тебе путь.

– И ты пойдёшь со мной?

– Нет, – буркнул Сновл. – У меня полно дел! Ты справишься сам. Я только укажу дорогу.

Остин всё ещё сомневался: сон это или явь? Но это был самый удивительный случай в его жизни. Внутри зажглась надежда – настоящее приключение! Он должен воспользоваться шансом. Собравшись с духом, мальчик надел ярко-зелёные тапочки и встал перед Сновлом, гордо выпятив грудь.

– Я готов, – решительно сказал мальчик.

Сновл не двигался, лишь глаза его, словно голубые капли, блестели от озорства.

– И никаких вопросов? – спросил коротыш ехидно, будто замыслил какую-то шалость, и она вот-вот произойдёт.

– Нет. Нужно найти сон. И узнать, как он выглядит. Это легко. – Остин почувствовал прилив смелости.

– Храбрый мальчик, – одобрительно сказал Сновл, хлопнув себя по бокам. – Вот мешочек с грибницей. Высыпь содержимое на ковёр – и ты увидишь дорогу. На этом я покидаю тебя, но вернусь, когда ты снова окажешься в этой комнате.

Внезапно лампа погасла, раздался хлопок. Остин вздрогнул, но лампа снова зажглась – комната была пуста. В воздухе разносился витиеватый дымок, как после хлопушки.

В руках Остин держал чёрный шёлковый мешочек с голубым бантом.

– А вдруг это не сон? – шептал он. – Вдруг всё реально?

Дрожащими пальцами он развязал мешочек. Внутри оказался пепел, серый, как предгрозовое небо. Остин высыпал его на ковёр. Пыльное облако окутало комнату, Остин закашлялся, чихнул – достаточно громко, чтобы разбудить всю улицу. Он боялся, что мама войдёт после такого громкого «А-а-пчхи-и».

Пепел рассыпался по ковру, но ничего не происходило.

– Шутка, – вздохнул Остин, ложась обратно. – Проснусь – всё исчезнет. Это галлюцинация. Видимо, из-за горячки.

Он поправил подушки, случайно задев выключатель над перекладиной. Свет погас. Остин хотел нажать на кнопку, как вдруг заметил синеватое излучение на стене. Он обернулся и замер, уставившись на пол. Пепел вспыхнул нежно-голубым светом, рисуя на ковре узоры. Из небесной пыльцы выросли светящиеся фиолетовые грибы, пуская корни в ковёр. Их шляпки выбрасывали споры, которые летели к двери, образуя дорожку. Грибов становилось всё больше – они покрывали пол, стены, мебель.

В зелёных тапочках и кофейной пижаме, с растрёпанными волосами и широко раскрытыми глазами, Остин подошёл к зеркалу. Рядом на тумбе лежал фонарик.

– Это сон, – сказал он своему отражению. – Главное – найти свет. Тогда кошмары не страшны.

Дорожка грибов вела к лестнице. Остин почувствовал запах воды. Звук журчания усиливался. Мальчик сбивал шляпки грибов, и воздух наполнялся мерцающими бирюзовыми спорами, безмятежно плывущими во тьму. На краю скрипучей лестницы Остин направил луч фонаря на чернильную воду. Глубокая, бездонная, она поглощала свет, не отражая ни единой искры. Он шагнул вперёд, надеясь на прочную основу под водой. Но первая ступень оказалась ложью. Доска под его весом заскрежетала, а затем с ужасающим треском провалилась. Остин рухнул в ледяную пучину. Борьба началась в мгновение ока. Он барахтался, едва успев выдохнуть пару нечленораздельных криков, как мёртвая вода затянула его.

Окружающий свет грибов, который ещё мгновение назад казался чудом, мерцал и угасал, как и сам источник жизни внутри Остина. Сознание то прояснялось, то вновь туманилось, а ледяные объятия воды сдавливали тело, отнимая последние силы.

Резкий толчок, словно чья-то невидимая рука, вырвал Остина из тьмы. Он вздрогнул, словно очнувшись от гипнотического сна. Мальчик выставил руки вперёд для защиты. Открыв глаза, он увидел чернильное небо, и понял, что его выбросило на поверхность, как безжизненную куклу. Остина подхватило течение, как утопленника. Каждый вдох и выдох сопровождались огненной болью в груди. Вода, вздымаясь в бешеном танце, грозила навеки похоронить его здесь. Так оборвалась бы жизнь мальчика, которого никто не будет помнить, кроме матери.

Остин вертел головой, пытаясь уловить взглядом нечто, куда можно выбраться. Огромная, холодная луна в беззвёздном небе напоминала лишь о бесконечной пустоте, окружающей его. Неистовый ветер разрубал воду, отзываясь диким свистом в ушах. Огромная волна накрыла его, погружая под воду. Ледяное дыхание пробиралось в самую душу, а сознание терялось в хаосе. Весь мир вертелся и сливался в панорамную размазню.

Вдруг левая рука зацепилась за что-то твёрдое, похожее на штангу. Он ухватился и второй рукой. Это была лестница. Остин подтянул себя, кое-как переставляя одеревеневшие руки, вытаскивая окоченевшее тело. Оказалось, это был огромный красный буй. Он взобрался на него, шлёпнувшись на конус. Ветер грозил убить его быстрее, чем вода. Жуткий холод прокалывал тело тонкими иглами.

– Я не могу больше… Лучше уснуть снова, – прошептал Остин, обнимая себя и плача.

Он смотрел на огромную, холодную луну, и в памяти всплывали образы совсем другого места. Видение дома было ярким, почти осязаемым. Он видел свою комнату, нарисованные на потолке мерцающие планеты. Чувствовал под ногами мягкость ковра, запах свежей выпечки, доносившийся из кухни. Слышал тихий скрип половиц, когда мама пробиралась к нему, чтобы проверить, спит ли он. Даже лёгкий, едва уловимый аромат её духов, казалось, витал в холодном морском воздухе. Не стоило было засыпать, но Остин понятия не имел, как разбудить себя внутри сна. Это вечная борьба и есть вся его жизнь, от заката до рассвета в ожидании очередной смерти.

Вдали раздался глухой, протяжный гудок, прорезающий ледяную тишину. На горизонте появилась чёрная точка, быстро растущая в размерах. Это был танкер, гигантский, чёрный, как смоль, несущийся к Остину. Сердце мальчика забилось чаще. Судно быстро приближалось, его огромные размеры стали чётко видны. Остин мог почти дотянуться до его холодного, металлического бока. Корабль был невероятен, огромнее всего, что он видел по экрану телевизора. Его корпус казался непроницаемым, монументальным, как крепостная стена, преграждающая путь бесконечным волнам. Над тёмной водной гладью возвышалась его надстройка, похожая на многоэтажную громаду.

Капитанский мостик, затерянный где-то в вышине, напоминал заснеженную горную вершину. Белая шапка накрывала его, создавая яркий контраст с тёмным корпусом судна. Остин подумал, что под этой заснеженной шапкой живут люди, готовые прийти на помощь. Ветер с воем обрушивался на море, а гигантский танкер каждым своим движением не показывал слабости.

Остин, с трудом поднявшись, вцепился в буй.

– Помогите! – прохрипел он. – Помо…гите!

Чёрный борт почти коснулся буя. Ветер стих, вода успокоилась. Лунный свет залил гладь. Вдруг на буй упал конец верёвочной лестницы. Остин, не раздумывая, вцепился в неё. Он дрожал, как в лихорадке. Мальчик начал подниматься, но кто-то тянул лестницу сверху…

Перебравшись через борт, Остин рухнул на палубу, покрытую тонким слоем льда.

– Кто здесь?! – прохрипел он. – Помогите! Я замерзаю!

Остин поднялся на колени, дрожа от холода. Лестница исчезла. Слёзы текли по щекам, прокладывая дорожки по замерзшей коже. Холод смешивался с внутренностями, но в то же время что-то грело его, поддерживало, не давая испытать такую боль, чтобы проснуться. Сознание стояло на лезвии ножа, но все же не падало, умелый канатоходец.

– Это сон! Это всё сон! Я больше так не могу! – прокричал Остин, голос его разорвал ночную тишину.

В эту же минуту он услышал скрип. Металлический, пронзительный скрип. Крышка люка медленно и тяжело поднялась, и из глубины вырвалось тепло, резкое и сильное. Остин подполз к краю и заглянул внутрь. Внизу – непроглядная тьма, всё пространство погружено в чёрную пустоту, только верхние ступеньки лестницы освещались тусклым лунным светом.

– Фонарик бы…

Его шёпот разнесся эхом в глубине корабля. И в ту же секунду, как ответ на просьбу, произошло нечто странное. Остин ахнул, широко раскрывая глаза. Прямо перед ним, на тёмных ступенях лестницы, словно из самой глубины мрака, стали появляться фиолетовые грибы. Они прорастали сквозь дерево, обвивая ступеньки сверкающими стеблями и выпуская мелкие, блестящие споры. Живая дорожка, ведущая куда-то вглубь судна.

– Дорога продолжается, – пробормотал он, вспомнив обещание Сновла. Вся необычность ситуации была забыта, поглощённая непреодолимым желанием найти то, за чем он вообще согласился пойти неизвестно куда. Оставалось только одно – спуститься в пугающие глубины корабля.

Винтовая лестница уходила вниз, каждый её виток был огромным кругом, частью спирали. Остин спускался всё ниже, и с каждым шагом чувство потерянности усиливалось. Сердце стучало в такт шагам.

Какого же размера это помещение? – шептал он. – Может быть, именно здесь скрывается его сон?

Светящиеся споры грибов рассеивали тьму, тёплый воздух обдувал, пижама быстро сохла. Время растянулось, превращаясь в бесконечный поток мгновений. Он не мог сказать, сколько прошло минут или часов, прежде чем он достиг последней ступеньки, и живая дорожка из фиолетовых грибов исчезла, увядая и превращаясь в пепел. Грибы погасли, их споры рассеивались в воздухе и угасали.

И тут он увидел её: на полу, среди увядших грибных шляпок, стояла свеча на блюдце. Остин осторожно коснулся фитиля, и в ту же минуту он вспыхнул, яркий жёлтый огонёк, распространяя тепло и свет, создавая защитный круг против наступающей тьмы, обозначая маленький оазис среди бескрайней ночи. Остин бережно держал блюдце и посмотрел по сторонам. Куда идти? Грибы исчезли, только деревянный пол под ногами. Странно все это, так не похоже на обычный кошмар.

Остин продвигался вперёд, делая каждый шаг в медленном, осторожном ритме. Ему казалось, что он идёт вечность. Хрупкий свет пламени освещал путь, показывая небольшой участок дороги. В этом небольшом кружке мир казался безопасным, но за его пределами лежала бездна неизвестности. И внезапно его ноги натолкнулись на что-то мягкое, приятное на ощупь. Наклонившись, Остин увидел травянистый ворс: мягкая ковровая дорожка, расстилающаяся перед ним. Пойду по ней, решил Остин, доверившись инстинкту.

Ворс под ногами становился всё гуще, дорожка расширялась, поглощая пол. Ворсинки достигли щиколоток, легко щекоча кожу. Неожиданно подул лёгкий ветер, принося с собой запах дыма, сладковатый и немного едкий. Вдалеке замерцал маленький огонёк.

– Костер? Может, ковёр горит? – произнес он, пытаясь разобраться в ситуации. – Но здесь нет места логике. Главное – свет. Он защитит. – С этими словами Остин устремился вперёд, приближаясь к источнику света. Он не знал, что его ждёт, но он уже не боялся, вернее, страх был заглушен огромным желанием выбраться из этого кошмара.

С каждым шагом ворс становился всё гуще, достигая колен. Он пробирался через нити и невольно почувствовал, что в ковровых зарослях что-то шевелится. Ему показалось, что внутри этого толстого полотна что-то бегает, пищит. Мыши? Наконец, мальчик достиг источника света. Костёр. Пламя танцевало над огромной кучей книг, словно живое существо, перелистывающее страницы сразу сотен книг. Ковёр, по которому он шёл, неожиданно обрывался обугленным неровным краем. Огонь лился из книг, из страниц, покрытых строками и буквами разных языков. Бумага не чернела, не превращалась в пепел. Не было ни искр, ни дыма, лишь нежный, чуть сладковатый запах горящей бумаги подтверждал реальность необычного огня. Маслянистые золотые языки извивались в замедленном танце, словно приглашая путников приблизиться, почувствовать тепло и уют.

У костра сидела девочка, окутанная тенью. Она была одета в чёрный бархатный плащ, который поглощал свет. Когда Остин приблизился, она медленно встала, повернулась к нему. Её глаза, цвета спелого апельсина, были неподвижны, не мигали и не отрывались от его лица. На мгновение Остин почувствовал себя прозрачным и раскрытым перед ее взором. Девочка легко поправила полы своего плаща, словно от него повеяло холодом.

– Ты замерз, – сказала девочка. Её перламутровые волосы переливались, излучая мягкое, нежное сияние. Они казались живыми, словно сами по себе источали свет. – Подойди к огню, согрейся. Но прежде, чем ступишь в круг света, задуй свой огонёк, иначе между ними начнётся битва. Это может быть опасно.

Остин послушал её и задул свечу. Небольшой язычок пламени исчез, оставив после себя только тонкую струйку дыма, которая попала ему в нос. Мальчик закашлялся, почувствовав неприятный вкус дыма.

– Дым памяти… Свеча воспоминаний, – прошептала девочка, голос её был тихим. – Ты, похоже, болен кошмарами, раз тебя сюда занесло, да ещё и свечу такую нашёл.

Остин кивнул, молча протянув руки к костру. Пламя старалось коснуться его кожи, но не могло дотянуться. Мальчик боялся обжечься и отводил ладони, будто играя с огнем.

– Меня зовут Остин, – сказал он, наконец найдя в себе силы заговорить.

– Я – Арина, хранительница Западного костра, – ответила девочка.

– Как на корабле может быть костёр? – с нескрываемым удивлением спросил Остин.

– В лабиринте опасно. Если окажешься в беде, вспомни самые счастливые моменты жизни, и свет поможет тебе, – продолжила она, пропуская все его вопросы.

Арина подошла к костру, её силуэт, освещённый пляшущими языками пламени, приобрёл мистическую красоту. Огонь играл на её лице, выделяя черты, подчёркивая их тонкость и изящество, словно она сама была частью этого света. Арина протянула руку к пламени. Её белая кожа отражала свечение, в то же время плащ впитывал его, оставаясь таким же чёрным, как темнота вокруг. Она сделала шаг вперед и окунула ладонь прямо в костёр, а затем извлекла лампу. Кованая ручка, украшенная изящными узорами, напоминала сплетение виноградных лоз.

Арина внимательно посмотрела на лампу, в её глазах заблестели искорки. Она передала её мальчику.

– И что мне с ней делать?

– Возьми свечу и поставь ее внутрь фонаря. Так будет лучше.

Мальчик послушно вставил огарок, но не стал прикасаться к фитилю, чтобы не вызвать бой между огней. Остин чувствовал холод медной ручки. Лампа казалась слишком лёгкой для металла.

– Спасибо. Но надолго ли хватит свечи?

– Огонь будет зависеть только от тебя. И лампа Западного костра поможет тебе пройти путь до самого конца. Она и поможет, и защитит. Кошмары – не самое страшное, что встретится тебе на пути, – ответила Арина.

– Но…

– Иди в любом направлении; вскоре ты сам увидишь, как окажешься в лабиринте, и тогда начнётся твой путь, – добавила она.

Костёр вспыхнул, выбросив в воздух сноп искр, похожих на метеоры. Остин отшатнулся, сердце заколотилось. Арина снова села у костра, фигура её сгорбилась, она достала из костра книгу и начала листать страницы, пока по ним плясало пламя. Он больше не видел её лица.

– Ты задал достаточно вопросов. Некоторые из них были лишними, – сказала она безразлично. – Иди и не оглядывайся. Я буду охранять Западный костёр и помогать потерянным снам найти дорогу домой. Если я сдамся, то этот мир падёт. Помни об этом, когда встретишь таких же, как я.

Ноги Остина словно сами понесли его в темноту, невидимая сила толкала вперёд. Он крепко держал фонарь – его единственную защиту.

– Арина… – прошептал он, и в тот же миг костёр погас, оставив лишь тьму и шорох ветра. Он тут же протянул руку и дотронулся до фитиля. Огонек заплясал, тут же оторвался от свечи заплясал вокруг воскового столба. Маленький огненный человечек махал ему и улыбался. Остин некоторое время рассматривал его, осознавая, что все-таки спит.

Он брел во тьме, пока не заметил, как из черноты стали выступать стены. Остин из любопытства подошёл ближе и начал различать книжные полки, забитые книгами. Подойдя вплотную, он дотронулся до корешков. Старинные непонятные названия на языке, которого он не знал. Стены – книжные шкафы. Остин проводил рукой по фолиантам, пытаясь найти хоть одну знакомую книгу – от них исходило тепло, как от тлеющих углей. Запах книжного клея напомнил ему о домашней библиотеке. Он поднял лампу выше, полки уходили в бесконечность. Местами попадались чернильные пятна на полу и пожелтевшие листы, распадающиеся в руках.

– Здесь всё такое старое… – произнес Остин, продвигаясь всё глубже в лабиринт.

Внезапно до него донёсся нежный перезвон колокольчиков. Звук был настолько тонким и волшебным, что Остин невольно зевнул. Он подошёл к высокой деревянной арке, украшенной изящной резьбой. К ней были прикреплены сотни крошечных колокольчиков, легко перезванивавшихся на ветру, создавая мелодию, способную убаюкать кого угодно.

У одной из книг выглядывал кончик красной шёлковой ленты. Остин хотел за него потянуть, но остановился: как только он коснулся ленты, раздалось змеиное шипение, а колокольчики смолкли. За книгами скрывался целый змеиный клубок. Мысли о кошмарах вновь нахлынули, но любопытство пересилило страх. Он пытался вытащить книгу, и оттуда вылезла голова змеи, похожая на моток алой ткани с чёрными бусинами вместо глаз. Остин отшатнулся.

– Свет – моя защита, я в безопасности, – повторял он себе, стараясь успокоиться.

Но что, если свет погаснет? Он инстинктивно взглянул на небольшую медную лампу. Огонёк внутри неё, маленький, но яркий, продолжал танцевать, играть, беспокойно перемещаясь по гладкой поверхности медного дна. Остин внимательно рассмотрел лампу. Огонь, казалось, возникал из самого воздуха, из невидимой и непостижимой энергии. В памяти всплыли слова Арины, её загадочные наставления: счастливые моменты поддерживают огонь.

Остин закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на самых ярких воспоминаниях. В его памяти возник образ дня, когда он вместе с мамой был в приюте для животных, выбирая нового друга – котёнка. Он вспомнил мягкие комочки, большие, жалобно глядящие глаза, мяукающие просьбы о тепле и доме, о ласке. Сердце Остина наполнилось грустью, ностальгия по тому счастью, которое было так близко, но стало лишь воспоминанием. В этом миге, погружённый в воспоминания, он не заметил, как неловко ударился коленом о лампу.

Огонь внутри затрещал, словно испуганный, и из неё вырвалось облачко золотистой пыльцы, блестящих частиц, похожих на звёздную пыль. Они устремились вверх, словно живые, и превратились в грациозную кошку с золотистой шерстью и янтарными глазами. Остин не верил своим глазам. Воспоминание ожило! Кошка, точно такая же, как он видел в приюте, прошла вокруг лампы, ступая по пустоте, нежно потерлась о его ногу, мурлыча. Остин протянул руку, погладил по мягкой шерсти – она была настоящей, живой. Но в тот же миг, как только он прикоснулся к ней, огонёк в лампе резко замерцал и почти угас. Чудесный миг счастья закончился.

– Нет! – выкрикнул Остин.

Увидев исчезающий огонёк, он запаниковал. Мальчик инстинктивно схватил лампу, сжимая её в своих дрожащих руках. И в ту же секунду пламя внутри вспыхнуло ярче, словно отражая его тревогу. Огонь откликнулся на призыв Остина. Пока он сосредоточенно продолжал вспоминать визит в приют для животных, оживлённая кошка продолжала идти рядом. Её мягкая, золотистая шерстка переливалась в свете лампы. Но внезапно это чудесное видение начало исчезать, таять, словно снежинка на ладони. Золотистая шерсть превратилась в блестящий золотой песок, который медленно рассыпался, исчезая в воздухе.

– Волшебство, – прошептал Остин. Страх сменился изумлением, а затем и чистой, неподдельной радостью. – Я могу оживлять воспоминания!

Он осторожно, с нескрываемым волнением, прикоснулся к лампе, почувствовав её тёплую, гладкую поверхность. Пламя коснулось его ладони через тонкое стекло.

– Всё будет хорошо, – сказал он, чувствуя прилив уверенности.

Он продолжил идти, внимательно осматриваясь вокруг. Огонь в лампе полностью восстановился, засиял ещё ярче. В ту же секунду Остин заметил, что стены лабиринта, окружавшие его, стали отдаляться, растворяться в бесконечном пространстве. Они исчезли из виду, оставив его наедине со светом и тьмой вокруг. Перед ним расстилалось бескрайнее пространство. Ковёр изменил цвет, превратился в пёструю мозаику, а ворс стал колким, словно пропитанным затвердевшим клеем, каждый шаг отзывался резким хрустом под ногами.

Вдали Остин увидел мерцающий огонёк, он быстро перебегал из стороны в сторону. В воздухе послышались голоса. Живые люди? Радость переполнила Остина, он забыл о страхе и бросился к огню через широкое ковровое поле.

– Стой! Эй, дурень! Что ты делаешь?! – раздался хриплый крик.

Остин остановился, прислушиваясь. Оказалось, это была большая лампочка, весело скачущая туда-сюда, и рядом с ней – небольшое существо, похожее на помятый кусок пластилина, который продолжал кричать, что есть мочи. Остин посмотрел вокруг и под ноги. Он рванул с места и побежал к ним.

– Остановись, пока не поздно!

Ворс под ногами трещал, как тонкий лёд. Голова-лампа пыталась побежать к Остину навстречу, но нечто непонятной формы схватило её за провода и продолжило орать.

– Уже поздно. Она проснулась!

Остин добежал и остановился в нескольких метрах от них. Огонёк оказался грушевидной лампой с туловищем, руками и ногами из проводов. Большая «голова» светилась ярче всего, внутри электрические разряды вырисовывали глаза и широкую улыбку. Рядом стоял краснокожий человек, квадратный и маленького роста. Лицо его было угловатым, с большими глазами и беззубым ртом, картофельный нос гневно раздувался, а из глотки раздавался скрежет, будто внутри поворачивались ржавые шестерёнки.

– Что ты наделал, идиот?! – прорычал он.

Подул ветер, и краснокожий мгновенно превратился в кусок глины, а ламповый человечек погас, превратившись в обычную игрушку.

Ковёр ожил. Ворс вздыбился, волны расходились по поверхности. Из глубины, из ткани полотна, вырвалось красное сияние, яркое и резкое. Будто врата из преисподней. Они проявились, материализовались, из ничего стали реальностью. Перед Остином из адовой дыры выползла змея. Величественное существо, одна из хранительниц этого таинственного мира.

Её гигантское тело изгибалось и трещало. Всё её существо состояло из вращающихся кубиков-рубиков, каждый поворот сопровождался треском и щелчками механизмов. Змея повернула голову. Два рубиновых глаза, горящих внутри кубиков, уставились на мальчика. Взгляд был пронзительным, пробивающим насквозь.

– Кто посмел разбудить меня, великую Руби? Ты, маленький человечек? – прошипела она, и слова её эхом разнеслись по пустоте.

Остин опешил. Он замер, прикованный к месту. Огромные размеры змеи, её необычный облик – всё это было вне его понимания. Он никогда ранее не видел таких больших тварей.

– Кто ты? Или ты немой? – спросила змея, приближаясь к нему.

– Я… я… простите, – пролепетал Остин, его голос пропадал, во рту пересохло. Он лишь повторял извинения, не в силах дать другой ответ. Два рубиновых глаза неотрывно смотрели на него, а язык то и дело вылетал изо рта в виде шёлковой алой ленты. Остин заплакал. Слёзы потекли по его лицу.

– Простите, я не знал, что вы здесь… – пробормотал Остин, стараясь скрыть дрожь в голосе. Он чувствовал себя крошечным и ничтожным перед гигантским созданием.

– А-с-с-х-а-а… – прошипела змея, и все кубики внезапно перестали трещать. – Так ты здесь не случайно; ты ищешь сон. Ты слабый мальчишка, гнилое яблоко, рожденный весной, судьбой отмечен муками на всю жизнь. Гниль, которую стоит выплюнуть от горечи. Мне даже сожрать тебя противно, но придётся-я-я-я.

Её слова были острыми, как лезвия, и кололи сердце, слегка, но больно. Остин понял, что она видит его суть, его уязвимость, его страхи. Он почувствовал себя полностью беззащитным перед монстром, который способен прочитать его как открытую книгу. Страх боролся с внезапно вспыхнувшей злостью.

– Мне нужно найти сон, и я никого больше не потревожу, – наконец сказал Остин. Мальчик старался держаться как можно увереннее, хоть это было и крайне сложно, колени дрожали.

Змея, величественная и устрашающая, медленно обвила его кольцами, перекрывая все пути к отступлению. Её движения воздвигали стены вокруг него, лишая свободы. В ушах вибрировал треск кубиков. Руби подняла голову и расширила кольца вокруг Остина.

– Ты найдёшь его, если захочешь. Если станешь сильнее, – прошипела она. – Я могу помочь, но за плату.

– Но у меня нет денег, – ответил Остин, опуская плечи. Он был в пижаме, не имея ничего, кроме горячего желания отыскать сон. Ему ничего не оставалось, кроме как выполнить все, что Руби пожелает, хотя инстинкты отчаянно кричали об опасности.

Змея рассмеялась – звук напоминал перемалывание стекол.

– Мне не нужны ваши жалкие деньги. Мне нужны воспоминания. Твоя совесть. Посмотри мне в глаза.

Глаза мальчика встретились с рубинами змеи. Его мысли перенеслись в класс. Солнечный свет падал на пустые парты. Друзья, учитель, все были здесь. Остин сидел один, рисуя в тетради. Он любил рисовать. Мама подарила ему карандаши, бабушка – пенал. Мама обещала записать его в художественную школу на следующий год, если он не будет так часто болеть. Но на самом деле он не рисовал – он ждал, когда все уйдут.

Остин наблюдал за тем, как его одноклассник хвастался новым телефоном. У него не было телефона, потому что у мамы не было денег. Он даже не осмелился попросить его на день рождения; ему было стыдно перед мамой, ведь он понимал, сколько денег уходит на лекарства. Но эта игрушка так манила его – руки сами тянулись к телефону. Он мучился два урока, в его душе вскипала злость и обида. Наконец он решил восстановить справедливость.

Остин подошёл к чужому рюкзаку, открыл его и достал маленький кошелёчек, вытащив оттуда пару бумажек.

– Буду копить на телефон. У него есть лишние, значит, он поможет мне, – думал он, ощущая, что оправдания вполне себе обоснованные.

Остин знал, что поступает плохо, но желание было сильнее. Он забрал деньги себе. Пропажу заметили только на следующий день; Остин остался вне подозрений. Все любили этого маленького ангелочка: он хорошо учился, был послушен и всегда делал домашнее задание. Учительница ставила его в пример, и никто не догадывался о том, что в классе появился вор. Страшное слово всплывало в его голове каждый раз, когда он вспоминал этот момент.

А ведь тот случай был не единственным – это повторялось вновь и вновь. Мелочь, монетка за монеткой, пропадали; большинство просто забывало об этом, некоторые жаловались, но решительных действий учителя не принимали. Остин понял: его преступления останутся безнаказанными, если мало брать.

В этот момент змея прервала его видения:

– Ты видишь? Это твоя слабость. Это то, что делает тебя уязвимым. Теперь ты должен решить: готов ли ты заплатить за свои проступки?

Остин почувствовал, как холодок пробежал по спине; он понимал, что стоит на краю пропасти. Он не купил телефон. Все деньги, которые он мог накопить, уходили на книги, альбомы и краски. Остин любил рисовать, и страсть к искусству поглощала все его сбережения. Мама заметила, что у него стали появляться новые вещи, и, когда она спросила, откуда они, он быстро придумал оправдание: он подрабатывает расклейщиком объявлений или помогает соседке убираться в доме. Отчасти это было правдой – в выходные дни он иногда разносил рекламные газеты и расклеивал объявления. Но совесть не дремлет.

Он ВОР. Он знает это.

Слёзы текли по его лицу, оставляя мокрые дорожки на щеках. Душа болела, как будто в неё кинули горсть раскалённых угольков. В животе словно комок из иголок зашевелился и прокалывал кожу. Почему так больно?

– Твоя мать работает на двух работах, чтобы заработать на жизнь. А ты таким лёгким способом решил отделаться от всех проблем? – Руби яростно зашипела на него. Змеиный голос разразился бурей. Вот-вот она укусит его, разорвёт на части.

– Ты воровал. Ты взял чужое и не вернул. А недавно ты залез в сумку учительницы. Ты постепенно усыпляешь совесть, а в скором времени ты забудешь про неё, убьёшь внутри себя. И жизнь твоя превратится во мрак. Сон ушёл из-за твоих чёрных желаний, которые ты лелеешь и растишь. Что же тебя не устраивает? Ты голодаешь? Ты не одет? Тебе негде жить?

– Я не знаю! – закричал Остин, наконец выплеснув накопленный гнев.

– Ты не знаешь? А я, кажется, знаю. Ты завидуешь… Зависть застилает твои ясные глаза. Ты завидуешь всему, что лучше тебя. Зависть – яд. Яд кошмаров, которые почти одолели тебя. Осталось совсем чуть-чуть…

Она замолчала, оставив Остина наедине с теми словами, что вонзила в него. Он рыдал, не в силах остановиться. Он чувствовал, что стоит перед собственными воспоминаниями совсем один и смотрит на эти картины, которые давят на него, упавшие со стены в тяжелых металлических рамах. Картинная галерея, которую создал сам, разрушалась.

– Ты заплатил. Теперь я буду являться к тебе и мучить, пока ты сам не избавишься от зависти и не научишься быть благодарным. Многие не имеют ничего. Ты имеешь все.

– Но я не хотел этого делать! Я завидовал, мне хотелось…

– Теперь ты знаешь причину и заплатил цену. Я помогу тебе. Как выглядит твой сон?

Змея смягчилась, перестав шипеть. Остин утёр слёзы со щёк, шмыгнул носом и пожевал нижнюю губу. Он промычал наконец нечто непонятное, едва различимое в череде звуков:

– Я не знаю, как выглядит мой сон.

– Но дитя грёз, которое направило тебя сюда, должно знать, как выглядит сон. Ведь они рисуют сны с твоего рождения.

– Он лишь показал мне путь в лабиринт. И всё. Его звали Сновл.

– Ах, маленький негодник. Странно. И опасно. И то, что у тебя есть этот фонарь… Видимо, грёзы что-то задумали. – Руби заволновалась, змеиное тело начало изгибаться. – Все сны разные, как цветы на вашей планете. Хотя я знаю, кто вам поможет. Эй, вы, шпана игрушечная! А ну быстро сюда, – шикнула она в сторону затаившихся в тени.

Из темноты выбежал красный человечек. За ним следовала живая лампочка.

– Они проведут тебя до восточных каминов. Там тебе укажут путь и подскажут, как выглядит сон. Но смотри, не давай им много говорить. Они любят делать из детей маленьких рабов. – Руби зашипела, словно хотела укусить, но не его, а нечто в воздухе. Её кольца быстро разворачивались, а голова нырнула в ковёр. Великая змея уползла на покой, пока кто-то из странников вновь не разбудит её.

– Снова в путь, – сказал краснокожий, вытягивая толстые руки над головой. – Давно мы не выбирались отсюда. Эй, иди за нами.

Остин послушно пошёл за командиром. Его лысая голова блестела от света, мокрый кусок глины на гончарном круге.

– А я Остин, – представился мальчик.

– Бопс, а этот малый – Лумп.

Ламповый человечек улыбнулся и мигнул глазом. Его рука-проводок протянулась к Остину, и тот пожал ладонь-вилку. Лёгкий разряд тока прошёл по всему телу мальчика. Затем стало тепло; Остин понимал, что это не люди и не роботы – игрушки, которые ожили. Здесь всё было живое. Пугало это или радовало – непонятно, но что-то точно было хорошим, а что-то плохим.

– Мы полетим? – удивлённо произнёс Остин, глядя на гигантский самолёт, который сверкал под тусклым светом фонарей, стоящих по бокам взлётной полосы. Он представлял собой нечто среднее между винтажным бипланом и фантастической ракетой. Корпус был собран из множества деревянных деталей, скреплённых между собой латунными болтами и гайками. Местами виднелись заплатки из кожи и ткани, свидетельствующие о его долгом и насыщенном приключениями прошлом.

Крылья были огромными, обтянутыми плотным полотном, расписанным вручную яркими узорами, которые казались отблесками звёзд. На носу красовался вращающийся пропеллер с блестящими металлическими лопастями. Сзади, на хвостовой части, были прикреплены два маленьких стабилизатора, похожие на крылышки бабочки. Кабина открыта, внутри несколько кожаных сидений, предназначенные скорее для игрушек, чем для людей. Приборная панель, хотя и была пластиковой, пестрела множеством циферблатов, переключателей и рычагов, создавая впечатление настоящего управления. По бокам корпуса прикреплены фонарики. В целом, самолёт выглядел одновременно хрупким, старинным и футуристичным.

– Конечно, – с улыбкой ответил Бопс, и его глаза, похожие на две сверкающие пуговицы, заблестели. – Путь не близкий, но нас ждёт путешествие в глубины лабиринта.

– Главное, найти сон, – произнёс Остин. – Иначе наступит день, и мама проснётся. Она будет искать меня.

– Здесь никогда не будет дня, – с недоумением сказал Бопс, словно сам удивляясь этой странной реальности, в которой они оказались. – Ты сейчас вне времени. Неужели тебе не рассказали?

– То есть тут нет времени? – Остин замер, осознавая всю абсурдность положения. Слова Бопса эхом разнеслись в голове. Как такое возможно? Безвременье.

– Нет. Здесь нет времени. Почти… – медленно произнес Бопс, чтобы мальчик запомнил их. – А теперь запрыгивайте во вторую кабину вместе с Лумпом, эх-хей, пора отправляться в путь.

Бопс прыгнул в первую кабину и проворно уселся на место пилота за штурвал этого необычного летательного аппарата. Остин с трудом втиснулся на узкое сиденье, чувствуя, как его сердце колотится в груди. Он обернулся и помог Лумпу, новому светящемуся другу, забраться внутрь. От лампочки, расположенной на голове Лумпа, исходил жар, из-за которого Остин успел вспотеть, будто попал под знойное солнце.

– Эй, яркий, а ну погасни. Нам не нужно лишнее внимание, – рявкнул Бопс, бросив быстрый взгляд на светящегося.

Лумп послушно погас, оставив лишь лёгкое мерцание, похожее на звезду, которая угасала в глубине ночного неба. Винт самолёта заскрипел, набирая обороты, и воздух наполнился жужжанием.

Самолёт, подгоняемый невидимыми силами, тронулся с места и плавно покатил по ковровой дорожке. Шасси оторвалось от мягкого покрытия, они взлетели, стремительно поднимаясь ввысь, оставляя позади жуткую Руби. Остин почувствовал, как ветер – дикий зверь – ревёт в ушах, царапает лицо и наполняет грудь первозданной свободой. Они поднимались выше и выше, и под ними осталась лишь тьма лабиринта.

Остин, прижавшись к сиденью, напряжённо вглядывался в пустоту, расстилающуюся внизу, но там царила лишь бесконечная чернота, словно застывшая ночь, поглотившая все краски. Он придерживал лампу между колен; маленький огонёк внутри дрожал, чувствуя, что они парят в безбрежности. Мальчик, поглаживая лампу по стеклу, старался успокоить огонёк, но его собственная тревога, как стая птиц, хлопала крыльями в груди. Лумп смотрел вверх, в такую же тьму; по сторонам продолжались извилистые стены лабиринта, уходящие ввысь, теряясь в мраке. Бесконечно высокие стены, без конца и края.

Бопс управлял судном как опытный пилот и прорезал тьму самолетом. Временами на их пути вставали гигантские книжные полки, выросшие из ниоткуда, или гирлянды из потухших лампочек, которые свисали с потолка, некоторые иногда мигали, подавая сигналы из глубин чернильной ночи.

– А зачем висят гирлянды? – спросил Остин, не в силах отвести взгляд от странных украшений; он пытался разгадать таинственный шифр миганий. – И я заметил фонари, которые торчат из книг. Они тоже изредка мигают.

– Время здесь не властно, и стрелки часов навсегда остановились на полуночи, – перекрикивал Бопс гудящий мотор. – Но есть моменты, когда великое полуденное солнце проливает свет на наш край, когда мир на мгновение становится иным. Ты сам увидишь, если дождёшься того момента, если будешь достаточно терпелив.

– И долго ждать? – спросил Остин.

– Ну вот, ты уже нетерпелив. Какая же ты заноза. Ладно… Бывает так, что несколько человеческих жизней можно прождать появление солнца, но чаще можно увидеть искры света. Они как метеоритный дождь, их не распознать глазами, но если они попадают в лампочку, то она вспыхивает на мгновение, как и твоя искра, – ответил Бопс. – Я знал тех детей, которые ждали свет и состарились здесь, в лабиринте.

Слова Бопса обрушились на Остина, как холодная волна. Дети здесь остаются, потому что они этого хотят? Если он не найдёт сон, то тоже останется здесь ждать прихода дня? Такая идея сдавливала живот до тошноты. Он должен во что бы то ни стало найти сон, иначе никогда не увидит маму, никогда не вернётся в родной дом.

Ветер свистел в ушах, обдувая их ледяным дыханием, но, несмотря на это, становилось теплее, словно они пересекали невидимую границу между климатическими поясами. Остин никогда прежде не летал, и теперь, ощущая свободу полёта, его охватывал трепет: он превратился в птицу, парящую над землёй. Всего лишь пара сотен метров отделяла их от ковровой поверхности, но там было темно, и казалось, что у этого мира нет крыши и дна, что он простирается до самых границ вселенной. Всё здесь не имело конца, кроме времени и света. Как же тогда жить в бесконечном тёмном безвременье? – этот вопрос эхом разносился в его сознании. Жить здесь – значит умереть для реального мира. И здесь для него всё будет повторяться, циклично, он будет существовать в вечном гипнозе, поддавшись призрачным грёзам, блуждая в бесконечном лабиринте.

Остин не боялся высоты; его лишь пугало, когда крылья самолёта задевали массивные книжные полки-исполины, выраставшие из тьмы, и тогда во мрак сыпались книги листопадом. Самолёт начинал трястись, крениться, пытаясь обходить препятствия, но Бопс не терял уверенности и поворачивал руль, закладывая крутые виражи. Однако пространство вокруг них сжималось и расширялось так быстро, что уследить за этим было невозможно. Остин изредка слышал плохие слова от капитана, смешанные с гулом. Он не понимал их значения, они звучали грубо, но в их ситуации вполне подходящими. Бопс продолжал ругаться то ли на дорогу, то ли на себя, и мальчик чувствовал, что пилот на грани нервного срыва.

– Не бойтесь! – вдруг закричал Бопс. – Мы справимся. Главное – держитесь крепче и не смотрите вниз. Если мы рухнем, то будем падать по наклонной, есть шанс выжить.

Остин сжал руки вокруг лампы, стараясь сосредоточиться на свете. В нос ударил резкий запах дыма. Он прищурился, пытаясь разглядеть что-то внизу, и увидел множество огней, разбросанных то тут, то там. Они переливались и танцевали, манящие к себе игривостью.

– Что это? – спросил мальчик.

– Это Докки, – ответил пилот, хохотнув. – Думаю, стоит приземлиться и заглянуть в гости. Ты голоден?

Вдруг Остин вспомнил о том, что давно не ел, и в животе забулькало и заурчало – голод, требующий немедленного внимания. Он почувствовал, как слюна наполнила рот.

– Да, очень голоден! – воскликнул он, не скрывая волнения.

– Отлично! Тогда будем садиться, – крикнул Бопс, вдавливая руль.

Самолёт начал снижаться, запах дыма усиливался. Остин думал, что горит судно, но на самом деле клубы исходили от костров. Заложив вираж, Бопс посадил судно и заглушил мотор. Стало непривычно тихо. Они выбрались из кабины. Остин, крутанувшись на месте, огляделся и заметил, как огни плясали внутри огромных печей, чьи трубы уходили прямо в ковровую поверхность. Дым, лёгкими струйками, вырывался из-под ковра, создавая призрачные узоры в воздухе. Печи располагались по кругу, и таких кругов – десятки, сотни, уходящих вдаль, бесконечная вереница печных колец. В центре каждого круга высились столы, смастерённые заботливыми руками из старых книжных полок, и на них стояли разнообразные тарелки и блюда, приглашающие к трапезе. Остин, почуяв манящие запахи, представил, как там много еды – не только привычной, но и необычной. Слюни потоками были готовы вырваться наружу. Единственное, что волновало Остина, помимо нестерпимого голода, была необъяснимая загадка: кто же всё это приготовил, кто следил за печами?

– А почему никого нет? – спросил мальчик у Бопса.

– Они все разбежались, – с улыбкой ответил Бопс. – Боятся каждого шороха. Пугливые слишком.

– Кто – они? Докки? – Остин с недоумением посмотрел на Бопса, пытаясь понять смысл его слов.

– Увидишь, не торопи события, – загадочно ответил глиняный человек. – А пока пошли к еде, я готов и тебя слопать, если будем тянуть.

Они подошли к первому столу и забрались на стопки книг вместо стульев. Большие блюда, сделанные из прочной, но тонкой бумаги, были завалены пирожками и пирогами, горячим хлебом и аппетитными булочками, сочными кусками торта и воздушным зефиром, и всё это благоухало так, что аромат кружил голову. Бопс, не теряя ни секунды, накинулся на пирожки со сладкой морковкой. Остин, стараясь не отставать от друга, схватил кусок капустного пирога и жадно откусил; не было ничего вкуснее. Он старался жевать тщательно, наслаждаясь каждым кусочком, но пока получалось только быстро глотать.

– А что… если-и-и кхм, – он сглотнул, с трудом проталкивая пищу в горло. – А ничего, что мы без приглашения?

– Повэр, оны путут толко раты-ы, – ответил Бопс с набитым ртом. – Ым скохо в пут…

– Куда… – спросил Остин, не понимая, о каком отъезде идёт речь.

– Далеко, – закончил за него голос, прозвучавший в стороне. Голос уставшего человека после тяжёлой работы.

Из мглы, словно призрак, вышел человечек, похожий на маленького эльфа, с длинными, тонкими руками, которые казались почти прозрачными. Большие, заострённые уши покачивались при каждом движении, а острый и длинный нос подрагивал, улавливая любой запах вокруг. Большие, тёмные глазища смотрели на мальчика, не отрываясь, так пристально, что Остин тут же положил кусок пирога на место и сглотнул всё, что откусил. Эльф продолжал говорить осипшим, шипящим голосом:

– Мы подумали, что к нам забрались воры или кошмары, которые последнее время не так уж и боятся простого огня. Но потом увидели нашего Бопса и друга Лумпа. Слава богам, что это вы.

– Приветствую, Клос, – сказал Бопс, утерев рот ладонью, вскочив на ноги и подбежав к эльфу. Он пожал ему руку, и Остин подумал, что сейчас её сломает.

– Познакомься, Остин, это главный Докки, наш добрый хозяин всех кухонь. А ты, Клос, разреши представить человека, который потерял сон и теперь ищет его по всему лабиринту. Наша главная проблема.

– О! Сочувствую, – грустно произнёс Клос. – Не ты первый, не ты последний. Найдёшь сон и вернёшься. А может, и нет… Но ты приходи к нам, у нас всегда есть что покушать.

Он подошёл ближе, внимательно разглядывая мальчика, словно искал в нём признаки опасности. Остин сначала боялся этого странного остроухого эльфа, но теперь понял, что над ним просто подшучивали. Наконец, Клос кивнул, шмыгнул носом и пошёл к столу. За ним последовал весь его народ. Вокруг стола, усыпанного изобилием угощений, начали собираться другие Докки. Они были одеты в яркие, нарядные одежды, словно сошедшие со страниц сказок, украшенные большими, блестящими пуговицами. Высокие колпаки-башенки венчали их головы, придавая им вид ещё более островатый, чем можно было представить. Мягкие, тёплые тапочки тихо шуршали по полу. Некоторые, как юркие мышки, быстро подбегали к печам, извлекая оттуда ещё больше ароматных пирогов и аппетитных сладостей. Всё съедобное складывали на скатерти, заворачивали в узлы и уносили в темноту.

– Так вы ищете сон и поэтому пролетали над нашими печами через весь лабиринт? – спросил Клос, усаживаясь за стол. Его глаза мерцали неподдельным любопытством.

– Да, – ответил Остин. – Руби направила нас к восточным каминам, сказав, что, возможно, там я найду свой сон. – Он с нетерпением поглядывал на столы, ломящиеся от еды, но не мог жевать, когда начался разговор.

– Ох. Поистине нехорошее место! – произнёс Клос, и его голос, ещё недавно наполненный усталостью, вдруг стал серьёзным.

– Почему? – спросил Остин.

– Потому что там совсем другие правила, – ответил Клос. – Гадкое место. Злоба давно поселилась на востоке, она проникает во все щели и отравляет сердца снов. Я говорил грёзам, что так и будет, что они не смогут избежать этого. Но против равновесия нашего мира я не попру, его невозможно изменить.

– Не забывай, что здесь есть кошмары, которые охотятся на сны, так что этот край тоже не безопасен, как и восток, – подметил Бопс. – Сейчас вообще нигде не безопасно.

– Ты прав, мой друг, – согласился Клос, вздохнув. – Кошмары в последнее время распоясались, дикие и свирепые, выходят на охоту, едва сгустится мрак. Но мы ждём, когда зажгутся фонари, придёт наше время, и мы отправимся в путь осваивать новые земли, доставлять еду бедным, изголодавшимся снам, которые забились в углы и прячутся от напастей. Мы тоже часть равновесия.

– Да уж, давно не зажигались фонари. Я помню только несколько раз… два или три… – задумчиво произнёс Бопс и посмотрел на стол, ломящийся от угощений.

– Но я чувствую, что вот-вот зажжётся первая лампа, как знак надежды! – воскликнул Клос, взмахнув руками с таким энтузиазмом, что чуть не потерял равновесие, пошатнувшись на стопке книг. Остин в это время, не теряя ни секунды, схватил третий пирожок со свеклой.

– Всё так вкусно! – восхищался мальчик, его глаза сверкали от удовольствия. – Я бы ел вечно!

– Это всё пыльца жёлтых ромашек, – объяснил Клос, и его серьёзное морщинистое лицо разгладилось, казалось, что он даже немного улыбнулся. – У нас ещё остались запасы, но их слишком мало. Если фонари не зажгутся, если мы не сможем собрать пыльцу, то у нас начнётся голод, и сны начнут угасать.

– Разве тут что-то может расти? – спросил Остин, не понимая, как мог пропустить настоящие растения в лабиринте.

– Конечно, – ответил Клос. – Между стенами лабиринта встречаются поля жёлтых ромашек, которые расцветают во время зажжения фонарей, когда великое полуденное солнце озаряет наш край лишь на мгновение. Прекрасное зрелище, дорогой Остин. Золотая пыльца ромашек – дар грёз. Из этой пыльцы мы замешиваем тесто и выпекаем.

– Здорово! Если грёзы такие добрые, почему они не помогут мне найти сон? – спросил Остин, удивляясь собственной очевидности, ведь именно один из них отправил его сюда без каких-то объяснений. Тут мальчик вспомнил, что Сновл просил его задать вопросы, а он лишь ринулся в новый мир, как ведомая овечка.

– Ты, видимо, переел, – усмехнулся Бопс, качая головой. – Может, они и создали лабиринт, но вовсе не живут в нём. Они в совсем другом мире, там, где мы все мечтаем очутиться, но куда нам никогда не попасть.

– Ох, мистер, давайте не говорить о несбыточных мечтах, а то прилетит нам по темечку, – сказал Клос, вздохнув ещё медленнее. – Туда могут попасть только хранители, и то не всегда. Уж наша Руби вряд ли туда попадёт, поэтому она такая и злая. И вредная. И жадная. И лучше мне прекратить её так обзывать, а то сожрёт. – Старый эльф сам себе зажал рот.

– Эта скрипучая, сломанная трещотка! – прошипел Бопс, сжав кулаки и бросив злой взгляд в никуда.

– Тише! – шикнул Клос, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что их могут подслушать. – У неё везде уши, разве ты забыл?

– Как можно забыть, если я в её подчинении, как и все вокруг на западе? – проворчал Бопс, стукнув кулаком по столу.

– Так почему она не знает, где мой сон? – спросил Остин. – Если она такая всемогущая, почему она не может помочь мне? Она сказала мне идти к восточным каминам, но зачем?

– Не переживай, – заговорил Клос, стараясь успокоить мальчика. – Руби послала тебя на восток не просто так и не по своей прихоти. Змея знает всё, что происходит на западе. Значит, твой сон не на западе. А у восточного огня есть те, кто использует сломанную магию.

– Замолчи, – вдруг перебил его Бопс, его лицо исказилось от ужаса. – Не произноси эти слова здесь, проклятие! Если услышат кошмары, нам всем несдобровать, они разорвут нас на части!

Все замолчали, словно по волшебству, и в мгновение ока все Докки замерли на своих местах, словно застывшие восковые фигуры. Кто-то замер за открытой кулинарной книгой, кто-то с подносами в руках, кто-то у пылающих очагов, кто-то месил тесто и готовил формы для выпечки. Все остановились и смотрели на них.

– Простите, иногда я очень глуп, – сказал Клос, и очередной вздох с хрипотцой разбавил напряжение. – Война метелей всё ещё идёт между востоком и севером, её отголоски до сих пор звучат в каждом уголке лабиринта. Как же они надоели.

– Что за война? – шёпотом спросил Остин, его сердце бешено колотилось от страха.

– Не здесь, – прошептал Бопс в ответ, словно боясь, что его услышат. – Расскажу по дороге, времени у нас впереди много. Нам пора, Клос, засиделись мы тут. Ещё долго лететь, прежде чем доберёмся.

– Хорошо-хорошо. Тогда я соберу вам гостинец, чтобы вы не остались голодными, – сказал Клос, его глаза блестели от радости.

Он вытащил из кармана мягкого, махрового халата свёрнутый платок, но когда начал его разворачивать, оказалось, что это вовсе не платок, а настоящая скатерть-самобранка, украшенная яркими узорами и непонятными символами. Клос, словно фокусник, ссыпал туда столько пирожков, что еле-еле удалось завязать углы, превратив платок в тугой мешок. Остин, с трудом пересиливая тяжесть, вместе с Лумпом дотащил богатый гостинец до самолёта. Бопс уже завёл мотор, раздался знакомый гул. Винт самолёта, набирая обороты, создавал мощный ветер. Все уместились в кабине, и вскоре они уже парили над облаками, оставляя позади Докки. Их печи всё так же пылали, как маяки на побережье, наполняли воздух сладким ароматом выпечки. Готовясь к зажжению фонарей, они собирали последние силы для предстоящего похода за пыльцой.

– Берегите себя! И не поддавайтесь красоте кукол, не верьте их сладким речам! – крикнул Клос напоследок. Остин некоторое время повторял про себя эти слова. Видимо, в этом мире не всё так просто, как кажется на первый взгляд, и что под маской любого жителя лабиринта могут скрываться острые зубы.

Фары самолёта, словно мечи, прорубали ночную мглу. Воздух становился влажным, а ветер перемешивал чёрные тучи, которые несли с собой зловещее предчувствие, предвестники бури. Впервые Остину показалось, что чернота начала материализовываться, превращаться в нечто осязаемое, и свету всё тяжелее было рассеять её.

– А что, если подняться выше? – спросил мальчик.

– Выше только бесконечный туман, – ответил Бопс. – Туда никто не осмеливается подниматься, даже самые отчаянные. Говорят, что там начинается другая реальность, мир, полный кошмаров, которые питаются страхами.

Слова Бопса зачастую звучали как страшилки. Он больше не смотрел вверх, боясь увидеть в туманной бесконечности что-то такое, чего не сможет вынести разум. Если там, в этих облаках, живут кошмары, то ему стоит держаться подальше от такого места. Лумп начал дрожать, слабые импульсы тока пробегали по его телу и передавались корпусу самолёта и всем, кто сидел рядом. Ламповый человечек, несмотря на собственное сияние, боялся этого края, как и Бопс. Интересно, что их ждёт в конце пути, когда они достигнут восточных каминов, что за тайны откроются им на этом пути. Если там живут куклы, то как они выглядят, какие лица скрываются под их масками. Если они похожи на Руби, то Остин готов бежать без оглядки и кочевать по лабиринту, пока его не сожрут кошмары, которые, он не сомневался, любят поедать маленьких, слабых мальчиков.

Мальчик, всё больше погружаясь в мысли, стал замечать, как по стенам, словно живые, развивались шёлковые, разноцветные ленты, как змеи, ползущие к теплу. Если это те же змеи, которых он встречал ранее, то здесь поистине змеиный край. Может, это дети Руби, её создания, ползущие во тьме к праматери.

– Эти ленты шипят, – произнёс мальчик с лёгким дрожанием в голосе. – Я уже видел одну такую, и она явно была не дружелюбной.

– Змеи? – переспросил Бопс, нахмурившись. – У нас только одна змея, и ты с ней недавно встречался. Хе-хе. А это шёлковые языки, которые выползают из книг, где записано враньё на страницах. Их становится всё больше и больше, пока не зажгутся фонари. Потом они уползают назад, в книги, до следующей ночи. Таков круговорот.

Шёлковые языки. Ещё одни чудные существа. Остин, погружаясь в бесконечные размышления, словно в бездонный колодец, наблюдал, как шёлковые шипящие ленты становились длинней и развивались на ветру. Из книжных полок, словно иглы, торчали длинные, острые предметы, похожие на пики, которые вот-вот коснутся самолёта, но Бопс ловко управлял самолётом, уверенно маневрируя. Иногда на их пути встречались настоящие сети из шёлка, сплетённые с коварной изобретательностью, и в этот момент Бопс, нахмурив брови и сжав губы в тонкую линию, принял решение:

– Дальше лететь опасно, – сказал он, с трудом сдерживая непотребные слова. – Придётся заходить на посадку и продолжить путь пешком, пока не сломали крылья.

Судно, скрипя и дрожа, с трудом умещалось в узком коридоре. Шасси заскользили по ковру, который был сшит из тонких красных нитей, настолько он был скользким и напоминал поверхность кровавого льда. Остин, спрыгнув на землю, поднял фонарь над головой, стараясь осветить путь. Лумп по-прежнему не светился. Везде валялись лоскуты шёлка, словно шкурки змей, клубки нитей, похожие на коконы, шляпки и сорочки, остатки чьей-то прошлой жизни, а также банки с чёрной краской, разбросанные по полу, как будто кто-то в спешке забыл о своих творениях и сбежал в неизвестном направлении.

– Пошли, нечего стоять, – обеспокоенно пробурчал Бопс, подгоняя их. – Чем быстрее мы всё сделаем, тем быстрее выберемся отсюда, пока нас не настигли кошмары.

– Хорошо, – согласился Остин, стараясь не показывать страха, и Лумп, словно тень, медленно поплёлся за ними, его свет едва мерцал в полумраке, отражая опущенные глаза.

Из-за скользкого покрытия Остин чуть не упал несколько раз, потеряв равновесие, Бопс расставил руки в стороны и шел как по канату. Каждый их шаг по лентам вызывал шипение, от которого по спине пробегала дрожь. Кое-где валялись драгоценные камни размером с голову, отражая свет фонаря и придавая окружающему пространству расцвечивание. Чаще всего попадались розовые искрящиеся аметисты.

Вскоре Остин заметил, что вместо привычных книжных полок перед ними возникли высокие, тёмные деревянные стены. Он подошёл ближе и стал внимательно рассматривать их: каждая доска была испещрена чёрными, загадочными иероглифами, древними письменами. Вот зачем нужна была тушь, разбросанная повсюду, догадался Остин. Каждая буква казалась живой, постоянно меняющейся, а в голове раздавался шёпот – непонятные сочетания звуков, напоминающие заклинания, выходящие из его рта с каждым выдохом.

– Что это значит? – спросил он, указывая на каракули.

– Не знаю, – ответил Бопс, пожимая плечами. – Что пишут куклы, знают только куклы. Единственное, что мне точно известно – эти надписи не дают пройти кошмарам.

С каждым шагом Остин ощущал напряжение, с каждым метром идти становилось сложнее, будто ноги оказались в трясине, а шёпот становился всё настойчивее. Мальчик тряс головой, пытаясь избавиться от наваждения. Перед глазами стали мелькать чёрные сгустки. Взяв себя в руки, собрав всю смелость, он решительно шагал вперёд. Бопс шёл позади и поддерживал Лумпа, который окончательно погас. Остин обеспокоенно посматривал на них. Будто по наитию он остановился и поднёс фонарь к ламповому человечку и представил, как ест конфеты из новогоднего подарка. Из лампы вырвались сгустки золотого песка и превратились в горсть конфет на раскрытой ладони мальчика. Он отдал их Лумпу и Бопсу. Светящиеся сладости подействовали моментально, лампочка становилась всё ярче, а Бопс перестал горбиться и кряхтеть.

– Спасибо, но зря тратишь силы, – сказал краснокожий. – Если ты не знал, то он когда-нибудь закончится. Ты не можешь постоянно порождать счастье в чистом виде.

– А как знать наверняка, когда лампа угаснет? – спросил Остин.

– Почувствуешь сильную боль в груди. Верный признак, что у тебя закончился свет.

Остин кивнул и пошёл дальше, будто его это не пугало. Шёпот не давал ему сосредоточиться на собственных мыслях. Он снова подошёл к стене. Остин поднёс фонарь и чуть не вскрикнул, когда чёрная писанина начала таять и превращаться в кровь. Стены словно ожили, и Остин почувствовал, как по спине пробежала дрожь.

– Отойди, балбес! – закричал Бопс. – Магия грёз стирает её. Ты даже не представляешь, что носишь в руках!

– Прости, – произнёс мальчик: огонёк в лампе стал крохотным. В грудь будто кольнула игла.

– Ну что, почувствовал? – Бопс сложил руки и нахмурился. – Не играй со светом. Сила, дарованная хранительницей очага, не бесконечна. Береги её. Без света ты сон никогда не найдёшь. Нам хватило по одной конфете. Остальное верни лампе. – Бопс протянул толстую руку и отдал горсть конфет обратно. Остин аккуратно поднёс её к огоньку, который через стекло тут же слопал их и стал живее.

Лумп шёл ровно по центру, стараясь не приближаться к стенам. Он не хотел приближаться ни к надписям, ни идти вперёд, что-то высасывало из него все силы. Когда же они достигли места, где пол и стены ожили, заиграв переливами витражей, Лумп задрожал, как в лихорадке. Каждое стекло, словно хамелеон, плавно меняло цвет, завораживая путников медленным, гипнотическим танцем цветов.

– Не смотри долго на стёкла, – предостерег Бопс, его красная кожа казалась темнее на фоне градиентов, – они могут усыпить бдительность. – Он смотрел лишь вперёд, не позволяя ничему отвлечь его. Остин, ведомый непреодолимым любопытством, не мог отвести глаз. Вокруг царила мёртвая тишина, и лишь их шаги нарушали зловещее безмолвие.

Впервые настоящий страх коснулся Остина, когда он увидел первую фарфоровую фигуру: манекен мужчины, без головы и правой руки. Его тело, покрытое трещинами времени, было сделано из пожелтевшего фарфора. Чем дальше они продвигались, тем больше встречали кукол. Вскоре перед ними предстала жуткая картина: разбитые тела, осколки обожжённой глины, словно здесь, среди тишины и тьмы, и впрямь раскинулось кукольное кладбище.

– Что с ними произошло? – спросил Остин, с осторожностью приближаясь к одной из безжизненных фигур.

– Ох, это грустная история, – произнёс Бопс, его взгляд на мгновение потускнел. – Понимаешь, этот мир существует очень давно, с тех пор, как начали зарождаться сны. И когда грёзы только создали его, они, для равновесия и предотвращения хаоса, пустили сюда кошмары, чтобы те избавлялись от слабых, незрелых снов, как от сорняков. Ведь известно, что времени здесь нет, и мы не стареем, в отличие от вас, людей, которые приходят и уходят, словно тени. Но куклы оказались хитрее, чем ожидали грёзы. Они создали свою магию и изгнали кошмары из определённой части лабиринта, решив сами стать полноправными хозяевами. Грёзы были в ярости от такого непослушания, и наложили на кукол заклятие, которое дало им определённый жизненный цикл, чтобы они не могли царствовать вечно. Они приходили сюда, строили города, мастерили, но потом старели, умирали, обращаясь в пыль, как этот вот… – он махнул рукой в сторону раскрошившегося тела, превратившегося в кучку песка.

– Это ужасно, – возмутился Остин. – Они ведь хотели спасти сны, уберечь их от кошмаров.

– На самом деле они превращали сны в своих рабов, – возразил Бопс, качнув головой. – Кхм… Не такие уж они и добрые, как может показаться на первый взгляд.

Бопс замолчал, а Остин погрузился в глубокую задумчивость. Этот мир не так уж отличен от реального, как оказалось. Даже куклы, казавшиеся хорошими, способны на обман и злость, на жестокость. Хотя он сам совершал проступки, которыми заплатил змее, всё же надеялся на то, что в тёмном царстве снов больше хорошего, чем плохого. Если его сон попал в рабство к куклам, если сон стал частью этой жуткой реальности, то он обязательно спасёт его, во что бы то ни стало. Остин всё больше и больше забывал о реальном мире, но образ мамы вытаскивал его из пучин эмоций.

Остин, погружённый в свои размышления, чуть не врезался в стеклянную стену, неожиданно возникшую на их пути. Они даже не заметили, как на их пути выросла преграда из чёрного стекла. Лумп, испуганно вздрогнув, спрятался за их спинами, а Бопс отпрянул назад, будто обжёгся.

– Что это такое? – спросил Остин, не сводя глаз с преграды. – Тупик?

– Нет, – мрачно ответил Бопс. – Это хуже, чем тупик. Куклы поставили ворота, которые нам не пройти. Разве что только с помощью магии грёз, – задумчиво произнёс Бопс, посмотрев на лампу в руке мальчика.

– Но как?.. – Остин, в отчаянии, посмотрел на тусклый огонёк в лампе. Нужно воспоминание, которое разрушит эту стену, как сильный удар молота, или заклинание, способное рассеять чары. Что-то по-настоящему сильное, по-настоящему светлое? Счастливое…

Остин закрыл глаза, отгородившись от мрака, и попытался выудить из глубин памяти моменты истинной радости: как он смеялся с мамой под тёплыми лучами солнца или как играл с друзьями в футбол на лужке недалеко от дома. Эти воспоминания, словно искорки, вспыхивали в темноте лабиринта. Тот день, когда они поехали к бабушке в деревню, на далёкий север, навсегда запечатлелся в памяти Остина, словно гравюра, вырезанная на сердце. Там он впервые увидел горы – величественные серые громады, исполины, стремящиеся коснуться небес, будто они пытались прорвать тонкую голубую ткань. Тёмный лес, о котором бабушка рассказывала столько историй, сошедших со страниц старинных книг, скрывал в своих недрах множество тайн и загадок, манящих путников в глубь. Бабушка приезжала к ним много раз, но они впервые отправились к ней в гости, и там, в этом сказочном месте, было поистине прекрасно. Но больше всего Остин запомнил горную реку, чьи воды, как эликсир, обладали не только чистотой, но и целебными силами, способными вылечить любые раны. Они купались в речке, невзирая на холод. Кожу колола и жгла студёная вода, как тысячи маленьких иголочек, но с каждым мгновением он чувствовал, как становится сильнее, как его дух обретает силу. Он вспомнил, как дрожал от холода и смеялся и как бабушка заботливо закутывала его в тёплое пуховое одеяло и подавала чашку горячего чая, оберегая от всех бед. Как они вместе грелись у камина в просторном деревянном доме, наслаждаясь мятным чаем с клюквенным вареньем. Они были семьёй, собравшейся вместе после долгой разлуки.

Из огня вдруг вырвалась золотая пыльца, искры из волшебного мира, пылинки надежды, разлетающиеся по миру. Россыпь золота кружила вокруг, быстро и стремительно, словно живая, пока не превратилась в настоящую реку, чьи магические воды сносили всё на своём пути, открывая путь к спасению. Остин почувствовал, как волна отрывает его от ковра, поднимая в воздух, словно он был пёрышком. Бопс и Лумп тоже были подхвачены волной, краснокожий выкрикивал ругательства, мельтеша ногами, а ламповая голова светила как никогда ярко. Волны поднимались всё выше и выше, сокрушая всё на своём пути, и чёрная стена затрещала, стекло лопнуло с оглушительным звоном, чернильные осколки растворялись в золоте. Золотая вода мощным потоком унесла их далеко вперёд, растекаясь по длинным, извилистым коридорам, пока не иссякла и не растворилась во тьме.

Они поднялись на ноги и отряхнулись от невидимых капель. Пыльца, как и раньше, исчезла, так что они остались сухими, но стало заметно теплее – как снаружи, так и внутри. Это ощущалось даже по Лумпу, который улыбался во всю свою длинную проволоку внутри головы-лампы. Бопс, посмотрев на Остина с нескрываемым удивлением, подошёл ближе и хлопнул его по спине.

– Ты сильнее, чем я думал! – воскликнул он. – Теперь куклы не посмеют отказать, они будут бояться тебя как огня. Ты сломал их ворота! Вот это да, вот это сила! – Бопс, явно довольный результатом, уверенно шагнул вперёд.

Остин почувствовал лёгкую слабость в ногах, словно из него выкачали всю энергию, но он был, несомненно, доволен собой. Огонёк в его фонаре стал крохотным, едва заметным, как тонкая ниточка. Мальчик испугался. Ничего страшного, всё хорошо, я с тобой, – шептал он пламени, мысленно поддерживая его. – Скоро ты восстановишься. Остин обнял лампу и зашагал дальше, стараясь вспомнить что-то столь же мощное. Светлая река воспоминаний, целебный эликсир, текла в сердце, наполняя его смелостью.

Казалось, что после оглушительного треска разбивающегося стекла даже шипение шёлковых лент замерло в ожидании неизбежного. Затишье перед бурей, подумал мальчик, ощущая, как напряжение, как пружина, сдавливает воздух. От этого ожидания сердце забилось быстрее. Вскоре вдалеке раздались отголоски птичьей трели. Остин замер: здесь, в лабиринте, есть что-то живое, этого просто не может быть! Птицы, живущие в полной темноте.

– Это голоса птиц, – прошептал он, не веря своим ушам.

– Да, мы уже близко, – произнёс Бопс, и в его голосе прозвучала нотка тревоги, он предчувствовал надвигающуюся опасность. – Это свиристели, ручные птахи кукол, их слуги. Птицы хоть и красивые, но смертельно опасные. Не верь их чарующему пению. Рой свиристелей, словно стая саранчи, оставит от тебя одни косточки, если попадёшься к ним в когти.

– Они могут… – начал мальчик, но не закончил, во рту пересохло.

– Да, – сказал Бопс и взял за провод Лумпа. – Лучше держаться ближе друг к другу.

Внутри всё похолодело, и по коже пробежали мурашки. Разве птицы могут быть людоедами? Это казалось невозможным, противоестественным, и от этого ужас становился ещё сильнее. Самые жуткие кошмары, которые Остин видел во сне, не могли сравниться с тем, что он переживал здесь, с тем, что ждало впереди. Каждое движение – опасность, каждый шорох – угроза, каждое существо, встретившееся на их пути, – хищник, готовый наброситься в любую минуту.

– Смотри в оба, не отвлекайся ни на что, – прошептал Бопс, его глаза настороженно и быстро осматривали окрестности. – Куклы очень хитры, они могут напасть, когда ты меньше всего этого ждёшь.

Лумп снова погас и шагал рядом с Остином, стараясь стать менее заметным. Бопс поднял с шёлкового ковра иглу, похожую на металлическую дубину, переложил её из руки в руку, слегка подкинул в воздух, будто готовясь к схватке. У Остина было лишь одно оружие – фонарь. Несмотря на то, что он ещё не восстановил силы после битвы со стеной, он был готов вновь оживить любое счастливое воспоминание. В обиду он себя не даст, тем более что смог разрушить стену из чёрного стекла. Остин никогда бы не подошёл к такому препятствию, если бы до сих пор сидел в своей комнате.

Вскоре впереди замаячили зелёные огни, и Бопс, с облегчением выдохнув, пробормотал:

– Слава грёзам! Это Мирины, мы почти добрались.

– Кто? – недоумевал Остин, прищуриваясь, стараясь рассмотреть очертания вдали.

– Один из народов кукол, – ответил Бопс. – Они не настолько радикальны, как остальные, и не такие истеричные, как худшие из них. Они дружелюбны в какой-то степени, но всё же следи за словами.

– А что это за зелёные огоньки? – поинтересовался мальчик.

– Сейчас сам всё увидишь, – ответил Бопс.

Когда они подошли ближе, Остин смог различить очертания зелёных палаток и небольших шатров, на коньках которых светились изумрудные огни. В центре палаточного городка, где изумрудные камни были сложены в большую кучу, словно магический алтарь, вырывалось нефритовое пламя, освещая всю окрестность. Мальчик заметил первых кукол. Они были одеты в строгие костюмы, как юристы или бизнесмены, которых он видел по телевизору. Остин представлял, как они в кабинетах всё время печатают и пишут и что работа у них весьма скучная. Также были девушки и дамы в роскошных вечерних платьях, расшитых камнями всех оттенков зелёного. Они кружились в танце под светом огня, словно ожившие марионетки, а их наряды переливались как утренняя роса на траве.

От такой насыщенности цвета у Остина закружилась голова, и он, словно зачарованный, еле держался на ногах. Но деваться было некуда, он не мог повернуть назад. Мальчик невольно вспомнил про соседского кота, которого однажды случайно облил зелёной краской. Кот, словно болотный черт, мчался по двору, оставляя за собой следы. И вот сейчас, когда из фонаря вылетели маленькие искорки, Остин вдруг пришёл в себя и перестал всматриваться в нефритовое пламя.

Вдруг тишину разорвали крики – резкие, пронзительные, перерастающие в настоящий отчаянный вопль. В лагере началась паника. Куклы бросились врассыпную, их строгие лица исказились от ужаса, трескались и осыпались. Зелёные платья и костюмы закружились в хаосе, как листья, подхваченные бурей. Остин посмотрел на Бопса, который крепче сжал иглу, готовясь к битве.

– Нам нужно уходить! – крикнул Бопс. – Здесь опасно!

Остин, не отрываясь, смотрел на происходящее. Он чувствовал, как тьма вновь сгущается, готовая поглотить это место.

– И зачем было так пугать, – сказала высокая старая кукла, одетая в пышное салатовое платье. Она шла к ним между снующими в панике фигурами, безмятежная и холодная. Она была полной, щекастой, с пожелтевшими зубами и маленькими, но пронзительными глазами. Если бы не мрачная обстановка лагеря, Остин мог бы принять её за человека. Но она была фарфоровой фигуркой – старой куклой, чья жизнь медленно угасала.

Бопс, виновато опустив голову, сжал иглу так, что та слегка задрожала в его руке. Когда появившийся кот из лампы, словно золотая молния, добежал до лагеря, куклы в панике бросились в темноту. Некоторые разбились, а кто-то потерял голову и махал руками. Мальчик почувствовал себя преступником, виноватым в сотворенном бегстве лагеря.

– И что мне с вами делать? – продолжала старая кукла, её голос звучал, как треск старого дерева. – Я не могу вас наказать, дорогой Остин, поскольку вы – посланник грёз.

– Но я… – начал было Остин, пытаясь оправдаться.

– У вас их огонь, и вы неприкосновенны, – прервала она. – Но пострадали наши куклы… – она с горечью вздохнула и махнула рукой, словно отгоняя мошку. – Ладно, об этом потом. Меня зовут Лиза. Что вам нужно? Чем быстрее мы решим вашу проблему, тем быстрее вы отсюда уберётесь.

– Я ищу свой сон, но не знаю, как он выглядит… Руби послала нас к вам, – виновато пробормотал Остин, опустив голову.

– Руби? – удивилась Лиза. – Давно про неё ничего не слышала.

– Она не суётся в ваш край, потому что ваша магия становится всё сильнее, – пояснил Бопс. – Вам ведь известно, что она когда-то принадлежала к кошмарам.

– Да. Наша магия – наш порок, – с печалью согласилась она. – Поэтому мы так и испугались. Кара настигнет нас рано или поздно. Грёзы всё равно явятся к нам, чтобы снова наказать.