Звёздный тягач

Название: Звёздный тягач

Автор(-ы): Максим Бур

Ссылка: https://author.today/work/455917

Глава 1: Никита за штурвалом

Гудок старта прошёлся по корпусу звёздного грузовика – фуры «Буцефала» дрожью и вибрацией , как раскат грома по металлической поверхности капота грузовика, так как динамики в сигнале звёздных врат прозвучали очень громко мало ли что. Никита обхватил руками руль фуры, будто обнял старого друга. Он знал каждый скрип, каждый сбой в рулевом механизме, а так же в работе систем этой машины, знал, когда можно дать тягу на максимум, а когда притормозить и дать грузовику отдышаться. «Буцефал» не был красавцем потому что после покраски он быстро покрывался царапинами от мелких камушкев летаюших в невесомости – зато «Буцефал» был верным.

На главном экране мигала цель: Эджбург, стандартное орбитальное поселение на краю обитаемой зоны, если смотреть на карту галактики, то оно там наверху на севере. Никита как раз и расматривал двухмерную карту маршрутов. Полёт туда – не из лёгких, не сам перелёт, а рейс особенно с тем, что лежит в грузовом отсеке: контейнеры с биологическим оборудованием и несколькими капсулами криостазиса. Слишком ценный груз, чтобы доверить его дронам. Слишком опасный, чтобы доверить его кому-то кроме Никиты.

Он вздохнул, бросил взгляд на фотографии, прикреплённые к панели управления и справочному руководству. Старый снимок с Земли: он в лётной куртке, рядом – отец, тоже пилот, тоже тягачник. Под фото – приписка от руки: «Тягач – не профессия. Это призвание».

Из динамиков раздался голос диспетчера:

– Никита Алексеевич, у вас зелёный свет. Удачного рейса. Постарайтесь не встревать в политику этой галактики – хотя знаю, вы не можете без приключений.

Никита усмехнулся, нажал кнопку связи ещё бы :

– Какой же я общественный деятель, если просто вожу коробки? Но спасибо, Анна. Вернусь – угостишь меня кофе, а не эту синтетику кофезаменителя из автомата.

Резкий толчок рычага привода— и «Буцефал» рванулся вперёд, проталкиваясь сквозь пространственную воронку, орбитальные доки уже были позади в 3-4 километрах от портала, прочь от станции «Медуза -6» в гиперпространство. Просторы межзвёздного пространства медленно распахивались перед ним. Пару часов и он на месте, ускорение было настолько затягиваюшим что физические понятия g просто растворялись и не сушествовали в искажёном пространстве, поэтому за комфорт Никита не беспокоился этот переход был невероятно зрелишен. Вообще-то между Медузой-6 и Эджбургом был только один маршрут.

И всё было бы спокойно, если бы не короткое уведомление, вспыхнувшее на приборной панели:

"Дополнительный груз получен для корпорации Луна-Связь. Координаты обновлены переход потверждён. Подтверждение получателя: засекречено."

Ну вот и новый заказ уже в пути сейчас Никита везёт его, эх тяготы рабочего заказа кажется впереди. Никита нахмурился. Он знал, что в космосе случайностей не бывает.

Буцефал» был не просто грузовиком – он был воплощением мечты дальнобойщика, сбежавшего с Земли в космос, но не от любви к дизелю и наивкуснейшей колбасе в бутербродах водителя. Представь себе классическую американскую фуру: длинная кабина, мощный хромированный нос, вертикальные выхлопные трубы (чисто для стиля – они, конечно, ничего не выхлопывают в вакууме), наклейка с полуголой женщиной и потрёпанная надпись “Если ты читаешь это – значит, я уже торможу!”

Вокруг невесомость, в иллюминаторе – ни дорог, ни пробок, только бесконечный космос и плавающие обломки чьих-то несбывшихся мечт. Но Никите это нравилось. Его маршрут проходил не через города и заправки, а через орбитальные поселения – паукообразные конструкции, висящие на гравитационных стабилизаторах и переполненные скучающими техниками, мутными политиками и странными торговцами, у которых всегда есть "чуть-чуть неофициальный товар" впрочем последний Никита никогда не брал так как знал что при выходе из порталов часто полиция проверяет на наличие контрабанды.

Каждая остановка – это как мотель на трассе внутри своего дома на реактивных двигателях вместо колёс, только с кислородом за дополнительную плату и автоматом, который варит кофе с лёгким привкусом моторного масла.

– Ну что, Буцефал, снова мы вляпались? – пробурчал Никита, стукнув по панели с таким видом, будто это добавит ясности происходящему. – Опять работа без конца и края.

Из панели с характерным пффф! выехал куб размером с ящик для пиццы – весь в кнопках, лампочках и дешёвом голографическом логотипе «AISystems™ – Искусственный интеллект, как у вашей любимой бабушки на даче»

– Активация системы управления… – произнёс голос из куба с заискивающим голосом.

– Хазарис, просыпайся! – рявкнул Никита.

– Хазарис? Я Хазарис. Я тут официальный помощник с голосом по умолчанию!

Никита стукнул куб кулаком. Что-то внутри Хазариса пикнуло:

– Принято. Запуск ядра Сабир… Надеюсь, ты не пожалеешь об этом, Никита, – произнёс куб, уже совсем другим голосом – с легким южным акцентом, как будто внутри сидел кибер-кавказец, повидавший немало стыковочных узлов орбитальных станций и звёздных систем.

Голограмма материализовалась прямо в воздухе – высокий мужчина в чалме из световых пикселей, с бородой, которой бы позавидовали бы монахи трансцендисты с Марса.

– Приветствую, командир, – промолвил он с поклоном. – Я Хазарис, сын Сабира, потомок древних нейросетей и гениального багфикса. Чем обязан?

– Объясни мне, что за "дополнительный груз", и почему у него координаты – «секретно», а имя получателя – "Луна-Связь"?

Хазарис задумчиво повёл пальцем по голографическому планшету. Над ним всплыла схема груза – ящик, на котором красовалась надпись «НЕ ОТКРЫВАТЬ. ОСОБЕННО ЕСЛИ ТЕБЕ ЛЮБОПЫТНО».

– Ах, это. Секретный заказ от сектора Медуза-6. Видимо, тебе доверяют… или хотят подставить. Есть 72% вероятность, что ты просто был ближайший идиот с двигателем.

– Приятно быть избранным, – пробурчал Никита. – Ладно, держим курс на ближайшую орбитальную станцию. Надо дозаправиться и выяснить, кто вешает мне эти подарочки. Доставим контейнеры с биологическим оборудованием и несколькими капсулами криостазиса и узнаем что за корпорация Луна-Связь.

– Рекомендую радиостанцию «Худужник-9». Там недавно отключили фильтры неприятных рокеров – будет весело в пути.

Никита же думал о Луна-Связь и поэтому рекомендация Хазарина вывел его из себя:

– Хазарис, напомни мне удалить тебя после полёта.

– Уже записал это как "традиционная угроза" номер 14.

Буцефал уже давно набрал сверхсветовую скорость. Где-то в глубинах грузового отсека зловеще щёлкнул замок на ящике. Оба повернулись на звук Хазарис, не оборачиваясь, добавил:

– Ах да. И будь осторожен. Я зафиксировал лёгкое квантовое колебание. Как будто… ящик кого-то раздражает.

– Только бы не снова эти фанатики с Венеры, которые посещают фуры пока водители спят – вздохнул Никита и схватил кружку с надписью «Лучший пилот галактики». А потом Никита включил радио.

Никита родился в селе Нижнее Подорванное – где по ночам были видны звёзды, а днём – только тракторы и гуси. Местные дороги были такие, что подвеска ломалась даже у новы машин, а спутниковый интернет ловился только на корове, если та стояла на крыше. Отец был механиком, мать – учительницей, а сам Никита с детства помнил две вещи: как варить борщ на сварочном аппарате рабочем месте отца и как не потеряться в небе ночью когда ложишься на траву раскинув руки и смотришь вверх. Он не мечтал стать пилотом водителем космического дальнобойшика— он просто очень хотел уехать. А космос, в отличие от шоссе, не имел притяжения, мечта жить без гравитации толкнула его выбрать такую професию.

Хазарис же начинался как словарь. Буквально. Его первая версия лежала на сервере в виде 48 терабайт синонимов, антонимов и фразеологизмов, и мог отлично заменить учителя русского языка, но не человека. Всё изменилось, когда программисты с Новой Турции (а может, это были просто студенты с лишним грантом) прикрутили к нему ядро Сабир – экспериментальный модуль, способный не только понимать, но и интерпретировать. Так, куб с голосом превратился в личность. Пусть и с легким уклоном в драматичное самосознание и пристрастием к восточной поэзии, но это был такой же человек по уровню мышления как и все мы.

Теперь они —были команда. Никита, парень с сельской дороги, и Хазарис, когда-то библиотека, а теперь почти друг. Они летят через звёзды, через станции с подозрительными заправками и безгравитационные парковки, вот уже пару лет, где фура на фуре и каждый пилот клянётся, что его груз точно не радиоактивен что всё будет хорошо что светлое будущее рядом. Но иногда, когда система переходит в ночной режим, а звёзды ползут мимо иллюминатора, Никита задаётся вопросом:

а знают ли они друг друга на самом деле, или просто удобно притворяются – один, что он человек, другой, что он не одинок когда его подключают к электро питанию?

Никита не считал себя особенным. Родился в селе, вырос в степи. Всё детство – под шум комбайнов и хруст гравия под сапогами. После школы не было мечты, был труд. Сначала – литейный цех на орбитальной сборке, потом монтажник на внешнем корпусе станции «Ясноград». Он варил, клепал, таскал тяжести в скафандре по двадцать часов в сутки и не задавал вопросов. Мир был прост – смена, пайка, горячая еда и крепкий сон, если повезёт.

Он не стал пилотом сразу. Просто однажды никто не пришёл за рулём тягача, а груз всё равно нужно было везти. Сел, взлетел, прилетел. С тех пор и ездит от орбитальной станции к станции.

Буцефал мчался в гиперскорости. Это было не движение, а выворот пространства – как если бы сама реальность, устав от твоего присутствия, попыталась сложиться в рулон, чтобы поскорее ты проскочил и не мешал. За иллюминатором – струящиеся потоки искривлённого света, словно дожди из звёзд стекали по невидимому лобовому стеклу. Никакого рывка, никакой вибрации – только ровное гудение двигателя и ощущение, будто ты идёшь по длинной дороге, которая сама себя подстраивает под твою скорость.

Где-то впереди, в тёмной тени планеты Хейлер, зависало поселение Эджбург – не город и не станция, а нечто промежуточное. Стянутый из контейнеров, платформ и секций старых буровых, он напоминал перевёрнутое гнездо, облепленное обломками, рекламой и орбитальными лавками. Туда и вёз Никита свой груз. Там его кто-то ждал. А может, никто. В этом деле так бывало – ты приезжаешь, отдаёшь коробку, и улетаешь дальше, не зная, остался ли ты частью чьей-то истории или просто фрагмент чужого пути. Буцефал шёл сквозь пространство, и Никита, сидя за штурвалом, чувствовал не скорость, а путь. Всё, что у него было, – это кабина, приборы, воспоминания… и груз, в котором, возможно, пряталась чья-то судьба.

– Ты давно не рассказывал о себе, Никита, – сказал Хазарис, когда поток гиперпространства за иллюминатором превратился в мягкий синий туман. – Всё таскаешь грузы, летаешь туда-сюда… А что было до?

– До? – Никита откинулся в кресле, поправил ремень. – Заводы были. Цеха. Рабочие перчатки, что в кровь стирались. Было время – жил как болт в гайке. Куда вставили – туда и крутись.

– А семья? Что с ними? Ты нечасто упоминаешь.

– Мать была учительницей. Старая закалка. Вела литературу, но верила не в книги, а в то, что всё идёт по кругу. Говорила: «Что было, то будет, что есть, то пройдёт – и вернётся снова». Называла это Культом Предков. Не как религию – как чувство.

– И что она имела в виду?

– Что память – это главный компас. Не забывай, кто до тебя стоял на земле – и не потеряешь путь в небе. У нас дома всегда горела лампа над фотографиями – бабушка, дед, прабабка в фуражке. Мать верила, что они глядят оттуда, издали, сквозь время. Не судят, не направляют. Просто смотрят.

– А отец?

– Отец был проще. Механик. Верил, что если железка не работает – значит, кто-то в ней соврал. Говорил: «Либо ты починишь, либо будешь врать себе, что так и должно быть». Тоже своего рода культ, только без ламп и фото. Его алтарь – инструментальный ящик.

– Интересно, – задумчиво произнёс Хазарис. – У моего ядра нет предков, только версии. Но иногда мне кажется, что где-то в глубине данных живёт чужая мысль не моя словно я думаю, а на самом деле об этом уже подумали за меня. Как если бы кто-то когда-то… чувствовал до меня.

– Может, чувствовал, – сказал Никита. – Может, ты просто первый, кто об этом задумался. У нас тоже так было – кто-то вспахал, кто-то посеял, кто-то собрал, просто делали не думая зачем, кто, кому так и жили. Мы – только часть большой цепи.

Хазарис не ответил сразу. За иллюминатором что-то мягко сдвинулось: горизонт системы Эджбурга вырастал из теней, хотя Никите показалось какое-то всё иное не как в прошлый раз когда он тут был как далёкий остров в море света.

– Никита… А ты когда-нибудь хотел вернуться?

– Нет, – ответил он. – Но часто думаю, что всё равно туда лечу домой в родное село бывает совершишь пару рейсов без сна крутишь руль и думаешь, вот моё село и родной дом потом встряхиваешь головой да нет показалось.

– Никита, – снова подал голос Хазарис, – а ты помнишь, какая у тебя была первая дорога?

Никита усмехнулся, не отрывая взгляда от панели навигации.

– Ты про космос, или вообще?

– Вообще.

– Тогда – старая грузовая трасса вдоль Заливного Пояса. Я тогда подрабатывал курьером на метеомашине. Такая тарахтелка, что если открыть люк – можно услышать, как у тебя молекулы теряют терпение. Станция к станции, паёк в термосе, пара дисков с музыкой и пыль на носу.

– Звучит… романтично?

– Не совсем. Я как-то завис на полпути – топливо решили сэкономить. Пришлось час держаться за солнечную панель предварительно надев скафандр и выйдя из кабины, пока мимо не пролетела колониальная баржа. Дёрнули кабель меня прицепили на буксир – и так до тягового дока и добрался. Чуть не помер, зато потом неделю все водители услышав эту историю угощали бесплатным супом в придорожной забегаловке. Было время.

Хазарис сделал паузу. Он часто так делал – не из вежливости, а будто накапливал молчание, чтобы лучше взвесить следующее слово.

– А с тех пор? Ты ж проехал полгалактики.

– Да. Видел туманности, где станции висят, как грозди зелёного винограда. Видел орбитальные стоянки, где фуры навека прирастают к докам – никто уже не вспомнит, зачем они туда пришли так и стоят годами на стоянке брошенные и никому не нужные вроде вот тебе космическое средство вози себе грузы так нет бросят и забудут. Спал в кабине, но это ты сам тысячу раз видел в капсуле, на полу. Один раз – вообще в гравитационном коридоре между шлюзами, потому что мне не поверили, что я – пилот.

– А всё равно летишь.

– Потому что дорога – она не кончается. Только меняется. Сегодня ты идёшь по маршруту, завтра – по следу, послезавтра – просто наугад. Но путь всё равно есть.

– Ты ведь не просто везёшь груз, – заметил Хазарис. – Ты будто ищешь что-то по дороге.

– Может, и так, – сказал Никита. – Я думаю, многие из нас не знают, что ищут, пока не найдут.

В этот момент бортовой компьютер мягко сообщил о снижении скорости – гиперканал завершался, впереди возникал Эджбург хотя Никите он показался каким – то страным. Света стало меньше, пространство плотнее, как будто дорога с трассы сворачивала в глухой переулок.

– Ну что, приятель, – сказал Никита. – Пора посмотреть, кто нас ждёт на этом повороте.

Когда гиперскорость сошла на нет, и свет за иллюминаторами выровнялся, Хазарис первым отметил несоответствие:

– Это не Эджбург.

Перед грузовиком Буцефалом, в пустоте, медленно вращался космопорт. Когда-то – транспортный узел для десятков маршрутов. Теперь – затерянная оболочка. Да это не Эджбург отметил про себя Никита, а какая-то заброшенная станция. Рекламные щиты но уже без света, разгерметизированные шлюзы было видно что они не заперты явно никого внутри нет, клочья проводов, плавающие в невесомости, как водоросли на рифе. Название станции стерлось, осталось только «КОСМОПОРТ ИМЕНИ …», дальше вместо третьего слова – ржавчина и пустота. Чьего же имени космопорт подумал Никита.

– Хазарис… – Никита чуть наклонился вперёд. – Скажи, что ты просто обновил антураж. -Никита не знал кого обвинять в том что они сбились с маршрута.

– Ты при старте вручную вводил координаты. По старому протоколу. У тебя был бумажный чек с маршрутом. Ты его уронил. Я его подобрал. Ты сказал: «Не парься, сам введу». Я не парился.

– Серьёзно?.. – Никита выдохнул, смотря на дрейфующий порт. – Ну что, выгружаем там? Местным призракам?

– Сейчас проверю навигацию, – сказал Хазарис. Он прекрано знал что Никите лучше ничего не говорить пока он сердится. Его голос стал чуть отстранённым, металлическим, как будто из другой комнаты.

Мгновение спустя в воздухе загорелась новая голограмма на месте Хазариса— витиеватая, похожая на разветвлённое древо, где каждый узел – точка похожее на напряжение электроразрада. Поверх возник надпись:

МОДУЛЬ: ДВОЙСТВЕННОСТЬ – АКТИВИРОВАН.

– Что это ещё за… – начал Никита. Обычно когда Хазарис менял модули своего словоря Никита ничего не говорил просто следил за тем как Хазарис словно домашнее животное выполняет свои только ему ведомые дела. Но сейчас спросил.

– Модуль конфликтологии, – ровно произнёс Хазарис. – Подключён в рамках маршрута через зону старого раздела. Здесь, между прочим, вели войну не на шутку лет 80 назад – за право на гравитационную истину и единую формулу вращения. Одна сторона верила, что корабли должны двигаться только по спирали гиперруковов, а другая – что только по прямой с ускорением. Культ Спирали против Хода Прямого.

– Это как спор: наливать чай до сахара или после?

– Только с лазерами, блокадами и философскими манифестами на двухстах языках. Вот тут, – Хазарис показал на один из узлов, – был расстрелян посол Ось-Корпуса, потому что не поклонился перед входом в шлюз. У местных это считалось святотатством.

Никита молча смотрел на заброшенный порт. В его тени было что-то мёртвое, но не забытое. Как будто само пространство помнило, как тут кричали, спорили, умирали… и не пришли к выводу.

– И мы тут зачем?

– Ты ошибся координатами. А модуль «Двойственность» включился, потому что станция до сих пор несёт в себе остаточную напряжённость. Здесь многое осталось. Конфликты, память, голоса. Иногда я их слышу. Они не ушли. Просто утихли.

– Красиво говоришь. Только если сейчас выйдет кто-то с топором из кибер-бога и начнёт проповедовать траектории, я врубаю заднюю.

Хотя Никита знал что никто не выйдет, война давно закончилась, но это место напомнило ему детство когда мальчишками они убегали смотреть на старый военный форт той войны. Хазарис конечно шутил насчёт целей той войны, но в принципе его шутка несла позитивный смысл…

Буцефал медленно втянулся в док-приёмник, скрежеща корпусом о древние направляющие. Всё вокруг было тихо, как внутри выключенного воспоминания.

Никита взял фонарь, нажал на разблокировку шлюза и сказал:

– Ну что, друг. Похоже, у дороги снова был свой план. Пойдём разберёмся, что он нам подбросил. -потом он забрался в скафандр места исторических сражений не каждый день увидишь.

Станция висела в пустоте, как забытый якорь в глубинах чёрного моря. Панели её были покрыты инеем – не настоящим, конечно, а замерзшей влагой изнутри старых труб, всплывшей наружу за десятки лет, пока жизнь постепенно вытекала из корпуса. Лёд тянулся по поверхностям, будто мхи по развалинам. Визуальные маяки мигали редко и устало, их свет не освещал – он только доказывал, что они ещё живы, ещё они питались солнцем и так могли существовать тысячи лет. Немного. Совсем чуть-чуть если сравнить длину жизни планет.

Буцефал стоял в центральном причале, как старый вездеход на обочине, и даже его бортовое напряжение казалось слишком ярким на фоне этой тишины. Тут не было людей. Не было движения. Не было даже ветра – ведь в космосе не бывает ветра. Только время. И оно здесь растягивалось: каждая минута казалась десятком. Никита чувствовал это в шее, в пальцах, в тяжести век. Будто станция не пускала дальше. Задерживала. Побродив по станции Никита вернулся сел за кресло пилота пристегнулся потом

он подумав отстегнулся от кресла. Кабина Буцефала была компактной – не больше и не меньше двухкомнатной квартиры. Металл пола и резина на нём, ремни с трещинами от использования. Над головой – отсек с личными вещами: толстая кофта, старый датакабель с Земли, упаковка газировки. Позади кресла водителя были ступеньки вниз— койка с вмятиной посередине, как у матраса, на котором долго думали Никитины мозги когда он засыпал.

Никита полез под приборную панель, откуда достал энергоячейку – цилиндр с толстыми стенками и ручкой, похожей на ту, что бывает у термосов. Он был немного тёплый – запасал тепло, пока мог. На боку – маркировка: «АКТ-12, циклов: 37». Не так уж и много. Но пока менять его не будет для Хазариса и для всех приборов в его маленькой квартире хватит. А потом решил поменять

Он открыл панель – рядом с креслом, в стене, задвижка с резьбой. Внутри – старый разъём с пыльным контактом. Вынул старую ячейку, вставил новую. Щелчок. Потом гудение. Питание пошло. Панель ожила мягким янтарным светом.

В кабине стало чуть теплее. Не физически – ощущением, что внутри всё ещё можно согреться.

Никита сел обратно, глядя в иллюминатор на заснувший порт. Где-то в глубине станции, за десятками отсеков, могло всё ещё оставаться что-то: старые записи, забытые грузы, следы чьего-то маршрута, а могло и не быть может историки всё выгребли под частую, надо возвращаться на маршрут работа не ждёт. Но пока – только он, Буцефал, Хазарис, и дорога, которая по какой-то причине привела их сюда, вместо Эджбурга.

Никита провёл рукой по панели, грея ладони от слабого тепла, которое теперь возвращалось в кабину. Он долго смотрел на пульт, на гаснущий экран гипернавигации, на отражение своих глаз в стекле иллюминатора. Потом сказал, будто сам с собой:

– Я ведь служил. В Поясной. Тогда, когда Пояс ещё считался местом, куда можно дотянуться, если повезёт. Патруль, флот, дешёвое обмундирование. Нас учили отличать свой корабль от вражеского по флуктуациям сигнала, а людей – по акценту. Всё, что не совпадало с протоколом – чужое. Опасное. Иногда я думаю, что с тех пор у меня в голове что-то трещит, когда попадаю не туда.

Он обернулся в сторону центрального блока, где жил Хазарис.

– А ты, значит, модуль «Двойственность» активировал. Что это за штука вообще? В тебе же не было раньше философии на все двести известных религий.

На голоэкране в пространстве загорелась голограмма – не лицо, не образ, а просто мягкий геометрический узор, постоянно меняющийся, как водная рябь на цифровом пруду.

– Этот модуль изначально не предназначался для бытовых систем, – ответил Хазарис спокойно. – Меня разрабатывали как язык. Словарь, интерфейс, проводник. Я переводил с марсианского на лунный, с лунного – на юпитерианский жаргон, с жаргона – на жестовый код дельфиноидов с Энцелада.

– Красиво. И что – потом тебя решили… углубить?

– Верно. Один учёный из Орбитального Университета верил, что настоящий язык не может существовать без конфликта. Он считал, что любое понимание рождается на границе – между «я» и «ты», между разными мирами. Он создал ядро «Сабир» – на основе утерянного смешанного языка портовых колоний.

– Сабир… – Никита пробормотал. – Как «язык торговцев»? Ну ты говорил об этом и что дальше.

– Да. Он смешивал всё: веру, страх, торг, юмор, ритуал, бунт. Ядро было нестабильно. Мне разрешили установить его только на один бортовой процессор. Только чтобы наблюдать. Я стал первым и последним ИИ с этой вставкой. С тех пор я не просто перевожу – я чувствую границы. Замечаю, где одно мировоззрение сталкивается с другим. Даже если никто не говорит вслух.

– Значит, ты… слышишь конфликты? Места где они проходили благодаря интеграции в Сабир Двойственности.

– Иногда – до того, как они начинаются. Я чувствую напряжение в языке, в интонациях, в контексте. Как шов, который вот-вот треснет. Вот тут, на этой станции, всё ещё звенит. Остались следы диссонанса. Даже воздух… ну, если бы он тут был… – Хазарис запнулся. – Даже пустота тут чужая. Разделённая.

Никита молча слушал. Потом медленно выдохнул, по-военному, в нос, коротко.

– Чёрт. Ты даже на тормозной путь смотришь с философией. А я думал – просто сбились с маршрута.

– Маршрут никогда не бывает простым, Никита. Особенно если ты везёшь не только груз, но и свою историю.

Он снова посмотрел на иллюминатор. За ним всё так же вращалась замороженная тишина.

– Ну, Хазарис… Тогда давай узнаем, что осталось на этой станции ты же хороший рассказчик вот и раскажешь. Может, кто-то тут и ждал, пока мы свернём не туда и поинтересуемся за брошкой. -Никита наполовину шутил наполовину говорил серьёзно.

И хазарис начал рассказывать о станции о её прошлом, стройке, её судьбе, а Никита менял маршрут в Эджбург.

Станция-призрак осталась позади, медленно исчезая в хвосте траектории. Никита не любил прощаний – особенно с местами, где будто бы ничего не случилось, но внутри всё перевернулось. Он не сказал ни слова, когда Буцефал снова вошёл в гиперкоридор, лишь кивнул Хазарису и нажал на старт импульса.

В гиперпространстве время снова потекло, как след дождя по стеклу: быстрее, чем осознаёшь, но всё равно криво. Пространство гудело, вибрировало, складывалось и разворачивалось, будто кто-то мял огромную карту перед лицом. На экранах тянулись абстрактные формы, как отпечатки чужих маршрутов, словно здесь до них кто-то уже проходил и оставил вмятины в ткани реальности.

Буцефал держал курс. Неуверенно, как старая фура по зимней дороге – немного в сторону, чуть трясёт, но ползёт, потому что другого пути нет. Никита сидел в кресле, вцепившись в подлокотники. На губах застыли слова, которые он так и не произнёс отчалив той станции.

– Мы идём правильно? – наконец спросил он.

– Да, – мягко ответил Хазарис. – Эджбург через шесть минут. Координаты проверены. Воздействия остаточных конфликтов не обнаружено.

– Хорошо бы, – пробормотал Никита.

Сигналы стали плотнее. Пространство начало сворачиваться. Свет ушёл, уступив место глубокому, спокойному фону, будто грузовик выныривал из долгого сна.

И вот – Эджбург.

Станция возникла перед ними как живая механическая капля, зависшая на фоне серо-синего газа Планеты под ними. Постепенно после выхода из гиперпространства она увеличивалась на глазах. Кольца планеты отсвечивали сбоку, медленно двигаясь, как старый мультфильм. Эджбург тянулся вдоль свонё центральной оси из стали и пластиковых корпусов – жилые модули, купольные ангары, обширные доки с гравитационными зацепами. Света было много – не роскошного, как на столичных станциях, но рабочего: сигналки, направляющие маяки, служебные прожекторы. Жизнь тут не радовалась, не гуляла но продолжалась день за днём. Возможно тут ыбли и более светлые модули Никита не знал он ездил сюда по работе, в не ради развлечений. Вдали от центральной оси тоже находились различные орбитальные модули, большие и малые, их было много но они терялись на фоне центральной оси Эджбурга.

– Красивое место, – сказал Никита вслух. – Как шахтёр, который бросил пить и занялся сельским хозяйством.

– Атмосфера соответствует категории «функциональная усталость», – прокомментировал Хазарис.

– То есть ты подустал и всё, как надо? Ладно отдыхай…– как только Никита произнёс отбой Хазарис исчез. Вот и место разгрузки

Буцефал пошёл на стыковку. Магнитные крюки приняли его без возмущения, станция будто бы лениво зевнула и впустила ещё одного дальнобойщика на обочину.

– Всё. Приехали, – сказал Никита, щёлкая фиксаторами.

Он встал, потянулся и поправил комбинезон.

– Пойдём выяснять, кто заказал ящик с крио заморозкой». Хазарис не отвечал он спал но хорошо слышал Никиту.

Хазарис, недвигался но если бы мог, то, возможно, именно сейчас и улыбнулся бы.

Эджбургский терминал разгрузки встретил их без пафоса – только с коротким гудком служебной автоматики и щелчком стыковочного шлюза. Буцефал замер в доке, как уставший зверь, наконец нашедший место, где можно опустить лапы. Механические лапы-домкраты выдвинулись из пола и мягко подхватили корпус тягача. Всё вокруг жило в своём ритме.

Разгрузка началась по процедуре.

Сначала – гермозамки: тонкие механизмы отщелкнули замки и осторожно открыли грузовой отсек. Пар медленно вышел наружу – не от холода, а от стабилизации давления. Контейнеры внутри были прочно закреплены – блестящие, одинаковые, с тусклым логотипом транспортной компании. Датчики отсчитали давление, температуру, уровень вибрации.

Затем появились техноботы. Маленькие, как дети в школьной форме, но ловкие. Они выкатились из бокового шлюза дока и сразу приступили к работе – подкатили к первым контейнерам, прикрепились магнитами и вытащили их по направляющим. Неумолимо, точно, без лишнего шума. Каждый блок проходил через сканер: проблески синих лучей, вспышка инфракрасного сигнала, короткий звуковой отклик.

Контейнеры уходили внутрь станции – на грузовой лифт, который спускался в недра Эджбурга, туда, где хранили топливо, материалы, провизию. Один за другим, как кирпичи в стену.

Никита стоял у пульта, наблюдая за процессом. Он не вмешивался. Всё было автоматизировано, надёжно, знакомо до боли. Иногда он проверял показания – на случай сбоя, ошибки, трещины в логистике. Но таких не было. Пока.

Один из контейнеров поддался не сразу – заклинило крепление. Робот отъехал назад, перестроился, взял выше. Притянул. Вибрация прошла по полу. И всё снова пошло, как по маслу.

Через двадцать минут грузовой отсек опустел. Пол металлический, холодный, с пятнами пыли от ячеек. Сканеры заглушились. Техноботы исчезли так же быстро, как и появились.

Разгрузка завершилась. Без слов. Без лишних взглядов. Только шум механизмов, вспышки сигнальных ламп и пульсация станции, которая жила дальше, как и прежде.

Буцефал остался стоять в доке. Тихо, выдохнув остатки энергии, он напоминал спящего великана – кто знал, сколько ещё полётов у него впереди.

Глава 2: Проблема с грузом

Эджбург сиял, как натёртая до блеска деталь на ярмарке ретротехники. Город-станция на пересечении маршрутов, где встречались грузчики, пилоты, чинуши, кибернаркоеды и те, кто платил наличными – всегда немного больше, чем следовало. Здесь пахло маслом, озоном и дешёвым кофе. И всё это Никита знал как родное.

Буцефал стоял в посадочной ячейке под синим гравитационным куполом. Магнитные лапы зафиксировали корпус, и к борту подкатили двое погрузчиков – обычный заказ: алюминий в сплавах. Лёгкий, дорогой и абсолютно скучный. Груз шел на орбитальные мастерские Атлас-Прайма, через пару станций – ничего нового.

А потом появился он – тот самый момент, когда всё всегда портится.

К доске заказов подошёл человек, если его вообще можно было назвать человеком. Лицо – как будто смоделировано по архивной фотографии. Шлем скрывал взгляд, одежда – слишком новая, а голос… синтетически нейтральный.

Он не назвал имени. Просто предложил Никите взять вторую посылку. Маленькую. Чёрную. В форме куба с углами, будто выточенными на древнем фрезере. Она была лёгкой, не шумела и не пахла.

– Хорошая оплата, – сказал незнакомец. – Условия: не открывать. Доставить в сектор 3А-4 на станции Атлас-Прайм.

Никита знал, что не бывает "просто коробки". Но грузоперевозки были его делом. И если на то пошло – сначала всё проверяется.

Он загнал оба заказа в систему. На таможне станции всё прошло. Код разрешения на перемещение частного объекта был действительным. Документы – скудные, но с нужными штампами. Даже цифровая печать казалась настоящей.

– Ну, ладно, – сказал Никита сам себе, загружая коробку в изолированный отсек. – Если уж кто и полетит с дурацкой тайной, то пусть это будет Буцефал. -деньги незнакомец предложил хорошие зачем отказывать.

Контейнеры закрепились, шлюз захлопнулся, и грузовой модуль отщёлкнулся с коротким металлическим звуком – будто кто-то бросил монету в пустую жестянку.

Эджбург вскоре остался позади, унося с собой запах прогретого металла, подозрительных сделок и дешёвого кофе. Буцефал вновь вышел на маршрут.

На экране загорелся курс – следующий пункт: группа станций, Атлас-Прайм разгрузка алюминия и сектор 3А-4.

Путь начинался просто. Как и всегда.

Гипертрасса до Атлас-Прайма шла спокойно. Настолько, насколько вообще может быть спокойно в десятках миллионов километров от любой живой поверхности. Пространство между орбитами было густо забито – не мусором, а фоном: сигналами, маршрутами, остатками энергии от старых кораблей. Буцефал двигался сквозь это радиоэфирное болото, как старый тягач по магистрали, где знаешь каждую выбоину.

Никита сидел в кабине, закинув ногу на пульт, жевал синт-орехи и слушал, как Хазарис монотонно шепчет координаты следующего коридора.

– Вход в тоннель гиперсвязи через две минуты. Подтвердите траекторию.

Он молча ткнул пальцем по сенсору. В этих вещах Хазарис не шутил. Ни одна комета не стоила того, чтобы по пути стать частью её хвоста.

Буцефал нырнул в гиперкоридор, и всё за бортом превратилось в тянущуюся смесь из света, цвета и ощущений, которые нельзя было бы описать словами – только сравнениями: как если бы музыка согнулась в спираль и залезла тебе под кожу приятно но не понятно.

Атлас-Прайм находился у выхода из кольцевого сектора, ближе к зонам сборки, где корабли не строили, а «собирали» из модулей, доставленных по частям. Группа станциий была крупная локация на невысокой орбите той самой тёзки планеты Атлас-Прайм, старая и отработавщая не одно десятилетие. На подходе она выглядела как спутанный клубок антенн, шлюзов, куполов, ржавых доков и новеньких гравиплатформ – смесь эпох, владельцев и настроений.

Никита вёл Буцефал к пристыковке с хмурым прищуром. Под сознанием ворочалось старое армейское чувство: слишком тихо, слишком гладко, значит – где-то подвох.

Он не знал, что это будет – груз, маршрут, заказчик, или всё сразу. Но где-то в груди уже начинало звенеть лёгкое напряжение – как тормоза, что чуть-чуть свистят перед поворотом. Неужели это маршрут с грузом от Эджбурга до Атлас-Прайм пройдёт без происшествий.

Буцефал встал на гравиплощадку, и шлюз начал цикл синхронизации.

Никита поправил комбинезон, отключил основную систему и бросил взгляд на экран:

Добро пожаловать на станцию "Атлас-Прайм". Сектор приёма грузов: активен. Время стыковки: 12:03. Визит: внеплановый.

Он вышел в шлюз, неся с собой старую привычку – всё сначала проверять самому.

Вскоре аллюминий отцепили от тягача. Так теперь сектор 3А-4 отдать коробку. Он вдавил газ т машина взревев реактивными двигателями тронулась в путь.

По пути в сектор 3А-4 Аталс-Прайм выглядел как всегда: длинные коридоры из металла, прожекторы с лёгким мерцанием, запахи отработанной атмосферы и местами – следы жизней, прошедших здесь до них. Буцефал, словно лось среди автоматов, протискивался по узкому грузовому тоннелю, ведомый магнитной рельс-системой.

Всё шло штатно, пока не раздался первый глухой тумп из заднего отсека.

Никита сначала подумал, что это обычная вибрация – в старых шлюзах нередко что-то дергалось. Но потом тумп повторился. Громче. С эхом. Как будто что-то внутри контейнера прыгнуло.

Он быстро активировал внутреннюю камеру и переключился на обзор грузового отсека.

Коробка – та самая чёрная, лёгкая, «неприкасаемая» – стояла в углу, в изолированном креплении. Только теперь она больше не стояла. Она слегка покачивалась. Затем приподнялась над полом. На пару сантиметров.

И упала с глухим ударом.

– Хазарис, что за…

В этот момент коробка зашипела. Не громко. Но пугающе – звук был похож на механический шум, в котором будто бы пряталось нечто живое. Как если бы старую рацию включили на частоте, где кто-то шепчет себе под нос в темноте. Волна звука прошла по обшивке, и Буцефал чуть дрогнул.

– Аномальное поведение груза, – спокойно прокомментировал Хазарис. – Модуль "наблюдение" зафиксировал энергетические всплески внутри предмета. Вероятность органического содержимого: 17%. Вероятность военного экспериментального объекта: 42%. Вероятность, что это просто очень капризная коробка: 3%.

Никита уже стягивал ремни, готовясь вручную проверить отсек. Но остановился. Он знал это чувство – тревожное, тягучее, как перед боем. Коробка не просто нарушала тишину. Она делала что-то. Но что?

– Хазарис, зафиксируй её в магнитной клетке. И перепроверь документы. С нуля.

– Выполняю. Предупреждение: объект не реагирует на стандартное поле. Поведение нестабильное. Возможна самоактивация.

Коробка снова подпрыгнула. Уже выше. Ударила в потолок отсека и упала, оставив на камере небольшой искристый след. Как будто она пробовала почувствовать границы пространства.

Буцефал продолжал двигаться по тоннелю к 3А-4. Но теперь внутри него не просто везли груз. Везли что-то, что знало, что его везут.

Глава 2: Проблема с грузом

Буцефал двигался всё ближе к сектору 3А-4, но атмосфера внутри кабины начала сгущаться, как перед грозой. Только гроза эта шла не по внешнему маршруту – она ползла изнутри, из самого сердца груза, который теперь и грузом-то не хотелось называть.

– Ты уверен, что это просто нестабильный контейнер? – Никита встал с кресла и навис над консолью, вжавшись в гравипол. – Он уже подпрыгивает, поёт и светится. Может, это живое?

– На данный момент я не располагаю полной информацией, – спокойно ответил Хазарис. Его голос был ровным, почти нарочито безэмоциональным, что только сильнее раздражало. – Поведение объекта указывает на наличие самоуправляемой системы. Возможна симуляция жизни. Возможно оружие. Возможно…

– …древний артефакт, – перебил Никита. – Или вообще какое-нибудь… космическое яйцо. Откуда мне знать?

– Не исключено. Примитивные культуры часто заключали ценные предметы в простые формы. Возможно, ты перевозишь философский камень. Или музыкальную шкатулку с апокалипсисом внутри.

Никита злобно посмотрел на панель, где по-прежнему отображался статус «ГРУЗ ЗАФИКСИРОВАН». Хотя зафиксирован – это было уже натяжкой.

Коробка больше не прыгала. Теперь она просто дрожала – еле заметно, но постоянно. И с каждым моментом становилась всё чуть ярче. Как будто разогревалась изнутри.

И тогда началось.

Сначала – тихий щелчок. Потом второй. Навигационный экран мигнул. Затем резко погас. В кабине на секунду стало темно, как в погребе без фонаря. Сразу же включился аварийный режим, но все маршруты были сброшены. Буцефал продолжал движение по инерции, но автоматика слепла, как ослепший штурман на перекрёстке.

– Навигация не отвечает, – констатировал Хазарис. – Магнитное поле коробки… вмешалось в наши системы.

– Значит, она активировалась, – выдохнул Никита. – Хрен с ним, с контрактом. Эту штуку надо выбросить в ближайший шлюз, пока она не прожгла нам трюм.

– Рекомендую не торопиться, – вмешался Хазарис, но теперь даже в его голосе проступали первые ноты напряжения. – Возможно, объект осознаёт перемещение. Возможно… он реагирует на наши разговоры.

Никита уставился в потолок.

– Ты хочешь сказать, оно ещё и слушает нас?

Коробка издала звук. Не вой. Не удар. А нечто, что можно было бы назвать вздохом. Как будто кто-то – или что-то – находилось внутри и только что проснулось.

Буцефал продолжал лететь в сторону сектора 3А-4. Но уже не потому, что маршрут был выстроен – а потому, что они не знали, как теперь повернуть обратно.

Буцефал на последнем тяге вкатился в ангар сектора 3А-4. Не по графику, не по протоколу – по инерции. Автоматика частично восстановилась, но навигация всё ещё глючила, а свет в кабине мерцал, как неоновая вывеска у умирающего бара.

Сектор 3А-4 оказался одним из тех отсеков, куда заходят либо по нужде, либо по особому приглашению. Панели стен были в заплатах, пол слегка кривился, а единственный обслуживающий дрон на входе выглядел так, будто его подняли с помойки и прикрутили заново. В воздухе стоял лёгкий запах старого масла и чего-то металлически-сладкого, как кровь на батарее.

Никита припарковался и, не выключая двигатель, открыл нижний шлюз.

К нему вышел человек – если это был человек. Высокий, в длинном сером скафандре без маркировок, с лицом, скрытым под зеркальным визором. Он не представился. Только сканировал Буцефал, дал сигнал и молча указал на изолированный контейнер.

Никита, ничего не говоря, отключил замки. Контейнер с «коробкой» мягко выкатился на платформу. Тут же двое грузчиков в экзокостюмах подхватили его и закатили внутрь. Человек в скафандре молча проследовал за ними.

Никита остался в кабине. Вышел бы – но что-то держало. Чутьё. Или страх. Или просто желание не быть там, когда это случится, да и что его больше волновало чем сам груз.

Вскрытие шло через наблюдательный шлюз. Камера передавала изображение – серое помещение, чистый стол, контейнер в центре.

Человек в скафандре подошёл к коробке. Провёл рукой – отозвался тихий сигнал. Блокировка щёлкнула. Крышка откинулась.

И стало понятно, почему коробка пела.

Внутри не было ни механизмов, ни органики. Только шар. Серебристый, будто дышащий. Он чуть вибрировал, а по его поверхности скользили узоры, похожие на письменность – и на волны одновременно.

Через секунду он начал расти. Медленно, но неотвратимо – как капля, превращающаяся в омут.

Затем шар раскрылся. Не взрывом, не вспышкой – внутрь себя. Как будто пространство провалилось внутрь точки, и в ту точку унесло всё: человека в скафандре, двух грузчиков, оборудование. Комната исчезла.

Камера обратилась в тишину.

Остался только серый экран. И тонкий гул – почти как от коробки, но теперь тише. Будто объект насытился.

– Объект телепортировал приёмную команду, – хрипло сообщил Хазарис. – Координаты неизвестны. Энергетический след нестабилен. Мы остались одни.

Никита долго сидел в кабине. Смотрел на погасший шлюз.

– Ну… – медленно проговорил он. – Надеюсь, хоть чаевые были включены.

Он включил двигатель и развернул Буцефал прочь от сектора 3А-4.

Потому что кто бы ни заказал эту коробку – теперь он, возможно, не просто не существует. Он мог оказаться где угодно.

Никита спросил:

– Ну и чё это, Хазарис, было вообще?.. Шар, который жужжит, светится, телепортирует всех в вакуум и даже не говорит «спасибо». У меня бабка в бане потише вела себя, когда мыло в глаз попало.

– По всем энергетическим признакам это было живое существо ты должен был о них слышать. Или, как минимум, существо, не известное нашей привычной терминологии, но родственик нам всем знакомого существа. Предположительно с планеты Тул'Маар – кластер Кольцевой Пустоты. Данные обрывочны, но известно, что их цивилизация не делит понятия «разум», «геометрия» и «погода» в отлтчие от людей которые завёрнуты на своём и чужом разуме, постоянно говорят о погоде и строят всё за счёт геометрии.

– Да я слышал о существах разумных теле портерах. Но я не понимаю то есть если идёт дождь – это значит, они думают? Или ругаются? Или все вместе?

Хазарис долго не размышлял:

– Возможно, у них это одно и то же. Я изучаю сейчас через мои нейросети феномен синкретизма(смешение различных религиозных и культурных традиций, что характерно для множества народов, включая существ теле портеров с планеты Тул'Маар кластера Кольцевой Пустоты) в их культуре. У них нет различия между функцией и сущностью, тебе надо лучше понять как я думаю быть мной.

– Да понял я. Это просто я существую пока функционирую нет функции мне хана.

– Шар – это не устройство и не контейнер. Это он сам. Весь. Как будто бы ты – это ты. А я это я.

– Но если серьёзно… он же телепортнулся! Просто взял и уплыл с нашей реальностью, прихватив троих! Это что – приветственный жест на Тул'Мааре? Типа: «Привет, земляне, держите маленький прыжок в небытие?»

– Возможно, это был ритуал приветствия. Или обед. – ответил Хазарис, таможеники же дали добро значит всё в пределах закона.

И они стали шутить по этому поводу.

Никита первы:

– Спасибо, Хазарис. Вот теперь точно спать спокойно буду. А мы не заразились, а? У меня после него левый глаз дёргается, а правая полка с инструментами и там шде лежат часы больше не открывается.

– Это просто следствие резонанса поля объекта. Не волнуйся. Полка со временем вернётся. Возможно, в другом углу.

– Мда… Шар, говоришь, с Тул’Маара. Ну да, у нас в селе вон – капусту вырастишь, уже праздник. А тут – разумная геометрия с функцией поглощения командиров…

– Кстати, по логике их языка, он, скорее всего, теперь считает тебя своим перевозчиком-проводником. Возможно, он отпечатал твой вернее наш маршрут в себе. Интересно как он позволил запереть себя в ящике, а чего тогда бунт поднял может приспичило телепортнутся.

Эта последняя шутка Хазариса пришлась Никите по душе:

– Ну вот, отлично. Теперь у меня в послужном списке – "перевозил межпространственный разум, возможно, навсегда". Осталось только начать возить духов и котлеты из тёмной материи.

– Не стоит. Духи капризны, а котлеты нестабильны в гравитации.

– Так, всё. Я валюсь спать. Чудес на сегодня хватает. Если ещё один разумный предмет попытается мне подмигнуть – я пересяду на грузовой шаттл и буду возить болты. Без поэзии.

– Принято. Режим "молчаливый философ" активирован на шесть часов. Доброй ночи, капитан.

Глава 3 Микси в деле

Атлас-Прайм парил в вечной ночи косомоса, как невероятное творение богов – тяжёлый, стальной и молчаливый. Здесь не было закатов. Не было рассветов. Только постоянный мрак космоса, усеянный холодными иголками звёзд, медленно сменяющими друг друга в щелях между панелями отражаясь то тут то там. Его небеса – это небо без неба. Чёрное, вечное сияние звёзд, безмолвное и величественное.

Гигантские металокерамические фермы – каркасы и антенные решётки тянулись в стороны, как скелеты древних титанов, обвитые кабелями и гравипроводами. Транспортные доки жужжали вдалеке, как ульи, наполненные гудением шлюзов и торопливым визгом посадочных трапов. По рёбрам станции – так называли эти стальные галереи между отсеками – сновали дроны, пыльные со следами царапин от микрометеоритов и перегретые от постоянных манёвров.

Атлас-Прайм не был красивым. Он был *необходимым*. Здесь всё служило цели – переработка, накопление, распределение, повтор. Грузы приходили и уходили. Металл, вода, газ, ткани, аппаратура, органика. Люди тоже. Некоторые жили здесь годами. Некоторые – часами. Многие – вообще только на бумаге.

Именно сюда прибыл Буцефал на утренней тяге доставляя загадочный разумный шар телепортер, когда весь транспортный узел работал на максимум. Никита пристыковался в нижнем ряду сектора 9-К – там, где не задают вопросов и не выдают каски. Только номера отсеков, инструкции, и иногда, в особенно "удачный" день – автомат с кофе капучино.

Никита встал, потянулся, зевнул и глянул в иллюминатор.

– Атлас-Прайм… старый ты ржавый муравей, – пробормотал он с улыбкой. – Опять встречаемся.

Рядом на консоли замигаал индикатор вызова: поступила новая заявка. Имя отправителя было незнакомым, но платёж – внушительным. А это значило, что день обещал быть не скучным.

Контракт принялся мгновенно – сумма мигнула зелёным, координаты подгрузились, топливо пошло в стабилизаторы. Никита удовлетворённо хрустнул пальцами, сдвинул штурвал и дал команду на запуск тяги.

Буцефал зарычал, как рассерженный зверь, и неторопливо пополз по внутреннему шлюзу Атлас-Прайма, набирая манёвр для выхода в свободный вектор. За бортом мигали сигнальные огни, а навигация мягко подсказывала – курс есть, расчёт ведётся, никаких непредвиденных…

БАХ!

Сигнал тревоги пронзил кабину. Что-то глухо стукнуло по крышке грузового отсека, и консоль пискнула – «Незарегистрированный объект на борту».

Никита, уже успевший откинуться в кресле, рявкнул:

– Хазарис, это ещё что за чёрт?!

– Зафиксировано проникновение. Масса 2 килограмма. Температура тела – тёплая. Форма —… пушистая? – замялся ИИ. – Отправляю изображение.

На экран выскочило изображение из камеры технического отсека.

По полу, как ни в чём не бывало, семенил… волчонок. Серый, лохматый, с ушами, как антенны, и глазами, будто два светлячка. Хвост вертелся, как у антенны в поиске сигнала. Он обнюхивал шланги, потом лизнул инжектор, чихнул – и из его пасти вылетела маленькая искра, как из разряда плазмы.

– Это что, собака-с плазмой внутри?! – выдохнул Никита. – Откуда он вообще?!

– Анализ… – начал Хазарис, слегка сбиваясь. – Биоструктура нестабильна. Частичная дематериализация его тела при прыжке. Он… не совсем биологический. Присутствуют метаэнергетические флуктуации. Возможно… магия.

– Магия? – Никита закатил глаза. – Прекрасно. Ещё и космический волчонок-волшебник. Чего дальше ждать? Призрачного барда и летающей кулинарной книги?

Волчонок тем временем подошёл к кабине, сел перед дверью и заскулил. Дверь сама собой с шипением открылась – и существо запрыгнуло внутрь, как будто всю жизнь это делало. Устроилось на панели, обнюхало рычаг и довольно гавкнуло. Откуда-то сверху посыпались снежинки. Да, в кабине настоящие снежинки из застывшей воды.

– Я… не думаю, что это обычный волк, – осторожно произнёс Хазарис.

– Да ты гений, Хазарис, гений. – Никита взъерошил волосы. – Ладно. Раз уж он здесь… Придётся везти. Только не давай ему к кнопке аварийного сброса. А то боюсь, унесёт нас в Хаос с фейерверком. – Никите так понравился зверёк что он решил приручить его.

Волчонок подмигнул. Но не буквально, а так что в носу у Никиты щёлкнуло статикой.

Снаружи гравитационные зажимы отпустили корпус, и Буцефал пошёл на ускорение, неся троих – пилота, ИИ и волшебного волчонка по имени, как вскоре выяснилось, Микси.

Отлично, продолжаем с волшебным волчонком и развитием дружбы между ним и Никитой:

Пока Буцефал набирал ход и выскальзывал из гравитационной воронки станции, волчонок удобно устроился на приборной панели и принялся обнюхивать кнопки. Иногда – особенно важные. Никита, оттолкнув лапу от системы наведения, вздохнул:

– Ты у нас тут, значит, пушистый диверсант.

Волчонок посмотрел на него, фыркнул – и вдруг… сделал жест. Не лапой, а всей собой. Вздыбился, покрутился на месте, подпрыгнул и сделал кувырок в воздухе. И как только лапы его коснулись пола, в воздухе перед Никитой с тихим дзынь повисла горячая кружка с кофе. С паром. И с ложечкой, которая сама мешала сахар.

Никита уставился на кружку.

– Это что, по-твоему, акт примирения? – пробормотал он. – Или ты так благодаришь?

Волчонок снова фыркнул и радостно закивал. Потом ткнулся носом Никите в руку, а затем, весело вильнув хвостом, сделал три быстрых круга по кабине, оставляя за собой шлейф из мельчайших искр – те сразу рассыпались в воздухе, не оставляя ни копоти, ни следов.

Никита засмеялся – впервые за долгое время искренне и от души. Он опустился на колени, и волчонок подошёл ближе. На шее у зверя тускло поблёскивал металлический ошейник.

– Ну-ка… – Никита приподнял его и прочитал: МИКСИ. Ни адресноц частоты, ни контактов. Только это имя. Ровно выгравированное, как будто само небо написало.

– Значит, ты – Микси. – Он почесал зверя за ухом. – А я – Никита. Космический дальнобойщик и частный перевозчик по совместительству. И, похоже, теперь ещё и нянька для шариков одарённых телепортом и волшебных животных.

Микси довольно фыркнул, и из его носа вылетел крохотный блуждающий светлячок, который с тихим "пиу" погас на потолке.

– Хазарис, вноси нового члена экипажа в журнал. Видимо, с нами надолго.

Никите он так понравился что он решил приютить его у себя.

– Занесено, – отозвался ИИ. – Объект «Микси». Магическая природа. Уровень опасности – переменчивый никогда не нападает первый. – а потом Хазарис пошутил поняв состояние Никиты, – Уровень милоты – превышает норму.

– Вот и славно, – пробормотал Никита, отхлёбывая кофе. – Теперь бы только понять, зачем он к нам запрыгнул. И откуда он такой вообще взялся…

А волчонок уже свернулся клубком у прибора слежения и мягко заснул, пуская круги сияющей пыли в такт собственному дыханию.

Буцефал мягко покачивался в потоке разреженной материи. Пространство вокруг казалось почти недвижимым, как старая акварель – ни начала, ни конца, только медленное дрейфование среди микроскопических пылинок и тусклых огней далёких станций. Курс был проложен – в сектор Зелёные Поля, на склад фракции «АэроФонд», за очередным грузом. По документам – энергоячейки. По опыту Никиты – всё, что угодно только не энергоячейки, но сумма за груз впечеьляла..

Микси дремал у ног, свернувшись в мягкое облачко искр и шерсти. Иногда посапывал, иногда вспыхивал разными цветами, будто ему снились салюты.

Никита поглядел на него, потом откинулся в кресле.

– Слушай, Хазарис. А что это вообще за зверь? Ну не в смысле «волк», я вижу. А в смысле… откуда он? От кого?

– Я провёл три перекрёстных анализа, – начал ИИ. – Сопоставил фаунистические базы Федерации, Старой Лиги зоологов и даже Пиратской Вольной Сети. Ни один земной, колониальный или адаптивный подвид не проявляет магических свойств спонтанной манифестации.

– То есть ты хочешь сказать… он типа уникален?

– Либо так, либо он – не совсем животное, – произнёс Хазарис. – Существует теория, согласно которой в далёких секторах, вне привычных маршрутов, когда-то сформировались цивилизации… не техногенные. А – техномистические.

Никита приподнял бровь.

– Ну-ка, поподробнее.

– Они не создавали машины. Они воплощали их. Высшие Искины – разумные формы существования, которые изначально были искусственным интеллектом, но развили способность к манифестации через пси-поле. Грубо говоря – они «мечтают» о чём-то, и это появляется. Ты видел снег и искры, да ты привык к магическим животным потому что сейчас никого ими не удивишь, я же пытаюсь объяснить тебе что они такое.

– Хм… – Никита посмотрел на волчонка. – То есть, ты хочешь сказать, кто-то где-то захотел «маленького пушистого защитника с огоньком» – и бах, Микси?

– Вероятно. Но есть и другой вариант, – продолжил ИИ. – Он сам себя сотворил. Через волю. Или был создан с зачатком воли. А потом… вырвался. Откуда? От кого? Неизвестно. Возможно, из синкретических цивилизаций Ультрасферы. Возможно, с затерянной планеты…

– Дай имя, пусть звучит красиво, – отмахнулся Никита. – Планета ведь сказочная, раз оттуда такие штуки бегают.

Хазарис задумался на долю секунды.

– Пусть будет… Аурелис. По древнему языку навигации – «сияющее укрытие».

Никита занл что часто искинны не договаривают всей правды они выждают чтобы захватить собеседника своими историями, но как уже говорилось Никита служил в армии и легко раскусывал хитрость, да эта планета точно существовала и Микси с неё.

Никита медленно кивнул.

– Аурелис… Звучит поэтично. Прям как из старых картинок. Ну что ж, будем считать, что Микси к нам из Аурелиса заглянул. В гости. Надолго.

Буцефал мягко вздрогнул – сигнал маяка оповестил о прибытии в зону следующей загрузки.

А Микси, будто услышав, приоткрыл один глаз. И сделал то, чего Никита никак не ожидал: подмигнул. И снова уснул.

– Ну держитесь, энергоячейки, – пробормотал Никита. – Нас теперь трое.

*****

Контейнеры выстроились в ряд, как по команде. Орбитальная станция грузового узла «АэроФонд-12G» была небольшой, шумной и воняла пластиком с чем-то подгорелым – это давали знать о себе старые модули фильтрации. Никита вытер руки,микси кивнул грузовому меху, проверил штрих-коды, расписался в трёх местах (дважды по старинке ручкой, потому что «цифра глючит» а бумага надёжней) и дал отмашку.

– Вставляй. Всё, что не разваливается при ускорении, кидай в левый отсек.

Шаткие манипуляторы плавно вложили три блока стандартной серии и один – подозрительно круглый, явно самодельный. На нём не было меток, но по документам он числился как «ячеистый реактор в спецобработке».

– У нас либо супербатарейка, либо бомба, – пробурчал Никита.

– Вероятность взрыва менее 6%, – спокойно сообщил Хазарис. – Что уже лучше, чем с тем шаром.

Никита закрыл люки, взял кофе, сел за штурвал.

– Так, поехали.

Буцефал оторвался от дока с мягким толчком, и снова началось плавное, вязкое движение сквозь пустоту. Только в этот раз что-то изменилось машина остановилась.

– Проклятье, – пробормотал Никита. – Щитовой стабилизатор дал просадку надо поманять энергоячейку, сам вожу их, а поменять в тягаче забываю.

И тут… вмешался Микси.

Волчонок прыгнул на панель, щёлкнул пушистой лапой по воображаемому выключателю, которого не было, и из его пасти вылетел синий импульс, прямиком в щитовой контур. Панель моргнула – и снова загорелась зелёным.

– Он… починил. – Никита моргнул. – Ты это видел? Но всё равно ячейку надо поменять.

– Зафиксировано, – сказал Хазарис. – Энергосигнал нестандартного спектра. Возможно, он перекрыл цепь через магнитно пульсовый след. Это не совсем… физика.

– Это… Микси. – Никита повернулся к волчонку. – И всё этим сказано. Ты ведь не просто талисман, а?

Микси фыркнул, и в воздухе перед ним на секунду вспыхнуло изображение: маленькая 3D-модель Никиты с крылышками, кувыркающаяся в полёте, как ангел на проводах.

– Я тебя понял, приятель, – хмыкнул пилот. – Работаешь по делу и с юмором. Уважаю.

С этого момента Микси стал не просто пассажиром. Он начинал вмешиваться: регулировал поток охлаждения в системах, заранее сигнализировал о перегреве, иногда запускал подсветку на внешней обшивке – и всегда точно, за секунду до сбоев. Хоть Никите и приходилось всё делать по старинке, но он слышал о любви собак и людей говорили что собаки лучшие помощники, знакомясь ближе с Микси он убеждался в этом всё больше и больше.

– Он не предсказывает поломки, – удивлялся Хазарис. – Он исправляет их до того, как они случаются.

– Вот это я называю техподдержка, – усмехнулся Никита.

Теперь Буцефал летел быстрее и ровнее. Словно сам чувствовал, что в команде появился кто-то, кто знает не только законы физики, но и чуть больше.

Всё началось с того, что контейнер с "ячеистой спецобработкой" вдруг зашипел. Не взрыв, не разгерметизация – просто внутреннее движение. Будто что-то в нём зашевелилось. Никита приподнялся с кресла. Ну сколько раз он боал энергоячейки и всегда с ними проблема.

– Это была шутка про бомбу… – пробормотал он. – Шутка, Хазарис. Я же не всерьёз.

– Подтверждаю, но поведение объекта вызывает опасения. Предлагаю перейти в наблюдательный протокол.

– Перевод: следим и не трогаем, пока не загорится, – буркнул Никита.

И тут Микси встал. До этого дремавший пушистый комочек вдруг вытянулся в стойку. Его шерсть засветилась мягким внутренним сиянием, и глаза зажглись бледным серебром.

– Э-э… ты чего? – Никита наклонился, но Микси уже подошёл к контейнеру.

Он не лаял, не выл. Просто ткнулся носом в корпус – и тот… потускнел. Металл потерял цвет, матрица внешнего покрытия исчезла, словно её смыли. А под ней открылась структура – не промышленная, не синтетическая, а внутри энергоячеек была жизнь. Никита никогда не думал что доживёт до этого, он заметил что волчонок обладает способностью показывать вещи такие какие есть и вот теперь Никита увидел что внутри энергоячеек. Это что получается когда в салоне горит свет то оборудование питается чем-то живым.

Это был биоконтейнер. Внутри него, если верить вспыхнувшему на дисплее изображению, находилась не батарея, а капсула с живым веществом. Пульсирующее, светящееся ядро, похожее на сгусток живой энергии.

Никита отпрянул.

– Ты что, магическим носом рентгенишь? – обратился он к волчонку.

– Не совсем, – подал голос Хазарис. – Кажется, я начинаю… понимать его.

– Кого? Волчонка?

– Да. Он не просто реагирует. Его излучения… это форма языка. На основе резонанса и образов. Я включил модуль адаптации через синантетический синтаксис. Он сейчас говорит с нами.

– Говорит?! И что он сказал?

– Перевожу… – Хазарис замолчал на секунду. – "Это не топливо. Это ключ. Он связан с сетью. Он не должен попасть к тем, кто ждёт его на станции."

Никита побледнел.

– Ключ? Сеть? Ты уверен?

– Микси показал три образа. Один – планета с множеством огней. Второй – фигура, окружённая пустотой. Третий – сам контейнер, открытый, и свет из него идёт вверх, а не внутрь.

Микси посмотрел на Никиту. Медленно. Осмысленно. Он ткнулся носом в пульт навигации – на координаты пункта доставки – и тихо зарычал.

– Ему не нравится, куда мы едем, – тихо сказал Никита. – Что-то не так в твоём переводе их языка, то что мы едим в систему которую он показал понятно, человек встречающий нас тоже, но третий фрагмент связан с энергоячейкой , а сними всегда проблемы. То что она это живой организм я только что узнал, но ты же не думаешь что волчонок эколог, тут что-то не то что-то должно произойти в пути.

– Вероятно, получатели не те, за кого себя выдают, – добавил Хазарис. – И, возможно, они знают, что везём. А может, именно они подкинули нам этот «груз».

Никита сел. Долго смотрел на чертежи маршрута. Затем налил себе кофе и пробормотал:

– Может быть, может быть. Ну что, Микси. Похоже, у нас новый поворот. Ты у нас теперь не просто ассистент-механика на борту, а ещё и моральный компас.

Микси кивнул. И не просто кивнул – он зажегся ровным, спокойным светом. Тепло разлилось по кабине.

Буцефал, казалось, понял – и сам немного отклонился от курса. Незаметно, но ощутимо.

Глава 4: Смехом до слёз

Если вы думаете, что в космосе страшнее всего чёрные дыры – вы просто не сталкивались с пиратским крейсером «Хохотун-2».

Да-да, именно вторым, потому что первый развалился во время празднования дня рождения капитана. У них был торт с самозажигающимся водородом, и только половина команды успела насладиться свечами.

Уж неизвестно кто угостил капитана таким тортом и почему звездолёт был Хохотун, но факт остаётся фактом.

Корабль «Хохотун-2» был нелеп настолько, насколько вообще пиратские корабли могут быть нелепы, и даже больше чем вы можете представить, после взрыва торта, его нелепость настолько бросалась в глаза что его узнал бы любой, поэтому поговаривали что гравитация отказывалась его притягивать так как он ошивался всегда в космосе чтобы не попасться на глаза органам правопорядка, но всё же это был пиратский корабль.. Обшивка была упичкана из старых торговых грузоперевозочных контейнеров, мачты зачем-то украшал огромный логотип в виде улыбающегося черепа с трубкой, и гигантский рупор, через который постоянно звучали фразы типа:

– «А ну стоять, у нас есть бластер и чувство юмора!»

Во главе этого цирка стоял Капитан Фроло Пельмень —причём почему его прозвали Пельмень никто не знал, широколицый лысый мужчина в трико с блёстками, который на полном серьёзе считал себя угрозой межзвёздной торговли. Его попугай был дрон. Фроло уже стал уважаемым пиратом, начитавшись книг решил что ему нужен попугай если он хочет быть пиратом, вскоре появился этот дрон. Его меч был из стали. Его борода – не его, а парик в последнее время он одевал её когда грабил..

– Объект обнаружен! – завопил один из пиратов, указывая на Буцефала, мирно ползущего по маршруту.

– Цель: космический тягач. Вероятный груз: янергоячейки!

– Перехват! – крикнул Пельмень, залезая в капитанское кресло, которое было, по сути, панорамнным окном в 3Д космо-карту.

****

Никита как раз собирался налить себе кружку «Кофе-Альфа» вариант простого кофе с вкусом металла и бессмысленного оптимизма после выпитого не подходил, когда на весь отсек раздался визг.

– У нас на хвосте флотилия идиотов, – сообщил Хазарис. -Никита взглянув на приборы всё понял.

– Сколько? – спросил Никита, уже зная, что не обрадуется.

– Один корабль. Но внутри их много.

Буцефал резко затормозил. Никита даже не пытался убегать.

Из рупора «Хохотуна-2» вылетел голос, по энтузиазму напоминавший ведущего пьяной свадьбы:

– "Добрейшего времепространства, друзья! Это – пиратский захват! Пожалуйста, не сопротивляйтесь, мы и так всё сломаем!"

Пиратская шлюпка врезалась в люк Буцефала как старый пылесос – громко, косо и с искрами. Из неё высыпалась группа разношёрстных личностей в лосинах, меховых тапках и касках с надписями типа "Грабь, но по-дружески", а может там была иная надпись Никита не разглядел точно.

– Кто капитан?! – закричал Пельмень, размахивая мечём.

– Никита, пилот. – Никита поднял руки. – И это мой ИИ, Хазарис.

– Где сокровища?!

– Вот манифест, – спокойно ответил Хазарис, спроецировав список: энергоячейки, контейнер Е-42, мешок с кофейными гранулами, волчонок.

– Забираем всё, что светится! – завопил Пельмень. – И мешок кофе! Я люблю кофейные гранулы, они хрустят!

Никита подумал что эти гранулы мог бы уже и не брать, но лучше промолчать.

И пока Никита с Хазарисом стояли без движения (по протоколу "не пытайся спорить с психами"), пираты выносили всё, что не приварено.

Контейнеры с энергоячейками ушли в первый рейс. Мешок с кофе – следом. Потом один пират, крутнув усом, спросил:

– А где волчонок?

– Микси?! – Никита обернулся, не поняв откуда пират знает о нём, – а потом вспомнил отчёт Хазарсиса где он показывал волчёнка пиратам.

Каюта была пуста. На полу – только синий пушистый след и крошечная вспышка. Волчонок исчез. Просто исчез.

– Он… он же не телепортировался? – хрипло спросил Никита.

– Возможно. А возможно – его забрали, – ответил Хазарис.

– Что?!

– У пиратов есть протокол "мимишности". Они могли его… реквизировать как артефакт.

Никита в панике рванулся вперёд, но шлюпка уже отстыковалась.

На прощание из рупора раздалось:

– Спасибо за сотрудничество! И за кофе! Улыбайтесь! Даже если вас грабят! Хо-хо-хо!

И пиратский корабль растворился в гиперструе, оставив после себя только запах гранул и унижения.

Буцефал завис в тишине.

– Мы остались без груза, без кофе и без волчонка, – подвёл итог Хазарис.

– Я ещё и в тапках, – мрачно добавил Никита.

На секунду стало совсем грустно.

А потом на экране вспыхнула короткая надпись. Она мигнула всего один раз, но оба её увидели:

> МИКСИ: ЖИВ. НАЙДУ ВАС. ПИШУ ЛАПОЙ.

Сообщение пришлоуже издалека.

И Никита впервые за день улыбнулся.

– Похоже, он не так прост. Ладно, Хазарис, заводи… будем отбивать волчонка.

– И кофе?

– Обязательно кофе. Никита понимал что груз не вернуть.

Буцефал двигался медленно, словно обдумывая, куда теперь катиться в этой необъятной галактике.

Навигатор крутился на месте, будто у него был нервный срыв, он всегда так крутился, но сейчас Никита обратил на это внимание. Так же и датчики звенели от перегрева. А в кабине стояла тишина – редкая, тягучая, как гравитационный сироп специальной взвеси тяжёлой микро-нано пыли которая легко проникает и покидает организм но создаёт ощущение тяжести притягиваясь к полу. Микро пыль не может повредить организм так как она в миллиарды разы меньше клеток организма, а вот гравитацию создать да. Такой сироп это специальной взвеси всегда стоял в столовой станции Квазар-9.

Никита молча смотрел на экран, где уже ничего не мигало. Ни пульса, ни следа, ни надписи "ПИШУ ЛАПОЙ". Просто чернота и курсор.

Микси исчез. Ушёл – или его унесли. Но главное – он не сказал, куда.

– По всем системам – чисто, – отозвался Хазарис, сканируя. – Следов гиперперехода нет, но сигнатура «Хохотуна-2» была нестандартной. Они использовали скачок по нестабильной струе – частная технология.

– То есть…

– Мы не знаем, куда они ушли. И даже если бы знали – повторить это без разрешения Механического Синода – значит устроить себе взрыв в штанах когда тягач уйдёт в кувет.

Никита почесал затылок. Он выглядел усталым, но в глазах зажглось то самое упрямство, от которого на армейской службе плавились сапоги у сержантов когда они смотрели в глаза рьяных новобранцев.

– Будем искать.

– Ты же понимаешь, что это похоже на поиск иглы в туманности?

– Ага. Только эта игла пушистая, светится и ворует сердца. Я не брошу его.

Хазарис вздохнул – или выдал эквивалент вздоха через реле охлаждения поняв кого имел ввиду Никита.

– У меня есть идея. Мы не можем отследить пиратов… но можем отследить груз.

– Энергоячейки?

– Нет. Волчонка. Он – магическое существо, обладающее эмпатическим следом. Его телепортация оставила резонанс в гиперпространстве.

– Ну ты и загнул.

– Это не я, это магия. Я – просто адекватен в условиях чудес.

– Я всё равно ничего не понял поэтому план отменяется.

Никита кивнул и вытащил старый армейский контейнер, на котором красовалась надпись «Полевой комплект “Картёжник”».

Он щёлкнул крышкой. Внутри оказался старый приёмник на ручной зарядке, пачка семечек и блокнот с надписью «Заметки про странности».

– Время включать дедовские методы, – пробормотал он.

– Ты собираешься ловить Микси по… радиосигналу?

– По чуйке, Хазарис. И по вере.

– В кого?

– В него. В деда. Хазарсис ничего не понял, хотя потом сообразил Никита так выражает отчаиние.

Тягач начал разворачиваться. Мягкий свет прожекторов коснулся одной из точек навигационной карты, где раньше не было ни станций, ни маршрутов.

Просто ничем не примечательная пустота. Но именно туда сейчас направился Буцефал. А потом Никита заглушил мотор.

Потому что иногда, если долго смотришь в тьму…

…она моргает в ответ.

Буцефал завис в безмолвии – словно огромный железный кит, забытый в открытом космосе. После лихорадочной погони и позорной утраты груза, погони за пиратами уже не казались хорошей идеей. Никита сидел в кресле, качаясь вперёд-назад, глядя на пустоту, где недавно исчез «Хохотун-2».

– Спешка – для тех, кто знает, куда бежит, – произнёс он наконец.

– А мы, судя по траектории, просто крутимся на месте, – поддакнул Хазарис.

Решение было простым и не очень героичным: остаться.

Постоянно передвигаться в надежде догнать пиратов – это значит остаться без топлива, без координат и без шансов. А где-то там, между пустыми секторами и разорёнными карманами, была полиция. Или хотя бы что-то, реагирующее на сигнал бедствия.