Общество анонимных ревоголиков

Глава 1

Как я вдруг начала себя ненавидеть.

– Привет, меня зовут Лиля, и я ревоголик.

Вы только представьте себе эту замечательную картинку. Поставленные кругом стульчики, а на них сидят люди с опухшими лицами. Носы как сливы, глаз не видать. Платки в руках – хоть отжимай. Это если они есть, эти платки. Кое-кто, смотрю, позабыл. Вся футболка в соплях.

Вас заботливо берут под локоток, сажают на свободное место. Вы достаёте из сумки большое полотенце, потому как только его вам и хватает. Представляетесь. И рассказываете свою горестную историю.

Представили? Вот что-то такое мы с девчонками и учинили. А чтобы узнать, как всё началось, давайте представим, что всё вышесказанное относилось ко мне.

Итак.

От меня ушел муж.

Самая банальная ситуация на свете, проще не придумаешь. Однажды вечером, выпив традиционный чай с печеньем, он посмотрел задумчиво в окно и сказал:

– Ты знаешь… Я думаю, нам надо расстаться.

Вот так запросто, без прелюдий.

Я чашку об пол. Стою вся мокрая, на тапочках заварка. И глазами хлопаю. В смысле расстаться? У нас же всё в порядке… Не ссорились, не ругались. Вообще прекрасно жили, мирно, всем бы так. А тут такие новости!

Ладно, думаю, сейчас обсудим. Выясним.

Обсуждать, как оказалось, нечего. Пока я вечерами котлеты жарила, он о смысле жизни думал. И вышло у него, что мы друг другу не подходим. Слишком разные.

Десять лет были одинаковые, а тут здравствуйте.

– Ты пойми, – говорит, – я очень рад, что мы были вместе. Ты хороший человек. Но не для меня.

Я даже на стул с трудом села. Казалось, что все плывет вокруг. Смотрела на него и понять ничего не могла. Как так? Мы 10 лет спим под одним одеялом, все беды и радости на двоих. Даже не поссорились за эти годы ни разу как следует! И вот, приехали.

Переварить это я оказалась не в состоянии.

Вот тогда впервые и заплакала. Даже не так – заревела в голос. Ну знаете, как это бывает. Лицо твое становится похоже на страшный маскарон, ну маску такую, которой раньше здания украшали. Рот огромный, кривой. Нос раздувается. А из глаз все льет и льет…

Муж носился вокруг, полотенце протягивал, чтобы я все вытереть могла. А мне от его заботы только хуже становилось.

Вот стоит он рядом, такой родной, до последней своей клеточки знакомый. Но теперь чужой. И что делать непонятно. Вроде бы броситься к нему, обнять, поцеловать. Как всегда бывало. Только зачем? Раз он решил уйти.

Так и ушел бы, вон она, дверь-то! Нет, скачет вокруг, как дурак, все уговаривает не реветь! Проваливал бы уже!

Только представила себе, как за ним закрывается дверь, меня в бараний рог скрутило. Даже живот заболел. И я пошла на второй круг. Орала, выла.

С тех пор так и реву. Полгода с мокрыми глазами.

Просто сказка.

Он действительно ушел. Не сразу, правда. Через месяц. Снял квартиру неподалеку. В гости заходил. Сидели, чай пили. Почти всегда молча. Он вроде начинал что-то говорить, а я только рот открою, так новый поток. И вместо слов одно бульканье. Помучаемся так часок, и по углам. Он идет жить свою жизнь, кажется, очень счастливую. А я в ванную, сопли сморкать и глаза тереть.

Как-то раз даже сосед не выдержал, пришел спросить, что случилось. Глянул на меня понятливо, предложил помощь. Да вот только он ничем помочь не мог. Что он, в мужа моего превратится? Или притащит мне его за шиворот и к батарее прикует? Его ж, сердечного, потом по судам за такую помощь затаскают. Тем более, что и толку не будет никакого. Какие ж это отношения, когда человека на цепи держат?

В общем, ушел сосед.

Подругам я звонила редко. Зачем хороших людей своими проблемами грузить? Они и так за меня переживают. Анекдотов шлют, сколько за всю жизнь не присылали. Поддержать пытаются. Я улыбаюсь, конечно. Порой даже от души. И на секунду становится легче. А потом опять на дно.

На работе на меня давно смотрят косо. Клиентам не показывают, чтоб не распугать. Уже к врачу советовали обратиться. Надо ж сохранить кадровую единицу, а то она на молекулы распадается. Думаю, если б не мои прошлые заслуги, давно бы выгнали. Но когда-то, ещё до этой ошеломляющей новости, я была хороша. Вот надеются, что оклемаюсь.

А я была у врача. Она мне дала лекарство. Хорошее, полегче стало. Только слезы не прошли.

Знали бы вы, как я от них устала!

Время ничего не залечило. Каждый раз, возвращаясь домой, я надеялась увидеть его у подъезда. С цветами, без цветов, не важно. Главное, чтобы он ждал меня. И обнял, как всегда. А я бы уткнулась в его грудь и выдохнула. Может быть, заплакала снова. Но – в последний раз.

Меня, конечно, никто не ждал. Сами понимаете. Лишь изредка звонок: "Привет! Как дела? Забегу на чай?".

Зачем он приходил, не понимаю. Чего хотел? Посмотреть, как меня тут к земле гнет от боли?

И опять тоска, одиночество, слезы.

Зареветь я могла где угодно, от чего угодно. Песню грустную услышу – слезы. В магазин зайду, куда вместе ходили – хоть об стену головой бейся. Общих знакомых увижу – все губы искусаю, лишь бы не при них. А внутри потоп. А уж если мелькнёт какое-то воспоминание… Порой я просто выла, порой скулила как побитый щенок.

Мне кажется, я даже в туалет перестала ходить. Вся вода через глаза вытекала.

Понятное дело, что я вскоре всем надоела. Ну невозможно вечно нянчить взрослого человека. Даже подруги в конце концов перестали присылать веселые картинки.

У меня не осталось ничего, кроме боли и слез.

Вот тут-то мы и встретились.

В обеденный перерыв солнце светило в окно очень навязчиво. Хотелось бросить все ко всем чертям и сбежать. Желательно очень далеко. Но на условных Мальдивах меня никто не ждал. Так что я схватила в автомате стакан какао и потопала из офиса в ближайший парк. Там опять накрыло: вот на этой лавочке он как-то ждал меня с кофе и эклерами… Лицо знакомо задвигалось в предчувствии надвигающейся бури, и я что есть силы рванула подальше от знакомой аллеи в самую глубь. Там, как я давно разведала, рос огромный дуб. Ой, сколько он выслушал за последние полгода. Я ему как святому отцу исповедовалась. Ну и землю орошала, понятно. Там мне никто не мешал тонуть в печали. Можно было сесть у корней и реветь…

Да вот только сегодня место было занято.

Все, что я видела – копну темных волос и согнутую дрожащую спину. Девушка стояла на коленях, уткнувшись лбом в жесткую кору, и самозабвенно рыдала.

Глава 2

Два каната

Секундная вспышка гнева – кто это посмел занять моё место?! – быстро испарилась. Уж больно поза была знакома. Так рыдают, когда сил ни на что больше нет. Я тут немало времени вот точно так же провела.

Сентябрь в этом году баловал погодой. Так что колени она не застудит, земля пока ещё была теплой. Но во что превратились ее джинсы, можно себе представить. Свои я однажды после подобной сцены была вынуждена просто выкинуть, они уже не отстирывались от травы и грязи. Интересно, давно она тут? Мой рекорд был три часа. Нарыдалась так, что домой шла пошатываясь.

Эх, сестрёнка, как я тебя сейчас понимаю!

Мне тоже очень нужно опереться лбом о грубую кору, как в детстве упиралась в шершавые руки деда. Он был моей опорой и поддержкой. Все бы отдала, чтобы сейчас как следует с ним обняться. Но деда нет уже давно. А дуб такой старый, мощный, надёжный…

Я знала, что сейчас надо этой бедной девочке. Чтобы кто-нибудь прижал к себе и сказал: "Валяй! Реви, подруга, от души реви. А я посижу с тобой, пока не станет легче". И надо было подойти. Но я пока выжидала. Ее истерика была на той стадии, когда любую протянутую руку помощи хочется оттолкнуть. Но это ненадолго. Сейчас пойдет на спад. О, вот уже и кулаком по дереву бьёт! Верный знак.

И – да, минут через десять ее плечи перестали так трястись, а слезы на время стихли. Я не скрываясь подошла и опустилась рядом. Прислонилась к дереву спиной.

Она вытаращила на меня опухшие глаза.

– Привет, – тихонько произнесла я.

Она пробулькала приветствие. Смотрела на меня изумлённо и испуганно. Моё присутствие смешало ей все карты. Сложно реветь, когда рядом посторонний человек. И это мне тоже было понятно.

Я давно заметила что у слез есть разные стадии. Первая – когда примешь помощь и сочувствие от кого угодно, лишь бы он подставил тебе жилетку и сказал: "Давай!". Вторая – когда никто тебе не друг, и любые слова утешения кажутся полным бредом. Потому что горю твоему помочь нельзя, оно огромно, всесильно, и никто никогда не испытывал такой невыносимой боли. И третья. Ступор. Когда ты на самой грани, но чужое присутствие не даёт открыть кран и выпустить все наружу. Сейчас я могу уйти, и тогда она тихонько встанет и тоже уйдет. Ее накроет после, там, где не будет укромного места, чтобы пережить приступ. От этого словно кожу сдерут заживо. И меня накроет так же. Только ко всему тому, что уже есть, добавится сожаление от сорванных планов и стыд за то, что испортила девчонке столь "шикарные" посиделки.

Поэтому я остаюсь.

Она зашмыгала носом.

– Не бойся, реви. Я здесь тоже за этим.

Девушка долго смотрела на меня. Она так и стояла на коленях, обхватив себя руками, словно обнимая. Мы обе молчали.

Я отвернулась. Это тоже было необходимо. Контакт между нами уже был налажен. Два человека в истерике могут это сделать, натянуть между друг другом толстый канат, как бы странно это ни звучало.

И снова сдавило грудь… Толстый канат. Когда-то я думала, что тот, что натянут между мной и мужем, разрубить невозможно.

Я представила себе, как прочная веревка распадается на две части, и все, между нами пропасть. Он стоит на другой стороне, смотрит безразлично и спокойно, как я в ужасе гляжу на свою половину каната.

Носом в колени, голову опустить, приготовиться… Марш!

Минут пять, наверное, я там хлюпала. Вообще такой неприятной картинке, которую нарисовало мое воображение, полагалась по закону нормальная полномасштабная истерика. Но как-то не вышло. Сидела, лила тихие слезы. Время от времени возила по носу рукавом. Платки забыла на работе.

И тут рука легла мне на плечо.

Я приподняла голову. Девчонка смотрела мне в глаза и протягивала пачку бумажных салфеток.

Она была довольно хорошенькая. Полненькая, круглолицая, кареглазая. Волосы темные, наверное, волнистые, но сейчас спутанные. Опухла, конечно, и уголки рта скорбно опустились. Но все равно милая.

Я с благодарностью приняла салфетки, достала одну, шумно высморкалась. Вернула пачку. И подвинулась, давая ей место рядом с собой.

Можно подумать, вокруг дерева сесть было негде. Как в том анекдоте: "Сидит мужик на рельсах, тут подходит к нему второй и говорит "а ну-ка подвинься, браток!". Но сам этот жест… Я словно пригласила ее к себе в гости, в свою историю, в свою истерику. И она приняла приглашение. Села рядом.

Мы долго молчали каждая о своём. И даже слёзы как-то вдруг высохли. Абсурдность ситуации не давала реветь. Пришли две клуши горе своё мыть, а в итоге друг другу помешали.

Я украдкой покосилась на нее. Моя рёва все так же сидела, обхватив себя руками за плечи, словно обнимая. Так держала, что аж пальцы побелели. И это мне тоже было знакомо. Кажется, что весь мир против тебя, и поддержки нет никакой. Тогда начинаешь хвататься за последнее, что осталось – за саму себя.

И тут я сказала:

– Меня Лиля зовут. А тебя?

– Карина, – прошептала девчонка.

Глава 3

Карина

Не знаю, что подумал официант в кафе, когда нас увидел, но лично я бы на его месте приняла только две версии.

Мы только что похоронили близкого человека, причем могилу копали сами. Или же где-то в окрестностях зарыт клад, и мы неделю провели на карачках, скрупулёзно сверяясь с картой и пытаясь найти добро, но у нас ничего не вышло.

Вот такие скорбные мы были. И обе в перемазанных джинсах.

Но студент в фирменном фартучке только пожал плечами и выделил нам столик у окна.

Карина попыталась было заказать ромашковый чай, чем очень меня удивила. Ну не может он успокоить таких, как мы. Тут надо средство посерьёзнее. Хотя о чем рассуждать, чая-то такого в кафе ожидаемо не было. Взяли черный. С мятой. В его помощь тоже не верилось, но вдруг случится чудо?

Пока официант ходил за заказом, я разглядывала новую знакомую. Она не поднимала глаз. Сидела нахохлившись как воробей. Натянув рукава тонкого свитера так, что под ними скрылись даже пальцы, она зажала ткань в кулаках. Знакомая история. Пытается согреться, но не может. Потому что это не физический холод, это душа мёрзнет.

Я думаю, что у всех, кому досталось от жизни – а ей досталось, это было очевидно – появляются новые странные привычки. Нервные привычки. Карина вон одежду портит. Я глажу себе кисти рук и заламываю пальцы.

Перед нами появились чашки и пузатый чайник, официант разлил напиток. Моя рёва, так и не отпустив рукавов, схватилась обеими руками за свой чай. Почувствовав тепло, немного расслабилась, опустила плечи.

– Карин…

– М?

– Давно ты ходишь к дубу?

Она не ответила. Вряд ли считала дни. Такие вещи всегда знаешь. Скорее, что-то вспоминала.

– Я уже несколько месяцев туда прихожу, – пришлось продолжить мне. – Долго сижу. Местные вороны меня уже за свою, наверное, принимают.

– Знаю, – Карина не говорила, а шелестела. Словно каждый звук давался ей с трудом. – Я тебя видела. Летом ещё, помнишь, когда жара стояла. И потом пару раз.

– Надо же! А я тебя не замечала!

– Это нормально, – она едва улыбнулась. – Я ж не подходила. Видела тебя издалека, думала, что бестактно будет, если подойду.

Меня в самое сердце кольнуло. Вот о бестактности я как-то не подумала, когда направилась к ней. И правда, какое я право-то имела лезть в чужое горе?

Видимо, все это пробежала тенью по моему лицу, потому что Карина тут же осторожно коснулась моей руки.

– Спасибо, что подошла! Это просто я трусиха такая, не смогла. А ты молодец! Я бы, наверное, совсем свихнулась, если бы так и сидела там одна! Лиль, правда, спасибо! А ты почему туда ходишь? Почему плачешь?

– Муж бросил…  А ты?

– А меня парень.

– Ох… Давно.

– Полгода. С тех пор и реву. Не справилась.

Ее история тоже была так себе, но на мою не похожа. Бывший Карины оказался тем ещё козлом. Он сразу, ещё в начале отношений, заявил ей: "Если ты перестанешь меня во всем устраивать, я уйду". И она принялась соответствовать. Ему нравились блондинки, Карина перекрасилась. Купила кожаные брюки и потела в них, потому что джинсы – это не красиво. Она не так ходила, не так думала, не так даже дышала. Каждый день в ее сторону летели претензии, и все это с приправой "ты же становишься только лучше, ну посмотри на себя". А потом опять угрозы, что уйдет. Все тома статей о том, что такое абъюз, прочитанные по настоянию подруг и собственному желанию, ни к чему не привели. Карина все понимала. Но она его любила. И день за днём коверкала себя.

Он ожидаемо ушел. В один день собрал сумку, положил ключи на стол и помахал ей рукой.

Убитая горем Каринка две недели не выходила из квартиры. Подруга приносила какую-то еду. Заботилась, заставляла умыться, поесть. Таскала по врачам, Карина пила лекарства от нервов, ходила к психологу. И вроде даже легчало. А потом она приходила домой, где все, каждая мелочь, напоминала о нём. Истерика начиналась по новой. Не осталось места, где бы Карина не рыдала взахлёб. Она пыталась переехать, сняла квартиру на месяц, но раз за разом возвращалась к себе. Ей казалось, что там, среди их общих вещей, всё-таки легче. Они лечили и убивали одновременно.

Однажды, пытаясь проветриться, Карина забрела в мой парк. Нашла дуб. С тех пор он стал и ее исповедникам.

– Подруге не звоню, – улыбнулась она. – Знаю, что она тут же прибежать, если позову. Каждый день у нас проверка связи: как я, что… Но это уже просто нечестно. У нее своя жизнь, семья, ребенок маленький. Хватает забот. А тут мои печали.

– Знакомо, – с тем же грузом вины перед близкими жила и я. Зачем вешать на них всех собак? Сама, сама… Утону, так хоть других с собой не утащу. – Но порой так хочется кому-то в плечо порыдать, скажи?

Карина согласно кивнула.

То ли чай с мятой всё-таки прояснил сознание, то ли разговор по душам помог, но вдруг мне в голову пришла удивительная идея.

– Карин, приезжай ко мне в пятницу.

Она удивлённо подняла на меня свои большие карие глаза.

– Давай устроим вечер слёз? Друг друга мы с тобой можем не стесняться, обе клуши сопливые. Сядем и поревем друг другу в жилетку? Что скажешь?

Глава 4

Общество анонимных ревоголиков начинает свою работу

Я почему-то очень волновалась. Хотелось все устроить наилучшим образом. Ей богу, перед некоторыми свиданиями сердце так не билось. Наверное, потому, что от этой встречи я ждала большего, чем от этих встреч с мужчинами. Итог этой встречи мы был известен заранее, и я точно знала, что после нее мне станет легче. Непременно станет.

Вчера весь день беспокоилась, как все устроить наилучшим образом. Так закрутилась, что даже реветь было некогда! Купила большую пачку бумажных салфеток. Коробку конфет, вкусное печенье. Пару бутылок вина. Сыра три вида. Не знаю, как Карина, а я на нервной почве всегда жую. Хотела ещё набрать всяких чипсов, а потом решила поберечь фигуры. Взяла винограда. Тоже что-то мелкое, но куда более полезное и менее калорийное. А эффект тот же. Мелкие незаметные успокаивающие действия: отщипнул, положил в рот, потянулся опять. Все равно толком в процессе не замечаю вкуса. Надеюсь, она тоже.

Достала красивую посуду. Сперва хотела устроить нас на кухне, где же ещё вести задушевные разговоры, как не там. Даже все расставила для пробы. А потом собрала и утащила в комнату, к дивану и маленькому туалетному столику. Потому что кухня, это, конечно, хорошо. Но там между нами стол. Это значит, что внезапно в порыве истерики рухнуть друг другу в крепкие поддерживающие объятия не выйдет. А без этой целительной возможности все наши посиделки пойдут к черту. Мы ж не есть собрались, в конце концов!

Для слез диван в моей квартире подходил лучше всего. Немало вечеров я провела на нем в подушку. Сперва – в его. Когда муж ушел, я первое время вообще спать не могла. А потом засыпала, исключительно уткнувшись лицом в пахнущую по-родному наволочку. Но время шло, запах уходил, а пух внутри от моих слез, наверное, портился. Так что однажды я приняла героическое решение его подушку отправить на балкон, а наволочку вообще выкинуть. Чтобы потом не обманывать себя после стирки, что вдруг сохранилось хоть немного запаха, и если как следует втянуть воздух носом…

– Мне было довольно того, что гвоздь остался после плаща, – бормотал я про себя в тот момент. (Строки из стихотворения "Девушка из харчевни" Новеллы Матвеевой. Прим. Авт.)

Так что наволочку я выкинула, да. И ревела в диванные подушки. Их почему-то было не жаль.

Странное дело, что я не завела себе кота, чтобы сморкаться в его шерсть…

Но это раньше. А теперь я глядела на созданный мной уют и понимала, что лучше не придумаешь. Отличное место для двух рёв.

Карина приехала ровно в семь вечера, как и договаривались. Странное дело, но ее глаза тоже были сухими.

– Я почему-то очень беспокоилась, – тихонько сказала она. – Даже не так. Волновалась. Беспокоиться – это ждать чего-то неприятного. А я вот наоборот.

– Очень тебя понимаю! Проходи.

Она проскользнула в комнату, глянула на мой диван. А потом достала из сумки ещё одну бутылку вина и коробочку с орехами.

Карина вообще была очень тихой, зажатой. Двигалась немного неловко, словно надела костюм не по размеру и боялась повести плечом. Интересно, она всегда была такой, или это бывший ее доканал. Такое вполне возможно. Отношения тоже бывают тесными, лишний раз не шевельнешься.

Мы сели. Откупорили вино.

– Ну, за нашу безумную идею! – подняла я тост. Бокалы тихонько дзынькнули. – Как ты?

Она задумалась, глядя куда-то в окно. Подбирала слова.

– Как на качелях. На самых паршивых качелях в моей жизни, хуже некуда. Иногда землю готова есть, лишь бы мы снова сошлись. Я всё-таки очень люблю его до сих пор. А порой такая злость берет! Зачем, ну зачем мне это все! Я же наизнанку вывернулась ради него! Все пыталась стать как ему надо. А что, без этого нельзя? Принять меня нельзя как есть? Меня есть, за что любить! Есть! Есть!

Карина не просто говорила, она словно плевала этими словами. Отхаркивала их, как мокроту. Пыталась очиститься. Она согнулась пополам, все повторяла это "Есть!". Я обняла ее за плечи, прижала к себе. Молчала. Сейчас она выплюнет ее всю, эту мокроту обиды, боли, злости. И станет полегче.

Я молчала. Только подушку ей подпихнула. И Карина что есть силы долбанула ее кулаком.

У меня к горлу тоже наконец подступили слезы. Всех нас есть, за что любить. В мире так много людей, совершенно разных, и кто сказал, что нет того, кому мы будем как костюм по размеру? Когда-то мой муж говорил мне, что я удивительная. И совершенно "такая". Когда ж сломалась-то? Или это не я сломалась? Кто сказал, что причина только во мне? Может, он сломался тоже? Или вообще сломался только он?

Вот тут уже меня накрыло. И, обхватив вторую подушку, я тоже завыла в голос.

Мы плакали каждая о своём, но если вдуматься… А о разном ли? Каждую из нас не оценили по достоинству. Каждая готова была ради любви этим достоинством поступиться. Забыв о себе.