БАВАРСКАЯ ТАЙНА

БАВАРСКАЯ ТАЙНА

Есть в жизни каждой тайная страница,

И в каждом сердце скрыто привиденье,

И даже праведник, как бы во тьме гробницы,

Хранит в душе былое угрызенье.

Петр Бутурлин

Стефан смотрел из окна кабинета на вечерний Берлин, тускнеющий в растрёпанных осенних облаках. Курфюрстендамм привычно звучал резким гулом машин, звяканьем сигналов велосипедистов и шелестом разговоров прохожих.

За стеной шумела возбуждённая весельем компания. Стефан коснулся фотографии на письменном столе. На ней он, высокий, крупный, обнимал маленькую немолодую женщину.

– Анна, это и твой праздник. Ты помогла мне… ты и твоя тайна, – шепнул он, оборачиваясь на щелчок открывшейся двери.

– А Барбара всё танцует и танцует! Она, наверное, будет балериной, как твоя мама, –улыбнулась вошедшая Петра.

– Моя мама была учительницей танцев, – Стефан нежно обнял жену, хрупкую, красивую, от неё маняще пахло разгорячённым телом. – А наша дочка пусть танцует. В этом возрасте все девочки хотят быть актрисами и балеринами.

– Такой день! – сверкнула глазами Петра. – Отличный праздник. Неужели десять лет прошло! Помню, как ты начинал работать дантистом. Маленький кабинет… а сейчас – целая клиника. Горжусь тобой! Пойдём, вечеринка в самом разгаре!

– Хочу позвонить в Швангау. Завтра два года, как Анны не стало. Закажу цветы на могилу.

– Да, фрау Анна тебя обожала. Твои достижения – её заслуга.

– Возвращайся к гостям, милая, я скоро…

Взгляд Стефана опять прильнуль к фотографии, он прищурил глаза и прерывисто вздохнул, сдерживая волнение, разбуженное воспоминаниями.

В тот памятный день звонок Анны застал его на пороге квартиры.

– Ты уже вернулся, сынок? Устал? – трепетал в трубке её голос.

Анна всегда называла Стефана сыном. Он был для неё и племянником, и сыном, и внуком. С детства Стефан помнил Анну милой и заботливой. А когда не стало его родителей, он видел её сильной и мужественной.

Стефан с гордостью сообщил Анне радостную новость.

– Поздравляю! Не сомневалась! – она с трудом прятала восторг, стараясь говорить спокойно – Теперь ты сможешь начать свою практику. Знаю, скажешь, что офис дантиста – немалые деньги. Приезжай в Швангау, поговорим…

После нервозности большого города сонная чинность и молочный покой деревень умиляет. Стефан с удовольствием заметил, как он соскучился по спелым баварским краскам. Берлинская пыльная блёклость, словно медь в сравнении с ярким золотом здешних мест. Он тут вырос. Ранняя швабская осень встретила его тёплыми объятиями Анны и тягучим яблочным ароматом.

– Ты так повзрослел, сынок! Я соскучилась! – она говорила это каждый раз, когда видела Стефана после разлуки. Неважно после разлуки в несколько дней или в несколько месяцев. – Пойдём скорее, я испекла торт, твой любимый.

Стефан следил, как тётя хлопотала на кухне. В восемьдесят шесть Анна удивляла подвижностью, да и выглядела она всегда лет на двадцать моложе ровесников. Небольшого роста, стройная и лёгкая, словно девочка-подросток, Анна так и не превратилась в женщину. Спину она держала ровно, а голову царственно высоко. Анна не допускала старческого брюзжания ни в голосе, ни в настроении. На первый взгляд мягкая и нежная, внутри себя она всегда сохраняла твердость.

– Ты ешь, сынок, я только что приготовила, – Улыбаясь, она суетливо переставляла на столе посуду и, готовясь к непростому разговору, то и дело покусывала тонкие губы. По просторной кухне танцевали аппетитные запахи домашней стряпни.

– Время пришло тебе помочь. Ты теперь дипломированный дантист. В тридцать пять пора начинать своё дело. Красавец, моя гордость! – умилённо приговаривала Анна, не отрывая глаз от родного лица.

Его яркие черты: крупный прямой нос и губы, упрямой складкой говорящие о сильном характере, – напоминали Анне о погибшей сестре.

– Открыть кабинет дантиста – деньги нужны. И я знаю, где их взять. Только сумасшедшей меня не считай, сынок, – начала Анна, присев рядом. – Я в своем уме, и память у меня отличная. Спросишь, чего так долго молчала? Эту историю я тебе в письме описала и приложила к завещанию. Раньше надобности для такого разговора не было, вот я и не решалась.

Рука Анны беспокойно нырнула в карман вязаной кофты за платком. Сжав его сухими пальцами, она глубоко вздохнула.

– Когда погиб мой муж Гельмут, – она запнулась, – я… покойнику в карман куртки положила стальную коробочку. В ней два дорогих кольца. Так и похоронили. Вон там.

Анна махнула рукой в окно, из которого хорошо было видно кладбище, и перевела пытливый взгляд на племянника. В кухне будто взорвался горячий воздух, наполненный запахами миндаля и ванили. Стефан изумлённо вздрогнул, лицо его вспыхнуло, и круглые глаза растерянно заморгали. Он недоумевая уставился на Анну. Потом привстал из-за стола и звонко отодвинув чашку, хрипло выдохнул:

– Зачем? Почему ты это сделала?!

– Успокойся, сынок. Время-то было какое! Жуткие годы. Январь сорок пятого. Русские уже к Берлину рвались. Половина Германии в руинах лежала. Мы не знали, что с нами будет… Тогда прятали всё, что могли спрятать, боялись, что русские или их союзники выпотрошат наш дом.

Стефан взглянул в серые глаза Анны. Раньше он не замечал какие подводные течения годами бушуют под этим спокойным, словно жемчужная гладь озеро, взглядом:

– Ты хочешь сказать, что надо достать кольца из могилы? Но это же кощунство! И стоят ли они того?

– Стоят, сынок. Ох, как стоят! – Анна приблизилась и ласково тронула русую голову племянника. – Десять лет назад я начала платить за твою учёбу. Сказала, что это деньги твоих родителей, но тогда я продала за восемьдесят тысяч марок кольцо, что в коробку не вошло. Теперь в евро это около сорока тысяч. А ведь то кольцо было самое мелкое из трёх, что мне когда-то достались.

– Да откуда взялись эти драгоценности? – удивлённо воскликнул Стефан. – Семья-то наша из простых фермеров. А теперь, чтобы достать кольца, нужно разрешение на эксгумацию.

– Разрешение… – пробормотала Анна. – Я всегда всё по правилам… да на старости ради тебя правила-то нарушу… А откуда взялись? – она судорожно проглотила рвущееся из груди волнение и, усадив Стефана напротив, продолжала – В сорок третьем моя мама, твоя бабушка, дала мне три кольца. Я их тогда в одежду зашила. История уж очень тёмная. Мама говорила, что её отец, мой дед, был камердинером у Людвига Второго, хозяина замка Нойшванштайн. В конце жизни Людвиг будто не в себе был, с ума сошёл. Он ведь и утонул как-то странно… вместе со своим доктором. Те кольца, возможно, подарок короля моему деду, а может и… – Анна отвела глаза.– Не знаю, маму не расспрашивала. Она в то время была такая больная и слабая, что я не решилась её беспокоить. Но мама из последних сил мне наказала никому про эту тайну не говорить. И Гельмуту тоже. Он тогда в Мюнхен часто мотался на нацистские сборища, а когда войска наши стали отступать, совсем осатанел. Скажи я ему, так упрекнул бы, что сокровища Рейха прячу.