Байки Прокопия Козули

Летняя

бывальщина

То лето сумрачно было. Всякая пора была, а такой ещё не было.

Дождь лил и лил. Денно и нощно. С утречка, бывало, подустанет, затихнет. Ребята малы на улицы выскочат, в салки—догонялки играть, а жонки – в лес по ягоды.

Глядь – снова дождь. Льёт и льёт.  Поливает и поливает.

Так дождь дней сто и ещё полдня барабанил, без устали. Солнце летом круглосуточно, а его не видать. Небо такое, будто крышкой кастрюлю прихлопнуто.

Возроптали деревенские мужички. Неудобство, говорят. Идёшь, значит, на коленях с важного дела – там именины или праздник какой – воды из лужи нахлебаешься и порты замочишь. Бабы ропщут: на огородах вместо капусты и репы лягушки квакают да серы утицы малых утят выгуливают.

Гляжу на такое мокрое безобразие и думу глубокую думаю.

Думал, думал. Надумал.

Схватил грабли, примотал к ручке палку подлиннее. Залез на баню – туча-то хоть и набычилась низёхонько, но рукой не достать – с крыши зацепил край тучи граблями.

Тяну. Да не тут—то было! Тучи да облака небесны только с виду, как перина лёгки. А настоящая туча перетянет на весах три—четыре локомотива.

Туча на мои старания фыркает. За небо ухватилась, упирается. Ливнем поливает, громом пугает.

Соседи увидали, из домов высыпали, похватали кто грабли, кто вилы – всякую утварь, что под руку легла. Ухватились артелью да тучу с места и сдвинули. До реки дотянули, тучу в воду скинули.

Я грабли на реку приладил – ручкой на волны, как в землю воткнул. Всякий знает – дерево в воде не тонет, а грабли с одной стороны деревянные же!

Наша Северная Двина хоть и не неспешна, зато сильна.

Вот река и потащила за собой тучу. Туча огрызается, громом стращает, а реке – что? Течёт себе неторопливо – река от воды лишь сильнее становится.

Так и утянула тучу. Утянула, в море скинула.

Сразу же небо очистилось. Солнышко пробудилось. Спервоначалу

потянулось спросонья – сладкое, видать, в облаках спаньё – как на перине. Солнышко давай ласкаться светом, за все дождевые дни ответ держать. Греет, старается, план выполнят. В каждое окошко заглядывает, каждую мышиную нору высвечивает. Все слезинки высушит, во всякую лужу полюбуется.

А луж-то тьма-тьмуща! Пар от луж мокрёхонек, как в бане – комар на лету варился.

Укутал деревню туман.

Туманище – дальше носа не видать. Вытянутая рука пропадает в сером молоке. Уличные фонари не справляются.

Да мы такой народ – нигде не пропадём!

Девушки-выдумщицы колокольчики на подолы сарафанов вышили, а малые ребята – смартфоны завели на долгий звон. Мужички – манки, что на уток, приладили, а мастера – автомобильные гудки. Чтобы, значит, знать, кто по деревне идёт-бредёт.

В тумане-то не видно, да слышно.

Так и рассекали по туманам: кто пищит, у кого верещит, у кого басом колотит. Не деревня – рок-концерт и симфонический оркестр!

Кум Никодим – мы его Дикушей звали, – своего попугая к делу приладил. Куму птицу зять привёз с заморских далей. Тот попугай по-всякому иностранному умел и по-русскому выучил.

Вот кум шлёпает в тумане по кумовским делам.

– Месье, же не манж па сис жур! – орёт попугай с кумова плеча. – Руссо туристо!

– Кто ж там идёт? – дивятся люди.

– Бармамбия, кергуду! – им из тумана отвечает. – Попка дурак!

Ну, люди Никодима признают, в радости чай пить зовут.

У меня попугаев отродясь не водилось. Зато смекалки – на восьмерых с избытком! Я набрал полную грудь воздуха – да как дуну! Одним духом разогнавши туман. Враз миру полегчало!

А после тумана грибы попёрли! Шаг шагнёшь – на гриб наткнёшься. Чтобы корзину поставить, пяток грибов сорвёшь. И все как на подбор – бодры солдатики – беленькие да крепенькие.

Жонки мигом наладили грибное варево-парево – кастрюли, сковородки, ушаты, чугуны – прям у калиток выставили.

Грибы хорошее обращение понимают. Коль к ним со всем уважением, да с поклоном, так и они сами чистились да в посуду складывались, на горячем румянились.

Наши-то деревенские в то лето про треску забыли – всё грибы трескали. Со сметаной, с блинами да с кашей…

Хороши грибы жарены, печёны, верченые, масленые, моченые, солёные, маринованные; с брусничным листом, с лавровым, со смородиновым… С картошкой, с ботвиньей, с репой, капустой, чесноком, луком, укропом, морковью. С хлебом и без хлеба. Всяким овощем и травам фаршированы, мясные, постные, запечённые, на печном жаре сушеные, на солнышке ядрёные.

Из города понаехало грибников – куда там московским пробкам! Нахлынули, что прилив на Белом море! С корзинами, вёдрами, карманами, ушатами, рюкзаками, мешками, сумами, коробами, портфелями… А которые в мудрых годах, то чемоданы на колёсиках приволокли! Ну и давай хватать!

А грибам переводу нет. Один сорвал – три на том же месте выскочило.

Набрал народ всякую тару полнёхонькую, с горой. И немаленькую тележку в придачу!

Да нам не жалко! Если народу на пользу, то бери себе, пользуй! Главное, чтоб без вреда для леса и живота. Каждый грибник знает: грибы – товар скороспелый. Годами не хранится. Но грибам того дождливого лета переводу нет. Свежих, знамо дело, не сохранилось, а вот сухих – ещё три картофельных мешка на повети.

Вот пирога с боровиками отведаешь и поверишь.

Вкусно? То-то же!

Белое морюшко

Белое наше морюшко почему так называется? «Белым»?

Любой скажет: вода в море тёмная. Не молоко, чай, а водица.

Да только летом море накидывает светлые ночи, словно платок. На том платке – белокурые барашки волн, поверх барашков – белёсая паутинка тумана.

Белогрудые чайки рисуют крыльями в том тумане хитрые узоры. Наши рукодельницы те узоры примечают да в кружева вплетают. Весь мир нашим беломорским кружевам удивляется.

Зимой море в снежную шубу наряжается. Девять месяцев в году светлым-светла, словно невестушка. Сверху – корона из северных сполохов, по подолу – часты звёздочки.

На льду живут бельки – щенки тюленей. Плавать ещё не умеют, шкурка беленькая, глазки чёрненькие. Умиление, да и только. Таятся от белых медведей в снегу – белёсое на белом.

Ьелые медведи неподалёку рыщут. Белорыбицу промышляют. Усядутся у полыньи, лапой нос прикрот и давай сказки сказывать!

– Рык, р-р-р, рык.

Не складно, да ладно.

Ну, а рыбы любопытны – пуще кошек. Набегут к полынье табуном. Рты раззявят, глаза выпучат, жабры развесят – удивляются медвежьей бывальщине.

Чуть какая зазевается – медведь её когтём цап, об лёд – шмяк.

Целую гору наловят. Рыбы невелики – с хвоста до головы с тебя размером или чуть боле.

Рыба на морозе застывает, сытые медведи с рыбных горок катаются. Сверху – ух! – и в полынью! Из воды выскочат, снова на верхушку рыбьей горы. Шутейно дерутся, порыкивают… Резвятся меховые детишки.

Чайки с высоты галдят. По их, птичьему разумению, рыба не для потехи.

Мужички-рыболовы в медвежьей суете с иной стороны горы подползают, порцию рыбы долбят, в сани загружают – и домой везут.

Мимо полярная сова летела. Рыбаков увидала, перо потеряла. Перо бело упало, целиком море накрыло.

С тех пор морюшко и называют Белым.

Бойкая Бойка

С Бойкой, моей соседкой через восемь домов и тринадцать поворотов, конфуз случился.

В одночасье девушка превратилась в бабочку.

Как это произошло – не знаю, не спрашивайте. Только утром проснулась Бойка, потянулась, а у неё на спине четыре крыла – два крупных и два подкрылка. И раскраска алыми с жёлтыми пятнами, а по бокам, будто стразами или бисером вышито.

Спереди смотришь – девушка как девушка, нос, глаза, губки; а коли сзади взглянешь – торчат крыла, на ветерке трепещутся. Верхние крыла до затылка достают, нижние – до пят.

Не знаю, как другим, а мне бы только любоваться!

Бабочек в нашем северном краю не густо. Их работу по опылению цветов у нас комары выполняют.

Бойка не зря имя бойкое носит! На крышу сарая влезла – взлететь пробовала, но не получается. Крылья слабы. Трепещут, малый ветерок наводят.

Девчонка не в огорчении. Вытащила из шкафов праздничный наряд – с сестринской свадьбы выхода дожидался. Нарядилась. Платье, вишь, цветом под крылья. Модно-аккуратно вышло. Только пришлось на спине надрезы ножницами изобразить – иначе как?

Бойка вышагивает в полном удовольствии. Губки бантиком сложила и выводит:

– Этакая приятность, будто на курорте гуляешь. Благодатно и не жарко – крылышками обдувает, цвет лица улучшает.

Наши девушки от такой красоты сняли видео да под песню:

Бабочка, бабочка, бабочка летает

Сверху наблюдает и о том мечтает:

О весне, о тепле, чтобы солнце грело,

Чтоб сердце пело, да с любимым рядом.

Городские модницы как увидали, так носами повели:

– Что за веселье? Как посмели? Креатив да без нас!

Налетели с города саранчой. Как Бойкины крылья углядели, так и принялись зубами скрежетать.

– Ах, необычность! Ах, креатив! На что ей такое чудо? Ни встать, ни сесть не умеет. Мы бы крыльям нашли дело!

У модниц даже кончики носов от зависти побелели. Стоят, пыхтят, пар пускают – точь-в-точь, разноцветные чайники для заварки.

Бойка шарахнулась от такой красоты. Плюнула-дунула, фыркнула-топнула – крылья возьми да отвались.

Модницы на крыла накинулись, каждая норовила кусок урвать. До рукопашной дело дошло, длиннющих ногтей не жалеючи – и смех, и грех. Крылья на сувениры разорвали. Ни клочка не осталось. А то бы я тебе показал лоскуток. Вижу по глазам, что не веришь!

Уж повремени малость! Я как с делами справлюсь – настоящие крылья выдумаю. И мы над землёй запорхаем, собой небо украсим.

По ягоду по клюкву

В наших местах болота большущи, топки, ягодны.

Ты, гость, пей морс. Пей—пей! Пей, брюха не жалей! Клюквенный морс – царь-напиток! Пей, да на ус мотай, как я за той клюквой ходил.

Лето уж уходило. Ближе к осени дело было.

Иду-бреду-шагаю, ёлками любуюсь, об шишки спотыкаюсь – уму думаю.

Деревенские жонки всё больше о хозяйстве да о ребятах суетятся. Думы у них мелкие: как своего мужика накормить, за скотиной ходить, огород вскопать, себя принарядить, за домом доглядеть…

Нам, мужики, в думах простор нужен, чтоб мировой порядок поддерживать!

Иду я таким манером. Только обдумал проблему таяния арктических льдов – установить в небе особые вентиляторы – глаза поднимаю.

Ох!

Забрёл я на дальнее болото.

А на том болоте, да на кочках – клюква. Клюква лежебока – краснеет, созревать торопится. Знает, что осенняя пора за соседней опушкой. Хоть зелена, зато крупна.

Тут уж вечер близко. Солнце на небе зевает, спать изготовилось. Тучи в кучу собирает, как перину, сбивает. Чтобы спалось слаще.

Солнце на боковую – и мне пора на ночлег.

Недолго думая, выбрал клюкву покрупнее, вырезал ножом дыру, сердцевину вытащил, а сам внутрь залез.

Хорошо лежать: комар не пищит, на бок ничего не давит, дождик не мочит. И мягко, и уютно. Только-только в сон заглянул, на полпальца в дрёму потянулся…

Чу! слышу – кто-то рычит. В дырку глянул – медведь! Да не один!

Высыпало их из лесу: матёрые и поменьше, бурые да лохматые. Сколько их, врать не берусь. Мне в дыру плохо было видать.