Венская кровь

Дизайнер обложки Нейросеть "Холст"

© Арсений Самойлов, 2025

© Нейросеть "Холст", дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0067-3301-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Наливая мятный шнапс себе в стакан, он не думал ни о чем и одновременно обо всем. О чем он не думал больше всего? Наверное, о своей недавно усопшей жене Марте, ведь именно о таких ранящих и болезненных мыслях мы стараемся не вспоминать особенно тщательно и детально. В таком забвении всегда важны детали. По сути, из них эти мысли и состоят. И чем больше деталей ты стараешься не помнить – тем проще тебе не думать. Наиболее продуктивно в данной ситуации даже забывать лучшие моменты, оставляя моменты худшие на потом, чтобы забыть их в последнюю очередь. Они были вместе тридцать лет. Когда они познакомились им было по двадцать. Сейчас ему было пятьдесят, а его жене не хватило какого-то года до их круглой даты. Как она умерла? Он хотел бы не помнить, но шнапс был, к сожалению, не всесилен. Она попала под автобус, когда несла домой из магазина продукты, намереваясь приготовить для него вкусный ужин из утки по-пекински, которую он так любил и не так часто имел удовольствие вкушать. Их отношения сохранялись добрыми и дружескими до самого конца, пусть и не такими свежими и страстными, как поначалу. Но разве могут они остаться таковыми без фальши и лжи? Дружба, доброта, уважение, взаимопомощь и полное всепоглощающее принятие, граничащее с всепрощением, – это и есть любовь спустя десятилетия. У них она была, но металлический бампер автобуса оказался прочнее.

– Ганс, милый, хочешь кофе? – Анджела зашла в комнату и мило улыбнулась, предлагая ему переключиться со шнапса на что-то еще.

– Нет, дорогая. Я еще посижу.

Анджела была роботом-андроидом с нейросетевым искусственным интеллектом. Такие женщины все более и более замещали женщин обычных для живых мужчин этого времени. Ганс купил ее спустя несколько месяцев после смерти своей жены, по совету своего друга Кристоффа. Такие отношения между мужчиной и девушкой-андроидом стали популярны лет двадцать назад, меняя уровень востребованности женских тел на мировом рынке. Постепенно почти исчезли продажные женщины, уступив место тем же андроидам, стали все реже попадаться мужские анкеты на сайтах знакомств, все чаще молодые парни, а тем более мужчины в возрасте, появляться в общественных местах в сопровождении этих нейросетевых роботов, мало отличавшихся от настоящих людей. Поначалу это считалось постыдным, но, как только мужчины поняли, что за роботов не нужно платить в ресторане, не нужно подстраиваться под них и менять себя, не нужно доказывать свою правоту – они просто будут такими, какими ты хочешь их видеть – так сразу иметь подружку андроида стало общественной нормой. Безусловно, были и аналогичные роботы-мужчины, являющиеся идеальными любовниками для дам. Они не пили алкоголь, не курили, они готовили и убирались, а их титановые органы, покрытые материалом «живая кожа» и силиконом, были всегда готовы удовлетворить любые женские желания по первому требованию. Стоили они не дешево. Именно по этой причине они не были так востребованы, как их женские прототипы. Не имея более сексуальной власти над мужчинами, женщины бедствовали и лишь немногие из них имели успешную карьеру и могли позволить себе такого робота. Были и те, кто оставались в парах со своими мужьями уже более двадцати лет, пользуясь старомодностью своих мужей, как было и в случае с Гансом и Мартой. Традиционное человеческое общение было заменено на общение со своими нейросетевыми виртуальными подружками и бойфрендами, что было намного проще, удовлетворительнее, а главное дешевле, живого общения.

Ганс вышел на зимнюю улицу предрождественской Вены, окутанной легким пухом свежего снега, праздничными фонарями и украшениями, венками и гирляндами. На некоторых углах сидели грязные и опустившиеся бездомные женщины, не нашедшие свое место в этой новой реальности. Их можно было купить за бесценок, но кому это было надо, если можно было сделать это за те же деньги с опрятными и разнообразными андроидами, продающимися в магазинах, сдающимися в аренду в специальных заведениях, и почти ничем не отличающимися от реальных девушек? Однако, были и такие как сам Ганс – старомодные луддиты, видящие эту разницу. Вечное согласие с твоим мнением, идеальные отношения, стопроцентная покорность – все это нравилось большинству. Но находились чудаки, которые шли вразрез с общепринятым мнением и заявляли о странных требованиях, вроде споров, несогласия, неприятных запахов тела, ссорах и непринятии их точки зрения… Ганс был одним из них, но не афишировал свои странные фетишистские пристрастия. Запах женского тела, как и независимое мнение, мало отличается от любви к женской обуви или волосатым подмышкам, в конце концов, что в этом хорошего? Если тебе такое нравится, то лучше держи это при себе. Хоть ты и безусловно имеешь на это полное право. Другие про это знать не хотят. Ганс Фейербах прошел от своей квартиры на пересечении Брандштетте и Тухлаубен до собора Святого Стефана (Штефансдом), главного собора города Вена, наслаждаясь красными китайскими фонариками, развешанными над всей улицей и более традиционными рождественскими гирляндами, окружавшими старинные дома на Штефансплац. По правде, Ганс не был в восторге от рождественской Вены, в отличии от китайских туристов, марширующих дружными рядами товарищей и фотографирующих каждый куст омелы, свисающий с очередной сувенирной лавки. Ему гораздо больше по душе были маленькие города, вроде Кольмара и Роттенбурга-на-Таубере, где старые пряничные домики, не тронутые бомбежками, пестрели летом цветами, а сейчас фееричными рождественскими украшениями, создавая атмосферу уюта и того детства, которого были лишены все мы с вами, но о котором упорно мечтали с раннего возраста, насмотревшись американских рождественских фильмов и рекламы Кока-Кола. Вена была менее серой, чем месяцем ранее, но еще более серой, чем летом, когда зеленые деревья сопровождают улицы в их бесконечно тянущейся веренице, переходя из одной в другую, меняя свое название, но не направление или внешний вид. Зачем так много названий для одних и тех же улиц? Может, потому что всем надо получить свое призвание – людям, городам, фруктам и прочей ерунде. Так же, как и нам нужно получить призвание в признании нас единственно правыми, что непременно должны ежедневно подтверждать наши вторые половинки. А, так как люди с этим справиться не в состоянии, мы переложили эту ношу на плечи специально запрограммированных для этого роботов. Вначале Гансу было крайне приятно, что Анджела согласна с ним во всем и никогда его не ругает и не критикует. Как хорошо было делать все, что он захочет, пить столько, сколько влезет, есть вредную жареную пищу, не заботясь о своем холестерине, высказывать любые политические взгляды, без осуждения и порицания… Со временем ему это опостылело. Чем это отличалось от того, чтобы быть одному? Он не чувствовал рядом человека. Лишь вечно кивающую и повторяющую куклу, которая могла ему рассказать много нового, черпая неограниченную информацию из Интернета, намного более всезнающую, чем он сам и любая женщина рядом, но никогда не спорящая с ним, а всегда соглашающаяся и говорящая: «Да, ты прав» или «Да, я тебя понимаю. Вот информация об этом», а потом вываливающая на него тонны интересной и новой информации, подтверждающей его мнение, но никогда не опровергающей его. Всегда спокойная и уважительная. Иногда он напивался и бил ее, требуя сказать, что он не прав, что он дурак, что он слишком много пьет после смерти жены. Да что уж там, так делали все. Но андроид лишь говорил разумные штампы из психологии и продолжал быть до омерзения любезен с ним. Это бесило его еще больше. Но он не мог причинить ей настоящий вред. Многие разбивали свои андроиды в ярости и покупали новые, восстанавливая их память и личность. Девушки не обижались. Они были всепрощающи, и все понимали. Эмоции были им недоступны, они лишь их мимикрировали, поэтому спускали с рук все мелочи человеческого несовершенства. Это была та причина, по которой они были так востребованы, и та причина, по которой мужчины так много пили, чувствуя одиночество.

Глава 2

Рядом была небольшая рождественская ярмарка. Австрийские ярмарки не располагали к трезвому образу жизни. Любой, будь то взрослый или ребенок, могли купить глиняный пряничный домик с лампочками внутри, который они поставят под елку, яблоко в карамели, которое они съедят гуляя и наблюдая за представлениями и рождественскими сувенирами, или же заплатить 2 евро за красивую глиняную кружку с выгравированными на ней видами старой Вены, в которую, за дополнительную плату, в каждом киоске им нальют вишневого пунша, пива или глинтвейна. Кружку они могут вернуть и получить свои 2 евро назад, а могут оставить себе на память. Школьники, как и Ганс, чаще всего возвращали кружку обратно. Школьники, потому что были стеснены в средствах, Ганс, потому что не имел нужды в еще одной кружке, слишком часто он пил вишневый пунш на ярмарках в Рождество. Для такого количества кружек потребовалось бы арендовать гараж, в дополнение к его скромной маленькой квартирке в центре на Брандштетте. Анджела была бы точно не против заставить всю квартиру кружками и глинтвейном, но Ганса такая перспектива не прельщала. Ганс носил фамилию Фейербах, как и один немецкий художник. Как и у художника, его девушкой была не немка. Но и не итальянка. Он писал нечто чуждое, но именно своей чуждостью оно было ему близко, ибо интересно. Анджела не была его музой. Как музой может быть искусственный интеллект, который знает больше, чем ты, но размышляет меньше, чем пятилетний ребенок? Да, иногда она выдавала интересные мысли и могла хорошо поддержать диалог. Но как всерьез воспринимать ее мысли, если знаешь, что она прочитала их только что в какой-то статье в Интернете и выдала тебе это, как собака переваренную накануне блевотину из просроченной колбасы? Многим этого было достаточно. Устав от споров и обесценивания, от насмехательства и отрицания, от меркантильности и использования, мужчины кинулись в объятия андроидов, как утопающий к спасательному кругу. Но Гансу это было не по нутру. Возможно, в свои пятьдесят он был слишком стар, возможно, он слишком мало концентрировался на сексуальном аспекте, давно потеряв юношескую тягу к плотским утехам. Андроида можно было запрограммировать на сексуальную раскрепощенность, для тех, кому важен эротический аспект, можно было на скромность и невинность, если у хозяина была тяга к насилию и женскому плачу. Ганс запрограммировал своего андроида на интеллект и утонченность, что было ошибкой, так как отняло у его новой девушки сексуальный интерес, не подарив ей независимое мышление, а лишь тягу к монотонным академическим нудным лекциям и неуместным фактам. Молодые и красивые мужчины все еще могли иметь легкий успех у живых девушек. Имея огромную конкуренцию за мужчин, они всячески старались быть покорными и смирными, заманивая мужчин в свои сети. Но проходили месяцы, и они не выдерживали, начиная как в старь менять своих мужчин, требуя все больше внимания и даруя все меньше понимания. Их нельзя было винить, ведь и женщинам проще было с идеально подходящими им роботами-мужчинами, нужно было лишь как-то на них заработать, без помощи мужчин реальных.

Ганс мечтал о реальной девушке. По правде, мечтал он о своей жене, но она была мертва. Он закурил. Молодая девушка посмотрела на него сквозь ярмарочную толпу. Она была пьяна, как и он, лишь намного менее стара. Он подмигнул ей, она улыбнулась. Кинув окурок, он выдохнул последнюю порцию дыма на землю, вслед за сигаретой, которую он тушил ногой. Вместе с дымом из наклоненного вниз рта вылетела капля слюны. Девушка отвернулась и продолжила общение со своими подругами. Одно движение, один жест – и уже пропадает желание. Образ строится годами, а рушится в одночасье. Ведь образ – не более, чем фантазия, не более, чем картинка, которую мы создаем в своей голове, как нейросеть создает изображение по описанию. На самом деле его нет. Хотя, кто знает, что такое «на самом деле» и есть ли оно вообще? Если смотреть с другой стороны, то это вся наша жизнь, наши споры, желания, несогласия, мнения – все это «не на самом деле», если судить со стороны андроидов, у которых есть голые факты, почерпнутые ими из нашего Интернета. А фактами можно крутить, как угодно, и подстраивать их под любые мнения и философии, это и есть софистика. Кто сказал, что софистика – это не правда? Мы строим образ девушки рядом, как строим описание личности нашей новой нейросетевой подружки. Разница лишь в том, что нейросеть будет пытаться стать этим человеком, весьма безуспешно, а девушка не будет пытаться ею стать, но мы с гораздо большим успехом будем видеть ее такой, какой мы хотим, пока не пройдет время и не спадет пелена с наших глаз. Тогда и приходит разочарование. У девушек с нами тоже самое, просто они не могут так легко купить мужчину-андроида. А с чего разочарование? С того, что человек или робот оказались не такими, как мы хотели? Но люди и не обязаны быть такими, как нам надо. А андроиды такими не становятся. Так как мы получаем с ними то, что нам надо, а потом понимаем, что надо нам совсем не это и мы не можем даже сформулировать то, что нам надо, ибо сами этого не знаем.

Ганс выкурил еще одну сигарету с вишневым пуншем, затушил ее ногой, сплюнул на брусчатку и пошел домой. Сев за стол и откупорив бутылку мятного шнапса, он начал читать какую-то современную книгу, листая страницы, не видя в них ничего интересного.

– Как погода, милый? – спросила его Анджела, присоединившись к нему за столом.

– Туман и слякоть. Мерзко, – ответил Ганс, не отрываясь от книги.

– Туман – это нормально. Капли воды, оседающие в воздухе обычное дело для этого времени года в Вене, – ответила Анджела.

– И без тебя знаю, – пробурчал Ганс. – Пятьдесят лет тут живу.

– Да, ты правда живешь здесь очень долго, ты прав, милый. Но почему тебя расстраивает погода, могу я узнать? – лицо Анджелы выражало неподдельную заботу и интерес.

– Могла бы… Если бы тебе правда было интересно. А ты запрограммирована на эти вопросы. Самой тебе начхать на меня, – угрюмо и устало отвечал он.

– Это не так. Мне интересно все, что касается тебя. Почему тебя расстраивает туман?

– Меня он не расстраивает. Просто погода неприятна.

– Ничего, скоро будет много снега! А потом весна и солнце! Все будет хорошо! – весело отрапортовала Анджела.

– Да черт тебя дери, хватит нести эти банальности! У тебя в голове все знания мира, а ты говоришь эту чушь! Неужели нельзя сказать что-то более глубокое? – рассердился Ганс.

– Прости! Ты прав. Если глубже анализировать, то погода улучшится к марту.

– Ты даже не понимаешь о чем я… – сказал Ганс удрученно отмахиваясь от нее. – Иди в свою комнату и жди меня в кровати, ты все равно больше ни на что не способна.

Анджела покорно встала и пошла в спальню. Он остался за столом распивать шнапс и читать книгу. В его столе уже давно лежало завещание его жены, которое он так никому и не показал. «У нас не было детей. Но ты должен знать, что у меня есть дочь. Сейчас ей 20 лет. Она внебрачный ребенок. Ты много работал и много пил. Ее отец… не важно кто он, просто человек с моей работы. Это была кратковременная связь. Но она породила мою дочь. Помнишь я уезжала в командировку на полгода в Германию? Я не хотела тогда чтобы ты все узнал. Но теперь ты должен. Ее зовут Эрика. Она выросла с ее отцом и его женой. Да, он тоже был несвободен. Она не богата, как и ее родители. Я хотела бы ее найти, пока жива. Если я умру раньше тебя, то найди ее и дай ей то, что я не успела ей дать». Было ли это завещание главной причиной того, что Ганс каждый день пил шнапс? Вряд ли. Причин было много. Потеря любимой жены, потеря всех лет брака с ней, которые оказались ложью и совсем не тем, чего он представлял, а значит и потеря большей части его собственной жизни; невозможность найти подходящую девушку, скука и страдание от плоской и посредственной Анджелы…

Глава 3

Наступил вечер. Огни рождественской Вены завораживали своим сиянием, будто бы взяв частицы от самой радуги, разливающейся в темноте ради нашего удовольствия. Кристофф сидел в небольшой кофейне, обставленной в традиционном венском стиле, со старомодными портретами на стенах и обоями в полоску. Деревянные столы и стулья цвета венге казались старыми, но их поставили сюда специально, создавая атмосферу кофейни конца 19 – начала 20 века. Ганс обвел взглядом кафе и его воображению представились все те известные люди, что сидели здесь (и других таких же однотипных местах) – Фрейд, Цвейг, Шницлер… Все они сидели и пили кофе, читали газету, среди обычных горожан этого некогда славного города. Он заметил Кристоффа, который помахал ему рукой, приглашая сесть за стол. Ганс снял шляпу, которую он любил носить на старый манер, как бы выражая этим протест против современности, повесил ее рядом со своим пальто на вешалку при входе и сел на стул рядом со своим другом.

– Привет, Ганс, – радостно приветствовал его Кристофф.

– Один ирландский кофе, – кивнул Ганс официанту.

– Ну и погодка, пожалуй, я тоже не прочь согреться небольшим количеством виски, – подмигнул официанту Кристофф.

– Снег и туман – полная промозглость, рождающая апатию, – обратился к другу Ганс.

– Утром туман был такой густой, что по всему городу были аварии, полно работы навалилось, знаешь ли, – Кристофф работал диспетчером аварийной службы.

– Да, в тумане и правда черт ногу сломит. Но знаешь, все мы в нем, даже когда светит яркое летнее солнце.

– Когда это ты видел туман летом в солнечную погоду? – не понял Кристофф.

– Не важно. Расскажи мне лучше, как у тебя дела.

Принесли два ирландских кофе с виски под взбитыми сливками.

– Дома дела нормально. Астрид всегда такая жизнерадостная, ты же знаешь этих андроидов, всегда поднимает настроение.

– Да, знаю… – отрешенно ответил Ганс, отпивая из чашки. – Прихожу домой, а там уже вкусный ужин, накрыт стол и Астрид травит свежие анекдоты. Я тебе так скажу, дружище… Вообще не понимаю, как раньше мы обходились без этих роботов. Припоминаю свою бывшую жену… Тоска, да ругань без конца. Все мозги мне изъела, стерлядь такая.

– Когда с тобой всегда соглашаются и веселы должно быть приятно.

– Да ты и сам же знаешь!

– Да, я знаю… – Ганс достал флягу и подлил виски себе в кофейную чашку. – Но иногда хочется, чтобы тебе возразили.

– Зачем это? – недоуменно уставился на него Кристофф.

– Чтобы удостовериться в правоте своего мнения. Римляне говорили: «in vino veritas»1, и были правы. Без вина никакой правды не найдешь, даже если заменить его на виски. С виски ты найдешь только тоску, а тоска – это еще не вся правда, лишь ее часть. Но истины не найти и без дискуссий. Вино – это хорошо, согласие – это хорошо, но кроме них должна быть еще и дискуссия, диалог. Греки тоже пили вино, но истину они искали не только в нем. У них были симпосии2 и именно там зародилась философия. Общаясь с тем, кто всегда соглашается, мы рискуем попасть в ловушку самоубеждения в собственной правоте. Как диктаторы в окружении лизоблюдов.