Спасение ведьмы
Глава 1
1
Если твоя жизнь непроходимо скучна, то ты чья-то ошибка.
Инин гипнотизировал взглядом стакан с виски. В стакане отражался приглушенный свет люстры, лениво таял лёд.
А может, сама жизнь – ошибка, – с апатией размышлял Инин, – жизнь, неизвестно как и для чего возникшая в бессмысленной пустой вселенной – порождение слепого случая – аномалия, аберрация, абсурд…
Он оторвал взгляд от стакана. Полупустой зал ресторана «Небо» небрежно шелестел голосами.
Шелест голосов – это хорошо. Да хоть бы и гул, хоть бы и рокот, лишь бы не музыка. При мысли о кабацкой музыке аккуратные губы Инина невольно скривились, ухоженные усики вздрогнули. Чёрта с два он бы встречался в этом месте с Светлаковым, если бы здесь была музыка!
Но пока всё путём: и тихо, и свет неяркий, и народу всего ничего, несмотря на пятничный вечер. Заведение открылось месяц тому назад – не раскрученное. Правда, всё хорошее быстро проходит: здесь смастерят сцену, водрузят на неё ударную установку, наймут лабухов, и начнётся ад. Что ж, придётся искать новое место для ритуала.
Инин украдкой наблюдал за парочкой через столик. Читаются легко, как букварь. Девица – явно деревенская – приехала покорять большой город. Туфли с тупыми носами на высокой платформе – городские дамы сейчас такого не носят. Для авангардного стриптиза на шесте они бы вполне подошли, но для выхода в свет, извольте… Бездарный боевой раскрас, алая аляпистая помада. Продавщица, наверное, или официантка в дешёвом кафе. Кавалер – городской. И ботинки, и джинсы, и джемпер – не подделки китайские – бренды; уж кто-кто, а Инин-то в этом толк знает. Модная стрижка. Мобильник на стол не выложил – следовательно, с этикетом знаком парнишка. Девять из десяти – офисный планктон с хорошим окладом.
До Инина доносились обрывки их разговора. «Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага», – «планктон», нагнав на себя умнный вид, цитировал Лао Цзы. Лицо девицы излучало благоговейное восхищение, глазёнки горят. Ещё бы! Инин мог бы поспорить на что угодно: до сих пор в разговоре с ней ещё никто не ссылался на Дао де Цзин.
Всё читается проще азбуки – она на седьмом небе от счастья: ей очарован успешный красавчик с авто и жилплощадью; он относится к ней серьёзно, иначе не вёл бы этих заумных речей. Она уже видит себя в фате и с кольцом на пальце, а жеманный плутишка просто разводит дурёху на скорый одноразовый секс. Всё избито, изъезжено. Тщета. Недалекие игры недалёких людей.
«Блаженны нищие разумом», – Инин на свой лад перефразировал Заповеди, – ибо ничего не узрят». «Но зато, чёрт возьми, не скучают, – подумал Инин со странной смесью зависти и презрения. – Ах если бы я мог поглупеть!»
Он грустно улыбнулся уголком рта этой своей мысли и отхлебнул виски. Да, парочка через стол жила полной жизнью: наслаждалась коктейлем из страстей и надежд, с ароматом азарта и возбуждения, приправленным игрой и обманом, а Инину было скучно. Всегда. Шкала барометра его ощущения жизни имела всего три деления: «невыносимо скучно», «привычно скучно» и «просто в данный момент не думаю о том, что мне скучно». В настоящий момент стрелка находилась в положении 2, и она ненадолго переместится в положение 3, когда, наконец, придёт Светлаков – единственный человек, которого Инин мог условно назвать своим другом.
«Случилась бы какая-нибудь хрень со мной, чтобы повеселиться», – мелькнула дурацкая мысль. Приключения Инин искать не любил, а приключения не любили искать его.
«Любовь делает тебя зависимым, – сначала боишься её не найти, потом боишься её потерять», – долетело со столика парочки. Поймавший кураж умник продолжал сыпать мудростью от Лао Цзы.
«Говорящий цитатами вопиет о своей глупости», – породил собственный афоризм Инин и опять усмехнулся. Что до него, то он не боялся ни найти любовь, так как, по своему глубокому убеждению, был на неё уже неспособен, ни, тем более, её потерять.
– Молодой человек, вы курите?
Инин вздрогнул от неожиданности. Слева от его столика стояла девушка в строгой чёрной блузке и такого же цвета брюках, с сумкой мессенджер через плечо и планшетом в руках. Откуда она взялась? Как сумела подобраться столь скрытно, будто бы ниндзя? Инин сидел за крайним столом, сзади только стена. Как он, считающий себя человеком весьма наблюдательным, мог не заметить её приближения? Она материализовалась из воздуха?
– Как видите, нет. Здесь же запрещено. – Инин развёл руками.
Девушка подошла на два шага ближе.
– Наша компания проводит промоакцию. Если примете в ней участие, получите в подарок пачку сигарет и зажигалку. Вы какие сигареты предпочитаете?
Её голос звучал удивительно глубоко, низко и бархатно. Но больше всего Инина изумило не это. Инина поразили её глаза. Преогромные, ярко-зелёного цвета. Было в этих бессовестно красивых глазах что-то такое, от чего брала оторопь, что-то одновременно очаровывающее и пугающее, гипнотическое, что-то не то кошачье, не то змеиное, что-то инфернальное, дьявольское.
Быть может, сатанинского этим глазам добавляли волосы девушки – пышные, длинные, огненно-рыжие. Два зелёных призрачных огонька на фоне рыжего пламени, – Инину вспомнился отрывок недавнего сна. Сон в руку? Инин тут же отогнал эту мысль. Прямой лоб, высокие скулы и чувственные пухлые губки в сочетании с такими глазищами делали из девушки просто красавицу.
Если бы Инину вздумалось пофлиртовать, он бы сказал что-нибудь вроде этого: «Вы нарисованы нейросетью? Таких в реальности не существует», или этого: «Всех прекрасных ведьм сожгли ещё в средних веках. Как вы выжили?»
Но флиртовать Инину не хотелось, поэтому он ответил, лукаво не мудрствуя: «Я не изменяю своему «Кенту».
– Жаль, – сказала девушка, и подошла ещё на шаг ближе, оказавшись вплотную к столику. – Мы продвигаем другую марку. Но вам всего-то нужно заполнить небольшую анкету, получить код по смс и сообщить его мне. Полученной в подарок пачкой вы сможете порадовать друга, а зажигалка вам и самому пригодится. – Она миленько улыбнулась.
– Видите ли, у меня нет друзей, – отпарировал Инин, состроив такую мину, что было непонятно всерьёз это он или шутит.
– Будут! – не моргнув зелёным глазом, заявила «ведьмочка». – Заполните анкетку, это дело на полминуты, и появятся у вас друзья, обещаю. – Она опять улыбнулась.
Навязчивый сервис, даже в исполнении такой красавицы, Инина начал подбешивать.
– Пообещайте мне лучше хорошего вечера в одиночестве.
– Я обещаю, что маленький презент от нашей компании никак не испортит вам вечер. – Она сняла с планшета разлинованный бланк и положила его перед Ининым. – Заполните анкетку, пожалуйста! – она протягивала ему карандаш.
Карандаша Инин не взял. Закатил свои выразительные, серые, как туман глаза, и вздохнул. Она дура или просто прокаченная тренингами настойчивости?
– У вас замечательная работа, девушка, – Инин глядел на неё прищурившись, с кривоватой полуулыбкой. – Она несёт людям здоровье и радость, а также покой. Пожалуйста, подарите покой и мне. Он для меня ценнее, чем презент от вашей компании. И чем быстрее это произойдёт, тем больше я буду благодарен и вам, и вашей компании.
– Спасибо за комплимент! – девушка искренне радостно улыбалась, кладя так и не взятый Ининым карандаш рядышком с бланком. – Заполните анкетку, пожалуйста.
Инин на мгновенье опешил. Она точно настолько дура, чтобы не понять грубейший сарказм? Ну да, красивые женщины, умными не бывают. Или она, эта соплячка, решила, что меня можно взять измором?
– Я очень люблю непонятливых людей, девушка. За то, что долго им объясняя что либо, я хорошо тренирую свой ум.
Девушка не смутилась и не обиделась, просто лицо её стало серьёзным.
– Да просто… вам же нетрудно анкетку заполнить. А я чем быстрее эти пачки и зажигалки раздам, тем быстрее домой пойду. Устала уже за сегодня. Честно.
Конечно же, Инину было не жалко заполнить анкетку, сделав тем самым маленькое доброе дело для девочки, – он не был ни вредным, ни мелочным. Но здесь его вызвали на дуэль (по крайней мере, именно так он чувствовал ситуацию), и уступать Инин не собирался.
– А я устал давать вам толстые намёки на то, что заполнять анкету не буду. Из принципа, понимаете?
– А знаете? Вы на Печорина похожи.
Рот Инина открылся. Девчонка разорвала шаблон. Да она точно профи! Акула. Настоящая ведьма.
Вечная спутница Инина – скука, спрятала унылую морду в песок. Похоже, вечер переставал быть томным.
С замешательством Инин справился в долю секунды. Вида, что был поражён не подал. Противница у него достойная, и шанса давать ей нельзя – проглотит.
– Забавно, – с ленивым безразличием протянул Инин. – И с чего вы это взяли?
– У вас глаза грустные, даже когда вы улыбаетесь.
– На этом сходство заканчивается?
– Нет. Вы на актёра, что Печорина играл очень похожи. Один в один.
– На Ивашова или на Петренко?
– На Петренко, – с уверенностью сказала девушка. – Хотя и от Ивашова что-то в вас есть. Но Петренко мне нравится больше, именно таким я Печорина и представляла, когда книгу читала. А вот фильм шестьдесят седьмого года, ну, в котором Ивашов играет, он сильнее, чем сериал с Петренко. Потому что фильм точно по тексту сделан, а в сериале отсебятины много.
Новый разрыв шаблон. Инин непроизвольно коснулся лба. Сколько этой девчонке лет? Двадцать? Нет. До двадцати одного на такую работу её бы не взяли. Значит, двадцать один? Двадцать два? Не больше. Зелень. Вчерашний подросток. Кто из современных подростков интересуется классикой? Таковые вообще существуют? Кто из поколения двадцатилетних слышал о фильме «Герой нашего времени» шестьдесят седьмого? Как девчонка смогла угадать, почувствовать, что Печорин, его, Инина, любимый герой, сходством с которым он втайне от всех гордится? Откуда она могла знать, что чтение классики одно из очень немногих занятий, которое переводит стрелку его барометра в положение «просто в данный момент не думаю о том, что мне скучно»? На задворках сознания снова мелькнул отрывок из сна о рыжем пламени и зелёных огнях. Девчонка-то точно ведьма!
Или он всё это сейчас просто себе придумал? Ничего она не угадала, не увидела третьим глазом. И вовсе это никакое не продолжение глупой дуэли. Просто совпало. Ну любит девчонка классику, ну смотрела фильм старый, и что с того? А то, что он на Петренко похож, не одна она ему говорила.
Но, как бы то ни было, побеждать её Инину уже не хотелось. Он сдался без сожалений. Взял в свои тонкие пальцы заждавшийся их карандаш, и принялся заполнять анкету.
ФИО: Инин Виталий Григорьевич (Да, отчество перекликается с именем Печорина).
Возраст: 35 лет.
Род занятий: бухгалтер.
…
Добившись своего, начитанная ведьмочка удалилась, и скука Инина чинно вернулась на своё законное место. Какое-то время он разглядывал похожую на луну, тускнеющую желтоватым светом люстру над головой, выкрашенный голубым потолок; потом изучал нарисованные на стенах заведения облака и режущих их крыльями гигантских орлов, парящих в вышине белокрылых пегасов, а также каких-то порхающих чудных тварей, залетевших сюда явно не из этого мира. По мнению Инина, с одной стороны, такой дизайн выглядел вроде бы и безвкусно, а с другой было в нём что-то эдакое, сюрреалистичное что ли… По остающемуся полупустым залу, никуда не торопясь, фланировали редкие официанты в голубых, под цвет потолка, сорочках. «Планктон» уже поглаживал своей пассии ручку. Пассия, замерев от наслаждения и счастья, глядела ему в глаза восторженно и любовно.
«А ведь скука моя не абы какая, – размышлял с присущей ему меланхоличной иронией Инин. – Она у меня Печоринская. Такой скукой и погордиться не стыдно».
Он поглядел на часы. Они показывали без пяти девять. Однако, когда уже придёт Светлаков? Сегодня он бьёт все рекорды по опозданиям.
– Виталий! – Инина сзади стукнули по плечу.
Он обернулся. За спиною снова стояла она. Ведьмочка. И снова он не заметил откуда она появилась. Её из без того большие глаза стали просто громадными. Это испуг. Рыжие волосы растрёпаны, разлохмачены так, будто бы ведьмочка, летя на своей метле, попала в торнадо. Симпатичная грудь под обтягивающей её чёрной блузкой вздымалась и опускалась в ритме галопа.
– Там… там… – она судорожно махала рукой назад, себе за спину, в сторону незаметной двери, ведущую на ещё недостроенную курилку на свежем воздухе. – Он напал на меня. Я покурить вышла, а он напал. Я… я вырвалась. А телефон у него. Выронила телефон я…
– Стоп! – Инин выставил руку с открытой ладонью вперёд. Девушка замолчала.
– Кто напал?
– Мужчина. Я не знаю его. Не знаю, что он хотел. Мой телефон у него, – она снова затараторила.
– Стоп, – повторил Инин. – Чего вы хотите?
– Пожалуйста, помогите!
Естественно, вопрос «чего вы хотите» был совершенно излишен. И слабоумный вмиг понял бы чего она хочет. Инин не считал себя трусом. Напротив, подобно Печорину, он относил себя к людям, которым мало есть, что терять. Просто, в отличие от «планктона» за соседним столом, он понимал истинный смысл изречения «Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага». Понимал, разделял и руководствовался. А смысл его вовсе не в том, что любое сложное дело начинается с малого, нет. Лао Цзы имел в виду то, что каждое из деяний неизбежно приводит к последствиям, и делая первый шаг, ты можешь быть обреченным пойти по длинной дороге, множащей безрассудство, а значит, страдания. Жизнь и так довольно глупа и бессмысленна, так зачем же усугублять? Дао – путь недеяния. Просто следуй своей судьбе – плыви по течению жизни без сопротивления, плыви без судорог и борьбы. Жизнь хоть и глупа, но умнее тебя.
– Правильней будет, если вы обратитесь к охране, – ответил Инин.
– Но пока я найду охрану, он уйдёт! А у него мой телефон. Там все контакты, там работа моя, там всё! – Пухлые губки девочки жалобно задрожали, из испуганных глаз двумя ручейками катились слёзы.
«Не вмешивайся! – приказал себе Инин, – только хуже сделаешь». Он не двинулся с места. Он заставил себя даже не шевельнуться.
Девушка прикрыла лицо ладонями, и сгорбившись, сомнамбулой, побрела прочь, куда-то вперёд по залу.
Как понять куда плыть, чтобы следовать течению жизни?
«Что же я делаю, идиот?» – ругнулся про себя Инин, и резко поднялся. В четыре размашистых шага оказался у двери в курилку, решительно толкнул её рукой.
В лицо ударил морозный воздух. Здесь, на недостроенной ещё летней площадке для курения, было темно. Инин споткнулся о мешок с цементом. Осмотрелся. На полу – вёдра, мешки, пара рулонов толя, строительные козлы у стены. Тихо. Сюда, до крыши двадцатипятиэтажной башни, почти не долетали звуки города. Да нет здесь никого! Видимо, умыкнувший телефон тип успел ретироваться. Если, конечно, он вообще существовал. Надо бы фонариком посветить. Инин полез было в карман за телефоном, но тут дверь за его спиной открылась, полоска света легла на усыпанный окурками пол. Из-за двери пугливо выбралась потерпевшая. Дверь, снабжённая доводчиком, автоматически закрылась. Снова стало темно.
«Ну и где твой злодей? – спросил Инин. – Что-то не вижу я здесь никого».
Девушка настороженно озиралась.
«Так вот же он! Вот!» – она выбросила левую руку в сторону, и отшатнулась назад к двери.
В левом, самом тёмном, дальнем от Инина углу что-то зашевелилось, будто бы там ожила сама мгла.
«Эй ты! – рявкнул мгле Инин, – А ну, вылазь оттуда! Сюда иди!»
Мгла задвигалась, начала приближаться. Медленно. Очень медленно. Приближаясь, тьма приобретала человеческий облик. Мужчина. Не чтобы крупный, но и не маленький, на вид крепкий. Лица у мужчины не было. Вместо лица – три дыры, – две сверху, одна внизу.
«Балаклаву нацепил, клоун», – отметил про себя Инин.
«Слышь, ты! Телефон отдал», – он двинулся навстречу типу в балаклаве.
«Иеасэ рцонха! Иеасэ рцонха!» – хриплым голосом прокричал в ответ тот.
«Да ты, братец, по ходу, псих» – успел смекнуть Инин. В следующее мгновение тип бросился на него.
Напавший свалил Инина с ног, подмял под себя. Сильные пальцы вцепились в горло. Инин рванулся, пытаясь сбросить. Борющиеся покатились по полу в направлении невысокого бортика, отделяющего террасу от двадцатипятиэтажной пропасти.
Изловчившись, Инин ударил типа под дых, хватка ослабла. Ещё один рывок, переворот, и противник уже лежащий под Ининым, в следующий миг получил головой в лицо.
«По карманам шарь! Телефон ищи!», – крикнул Инин девице, прижимая руки противника к полу и давя коленом на грудь.
Пока она пыталась выпотрошить из кармана куртки громилы своё устройство, тот извивался червём, припадочно дёргал ногами, продолжая хрипло выкрикивать своё бестолковое «иеасэ рцонха», но Инина сбросить с себя не мог, – злодей оказался слабее, чем выглядел поначалу.
«Есть! Нашла!» – возопила «ведьмочка», чей низкий от природы голос заверещал в диапазоне сопрано.
Едва она выхватила телефон, как поверженный было противник вдруг удивительно легко встал на мостик, скидывая с себя Инина.
Он снова стоял на ногах прямо напротив. В метре за ним бортик террасы.
«Иеасэ рцонха! Иеасэ рцонха! Да исполнится! Да исполнится!» – ополоумевши выкрикивал он.
«Всё придурок. Угомонись. Дай нам просто уйти и тебе ничего не будет», – попытался урезонить его тяжело дышащий Инин.
В ответ придурок издал львиный рык и сделал шаг в сторону Инина, но тут же получил удар в челюсть. Сильный и хлёсткий. Инин никогда не ходил ни на каратэ, ни на бокс, но удар у него поставлен. Ещё в детстве, когда несмотря на запреты отца ежедневно бил грушу в доме у Светлакова.
Тип в балаклаве пошатнулся, на нетвёрдых ногах попятился, и повалился. Прямо на бортик. Бортик, который был так невысок…
Инину показалось, что он находится в дурном сне, или просто смотрит кино. Вот тип, будто в замедленной съёмке, начинает падать назад, на спину, переваливается через бортик… и вот его нет. Длинный протяжный удаляющийся вопль. Тишина.
Время остановилось. Инин ни за что не смог бы определить сколько он стоял в полном оцепенении. Две секунды? Минуту? Как только время снова пошло, первым побуждением было подойти прямо к бортику и посмотреть вниз. И он уже было шагнул, но перед ним, словно бы из ниоткуда выросла рыжая девушка.
«Стой! Зачем? Двадцать пятый этаж. У него не было шансов».
Девушка едва доставала высокому Инину головою до плеч и смотрела на него снизу вверх. В то мгновение в её больших глазах не было страха.
Эти слова будто выдернули его из омута, вернули в реальность.
«Ты права»
Сердце бешено колотилось, в ушах стучали отбойные молотки, но мысль работала чётко, холодно, ясно.
Статья 108. Убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. Карается лишением свободы на срок до двух лет.
Статья 109. Причинение смерти по неосторожности. Карается лишением свободы на тот же срок.
(Недаром когда-то Инин выучил УК наизусть)
Здание на последнем этаже которого расположен ресторан, самое высокое в округе – вряд ли кто-то из окон соседних домов мог разглядеть происходящее на площадке, да и темно здесь.
Может быть, услышать вопль мог кто-нибудь в зале? (Вот когда Инин пожалел, что в ресторане нет музыки!) Но это тоже вряд ли: шумоизоляция здесь хорошая.
Значит, единственный свидетель – девчонка, которой даже имени он не знает.
Тут вспомнилась давешняя мысль: «Случилась бы какая-нибудь хрень со мной, чтобы повеселиться».
– Сбылась мечта идиота, – сказал он вслух.
– Чего? – не поняла девушка.
– Путь длиной в тысячу ли начинается с первого шага, – ответил Инин.
– Чего? – снова не поняла она.
– Соучастники мы теперь с тобой, вот чего. Спину помоги мне отряхнуть.
Приведя себя после потасовки в надлежащий вид, Инин давал распоряжения своей новой знакомой, поражаясь собственному хладнокровию.
– Сейчас ты уберёшь с лица испуг, выйдешь отсюда, спокойно пройдёшь через зал, спустишься в лифте и будешь ждать меня внизу, в холле. Я выйду через минуту после тебя, оплачу счёт и спущусь к тебе. Там будем решать, что делать дальше. Спокойно. Всё делаешь спокойно. Поняла?
– Угу. Угу, – девушка дёргано кивала в ответ.
– Давай.
После того, как дверь за ней закрылась, Инин вытащил сигарету из пачки. Пальцы дрожали. Сделав несколько нервных затяжек, он вышел в зал. Нарочито неспешно дошёл до столика, подзывая жестом официанта. Набрал Светлакова.
– Слышь, Юра, отбой. На сегодня всё отменятся. Форс-мажор у меня. Что случилось? Да бабулька только что позвонила. С сердцем ей плохо. Нет, спасибо. Сам справлюсь. Я тебе позвоню. Всё. Давай.
Свою горе-знакомую он нашёл забившейся в самый укромный уголок просторного холла. Сейчас, в своей розовой вязанной шапочке, она была похоже уже не на ведьму, – на испуганного лисёнка.
– Пойдём отсюда, – Инин легонько потянул её за рукав.
– У тебя машина на парковке, да? – вдруг спросила она.
– Какая машина? Мне за руль нельзя. Я же пил.
– А куда мы пойдём?
– Разберёмся, – Инин подталкивал её к выходу.
Они шли вдоль по улице, не имея никакого представления куда движутся. Обоим инстинктивно хотелось как можно скорей оказаться подальше от этого места. Просто оказаться подальше – сейчас это самое важное. Январь старался во всю свою силу, подвывал, гнал по земле позёмку. Навстречу, слепя фарами, крались по обледеневшей дороге машины. Оба молчали. Они не считали сколько кварталов прошли, когда девушка, наконец, пожаловалась: «Я замёрзла».
«Бывает», – ответил Инин.
На противоположной стороне улицы тёплым жёлтым светом горели окна; над окнами, ярко красным – вывеска: «Кафе Уют».
Внутри заведение выглядело глубоко провинциально, а проще говоря, дёшево. В иной ситуации пребывание Инина здесь ограничилось бы тремя секундами, но теперь эстетика не имела никакого значения. К счастью, в заведении оказался свободным столик, к тому же расположенный не на виду, с краю. Инин заказал водки.
– Звать-то тебя как? – он поднял глаза на рыжую спутницу.
– Алевтина. Можно просто – Аля.
– Значит так, Аля. Расскажи-ка по порядку, как всё это произошло. Ты чего на площадке делала?
– Покурить вышла.
– И?
– Закурила. И тут мне позвонили.
– Кто?
Аля недоуменно посмотрела на Инина.
– Мама.
– Так. Дальше.
– А потом этот ворвался. И сразу по руке меня ударил. Телефон выпал. Я выскочила. А дальше… ты сам всё знаешь.
– А этот, что, он сразу в балаклаве был?
– Дай вспомню. Нет. Точно нет.
– Внешность описать можешь?
– Да темно же там было. И потом, всё очень быстро произошло. Не успела я рассмотреть.
– А когда я зашёл, он балаклаву уже нацепил. Интересно, зачем. Хотя, – Инин махнул рукой, – какое это теперь имеет значение?
Официантка в кружевном переднике принесла графин водки. Инин разлил по рюмкам.
– Ну, давай!
– Нет. Мне лучше воды, – замотала головой Аля. – Я не пью.
– И даже по случаю такого стресса? – удивился Инин.
– Я не пью вообще. Никогда. – На Инина снова глядели глаза ведьмы – уверенные, пронзающие.
– Ну а я вот, не удержусь. – Он опрокинул в рот рюмку. – Знаешь, до сегодняшнего дня, мне как-то не приходилось никого убивать, кроме мух с комарами. Поэтому, – он налил вторую, – не удержусь.
– Он был плохим парнем, – произнесла киношную фразу Аля.
– Я догадался, – Инин саркастически улыбнулся, – и только это меня и утешает.
Он осушил вторую рюмку.
– Знаешь, единственно правильное, что мы можем сделать, это забыть. Забыть то, что случилось, как идиотский и страшный сон. Правда, я не уверен, что у меня это быстро получится.
– Виталик, – Инин физически почувствовал, как этот зелёный взгляд просто упёрся в него, – можно я так буду тебя называть?
– Да ты хоть горшком меня называй, только не суй никуда.
– Виталик, ты на крыше сказал мне, что мы соучастники. Это не так. – Она помедлила. – Я не соучастник. Я свидетель.
Инин напрягся.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что то, что случилось на крыше – неслучайно.
– Только не нужно мне толкать эзотерику про то, что вселенная нас учит чему-то или испытывает. И про карму задвигать тоже не нужно. Не верю я в этот бред. – Инин поморщился.
– Мне жаль тебя, если ты в это не веришь, но я сейчас о другом. Тут всё не то, чем кажется.
– Не темни, Алевтина, – Инин недобро прищурился. – Хватит играть со мной. Говори напрямую. Это шантаж? Хочешь что-то поиметь с меня за своё молчание?
– Шантаж? Поиметь? – она пожала плечами. – Даже не думала.
– Тогда что означают твои «я свидетель», «тут всё не то, чем кажется»?
– А то, что этот урод, которого ты опрокинул, пришёл туда не по случаю. И пришёл не за телефоном. Пришёл он туда за мной. На меня объявлена охота, Виталик. И сегодня она началась.
2
Он стоял, опершись рукою об оконный косяк и курил. В уютно натопленный кабинет пробирался морозный воздух; создав в тепле ветерок, играл с новогодней мишурой, что развешана на шкафах, проказливо шелестел бумажками на директорском столе, ерошил начавшие седеть волосы. Через открытое окно, вместе с ледяным ветерком, в кабинет залетали детский гомон, скрип качели, перекличка ворон, монотонный металлический стук, окрики и брань воспитательницы.
«Смирнов! Отпусти её, чёрт дебелый! Отпусти, я сказала, а то башку твою безмозглую оторву!»
Это было непедагогично, но с таким контингентом по-другому – никак.
Он выпустил дым в окно. Заснеженный дворик. Покрытые инеем детская горка, качели, лесенки. Деревянные крокодил Гена и Чебурашка с шапками снега на головах. Над воротами – нарисованный собственными усилиями транспарант с надписью «С новым 2004 годом!»
Во дворике копошилась шумная ребятня. Самая обычная ребятня, как могло бы показаться на первый взгляд. Но это только на первый…
Вот мальчик, что сидит на снегу и монотонно лупит лопаткой по брёвнышку. Это Вадик. Он делает это часы напролёт – лупит чем-нибудь по чему-то. Он делает это почти постоянно, если не ест или не спит. Опять шапку сбросил. На улице довольно морозно, но воспитательница не реагирует. За сегодняшнюю прогулку он сбросил её раз двадцать, не меньше. Сбросит и в двадцать первый. У Вадика умственная отсталость в степени идиотии.
Вот ещё один мальчик в розовой курточке. Носится по двору, брызжет слюнями, выкрикивая, как оглашенный, нечленораздельное «Воу! Воу!» Носится хаотично, бесцельно, зигзагами, сбивая с ног всех детей, что помельче него. У мальчика косящие, узкие маленькие глаза, плоские нос и лицо, вечно открытый рот с высунутым языком. Это Вася Смирнов, тот самый, который только что таскал Марфу по снегу за волосы и получил нагоняй от Елизаветы Петровны. У Васи синдром Дауна и умственная отсталость в степени имбецильности.
А вот и сама Марфа – худющая девочка в сером пальтишке, – притулилась на корточках на самом краю площадки и ковыряет палочкой снег. В отличие от Васи, Марфа не доставляет хлопот: тихая, неактивная молчунья, всегда предпочитающая одиночество. Если у Васи глаза крохотные, то у Марфы огромные, выпученные, словно у аквариумной рыбки телескоп. Такое впечатление создаётся оттого, что у девочки очень маленькая голова; кажется, что у неё почти полностью отсутствует лоб, и волосы начинают расти прямиком над бровями. Когда Марфа улыбается (а делает она это редко), становятся видны её большие и редкие зубы, покрытые коричневым, как жжённый сахар, налётом. У Марфы микроцефалия и имбецильность.
Впрочем, не все воспитанники дома-интерната для слабоумных детей отличались столь нестандартной внешностью и поведением. Были среди них и добродушные, управляемые и спокойные, общительные ребятишки. Симпатичные мальчики и красивые девочки. Порой даже очень красивые девочки в возрасте до восемнадцати лет…
Он раздавил окурок в пепельнице в форме сердечка. Из директорского окна, что на третьем этаже, вся передняя часть двора просматривалась, как на ладони. Он видел, что нескладный рослый паренёк, прилипнув к забору из сетки-рабицы о чём-то шепчется с девочкой с той стороны. Вот она что-то просовывает ему через сетку. Должно быть, конфетку или жвачку. Точно. Парнишка мусолит в руках полученное, бросает обёртку на снег и отправляет гостинец в рот.
Парнишку зовут Анатолием, ему четырнадцать лет, но выглядит он на все восемнадцать. Акселерат. У Толика лёгкая степень дебильности. Он добродушно-ласков, приветлив, доверчив, легко поддаётся внушению. Толик умеет читать и писать, умеет считать в уме. Его даже иногда отправляют в город, с разными поручениями. Видимо, так он и познакомился с этой девочкой за забором. Но на лицо парень форменный Квазимодо. Выдающиеся далеко вперёд, как у питекантропа, надбровные дуги, глубоко посаженные рыбьи глаза, причём один из них расположен выше другого. Огромный картошка-нос, квадратная, скошенная нижняя челюсть, большущие, оттопыренные лопухи-уши. Как эта девчонка не испугалась такого монстра? Толик, как и многие здесь, сирота. Мать от него отказалась ещё в роддоме.
Сетка-рабица не лучшее ограждение для такого места. Если бы не некие обстоятельства здесь стоял бы забор из более надёжного материала. Директор озабоченно поиграл желваками. Толян, он хоть существо покладистое и беззлобное, но у этих дебилов лишь две доминанты: пищевая да половая. Как бы не вышло чего, хлопот потом не оберёшься.
«Елизавета Петровна! – крикнул он воспитательнице. – Всё, прогулку заканчиваем. И Ромео нашего от забора отлепи, – он указал на Толика. – Лопату ему в руки, и пусть снег убирает».
Дети, понукаемые хрипловатым баском Елизаветы Петровны нестройной гурьбой, потянулись с площадки. Кто прихрамывая, кто покачиваясь, кто приволакивая за собою непослушную ногу.
Ошибки природы, балласт человечества, – думал он, глядя на них. Жизнь недостойная жизни. «Идиоты не имеют права на существование». Кто же это сказал, Гитлер или Ганс Гюнтер? Рейхсканцлер идиотов последовательно уничтожал. Спартанцы избавлялись от младенцев, которых даже он счёл бы достойными жизни. Влад Цепеш – небезызвестный граф Дракула, сжигал слабоумных, заперев в теремах: «Пусть не будет больных и увечных в земле моей, пусть не докучают они людям и не страдают сами». Современный же мир играет в гуманность. Ну-ну…
Директор закрыл окно. Заложив руки за спину, прошёлся к столу. Уселся в новенькое вращающееся кресло. Поглядел на часы на стене. Часы показывали половину одиннадцатого. Через полчаса в его вотчину пожалуют гости. Важные гости. А что касается ущербных его подопечных, что ж, они должны приносить хоть какую-то пользу. Хотя бы ему. Он имеет на это право.
Несколько раз подбросив в руке резинового чертёнка – брелок-талисманчик, приносящий удачу, директор набрал по внутреннему телефону заведующую отделением психолого-педагогической помощи.
– Аделаида Васильевна, получасовая готовность. Всех отобранных в большую игровую.
– Понято, Григорий Иванович.
Сегодня в интернат прибудет целая делегация. Серьёзные чиновники во главе с самой Коржиной – министром социальной политики области. Будет замдиректора химкомбината. Будут те, кого ныне принято величать «представители бизнеса»: президент акционерного общества, парочка директоров ООО с солидным уставным капиталом, владелец сети ресторанов семейной кухни. Будут те, кого Григорий Иванович за глаза называл прихлебателями – представители благотворительных фондов. Будет даже один известный на всю страну режиссёр. Все они потенциальные спонсоры. Ведь это так модно и выгодно – демонстрировать заботу об убогих и сирых.
Когда кортеж из нескольких дорогих авто и двух микроавтобусов подкатил к неказистым воротам детского дома, встречающие были во всеоружии. Наиболее адекватные и миловидные воспитанники в сопровождении сотрудников и с директором в первых рядах, выстроились у входа. Люба Митрофанова – тоненькая, редкой красоты, шестнадцатилетняя девушка, на которую в честь данного случая надели кокошник, поднесла гостям хлеб-соль на расшитом красными узорами полотенце.
По взмаху руки Аделаиды Васильевны дети хором проговорили сочинённое лично директором четверостишие.
Мы – это будущее
Мы ваше потом.
Рады приветствовать!
Заходите в наш дом!
Григорий Иванович, широко улыбаясь, пожал руку каждому из прибывших. Рукопожатие с Коржиковой длилось на мгновение дольше, чем с остальными. За это время она успела ему шепнуть: «это твой шанс, Гриша», а он незаметно подмигнуть ей в ответ.
«Милости просим! Милости просим!» – директор, радушно кланяясь, прижав одну руку к груди, а другой указывая на входную дверь, приглашал всех войти.
Проведя по длинному коридору, гостей отвели в просторную, внушительных размеров комнату, которая именовалась здесь «большой игровой». Она служила разным целям: была игровой зоной, местом проведения утренников и собраний, комнатой отдыха, учебным классом. Вдоль стен, выкрашенных в спокойные тона, располагались этажерки с детскими поделками, стенды с рисунками, магнитные доски, пестрящие налепленными на них разноцветными буквами; сидели плюшевые медведи и мягкие огромные ежи; лежали шары-прыгуны всех размеров и цветов радуги; стояли розовые софы, сиреневые пуфы, уютные малиновые кресла. Пол был укрыт ковровыми дорожками. На свежих занавесках красовались весёлые попугайчики. В большом аквариуме резвились золотые рыбки. По центру, сверкая гирляндами, гордо высилась роскошная новогодняя ёлка. Всё в этой комнате выглядело идеально новым, чистым, образцово-показательным. Директор позаботился о том, чтобы лучшее убранство дома было сосредоточено именно здесь.
За расставленными в шахматном порядке круглыми столиками, сидели дети разных возрастов. С усердием муравьёв, дети лепили, рисовали и вышивали. Кто-то выстраивал из кубиков слова, кто-то пытался сложить мозаику, кто-то клеил в альбом полоски цветной бумаги, а кто-то, к тщательно скрываемому неудовольствию персонала, просто считал ворон.
«Вот наши сокровища, – директор обвёл руками большую игровую. – Вот наша радость и наши слёзы».
«Здравствуйте, дорогие гости!» – ответил нестройный хор детских голосов, повинуясь жесту директора.
«Продолжайте заниматься, ребята», – сказал директор, обращаясь к воспитанникам.
«Вот так мы живём», – сказал директор, обращаясь к гостям.
Марфа, высунув от старания язычок, лепила из пластилина то, что должно было стать медведем. Выходило неважно. Пальчики не желали слушаться, но девочка не сдавалась.
– Все наши дети особенные, – продолжал Григорий Иванович. – Я имею ввиду вовсе не некоторые их ограничения, а то, что каждый из них – личность, со своей уникальной историей, со своим неповторимым характером, со своими мечтами, со своими талантами. Да! Все наши дети талантливы. Просто надо этот талант разглядеть и раскрыть.
– Вот наша Марфа, – директор погладил рукою волосы на её маленькой голове. – Марфа занимается лепкой. Так мы развиваем тонкую моторику. Что ты лепишь, милая моя? Медвежонка? Марфа у нас знает все буквы. Это уже огромное достижение при её заболевании. Но мы на этом не остановимся. Я уверен Марфа со временем освоит и чтение, и письмо. Да, моя девочка?
– А этого молодого человека зовут Анатолий. – Директор подошёл к парню, тому самому, которого час назад застукали у забора. Парень сидел на диване и споро орудовал спицами, довязывая носок. – Как видите, Толик вяжет. Но этот талант у него не единственный. Наш Толик одарённый художник. Его работы на наших стендах. Вы можете ознакомиться. Милости просим! Мы всегда думаем о будущем трудоустройстве наших воспитанников. Толик станет у нас маляром. А если будет очень стараться, то освоит специальность художника-оформителя. Да, Толик? Ты же будешь стараться?
Гости разбрелись по большой игровой, разглядывая стенды и заводя разговоры с детьми. Директор, будто бы невзначай, оказался рядышком с Коржиной.
Коржина Коржина… Далеко пошла. Всего сорок с хвостиком, а уже министр. А ведь когда-то сидели на одной институтской скамье. Приятели по универу. Теперь она министр, а он всего лишь руководит богадельней. Ничего. У каждого свой путь, и у каждого своё время. Он умеет ждать.
Стараясь не показать, что она с ним на короткой ноге, держась подчёркнуто официально, Коржина тихонько сказала ему: «Ты в основном зама окучивай. По моим данным химкомбинат больше всех отстегнуть готов».
– Все наши ребятишки остро нуждаются в современных средствах реабилитации, – продолжил свою речь Григорий Иванович, глядя при этом на замдиректора химкомбината. – Нам нужны специализированные тренажёры, новое оборудования для кабинета физиотерапии. Хотим организовать солевую комнату – у многих наших детишек сопутствующие лёгочные заболевания. Необходимо открыть отделение профподготовки. Нужен компьютерный класс. Нам нужно…
Григорий Иванович прервался. Прервался оттого, что «химик» отвлёкся. А отвлёкся он потому, что в большую игровую вошла Люба Митрофанова. В руках Любы опять был поднос. Но на этот раз не с караваем, а с керамическими кругляшами с продетыми сквозь них яркими лентами, отчего кругляши были похожи на наградные медали, что вручают победителям соревнований.
– А это наши сувениры в подарок вам, дорогие гости, – сказал директор, – на память о вашем посещении. Наши ребята сами их изготовили.
– А это наша Люба, – добавил Григорий Иванович, видя, как замдиректора уставился на девчонку.
Люба и впрямь была более чем хороша. Высокая, грациозная, в обтягивающих брючках и топике, она казалась девушкой весьма созревшей – с оформленной попкой и не по годам развитой грудью.
– А кем Любочка хочет стать? – к ней подскочил одетый, как попугай мужчина.
«Это тот самый режиссёр, наверное», – подумал Григорий Иванович.
– Люба станет швеёй-мотористкой, – поспешила ответить за девушку Аделаида Васильевна.
– Ну, может быть, мы всё же у самой Любы спросим? – не унимался киношник. – Кем ты хочешь стать, Люба?
– Манекенщицей, – ответила девочка, опустив голову и покраснев.
Замдиректора сдержанно рассмеялся, а вместе с ним и Коржикова, и все остальные. Не смеялась лишь Аделаида Васильевна.
– Может быть, моделью? – переспросил режиссёр.
– Да. Моделью, – закивала головой Люба. – И манекенщицей тоже…
Все опять рассмеялись. И даже Аделаида Васильевна улыбнулась.
– А хотела бы в кино сняться? – вдруг задал вопрос фильмодел.
– Да! – Любины глаза загорелись, и она тут же опять покраснела, смутившись.
– Вот подрастёшь, я тебя обязательно в фильме сниму.
«Как же! Снимешь ты», – подумал Григорий Иванович.
Замдиректора химкомбината умилительно улыбался. Григорий Иванович облегчённо вздохнул. И в тот самый миг грянул звук. Звук, который напоминал сирену. «Воу-воу-воу!» – раздавалось в большой игровой. Это Вася Смирнов метеором нёсся по комнате. Сметя на своём пути детскую инвалидную коляску, два стульчика и слона-каталку, он с разбегу врезался головой в пах замдиректора. Тот скривился и закряхтел.
«Чёртов урод, чтоб ты сдох!» – выругался про себя на Смирнова Григорий Иванович. И тут же подхватил Васю на руки.
– Вася! Васенька. Всё хорошо. Успокойся, малыш. – Директор прижимал ребёнка к своей груди. – Извините, пожалуйста! – он обращался к «химику». – У мальчика нестабильная психика, расторможенность… Нам не хватает современных лекарств, нам нужно организовать комнату релаксации, нам нужно…
– Поможем, поможем, Григорий Иванович, – закивал головой замдиректора.
Когда делегация отъезжала, и гости рассаживались по машинам, Коржикова чуть задержалась, отведя директора интерната в сторонку: «Могу тебя порадовать, Гриш. Химкомбинат даёт добро на пожертвования. Сумма тебя удовлетворит».
Вечерело. Он стоял на крыльце центрального входа. Шёл мелкий предновогодний снежок. Пахло свежестью и кислой капустой из кухни. Сегодня был хлопотный, но удачный день, который можно смело ставить себе в зачёт. Немного портит настроение только то, что этот придурок с мурлом Квазимодо опять милуется с девчонкой из-за забора. Да, сетка-рабица – это, конечно, не то, что здесь нужно.
Но сетка-рабица здесь потому, что деньги на более сносный забор, осели в его кармане. Как и деньги на новый спортзал, на бассейн, на реабилитационную комнату… Ну, не только в его. В деле ещё Аделаида Васильевна и Елизавета Петровна. А также главбух. Куда ж без него? Должен же балласт человечества приносить какую-то пользу. Хотя бы кому-то.
Широким шагом он направился к беседующей через сетку парочке.
– Жовнов! Ты какого чёрта опять тут делаешь, урод хренов!
Толик вздрогнул. Вжал голову в сутулые плечи. Девочка попятилась и припустилась бежать по улице прочь.
– Слышишь, урод! – он схватил мальчишку за шиворот и что есть силы встряхнул. – Ещё раз тебя здесь увижу, отправлю в холодный бокс. Ты хочешь в холодный бокс?
Толик побледнел, затрясся всем телом, помотал головой.
– Пшёл вон отсюда!
Толик мгновенно скрылся. А он ещё долго смотрел вслед удаляющейся вдаль по улице девочке, думая: «Девчуля красивая. Сколько ей? Лет десять, наверное. Годков через пять появятся попка и талия, вырастут грудки. Роскошная будет кукла. Даже Любе до такой далеко. Много охотников на неё появится. Да я бы и сам поохотился, – он вздохнул, – будь она в моей юрисдикции…»
3
Сквозь раннюю темноту зимнего вечера, мимо пёстрых витрин и нагромождённых вдоль обочин сугробов, мимо холодных громад новостроек, мимо прихваченных январским морозцем прохожих, двигаясь в плотном потоке машин, Инин вёл свою роскошную «Ауди А8L» в те места, где деревья были большими. Когда-то были большими. Туда, где, казалось, было вечное лето. Где в другой жизни, миллион лет назад, бабушкина однушка в хрущёвке, всегда пахнувшая сдобными булочками и ещё чем-то вкусным, представлялась ему волшебным дворцом, полным чудес и открытий. Каждая, на первый взгляд, заурядная вещица превращалась в бабушкиных устах во что-то безусловно диковинное. Обычное сито в ловушку для снов, полинялый и ветхий платок в скатерть-самобранку, которая не работает лишь потому, что позабыто к ней заклинание, а старая скалка – в волшебную палочку. Да и сам Виталя, если послушать бабушку, не просто обычный мальчик. Он маленький чародей и волшебник, только люди об этом не знают. Да никто и не должен знать, потому что это их с бабушкой тайна.
– Инин, а что бы делал, если б ты точно узнал, что жить тебе осталось пару недель? – вдруг спросил сидящий рядом, на пассажирском сидении Светлаков. Это было вполне в его стиле, ни с того ни с сего вдруг ошарашить вопросом, которого ты совершенно не ждал.
– А ничего бы я не делал, – ответил Инин, не поведя бровью. – Моя жизнь никак бы не понялась. Так же ходил бы на свою работу поганую. В пятницу, как обычно, бухал бы с тобой, в субботу навестил бабку, в воскресенье валялся бы дома с книгой. К чему дёргаться, если всё равно ничего изменить не можешь? К чему дополнительный стресс от изменения привычного уклада жизни? Как там у Пушкина? «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».
– Скучный ты человек, Инин. А знаешь, что бы я делал? Тут же бросил работу, против которой, я в отличие от тебя, ничего не имею. Первую неделю провёл бы с семьёй. Накупил бы Вальке духов и платьев, спиногрызам своим – гаджетов всяких. А на второй неделе подался бы я в Непал, в Гималаи.
– Ой, Юра, банально-то как. – зевнул Инин.
– Плевать, что банально, – продолжал Светлаков. – Напросился бы к монахам в пагоду, что высоко-высоко в горах. Крутил бы молитвенные барабаны, пел бы мантры, думал о вечном, или вообще бы ни о чём не думал, а просто был… А в последний свой день отправился бы на восхождение. Поднялся бы высоко-высоко, туда откуда весь мир на ладони. И всё. И ушёл в нирвану.
– Ждут там тебя, в нирване! – Инин, включив поворотник, перестроился в другой ряд. – Кстати, не выйдет у тебя ничего, Светлаков. В Непал виза нужна, а за неделю ты её не получишь.
– Скучный ты человек, Инин, – повторил Светлаков. – Вот вроде всё у тебя, чтобы быть счастливым, а ты… – он махнул рукой.
– А мне по фигу.
– Да знаю я, что тебе пофигу. Только не так, как просветлённому, свободному от привязанностей: тот пребывает в покое и радости. Тебе же, Инин, как-то постыло пофигу.
– Согласен. И что теперь?
– Ты непрошибаем. И зачем я только с тобой общаюсь?
– Вот затем и общаешься, что непрошибаем, – улыбнулся Инин. – Я-то зачем с тобой?
– А потому что я мудр, как Сенека, – сказал Светлаков. Оба расхохотались.
Они дружили с детского сада. Жили в одном дворе. Десять лет просидели в школе за одной партой. После Светлаков поступил в медицинский, Инин – на экономический факультет. В свои тридцать пять, Инин дорос до должности главного бухгалтера в нефтяной компании, Светлаков – до заведующего отделением в городской психбольнице. Инин проживал один в новой элитной квартире, за которую уже выплатил ипотеку, Светлаков с женой и детьми – в старой малогабаритке, оставшейся в наследство от дедушки. Встречаться по пятницам они начали лет пять назад. Как-то само собой так получилось. Незаметно это стало их ритуалом, отменить который мог лишь истинный форс-мажор. Встречались всегда на нейтральной территории. В малюсенькой квартирке Юрия, при наличии домочадцев, поговорить по душам было сложно, а к себе Инин не пускал никого. Он и с женщинами встречался в гостиничных номерах. «Мой дом – моя крепость». Пустить в свой дом для него означало пустить в свою душу, а вход туда был заказан для всех. Даже Светлаков допускался только в переднюю. Светлаков это знал, и не обижался. Он вообще ни на что не обижался… Как, впрочем, и Инин.
Машина пересекла черту, где лес строящихся многоэтажек обрывался, уступая место рядам невысоких, жмущихся друг к другу хрущёвок. Этот бетонный лес походил на гигантского зловещего монстра, равнодушного, ледяного, что надвигаясь на присмиревшие хрущёвки, медленно и неотвратимо пожирал их, стирая с лица земли прошлое, тёплое и родное. «Ну и пусть себе пожирает, – думалось Инину. – Глупо противиться неизбежному. Единственная постоянная вещь – непостоянство». Доживёт ли бабушка до того дня, когда её дом сломают, и переселят на последний этаж свежепостроенного многоэтажного чудища? Инину хотелось бы, чтобы нет. Но, с другой стороны, он желал, чтобы бабушка жила вечно. С одной стороны, чтоб жила, с другой, чтобы не дожила. Странно это.
Он свернул с проспекта на узкую улочку.
– О! Родные места, – узнал Светлаков. – Где-то здесь твоя бабка жила.
– Она и сейчас живёт.
– Помнишь, ты в гости меня к ней водил?
Инин кивнул.
– Тогда ты совсем другим был.
– Каким?
– Живым.
– Все мы были другими. Я тут ресторанчик нашёл. Тихий, без музыки.
Юрий вздохнул.
– Не вздыхай, Светлаков. Зато там настоечки подают. Качественные, домашние, как ты любишь.
Инин припарковал авто на стоянке у заведения в стиле русской избы с резными наличниками на окнах. В заведении было тепло, как на маленькой кухне с включённой на всю мощь духовкой.
Усевшись за стол, Светлаков с довольной улыбкой оглядывал бревенчатые стены с полками, уставленными всевозможными матрёшками, горшками и крынками, потолок из неотёсанных досок, зелёный бархатный абажур над головой; потёр пальцами грубую домотканую скатерть.
– А здесь недурственно!
– Тебе везде недурственно, восторженный ты идиот. – Инин раскрыл меню. – А как по мне, так дизайн совершенно безвкусный. Единственное достоинство этой халупы, что музыки нет. Чего заказывать будешь?
– А тебе везде плохо, сноб ты надутый. И как ты достал уже со своей музыкой! Борщ и салат оливье хочу. И пельмешки ещё.
– А то тебе дома жена пельмешки не лепит.
– Не лепит, покупные берём.
– Девушка! – обратился Инин к подоспевшей официантке в расписном сарафане. – Нам две порции борща, пельменей и салат оливье. А также настойки анисовой, клюквенной и малиновой. Каждой по триста грамм. И меню здесь самое затрапезное, – объявил он, как только официантка ушла.
– Тебя хоть что-то в жизни радует, Инин?
– Только твоя рожа по пятницам. Особенно, когда она пытается меня вразумить. Видишь ли, я получаю удовольствие, видя тщетность твоих стараний. – Инин улыбнулся уголком рта.
– Ты знаешь, что твоё имя значит?
– Да уж наслышан.
– Вита по латыни – жизнь, а ты… какой-то ты нежизненный, Виталий! – Светлаков сделал паузу. – Стал.
– Началась сказка про белого бычка. – Инин картинно зевнул. – Что ж, я готов её послушать в тысячный раз.
– Вот ты на скуку жалуешься… – начал было Светлаков.
– Позволь тебя поправить, – перебил Инин, – не жалуюсь. К скуке своей я привык, отношусь к ней с принятием и уважением.
– Но ведь есть всякий экстрим, – продолжал Светлаков, будто бы не услышав Инина, – фрирайд, например, альпинизм, прыжки с парашютом, рафтинг, да много чего. Того, что даёт адреналин и, как побочный эффект, хоть какой-то вкус к жизни.
– Эх, Светлаков, – Инин покачал головой. – Если бы ты хоть иногда почитывал классику, хотя бы в объёме школьной программы, ты бы знал, что случилось с Печориным на Кавказе.
– И что?
– А то, что к жужжанию чеченских пуль он быстро привык. И я более чем уверен: со мной произойдёт то же самое, займись я твоим рафтингом или скалолазанием. И потом, всё это суррогаты – попытки искусственно придать своей жизни смысл. А истина в том, Светлаков, что смысла в жизни никакого и нет. Просто в отличие от тебя и от многих у меня есть мужество это признать.
– Да ты болен, Виталя! Знаешь, как твоя болезнь называется? Депрессия пустоты или экзистенциальный невроз.
– Ну так полечи меня, доктор! – Инин сложил ладони и состроил страдальческое выражение на лице.
– Да тебя лечить, только портить, – махнул рукой Светлаков.
Официантка принесла три графина с настойками.
– Ну что, эскулап, вздрогнули? – Инин поднял рюмку. – А вот настоечки, в отличие от всего остального, здесь и правда зачётные.
Неподалёку от них, заняв место за столиком в соседнем ряду, проводили вечер две дамы, внешность которых Светлаков оценил: «гляди, какие роскошные!», а Инин: «так себе, ничего особенного». Одна из дам, та, что была в дерзко маленьком чёрном платье, украдкой (или делая вид, что украдкой) поглядывала на Инина.
– Гляди-ка, как на тебя пялится, – заметил ему Светлаков. – Ну да, ты же у нас красавец, а у меня харя деревенская и нос приплюснутый.
Инин очаровывал женщин играючи. Женщины влюблялись, теряли голову, изменяли мужьям… Инин же всегда оставался внутренне холоден, не испытывая к ним ничего, кроме вожделения и спортивного интереса. Когда-то он был Казановой, через постель которого прошли столько женщин, что он сбился со счёта. А потом всё наскучило. Случилось это, по выражению самого Инина, скоропостижно. В единый миг пришло озарение, что весь этот процесс охоты и соблазнения до тошноты прост, бессмыслен, а самое главное, жалок. С тех пор он начал проводить пятничные вечера в компании Светлакова, по субботам навещал бабушку, а в воскресенье целый день валялся на диване с книгой, один в своей шикарной пустой квартире.
– Две разведёнки, обеим под сорок, но молодятся, поэтому кажется, что им до тридцати, – тоном ленивого эксперта проговорил Инин. – Пришли, как мы с тобой, поболтать, но в принципе не исключают возможности кого-нибудь закадрить, и продолжить вечер в другой обстановке.
– Ну ты у нас прирождённый психолог, – Светлаков отправил в рот вилку с салатом. – Прочёл их, как рассказ.
– Как букварь, – поправил Инин.
– Ну что, приударишь за той вон, что в чёрном платишке?
– Уволь, Юра, – Инин зевнул. – Я в эти игры давно не играю.
– Да, – закивал головой Светлаков, – и женщины тоже тебя не интересуют. Пресыщение. Эх, будь я на твоём месте!
– Да ты завидуешь мне что ли? А, Юр?
– Завидую. И не скрываю.
– А хочешь я тебя с той в чёрном платье познакомлю? Мне ж пару пустяков.
– Так она ж не на меня – на тебя пялится.
– А это неважно. Для неё сейчас на безрыбье и рак рыба.
– Это ты, значит, рыба, а я, значит, рак? – Светлаков сделал вид, что обиделся.
– Так познакомить?
– Не надо.
– Из-за жены? Ты у нас верный муж, так ведь?
– Знаешь что, Инин. Вот у тебя зарплата космическая, квартира в элитке, машина отпадная, и красавец ты писаный, и харизма у тебя сумасшедшая, и бабы на тебя пачками вешаются, а всё равно, ни за что бы не хотел местами с тобой поменяться. Хоть и завидую.
– А я бы с тобой хотел, – сказал Инин серьёзно. – Хоть и не завидую.
– Глянь-ка, – Светлаков мотнул головой в сторону соседнего столика. За ним сидела женщина в чёрной, как ночь парандже. Откуда она могла появиться показалось друзьям загадкой: оба готовы были поклясться, что ещё десяток секунд назад этот столик был пуст.
– Так. Мусульманка. – констатировал Инин.
– Блин. Баба в чадре.
– Это не чадра, Светлаков. Это паранджа или бурка. Чадра имеет прорезь для глаз, а в парандже на месте прорези – сетка, поэтому даже глаз не видно.
– Откуда такие познания?
– У меня мать с отчимом в Дубае живут, забыл? Вот перед тем, как в гости к ним ехать, решил поинтересоваться.
– Ага. Слушай, а им же, ну, мусульманам, вроде нельзя злачные места посещать?
– Да посещать-то можно. Нельзя запретную еду кушать и запретное питьё пить. Тут странновато другое: насколько я знаю, мусульманка не должна посещать такие места одна, без разрешения отца или мужа.
– Ну, может, отец или муж у неё дюже продвинутые, демократичные, – предположил Светлаков. – Что скажешь? Ты ж у нас людей, как букварь читаешь. Прочти-ка эту мадам.
– А не могу я её прочитать. Я же в основном по лицу читаю, а у этой лицо сеткой закрыто, – лукаво улыбнулся, повеселевший от выпитой настойки Инин.
– И всё-таки удивительно. Баба в таком наряде. Здесь?
– Не вижу ничего удивительного. Я такую уже третий раз за неделю встречаю. Однако, ты мне зубы не заговаривай, Светлаков. Знакомиться с девушкой будешь? – он показал глазами на столик с понравившейся Светалкову красоткой.
– Отказываюсь.
– А хочешь, она сама к тебе подойдёт?
– Сама? Интересно, как ты это устроишь? – Светлаков заинтриговался.
– Как устрою, говоришь?
Инин достал из внутреннего кармана пиджака блокнотик и ручку, вырвал листок, и что-то написал на нём. Взмахом руки подозвал официантку, нашептал ей тихонько на ухо, указывая на столик с дамами и отдал листок. Официантка, кивнув, удалилась.
У Светлакова зазвонил телефон. Жена.
«Будто что-то почуяла, вот ведь ведьма!» – подумал Инин.
Светлаков говорил с женой. Захмелевшие дамочки, громко беседуя и смеясь, кидали в сторону их со Светлаковым столика всё более откровенные взгляды. Мусульманка, затащив под сетку паранджи чашку, попивала чаёк. Инин поймал себя на ощущении дежавю. Без сомнения, он уже всё это видел. Вот только где и когда? Стоп. Во сне. Два или три дня назад. В путаном и дурном сне. Там было намешано много разного. Был седобородый раввин в чёрной ермолке и с белым молитвенным покрывалом на шее, арабские шейхи, обнажённая рыжеволосая женщина с крепким красивым телом, лица которой Инин не разглядел, падение с высоты, заснеженный склон, лабиринты тёмных и сырых коридоров, покойники в морге, тупики, ядовитые змеи, погоня, ощущение смертельной опасности, Светлаков… Светлаков в беде. С ним происходит что-то непоправимое. Лица одноклассников, бабушка, отчим… Ещё в этом сне было рыжее трескучее пламя, и два маленьких зелёных, будто чьи-то глаза, огонька, мерцающих на фоне его полыхания. И, без сомнения, был этот самый зал, этот стол с пельменями и графинами с недопитой настойкой, и мусульманка в парандже, пьющая чай, и две начавшие хмелеть флиртующие дамочки, и Юрка, что беседовал с женой по телефону, и то, чего бы Инину категорически не хотелось…
Не хотелось думать, не хотелось вспоминать, не хотелось признавать. Ощущение, которым был пропитан сон. Парадоксальное. Неоднозначное и трудно выразимое. Щемящее, сладко-тоскливое и тревожное-манящее, оно как будто обещало полную радостных чудес весну, и предрекало хмурую, пахнувшую скорой смертью осень, от него веяло чем-то давно забытым, родным, тёплым и светлым, и одновременно тянуло жутким могильным холодом, вселяло надежду и ставило крест. И всё было бы ничего, если бы сны, сопровождаемые этим ощущением, не имели одной особенности. Обычно они сбывались.
Сейчас такие сны почти не снились Инину, но в детстве это было обыденным делом. Так, маленький Виталик без труда мог предсказать завтрашние дождь, простуду, двойку в школе, потерю бабушкиных очков, а также увидеть во сне место, где оказалась пропажа; знал где найти в очередной раз потерявшегося кота, исчезнувшие струны от папиной гитары, мамино колечко… Недаром бабушка называла его волшебником. Она же предложила ему рисовать сны. Выходило неплохо. И бабушка говорила ему: «Ты не только волшебник, но ещё и художник».
Но как-то он предсказал гибель кота, позднее – развод родителей, а ещё поздней – смерть отца. Всё сбылось. После этого Виталик перестал рисовать свои сны.
Инин смотрел на друга. Светлаков балагурил с женой, улыбался, травя незатейливый анекдот.
«А ведь они уже одиннадцать лет в браке», – посчитал Инин. – И, конечно, я ведь ворую его у неё каждую пятницу». Тут что-то кольнуло у него в груди. Не то, чтобы сильно – чувствительно.
Закончив, Светлаков отложил телефон, разлил по рюмкам настойку.
– Знаешь что, Светлаков? – сказал Инин. – Я бы завидовал тебе, если б мог. Хоть твоя радостная философия достойна ума идиота, всё-таки ты по-своему счастлив. Ты любишь жену, семью, работу. Пусть всё это иллюзорно, но твоя бездарная жизнь чем-то наполнена. А моя пуста, как ржавая бочка.
– Так в чём проблема? – Светлаков хмыкнул. – Смени работу, женись.
– Сменить работу? – ухмыльнулся Инин. – Чтобы, как ты на раздолбанной «Ладе» ездить и в дешёвой двушке потолок коптить? А женитьба и я… Ты издеваешься что ли? Есть ли в мире две вещи более несовместимые?
– Ну и не завидуй тогда. – Светлаков взялся за рюмку. – Давай лучше выпьем.
Тем временем официантка поднесла дамам бутылку шампанского. Приятно удивившись, они о чём-то спросили её, она жестом показала на столик Инина и Светлакова. Увидев это, Инин приветственно помахал дамам рукой. Спустя пару минут, одна из них, та самая, что в чёрном маленьком платье, поднялась и подошла к столику Инина и Светлакова.
– Хочу поблагодарить вас за презент, – кокетливо сказала она, глядя на Инина.
– Не стоит благодарности, – галантно ответил Виталий. – Тем более, что это презент не от меня, а от моего друга. Прошу любить и жаловать, Юрий! – он указал на Светлакова.
– Здарсте! – смущённо поздоровался Светлаков.
Дама бегло кивнула в ответ, и продолжая смотреть на Инина полным восхищения взором, воскликнула: «Но это же «Рюинар»! Моё любимое шампанское. Как вы узнали?»
– Это не я узнал, это он, – Инин кивнул на друга.
– Нет он, – поспешил откреститься Юрий.
Дама изменилась в лице.
«Ну вы определитесь сначала кто же из вас узнал», – она надула и без того пухлые губы, и обиженно цокая каблуками, вернулась к своей подруге.
– Ну вот, Светлаков, ты всё испортил, – Инин с шутливым укором глядел на друга. – Девушку разозлил.
– А действительно, как ты узнал? – глаза Светлакова были широко распахнуты от удивления.
– Ну, я просто догадываюсь о чём они думают. В смысле, женщины. Не всегда попадаю в точку, но чаще всего получается.
– Вот почему бабы от тебя с ума сходят! Ты не только очаровательный негодяй, ты ещё телепат. Ты их мысли читаешь! У тебя точно экстрасенсорные способности есть. Я ещё в школе об этом тебе говорил.
– Юр! – Инин поморщился. – Тебе ли, врачу-психиатру, говорить об экстрасенсорике? Экстрасенсорика, парапсихология, эзотерика и прочая лабуда – удел шарлатанов и шизофреников. Ты и сам это хорошо должен знать, и нести эти знания в тёмные массы.
Веру в свои якобы чудесные способности, как и веру в то, что таковые вообще существуют в природе, Инин проклял бессчётное количество лет назад. Тогда он был ещё восторженным шестнадцатилетним пацаном, наивно верящим в любовь, справедливость, добро и прочие вещи, которые нынче считал полным вздором. А также в то, что если уж не спасёт этот мир, так точно его удивит. И была Оля Карамзина – его первая любовь, и предпоследняя… И время тогда было славное. Первые вечеринки, первое сухое вино, первые поцелуи… Произошло это на восьмое марта.
Их класс собрался на квартире у кого-то (Инин уже не помнил точно у кого именно). На столе стояли, купленные вскладчину салатики и вино. За окном шёл мокрый снег напополам с дождём, а мальчики дарили подарки девочкам. Виталик знал, чего хочет Оля. И пускай её желание выглядело экстравагантным, но что оно именно таково, Виталик не сомневался ни на йоту. Десятки раз он предугадывал то, что захочет Оля – ошибок не было. Бабушкино слово «волшебник» осталось в прошлом. Он (Виталик был в этом уверен) – менталист, он – экстрасенс. Он новый, ещё не признанный Вольф Мессинг, он – Ури Геллер. Сейчас он удивит Олю, сейчас он её восхитит, он сделает её счастливой, и произойдёт это у всех на глазах. Он ясно видел то, что Оля хочет получить в подарок. Он много раз перепроверил – мозг рисовал одно и то же. Оля мечтала о… белой крысе с чёрным пятнышком на голове.
Пришлось обежать не один зоомагазин прежде, чем удалось найти такую. Виталик посадил зверька в школьный рюкзак. Вот он таинственно и гордо, будто иллюзионист перед финалом грандиозного номера, смотрит на Олю, медленно расстёгивает молнию, и… крибле-крабле-бумс! Крыса прыгнула прямо на колени Оле.
Виталикина любовь сначала с истошным воплем подпрыгнула, а в следующую секунду её обильно вытошнило прямо в расставленные на столе салаты.
Поднялся хохот. Оля, вся в слезах, схватив пальтишко, вылетела из квартиры. Виталик бежал за ней сквозь снег и дождь. Умолял вернуться, умолял простить. Рыдая, она повторяла только одно: «Ты надо мной посмеялся. Я тебя ненавижу».
Подростки – жестокие существа. Ещё долго называли Олю за глаза «поблевушкой». «Крыса-Карамзиха» – прицепилось обидное прозвище. Сей инцидент вспоминался на вечеринках класса почти постоянно. Между Виталиком и Олей было всё кончено. И самое обидное, она стала встречаться не то, чтобы с врагом, но с персоной весьма для Виталика неприятной – с завистливым и вилявым Максом Новицким.
Но последней не каплей – камнем, забившем гвоздь в гроб веры в суперспособности, стала для Виталика смерть отца. Он имел глупость поделиться с бабушкой своим сном. Когда же произошло то, что он видел во сне, убитая горем бабушка кричала ему: «Это из-за тебя! Это ты накликал, ведьмак проклятый! Это ведь ты отца убил! Это ты!» Придя в себя, она каялась, молила простить за слова, брошенные в безумии. Но Виталик на бабушку не обиделся. Просто с тех пор он больше не верил в чудо. Это лучше, чем считать себя злым колдуном. Нет ничего сверхъестественного и паранормального, не существует суперспособностей. Всё это –вредный бред, мистификация и самообман. Возможны лишь случайные совпадения. Всему есть рациональное объяснение.
– Нет, послушай, – возразил Светлаков. – Ведь исследования проводились. Например, эксперименты с картами Зеннера. Или знаменитый эксперимент с Кулагиной, когда она дистанционно воздействовала на сердце лягушки. Да много ещё чего.
– Эксперименты с картами Зеннера не отвечают требованиям научной достоверности и невоспроизводимы, интерпретация их данных ошибочна, – возразил в свою очередь Инин языком Википедии. – А твоя Кулагина – известная аферистка.
– Тогда я вот чего тебе расскажу. Иду я как-то по отделению и вижу, как больной наш – шизофреник хронический, расчёской куда-то в окно целится. Я у него спрашиваю, что мол делаешь? А он мне говорит, не мешай, доктор, я космический корабль злых пришельцев сбиваю. Я ему – ты бы расчесался лучше, чем космические корабли сбивать. Надо сказать, что при запущенной стадии шизофрении наши больные за собой не следят и редко используют расчёску по назначению. Он от меня отмахнулся, и сделал выстрел из своего «бластера» – пых! Сбил, говорит. А потом вдруг посмотрел на меня вот так, пристально (Светлаков показал как) и сказал: «Доктор, слушай, а ведь у тебя спина болит». Это было в точку: меня и правда радикулит прихватил, поясница разламывалась. Дай, говорит, я тебя вылечу. Ну, думаю, пусть попробует – хуже-то не будет. Тогда он мне своей расчёской вдоль позвоночника провёл, всего раз провёл, и боли как не бывало. В один миг боль прошла! И как ты это объяснишь?
– Да просто! То, что у тебя спина болит, он понял по твоим скованным движениям. А то, что боль у тебя прошла – так это самовнушение. Мне ли тебе, психиатру, это объяснять?
– Вот ты чертила упёртый! – Светлаков начинал заводиться. – Ты даже допустить не хочешь никакого другого объяснения, кроме…
– Не хочу, – перебил его Инин. – А зачем мне допускать бредовые объяснения?
– Хорошо, а Вольф Мессинг? Он же реально читал мысли людей. Если бы это было не так, не был бы он столь знаменит.
– Вольф Мессинг, Юрочка, – Инин ухмыльнулся, – во время своих выступлений брал людей за руку. По микродвижениям их руки он и находил спрятанные предметы. Короче, как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества.
– Но ведь если бы это было так просто, почему никто другой не может повторить его трюков? А? – Светлаков почти кричал.
– Нет никаких доказательств, что он обладал телепатией.
– Но также нет доказательств, что не обладал! – Светлаков стукнул ладонью по столу. – А объяснение про микродвижения придумали такие же упыри, как ты, которые жуть как боятся того, что не укладывается в их рациональный умишко.
– Лучше рациональный, как ты выразился, умишко, чем антинаучное безумие. Ау, средневековье!
– Так ты же сам говорил в школе, что видишь вещие сны! И рисовал ещё их. Не помнишь?
– Не помню, – соврал Инин.
– Звездишь ты всё. Не можешь принять, что не всё под твоим контролем, всемогущий ты наш. Что есть вещи, не подвластные твоему разуму, перед которыми ты просто пылинка, ноль без палочки. Вот и включаешь тупо защиты, нарцисс ты хренов.
– А ты ведь достал меня, Светлаков! – К своему неудовольствию, Инин почувствовал, что последние слова друга его, пусть слегка, но задели. – Вот что, если я скажу тебе, что мне на днях сон приснился. Типа вещий. Так сбудется или нет?
– А вдруг?
– А я думаю, ни хрена.
– А проверь.
Тут, как гром среди ясного неба в заведении грянула музыка. Инин сморщился.
– Твою ж мать! – Он жестом подозвал официантку. – Девушка, счёт.
– Твоя непереносимость музыки – это невроз! – Вспыхнул Светлаков. – Тебе лечиться надо, серьёзно. И какого чёрта я должен сейчас уходить? Я ещё настойку не допил и пельмени не доел.
– Остынь, – Инин похлопал его по плечу. – Последуй примеру своих пельмешек: они-то уже остыли. А не то, – Инин показал на уже пустившихся под музыку в пляс двух дам, которым было презентовано шампанское, – я ту бабу всё-таки на тебя натравлю, не отмажешься. Я же экстрасенс, да? – Он подмигнул. – Я смогу. Или пошли отсюда.
– Вот манипулятор-то херов, – вспыльчивый, но быстро отходчивый Светлаков уже улыбался. – Ладно. Предлагаю компромисс. Мы всё-таки допьём настойку, а взамен я покажу тебе хорошее место без музыки.
– И что же за место?
– Ресторан «Небо».
– Не слышал о таком.
– Недавно открылся.
– Что ж, идёт, – согласился Инин.
– Записывай адрес.
Покончив с настойкой, друзья вышли на вечерний морозец. На небе тускнели зимние звёзды, окна окрестных хрущёвок светились уютным домашним светом.
– Машину здесь на парковке оставлю, у бабульки заночую сегодня, она тут через три дома живёт, – сказал Инин.
– Да помню я, – ответил Светлаков. – Кстати, как она?
– Бабулька-то? Молодцом.
Она и правда держалась молодцом. Несмотря на то, что перешагнула в девятый десяток, на хвори особо не жаловалась, делала в день свои восемь тысяч шагов, осваивала соцсети. И булочки пекла всё такие же вкусные, как и в детстве, когда стояло вечное лето, и деревья были большими…
– А давай я тебя провожу, – предложил Светлаков, – заодно проветрюсь.
Они вошли во двор дома. Он мало изменился с тех пор. Те же приземистые сарайчики на той стороне, что напоминали Инину нахохлившихся воробьёв, те же аккуратненькие, сейчас укрытые снегом огродики под окнами, и даже мусорный бак на том же месте в правом углу. Только детская площадка сейчас другая – нарядная, современная. На ней, сгрудившись у скамейки, коротала вечер стайка подростков, звучала гитара. Какой-то паренёк умело подражал Цою. Те же самые песни пели здесь другие ребята и четверть века назад.
– Неплохо поёт пацан, – оценил исполнение Светлаков.
Инин ничего не ответил.
– Виталь, а помнишь, как ты когда-то и пел, и играл?
Инин хранил молчание.
– Тебя ж от гитары невозможно оторвать было. И в музыкалку ты ходил. Вот других детей хрен заставишь за инструментом сидеть, а тебя наоборот на улицу нельзя было вытащить. У тебя ведь талант музыкальный!
Лицо Инина стало каменным. Но Светлаков продолжал.
– А теперь ты музыку на дух не переносишь, бежишь от неё, как от чумы. Да что случилось с тобой такое? Когда?
– Юра, слушай, – Инин подошёл к Светлакову почти вплотную, брови его сдвинулись, глаза сузились, казалось, что ещё мгновение и он боднёт друга лбом в лицо. – Слушай и запоминай. Никогда, никогда не говори мне об этом. Я не музыкант, никогда им не был, и никогда не буду. Ты всё понял?
Светлаков отступил на шаг.
– Значит, ты не волшебник, не экстрасенс, и не музыкант, да?
– Закрыли тему.
– Хорошо. Закроем. Только я предлагаю пари. Вот ты сказал, что тебе сон вещий приснился. Давай так. Если он сбудется, то ты сыграешь для меня на гитаре, а если нет, то я никогда больше не подниму тему про музыку.
– Да чёрт с тобой, – согласился Инин, – пари так пари, только отстань от меня.
Они ударили по рукам.
«Эх, Юра, – подумалось Инину, – тебе в любом случае не выиграть, не услышать моей гитары. Ведь если сон сбудется, мой дорогой, тебя не будет на этом свете…» Он тут же прогнал эту мысль.
– Тебе такси вызвать, Юр?
– Да уж я сам как-нибудь.
– О’кей. Тогда в следующую пятницу в «Небе»?
4
– Какая ещё охота? Что ты плетёшь? – Инин устало глядел на Алевтину.
– Меня хотят убить. – Она произнесла эту фразу так буднично и спокойно, будто бы речь шла о походе в булочную. – И если бы не ты, я была бы не свидетелем, а потерпевшей.
Будучи в совершенной уверенности, что сумасбродная девчонка начала какую-то игру, смысл которой был пока для него абсолютно неясен, Инин не стал задавать ожидаемых «кто?» и «почему?»; вместо это он сказал: «Странно, если он хотел тебя убить, отчего не сделал этого сразу, а отнял телефон? И потом, когда идут убивать, обычно имеют с собой оружие, а у этого типа оружия не было. Если бы оно было, то он бы его применил, когда дрался со мной. Так что, не крути мне мозги, Алевтина. Мне и так на сегодня приключений хватило».
– Он не отнимал телефон. Он напал на меня, схватил. А телефон я выронила, вырываясь. Почему он был без оружия? Видимо, тот, кто меня заказал, считает, чтобы справиться со мной, оружия не нужно. И потом, они наверняка за мной следили, и знали, что я на акциях в «Небе». А там, зачем оружие? Можно сбросить с двадцать пятого этажа – сойдёт за несчастный случай, и взятки гладки. Хотя тот, кто меня заказал ментов не боится, но подставляться лишний раз тоже не хочет.
– Допустим, – согласился Инин, – но почему, зная, что тебя хотят убить, ты просто не дёрнула со всех ног, а решила вернуть несчастный телефон?
– Так я сначала и не поняла, что он хочет убить, думала обычный грабитель. А вот когда он начал орать это своё «иеасэ рцонха», тут до меня и дошло.
– И что означает это «иеасэ рцонха»?
– «Да исполнится» на иврите.
– Слушай, – Инин откинулся на спинку стула, – у тебя на всё готовые ответы есть. И это, – он наклонился к Алевтине, – согласись, тоже странно. И хладнокровие твоё, честно признаться, меня настораживает. Двадцатиоднолетнюю девчонку хотят убить, а она спокойна, как Штирлиц. Кстати, ты знаешь, кто такой Штирлиц?
– Я знаю, кто такой Штирлиц, – ничуть не смутившись, ответила Алевтина. – И, во-первых, с возрастом ты ошибся: мне не двадцать один, а тридцать. А, во-вторых, то что за мной будут охотиться, я ждала, и потому, знаешь, было время подготовиться и продумать возможные варианты.
– Если ты ждала, что за тобой будут охотиться, почему не сбежала отсюда, почему не уехала?
– Некуда.
– А зачем про возраст мне заливаешь?
Она молча достала из сумочки водительское удостоверение и положила его перед Ининым.
Алевтина Берестова. Год рождения…
Девчонка (как выяснилось, не такая уж девчонка) не врала.
Он изучающе посмотрел на её руки, на кожу рук, на кожу лица. Кожа совсем юной девочки. Кожа тоже не может врать. «Да, недаром говорят, что ведьмы стареют медленно», – подумалось Инину.
– Помнишь, что спросил в «Криминальном чтиве» Бутч у Марселласа, после того как последнего отымели в задницу, а Бутч его спас? – Инин улыбнулся горькой улыбкой Печорина.
– Он спросил: «Как мы теперь с тобой будем?»
– Во-во. И как?
– Я думаю, тебе надо держаться от меня подальше. Уйти. Забыть. Я теперь представляю опасность для любого, кто рядом со мной. Ты и так сделал для меня слишком много, хоть и не хотел. Ты просто оказался не в то время не в том месте. Вот только, – она помедлила, – я почти уверена, что в ресторане был ещё кто-то из них, наблюдал. Не факт, что они будут тебе мстить за то, что помешал, но исключить на сто процентов этого не могу. Поэтому, не нужно тебе вязнуть ещё больше в моём дерьме. Исчезни. И чем скорей, тем лучше.
– Исчезни, говоришь? – Инин почесал макушку. – Видишь ли, милая моя, уже поздно. Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. И этот шаг я сделал. Теперь придётся идти.
– Куда?
– В ментовку.
– Исключено. Во-первых, если мы туда пойдём, подставим тебя. Но это меньшее из зол. Во-вторых, кто меня заказал ментов не боится – менты боятся его. А в-третьих, ты веришь ментам?
Полиции Инин не верил. Однажды в его филиал нагрянула налоговая проверка. Нарушения, конечно, были, но на статью не тянули. Однако уголовное дело всё-таки завели. Как лицо материально ответственное, Инин первым попадал под удар. Именно тогда он и выучил УК наизусть. Проблему решила солидных размеров взятка.
Полиции Инин не верил, но не верил и своей новой, свалившейся ему на голову знакомой. Слишком фантастичными казались её заявления о таинственном и всесильном заказчике, которого «боятся менты». Слишком подозрительным выглядело её раскладывание по полочкам: «во-первых, во-вторых, в-третьих…» Кто она? Аферистка, решившая воспользоваться ситуацией? Патологическая фантазёрка, у которой началось обострение под влиянием произошедшего стресса? Или вправду ведьма, на которую охотится некая загадочная новая инквизиция. Последней своей мысли Инин внутренне усмехнулся.
Любой другой человек на его месте, вероятно, давно бы заинтриговался и принялся выяснять, кто этот всесильный монстр и зачем ему понадобилось непременно убить Алевтину. Любой другой, но не Инин. В подобной ситуации лучше быть параноиком, а не лохом. Лучше полагать, что наша ведьмочка всё-таки аферистка. Она только и ждёт вопросов о заказчике и причинах охоты. А раз так, нужно сломать ей игру. Действовать неожиданно, нестандартно.
– Ну, если твой заказчик не боится ментов, значит, надо бежать, так?
Алевтина что-то хотела ответить, но Инин не дал. Продолжил.
– Вот ты говоришь, что уехать тебе некуда. Но когда речь идёт о жизни и смерти, уедешь куда угодно, хоть в пустыню Сахара, хоть в Антарктиду.
– Во-первых, у меня нет денег, чтобы куда-то уехать.
– Да хоть в соседний городишко. Снять там комнатку. Устроиться на работу, да той же уборщицей. Не такая большая цена, чтобы сохранить себе жизнь.
– Во-вторых, у меня пожилая и больная мама. Я не могу её бросить.
– Но ведь если тебя убьют, твоя мама так и так останется без дочери.
– Ты не знаешь насколько это страшные люди. Они возьмут маму в заложницы, и если я не вернусь, просто убьют её.
– Так возьми маму с собой. Делов-то!
– Они найдут.
– Ну а если куда подальше уехать, за границу. В Грузию, скажем, или в Казахстан?
– И там найдут.
– А если ещё дальше уехать. В Турцию, например, или в Дубай?
При слове «Дубай» глаза Алевтины сверкнули. Инин заметил это.
– У меня нет таких денег. Я же уже сказала.
– Возьми кредит.
– У меня такая кредитная история, что не один банк на порог не пустит.
– Ну, а если бы, – Инин выдержал паузу, – я бы тебе одолжил?
«Сейчас ты у меня поймаешься!» – мысленно восторжествовал он, предвкушая разоблачение.
– Исключено. Денег я у тебя не возьму.
– Почему?
– Во-первых, потому, что это поставит тебя под удар. В этом случае ты стопроцентно тоже станешь объектом охоты. Они в курсе, что денег мне взять больше не у кого. А, во-вторых, не возьму потому, что… я не возьму.
Не сработало.
Инин остановил свою руку, что непроизвольно потянулась, чтобы потереть лоб.
– Какие же у нас могущественные преследователи! – он сделал большие глаза. – Они могут найти скрывающихся лучше, чем наша доблестная полиция. А жестокие какие! Старушку не пожалеют. В заложники возьмут и замочат.
– Я знаю, что ты мне не веришь, – лицо Алевтины продолжало оставаться спокойным. – Да я бы, и сама не поверила.
– И что бы ты подумала на моём месте?
– Что меня хотят развести.
– Умная девушка. Сама всё понимаешь.
– Да. Всё это звучит, как бред, – в её голосе Инин услышал едва заметный надрыв, – в это нельзя поверить. Но я говорю тебе правду.
– Знаешь что, Алевтина, – он налил из графинчика в рюмку оставшуюся водку, – а ты ведь права. Самое лучшее, что я могу сделать – это исчезнуть. Вот прямо сейчас встать и уйти. Похоже, моя дорога оказалась короче, чем в тысячу ли. Правда, если ты меня сдашь, то она ещё может продолжиться… в местах не столь отдалённых. Но, знаешь, – он опрокинул в рот стопку, – мне наплевать. Посадят – отсижу.
Он резко поднялся. Она схватила его за руку.
– Постой! Ты в опасности.
Глаза широко раскрыты. На лице испуг. Куда девалось её рассудительное спокойствие?
– Оставь. – Он высвободил свою руку решительно, но не грубо.
– Виталий, останься. Нельзя сейчас уходить. Я чувствую такие вещи. Я просто их чувствую.
– Да нет уж, я лучше пойду. Не могу сказать, что рад был с тобой познакомиться, хоть девушка ты и умная, и красивая, – он подмигнул, – но, однако, прощай!
Бросив на стол несколько купюр, он пошёл к выходу, не оглядываясь. Морозный ветер ударил в лицо. Будто бы не хотел выпускать на улицу, будто бы заставлял вернуться, будто был бы заодно с «ведьмой». Инин поправил шарф, поднял воротник пальто и резво зашагал по скользкому тротуару. Он пройдёт пару кварталов, продышится, вызовет такси, и домой, в свою крепость. И спать, спать, спать. А дальше пусть будет, как будет.
Он размышлял. Чёртова девка! И что же ей было нужно? Если хотела срубить деньжат, почему не стала шантажировать, что заявит о происшествии? Почему отказалась от помощи? Зачем ей понадобилось сочинять весь этот фантастический бред об охоте и ужасном заказчике? Вот Светлаков говорит, что я экстрасенс, что мысли женщин читать умею. Дурак он. Не умею я ни черта. Ни черта я эту ведьму не понял, ничегошеньки не прочитал.
«Виталий!!!» – его размышления прервал пронзительный крик.
Он рывком обернулся. Прямо на него, вылетев с проезжей части на тротуар, несся автомобиль. Молниеносно бросив тело к стене, в последнюю долю секунды Инин ушёл от удара. Промчавшись в нескольких сантиметрах от его плоти, автомобиль, с грохотом снеся урну, вернулся на дорогу и стремительно скрылся из вида. Сила удара была такой, что тяжёлая урна, рассыпая веером мусор, летела вдоль тротуара метров десять-пятнадцать, и от прямого попадания её, бредущую в ночи парочку спасло только чудо. Инин успел заметить, что задний номер сумасшедшей машины был залит грязью.
Подбежавшая Алевтина схватила его за локоть.
– Я же говорила, не надо идти! Не надо! – кричала она.
Инин стоял, прижавшись спиной к стене. Сердце отбивало галоп.
– Да ты точно ведьма, – выдохнул он.