Жизнь, которую стоило прожить
1. Лена.
Через две недели после отъезда бабушки Лене позвонили из нотариальной конторы и пригласили прийти.
– Зачем? – удивилась девушка.
– Я должен передать вам документы вашей бабушки.
– Какие документы? – удивилась Лена.
– Всё завтра. Ваши родители тоже приглашены.
Лена тут же созвонилась с бабушкой, та ответила и Лена облегчённо вздохнула. Она так испугалась, что сердце затрепыхалось испуганной птицей. Елена скучала по бабушке, а тут такой звонок.
– Бабушка! Как ты меня напугала. Звонит нотариус… я подумала… я так испугалась… – Лена всхлипнула.
– Еленочка, – было слышно, что бабушка улыбается. – Я хотела сделать сюрприз.
– Приятный хоть?
– Для тебя приятный.
– А родителям?
– То, что заслужили. Узнаешь всё завтра.
В назначенный день и час все собрались в нотариальной конторе. Невысокий кругленький нотариус, возраст которого было не определить, ему можно было дать и тридцать пять и шестьдесят пять лет одновременно, протёр белоснежным платочком очки, водрузил их на кончик носа и открыл бордовую папку.
– Я собрал вас здесь для того, чтобы огласить желание Элеоноры Багратионовны Орлянской.
Нотариус говорил какие-то положенные по протоколу фразы, а Лена думала, что же такое приготовила бабушка. Отец не выдержал длинной тирады нотариуса и перебил его:
– Старуха умерла что ли?
– Ну что вы! – замахал руками нотариус. – Элеонора Багратионовна в полном здравии.
Отец вздохнул, Лена рассердилась. Бабушка уже в довольно почтительном возрасте, но болела она редко. Утопая в своих мыслях, Лена услышала, как нотариус повысил голос и громко спросил:
– Елена Сергеевна, вы поняли о чём я сказал?
Лена тряхнула головой и виновато посмотрела на нотариуса.
– Я… Мне… Повторите, пожалуйста. Простите.
Родители смотрели на неё со злостью.
– Всё имущество: квартира, фирма, счёт в банке по договору дарения переходят вам, Елена Сергеевна. Машину Элеоноры Багратионовны необходимо отогнать в Грузию. На это у меня есть распоряжение. Я сам этим займусь. Вот документы, оформленные на вас.
Нотариус протянул чёрную папку Лене, она машинально приняла её.
– А сколько денег на счёте? – спросила мама.
Нотариус протянул Лене листочек, но мама перехватила его. Глаза у неё округлились.
– Леночка! Мы богаты!
– Все денежные средства, принадлежат только Елене Сергеевне. Она не имеет права переводить, передавать или дарить их третьему лицу, – нотариус повторил с нажимом: – Никому! Квартира и обстановка в квартире не подлежат продаже.
Лена отобрала от мамы листок и не смогла сосчитать нули.
– По договору Елене Сергеевне достаётся квартира Элеоноры Багратионовны, ваша квартира, господа Орлянские-Петровы тоже является собственностью Елены Сергеевны. Вы не имеете права продать или обменять её.
– А жить? Растерялась мама.
– Проживать в этой квартире вы можете с разрешения Елены Сергеевны.
– Мы теперь у дочери должны спрашивать разрешение на проживание в нашей квартире? – возмутился папа.
– Эта квартира никогда не была вашей, и вы прекрасно об этом знаете, – спокойно ответил нотариус.
Родители посмотрели на Лену. Девушка сидела огорошенная произошедшим и плохо соображала. Вот это сюрприз! С чего это бабушка подарила ей всё? Ну а кому? Не родителям же, которые сидели на шее бабушки и не желали работать. Они всё продали бы. Нет, бабушкину квартиру нельзя продавать. Это история семьи. Родители и так выбросили всю обстановку и заменили её современной мебелью. Это конечно удобнее, комфортнее, но безлико и как у всех.
– Ключи от квартиры у вас есть. Это от внутренней двери между квартирами, – протянул нотариус ключи Лене. – Вот телефон банка, в который вам надлежит пойти завтра, чтобы переоформить счёт и банковскую ячейку.
– А что там? – спросила мама.
– Елена Сергеевна завтра об этом и узнает. Элеонора Багратионовна говорила, что оставит вам, Елена Сергеевна, письмо. Его вы найдёте в её бюро.
– Инструкция, – тепло улыбнулась Лена.
Бабушка всегда оставляла ей подробную инструкцию, когда уезжала на какие-нибудь семинары и совещания в другом городе. В инструкции было прописано всё: от подъёма до отбоя, в мельчайших подробностях, что где лежит, сколько минут разогревать, что надеть и прочее, прочее, прочее. В конце инструкции всегда была какая-нибудь смешная фраза, типа: раз ты прочитала до конца и выполнила, значит не всё потеряно.
От нотариуса родственники вышли молча, молча доехали до дома. Лена сразу же пошла в бабушкину квартиру. Мама попыталась зайти вместе с ней. Но Лена твёрдым голосом сказала:
– Я хочу побыть одна.
– У тебя и голос бабки! – возмутился папа. – Никогда её не любил. Как, впрочем, и она нас всех. Почему она всё оставила Ленке?
– Леночка, ты же понимаешь, что мы на тебя всю жизнь тратились и теперь пора отдавать долги, – ласковым голосом произнесла мама. – Ты можешь жить в бабушкиной квартире, но деньги… такую сумму… ты не сможешь ею нормально распорядиться. Ты всё спустишь на ерунду. Давай обсудим, кому что надо в первую очередь. Во-первых, надо выкинуть всю бабкину рухлядь. Ты же не можешь жить с такой мебелью. Потом, у тебя уже есть квартира. Живи там, а эту мы будем сдавать.
– А мне надо новую машину. Эта вся сыпется. Пора менять, – вставил папа.
Лена посмотрела на родителей и молча захлопнула перед их носом дверь.
– Неблагодарная тварь! Это твоё воспитание! – прошипел папа.
– Когда мне было заниматься её воспитанием? Я работала. Это мать с ней сидела. Это она такую вырастила, – ответила мама. – Как она похожа на Элеонору!
– Вот и получили неблагодарную тварь, – в сердцах бросил отец.
Мама что-то ему ответила, но Лена зажала уши руками и отошла от входной двери. Нельзя сказать, что родителей Лена не любила. Она относилась к ним ровно, просто родители. Она жила в их квартире, вернее, спала. Всё остальное время Лена была у бабушки. Между ней и родителями не было родства душ, как говорила бабушка. Ни мама, ни папа никогда не интересовались Леной, её уроками, успехами. Никогда не ходили на концерты в музыкальную школу, на родительские собрания. Везде была бабушка. Лене иногда казалось, что они не заметят её отсутствия. Лена тоже не замечала их. Со всеми своими проблемами, тайнами и новостями она шла к бабушке.
Кстати, бабушка Эля их тоже не любила. Лена услышала случайно, хотя нет, она специально подслушала разговор между бабушкой и мамой. Мама упрекала Элеонору в чёрствости по отношению к себе. Бабушка не спорила, она молча выслушала и сказала:
– Материнская любовь во мне проснулась только с рождением Еленочки. Я виновата перед тобой. Но согласись, ты же тоже Еленочку не любишь. Вы никогда не ходили в детский сад, потом в школу. Вы ни разу не были на её концерте, не брали её с собой в отпуск, который оплачивала я. Ты её родила, за что я тебе благодарна, и всё. Я не буду тебе объяснять своих причин, а вот ты скажи: почему?
– Она мне мешает. Я хочу отдохнуть, а она лезет со своими дурацкими картинками или книгами, спрашивает и спрашивает, а я не хочу объяснять. У меня на завтра работы выше крыши. А потом, какие там концерты? Бренчала на пианино, то же мне музыкант! Учится Лена хорошо, зачем в школу ходить? Что мне там скажут? Только время зря тратить. А отпуск и есть отпуск, чтобы отдохнуть от ребёнка.
– А зачем ты её родила?
– А ты зачем меня родила? – парировала мама.
– Я не хотела тебя рожать. Я пропустила все сроки.
– Как это?
– А вот так. Ты, моя дочь, от врага моего мужа.
– Какого мужа? Кто мой отец? Кто твой муж?
– Твой отец никогда не был моим мужем. И закончим на этом.
Лене тогда было интересно всё, но бабушка на эту тему с ней не говорила.
Окончив школу, Лена поступила в институт и с головой окунулась в новую жизнь. Любимая бабушка, жившая рядом с квартирой родителей, отошла на второй план. С родителями Лена никогда не была близка. Бабушка заменяла ей родителей и подруг. Каждый вечер Лена забегала к бабушке, чтобы выпить из красивых фарфоровых чашек чай и поболтать.
Квартира Лениных родителей и бабушкина когда-то была одной большой квартирой, доставшейся бабушке от её родителей. Когда мама Лены вышла замуж, бабушка из одной большой квартиры сделала две. Теперь можно было из одной квартиры попасть в другую, не выходя на лестничную клетку. А на дверях в квартиры родителей и бабушки стоял один и тот же номер.
Лене нравилось бывать в бабушкиной квартире, там стояла старинная тяжёлая мебель из красного дерева. То, что это антикварная мебель Лене рассказала бабушка. На стенах висели в потемневших рамках портреты красивых мужчин и женщин. Красивые чайные и столовые сервизы из тонкого, просвечивающегося фарфора стояли в горке – так назывался шкаф для посуды. Лене нравилось рассматривать с бабушкой фотографии в больших бархатных альбомах. Лена любила бабушку. Она приходила к ней с обидами, делилась победами. Они обсуждали Ленины дела, её подруг, бабушка давала советы. В жизни Лены бабушка была главным источником любви, заботы, примера. С бабушкой можно было спорить, но никогда не поссориться. С бабушкой можно было не соглашаться, и она говорила:
– Поживём – увидим.
А потом оказывалось, что бабушка всё же была права. Бабушкины советы доходили до Лены с опозданием, намного позже она понимала их смысл. Бабушка у Лены современная, модная бизнес-леди, всегда в курсе всех событий. Лена очень любила свою бабушку и гордилась ею.
Лена окончила институт, и бабушка приняла её работать в свою фирму. Мама с отцом этому не обрадовались.
– Как может руководить фирмой девчонка без опыта и знаний? – возмущалась мама. – Лучше бы ты Сергея взяла к себе и меня.
Бабушка улыбнулась и ответила:
– Еленочка наберётся опыта под моим руководством. Она справится. А вы… вы хотите быстрых и больших денег. Много денег, мало работы. Так не бывает. У меня надо пахать, а не получать зарплату за то, что вы мои родственники.
– Зачем тебе одной столько денег? Ты же уже старая! Нам машину надо менять, а ты Ленке новую купила. Зачем ей? Пусть сама заработает, – бубнил папа.
Бабушке было шестьдесят пять лет. Даже в своём возрасте она всегда была элегантна и красива. На неё оборачивались мужчины, независимо от возраста. Лена это видела и иногда даже завидовала. Почему это смотрят на её бабушку, а не на неё, молодую и красивую?
– Надо уметь себя подать, – улыбалась бабушка. Я научу тебя.
Лена была копией бабушки в молодости. Она видела фотографии. Точёные черты лица, немного вьющиеся каштановые с золотым отливом волосы и синие глаза, стройная фигура. У бабушки сохранилась стройная фигура и прямая спина, лёгкая походка, бабушка никогда не шаркала тапочками. Тапочки бабушка не носила. Она даже дома ходила в платье и туфлях на низком каблуке. Волосы уже не отливали золотом, в каштановых густых волосах серебрилась седина, но она не портила общего вида. Седина была благородной, серебряной, вьющимися прядями, словно мелирование, очень красиво смотрелась в аккуратной стрижке. Имя бабушки – Элеонора Багратионовна Орлянская, очень ей шло. Просто по-другому бабушки ну никак нельзя было назвать.
С бабушкой всегда было уютно и интересно. Это к бабушке Лена неслась с горем и радостью. А вот про бабушкину жизнь она не знала ничего. Бабушка не любила говорить о себе. Зато любви, внимания и заботы от бабушки было много. Они вместе ходили в кино и потом смеялись или грустили над фильмами, обсуждали книги, музыку и испытывали одинаковые эмоции. Иногда не соглашались друг с другом и доказывали свою правоту. Бабушка всегда говорила:
– Каждый человек имеет право на своё мнение, и оно необязательно должно совпадать с мнением окружающих.
Лена бабушку любила. Ей казалось, что бабушка будет всегда, она существует для того, чтобы всё-всё объяснить Лене, приласкать и пожалеть. Девушка прекрасно понимала, что смыслом бабушкиной жизни является она, Лена, но никогда не пользовалась этим. Лена не ошибалась, она была последней бабушкиной любовью. Именно Лена так долго держала бабушку на этой земле. Лена не знала об этом, но давным-давно бабушка приняла решение уйти, но сначала маленькая мама и бабушкина подруга держали её на этой земле, а затем Лена.
К тридцати годам Лена стала директором фирмы, которой руководила Элеонора Багратионовна, многому научилась у бабушки, пережила личную драму. Отъезд бабушки был неожиданностью для неё.
– Я приняла решение передать фирму тебе. Это мой подарок на твоё тридцатилетие. Я уезжаю в Грузию. Меня там ждут.
– Бабушка, кто тебя ждёт в Грузии? Ты там сто лет не была! А я? Как я тут без тебя? Я не отпущу тебя!
Бабушка никогда не спорила и не доказывала свою правоту.
– Так надо, Еленочка. Я устала. Мне семьдесят три года, пора на покой. Ты справишься. Детей надо отпускать в свободный полёт, а не держать в гнезде.
– Отойди от дел и отдыхай. Кто за тобой будет ухаживать в Грузии? Я без тебя не смогу.
– Сможешь, – улыбнулась бабушка.
– У кого я буду спрашивать советы?
– Есть телефон.
– Бабушка, ты не сможешь так со мной поступить, – сопротивлялась Лена.
– Я пришлю тебе инструкцию, – отшутилась бабушка.
– Какую инструкцию? – удивилась Лена.
– Как прожить жизнь.
Уговорить бабушку остаться не удалось. Мама Лены не отговаривала Элеонору. Она сказала:
– Элеонора, дай ключи от квартиры, мы будем её сдавать.
Мама Лены никогда не называла свою мать мамой. Мамой она называла бабушку Таню, подругу бабушки Эли.
– Сдавать? – ахнула Лена. – Это невозможно.
– Или продадим, раз ты насовсем уезжаешь, – вставил папа.
– Продать? – ещё больше удивилась Лены. – Да вы с ума сошли!
– Это о тебе бабушка позаботилась, а нам ни копейки не дала, – зло ответила мама. – А сейчас всё дорожает.
– Твой муж не пробовал нормально зарабатывать, а не на диване валяться и жаловаться на жизнь? – спокойно спросила бабушка.
– Ты всегда была жадной, – бросила мама.
Бабушка уехала, а Лена осталась. Жила она в своей маленькой квартирке и на бабушкину квартиру не претендовала. Это был музей Лениного детства. Она приходила сюда, когда ей надо было поговорить с бабушкой о чём-то важном, заваривала кофе в старинном кофейнике и звонила бабушке. Беседуя по телефону из бабушкиной квартиры Лена представляла сидящую напротив Элеонору. С бабушкой Лена созванивалась каждый день, а поговорить по душам приходила в её квартиру. Так она была ближе к бабушке и чувствовала её присутствие. Здесь был другой воздух, другая атмосфера, тут ближе чувствовалось бабушкино присутствие. А бабушки Лены очень не хватало, она скучала.
Поэтому после нотариуса Лена поехала к бабушке. Она хотела подумать и получить инструкцию от бабушки, подержать листок с бабушкиным почерком в руках, словно прикоснуться к родному человеку. Лена медленно обходила квартиру. Мебель была старая, на ножках из цельного дерева, а не из опилок, как говорила бабушка. Здесь везде был её дух. Её руки касались этой мебели, вытирая пыль, чашек, которые она мыла сама. Бабушка не любила новомодную технику. Её медный кофейник сверкал серебряным боком, а крышечка была неплотно закрыта и напоминала кокетливую шляпку. Шляпки! Бабушка любила шляпки. Она никогда не носила брюк и курток. У неё было три пальто и к каждому шляпка, шарфик, туфельки или ботинки. Бабушка исподволь учила Лену изысканности, умению одеваться и краситься. Приучила её читать, они подолгу обсуждали книги, героев, поступки. Бабушка ненавязчиво учила Лену отношениям, манерам. Слушала ли это Лена? Слушала. Соглашалась? Не всегда. Что может сказать бабушка, когда она родилась в прошлом веке! Что она может знать! Бабушка смеялась и говорила:
– Мы поговорим об этом, когда тебе будет лет двадцать пять.
До этого возраста было так далеко! И вот ей уже тридцать. Это сейчас Лена понимает, что бабушка знала всё, а тогда… Бабушка отправляла и встречала Лену со школы, кормила, проверяла уроки и отправляла в музыкалку или гулять. Лена выросла, была занята собой. До бабушки ли тут? Она забегала к ней на несколько минут, чтобы обнять и поцеловать. А потом, разве с бабушкой можно обсуждать про любовь, замирание сердца и томление где-то там, ниже пояса. Об этом не говорят. Об этом стыдно говорить. И что может понять бабушка про любовь? Она же старая и мужа у неё не было. Лене в восемнадцать казалось, что бабушка уже сразу родилась бабушкой. Не была она никогда девочкой, девушкой, молодой и красивой. Хотя тут Лена неправа. Бабушка Эля очень красивая. Это вам не старушка с лавочки во дворе, обсуждающая соседей. Бабушка руководила фирмой, много знала, встречалась с людьми по бизнесу, за ней пытались ухаживать. Только бабушка отмахивалась и говорила:
– Моя любовь давно умерла.
На все расспросы о бабушкиной жизни Элеонора начинала грустить, глаза подозрительно блестели, и она отвечала односложно:
– Это не интересно. Вся моя жизнь в тебе.
Лена бродила по квартире, касалась рукой мебели, посуды, книг. Книги. У бабушки было очень много книг. Огромный шкаф до самого потолка, а потолки тут были три метра, стоял массивный шкаф, а сбоку складная лестница. Здесь было всё: и приключения, и фантастика, и детективы, и романы, и современная бульварная литература. Бабушка читала запоем всё. Но Лене рекомендовала ту литературу, которая бы её развивала и давала задуматься.
– Я должна быть в курсе всех литературных новинок, – говорила бабушка, объясняя бульварные книжонки.
В спальне стояла огромная кровать с балдахином. Идеально заправленная, ни единой складочки. Рядом с подушкой всегда сидел медвежонок. Старый, с проплешинами. Бабушка его очень берегла и никогда не давала с ним играть.
– Это единственное, что у меня осталось, – туманно говорила она. – Прости, Еленочка, но с ним я тебе играть не дам.
Лена сердилась на бабушку, топала ножками и громко орала. Бабушка улыбалась, выводила Лену из спальни и совала в руки какую-нибудь книжку, игрушку или конфетку. Бабушку невозможно было заставить. Она садилась в кресло-качалку и говорила:
– Когда надоест орать, подойди и мы пойдём пить чай с вкусняшками. А пока послушай музыку.
Она брала в руки старый дудук и нежная музыка обволакивала квартиру нежным звуком, в котором сливались горные ручейки с шорохом листьев.
Лена помнила этого мишку. Он был твёрдым и шершавым на ощупь. Что это за память для бабушки? Она не знала. Что она вообще знала о бабушке? Ничего. Бабушка была её миром, её вселенной. Как и чем она жила до Лены? Девушка не знала. Вот и мишка исчез. Видимо бабушка забрала его с собой.
Лена вышла из спальни, прошла в гостиную. Горка сверкала хрусталём. Казалось, что пыль в бабушкиной квартире никогда не ложилась на полки. Лена качнула кресло и села в него. Рядом на маленьком столике лежала книга. Вместо закладки между страницами вложен листок. Лена развернула листок и увидела бабушкин почерк. Ровный, каллиграфический. Бабушка писала не шариковой ручкой, она писала фиолетовыми чернилами.
Внезапно грудь сжало тисками, дышать стало трудно, воздух не проходил в лёгкие, глаза зажгло и слёзы потоком ринулись из глаз. Лена зарыдала. Тяжело, с всхлипами, стонами. Её жгло раскаяние, что она так мало времени уделяла бабушке в последнее время. А теперь не прижмёшься к её плечу, никто не погладит по спине. Бабушка далеко, не съездишь к ней на выходных. От Лены словно отрезали кусок чего-то важного, необходимого, без чего дальше просто невозможно жить.
– Бабушка, прости меня. Прости, прости. – шептала девушка, не вытирая слёз.
Это было бесполезно. Слёзы текли, текли, текли. Спустя какое-то время Лена встала, пошла в ванную, умылась, заварила себе в бабушкином кофейнике кофе, налила в фарфоровую чашку, из каких они пили с бабушкой, и села в кресло. Она взяла в руки листок и прочитала:
«Еленочка, не сердись, душа моя. Я знаю, ты сейчас плакала, и пила кофе. Птенцов надо выпускать из гнезда, чтобы они научились летать самостоятельно. Не плачь, девочка, жизнь – это миг между рождением и смертью. Иногда этот миг длится очень долго и мучительно. Я никогда никому не рассказывала о себе. Но тебе хочу рассказать. Ты можешь прекратить читать и сжечь тетрадь. Моё желание ни к чему не обязывает тебя. На этой земле у меня было только два любимых человека. Ты и Тимур. Тимур ждёт меня там. Ты осталась здесь. Пока я жива, я всегда буду рядом. Я всё оставила тебе. На этой земле больше нет достойных. Надеюсь, ты меня не подведёшь. А если и подведёшь, то это твой выбор, и я не буду на тебя сердиться. Я люблю тебя, Еленочка. Ты единственная, кто держит меня на этой земле. Я знаю, что такое терять и постараюсь в ближайшие годы не огорчать тебя.
В бюро есть тетрадь. Это мой дневник. Я не записывала в хронологическом порядке события. Это не интересно. Я записывала чувства. Мы так мало говорим о чувствах, всё больше о делах. Мало кого интересует что ты чувствуешь, глядя в ночное небо на мерцающие звёзды. Скорее интересует где и кем ты работаешь и сколько получаешь, что ты нового купил и куда поедешь в отпуск. А что ты испытал от покупки или от предвкушения поездки никому не интересно. В наше время чувства стали неинтересны. Мы уходим и теряемся на просторах интернета, мы стыдимся нежности и участия, считая, что это делает нас слабее и уязвимее. Мы сейчас все сильные, гордые. И одинокие. Мы перестали писать стихи друг другу и дарить милые открытки. Это смешно, провинциально и глупо. Старомодно. Сертификат в какой-нибудь магазин намного практичнее. Нет, я не осуждаю никого, мы теперь в таком мире живём. Вот и я так и не нашла времени поговорить с тобой по душам. Я всё боялась, что ты сочтёшь меня старой выжившей из ума старухой. Я уехала в Грузию, чтобы лежать рядом с Тимуром. Я должна была уйти к нему тридцать лет назад. Я выполнила свою клятву перед Тимуром и больше меня ничто здесь не держало. Но потом родилась ты. Я осталась, чтобы вырастить тебя. Ты дала мне силы, ты дала мне любовь.
Почитай, если захочешь. Может быть тебе мои записи помогут разобраться, нет не в жизни, в чувствах. А потом сожги. Или сразу сожги, если тебе это не надо. Скорее, это было надо мне. Я люблю тебя, Еленочка. Бабушка Элеонора Багратионовна Орлянская».
Лена аккуратно сложила листок и положила его в книгу. Бабушка… Лена слышала её голос, пока читала письмо. Как же ей не хватает их вечерних чаепитий и бесед. Лена подошла к бюро, взяла из органайзера маленький ключик и открыла. Крышка откинулась и превратила бюро в стол. На нижней полке лежала обычная школьная тетрадь с клеёнчатой обложкой бордового цвета.
Лена вспомнила, когда бабушка собралась уехать в Грузию, она сказала:
– Я освобождаю для тебя квартиру. Она нужнее тебе, мне она уже не нужна. Я хочу быть ближе к Тимуру.
– А кто это, бабушка? – спросила Лена.
Бабушка грустно улыбнулась.
– Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. Вот приедешь ко мне в Грузию и расскажу.
В Грузию Лена так и не приехала. У неё не хватало времени на бабушку. Она ждала, а Лена отговаривалась какими-то неубедительными отговорками. У нас всегда не хватает времени на самых преданных и любящих нас. Мы откладываем на потом, а «потом» так и не наступает. У Лены защемило сердце, она вспомнила всегда красиво одетую и причёсанную Элеонору, её мягкий низкий голос.
– Прости меня, бабушка! Я обязательно приеду к тебе этой весной, когда все цветёт.
Лена рассердилась на свой эгоизм, испытала запоздалое раскаяние и вину перед бабушкой. Бабушка не укоряла, она ждала.
Лена села в бабушкино кресло и положила тетрадь на колени. Девушка сделала несколько глотков кофе и с опаской открыла тетрадь. Красивым бабушкиным почерком было написано: «О любви».
2. Бабушкин дневник.
«О любви.
Я влюбилась в семнадцать лет. Я поступила в институт и чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Я не боялась трудностей, вся жизнь была только для меня. Начинался новый период – студенчество. Когда набирали из первокурсников стройотрядовцев, конечно же я была в первых рядах. Новая жизнь манила и пьянила. В назначенный день собралась большая толпа студентов, нас всех посадили в автобус и отправили в область помогать. Я готова была делать что угодно, где угодно.
Это был первый сбор у костра. Тёмный за спиной лес, бархатная звёздная ночь, луна как фонарь над рекой, дрожащая на воде дорожка и костёр, вокруг которого собрались студенты. Тут были и уже бывалые стройотрядовцы и новички, как мы с Таней, моей новой подругой. Мы были очень молоды и глупы, но нам казалось, что мы уже взрослые. Мы были первокурсниками, студентами. Перед нами открывались все дороги, просторы. Жизнь казалась сказочной и подвластной всем нашим желаниям. Мы выпорхнули из родительского гнезда и ошалевали от свободы, самостоятельности, мы летели навстречу новой взрослой жизни. От осознания своей взрослости, значимости кружилась голова и распирало изнутри безграничное счастье. Свобода пьянила.
Он сидел напротив меня, играл на гитаре и пел. Он так играл и пел, что всё, что окружало меня, исчезло. Исчезли ребята, лес, луна и звёзды. Осталась я, костёр между нами и он. Я видела только его, отблески костра на гитаре и в его глазах. Его низкий бархатный голос поднимался над деревьями, путался в ветках и улетал с лёгким ветерком вверх к звёздам вместе с искрами от костра. Я даже не дышала, слушая его. Его голос вибрировал каждой клеточкой моего тела. Я была тугой натянутой струной его гитары. Или это была не его гитара? Да какое это имело значение! Я была его голосом, его песней, его музыкой, которая вылетала из-под его тонких пальцев. Я никогда так не чувствовала себя раньше. Меня манил, затягивал в омут его голос. Мне хотелось и плакать и смеяться одновременно, я словно немножечко сошла с ума. Я видела его первый раз, я даже не знала, как его зовут. Но мне казалось, что я знаю его всю свою небольшую жизнь.
О любви я пока только читала в книжках. Я не думала о принцах на белом коне, о любви, о романтике. Мы все мечтали об этом, но эти настроения витали в воздухе, как отголоски детской сказки. У всех же сказок счастливый конец: «И приехал за Принцессой Принц на белом коне. Жили они долго и счастливо и умерли в один день». Это были сказки. Романтические отношения во времена моей молодости были робкими и сводились к разговорам обо всём на свете. Мы не умели выражать своих чувств и очень стеснялись друг друга. Мы просто дружили. Мы даже за руки стеснялись держаться, а объятия допускались только в танце. Ко встрече со своим Принцем я в то время была не готова. Мне казалось, что он где-то далеко скачет на взмыленном белом коне, и я пока не ждала его. Я поступила в институт! Сначала надо выучиться. Мне было очень хорошо и так, без Принца. Вот когда прискачет, тогда и будем разбираться. Сейчас у меня были дела поважнее: учёба в институте, новые друзья.
Он пел, я слушала, я вообще в тот вечер не способна была думать. Я просто была частью вечера, костра, ночи, музыки. У меня начиналась новая жизнь. Мы все были одно большое существо, лениво расположившееся на берегу какой-то речушки, названия которой никто не знал. Сердца наши были открыты, души светлы, нежны и наивны. Мы познавали новую жизнь, мы стали взрослыми, мы студенты. Это было новое осознание себя, жизнь впереди была безоблачной и тревожно-счастливой. Мы до слёз и икоты хохотали, украдкой смахивали слезинки печали и браво хором пели строевые песни. Голоса далеко разносились по воде, пугали заснувших птиц.
Кто-то сунул мне железную кружку в руки, я выпила и задохнулась. Это была водка. Мы отпивали по глотку из железной кружки, пущенной по кругу. Мы же взрослые и нашу встречу полагалось обмыть. Все делали вид, что выпивка для них не внове, хотя во времена моей молодости чаще пили вино или плодово-ягодные винные напитки. И дёшево и не так противно. Я не пила тогда ничего кроме лимонада. Песня замолкла, он прекратил играть и улыбнулся. Мне улыбнулся. А я задыхалась то ли от водки, то ли от его улыбки. Хватала ртом воздух как вытащенная на сушу рыба.
– Тимур, – произнёс он низким бархатным голосом, глядя мне прямо в душу.
Душа моя затрепетала, мурашки побежали по всему телу. От него или от водки? Я не знала. Горло перехватило, мне не хватало воздуха. Глаза защипало и захотелось зареветь в голос. Я не понимала, что со мной происходит. Подружка Таня пнула меня локтем в бок и произнесла со смехом:
– Её зовут Элеонора.
Он был красив той красотой и грацией, что отличают горцев. Мои родители из Грузии, и я хорошо знаю, как красивы грузины. Те, что настоящие, не метисы, не из смешанных семей. Он встал, передал гитару рядом сидящему парню и подошёл. Моё тело не слушалось меня, всё занемело, и я не понимала, что надо делать, что говорить.
– Прогуляемся до реки? – спросил он.
Я кивнула. Голос пропал, мозги растеклись, а сердце стучало о грудную клетку так, что мне казалось вот-вот выпрыгнет. Он протянул руку и поднял меня с бревна. От его прикосновения меня словно током прошибло. Разряд побежал от руки к сердцу, спустился по позвоночнику и заземлился через ноги, уходя в землю. Мне стало жарко. Кто-то крикнул:
– Тимур, ты уводишь самую красивую девушку. Она наша. Выбирай из своих.
– Теперь уже не ваша, – весело ответил Тимур.
Пока мы шли к реке, я пришла в себя. Тимур рассказывал про себя, про семью, про учёбу. Он держал меня за руку и мне казалось, что она горит. Ладонь вспотела, мне было неловко от этого. Тимур спрашивал про мою семью, про учёбу. В ответ я что-то невразумительно лепетала и отчаянно злилась. Мне казалось, что я говорю ерунду, что слова не складываются в предложения, что выгляжу я смешно и глупо. Мне хотелось плакать. Он спросил:
– Тебе правда понравилось, как я пою и играю?
Я кивнула.
– Мой инструмент – дудук.
Я не знала, что это такое и мне было стыдно в этом признаться, но он весело продолжил.
– Это дудка, её называют «циранапох», что переводится как абрикосовая труба или душа абрикосового дерева. Это армянская флейта. Хочешь послушать?
– А он у тебя с собой?
– Конечно.
И мы пошли к дому, где нас поселили. Тимур вышел с дудочкой, и мы снова пошли к реке. Он начал играть. Ни с чем не сравнимая мягкая, глубокая, бархатная мелодия лилась над рекой, сверху светила луна, лес шумел в такт мелодии за спиной, а по моему делу носились мурашки, словно тараканы, испуганные внезапно вспыхнувшим светом. Мурашки были колкие, щекотные и я не понимала, от холода они или от Тимура. Тогда я решила, что от свежего воздуха, исходящего от реки. Ну не могла же я так чувствовать себя от парня, которого вижу первый раз. Но я оказалась неправа. Это так действовал на меня Тимур. Рядом с ним я словно растворялась в воздухе, меня затягивало в водоворот его вселенной. Мы соединялись как две капельки ртути в одну. Мы думали одинаково, мы хотели одного и того же, мы договаривали друг за другом фразы. Когда мы расставались, мне не хватало воздуха, солнце сияло тускло и ветер морозил кожу, пощипывая её мурашками ожидания. Я думала так не бывает. О таком не писали в книгах, не рассказывали подружки. Я очень боялась, что Тимур меня не поймёт, но всё же спросила его, что чувствует он. И он чувствовал так же!
Я ревновала его безумно! Холодная волна накатывала на меня и лишала воздуха, когда он разговаривал с какой-нибудь девчонкой или улыбался не мне. На глаза наворачивались слёзы, сердце разбивалось в дребезги и мне казалось, что я больше никогда-никогда не буду рядом с ним. Мой мир рушился, его сносило ураганом, мощным цунами в океан одиночества и страха. Стоило Тимуру повернуться ко мне и взять за руку, шторм утихал, выглядывало солнце и грело его улыбкой, смеющимися чёрными глазами. Я не предъявляла ему претензий и не говорила о своей ревности. Я была слишком гордой, чтобы признаться в этом. Но ему этого было и не надо говорить. Он чувствовал меня даже на расстоянии. Говорят, что у каждого человека есть своя половинка, так вот мы были половинки одного целого и нам посчастливилось встретиться. Не всем в жизни удаётся найти свою половинку. Люди мечутся от одного человека к другому, сходятся, расходятся, обвиняя друг друга в своих неудавшихся мечтах. Придумывают друг друга, ломают, бросают и снова ищут. Сломанные души залечивают раны другими душами, а потом оставляют израненных любовью на поле боя. Раненые бойцы любви лечат свои раны другими людьми и нет конца этой битве. Свои раны они залечивают ранами других.
Нам не надо было искать. Мы нашли друг друга. Случайность свела нас вместе в одно время в стройотряде и подарила светлую любовь. Мы с первой встречи не расставались. Расходились вечером, а утром встречались словно после долгой разлуки. Тимур учился в нашем институте на третьем курсе, я только поступила. Это было удивительное время, мы жили в каком-то сказочном мире всеобщей любви. Скажешь, так не бывает. Бывает.
Мы больше не расставались. Окружающие нас воспринимали только вдвоём. Мы вместе сидели в библиотеке, готовясь к курсовым и экзаменам, вместе обедали в столовой, вместе приходили и уходили из института. Тимур провожал меня домой, мы долго прощались, словно завтра никогда не наступит или он уходит в далёкий поход. А утром Тимур стоял возле подъезда и радость переполняла меня, накрывая волной счастья от встречи. Когда я окончила институт, мы поженились. Тимур работал со своим отцом, у которого был бизнес. Жили мы у моих родителей. Семьи наши между собой подружились и, как принято в Грузии, мы отмечали все праздники большой семьёй. Мы прожили восемь лет. Восемь прекрасных лет пролетели как медовый месяц. Казалось, что так будет всегда и ничто не сможет нас разлучить. Прав Толстой: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Можно много говорить о несчастьях, раскладывать на составляющие, искать виноватых и совершенно нечего сказать о любви. Она просто есть, она витает в воздухе, с ней просыпаешься и засыпаешь, ею живёшь.
И мне действительно, нечего рассказать о нас. Его глаза всегда загорались, когда Тимур смотрел на меня. Словно в пустом доме зажигались огни. Руки его всегда были горячими, от них загоралось моё тело и мурашки разбегались от места прикосновения в разные стороны, будили бабочек и те щекотали внутри своими нежными крылышками. Мои умные тараканы в голове моментально глупели и прятались. Сердце начинало учащённо биться пойманной птицей. Я становилась лёгкой, воздушной или это моя душа покидала тело? Тимур никогда не признавался в любви. Он говорил:
– Посмотри на меня. Я хочу видеть в твоих глазах счастье, я хочу, чтобы твои губы улыбались. Я никогда не выпущу твоей руки из своей. Есть много других красивых девушек, но они не ты. А мне нужна только ты. Я это сразу понял, когда увидел твои глаза и отблески костра в них. Я хочу, чтобы в твоих глазах отражался я.
Так мы и жили, словно только что встретились на рассвете нового дня, открывая каждый день друг друга. Моя подруга Таня говорила, что так не бывает, и мы составляем угрозу для её жизни, потому что такого, как Тимур, и таких отношений она может не найти. А Тимур отвечал, что она сразу же узнает своего принца. Вот увидит и узнает. А спустя несколько лет так и случилось, моя Таня влюбилась. Любовь красит человека. Наша жизнь была светла, безоблачна и счастлива.
А потом в Грузии случился государственный переворот. Наши родители решили покинуть Россию. Мы с Тимуром остались, выдержав многодневный эмоциональный натиск родителей. Надо было нам уехать вместе с ними. Надо было нам уехать! Но мы выросли тут, у нас здесь были друзья и зов предков нам был не слышен. Это был наш город, наша жизнь зародилась в нём и давала уверенность пережить все трудности. Нам казалось, что ничего с нами не произойдёт. Нам казалось, что мы будем всегда. Нам казалось…»
3. Лена.
Лена положила дневник на колени и задумалась. А была ли у неё такая любовь?
– Нет, – с сожалением ответила она самой себе.
Такой любви у Лены не было. Она хотела любви, она ждала её и искала. Она кричала всем своим существом: полюбите меня! В Лениной жизни были парни и она сразу же примеряла их к себе, в свою жизнь. К Лениной жизни подходили только красивые, спортивные мальчики, с которыми весело. У обычных парней, у которых и стрижки модной нет и джинсы на коленях вытянуты, можно только просить о помощи, списать или понятно рассказать материал, когда до полуночи прогуляла, а выучить не успела.
Лёша был красивый, высокий, спортсмен. Все девчонки бегали за ним, а он выбрал её. Лена наслаждалась победой, Лена гордо несла себя рядом с этим красавцем. А какие у них будут красивые дети. Лене было восемнадцать, и она мечтала о любви, свадьбе, семье. Лена рисовала красочные картины себя в свадебном платье, на лимузине. Она позволила Лёшке всё, ведь они поженятся. Но предложения руки и сердца не поступало. Лёша приходил тогда, когда ему было удобно, отговаривался тренировками, встречами с друзьями. Лена устраивала скандалы, кричала и плакала, что в его жизни должна быть только она, Лена. А когда в пылу очередной ссоры она высказала неудовольствие, что Лёша не делает ей предложение, он отстранил её и спросил:
– Ты это серьёзно? О какой свадьбе ты говоришь? Я сейчас никто. Студент. Сижу на шее у родителей. Да я и не собирался жениться. Не нагулялся ещё.
Лена опешила, как это он не собирался жениться? Они же были близки. Лёша рассмеялся и сказал, что её никто не принуждал. А если она хочет замуж, то это не к нему. Лена выгнала парня и стала ждать, когда он придёт к ней с букетом, извинится и подарит кольцо. Ведь по-другому просто не может быть. Она, Лена, красавица, модно одета, умная. Да Лёша на коленях приползёт и будет просить прощения. Она, конечно же не сразу его простит. А потом! А потом белый лимузин, шикарное платье и счастье, счастье. Какое счастье случится потом Лена не знала. Это было не важно. Лена ждала прихода Лёши. Ведь он не может не прийти. Может. Лена гордо отворачивалась при встрече с Лёшей в институте, начинала громко смеяться и показывала, что ей всё равно. Потом жалела, плакала и ждала. Лёша не приходил, не звонил. Через неделю, проведённую в молчании, Лена увидела Лёшу с другой девушкой. Они шли в обнимку и весело смеялись. Этого Лена перенести не могла, она решительно подошла к ним и спросила:
– Как это понимать?
– Ты ж меня выгнала, – спокойно ответил Лёша.
Лена ушла в тоску, боль, ненависть. Она сидела целыми днями дома и слушала грустную музыку, плакала и придумывала, как отомстить Лёше. Она придумывала нелепые ситуации: облить краской, сунуть в сумку змею, выйти замуж за другого. И тогда он горько пожалеет. Все планы мести отвергались. Где найти змею? А если она ужалит саму Лену? Выйти замуж было не за кого. Никто не мог сравниться с Лёшей. Лена не могла жить, не могла учиться, не могла ходить в институт. Она целыми днями валялась в постели под заунывные печальные песни и плакала. Через три дня бабушка Эля, видя её настроение, сказала:
– Если ты теряешь кого-то из своей жизни, не теряй себя. Мы встречаем людей не случайно. Всегда есть какая-то причина, почему кто-то приходит в нашу жизнь и уходит из неё. Очень трудно осознать, что некоторым людям суждено быть с нами лишь ненадолго. Если надо сидеть и ждать, пока о тебе вспомнят и выведут гулять – это не любовь. Это использование одного человека другим. Удобное и несправедливое использование. Если ты вступила в отношения в здравом уме и трезвой памяти, если вы говорили о любви, обнимались, спали в одной постели, – обязательства есть. По умолчанию. Только вот бывает так, что обязательства эти односторонние. И не надо держать того, кто не хочет быть рядом. Не удержишь. Любовь, она или есть, или нет. Если любовь односторонняя, неразделённая – это тоже не любовь.
Лена никак не могла понять, как это не любовь. Она же любит, делает всё, что нравится Лёше.
– А тебе самой это нравится? – спросила бабушка.
Нравилось ли это самой Лене? Ну конечно! Она же хотела, чтобы Лёша обращал на неё внимание, одобрял её действия. Ей хотелось нравиться ему. Она старалась.
– Ты старалась для него, – тихо сказала бабушка.
– А для кого надо? – удивилась Лена.
– Ты не должна стараться. Ты должна просто жить, получать любовь и дарить её, наслаждаться моментом, чувствовать себя счастливой. Чувствовать, а не стараться быть счастливой.
– А как можно быть счастливой, если не стараться? Тебя же могут не заметить, – возражала Лена.