Мартовские истории под осенний супъ

Про красоту и три чемодана с шилом

Хорошо, что я в прошлом веке родилась, а не в семнадцатом. Вот представь, живёшь ты, никого не трогаешь, и фигак, родители такие: «Собирайся, душенька, сегодня сваты до тебя приедут, приданое привезут». А то, что ты жениха в глаза не видела, и, вообще, тебя и здесь неплохо кормят, никого не волнует, изволь глазки в пол и улыбаться.

И вот сидишь ты на лавке ковровой в жемчужном кокошнике – с утра не жрамши. А как тут поешь, если корсет и так на тебе не сходится? Пять девок дворовых затягивали, и то пришлось кузнеца на подмогу звать. А тут ещё блохи, и не почешешься, ибо неприлично. И маменька с папенькой соловьями жениху в уши поют, какая ты луноликая да домовитая, да ладная. И орехи под тобой трескаются на восемь частей! А ты прям дышать перестаёшь, поскольку канаты морские, коим твой корсет перевязан, лопаться начинают. А с кухни тем временем курочкой пахнет, жареной, и ты готова хоть кузнечика слопать, так жрать хочется…

Сидишь, смотришь на дымоход и думаешь, что вот почему Дед Мороз с мешком подарков в него пролезает, а у тебя щёки в кокошнике застревают? И захочешь сбежать – не получится: в трубе стопанёшся так, что ни туды, ни сюды, только панталоны с кружавчиками над очагом покачиваться будут…

Да, непросто было с такой статью от судьбы сбежать. Это сейчас не жизнь, а малина с шоколадом.

Вот вы при рождении в какой очереди стояли? Наверняка за мозгами! А я – за красотой. Там самый короткий лист ожидания был. Великолепие мешками сгружали, вот и нахватала всего и побольше. До сих пор не знаю, как эту Пизанскую башню восхищения правильно сложить в одну женщину. В меня то есть. А то всё бугорками да крылышками выпирает, чем не обмазывай.

Ах да, там бонусом ещё шило выдавали и тележку с приключениями. Я отжала себе, как нуждающейся, тройную порцию. Вам случайно не требуется? А то очень хочется посидеть спокойно, а колется. У меня там, на пятой точке, ужо наколка имеется в виде флага с черепом, костями и надписью «Забудь покой всякий, кто со мной связался». Вроде как предупреждение, но я-то всем её не показываю, пусть со мной вместе в приключения вляпываются. Чего ж мне одной-то страдать?..

Помню, меня ещё тогда спросили: «Верочка, а ты уверена, что мозги – это рудимент и в жизни точно не пригодится? Я кивнула. Не то чтобы прям уверенно, но всё же. Поэтому у меня в черепной коробке только ниточка, которая уши держит. Зато проветривание такое, что периодически крышечку сносит. Хорошо, что она бантиком к ушам привязана.

О, отвлеклась немного от жопоньки с шилом и приключениями. Вот вы знаете, что её, родимую, в тонусе поддерживать надо? Нет? Даже упражнение такое есть, постороннему взгляду невидимое, в честь классика названное. Грегеля кажется, но неточно. Это когда сжимать и разжимать. И тогда кровообращение во всей женщине усиливается, и вся женщина становится розовая, богатая и довольная.

Тут главное – это молча делать и не пыхтеть. И желательно сидя. А как тут усидишь, когда у тебя тройной набор шил новое тату на попе рисуют?

Сидишь такая, в офисе, на стульчике подпрыгиваешь, пятую точку накачиваешь. Вот только окружающим кажется, что у тебя дедлайн горит, от того и лицо красное. И смотрят так, с любопытством, знают, гады, что дальше интересное будет. А ты и ответить не знаешь что, потому что от мозгов, как и от хвоста ещё при рождении отказалась, и вся кровь от головы отхлынула именно туда, куда подумали. К татуировкам. Ага… И тут напарница, селёдка стройная, выдаёт, что для того, чтобы кровообращение наладить, надо упражнения Кегеля делать. «Хочешь – покажу?»

И тут до меня и допёрла эта истина, что хорошо, что я не в семнадцатом веке родилась и сбегать через дымоход не обязательно. Просто скатилась колобком с лестницы на улицу, продышалась. Отбилась лопатой от ухажёров. Сходила за чебуречком. Словила катарсис. Уф, хорошо…

А жопонька… Что жопонька… Да, большая и с шилом и тремя чемоданами приключений. Завидуй, Лопес, у тебя-то нет такого набора красоты… Хотя… Если что, пиши, подскажу, где взять шило. Мало ли вдруг своё притупится.

Зоечка

Вставать рано Зоечка не любила. Но что поделать: лабрадор Витька, обладатель огромной, всех и вся обожающей души, каждый раз начинал грызть Зоечкины туфли, если она не оказывалась в прихожей с поводком в руке ровно в половине шестого утра.

Пока Витька, весело виляя хвостом, оставлял под деревьями сообщения всем знакомым псам и облизывал хмурых прохожих, Зоечка, вдыхая прохладный воздух, медитировала на любовь. Ведь кто, как не она, так боготворит рассветы и закаты? Конечно, когда утро начиналось после одиннадцати, Зоечка любила его ещё больше. А если случалось, что и кофеварка в кое-то веки без выкрутасов варила кофе, то казалось, что в руках билет в рай. А главное, чтобы в доме больше никого не было!

Но дома, кроме Зоечки и Витьки жили: муж, сын, кошка, хомяк, паучок Миша, обосновавшийся за кухонными шкафчиками, а к вечеру ещё ожидался сантехник Славик. И все домочадцы требовали вкусную и сытную еду! И

желательно побольше! Ну кроме сантехника. Хотя, он тоже был бы не против поесть, но жена Славика ‒ дама с золотым характером, и тяжёлой рукой.

Поэтому Славик питался исключительно у себя дома. И на том спасибо!

***

– Ма-а-у! – трётся об ноги вернувшейся с прогулки хозяйки ‒ Маркиза, возвещая, что полузакопанная в древесном наполнителе пирамидка, воздвигнута в её честь. – Красивая, правда? И смотри, в этот раз точно посередине лотка и даже с зелёной веточкой. Ну да, – признаётся кошка, – это я вчера сожрала всю зелень на твоём окне! И нет, не раскаиваюсь! Давай, убирай скорее, а то писать хочется!

–  В следующий раз заведу рыбок! Нагадят ‒ смою в унитаз! – вздыхает Зоечка.

–  Мур… – запрыгивает на ванну кошка, контролируя процесс чистки лотка. – Смоет она, ага! Мой тщательнее, а то весь дом узнает, как ты вчера целый торт в одно лицо съела, а домочадцам сказала, что он прокис!

Накормить завтраком мужа, сына, кошку, хомяка, паучка Мишу, отобрать у Витьки полупережёванный тапочек и вручить взамен вкусную косточку.

Проводить мужа на работу, сына в школу, отключить все звонки и опять лечь спать. Через час встать, накрасится и двинуться на встречу трудовым подвигам.

Каждый раз по дороге к метро Зоечка выполняет обязательную программу по фигурному катанию: два тройных тулупа, шпагат и поддержку неизвестной. Физический норматив по бегу с препятствиями также сдан на отлично.

Створки вагона метро закрываются, можно ещё часик подремать.

***

– Юлька, да не нервничай ты так. Лучше чайник поставь. Я пироженки принесла ‒ вчера с сыном целый противень напекли. Вот несколько штук припрятала. Угощайся!

–  Чего не нервничай, Зой? Отчёт ещё на прошлой неделе сдать надо было! Нас же уволят! Ну, где там твои пирожные ? Мне срочно нужно заткнуть дыры в нервной системе!

– А я себе на выходных купила шикарные сапоги на шпильке. Пошла выгуливать Витьку: поскользнулась, сломала каблук, грохнулась в лужу, промочила пальто до самых труселей, ветер утащил зонтик. Муж из окна увидел, выскочил в тапочках, подхватил на руки, утащил домой. Умыл, раздел, чаю горячего налил ‒ вспомнил, что Витька на улице один остался. Выбежал за ним. В тапочках.

– Ох, – выдохнула Юлька, шумно отхлебнув из чашки чаю, завистливо глядя на подругу. Про такое она только в книжках Донцовой читала, а вот так, в живую, видеть не приходилось.

А Зоечка продолжала: – Поскользнулся, вывихнул лодыжку, потерял тапочку, вымок. Я его домой притащила, отмыла, посадила перед телевизором сушиться. Потом Витьку домой загнала, его отмыла, посадила рядом с мужем перед телевизором, отдала вторую мужнину тапочку на растерзание. Отмыла прихожую, ванну, вызвала сантехника: опять придётся объяснять, что это Витька линяет, а не я. Муж полночи стонал, потом храпел. Зато пообещал сделать сегодня с сыном уроки. Наверное, куплю ещё одни сапоги на шпильке.

–  Ну, вот. Высказалась и полегчало. И вроде как даже глазик у тебя не так сильно дёргается. Хотя, я понимаю, почему, иногда так всё бесит!

–  Юль, а как оно не будет бесить, когда гидромет опять с погодой не угадал! И в транспорте одни дебилы! И от сладкого толстеешь! И сериалы-заразы так быстро кончаются!

– Зоечка, а что там в бложике: ещё ничего не написали?

–  Вот ты одна меня и понимаешь! Зайдёшь к ней на страничку, а там в пастельных, тонах облака и ёжик бродит в тумане. И осень. Где она вообще её такую берёт? Надо спросить. Я тоже такую хочу. И рецепты с мухоморами. И главное, понимаешь, всё всегда как-то так хорошо заканчивается. Аж в светлое будущее верить начинаешь! А сейчас пошли,сделаем одну штуку по её совету: для настроения и чтоб начальник не доставал. Возьмём по швабре, опустим на унитазе сидения и, как древние викинги, будем грести сквозь все невзгоды, распевая песенку про маленький плот.

***

Вечером, первое что заметила, вернувшись с работы, разрумяненная от мороза Зоечка, это белые собачьи следы по всей прихожей, ведущие из кухни и обратно. Осторожно, на цыпочках, Зоечка заглянула за дверь и увидела, как её мужчины, белые от муки, лепят пельмешки на всю семью. Потому, что именно так проявляется любовь: горячий ужин, выгулянная собака, наглаженный кот, покормленный хомяк, и новый зонтик с сапогами в красивой коробке с бантиком…

Блохоносец

– Нет, ты не понимаешь! – кричала в трубку Маринка. – Мне не нужен абы какой! Мне нужен настоящий мужчина! Чтобы как Антонио Бандерос, глянул на меня, и я вся по струнке стекла! И под козырёк!

– Под плинтус, – съехидничала я, – под козырёк не затекают.

– Дура! – шумно выпустила воздух из ноздрей Маринка. – Под козырёк – это как честь отдать, ну знаешь, как военные:вскинул руку, приставил ко лбу и отрапортовал о полной готовности! Вот и мне такой нужен!

– Для чего, Мариш? У тебя муж есть! Отдавай ему честь, совесть, руки, ноги и остальные части тела в любое время! Бандерос-то тут при чём? – не сдавалась я в своём непроходимом непонимании прихоти подруги.

– Для любви, Веро́к! Для большой, чистой, взаимной любви! Чтобы все для него! И обмирать от восторга, когда он пузом к верху! Короче. Хочу кота! – безапелляционно заявила Маринка и бросила трубку, правда, успев объявить, что ждёт меня через полчаса в нашей кафешке.

– И знаешь, желательно потолстомордее и понаглее. Чтобы одним махом хвоста показывал, кто в доме хозяин! – шумно прихлёбывала кофе из пол-литровой чашки подруга. Ага, нам в посуду поменьше не наливают. За что все остальные посетители уважительно и немного с завистью посматривают в нашу сторону.

– Маришь, а может, ты Пашке «Камасутру» подаришь? Чего так сразу жизнь менять?

– Ты чё, там срамота! – зарделась Маринка, не откусывая, засунула эклер целиком в рот, прожевала и продолжила: – Да и вообще, я ж не про секс, я про нежность. Чтобы от одной мысли как масло по ножу стекать; и ему вырезку парную, а себе макарошки.

Было совершенно ясно, что подруга насмотрелась мимимишных роликов, где усатые мачо правили миром через мурчание и мягонькие прикосновения лапой к щеке. А вот про лотки и воздвигаемые в них пирамиды Хеопса поклонники пушистиков благоразумно умалчивали, впрочем, как и про раны от когтей на всех ожидаемых и не очень местах». Все мои доводы, что везде шерсть, даже от лысых, порченая мебель и ремонт, который катился под хвост ещё не принятому в семью нахлебнику, были разбиты напрочь фактами о героическом муже, что способен свести любые масштабные бедствия на нет. В итоге мы листали ленту в телефоне с фото кошачьих, выбирая наилучших представителей.

Выходя из кафе, Маринка была уверена, что ей нужен мейкун с фейсом Мефистофеля, который только чтосожрал Фауста вместе с Гёте и ждал мою подругу на аперитив. И в этот момент нам под ноги бросилось нечто, похожее на комок паутины, обычно годами прячущаяся в самом тёмном и дальнем углу за диваном.

– Оно, – бомбануло нежностью исстрадавшееся по нежности Маринкино сердце.

– Жрать!!! – нагло мявкнула из черноты розовая пасть и,испугавшись, что перегнула палку, тут же жалобно запищала.

– Судьба! – растеклась солнечной лужей по асфальту подруга, и стало ясно, что за пожирателем душ мы не едем. Тут уже место занято.

Весь следующий месяц ровно в восемь вечера я получала развёрнутый отчёт прямиком из филиала ада:

– Верок, я приютила блохноносца! У нас они везде, даже в холодильнике! Так он их ещё гоняет по всей квартире!

– Фиалки! Пеларгония! Алое! Верка, он сожрал кактус!

– А-а-а-а, он сожрал билеты в Большой и вытошнил их на Пашкину диссертацию!

– Пашка? Вешает замки на все двери, а Лютик их вскрывает не хуже медвежатника. Как думаешь, если его в Центробанк взять, мы станем миллиардерами?

– Солнышко моё золотое, ловил бабочку, не рассчитал, нырнул в аквариум. Теперь у нас стресс. А у кошек психотерапевты есть? Чего сделать? Сколько капель? Кому? Мне? Зачем? Тьфу, на тебя, я думала ты мне подруга!

– Всё, не могу! Сегодня умоляла Пашку не собирать нам чемодан. Нам – это мне и Лютику. Сказала, что люблю до безумия и без него не выживу! Без кого? Без Пашки, конечно, и без кота тоже! За чтовыгоняют? Уронил телевизор, люстру и соседку, которая пришла поругаться за предстоящий ей ремонт. Да, упала её люстра! Да, немножко потопали, пока ловили Лютика.

– Чего сделать? С ума сошла? Никому я его не отдам! Это моё выстраданное счастье! Кстати, а знакомого мастера по ремонту квартир у тебя случаем нет?

Маринкина мечта осуществилась. Тощая шпана на длинных лапах выросла, превратившись в толстого, лениво помахивающего в разные стороны хвостом кота. И ходит Маринка по струнке и млеет от одного царственного взгляда зелёных глаз, не таких,конечно, как у Бандероса, да и куда ему, бесхвостому, до такого уровня подчинения женщин, чтобы и блох пережить, и ветеринаров, и два ремонта, и всё ради него, наглого блохоносца с мягкими лапами и мурчанием в самое ухо по ночам.

Чуть-чуть о чулках

Внезапно меня осенило, лет мне уже много, а я всё в пацанку играю. Надо, пожалуй, уже отрастить в себе леди ‒ это когда смотрят на жизнь чуть снисходительно и немножко свысока, оттопырив мизинчик пьют кофе из крохотных белых чашечек, закусывая миндальными пирожными, и носят длинные струящиеся платья, юбочки, оборочки, рюшечки, шифон. Хотя нет, рюшечки откладываем, а то леди в рюшечках звучит как поросёнок в апельсинах. А мне надо, чтобы всё красиво, легко и чуточку с претензией на аристократизм, но без реверансов, а то, знаете, спина болит. Вот так согнёшься, радикулит обнимет, и будешь потом шкандыбать на шпильках буквой зю, молясь всем богам чтоб мимо тебя конь в горящую избу не пробежал. Понимаешь, не положено леди иметь ни метровых шнурков от берцев, чтоб лассо сплести, ни лопнувшей резинки от трусов для самодельной катапульты.

Так вот, открываю я шифоньер, а там, сразу скажу, одежды нет! Точнее, для простых смертных есть, а вот для ледей ‒ нет! Не выйдет же леди в свет, облачённая в спортивные штаны и майку с надписью на груди «Мать моя анархия» и коронованным гусём на спине. Значит, пора идти в магазин за обновками.

Прикрыла глаза, представила: иду я по живописной тропинке неизвестного мне пока что имения, в лёгкой струящейся юбке в пол. Нежнейший ветерок запутался в волосах, что-то там не очень приличное шепчет на ухо и раздувает подол, как красное знамя декабря. Тот путается в ногах, завязывается узлами у щиколоток, цепляется за репейник, за землю, за пенёк, что остался от того самого дуба, про который ещё Лев Николаевич писал. В общем, делает всё, чтобы до места назначения я не добралась или добралась, но уже без юбки. С другой стороны, если прийти на первое свидание в одних чулках, разве это не показывает серьёзных намерений с твоей стороны?

Только вот боюсь, что леди так не делают, да и попа подмёрзнуть может. А подружиться с циститом как-то совсем не хочется.

Ладно, пойдём другим путём. Ага, через обувной. Как там говорят? Не место красит женщину, а туфли? Вот пойду куплю себе украшений на всю зарплату! Почём там нынче красота?

Девочка в обувном отделе ‒ сама любезность. Притащила туфельки на тончайшей шпильке, из нежнейшей кожи, порезанной на тоненькие полоски, и с такой же тоненькой подошвой. Уверена, что если бы у феи-крёстной кончился хрусталь, то туфельки для первого бала Золушки выглядели именно так. Стоять в них она, несомненно, смогла бы, а вот убежать уже нет. И дело не в шпильке высотой в Петропавловский шпиль, и не в шелковых завязках, которыми меня привязали к босоножкам от пяток и по самую шею, а именно в подошве. Подошве, через которую не только идеально ровный мрамор дворцов чувствуется, но и прорастающий на другом конце света бамбук, который жуёт конь, готовясь войти в горящую избу сразу, как только увидит меня в этих «туфельках для принцессы». И войдя в избу подопрёт дверь бревном, на тот случай, если я найду костыли, чтобы следом за ним увязаться.

А то мало ли, подумает с перепугу, посмотрев на свои копыта, вдруг я и ему решу обновку подогнать.

Тут я посмотрела на цену и решила, что красота, конечно, требует жертв, но кушать тоже хочется, а на одной капусте с сухарями до зарплаты я не продержусь. Да и загадочно улыбаться, не клацая зубами при виде голубей, жрущих засохшую корочку, будет сложновато.

Плюнула на планы, развязала под горлом бантик и выпорхнула из обувного магазина, чтобы зайти в продуктовый. Там, в утешение, купила тортик, кофе, пять кило картошки, колбасы, хлеба, запасные шнурки, палатку, свёрла для дрели и разводной ключ ‒ подтянуть гуся в ванной.

Иду домой, радуюсь, что шагаю в кедах, которым любая дорога нипочём. Захожу в подъезд, а там лампочка разбита и два маргинала в полумраке подмигивают, предлагая не жадничать и поделиться всем, чем не жалко. Так я барышня и не жадная. Я, конечно, планировала сделать картофельное пюре, но пришлось помять картошку чуть раньше, чем помыть и приготовить. Да и победитовые наконечники пригодились.

И сейчас вот сижу на кухне, прихлёбываю кофе с двумя ложками коньяка из литровой чашки, закусываю тортиком и думаю, научись я быть леди, вспомнила бы тогда, как работать гаечным ключом в нужную сторону? Ну, чтоб мозг не чайной ложечкой выедать, с оттопыренным в сторону мизинцем, а чтоб повернуть голову до щелчка, и вот уже не маргинал перед тобой, а некто, вставший на путь перевоспитания.

Такие дела. А чулки в качестве средства воспитания в себе леди я всё же купила. С подвязками и кружевами. Ибо надо женственности учиться постепенно и мужчину своего приучать к тому, что ты ‒ леди, настоящая! Ведь пока ты в чулках на кухне крутишься, он съест что угодно, даже если это недожарено…

Монологи бабы Веры (любовь и борщ)

Милый, не люби мне мозг, оставь немного для дедушки! Он сейчас вернётся с паркового турнира доминошников и будет жаловаться, что у Валерича все кости краплёные! Если бы я только знала, когда выходила за него замуж, что он такой любитель рыбы!

Что? Почему вообще за него вышла? А как не выйти? Онпо молодости красивый был, высокий, шевелюрестый! Ты на него очень похож!

Что? Почему ты тогда такой мелкий, лысый и кривоногий? Так и дед твой такой же, просто он тогда с коня не слазил. А когда ты верхом, то по умолчанию высокий, красивый, недостаток волос за кивером скрыт, а то, что торчит, так это шерсть из ушей развевается. А ноги… что ноги, кривые, прямые или вообще костыли – за сапогами не видно. А сапоги он до самых ушей натягивал. Вот прям как – ты носки. Генетическая, видимо, память передалась.

А чего ты грустный такой? Не стесняйся, скажи бабе Вере! Может,подскажу чего! Не смогу? Это почему? Старая и ничего не понимаю в отношениях? Зато я в жизни понимаю! Так чего случилось? Девочка в твою сторону не смотрит? Так ты сам на свидание её пригласи! Нет денег на ресторан? Так домой пригласи! Нет, не на ужин, а то к завтраку окажешься уже многодетным отцом с ипотекой и двумя кредитами на шубу для неё и её мамы. Ты девочку свою на обед пригласи! И не хмурься! Поверь мне, от мужчины, который способен накормить женщину борщом, ещё не одна жена не ушла! По себе знаю. Что? Дед готовить не умеет? Так я сейчас не про него. К нему я как раз возвращалась. А не уходила я от другого. Боже мой, как он готовил! Как готовил! Два окрестных квартала от одних запахов беременели!

Что? Ты знаешь другой, менее затратный способ? Деточка, я тебе так скажу: прежде чем танцевать женщину, её надо накормить. Секс дело,конечно, хорошее, но не всегда срабатывает! Ну, расстроился ты там, не ту креветку съел, корнишон без афродизиака попался, и всё… финита! Больше она к тебе не придёт! А борщ она и с больной головой съест, вместе с особенными днями, а после ещё и подружкам расскажет, какой ты маг и кудесник. Так что слушай и запоминай! Впитывай опыт моей житейской мудрости!

Вот ты что думаешь, покидал в кастрюлю мяско, свёклу, кочерыжку от капусты, и готово? Милый мой, борщ – это настроение! Это песня, гимн всему человечеству и в первую очередь тому, кто его есть будет! Поэтому так важен настрой! Чтоб дама сердца видела не мелкого лысого, а высокого, красивого, на коне гарцующего! А то, что ноги у тебя, как у орангутанга, так-то не главное!

А, что ты спрашиваешь? Что главное? Главное в борще – это бульон! Ох, как мой кавалерист его готовил! Пока он на рынке мясо на косточке выбирал, трое в роддом уезжали. Ох, какой был бульон, какой бульон! Чистой воды пенициллин! Один раз попробуешь, неделю ни на что другое смотреть не сможешь!

Погоди, о чём это я сейчас? Борщ… борщ… а, такой красный и булькает? Обещала рассказать, как приготовить?

Так всё ж просто: идёшь на рынок и выбираешь мяско на косточке, на мозговой косточке, пусть его выклёвывают, чем наш! Берёшь кастрюльку, заливаешь в неё водичку, кидаешь перчик горошком, лаврушечку, луковку и отходишь от плиты на фиг! Не нужно соблазнять природу на тебе отдохнуть и менять местами ноги с руками. К плите подходишь только снять пенку с бульона и посолить, ну, может, ещё улыбнуться в него!

А пока он булькает всеми флюидами, ты этот самый афродизиак шинкуешь! Что значит не знаешь, где взять? На том же рынке, где и мяско. Ну что ты на меня так грустно смотришь, словно с тебя продавщица в овощном ларьке деньгами за свёклу взяла. Берёшь эту кругленькую, плотную, упругую свёколку, шлёпаешь по ней раз, два, три, чтоб прочувствовать всю мощь этого приворотного овоща, нежно снимаешь с неё шкурку, меленько шинкуешь и на сковородочку. Масло на ней так: ши-и-и-и… принимает нашу красавицу в свои объятия и обжаривает, слегка… Ты же хочешь глубоких отношений, верно, а не палящих африканских страстей, что оставят от тебя лишь угольки? Тс-с-с-с… не перебивай.

Как только свёколка поверила в своё счастье, вливаем в сковороду несколько ложек бульона, выжимаем половинку лимона и оставляем тушиться. Чуешь, какой пошёл секс? Главное, не перепутать и не начать варить суп на сковороде, иначе это будет не борщ, а овощная Санта-Барбара. А как только свёколка потушилась, добавь в неё томатную пасту.

Пока на сковороде творится любовь, нашинкуй морковку, лучок, корень петрушки с пастернаком и, если совсем охота сдать экзамен по Камасутре на пять, корень сельдерея. Не знаешь, что такое сельдерей? Что ж, мне жаль тебя, потерянное поколение, жарь как есть. Что такое болгарский перец острый перец помнишь? Фух, значит, не всё потеряно, шинкуй его тоже и кидай на сковородку. Это наша зажарка, само сердце борща.

Про то, как чистить и резать картошку,рассказывать не буду, благо ты должен знать, что это такое:твоя мать появилась именно после того, как я, согнувшись, собирала пропущенную на поле картошку —разогнулась уже беременная. Нарубаешь полвилка капусты и пару стрелок сельдерея, всё это бросаешь в бульон, из которого ты уже вынул мясо и сварившийся лук. Не забудь, что мясо нужно порезать и вернуть обратно, если захочешь, то вместе с косточкой.

Когда картошка будет готова, добавляй зажарку, а после неё —тушеную свёклу. Ещё немного проваришь, а за минуту до выключения кинь в кастрюльку рубленые зубчики чеснока, перец и мелко нарезанные петрушку и укроп.

О, твоя девочка не устоит на ногах и начнёт раздеваться прям с порога,требуя добавки ещё до снятия пробы! Что? Что делать, если останется одетой? Я тебе так скажу: если ты сваришь борщ, как я тебе сказала, заправишь его сметаной, нарежешь чёрный хлеб и корочку натрёшь чесноком, а она после этого откажется есть, то смело переставай ходить с ней по одной улице! Отказаться от этой вкусноты может только человек, совсем не имеющий вкуса, и после первой ложки ты, дорогой мой внук, в её глазах станешь на два метра выше, лысина исчезнет, а ноги – что ноги, они в носочках – стразу станут ровными!

Услуга или жизнь

– Услуга или жизнь? – словно черти из табакерки из ниоткуда возникли двапотрёпанных мужика в синих трико с топорщившимися пузырями на коленках.

– Ох, – только и успела произнести Алевтина, прежде чем рухнуть на асфальт от испуга. Из порвавшегося пакета с весёлым стуком посыпались яблоки, разбегаясь яркими красными пятнами в круге жёлтого фонаря.

– Слышь, тётя, ты тут давай нам драму не устраивай! Я тебя русским языком спрашиваю: услуга или жизнь? – наклонился над перепуганной женщинойгромила.

– У-у-у-услуга, – пролепетала Алевтина и тут же была поднята за шкирку и поставлена на непослушные ослабевшие ноги.

– Тогда пошли.

За те несколько минут, что они шли по тёмному переулку,онауспела попрощаться с жизнью, мысленно составить завещание, попросить прощения у всех родственников, друзей, сослуживцев и усатого мужика, которому постоянно наступает на ногу в переполненном утреннем трамвае.

Из тёмной подворотни они нырнули в ещё более тёмную дверь, и Алевтина оказалась в крайне загаженной кухне.

– Вот, – обвёл рукой заляпанные жиром стены один из её мучителей. – К утру приведёшь в порядок – отпустим. А нет… – громила убедительно провёл ребром ладони под квадратным подбородком, – ну, ты поняла.

– Угу, – сглотнула Алевтина, согласно кивая.

– Вот и молодец. И пожрать нам не забудь сварганить, – падая на кухонный диванчик перед телевизором, задрал ноги на стол второй отморозок.

Женщинамысленно перекрестилась. Убивать вроде не будут, иначе сразу же полоснули бы. Чуть успокоившись от этой мысли, она огляделась. Гора немытой посуды в раковине и на столе, плита в жёлтых подтёках, на стенах прилипшие макаронины в непонятного цвета соусе. Что ж, сначала помыть те тарелки, что в раковине, потом плиту, после испечь пирог с мясом. Алевтина очень надеялась найтипоследнее в залепленном магнитиками холодильнике. И пока будет печься пирог,домыть оставшуюся посуду и стены.

Глядя на гогочущих над примитивными шутками громил, она представляла, как на их головы упал метеорит, тот самый, Тунгусский. Поэтому его и не нашли, что он, пролетев над Челябинском, решил не приземлятся в тамошних лесах, так, слегка чиркнул боком по земле и, изменив траекторию, направился к Москве. Просто заплутал слегка. Навигация подвела. Но, в результате, зарыл этих двоих под самым Мавзолеем. А учёные, выкапывая космического пришельца,заодно раскопали библиотеку Ивана Грозного. И тут понеслось: погони, интриги, любовь и высокий блондин с чёрным кошаком на плече,спасающий мир от неминуемой катастрофы.

Очнулась от мыслей уже под утро, сидя на лестничном пролёте у собственной квартиры. Рядом, на порванном пакете, лежали горкой красные яблоки. Пальцы саднило. Из кармана вместе с ключами выпали скрученные в трубочку листы, исписанные мелким Алевтининымподчерком. На первом листе значилось «Детективный роман в трёх частях. Часть первая».

Дочитав до момента головокружительной погони за похитителем древнего манускрипта, она встала и пошла в полицию —писать заявление. Алевтина подробно изложила произошедшее ночью, указав особые приметы напавших. Не помня пути следования к таинственной кухне, онаочень просила найти этих двоих, без помощи которых просто не сможет завершить свое произведение, ведь скромный бухгалтер большойстроительной компании была преданной поклонницей литературы, при этом не способной связать двух слов, и мечтать не смела написать больше ста страниц, датаких, что дух захватывало. Это стоило бессонной ночи и всей грязной посуды мира.

– Ну вот, а ты говорил – не получится, – снимая полинявший спортивный костюм, улыбался Вдохновение красавице Музе, поправляющей на голове цветочный венок. – Главное – правильная мотивация! Глянь, кто там у нас дальше в списке из застрявших в мечтах, но так и не сдвинувшихся с места? Кто? Ну что ж, сантехник Славик – сизый нос. Хотел быть художником – будь им!

Золотая рыбка

Морило. Мелкая плотва играла с солнечными бликами, богато рассыпанными по поверхности озера, словно веснушки на Анюткином носу. При воспоминании о жене Михалыч поморщился. Это ж надо так, прошло каких-то… сколько? Тридцать лет? Больше? А девка из легконогой хохотушки превратилась в бабу со скалкой и дурным характером. Только веснушки и остались. Как напоминание о былой любви.

Михалыч сплюнул. Домой идти не хотелось. Да и не пустит его жена на порог, тем более без улова. Поплавок как приклеенный к поверхности озера уж часа два как замер. В ведре плавала пара карасиков, но таких мелких, что даже кот не взглянет.

– Может, а ну его? – мелькнуло в голове у Михалыча, – пойти к Женьке, на сеновал жить. А что? Жёнка у него готовит вкусно. В овине тепло. До осени протянет. А там глядишь и Анютка сердцем отойдёт. А то устроила скандал на ровном месте. Подумаешь, и глянул-то по старой памяти на Катюху, соседку. Да ей сто лет в обед! Подумаешь, по жопе хлопнул! Он же уверен был, что это та Катька, с которой он за одной партой сидел. Кто ж подумать-то мог, что внучка с ней на одно лицо? Анютка не поверила. Да и Славка – ейный жених, тоже! Ну, помахались чуток. Не в первой. А то, что колхозный сарай рухнул, так кто ж знал-то, что он на тех двух дрынах держится, что они со Славкой в запаре выдернули? Да и сено не они пожгли. Коробок случайно из штанов выпал, и на стог закатился. Да, вместе с горящим дрыном! А забор вообще не вовремя решил им дорогу перегородить, вот и поломался. И чего орать было? И бить Михалыча скалкой за то? И по деревне гнать. Словно он не мужик, а собака какая, пол порося укравшая.

Михалыч ещё раз вздохнул, почесал шишку на затылке, граблями оставленную, взял ведро, выпустил карасиков в воду и хотел было уже сматывать удочку, как поплавок дёрнулся.

– Ну… – Затаил дыхание Михалыч и подсёк.

Рыба, сверкнув на солнце чешуёй, сделав дугу, пролетела над головой Михалыча и шлёпнувшись на траву, попрыгала обратно к воде.

– Врёшь! Не уйдёшь! – Михалыч плюхнулся на рыбину грудью, прижимая её к земле.

– И даже не собиралась! – развернула к нему морду рыбина и чуть более томным голосом продолжила, – полежал? Удобно? Теперь, как всякий порядочный мужчина, ты обязан на мне жениться!

– Чё? – замер Михалыч, чувствуя, как стремительно начинает трезветь.

– Чё, чё? – передразнила рыба, – женись, говорю! А-то как пообжиматься так каждый первый, а чуть что и не при делах. А мне объясняй потом, от куда икра взялась.

Ик… – осторожно отодвинулся от рыбы Михалыч, на ощупь ища панаму, висевшую где-то на ветках куста позади него.

– Напекло, точно напекло, – подумалось Михалычу, и отчаянно захотелось залезть в озеро искупнуться.

– Ты долго моргать-то будешь? – съехидничала рыба. – Что в детстве сказок не читал?

Михалыч согласно кивнул и наконец-то нащупав панаму, вытер ей вспотевшее лицо и сырую шею.

– Ага, давай тут ещё в обморок бухнись. Про золотую рыбку не слыхал, да?

– Не-а, – отчего-то пошёл в несознанку Михалыч.

– Понятно. – протянула рыбка, – а ты с Луны давно свалился, Незнайка?

– Так я того, Михалыч – я. Анькин муж. А ты чего это? Настоящая что

ли? – и потыкал в рыбу пальцами.

– Пальцы убрал! – скомандовала рыбка, – мы ещё не настолько близки!

– А ты чего это, не золотая? – подозрительно скосился на неё Михалыч.

– Вот деревня, – прыгнула в лежащее ведро с остатками воды рыба, – про художественный вымысел слышал? Альтернативная реальность? Думал я в панцире золотом по пруду плаваю? Ага, держи ласты шире! Гвоздь сезона –рыба, запечённая в собственных доспехах!

– Ну … Я думал…

– Короче! – Рыбка вдруг сделалась деловой – Желания загадывать будем?

– Сколько? – Сглотнул слюну Михалыч.

– Одно!

– Три!

– А говоришь сказку не знаешь! Загадывай.

Михалыч снял панаму, пригладил взмокшие на затылке редкие волосы, после чего вновь нахлобучил панаму на голову и задумался. Столько возможностей! Уму не постижимо! Вернуть молодость, жениться на Катюхе, жить во дворце на берегу океана, иметь кучу денег, слуг, удочку японскую, радиоуправляемую и чтоб Славке навалять, вместе с председателем, и… стоп. Столько соблазнов, а желаний только три.

– А на подумать? – пропыхтел Михалыч. – Давай я тебя домой отнесу, а? Буду тебе червячков с огорода приносить, жирных! А сам пока обмозгую!

– Ага, тебе жена и насоветует: тебя от пьянки да гулянки закодировать, и чтоб огород в два гектара картохой засадить. И, чтобы ты, быстрее трактора её окучивал.

– А чего это, быстрее трактора?

– А чтоб на Катькину внучку не засматривался, срамник! – Шлёпнула по воде хвостом рыба.

– Ах, вот так вот вы бабы, да? – Раздухарился Михалыч. – Есть у меня одно желание, что ни одна юбка не перебьёт!

– Стоп, стоп, Михалыч! Давай так. Ты ведёрко-то вместе со мной в воду опусти и загадывай.

– Зачем? – не понял Михалыч, – сбежать удумала?

– Ну что-ты! Мне просто, чтобы желание исполнить, надо желающего с ног до головы водой обрызгать, а тут сам видишь, кот наплакал. Ты просто держи ведёрко в воде, я и не уплыву. И загадывай! Чего ты там хотел?

– А-а-а-а, ну раз так, то да, – Михалыч поправил панаму, закатал штаны и залез по колено в воду. – Итак! Хочу… Хочу… Хочу, чтоб у меня появилась способность исполнять желания в неограниченных количествах!

Потемнело безоблачное небо, сверкнули молнии, сотряслась земля. Не удержался на ногах Михалыч, плюхнулся в воду.

– А чегой-то это самое? – шевеля плавниками, булькнул Михалыч.

– Я ж говорила – полежал? Обязан жениться! Да ладно, не пугайся, шучу! Теперь ты тоже золотой рыбъ! И можешь исполнять любые желания в неограниченных количествах. Поплыли, познакомлю с остальными. У нас тут небольшой косяк собрался, в камышах. Заодно и покормишься…

Чуть-чуть о семейной жизни

И надо же такому случится, чтобы я, громче всех кричащая с первой парты в последний день учёбы перед выпускными экзаменами: «Замужество ‒ это не про меня! Не дождётесь!» – вдруг очутилась в ЗАГСе, в фате и белом платье, с парнем, который смотрит на меня таким же очумевшим взглядом, не веря, что это всё происходит наяву. Ну, бывает. Идёшь, ничего не подозревая по улице, и тут стрела Амура отклоняясь от траектории бьёт в самое сердце, и вместо шпица или котёнка с помойки ты тащишь домой мужа. Чтопочти одно и тоже, только ростом повыше и ест побольше.

С тех пор началась у меня увлекательная жизнь, наполненная смыслом и обязанностями, хотя я так и не поняла, откуда образовался долг (как семейный, так и гражданский) и с чем его едят. А главное, нет ни одной инструкции, к какому месту эти самые долги прикладывать и что надо съесть, чтобы они побыстрее рассосались.

Долг вообще явление мало изученное и, благополучно забываемое в отношении себя, но при этом чужой обязан соответствовать госту, патенту о качестве и акту о своевременном исполнении. И одна из сторон, по мнению второй, выполнением своих обязанностей зачастую пренебрегает.

– О, я самый тяжело больной человек в мире, – вздыхает муж, прикладывая тыльную часть ладони ко лбу. – Ну, что ты лежишь? Не видишь ‒ помираю!

Достаю градусник. Моё чудо со вздохом раненного буйвола падает на подушки, закатывает глаза и мысленно составляет завещание ‒ кому передать по наследству ящик непарных носков и диски с игрухами. Температура тридцать семь и четыре. Скупая мужская слеза скатилась по щеке, пересохшие губы шепчут последнее «люблю», и ни грамма раскаяния в том, что вчера в одно лицо было сожрано ведро мороженного. Ни капельки мне не оставил. Даже ложку помыл! Наверняка от этого и заболел. А ведь мы собирались, как и все порядочные пары,жить долго и счастливо и помереть в один день. Не вышло. Зато сопли у милого по колено и голос как у прокуренного боцмана, что уже сутки орёт в бушующий шторм.

Предлагаю вызвать доктора и взять больничный, на что получаю взгляд полный благородного презрения. Муж у меня ‒ настоящий мужик и сам справится. Что ж, сам ‒ значит сам! Оставляю упаковку антигриппина и убегаю на работу.

В обед звонит свекровь и не терпящим возражения тоном выговаривает мне за плохую жену и неблагодарную невестку, бросившую на смертном одре мужа, которого мне выдали в ЗАГСе под роспись, о чём есть запись в розовой бумажке с печатью. Напоминает про долг перед супругом, которому я обещала быть рядом и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии, а на практике, как только случились первые трудности, я слиняла на работу, не оставив мужу даже покушать! Тут я напряглась и судорожно стала вспоминать, не спрятала ли я случайно двухметровый холодильник за шторку в ванной ‒ вместе с борщом, отбивными и крабовым салатом на второй полке сразу за палкой колбасы и головкой сыра.

В общем, наша с мужем уже общая мама успела примчатся к нам домой с пятилитровой кастрюлькой рассольника, оладушками, парным молоком и советскими банками, теми, что когда-то ставили на спину всем советским же детям. И пообещав сынуле, что оставит мне подробные инструкции, как не дать отойти любимому чаду на тот свет, упорхнула на очередное свидание.

Минут через пятнадцать, чадо, услышав звук поворачиваемого ключа в замке входной двери, заревело, как раненый и уже хорошенечко прожаренный мамонт. Банки с громким чпоком отрывались от спины болящего, как мне казалось, вместе с кожей. Хотя, конечно, кожа оставалась на месте, приобретая видимость хребта оленёнка, пережившего Чернобыль.

Где-то на дне бутылки самый больной человек в мире рассмотрел пенку и наотрез отказался пить молоко, даже если я его процежу через марлю. Что ж, я уговаривать не стала, молочку сама нежно люблю, мне больше достанется. Холодильник оказался на месте, пустой салатник стыдливо прятался в тени наполовину съеденной палки колбасы и крошек от сыра. Отбивных и вовсе не наблюдалось. Точнее, пустая сковорода стояла на нижней полке, искренно не понимая, что она тут делает такая девственно чистая и даже без следов масла. На вопрос: «А как же мамин рассольник?» – мне было сказано, что там солёные огурцы, а при хрипящем горле это вредно.

На столике у кровати высилась небольшая полутораметровая горка из аптеки, бессовестноограбленная нашей родительницей. Аккуратно сложенные в пирамидку выглядывали наклейками наружу: пузырьки, блоки таблеток, упаковки с порошками, дополнительный градусник и горчичники, которые мне следовало налепить мужу на грудь в случае обострения. Обострения чего сказано не было, как и не обозначено, где эта самая грудь заканчивается, возможно, что в области коленок.

Смотрю на моего страдальца, и так жалко стало:помирает же. А завещание не составлено! Ладно, надо спасать,чтобы в ближайшие пятьдесят лет было кому плешь проедать, иначе наша общая мать проест её мне. Ну или положит рядом с почившим мужем. А я ещё в горах не была и дно Мариинской впадины не видела. В общем, ещё жить и жить!

Хихикнула про себя и строгим таким голосом говорю, что я теперь за старшего и меня надо будет слушаться до тех пор, пока градусник не станет показывать тридцать шесть и шесть. Кивает, но при условии, что спрячу орудие пыток в виде банок. Ну, думаю, фортануло! Пора запускать воспитательный процесс, а заодно и прокачать долги, которых у мужа передо мною скопилось немерено, хоть он их и не признаёт.

Лимон, корица, антигриппин, полоскание горла ромашкой (просто услышав про хлоргексидин моё чудо побледнело, покраснело и пало в глубокий обморок, предварительно подложив под жопу подушку), а как вы думали, пытки ‒ они такие, со страшными названиями из времён инквизиции. Пришлось демонстративно вскрыть чай с ромашкой и уверить, что полоскать будем именно им. А странный вкус ‒ так ромашка прошлогодняя.

Кино? Игрушки?

– Зайчик, – напоминаю я ему, – ты же только что помирать собрался, какие тут фильмы? Только если про лепрозорий, со всеми подробностями, с отваливающимися конечностями и судорогами, чтобы организм испугался, взбодрился и захотел жить. А сейчас куриного бульончика и баиньки!

Кто истязатель? Я? Вот прям серьёзно издеваюсь над котенькой, не разрешая маленькому в танчики погонять, пока не решит кому левый носок, что под диваном прячет, завещать? Откуда про носок знаю? Так я тебе даже точную сумму скажу, которая в этом носке храниться и в каких купюрах. И да, это совершенно странно и совсем не заначка, а так, случайно затерявшийся семейный бюджет. И вообще, это свёкр от нашей общей мамы на подарок ей спрятал. Ага, в твой носок, чтоб мама по запаху не нашла.

Кто бессердечная? Я бессердечная? А кто летом ржал, как конь, когда я на роликах навернулась? Мне,между прочим, реально больно было! А какие синяки были! Не чета твоей спине а-ля олень на стероидах. Мог бы и утешить и в травмпункт на руках отнести, а вместо этого что? «Херня, заживёт?»

Вот тебе мёд и градусник. Что значит ‒ куда вставлять? А вот где держаться будет, туда и ставь, главное,постарайся не садится, пока температуру мерить будешь.

Всё-таки мстя, пусть и лёгкая ‒ приятная штука. Жаль,свекровь ни разу так и не заболела.

Ладно, самый больной и умирающий от пережора малинового варенья Карлсон, ложись в кроватку, накрывайся одеялом, а я, так и быть, расскажу тебе сказку. Возможно,даже добрую. Спи.

Про домового и перевоспитание

– Пойду, уберу тапочки куда подальше, и позвоню Михалычу. Он у меня физик-теоретик. Вам будет что обсудить. По захвату мира. И с Маргаритой не забудь меня познакомить. Хорошая видимо женщина…– Так, что тут у нас? Ага, носок, судя по дырке, левый. Крошки от чипсов, колбасная шкурка, горка пазлов, книжечка с отпечатком чайного пакетика… да, чистоплотностью мой новый сосед не отличается. Это я конечно приберу. А то споткнёшься, упадёшь, и хорошо если с гипсом на голове очнёшься, а то ведь можно и совсем без неё остаться. Это у шерстяного девять жизней. А у меня одна, хоть в теории и не убиваемая, а на практике не всё так просто. Придётся заняться перевоспитанием. Только надо придумать план. А как его продумать, если противник почти не известен? Правильно, познакомится поближе. Коньячок, закусочка, задушевные разговоры. А там и решение задачки появится. Главное, чтобы Василий не вмешался. Кот он хороший, аппетит отменный, не жадный опять-таки. Только вот клинит его иногда, на меня охоту открывает. Ну, да ладно, справимся. Веник ещё никто не отменял. Тихонько напевая себе под нос песенку, Мефодий полез в холодильник. Конечно, пришлось дать Ваське взятку в виде сливочных сосисок, зато тот обещал не мешать в вопросах близкого знакомства с хозяином. Понимает, что путём последующего шантажа, могут и сливки перепасть. Пошарив по полупустым полкам, Мефодий решил спуститься на первый этаж, в магазин, в целях пополнения съестных запасов. К тому времени, когда Геннадий Ильич вернулся с работы, в доме было прибрано, кот накормлен, на плите закипал чайник, а на кухонном столе, накрытом белой скатёркой, разложены по тарелкам: дымящаяся картошечка в мундире, мелко порезанный зелёный лучок, селёдочка, сальцо, крупно порезанный треугольниками хлеб «Бородинский», плошка с подсолнечным маслом, перечница и банка с мелкими, зелёными, хрустящими огурчиками. Геннадий Ильич тихо вышел из кухни, прошёл к входной двери, открыл её, вышел на лестничную площадку, проверил номер квартиры, и на всякий случай вставил ключ в замочную скважину. Щёлкнув замком, удостоверился, что не ошибся, зашёл обратно в квартиру, закрыл за собой дверь, и на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, прокрался на кухню. Чайник приветственно скинул крышечку и залил кипятком плиту. – Приехали, – сел на табурет Геннадий Ильич, – Аууу… на всякий случай протянул хозяин квартиры. – Где ты, мой таинственный друг? Тихо шипела вода на остывающей плите, тикал будильник на подоконнике, кот сидел на холодильнике, не издавая ни звука. Впрочем, бывший инженер секретного химического предприятия, доктор наук, автор уникальной методики очистки металлов, а ныне скромный начальник лопаты и метлы, не ожидал ответа. Его друзья, вышедшие на пенсию, и не такое рассказывали про жизнь обычных людей. Что ж, это не самый плохой расклад, приходить домой к горячему ужину, после многочасовой очистки тротуаров от снега. Обжигая пальцы, забытое светило отечественной науки, чистил картошку, макал её в душистое подсолнечное масло, и блаженно улыбаясь, отправлял её в рот, вместе с огурчиком. Вытирая рот бумажной салфеткой, Геннадий Ильич взял кусочек хлеба, положил на него кусок сала, и вспомнив, что в холодильнике, стоит баночка с острым маринованным перчиком, потянулся к дверце. Душа в сытом теле требовала песен. Геннадий Ильич снял со стены гитару, и перебирая струны запел цыганский романс. Перед глазами плыли дни его юности, когда он в составе институтской бригады ездил «на картошку». Как ухаживал за Людочкой, темноглазой хохотушкой с ямочками на щеках. Пусть у них ничего не сложилось, но это были лучшие времена его жизни. – Хорошо поёшь, душевно. А про Стеньку Разина можешь? – усатый гражданин, в котелке, сидел на самом краешке стула и внимательно смотрел на Ильича. – А могу, и про Стеньку, и про Волгу, и про вечную молодость. – Хороший ты мужик, Гена, невезучий только. – Да не, хорошо всё. Видишь, на пенсию вышел. Квартирку вот от завода выделили. Василий, вон как вырос. У кого ещё такой хвост пушистый видел? – Хороший хвост, не спорю. Вот только присмотреть за тобой некому. Чайку вскипятить, с работы встретить. – А это кто всё устроил? – Геннадий Ильич кивнул головой на стол. – Маргарита, со второго этажа. Мы с ней давно дружим. Мыши у неё были. Как никак над продуктовым магазином живёт. Я их от её квартиры отвадил, вот она и помогает иногда. – А в квартиру ты их как запустил? – Так слесарь, Иваныч, он любой сейф за две секунды вскроет. – У него что, тоже мыши были? – Черти. Пил он сильно. Его пару лет назад хулиганьё подловило, ограбили, избили. Потом и жена ушла. Запил он. Ну, я его полгода лечил. Сейчас вновь жениться собирается, на Юльке, учительнице, из четвёртой квартиры. Геннадий Иванович отложил гитару и внимательно присмотрелся к рыжему. – Слушай, а тебе это зачем? Ну вот, спасать от пьянства, мышей, браки устраивать? Я думал, что тараканы, наоборот, хаос любят. Что бы еды побольше набросано, нечистоты всякие. – Много ты о нас знаешь. – Таракан перебежал с края стула на спинку, а оттуда перепрыгнул на стол. – Это обычные, только на пожрать смотрят. А я хочу доказать, что если навести порядок в отдельно взятом доме, и не просто порядок, а так что бы все люди друг другу помогали, то и во всей вселенной этого добиться можно. – Так тебе то это зачем? – А может я королём хочу быть, императором. Вот и тренируюсь. В отдельно взятом доме.

– Пойду, уберу тапочки куда подальше, и позвоню Михалычу. Он у меня физик-теоретик. Вам будет что обсудить. По захвату мира. И с Маргаритой не забудь меня познакомить. Хорошая видимо женщина…

Однажды на крещение

– Всё, принимай работу! – Сашка гордо нажал на кнопку торшера. – Красота! – Красота! – отвечаю я. Бабушкин торшер, установленный посредине комнаты, осветил пространство, разбрасывая разноцветные искорки от хрустальных подвесок по стенам. – Пойдём, я тебя чаем напою, пока девчонки не пришли. – С пирогами? – С пирогами. Всё как ты любишь. Я тебе ещё и с собой кусочек отрежу. А приходи ещё и завтра, девчонки разойдутся, посидим, поговорим. Как раньше. А то редко забегать стал. Совсем дорогу забыл. – Так давай я сегодня останусь. Может ещё чем помогу. – У нас девичник. На женихов гадать будем. Крещение как никак. А останешься, так девчонки тебя первого оженят. Моргнуть не успеешь. – Так может я не против? – смеётся Сашка. – Смотря какая невеста будет. – У тебя, говорят, своя есть, только прячешь ото всех, – улыбаюсь я, отрезая большой кусок от пирога с капустой и укладывая его в контейнер. – Это тебе. Тару вернёшь. Вот и повод зайти будет. – Слушай, а зачем тебе торшер по среди комнаты нужен? – бубнит Саша, отправив второй кусок пирога в рот. – А, Юлька решила гадальный сеанс по-цыгански устроить. Торшер за место костра, раскидаем подушки по полу и будем духов вызывать. – Так может проще по старинке, валенок за забор кинуть? – Сашка явно заинтересовался нашими гаданиями. – Ага, – смеюсь я, – у нас одни небоскребы в округе, да и валенки никто не носит. Если по-старому гадать, это надо башмаки с крыши кидать. Кого пришибёшь, тот и суженный. Не, мы лучше картишки раскинем, огурчиками похрустим. – В смысле огурчиками? По рюмашкам гадать, любит не любит, до последней? – Не-а. Я банку корнишонов купила, с утра на каждом по имени вырезала, вот кто кого вытащит, так и будут звать суженного. – И моё имя есть? – А то, конечно. Первым вырезала, вдруг мне достанется, не отвертишься. Приду к тебе с вещественным доказательством, женись мол. Так огурец приказал! – Так ты для верности на червовом короле ещё мой адрес напиши, чтобы наверняка. А то ведь на них не указана фамилия, а так сразу выпадет тебе с моим адресом картишка, огурец в зубы и ко мне. Помнишь, где живу, или как? – Помню, и где живешь, и как целовались в подъезде. И как мамка твоя обещала мне все косы повыдергивать, а если от тебя не отстану, грозила на меня заговор положить, пожизненно колорадского жука на вашей даче собирать, да снимать порчу с помидор. Сашка аж чаем от смеха поперхнулся, – Так вот ты чего к нам заходить то перестала. Так это мать не со зла, просто выразилась не так, а вообще она тебя очень вспоминает, давай я вам девочкам совместный шабаш устрою? Ну, там, шашлык – машлык, танцы? – Ага, а потом устроим полеты в ступе, на метле, помеле и пылесосе, – подхватываю я идею. – А ты ещё и жениться на мне вздумал. Не много ли волшебниц на одну семью? – Ничего. Если что отец поможет, и карму восстановит, и чакры почистит, и кагором причастит. – Ага, а потом карточные фокусы, транс, гипноз, возвращение заблудших, гадание по кофейной гуще, старой заварке и бульонных кубиках. – А где ты говоришь огурцы стоят, в холодильнике? – вскакивает Сашка с места, запинается за табурет, в попытке ухватиться за стоявший рядом комод, переворачивает вазу с цветами, поскальзывается на разлившейся воде, плюхается попой в лужу и дернув ногой, попадает ногой в ведро надежно застревая в нём стопой. – Ты точно ведьма! – пытаясь подняться с пола хохочет Сашка. – Не я, а ты. Ты же уходить не хочешь. Вот и подстроил своё якобы падение. Ну, теперь точно тебе женатым быть. Не пойдешь же домой в сырых штанах. – Смеюсь я, освобождая друга из ловушки.

– А ты всё-таки достань огурчик, если что, я еще банку домашних огурцов принесу, что б наверняка… – заговорщики подмигивает Сашка…

Сиротка

У каждой романтично настроенной девочки есть котик. У меня ‒ Маруся.

Точнее, у Маруси есть я, и она этим бессовестно пользуется. Не то чтобы я против:никто же не заставлял подбирать блошиную ферму на помойке. А периодически даже за, особенно когда эта меховая королева позволяет уткнутся носом ей в живот и сделать фр-р-р-р-р, а потом ещё потискать, поцеловать в нос и почесать за ухом. Согласитесь, лучший антистрессовый комплекс и почти задаром. Но периодически я слышу, как она, раскинувшись на подушке и царственно подняв лапу к верху, подаёт не терпящий возражения мяв:

– Эй, кто там живой есть, уснула что ли? Эй, челове-е-ек! Че-ло-ве-ек! Один раз почки царице! И это, валерьянки не забудь! А лучше настоечки мятной, с бутербродиком! И колбаски, колбаски не забудь!

Это при том, что полчаса назад звучали лозунги:

– Поми-и-ира-а-аю-ю-ю! Люди добрые-е-е, подайте хоть корочку хлеба! Хоть сухую, хоть ржаную, хоть какую… Главное, чтобы на корочке лежала курочка, желательно целая! И что, что не съем?! Понадкусываю! Хозяйка у меня жа-а-адная-я-я… котлету кошечке зажа-а-ала-а-а! И что, что с чесноком? Ты в неё еще масла запихни, и побольше! И Марусечке дай! У, обжора двуногая!

Конечно, кошечка имаслице, и курочку, и чесночок с лучком покушала. А что? Попадёшь ко мне домой – научишься есть всё, что не приколочено, а то, что в холодильнике, то просто по умолчанию кошкино, и не смей без её надзора туда лапы свои бесшёрстные совать.

– Э-э-эй, там, наверху! Не слышишь, что ли? Ага, я здесь. Вот прям тут! На твоих ногах! Ой, что это? Педикюрчик? Свежий? Дай погрызу! А что такого? Ты мне поесть не даёшь, так что мне, голодать прикажешь? А-а-а-а-а-а, сирота я сирота, сиротино-о-чка, одинокая во поле были-и-и-ночка… А по жопе-то за что? Отрасти свой хвост и хватайся за него!

И вновь в голодном обмороке под ногами лежит, лапы в разные стороны раскинув, хвостом как якорем за мою пятку держится. И вот что интересно, в какую сторону не шагни, она перед тобой: глазки закрыты, усы подрагивают, сама не дышит. В кладовку попробуешь от неё спрятаться, так с верхней полки тебе на коленки упадёт и: «Сирота, я сирота, сироти-и-и-ночка…»

– И вообще, женщина с лысыми ногами, хватит игнорить кошечку! Покорми и будь свободна… Минут на пятнадцать, или пока к холодильнику не пойдёшь.

– О, это что там зашуршало? Пакетик? Мне? Неужели совесть проснулась? Ура-а-а-а! Сейчас я буду кушать! Сыпь давай, не стесняйся! И побольше! Не видишь, я тут похудела? Чего? Это просто шерсть пушистая!

– Не стесняйся говорю.

– Сыпь больше!

– Ещё больше!

– М-м-м-м… э-э-э-э… а это что? Сухари? А сама то пробовала? Нет? Сирота, я сирота, сиро-о-о-ти-и-но-о-о-чка-а-а-а…

– В общем, ты это сама жрать будешь, в старости, когда внуки воды не принесут. Тьфу на тебя! Даже аппетит пропал. Сирота я сирота, сироти-и-ино-о-очка-а-а… Пойду посплю, а ты это, когда что съедобное будет, зови! Хотя, нет, если я уйду, ты тут же чавкать начнёшь. Я тут посижу, просто спиной к тебе повернусь, типа обиделась. Ну, давай, утешай меня. Жмотина!

Скажете, а при чём тут романтика? Да почти ни при чём, просто, когда снег за окном валит, температура около нуля и подоконник широкий, так здорово залезть на него с ногами и нафоткаться с котей, а она тебе ещё и помурлычет, нежно так, ласково… Сирота, я сирота, сироти-и-ино-о-очка-а-а…

У каждого свои недостатки

Тук-тук-тук… Кто в земляночке живёт, кто Иванушку ждёт? – Нету тута никого. Уходи! Иван-царевич почесал затылок, пожал плечами и решил ещё раз счастья попытать: – Тук-тук-тук… Здесь ли Василисушка живёт, здесь ли счастье своё ждёт? – Говорю же, тута никого нет! Иди своей дорогой! Иван-царевич сверился с картой. Вот камень указательный, вот дорога, по которой пойдёшь – женатым быть. Вот землянка. После падения пятой царевны из окна башни, царь повелел всех девушек, кто желает замуж пойти за особ царского рода, в землянки переселить. Во избежание несчастных случаев. А то девки из окна высовываются, через горшки с геранью перегибаются и выскальзывают из заточения каменного. Гномы уже возмущаться начали, что хрустальных гробов на всех не напасёшься. Они и так в три смены то туфельки хрустальные ваяют, то кубки, то зеркала, в которые смотришь и не стареешь. Для казны слишком накладно выходит. По карте выходило, что это – та землянка. Вот только не сознаётся красавица, судьбы своей не чует. Решил Иван на хитрость пойти. – Та, которой нет, высуни ручку в окошко, покажи в какую сторону идти, чтобы счастье найти. – Тама! – высунулся в окошко зелёный пальчик и указал в обратную сторону. Схватил царевич пальчик и вытащил лягушку из оконца. – А-а-а!!! – завопила лягушка. – Помогите, жизни лишают! – Да я только поцеловать! – Дурак, что ли? – Царевич! – Да вижу, я что царевич! – лягушка вырвалась из ладоней Ивана и спряталась за пенёк. – Только корону поправь, а то на левое ухо слишком съехала. – И ничего не съехала! Модно так, с боку носить! – обиженно надулся Иван, но корону поправил. – Слушай, а чего это ты целоваться не хочешь? Я ведь и жениться могу! Ты не подумай чего такого. Я ведь с серьезными намерениями! – Угу, – проворчала лягушка, – вижу, уж куда серьезнее – Да нет, ты не поняла! Ты ж человеком станешь! Женой. А после, когда батюшка от дел отойдёт, то царицей! – Ага, пробегала тут одна, тоже царицей стать хотела. Не видал? С корытом бродит, золотую рыбку ищет. Говорит, что старик рыбку на джина променял. Теперь сидят в баре «Тутовник», мёд-пиво пьют да на восточных красавиц любуются. – А я тут причем? – Как при чём? Вот так замуж выйдешь, и живи как в сказке: пир на весь мир устрой, лебедей высиди, озеро выкопай, рубашку из кладбищенской крапивы спряди, коня покорми-выкупай. А потом ещё и долг супружеский отдай, если, конечно, твой суженый на пороге от подвигов хмельных не рухнет. – Тут лягушка задумалась, потрогала бородавку на подбородке, улыбнулась и словила языком зазевавшуюся муху. – Эх, хорошо. – Да чего ж хорошего? – сел Иван на пенёк, достал пирожок, на пополам разломил, лягушку угостил, заодно и слезу скупую для солёности пустил. – М-м-м… с малосольными огурчиками пирожок, – причмокнула лягушка и тоже на пенёк забралась. А чего расстраиваешься-то, Иван-царевич? – Понимаешь, я с детства мечтал на лягушке жениться! – Да что ты говоришь? – Да честное слово! Я даже к бабе Яге сходил! Она, как водится, встретила, накормила, напоила, в баньке попарила, а после вот, карту дала. Сказывала, что Василиса последняя из лягушачьего клана осталась. Здесь её и найду. А ты целоваться не хочешь. А ведь я для тебя готов подвиг совершить! Хочешь, на Кощея пойду, хочешь, Горыныча укрощу, или даже… вот не придумал я, чего дальше… думал, сама скажешь. А потом, будем мы жить с тобой долго и счастливо… – И умрём в один день. – Ну… да. – Иванушка, а в армию тебя по зрению не взяли? – лягушка прыгнула на колено царевича и уставилась на него зелёными глазами, почёсывая лапкой бородавку. – А как ты догадалась? Мне даже лук со стрелами не выдают, боятся. Говорят, иди так, лягушку свою ищи. А то у нас всё королевство расписано зелёнкой по пятой точке. – Так я тоже вроде как не совсем лягушка. – Так я тебе о чём, Василисушка, уже час на этом пеньке втолковываю! Мы созданы друг для друга! Целуй меня, сбрасывай шкурку и будь моей женой! – Иван… Я мужик! – ?.. – Бородавка, борода, ну… – У каждого свои недостатки. Это же пока ты лягушка, а поцелуешь меня – станешь красавицей. – Жаба я, царевич, жаба! Такие, как я, в кузнецов превращаются. Знаешь, с молотом и наковальней! Ну Яга, ну… Один раз только и посмотрел, как она в бане моется. И вот… – А мне-то чего теперь делать? Я жениться хочу. – Слушай, царевич, давай так: ты – мне, я —тебе, – жаба нетерпеливо переступал толстыми лапками. – Это как? – не понял царевич, – понимаешь, меня дома ждут, некогда мне тут с тобой целоваться. – Ну, ты точно младший сын, – квакнул жаба, – что мне твой поцелуй? Бр-р-р… Ты сейчас идёшь в деревню, находишь там самую красивую девушку и ведёшь сюда. Или нет. Мы вместе идём в деревню, и ты своим повелением… в общем, она меня целует, а я, когда стану человеком, помогу тебе стрелу в правильную сторону пустить, чтоб наверняка. Ну, чего сидишь, глазами хлопаешь? На плечо меня сажай и поехали…

Сценка из семейной жизни

– Аааа… Лисёна… – донёсся из душа Сашин вопль – Мама… – ещё громче кричала мохнатая дочь Маруся. Пришлось оставить вылезающее из плошки тесто, и бежать на помощь. По пути захватив аптечку, резиновых уточек и запасное полотенце. Кто знает, чего эти двое орут. Хотела ещё ведро с водой захватить, вдруг пожар, да вовремя вспомнила, что там и так воды полно. В ванной сердитый муж обиженно сопел, глядя на не менее обиженную кошку. – Я тут моюсь, а она, из-за шторки протянула лапу и как даст по ноге. Я чуть не поседел. – А чего сразу я? – Маруся смотрит на меня удивлёнными жёлтыми глазками, – я вообще зашла просто корзинку с бельём проверить, а тут, точнее там, шух-шур-шур. Ну, думаю, мышь. Откуда я могла знать, что там он? Взяли привычку по два раза в день в воду лезть. Я вот лапой умылась и гляди, какая красотка. Хочешь, я и тебя умою? – Забери её, чтобы не подглядывала, – просит Саша. – Никуда я не заберусь… забиваясь под ванну ворчит Маруся, – Если тебя смоет, то кто спасать будет? Я хоть лапу помощи протяну, или хвост. И вообще, я не подглядываю, я за порядком слежу. Вот сейчас сяду на раковину, и буду смотреть, что бы мочалка была правильной стороной к телу повёрнута. – Живите дружно, – смеюсь я, и помазав йодом боевой шрам оставленный кошкой на ноге мужа, собираюсь уходить. В этот момент Саша кладёт кусочек пены на макушку Маруси, успевшей запрыгнуть на стиральную машинку. – Мама, – обиженно мявкает пушистая дочь, – Скажи ему, что если он не прекратит меня обижать, я ему ночью мышку от ноута настоящей подменю. Посмотрим, как он ей щёлкать будет. – Дети, живите дружно, – вздыхаю я, вытираю полотенцем Марусю и целую её в нос. – А почему ты за мной так не ухаживаешь? – сопит Саша и делает несчастное лицо. Я со смехом накидываю полотенце на его шевелюру и усиленно тру. – А поцеловать, – не сдаётся муж. Чмокаю его в нос, забираю Марусю и иду на кухню, отлавливать сбегающее из плошки тесто. Что поделать, в семье взрослая всегда кто-то одна…

Бабулечка

У меня бабушка самая настоящая. Из тех, что печёт внукам пироги, вяжет носки и считает меня жертвой анорексии несмотря на то, что весы, завидя меня, с воплями прячутся под кровать и не отсвечивают. Шучу. Но свой сорок шестой размер одежды ношу гордо, не сгибаясь в весенние шторма, когда мимо меня пролетают куски арматуры, потолочные перекрытия и недавно уложенная прямо в снег тротуарная плитка.

Бабушка скрывает свой возраст и кокетничает со всеми лицами мужского пола старше сорока, принимая приглашения в кино на последний сеанс.

– А что такого, – поясняет она на удивлённо поднятую бровь, – мне уже столько лет, что нечего стеснятся, нужно передавать опыт!

И через пару минут после лекции о вкусной и здоровой жизни, она падает на диван, перевязывает голову мокрым полотенцем, напоминая, что на самом деле она старая и больная женщина.

В пять тридцать утра в это воскресенье меня разбудил звонок телефона.

– Так, я жду тебя через час у входа на рынок! – сообщила трубка, не терпящая возражений, и отключилась.

Таким образом я, зевающая, в куртке для собачьего выгула, с гулькой на голове и в перемазанных краской джинсах стояла под дверьми крытого рынка, ожидая их торжественного открытия, рядом с женщиной вамп в бежевом пальто, под которым был брючный костюм тёмно-вишнёвого цвета, и в кокетливой шляпке с большими маками на полях. То, что бабуля была при макияже, упоминать, думаю, излишне.

– Ты всё-таки хочешь моей смерти за стыд за тебя, это в первых, и во-вторых, что так долго? Ты всё же надеялась, что я тут надорвусь с сумками?! Так и знай, я завещание ещё не составила!

То, что я могу добраться до рынка в такую рань только на оленях, в крайнем случае ‒ на собачьей упряжке (но псы были против), её не волновало. Впрочем, олени в нашей местности водятся исключительно на старых волгах, а те из ангаров выезжают только в хорошую погоду.

– Вот, даже рыба, выглядит моложе тебя, несмотря на то что мороженная, – выговаривала она мне за внешний вид. – Вот я, старая, больная женщина, а вкус к жизни ещё имею. И мужчины мне за это очень благодарны!

Я безропотно складывала в бабушкину тележку рыбу, у которой глаза ясные и светлые, в отличие от меня, петрушку, чей зелёный цвет как залог молодости и бодрости, фрукты, овощи, в общем, всё, что выглядело в это воскресное утро бодрее и веселее меня, отбывающей тяжкую повинность и проживающей зря свою жизнь полуживой внучки.

– Милый, этот кабачок ещё застал революцию! – вытащил меня из полудрёмы бабушкин голос. – Если он и был когда-то свежим, то явно до моего рождения! И что, вы хотите, чтобы икра бабы Мани воняла плесенью, и из неё вылез червяк с вопросом: «Кто там? Заходите в гости?» Я, конечно, допускаю мысль, что, забыв дома очки, потеряла некоторую бдительность и могу принять этот сморчок за молодого бычка, но нос всегда при мне. И он говорит, что это дурно пахнет! Если мне понадобится пенициллин, я сделаю заказ в аптеке, а мне нужно сметать икру. Вы чуете разницу, или вам срочно нужны капли в нос?

– Боже мой, что это? – воскликнула она возле мясного отдела. – Эти ноги нужно было похоронить ещё при царе Горохе, как и вырезку! Немедленно подайте мне другое мясо и свиные уши, желательно моложе моей прабабушки!

Продавцы пытались оправдываться, но у бабули были железные аргументы и большой опыт хождения по рынкам нашей необъятной родины.

– Милый, не порти себе карму, обманывая старую больную женщину. Вот скажи, у тебя бабушка есть? А холодец она тебе варит? Что, прям из этих продуктов? Видимо, она умеет оживлять мёртвых. Нам будет о чём с ней поговорить.

В итоге баб Маня получала на руки самый лучший и свежий товар. Тележка оказывалась полна продуктами, количество которых способно было прокормить роту солдат в течение месяца. Но мы ведь помним, что я самая худая недокормленная внучка на свете, да? Я уже утёрла невидимый пот со лба и развернулась к выходу, надеясь, что парочка оленей уже пасутся у входа и нас домчат до дома с ветерком, как бабуля рванула в другое крыло.

– Выход там, – попыталась было я её остановить.

– Харе маячить, – скомандовала она, не терпя возражений, – мне нужно купить новое бельё!

– Мы недавно подарили тебе новый комплект, – чуть зависла я, – не подошёл?

– Почему? – уверенно пошла по переходу бабуля. – Очень красивое, но на свидание в наволочке не пойдёшь, мне новое нижнее нужно!

– Куда тебе новое нижнее? – опешила я.

Бабуля посмотрела на меня, словно я на голову шапочку из фольги надела, взяла меня под локоток и, отведя к стеночке, улыбаясь, как умалишённой, пояснила:

– Солнышко моё, когда тебе неприличное количество лет и ты идёшь в гости к интересному мужчине, то лучше быть во всеоружии. Всякое может произойти. Не хватало, чтобы я в самый ответственный момент краснела за свои старые трусы. – И самая больная в мире бабушка, так и не написавшая завещание, бодро вошла в отдел нижнего кружевного белья…

От одной женщины уходил муж

Он открывал ящики комода и перекладывал из них носки и майки в большой кожаный чемодан строгого тёмно-вишнёвого цвета. Следом в чемодан полетели рубашки и свадебный костюм, который висел в шкафу целых пятнадцать лет.

Она доваривала борщ, дожаривала котлеты и переживала, что неделю будет плохо спать, не слыша могучего храпа с соседней подушки, а ещё больше ‒ что его там, в новой семье, не примут. Ну, хотя бы на недельку.

– Милый, я тебя очень прошу, не позорь меня! Переодень носки! Видишь, эти с дыркой? И откуда ты их только выкопал? Дай заштопаю, что ли. Что обо мне Светочка подумает? И трусы переодень. Возьми свежие, а эти я постираю, передам с Толиком на работу.

Что? Кто издевается? Я издеваюсь? Да бог с тобой! Я переживаю! Решит девка, что я за тобой не смотрю совсем, стыдоба! Я же потом девочкам из бухгалтерии в глаза смотреть не смогу.

Да, кстати, ты к ней надолго уходишь? Что значит ‒ ты серьёзно настроен? А я ‒ нет? Я тебя очень серьёзно спрашиваю, ужин греть или тебя там покормят? Ну, что ты вздыхаешь, можно подумать, что в первый раз собираешь чемодан. Да, я понимаю, что это продуманное взрослое желание стать самостоятельным и первый шаг к ответственности, но не мог бы ты вторым шагом прибить полочку в прихожей? Да, ту самую, из-за которой ты ушёл в четвёртый раз пять лет назад. Да, так и не приколочена! Ждёт, когда ты гвозди купишь.

Кто бездушная? Я бездушная? А, Светочка совсем не такая, она сама гвозди покупает? Нет, молоток положи на место, уронишь на ногу – уйти не сможешь! И ножовку оставь, не дай бог зацепишься, ступню я тебе ещё пришью, а вот с шеей придётся повозиться. Да и мама твоя сильно расстроится.

Ну, что ты там бубнишь? Думаешь, я не понимаю, что ты сорвался из-за завтрашнего собрания в школе? Будут разбирать поведение Вити: два разбитых окна, на парафинённую доску и мышь в ридикюле математички! В прошлом месяце ты собрал чемодан сразу, как только узнал, что нас вызывают на педсовет из-за поведения Машеньки. Но ничего. После того, как мы пообещали подарить новый скелет учителю биологии взамен того, который выкрашенный в красный цвет, с печенью из папье-маше и чёрными лёгкими с двумя воткнутыми в них розами, как протест против курения, теперь стоит в кабинете директора, нас назвали родителями года.

Что ты там возмущаешься? А, сцены не устраиваю и не вою, как Баскервиль на болотах? Так у меня через час массаж лица и депиляция, я ещё успею соседей попугать.

Нет, милый, ты не прав, мне совершенно небезразлично, есть у меня муж или нет и к кому и зачем он уходит. И да, я переживаю! Клянусь, ты своим уходом просто выбил у меня почву из-под ног! Как дальше жить, не представляю! И кому теперь достанется пять литров борща? Прокиснет же! Что, в баночку налить ‒ с собой возьмёшь? Хлебушка положить?

Ну что ты ноешь? Хочешь, я с тобой рядом сяду, вот сюда, под батарею, мне есть на что пожаловаться! У меня вот банки с помидорами вскрылись, придётся заново крутить. А ещё в парикмахерскую зайти надо и маникюр обновить. Ты, кстати, спроси там, у Светки, ей бабка, Евдокия Мироновна, не оставляла рецепты закатки? Какое у неё лечо было! Бомбическое!

Да не издеваюсь я! Мне завтра из школы на корпоратив бежать надо, не могу же я на него зарёванной коровой идти! Так что держусь! Изо всех сил держусь! Вот когда вернусь, обещаю, обязательно тебе позвоню и выскажу всё-всё, что про тебя думаю! Да, и про Светку тоже. Ты, главное, про рецепт спросить не забудь.

Милый, скажи, а ты вообще меня любишь? Ну, хоть капельку? Тогда погуляй, пожалуйста, с Рексом, пока ты ещё здесь, и не забудь позвонить вечером, рассказать, когда вернёшься и чем тебя кормили на ужин. А то ведь я переживать буду, не усну, а мне завтра в школу идти ‒ детей наших от отчисления отмазывать…

Стакан воды

– Маш, а Маш, ты Катьку давно видала? – окрикнула соседку, копающуюся в огороде, Петровна.

– Да дня два уж не заходила, – ответила Мария, подрезая усы клубнике.

– Вот и я думаю, не случилось ли чего! И в магазине ни вчера, ни сегодня не появлялась. Пойти что ли, постучаться?

– Поди, чего тебе делать-то? – на минуту выпрямилась Мария, уткнув кулак под поясницу. – А у меня ещё дел по горло. Вона, две грядки ещё.

– Какая ты женщина бесчувственная! – облокотилась на разделяющий подруг заборчик Петровна. – Шестьдесят лет как дружим, а ты к нам с Катериной такая нелюбопытная! А может, она померла, Катька-то! Вот лежит сейчас там, у себя в сарайчике, воды просит, а принести некому!

– А чегой-то некому-то? – вновь склонилась над грядками Мария. – У неё, чай, муж Сенька есть. Вот пущай и носит!

– Тьфу ты, господи! – махнула руками Петровна. – Живёт через забор, а руку помощи протянуть не может!

– Так чтобы руку протянуть, надо ноги вытянуть, а у меня от карачек во ‒ коленки не разгибаются! Сходи, Петровна, подай воды Катьке, а заодно спроси, чего это она в сарайке помирать вздумала. Дома-то удобнее. А в магазине ещё лучше! Тама народу больше, и все с водой!

– Тьфу на тебя ещё раз! Зараза бессердечная! Вот помру, ты ко мне не приходи! Копай свои грядки! Я Катьку позову, а про тебя и не вспомню!