Семь дней дождя

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0067-3223-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ: ГНЕВ

«Гнев – начало безумия.»
– Цицерон.

Семь дней непрерывного дождя. Это был не просто дождь, который сбивает пыль с асфальта, заставляя прохожих с улыбкой искать укрытие от нежных капель. Он словно шёл изнутри самого Соломона, просачиваясь сквозь трещины в его душе, обволакивая всё вокруг серой пеленой, проводя границу между настоящим миром и миром, который остался в прошлом.

Семь дней. Семь шагов. Семь нот. Семь цветов радуги после дождя. Странная, почти издевательская симметрия. Соломон часто размышлял об этой загадочной цифре – как семь дней могут стать пропастью, разделяющей две жизни? Богу понадобилось семь дней, чтобы сотворить всё сущее. А ему – столько же, чтобы разрушить свою жизнь.

– Нужно закончить всё это, приняв таблетки: белая, синяя, красная… – перечислял он, непринуждённо улыбаясь, – абсурдность.

Произнесённые слова повисли в воздухе – это была лишь условность, но именно она придавала происходящему зловещую определённость.

Соломон решил в последний раз осмотреть комнату. В углу стояла незаконченная картина Евы. Мазки краски, изображавшие образы реки Стикс, застыли на холсте. Она, словно предчувствуя свой уход, изобразила именно этот сюжет – поток воды, несущий в себе все человеческие слёзы, пролитые с начала времён.

На стене рядом с картиной висела старая гитара с порванной струной. Он медленно подошёл к инструменту и холодными руками взял его. Пальцы, дрожащие от усталости и боли, коснулись струн. В этот момент раздался пронзительный звук, после которого Соломон резко ощутил, как через пальцы прошла вспышка боли. Все чувства слились – боль, страх, отчаяние и, в то же время, освобождение. Реальность дрогнула, погружая его в бессознательное состояние, где грань между реальностью и иллюзией стала неразличимой.

Открыв глаза после внезапной боли, Соломон решил вернуться к таблеткам, но его взгляд упал на последнюю записку Лики, лежащую на том же столе, придавленную флаконом духов, иногда казалось, что жидкость внутри меняет цвет, словно чувствуя настроение.

«Если услышишь дождь – это я пытаюсь докричаться до тебя».

Странные слова, ранее казавшиеся ему загадочной метафорой. Впрочем, теперь, когда всё рухнуло, а весь мир стал чёрно-белым, эти слова звучали как пророчество.

Каждая капля – отдельное слово в послании, которое он не мог разгадать. Дождь пытался с ним поговорить, но на языке, который человечество не слышало со времён Вавилонской башни, – языке чистых чувств, не засорённых грамматикой и синтаксисом.

Соломон провёл пальцами по записке, на которой ощущались едва заметные следы, оставленные ручкой. Почерк Лики был резким, буквы то взмывали вверх, то падали вниз, словно электрокардиограмма души, где каждая буква – удар сердца, то ровный, то сбивающийся в аритмию.

Разве мог он предположить, что эти слова станут последними? Предположить, что от её присутствия останется лишь клочок бумаги и легкий аромат духов?

Может ли отсутствие быть настолько материальным? Он чувствовал его физически – отсутствие Лики, отсутствие Евы. Все, кого он любил, уходили, оставляя после себя пустоту.

Соломон, как человек, всегда стремившийся к ясности, с каждой секундой чувствовал, как мир рассыпается. Он резко проглотил несколько таблеток, чтобы страх перед смертью растворился полностью.

Подойдя к окну, он увидел, как дождь, искажая реальность, превращал мир за стеклом в размытое полотно. Возможно, настоящая реальность именно такова – размытая, нечёткая, без контуров и определённости, а все эти годы он лишь обманывал себя иллюзией ясности, прячась от настоящего хаоса жизни.

Иллюзия. Занавес, скрывающий истинную природу реальности. И только через страдание, через разрушение этой завесы можно прийти к пониманию. К просветлению. К пробуждению от сна, который мы называем жизнью.

Пробуждение может оказаться болезненнее сна, а истина – по-настоящему невыносимой. Эти мысли тяжело давили на Соломона изнутри. Казалось, мир начал разрушаться именно сейчас, и первая трещина появилась не в земле, а в его собственном разуме.

Флакон духов, стоявший неподалёку, едва заметно дрогнул. Стекло, ещё секунду назад переливавшееся медовым теплом, словно впитало яд сомнений, внезапно позеленело.

– Игра света, – механически подумал Соломон.

В груди застыл лёд, в висках забил набат. Пальцы вцепились в подоконник. Тело, словно взбунтовавшись против разума, стремилось сдаться дождю.

Соломон уже тянулся к ручке окна, но глухой стук в дверь комнаты остановил его движение. Звук повторился – настойчивый и требовательный, словно кто-то из чужого мира пытался проникнуть внутрь, чтобы помешать ему совершить задуманное.

– Соломон, – голос за дверью заставил его замереть.

– Лика? – Вопрос вырвался из его уст, хотя он понимал, что этого невозможно.

В голову закралась мысль: иногда самое невероятное стучится в наши жизни, люди должны решить впустить или притвориться что никого нет дома.

Соломон не сразу открыл дверь. Он застыл, зажатый между бездной, от которой его отделяло лишь тонкое стекло, и невозможным голосом за дверью. В этот момент дождь остановился – капли будто повисли в воздухе, ожидая его решения.

– Я знаю, что ты собираешься сделать. Я не буду тебя останавливать, но нам нужно поговорить, – произнёс голос, до боли похожий на голос Лики.

Что-то в этом голосе заставило Соломона повернуться. Он медленно, словно во сне, прошёл через комнату, не сводя глаз с двери. Его пальцы коснулись ручки. Казалось, всего одно движение отделяло его от шага, который окончательно сотрёт грань между реальностью и туманным миром грёз.

Дверь скрипнула, будто предупреждая о невозможном. На пороге появилась точная копия Лики, девушка, словно сотканная из его обрывочных воспоминаний. Длинные волосы до плеч, знакомый изгиб губ, голубые глаза. Соломон отступил назад, заметив во взгляде что-то чужое: тени страха, смешанного с надеждой, которой не должно быть. Её руки, скрещённые на груди, напоминали замок, за которым скрывалось нечто, заставляющее воздух звенеть тишиной.

– Ты не Лика, – сказал Соломон хриплым после стольких дней молчания голосом.

А ты не Соломон, – с улыбкой ответила она. – По крайней мере, не тот Соломон, которого я знала.

После этих слов внезапный гнев, растапливая ледяное оцепенение, прожег его насквозь. Как смеет кто-то, носящий лицо Лики, стоять здесь и говорить такие вещи?

– Уходи, – произнёс он сквозь зубы, даже не пытаясь выяснить, кем именно являлась незнакомка.

Она не двинулась с места, только немного наклонила голову.

– Ты всегда был таким, Соломон? Всегда прогонял то, что не мог понять? – Она сделала шаг вперёд, и ему пришлось отступить в комнату. – Или это началось после смерти Евы?

Имя сестры из её уст ударило в сердце.

Соломон почувствовал, как колени подгибаются, и он опустился на пол.

– Кто ты? – вопрос прозвучал уже без гнева в голосе.

– Я – предложение, – произнесла она, подходя к незаконченной картине Евы. – Я предлагаю тебе сделку, Соломон. Проживи семь дней под этим дождём. Если к концу ты всё ещё захочешь умереть – я помогу. – Она провела пальцами по холсту.

– А если не захочу? – слова вырвались прежде, чем он смог осознать их смысл.

Незнакомка повернулась, и на мгновение показалось, что её глаза сменили цвет.

– Тогда я оставлю тебя и уйду. Но не принимай поспешных решений.

Тихий дождь за окном превращался в ливень. Гнев вернулся, но теперь он был направлен не на существо, внешне напоминавшее Лику, а на весь мир, который продолжал существовать после того, как его собственный рухнул.

– Если это какая-то шутка… – сжимая кулаки, прошептал Соломон.

– Шутка? – не дав закончить, произнесла незнакомка. – Разве твоя жизнь похожа на шутку? Может быть, твоя смерть станет шуткой?

– Ты не знаешь, о чём говоришь.

– Знаю, Соломон. Я знаю всё: что ты чувствовал, когда исчезла Лика, когда погибла твоя сестра. Знаю, как ты винишь себя. Впрочем, ты сам не знаешь главного, – продолжила она, – причины этих событий. Именно эта тайна откроется тебе, если согласишься на моё предложение.

– Я не могу верить тебе, – с угасающей надеждой в голосе произнёс Соломон.

– Ты не должен полностью мне доверять, но разве сегодня тебя не посещала мысль покончить с собой? Семь дней – и сможешь сделать выбор. Сегодня был первый день, и он подходит к концу.

– Я вернусь завтра. Просто поверь мне, – направляясь к двери, произнесла незнакомка.

Прежде чем Соломон успел ответить, незнакомка растворилась в воздухе, оставив после себя лёгкий аромат дождя и свежего воздуха.

– Почему именно семь дней? Кем является загадочная незнакомка? Снова симметрия числа семь, – пробормотал он про себя, ударив кулаком по стене.

Подходя к кровати, он заметил небольшие изменения: на незаконченной картине Евы появилась новая деталь. Тонкая линия, добавленная к контуру реки, словно кто-то решил продолжить работу сестры.

Соломон медленно приблизился к мольберту. Его пальцы осторожно коснулись холста, ощутив незастывшую краску. Он почувствовал, как внутри зарождается уверенность в том, что происходящие события, оставят неизгладимый след на сердце, изменив все представления о существующем мире.

ДЕНЬ ВТОРОЙ: ТИШИНА

«Тишина – язык Бога, всё остальное – плохой перевод.»
– Джалаледдин Руми.

Утро второго дня началось с заполняющей всё пространство тишины. Дождь продолжался, но звук, издаваемый падающими каплями, стал едва различим, словно некий невидимый барьер поглощал его. Всё вокруг казалось погружённым в особое состояние, в котором каждое мгновение было наполнено молчаливым смыслом, требующим к себе бережного отношения.

Соломон не спал всю ночь. После ухода незнакомки он сидел на полу у мольберта, глядя на свежий мазок краски. Вопрос висел в воздухе: это галлюцинация или реальность?

С первыми лучами солнца, прижавшись к стене, он всё же погрузился в сон. Однако, вскоре проснулся от ощущения чужого присутствия. Он открыл глаза и увидел её – сидящую на краю кровати с чашкой чего-то горячего. В утреннем свете пар извивался причудливым узором, окутывая комнату атмосферой сюрреализма.

– Доброе утро, – произнесла незнакомка с особой интонацией, которую Лика использовала, когда говорила о чём-то личном. – Сегодня день тишины, второй из семи.

В утреннем свете её сходство с Ликой было ещё более явным: те же линии скул, тот же разрез глаз, но взгляд – чужим.

– Ты – галлюцинация, – выдавил Соломон, решив проверить самую простую гипотезу. – Результат недосыпа, стресса, таблеток.

– Для начала выпей со мной этот особенный чай. Я заварила его на твоей кухне, – с её улыбкой ответила незнакомка.

Соломон нерешительно взял чашку, от которой исходил знакомый аромат – бергамот. В его окружении такой чай любила Ева.

– Кто ты? – спросил он, делая глоток.

– Ответ был вчера: я – предложение. Однако ты задаёшь не те вопросы, – ответила незнакомка, подходя к гитаре, висевшей на стене. – Почему ты не починил её?

Соломон сжал чашку так сильно, что его пальцы побледнели.

– Не твоё дело.

– Всё, что связано с тобой – моё дело, особенно в эти дни.

Незнакомка села на кровать, положив гитару на колени. Проведя пальцами по струнам, она уверенными движениями начала настройку оставшихся струн.

– Сегодня, в день тишины, ты должен услышать всё, что скрывается за шумом.

– Даже слушать не хочу, – со злостью ответил Соломон.

Эти загадки, намёки, вторжение в его горе, разговоры о потерях и душевных травмах были невыносимы.

– Включи радио: верхняя полка в шкафу. Радио, которое подарил тебе Матвей.

Соломон застыл, не понимая, откуда она могла знать об этом артефакте, он и сам почти забыл о его существовании.

Маленький старый приёмник, который друг подарил со словами: «чтобы ты мог всегда услышать тишину».

Словно загипнотизированный, Соломон открыл шкаф и достал покрытый пылью радиоприёмник.

– Найди частоту 29.3, – сказала незнакомка, сыграв странно звучащий из-за порванной струны аккорд.

Соломон послушно включил радио и настроил его на нужную волну. В комнате воцарилась абсолютная тишина.

– Что это? На этой частоте нет ничего.

– Частота тишины, – ответила загадочная незнакомка. – Ты слышишь?

– Здесь нет ничего, – раздражённо произнёс Соломон.

– Правда? Мне кажется, звучит целая симфония, – произнесла она, начав играть на гитаре мелодию, которая, казалось, вплеталась в тишину радиоприёмником, придавая ей форму и структуру.

Мелодия становилась всё сложнее. Соломон узнал эти звуки. Это была «Музыка тишины», композиция, которую его друг годами не мог закончить. Композиция, которую, кроме Матвея, никто не мог знать.

Пальцы незнакомки перемещались по струнам, извлекая невозможные для этой гитары звуки. На месте порванной струны появилась почти невидимая линия света.

– Что происходит? – прошептал Соломон, чувствуя, как страх сковывает его изнутри.

– Несуществующие вещи могут звучать громче реальных, – ответила она, бережно вернув гитару на место. – Тишина может сказать больше, чем слова, чем крики.

– Хватит загадок! – вскрикнул он. – Откуда ты знаешь эту мелодию? Откуда знаешь про…

– Про Еву? Про Лику? Про тебя? – Она приблизилась так близко, что он ощутил её теплое дыхание. – Ты должен догадываться. Мы связаны здесь, – она коснулась его груди.

Сбитый с толку близостью, слишком реальной для галлюцинации, Соломон отстранился, сделав несколько неуверенных шагов назад.

– Поймешь, – улыбаясь, продолжила незнакомка, – к седьмому дню всё станет абсолютно понятно. Сейчас запомни: тишина не равна отсутствию. Тишина – это пространство, в котором рождается самое важное.

Закончив предложение, незнакомка исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив Соломона наедине с работающим радио, настроенным на частоту тишины.

Ему начало казаться, что в этой тишине он слышит звуки – шёпот слов, слишком тихий, чтобы разобрать. Их присутствие на данной частоте вызывало тревогу. Создавалось ощущение, что он окончательно сошёл с ума.

Соломон прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину, заполняющую каждую клетку его тела. Засыпая, он чувствовал, как привычная нормальность ускользала, погружая его в безмолвную пустоту неизвестности.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ: ВОПРОСЫ

«Неисследованная жизнь не стоит того, чтобы её прожить.»
– Сократ.

На следующее утро капли дождя обрели чёрный оттенок. Сначала Соломон принял это за очередную игру его угасающего разума, но, всмотревшись в окно, понял – с неба струились чернила.

Он провёл рукой по волосам, стараясь упорядочить мысли. Вчерашний день тишины – с его магией: призрачной игры на гитаре, радио, настроенным на чистоту тишины, – высосал из него последние силы.

Ночь прошла в полусне, где реальность и фантазии сплелись в одну нить: Ева, тонущая в чёрной реке; Лика, стоящая под дождём; Матвей, играющий на гитаре без струн.

Новый день принёс лишь новые волны тревоги. Чёрный дождь стал последней каплей в чаше сомнений в собственном рассудке.

Стук в дверь прервал его размышления.

– Входи, – сдержанно произнёс он, не отрывая взгляд от окна.

– День вопросов, – произнесла незнакомка, – третий из семи.

Соломон кивнул. У него накопилось множество вопросов – к ней, к себе и к миру, с которым явно было что-то не так.

– Я не давал тебе ключ, – начал он, выбрав самую простую тему.

– Это не вопрос, – улыбнулась она, проведя пальцем по картине Евы, будто читая невидимую историю, зашифрованную в красках.

– Как ты входишь в мою квартиру?

– Вопрос не самый важный, правда? Есть вещи, которые тревожат тебя гораздо сильнее. Ты заметил, как изменился дождь? Он становится тем, чем должен – отражением твоего внутреннего состояния.

– Я не понимаю, – с трудом произнёс Соломон. В её глазах он видел отражение собственных мыслей, спрятанных глубоко внутри.

– Понимаешь, Соломон, но боишься признаться себе. Задай вопрос, который терзал тебя с момента нашей встречи, даже до нее не оставлял тебя в покое.

Его руки непроизвольно затряслись. Он знал, о каком вопросе говорит загадочная сущность. Вопросе, который он боялся задать даже самому себе.

– Это моя вина? – прошептал он. – Что случилось с Евой – моя вина! – повторил Соломон, изменив интонацию на утвердительную, словно пытаясь убедить в этом незнакомку.

Последнее предложение прозвучало столь настойчиво, что стало ясно: он не успокоится, пока не получит подтверждения своих подозрений.

Продолжить чтение