Джаз на воде

Глава 1. Лёгкий бриз

Карина едва не споткнулась о глянцевую ступень при подъеме на борт Лайнера, втягивая в легкие странную смесь запахов – дорогой парфюм, свеженанесенный лак и соленую, чуть маслянистую свежесть океана. «Джазовый бриз» – лайнер, чье название звучало практически насмешкой над всей её судьбой. Но отчасти именно из-за названия и решилась на это путешествие.

Потертая кожаная куртка спасала от ночной прохлады и потрепанный чехол с нотами, туго набитый под мышкой, грел ей сердце, а остальной багаж не так ценен и его вполне можно доверить улыбчивому юноше, помогающему только что приехавшим с ночного авиарейса пассажирам. Повсюду слышались голоса, обсуждавшие, видимо, курсы акций и последние курорты Средиземноморья. Ей же хотелось добраться до каюты, спрятаться и перевести дух после хаоса аэропорта и порта. А ещё записать пришедшую на ум мелодию.

Ее крошечная каюта с видом не сколько на океан, а скорее на белую стену палубы, оказалась функциональной. Минимум пространства, максимум удобства. Карина бросила папку на достаточно просторную кровать-нишу и вышла в коридор.

За толстым стеклом уже не было земли, только бескрайняя синева, рассекаемая белоснежным носом корабля. Гул двигателей, глухой и мощный, стал ее новым фоном. Творческий ступор, преследовавший ее последние месяцы, казалось, остался на земле, мелодии вновь наполняли её мысли, а пальцы стали послушнее. Консерватория, первые успехи, серьёзные выступления и вот мечта исполнилась, а потом скрежет тормозов, лязг метала… И пустота неизвестности. И как будто кто-то выключил внутри музыку. Этот круиз – отчаянная попытка матери «встряхнуть» дочь, вырвать из серой реальности. «Найди вдохновение, Кариночка! Море, солнце, новые люди!» – голос мамы звучал в ушах. Новые люди… Карина вздохнула. Она скорее готова была нырнуть за борт, чем с кем-то знакомиться и общаться, а вот море и солнце… Целую неделю Карина именно этим и наслаждалась: водной гладью, солнцем и шумом ветра.

Вечером восьмого дня ей стало скучно, и она блуждала по бесконечным коридорам, похожим на лабиринт роскоши. Карина наткнулась на едва слышные звуки. Не попса из главного бара, а что-то другое… Глухой удар контрабаса, шипение тарелки, плавный глиссандо саксофона. Музыка лилась откуда-то снизу, завораживающе несовершенная, живая. Карина, как загипнотизированная, спустилась по винтовой лестнице. Дверь с вывеской «Рифф» была приоткрыта. Внутри – полумрак, барная стойка с мягкой подсветкой и… сцена. Небольшая, но настоящая. И на ней – рояль. Черный, полированный до зеркального блеска «Стейнвей». Карина замерла на пороге.

В баре было всего человек десять. Пара влюбленных в углу, несколько мужчин, обсуждающих что-то у стойки, пожилая пара, ритмично покачивающаяся в такт. На сцене трио – саксофонист, контрабасист и барабанщик – дымили сигаретами в перерыве. Музыка стихла, остался лишь тихий гул разговоров и звон льда в бокалах.

Карина долго смотрела на него. Рояль. Не инструмент – а искушение. Пальцы сами собой сжались, воспроизводя воображаемые аккорды. Два года назад она бы не задумываясь села и залила бар своей импровизацией. Сейчас же внутри все сжалось от страха. А вдруг не получится? Вдруг пальцы снова станут чужими. Но вид клавиш, знакомый до боли изгиб крышки… Это был магнит. Шаг. Еще шаг. Она почти не осознавала, как пересекла зал, как оказалась на сцене. Музыканты удивленно подняли брови. Карина робко кивнула.

– Можно? – ее голос прозвучал хрипло от волнения.

Саксофонист, мужчина с седыми висками и добрыми глазами, улыбнулся:

– Для красивой дамы – всегда. Разминайся, солнышко.

Она отстегнула чехол, положила ноты на пюпитр (чистый лист – символ ее последних месяцев), сняла куртку. Под ней оказалась простая черная футболка. Карина провела ладонью по полированной поверхности рояля. Прохладно. Она опустила крышку клавиатуры. Села. Отрегулировала табурет. Казалось, весь зал затаил дыхание. Или это только в ее голове?

Первое прикосновение. Она ударила по клавише «до» первой октавы. Чистый, глубокий, чуть вибрирующий звук заполнил пространство. «Стейнвей». Настоящий. Как в консерваторском зале. Пальцы, казалось, сами вспомнили дорогу. Сначала неуверенно, нащупывая путь – простые арпеджио, разгоняя кровь в подушечках. Потом гаммы – ровные, как бег волны вдоль борта. Она закрыла глаза. Забыла о публике, о корабле, о своем страхе. Были только клавиши под пальцами и звук, рождающийся внутри инструмента и резонирующий где-то глубоко в ее груди.

Она начала с медленного, меланхоличного блюза. Левая рука выстукивала размеренный ритм баса, словно удары сердца огромного корабля. Правая плела кружево мелодии – нежные, чуть печальные фразы, перетекающие одна в другую. Звук был бархатистым, чуть приглушенным педалью. Карина дышала в такт музыке, ее тело слегка раскачивалось. Она импровизировала, отпуская пальцы в свободное плавание по клавишам, как этот лайнер по океану. Всплывали обрывки старых тем, тут же трансформируясь во что-то новое, рожденное здесь и сейчас – шумом моря за стенами, гулкой тишиной почти пустого зала, щемящим чувством потерянности и одновременно странной свободы.

Темп незаметно ускорился. Блюз сменился свингом. Левая рука заиграла энергичный «буги-вуги» бас, правая рассыпалась каскадом быстрых, ритмичных пассажей – как солнечные зайчики на волнах. Уголки губ Карины дрогнули в почти улыбке. Адреналин бил в виски. Она играла громче, увереннее, вкладывая в каждый аккорд всю накопившуюся за месяцы немоты энергию. Музыканты трио переглянулись и ухмыльнулись – девчонка могла играть! Пара в углу перестала шептаться, завороженно глядя на сцену. Даже у стойки разговоры стихли.

И вот кульминация – мощный, почти оркестровый аккорд, за которым последовала филигранная, стремительная каденция, взлетающая в самые верхние регистры и обрывающаяся на звенящей тишине. Карина замерла, пальцы все еще касались клавиш, грудь высоко вздымалась. В зале на секунду повисла абсолютная тишина, а потом грянули аплодисменты. Не бурные, но искренние. Саксофонист одобрительно хлопал.

– Браво, солнышко! Настоящий джаз! – крикнул он.

Карина открыла глаза, смущенно улыбнулась, почувствовав жар на щеках. Это было… неожиданно. И невероятно. Музыка внутри снова зазвучала. Пусть пока тихо и неуверенно, но зазвучала! И руки были вновь послушны! Пусть не так быстры, как прежде, но не деревянные обрубки, на которые она смотрела практически с ненавистью. Долгие месяцы реабилитации дали свои плоды.

– Это что такое?!

Резкий, как удар хлыста, голос разнесся по залу. К сцене быстрыми шагами шел мужчина в идеально сидящем темно-синем костюме и с планшетом в руке. Лицо его, правильное, но холодное, искажала гримаса недовольства. Менеджер. Табличка на лацкане кричала: «Андрей Волков. Старший менеджер по обслуживанию».

– Кто разрешил? – он уже был у рояля, его взгляд скользнул по Карине с головы до ног, оценивая негламурный вид, и застыл на лице с выражением крайнего раздражения. – Вы кто? Ваше имя не значится в списке артистов на сегодня! Это частное мероприятие? Или вы просто решили развлечься за наш счет?

Карина нахмурилась, смотря на него, технически он был прав, но её разозлило его поведение. Вся ее минутная эйфория испарилась, оставив ледяной ком в горле. Она попыталась встать, но ноги не слушались.

– Вы всегда так разговариваете с гостями вашего лайнера? – она прекрасно знала такой тип людей и он ей не нравился. – Был перерыв, регламент нигде не висит.

После отпора Волков выдохнул и спокойно продолжил.

– На «Джазовый бриз» есть правила, графики, контракты. Вы не имели права прикасаться к инструменту без разрешения. Это профессиональный «Стейнвей», а не игрушка в парке! Вы могли повредить механику! Кто будет отвечать? Вы?

Он говорил тихо, но его слышали все. Аплодисменты давно стихли. Гости смотрели то на менеджера, то на Карину. Она видела, как музыканты трио напряглись, но промолчали – Волков был их начальством.

– Я уйду, а вам стоит повесить регламент.

– Обязательно повесим. В качестве примирения разрешите предложить Вам ужин за наш счёт?

Карина кивнула, не в силах вымолвить больше ни слова. Она потянулась за своей курткой, роняя ноты. Ей их поднял высокий, подтянутый, сероглазый мужчина с каштановыми волосами, в черной рубашке без галстука, расстегнутой на две пуговицы. И подал руку помогая ей встать. Его темные волосы были слегка растрепаны, а на лице с резкими, почти скульптурными чертами читалось усталое безразличие, которое теперь сменилось легким любопытством.

– Андрей.

Голос прозвучал негромко, но с такой неоспоримой властностью, что Волков резко вытянулся по струнке. Из тени у барной стойки вышел другой мужчина. Он подошел к сцене, не торопясь.

– Максим Георгиевич! Я не знал, что вы здесь. Немедленно подготовим ваш столик. Просто разбираюсь с инцидентом.

– Я слышал, – прервал его мужчина – Максим Орлов. Его голос был низким, бархатистым, как звук контрабаса. – И я слышал игру. – Он посмотрел прямо на Карину. Его взгляд был тяжелым, оценивающим, но без той откровенной враждебности, что была у Волкова. – Вы учились?

Карина усмехнулась, всего несколько лет назад, билеты на её концерты раскупались, за несколько месяцев до концерта, а теперь её спрашивают училась ли она…. Гордость? Глупость? Она не знала, почему она ответила.

– Санкт-Петербургская консерватория. Джазовое отделение.

Максим Орлов слегка приподнял бровь.

– Петербург… – произнес он задумчиво. – А играли вы сейчас… искренне. Нечасто услышишь на борту. Особенно в таком захолустье. – Он кивнул в сторону большой вывески «Рифф». Потом повернулся к Волкову, и его голос снова обрел ту властную нотку: – Андрей, вы слишком усердствуете. Правила – это хорошо. Но искусство – иногда выше правил. Особенно когда оно настоящее.

Волков побледнел.

– Но, Максим Георгиевич, регламент…

– Регламент я знаю не хуже вас, – мягко, но не допуская возражений, сказал Максим. – Сегодня вечером музыканты трио имеют право приглашать гостей для джем-сейшена. Разве нет? – Он посмотрел на саксофониста.

Тот быстро сориентировался:

– Абсолютно верно, господин Максим Георгиевич! Мы как раз собирались предложить молодой леди сыграть что-нибудь вместе! Чистая импровизация, дух джаза!

Максим Орлов едва заметно улыбнулся уголком губ.

– Вот видите, Андрей. Все по регламенту. – Он снова посмотрел на Карину. Его серые глаза теперь казались менее холодными. – Вы не закончили. Мелодия требовала развития. Неужели вы оставите ее в таком подвешенном состоянии?

Карина замерла. Что? Он просит ее продолжить? Она посмотрела на Волкова – тот умоляюще смотрел, но молчал. Потом на Максима Орлова – он стоял, заложив руки в карманы брюк, и смотрел на нее с ожиданием. Не с жалостью, не с снисхождением – с интересом. С тем самым интересом к музыке, которого ей так не хватало все эти месяцы.

Адреналин снова ударил в виски, но теперь смешанный с дерзостью и странной благодарностью. Она кивнула.

– Но после обещанного ужина за счёт заведения, я всё же гостья.

Своим замечанием она вызвала улыбку у Орлова. Она выбрала из небогатого меню, то что понравилось, а вот от алкоголя отказалась. И снова села за рояль. Пальцы коснулись клавиш. Они все еще дрожали, но уже не от страха. От приятного и привычного возбуждения перед концертом.

Она начала с того же меланхоличного блюза, но теперь в нем появилась новая нота – упрямство, огонек. Она играла, глядя не на клавиши, а на Максима Орлова, стоявшего у сцены. Играла для себя. О том, как больно бывает, как , о море за бортом, которое может быть и ласковым, и жестоким. О надежде, которая, как оказалось, не умерла, а просто дремала глубоко внутри.

Максим не аплодировал. Он слушал. Неподвижно. Лишь его взгляд, прикованный к ее рукам, бегущим по клавишам, выдавал глубокую сосредоточенность. И когда она закончила – мощным, утверждающим аккордом, который прозвучал как точка, поставленная вопреки всему, – он медленно кивнул. Всего один раз.

– Играйте, – сказал он тихо, но так, что слова были слышны в наступившей тишине. – Завтра. В это же время. Официально. Волков оформит все необходимое.

Он развернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Волков бросил на Карину взгляд, полный немого вопроса. А та тяжело вздохнула и посмотрела на свои руки в розовых шрамах.

– Боюсь это невозможно. Я на отдыхе.

– А если и завтра будет день джем-сейшена? И достойная оплата?

Карина задумалась и провела пальцами по клавишам инструмента, за которым истосковалась.

– Я подумаю.

Карина осталась сидеть у рояля. Воспоминания о том, кем она была раньше и кем не сможет стать больше никогда. Снова горький привкус утраты.

Океан за бортом гудел басом, вторившим ритму в ее груди и медленно вместо горечи, на губах появлялся солёный вкус чего-то нового. Того что только роится в подсознании.

Глава 2: Алая импровизация

Утро застало Карину на самой верхней палубе, где ветер был сильнее и солнце жарче. Она сидела на шезлонге, отодвинутом в тень, и смотрела на бескрайнюю бирюзу водной глади. В руках – не ноты, а мобильный телефон. На экране – старые фото. Она листала их медленно, как страницы тяжелой книги: вот она, лет двадцати трех, в строгом черном платье, склонившись над роялем Steinway & Sons в переполненном Карнеги-холле. Лицо сосредоточено, глаза горят. Рядом – маэстро, ее тогдашний наставник и дирижер мирового турне оркестра «Филармоник». А вот и последнее фото перед… перед тем, что перечеркнуло все. Гастроли в Берлине. Она смеется в гримерке, держа букет. Еще ничего не знает о пьяном водителе фургона с оборудованием, который через час влетит в её такси. Водитель такси погиб на месте, а она выжила, но вот руки, которыми она инстинктивно закрылась тогда, сильно пострадали, были и другие травмы, но они не так были важны, как руки и голова. Карина была пристёгнута, трезва и страховой не удалось увильнуть. Она исправно покрывала счета за реабилитацию в лучших клиниках Европы. Но о большой сцене речь больше не шла.

Боль в запястьях была почти физической, хотя врачи давно сняли гипсы и разрешили легкие нагрузки. Разрешили. Но не вернули того бесстрашия, той абсолютной уверенности в каждом движении теперь деревянных пальцев. Тонкие шрамы, обычно скрытые перчатками, сейчас змеились под лучами солнца. Она сжала кулаки, почувствовав знакомое напряжение в связках. «Сыграть вечером? А если вновь судороги? Если они произойдут на сцене?» Страх сжал горло, потом она вдруг решилась. Это маленький бар, а не многотысячный зал, она справится. Она больше не окажется такой беспомощной, как тогда, когда не могла даже чашку поднять. У неё две руки, сведёт судорогой одну, она закончит другой и завершит своё выступление. А потом уйдёт в зал отдыхать.

Она встала, решительно стряхнув мрачные мысли. Солнце припекало плечи. На ней был простой черный купальник и легкая парео. Карина подошла к перилам, вдохнула полной грудью соленый воздух. Ветер трепал ее темные, собранные в небрежный хвост волосы. Она закрыла глаза, представляя клавиши. Не бояться. Просто играть. Как вчера. Как до всего.

Максим Орлов вышел на солярий палубы «Скай» с чашкой крепкого эспрессо. Деловой звонок с материка отнял больше сил, чем ожидалось. Он нуждался в пяти минутах тишины и вида на горизонт. Его взгляд автоматически скользнул по отдыхающим гостям – привычка контроллера. И остановился на фигуре у перил.

Тонкая, почти хрупкая спина, четко очерченные лопатки под гладкой кожей. Поза – прямая, но с легкой, неуловимой уязвимостью в наклоне головы. Ветер обвивал ее ноги, играя складками яркого парео. Что-то знакомое дрогнуло в глубине памяти, но не оформилось. Карина.