Изомериум. A.U.R.I.S.

1.

Я выбрался на крыльцо, когда за окном темнота еще стояла плотной стеной, словно солнце стеснялось показать свои блики где-то за деревьями. Температура казалась приятно свежей, чтобы окунуться в нее каждой порой своего тела. Я жадно сглотнул воздух. Легкие наполнились безмятежным ароматом молодой травы, пробивающейся из-под земли.

Под босыми пятками раздался скрипучий звук вялых досок. Я неспешно опустился, будто проверяя крепость трехступенчатой лестницы, которая хоть и казалась непреклонной под тяжестью маловесных костей, но очень напоминала шаткие нити моих нервных волокон, которые так и норовят надломиться от чужого вторжения.

Нет, я не ощущал себя измотанным еженощными кошмарами Айны. Пожалуй, напротив, мне казалось, что я был их виновником, хоть и не приложил для этого ни малейшего усилия. Из-за этого внутри меня велась ожесточенная игра между еще не созревшей мужской логикой и уже устоявшейся во мне детской совестью, когда ты ненамеренно обгладываешь себя изнутри за несовершенные преступления.

Посредь глухой тьмы я словно воспарил над кроватью, когда истошный короткий вопль заполнил мои раковины. Он был сравним с попыткой крика утопающего без надежды на спасение. Незамедлительными шагами, сквозь толщу сна, я пробрался в соседнюю комнату. Там, в полнейшем стыде, сидела девочка – Айна. Ее руки обволакивали собственные колени, прижавшиеся к груди.

И вновь, сев рядом, она мигом уткнулась хлюпающим носом в мой рукав. Я был не против утешать её хоть всю ночь, смущали лишь её слюнявые сопли, проникающие через ткань моей кофты. Это достаточно мерзко, учитывая, что эта жидкость тебе не принадлежит. Я обхватил её руками так, чтобы все выделения стремительно стекали между нами, пусть даже и на неё саму.

За все эти годы я извернулся как мог, чтобы вытянуть из неё хоть крошку пересказа того сна, но всё ушло в песок. Она щебетала как воробушек, уводя меня от темы каждый раз. Тоненьким голоском проговаривала лишь верхушку айсберга, но конкретики от нее я так и не дождался, по крайней мере пока.

За тонкой перегородкой, похожей на лист картона, из соседней комнаты раздался возникающий тон Майка. Его вечно громкое недовольство всегда будило их новорожденного сына, но он, упершись рогом, утверждал, что вина лежит на самой Айне. Эта ночь также не была исключением, я это понял, когда звонкий младенческий плач пронзился по всему дому, разбудив даже тараканов, мирно спящих в различных уголках нашей лачуги.

На пороге, шаркающими движениями, доносились знакомые всем тапочки. Появился Кео. Темная фигура в очертании ночного халата, свисающего до колен, среднего роста, с горбинкой на носу и вечно растрепанными волосами с седыми проплешинами. Если я и доживу до его возраста, то всегда буду ходить в пижамном костюме, наплевательски относясь к восторгам окружающих, – думал я каждый раз, глядя на его довольное лицо.

Он коротким рявканьем успокоил Майка, тот замолчал так быстро, будто подавился собственным жалом. Но не успел я нарадоваться, как коротким движением Кео махнул нам рукой, приглашая следовать за ним. Айна, подтерев под носом краем одеяла и прихватив с тумбочки свой толстенный блокнот, ринулась за нами.

Спустившись вниз, Кео уже гремел чашками и ковырялся в пучках сушеной травы, подвешенных на бечевке. Я лениво уселся за столом, наблюдая, как теплый свет разливался по кухне, всё больше утяжеляя алые отблески в глазах Айны. Заварной чай, под убывание ночи, стал для нас ритуалом. В носовые пазухи залетали ароматы свежей мелиссы, вперемешку с холодком мяты. Я же любил кофе. Горький, горячий, с добавлением в него кислючего лимона, чтобы, попадая на язык, пробирал дрожь, а иногда я вообще закусывал им.

Хрупкое дно чайника потрескивало от нагрева, создавая ощущение полусонного уюта. Я прервал это состояние, громко поднявшись со стула и протирая ногами деревянный пол. Забрав напиток, который мне протягивала Айна, с глубокой благодарностью на лице, я моргнул ей, не отвечая словами, и вышел из комнаты в сторону уличной двери.

Мои волосы, хоть и были весьма короткими, но все же улавливали поглаживающий теплый ветер на кончиках. А из-за своей ассоциативной памяти это утро напомнило мне, как я, будучи восьмилетним мальчишкой, остался предоставленным самому себе.

Тогда, проснувшись, я вышел из нашего дома, размером, как мне теперь кажется, с собачью будку, и увидел перед собой только ветер. Он показал мне, что значит остаться одному. Я не просто чувствовал его, а именно видел. Видел то, что не под силу глазу. Он показал мне пустоту.