Дети ненависти

Глава 1. Сцена

На заре времен, когда природа только начинала творить, каждому существу была дана способность мыслить. Чтобы выжить нужно было запоминать паттерны природных явлений и поведения других существ. Малейшее нарушение ожиданий грозило смертью, что отзывалось мгновенной реакцией – Ненавистью.

Спустя тысячу лет на сцене появляется небольшая группа друзей. Персонажи созданные той же природой – природой, не изменяющей своим принципам.

Была ранняя весна, на улице светило солнце, но стояли морозы. Не такие морозы, при которых замерзает грязь и выпадает снег, другие, еле схватившие слякоть морозы, при таких идет морось и повсюду лужи. При выдохах изо рта шел пар.

Дебилы из семейства кошачьих расселись в одинаковых позах, сгруппировавшись поджав лапки, шерсть их вздыбилась. Один из них медленно зевнул, вытянув лапы потянулся, а потом также быстро поджал их под себя и совсем чуть-чуть изменив позу улегся обратно на бетонную плиту под окнами первого этажа.

Пустой пластиковый контейнер из-под полуфабрикатов был окружен ими со всех сторон. Слева и справа на расстоянии в полметра от него сидели два видимо самых наглых дебила. Хотя не сказать наверняка, что они сильно отличались от остальных, разве что окрасом шерсти. Вообще среди всех здешних – «дворовых» дебилов не было бы никого, кто бы выделялся. Не было среди них ни особо толстых, ни особо худых. Редко можно было увидеть потрепанных, покусанных и старых, но не то, чтобы их гнали взашей, они сидели вместе с остальными, ну может чуть в стороне. Черные дебилы, рыжие, стандартные серо-коричневые дебилы «от государства» – это те, которых все люди представляют, когда им рассказывают про дворовых котов – среди них царили гармония и мир. Скуксились ли дебилы вокруг контейнера от холода или греются на солнце сложно сказать. Да и кажется им все равно, у них при любой погоде в любое время года одинаковые позы.

Два человека рады были видеть дебилов. Дебилы, при всей своей глупости, отзывались в душе спокойствием. Кажется, кто-то когда-то писал про их эволюционную способность нравится людям на подсознательном уровне. Да и к тому же они во дворах круглогодично – стабильность.

В этом на самом деле было и есть что-то пугающее. Если долго всматриваться в эти глупые вечно сонливые морды может охватить тревожность. Виноваты ли бабки, что подкармливают их и стало ли выживание для «дворовых» кошек вечным ожиданием сосиски из окон? Заслуживают ли в таком случае они свое прозвище – дебилы?

Страшно за них, хотя они сами скорее считают это за благо. Да и как их винить, когда борьба за выживание сменилась регулярными кормежками и пусть и мимолетной, но лаской. Да у любого, даже самого тупого дебила из всех нет никаких причин отказываться. Вот умным стоило бы отказаться, но вряд ли среди них найдутся те, у кого развито критическое мышление. Потрепанные, старые, покусанные вызывают при взгляде на них уважение, но скорее только у рода человеческого, им самим кажется уже давно наплевать.

Стандартный дебил «от государства», сидевший чуть поодаль от остальных на крошечном островке чуть пробившейся травы, вокруг луж грязи, вдруг резко вскочил и загадочно уставился вдаль. Это как будто послужило сигналом к началу разговора между двумя людьми.

– Вот в других Европейских странах ведь нет такой грязи. – взгляд говорившего прошелся сразу по всем лужам, дырявящим двор на сквозь между подъездами. – Там газон, и кажется пыли такой нет. – как будто в подтверждение его слов из-под проехавшей мимо машины выскочило облачко пыли.

– А ты там был?

– Где?

– В других европейских странах?

– Нет, кажется.

Два человека взяли небольшую паузу и стараясь не спугнуть мыслительный процесс внезапно активизировавшегося четвероногого дурака медленно прошли к маленькому заборчику, огораживающему лужи грязи от дороги во дворе ведущей под арку дома. Кот помотал головой, но кажется был увлечен чем-то неподвластным человеческому разуму.

– Ты оделся не по погоде, сейчас минус. – продолжился разговор.

– Вам бы лишь бы все осудить. – почему обращаясь к другу в этот раз он выбрал обращение на «Вы»? Они ведь братья. Это не было издевкой или чем-то пренебрежительным. Простое серое «Вы».

Натянув короткие куртки как можно ниже, они уселись на ржавый заборчик.

– В чем смысл их установки? – спросил один, легко стукнув рукой по забору. – Как будто оградки на кладбище. Выглядят также, да и, наверное, закупались там же. От кого огородились, кто отгородился?

– Наверное, чтобы не топтали.

– Да, но что тут топтать? Почему земля вокруг пятиэтажек… или девяти? – он посмотрел наверх, – не важно… почему земля – это грязь без травы?

– Это все опять эти бабки. – и они оба не сговариваясь посмотрели в сторону окон. – Забаррикадировались, – он снова стукнул рукой по забору, – никого не пускают. Являются владельцами всего доступного жилья на рынке недвижимости, которое досталось им бесплатно. И душат пространство вокруг себя чрезмерной «заботой». И говоря «заботой», я имею ввиду «заботой с их точки зрения». Потому как никто другой «заботой» это не назовет. – на первом этаже вдруг закрылась форточка. И диалог прервался на пару секунд. – Выпалывают вокруг обычную траву (и самое обидное, кусты) и сажают самые дешевые не способные и сезон продержаться в этом климате цветы.

Задумавшись, один из них, тот, что постарше, опустил голову. Кто им разрешил? Зачем они их сажают? Создают себе ежегодную рутину, которую не в состоянии поддержать и несколько месяцев. Неужели, те цветы, что они выбирают кажутся им красивыми? Георгины, тюльпаны и прочее съедающее почву на год вперед и при этом живущее всего год. Бабки как орки из «Варкрафта» – артефакты старого, иного мира оставшись в нашем распространяют скверну, земля вокруг мест их обитания умирает, сущность живых существ искажается.

Живое четвероногое существо с искаженной сущностью наконец активизировалось и рвануло куда-то в сторону. Остальные дебилы, оставшись неподвижными, прищурившись следили за полоумным. Ну или не следили. Они и так и так сидели прищурившись. Был ли их разум затуманен вообще каким-либо мыслительным процессом когда-либо? Кажется, нет.

– Сами по себе бабки, конечно, не виноваты, их мир умер. И они спасаются как могут в нашем – совершенно чужом для них мире. Технологии для них чужды, прогресс они либо не способны понять, либо не способны принять… – у младшего брата явно был, чуть менее пессимистичный взгляд.

– Ну, я не знаю. Кто в этом виноват? Они сами. Их старческий мозг уже не способен воспринимать. – он не закончил, что именно воспринимать…

В голове, однако, роилась далеко не одна мысль на этот счет: не способны воспринимать то немногое, что важно сейчас. У них просто отсутствует воля и тяга к новому. Тяга к знаниям и чему бы то ни было еще. Тяга к жизни. Умирает ли эта способность в каждом человеке с возрастом? Или виноваты сами люди? Это просто инфантильное поколение не способное и не желавшее приспосабливаться? Поколение, у которого не было своей мечты (точнее была – одна навязанная общая). И из-за этого у всех них отсутствовало и отсутствует самосознание. И когда это же поколение развалило коллективное свое же будущее, у них не осталось выбора кроме как доживать отведенное им время. При этом всем им не хватает смелости признать, что они ошибались и нет никакой коллективной мечты. Они лишь обвиняют нас – родившихся гораздо позже, в своей неудаче.

– Как-то это жестоко. – Спустя пару секунд, словно угадав, о чем он думает тихонько сказал ему брат.

– Вот ты не видишь их в общественном транспорте утром, а когда видишь, что происходит? Верно – злишься. – Ответил он сам себе. – Видишь их во дворе и злишься. В целом всегда на них злишься.

– Почему же? Они же просто не знают, чем себя занять. Хаотично мечутся из стороны в сторону. Вот на пенсии и копаются в грядках.

– А ты?

– Я пока еще не на пенсии.

Они поежились на заборе. Попы мерзнут.

– Наверное, все штаны в ржавчине останутся.

– Красиво – младший еще раз оглядел весь двор.

– Что? Где?

Словно всматриваясь в каждую деталь старший брат медленно поводил головой из стороны в сторону. Справа под сухим торчащим из грязи ободранным кустом, до которого лишь частично добралась рука местного орка, лежала мертвая ворона. Старый бетон наружных стен панелек под типичными серыми Санкт-Петербургскими тучами выглядел еще более старым и побитым. По доверху заполненному мусором контейнеру, который так удобно расположился прямо посреди двора, можно было сделать вывод, что в доме этом (стены которого заваливались во внутрь двора, прямо на него) живут люди, вернее, просто, кто-то живет. Все это напоминало ему какую-то карикатуру, странный анекдот. Но кто этот анекдот рассказал, для чего и зачем не ясно.

– Да наверх ты смотри. – Собеседник снова оборвал его мысли.

Единственный пробившийся сквозь тучи луч солнца, резко воткнулся в полностью крытый бежевой вагонкой балкон на предпоследнем этаже возвышавшейся над ними серой громадины. Снизу было не разглядеть чьи именно, но чьи-то маленький руки на секунду прекратили снимать белье с натянутых под потолком балкона веревок. Как будто солнце решило нарисовать картинку и человек на мгновенье замер, поддавшись ему. Серая тень, спускавшаяся ниже по стене, с каждой минутой превращалась в теплую безмятежность, становясь воспоминанием – тучи рассеивались.

– Поэтично, конечно.

– Так и мы в театре.

Бабка с первого этажа с лязгом раскрыла форточку. Вбивая старшего обратно в мрачную колею размышлений. «Наверное, стало плохо в собственной духоте» – подумал он.

Все, за исключением полоумно сбежавшего, кошачьи дебилы подскочили и принялись топтаться на месте, предвкушая скорую трапезу. Пробормотав что-то нечленораздельное о священности могильной оградки, оскверненной замершими задницами двух каких-то невоспитанных гадов, сморщив и без того морщинистое лицо в гневную гримасу бабка переключилась на котов.

– Кс-кс-кс. – расползлось змеиное шипение. – Котики идите сюда.

Невольно задумаешься тут: не откармливает ли она этих «котиков» на убой? Ни для кого не станет сюрпризом, если вдруг окажется, что периодически дебилы исчезают именно по этой причине. Гильермо Дель Торро в своем «Герое из Пекла» примерно такую сцену и показывал. Интересно если это действительно так, принимают ли сами четвероногие такую судьбу? Радея за благополучие всего кошачьего общества, совершают жертвоприношение злобному старому богу. Или в тайне пытаются сопротивляться?

Держа целлофановый пакет изъеденными артритом пальцами, бабка вытянула руку через узкую бойницу и вытряхнула сомнительное содержимое над, как она думала, местом с пластиковым контейнером. Ошметки сосисок, кости и все остальное словно руками замешанное в серую кашу плюхнулось на бетон забрызгав контейнер. Но дебилам в общем было все равно, откуда есть и что, им нравилась еда.

– Кушайте, кушайте. – донеслось из форточки.

И хотя это был голос, который вряд ли можно расценить как добрый или нежный (такой голос в кино скорее принадлежал бы старой ведьме или злому духу) и все что бабка говорила никак нельзя было увязать с чем-то хорошим, хотелось думать, что ее намерения исключительно положительные и что в сердце ее теплится доброта и только поэтому она делала это ежедневно. Но скорее всего сама себе она объясняла это чисто с практической стороны: мол у нее остались остатки и именно поэтому она их выбрасывает. Возможно, по этой причине она и не задержалась у окна подольше.

Еще раз бросив осуждающий взгляд на двух раздолбаев на заборе бабка со скрипом скрылась за потускневшим, запылившимся окном.

– Вот интересно, влияет ли содержание микропластика в окружающей среде на популяцию «дворовых кошек» и других животных? – После разыгравшейся сцены вдруг задал вопрос младший брат. – Не то, чтобы кажется их стало меньше, под этим окном вот только раз, два, девять дебилов. Они не дерутся за еду, может поэтому? Или с какой периодичностью их тут кормят?

Старший, однако, не собирался отвечать на эти вопросы и только вслух сказал: «А если мы такие же, как и старики? Или станем такими же?»

Они уставились на окно. Под ним коты с жадностью, но без драк растаскивали помои на свои насиженные места, часто уже на ходу доедая все до конца. Кто привил им дисциплину? Природа или старуха чья длань теперь центр их маленького мира.

– О! – указал младший пальцем. – Несколько дебилов поднялось и с довольным видом побрело куда-то в сторону. – Дела у них какие-то есть свои.

– Кажется высокая цель.

– Да.

И снова задумавшись старший брат уткнулся в землю: да мы такие и есть – как старики. Как будто чем-то отличаемся или можем отличаться. Просто хочется верить, что у нас и индивидуальности больше и уровень общественного самосознания выше. Хотя не верное слово. Не «уровень общественного самосознания», а «уровень личной ответственности» выше. Хотелось бы чтобы это было действительно так.

Оставшиеся кошачьи стали расходиться по своим местам формируясь в те же формы – двор возвращался в равновесие. Задул холодный ветер, раскидывая по дороге лежавшие всю зиму под снегом осенние листья.

Он повозил кроссовками по грязи, обтирая один ботинок об другой. Надо было их почистить, так ему казалось. Не сказать, что кроссовки новые и в хорошем состоянии, но налипшая грязь – это перебор. Обувь выглядела старше своих лет и, если бы постороннему человеку дали на них взглянуть, а потом спросили рваные ли они, он без сомнения бы ответил, что да.

– Надо купить новую обувь.

– А?

– О, вот они – он махнул рукой в сторону приближавшихся из арки фигур.

Вдвоем они посмотрели в открывавшую двор арку панельки. Высокая в двенадцать (выше самого дома) этажей арка – это величественное сооружение словно делило мир на две части, тот, что внутри двора и тот, что снаружи – с бесконечно большим набором посторонних шумов и звуков: от общественного транспорта, от автомобилей, от людей, от кипящей за аркой жизни. И словно в подтверждение этого оттуда с яростной силой постоянно дул ветер. Он говорил: попробуй выйди.

Быстрым шагом, на попутном ветре, к ним приближалась пара. Кирилл и Настя – молодежь. Но попробуй спроси Кирилла или будущего родителя номер один этой социально не совсем благополучной (хотя кто сейчас благополучный) зато эмоционально сто процентов счастливой будущей ячейки общества, причисляет ли он сам себя к молодежи эмоционально или физически – ответ будет отрицательным. Что конкретно не позволяло ему причислить себя к молодежи не было ясно. ВОЗ РФ еще в 2024 году установил возрастные рамки до сорока четырех лет.

В голове Кирилла, странным образом замешивался коктейль из синдрома отложенной жизни, и синдрома упущенных возможностей (хотя опять же попробуй скажи, что этот человек что-то упустил). Взболтать, но не перемешивать, как говориться. Сверху зонтиком в бокале было абсолютное нежелание ассоциировать себя с подростками и школьниками, однако это не мешало ему время от времени вспоминать школу с теплотой и участием. Кирилл был одет в однотонную зеленую теплую куртку, новые валенки или по-модному – угги и красную вязанную шапку.

Справа от него также быстро шла невысокая девушка с короткой стрижкой, закутанная в клетчатое пальто – Настя. Было видно, что родитель номер два немного замерз, но с гордостью принимал последствия своего не очень удачного выбора одежды. Пожалуй, она все-таки причисляла сама себя к молодежи – из всех четверых Настя была самым здравомыслящем человеком.

Пара держалась за руки. Родитель номер один нес на спине рюкзак со всем необходимым для прогулки.

Где-то в метрах десяти друг от друга этим двум маленьким группам людей, вдруг стало неуютно, как будто ожидание перелилось через край и начало заполнять пробелы на их лицах улыбками. Только в этот момент важными стали их собственные имена. Вот было два слипшихся брата: «старший» и «младший», теперь это уже «Лев» и «Леонид». От этого странного чувства становилось сложно говорить и думать. Если бы рядом был какой-нибудь школьник-физик, он бы сказал: вот две группы положительно заряженных магнитов. Но рядом никого не было – оставалось только сближаться. Все четверо остановились в метре друг от друга и потянули руки, случилось несколько неловких рукопожатий.

Они перестали улыбаться, наверное, из-за того, что у каждой улыбки есть свой срок жизни. И срок искренних приветственных улыбок приходит сразу после приветствия. Немного помолчали и пошли против ветра обратно в сторону арки.

– Сегодня вышел в магазин за бутылкой молока, – пытаясь перекричать завывания ветра, сказал Лев погромче. – До перекрестка было лень идти, зашел в магазин «огород», который 24 часа. Сразу на входе меня дед поймал, говорит: «купи хлебушка, я старый больной», я говорю: «пойдемте куплю». Тут выясняется, что ему нужен не хлеб, а хурма и что он вообще-то ветеран и три инфаркта пережил и бабка у него лежит под себя ходит.

– Как же она ходит, если она лежит? – пошутил Леонид, прервав монолог.

– Знаете сколько хурмы он купил? – не обращая на брата никакого внимания продолжил Лев.

– Сколько?

– Пять килограмм! Пять, кому нужно пять килограмм?

– А я тоже как-то у метро бабку встретил, она меня во «Вкусвилл» отвела. – попытался вставить Леонид, внезапно обрадованный наличием у них новой общей темы для разговора.

– Да, зачем деду сразу пять килограмм хурмы, что он с ней сделает? – хором спросили Кирилл и Настя.

– Хурму любит, пиздец.

– А деньги то откуда?

– Оплатил с кредитки.

Все задумались. Это, конечно, хорошо: помогать старшим. Но есть ли у них совесть? Понятие это особенно сильно размывается, если человек говорит, что он ветеран.

Они шли по вытоптанной наискось всего двора тропе. Вдоль мусорных баков, по грязи, где в прошлом году какой-то солдат подорвал себя на гранате. Сделал он это надо сказать аккуратно: место взрыва почти вплотную прижимается к сетчатому забору детского сада, однако, при этом ничего не пострадало. Было ли это сделано намеренно трудно сказать.

Слева от них буквально в двух метрах от тропинки в землю был воткнут покосившейся знак. Надпись на нем гласила: «Детская площадка Пристань». Из-за него выглядывала какая-то несуразная то ли ракета, то ли машина из труб и брусьев, и небольших деревянных досок. А рядом расположилась гора песка – в народе песочница и пара скамеек, застеленных картоном. При чем тут спрашивается «пристань» было не особо понятно. Сразу за скамейками словно из ниоткуда (так странно контрастировала она с окружающим пространством) возникала еще одна мусорная зона, в этот раз с трех сторон защищенная от любопытных взоров бетонными ограждениями. В ней вплотную друг другу расположилось пять переполненных контейнеров. На ограждениях висела одежда, стояла обувь, рядом кто-то поставил пару стульев, видимо в надежде что эти вещи не пропадут просто так.

– Пока к вам ехал снова остановили на проверку в метро. – сказал Лев, разбавляя затянувшееся молчание. – Вот я заметил закономерность: стоит надеть спортивки сразу останавливают. На тренировки езжу, так по два раза на дню бывает остановят. Я вот не пойму, я что похож на бомжа?

– Да нет, ты вроде хорошо выглядишь. – сказал Кирилл.

– Ты забронировал столик?

– Да, конечно.

Детский сад начал отдаляться, постепенно сменяясь «дворовым ничем». Интересно какое у него было название «порт»? – подумал Лев.

В «порту» этом не сказать, что было весело, часы выгула видимо уже прошли, либо еще не наступили, поэтому там царила тишина. Что хотел сказать автор игровой площадки внутри детского сада (которая, к слову, была на голову выше площадки «пристань») делая из жирафа баскетбольное кольцо, а из бегемота машину? Была надежда, что ничего плохого. Лев посмотрел наверх, тут солнца уже не было видно. Действительно, весна способна возвратить сюда если не жизнь, то хотя бы краски, без нее совсем тоскливо.

Пройдя через двор все четверо, вдруг решили, что проходить через арку сейчас нет никакого смысла и вывернули за угол дома в соседний двор. Вдоль всего здания тянулась подземная парковка или скорее засыпанная землей парковка. Это странное сооружение с двух сторон обросшее пологими склонами, походило на давно разоренный курган из фильмов про средневековье. С той только разницей, что сверху на нем лежала бетонная плита, а вход в погребальную зону (он же въезд к гаражам) был полностью перегорожен железными решетками. Зачем это сделано? Кто там паркуется? Они что, прячут свои автомобили от съемок с воздуха?

Перед ними метрах в пяти на углу здания, установив телефон на крепление сливной трубы, танцевали две четырнадцатилетние пигалицы. По ним было видно, что они репетировали и не один раз. Четкие синхронные движения, заметно выдавали хореографию, поставленную несколькими минутами ранее. Обойти девочек не представлялось возможным и пришлось остановиться.

– В этом городе две проблемы – это узкие дороги и погода. – прокомментировал Кирилл.

– О нет! Тик-Токеры! Для них жизнь это танцы и песни, – немного даже радостно сказал Леонид. – «Тик-Ток» похоже хорошая вещь, по крайней мере это явно хорошая альтернатива бесконечным новостям. В нем все танцуют и поют. Естественно, что дети хотят быть частью этого мира.

Пигалицы закончили запись, и они смогли пройти дальше.

Мы тоже хотим быть частью – Продолжил в потоке мыслей Лев. – Только ведь это самообман. Не ради общности они танцуют и точно не ради эфемерной цели: нести просвещение. Это до банального обыденная погоня за популярностью. Раньше были: книги, газеты и телевидение, а теперь «это». Они моложе всего на десять лет, а делают вещи, которые мы ни за что не стали бы делать. Вернее, и среди нашего возраста есть люди, которые становятся звездам, только для этого ведь нужен определенный склад характера… А в их мире «Тик-Ток», это тоже так? В любом случае танцы и песни – это красиво, но не каждый же день.

– Почему именно здесь? Обычная вроде ничем не примечательная улица. – задала риторический вопрос Настя.

– Может тоже будем попами трясти? – Спросил у нее Кирилл. Настя улыбнулась.

Вот даже сейчас… – Продолжилась мысль Льва. – Мы, то есть все «мы», рассматриваем это только как способ заработать деньги. И мало того, как сомнительный, недостойный, если можно так выразится: «гнилой» способ заработать деньги. Почти на одном уровне с мошенничеством. Никто из нас не хочет на самом деле трясти попой на камеру. Кто ты Тик-Токер, что тебе столько платят? Чем ты заслужил такое? Почему даже в своих мыслях я не могу просто так потрясти попой, мне стыдно? За что? Перед кем? – Веди себя прилично! Не плачь в общественном месте! Громко не разговаривай! Не груби! – Самовыражение только в рамках приличия, не дай бог ты что-то не так сделаешь!

За вереницей курганов наконец показался торговый центр – незаконная застройка прямиком из девяностых. Целый торговый центр, построенный незаконно и простоявший здесь лет 30, если не больше. Его даже и зданием нельзя было назвать. Какая-то до безобразия скучная коробка со стеклянными окнами. Чем ближе они к нему подходили, тем хуже он выглядел.

– Кажется, с ним ничего нельзя сделать, даже будучи точно уверенным, что он стоит незаконно. – Прервав предыдущие размышления задумчиво сказал Лев уткнувшись взглядом в ТЦ. – Получается парадокс: незаконную застройку нельзя снести по закону. Или люди хотят, чтобы конкретно здесь стоял торговый центр?

– Но ведь главное, что внутри – заулыбался Кирилл.

– Просто сам антураж панельных домов и отстроенных рядом бывших административных зданий мог бы сойти за какой-нибудь ретрофутуризм, но подобные коробки, – он показал руками квадрат, – низводят все до уровня мрачного «города будущего» из нуарного кинофильма девяностых. С утерянной моралью и высоченным (до небес) уровнем преступности. Вот вы представьте: сейчас из-за угла выйдет уставший полицейский, или частный детектив – пропойца, не раскрывавший ни одного дела за последние пару лет, мрачно сплюнет, закурит и сразу после этого, словно издеваясь над ним, пойдет дождь, такой кривой стеной – он медленно провел рукой перед собой.

В каком-то смысле так ему и казалось. Для Льва это и был тот самый «город будущего», только не было в нем ни летающих машин, ни бесконечных небоскребов. В городе этом уже давно каждый житель был несчастен. Но что расстраивало его еще больше, так это потерянное «киберпанковское» будущее. Как будто за все это время, от первой идеи об футуристичном обществе до сегодня, человечество только и делало, что строило торговые центры, да и те незаконно.

– Зайдем за кофе? – откуда-то будто бы издалека спроси Леонид.

– О, уже два с половиной миллиона! – взгляд Льва добрался до билборда.

Прямо около входа в торговый центр стоял билборд. На нем красовалась, реклама службы по контракту с указанной суммой первой выплаты. В футуристичном неоновом городе скоро будет не так многолюдно. Снова в потоке… – подумал Лев. – Страна участвует в специальной военной операции, если по-простому находится на грани крупномасштабного военного конфликта. Почти все протестующие покинули страну. А протестует в основном молодежь. Часть из оставшихся здесь людей ушла на войну. Они гордятся этим. Тут и правда, кажется, есть чем гордиться. Для этого нужна смелость, ну или безысходность.

– Может уже пора? – спросил он.

– Может и пора. – протянул Кирилл.

– Что будет когда все они вернуться домой? Устроят ли их зарплаты средние по стране? Кем они будут?

Все помолчали примерно с минуту.

– «Город, построенный на костях. Вот он с утра проснулся присосался к баночке Василеостровского, идет, зажав подмышкой мамкин телевизор Рубин, чтобы получить деньги на дозу. Конечно пешком – у него денег на метро нет!» – процитировал Кирилл давно забытое всеми видео с ютуба.

– «Псевдоинттелектуалы, псевдофилософы…» – добавил Лев, и они заулыбались.

Километровый пандус для инвалидных колясок вел ко входу торгового центра совершенно неправдоподобным маршрутом – как будто ребенка попросили нарисовать загагулину.

– Вот тоже… почему не сделать лифт? – спросил у здания Леонид. – В целом зачем нужно было поднимать торговый центр на три ступеньки над землей? И внутри у них нет пандусов. Как будто ЭТО – он посмотрел в сторону наклонной площадки, – для кого-то удобно.

Вход в ТЦ представлял из себя вечно вращающуюся стеклянную дверь. По заверениям все того же Леонида: еще одно великолепное произведение инженерной мысли – пугающая мясорубка. Справа и слева от нее находились обычные двери.

Прогулявшись по пандусу, они вошли внутрь.

– Я в «Кантату» за кофе – сказал он неожиданно после только что выданной тирады.

«Кантата», по общему мнению друзей, представляла из себя чайную, в которой хоть и делают кофе, но с такой тщательностью и участием, что на это уходит непростительно много времени. Но надо отдать им должное, конкретно в этом торговом центре, «Кантата» смотрелась как лавка сладостей Вилли-Вонки из фильма с Тимати Шаломе: такая же яркая и цветная со множеством диковинных вкусностей, правда из магии там были разве что непонятно как образовавшиеся цены.

Оставшись втроем (Леонид ушел в лавку один), они развернулись спиной к чайной и подошли поиграть к автомату «хваталка». «Вот он дешевый дофамин.» – Подумал Лев.

Конечно все знают, что рука, хладнокровно цапающая бедные игрушки за шкирку «расхлябана», не сжимается нормально, и не может удержать приз после того, как тот поднимется. Он оплатил кредиткой пять попыток. При первом движении джойстика заиграла музыка, которую можно ассоциировать разве что со звучанием заброшенного парка аттракционов, который превратился в прибежище всякого рода нечисти.

Через стекло было видно, что вплотную к игровому автомату стоял кофейный аппарат «все кофе по 50». И у кого-то тут явно был плохой день: на маленьком столике с ложечками и сахаром стоял полупустой стаканчик с помятым дном, вокруг на полу и на самом аппарате были видны брызги кофе. На лужу эту никто не обращал внимания. Да и она сама особо и из интерьера не выделялась. Тот же молочно-кофейный оттенок на бежевом полу.

Лев дернул ручку вправо – захватить игрушку не получилось. Но уж очень хотелось вытащить одну: странного вида красное животное с тремя черными блестящими глазами и разошедшимся в левой подмышке швом.

– Вот их шьют либо дети, либо зеки, иначе их качество невозможно объяснить. – прокомментировал он.

Из закоулка между лавками вышла уборщица с длинной шваброй. И сбила своей через чур яркой униформой весь настрой на игру. Истратив последнюю попытку наобум (даже не над игрушкой) все трое потеряв всякий интерес развернулись лицом к чайной.

– Ну что там еще не готово? – Спросил Кирилл у вышедшего к ним Леонида.

– Еще нет.

– Говорил же, не умеют они делать кофе.

Рядом с чайной располагался ларек какого-то итальянского бренда. Вещи, выставленные на витрине, выглядели максимально дешево. На манекене был собран образ пятидесятилетнего алкоголика из Анапы: джинсы, полосатая футболка с легким шарфиком вокруг шеи и мокасины. Каждая вещь была коллекционной, по крайней мере, так было написано и, судя по всему, это давало им право стоить баснословно дорого. Суммарно выходило два с половиной миллиона.

– Никогда не понимал, кто здесь закупается. Есть люди, которые могут отдать триста пятьдесят тысяч за кофту? И они пойдут СЮДА? В ларек в торговом центре? – спросил Лев, почесав рукой затылок.

– Это все так дешево выглядит, потому что все носят «паленые» вещи. Которые для неопытного глаза, конечно, почти неотличимы от этого. – В диалог включилась Настя.

– Но людям ведь нравится… Или нет?

Леонид вышел из «Кантаты» со стаканом кофе в одной руке и прозрачным пакетиком в другой. В пакете лежали сушеные дольки апельсина в шоколаде.

– Хотите? Это очень дорого.

– Да мы знаем. – Заулыбались все. – Нет спасибо.

Настя отошла в сторону.

– Я отойду распечатать выкройки. Вы пока можете поболтаться в буквоеде. – Сказала она.

– Куда она?

– Распечатать выкройки.

– Аа.

Они вошли в красные двери книжного напротив копировального ларька. «Поболтаться в буквоеде…» – Снова подумал Лев. – Это довольно точное выражение. Кажется, никто уже давно не воспринимает его как обычный книжный. Когда книги – это вторичный товар для книжного, это как-то неправильно. Отдел маркетинга делает все чтобы больше продать: спонсируют издательства с яркими, броскими обложками, в каждом магазине есть фиксированного размера канцелярский отдел, какие-то сувениры, игрушки без определенного бренда или символики. Видно, что дорого, но ощущается – дешево. Хочется думать, что в этом виноваты владельцы сети, а не средний покупатель, со своими средними запросами, который уже вот-вот совсем перестанет читать.

– Полка «нон-фикшн» – лучшее, что можно найти. – В слух сказал он.

И снова вливаясь в поток, про себя подумал: вот они шедевры литературы, от биографий популярных людей до «не ссы», «не тупи». Эти, – он провел взглядом по «не ссы» и «не тупи» – возможно, и пойдут кому-то на пользу. Не стали же они бестселлерами просто так. А биографии? Не ясно кто их вообще читает и для чего. Неужели в жизнях популярных политиков или блогеров есть что-то такое, что откроет кому-то глаза? Неужели судьба человека, конечно не книга, что напрямую так называется, – это не просто набор случайно сложившихся обстоятельств и событий, которые верны только для одного конкретного индивидуума? Как они могут быть для кого-то полезны? Разве в современных автобиографиях можно найти постулаты какого-то нового философского течения? Стоит ли делать из другого человека кумира?

– Разве не лучше читать фантастику или фэнтези или любое другое художественное произведение? – спросил он у друзей, не отрывая взгляда от полки. – Ну, знаете, там где автор представляет живого персонажа, который не только говорит, но и доказывает все это делом, где благородство души персонажа раскрывается через поступки и мы действительно знаем, что этот образ реально такой каким мы его видим, потому что мы создали его сами у себя в голове.

Но друзья не слышали. Они уже давно отошли от него и теперь праздно шатались между другими стеллажами, в надежде найти, что-то, что их заинтересует. Кирилл подошел к книге с обложкой, украшенной драконом, замком и принцессой в ярком платье.

– Такие книги обычно не очень хорошего качества. Хотя упорство авторов и их нацеленность на результат все же поражает.

– В классике вот, то и дело задумываешься: что хотел сказать автор? Или всматриваешься в глубины мрачной человеческой души. – с улыбкой вклинился Леонид.

– Ага, тебе показывают сложного человека со сложной судьбой.

– Потом голова болит от того, что ты с ним характерами не сошелся.

Давным-давно, далеко-далеко существовало могущественное царство. Земли его простилались от горизонта до горизонта. Многим не хватило бы ни жизни, ни сил пройти его от каря до края.

Этим царством управлял столь же могущественный – как и объемны были его владения – волшебник. По слухам он мог в одно мгновение уничтожить любого жителя. Мог читать мысли и влиять на них. Мог управлять погодой и, в целом, не было сил ему не подвластных.

На такой огромной территории проживало множество народов, каждый из которых имел свои традиции и менталитет, но их объединяла одна черта – страх перед магией.

Волшебник знал это с самого начала и принимал как должное. Правил он мудро и совестливо, но так долго, что совсем забыл о том, что можно править, не внушая страх.

Многочисленные купцы и градоуправляющие ходившие к нему на поклон, до того были напуганы самим фактом аудиенции, что не решались сказать ему о чем-то, что навредило бы прекрасному имиджу прекрасной страны, которой он правил. Не решались они и перечить ему в чем-то.