Собака Качалова

«Дай, Джим, на счастье лапу мне…»

(С. Есенин)

I

Однажды, получилось так, что внутри чёрного вывернутого свитера, на маленькой голубой мухе, летающей вокруг его тёплой, бело-желтой дырки, на тундровом, лесо-мохнатом крокодиле северной Евразии в промышленном, дымно-глухом городке, на полуголом рыже-осеннем дереве в волосато-зелёной обочинке у тротуара было зашифровано следующее собачье сообщение:

«Здроуствойте, увоужаемое общество собак. Меня зовоут… точнее полаивают и ещё иногда погавкивают Собакой Качалова или проусто Качаловым. То есть – так меня зовут – Качалов. Наупоуваю, вы поняли, и на этом не боуду осоубенно нажимать. Держу лапу, вы будете не по-собачьи удивлены, увидаф меня в вашем лысом, серо-линяющем деревянными хвостами к реке и немноуго пустынном районе. Не обижайтесь, но он мне навевает поучемуто какоую-то оудинокую пустырную пустоуту. В это время я согласно Неписаному Нигде Закону сразу же начинаю выть, и уже готовлюсь встретить кого-то из ваших.

….Из ваших? Да – из ваших…. Вот поэтому-то и решил оставить ва-вам это быстренькое короткое послание, под этой тоненькой лесной корячкой, чтобы вы не дюже лаяли на меня, не рычали и не бросались сразу в доугонку, когда заметите.

Чую, вы наверно, захотите проунюхать, отчевоу меня так зовоут. Штука в том, что я и сам до конца не знаю со мной ли это было или нет, а иногда и вообще не могу понять, забыл я этот случай или до сих пор ещё помню, или его помнит ещё кто-то другой. Так вот, собака зарыта в том, что в районе, где я раньше жил, был один старый барбос, – Джим, и он умел понимать буквы. Как-то раз один из прямоходящих (полицейский) принёс мне еду, а она была в свертке. Мясо я съел, а когда Джим взял в зубы свёрток, оказалось, что там стихи… Одного поэта-пса. Про вот эту вот собаку. И тогда Джим показал мне носом, что так меня и будут звать, Собакой Качалова, потому что мне носили обеды в вырванных страницах из книги собачьих поэтов. Воубще, Джим был очень заковыристым и даже рассматривал те листки через битые намордники для глаз, и обнаружил, что они были смяты и содержали капли соленой воды. Что же до самого Джима, то насколько он был со мной откровенен, из его гормонов я смог заключить, что судьба его сложилась довольно трагично. Всю жизнь по сути он прождал кого-то, кто так и не пришел. Он так и умер, никого не дождавшись… Но в последние его годы я ухаживал за ним, облегчая его страдания.

Вам, наверно, будет интересно вдохнуть, как же я попал в ваш район. Т.е. на вашу территорию. Откуда я взялся и на что хорошее при этом надеюсь. Тут могу сразу обрадовать всех бездомных, бродячих и потерявшихся – я тоже бездомный. Как говорил Джим, я таким и родился.

–Если вы домашние и вышли погулять, извините, это не к вам. Просто пройдите мимо.

Моя мать, дворняжка, была из бездомных, а отец считался вольноотпущенником. [Никого из диких Джим не упоминал, так что я не из диких.] Насколько я знаю от самого Джима, отец ещё щенком отличался очень свободолюбивым, мохнатым духом, из-за чего вскоуре после моего рождения оставил нас с матерью и ушёл с шайкой бродячих, вечно-воющих донских псов. Хотя мать и любила, и ласкала меня по мере сил, как могла, одной ей все-таки было очень тяжело. И вскоре после этого, взвесив все за и против, ей пришлось подчиниться зову эпохи – и меня оставить.

Она убежала за автомобилем, когда мне не было ещё и 18-ти дней, и должен сообщить фам, что автомобиль этот был автомобилем революции. Открою вам секрет, уважаемые собаки, но когда ваши друзья-хозяева берут в руки какую-нибудь палочку или шарик, вертят перед вами, а потом бросают так, что вы не можете ее нигде найти. А затем видите у них в руках очень похожую новую палочку или шарик и думаете, откуда же у них взялось столько похожих шариков?.. Так вот, уважаемые собаки, очень часто бывает так, что ваш хозяин-прямоходящий вообще никуда эту палочку не бросал, а вы все равно будете бегать за ней и ничего не сможете с этим сделать.

Тоже случилось и в нашем тихом районе во время революции. О ней из газет мне читал Джим, но вскоре я и сам заметил. В один момент на туманных улицах города то и дело стали появляться собаки с бирками на ушах. Одни из них – были синие. Другие – жёлтые. Это я о бирках. Возможно, был ещё какой-то цвет.

Если вы откроете собачий словарь и найдёте там слово: «революция» – вряд ли это вам как-нибудь сможет помочь.. я цитирую, насколько помню, слова Джима из газеты, – революцию можно только почувствовать.

Должен признаться, я тоже сначала удивился появлению этих бирочных псов. Они появлялись как правило ранним утром на тротуарах людных дорог, небольшими кучками по 2-3 собаки, свернутыми в комок. Сначала, поскольку утра эти были не виляя хвостом морозные, насквозь леденящие душу до самых костей, я думал они улеглись здесь специально, на какое-то тёплое место. Может, трубу прорвало или «прямые» придумали какой-то новый источник тепла, или ещё что-то, чего я не знаю. Короче. Я даже пытался пару раз туда к ним влезть. Троеточие…..

А пока сообщу ещё немножечко о себе. Все-таки, при встрече со мной, вам в первую воучередь будет важно, что я сам по себе за пёс. Хотя уверяю вас, события о которых я начал писать ниже, вскоре могут затронуть буквально каждого, каждого из вас. Кроме Джима, с моим районом у меня ассоциируются ещё две собаки. К сожалению, не могу похвастататься тем, что я их помню. Но я точно знаю, что они просто были – где-то в моей генетической летописи. Должен признаться, что бездомная жизнь – это полный помой т.е. в прямом смысле – приходится и кушать всякий мусор, и все время чешется и хочется помыться. Такую жизнь с щенячества мы вели с моими друзьями – самыми близкими для меня. Пунделем и Челкой, хотя последняя стала для меня больше, чем друг. Несмотря на мое в целом щисливое щенячье детство у меня уже тогда было очень много болезней бродячих и бездомных животных (БББЖ). У меня были блохи, вши, клещи, клопы, гниды, плешь, сухая лапа… зубной камень, всякие, надеюсь, доброкачественные шишки, набушки, бородавки и папилломы. Моя шерсть была похожа на старую, потрепанную меховую куртку или порватый застывший ковёр.

На фоне всего этого особенно ужасно выглядели собачьи сообщения тех лет о том, что весь наш счастливый город захлестнула вспышка лошадиного бешенства. Сначала болезнь затрагивала в основном пожилых зверей, но потом переключилась и на молодняк. Старая часть крупного рогатого скота (КРС) попыталась обезопасить себя голубыми намордниками т.к. прошёл такой феромон, что из-за высокой заразности эпидемии «прямые» (братья ваших друзей-хозяев) будут усыплять всех больных животных без суда и анализов прямо на месте.

В таком суматошном сплетении ароматов все твари нашего города пытались запастись бумажными грамотами, подтверждающими отрицательный анализ на бешенство, который единственный мог спасти жизнь. Мы с Пунделем тогда еще были щенятами, но все же события затронули нас до такой глубины костей, что уже подростками мы были вынуждены начать искать себе такие свидетельства, и поскольку, как у бездомных, средств на такие анализы у нас не было, нам приходилось по сути подделывать старые грамоты разных чужих собак, выброшенные на помойку. И поскольку, как вы знаете, за этим тогда строго следилось, мы все время рисковали попасть в руки санитаров-«прямых».

Каждый вечер, особенно если легко удавалось уйти, Пундель наливал чашку пенной дождевой воды из лужи и начинал во все тяжкие бранить «прямых». Иногда к беседе присоединялся и Джим; я обычно в это время следил за Челкой. Пундель в это время часто вспоминал свою мать-щениху: «боись “прямых” – говорила она – они отравили тётю Белочку и оставили дядю Мурзика лежать кверху пузом на перекрёстке (его семья была дружна с котами)».

Он не любил «прямых» (ещё иногда «длинных») и считал их врагами, которые хотят захватить мир собак и сделать из нас рабов.

«Все “длинные” преступники – рычал Пундель – начиная от Хамелеона до Бульдога Киллера, и особенно Соединённые Ушаты и Веники – они там вообще парятся в банях все время, а теперь ещё и хотят сделать из нас колонию строговоу режима, чтобы мы жили как в тюрьме».

«Ты и так живешь как в тюрьме» – бурчал Джим.

«Они хотят захватить наших женщин и щенков!»

«Зачем?»

«Потому что мы лучше».

«О, Пёс! я не могу это слушать, съешь свою пасть!»

Джим обычно замечал Пунделю, что тот стал жертвой собакализации. И из-за этого делит мир на запад и восток. Что он, как и все низкорейтинговые животные (самцы) перекладывает свои амбиции на вождей. А те используют его в своих корыстных целях.

Пундель в это время обычно брал небольшую паузу, добавлял пены в стакан и говорил, что пусть даже и так, но это все равно лучше, чем хозяин-вражина-прямоходящий.

«Неужели ты не чуешь, баран? Что это звери – гнильё, ни в одной конуре мира нету такого, чтобы пса, создающего блага тебе и другим, даже никто ни разу не пожалел, чтобы плевали ему прямо в харю! дурачили… Да, было много собак-вождей, много… и рано или поздно они показывали своё истинное рыло. Но у нас в стране даже не самых лучших из них считали выдающимися… тогда как я знаю, а я знаю точно, большинство среди них были те ещё черти. Это были единицы, понимаешь, чувствуешь, чем пахнет?, которые действительно о ком-то думали. Но даже и из того большинства чертовых собак… Даже одна из них была лучше тысячи таких как ты, гав… гав, гав… балоболов, которые сидят вот так вот и трындят: тра-та-та-та-та-та-та!… Мы бы не котировались даже за ухо, понимаешь?, за коготь одной такой псины – 50 из нас! сотни…

«Хорошо! если эти твои вожаки самые лучшие, почему я сижу тут на улице и пью пену? а они греются в особняках этих длинных гадов!?»

И так далее. Беседы продолжались обычно довольно долго. Меня удивляло чаще всего то, как Джим, дожив уже до своих преклонных лет, умудрялся говорить Пунделю такие грубые слова, как «баран», ну и дальше вы ещё сами слышали, как он, будучи уже даже глубоким стариком, не научился считывать эмоции других собак.

Но что для меня было самое странное в этом споре, так это то, что я просто понять не мог, как Пундель и Джим, говоря о собачих вождях и «прямоходящих», даже ноточки аромата и не имели о существовании в этой жизни ещё каких-либо других сфер. Тогда как сферы эти на протяжении многих и долгих лет буквально росли и вызревали, струились своими дарами прямо у них под носом. Я веду речь о глазных сферах Челки.  Со временем, я стал замечать, что они обладают для меня каким-то особенным притягательным воздействием.

Я заметил, что они похожи на чёрные оливки, которые иногда кладут в мясной салат. Они вмещают уменьшенную версию Вселенной и пятнистого неба, особенно если их не загораживать и посмотреть со стороны.

…

Конечно, и меня и Челку эти двое вечно пытались вовлечь в свои посиделки. То и дело Джим или Пундель говорили мне:

–Ну ты-то, Качалов, гавкни ему!

–Да, санок, выпусти хоть один гормон. Объясни этому дереву!

Но как-то не знаю… Ни то, чтобы у меня не было своего мнения. Я просто не очень хотел его источать. Я точно знал, что дяде Джиму надо было быть полегче в оборотах с Пунделем. И просто сказать ему, что он не может понять союза вожаков с «длинными», потому что сам он вожаком никогда не был. Собственного говоря, как и сам дядя. Для того, чтобы понять вожака, надо стать вожаком. И как только запах этой мысли до меня дошёл, меня осинило: никакой разницы между вожаком и зверем из стада нет. Это один и тот же зверь, но вся магия совершается в тот момент, когда он проходит инициацию. То есть само положение и преображает его. Условно пахнув, можно сказать, что если бы вождем нашего округа был не Белый Клык, а Пундель, то это был бы уже не Пундель. Это был бы кто-то другой. Само положение даже Пунделю смогло бы придать какой-то престиж, поставить его на две задние лапы.  И наоборот, будь Белый Клык на месте моего Пунделя – это был бы уже не Белый Клык. А какой-нибудь Волосатый Глаз. Даже он бы испортился и сдал позиции. Но только – как Белый Клык, в то время как Пундель он и в Африке будет Пунделем. И та магия, что соувершает это преображение, называется ответственностью. Она и из Пунделя слепит какого-никакого, но Короля Льва. А из Белого Клыка тем более.

Но что самое интересное в этих вкусовых нюансах так это то, что одна и та же вещь, поднимающая Клыка на вершину горы, опускает Пунделя до ее подножия. То, что подбрасывает одного вверх, тут же роняет другого. И так достигается равноправие всех мохнатых быть вверху или внизу. В любой момент тебя может подбросить, но тогда и не надо удивляться, когда снова упадёшь вниз. И тогда все ясно – и в том и в дроугом случае от тебя не зависит ровным счетом ничего, ведь не знаешь, что и когда тебя бросит и не поймает. И тогда, если ты внизу, надо надеется на вождей, но если ты вождь, не забывай, что и сам снизу.

Однако, что если, как сказал Джим, и правда попался какой-то бесстрашный зверь, который не боится этого груза судеб собак и пренебрегает ответственностью?  Использует широкие массы остальных псов для решения своих проблем? В таком случае большинство собак старого поколения скажут вам, что ему же хуже, ведь рано или поздно Всевышняя лапа увидит его и покарает. Воубще скуля, я тоже считаю, что это так, но, к сожалению, в наше время многие животные не верят во Всевышнюю Лапу, и существует множество доказательств, что ее нет. Что ж, как по-моему, так это ещё больше карает тех продажных собак, что когда-то стали во главе власти. Потому как только Всевышняя Лапа могла бы ещё хоть как-нибудь их пощадить.

Но давайте выть объективно и современно, что если Всевышней Лапы нет? (как это доказывают современные разнюхивания) почему же тогда я все равно не рекомендую пользоваться ее отсутствием именно так, как это делают недобросовестные вожди и вожачки? Элементарно, Ватсоны. Здесь мне потребуется начать с начала – с того момента, как рождается земной пёс. Чуете ли, но всю нашу жизнь с тех пор, собаке приходится делать выбор. Какой из сосков пососать, на какой из запахов побежать сначала? Как правило, вариантов выбора много больше, чем 2. Но даже если бы их всегда было всего только 2 – уже бы это меня насторожило. Есть очень простая команда в мире, выполнение которой вы можете наблюдать буквально повсюду. Чем чаще мы выбираем тот или иной вариант, тем больше зверей при этом выбирают другие. А значит, чем логичней наши выборы выстраиваются в какую-то болиелимения одну линию, тем яснее выборы остальных псов образуют свои независимые деревья. Но при всей их независимости надо смекать, что все мы живем под одним колпаком. И вечно делать разные выборы у всех не получится. Но если вы с кем-то сделали одинаковый выбор на стадии маленького стебелька – это ещё ничевоу. Наверняка, вы сможете пережить это, срастись в одно дерево и привиться. Но если одинаковый выбор делают две огромные силы, две исполинские Балды, они уже никогда не смогут уступить, потому что тысячелетиями привыкли жить, наращивая и поглощая. Этот путь проходит и отдельно взятая морда, и стаи, и популяции. Т.е. чем дальше вы зашли в дополняющих друг дружку выборах, тем большая сеть зверей выбрала противоположное. И теперь вы противоустоите по самой природе себя. И это значит, неизбежна битва. Но из всего моего бэкграунда, думаю, вы уловили, что и силы сторон примерно равны. Как же тогда определяется победитель? Элементарно, Ватсоны. Он определяется наугад. Гигантской игрушкой в виде собачьего диска со стрелкой посередине. Эта безмордая машина и определяет, кто получает джекпот. Но это ещё не все. Ведь она тоже по сути делает выбор, но только чисто слоучайный. Этой «твари» уже некому противостоять, поэтому никакая другая не наедет на неё и не раскурочит. Любые трудности перевода эта «собака» воспринимает, как проблемы внутри себя, с одним маленьким «но» – она неспособна себя разрушить. То есть, она не умеет убивать и поэтому то, о чем я сейчас буду скулить, вряд ли можно назвать «наказанием».