Шан. Потерянная

Глава 1. Знакомство

ПРОЛОГ


Она не помнила, как сюда попала.

Последним, что осталось в памяти – крик. Разорванный воздух. Вкус крови. А потом – пустота.

И уже в пустоте, не надеясь, не веря, не имея ни сил, ни слов – она позвала. Тихо, где-то внутри себя. Не именем. Не молитвой. Просто… просьбой.

Спаси.

Она почти смирилась. Думала, что умирать – значит исчезнуть. Медленно, шаг за шагом, тело отказывалось быть её. Сознание плавло в вязкой тишине, где даже страх угасал. Только боль – ровная, постоянная – напоминала, что она ещё здесь. Немного. Ещё немного. Кто-то обязательно придёт. Кто-то поможет, услышит мой крик…

И кто-то услышал.

Не сразу. Не громом. Не вспышкой. Скорее, как запах дыма в ветре или звук капель в тишине. Сначала тепло. Затем свет. А потом – он.

Он появился, когда граница между мирами была тоньше дыхания. Высокий, в одежде, которая не принадлежала её времени. Черты лица будто выточены из спокойствия, но глаза… Глаза были живыми. Грозовыми.

Он не задавал вопросов. Просто протянул руку. И она – доверилась. Потому что ей нечего было терять. Самое ценное – жизнь – у неё почти отняли. Потому что в его присутствии стало тише. Тело больше не трясло от холода. Потому что впервые за долгое время – кто-то пришёл.

…

Она очнулась, с трудом открыла глаза. Сначала – боль. Жгучая, но странно притупленная, как после долгого забытья. Затем – тяжесть, будто тело набралось свинца. И, наконец – дыхание. Ровное, слабое, но её собственное.

Пахло деревом. Сухим, свежим, и чем-то травяным – настоем или отваром. Потолок – деревянный, грубый, с трещинами, которые складывались в незнакомые узоры. За окном – небо. Бесконечно чистое, цвета, которого она не знала. Воздух был лёгким. Слишком лёгким. Казалось, им можно было напиться.

Она попыталась пошевелиться – и застонала. Тело не слушалось. Рёбра болели, как после удара. Голова пульсировала.

Что-то было не так. Воздух не только лёгкий – он был другой. Здесь не звучал шум города, не чувствовался ритм её прежней жизни. Ни машин, ни голосов, ни намёка на привычную суету. Только шелест. Как дыхание леса. И далёкое потрескивание дров.

– Не спеши, – раздался голос. Низкий, но не резкий. Скорее мягкий, как утёс, у которого можно спрятаться от бури.

Он сидел у очага, склонившись над котелком. Его волосы – тёмные, чуть волнистые – спадали на плечи. Профиль чёткий, точёный. Спокойствие – почти пугающее. Но глаза… когда он повернулся к ней, она увидела. Цвета грозового неба, пронизывающие и живые. В них не было жалости. Только присутствие.

– Ты услышал… – прошептала она, глядя на него.

– Ты позвала, – ответил он просто.

Она слабо кивнула, снова проваливаясь в подушки. Впервые за долгое время кто-то рядом не требовал, не давил, не причинял боль. Просто был. И этого оказалось достаточно, чтобы остаться.

Тогда она ещё не знала его имени. Не знала, где находится. Но знала одно: он не был сном. И больше она не одна.

Так началась их история. Не по замыслу, не по пророчеству. А потому что кто-то в известном мире – её мире – однажды захотел выжить. И кто-то в этом мире, мирном и живом, откликнулся.

Глава 1.
Знакомство.


Он приносил воду в глиняной чаше и осторожно поднимал её голову, подкладывая под спину свернутое одеяло. Пальцы его были тёплыми и уверенными. Не суетливыми – внимательными.

– Пей медленно. Тело нужно вспомнить, как это – жить, – проговорил он негромко, приподнимая чашу.

Она сделала глоток. Потом ещё один. Вода была чуть горьковатой. Но с каждым глотком мутное сознание прояснялось.

– Где я? – выдохнула она.

– В Шане. Это место… между. Там, где многое начинается. – Он не стал вдаваться в объяснения. Видел, что она едва держится.

Он проверил повязку на её плече – ранение было не сквозным, но глубоким. В углу комнаты что-то тихо потрескивало – кошка, свернувшись калачиком, спала на подушке. В углу полки и аккуратно разложенные сушёные травы.

– Ты пришла издалека, – сказал он чуть тише. – Но ты жива. И это главное.

Она не ответила. Только закусила губу, не зная – плакать, смеяться или благодарить. Он не торопил. Просто сел рядом. На тумбе рядом с кроватью лежал маленький нож и начатая деревянная заготовка, по форме очень напоминающая птицу.

Он вырезал её пока она спала. Не по необходимости, а чтобы успокоить руки, дать себе занять тишину. Когда-то он вырезал таких птиц для детей в деревне, где жил до Шана. Это не имело смысла в здешних землях, но придавало ритм времени.

Он снова посмотрел на неё. Она уже дышала ровнее. Её взгляд стал чище, осмысленнее. Он чувствовал: она останется. Шан её принял.

– Пока ты слаба, но силы скоро вернутся, – он взял в руки деревяшку и продолжил вырезать, аккуратно стачивая острые края, придавая им форму. – У тебя много вопросов. Запомни их, я обязательно отвечу.

Стружка аккуратными завитками слетала ему на колени, у птицы наметилось крыло.

– Это место между мирами. Оно не на твоей земле, – он проговорил это мягко. – Шан приютил тебя. Возможно, ты здесь ненадолго. Возможно – дольше, чем думаешь. Здесь есть свои правила. Своё течение. Но ты в безопасности. Пока – это главное.

Он не говорил громких слов. Не делал лишних движений. Но рядом с ним тишина становилась живой. Такой, в которой можно было снова дышать.

Она слушала, но пока не понимала. Чувствовала, но не осознавала. Происходящее казалось сном, приятным сном, где рядом был кто-то. Тёплый и безопасный.

– Спасибо, – не просто благодарность, с её губ это слово слетело надрывно, с глубоким смыслом.
Он мотнул головой.

– Пока рано благодарить, – он оторвал взгляд от деревянной птицы и посмотрел девушке прямо в глаза. – Поспи. Мы ещё поговорим. Обещаю.

Глава 2. Нарин

Глава 2.
Нарин


Я проснулась от тишины. Не от той звенящей пустоты, что окружала меня в последние часы там за гранью, а от живой, дышащей тишины, как бывает ранним утром в лесу.

Солнце скользило по полу, разрезая комнату золотыми линиями. Я попыталась приподняться, но сознание пронзила тянущая боль. Тело с трудом, но всё же слушалось меня. Я аккуратно приподняла кисти рук – они были прежними. Сломанный ноготь на указательном пальце, маленький шрам на правом мизинце, всё оказалось на месте. Я осторожно коснулась плеча, там была повязка, но под ней чувствовалось жжение, будто бы рана уже заживала.

Бедро тоже было крепко перемотано, я помнила, что рана там была самая большая. Когда я лежала среди мусора, как выброшенная ненужная игрушка, чувствовала кровь, выплескивающуюся из раны в такт биению сердца. Спина саднила – по ней шли следы ожогов, неровные, как будто в спешке обронённые удары. Я провела по ним пальцами – они были реальны.
Я слабо улыбнулась: значит, жива. И, как ни странно, впервые за долгое время чувствую себя в безопасности.

Почему – вспомнила не сразу. Кажется, в какой-то момент я позвала, попросила о помощи. И кто-то услышал.

Я пыталась воссоздать картину в целом, но пока воспоминания приходили отрывками. Тот момент, когда меня украли – мерзкий голос, хриплый, как старая цепь. Запах дешёвых сигарет и недельного пота. Человек, которого я когда-то знала. Он не пожалел сил. И когда всё закончилось – выбросил умирать. Он с упоением рассказывал, что меня ждёт. Как я истеку кровью и сдохну прямо в этой куче мусора.

Но он ошибся. Я жива здесь, в незнакомом месте. В маленькой уютной комнате. Тут почти не было мебели: узкая кровать, грубо сбитая тумба, и деревянный стул, который был придвинут почти вплотную. Легкий аромат дыма и сушёных листьев. На стуле – плед. На тумбе – деревянная птица, почти завершенная работа. Я помнила грубые очертания фигурки в руках незнакомца, но теперь на меня смотрела почти настоящая птица, с ворохом перьев и длинным клювом. Только без глаз. Глаз почему-то не было.

Я перевела взгляд в окно. Где именно я нахожусь было не ясно. Но внутри звенело радостное – я выжила. Это было чудом.

Когда дверь тихо скрипнула, я подняла взгляд. Он вошёл – всё такой же спокойный, как и тогда. В руках чашка с отваром. Он улыбнулся мне краем губ, поставил чашку на стол и сел рядом, внимательно вглядываясь в моё лицо.

– Рад, что ты пришла в себя, – он говорил спокойно и вкрадчиво, – ты ещё не здорова, но тело адаптируется. Раны затянутся.

Он придвинул отвар ближе. Я поняла намёк и аккуратно взяла чашку в руки и сделала глоток. Жидкость была горькая, я поморщилась, но выпила всё до последней капли и вернула чашку на место. В воздухе повисла пауза – как будто всё, что нужно было сказать, уже прозвучало. Но это была лишь передышка. Он продолжал смотреть на меня, с тем особенным вниманием, которое не давило, но и не отпускало. Я чувствовала себя под наблюдением, но не как пациент, скорее как книга, которую впервые открыли. Интерес – мягкий, но сосредоточенный.

– Я не представился. Лайр.

Я кивнула. Почти автоматически. А потом он спросил:

– А твоё имя?

Я застыла. Оно застряло внутри. Моё прежнее имя, осталось там, в куче мусора. Оно больше не звучало. Больше не было моим. Больше не было безопасным. Я посмотрела на него и после короткой паузы прошептала:

– Нарин.

Он кивнул, будто знал.

– Нарин, – повторил он почти шёпотом, пробуя имя на вкус.

Я наблюдала, как он снова берёт в руки деревянную фигурку. Острым ножом аккуратно выводит тонкие линии по мордочке птицы, очерчивая маленькие глазки-бусинки.

– Здесь, – произнёс Лайр неспешно, – тебе не нужно торопиться. Шан не требует подвига. Только честности.

Я молчала. Честность? Это слово отозвалось внутри слишком громко, болезненно. В мире, откуда я пришла, честность ломала, предавала, оставляла синяки на коже и рубцы в памяти. Но здесь и сейчас… это слово звучало иначе.

Лайр не поднимая глаз, продолжил:

– Но Шан – это не убежище. Это – зеркало. Он покажет тебе не то, что хочешь увидеть, а то, кто ты есть. И кем можешь стать.

Я непроизвольно сжала плед пальцами. И глубоко задумалась. Быть кем-то другим это хорошо, полезно. Оставаться собой, наоборот, смертельно опасно.
– И кем я могу стать? – наконец выдохнула я, дрогнув.

Он отложил фигурку, поднял глаза. Серые, глубокие. Чуть хмурые.

– Это тебе и предстоит выяснить. Вместе с Шаном.

За окном налетел ветер, потревожив ставни. Где-то в доме скрипнула балка. Я всё ещё ощущала в теле тяжесть и слабость. Но в груди, глубоко внутри – медленно, неуверенно – загоралась искра. Маленькая. Почти незаметная. Но она была.

И, может быть, этого было достаточно для начала.

– Кто такой Шан? – спросила я после долгой паузы.
Слова Лайра запутывали, не объясняли. Я же хотела ясности.

Он улыбнулся уголками губ.

– Шан – это земля. Воздух. Корни под домами. Он не кто. Он где. Или, скорее, как. Он слушает, если с ним говорить. Не словами, а сердцем.

Я нахмурилась. Было в этих словах что-то утешающее и пугающее одновременно. Я снова взглянула в окно, где свет медленно уходил с горизонта.

Лайр вернулся к деревянной птичке, остриё ножа ловко скользило по деревянной поверхности. Я украдкой взглянула на мужчину рядом, он выглядел так, словно знал, когда говорить, а когда позволить тишине звучать за него. Мне стало вдруг не по себе от того, как просто он принимал меня. Не требовал объяснений. Не задавал тех вопросов, которых я боялась.

– У тебя спокойные руки, – сказала я вдруг, сама не ожидая, что нарушу молчание. – Будто ты всю жизнь только и делал, что строгал фигурки.

Он чуть усмехнулся – уголком рта, почти незаметно.

– Это помогает слушать. Не всегда полезно говорить сразу. Иногда лучше услышать то, что не сказано.

Лайр отложил нож, повернул голову ко мне. Его взгляд был не мягким, но честным. Таким, от которого невозможно спрятаться.

– Ты боишься? – спросил он, как будто это было важнее всего остального.

– Уже нет. Или ещё да… – попыталась ответить я. – Я просто не знаю, можно ли теперь доверять… чему бы то ни было.

– Ты жива, – сказал он просто. – И Шан отозвался. Это уже значит, что не всё потеряно.

– Мне кажется, ты говоришь загадками. Как во всяких древних книгах, – я чуть нахмурилась. – А я не прочла ни одной до конца.

Лайр кивнул, как будто это было не в упрёк, а к слову. Он откинулся на спинку стула и тихо выдохнул:

– У каждого своя первая глава. У тебя она начинается здесь. Без объяснений. Без карты.

Я отвернулась, глядя в окно. День начинал меркнуть, воздух за окном густел, приобретая сиреневый оттенок. И где-то вдалеке, за чертой видимого, что-то словно двигалось – как тень в темнеющем лесу. Я снова обернулась к нему.

– А у тебя была первая глава?

Он не сразу ответил. Пальцы скользнули по птичке. Глаза мужчины стали глубже, тяжелей.

– Была. Но я не помню, где она закончилась.

И снова между нами возникла тишина, но теперь уже иная – не неловкая, а прожитая. В ней было место дыханию, воспоминаниям, и, может быть, зарождающемуся доверию.

– Я не знаю, как быть здесь, – сказала я наконец. – У меня нет ничего.

Он снова посмотрел на меня. В его взгляде не было жалости. И потому я не чувствовала себя слабой.

– Шан не просит ничего, кроме правды. А правда начинается с признания: «Я здесь». Этого достаточно, Нарин.

Он встал, поднял деревянную птичку, теперь с вырезанными глазами. Протянул мне.

– Возьми. Это для тебя. Когда захочешь – дашь ей имя.

Я взяла фигурку. Она была удивительно тёплой. И лёгкой. Впервые за долгое время у меня появилось нечто своё. Пусть деревянное, пусть простое. Но настоящее.

– Спасибо.

Он кивнул. Уже привычно. И, прежде чем выйти, сказал:

– Завтра я покажу тебе дом. А пока попробуй поспать. Сон лечит.

Я осталась одна. С птицей в руках и тихим, непривычным ощущением, что завтра – возможно. И даже если всё прежнее сгорело, из этого пепла уже тянется первый зелёный росток. Осталось только не испугаться его хрупкости.

Глава 3. Дом

Глава 3. 
Дом


– Доброе утро, – голос Лайра прозвучал негромко, но отчётливо. Он стоял в проёме, приглушённый свет за его спиной придавал фигуре мягкие очертания.

Я уже не спала, просто лежала с открытыми глазами, слушая, как дом дышит по утрам.

– Обещал показать тебе дом, – напомнил он и, не дожидаясь ответа, прошёл внутрь. В руках у него был теплый платок, пахнущий сушёными травами. Он опустился на край постели. – Но только если ты готова.

Я приподнялась. Тело всё ещё отзывалось болью, особенно в плече и бедре, но силы возвращались. И желания тоже.

– Поможешь встать? – я подала ему руку.

Он аккуратно поддержал меня за локоть, бережно, не торопясь. Каждое движение было выверено, как будто он знал предел моих возможностей лучше меня самой.

– Медленно, – напомнил он, – ты жива не для того, чтобы снова умирать.

В ответ я лишь неопределённо хмыкнула. И пошла за ним.

Проход был узким – стены из тёсанного дерева и камня, потолок чуть ниже обычного. Я ощущала, что всё в этом доме сделано не столько по архитектурному замыслу, сколько по привычке. Как будто кто-то шагал этим маршрутом годами, вытаптывая каждый поворот.

– Ты живёшь здесь один? – спросила я, опираясь на его руку.

– Да, – ответил он спокойно. – Люди бывают рядом, но не остаются надолго. А дом остаётся.

Маленькие комнатки раскрывались передо мной, как страницы книги. Место было вырезано будто из холма: купольные стены давали прохладу, но хранили тепло. Откуда-то снизу поднимался слабый гул – как живой пульс горячего источника. Почти везде по углам сушились травы – бережно подвешенные, отсортированные. В кухне стояла массивная печь с утопленной топкой и сковородой, закопчённой временем. У печи – лавка. Рядом – тяжёлый глиняный кувшин, покрытый узорами.

– Ты всё делал сам? – спросила я, останавливаясь у полки с чудны́ми книгами.

– Почти. Что-то подарили. Что-то просто оставляли те, кто уходил.

Он подошёл к окну и приоткрыл ставни. Внутрь ворвался золотистый свет – и лес. Мягкий, шелестящий, будто убаюкивающий. Там был воздух, которого мне всегда не хватало.

– Здесь… – начала я, – будто бы ничего не происходит. Но я чувствую, что всё меняется.

– Потому что ты жива. А значит, меняешься сама. Шан чувствует это.

Отвечать я не стала. Лайр говорил мало, а то, что говорил не всегда было понятным. Он остановился рядом, чуть склонив голову.

– Ты хочешь остаться? – спросил он тихо.

– А если скажу – нет?

– Уйдёшь. Если сможешь. Шан никого не держит. Но и не отпускает просто так.

Я посмотрела в окно. Лес колыхался. В траве прыгала тень птицы. Где-то за пределами слышалось журчание ручья.

– Я ничего не знаю об этом мире, – сказала я. – Не знаю, кто я здесь. Не знаю, зачем.

– Тогда ты в правильном месте, – ответил Лайр. – Здесь никто не знает. Но со временем – слышит.

Я впервые посмотрела на него прямо, изучающее. И впервые за всё время почувствовала: да, он не просто спас. Он дал шанс. И право решать.

– Покажешь мне Шан?

Он чуть улыбнулся.

– Шан нельзя показать. Но можно почувствовать.

Лайр немного помедлил, прислушиваясь к звукам за пределами дома – ветер, дышащий сквозь листву, шорох крыльев, как тихий шелест мыслей. Затем обернулся ко мне и жестом пригласил следовать за ним.

– То, что ты видишь – это лишь малая часть. Остальное снаружи. Хочешь?

Я кивнула.

Он протянул руку, и я взялась за неё. С опорой двигаться было проще, но всё ещё немного болезненно. Лайр не торопил. Мы прошли мимо кухни, где в углу коптилась сушёная рыба, мимо узкой кладовой, из которой доносился запах коры, кореней и сухих трав. Деревянная дверь вела наружу, но прежде чем выйти, Лайр прикоснулся к косяку, будто что-то проверяя.

Когда мы оказались на свежем воздухе, я замерла.

Перед нами простирался сад – не вылизанный до стерильности, как декоративные парки, а живой. Прирученный, но не покорённый. Там, где были грядки, не было строгих рядов – только органичный порядок. Цветы переплетались с травами, между ними росли кусты с ягодами, и кое-где мелькали крошечные фонари, которые сперва показались мне наблюдающими за нами лесными феями из сказок.

Дальше – деревья. Невысокие, широкие, с толстыми ветками. Их кроны склонялись почти до земли, будто приглашая укрыться. На одной из веток была привязана тонкая верёвка с пучком оберегов – сухие плоды, перья, полоски ткани. Я провела взглядом по ним. Ветер чуть тронул каждую – и все они отозвались еле слышным шорохом.

– Здесь всё моё, – сказал Лайр, – но почти ничего мне не принадлежит.

Я вопросительно на него взглянула. Он кивнул в сторону грядки, где среди прочих растений рос пышный куст с голубоватыми цветами.

– Это росло здесь и до меня. А то, что посадил сам – взошло только там, где я был готов ждать.

Он провёл рукой по стеблям. Они отозвались мягким шелестом.

– Сад не про красоту. Он про разговор. Его нужно не выращивать, а слушать. И тогда он поделится своими плодами.

– А ты всегда говоришь так загадочно? – с лёгкой усмешкой спросила я, опираясь на его руку, пока мы медленно шли по каменной дорожке.

Он усмехнулся едва заметно.

– Нет. Только когда хочу, чтобы ты запомнила.

Мы остановились у скамьи, прикопанной в землю между двумя яблонями. Она была шероховатая, с мхом по краям, но крепкая. Лайр помог мне сесть. Солнце играло в ветвях, пробегало по ладоням, по шее, по волосам.

– Здесь я слушаю, – сказал он после паузы. – Шан глух в доме. А тут слышит.

Я почувствовала, как ветер чуть тронул мой затылок. Где-то глубоко внутри сдвинулось что-то – тонко, едва ощутимо. Как будто кто-то действительно слушал. Или знал, что я здесь.

– А Шан… он – живой?

– В каком-то смысле. Он не имеет голоса, но отзывается. Если не брать, а просить.

Я долго молчала, вглядываясь в узор ветвей над головой.

– Можно… – выдохнула я. – Можно остаться здесь чуть подольше?

– Сколько нужно, – просто ответил он и опустился рядом.

Некоторое время мы сидели молча. Иногда именно в тишине рождается главное. 
Молчание между нами не напрягало, наоборот звучало естественней слов и витиеватых высказываний моего нового знакомого. Я смотрела на солнечную долину, которая расстилалась за деревьями – пёстрая, дикая, манящая. Она как будто шептала на ухо обещания о прекрасной дороге и дивных приключениях. Здесь всё было таким. Вещи, явления, стихии. Я провела много часов в постели и успела прислушаться, уловить суть.
Сначала я думала, что это воображение. Как в детстве, когда смотришь на любимую игрушку, отворачиваешься и проверяешь, не сдвинулась ли она с места. Вещи здесь как будто бы и правда имели свой характер и могли гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. 
Я поняла это вчера ночью, когда тихо заплакала. От жалости к себе ли, от шока, от воспоминаний. Не важно. Удивительным было, что в какой-то момент я почувствовала, как одеяло будто бы прижимается ко мне ближе обнимая. А кровать покачивается, как люлька у малыша. Как будто всё вокруг шептало мне “Поплачь, потом станет легче.”
Шептало скрипом, ветром, шорохом. Но стоило мне осознать это лишь на миг, вдуматься в происходящее и включить разум – всё рассеялось. В ту секунду я подумала, что тронулась рассудком.

Но чем больше я тут находилась, чем больше показывал мне Лайр, тем сильнее я понимала, что мне не кажется. 
– У меня есть ощущение как будто… тут всё иначе. – начала я.

– Уверен, что так и есть, – ответил Лайр.

Он смотрел вдаль, туда, где узкая лента горной реки кокетливо переливалась на солнце. В его глазах не было тревоги. Но была настороженность. Будто он ждал чего-то.

– Ты часто приходишь сюда? – спросила я.

– Когда чувствую, что скоро что-то изменится, – ответил он и повернулся ко мне, в голосе его на мгновение мелькнула лёгкая грусть:

– Пока Шан молчит. Но это тишина перед чем-то важным.

Я опустила взгляд на землю. Пальцы невольно сжали шершавый край скамьи.

– Что-то плохое случится?

Он мотнул головой и улыбнулся.

– Наоборот.

Глава 4. Мор

Глава 4. 
Мор


Прошло несколько дней. Время здесь не имело прежнего ритма – не тикало, не спешило, а будто текло мягкими, глубокими слоями. Утро сменяло вечер, не торопясь, и между этими сменами я жила восстанавливаясь.
Поначалу я почти не вставала. Тело отказывалось подчиняться – ни силы, ни прежней выносливости. Но день за днём я начала возвращаться к себе. Иногда выходила из комнаты – осторожно, с опорой на стену, с платком на плечах – и садилась у камина. Лайр молча пододвигал кружку с отваром и продолжал делать свои дела, не нарушая воцарившуюся между нами тишину. В этом не было напряжения, наоборот мягкая забота. После того разговора на скамье у края долины я погрузилась внутрь себя. Стала прислушиваться ко всему происходящему в попытках осознать. Услышать. Понять. 
Мой ритм – больше не борьба, не выживание, а что-то… тёплое. Казалось, будто бы времени теперь достаточно. Сначала я просто наблюдала за происходящим вокруг. А потом сама не заметила, как втянулась.
Дом жил по чёткой, неторопливой логике. Всё было на своём месте. Утром – приём лекарств и лёгкий завтрак: плотная лепёшка с травами и тёплый настой. Иногда, когда я долго не выходила из комнаты, Лайр приносил завтрак к кровати и ставил на тумбу, не говоря ни слова.

Когда я пыталась помогать Лайк ни разу не сказал «отдохни» или «сядь» – но всегда пододвигал подушку, если видел, что я устала. Мог, не спрашивая, взять из моих рук нож, если я упрямо пыталась нарезать что-то и не справлялась, ведь плечо всё ещё предательски ныло от монотонных, хоть и не резких движений. Лайр просто помогал мне, не делая из заботы демонстрации. Но я чувствовала каждое его «я рядом» – не в словах, а в жестах. И это было потрясающе ценно. 
В прошлой жизни я была одна. Сама боролась за себя, сама ухаживала со собой и сама говорила себе нет, когда понимала, что сейчас не время. Я была жестока к себе, как самый строгий учитель к не самому одарённому ученику. Лайр же наоборот. Не жалел, но чувствовал. 
Он не вмешивался в мои решения – но всегда был рядом, когда они становились мне непосильны.

Иногда я ловила его взгляд – не долгий, не жадный. Взгляд человека, который внимательно читает строку, давно известную ему наизусть, но не устает перечитывать. Там не было притяжения, как у хищника. Не было и отстранённости. Было что-то срединное – будто бы он сам ещё не решился, как именно ко мне относится.

Он не трогал. Но я чувствовала, что в его движениях всегда оставалось место для прикосновения – если бы я захотела. В руках – место, чтобы поддержать. В голосе – место, чтобы остаться.

Иногда я замечала – он оставлял чашку ближе к моему краю стола. Вешал платок так, чтобы я могла достать его не вставая. Один раз, когда я задремала у очага, он набросил на меня покрывало. Я проснулась – и видела, как он уходил. Так поспешно, будто бы совершил непозволительную шалость. Тогда мои губы растянулись в улыбке, я притянуло покрывало поближе к себе и заснула. 


В этот раз стирать бельё мы отправились вместе – Лайр помог мне дойти до небольшого каменного спуска, к подножию которого смешно бурля и чавкая поднималась тёплая вода. Лайр набирал воду в корыто и стругал туда мыло, которое пахло хвоей и золой. Пока я сидела на гладком камне, вдыхая пар, он выжимал ткань с такой деликатностью, будто бельё было из тончайшего шелка, а не из грубого полотна.

Однажды я спросила:

– Ты всегда всё делаешь сам?

Он пожал плечами:

– Да. Это не плохо. Просто тише.
Я собиралась переложить выстиранную рубашку в плетёную корзину, как услышала позади сдавленное рычание. Оно не было громким – скорее глухим, ворчащим, как будто бы застрявшим в горле у того, кто не желает быть услышанным, но и не может молчать. Я вздрогнула, резко обернувшись.

Всего в нескольких шагах от нас, на пригорке стояло странное существо. Большой, приземистый, пушистый зверь, напоминающий то ли дикого кота, то ли нечто более древнее. Его глаза – широкие, немигающие – были прикованы ко мне. Он не шевелился, но его шерсть была взъерошена, как у того, кто только что выскользнул из схватки с ветром и дождём.

Я не двинулась с места, будто боясь спугнуть или, что вероятнее, быть атакованной. Внутри меня сжалась пружина напряжения.

– Лайр… – позвала я вполголоса, будто опасаясь, что одно только произнесённое вслух имя может спугнуть или, наоборот, спровоцировать зверя.

Но Лайр уже смотрел в ту же сторону. И вдруг… улыбнулся. Широко, чуть устало, но с явным облегчением. Не торопясь он встал и сделал шаг вперёд.

– Мор… – произнёс он так, будто обращался не к зверю, а к старому другу, которого не видел долгие месяцы. – Ты вернулся.

Кот – если это всё же был кот – не шелохнулся. Только моргнул. Медленно. Почти снисходительно. А затем, неожиданно грациозно, спустился с пригорка, не спуская с меня взгляда. Его походка была величественной, как у хозяина земель, вернувшегося осмотреть свои угодья.

– Он не причинит тебе вреда, – сказал Лайр, уже глядя на меня, – просто давно не приходил. Он… сам выбирает, когда появляться.

– Это… твой питомец? – спросила я, всё ещё не в силах расслабиться.

– Нет, – Лайр покачал головой. – Он живёт здесь, дольше меня. Просто иногда приходит погреться или поесть. Поесть приходит чаще.

Мор подошёл ближе, обойдя меня по дуге, будто намеренно сохраняя дистанцию. Остановился у Лайра, потёрся о его ногу и, наконец, сел. Массивный, уверенный, с хвостом, который извивался медленно, как язык пламени.

– Ты сказал – “Мор”? – уточнила я, чуть выдохнув.

– Он сам так назвался. Не словами. Но я понял.

Я осторожно опустилась обратно на камень, позволяя себе следить за Мором, уже не чувствуя страха, а скорее наоборот любопытство. Зверь выглядел как существо из легенд. Слишком живой, слишком разумный, чтобы быть просто котом. Он прищурился, и я на мгновение подумала, что он улыбается.

Лайр снова опустился к воде, выжав последнюю тряпку.

– Мор всегда появляется в нужный момент, – тихо сказал Лайр. – Когда что-то меняется.

Я взглянула на Лайра. Его лицо было спокойным, но я заметила тонкую складку у переносицы.
Мор прыгнул на низкий выступ рядом с корзиной, где лежало выстиранное бельё, свернулся клубком и демонстративно зевнул. Я наблюдала за ним – диким и одновременно домашним. Это казалось невозможным.

– Что-то меняется? – эхом повторила я.

Лайр не ответил сразу.

– Всё меняется, – наконец проговорил он. – иногда перемены приходят не через тех, кто говорит. Но через тех кто слышит.

Я не знала, что он имеет в виду. В тот момент мне показалось, будто Мор был не просто животным. А вестником. Или хранителем. Или… напоминанием.

Мы остались у воды ещё на какое-то время. Пар поднимался над поверхностью, согревая воздух. Ткань рубашек и выстиранного белья мягко скользила в руках. Рядом дремал кот с глазами, в которых, казалось, отражались леса Шана, горы, реки и тайны – те, что мне ещё только предстояло узнать.