Путешествие за…

Путешествие за…

Всё! Больше я так не могу! Всё! Решено! Хватит на них всех горбатиться. Пусть-ка без меня… Всю жизнь с сумками таскаюсь, как будто мужика в доме нет, не говоря, уж, про стирку, уборку, готовку. А он всё шляется где-то, всё дела у него… Работу в шесть заканчивает, а раньше десяти ни разу не нарисовался. Ладно бы ещё деньги зарабатывал, а то отказываешь себе во всём… и ждёшь-ждёшь-ждёшь. На-до-е-ло!

У него, видите ли, работа… А у меня, что, не работа? Ему, видите ли, с друзьями хорошо. А мне с подругами плохо, что ли? Так мне ж нельзя, у меня дети… А у него, что, не дети? Домашние животные, что ли? Впрочем, и животным внимание требуется.

Всё! Всё-всё-всё. Уеду! Сестра уже десять лет в Германии живёт, а мне всё некогда, всё денег не хватает. Ничего. Пусть-ка дома посидит, пусть-ка поготовит детям, пусть-ка приберётся хоть разок за две недели. Сам на машине раскатывает с дружками, а я с пакетами каждый день на своих каблучищах плетусь. Вон сосед Михаил уже несколько раз говорил: «Надо же, самая красивая женщина в доме и с самыми большими авоськами таскается. Мне б такую женщину, так я бы её на руках носил вместе с сумками…».

Всё, хватит! Уеду! Сыну десять, и дочка уже не слишком маленькая – в сентябре в школу пойдет. Ничего-о, справится.

Я, конечно же, маму на помощь призову, но попрошу не слишком усердствовать в помощи-то этой… Да и свекровь любит с детьми возиться… Ничего… как-нибудь…

Приглашение от Галины уже полгода назад пришло. Сегодня билеты закажу и буду визу ждать.

Голландцы тоже хотят меня у себя в Роттердаме видеть – порт показать, с фирмой познакомить. После того совещания с транспортниками, которое я организовывала, они обрывают телефон, работать предлагают. Деньги, может, и не слишком большие, но для нашего провинциального города очень даже хорошие. Ладно, посмотрим, что за компания.

Послушать их, так у них всё самое-самое. И аэропорт Схипол в Амстердаме – пятый по величине и роттердамский морской порт – самый большой в мире, и футболисты классные, и тюльпаны… Страну на карте едва видать, а ведь могут же…

Следует объяснить, что Галя – это моя родная сестра. В восемьдесят четвёртом она прибежала ко мне с вопросом: «Что делать?» Речь шла о молодом человеке – строителе, немце по национальности, который сделал ей предложение и готов был увезти с собой в Германию. С немцем Галя познакомилась в магазине, где работала продавцом.

Я не слишком-то обрадовалась её роману, потому как чужестранец совершенно не говорил по-русски, а сестра знала лишь десяток немецких слов. Как они объяснялись, мне было непонятно.

Этот вопрос, мне думалось, риторический, я адресовала своему тогдашнему ухажёру, на что тот провещал: «Да зажал девушку где-нибудь в тёмном месте, вот и договорились». Не очень-то приятно было слышать такое о своей сестре. Я даже обиделась на своего приятеля за эти слова. Но истина заключалась в том, что он был абсолютно прав. Всё дело было в физиологии или химии, как сейчас принято говорить.

Тем не менее, я не могла не поддержать влюблённую сестрицу. Да и в стране творилось невообразимое. Магазины пустовали. Все промтовары и дефицитные продукты доставались из-под полы и с чёрного хода, остальное покупали, выстаивая многочасовые очереди. О свободе не помышляли. О демократии только услышали.

По этой причине я не смела удерживать сестру в Союзе, потому и одобрила её желание уехать. Ведь даже самая скромная жизнь на Западе была тогда намного благополучнее, чем на Родине.

Итак, я еду в Германию и уже скоро увижусь с сестрой, увижу, наконец, воочию своего племянника Андреаса.

Галя с мужем будут встречать меня в аэропорту Лейпцига. Правда, лечу я из Москвы, а до неё ещё сутки трястись в поезде. Не беда, я люблю поезда. Под стук колёс хорошо думается и… спится. А ещё в Москве я встречусь с любимой подругой Надеждой и с её супругом – американцем Робертом. Подруга – моя землячка, а у мужа её бизнес в России. Судьба свела их в нашем родном городе, куда Роберт приезжал по делам. Надя работала тогда в фирме, сотрудничавшей с компанией её будущего супруга. Из-за того, что на Урале Роберту доводилось бывать нечасто, молодожёны решили поселиться в Москве.

Мне не терпелось повидать подругу, а ещё я надеялась пообщаться с Робертом – может, посоветует чего. Я же впервые за границу выезжаю. Боязно, однако… Надеюсь, американец найдёт время проводить меня до аэропорта…

За день до моего отъезда в Москву раздался звонок из Германии. Взволнованная сестра сообщала, что ситуация в их краях поменялась кардинально. Строительную бригаду её мужа отправляли на полгода в Австрию. Контракт оказался очень выгодным, но вот выезжать необходимо немедленно, чтобы сделать это за счёт принимающей стороны. А если отъезд отложить, то переезжать придётся за собственный счет. Рачительный супруг Галины настаивал на срочном отъезде, потому что был не настолько богат, чтобы позволить себе дополнительные траты.

Новость огорошила. Я была в панике. Что делать?! Как быть с билетами? Они с фиксированной датой вылета, а это значит, что вернуть я могла лишь процентов двадцать пять-тридцать, если вообще что-либо удалось бы вернуть.

За советом обратилась к своим потенциальным голландским партнёрам. Те, ничуть не сомневаясь, предложили ехать к ним на все две недели. Мне лишь предстояло самостоятельно добраться до границы с Бельгией, поселиться в небольшой гостинице на пару-тройку дней, а уже оттуда сотрудники фирмы забрали бы меня.

Пару дней я, пожалуй, как-нибудь прокантуюсь, денег хватит, а дальше голландцы брали все расходы на себя. Ничего, справлюсь, только бы вот нервную дрожь унять. Надо заняться чем-нибудь. Уборкой, например…

На нервной почве почти весь путь до Москвы я проспала.

Вечером довольно весело посидела в обществе Надежды и Роберта.

А наутро американец сопроводил меня до легендарного аэропорта Шереметьево-2, белое здание аэровокзала которого я видела дотоле лишь в новостных программах по ТВ и на открытках. Надо заметить, что Роберт был просто шокирован суммой карманных денег, которые я взяла с собой на две недели. Это была купюра с президентом Франклином и пятьдесят немецких марок. (Огромные деньги для россиянина в то время). Со страху он снабдил меня ещё одной стодолларовой банкнотой и сложил мне весь запас съестного, разрешённого к провозу на территорию Германии, от чего моя, и без того немалая, дорожная сумка заметно потяжелела.

В аэропорту было столпотворение. Подобно пчелиному улью, переговаривающиеся люди всех национальностей создавали равномерный шум, прерываемый лишь объявлениями на четырёх языках: английском, немецком, французском и, слава Богу, русском. Для меня, специалиста по английскому языку, в общем-то, не принципиально было слышать их в русском варианте, но как-то спокойнее, что ли.

Поначалу я растерялась в этом водовороте куда-то стремящихся, спешащих, а иногда и просто прогуливающихся людей. Не думала, что внутри всё будет выглядеть так же грандиозно, как и снаружи.

Уже при подъезде к аэровокзалу меня впечатлило неимоверное количество иностранных автомобилей различных марок и моделей. До́ма тогда хоть и бегали «иностранки», но все какие-то обветшалые, лично мне уважения не внушавшие.

Однако вернёмся в аэропорт. К счастью, со мной был Роберт. С его непосредственной помощью удалось разобраться в инфраструктуре здания. И когда друг оставил меня дожидаться рейса в одиночестве, я осознала, что организовано всё очень даже удобно, что на все случаи жизни существуют указатели на двух языках, и что, на худой конец, всегда можно было обратиться в справочное окошечко или в службу безопасности аэропорта. Полученные знания я намеревалась использовать в немецком воздушном порту.

И вот я уже лечу. Лечу к своей мечте!

Собственно, и переводчиком-то стала потому, что хотела путешествовать, мечтала повидать разные страны, пообщаться с людьми разных культур. Но сперва границы, как говорили в то время, оставались на замке, а затем я обзавелась семьёй, обременённой большей частью заботами о хлебе насущном, а отнюдь не финансами.

Лечу! Вот и началось моё первое путешествие за рубеж. И вот самолёт уже кружит над оранжево-черепичными крышами окраинных районов Лейпцига. И вот прохожу уже таможенный контроль, и вот меня просят показать встречающих, так как прибыла я по гостевой визе…

Мой куцый немецкий не позволяет свободно общаться, поэтому меня просят отойти в сторонку, затем препровождают в небольшую глухую комнатёнку. Сижу в недоумении минут двадцать. Наконец, находится человек, сносно говорящий по-русски. Он задаёт вопросы:

– К кому приехали?

– К сестре, – к счастью, её немецкую фамилию я запомнила.

– По какому адресу она проживает? – и тут меня как током ударило, я же оставила у Надежды всё, что мне не могло пригодиться в поездке, дабы не таскать лишние вещи через границу. Записная книжка с адресом Галины осталась там же. Я прихватила только визитки своих голландских коллег. И всё же мне удалось припомнить название улицы, на которой проживала сестра с семьёй.

После каждого моего ответа таможенник куда-то убегал минут на десять-пятнадцать. Позднее выяснилось, что он проверял данные по компьютеру.

В небольшой комнатке без каких-либо окон, на границе между странами, в смысле, на таможне, я провела около полутора часов. Впустили меня в немецкую сторону лишь после того, как назвала даты рождения Галины и её сынишки, поменяв, кстати, числа местами, потому что оба они, так же, как и я, родились в январе. Но намучившиеся со мною за это время служащие таможни не обратили на мою оплошность никакого внимания, и вскоре я уже садилась в автобус, идущий в центр.

Всю дорогу до железнодорожного вокзала я размышляла, с чего бы это пограничникам так озаботиться моей участью, с чего бы им уделять моей скромной персоне столько внимания, ведь со мной прилетел целый самолёт земляков. Объяснение этому могло быть одно: всё больше соотечественниц терялось в начале двухтысячных на просторах европейских, и не только европейских, стран. Согласно криминальным сводкам обнаруживали их, в большинстве своём, в борделях. В связи с этим я сделала вполне логичный, на мой взгляд, вывод, что ещё в полном порядке, что в свои тридцать пять выглядела вполне себе ничего. Вскоре мне довелось убедиться в верности своих выводов, но пока не об этом.

А пока мы, то есть я, прибыли на площадь железнодорожного вокзала. Банхоф1был огромен. Старинное сооружение из потемневшего от времени серого камня выглядело сдержанно, но в то же время величественно. Я радостно вступила в здание, стараясь не обращать внимания на огромную сумищу на опустившемся под тяжестью плече. (Нести её в руках не было никаких сил). Оценив обстановку, поняла, что пропала.

По обе стороны от входа располагались окна-окошки-окошечки касс. Все надписи были сделаны исключительно на немецком языке. Мало того, фрау в справочном окне не говорила по-английски. Сумка между тем настолько сильно оттягивала плечо, что я даже не могла пройтись, чтобы разобраться во всех хитросплетениях вокзала. Оставить багаж где-нибудь на время я тоже не решилась. Вся моя жизнь на тот момент находилась внутри него.

Я растерялась. Как разобрать, где тут пригородные направления, где междугородние, а где международные? К тому же, направлений этих было несколько. Позднее сестра рассказала, что их было двенадцать и на каждое направление отведено было по пять-шесть путей. В общем, я испугалась. Испугалась потеряться в чужой стране без знания языка и денег. Уеду не туда, и что дальше? Не-ет, я здесь, в Лейпциге устроюсь, позвоню голландцам, они что-нибудь посоветуют, помогут.

А для начала решила узнать у таксистов, где можно найти гостиницу подешевле. Ещё по выходе из автобуса отметила для себя, что перед главным входом в вокзал разместилось не менее ста ярко-жёлтых авто с шашечками на боках и крыше.

К сожалению, мне снова не повезло. Таксисты в этом городе тоже не говорили по-английски. Объяснялась я с ними всё больше на пальцах и при помощи десятка немецких слов. Кто-то все же вспомнил, что существует какой-то Петер, который точно говорит, но в данный момент находится на выезде, и если мисс готова подождать полчасика, то его вызовут по рации. Что ж, это был явно не мой день, поэтому ничего другого не оставалось, как ждать. Ужасно хотелось пить, но открывать разбухшую от вещей сумку я не решилась, боясь не застегнуть её после. Пришлось терпеть.

Подъехавший минут через двадцать Петер подтвердил мои опасения: «В центре недорогих гостиниц нет, все они стоят не менее ста марок». Поэтому, предложил проехать с ним в весьма приличную и очень недорогую гостиницу на окраине, которую ему недавно посоветовал его брат. Прежде чем пуститься в путь, я уточнила стоимость жилища. Водитель обозначил сумму марок в пятнадцать за сутки.

Прикинув, что такая цена в случае форс-мажора позволила бы продержаться если не две недели, то дней десять точно: супруг не дал бы мне пропасть в чужой стране, поэтому я согласилась без особых раздумий. Петер внушал доверие, хотя изжить лёгкое беспокойство полностью, мне не удавалось.

Ехали долго. Высотки сменились небольшими белыми домишками с оранжево-черепичными скатами крыш и уютными окошками, завешенными тюлевыми занавесочками. На подоконниках стояли горшочки с разноцветной геранью.

Чем дальше удалялись от центра, тем большее беспокойство овладевало мною. Да и счётчик отщёлкал уже за двадцать марок. Про стоимость проезда я почему-то спросить позабыла. Исподтишка наблюдая за таксистом, размышляла про себя: «Что он за человек? Куда везёт? Что-то далековато эта его гостиница находится».

Вскоре и домики остались позади. Мы двигались по шоссейной дороге вдоль леса, в котором, казалось, все лужайки были подстрижены газонокосильщиком. Ни одного сухого или поваленного ствола я не заметила, сухостоя тоже не наблюдалось – всё было вычищено в лучших традициях английского газона.

Моя приятельница рассказывала однажды, как в конце восьмидесятых впервые отправилась в поездку в Венгрию без путёвки. Меняли тогда только десять рублей, и ещё на десять можно было захватить сувениров. Денег на туалеты у горе-туристов не было, поэтому останавливали автобус где-нибудь возле такого же прозрачного лесочка. Ладно, мужчины, а девушкам приходилось углубляться далеко в лес, да ещё и прикрывать друг друга (извините за подробности) при помощи широких юбок или же собственных тел. По всему лесу валялись следы пребывания земляков – обрывки газет «Труд», «Известий» и даже «Правды».

Чтобы не думать лишнего, я болтала с водителем, не переставая. Расспросила немца о его семье, как смогла, рассказала – о своей, делая упор на то, что дети у меня ещё маленькие. Чего я хотела этим добиться, не знаю. Возможно, пыталась вызвать жалость к ним… или к себе.

В конце концов, мы вполне благополучно достигли места назначения. Так называемая гостиница не выглядела жилищем, скорее, это был магазинчик-стекляшка или небольшое кафе. Но, как оказалось, в задней части одноэтажного здания действительно находились комнаты для проживания. Петер передал меня с рук на руки хозяйке заведения. Вид у неё был устрашающий. Только в фильмах ужасов и в страшных сказках доводилось мне видеть женщин такого типажа. Похожа она была не то на злую колдунью, не то ведьму. Лицо её было слишком тёмным для немецкой фрау, к тому же, всё оно было усыпано бородавками с чёрными торчащими из них волосками. Смотрела она на меня притворно ласково, даже заискивающе, плотоядная улыбка не предвещала ничего хорошего. Я отчаянно сомневалась, стоит ли вообще оставаться в таком месте. На обратную дорогу деньги ещё имелись.

Таксист, беседовавший с мадам, пока я изучала её внешность, сообщил, что мотель предназначен для дальнобойщиков, но свободные номера в наличии есть, что стоить мне это будет всего тринадцать марок в сутки. Потом подсказал, что рядом, за парком, находится конечная остановка трамвая, и что в дальнейшем я смогу совершенно самостоятельно выезжать в город.

Несмотря на закравшиеся в мою душу сомнения, я согласилась остаться в мотеле на пару дней, потому как вряд ли где-то ещё смогла бы найти жильё за такие небольшие деньги. Петеру, по всей видимости, бабуля тоже не понравилась, потому что он оставил мне визитку с телефоном, чтобы я могла звонить ему в любое время, если возникнут проблемы.

За сим, водитель откланялся, а хозяйка услужливо проводила меня до номера. Это было крохотное помещение с окном почти до самого полу, прикрытым лёгкой белоснежной занавеской. В комнатку вмещались односпальная кровать, небольшой стол и стул. Когда я внесла туда свою сумку, развернуться стало негде.

Удобства находились на этаже, но мне повезло: туалет с душем находились через коридор прямо напротив моей комнатёнки. Не распаковывая вещей, я, не медля, отправилась на водные процедуры.

Время было не позднее, где-то около четырёх часов пополудни, но умаявшись от треволнений этого длинного, насыщенного событиями и эмоциями дня, я сразу же прилегла. Правда, быстро заснуть не удалось из-за смердящего карболкой одеяла, которое воняло настолько сильно, что хотелось выскочить из комнаты, не то, что спать под ним. Про карболку я знала лишь из книг, но была абсолютно убеждена, что это была именно она, ведь в Европе во все времена, судя опять же по литературе, её использовали повсеместно для дезинфекции.

Я пыталась избавиться от укрывавшего меня предмета, откинув его в дальний от кровати угол, но быстро замёрзла. Апрель в Германии в тот год выдался довольно прохладным.

Несмотря на это, мне вряд ли понадобилось более получаса, чтобы забыться глубоким дремучим сном без каких-либо сновидений. Проснулась я в полной темноте от гула многочисленных мужских голосов и музыки, доносившихся из бара. Однако не они оказались причиной моего пробуждения. В дверь комнаты кто-то скрёбся. Я сделала вид, что продолжаю спать. В баре царило веселье, и меня не прельщала перспектива оказаться в обществе десятка-двух подвыпивших мужчин, пусть даже иностранцев.

За дверью заговорили на немецком. Я узнала голос хозяйки-ведьмы или, наоборот, ведьмы-хозяйки, как хотите. По отдельным знакомым немецким словам: gehen, musik и essen2, поняла, что приглашена в бар, тем не менее, твёрдо решила не открывать дверь ни при каких обстоятельствах.

Когда немка поняла, что «просыпаться» я не намерена, она, громогласно ворча, удалилась, тяжело шлёпая ногами по линолеумному полу коридора. Посидев для надёжности в укрытии, в смысле, без света ещё какое-то время, я взяла в руки книгу. На моё счастье это был Стивен Кинг, да и произведения были под стать – про оборотней и кладбища. К счастью ужас от происходящего на страницах книги действа затмевал ужас от происходящего наяву. Не слишком-то почитаю фантастику, но в тот момент я её почти любила. Впрочем, Кинга обожаю. Его мистика или фантастика будто вырастает из обыденной, иногда очень счастливой, жизни и всегда неожиданна и непредсказуема.

Хозяйка отступила, но не отступилась. На протяжении всей ночи в мою дверь стучали, колотили, барабанили, сопровождая стук гортанным немецким говором, различные мужчины.

Я же на нервах потихоньку уничтожала запас еды, выданный мне Робертом в качестве сухпайка, допивала огромную двухлитровую бутыль минералки, которую вынуждена была таскать за собой целый день, не решаясь высунуть носа в направлении туалета.

Читала я часов до четырёх утра. А так как совсем не думать о сложившейся ситуации не получалось, то очень быстро определилась с желанием наутро покинуть приют и уехать куда-нибудь поближе к центру, к цивилизации, к полиции, наконец.

К тому времени шум голосов поредел, а затем и вовсе стих. По коридору прошлепали, протопали, проухали шаги многочисленных постояльцев, по-видимому, в направлении своих лежбищ.

Несмотря на полный мочевой пузырь, мне удалось заснуть. Открыла глаза, когда за окном был уже белый день, а в коридоре стояла полная тишина. Я решилась на отчаянный шаг – посетить дамскую – ой, нет! – общую туалетную комнату. Впрочем, вариантов было немного – идти или же вспомнить раннее-раннее детство, и тогда карболка потребовалась бы ещё и матрасу.

В баре слышался спокойный разговор двух девушек, перемежавшийся редкими репликами молодого человека.

Почистив пёрышки, то бишь, умывшись, причесавшись, слегка накрасившись, собрав к отъезду свою сумищу, заметно полегчавшую за ночь, я направилась в бар на разговор с фрау Ведьмой.

Когда входила в помещение, показалось, что понимаю, о чём говорят женщины в баре. А когда осознала, что это так и есть, обрадовалась, как никогда прежде. Девушки, протиравшие стаканы после вчерашней вакханалии, разговаривали на украинском языке.

«Всё, – решила я, – теперь мне помогут, подскажут, разъяснят, что здесь происходит и как мне следует действовать дальше».

Я обратилась к девушкам по-русски. Обе замечательно говорили на государственном языке бывшего СССР. От них-то я и узнала, что делать мне тут нечего: спокойной жизни в стенах данного заведения целых две недели ожидать не приходится. Для посетителей бара имеется телефонная карточка, по которой при желании можно позвонить, вот только сделать это следовало незамедлительно, пока фрау, общавшаяся с клиентами до самого утра, не проснулась, и лучше было бы, если б я продолжила изъясняться с нею по-английски, потому что та приняла меня за англичанку.

Парень, потягивавший чаёк перед барной стойкой, по-видимому, охранник, как мне показалось, доброжелательно прислушивался к нашей беседе. Я глазами указала девушкам на него. Те ответили, что это обычный посетитель, что особой охраны в мотеле нет. Отдалённость от города и отсутствие наличных денег заставили их самих когда-то остаться работать в этом месте. Какие функции выполняли девушки, я уточнять не стала, поторопившись в направлении телефонной будки, находившейся на другой стороне оживлённой трассы.

Когда вставила карточку в отверстие жёлтого таксофона и набрала голландский номер, услышала размеренное немецкое нечто, произнесённое женским компьютерным голосом. Не поняв смысла сказанного, я ещё несколько раз пыталась набрать нужный номер. Не услышав ничего нового, кроме вновь и вновь произносимой автоответчиком одной и той же фразы, после очередного повтора, догадалась: «Неправильно набран номер». Как следовало его набирать, я не знала, поэтому вернулась в мотель ни с чем. Про ноли перед номером я была осведомлена, вот только запуталась в их количестве: прежде мне приходилось звонить в Голландию лишь из России, а это была совсем другая история.

Девушки в баре тоже не знали кода Нидерландов, поэтому не смогли помочь мне, зато я ещё больше утвердилась во мнении, что следует срочно покинуть это негостеприимное место, о чём сразу же объявила материлизовавшейся в дверях бара хозяйке, разумеется, на английском языке.

В ответ бюргерша заявила, что я должна ей за двое суток. «Но я же только ночь провела здесь, поэтому, как договаривались с таксистом, заплачу тринадцать марок». Хозяйка подозрительно покачала головой: «Нет, ты просто не поняла, у нас таких цен нет. С тебя тридцать три марки».

Сумма превысила даже ранее оговорённую оплату за двое суток. Мне подумалось: «Вот так вот и попадают в зависимость и кабалу», – но я так мечтала побыстрее избавиться от мадам, что сразу же отдала запрошенную ею сумму. Затем поинтересовалась, где находится трамвайная остановка. Хозяйка отрицала наличие таковой поблизости, мол, и не было никогда.

Молодой посетитель, всё ещё находившийся в баре, внимательно слушавший наш разговор, вмешался, когда немка откровенно соврала про трамвай – ведьма! Мужчина сказал, что знает, где остановка, и что готов проводить меня до неё. Мало того, он взвалил мой багаж на своё плечо и повёл напрямик через лесопарковую зону.

Шли мы, бодро болтая по-немецки. Я даже не предполагала, что обладаю таким солидным вокабуляром. Парень рассказал, что поставляет в бар при мотеле бочковое пиво, что ему двадцать пять лет, что живёт с родителями, что жить после открытия границ с Западной Германией лучше не стало и что одна из девушек в баре ему нравится и что, вообще, русские женщины очень-очень красивые. Впрочем, сейчас об этом твердят на каждом углу. Тогда же мне это показалось откровением.

Я не знала, как выглядят европейские женщины, хотя воспоминания о хозяйке мотеля наводили на определённые мысли, ну, в смысле красоты немок.

Почему-то я была абсолютно уверена, что молодой немец меня не обманет, что всё будет хорошо, хотя в парке мы не встретили ни единого человечка. И он не подвёл. Привёл на конечную остановку трамвая, о которой говорил таксист Петер, и даже перепоручил меня заботам одного семейства, к слову, выглядевшему весьма экзотично, если не сказать, устрашающе.

Даже у мальчика лет трёх на шее был надет ошейник-строгач, кои обычно носят собаки бойцовых пород. Облачённые в кожу, металл, с ирокезами на головах, папа, мама и ребёночек выглядели эпично, и лишь присутствие других пассажиров прибавляло мне уверенности.

Семейка Адамс (так я мысленно окрестила троицу) отнеслась ко мне весьма благожелательно, папаша-панк даже показал, как купить билет. Кондуктора в трамвае не оказалось, но возле водителя стоял кассовый аппарат, выдававший билеты ровно на сумму, опущенную в автомат. На разные расстояния он выдавал билеты на разные суммы.

Металлисты доброжелательно улыбались, совсем не пытаясь со мной заговорить, считая меня, по-видимому, иностранкой конченой. Так иногда бывает. Купаешься в море где-нибудь в Испании и обсуждаешь на русском всех и вся, ну, там обычаи, нравы, и вдруг испанец, плещущийся рядом в волнах, на чистом русском произносит: «Девочки я с вами абсолютно согласен». А девочки только что во всеуслышание интересовались, чего этот испанский придурок глазеет на них уже пятнадцать минут кряду. Не попадали в такие истории? На тот момент и со мной не случалось. Зато потом…

Так вот. В какой-то момент поклонники металла вдруг дружно загомонили, указывая куда-то вперёд, где, как оказалось, замаячил знакомый ж/д вокзал. Стало быть, мне следовало выходить. Семейство не отставало от меня до самого момента моей выгрузки из рельсового транспорта. Ребёнок отчаянно махал рукой, родители, выполнившие возложенную на них миссию, счастливо обнимались. Какие всё-таки милые люди скрываются порой за ужасающей внешностью.

Увы, так бывает не всегда. Прабабушки наши говорили, что в старости характер на лицо лезет. Прекрасные когда-то лица искажаются злобой, недоверием, сарказмом и другими «весёлыми» качествами характера, помолчу о тех, кто променял свою красоту на возлияния спиртосодержащих жидкостей. Впрочем, это не наше дело. Каждый сам решает, на что потратить жизнь… и красоту.

Взвалив сумку на плечо, я отправилась вдоль по улице искать гостиницу с твёрдым намерением поселиться в первый же попавшийся отель. Завернув за угол, набрела на стеклянные автоматические двери, по обе стороны которых красовались в вазонах вечно зелёные туи. Сомнений не было – это была хорошая гостиница. И название «Континенталь» внушало доверие.

Менеджер на ресепшене оглядел меня с ног до головы. Надо заметить, одета я была совсем не так, как встречавшиеся по пути люди. Ни на одном из них я не увидела джинсов зелёного цвета или джемпера из буклированной пряжи, да и забранные под резинку волосы при практически полном отсутствии макияжа на лице не прибавляли модности моему облику. На вопрос о стоимости номера, он с нескрываемым презрением протянул бумажку с нацарапанной на ней суммой – сто сорок девять марок за одни сутки. Это были практически все мои деньги, но я решила рискнуть, почти не сомневаясь, что голландцы в беде не оставят.

По меньшей мере, отсюда я могла дозвониться до мужа и в Нидерланды, а уж если пришлось бы жить оставшиеся тринадцать дней до отлёта домой в Лейпциге, решила держаться центра. И всё же надеялась, что худшего не случится, и с голоду я не помру, да и, мужнины связи в ФСБ предполагали возможность возврата моей особы на Родину, если что-то не срослось бы с голландскими друзьями. О сестре думать не хотелось, в предательство не верилось.

Войдя в номер с огромным эркерным окном, я увидела на столе две бутылки воды «Перье» и сразу же ощутила невероятную жажду.

С облегчением опустив свою мучительницу-сумку на пол, осмотрела номер. В роскошной ванной кроме полотенец и халата обнаружила упакованное мыльце в белой мини-мыльнице, шампунь и гель для душа в крошечных одноразовых флакончиках. Всё с логотипом гостиницы. До этого момента подобные вещицы я видела только у редких счастливчиков, вернувшихся откуда-нибудь из-за рубежа. В шкафчике возле входа нашла полный набор для швеи – разноцветные синтетические нитки, иголки, напёрсток. В ящичке стола – блокнотик и ручку, тоже с названием отеля. Но всё это время взгляд мой невольно возвращался к бутылкам с водой.

Ограниченность в финансах подтолкнула позвонить на рецепцию – уточнить, входит ли вода в стоимость проживания в номере. Узнав, что входит, я с чистой совестью приникла к стеклянному источнику влаги. А вот к мини бару не притрагивалась: была наслышана о расценках, и как случалось туристам оплачивать его в размере суточного проживания в номере.

Испив водицы, приступила к изучению инструкции для гостей отеля. Дойдя до страницы по пользованию телефоном, поняла, что без подсказки менеджера обойтись не смогу, а мне необходимо было срочно понять, как набрать Россию. Ещё в Москве Роберт предупредил, что звонить лучше по автомату. Если же делать это через служащих отеля, то звонок будет стоить значительно дороже. В создавшейся ситуации я вынуждена была считать каждую копейку.

Код России я вроде бы знала – ноль-ноль-семь, но решила всё-таки уточнить. На ресепшене подтвердили знакомые по песне Высоцкого цифры, но во время разговора с менеджером, пришла мысль, что домой звонить, пока не следует. Количество денег было лимитировано, на два звонка их могло не хватить. Минут десять просидела в позе Роденовского «Мыслителя», не решаясь вновь обратиться на ресепшен3. Но другого выхода не родилось, и я снова потревожила недовольного менеджера. На этот раз мне потребовался код Нидерландов.

Менеджер вежливо-негодующе сообщил необходимую мне информацию. Не обращая внимания на его тон, я записала цифры, после чего сразу же набрала номер директора ван Гульдена. Фортуна никак не желала обратить на меня своё внимание, сработал автоответчик, к моей радости заговоривший голосом самого мистера ван Гульдена. Сильно волнуясь, дойдёт ли звонок до адресата, я выдала автоответчику место своего пребывания, оговорив невозможность добраться до Аахена – бельгийского города, расположенного на границе с Германией, откуда по предварительному уговору меня должны были забрать голландцы.

Чтобы не думать о дурном и вообще не думать, я забылась сном, принёсшим мне не только отдохновение, но и приятные новости, потому как разбужена я была звонком господина ван Гульдена, сообщавшего, что тот был в отъезде вместе с семьёй, поэтому только что прослушал моё послание. Для того чтобы я снова не потерялась, директор настойчиво просил оставаться на месте. Все расходы он брал на себя, а руководителей гостиницы обязался известить об этом гарантийным письмом. Голландец порадовал, что через два дня за мной приедет водитель, который и сопроводит меня на автомобиле фирмы до Роттердама. Правда, ехать придётся часов девять-десять. Напоследок заметил: «Роскошную, однако, гостиницу вы выбрали, Евгения».

Намёк я, конечно, поняла и немного смутилась, но мои двухдневные мытарства и связанные с ними переживания не позволили слишком терзаться угрызениями совести. Я нагло наслаждалась удачным разрешением ситуации.

Наутро, отоспавшаяся, умытая (да, чего уж там – отмытая!), нарядившись в чёрное платье из тонкого трикотажа и туфли на каблуке, я отправилась на завтрак. Знакомый уже менеджер на ресепшене улыбался во весь свой оскал и раскланивался, как китайский болванчик. В искренность его после вчерашнего я не верила. Прерадостнейшим образом он поведал мне буквально следующее: «Мадам, мы получили гарантийное письмо от ваших работодателей, – и продолжил, – всё ли в порядке, нравится ли вам у нас в отеле?»

Хотелось ответить: «Теперь уже нравится», – но как подобает вежливому человеку, я ответила дежурной улыбкой: – «Да-да, всё замечательно».

В ресторане меня подстерегало новое испытание – шведский стол. Из огромного количества малознакомых продуктов предстояло выбрать нужное. Внимательно следя за действиями немцев, стараясь не подавать виду, что смущена и растеряна, я выбрала йогурт и кусочек хлеба, взяла крошечную упаковку с персиковым джемом и налила себе чаю. После вынужденного воздержания этого было предостаточно, и я с удивлением наблюдала, как бюргеры поглощают огромное количество пищи – булки с маслом, колбасу, ветчину, яйца, сыр.

От кусочка сыра я тоже бы не отказалась, но проходить ещё раз через испытание выбором – сыров было несколько сортов, и все они были мне неизвестными – я не пожелала.

К тому же, на меня, не переставая, пялился седовласый бородач-немец лет сорока. Он отчаянно улыбался, вращаясь на своём стуле, отслеживал все мои передвижения, как стрелка компаса следует за магнитом, явно давая понять, что заинтересован в моей персоне. И хоть мне было совсем не до него, осознавать, что нравлюсь такому прикинутому господину – хорошая одежда, дорогие часы – ну, вы понимаете, было приятно.

После завтрака я почти взбежала по лестнице, упорно не глядя на ожидавшего возле ресторана немца. В своей комнате ощутила себя в безопасности. Дочитав книгу Кинга, в новом своём статусе решила прогуляться по Лейпцигу. Только теперь впустила в себя солнце, до тех пор совсем не замечала его, а ведь оно блистало все это время, но внутреннее напряжение словно выключило мое зрение. Шла куда глаза глядят, щурясь от солнечных лучей, стараясь не удаляться слишком далеко от центра. Наученная горьким опытом, не желала более разыскивать человека, говорящего по-английски.

Кстати, в центре оказалось довольно много небольших гостиниц в проулочках, прилегающих к центральным магистралям. Я не поленилась и узнала расценки – минус сто марок от стоимости моего номера в отеле «Континенталь», одним словом, марок за сорок-пятьдесят можно было неплохо устроиться. В общем, голландцам крупно не повезло со мной, но ведь это они были заинтересованы во мне – пусть расплачиваются. В глубине души было немного совестно за свою нерадивость, но поздно было трепыхать конечностями, поэтому я спокойно продолжила свой моцион.

День выдался выходной. Людей на улице немного, видимо, и в Германии тоже принято выезжать за город на отдых. Гигантские деревья, увитые плющом, и выстланные им газоны, смотрелись несколько экзотично. В наших краях такие растения тогда не водились. Помнится, мама много лет пыталась вырастить вьющийся виноград, но он вымерзал каждую зиму, поэтому вырастал очень хилым. Теперь зимы и у нас стали мягче, в садах и огородах тут и там зазеленели увитые растениями заборы, веранды и другие постройки.

Но вернёмся на улицы Лейпцига. Многочисленные цветочные клумбы пленяли красочностью. То и дело встречались парочки странно одетых пожилых людей. Болоньевые плащи – писк конца шестидесятых – не носили у нас даже бабули, разве что на садовых участках, а здесь нет-нет, да и встретишь одетых в забытые одежды людей, зонтики в их руках были одних с плащами лет, а белые носочки внутри модельных туфель тоже относились к какой-то прежней моде. Всё-таки умеют немцы экономить…

А вот молодёжь одевалась современно. То, что дома можно было встретить только на супермодниках, носили даже очень маленькие детки. Даже стрижки у малышей были стильными.

Прохаживаясь по бульварам, совершенно случайно наткнулась на разрушенную кирпичную стену, специально оставленную немцами в память о войне, в память о бомбардировках американцами и об обстрелах русскими солдатами. Каждый сантиметр стены был прошит пулями и снарядами. Что ж, это их право. Каждый по своему чтит память о своих предках и своей истории.

Я наслаждалась спокойствием, свободой, внутренней защищённостью и почти не думала о доме, о своих домашних, оставляя размышления о них на потом, боясь распереживаться, или даже расплакаться. Ведь приключение моё ещё не закончилось, а напротив, только начиналось. До отъезда из «Континенталя» оставалось две ночи, но лишь два раза за всё это время я выходила в город, во-первых, потому что не привыкла бесцельно слоняться по улицам, во-вторых, боялась случайно наткнуться на бородача из ресторана.

Недалеко от гостиницы я обнаружила магазин рыболовных товаров и очень этому обрадовалась. Почему обрадовалась, спросите вы? Да, всё просто – муж попросил, чтобы я привезла ему блёсен из самой Германии, но увидев цены на рыболовные принадлежности известной мне марки, оставила эту затею. В пересчёте на рубли стоили они раза в полтора дороже, чем дома. В общем, мужу тогда я так ничего и не купила.

И вот настал день, когда за мной приехали двое симпатичных молодых человека – Йохан ванн Кессель (слово «кессель» переводится с голландского – чайник, поэтому по-русски его имя звучало бы Иван Чайников), маленький такой, тщедушненький, с лицом ПТУшника.

Кто не помнит, ПТУ – это профтехучилище, куда поступали учиться те, кто не прошёл по конкурсу в ВУЗ или техникум, по-теперешнему, колледж или те, кто и не претендовал ни на те, ни на другие учебные заведения.

Его подружка – финка по национальности, была высока, корпулентна, особенно, в верхней части тела и дебела. Имя её так и не отложилось в голове, прозвучало слишком непривычно для русского уха. Чем она занималась в жизни, я тоже не запомнила. От радости, что меня не забыли, уточнять не стала, так и общалась всю дорогу, не называя имён.

Меня порадовало, что в дальнюю, конечно же, по меркам Европы, командировку водителю разрешили взять с собой подругу. У нас, по крайней мере, в советское время это было категорически запрещено.

Ехали, весело щебеча на английском. Удивительно, обычный водитель спокойно общался на неродном для себя языке. Я впервые была в Европе, поэтому засыпала парочку вопросами.

Уютная рыжескатная Германия быстро закончилась, а вместе с нею осталась позади и шоссейная дорога, по обе стороны окружённая белыми домишками с красными черепичными крышами, похожими на подосиновики, выстроившиеся вдоль просеки и прячущиеся в зелени растений. Далее по пути следования, уже в другом регионе Германии, дома отстояли на приличном расстоянии от автострады. Шляпки домов-грибов покоричневели, подосиновики закончились, на смену им подоспели подберёзовики и белые.

Я глазела по сторонам, стараясь напитаться впечатлениями, дабы рассказать о них по возвращении домой близким и друзьям. В каком-то смысле, я была засланцем – первопроходцем среди своих приближённых. Никто из них до той поры не бывал в Западной Германии, кое-кто, правда, выезжал по путевкам в страны Восточной Европы.

Организованный отдых заметно отличался от того, что происходило со мной в том путешествии. Если в советские годы за туристами всё время бдили специально обученные люди, то я, как раз наоборот, никому не была нужна, никого не волновал факт моего появления в чужестра́нье. Не-е-ет, конечно, мужу… и голландцам… Я не об этом. Я о государстве, о спецорганах, ходивших буквально по пятам за моими соотечественниками в не столь отдалённые времена.

Новые впечатления быстро заместили исторические измышления. Поразило, что так называемые экологически чистые «европродукты» росли и расхаживали в непосредственной близости от промышленных предприятий, едва ли не за заборами оных. До наших просторов европейским странам, ой, как далеко, вот и жуют овцы травку у стен атомной станции. Радоваться бы нам богатству, которое имеем, но что имеем, то, к несчастью, хранить не умеем… Хм, стихи…

Часа через три путешествия, переговорив с подружкой, «Ваня Чайников» решил сделать остановку. Впечатление от придорожного заведения отпечаталось ярким пятном в моей памяти. Бело-кафельный туалет блестел. Практически не ощущалось лишних запахов, которые, к тому же, легко устранялись при помощи имевшихся тут же спреев-дезодорантов. По стенам были развешаны бумажные полотенца, про туалетную бумагу даже не говорю.

Нашла чем удивить? Да знаю, привыкли уже. А вспомните-ка, как газетками утирались или толстенной обёрточной бумагой, в лучшем случае, тетрадными листочками. А туалеты с очком, не убиравшиеся годами забыли? О полотенцах в таких заведениях и не мечтали, да и раковины для умывания отсутствовали во многих из них. Я однажды работала с делегацией из Германии, так они все дружно отказались от посещения подобного санитарного узла, когда прослышали про дырки в полу.

Вот и я в тот момент припомнила ароматы наших уборных. Евроудобства приятно шокировали, только подумалось, почему мы-то не так? Мы же лучшие, мы же к коммунизму… к равенству и братству… мы же перевыполняем… По-че-му?!

А эти автоматы с женскими прокладками, презервативами, конфетками, жвачками?! Наши дети жвачки делили тогда на всех или жевали по очереди. Какое счастье, что внуки уже не занимаются микробообменом! Понятное дело, слышали об этом уже миллион раз, но ведь из слова гласные не выкинешь.

Слава Богу, плоды изоляции со времён холодной войны канули в Лету. Не совсем, правда. Удивительным образом именно в нашей стране сошлись в одной точке сверхцивилизацияи сверхотсталость. Космические и другие достижения науки и техники находятся на невероятной высоте, а в деревне – полная разруха. Фу-ты, не хочу даже думать об этом. Лучше продолжу любоваться красотами.

Вслед за домами-подберёзовиками появились редкие основательные отдельно стоящие домищи с тёмно-коричневыми, почти чёрными скатами, на белоснежных стенах которых для какой-то надобности были набиты узкие деревянные полоски того же цвета, что и крыша, наличники на окнах выкрашены в той же гамме. Кажется, это называют альпийским стилем. На домах особым готическим шрифтом были написаны названия местечек или же фамилии владельцев домов.

Крупные города западной части Германии прятались за шумоизоляционными стенами, о предназначении которых поведали мои сопровождающие. Сейчас-то и вы знаете, что это такое и для чего служат.

Проехав всю Германию за восемь часов, мы оказались в Бельгии. На границе документы проверили только у водителя. На пассажирок внимания никто не обратил.

Ужинали в Брюсселе в рыбном ресторанчике, выполненном в марокканском стиле. Рыбная улица впечатлила. Каждый ресторан отличался от другого фирменным море-животным. В одних это были акулы, в других – гигантские скаты, крабы, или омары.

После ужина прошлись по старинным улочкам. Ребята показали мне фонтан с писающим мальчиком, для которого королева Англии высылает наряды на каждый день. Проехались до Антверпена, где прогулялись по Бриллиантовой улице. Всё – от магазинов, продающих ювелирные изделия, цехов, изготавливающих лучшие в Европе камни, до музея было посвящено бриллиантам. А где наличествовали бриллианты, там неизменно присутствовали и люди в пейсах, даже детишки – в чёрных одеждах, шляпах и пейсах. Многие из них проживали и работали на Бриллиантовой стрит и прилегающих к ней улочках.

Время было неумолимо, поэтому вскоре пришлось отправляться дальше. И вот уже покинули приглянувшуюся мне игрушечную Бельгию. И вот уже проехали так называемую границу с Голландией, обозначенную широкой жёлтой полосой, прочерченной поперёк автострады, и несколькими видеокамерами над нею, на которые мне указали спутники. Никаких постов и даже ни одного полицейского в этом месте не наблюдалось.

А вскоре прибыли в Роттердам. Поселили меня в симпатичную гостиницу в центре города. В стоимость номера входил завтрак со шведским столом. На этот раз я уже не так страшилась самообслуживаться в ресторане, поэтому быстро расширила свой утренний рацион.

На следующий день после завтрака за мной заехала машина, на которой я была доставлена в офис фирмы, представлявший собой отдельно стоящее современное здание практически полностью из отражающего чёрного стекла, за которым ничего нельзя было разглядеть. По этой причине невозможно было определить, сколько в нём было этажей.

Мистер ван Гульден встретил меня, как лучшего друга, наговорил кучу комплиментов. Заметил, как хорошо быть молодым и красивым, на что я с сомнением произнесла: «Так уж и молодым?», поскольку в свои тридцать пять ощущала себя женщиной многоопытной и где-то даже стареющей. «Ну, меня-то моложе», – ответил мой потенциальный директор. Я же про себя не могла не съязвить: «Так я и вашего старшего сына моложе».

При первом же моём появлении в офисе, директор сообщил, что меня разыскивает какой-то русский мужчина. Я невольно заулыбалась: «Муж нашёл меня, а ведь я нисколечко и не сомневалась в нём». На душе просветлело.

Директор ван Гульден познакомил с сотрудниками, с которыми мне предстояло работать в дальнейшем. За спиной услышала ироничное: «Не евростандарт». Я невольно бросила взгляд вправо, где сидела дама по имени Линда, отличавшаяся весьма аппетитными формами. По сравнению с нею я была моделью, возможно, моделью размера плюс, не спорю. Голландский отличается от немецкого, как украинский от русского, поэтому я немедленно среагировала на реплику: «А вы все отвечаете евростандарту?».

Мои потенциальные коллеги смутились: «Не знали, что вы понимаете голландский». Объяснять, чего я там понимаю, а чего нет, не стала, пусть думают, что знаю, так, на всякий пожарный....

В эту минуту к директору прибежал сотрудник с сообщением, что на линии опять тот самый русский, который разыскивает новую сотрудницу из России. Услышав родной голос, я невольно прослезилась. «Ну, как ты?» – взволнованно произнёс супруг. «Ты даже не представляешь, какие тут туалеты!» – больше говорить я уже не могла. Напряжение последних дней вылилось в такие рыдания, которые не позволяли не то что выговаривать слова, но даже дышать. «Ну, ты чего? Что случилось-то?»

«Да нет, всё хорошо, – я наконец-то взяла себя в руки, – просто соскучилась… очень», – решила не рассказывать пока ничего о своих злоключениях, чтобы не тревожить близкого человека.

Со мной носились, как с писаной торбой: показывали фирму, порт с разноцветными коробочками – морскими контейнерами, с различными погрузчиками, лифтами, кранами – казалось, купленными или выкрашенными только вчера. Вся площадь порта была заасфальтирована свежечернеющим асфальтом.

Жизнь моя на две недели приобрела определённость. На фирме я пребывала до ланча. Обедала в ресторане с кем-либо из сотрудников. Оплачивала счета принимающая сторона.

До ужина оставалось свободное время. Это было моё время. На карманные расходы фирма выделила мне двести долларов. Я прогуливалась по Роттердаму, пила кофе в небольших кофейнях, посетила пару экспозиций в музее современного фотоискусства и морском музее. В музей эротики зайти не решилась, но подумала, что мужу захотелось бы заглянуть туда. Мне вообще очень не хватало его. Я всё время представляла, как бы он среагировал на то или другое. Да-а, с ним мне было бы намного интереснее гулять по уютным ухоженным улочкам … да и спокойнее, наверное.

В честь Пасхи во всех магазинах были объявлены большие скидки, иногда я натыкалась на полки с товаром, подписанными «Free», то есть бесплатно, но стеснялась обратиться к продавцам, ведь меня с детства учили, что ничего бесплатного в этой жизни не бывает. Голландцы посмеивались над моей нерешительностью, беря иногда надо мною шефство. Так директор ван Гульден прихватил с собой, когда отправился со своей семьёй в крупный супермаркет за город. Там он выпросил для гостьи из России целую горсть пробников замечательных духов у девушки, рекламирующей новый аромат.

Дочь его помогла купить ботинки на осень. Продавец, расшнуровывающая уже не первую пару обуви, со знанием дела произнесла: «Мадам, это очень хороший выбор для зимы». Сопровождавшая меня девушка рассмеялась: «Боюсь, зимой мадам утонет в них в снегу, – затем объяснила покрывшейся красными пятнами продавщице, – миссис из России».

Все вечера мои были расписаны. Голландцы организовали обширнейшую культурную программу. И первым в списке оказалось посещение восьмизального кинотеатра с застеклёнными зонами для курения, с неизменным попкорном. Тогда мне казалось, что дома такого не будет никогда, может, в Москве или там, в Санкт-Петербурге… когда-нибудь… но в моём родном городе, уж, точно никогда.

В настоящее время у нас в городе четыре таких кинозала. Отличаются разве что наполнением курительных зон. У нас они всегда переполнены, а в Голландии пустовали почти всегда.

Поразил китайский цирк, не только буйством красок, музыкальностью, но и головокружительностью аттракционов, выполнявшихся на высоченной скорости и на огромной высоте практически без страховки.

Два вечера посчастливилось провести в гостях у директора фирмы и его семьи. Поездки в его загородную резиденцию я дожидалась в офисе до окончания рабочего времени. Как только таймер известил об окончании трудового дня, большинство сотрудников потянулись к выходу из здания, и лишь единицы оставались трудиться на своих рабочих местах. Директор объяснил их трудовой порыв тем, что если хочешь чего-то добиться в жизни, в бизнесе, если хочешь получать достойную зарплату, – должен посвящать работе гораздо больше времени, чем все остальные коллеги. «А я всё ругаю мужа за то, что с работы поздно возвращается…»

Милая жена и симпатичные, уже взрослые, дети ван Гульдена, окружили меня заботой и теплом. Они с интересом расспрашивали о России, о семье. Голос мой предательски дрожал, когда я рассказывала о своих любимых. Издалека они казались мне почти идеальными.

Старший сын директора – футболист сборной Нидерландов, богатый и всеми уважаемый человек в своей стране, заметив моё состояние, решил сгладить неловкую ситуацию: «Вот отец всё рассказывает нам сказки про Россию, мол, едешь на машине полтора километра абсолютно нормальной дороги, и вдруг яма, которую ни с одной стороны не объедешь…»

– Конечно, сказки. Полтора километра нормальной дороги в России – это точно сказки, – рассмешила всех я.

Знаю, привыкли мы ругать наши сегодняшние дороги (обращаюсь я уже к современному читателю), а вспомните времена, когда их действительно не было, когда расстояние, которое сейчас легко проезжается по «плохим-то» дорогам за четыре часа, приходилось преодолевать в течение светового дня. Вспомните и возрадуйтесь. И вообще радуйтесь тому, что имеете, тогда и воздастся.

Менеджер на ресепшене через неделю моего пребывания в отеле заметил: «Какой у вас насыщенный график, мадам. Вы очень востребованы». За мной и впрямь заезжали разные люди и автомобили. Только по утрам приезжал один и тот же человек, соответственно, на одной и той же машине. А вот во второй половине дня меня забирали директор и его дети, каждый на своём авто, и менеджеры фирмы, каждый в своё дежурство.

В выходные посетили Амстердам, катались на теплоходике по каналам, окружённым стеной, слепленной из разнокалиберных мрачноватых, на мой вкус, двухэтажных домиков. Экскурсия проходила под струями ливневого дождя. В связи с этим окна были наглухо задраены, приходилось вглядываться сквозь слой стекла и воды, чтобы рассмотреть проплывавшие мимо красоты.

Центральная площадь, которую мы посетили по окончании экскурсии, не пустовала даже в дождь. Люди продолжали толпиться на ней, несмотря на потоки, выливающейся на головы воды. Я заметила юркнувшего в крошечный проулочек, скорее даже, переход, молодого человека, выковыривавшего крошечный пакетик из щели в стене. Без сомнения это был наркоман. Разрешённых лёгких наркотиков «бедняге», похоже, было маловато.

Практически каждый день пребывания в Голландии шёл дождь, но мои чёрные туфли были по-прежнему идеально чистыми, на них даже не оставалось характерных белых разводов.

Но вернёмся на улочки Амстердама. Голландцы поинтересовались однажды, хочу ли я увидеть истинное лицо города. Я с удовольствием согласилась.

Оказалось, что лицо это отражалось в красных фонарях улицы с одноимённым названием. «Мои» голландцы намеренно приотстали, чтобы посмотреть, что я буду делать без них. Каждый первый автомобиль притормаживал возле меня, некоторые водители высовывались чуть ли не по пояс, норовя прихватить за руку. Я дефилировала на своих каблуках в удлинённом платье, старательно не глядя в их сторону, неловко теснясь к витринам, в которых стояли, сидели, танцевали оголённые девушки всех рас и размеров. В отличие от меня, голландцы и другие туристы были одеты просто – в джинсы-брюки, в ботинки-кроссовки и разнокалиберные курточки.

Решив дождаться своих спутников, я остановилась возле одной из витрин. Девушки быстро сориентировались: начали наперебой изображать лесбийскую любовь. Подоспевших голландцев это очень позабавило.

Второй выходной мы провели на океане. Купаться было слишком рано – апрель даже для русских туристов был холодноват, поэтому мы гуляли, разыскивая перламутровые раковины, для того чтобы сдать их и получить взамен очень экзотичные бумажные цветы. Из раковин этих изготавливали натуральные перламутровые пуговицы и ювелирные изделия с перламутровыми вставками. Голландцы отдали мне все полученные в обмен на раковины цветы. Я же сумела практически без потерь доставить их домой своим детям, которые долго ещё играли ими, представляя себя путешественниками в дальних-дальних странах.

Пообщавшись с людьми всех возрастов и, будем говорить, сословий, я поняла, что горе может настичь человека везде, в том числе и в благополучной Голландии. И там люди болеют, страдают, любят. Дочка директора пару раз водила меня в гости к своим друзьям. В первый раз это был молодой человек, воспитывавший сынишку один. Он никак не мог прийти в себя от горя. Жена его умерла от рака.

Мне невольно подумалось: «Так вы же экологически чистые продукты едите. Да ещё и стандарты свои европейские всему миру навязываете». Да простит меня за мои мысли молодой голландец.

Вторая семья, куда я попала, тоже была юной, очень счастливой, но не слишком обеспеченной, по меркам Нидерландов, конечно. Но ведь всё в этой жизни познаётся в сравнении.

Все две недели каждое утро в холле гостиницы меня поджидал чёрнокожий поклонник. Сперва он лишь наблюдал за мной, затем стал активно привлекать к себе моё внимание, давая понять, что нравлюсь ему. Это было забавно, но не более того. И вот однажды он заскочил вслед за мной в лифт. По счастию, мы оказались там не одни. Мужчина, по виду индус, спросил по-английски, на какой этаж мне надо. Машинально ответив ему, я вскоре покинула лифт. Вслед за мной выскочил и тёмнокожий голландец: «Мисс, я бы хотел с вами встретиться. Можно пригласить вас на кофе?»

Я была словно в ступоре, не могла ответить ни слова. Просто, молча, шла по направлению к своему номеру. Голландец, только что собственными ушами слышавший, как я на чистом английском языке чирикала на ресепшене с сотрудниками отеля, смотрел на меня с удивлением и обидой.

В конце концов, молодой человек отступился, решив, по-видимому, не связываться с этой остервенелой расистской.

Когда по возвращении домой я рассказала о случившемся любимой подруге, та поинтересовалась:

– Что же тебя остановило? Ты же хотела насолить мужу. Он что, слишком чёрный был?

– Не-ет, скорее, шоколадный. Мулат, по-моему.

– Может быть, толстый, неприятный? – выдвинула она очередную версию.

– Да нет, стройный, я бы даже сказала, красивый.

– Тогда, наверное, неопрятный, встречаются такие, – опять не попала в цель приятельница.

– Нет, весьма аккуратный, отглаженный, как с обложки. Каждый день в новой рубашке и джемпере, словно только что с прилавка – новьё, да и цвета приятные – светлые, в основном, голубой и белый.

Я удивлялась своей реакции не меньше подруги, потому что считала себя терпимой ко всем людям, расам, религиям. А на деле оказалось…

Чем дольше оставалась я в дальних краях, тем больше вспоминались те, кто остался дома. В первую очередь, конечно, дети, но самым удивительным было то, что с большим теплом думалось и мечталось о муже – мужчине, на которого я была раздосадована, на которого в последнее время постоянно раздражалась. И всё больше расстраивалась, что мои близкие не могут разделить радость пребывания в стране мельниц и тюльпанов, не могут порадоваться вместе со мной всем её чудесам.

Я с удовольствием покупала небольшие подарки, по заказу сынишки купила черепашку-ниндзя, а для дочери «настоящую» Барби. Правда, игрушки оказались китайского производства, как и у нас. Мужу приобрела «Мартель», продававшийся по очередной акции.

Незадолго до моего визита в Голландию дочь директора открыла свой собственный магазинчик детской одежды. Мне позволили выбрать для своих детей всё, что ни захочу. Я отложила несколько вещичек известных мне фирм «Шевиньон» и «Бэрберри». «И всё-таки дорогой у вас вкус, Евгения», – пошутил в очередной раз мистер ван Гульден, оплачивая покупку.

И вот прошло две недели. Мне надо было возвращаться в Лейпциг, чтобы уже оттуда лететь домой. Голландские друзья выбрали необычный маршрут. Из Роттердама я должна была отправиться на самолёте в Брюссель, затем у меня была пересадка на рейс до Лейпцига, а уж оттуда по своим, заранее купленным, билетам я должна была отправляться в Москву. То, что от Москвы предстояло преодолеть ещё почти две тысячи километров, в расчёт не бралось, ведь дома, как известно, и стены помогают, ну, или колёса поезда, к примеру.

На душе было тревожно. Столько пересадок, да ещё бельгийскую границу надо как-то пройти… А вдруг опять какие-нибудь проблемы возникнут? Своими опасениями я поделилась с мистером ван Гульденом. Тот выделил мне сопровождающего, который должен был разрешить все спорные вопросы на границе.

Официальным лицом оказался молодой человек лет двадцати пяти, милый, с нежным профилем, уверенности мне ничуть не добавивший, но, как оказалось – напрасно. Мальчик великолепно справился со своей задачей. Самолёт, на котором мы добирались с ним до Брюсселя, оказался небольшим, наподобие нашего кукурузника, только более современным. Поразило не это…

За пятнадцать минут полёта стюардесса успела обслужить всех пассажиров трижды. Сначала она разнесла прессу – местные газеты, затем предложила на выбор кофе или чай в сопровождении небольшой печенюшки, а напоследок угостила ещё и холодными напитками всех желающих. Если учесть, что на внутренних рейсах в России тогда не кормили совсем, а на международных аэрофлотовских потчевали весьма скромно, то это была роскошь невообразимая.

Голландец, ответственный за прохождение контроля в брюссельском аэропорту, что-то объяснял таможеннику, который уточнив, сколько дней я находилась на территории Бельгии-Голландии без визы, лишь пожурил: «Не делайте больше этого, мадам». Я обещала…

Помахав напоследок Нидерландам в лице молодого парня, я отправилась во второй полёт по пути следования, на сей раз до Лейпцига. Но случилось непредвиденное: где-то посередине пути сообщение, прозвучавшее по радио, привело всех пассажиров в невероятное возбуждение. Я не понимала в чём дело, объявлено было по-немецки. А уже через десять минут мы приземлились в аэропорту Потсдама.

Намеренно выходила последней, чтобы расспросить стюарда о причинах внезапной посадки. На моё счастье экипаж по-аглицки понимал, поэтому удалось узнать, что по техническим причинам воздушный корабль дальше лететь не может и что примерно через час нам будет предоставлен другой борт.

Во избежание неприятностей я держалась подле пассажиров своего рейса, поэтому, когда объявили посадку и все засобирались, проследовала вслед за ними. Уже перед выходом на поле меня задержали. Девушка – работник аэропорта зачем-то поинтересовалась, откуда я лечу. Без задней мысли я отвечала, что из Брюсселя. Девушка огорчённо сообщила, что они не могут найти мой багаж.

Тревога сменилась паникой: «Нет, это никогда не кончится. Неужели все мои передвижения здесь будут сопровождаться неприятностями?» В самолёт не пропускали. Из-за меня рейс задерживался уже на пятнадцать минут.

От нечего делать я начала рассказывать девушке, что ещё утром была в Роттердаме, что когда прибыла в Брюссель, на руки багаж не получала, так как мне объяснили, что он будет отправлен далее по маршруту. Серьёзное до этой минуты лицо девушки осветилось улыбкой: «Так вы летите из Роттердама! Значит, это ваш чемодан болтается на ленте выдачи!» И уже через пару минут мой баул доставили в самолёт, которому незамедлительно было дано разрешение на вылет.

К счастью, дальнейшая моя поездка прошла в штатном режиме: никаких неожиданностей не принесла. Уже в поезде я окончательно расслабилась и дремала, отходя от продолжительного стресса.

Мои родные, любимочки мои, встречали всем составом. Дети возбуждённо разбирали подарки и гостинцы, рассказывая попутно, как им жилось в моё отсутствие. Вечером, оставшись с мужем наедине после того, как они улеглись спать, прижавшись к нему, я сказала:

– Боже мой, как хорошо дома!

– А там, за границей, что – плохо?

– Там тоже хорошо, только вас там нет… тебя там нет.

21.07.2012 г.

Издание второе, переработанное

Blackmail4

Держу в руках большой коричневый конверт из толстой обёрточной бумаги, проложенный изнутри пупырчатой плёнкой, дабы не повредить при перевозке содержимое пакета, разглядываю надпись. На столе рассыпаны фотографии Варшавы. Но основное в конверте не адрес, а адресат, где в графе «Кому» написано по-английски: «То my blackmail». Письмо без обратного адреса и имени отправителя, но может быть оно только от одного человека на свете – от Бруно Телли.

Боже мой, как чисто! Как красиво! Как солнечно!

До́ма на деревьях уже совсем нет листьев, а здесь они все в позолоте. И асфальт такой чёрный, как будто его положили и расчертили специально к моему приезду. А ещё говорят Варшава грязная…

С такими мыслями выхожу из Варшавского аэропорта, уютного и чистенького, разыскивая глазами Бруно.

Подъезд к аэропорту напоминает въезд на бензоколонку. И машин не больше, чем на заправке, а я-то после Шереметьева-2 боялась, как мы найдёмся.

А вот и Бруно! Стоит возле «Лендкрузера». Нет, совсем не изменился. Здорово! Ведь прошло уже четыре года.

Интересно, он меня тоже сразу узнает? Ага, вижу, узнал, машет рукой!

Я практически без вещей, поэтому спешу к машине. Здороваемся запросто, слегка чмокнув друг друга в щеку, будто и не было всех этих лет.

Весь полёт от Москвы тревожилась, представляя себе эту встречу: «Как выглядит? Как я выгляжу? Как встретит? Не опоздает ли? И встретит ли вообще? Что делать буду четыре дня со ста пятьюдесятью долларами в кармане?»

Волновалась я с тех самых пор, как получила приглашение от Бруно, вернее, когда приняла решение лететь к нему в Варшаву, потому что Бруно неоднократно приглашал меня к себе.

Сначала в Италию, куда я не смогла поехать из-за наличия отсутствия финансов, затем в Украину (недорого, и визу оформлять не надо), для того чтобы увезти меня оттуда в Польшу. И вновь я не смогла поехать, на тот момент что-то не сошлось в расписании. И вот теперь Польша…

Волновалась я ещё и потому, что летела в Польшу втайне от своих родных и близких. Все дело в том, что я замужем, и лечу, как бы, в командировку, а так как никакой командировки на самом деле нет, пришлось соврать и коллегам, что на четыре дня отбываю на юбилей бабушки. Юбилей у бабушки действительно состоится, но только без меня. Я так решила!

С непривычки долго взбираюсь на сиденье джипа. Бруно помогает мне. Когда, наконец, усаживаюсь, мужчина бережно берёт мою левую руку, целует пальцы и прижимает к своей груди.

Трогаемся с места, едем, распугивая по пути лёгкие разноцветные листочки, вытанцовывающие невероятные головокружительные па вокруг колёс автомобиля. А то вдруг сорвётся один с близстоящего дерева и потянет за собой золотистую стайку таких же вот, любопытствующих, листиков, через дорогу прямо перед нами, вызывая в душе такой восторг, что плакать хочется.

Бруно замечает слезу на моей щеке, отпускает руку:

– Что? Что случилось? Я что-то не так сделал?

– Нет, что ты, просто мне у-у-жасно хорошо.

– Ты всегда плачешь, когда тебе хорошо?

– Частенько… Правда, давно этого не случалось. Несколько лет уже точно. Давай не будем об этом…

– Давай… не будем…

Бруно внимательно смотрит на меня. Непривычно мало говорит. А я разглядываю рабочую панель его автомобиля. Интересно раскрашена. Под дерево, но узор слишком причудлив. Проследив за моим взглядом, итальянец рассказывает, что изготовлена она из корня какого-то уникального дерева. А я-то думала, как можно было придумать такой затейливый рисунок…

Вот и Варшава. Очень близко от аэропорта или мне так только показалось? Квартира Бруно находится в самом центре, в доме, как у нас говорят, сталинской постройки – полногабаритном, оформленном в стиле советского классицизма. Большая парадная, высокие ступени лестницы с широкими полированными деревянными перилами, только очень чисто. Бруно открывает дверь квартиры, вносит мою сумку. Вхожу, оглядываюсь.

Нас встречает Италия со страниц журналов по интерьерам. Огромная комната – студия метров семьдесят. Здесь же кухонная зона с гигантским столом из природного камня, зеркальный шкаф с выстроенными рядами стеклянными стаканами, бокалами, бокальчиками на все случаи жизни, выполненными в одном стиле, а вокруг зеркала, зеркала…

Вижу на полу огромный букет, нет, не букет, а ведро с розами. Сколько же их тут? Только теперь осознаю, что Бруно встретил меня без цветов. Итальянец рядом, с полотенцем в руках. Обнимает меня, долго и страстно целует:

– Это для тебя, cara mia Lina5… Тебе надо принять душ после дороги. Есть хочешь? Я приготовлю.

– Нет, в самолёте покормили. Если только чаю…

– Хорошо, иди, вот ванная.

Ванная комната – тоже продолжение Италии. Прямо посередине на позолоченных львиных ногах стоит большая ванна цвета малахита. Зелень плитки успокаивает, тёплая душистая вода ласкает. Окунаюсь в вспоминания…

День перед Рождеством…

Мы с представителем отдела внешнеэкономических связей одного из многочисленных режимных предприятий на Урале, встречаем делегацию из Италии в Шереметьево-2. Собственно, делегация состоит из двух сотрудников итальянского автомобильного гиганта.

Я работаю переводчиком. Приехала в Москву специально для сопровождения данной делегации. До уральского «миллионника», где и находится то самое, режимное предприятие, мы поедем на поезде. Таково желание наших гостей, которые захотели посмотреть из окна поезда на зимнюю Россию, на сибирскую тайгу. Конечно же, из литературы и других художественных источников они больше знают о Сибири, но так как интересы их всё же связаны с Уралом, наш город был приравнен в данном конкретном случае к Сибири.

Стоим с табличкой, на которой написано название завода. Вот и они. Высоченные загорелые красавцы. Одеты со вкусом. Не по-нашему. Не слишком молодые, лет по сорок пять, может, чуть меньше. Боже! Вещей-то набрали! Чемоданы, портфели, кофры, на шее у одного из них ещё и фотоаппарат

Раскланиваемся, знакомимся и на такси отправляемся на вокзал.

Один из гостей с прехитрой улыбкой интересуется, кто же написал им письмо-приглашение на итальянском языке? Пришлось сознаться, что это была я, что это был мой первый опыт, и вообще я самоучка, изучала язык специально к их приезду по самоучителю. «А что, много ошибок наделала?» Правду, конечно же, они мне не сказали. Ответили, улыбаясь, что для первого раза – очень даже недурственно.

Надо заметить, что общаемся мы на английском, потому что все образованные европейцы говорят на этом языке. А так как делегации на завод прибывают со всего света, руководством решено было держать только одного штатного переводчика – с английского.

Наши места в спальном вагоне. Никогда прежде не ездила в таких вагонах. В общем-то, ничего особенного, только очень чисто, зеркала во всю стену, коврик в проходе да над головой нет привычной полки. Бельё выдали новое, а главное, сухое. В туалете бумага туалетная и мыло на месте. В других вагонах о таком в то время и не мечтали. Вдвоём бы с любимым мужчиной прокатиться в этаком-то вагончике, да нет пока такого…

Итальянцев «роскошь» СВ6 ничуть не впечатлила. Пока гости устраивались в своём купе, я глазела на пролетающий за окном пейзаж, стоя у окна в проходе вагона. Вскоре ко мне присоединился один из гостей, брюнет со слегка вьющимися волосами, большим выпуклым лбом, улыбающимися шоколадными глазами в лёгком светлом джемпере. К тому времени я уже знала, что зовут его Бруно Телли.

– Как вам поезд, купе понравилось? – спросила я.

– Неплохо. Светильник для чтения над спальным местом – это удивительно.

Наслышанный о неустроенности российского быта, итальянец прихватил с собой специальную лампу, которая крепится прямо к книге. С удовольствием рассказывал про роскошь европейских поездов и очень рекомендовал мне попутешествовать на таком поезде.

Конечно, истинный итальянец не мог не поинтересоваться русскими девушками, какие, мол, они? Я, как могла, обрисовала образ среднестатистической россиянки в собственном понимании. Во время рассказа иностранец несколько раз говорил: «Такие же, как вы? Так же, как вы?» Видимо, образ, нарисованный мною, в чём-то походил на меня. Надо сказать, что я и впрямь напоминаю русскую барышню с полотен художников – передвижников: светло-русая, слегка полноватая, с серо-голубыми глазами, плавными движениями…

Моё место находилось в одном купе с представителем завода Александром Ивановичем, который посчитал своим долгом накормить гостей, поэтому набрал с собой, как сейчас помню, пять или шесть колец «Краковской» колбасы, шпроты, помидоры, солёные огурцы и белый хлеб. По этому случаю мы почти сразу пригласили соседей отобедать. Гости явились с пармезаном и бутылкой минералки без газов, что нами в начале девяностых воспринималось, как курьёз. Зачем воду-то с собой возить, в кране, что ли, мало?

С итальянцами мне пришлось работать впервые. Более разговорчивой нации я дотоле не встречала. Стоило, одному из них на миг замолкнуть, в разговор включался другой.

Лично мне понравился второй представитель итальянской фирмы – Антонио Рокко, более выдержанный, менее многословный, седовласый, с чёрными аккуратными усиками, в очках и светло-сером пиджаке из жёсткой костюмной ткани.

В отличие от собрата, синьор Телли много шутил, но, как мне показалось, слегка нарушая грань допустимого. Например, его озадачило то, что мы с Александром Ивановичем в одном купе должны провести целую ночь. Мы же не являемся членами одной семьи или…

«По итальянским законам, – сказал он, – если мужчина с женщиной находятся наедине в течение получаса, то мужчина просто обязан жениться».

«Ох, уж эти горячие итальянские парни! Как мало им надо для женитьбы!» – подумалось мне.

Итальянцы совершенно искренне благодарили нас за то, что в великий праздник Рождества Христова мы встретили их и готовы отмечать его вне дома, вдали от близких. И это в начале девяностых, когда Рождество и за праздник-то мало кто в России почитал. В знак признательности гости подарили нам по косметичке, доверху наполненной косметикой величайших мировых брендов.

Ой, что-то я засиделась! Пора покидать ванну. Бруно уже, наверное, волнуется. Как я выгляжу? Вроде нормально! Щёки раскраснелись, мокрые волосы рассыпались по плечам, голубое махровое полотенце добавляет синевы серым глазам.

Выхожу, Бруно – за компом. Сразу встаёт, не давая мне сойти с места. Полотенце быстро оказывается на полу. Закрываю глаза, пытаясь не смотреть в многочисленные зеркала.

Я этого ждала… Мы этого ждали целых четыре года.

Вскоре оказываюсь на кухонном столе. Упиваюсь радостью, зарождающейся где-то внизу живота, охватывающей постепенно всё тело, проникающей в душу, в сердце, в каждую клеточку моего организма. И вдруг… начинаю содрогаться от слёз счастья. Бруно опять озадачен:

– Я сделал тебе больно? Прости. Только не плачь.

– Я же тебе говорила, что когда хорошо, мне хочется плакать. А если ты ещё раз остановишься, ‒ я не прощу тебе этого! Продолжай! Ещё! А-а!

Опускаю конверт на стол. Беру в руки фотографии. Вот памятник Освободителям Варшавы на центральной площади, памятник Адаму Мицкевичу в зелени деревьев небольшого скверика, а это Королевский замок в Старом городе, пешеходная зона…

После небольшого завтрака Бруно везёт меня кататься по городу. Хочет познакомить с Варшавой, которую обожает. Он даже выучил немного польский язык.

В самом сердце города совсем рядом с домом, где живёт итальянец, находится памятник советским солдатам – освободителям Варшавы. Ноги солдат в память о Катынском расстреле польских офицеров выкрашены красной краской. Не очень-то жалуют освободителей в Европе, несмотря на то, что поляки пострадали от немцев больше других, если взять количество смертей на душу населения. Но и от наших тоже пострадали…

А вот памятник Адаму Мицкевичу, гордости поляков. В очередной раз Бруно удивляется моим познаниям, когда начинаем обсуждать произведения поэта – стихи, баллады, поэмы, самую известную из них «Пан Тадеуш». Итальянец, влюблённый в Польшу, читал её на родном языке, а сейчас пытается делать это ещё и в оригинале.

В городе множество красивейших католических и православных храмов. Один из них мы посетили. Это был, как сейчас говорят, новодел, что ни на йоту не преуменьшило величия и торжественности постройки и внутреннего убранства.

Подъезжаем к Старому городу, к пешеходной зоне. Дальше на автомобиле нельзя. Брусчатая мостовая, а я на каблуках…

Русские женщины, все как одна, в девяностые ходили на каблуках. Это сейчас они позволяют себе низкий каблук и отсутствие макияжа, а тогда даже мусор выносили при полном параде. Надо сказать, полячки от нас мало чем отличались в ту пору: хорошенькие, одеты недорого, но со вкусом, всегда накрашенные, голодные до всего нового, дорогие иномарки не пропускали без внимания. Об этом мне уже Бруно поведал.

«Та-а-ак, а я-то тогда здесь зачем?» – «Я же уже говорил, ты – особенная».

Идём по пешеходной зоне – тот же Арбат, только поменьше и покультурней, что ли. А-а, понятно, совсем нет бомжей и пьяных. Никто не держит в руках бутылок с пивом. Детей много, но они ведут себя достаточно спокойно. Катаются себе, кто на роликах, кто на велосипеде, а кто – на скейтборде.

Улочки Старого города извилистые и уютные, с множеством магазинчиков, ресторанчиков, кафешек, декорированных то огромным башмаком из папье-маше, то фигурой повара, то из окна над входом в магазин, будто выпрыгивает человечек с зонтом в руке…

Переходим каменный мост надо рвом, в данный момент без воды. Может быть, по весне он и наполняется водой, как в былые времена, но сейчас, осенью, он пуст.

Входим внутрь – сводчатые потолки, красивые хрустальные светильники, лепные украшения. Сегодня в королевском замке (как звучит-то, а-а?) проходит конкурс молодых исполнителей. Бруно – большой ценитель музыки, как впрочем, все итальянцы, да он и сам поющий. Мне довелось слышать его пение в записи, подаренной им директору того самого уральского предприятия, на котором мы вместе работали и где, собственно, и подружились. Мой компаньон осведомлён, что у меня за плечами музыкальная школа, и что играю я не на чём-нибудь, а на виолончели – самом близком к человеческому голосу инструменте. Ну, как играю, стоит в углу. Периодически настраиваю…

Торжественно вступаем в зал. Резные стулья, выкрашенные белым блестящим лаком, с красной велюровой обивкой на сиденьях и спинках, расставлены специально для конкурса. Стационарные сидения отсутствуют вообще. Когда-то, в давние времена, зал предназначался для балов и приёмов, а теперь превращён в концертную площадку, в данный момент целиком заполненную любителями музыки.

Конкурс продолжается с утра до вечера в течение двух дней. Сегодня первый конкурсный день, может быть, поэтому музыканты слабоваты. Особенно неприятно меня удивила виолончелисточка. Молодая, симпатичная, раскачивающаяся всем телом, подыгрывающая себе ногами и… совершенно непрофессиональная, ни тебе вибрато, ни тебе звука нормального, да и пьеска простовата для конкурса. У нас в пятом классе музыкальной школы любой ученик лучше сыграет.