Стояла тихая Варфоломеевская ночь!

Предисловие

Глубоко в сердце XVI века, когда Европа была объята пламенем религиозных войн и политических интриг, зародилась история, что стала бы эхом через столетия. Это повествование не просто о битвах и королях, а о человеческом духе, его способности к выживанию и преображению перед лицом невообразимой тьмы. Наша книга перенесёт вас в Париж, город света, что в одну роковую ночь превратился в арену кровавой резни, известной как Варфоломеевская ночь.

В центре этого хаоса – Жером, скромный плотник из Сент-Обина, чья жизнь была разрушена в одночасье. Потеряв брата и оказавшись в эпицентре всеобщего безумия, Жером вступает на путь, который выведет его далеко за пределы простого стремления к мести. Его путь – это погружение в тёмный мир тайных обществ, где переплетаются нити власти, мистики и древних заговоров. Он узнает о существовании древних реликвий, обладающих пугающей силой, и поймёт, что за кровавыми событиями стоит нечто большее, чем человеческая алчность – древнее зло, что жаждет пробуждения.

Книга «Стояла тихая Варфоломеевская ночь» проведёт вас через запутанные лабиринты парижских улиц, потайных убежищ и подземных руин. Вы станете свидетелями битвы умов, где каждый шаг Жерома и его союзников, включая таинственного Мартина и неожиданного дворянина Антуана, – это просчитанный ход в смертельной шахматной партии. Вы увидите, как нарастает напряжение, когда враг наносит удар, похищая любимую Жеромом Элоди, и как начинается отчаянная погоня, где на кону стоит всё.

Это не просто история о мести, а глубокое размышление о философии жизни, о смысле жизни и смерти, о выборе между яростью и любовью. Жером, пройдя через боль и потери, научится ценить не только победу, но и её цену, познает исцеление ран и обретёт новую цель в воспитании ребёнка, сына своего брата Бастьена, который станет символом светлого будущего.

Мы приглашаем вас в это захватывающее путешествие, где каждый поворот сюжета несёт новое откровение, а каждый герой сталкивается с выбором, определяющим его судьбу. Это шёпот истории, который напоминает нам о важности памяти, о силе человеческого духа и о том, что даже после самой тёмной ночи всегда наступает рассвет. Приготовьтесь погрузиться в мир, где наследие прошлого переплетается с надеждой на вечность, а бесконечная любовь становится самым могущественным оружием.

Глава 1: Деревенские корни и тени над горизонтом

Два брата: Жером и Бастьен, их различия и мечты.

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо над нормандской деревушкой Сент-Обин в нежные оттенки персика и золота. Длинные тени скользили по мощёной улице, касаясь старых каменных домов и соломенных крыш. Из кузницы доносился мерный стук молота о наковальню, заглушая щебет ласточек под карнизами. Здесь, среди запаха сена и дыма от очагов, жили два брата – Жером и Бастьен – такие непохожие, но неразрывно связанные нитями судьбы.

Жером, старший, был олицетворением спокойствия и рассудительности. Его русые волосы всегда были аккуратно зачёсаны, а серые глаза смотрели на мир с вдумчивой серьёзностью. Он был прирождённым ремесленником, умелым плотником, чьи руки могли придать форму любому дереву, превратив его в крепкую балку для дома или изящную резную шкатулку. Он любил тишину мастерской, запах свежей стружки и предсказуемость своего дела. Жером мечтал о простой, размеренной жизни: о собственном доме, небольшой семье, о том, чтобы однажды научить своего сына держать рубанок так же уверенно, как он сам. Он не искал приключений, не стремился к славе. Его амбиции были приземлёнными и понятными – мир и стабильность. В нём не было бунтарского духа, зато присутствовала глубокая, непоколебимая верность. Он был опорой для своей семьи, тем, на кого всегда можно было положиться. Его мечты были подобны корням старого дуба – глубокие, прочные, надёжно удерживающие его в родной земле. Он верил в добро, в порядочность людей и в то, что усердный труд всегда будет вознаграждён. Возможно, его наивность была его слабостью, но также и его силой, ведь она позволяла ему видеть свет даже в самые тёмные времена. Он не понимал всей сложности мира за пределами Сент-Обина, но был готов к ней, пусть и бессознательно.

Бастьен, напротив, был вихрем эмоций и неуёмной энергии. Его тёмные, непослушные волосы постоянно выбивались из-под шапки, а глаза, такого же серого цвета, как у брата, искрились любопытством и дерзостью. Он был ловким и сильным, его смех часто разносился по деревенской площади, а шутки заставляли улыбаться даже самых суровых стариков. Бастьен не мог усидеть на месте. Он мечтал о дальних странствиях, о подвигах, о встречах с королями и рыцарями. Его манили истории о Париже, о его величии и опасностях, о прекрасных дамах и дуэлях. Он видел себя не просто деревенским парнем, а героем, способным на великие свершения. Его сердце горело жаждой приключений, и он часто бросал вызов устоявшимся порядкам, что не всегда нравилось их старой матери. Он был импульсивным, порой безрассудным, но его энергия была заразительной. Его мечты были подобны высоким башням, которые он видел на старых гравюрах – устремлённые в небо, к неизведанным вершинам. Он не задумывался о последствиях, когда следовал за своим порывом, и эта черта могла как привести его к величию, так и столкнуть в бездну. В отличие от Жерома, Бастьен с недоверием относился к власти и религии, видя в них лишь инструменты для угнетения простых людей. Его вера была в свободе и в справедливости, которую он готов был отстаивать кулаками. Он был не так наивен, как Жером, и чувствовал, что мир за пределами их деревни был полон обмана и жестокости.

Различия между ними были видны во всём: в манере говорить, в отношении к работе, даже в том, как они ели свою простую деревенскую пищу. Жером тщательно отламывал кусочки хлеба, смакуя каждый, в то время как Бастьен жадно поглощал еду, будто готовясь к новому подвигу. Тем не менее, несмотря на все их несходства, их связывала глубокая, безусловная братская любовь. Жером всегда приглядывал за своим младшим, более порывистым братом, а Бастьен, в свою очередь, восхищался его мудростью и силой духа. Они дополняли друг друга, как две стороны одной медали, и их связь была тем фундаментом, на котором держалась их маленькая семья после смерти отца. Их мать, госпожа Дюран, женщина суровая, но любящая, часто вздыхала, глядя на своих сыновей, понимая, что их разные пути рано или поздно разведут их в разные стороны. Она лишь молилась, чтобы Бог сохранил их обоих в этом неспокойном мире.

В тот вечер, когда солнце почти скрылось за горизонтом, Жером закончил работу в своей мастерской, а Бастьен вернулся с прогулки по окрестностям, его лицо светилось от новых впечатлений. Они сидели на деревянной скамье перед своим домом, молча наблюдая, как первые звёзды проступают на бархате ночного неба. Тишина была нарушена лишь стрекотом сверчков и далёким лаем собаки. В воздухе витало ощущение покоя, но для внимательного уха в этой тишине уже слышался шёпот грядущих перемен, подобный далёкому раскату грома, предвещающему бурю. Братья не знали, что скоро их деревенские мечты столкнутся с жестокой реальностью большого мира, и что их жизни навсегда изменит Варфоломеевская ночь.

Тихая жизнь в нормандской деревушке: предчувствие бури.

Сент-Обин, затерянная в сердце Нормандии, была типичной французской деревушкой XVI века. Жизнь здесь текла неторопливо, подчиняясь ритмам природы и церковным праздникам. Узкие улочки, вымощенные неровным камнем, извивались между старыми домами с черепичными крышами, многие из которых помнили ещё времена Столетней войны. Повсюду царил запах дерева, сырой земли и свежеиспечённого хлеба, доносящийся из единственной в деревне пекарни. Местные жители, большинство из которых были крестьянами или ремесленниками, жили простой, но трудолюбивой жизнью. Они обрабатывали поля, пасли скот, ткали полотно и шили одежду, обмениваясь товарами и новостями на еженедельном рынке. Их мир был ограничен окрестными лесами и холмами, а далёкие города, вроде Руана или Парижа, казались им чем-то из сказок и легенд.

Центром деревенской жизни была старая церковь Святого Обина, чьи колокола отбивали время, созывая прихожан на мессу или возвещая о радостных и печальных событиях. Рядом с церковью располагалась небольшая рыночная площадь, где по средам кипела жизнь: крестьяне продавали свои овощи, фрукты и птицу, ремесленники – свои изделия, а странствующие торговцы делились слухами из больших городов. Таверна «У Счастливого Лося» служила местом для вечерних посиделок, где под пинту сидра обсуждались последние сплетни, погода и, изредка, далёкая политика. Для жителей Сент-Обина политика была чем-то абстрактным, далёким, мало влияющим на их повседневную жизнь. Король сидел в Париже, господа дворяне занимались своими делами, а они, простые люди, просто жили и работали.

Однако, несмотря на видимое спокойствие, в воздухе витало едва уловимое предчувствие бури. Оно проявлялось в нехарактерной молчаливости старейшин, в редких, но острых спорах в таверне, в тревожных взглядах, брошенных на приезжих. Франция была расколота религиозными войнами между католиками и гугенотами (французскими протестантами), и эхо этих конфликтов, хоть и приглушённо, доносилось даже до Сент-Обина. Слухи о зверствах с обеих сторон, о разрушенных деревнях и погибших людях просачивались сюда с бродячими торговцами и солдатами-дезертирами. Люди шептались о «Парижском мире» – кажущемся примирении между католиками и гугенотами, заключённом всего два года назад, но никто не верил в его прочность. Наоборот, этот мир казался затишьем перед ещё более сильной бурей.

Особенно тревожными были истории о свадьбе Генриха Наваррского, гугенота, и Маргариты Валуа, сестры короля Карла IX. Эта свадьба, призванная закрепить мир, воспринималась многими как пороховая бочка, готовая взорваться от любой искры. «Слишком много гугенотов в Париже», – бормотали старики, качая головами. «Король окружил себя еретиками». Эти слова, произнесённые шёпотом, передавались из уст в уста, сея смуту и подозрительность.

В Сент-Обине, как и во многих других деревнях, большинство жителей были католиками. Однако несколько семей исповедовали протестантизм, и хотя открытых конфликтов не было, напряжение чувствовалось. Дети разных конфессий играли вместе, но их родители порой обменивались косыми взглядами, а по воскресеньям шли в разные церкви – одна из них, старая и каменная, другая, поменьше, построенная недавно на окраине деревни. Это разделение, казалось бы, невидимое в повседневной жизни, могло в любой момент всплыть на поверхность и разорвать ткань деревенского сообщества.

Помимо религиозных разногласий, существовали и другие тревожные знаки. Разбойники стали чаще появляться на дорогах, грабя путников и иногда совершая набеги на отдалённые фермы. Это указывало на ослабление центральной власти и рост беззакония. Приезжие, которые раньше были редкостью, теперь появлялись чаще: то бродячий проповедник, то потрепанный солдат, то просто подозрительный незнакомец, который слишком много слушал и слишком мало говорил. Эти визиты оставляли после себя неясное беспокойство. Местные жители, привыкшие к однообразию и предсказуемости, чувствовали, что их привычный мир медленно, но верно меняется.

Вечерами, когда семьи собирались у очагов, вместо привычных сказок и баек о лесных духах, всё чаще обсуждались тревожные новости. Отцы семейств, обычно невозмутимые, хмурились, глядя в огонь, а матери крепче прижимали к себе детей. Предчувствие беды витало в воздухе, словно невидимая пелена, окутывая деревню. Никто точно не мог сказать, что грядёт, но все чувствовали: грядёт что-то большое и страшное, что-то, что навсегда изменит их тихую жизнь в Сент-Обине. И хотя Жером и Бастьен пока ещё не осознавали всей глубины этой опасности, они, как и все остальные, ощущали этот невидимый гнёт, этот шепот бури, приближающейся с востока, из самого сердца Франции. Им предстояло узнать, что иногда самые тихие ночи могут быть самыми роковыми.

Элоди: девушка с глазами цвета летнего неба.

В самом сердце деревушки Сент-Обин, среди бурых стен домов и зелени садов, жила девушка, чья красота была подобна редкому цветку, распустившемуся на каменистой почве. Звали её Элоди. Ей исполнилось восемнадцать лет, и её имя уже было на устах каждого юноши в округе, а девушки завидовали ей и в то же время восхищались. Но Элоди была не просто красива; в ней сочетались нежность и скрытая сила, скромность и живой ум, что делало её по-настоящему особенной.

Её волосы цвета тёмного каштана, густые и волнистые, всегда были заплетены в аккуратную косу, которая спускалась почти до пояса. Иногда она украшала их полевыми цветами, добавляя ещё больше очарования своему облику. Но главной её особенностью были глаза – большие, распахнутые, невероятного василькового цвета, будто в них отразилось всё бескрайнее летнее небо Нормандии. В них читались доброта и открытость, но если приглядеться, можно было заметить и оттенок грусти, словно она предчувствовала тени, сгущающиеся над их миром. Её взгляд был чистым и проницательным, способным проникнуть в самую душу, и многие мужчины, встречаясь с ним, невольно отводили глаза, чувствуя себя неловко.

Элоди была дочерью деревенского мельника, господина Дюбуа, человека угрюмого, но справедливого, который воспитал в ней трудолюбие и порядочность. Она с ранних лет помогала отцу, управляясь с жерновами и мешками с мукой, что для девушки считалось довольно необычным занятием. Её руки, хоть и нежные на вид, были сильными и привыкшими к труду. Она не чуралась никакой работы, будь то помощь матери по хозяйству, уход за огородом или сбор лекарственных трав в лесу. Это сделало её не только красивой, но и самостоятельной, уверенной в себе.

В отличие от многих своих сверстниц, Элоди не мечтала о богатом женихе или жизни в городе. Её мир был здесь, в Сент-Обине, среди знакомых лиц и запахов. Она любила свою деревню, её нехитрые радости: пение птиц на рассвете, шелест листвы в старом дубе у церкви, смех детей, играющих на площади. Она была тесно связана с природой, проводя много времени в лесу, собирая ягоды и грибы, зная каждую тропинку и каждый ручеек. В лесу она чувствовала себя по-настоящему свободной, там её мысли обретали покой.

Элоди обладала редким даром сострадания. Она всегда была готова помочь тем, кто нуждался, будь то старая соседка, которой нужно было принести воды, или больной ребёнок, для которого она собирала целебные травы. Её доброта и отзывчивость вызывали искреннее уважение у всех жителей деревни. Она не разделяла людей по их вере или положению, видя в каждом в первую очередь человека. Это делало её настоящим воплощением того, что было лучшим в их маленьком сообществе.

Кроме того, Элоди была умна и любознательна. Она не умела читать, как и большинство деревенских жителей, но она с жадностью впитывала все истории и новости, которые привозили странствующие торговцы. Она задавала вопросы, пыталась понять, что происходит за пределами её деревни, и это отличало её от других. В её глазах всегда горел огонёк живого интереса к миру. Её пытливый ум не позволял ей быть просто пассивной свидетельницей событий; она стремилась понять их суть. Она была не просто красивой картинкой; она была личностью, способной мыслить, чувствовать и принимать решения.

Её красота и доброта привлекали к ней многих молодых людей. У неё было несколько поклонников из соседних деревень, и даже сыновья зажиточных фермеров пытались ухаживать за ней. Но Элоди оставалась равнодушной к их ухаживаниям. Её сердце ещё не было отдано никому, или, скорее, она не встречала того, кто мог бы по-настоящему его тронуть. Она искала в мужчине не богатство или положение, а искренность, доброту и ту самую скрытую силу, которая была и в ней самой. Она мечтала о настоящей, глубокой любви, о которой пелось в старинных балладах, о любви, способной выдержать любые испытания.

Элоди была воплощением нежности и чистоты, но в то же время обладала стержнем, который не сломить. Она была подобна молодому деревцу, которое гнётся под ветром, но не ломается. Это качество её характера впоследствии сыграет решающую роль, когда жизнь подвергнет её самым суровым испытаниям. Она не знала, что её красота и доброта, её внутренняя сила скоро будут проверены на прочность огнём великой трагедии, и что ей предстоит не только выстоять, но и стать маяком надежды в мире, поглощённом тьмой. Её глаза цвета летнего неба скоро увидят ужасы, о которых она и помыслить не могла, но именно они станут свидетелями невероятной любви и стойкости, которые помогут ей пройти через всё.

Первые искры любви и ревности.

В маленьком мире Сент-Обина, где все знали друг друга с рождения, не могло быть тайны в отношении чувств. И потому не было секретом, что Жером и Бастьен, братья Дюран, оба были очарованы Элоди. Её красота, её доброта, её тихая грация – всё это не могло оставить равнодушными молодых мужчин. Однако их чувства к ней, как и они сами, были совершенно разными, и эти различия уже начинали сеять первые семена ревности, незаметные на первый взгляд, но глубоко укореняющиеся в сердцах.

Жером, как и во всем, был более сдержанным и осмотрительным в своих ухаживаниях. Он наблюдал за Элоди издалека, его серые глаза с любовью следили за каждым её движением, когда она шла к колодцу или помогала отцу у мельницы. Он не решался подходить к ней слишком часто, боясь спугнуть её или показаться навязчивым. Вместо слов, Жером выражал свои чувства делами. Он всегда был готов помочь семье Дюбуа: починить сломанный забор, подвезти мешки с мукой, помочь с уборкой урожая. Его помощь всегда была бескорыстной, и он никогда не требовал ничего взамен. Он дарил ей маленькие, но значимые подарки: искусно вырезанную деревянную птичку, найденное в лесу перо фазана, букет полевых цветов, собранный на рассвете. Он верил, что его искренность и надёжность со временем будут замечены. Ему хотелось построить что-то прочное, как дома, которые он строил, что-то, что выдержит испытание временем. В его мечтах Элоди была его женой, матерью его детей, спутницей в его тихой, размеренной жизни. Он видел в ней не только красоту, но и родственную душу, человека, с которым он мог бы разделить все радости и горести.

Бастьен, напротив, был более смелым и напористым. Он не стеснялся открыто выражать своё восхищение Элоди, осыпая её комплиментами, смеясь над её шутками и часто подтрунивая над ней, чтобы привлечь её внимание. Он постоянно искал повод оказаться рядом с ней: он ждал её у колодца, когда она шла за водой, сопровождал её до леса, когда она собирала травы, и всегда находил способ заговорить с ней на рынке. Его харизма и живость характера привлекали к нему внимание, и Элоди, невольно, улыбалась ему чаще, чем Жерому. Бастьен, не задумываясь, брался за любую работу, если знал, что Элоди будет рядом, лишь бы провести с ней время. Он был готов рисковать, чтобы произвести на неё впечатление, и его энергия была заразительна. Он мечтал о бурной, страстной любви, о том, чтобы похитить её, увезти в дальние края и показать ей мир, о котором она даже не догадывалась. В его глазах Элоди была прекрасной принцессой из баллад, которую он, отважный герой, должен был завоевать. Он не видел тонкостей в её характере, его привлекала её внешность и её чистота.

Элоди чувствовала внимание обоих братьев. Она уважала Жерома за его доброту, надёжность и усердие. Она видела, каким он был хорошим сыном и братом, и эти качества ценила в мужчине. Его молчаливые поступки говорили громче, чем любые слова. С ним она чувствовала себя защищённой и спокойной. Но Бастьен… Бастьен был похож на стремительный ручей, который манил своей энергией и непредсказуемостью. Его смех был заразителен, его истории захватывали, и рядом с ним она чувствовала себя живой, полной новых ощущений. Она ещё не могла понять, к кому из них её сердце склоняется больше. И если она сама была смущена своими чувствами, то овдовевшая мать братьев, госпожа Дюран, опытная женщина, быстро заметила это негласное соперничество. Она видела, как Жером, обычно такой спокойный, хмурился, когда Бастьен слишком долго задерживался у дома мельника, и как Бастьен, в свою очередь, бросал мрачные взгляды на брата, когда тот помогал Элоди нести тяжёлые мешки.

Ревность была невысказанной, скрытой, но она уже начала прорастать между братьями. Это была не открытая вражда, а скорее тонкое, почти незаметное напряжение, которое появлялось в их отношениях, когда речь заходила об Элоди. Если один из братьев заговаривал о ней, другой становился немного холоднее, его взгляд отводился в сторону. Во время совместных ужинов, если Элоди была упомянута, наступало неловкое молчание, прерываемое лишь стуком ложек. Никто не хотел открыто признавать свои чувства к ней, и тем более не хотел признавать, что его брат является соперником. Это было табу. Но каждый из них, в глубине души, понимал, что борьба за сердце Элоди неизбежна, и что это может стать серьёзным испытанием для их братских уз.

Однажды, на деревенском празднике, когда Элоди танцевала с Бастьеном, Жером стоял в стороне, наблюдая за ними. В его сердце закипала смесь боли и обиды. Он видел, как Элоди смеётся, как её глаза сияют, глядя на Бастьена. В тот момент Жерому показалось, что он видит будущее, где его брат завоюет сердце Элоди, а ему останется лишь одиночество. Он ощутил, как холодный укол ревности пронзил его грудь. В то же время, Бастьен, заметив мрачное лицо брата, внутренне ликовал. Он наслаждался своей победой, не подозревая, какую боль причиняет Жерому.

Это была лишь первая искра, но она уже осветила сложную паутину чувств, переплетённых между этими тремя молодыми людьми. Они ещё не знали, что гораздо большие испытания ждут их впереди, и что эти первые искры любви и ревности вскоре будут поглощены пламенем войны и трагедии, которая навсегда изменит их судьбы и проверит на прочность их самые глубокие чувства. Судьба готовила для них жестокие уроки, где выбор между любовью и братством, между жизнью и смертью, станет мучительной реальностью.

Слухи из Парижа: тревожные вести о гугенотах.

В те времена, когда новости распространялись медленно, передаваясь из уст в уста бродячими торговцами, пилигримами и солдатами-дезертирами, Сент-Обин жил в относительной информационной изоляции. Но даже в эту глушь доносились отголоски событий, бушующих в сердце Франции. С каждым днём, с каждым новым путником, эти отголоски становились всё громче и тревожнее, превращаясь в зловещие слухи из Парижа. В основном они касались гугенотов – французских протестантов, чья вера, отличная от католической, стала камнем преткновения и причиной кровавых войн, терзавших страну на протяжении десятилетий.

Первые, ещё еле слышные шёпотки о гугенотах в Париже появились несколько месяцев назад. Говорили, что их лидеры, в первую очередь адмирал Гаспар де Колиньи, обрели огромное влияние при дворе короля Карла IX, чем вызывали недовольство могущественного католического рода Гизов и даже самой королевы-матери Екатерины Медичи. Эти слухи сопровождались противоречивыми новостями: то о мире и примирении, то о новых столкновениях. Жители Сент-Обина, далёкие от придворных интриг, воспринимали это как далёкую грозу, которая, казалось, никогда не достигнет их спокойной гавани.

Однако после того, как весть о предстоящей свадьбе Генриха Наваррского, лидера гугенотов, и Маргариты Валуа, сестры короля, достигла деревни, тон слухов резко изменился. Эта свадьба, объявленная символом мира и национального примирения, на самом деле лишь усиливала напряжение. В Сент-Обин стали приезжать странные люди: паломники, которые, казалось, не имели цели, кроме как разносить тревожные вести; солдаты, чьи мундиры были потрепаны, а глаза полны усталости и недоверия. Они приносили истории о том, как Париж наполняется гугенотами, прибывающими на свадьбу своих лидеров. «Город кишит еретиками!» – кричали они, распивая дешёвый сидр в таверне «У Счастливого Лося». – «Словно муравьи, лезут со всех сторон!»

Эти слова, сказанные с нескрываемым отвращением, будоражили умы католиков Сент-Обина. Они слышали о высокомерии гугенотов, о их нежелании подчиняться старым порядкам, о том, как они якобы оскверняют католические святыни. Некоторые торговцы, возвращавшиеся из Руана, рассказывали, что в Париже царит непривычное напряжение. Они видели, как католики и гугеноты, одетые в свои отличительные цвета – католики в белые повязки, гугеноты в оранжевые ленты – скрещивали взгляды на улицах. Возникали мелкие стычки, которые быстро подавлялись, но сам факт их возникновения был пугающим.

Особенно тревожными были истории о покушении на Колиньи. Сначала пришла весть, что он ранен, а затем, через несколько дней, поползли слухи, что покушение было неслучайным, что за ним стоят Гизы, а может быть, и сама королева. Это вызвало волну беспокойства: если даже адмирал, такой влиятельный человек, не застрахован от нападения в самом сердце Парижа, то что говорить о простых людях? Люди начинали понимать, что свадьба – это лишь прикрытие, ширма для чего-то гораздо более зловещего. Некоторые говорили, что гугеноты сами замышляют заговор, чтобы захватить власть и истребить католиков. Другие, наоборот, утверждали, что католики готовят ловушку, чтобы одним ударом покончить со всеми еретиками.

Эти слухи, противоречивые и полные ненависти, сеяли страх и недоверие среди жителей Сент-Обина. Соседи, которые жили бок о бок много лет, стали с подозрением смотреть друг на друга. Католики, обычно мирные и набожные, начали вспоминать проповеди местного кюре о «дьявольской ереси» и «праведном гневе». Несколько гугенотских семей, проживавших в деревне, чувствовали на себе косые взгляды и недружелюбное молчание. Атмосфера накалялась. Люди стали запирать двери на ночь, крестьяне брали с собой вилы, отправляясь в поля, а женщины крепче прижимали к себе детей.

Жером и Бастьен, хоть и старались сосредоточиться на своих делах, не могли игнорировать этот растущий фон тревоги. Жером, обычно склонный к оптимизму, чувствовал, как его душа наполняется беспокойством. Он слышал эти разговоры в кузнице, на рынке, в церкви. Он видел, как меняются лица людей. Бастьен, более циничный, давно подозревал, что «мир» – это лишь передышка. Он слышал о жестокости войны, о том, что люди способны на невиданные зверства во имя веры. Для него эти слухи были лишь подтверждением его давних опасений. Он видел, как эти разговоры начинают разделять даже тех, кто раньше был неразлучен.

Никто в Сент-Обине не знал, насколько ужасной окажется правда. Они не могли представить себе масштабы той резни, которая готовилась в Париже. Слухи, какими бы страшными они ни были, не могли передать истинный масштаб грядущей трагедии. Они были лишь бледной тенью того кровавого рассвета, который должен был взойти над Францией, навсегда изменив судьбы миллионов, включая и жителей маленькой нормандской деревушки. Предчувствие беды, неясное и давящее, стало ощутимым, пронизывая каждый уголок их некогда безмятежного мира.

Незнакомец в таверне: предупреждение или угроза?

За несколько дней до рокового 24 августа, когда напряжение в Сент-Обине достигло своего пика, в деревенской таверне «У Счастливого Лося» появился незнакомец. Он не был похож на обычных бродячих торговцев или дезертиров. Его одежда, хоть и пыльная от дороги, была явно добротной, парижского покроя. Его плащ из тёмной шерсти плотно скрывал фигуру, а глубоко надвинутая на глаза шляпа не позволяла рассмотреть лицо. Он занял столик в самом тёмном углу, заказал кувшин вина и принялся наблюдать за посетителями, редко произнося слова. В его движениях чувствовалась скрытая сила и уверенность, не свойственная простому путнику.

Его появление вызвало негласное любопытство и подозрение. В маленькой деревне, где все знали друг друга, любой чужак привлекал внимание, а такой загадочный – тем более. Жером, зашедший в таверну по дороге из мастерской, чтобы выпить кружку сидра, сразу заметил незнакомца. Его спокойный взгляд, обычно оценивающий прочность дерева, теперь внимательно изучал этого человека. Бастьен, сидевший за соседним столом с приятелями и увлечённо рассказывавший какую-то историю, тоже бросал на него мимолётные, но внимательные взгляды.

Спустя некоторое время, когда посетителей стало меньше, незнакомец неожиданно заговорил. Его голос был низким и хриплым, как будто он долго молчал или много кричал. Он обратился к хозяйке таверны, но его слова были достаточно громкими, чтобы их могли услышать немногие оставшиеся посетители, включая братьев Дюран.

«Мадам,» – произнёс он, ставя пустой кувшин на стол. – «В Париже сегодня неспокойно. Очень неспокойно. Грядёт большая чистка.»

Хозяйка, привыкшая к разговорам о политике, лишь пожала плечами. «Всегда там неспокойно, месье. С этими гугенотами…»

Незнакомец резко прервал её, его голос стал чуть громче, почти угрожающим. «Это будет не просто волнения, мадам. Это будет кровь. Много крови. Кровь праведников и неправедных, кровь католиков и протестантов. Всех, кто окажется не в том месте и не в то время.» Он сделал паузу, обведя взглядом присутствующих, его глаза, наконец, выглянули из-под шляпы – они были холодными, цвета стали, и в них не было ни капли сострадания. «Полагаю, в вашей деревушке тоже есть… неверные?»

В таверне повисла мёртвая тишина. Каждый знал, что в Сент-Обине живут несколько протестантских семей. Такие разговоры были опасны. Бастьен сжал кулаки под столом, а Жером напрягся, его взгляд встретился со взглядом незнакомца. Казалось, тот специально ждал этой реакции.

«Послушайте мой совет,» – продолжил незнакомец, его голос вновь понизился до зловещего шёпота. – «Держитесь подальше от Парижа. И если кто-то из ваших близких собирается туда, остановите его. Сейчас Париж – это братская могила, которая ждёт своего часа. Особенно для тех, кто не умеет выбирать правильную сторону.» Он снова обвёл взглядом присутствующих, задержавшись на Жероме и Бастьене, словно знал о них больше, чем должен был. «Всё начнётся в ночь Святого Варфоломея. Не забудьте. Белые повязки. Запомните это.»

С этими словами незнакомец бросил несколько монет на стол, поднялся и, не оглядываясь, вышел из таверны, растворившись в сгущающихся сумерках. Его слова эхом отдавались в тишине, оставляя после себя ощущение неясной, но неизбежной угрозы.

Жером и Бастьен переглянулись. Жером был озадачен. Что это было? Предупреждение? Угроза? Или просто бред сумасшедшего? Слова незнакомца, особенно про «белые повязки» и «ночь Святого Варфоломея», засели у него в голове. Его рассудительный ум пытался найти логическое объяснение, но тщетно. Бастьен, напротив, был встревожен. Он почувствовал в этом человеке нечто зловещее, что-то, что выходило за рамки обычных слухов. Его интуиция подсказывала ему, что слова незнакомца не были пустыми. Он видел в его глазах холодную решимость, которая пугала.

«Кто это был?» – спросил Жером, когда незнакомец исчез.

Хозяйка таверны лишь пожала плечами. «Не знаю, месье. Ни разу его не видела. Может, путешественник заблудился? Или просто сумасшедший.» Но в её голосе звучала неуверенность.

В тот вечер Жером и Бастьен обсуждали слова незнакомца. Жером склонялся к тому, что это было лишь очередное преувеличение, подпитываемое общей паникой. «Мало ли таких бродяг? Хотят лишь напугать или выманить денег,» – рассуждал он. Но внутри у него всё равно что-то тревожно ёкало. Бастьен же был уверен, что это было настоящее предупреждение. «Его глаза, Жером… Они были полны такой холодной ненависти. Это не просто слова. Это угроза. И что-то мне подсказывает, что он не просто так оказался здесь.»

Этот таинственный визит лишь усилил общее напряжение в деревне. Одни жители отмахнулись от слов незнакомца как от пустых баек, другие, наоборот, восприняли их всерьёз, начиная готовиться к худшему. Никто не мог знать, что этот невзрачный с виду человек был вестником грядущей катастрофы, и что его слова о «ночи Святого Варфоломея» окажутся пророчеством, исполнение которого будет гораздо страшнее, чем кто-либо мог себе представить. Для братьев Дюран это было первое прямое столкновение с тенью надвигающейся трагедии, и оно оставило глубокий отпечаток в их душах.

Зарождение тайного общества: первые клятвы.

Тревожные слухи из Парижа и загадочное предупреждение незнакомца в таверне не прошли даром для некоторых жителей Сент-Обина. Особенно сильно они повлияли на группу молодых людей, которые, подобно Жерому и Бастьену, чувствовали, что привычный мир рушится. В их числе были друзья братьев: кузнец Анри, крепкий и добродушный силач; портной Мишель, тихий, но проницательный; и несколько других молодых фермеров и ремесленников, уставших от постоянной неопределенности и страха. Они были не слишком набожными, но и не еретиками. Их больше всего заботила судьба их деревни, их семей и их близких.

Понимая, что в случае беды никто, кроме них самих, не защитит их, Бастьен, который был инициатором идей, предложил создать тайное общество. Его импульсивная натура требовала действий, а не ожидания. «Мы не можем сидеть сложа руки, пока мир рушится вокруг нас!» – горячо убеждал он. – «Париж горит, а мы здесь ждём, пока огонь доберётся до наших домов. Мы должны быть готовы.» Жером, хотя и был более осторожен, в глубине души согласился с братом. Он видел, что правительство не способно защитить своих подданных, и что в случае настоящего хаоса каждый будет предоставлен сам себе. Он, как и Бастьен, беспокоился за Элоди, за свою мать, за всех, кого он любил.

Их первым местом встречи стал заброшенный сарай на окраине деревни, скрытый от посторонних глаз густыми зарослями ивы. Там, при свете тусклой масляной лампы, собрались около двадцати двух молодых людей, среди которых были и Жером, и Бастьен. Воздух был наэлектризован напряжением и ожиданием. Лица молодых людей были серьёзны, в их глазах читались решимость и страх одновременно.

Бастьен взял слово. Его речь была простой, но страстной. «Мы здесь не для того, чтобы свергать королей или менять веру,» – начал он. – «Мы здесь, чтобы защитить себя. Защитить наши семьи. Защитить Сент-Обин. В Париже режут людей. Католики режут гугенотов, гугеноты режут католиков. А мы? Мы будем ждать, пока смерть постучится в наши двери? Нет! Мы должны быть готовы. Мы должны знать, кому доверять, и кого опасаться. Мы должны действовать вместе.»

Он предложил создать небольшую, но сплоченную группу, которая будет следить за порядком в деревне, предупреждать о приближении опасностей и, если понадобится, защищать своих. Их главной целью было не допустить, чтобы религиозная вражда проникла в их деревню и разрушила её. «Мы не будем ни католиками, ни гугенотами,» – заявил Бастьен. – «Мы будем жителями Сент-Обина. И мы будем защищать всех, кто здесь живёт, независимо от их веры, если они мирные люди.»

Жером, хотя и не такой пылкий оратор, поддержал брата. Он говорил о необходимости взаимопомощи, о том, что только вместе они смогут выстоять. Он предложил конкретные шаги: организовать дежурства, создать систему оповещения, обучиться владению оружием, пусть даже простым – вилами, топорами, охотничьими ружьями. Он настаивал на дисциплине и осторожности, понимая, что необдуманные действия могут лишь усугубить ситуацию.

Идея Бастьена нашла отклик в сердцах присутствующих. Они были утомлены неопределённостью и готовы к активным действиям. Один за другим они высказывались, выражая свою готовность присоединиться. Кузнец Анри предложил ковать для них простые, но надёжные ножи и наконечники для копий. Портной Мишель предложил создать тайные знаки и сигналы для общения.

Затем наступил самый торжественный момент – первые клятвы. Бастьен поднял руку, а за ним последовали и все остальные. «Клянёмся,» – произнёс он твёрдым голосом, – «защищать друг друга, защищать наши семьи и нашу деревню от любой угрозы, будь то разбойники, солдаты или безумцы, движимые ненавистью. Клянёмся хранить наши планы в тайне и никогда не предавать своих товарищей. Пусть тот, кто нарушит эту клятву, будет проклят и изгнан из наших рядов.»

Каждый из присутствующих повторял эти слова, их голоса сливались в единый, решительный хор. В тот момент, в полумраке сарая, родилось Тайное Общество Сент-Обина, движимое не политическими амбициями или религиозным фанатизмом, а простой, но мощной жаждой выживания и защиты. Они были простыми людьми, но в их сердцах горел огонь решимости.

Они договорились о тайных встречах, о системе кодовых слов и о том, как они будут действовать в случае опасности. Было решено, что Бастьен, как инициатор и человек действия, будет их негласным лидером, а Жером, с его рассудительностью и умением планировать, станет его правой рукой, отвечающей за практическую часть.

Выходя из сарая, каждый из них чувствовал себя по-другому. Страх никуда не делся, но к нему добавилась новая сила – сила единства и цели. Они были уже не просто разрозненными жителями деревни, а частью чего-то большего, чем они сами. Они взяли на себя ответственность за свою судьбу, за судьбу своих близких. И хотя они не знали, что ждёт их впереди, они были готовы встретить это лицом к лицу. Это была первая, но очень важная веха в их жизни, которая навсегда изменит их представления о мире и о себе. Их первые клятвы, произнесённые в тишине нормандской ночи, стали предвестником будущих испытаний и жертв.

Глава 2: Поезд в ад: Париж зовёт

Приглашение на свадьбу: ловушка или шанс?

Весть о предстоящей свадьбе Генриха Наваррского и Маргариты Валуа, поначалу казавшаяся далёким эхом парижских интриг, внезапно обрела для жителей Сент-Обина личное, почти осязаемое измерение. Из Руана, крупного торгового города, куда регулярно ездил деревенский староста и некоторые зажиточные фермеры, стали приходить не просто слухи, а конкретные приглашения. Эти официальные, хоть и не адресованные лично, бумаги, украшенные геральдическими символами и королевскими печатями, призывали всех верных подданных, желающих мира и процветания Франции, прибыть в Париж для участия в торжествах. Они обещали не только возможность засвидетельствовать историческое событие, но и пообщаться с высокопоставленными особами, возможно, даже получить покровительство или выгодные контракты.

Для большинства жителей деревни, никогда не покидавших родных земель, это было приглашение в неизведанное, в мир, о котором они лишь читали в старых книгах или слышали в рассказах бродячих актёров. Многие пожилые люди с подозрением относились к этому зову. «Слишком много обещают», – ворчали они, – «добром это не кончится». Их жизненный опыт подсказывал им, что за показным великолепием часто скрывается подвох. Особенно их тревожило то, что на свадьбу призывали не только католиков, но и гугенотов, что казалось невероятным после стольких лет кровавых войн.

Однако для молодых и амбициозных, таких как Бастьен, это приглашение было не просто листом бумаги, а настоящим шансом. Шансом увидеть Париж – город его грёз, о котором он столько мечтал. Шансом выбраться из рутины деревенской жизни, испытать себя, возможно, найти своё место в большом мире. Его глаза горели от предвкушения, когда он впервые увидел это приглашение, вывешенное на доске объявлений у церкви. «Это судьба, Жером!» – восклицал он, его голос звенел от возбуждения. – «Мы не можем упустить такой возможности! Мы увидим короля! Мы увидим самую красивую принцессу Франции! А может быть, и обретем удачу!»

Жером, как всегда, был более прагматичен. Он видел в этом приглашении не только шанс, но и потенциальную ловушку. Слова незнакомца в таверне о «крови» и «братской могиле» всё ещё отдавались эхом в его памяти. Он понимал, что политика Парижа – это запутанный клубок интриг, в котором простой человек может легко запутаться и быть растоптанным. Он волновался не столько за себя, сколько за Бастьена, чья порывистость могла привести его к необдуманным поступкам. Но его младший брат был неумолим. Он не просто хотел поехать, он требовал, чтобы Жером поехал с ним. Бастьен умел уговаривать, и его энтузиазм был заразителен. Он говорил о том, что это возможность не только для них, но и для всего их тайного общества – собрать информацию, понять, что на самом деле происходит в столице, и подготовить деревню к любым потрясениям.

Этот аргумент заставил Жерома задуматься. Идея использовать поездку для блага общества, для защиты Сент-Обина, звучала убедительно. К тому же, если Бастьен поедет один, кто будет присматривать за ним? Кто поможет ему избежать глупостей? Так, после долгих размышлений и разговоров с матерью, Жером согласился. Их мать, госпожа Дюран, не скрывала своей тревоги. Она предчувствовала беду, но не могла отговорить своих сыновей от поездки, понимая, что для Бастьена это был единственный путь, а для Жерома – способ защитить брата. Она лишь взяла с них клятву, что они будут осторожны и вернутся домой живыми.

К их компании присоединились ещё несколько молодых людей из их тайного общества – кузнец Анри, чья сила могла пригодиться в дороге, и портной Мишель, чья смекалка и умение быть незаметным могли стать неоценимыми в большом городе. Всего их было четверо, и каждый имел свои причины для поездки. Для Анри это была возможность продать свои изделия и заработать денег, для Мишеля – увидеть модные тенденции Парижа. Но главной их целью, было быть рядом с братьями Дюран и помочь им в их миссии.

Поездка в Париж воспринималась по-разному. Для тех, кто оставался в деревне, это было событие, вызывающее смесь зависти и опасения. Одни просили привезти парижских диковинок, другие – помолиться за них в соборе Парижской Богоматери. А некоторые, самые набожные и суеверные, смотрели им вслед с явным неодобрением, бормоча о том, что ехать в столицу сейчас – это искушать судьбу.

Для Жерома и Бастьена это было начало нового этапа в жизни. Они оставляли позади тихую, предсказуемую жизнь Сент-Обина, направляясь в неизведанное. Бастьен видел в этом шанс на великие приключения и успех, Жером – ловушку, из которой им, возможно, придётся выбираться с большими потерями. Но оба они, не сговариваясь, взяли с собой небольшие, но крепкие ножи, выкованные Анри. Это был их первый, молчаливый признак того, что они осознавали потенциальную опасность. Париж звал, и они, не зная, что именно ждёт их там, двинулись навстречу своей судьбе, каждый со своими мечтами и тревогами.

Дорога к столице: опасные встречи и первые столкновения.

Путь из Сент-Обина до Парижа был долгим и полным опасностей. Четверо путников – Жером, Бастьен, Анри и Мишель – двинулись в путь ранним утром, когда туман ещё стелился над полями, словно укрывая их от любопытных глаз. Они шли пешком, поскольку нанять повозку было слишком дорого, да и в пешем путешествии было больше свободы. Их нехитрый багаж состоял из сменной одежды, немного еды и, конечно же, выкованных Анри ножей, которые они прятали под одеждой.

Первые дни пути были относительно спокойными. Они проходили через такие же, как Сент-Обин, деревушки, где жизнь текла своим чередом. Но чем дальше на восток, чем ближе к столице, тем сильнее менялась обстановка. Дороги становились оживленнее, но и опаснее. Часто встречались группы вооруженных людей: то солдаты, патрулирующие окрестности, то отряды дворян, направляющиеся в Париж на свадьбу, то просто подозрительные личности, чьи глаза блуждали по путникам с неприкрытым интересом.

Первые столкновения начались уже на третий день пути. Они проходили через густой лес, когда из-за деревьев на них выскочили трое разбойников, вооруженных дубинами и ножами. Это были отчаянные люди, привлечённые к дорогам общей нестабильностью и беззаконием.

«Кошельки или жизнь!» – прохрипел один из них, его лицо было скрыто грязью и щетиной.

Бастьен, чья кровь закипала от любого вызова, первым схватился за свой нож. Он был порывист, но ловок и отважен. Жером, хотя и менее импульсивный, также вытащил своё оружие, готовясь к бою. Анри, с его мощным телосложением, одним ударом кулака отправил одного из разбойников в нокаут, а Мишель, хоть и не боец, сумел отвлечь одного из нападавших ловким движением, дав Бастьену возможность нанести решающий удар.

Это было их первое настоящее боевое крещение. Они дрались отчаянно, защищая свои жизни. Жером, несмотря на свой мирный характер, обнаружил в себе неожиданную ярость, когда один из разбойников попытался ударить Бастьена. Он действовал хладнокровно, рассчитывая каждый удар, тогда как Бастьен, наоборот, сражался, полагаясь на свою энергию и интуицию. В итоге, двое разбойников сбежали, оставив своего оглушённого сообщника на дороге.

Это столкновение стало серьёзным уроком. Оно показало им, что мир за пределами Сент-Обина жесток и не прощает ошибок. Это также укрепило их решимость и веру друг в друга. Они поняли, что их тайное общество – это не просто слова, а реальная сила, и что их умение действовать сообща может спасти им жизнь.

Чем ближе к Парижу, тем больше становилось признаков назревающей катастрофы. Появились сожжённые деревни – свидетельства межконфессиональных столкновений. Они видели толпы беженцев, идущих в обратном направлении, их лица были полны отчаяния и страха. Эти люди рассказывали страшные истории о погромах, о зверствах, совершаемых во имя веры. Одни говорили о гугенотах, разрушающих католические церкви, другие – о католиках, сжигающих протестантские дома. Эти опасные встречи с реальностью войны заставили их сердца сжиматься.

Однажды они встретили группу католических дворян, направлявшихся в Париж. Эти люди были надменны и подозрительны. Увидев Жерома и Бастьена, они остановили их, требуя объяснить, куда они направляются. Бастьен, с его бунтарским духом, чуть не ответил им резко, но Жером, обладавший лучшим чутьём на опасность, сдержал его. Он вежливо объяснил, что они направляются в Париж на свадьбу, чтобы засвидетельствовать верность королю. Дворяне осмотрели их с ног до головы, их взгляды задержались на крепких руках Анри и на глазах Бастьена, в которых читался вызов. Один из них, молодой и высокомерный, произнёс с усмешкой: «Смотрите, не попадите в дурную компанию в Париже, парни. Там сейчас слишком много… еретиков.» Это было недвусмысленное предупреждение.

Эти встречи, эти разговоры, этот нарастающий страх в воздухе – всё это формировало их. Жером становился более решительным, его спокойствие теперь сочеталось с готовностью к действию. Бастьен, хоть и оставался порывистым, начинал видеть, что мир сложнее, чем он себе представлял, и что одного лишь желания подвигов недостаточно. Анри и Мишель также становились более бдительными и опытными.

Приближаясь к окрестностям Парижа, они увидели бескрайние толпы людей, стекающихся в столицу. Это были не только дворяне и их свита, но и простой народ со всех концов Франции – любопытные, искатели удачи, а порой и те, кто искал кров над головой, спасаясь от бесчинств войны. Воздух был наполнен шумом голосов, скрипом колес и звоном колоколов. Но под всей этой суетой чувствовалось что-то зловещее, какая-то скрытая, напряжённая энергия, словно воздух был пропитан порохом.

И вот, на горизонте показались высокие башни Парижа. Огромный город, о котором они столько мечтали, возвышался перед ними, окутанный лёгкой дымкой. Бастьен, забыв обо всех опасностях, радостно воскликнул: «Париж!» Жером смотрел на город с беспокойством, его сердце сжималось от предчувствия. Он не мог понять, что их ждёт – спасение или гибель. Дорога к столице оказалась лишь началом их пути в неизвестность, и Париж, который манил их, мог оказаться не шансом, а настоящим поездом в ад, из которого выбраться будет суждено не всем. Они вступили на землю, где правила не привычная деревенская жизнь, а жестокая, непредсказуемая история.

Встреча с кардиналом: предложение, от которого нельзя отказаться.

Прибыв в Париж, четверо молодых людей из Сент-Обина были оглушены шумом и суетой столицы. Город, о котором они столько слышали, превзошел все их ожидания. Узкие, грязные улицы кишели людьми, повозками и животными. Запахи жареного мяса смешивались с ароматом нечистот и дымом от очагов. Высокие дома теснились друг к другу, закрывая небо, а роскошь соседствовала с нищетой, создавая хаотичную, но завораживающую картину. Свадебные торжества были в полном разгаре: по улицам проходили процессии, звучала музыка, повсюду царило показное веселье, за которым, как чувствовал Жером, скрывалось глубокое напряжение.

Они нашли себе скромное пристанище в маленькой таверне на одной из улиц Левого берега, вдали от блеска Лувра, но достаточно близко, чтобы чувствовать пульс города. На следующий день, пока Анри и Мишель осваивались в незнакомой обстановке, Бастьен, обуреваемый любопытством и жаждой приключений, решил отправиться к Лувру, чтобы поближе рассмотреть королевский дворец. Жером, предчувствуя, что брата нужно держать под присмотром, пошел с ним. Они пробирались сквозь толпы людей, наблюдая за нарядно одетыми дворянами и их свитой.

У самой ограды дворца, среди праздничной толпы, к ним неожиданно подошел пожилой, но крепкий человек в дорогом, хоть и скромном, одеянии. Его проницательные глаза внимательно оглядели братьев, задержавшись на их крепком деревенском сложении и открытых лицах.

«Молодые люди,» – произнес он низким, властным голосом, в котором чувствовалась привычка командовать. – «Выглядите вы крепкими и надежными. Ищете работу в столице?»

Бастьен, всегда готовый к разговору, ответил: «Мы приехали на свадьбу, месье. Хотим увидеть Париж.»

Пожилой человек усмехнулся. «Париж – это не только праздники, юноши. Это и возможности. Я вижу в вас потенциал. Меня зовут месье Легран. У меня есть для вас одно предложение». Он достал из-под плаща небольшой пергамент, сложенный в несколько раз, и протянул Жерому. «Приходите по этому адресу завтра в полдень. Спросите кардинала Де Лара. Если вас это заинтересует, разумеется».

Жером, заметив, что на пергаменте красуется недвусмысленная кардинальская печать, почувствовал холодок по спине. Он переглянулся с Бастьеном. «Кардинал?» – переспросил он, недоверчиво.

Легран кивнул. «Именно. И если вы придете, то убедитесь, что это предложение, от которого нельзя отказаться.» С этими словами он развернулся и быстро затерялся в толпе, оставив братьев в недоумении.

Весь оставшийся день и вечер братья, Анри и Мишель, обсуждали эту странную встречу. Бастьен, конечно же, был в восторге. «Кардинал! Представляешь, Жером? Это наш шанс! Может быть, он заметил нашу силу, нашу отвагу! Нас ждет богатство, слава!» Он уже представлял себя в роли личного телохранителя какого-нибудь знатного вельможи. Анри был настроен скептически. «Кардиналы не приглашают к себе простых деревенских парней просто так. Это попахивает бедой, или, по крайней мере, грязной работой». Мишель, как всегда, был самым осторожным. «Может быть, это ловушка? В Париже сейчас все так запутано…»

Жером размышлял всю ночь. Он чувствовал, что за этим предложением скрывается нечто большее, чем просто возможность заработать. Слова незнакомца в таверне, слухи о надвигающейся резне – все это складывалось в зловещую картину. Но с другой стороны, это была возможность получить информацию, проникнуть в самые высокие круги власти. И если они смогут понять, что именно замышляется, они смогут предупредить свою деревню. К тому же, неявная угроза в голосе Леграна, его фраза «предложение, от которого нельзя отказаться», звучала слишком убедительно. Он понимал, что отказаться от такого приглашения, возможно, означало бы навлечь на себя гнев могущественного человека.

На следующий день, приняв решение, Жером и Бастьен отправились по указанному адресу. Это был не дворец, а скромный, но внушительный дом в тихом квартале. Их встретили слуги в ливреях, которые без лишних вопросов проводили их в небольшой кабинет. В центре комнаты сидел человек, чья фигура излучала властность и холодную рассудительность. Это был кардинал Де Лар, высокопоставленный священнослужитель и один из влиятельнейших деятелей французского двора. Он был известен своей безжалостностью и преданностью католической церкви.

Кардинал, не вставая, жестом пригласил их присесть. Его взгляд был острым, пронизывающим, он словно читал их мысли. «Итак, молодые люди, вы явились,» – произнес он, его голос был сухим и официальным. – «Я ценю вашу пунктуальность. Месье Легран верно вас оценил. Вы сильны и, надеюсь, верны королю и вере.»

Он начал говорить о тяжелом положении Франции, о «ереси», которая разъедает страну изнутри, о необходимости «очищения». Он говорил о гугенотах, как о язве на теле нации, которую необходимо выжечь. Он не стеснялся в выражениях, описывая их как мятежников, богохульников и врагов Франции. Братья, выросшие среди мирных протестантов, с трудом слушали его слова, чувствуя внутренний протест.

«Я ищу преданных людей, которые не задают лишних вопросов и готовы служить своей стране и церкви,» – продолжил кардинал, его взгляд остановился на Бастьене, а затем на Жероме. – «В столице сейчас очень много шпионов, слишком много неверных. Нам нужны глаза и уши среди простого народа. Вы, как крестьяне, не привлечёте внимания. Ваша задача будет проста: наблюдать. Наблюдать за гугенотами, за их сборищами, за тем, кто приходит к адмиралу Колиньи. Докладывать обо всем, что покажется вам подозрительным. А в нужный момент, если потребуется, действовать.»

Он замолчал, давая им время осознать услышанное. Жером чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Это было не просто наблюдение, это было шпионаж, возможно, участие в кровавых расправах. Это было предложение, от которого нельзя отказаться, ведь отказ, по всей видимости, означал бы для них самих смерть.

«За вашу службу,» – продолжил кардинал, заметив их колебания, – «вы будете щедро вознаграждены. Столько золота, сколько вы никогда не видели в своей деревне. И, что гораздо важнее, вы получите защиту. В эти смутные времена защита – это бесценный товар.» Он сделал жест, и на стол упал небольшой, но тяжёлый мешочек с золотом. – «Это задаток. Ваша верность будет оплачена.»

Жером понимал, что они попали в ловушку. Отказаться – значило подписать себе приговор. Согласиться – значило стать частью той самой тьмы, от которой они хотели защитить свою деревню. Он посмотрел на Бастьена, который, несмотря на всю свою жажду приключений, выглядел бледным. В этот момент Жером принял решение. Он кивнул кардиналу.

«Мы согласны, Ваше Преосвященство,» – произнес он, его голос звучал твёрдо, хотя внутри всё сжималось. – «Мы будем служить вам.»

Кардинал Де Лар холодно улыбнулся. «Разумный выбор, юноши. Ваша служба начнётся немедленно. Мой слуга Легран объяснит вам детали.» Он отпустил их, и братья вышли из кабинета, чувствуя, как на их плечи опустилась невидимая, но тяжёлая ноша. Они попали в самую гущу парижских интриг, и теперь их жизни висели на волоске, а будущее их деревни зависело от их способности выжить в этом аду.

Парижские тайны: шёпот интриг в дворцовых коридорах.

После встречи с кардиналом Де Ларом, Париж предстал перед Жеромом и Бастьеном в совершенно новом свете. Праздничные декорации померкли, а за внешним блеском они стали видеть зловещую изнанку – город, пронизанный интригами, заговорами и глубокой, смертельной ненавистью. Их новой задачей стало быть «глазами и ушами» кардинала, проникать в самые укромные уголки столицы, собирая информацию о гугенотах и их сторонниках. Эта роль, хоть и опасная, давала им возможность приоткрыть завесу над парижскими тайнами, которые до этого были доступны лишь высшей знати.

Они действовали осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания. Днем они бродили по улицам, прислушиваясь к разговорам на рынках, в тавернах, возле дворцовых ворот. По вечерам, под покровом темноты, они проникали в кварталы, где жили гугеноты, наблюдая за их собраниями, за тем, кто входил и выходил из домов видных протестантских лидеров. Вскоре они поняли, что атмосфера в городе накалена до предела.

Шёпот интриг витал в воздухе, словно невидимый туман, проникая в каждый уголок Парижа. Особенно сильно он ощущался вблизи Лувра, где кипела настоящая змеиная схватка за власть. Слухи о конфликте между католиками и гугенотами были не просто домыслами; это была реальность. Люди шептались о том, что адмирал Колиньи имеет огромное влияние на молодого короля Карла IX, подталкивая его к войне с Испанией, что категорически не нравилось королеве-матери Екатерине Медичи и могущественному роду Гизов.

Они слышали, как торговцы и слуги, обслуживающие двор, передают друг другу обрывки фраз: «Колиньи слишком зарвался», «Королева-мать опасается за свою власть», «Гизы жаждут мести за отца», «Свадьба – это лишь предлог, чтобы собрать их всех вместе». Эти обрывки, складывались в тревожную мозаику. Жером, с его логическим умом, пытался анализировать полученную информацию, находя в ней скрытые смыслы. Бастьен, хоть и не такой аналитик, ощущал угрозу интуитивно.

Они узнали, что помимо явных политических сил, в Париже действовали и тайные общества, некоторые из которых были связаны с дворянскими родами, другие – с религиозными фанатиками. Ходили слухи о «Лиге», или «Священном Союзе», организации, которая ставила своей целью искоренение протестантизма во Франции и укрепление католической веры любой ценой. Они слышали о жестоких клятвах, о тайных собраниях и о готовности её членов к самым крайним мерам. Кардинал Де Лар, как они поняли, был одним из влиятельных деятелей этой «Лиги».

Особенно много разговоров было вокруг покушения на адмирала Колиньи, которое произошло за несколько дней до свадьбы. Оно стало катализатором. Католики радовались, гугеноты требовали возмездия. Атмосфера накалилась до предела. Жером и Бастьен видели, как по городу разъезжают отряды солдат, как усиливается охрана дворца, как люди запасаются едой и водой, предчувствуя недоброе.

Они стали свидетелями нескольких стычек между католиками и протестантами прямо на улицах. Мелкие ссоры быстро перерастали в драки, а иногда и в поножовщину. Люди с белыми католическими повязками на рукавах и с оранжевыми гугенотскими лентами смотрели друг на друга с неприкрытой ненавистью. Братья поняли, что слова незнакомца в таверне были не просто угрозой, а предупреждением о надвигающейся катастрофе.

В один из дней, выполняя поручение кардинала, они сумели попасть на дворцовый рынок, где продавали провизию для королевской кухни. Там они подслушали разговор двух слуг, которые, не стесняясь, обсуждали грядущие события. «Говорят, королева-мать уже отдала приказ,» – шептал один. – «Сегодня вечером будут собраны списки. И никто не уйдет. Ни один еретик.» Второй кивнул: «Да, и к тому же говорят, что колокол на Сен-Жермен-л’Осеруа зазвонит. Это будет сигнал.»

Эти слова пронзили Жерома как нож. «Колокол… сигнал…» – пронеслось у него в голове, вспоминая слова незнакомца. Он почувствовал, как сердце у него сжалось. Это было слишком конкретно, слишком зловеще, чтобы быть просто слухом.

Они старались не пропускать ни одной детали, но чем больше они узнавали, тем яснее становилось, что они оказались в центре паутины, где каждый ход мог стать смертельным. Каждый дворцовый коридор, каждая таверна, каждый уголок Парижа хранил свои тайны, и многие из них были связаны со смертельной угрозой. Шёпот интриг, который они слышали, был предвестником неминуемого крика.

Жером и Бастьен понимали, что им нужно как можно скорее передать эту информацию своему обществу в Сент-Обине. Но как? Как выбраться из этого кишащего змеями города, когда каждый выход из него, кажется, контролируется? Они чувствовали, что их миссия, начавшаяся как шанс, теперь превратилась в смертельно опасную игру, где на кону стояли не только их жизни, но и жизни всех, кто им дорог. Они были простыми деревенскими парнями, оказавшимися в центре величайшего заговора своего времени, и им предстояло пройти через ад, чтобы выжить и защитить то, что им дорого.

Появление агентов Гизов: слежка начинается.

Работа на кардинала Де Лара, пусть и вынужденная, не замедлила принести свои плоды. Жером и Бастьен, используя свою неприметность и деревенскую смекалку, собирали крупицы информации, которые затем передавали Леграну, связному кардинала. Но чем глубже они погружались в мир парижских интриг, тем яснее становилось, что они не единственные, кто ведёт свою игру. Над ними, над каждым их шагом, словно невидимая тень, нависла опасность в лице агентов Гизов.

Рудные Гизы, самый влиятельный и яростно католический род Франции, были главными соперниками адмирала Колиньи и их собственные амбиции простирались далеко за пределы простого религиозного рвения. Они стремились к полной власти, и убрать Колиньи было лишь частью их плана. Их агенты были повсюду: среди солдат, слуг, торговцев, даже среди нищих. Они были обучены шпионажу, убийствам и провокациям, и их методы были гораздо более изощренными, чем те, что использовал кардинал для своих «глаз и ушей».

Слежка начинается для Жерома и Бастьена не сразу. Поначалу они чувствовали лишь неясное беспокойство. Какие-то незначительные детали: слишком долгий взгляд на рынке, повторяющаяся фигура в толпе, ощущение, что за ними наблюдают, когда они заходят в гугенотский квартал. Жером, с его развитой интуицией, был первым, кто почувствовал, что что-то не так. Он заметил, что одни и те же лица мелькают вокруг них слишком часто. Это были не обычные горожане, а люди с холодными, оценивающими взглядами, которые появлялись там, где их быть не должно.

Однажды, когда Бастьен пытался подслушать разговор в одной из таверн, Жером, стоявший на улице, заметил двух мужчин в неприметных плащах, которые наблюдали за ним из-за угла. Их движения были скоординированы, их глаза остры. Когда Жером попытался сделать вид, что направляется в их сторону, они мгновенно растворились в толпе. Это было явным признаком.

«Нас ведут, Бастьен,» – сказал Жером брату тем же вечером. – «Я уверен. За нами следят.»

Бастьен, поначалу, отмахнулся. «Параноишь, Жером. Нас тут тысячи, кто будет за нами следить?»

Но Жером был настойчив. Он рассказал о своих наблюдениях, о повторяющихся лицах, о странных совпадениях. Он объяснил, что их работа на кардинала, скорее всего, не осталась незамеченной. Могущественные силы в Париже не любят, когда кто-то копается в их делах, особенно если эти «кто-то» – простые люди, которые не должны быть посвящены в тайны двора.

Через несколько дней их подозрения подтвердились самым недвусмысленным образом. Когда они возвращались в свою таверну поздно вечером, из темного переулка на них внезапно напали трое. Это были не обычные разбойники. Они действовали слаженно, их движения были профессиональны. Один из них сразу же попытался схватить Бастьена, другой – Жерома, а третий, похоже, был готов добить того, кто останется на ногах. Они не пытались ограбить, их целью было другое.

Это был не просто случайный грабеж – это была попытка захвата или, возможно, устранения. Братья были вынуждены вступить в бой. Анри и Мишель, которые обычно оставались в таверне, в этот вечер тоже вышли. Анри, благодаря своей силе, смог отбиться от нападавших, а Мишель, обладавший отличной реакцией, сумел ранить одного из них в руку ножом. Нападавшие, поняв, что наткнулись на неожиданное сопротивление, быстро отступили в темноту, растворившись так же быстро, как и появились.

После этого нападения сомнений не осталось. Агенты Гизов (или кого-то из их окружения) начали свою слежку. Вероятно, они узнали о их связи с кардиналом Де Ларом или просто заметили их излишнюю активность в «чужих» кварталах. Это означало, что братья и их друзья теперь были не просто наблюдателями, а мишенями в этой опасной игре.

Чувство опасности стало острее. Каждый шаг, каждое слово приходилось обдумывать. Они поняли, что их жизнь теперь висит на волоске. Любой неверный шаг, любой промах может стать последним. Им приходилось менять маршруты, постоянно оглядываться, искать укрытия. Они стали мастерами маскировки, сливаясь с толпой, чтобы избежать преследования.

Бастьен, хоть и был напуган, в то же время ощущал странное возбуждение. Это было то самое приключение, о котором он мечтал, только гораздо более опасное, чем он себе представлял. Жером, напротив, был обеспокоен. Он понимал, что их шансы на выживание уменьшаются с каждым днём. Париж, вместо обещанного шанса, превращался в тюрьму, из которой они должны были найти выход.

Их миссия по сбору информации теперь сочеталась с необходимостью выжить и не попасть в руки тех, кто желал им зла. Каждый день в Париже становился испытанием, каждый вечер – игрой на выживание. Они были окружены врагами, не зная, кому доверять. И над всем этим нависала приближающаяся ночь Святого Варфоломея, о которой так зловеще предупреждал незнакомец. Агенты Гизов были лишь предвестниками гораздо большей беды, которая ждала их в сердце города.

Визит к астрологу: предсказание беды.

Несмотря на их опасную миссию и усиливающуюся слежку, Бастьен не мог устоять перед искушением исследовать мистическую сторону Парижа. Он всегда был склонен к суевериям и верил в знаки судьбы. Истории о гадалках, алхимиках и, особенно, о прозорливых астрологах всегда будоражили его воображение. Жером, хотя и относился к таким вещам со скепсисом, понимал, что Бастьену нужно было хоть какое-то отвлечение от гнетущей реальности. К тому же, он надеялся, что визит к предсказателю может дать им хоть какую-то зацепку, какое-то смутное предупреждение о грядущей беде.

Слухи о талантливой, но эксцентричной астрологе по имени мадам Ленорман ходили по всему Парижу. Говорили, что она способна предвидеть будущее, читать судьбы по звёздам и картам, и даже общаться с духами. Её дом, расположенный в лабиринте узких улочек недалеко от Собора Парижской Богоматери, был неприметен снаружи, но внутри излучал атмосферу таинственности. Воздух был тяжёлым от запаха благовоний, сушеных трав и старого пергамента. Стены были увешаны картами звёздного неба, загадочными символами и пыльными амулетами.

Жером и Бастьен пришли к ней поздним вечером, надеясь на конфиденциальность. Мадам Ленорман оказалась женщиной средних лет, чьи глаза, глубокие и тёмные, казались нечеловечески проницательными. Она сидела за круглым столом, заваленным свитками и причудливыми инструментами. Её взгляд скользнул по братьям, задержавшись на их лицах, и Жером почувствовал, как по спине пробежал холодок – казалось, она видит их насквозь.

«Вы пришли за ответами, юноши,» – произнесла она хриплым, низким голосом. – «Но ответы не всегда приносят радость. Судьба капризна, и звёзды сегодня не благоволят Парижу.»

Бастьен, опережая Жерома, спросил: «Что нас ждёт? Каково наше будущее? И что случится с этим городом?»

Мадам Ленорман закрыла глаза, глубоко вдохнула и протянула руки над разложенной на столе картой звёздного неба. Её пальцы, увешанные массивными серебряными кольцами, двигались медленно, словно ощупывая невидимые энергии.

«Я вижу кровь,» – начала она, её голос стал тише, почти шёпотом. – «Много крови. Город утонет в ней. Кровь праведников и грешников, слитая воедино. Колокола будут звонить не к празднику, а к погребению. Завтрашний день будет днём скорби, а ночь… ночь будет кровавой.»

Жером почувствовал, как сердце у него упало. Это было слишком похоже на предупреждение незнакомца в таверне. Он попытался уточнить: «Что именно произойдет? И как нам этого избежать?»

Астролог покачала головой. «Избежать? То, что предначертано звёздами, избежать нельзя. Можно лишь попытаться пережить. Я вижу великое предательство. Друзья обернутся врагами. Те, кто обещал мир, принесут смерть. Свет померкнет. И лишь в самой гуще тьмы вы найдёте…» Она замолчала, её брови нахмурились. «Я вижу двух братьев. Они стоят на распутье. Один – огонь, другой – вода. Их пути разойдутся, но их судьбы переплетены невидимыми нитями. Один уйдёт, другой останется. И тот, кто останется, будет нести груз двоих. Он потеряет многое, но найдёт больше, чем мог себе представить.»

Мадам Ленорман открыла глаза и посмотрела прямо на Бастьена. «Ты, юноша, ищешь славы и приключений. Но судьба приготовила тебе другое. Твоя дорога коротка, но ярка. Ты станешь искрой, что зажжёт пламя. Берегись предательства. Оно придет оттуда, откуда ты не ждешь.» Затем она повернулась к Жерому. «А ты, старший. Ты – фундамент. Ты будешь нести бремя, которое не под силу многим. Твоя любовь будет испытана огнем и скорбью. Но в конечном итоге она станет твоей силой. Не забывай о той, чей взгляд подобен летнему небу. Она будет твоим маяком в буре.»

Слова астролога звучали как приговор. Бастьен, обычно такой смелый, был поражён. Его лицо побледнело. Предсказание о «короткой, но яркой дороге» и «предательстве» не предвещало ничего хорошего. Жером, напротив, почувствовал странное облегчение. Это было подтверждение его самых худших опасений, но в то же время – ясность. Теперь он знал, что нужно действовать. Слова о «той, чей взгляд подобен летнему небу» не оставляли сомнений – речь шла об Элоди. Она была его маяком.

«Что нам делать?» – спросил Жером.

Мадам Ленорман закрыла глаза снова. «Слушайте колокола. Они пропоют смертный приговор. Ищите белый цвет – он будет знаком смерти, но и защитой. Не доверяйте никому, кроме себя. Ищите силу в единстве. И помните: иногда смерть – это не конец, а лишь начало нового пути.» Она взяла с них плату, которая оказалась на удивление скромной, и проводила их до двери. «Идите. Ваша судьба уже ждет вас за порогом.»

Они вышли из дома астролога в полной растерянности. Предсказание о беде, о крови, о разделении братьев – всё это обрушилось на них с такой силой, что они едва могли дышать. Бастьен был явно потрясен. Он верил в судьбу и знал, что мадам Ленорман не ошибается. Жером, хотя и был напуган, чувствовал прилив решимости. Он должен был защитить Бастьена, Элоди, их семью. Теперь он знал, что времени осталось очень мало. Визит к астрологу был не просто гаданием, это было предсказание беды, которое теперь обрело зловещую конкретность. И они были в самом её эпицентре.

Элоди в опасности: её похищение и первые поиски.

Пока Жером и Бастьен погружались в парижские интриги и мистические предсказания, в тихой деревушке Сент-Обин над Элоди сгущались свои, не менее зловещие тучи. Отъезд братьев Дюран оставил её в смешанных чувствах: она скучала по Жерому, по его спокойной надежности, и по Бастьену, чья энергия всегда привносила в её жизнь нечто новое. Однако она не могла отделаться от тревоги, которую ощущала ещё до их отъезда. Предчувствие беды, казалось, висело в воздухе.

Вскоре после того, как братья покинули деревню, к мельнице Дюбуа стали приходить странные люди. Это были не местные, не торговцы, а какие-то чужаки, чьи взгляды были слишком цепкими, а вопросы слишком настойчивыми. Они интересовались братьями Дюран, их связями, их отношениями с гугенотскими семьями в деревне. Элоди, хотя и была вежлива, интуитивно чувствовала угрозу и старалась отвечать уклончиво. Её отец, мельник Дюбуа, тоже заметил это, но, будучи человеком прямолинейным, не придал этому особого значения, считая, что это обычные допросы, связанные с религиозной напряженностью.

Напряжение в деревне росло с каждым днём. Слухи из Парижа, которые ранее казались далёкими, теперь обретали зловещие очертания. Католические проповедники стали более яростными в своих обличениях гугенотов, а гугенотские семьи, в свою очередь, стали более замкнутыми и настороженными. Несколько раз Элоди слышала, как её имя упоминалось в разговорах, связанных с «неверными» и «еретиками», что её очень тревожило. Её связь с Бастьеном, который был известен своим свободомыслием и неприязнью к жёстким религиозным догмам, делала её уязвимой в глазах фанатиков.

И вот, наступил роковой день. Ранним утром, когда Элоди, как обычно, отправилась к ручью за водой, на неё напали. Это были трое незнакомых мужчин, одетых в тёмные плащи. Они действовали быстро и бесшумно, словно призраки. Элоди пыталась сопротивляться, но её силы были неравны. Один из них зажал ей рот, другой связал руки, а третий быстро набросил на голову мешок. Она почувствовала резкий удар по голове, и мир погрузился в темноту.

Её похищение произошло так стремительно, что никто не успел ничего заметить. Мельник Дюбуа обнаружил её отсутствие лишь через час, когда она не вернулась с водой. Его сердце сжалось от дурного предчувствия. Он бросился к ручью и обнаружил там разбитый кувшин и следы борьбы на земле. Паника охватила его. Он тут же поднял тревогу.

Первые поиски начались немедленно. Вся деревня, включая членов тайного общества, бросилась на розыски. Они прочесывали окрестные леса, расспрашивали каждого встречного. Члены общества, под руководством кузнеца Анри, который остался в деревне, действовали более систематично. Они знали, что похищение Элоди не было случайным. Она была важным связующим звеном, а возможно, и целью для тех, кто хотел навредить братьям Дюран или их обществу.

Поиски были осложнены отсутствием Жерома и Бастьена. Их надёжные руки и острые умы были сейчас так нужны. Анри и Мишель, несмотря на всю свою решимость, чувствовали себя потерянными без руководства братьев. Они нашли несколько следов, которые указывали на то, что похитители увезли Элоди на лошади. Следы вели на восток, в сторону Парижа. Это было одновременно и обнадёживающе, и пугающе. Обнадёживающе, потому что это давало им направление, пугающе, потому что Париж был очагом хаоса и опасности.

Члены тайного общества начали строить догадки. Кто мог похитить Элоди? Были ли это разбойники? Или те самые агенты, о которых говорили братья? Возможно, это было послание, предупреждение или способ шантажа. Самая страшная мысль заключалась в том, что похищение было связано с её «неправильной» связью с Бастьеном или с тем, что она была близка к семьям, которые считались «еретиками». В атмосфере всеобщей религиозной ненависти, похищение девушки могло быть актом фанатизма, попыткой «очистить» деревню.

Мельник Дюбуа был безутешен. Он метался по деревне, моля каждого о помощи. Он был готов отдать всё, лишь бы вернуть свою дочь. Друзья Элоди, девушки и юноши, плакали и клялись найти её. Но никто не знал, где искать, и что делать.

В это же время в Париже, Жером, с тяжелым сердцем, получил известие о похищении Элоди от одного из гонцов, посланных из Сент-Обина тайным обществом. Письмо было кратким, но его слова резали по сердцу, как острый нож. «Элоди похищена. Следы ведут в Париж. Мы не знаем, кто это сделал. Приезжайте скорее.»

Предсказание астролога о «той, чей взгляд подобен летнему небу», обрело страшную конкретность. Жером почувствовал, как ярость поднимается в его груди. Он должен найти её, во что бы то ни стало. Бастьен, услышав новость, был поражён. Его обычно беззаботное лицо побледнело, а в глазах застыла боль. Его веселый нрав мгновенно испарился, уступив место тревоге и чувству вины – ведь именно из-за него, из-за их с Жеромом миссии, Элоди, возможно, оказалась в опасности.

Теперь их миссия в Париже приобрела ещё один, гораздо более личный и неотложный смысл. Они должны были найти Элоди, прежде чем будет слишком поздно. Но как искать одного человека в огромном, кишащем врагами городе, который готовится к кровавой бойне? И кто за этим стоит? Это было не просто похищение, это была часть большой игры, и Жером чувствовал, что нити ведут к тем самым тайным обществам и интригам, в которые они были вовлечены. Это был их первый, по-настоящему личный удар, который показал им, насколько безжалостным может быть этот мир.

Глава 3: Капкан захлопнулся: ночь предательства

Праздник на Сен-Бартелеми: смех, который скоро стихнет.

Париж, 23 августа 1572 года. Воздух в городе был наэлектризован, но внешне всё выглядело как величайший праздник, невиданный даже бывалыми парижанами. Свадьба Генриха Наваррского и Маргариты Валуа была в самом разгаре. Дворцовые залы Лувра сияли от света сотен свечей, наполненные смехом, музыкой и ароматом изысканных яств. Король Карл IX, королева-мать Екатерина Медичи, герцог Гиз – все члены королевской семьи и высшая знать Франции собрались, чтобы отметить это, казалось бы, мирное событие. Париж был переполнен дворянами со всей страны, как католиками, так и гугенотами, прибывшими засвидетельствовать примирение.

Жером и Бастьен, а также Анри и Мишель, оказались в самой гуще этого показного веселья. Они, следуя инструкциям Леграна, смешались с толпой, наблюдая, прислушиваясь, пытаясь собрать последние крупицы информации. Бастьен, несмотря на всю серьёзность их положения, не мог не поддаться очарованию момента. Он, деревенский парень, стоял среди королевских особ, его глаза жадно впитывали каждую деталь. Он видел роскошные наряды, слышал мелодии, которые никогда не звучали в Сент-Обине, и на мгновение забыл об опасностях. Ему казалось, что это та самая великая жизнь, о которой он мечтал.

Жером же, напротив, был полон тревоги. Чем больше он видел этого показного великолепия, тем сильнее становилось его предчувствие беды. Он вспоминал слова астролога о «великом предательстве» и слова незнакомца в таверне о «крови» и «братской могиле». Он видел, как улыбки на лицах дворян кажутся натянутыми, как католики и гугеноты избегают прямых взглядов друг друга, как воздух словно звенит от невысказанного напряжения. За маской праздника он чувствовал дыхание смерти.