ТАЙНЫЕ СТРАНИЦЫ
Оглавление
Грузинская шутка
ДЕВСТВЕННИК
ТАЙНЫЕ СТРАНИЦЫ
ВКУСИТЬ МУДРОСТЬ
МОРЕ
С ПЫЛУ С ЖАРУ
"НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК"
МЕТЛА
ОЛЕАНДР
ПОЭТ
РЫБАЛКА
ПРАЗДНИК
СИНОПСИС
ПРОЩАЙ, ВЕГАС!
У… лётная история
Шпионские страсти
Купание красного коня
ЛАВИНА
Сюрприз
ЦЕПИ
СЕКРЕТНАЯ ДВЕРЬ
ГРУЗИНСКАЯ ШУТКА
Когда Бог раздавал народам земли, грузин опоздал и пришел, когда было всё роздано. Разгневался Господь: "Где ты был, наглец? Почему не пришёл вовремя?" Улыбнулся грузин: "А ми, Господь, с друзьями посидели, Ваша честь тост випивали!" Усмехнулся Всевышний: "Ну что с тобой делать? Придётся от себя отрывать…" И отдал Бог ему часть своей райской земли, кусочек Рая, и назвал эту землю ГРУЗИЯ…
Грузинская притча
Случилось это в праздные восьмидесятые, когда наш "Союз нерушимый" нежился в сладком застое, а Грузия процветала в вечнозелёном тепле и в ароматной сытости.
Всякий раз по дороге из Батуми на Зелёный мыс я закрывала глаза, слушая гулкие удары сердца, словно ожидая поцелуя. От резкого поворота к вершине горы моё дыхание захлёбывалось, и, очнувшись уже на перевале, я встречалась с изумительным пейзажем. Передо мною открывался рай: огромное солнце горячо обнимало сверкающее море. А на фоне изумрудного буйства субтропиков, как мираж, вырисовывался полуостров с утопающим в пальмах и цветах белокаменным городом.
Популярный курортами Батуми славился ещё и известным в стране фармацевтическим комбинатом, прозванным в народе "кофеиновым заводом". На этот комбинат я и получила распределение после окончания Новосибирского биохимического. Вручая мне лист с назначением, наш проректор ухмыльнулся: “Вот уж точно… Лучше Северный Кавказ, чем Южный Сахалин".
Оторванная от родительского дома, я первые месяцы тихо плакала в своей одинокой комнате рабочего общежития. Однако вскоре подружилась с соседкой Галей, молодой женщиной лет тридцати. В нашей общаге она со своей пятилетней дочкой занимала самую большую и лучшую комнату. Работала Галка бухгалтером в центральном универмаге и в пору всеобщего дефицита всегда одевалась модно и со вкусом. Попала она в Батуми после развода с мужем, бывшим военным. А устроил её в общагу и на работу дядя. Был ли он ей действительно дядей – история умалчивает. Однако в Батуми действительно жила Галина тётка, она и помогала ей воспитывать дочку – смышлёную кудрявую Леночку.
Галка была, как говорят, женщиной от бога. Можно привить девушке вкус и изящные манеры и даже при скромных вокальных данных научить петь, однако никто не научит женщину чувствовать. Женственность и сексуальность – природные дарования. А в моей подруге эти качества отлично сочетались с достоинством и умением быть счастливой.
Рядом с Галкой всегда дышалось легко и спокойно. Я с удовольствием наблюдала, с каким восторгом глядят на неё подругу мужчины. И вовсе не потому, что в Грузии само женское существо возведено в ранг божества. На неё оглядывались бы везде: в Москве и Урюпинске, в Париже и Мадриде. Галкин кокетливый поворот плеча будто звал протянуть к ней руку, а её певучий голос магически увлекал идти за ней… потеряв голову.
Моя подруга часто рассказывала о своих любовных приключениях. Увлечённая историями подруги и невольно пламенея страстью, я будто становилась участницей тех романов и сцен.
Как-то мы нежились на пляже, и Галя, поправляя на мне тонкую бретельку купальника, вкрадчиво спросила:
– Ну, а у тебя парни-то были?
Я вдохнула солёный воздух и, разминая в пальцах грубый песок, рассказала про свой "сексуальный опыт": о нескольких поцелуях с одноклассником и пылких объятиях в подъезде с однокурсником, провожавшим меня с вечеринки.
Удивлённо вскинув глаза, Галка прыснула:
– Так тебе двадцать три! Я в это время огонь и воду прошла. Как же тебя, такую красавицу, без любви… оставили? В Сибири-то у парней поотмерзало, что ли?! – Скользнув по моему телу озорным взглядом, она добавила: – Какой товар-то пропадает! – немного помолчав, подруга вздохнула. – Знаешь, в Грузии с этим серьёзно: или замуж надо идти, или по большой любви первый раз отдаваться.
– А как грузинские мужчины? Так ли они хороши, как о себе говорят? – удивляясь своему любопытству, спросила я.
– Что тебе сказать, – вздохнула Галка. – Конечно, такую пьянь, как мой бывший муженёк, здесь не встретишь. Пить они умеют и в ухаживании хороши. Много страсти. Ну а всё остальное… кому как повезло с физиологией и практикой. А вот юмор у грузин особенный. Надо здесь родиться, чтобы его понимать.
Летом народу в Батуми увеличивалось в пять-семь раз. Турбазы, курорты и дома отдыха наполнялись отдыхающими. Рестораны, кафе и шашлычные с утра шумели посетителями, а приморский бульвар пестрел нарядной толпой гуляющих. Вечером он светился разноцветными лампочками, их длинные гирлянды висели на пальмах, как на новогодних ёлках.
В кафешках торговали мороженым и варили кофе по-турецки в маленьких медных джезвах. Ловкие грузины в огромных фартуках, громко восклицая и напевая гортанные мелодии, быстро поворачивали шампуры с румяными шашлыками. Многие местные и приезжие сидели за маленькими столиками. Их вереница тянулась вдоль побережья. Аппетитные запахи, перебивая друг друга то сладостью, то пряностью, манили присоединиться к тем, кто в субботний вечер пил, ел и поедал глазами прогуливающихся.
Мы сели за свободный столик и осмотрелись. Напротив нас, вальяжно раскинувшись на стульях, сидели двое хорошо одетых симпатичных парней. Наслаждаясь беседой, они потягивали кофе.
Галка наклонилась ко мне.
– Посмотри на этих. Явно тбилисские, сразу видно – "голубая кровь". Не то, что наши батумские колхозники: "дэвачка, пайдом пагулаем", – шепнула Галка, шутливо подражая грузинскому акценту.
Моя подруга прислушалась. За четыре года в Батуми она неплохо освоила язык. Помню, как через неделю нашего знакомства Галка подарила мне "Самоучитель грузинского языка" с назиданием: "Это, конечно, не обязательно, но ты должна понимать, что вокруг тебя происходит. Язык несложный – через полгода начнёшь говорить".
Удивлённая Галя заметила, что парни обсуждают зарубежные новости.
– Да, интеллигентные ребята, – шепнула она. Её глаза влажно сверкнули в полумраке. – Сейчас увидишь, какой будет подход.
– С чего ты взяла, что подход будет именно к нам? Тут много и других… – неуверенно пролепетала я, окинув взглядом публику.
Рядом красовались стильно одетые москвички, пышногрудые киевлянки, длинноногие минчанки. Вся славянская красота в своей сине-сероглазости, шелковистости волос и бархатности кожи, тронутой до золота ласковым грузинским солнцем, смеялась и шепталась вокруг нас.
Однако моя подруга, окинув быстрым взглядом окружающих, заключила:
– Девушек-то много, а такие, как мы, одни.
Она ни мгновения не сомневалась в своей харизме.
Вскоре появился администратор.
– Ребята передают вам привет, – с улыбкой произнёс он, кивая в сторону парней.
"Приветом" оказалась корзина с фруктами, а ещё бутылка шампанского и две баночки чёрной икры. Официант услужливо открыл бутылку, наполнил фужеры. Взглянув в сторону наших дарителей, Галка в знак благодарности приподняла бокал. Оставаясь за своим столиком, они кивнули в ответ. Мы немного выпили и поели, и теперь моя подруга, которая сидела лицом к парням, начала мне их описывать:
– Один, помоложе, не больше двадцати пяти, с обаятельной улыбкой, такой милый… Однако глядит на всех свысока. Видно, знает себе цену. Другой – постарше. Красавец! Настоящий грузинский князь, прям Давид Агмашенебели. Этот смотрит особенно, как разведчик: глядит на тебя, а видит всё, что вокруг.
Тут официант приставил два стула к нашему столу. Молодые люди подошли очень уверенно.
– Как отдыхаем? Надеюсь, вы не возражаете? – парень с обаятельной улыбкой заговорил первый.
Они представились. Того, что помоложе, звали Георгий – Гия, как принято в Грузии. А имя "разведчика" было Джумбер.
Галя умело завела разговор. Не открываясь сразу, она держала собеседника на расстоянии вытянутой руки, чтобы в зависимости от ситуации или оттолкнуть, или прихватить.
Мы говорили обо всём и ни о чём. Парни в Батуми были впервые, приехали из Тбилиси на несколько дней отдохнуть. Разговорчивый Гия с интересом скользил взглядом по нашим лицам. Джумбер, спокойный и сдержанный, иногда ронял скупые реплики. Через некоторое время он встал и направился в сторону администратора.
– Серьёзный у тебя друг, – заметила Галя.
– Ну вообще-то он мне не совсем друг. Он мой телохранитель, – с улыбкой бросил Гия.
– Да что ты! – прыснула Галка. – Обожаю грузинский юмор!
Наше короткое веселье прервал подошедший Джумбер, он кивнул в сторону соседнего здания:
– Просим вас за стол. У них там есть… комната для особых гостей.
Компания дружно проследовала к дверям с потёртой вывеской "Кафе «Волна»".
Я с любопытством следила за происходящим. Во мне вдруг проснулась жажда приключений. Выпитое шампанское приятно кружило голову и будоражило нервы.
Мы зашли в просторный зал. В центре сверкал фарфором изысканной посуды сервированный стол. Аромат пышных букетов из свежих цветов в громоздящихся по углам зала напольных вазах мешался с острыми запахами расставленных на столе приправ. После скромной обстановки летнего павильона с лёгкими алюминиевыми столиками, тяжёлая полированная мебель выглядела роскошно. Помпезный интерьер дополняли дорогие обои и хрустальная люстра. Здесь, скорее всего, устраивали приёмы для партийных работников. На стенах висели фотографии съездов. Там же красовался фотопортрет представительного мужчины с проседью и властным взглядом. Подпись впечатляла: «Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, первый секретарь ЦК Коммунистической партии Грузии».
Гия пристально взглянул на портрет.
– Неудачное фото. Что-то мой дядя здесь устало выглядит, – бросил он, солнечно блеснув улыбкой, и присел рядом с Галей.
– Так ты племянник Шеварднадзе?! – лукаво просияла Галка. – А я дочка Щербицкого. Как же нас судьба-то свела?! – и, заливисто рассмеявшись, добавила: – Грузины – такие шутники!
Мы дружно подхватили её смех и наперебой начали сыпать шутками про партократов. На столе чередой появлялись вкуснейшие блюда кавказской кухни. Ели мы с аппетитом, но пили мало, после каждого тоста просто прикладывались губами к фужерам. Галя рассказывала всякие занимательные истории. Желая блеснуть знанием грузинской культуры, она упомянула, что прочитала "Витязя в тигровой шкуре" и ей многое запомнилось.
– А что именно? – вдруг оживился немногословный Джумбер.
– Ну… вот чудесные слова: "ложь – начало всех несчастий" или "суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна". У Руставели много мудрых высказываний: "что роздано тобой – твоё, что нет – потеряно". В разных переводах звучит по-разному, но одинаково мудро, – она вздохнула. – В общем, надо отдавать и отдаваться! – игриво промурлыкала Галка.
Гия и так не отрывал от неё восторженных глаз, а после этих слов страстно поцеловал моей подруге руку.
Официанты засуетились, готовя стол к десерту.
– Нет-нет, – возразила Галя. – Сладкое мы возьмём с собой. Сейчас поедем к нам. У меня хорошая музыка, танцы устроим… Надо такси поймать.
– Такси не нужно, – возразил Джумбер. – У нас машина здесь рядом.
Вскоре мы, веселой болтовней разбудив дремавшего на кожаном сиденье шофёра, уселись в чёрную "волгу".
Минут через двадцать из роскошного центра мы прибыли на окраину в нашу общагу – весьма обшарпанное здание, окружённое чахлыми тополями. Стены из выцветшего кирпича серели мхом субтропической сырости. Вокруг здания чёрными дырами темнели котлованы, вырытые под новые дома. Дождливыми южными зимами эти ямы заполнялись водой и лягушачий оркестр голосил ночами на всю округу.
Комнаты в общаге располагались секционно: по четыре в отсеке с общей кухней и ванной. К нашей великой радости, две морячки соседки, уехали в какой-то порт встречать своих мужей. Мы шумно ввалились в прихожую на правах полных хозяев. В коридоре, как обычно, витал стойкий запах банного мыла, а из кухни сочился дух жареной картошки.
Галкина комната выделялась из других как государство в государстве. Обставленная новым чешским гарнитуром, подарком "дяди", она пленяла уютом, который умела устроить только такая "гейша", как моя подруга.
Вскоре мы в компании тбилисских гостей сидели за столом, наслаждаясь чаем и сладостями. Томные звуки "АББы" из японского кассетника поднимали лирический градус общения.
Помогая Галке убирать со стола, я принесла на кухню посуду и с тревогой спросила:
– Слушай, а может, Гия и в самом деле племянник Шеварднадзе? Машина с шофёром…
– Ну, что он действительно… племянник, я не сомневаюсь, – язвительно шепнула Галка. – Чей-то, но не того…
Она многозначительно подняла глаза вверх, к потолку.
– А чёрные "волги" здесь у каждого директора овощной базы. Обожают они это дело – выпендриваться. Это национальная грузинская черта. Ты что, действительно веришь, что племянник Шеварднадзе придёт в нашу ободранную общагу с общим туалетом на этаже?
Немного помолчав, она распределила роли.
– Конечно, Гия тебе по возрасту больше подходит, но он уже в меня по уши влюблён. Да и Джумбер, я заметила, так на тебя и пялится – просто глаз не сводит. Слушай, подружи с ним эту ночь. Может, хоть со своей невинностью расстанешься, а то ты с ней носишься, как дурень со ступой, – хмыкнула моя подруга.
За стеной слышалась возня, тихая музыка и Галкин смех. Отданная мне соседками мягкая мебель да стеной шкаф составляли скромную обстановку моей комнаты. Мы с Джумбером, оставшись вдвоём, смотрели телевизор. Он подсел ко мне на диван и ласково обнял. В нём не было той южной страсти, о которой говорила Галя, но была нежность, окутывающая меня при каждом его прикосновении. Я замерла в невесомом ожидании.
– Ты хочешь… быть со мной? – шепнул Джумбер.
– Я… я не знаю. Я никогда… – мой голос сорвался.
Джумбер не показал разочарования и не оттолкнул меня, а лишь осторожно поцеловал в лицо.
– Тогда нет. Первый раз должен быть, если ты полюбишь.
Он привстал:
– Постели мне, пожалуйста, на полу.
– Вот… одеяло, а на него ещё… – пролепетала я.
– За меня не беспокойся. Я вырос в горах. Отец меня ещё пацаном на охоту брал, мы там на камнях спали. А потом я служил в спецназе… так что привычный.
Джумбер разложил на полу одеяло, скинул одежду и сразу заснул. А я, прислушиваясь к его ровному дыханию и ворочаясь на диване, просто сгорала от непонятного возбуждения.
Проснувшись, сквозь ресницы и розовую дымку рассвета, я увидела, как мой случайный гость, играя крепкими мышцами, надевает рубашку, и с удивлением заметила сетку шрамов на его спине.
– Что с тобой случилось? – вырвалось у меня.
– Да так… Я был в Афгане.
"Спецназ, Афган…" – меня бросило в жар.
– Сколько тебе лет, Джумбер?
– Двадцать восемь, – вздохнул он, будто признался, что ему пятьдесят.
Галка постучалась в дверь, приглашая к завтраку. Георгий уже сидел за столом, аккуратно разливая чай по фарфоровым чашкам. Он казался старше и выглядел совершенно счастливым.
На кухне Галя сладко промяукала:
– Ой… Мне кажется, у него это впервые было. Однако… такой ласковый!
В воскресную программу развлечений наших гостей моя подруга включила поездку на Зелёный мыс, катание на канатной дороге, тур в Кобулети и в кучу других интересных уголков, о которых знали лишь местные.
Чёрная "волга", уже с другим водителем, ждала нас недалеко от общаги.
При въезде в Кобулети Галка заверещала:
– Остановитесь у этого курорта. Я там работала и всех знаю. Пойдёмте, я вам покажу. Там номер есть для особых гостей с джакузи!
– Вы идите, а мы с Танюшей тут подождём, – предложил Джумбер.
Мы присели на скамейку недалеко от ворот пансионата. Он взял мою ладонь в свою руку, и я опять заметила у него шрам чуть выше запястья.
– Ты долго был в Афгане? – вздрогнула я.
– Недолго, около года. Потом ранение… Я не говорю с женщинами об этом – это не для женских ушей.
– У тебя есть жена? Девушка? – вдруг вырвалось у меня.
– Нет, у меня никого нет. Конечно, были женщины, но всё не то. Да и не до того было.
Я уже собиралась спросить, чем он теперь занимается, но совсем рядом появились моя подруга с Гией:
– Ой, а мы в джакузи искупались!
Блаженное выражение их лиц выдавало, что они там не только купались. Но я уже ничего не слышала, кроме своего невнятного сердцебиения, когда острый взгляд Джумбера останавливался на моём лице.
Мы прошлись по набережной Кобулети. Здесь всегда пахло страстью. Удивительный аромат чего-то отцветающего и начинающего цвести смешивался с запахами моря, разгорячённых тел и специй.
После возвращения в Батуми и вечернего застолья Галя предложила:
– А давайте пойдём сейчас купаться. Вода такая тёплая!
– Но ведь после захода солнца пляжи закрыты. Здесь же пограничная зона всего в семи километрах! – возразила я.
– Ну это всем известно. Так мы не будем лезть в приграничную полосу, я точно знаю, где она начинается, – не унималась моя подруга.
– Тогда надо домой заехать за купальниками.
– Да кто же ночью в купальнике купается?! – захохотала Галка и, наклонившись ко мне, прошипела. – Ты ещё валенки свои прихвати, сибирские.
До пляжа мы сначала ехали молча, а потом парни затянули мелодичную грузинскую песню, подхваченную водителем.
Я вспомнила, как друг моего отца, долго живший в Италии, говорил, что если несколько итальянцев поют, то их выступление можно смело представить на конкурс в Сан-Ремо. Видимо, многие грузины, как и большинство южных народов, одарены красивым голосом.
Галка сидела на переднем сидении и подпевала:
– Патара, чемо патара гогона…
Её звонкий голос переплетался с мужскими баритонами, украшая песню, как серебряная нить дорогой наряд.
Так под лирический аккомпанемент мы подъехали к морю. Южная безлунная ночь шуршала таинственными звуками, изредка слышался плеск воды. Пахло водорослями и эвкалиптами. Звёзды блестели далёкими хрусталиками на черноте неба.
Наши друзья быстро сняли одежду и окунулись в воду, во мраке обрисовывались лишь их силуэты. Невдалеке слышалось Галкино воркование и редкие хриплые слова Георгия.
Я осмелела и разделась, на удивление, не стесняясь своей наготы. Она мигом утонула во влажной тьме. Держась за руки, мы с Джумбером вошли в тёплые волны. Сначала мои пальцы дрожали в жёсткой ладони моего спутника, а потом будто слились с ней.
Прошедший день, наполненный прикосновениями Джумбера, медленно закипал в моём теле. Ощупывая ногами галечное дно, я решила, что, когда вода обхватит нас выше пояса, я притворюсь будто оступилась. Конечно, мой спутник подхватит меня, тогда я прильну к нему грудью и, обнимая, скажу о своём желании. Я крепко сжала руку Джумбера и почувствовала, как напрягаются его мышцы. Незнакомая раньше удушливая волна колотилась в моём горле.
Всё мастерство женского обольщения, известное со времён Таис Афинской и Клеопатры, дремавшее и бродившее во мне, вдруг жадно проснулось. "Он не сможет устоять! Не посмеет! Пусть случится то, что должно впервые случиться с каждой из нас! Здесь, в этих ласковых волнах под мерцанием звёзд, я узнаю женскую тайну!.."
Мои мысли внезапно оборвал резкий звук. Что-то ухнуло совсем рядом, больно полоснув по глазам ярким светом прожектора. Неожиданно появился пограничный катер, мгновенно оглушивший нас металлическим голосом: "С вами говорит капитан пограничной службы Андрей Мерешко. Вы нарушили режим приграничных вод. Всем оставаться на своих местах. Выходить из воды по одному!"
Я вздрогнула и вцепилась Джумберу в плечи, как бы прячась за него, и тут же вспомнила рассказы сослуживцев о том, как их непослушные гости, купавшиеся ночью в запретной зоне, были задержаны пограничниками чуть ли не до утра для выяснения личностей и написания длинных объяснительных.
– Спокойно, – сдержанно бросил мне Джумбер и крикнул: – Товарищ капитан! Я офицер КГБ. Разрешите предъявить документы.
Он вышел из воды, неся в свете прожекторов великолепное тело, достойное резца Микеланджело.
Капитан, уставясь в документы, заговорил уже мягче:
– Та-а-к. Вы, Джумбер Михайлович, состоите в личной охране Эдуарда Шеварднадзе?
– Так точно, – ответил Джумбер по-военному. – А тот молодой человек – его племянник Георгий. И, пожалуйста, уберите прожектор, пусть женщины оденутся. Это моя невеста и её сестра.
Мы молча вернулись к машине еле переступая одеревеневшими от волнения ногами. Галка словно онемела. Я отвела Джумбера в сторону:
– Почему ты не сказал?
– А мы и не скрывали, но твоя подруга решила, что это грузинская шутка. Прости меня. Так получилось… Георгию исполнилось двадцать два – время познать женщину, а традиции наши ты видишь какие: все девушки, его подруги, себя для мужа берегут. В Тбилиси с таким родством он всегда на виду. Проститутку ему покупать не захотели. Первый раз должен быть по обоюдной симпатии. Вот мы и решили податься в Батуми, где больше всего приезжих.
Парни подбросили нас до общежития.
– Скоро увидимся, – прошептал Джумбер, торопливо целуя меня в щёку. – А сейчас мы с Гией уезжаем в Тбилиси.
– Ночью? – удивилась я.
– Да, – кивнул Джумбер. – Дороги сейчас пустые. Нам дадут отдохнувшего водителя, да и о наших купаниях в Тбилиси будет известно уже минут через десять. Лучше поехать… объясниться.
Мы не обсуждали с Галкой происшедшее. Два последующих рабочих дня пролетели быстро. Оба вечера она занималась дочкой, будто оправдываясь, что оставила её на выходные с тёткой.
В среду утром я встретила Галю на остановке. В ожидании автобуса мы начали какой-то разговор, и вдруг рядом резко притормозила машина. Из неё вышел крепкий усач, быстрый и напористый, из тех, кто идёт напролом. Решительно подойдя к нам, он показал своё удостоверение. Взгляд прищуренных чёрных глаз подозрительно топтался по Галкиному испуганному лицу.
– Галина Ульянкова? – спросил мужчина. – Мне поручено проводить вас в горисполком. Не волнуйтесь, ничего плохого.
– Я… Мне надо на работу, – вздрогнув, пробормотала Галка и, понимая всю бесполезность возражений, сжала мою руку своей горячей ладонью. – Она поедет со мной!
Я нервно глотала дыхание, уговаривая себя, что теперь не 37-ой год и мою подругу не арестуют за интимную связь с племянником Шеварднадзе.
В холёном здании исполкома сопровождающий с наглостью чекиста провел нас сквозь тесную толпу граждан, годами обивающих здесь пороги в ожидании, когда же "слуги народа" снизойдут до их скромных нужд. Сунув под нос секретарше удостоверение, он втиснул нас в кабинет и отрапортовал пузатому чиновнику:
– Это она.
Чинуша торопливо крякнул:
–Так вы Галина Ульянкова? Вам как матери-одиночке полагается двухкомнатная квартира. Вот ордер и ключи. Распишитесь.
Бледная Галка пододвинула ко мне бумагу:
– Полагается? Но…
– Распоряжение поступило свыше. Кто-то из Тбилиси отказался от очереди в вашу пользу, – проскрипел чиновник.
Я взяла ордер, прочитала имя моей подруги и адрес квартиры в самом хорошем районе города. Конечно я поняла, откуда "сверху" поступило распоряжение. В безумной радости за подругу, мне хотелось крикнуть: " Вот это по-грузински! Это по-царски, а не шуточки!"
– Да вот ещё… тоже вам. – толстяк протянул Гале конверт.
– Возьми, – прошептала еле живая Галка.
Я открыла конверт. На открытке с видом Тбилиси было написано коротко, с искрой любви, но официально:
"Дорогая Галя! Спасибо за тёплый приём! Поздравляю с получением квартиры! Через месяц приедем на новоселье. С наилучшими пожеланиями, Георгий Шеварднадзе".
Ниже на глянце открытки сверкала цитата: "Всё, что мы жалеем, теряется, а что отдаём – к нам возвращается". (Шота Руставели, "Витязь в тигровой шкуре").
ДЕВСТВЕННИК
Брось о вечности слушать басни.
Всё проходит – куда вернее.
Этой истины что прекрасней?
Что её, Соломон, страшнее?
Наталия Резник
Я вдруг поймала себя на мысли, что ни у одного мужчины не была первой. Все, кто наслаждался моей близостью, до нашей встречи уже прошли не одной тропинкой романтических приключений. Мои обожатели щедро делились со мной опытом, смакуя даже интимные подробности. Я печально выслушивала их воспоминания о первой любви… не ко мне.
И если мечта быть единственной в нашем циничном мире уже не актуальна, то оставалась лишь прихоть – быть первой.
Поделившись своим наваждением с близкой подругой, я встретила удивлённый взгляд её кошачьих зеленовато-голубых глаз. Вздёрнув точёный носик, она вместе с сигаретным дымом выпустила мне в лицо едкое замечание:
– Забудь! Хочешь сказать, что ищешь девственника, чтобы быть у него первой… Так что ли? Тебе уже тридцать пять, ты зрелая женщина, которой нужна интрига, игра. Что может дать тебе какой-то пацан, у которого ты будешь первой? Да и где его взять? В школе?
– Ну почему сразу в школе? – возмутилась я.
– А где же? Молодёжь сейчас этим… с шестнадцати занимается. – процедила подруга – Не получается у нас попробовать всё, что хотим. Вот я никогда не прыгала с парашюта и в подводной лодке не прокатилась, хотя и мечтала… Ну ведь можно радоваться и чему-то другому! – бросила Милочка и задумчиво продолжала: – В Японии есть философский сад храма Рёан-дзи. В нём пятнадцать камней расположены группами так, что с какого бы места на них ни смотреть, видно лишь четырнадцать. Ведь нельзя всё узнать и полностью получить желаемое – что-то всегда от нас скрыто…
Эти рассуждения несколько умерили мою блажь. Мила – мы называли её просто Милашка – была старше всех в нашей компании, однако хорошо в неё вписывалась. С фигурой модели-подростка, весёлая и обаятельная, она казалась женщиной без возраста, и только её двадцатипятилетний сын мог напомнить о нём.
Я знала Милку около восьми лет. От неё всегда пахло лёгким девичьим ароматом, чем-то огуречным и фиалковым. И каждый раз в свой день рождения, встречая меня на пороге уютной квартиры, она кокетливо вздыхала: "Ну вот, я уже вступила в бальзаковский возраст!" Зная, что так говорят о женщинах между тридцатью и сорока, я недоумевала: куда же она "вступила".
В Милкиных глазах постоянно присутствовало соблазнительное обещание. Умелая рассказчица, она артистично декламировала, блистая словесной бижутерией. В каждый свой жест Мила вкладывала страсть. Вот даже взять стакан воды – для многих это простое движение. Она же взмахивала рукой, как в танце, и, небрежно звякнув кольцами о край стакана, обнимала его всей ладонью. А потом медленно подносила к лицу и касалась приоткрытыми губами, словно целуя…
Через несколько дней после моего тайного признания, Мила, чувствуя, что я всё ещё не рассталась со своей сумасшедшей прихотью, вдруг выдала:
– Ну уж если тебя так заело… есть у моего сына приятель. Ему двадцать два, а он всё учится, занят – не до девушек. Очень способный парень, программист. Мой Славик уже переживает, что тот останется без опыта… с женщинами. Вот и попробуй его в себя влюбить. Разница в возрасте у вас гораздо меньше, чем у нашей примадонны с её мужьями. Значит так… пошлю я его к тебе установить программы на твой новый комп, а там – дело техники.
Виталик оказался симпатичным парнем и при всей занудности программиста даже пытался шутить. Изображая интерес и кивая в нужный момент, я выслушала лекцию о современных технологиях. Пока "компьютерный гений" колдовал над проводами и кнопками, я сварила кофе и, подавая Виталику чашку, наклонилась совсем близко к его русой макушке. От неё пахло чем-то детским, мне захотелось прижать этого парня и тискать, как младенца. После распитой бутылки вина, под томную музыку и его бубнящий голос я напрягла фантазию, представляя нас с ним в откровенных сценах. Однако даже воображаемые эротические картинки не смогли разжечь во мне и искру желания.
Я пыталась вставить образ Виталика в один из шаблонов. Мужчина-загадка: такой непредсказуем, убегает и появляется внезапно с подарками, поездками и развлечениями. Или… мужчина- самец: всегда голодный и жадный до секса, изобретательный в постели и ревниво доказывающий свою любовь. И, наконец, третий по шкале моих скромных познаний в области мужского поведения, мужчина-муж: домашний, надёжный и свой, как говорят, пока смерть не разлучит… Однако мужчина-девственник не вписывался в этот скудный каталог, и потому, вскоре моя навязчивая идея улетучилась. Вспомнив Милку, я решила, что с "парашюта прыгать не буду и в подводную лодку тоже не хочу".
Но часто надуманное нами случается наяву, ведь не даром сказано: "Будь осторожен в желаниях своих, ибо могут они свершиться!"
Дела в бизнесе шли неплохо. Я наконец-то купила квартиру и, собираясь переезжать, ликовала, что у моего сына будет отдельная комната, а родители больше не смогут досаждать мне поучениями.
После окончания затянувшегося ремонта я пригласила Милку взглянуть на мой новый "дворец". Подруга оценила шикарный вид из окон и современную планировку, однако, не стесняясь в выражениях, раскритиковала работу строителей. Но всё же осталась довольна общим впечатлением и заключила:
– Новоселье, конечно, обязательно. Все наши придут, ну и нужные люди, как всегда. А ещё, я настаиваю, квартиру надо освятить, очистить – мало ли с какой энергетикой здесь люди жили. Я приведу своего друга-священника. Это мой духовник. Он всё сделает как надо!
Оцепенев, я уставилась на подругу: она, Мила-Милашка, и духовник – понятия не смешиваемые, как вино и воск для свечей. Но, устав от ремонта и домашней кутерьмы, я тут же согласилась и добавила, что буду рада хоть Папе Римскому.
На новоселье собралась компания из пятнадцати гостей. Мама и тетка, гремя кастрюлями, с утра стояли у плиты. По квартире бодро гулял аромат деликатесов.
Шурша праздными разговорами, мы сели за ломившийся от вкуснятины стол. Вот тогда, по своему обыкновению опоздав, появилась Милка в сопровождении священника.
Мои представления о каком-то дьячке с горбатым носом и острой бородкой были напрочь развеяны. Отец Алексей выглядел лет на сорок. Его глубокий взгляд серо-голубых глаз будто лился, как с картины Рериха "Возлюби ближнего своего". Вовсе не красавец, Алексей привлекал особой статью, такая бывает у людей с яркой харизмой или неординарными физическими качествами. Они обычно, при любом росте, кажутся на голову выше других.
Алексей очень легко вписался в нашу компанию, где все любили поесть и выпить. Он умел поддержать любой разговор, удивляя знаниями в истории, политике и бизнесе. Когда же мой новый гость окончательно пленил нас своей эрудицией, Милочка с гордостью сообщила, что он недавно защитил диссертацию по религиоведению. Сейчас теология признана государством научной специальностью, вот моя подруга и предложила тост за успехи отца Алексея в исследовательской работе.
Я про себя ухмыльнулась:"Священник – учёный – не очень-то вяжется. Ведь наука с религией враждуют ещё со времён инквизиции. Однако мир стремительно меняется, а значит и возможно соединение некоторых академических предметов."
Вытащив Милку на балкон покурить, я с нетерпением ждала подробностей. Но, всегда разговорчивая, моя подруга на этот раз удивляла сдержанностью и неохотно протянула:
– Когда мама умерла на моих руках, мне было совсем плохо. Вот… его и порекомендовали. Он очень образован, преподаёт в семинарии. Я не разбираюсь в иерархии, вроде он из посвящённых – тех, кто отказывается от всего ради служения Богу.
– Ты хочешь сказать, что… – пробормотала я.
– Не знаю, девственник ли он, но это не то, что тебе надо. Он особенный. Не твой тип! – резко бросила Милка.
Проглотив досаду, я пристально взглянула в лицо подруги, любуясь зрелой красотой женской осени. "Да, – пронеслось у меня внутри, – она постарше меня, но всё ещё очень лакомый кусочек. Может ревнует, оберегая его святость от таких вот, как я, ведьмочек!".
Я знала о всех Милочкиных романах. Она со своим Борюсей лет пять как нежилась в любви и гармонии, но при этом постоянно с кем-то флиртовала. Как она сама выражалась, "чтобы быть в тонусе", типа охотничьей собаки: "сохранить нюх и блеск шерсти", ведь "сколько волка ни корми…"
Вечер удался на славу. Алексей прочитал молитву и благословил всех нас. Прощаясь, я с благодарностью вложила в его руку купюру, но он не принял денег.
– Вы можете сделать благотворительный взнос на счёт реабилитационного центра для детей, больных церебральным параличом. Я там работаю куратором и бываю каждый день. Приходите к нам, мы приглашаем бизнесменов для спонсорской помощи, – кувнул он на прощание.
Изнывая от любопытства, я на следующий же день помчалась в тот центр. Мой новый знакомый встретил меня так естественно, будто точно знал, что я приду.
Я заезжала туда раз в неделю и постепенно начала помогать Алексею во многих вопросах – от доставки медицинского оборудования до отправки некоторых детей на лечение за границу.
Наши беседы с Алексеем звучали для меня почти магически. Я жадно ловила каждое слово и с интересом расспрашивала о темах его научных статей и диссертации.
Последние несколько лет крутясь в бизнесе и подчиняясь его жёстким законам, я привыкла к определенному типу мужчин, которые были слишком грубы и заняты для нежных чувств. Они "любили меня", не выпуская из одной руки мобильник и давая распоряжения о переводах и поставках, при этом другой рукой расстёгивали ремень брюк… и задирали мне юбку. Те мужчины видели во мне не женщину, а делового партнёра, самку или продажную девку, готовую на всё ради выгодного контракта.
Рядом с Алексеем я словно парила в неведомой ранее эйфории. Будто поменяв ледяной ветер зимы на тёплое летнее дуновение, он помог мне возвыситься над суетой и оттаять.
Мы беседовали о Библии, о Ветхом и Новом Завете. И в наших дискуссиях регилия, органично сливаясь с наукой, открылась мне совсем по-другому.
Отец Алексей рассказал, что ещё в детстве после трагической смерти родителей решил посвятить себя служению Богу полностью и без остатка. Осмелев, я спросила, почему же он отказался от права иметь семью и детей, почему отказался от любви?
– Все существа – дети мои, и я люблю их всех. Недостойных люблю так, чтобы были они достойны любви, а достойных – чтобы были ещё достойнее, – так прозвучал его спокойный ответ.
– Но это не та любовь! – вырвалось у меня.
– Любовь – всегда любовь, если это любовь истинная!
И всё же мне хотелось уловить в глазах Алексея особый блеск, который загорается у мужчин рядом с желанной подругой. Однажды в нашем разговоре о вопросах мироздания и о том, почему так несправедливо, когда рождаются дети-инвалиды, всегда очень сдержанный Алексей, вдруг заметил:
– Однако иногда Создатель достигает совершенства… Вот как в тебе… и ум, и красота, и женственность.
Кровь бросилась мне в лицо, и я судорожно искала ответ, принимать ли сказанное за надежду на взаимность или это лишь очередной философский вывод.
В полумраке летней ночи ко мне приходили видения: Он бесшумно вошёл и снял с себя чёрную рубашку. Завороженным взглядом я следила за ним, боясь пошевелиться и спугнуть "птицу счастья". И обнимая, растворилась в нём, словно Ева, сделанная из его ребра…
Я жадно схватила родной запах и выдохнула ему в губы свою женскую тоску и одиночество: "Единственный мой..!"
И он, совсем не робкий для нашей первой ночи, так легко слился с мной, шепча песни Соломоновы: "Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей, ибо сильна, как смерть, любовь…"
Волнующе пели венчальные колокола! И обручальное кольцо сверкало на моём пальце. А звон всё сильнее, сильнее!
Выскользнув из мутной дрёмы, я сбросила липкую простыню. Всё мне лишь снилось! А звуки колокола? Это настойчиво голосил мой телефон.
В предрассветном сумраке я схватила мобильник и услышала любимый голос: "Извини, что разбудил. Меня срочно направляют в Иерусалим со специальной миссией. Там сейчас неспокойно… Вылетаю через три часа. По дороге в аэропорт хочу зайти на минутку".
Встретив Алексея, я с трудом сдерживала слезы и, сжав его крепкую ладонь, шепнула:
– Хочу поехать с тобой!
Так когда-то я говорила собиравшимся в путешествие родителям. "Конечно, доченька," – обычно сверкали их улыбки. Но детство давно закончилось, и меня ждал другой ответ:
– К сожалению, невозможно. Разрешено только представителям духовенства, – качнул головой Алексей.
Наши мучительные взгляды срослись. Он ритуально снял серебряный крест и надел мне на шею – моё пылающее тело обжёг холод прильнувшего металла. Я замерла, словно вода, превращённая в лёд, услышав на прощание:
– То, что мы чувствуем друг к другу, милая, дано нам Богом, но им же предназначены нам две разные дороги, которые суждено пройти каждому свою. И помни мудрость царя Соломона: "Всё проходит…"
ТАЙНЫЕ СТРАНИЦЫ
В деревне у нас говорили, что я горда,
независима, свободна и весела.
Пока не пришёл Синяя борода…
Наталья Резник
Даже связанная, я ловко увернулась от удара. Его рука с размаху врезалась в стену. Яростно выругавшись, мужчина потирал ушибленную ладонь.
– Сейчас я тебя на куски порежу, сука!
В густом полумраке я видела демонически блестящие глаза, их освещали лучи уличного фонаря, проникавшие через узкое, как бойница, окошко.
Твёрдый пол жёстко давил мне на позвоночник, липкая лента на губах жгла кожу, воняло пылью и старой обувью. Руки, связанные над головой в локтях и запястьях, упирались во что-то жёсткое и холодное. Пока мой мучитель изрыгал похабную брань, я цепкими пальцами старалась крепко сжать твёрдый предмет, на ощупь он походил на кусок металлической трубы.
– Папаша твой настаивал, чтоб мне пятерик впаяли, – прохрипело возле моего уха, – но ведь я тебя почти не трогал!
Сквозь боль и страх в моём сознании промелькнули события восьмилетний давности. А я-то всё недоумевала, почему его лицо мне знакомо!
Смаргивая слёзы, боковым зрением я ловила движения моего мучителя. Он возился в углу, а потом кряхтя присел на корточки поближе. Казалось, злодей решил приступить к делу и начал расстёгивать мой плащ. Застёжка не поддавалась, тогда он с силой рванул полу плаща, и пуговицы звонко ударились о стену. Я беспомощно выгибалась, насколько позволяли связанные в лодыжках ноги, эти движения помогли мне ухватить желанную штуковину, я ощупала её грубые края и поняла, что смогу удержать. «Спорт вас закалит, спорт вам поможет…» – говорил нам тренер по волейболу. Годы, проведённые в спортивном зале, сделали меня сильнее, а вот теперь должны и помочь.
Мучитель задрал мою кофту, положил шершавую ладонь на грудь и часто задышал, на моём пылавшем теле его огромная клешня казалась ледяной. Я отчаянно вздрогнула.
– А! – прохрипел он, обдав меня перегаром и запахом гнилых зубов. – Я на нарах этого ждал!.. Сначала тебя, потом твоих подружек – они уж скоро очнутся, а после всех туда, в колодец…
Я напрягла пресс и рывком мгновенно согнулась вперёд, выбросив руки со сжатым в пальцах предметом. Удар пришёлся мучителю по голове в тот самый момент, когда он с глумливой улыбкой расстёгивал свой ремень. Даже не вскрикнув, злодей рухнул рядом. На щёки мне брызнула кровь, горячая, липкая. Меня замутило, и я с трудом сдержала приступ рвоты.
В голове не родилось ни одной мысли – со мной говорил лишь инстинкт загнанного зверя. Быстро двигая руками, я старалась ослабить верёвку. Кожа на запястьях сдиралась, но боль меня не останавливала, наоборот, она заставляла проворнее работать пальцами. Наконец, выскользнув из жёсткой связки, я одеревеневшими руками содрала с лица плёнку. Губы горячо саднило, сухим ртом я судорожно схватила глоток спёртого воздуха. Вместе с ним в мышцах прибавилось сил, а в голове возникло понимание, что злой демон может скоро очнуться.
Я почти на ощупь связала ему руки и ноги верёвками, снятыми с себя. Он был тяжелым и вялым, как набитое горохом чучело, которое мы с братом водрузили на бабушкином огороде. Огромный уродец, одетый в старые отцовские штаны и рубаху, пугал не столько птиц, сколько местную детвору. На ветру он часто заваливался, и тогда мы с усердием пристраивали к нашему Страшиле доски от старого курятника.
Мне с трудом удалось встать и сделать несколько шагов. Словно ища опору, моя рука задела висевшую на проводе лампочку. Теперь, ощупывая стены, я искала выключатель, он спасительно щёлкнул и жёлтый свет тонкими струйками поплыл сквозь пыльное стекло лампы.
Постепенно мутная картина передо мной проявлялась всё чётче, узкое помещение напоминало ветхий гараж или сарай для хранения старья. Мой слезящийся взгляд наткнулся на две женские фигурки, связанные, они лежали возле прикрытой двери. Это же Наташка с Аллой! Я бросилась к стонущей Алке, она никогда не выглядела такой беспомощной. Длинные льняные волосы смешались с грязными опилками, модное бирюзовое пальто забрызгано грязью.
Впервые я увидела Аллу, когда мы с Милой, моей землячкой из Улан-Удэ, поступив в Новосибирский торговый институт, получили общежитие. Восторженные, в предвкушении новой студенческой жизни, мы взяли у коменданта ключи и с разочарованием обнаружили, что наша комната не на двоих, как мы надеялись, а на троих. Открыв дверь, мы увидели высокую ярко накрашенную блондинку в бордовом стёганом халате. Она так манерно возлегала на узкой кровати с деревянными спинками будто собиралась позировать для картины «Маха одетая». Девушка скользнула по нам игривым взглядом и с сарказмом протянула:
– Ну… привет, молодежь!
Алла была на пять лет старше нас. Она с первых же дней показала твёрдость характера, установила дежурство, следила за порядком и изумительно вкусно готовила. Однако при своей фанатичной любви к чистоте, регулярно затевала в нашей комнате пирушки, приглашая студентов то из соседнего электротехнического, то из других вузов. А на четвёртом курсе Алка вдруг заявила, что к ней скоро из Магадана приедет жених.
Петя появился неожиданно, вот так запросто просочился мимо грозной вахтёрши и постучался в дверь нашей комнаты. Алка в это время гужевала в компании очередного любовника. Невинно глядя в чёрные Петины глаза, я наплела, что она с девчонками из её группы пишет курсовую работу, где-то на втором этаже общаги.
Петя невозмутимо заметил, что подождёт свою милую и по-хозяйски открыл увесистый саквояж. Я с удовольствием следила, как он скинул добротное пальто и выложил на наш потёртый стол дефицитные в восьмидесятые годы деликатесы: сервелат, балык и множество пестрых баночек с икрой и другими вкусняшками.
От Пети веяло барским лоском. Тогда, в свои тридцать пять, он казался нам взрослым и солидным, у него было всё, чтобы влюблять женщин: харизма, предприимчивость и тонкий юмор. Чем он занимался в Магадане, как говорится, история умалчивает. Что-то скупал у моряков, где-то продавал, а теперь, чтобы легализоваться и прикрыться дипломом, задумал поступить в наш институт торговли на вечернее или заочное. Так он обрисовал нам с Наташкой цель своего приезда.
Я промурлыкала Пете, что иду на кухню поставить чайник, а сама стрелой долетела по узкой лестнице с четвёртого до второго этажа и вытащила Алку из прокуренной комнаты, заставленной грудой выпитых бутылок. Минут за пять, наверняка побив все армейские нормы, моя подруга успела почистить зубы, забежать в душ и протрезветь. Предстала она перед своим женихом в скромном спортивном костюме с кипой тетрадей в руках.
Именно затейница Алка и подбросила идею отметить мой день рождения в только что открывшемся ресторане.
– Этот год особенный. Мы ведь заканчиваем, а ты ещё и замуж собираешься, надеюсь, что и я тоже, – она прерывисто вздохнула и торопливо сплюну через левое плечо. – Тебе двадцать три исполняется, Тань… девичий расцвет. Никто из наших в том кабаке ещё не был, а мы инженеры-технологи общепита – диплом-то почти в кармане. Так что надо разведать.
Заказанный Алкой столик на троих сиротливо ютился в углу прямоугольного зала. Тяжёлые люстры, бархатные гардины, стулья с высокими спинками в белоснежных чехлах и такие же хрустящие скатерти выглядели в небольшом помещении старомодно и громоздко. Обстановку бодрили молодые официанты, они ловко сновали по узким проходам между столами. Публика блестела люрексом, бриллиантами и золотыми коронками улыбок.
Алка с видом знатока изучила меню, поправив облегающее красное платье, она сделала заказ. Мы с Наташей не возражали против её выбора. После двух рюмок коньяка помпезный интерьер ресторана показался теплее и уютнее. Тут грянула музыка, она стремительно подняла градус субботнего настроения.
За соседним столом гудела компания из шестерых парней.
– Надо же, попали. Сейчас наверняка подкатят знакомиться.
Наташка передёрнула узкими плечами.
– Ты давай, Натаха, не теряйся, – прыснула Алка.
– Не, я Серёгу с армии жду.
– Да, ты только ждёшь, а кто-то уж вернулся, – Алла кивнула в сторону парней. – Слышу, они вот своего друга с Афгана дождались.
Вскоре мужскую компанию дополнили три опоздавшие девушки, и Наташка с облегчением выдохнула. В сером строгом платье она была похожа на монашку, хотя даже и лохмотья не смогли бы скрыть её очарования. Гитарообразная фигура подруги часто приковывала мужские взгляды, а нос с горбинкой делал её похожей на экзотическую птичку.
Ресторан гудел праздничными тостами, они тонули в звуках модных шлягеров советской попсы. Мы веселились и под «Листья жёлтые…» танцевали с приглашавшими нас кавалерами.
Я заметила его не сразу. Этот мужчина лет тридцати сидел в компании поодаль, посасывал одну за другой сигареты и пялился на нас. Его немигающий, как у рептилии взгляд, будто уловив знакомые черты, сверлил меня с особым пристрастием. Вскоре он вышел и не вернулся…
Я так и не поняла, как мы оказались в том уазике с потёртой надписью то ли «Энергосеть», то ли «Энергогаз». У выхода из ресторана Алка торопливо бросила, что она уже договорилась и нас довезут до общаги всего за два рубля. Кроме водителя в машине было ещё двое парней. Мы проехали минут десять… и вдруг мне в лицо ударил сладковато приторный запах, возможно хлороформ или что-то похожее. Я была почти без сознания, происходившее плыло как во сне. Мне запомнились грубые руки, жесткие верёвки и хриплый голос.
– Сделано. Убирайтесь! Это мои дела.
Да, это были его дела, а теперь он лежал связанный, лицом вниз. Непослушными руками я сняла с Алки верёвки. Потирая занемевшие ноги, она тихо рыдала и по-рыбьи открывая рот, невнятно бубнила. Наташа очнулась с трудом, её знобило, а потом стошнило. На руке у неё блеснул циферблат часов – половина четвёртого. Я подошла к двери, она легко поддалась моему толчку, до слуха доносились звуки снаружи, где-то вдалеке завыла собака, потом всё стихло.
– Они… – тонкий голос Наташки казался ещё писклявее, – хотели нас изнасиловать? Ментам, – яростно зашипела она, – надо звонить ментам!
– Это ты?.. Это ты его? – Алка кивнула в сторону мучителя. – Что с ним?
– Может, сознание потерял… связала, – с трудом прошамкала я.
– Не убила, надеюсь… – Алла поднялась и, прищурив воспалённые глаза, уставилась на лежащее тело.
– В-валить надо ск-ко-о-рее, – заикаясь прошептала Наташка. – Пока его дружки не вернулись.
– Погоди! – Алкин взгляд прилип к окровавленному виску злодея. – Да он… похоже, мёртвый! – она глубоко вдохнула, приблизилась, положила ладонь на его шею и резко отдёрнула руку.
– Как? – сдавленно взвизгнула Наташка. Она постаралась подняться, но снова опустилась на пол. – Нас посадят, нас же всех посадят! Хотя нет, – сжимая дрожащие ладони, затараторила она: – Ты ведь защищалась, Тань. Мы ведь не виноваты. Правда?
Алла обхватила голову руками. Она стояла босиком на грязном цементном полу рядом со скинутыми туфлями и покачивалась взад вперёд.
– Вот что, – прохрипела она, – виноваты или нет, а все мы попадём под следствие. А это значит: прощай институт и всё остальное!
Растрёпанная, бледная, Алла подняла на меня мутный взгляд. Стараясь успокоить трясущиеся руки, я вцепилась в свою джинсовую юбку и кусала опухшие губы. Потом начала глубоко дышать – так учил нас делать тренер перед соревнованиями.
– Двадцать пять вдохов и выдохов, и придёт решение – просипела я.
– Какое решение? – тихо заныла Наташка. – У меня мама сердечница. Она у меня одна…
Алла, резко махнув рукой, грубо её осадила:
– Вот только без истерик!
Я уставилась на пол и заметила чугунную крышку. Вот он, тот колодец, в который злодей собирался нас сбросить, это же канализационный люк!
Толкнув крышку люка, я убедилась, что она неплотно закрыта. Мы с Алкой сделали это, не сговариваясь: под причитания нашей нежной подруги мы подтащили тело к люку и скинули его вниз. Из-за шума в голове я даже не слышала, как оно туда свалилось.
На меня внезапно накатила горячая волна возбуждения, в крови бушевал адреналин. Мои подруги тоже стали проворнее. Мы закидали крышку люка ветошью и мусором, а перед уходом осмотрелись, не осталось ли что-то из наших вещей в том вонючем склепе. Дверь за нами тихо скрипнула, и я крепко закрыла её на щеколду.
Небо мягко серело, полумрак разбавлялся бликами редких фонарей. Мы старались идти побыстрее, но двигались, как в воде, с усилием. Наташа перестала хныкать, она будто впала в онемение и, шаркая ногами, тащилась рядом.
После затхлости сарая свежий воздух казался особенно вкусным, в начале сентября ещё не разгулявшаяся осень пахла поздними цветами и зрелыми травами. Дорога, покрытая язвами рытвин и мелким гравием, делила местность на пустырь, где сгрудились кирпичные обломки, и на участок с новым недостроенным блочным домом. Невдалеке, подобно графическим рисункам, проявились контуры пятиэтажек. Вскоре нам встретился уютный двор, освещённый проснувшимися окнами.
Меня знобило, всё тело чесалось. Я взглянула на моих спутниц, вид у них был жуткий. Алла молча перехватила мой взгляд и сплюнула. Я запахнула порванный плащ, из серого он превратился в землисто-бурый, возле воротника расплылись бордовые потёки. Я заметила их с омерзением. Это его кровь! На наших грязных лицах слёзы намалевали корявые рисунки. Вокруг не было ни водопроводного крана, ни колонки, чтобы умыться.
У одного из подъездов остановилось такси. Алка рванула вперёд.
– Не девчонки… – водитель брезгливо покосился, – я уже смену сдаю.
–Ты что, не видишь какая у меня нога? – взревела Алла. – Надо же инвалидам помогать!
Я не удивилась её находчивости. Про таких, как она, говорят «бедовая». Усевшись в такси, Алла назвала адрес. Я поняла, что мы едем не в общагу, а к её тётке. В груди у меня похолодело: «Неужели хочет ей рассказать?». Но этот вопрос застрял у меня в голове и постепенно вовсе растворился в нахлынувшей слабости, откинувшись на спинку сиденья, я забылась коротким сном. Сквозь дрёму я уловила разговор Аллы с водителем. Он спросил, что случилось, почему мы такие грязные.
– Что значит «грязные»?! – удивлённо воскликнула Алла. – Это костюмы. Мы сказочные персонажи, кикиморы. – и, с наигранным весельем, добавила – Мы с карнавала!
– Карнавалы ведь только на Новый год бывают, – возразил таксист.
– Вы газеты читаете? – усмехнулась Алла. – Нынче цирк карнавал устраивал. А потом мы к друзьям на вечеринку закатили.
Я очнулась, когда мы подъехали к окраине города. Микрорайон с новыми крупнопанельными домами упирался в лес. Алкина тётка Полина недавно получила здесь двухкомнатную квартиру. Она работала администратором в гостинице. Молодая, худощавая Полина наказала Алле никогда не называть её тётей.
Алка быстро огляделась:
– Сегодня воскресенье. Поля работает, ей далеко ехать, должно быть, уже ушла.
Она подвела нас к дому с аккуратным крыльцом и с новой, облицованной металлическими листами, дверью.
– Хорошо… ключ у меня с собой.
Я была слишком подавленной, чтобы разглядывать начинку квартиры. Помню, что зал с обитыми бордовым шёлком стенами выглядел, как гостиная вампира. От такого интерьера меня бросило в жар. Блеск полированной мебели и хрусталя зловеще резал уставшие глаза.
Алла кинулась к серванту, достала бутылку водки, налила нам по половине винного фужера.
– Пейте, чтоб не сдохнуть от страха.
Наверняка она хотела сказать «от нервного срыва», ведь водка в годы нашей юности была лучшим антидепрессантом.
Потом мы побежали умываться. Наташка первая залезла в ванну. Она сидела в ней как ребёнок, поджав под себя ноги, и под шум воды тихо плакала.
– Перестань трястись! – процедила Алла.
Она отвела её в спальню и уложила на широкую кровать. Рыжие попугайчики, вышитые на синем японском покрывале, ярким оперение слились с пушистыми кудрями подруги.
– Она слабая, может сдать, где-то проболтаться, – вырвалось у меня.
Алла покачала головой:
– Наташка умнее, чем ты думаешь, понимает, что её мать этого не вынесет. Да и Серёге доложат, что его любезная в завязке по криминальному делу… Она ведь из деревни. Это как ворота дегтем намазать. Не сдаст.
– А ты? – мой пытливый взгляд прилип к круглым глазам подруги.
– А я не сдам, потому что я с Магадана! – её потрескавшиеся губы скривились в усмешке.
Мы с Аллой вдвоём залезли в горячую ванну. Голые покатые плечи подруги и её круглые колени выныривали из пахучей пенки, на фоне розовой плитки они казались выточенными из мрамора. Из халатов Полины я выбрала самый толстый. Закутавшись, мы вышли на балкон.
Рассвет широким ржавым тесаком резал сизые облака, они слезились алыми каплями. Свежее дыхание неба бодряще касалось наших лиц. После бесконечной кошмарной ночи рождался новый день.
Мы закурили. Алка долго не могла чиркнуть спичкой, у неё до сих пор дрожали руки. Я бросила взгляд с девятого этажа на стоявшие вокруг высотки. Рядом с ними ютились неряшливые дворы. Среди куч строительного мусора просматривались недостроенная детская и спортивная площадки, на спортивной уже натянули волейбольную сетку.
– А как ты его так смогла… прямо в висок? – выдохнула мне в лицо сигаретным дымом Алла.
Мой взгляд застыл на волейбольной сетке. В голове вспыхнули слова тренера: «Отличная подача, Таня! Хороший удар, но не совсем точно. Отрабатывать… отрабатывать!».
– Ты знаешь, с какой скоростью летит мяч, когда играют профессионалы? И какой силы этот удар?
Алка покачала головой:
– Я со спортом никогда не дружила. Теперь вижу – напрасно…
– У тебя свои таланты.
– Да уж, если бы я нас в ту машину не посадила… доехать за два-то рубля!
– Если бы да кабы…
Я жадно затянулась сигаретой, во рту разлилась горечь и тошнота. Внутри у меня ёкнуло: в лабиринтах каждой судьбы всегда живёт это мучительное «если бы». А вот если бы он связал мне руки за спиной, и я бы не вырвалась, то, возможно, наши окоченевшие тела в том колодце уже бы объедали крысы… От этой мысли на меня повеяло могильным холодом. Пальцы дрогнули, выдав смятение, и я чуть не выронила сигарету.
– Ты вообще… нормально?
Наши взгляды срослись, и в вопросе подруги явно звучал подтекст: «Что ты чувствуешь? Ты же человека убила!». На меня всё чудовищней наваливалась тяжесть случившегося. Сначала я надеялась, что это страшный сон, но теперь меня душила необратимость реальности. Я передёрнула плечами, будто пыталась скинуть давящий груз и буркнула:
– Я нормально. Ты же понимаешь, другого выхода не было…
– А как твой жених? – торопливо спросила Алла, резко меняя тему и стараясь уйти от напряженных разговоров.
– Хорошо. День свадьбы уже назначен. Родители вовсю готовятся!
–Ты его любишь?
– Я его слишком давно знаю. Разве можно любить того, кого знаешь так же хорошо, как себя?
Подруга хмуро насупила брови. Любовные темы для неё обычно сводились к возможности выйти замуж. Я взглянула ей в глаза:
– Ты помнишь, в Эстонии на практике у нас в ресторане работал администратор, Тармо?
– Помню, – Алла недовольно скривилась.
– Вот в него я была сильно влюблена. Он жил в лесном домике. Я решила пойти к нему ночью. Шла через лес километров пять, мышки, ёжики под ногами шуршали, а я всё шла… Увидела свет в окнах, они были открыты, а там у него пьяная оргия и жёсткая групповуха.
– Да, – Алка кивнула, – ты тогда неделю страдала, а ведь нам не сказала, что туда ходила.
– Такая она, любовь, – хмыкнула я. – Приходится страдать. А зачем? Лучше про неё не думать!
– А вот как нам про э-это, ну то, что было этой ночью… не думать? Может, научишь? – нервно выпалила Алла, тыкая в пепельницу дымящим окурком.
Я смотрела поверх её плеча на лес. Он пестрел рыжими пятнами увядающих листьев. Огромные деревья, как великаны, шевелили на ветру крепкими ветками. Поток воздуха нёс к домам листопадную стружку.
Ещё там в вонючем сарае в памяти вспыхнули фрагменты из прошлого, а теперь, рядом с лесом они проявились ярче и подробнее.
После девятого класса, мой отец, начальник геологической партии, взял меня на летний сезон в отряд. Среди рабочих, нанятых из ближайшей деревни, оказался парень лет семнадцати, его имя давно затонуло среди печальных обломков воспоминаний. Я тогда быстро отвергла его жаркие ухаживания, а однажды на потеху геологам обозвала его деревенщиной. Он вроде не обиделся и посмеялся вместе со всеми. Позже мы даже подружились, и я согласилась сходить с ним за голубикой.
Когда же мы вышли на ягодную поляну, парень закрыл мне рот шарфом и утащил в построенный из веток шалаш. Я лежала там связанная, а он медленно меня раздевал, смакуя каждое мгновение. Слюнявя мои соски и подмышки, похититель сползал всё ниже… Я увидела его скинутые брюки и, зажмурившись, приготовилась к худшему, но он лишь тискал моё вздрагивающее тело.
Нас нашли только через несколько часов. Парень даже не пытался оправдаться, выставляя свой поступок невинной шуткой, детской забавой. Родители на неделю положили меня в больницу. Ко мне приходил следователь, и досаждали врачи от гинеколога до психотерапевта. На суд отец меня не пустил. От одного из геологов я узнала, что моему похитителю дали полтора года колонии за хулиганство.
Я перевела взгляд от леса на Алку. Её глаза, голубые с серыми вкраплениями, сливались с небом. Без косметики моя подруга выглядела блёклой. Брови и ресницы цвета выгоревшей травы, да и бледное круглое лицо делали её похожей на матрёшку, которую забыли расписать.
Алка считала, что это она, найдя для нас злополучную машину, виновата в нашем теперешнем кошмаре. Но ведь настоящей причиной была я! Призрак из моего прошлого мстил мне! Он меня заметил в ресторане! Он подстроил ловушку! Но Алкины муки совести рождали во мне необъяснимое удовольствие, и я решила молчать о том происшествии в геологическом отряде.
Мы вернулись с балкона в тёплую комнату, прилегли на диване и моментально заснули. Моё пробуждение было невнятно тяжёлым. На кухне Наташа жарила картошку, её маслянистый запах блуждал по всей квартире. Стук ложки о чугунную сковородку отдавался в моей голове как лязганье кандалов. Я с дрожью вспомнила о родителях. А если я окажусь в тюрьме, то… как же они?!
– Голод-то не тётка. Не Полина, значит… – хмыкнула Алла, глядя, как мы бодро жуём наш скромный обед, запивая его крепким кофе.
Надев куртку Полины, она отправилась в общежитие за чистыми вещами, а мы с Наташей молча мыли посуду и убирали квартиру.
Вернувшись, Алла первым делом включила телевизор. В хронике происшествий не прозвучали волнующие нас новости.
– А сколько человек может быть в коме? – вдруг ляпнула я и с ужасом взглянула на подруг. – Может, он живой? Просто без сознания?
Я даже не поняла, как у меня вырвалась такая догадка. Наташка опять всхлипнула. Алла сердито уставилась на меня и медленно в нос пробурчала:
– И чё теперь? Мы пойдём его доставать?
– Нам надо с кем-то посоветоваться. С надёжным человеком, – вздохнула я.
– Кого ты считаешь надёжным? У Полины есть любовнички из конторских, но она уж точно не надёжная.
«Конторскими» тогда называли кагэбэшников. Я вздрогнула:
– Нет, конторские вообще скользкие.
– Согласна, – кивнула Алла. – Из надёжных мужиков только Петька.
– Ты уверена, что ему можно рассказать?
– Уверена. Он с Магадана.
Я в недоумении сжала губы. Похоже… в краю тюрем и сталинских лагерей рождались сильные и надёжные.
Петя поступил в наш институт на заочное и сумел устроиться в общежитие. Их отношения с Алкой то разгорались до скорой свадьбы, то обострялись до разрыва. Поводом к последнему разладу оказалась Алкина ревность ко мне.
Однажды Наташа уехала навестить маму, в эти дни Алла помогала Полине с ремонтом. Она попросила Петю занести в нашу комнату свои вещи и дала ему ключ.
Оставшись ночевать одна, я рано легла спать и сквозь сон услышала, как кто-то открывает дверь. Этот кто-то бесшумно проскользнул ко мне под одеяло, нежно и торопливо шепча: «Танюш, не бойся. Это я, Петя». Меня окутал запах модного одеколона. От Пети всегда пахло дорого и волнующе притягательно. Я сначала отпрянула, но его поцелуй, так непохожий на юношеские чмоканья наших парней, заставил моё тело вспыхнуть. Присев на кровать, я включила ночник и тряхнула головой.
– Зачем это? У меня жених. Алка узнает и всё рассыплется… и у вас, и у нас.
– Причём тут Алка? Я покажу тебе любовь взрослого мужчины. Ты этого не знаешь!
– Нет, Петя, нет… Меньше знаешь – крепче спишь!
Его рука ловко прокралась под мою батистовую ночную сорочку. Сдерживая озноб от нежных прикосновений, я с трудом устояла, чтобы не броситься к нему в объятья.
– Только ещё один раз поцелую – он опустил мою голову на подушку.
– Только, – шепнула я, – один раз…
Это случилось несколько месяцев назад. Алка тут же что-то заподозрила, злилась, кидала нервные реплики о том, как Петька на меня «пялится». Я так и не выдала его ночных похождений, но чувствовала, что подруга до сих пор ревнует.
К вечеру мы засобирались в общагу – следующим утром должна была вернуться Полина. Моя голова уже работала чётче, мысли приходили хоть и не ровным строем, но не скакали галопом. Алла осмотрела квартиру, стараясь определить, все ли вещи на своих местах. Она повернулась ко мне:
– Сейчас встретимся с Петькой.
– Ты уверена?
– Да, уверена. А ты что? В нём не уверена? – взорвалась Алка. – Знаю, у вас был романчик.
– Ничего не было – холодно отрезала я.
– Вот разглядывала тебя, когда мы в ванной были, – прошипела она. – Ты, конечно, ничего так…ноги, кожа, брови, ресницы. Но ведь и не красавица! А он на тебя глядит по-особенному!
– Тебе показалось, – я взяла её за руку. – Это нервы и напрасная ревность!
– Да заткнитесь! – вдруг зло вскрикнула до сих пор молчавшая Наташка. В её глазах блеснула не свойственная ей отвага. – У нас жопа горит, и… – она вставила матерное словцо, – за убийство светит, а вы из-за мужика завелись!
Алка торопливо отмахнулась, будто отрезая нас от этого разговора и напомнила, что пора уходить.
Ехали молча, мне казалось, что каждый пассажир в переполненном автобусе смотрит на меня с укором. Когда мы подошли к общежитию, сердитое небо уже темнело вечерними облаками.
Петя валялся на кровати и листал журнал. Он был в комнате один. Сказал, что весь день проспал после ночной игры в карты. Решив, что и у стен есть уши, мы позвали его в ближайший сквер.
Возле заплёванной урны рядом с покосившимся фонарём ютились две облезлые скамейки. Тема разговора вполне соответствовала обстановке: мрачно, сыро, холодно и противно, из урны воняло чем-то прокисшим.
Петя вначале не понял, что мы от него хотим, и вальяжно развалился на скамье. Откинув полу кожаной куртки и разложив на груди мохеровый шарф, он с любопытством ждал. Алка присела с ним рядом – мы с Наташей заняли соседнюю скамейку.
Рассказывала Алла. На удивление, говорила подруга без лишних эмоций, не вдаваясь в многочисленные подробности. Спокойным голосом, как диктор, она последовательно рассказала весь ход событий. Петя слушал молча, не перебивая. Он грыз спичку и играл коробком. По мере продвижения истории очертание его рта заострилось и густые брови изумлённо поползли вверх. Из расслабленной, поза нашего кавалера превратилась в напряженную, корпус наклонился вперёд, как у бегуна перед стартом. А когда Алка закончила, он резко встал и грубо выматерился. Обуздав эмоции, Петя заговорил уже рассудительно и сдержанно:
– А вы уверены, что вас, грязных, никто не видел? И что таксист поверил в карнавал? И возле дома Полины вас не заметили?
Похоже, его волновала лишь эта тема. Мой вопрос, что он знает про кóму и о том, как долго можно находиться в таком состоянии, остался без ответа. Я поняла, что люди с Колымы не слишком впечатлительны.
– Главное… ищут ли его братки, те, что с ним были, – рассуждал Петя. – Завтра подумаю, утро вечера мудренее. И, на всякий случай, вы все теперь должны выглядеть по-другому. Ты, Тань, будешь блондинкой – перекись тебе в помощь. А ты, Алла, подстригись и… в чёрный цвет, а тебя… – он повернулся к Наташе, – тоже надо изменить. Да чтоб без парикмахерской! Всё сами! Краску у цыган купите, – его желваки напряглись. – И наденьте очки. Зрение, мол, село. Поняли?
Мы закивали.
– А шмотьё? То… грязное? – он полоснул по нашим лицам тяжёлым взглядом.
– Оно, – пролепетала Наташа, – в комнате… в сумках.
– Очень умно! – Петино лицо перекосила гримаса досады. – Хорошо, займусь.
Он задал ещё несколько вопросов и пытливо уставился на меня, будто взвешивая, способна ли я на это… Переведя взгляд на Алку, сухо бросил:
– Ну, чё сидим? Живо за краской для волос! – Петя взглянул на часы. – У наших-то барыг рабочий день ненормированный.
Он поправил шарф и широким театральным жестом указал нам направление.
Затем наш кавалер развернулся и спокойно пошёл по пустынной аллее, напевая: «Из колымского белого ада шли мы в зону в морозном дыму. Я заметил окурочек с красной помадой…»
На следующее утро Петя предложил:
– Завтра, во вторник, у вас двух первых пар нет. Надо туда съездить. Я у друга машину возьму. Прокатимся мимо, воздух понюхаем.
В светлое время рабочего дня место нашего заточения выглядело совсем по-другому. У строившегося дома сновали рабочие, грохотали бульдозеры, скрипела бетономешалка. От стройки пахнуло сырой землёй и цементом. Петя, опустив боковое стекло старого жигулёнка, медленно проехал мимо сараев. Мы, пригнувшись, ютились на заднем сидении.
– Какой из них?
–Этот, – шепнула Алла.
– Не… вроде тот.
Наташа щурила скрытые очками глаза.
– Он был без замка, закрыт лишь на щеколду, – заключила я, – а теперь они все с замками!
– Понятно – Петя объехал стройку и повернул назад. – Значит, там уже кто-то был и замок повесил. Похоже, сараи эти жильцы снесённого дома понастроили. Такое называют «самострой», – буркнул он. – А как новый дом закончат, вся эта самодеятельность под бульдозер пойдёт. Я вчера с блатными в картишки перекинулся. Вроде тихо. Никакого кипишу.
Аккуратно поворачивая руль, Петя поглядывал в зеркала, словно следя, нет ли за нами хвоста.
– Пока всё тихо, – присвистнул он. – Нету тела – нету дела!
Наши дни, а потом недели, скомканные тревогой, проходили в гнетущем напряжении. Вскоре оно сделалось привычным. Так ведь и на войне: люди в начале вздрагивают от грохота бомбёжки, а потом даже привыкают спать под звуки обстрела. Мы свыклись с новым обликом и полюбили себя: я блондинкой, а подруги брюнетками. Происшедшее не обсуждали, разговаривали мало, а короткие реплики теперь стали тяжёлыми, будто напитались темнотой и сыростью злополучного сарая. Я старалась больше времени проводить в институте, завалила себя курсовыми и рефератами, готовилась к преддипломной практике.
И вот выпал первый снег. Прозрачные хлопья падали под ноги, и я бежала в общежитие по скрипучему тротуару. Мне казалось, что жизнь можно переписать набело, начать с чистого листа. Заходя в комнату, я с удовольствием вдохнула аромат Алкиной стряпни. Она занесла с кухни пахучее жаркое, расставила тарелки, открыла баночку с икрой и бутылку водки.
– Есть повод, – Алла торжественно пригласила нас с Наташей к столу. – Замуж за Петю выхожу, мы с ним в Магадан уезжаем. У декана были. Перевожусь на заочное.
– Это… потому? – я сверлила её пристальным взглядом.
– Это потому, Танюша, что мне скоро двадцать девять! А там и тридцатник не за горами, и медаль «Старая дева» уже маячит.
Она тряхнула чёрными короткими прядями. Новый цвет волос удивительно подходил к её голубым глазам и делал выразительным некогда бесцветный облик. В Алке теперь проявился типаж темноволосой и синеглазой Элизабет Тейлор, леди-вамп.
– Когда уезжаете? – во рту у меня пересохло, и накрытый стол уже не радовал.
– Завтра.
– Маме уход нужен, – виновато прошептала Наташа. – Мне тоже подписали перевод на заочное.
Я кивнула, не проронив ни слова. Жизнь не волейбол! Это в серьёзной игре разбиваешь грудь и лицо за победу для команды, а в жизни каждый за себя, за свою семью, за близких. Мои подруги правы. Они не должны страдать из-за моих несчастных случаев и платить за чужие промахи.
Судьба же обошлась со мной по-своему, как всегда вовремя подав мне тёплую сильную руку. Вскоре я уехала на практику в Омск, а после замужества попала в Батуми.
Иногда случившееся накатывало на меня зловещими кошмарами, и мне приходилось прятать страхи в самые дальние карманы памяти. Я ни с кем не делилась своей тайной и постепенно внушила себе, что это произошло не со мной.
Мы увиделись с Наташей через двадцать лет на встрече выпускников. В скромной кафешке наши бывшие сокурсники под звон бокалов и горланивший из динамиков «Ласковый май» бурно вспоминали прошедшую юность. Я радостно обняла подругу.
Наташа приехала из своего районного центра. После окончания института она там работала и жила с семьёй в доме, доставшемся от матери. Выглядела моя подруга совершенно счастливой и была такой же хрупкой и обаятельной, как и в дни нашей молодости. На её лице блуждала та же прелестная безмятежность, как и в первый день нашей встречи. Тогда она заняла общежитское место моей землячки Милы, которая выскочила замуж уже на первом курсе.
Вместе с Наташкой к нам ворвалась сытая жизнь. Постоянно наведываясь домой недалеко от Новосибирска, она возвращалась с сумками, набитыми салом, домашней колбасой и разными соленьями. В трескучие сибирские зимы многие из этих деликатесов гроздьями висели за окном в сетках, привязанных к форточке.
Наташа и теперь захватила какие-то разносолы и подкладывала мне в тарелку шедевры домашнего консервирования. Делала она это величаво и красиво. В ней удивительно сочеталось деревенское хлебосольство с манерами аристократки.
– А как Алка? Ты про неё что-то знаешь? – Наташа склонила ко мне кудрявую головку.
– Нет, – я растерянно развела руками. – Давно, когда я собиралась на север, искала её и Петю, но напрасно.
– А ты, Танюш, всё также хороша! Как ты? Писала, два раза замужем была.
– Была…и опять собираюсь.
– Рассказывай!
Карие глаза Наташи восторженно вспыхнули, и длинные ресницы затрепетали. Она подсела ближе. Наша компания рванула танцевать «ламбаду», и мы остались за столом вдвоём.
– Он немного старше, ему сорок восемь, гражданин Канады, наш, русский, – я осеклась, сомневаясь, надо ли говорить подробности, но продолжила: – Он раньше здесь опером работал.
– Ты хочешь сказать… – Наташа подалась назад, даже стул скрипнул под её лёгкой фигуркой, – он мент, что ли?
– Уже давно нет, – я упрямо покачала головой.– У него лет так пятнадцать бизнес в Торонто. Я визу получила, оформим брак, а потом мне и детям разрешение на въезд.
– Танюш, бывших ментов не бывает. Осторожно с ним! – Наташа сжала мою руку. – Я ведь знаю, ты всё помнишь! – она прерывисто вздохнула: – Я там как-то была. Снесли всё, и две высотки стоят.
Путаясь в тонких занавесках, в приоткрытые ресницы ворвался рассвет.
– А ты во сне стонала, – мужская рука ласково погладила мои волосы
– Мне приснилось, что я человека убила…
– Бывает.
– Бывает, что приснится или бывает, что убьёшь? – промурлыкала я.
– Бывает по-всякому. Есть люди способные на такой поступок и не способные …
– Ты, конечно, считаешь меня способной на поступок.
– Да, ты отчаянная.
Я обернулась к моему новому мужу, лукаво взглянула в его серые глаза:
– Так ты хочешь узнать, кого убила, – после паузы я игриво добавила – во сне?
– Нет, не хочу. В жизни каждого бывают тайные страницы! Веселее, если твои страницы я сам прочитаю.
ВКУСИТЬ МУДРОСТЬ
"Глаз змеи, змеи извивы,
Пестрых тканей переливы,
Небывалость знойных поз… "
Михаил Кузмин
Кот перестал лизать свои пушистые серые лапки и, присев в позу сфинкса, принялся наблюдать. Зелёные глаза плотоядно следили за объектом, движущимся в такт чувственной мелодии. Кузя поскрёб когтями ободранную подстилку, втянул любимый запах хозяина и певуче заурчал.
Толик скинул рубашку и шорты, обнажив длинное загорелое тело. Растянувшись на диване, он лениво махнул девушке. Прервав танец, она покорно бросилась к нему с готовностью исполнить любой мужской каприз.
Кузя видел много таких изящных "шоколадок", визит которых тут, в Нигерии, обходился хозяину дешевле пары банок пива. Они, словно рабыни, называли Толика (и других его сослуживцев) "маста" – "хозяин". Сказанное на здешнем искажённом английском и сдобренное местным тягучим произношением, это слово выплывало из пухлых губ фигуристых смуглянок, будто сливочная карамель.
С хозяином у кота была трепетная дружба и взаимная преданность. Анатолий взял с собой Кузю, иммигрируя в Израиль, и не хотел расставаться с любимым питомцем, даже уезжая на работу в Африку. Менялись города и страны, друзья и женщины, но Кузя оказался единственным преданным и всегда любимым.
Его особый "собачий" характер, или лучше сказать норов, каким-то чудным образом помогал ему знать в доме все предметы, а также их место и предназначение. Кузя каждый день с грациозностью льва обходил свои владения, кидая зоркий взгляд на холостяцкую квартиру Толика, обставленную потёртой казённой мебелью и увешанную в память о юности вымпелами и плакатами ДОСААФ. Самым ценным в квартире хозяин считал половик, сплетённый местными женщинами из высушенного водяного гиацинта, плотного, как верёвка. Ковёр Кузя тоже внимательно инспектировал на предмет износа, изучая прочность узлов.
И в Африке, где воровалось всё и всегда, где "ген клептомании" передавался из поколения в поколение, такой кот был особо уважаем хозяином. Кузя чутко следил, как бы очередная "шоколадка", уходя, не прихватила что-то из домашней утвари. Как говорится, не корысти ради, а так, на память о щедрости очередного маста.
Покидая квартиру, девушка растерянно остановилась, уставившись на Кузю. Её дешёвые браслеты перестали позвякивать, и она на своём ломаном английском с удивлением пробормотала, что… точно была здесь раньше. Ни Толика, ни квартиры она не помнила, но вот кота, именно кота она уж забыть не могла!
Кот действительно был объектом очень запоминающимся, особенно в Нигерии, где домашних животных держали не для того, чтобы их любить и кормить, а только чтобы их съесть.
Достаточно экзотично выглядели утренние придорожные базарчики, на которых продавалось всё отловленное за ночь зверьё – от сусликов и крыс до диких свиней. Выпотрошенные тушки, развешенные на проволоке, "аппетитно" блестели в утренних лучах, зазывая проезжающих.
Анатолия первое время мутило от их безобразного вида. Но постепенно глаз привык и к этому. Привык Толик также не забывать класть в нагрудный карман найры – нигерийские деньги – суммой в пятьдесят долларов в пересчёте на американские.
В первые же дни пребывания в Нигерии эти пёстрые купюры с портретами темнокожих правителей были вручены членам руководящей группы строительного проекта с полной инструкцией. Бухгалтер, выдавший "подъёмные", объяснил:
– Местные здесь на белого человека смотрят как на источник дохода. "Спасательную сумму" нужно обязательно носить с собой на случай ограбления. Отобрав какие-то деньги, грабители обычно не трогают жертву, однако, не найдя наличных, могут и убить.
Постный вид и спокойный голос невозмутимого бухгалтера откровенно удивил Толика.
"И к страху можно привыкнуть, – рассуждал он, общаясь вечерами с Кузей. – А лучше жить на инстинктах, как животные, – не думая. Есть опасность – спасайся. Нет – живи и радуйся!"
Строительство дороги Агбор – Онитша шло полным ходом. Бульдозеры яростно врывались и вгрызались в девственные джунгли. Администрация компании не напрягалась в поисках рабочих. При катастрофической безработице их с лёгкостью нанимали в ближайшей деревне и, как только участок дороги доходил до следующего поселения, увольняли, набирая новых, чтобы не тратиться на перевозку.
Технику тоже щадили. Местные, орудуя простой мотыгой, могли копать рвы не хуже бульдозеров, да и дешевле.