Шан. Потерянная

Глава 1. Знакомство

ПРОЛОГ


Она не помнила, как сюда попала.

Последним, что осталось в памяти – крик. Разорванный воздух. Вкус крови. А потом – пустота.

И уже в пустоте, не надеясь, не веря, не имея ни сил, ни слов – она позвала. Тихо, где-то внутри себя. Не именем. Не молитвой. Просто… просьбой.

Спаси.

Она почти смирилась. Думала, что умирать – значит исчезнуть. Медленно, шаг за шагом, тело отказывалось быть её. Сознание плавло в вязкой тишине, где даже страх угасал. Только боль – ровная, постоянная – напоминала, что она ещё здесь. Немного. Ещё немного. Кто-то обязательно придёт. Кто-то поможет, услышит мой крик…

И кто-то услышал.

Не сразу. Не громом. Не вспышкой. Скорее, как запах дыма в ветре или звук капель в тишине. Сначала тепло. Затем свет. А потом – он.

Он появился, когда граница между мирами была тоньше дыхания. Высокий, в одежде, которая не принадлежала её времени. Черты лица будто выточены из спокойствия, но глаза… Глаза были живыми. Грозовыми.

Он не задавал вопросов. Просто протянул руку. И она – доверилась. Потому что ей нечего было терять. Самое ценное – жизнь – у неё почти отняли. Потому что в его присутствии стало тише. Тело больше не трясло от холода. Потому что впервые за долгое время – кто-то пришёл.

…

Она очнулась, с трудом открыла глаза. Сначала – боль. Жгучая, но странно притупленная, как после долгого забытья. Затем – тяжесть, будто тело набралось свинца. И, наконец – дыхание. Ровное, слабое, но её собственное.

Пахло деревом. Сухим, свежим, и чем-то травяным – настоем или отваром. Потолок – деревянный, грубый, с трещинами, которые складывались в незнакомые узоры. За окном – небо. Бесконечно чистое, цвета, которого она не знала. Воздух был лёгким. Слишком лёгким. Казалось, им можно было напиться.

Она попыталась пошевелиться – и застонала. Тело не слушалось. Рёбра болели, как после удара. Голова пульсировала.

Что-то было не так. Воздух не только лёгкий – он был другой. Здесь не звучал шум города, не чувствовался ритм её прежней жизни. Ни машин, ни голосов, ни намёка на привычную суету. Только шелест. Как дыхание леса. И далёкое потрескивание дров.

– Не спеши, – раздался голос. Низкий, но не резкий. Скорее мягкий, как утёс, у которого можно спрятаться от бури.

Он сидел у очага, склонившись над котелком. Его волосы – тёмные, чуть волнистые – спадали на плечи. Профиль чёткий, точёный. Спокойствие – почти пугающее. Но глаза… когда он повернулся к ней, она увидела. Цвета грозового неба, пронизывающие и живые. В них не было жалости. Только присутствие.

– Ты услышал… – прошептала она, глядя на него.

– Ты позвала, – ответил он просто.

Она слабо кивнула, снова проваливаясь в подушки. Впервые за долгое время кто-то рядом не требовал, не давил, не причинял боль. Просто был. И этого оказалось достаточно, чтобы остаться.

Тогда она ещё не знала его имени. Не знала, где находится. Но знала одно: он не был сном. И больше она не одна.

Так началась их история. Не по замыслу, не по пророчеству. А потому что кто-то в известном мире – её мире – однажды захотел выжить. И кто-то в этом мире, мирном и живом, откликнулся.

Глава 1.
Знакомство.


Он приносил воду в глиняной чаше и осторожно поднимал её голову, подкладывая под спину свернутое одеяло. Пальцы его были тёплыми и уверенными. Не суетливыми – внимательными.

– Пей медленно. Тело нужно вспомнить, как это – жить, – проговорил он негромко, приподнимая чашу.

Она сделала глоток. Потом ещё один. Вода была чуть горьковатой. Но с каждым глотком мутное сознание прояснялось.

– Где я? – выдохнула она.

– В Шане. Это место… между. Там, где многое начинается. – Он не стал вдаваться в объяснения. Видел, что она едва держится.

Он проверил повязку на её плече – ранение было не сквозным, но глубоким. В углу комнаты что-то тихо потрескивало – кошка, свернувшись калачиком, спала на подушке. В углу полки и аккуратно разложенные сушёные травы.

– Ты пришла издалека, – сказал он чуть тише. – Но ты жива. И это главное.

Она не ответила. Только закусила губу, не зная – плакать, смеяться или благодарить. Он не торопил. Просто сел рядом. На тумбе рядом с кроватью лежал маленький нож и начатая деревянная заготовка, по форме очень напоминающая птицу.

Он вырезал её пока она спала. Не по необходимости, а чтобы успокоить руки, дать себе занять тишину. Когда-то он вырезал таких птиц для детей в деревне, где жил до Шана. Это не имело смысла в здешних землях, но придавало ритм времени.

Он снова посмотрел на неё. Она уже дышала ровнее. Её взгляд стал чище, осмысленнее. Он чувствовал: она останется. Шан её принял.

– Пока ты слаба, но силы скоро вернутся, – он взял в руки деревяшку и продолжил вырезать, аккуратно стачивая острые края, придавая им форму. – У тебя много вопросов. Запомни их, я обязательно отвечу.

Стружка аккуратными завитками слетала ему на колени, у птицы наметилось крыло.

– Это место между мирами. Оно не на твоей земле, – он проговорил это мягко. – Шан приютил тебя. Возможно, ты здесь ненадолго. Возможно – дольше, чем думаешь. Здесь есть свои правила. Своё течение. Но ты в безопасности. Пока – это главное.

Он не говорил громких слов. Не делал лишних движений. Но рядом с ним тишина становилась живой. Такой, в которой можно было снова дышать.

Она слушала, но пока не понимала. Чувствовала, но не осознавала. Происходящее казалось сном, приятным сном, где рядом был кто-то. Тёплый и безопасный.

– Спасибо, – не просто благодарность, с её губ это слово слетело надрывно, с глубоким смыслом.
Он мотнул головой.

– Пока рано благодарить, – он оторвал взгляд от деревянной птицы и посмотрел девушке прямо в глаза. – Поспи. Мы ещё поговорим. Обещаю.

Глава 2. Нарин

Глава 2.
Нарин


Я проснулась от тишины. Не от той звенящей пустоты, что окружала меня в последние часы там за гранью, а от живой, дышащей тишины, как бывает ранним утром в лесу.

Солнце скользило по полу, разрезая комнату золотыми линиями. Я попыталась приподняться, но сознание пронзила тянущая боль. Тело с трудом, но всё же слушалось меня. Я аккуратно приподняла кисти рук – они были прежними. Сломанный ноготь на указательном пальце, маленький шрам на правом мизинце, всё оказалось на месте. Я осторожно коснулась плеча, там была повязка, но под ней чувствовалось жжение, будто бы рана уже заживала.

Бедро тоже было крепко перемотано, я помнила, что рана там была самая большая. Когда я лежала среди мусора, как выброшенная ненужная игрушка, чувствовала кровь, выплескивающуюся из раны в такт биению сердца. Спина саднила – по ней шли следы ожогов, неровные, как будто в спешке обронённые удары. Я провела по ним пальцами – они были реальны.
Я слабо улыбнулась: значит, жива. И, как ни странно, впервые за долгое время чувствую себя в безопасности.

Почему – вспомнила не сразу. Кажется, в какой-то момент я позвала, попросила о помощи. И кто-то услышал.

Я пыталась воссоздать картину в целом, но пока воспоминания приходили отрывками. Тот момент, когда меня украли – мерзкий голос, хриплый, как старая цепь. Запах дешёвых сигарет и недельного пота. Человек, которого я когда-то знала. Он не пожалел сил. И когда всё закончилось – выбросил умирать. Он с упоением рассказывал, что меня ждёт. Как я истеку кровью и сдохну прямо в этой куче мусора.

Но он ошибся. Я жива здесь, в незнакомом месте. В маленькой уютной комнате. Тут почти не было мебели: узкая кровать, грубо сбитая тумба, и деревянный стул, который был придвинут почти вплотную. Легкий аромат дыма и сушёных листьев. На стуле – плед. На тумбе – деревянная птица, почти завершенная работа. Я помнила грубые очертания фигурки в руках незнакомца, но теперь на меня смотрела почти настоящая птица, с ворохом перьев и длинным клювом. Только без глаз. Глаз почему-то не было.

Я перевела взгляд в окно. Где именно я нахожусь было не ясно. Но внутри звенело радостное – я выжила. Это было чудом.

Когда дверь тихо скрипнула, я подняла взгляд. Он вошёл – всё такой же спокойный, как и тогда. В руках чашка с отваром. Он улыбнулся мне краем губ, поставил чашку на стол и сел рядом, внимательно вглядываясь в моё лицо.

– Рад, что ты пришла в себя, – он говорил спокойно и вкрадчиво, – ты ещё не здорова, но тело адаптируется. Раны затянутся.

Он придвинул отвар ближе. Я поняла намёк и аккуратно взяла чашку в руки и сделала глоток. Жидкость была горькая, я поморщилась, но выпила всё до последней капли и вернула чашку на место. В воздухе повисла пауза – как будто всё, что нужно было сказать, уже прозвучало. Но это была лишь передышка. Он продолжал смотреть на меня, с тем особенным вниманием, которое не давило, но и не отпускало. Я чувствовала себя под наблюдением, но не как пациент, скорее как книга, которую впервые открыли. Интерес – мягкий, но сосредоточенный.

– Я не представился. Лайр.

Я кивнула. Почти автоматически. А потом он спросил:

– А твоё имя?

Я застыла. Оно застряло внутри. Моё прежнее имя, осталось там, в куче мусора. Оно больше не звучало. Больше не было моим. Больше не было безопасным. Я посмотрела на него и после короткой паузы прошептала:

– Нарин.

Он кивнул, будто знал.

– Нарин, – повторил он почти шёпотом, пробуя имя на вкус.

Я наблюдала, как он снова берёт в руки деревянную фигурку. Острым ножом аккуратно выводит тонкие линии по мордочке птицы, очерчивая маленькие глазки-бусинки.

– Здесь, – произнёс Лайр неспешно, – тебе не нужно торопиться. Шан не требует подвига. Только честности.

Я молчала. Честность? Это слово отозвалось внутри слишком громко, болезненно. В мире, откуда я пришла, честность ломала, предавала, оставляла синяки на коже и рубцы в памяти. Но здесь и сейчас… это слово звучало иначе.

Лайр не поднимая глаз, продолжил:

– Но Шан – это не убежище. Это – зеркало. Он покажет тебе не то, что хочешь увидеть, а то, кто ты есть. И кем можешь стать.

Я непроизвольно сжала плед пальцами. И глубоко задумалась. Быть кем-то другим это хорошо, полезно. Оставаться собой, наоборот, смертельно опасно.
– И кем я могу стать? – наконец выдохнула я, дрогнув.

Он отложил фигурку, поднял глаза. Серые, глубокие. Чуть хмурые.

– Это тебе и предстоит выяснить. Вместе с Шаном.

За окном налетел ветер, потревожив ставни. Где-то в доме скрипнула балка. Я всё ещё ощущала в теле тяжесть и слабость. Но в груди, глубоко внутри – медленно, неуверенно – загоралась искра. Маленькая. Почти незаметная. Но она была.

И, может быть, этого было достаточно для начала.

– Кто такой Шан? – спросила я после долгой паузы.
Слова Лайра запутывали, не объясняли. Я же хотела ясности.

Он улыбнулся уголками губ.

– Шан – это земля. Воздух. Корни под домами. Он не кто. Он где. Или, скорее, как. Он слушает, если с ним говорить. Не словами, а сердцем.

Я нахмурилась. Было в этих словах что-то утешающее и пугающее одновременно. Я снова взглянула в окно, где свет медленно уходил с горизонта.

Лайр вернулся к деревянной птичке, остриё ножа ловко скользило по деревянной поверхности. Я украдкой взглянула на мужчину рядом, он выглядел так, словно знал, когда говорить, а когда позволить тишине звучать за него. Мне стало вдруг не по себе от того, как просто он принимал меня. Не требовал объяснений. Не задавал тех вопросов, которых я боялась.

– У тебя спокойные руки, – сказала я вдруг, сама не ожидая, что нарушу молчание. – Будто ты всю жизнь только и делал, что строгал фигурки.

Он чуть усмехнулся – уголком рта, почти незаметно.

– Это помогает слушать. Не всегда полезно говорить сразу. Иногда лучше услышать то, что не сказано.

Лайр отложил нож, повернул голову ко мне. Его взгляд был не мягким, но честным. Таким, от которого невозможно спрятаться.

– Ты боишься? – спросил он, как будто это было важнее всего остального.

– Уже нет. Или ещё да… – попыталась ответить я. – Я просто не знаю, можно ли теперь доверять… чему бы то ни было.

– Ты жива, – сказал он просто. – И Шан отозвался. Это уже значит, что не всё потеряно.

– Мне кажется, ты говоришь загадками. Как во всяких древних книгах, – я чуть нахмурилась. – А я не прочла ни одной до конца.

Лайр кивнул, как будто это было не в упрёк, а к слову. Он откинулся на спинку стула и тихо выдохнул:

– У каждого своя первая глава. У тебя она начинается здесь. Без объяснений. Без карты.

Я отвернулась, глядя в окно. День начинал меркнуть, воздух за окном густел, приобретая сиреневый оттенок. И где-то вдалеке, за чертой видимого, что-то словно двигалось – как тень в темнеющем лесу. Я снова обернулась к нему.

– А у тебя была первая глава?

Он не сразу ответил. Пальцы скользнули по птичке. Глаза мужчины стали глубже, тяжелей.

– Была. Но я не помню, где она закончилась.

И снова между нами возникла тишина, но теперь уже иная – не неловкая, а прожитая. В ней было место дыханию, воспоминаниям, и, может быть, зарождающемуся доверию.

– Я не знаю, как быть здесь, – сказала я наконец. – У меня нет ничего.

Он снова посмотрел на меня. В его взгляде не было жалости. И потому я не чувствовала себя слабой.

– Шан не просит ничего, кроме правды. А правда начинается с признания: «Я здесь». Этого достаточно, Нарин.

Он встал, поднял деревянную птичку, теперь с вырезанными глазами. Протянул мне.

– Возьми. Это для тебя. Когда захочешь – дашь ей имя.

Я взяла фигурку. Она была удивительно тёплой. И лёгкой. Впервые за долгое время у меня появилось нечто своё. Пусть деревянное, пусть простое. Но настоящее.

– Спасибо.

Он кивнул. Уже привычно. И, прежде чем выйти, сказал:

– Завтра я покажу тебе дом. А пока попробуй поспать. Сон лечит.

Я осталась одна. С птицей в руках и тихим, непривычным ощущением, что завтра – возможно. И даже если всё прежнее сгорело, из этого пепла уже тянется первый зелёный росток. Осталось только не испугаться его хрупкости.

Глава 3. Дом

Глава 3. 
Дом


– Доброе утро, – голос Лайра прозвучал негромко, но отчётливо. Он стоял в проёме, приглушённый свет за его спиной придавал фигуре мягкие очертания.

Я уже не спала, просто лежала с открытыми глазами, слушая, как дом дышит по утрам.

– Обещал показать тебе дом, – напомнил он и, не дожидаясь ответа, прошёл внутрь. В руках у него был теплый платок, пахнущий сушёными травами. Он опустился на край постели. – Но только если ты готова.

Я приподнялась. Тело всё ещё отзывалось болью, особенно в плече и бедре, но силы возвращались. И желания тоже.

– Поможешь встать? – я подала ему руку.

Он аккуратно поддержал меня за локоть, бережно, не торопясь. Каждое движение было выверено, как будто он знал предел моих возможностей лучше меня самой.

– Медленно, – напомнил он, – ты жива не для того, чтобы снова умирать.

В ответ я лишь неопределённо хмыкнула. И пошла за ним.

Проход был узким – стены из тёсанного дерева и камня, потолок чуть ниже обычного. Я ощущала, что всё в этом доме сделано не столько по архитектурному замыслу, сколько по привычке. Как будто кто-то шагал этим маршрутом годами, вытаптывая каждый поворот.

– Ты живёшь здесь один? – спросила я, опираясь на его руку.

– Да, – ответил он спокойно. – Люди бывают рядом, но не остаются надолго. А дом остаётся.

Маленькие комнатки раскрывались передо мной, как страницы книги. Место было вырезано будто из холма: купольные стены давали прохладу, но хранили тепло. Откуда-то снизу поднимался слабый гул – как живой пульс горячего источника. Почти везде по углам сушились травы – бережно подвешенные, отсортированные. В кухне стояла массивная печь с утопленной топкой и сковородой, закопчённой временем. У печи – лавка. Рядом – тяжёлый глиняный кувшин, покрытый узорами.

– Ты всё делал сам? – спросила я, останавливаясь у полки с чудны́ми книгами.

– Почти. Что-то подарили. Что-то просто оставляли те, кто уходил.

Он подошёл к окну и приоткрыл ставни. Внутрь ворвался золотистый свет – и лес. Мягкий, шелестящий, будто убаюкивающий. Там был воздух, которого мне всегда не хватало.

– Здесь… – начала я, – будто бы ничего не происходит. Но я чувствую, что всё меняется.

– Потому что ты жива. А значит, меняешься сама. Шан чувствует это.

Отвечать я не стала. Лайр говорил мало, а то, что говорил не всегда было понятным. Он остановился рядом, чуть склонив голову.

– Ты хочешь остаться? – спросил он тихо.

– А если скажу – нет?

– Уйдёшь. Если сможешь. Шан никого не держит. Но и не отпускает просто так.

Я посмотрела в окно. Лес колыхался. В траве прыгала тень птицы. Где-то за пределами слышалось журчание ручья.

– Я ничего не знаю об этом мире, – сказала я. – Не знаю, кто я здесь. Не знаю, зачем.

– Тогда ты в правильном месте, – ответил Лайр. – Здесь никто не знает. Но со временем – слышит.

Я впервые посмотрела на него прямо, изучающее. И впервые за всё время почувствовала: да, он не просто спас. Он дал шанс. И право решать.

– Покажешь мне Шан?

Он чуть улыбнулся.

– Шан нельзя показать. Но можно почувствовать.

Лайр немного помедлил, прислушиваясь к звукам за пределами дома – ветер, дышащий сквозь листву, шорох крыльев, как тихий шелест мыслей. Затем обернулся ко мне и жестом пригласил следовать за ним.

– То, что ты видишь – это лишь малая часть. Остальное снаружи. Хочешь?

Я кивнула.

Он протянул руку, и я взялась за неё. С опорой двигаться было проще, но всё ещё немного болезненно. Лайр не торопил. Мы прошли мимо кухни, где в углу коптилась сушёная рыба, мимо узкой кладовой, из которой доносился запах коры, кореней и сухих трав. Деревянная дверь вела наружу, но прежде чем выйти, Лайр прикоснулся к косяку, будто что-то проверяя.

Когда мы оказались на свежем воздухе, я замерла.

Перед нами простирался сад – не вылизанный до стерильности, как декоративные парки, а живой. Прирученный, но не покорённый. Там, где были грядки, не было строгих рядов – только органичный порядок. Цветы переплетались с травами, между ними росли кусты с ягодами, и кое-где мелькали крошечные фонари, которые сперва показались мне наблюдающими за нами лесными феями из сказок.

Дальше – деревья. Невысокие, широкие, с толстыми ветками. Их кроны склонялись почти до земли, будто приглашая укрыться. На одной из веток была привязана тонкая верёвка с пучком оберегов – сухие плоды, перья, полоски ткани. Я провела взглядом по ним. Ветер чуть тронул каждую – и все они отозвались еле слышным шорохом.

– Здесь всё моё, – сказал Лайр, – но почти ничего мне не принадлежит.

Я вопросительно на него взглянула. Он кивнул в сторону грядки, где среди прочих растений рос пышный куст с голубоватыми цветами.

– Это росло здесь и до меня. А то, что посадил сам – взошло только там, где я был готов ждать.

Он провёл рукой по стеблям. Они отозвались мягким шелестом.

– Сад не про красоту. Он про разговор. Его нужно не выращивать, а слушать. И тогда он поделится своими плодами.

– А ты всегда говоришь так загадочно? – с лёгкой усмешкой спросила я, опираясь на его руку, пока мы медленно шли по каменной дорожке.

Он усмехнулся едва заметно.

– Нет. Только когда хочу, чтобы ты запомнила.

Мы остановились у скамьи, прикопанной в землю между двумя яблонями. Она была шероховатая, с мхом по краям, но крепкая. Лайр помог мне сесть. Солнце играло в ветвях, пробегало по ладоням, по шее, по волосам.

– Здесь я слушаю, – сказал он после паузы. – Шан глух в доме. А тут слышит.

Я почувствовала, как ветер чуть тронул мой затылок. Где-то глубоко внутри сдвинулось что-то – тонко, едва ощутимо. Как будто кто-то действительно слушал. Или знал, что я здесь.

– А Шан… он – живой?

– В каком-то смысле. Он не имеет голоса, но отзывается. Если не брать, а просить.

Я долго молчала, вглядываясь в узор ветвей над головой.

– Можно… – выдохнула я. – Можно остаться здесь чуть подольше?

– Сколько нужно, – просто ответил он и опустился рядом.

Некоторое время мы сидели молча. Иногда именно в тишине рождается главное. 
Молчание между нами не напрягало, наоборот звучало естественней слов и витиеватых высказываний моего нового знакомого. Я смотрела на солнечную долину, которая расстилалась за деревьями – пёстрая, дикая, манящая. Она как будто шептала на ухо обещания о прекрасной дороге и дивных приключениях. Здесь всё было таким. Вещи, явления, стихии. Я провела много часов в постели и успела прислушаться, уловить суть.
Сначала я думала, что это воображение. Как в детстве, когда смотришь на любимую игрушку, отворачиваешься и проверяешь, не сдвинулась ли она с места. Вещи здесь как будто бы и правда имели свой характер и могли гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. 
Я поняла это вчера ночью, когда тихо заплакала. От жалости к себе ли, от шока, от воспоминаний. Не важно. Удивительным было, что в какой-то момент я почувствовала, как одеяло будто бы прижимается ко мне ближе обнимая. А кровать покачивается, как люлька у малыша. Как будто всё вокруг шептало мне “Поплачь, потом станет легче.”
Шептало скрипом, ветром, шорохом. Но стоило мне осознать это лишь на миг, вдуматься в происходящее и включить разум – всё рассеялось. В ту секунду я подумала, что тронулась рассудком.

Но чем больше я тут находилась, чем больше показывал мне Лайр, тем сильнее я понимала, что мне не кажется. 
– У меня есть ощущение как будто… тут всё иначе. – начала я.

– Уверен, что так и есть, – ответил Лайр.

Он смотрел вдаль, туда, где узкая лента горной реки кокетливо переливалась на солнце. В его глазах не было тревоги. Но была настороженность. Будто он ждал чего-то.

– Ты часто приходишь сюда? – спросила я.

– Когда чувствую, что скоро что-то изменится, – ответил он и повернулся ко мне, в голосе его на мгновение мелькнула лёгкая грусть:

– Пока Шан молчит. Но это тишина перед чем-то важным.

Я опустила взгляд на землю. Пальцы невольно сжали шершавый край скамьи.

– Что-то плохое случится?

Он мотнул головой и улыбнулся.

– Наоборот.

Глава 4. Мор

Глава 4. 
Мор


Прошло несколько дней. Время здесь не имело прежнего ритма – не тикало, не спешило, а будто текло мягкими, глубокими слоями. Утро сменяло вечер, не торопясь, и между этими сменами я жила восстанавливаясь.
Поначалу я почти не вставала. Тело отказывалось подчиняться – ни силы, ни прежней выносливости. Но день за днём я начала возвращаться к себе. Иногда выходила из комнаты – осторожно, с опорой на стену, с платком на плечах – и садилась у камина. Лайр молча пододвигал кружку с отваром и продолжал делать свои дела, не нарушая воцарившуюся между нами тишину. В этом не было напряжения, наоборот мягкая забота. После того разговора на скамье у края долины я погрузилась внутрь себя. Стала прислушиваться ко всему происходящему в попытках осознать. Услышать. Понять. 
Мой ритм – больше не борьба, не выживание, а что-то… тёплое. Казалось, будто бы времени теперь достаточно. Сначала я просто наблюдала за происходящим вокруг. А потом сама не заметила, как втянулась.
Дом жил по чёткой, неторопливой логике. Всё было на своём месте. Утром – приём лекарств и лёгкий завтрак: плотная лепёшка с травами и тёплый настой. Иногда, когда я долго не выходила из комнаты, Лайр приносил завтрак к кровати и ставил на тумбу, не говоря ни слова.

Когда я пыталась помогать Лайк ни разу не сказал «отдохни» или «сядь» – но всегда пододвигал подушку, если видел, что я устала. Мог, не спрашивая, взять из моих рук нож, если я упрямо пыталась нарезать что-то и не справлялась, ведь плечо всё ещё предательски ныло от монотонных, хоть и не резких движений. Лайр просто помогал мне, не делая из заботы демонстрации. Но я чувствовала каждое его «я рядом» – не в словах, а в жестах. И это было потрясающе ценно. 
В прошлой жизни я была одна. Сама боролась за себя, сама ухаживала со собой и сама говорила себе нет, когда понимала, что сейчас не время. Я была жестока к себе, как самый строгий учитель к не самому одарённому ученику. Лайр же наоборот. Не жалел, но чувствовал. 
Он не вмешивался в мои решения – но всегда был рядом, когда они становились мне непосильны.

Иногда я ловила его взгляд – не долгий, не жадный. Взгляд человека, который внимательно читает строку, давно известную ему наизусть, но не устает перечитывать. Там не было притяжения, как у хищника. Не было и отстранённости. Было что-то срединное – будто бы он сам ещё не решился, как именно ко мне относится.

Он не трогал. Но я чувствовала, что в его движениях всегда оставалось место для прикосновения – если бы я захотела. В руках – место, чтобы поддержать. В голосе – место, чтобы остаться.

Иногда я замечала – он оставлял чашку ближе к моему краю стола. Вешал платок так, чтобы я могла достать его не вставая. Один раз, когда я задремала у очага, он набросил на меня покрывало. Я проснулась – и видела, как он уходил. Так поспешно, будто бы совершил непозволительную шалость. Тогда мои губы растянулись в улыбке, я притянуло покрывало поближе к себе и заснула. 


В этот раз стирать бельё мы отправились вместе – Лайр помог мне дойти до небольшого каменного спуска, к подножию которого смешно бурля и чавкая поднималась тёплая вода. Лайр набирал воду в корыто и стругал туда мыло, которое пахло хвоей и золой. Пока я сидела на гладком камне, вдыхая пар, он выжимал ткань с такой деликатностью, будто бельё было из тончайшего шелка, а не из грубого полотна.

Однажды я спросила:

– Ты всегда всё делаешь сам?

Он пожал плечами:

– Да. Это не плохо. Просто тише.
Я собиралась переложить выстиранную рубашку в плетёную корзину, как услышала позади сдавленное рычание. Оно не было громким – скорее глухим, ворчащим, как будто бы застрявшим в горле у того, кто не желает быть услышанным, но и не может молчать. Я вздрогнула, резко обернувшись.

Всего в нескольких шагах от нас, на пригорке стояло странное существо. Большой, приземистый, пушистый зверь, напоминающий то ли дикого кота, то ли нечто более древнее. Его глаза – широкие, немигающие – были прикованы ко мне. Он не шевелился, но его шерсть была взъерошена, как у того, кто только что выскользнул из схватки с ветром и дождём.

Я не двинулась с места, будто боясь спугнуть или, что вероятнее, быть атакованной. Внутри меня сжалась пружина напряжения.

– Лайр… – позвала я вполголоса, будто опасаясь, что одно только произнесённое вслух имя может спугнуть или, наоборот, спровоцировать зверя.

Но Лайр уже смотрел в ту же сторону. И вдруг… улыбнулся. Широко, чуть устало, но с явным облегчением. Не торопясь он встал и сделал шаг вперёд.

– Мор… – произнёс он так, будто обращался не к зверю, а к старому другу, которого не видел долгие месяцы. – Ты вернулся.

Кот – если это всё же был кот – не шелохнулся. Только моргнул. Медленно. Почти снисходительно. А затем, неожиданно грациозно, спустился с пригорка, не спуская с меня взгляда. Его походка была величественной, как у хозяина земель, вернувшегося осмотреть свои угодья.

– Он не причинит тебе вреда, – сказал Лайр, уже глядя на меня, – просто давно не приходил. Он… сам выбирает, когда появляться.

– Это… твой питомец? – спросила я, всё ещё не в силах расслабиться.

– Нет, – Лайр покачал головой. – Он живёт здесь, дольше меня. Просто иногда приходит погреться или поесть. Поесть приходит чаще.

Мор подошёл ближе, обойдя меня по дуге, будто намеренно сохраняя дистанцию. Остановился у Лайра, потёрся о его ногу и, наконец, сел. Массивный, уверенный, с хвостом, который извивался медленно, как язык пламени.

– Ты сказал – “Мор”? – уточнила я, чуть выдохнув.

– Он сам так назвался. Не словами. Но я понял.

Я осторожно опустилась обратно на камень, позволяя себе следить за Мором, уже не чувствуя страха, а скорее наоборот любопытство. Зверь выглядел как существо из легенд. Слишком живой, слишком разумный, чтобы быть просто котом. Он прищурился, и я на мгновение подумала, что он улыбается.

Лайр снова опустился к воде, выжав последнюю тряпку.

– Мор всегда появляется в нужный момент, – тихо сказал Лайр. – Когда что-то меняется.

Я взглянула на Лайра. Его лицо было спокойным, но я заметила тонкую складку у переносицы.
Мор прыгнул на низкий выступ рядом с корзиной, где лежало выстиранное бельё, свернулся клубком и демонстративно зевнул. Я наблюдала за ним – диким и одновременно домашним. Это казалось невозможным.

– Что-то меняется? – эхом повторила я.

Лайр не ответил сразу.

– Всё меняется, – наконец проговорил он. – иногда перемены приходят не через тех, кто говорит. Но через тех кто слышит.

Я не знала, что он имеет в виду. В тот момент мне показалось, будто Мор был не просто животным. А вестником. Или хранителем. Или… напоминанием.

Мы остались у воды ещё на какое-то время. Пар поднимался над поверхностью, согревая воздух. Ткань рубашек и выстиранного белья мягко скользила в руках. Рядом дремал кот с глазами, в которых, казалось, отражались леса Шана, горы, реки и тайны – те, что мне ещё только предстояло узнать.

Глава 5. Слышащий

Глава 5. 
Слышащий

Мор появлялся не каждый день, но с тех пор, как вернулся, держался рядом. Он будто признал меня. Или, точнее, позволил быть в одном пространстве. Не более. Стоило мне протянуть руку – он исчезал. Стоило отвернуться – появлялся вновь. Он был как Шан: рядом, но вне досягаемости. Молчаливый, наблюдающий, сам по себе.

Сегодня я снова попыталась наладить с ним контакт. Мы с Лайром готовили обед – я мелко крошила капустные листья, сидя у деревянного стола, а он чистил картофель. Мор вальяжно устроился на подоконнике, свернувшись, будто шерстяной бублик, и лениво щурился на дым из открытой печки.
– А он всегда такой? – спросила я, кивая на кота.

– Такой – какой есть, – Лайр усмехнулся, не отрывая взгляда от почти очищеной картофелины, он делал это также ловко, как в мои первые дни тут обстругивал деревянную фигурку птицы. – Мор никому не принадлежит. Но если примет тебя – будет рядом. В остальном… бесполезно уговаривать.
Я молча протянула Мору ладонь – он лишь моргнул и отвернулся к окну. Лайр положил руку мне на плечо, мягко, но ощутимо. Как будто предостерегая:

– Не дави. Он не любит, когда за него решают.

– Он ведь из Шана?

– Он – Шан, – Лайр сказал это почти буднично, как если бы говорил: «он есть кот». – Как и я. Как ты теперь.

Я замерла.

– Я?.. – удивилась.

– Ты в этом мире. Ты дышишь его воздухом, пьёшь его воду. Земля знает тебя. Значит, ты уже часть.

Мы молчали некоторое время. В комнате пахло полынью, ароматным бульоном и свежим хлебом – лепёшки остывали у печки. Мор фыркнул, расправил лапы, но не ушёл. Только устроился поудобнее.

– Расскажи мне, что это значит, – тихо попросила я. – Ты часто упоминаешь Шан как что-то живое. Это… не просто слова?

Он кивнул. Потом встал, подошёл к кадке с водой и принялся обмывать очищенные, но немного испачканные в земле клубни.

– Шан – не бог и не дух. Это – живое пространство. Мысль. Сердце. Он не говорит, как мы. Но чувствует. И если ты в тишине, если умеешь слушать – он отвечает.

– Как? Словами?

– Нет. Намёками. Образами. Иногда снами. Иногда – только ощущением. Будто ты знаешь, как поступить, не зная почему.

Он повернулся ко мне и протянул миску идеально очищенного картофеля. Я приняла её. Пальцы Лайра едва коснулись моих – мимолётное, почти случайное прикосновение. Но оно обожгло. 
– Я – слышащий. Я умею чувствовать Шан. Не всегда ясно. Но чаще других.

– Значит, ты можешь колдовать?

Он слегка усмехнулся.

– Если тебе легче от этого – да. Но магия здесь не яркая и красочная. Она в понимании. В правильности. В намерении.

Он вдруг поднял ладонь, и я заметила, как воздух вокруг его пальцев чуть замерцал. Тихо. Как будто над рукой заволновался невидимый ветер. Маленький, ласковый.

– Это… Шан?

– Это – я. Но через него. Как будто земля откликается, если ты искренен.

Лайр опустил руку на стол. Я заворожённо наблюдала, как пыль над деревянной поверхностью стола медленно собирается в узор, будто лёгкий вихрь ткал паутину. Потом – всё исчезло. Без следа. Лайр опустил руку, словно это ничего не значило.

– Ты всегда так умел?

Он покачал головой.

– Нет. – Его голос стал тише, но не терял силы. – Сначала я вообще ничего не слышал. Только шум в голове и гул в груди. Я пришёл сюда другим. Уставшим. Разрушенным.

Он говорил, не глядя на меня – взгляд его упал куда-то на пол, будто бы туда, где начинался путь, о котором он не хотел вспоминать. И всё же говорил:

– Слушать – это не умение. Это выбор. А сначала нужно забыть, чему тебя учили раньше. Я был… – он запнулся на секунду, – глухой. К себе. К миру. Умел делать многое, но ничего не чувствовал по-настоящему. Или не позволял себе чувствовать.

Я молчала. Не хотелось перебивать. Он продолжал:

– Шан не принимает сразу. Он долго молчал. Ждал, когда я перестану притворяться сильным. И только тогда ответил.
Лайр посмотрел на меня. Медленно, внимательно. И в этом взгляде не было ни драматизма, ни жалости к себе. Только принятие и твердая уверенность в своём выборе.

– Мне пришлось забыть прежнего себя. Чтобы стать… тем, кто может слышать. Это не дар. Но это правильно. И честно. 
Он замолчал. В комнате снова повисла тишина, но теперь она казалась обволакивающей. Я провела пальцем по краю глиняной чашки – влажной от настоя, с крошечной трещиной у края, будто память о чьей-то неосторожности. Подумала, сколько таких трещин во мне самой.

– А я?.. – спросила я почти шёпотом. – Я тоже могу услышать?

Лайр медленно опустился локтями на край стола, глядя на мою ладонь. Потом он поднял голову так, что наши глаза встретились.

– Услышать – может каждый. Но не каждый этого хочет. Или готов.

– А если я хочу? – перебила я, может, слишком быстро. – Я пришла сюда, потому что всё во мне кричало о помощи. Я была… – я сглотнула и взволнованно облизала губы, – пустой. Как выжитая губка. Я верила людям. А потом – перестала. Я была зла. Глупа! Одна! И мне казалось, что даже если умру, никто не заметит. Но ты… ты заметил.

Лайр всё ещё молчал. Словно давал мне время произнести то, что я ещё сама не до конца понимала.

– И если Шан действительно слышит… если ты можешь слышать его, – я посмотрела в окно, где вечер медленно затягивал собой сад, – значит, и во мне что-то осталось. Что-то живое. Что-то, что хочет… слышать тоже.

Он не улыбнулся, но в его взгляде мелькнуло что-то теплое, ещё незнакомое, но уже близкое. И это что-то отозовалось во мне успокаивающим гулом.

– Ты никогда не была пустой, Нарин. Просто слишком долго не было тишины. В ней всё рождается. – Он оттолкнулся от стола и прошёл к печи. – Завтра… я покажу тебе, как я начал. Не как Слышащий. Как честный человек.

Он взял кочергу и немного подвигал дрова. Оттуда поднялся вихрь маленьких искорок, а комната наполнилась запахом сосновой смолы. Мор, будто по команде, переместился к Лайру и сел у его ног. Тень от его пушистой шерсти скользнула по полу.

– Но это не будет… – он оглянулся на меня, – не будет просто. Иногда – очень больно.

Я слегка улыбнулась – впервые по-настоящему. Усталой, обожжённой душой. Но искренне.

– Боль – это знакомо. А вот слышать – нет. Я согласна, Лайр.
Я впервые назвала его по имени.

Лайр будто на мгновение затаил дыхание. Словно его имя прозвучало иначе. Иначе, чем прежде. Не как вопрос. Не как обращение. Как нечто большее.
Лайр посмотрел на меня. Не удивлённо – внимательно.
– Тогда завтра ты сделаешь первый шаг, – тихо проговорил он. – Но только если не передумаешь к утру.

Я кивнула, не отводя взгляда.
– Не передумаю.

Мор переместился ближе ко мне, его глаза сверкнули в полумраке. Он внимательно посмотрел, как будто бы эти слова предназначались и ему тоже.

Лайр не стал больше говорить. Он вышел из небольшой кухни оставив один на один с бурлящим котлом и моими мыслями. Будто давая мне пространство для осознания. А может, чтобы не перегрузить.

Огонь в печи потрескивал, отбрасывая на стены неровные блики. Я осталась на месте, чувствуя странное – как будто между мною и этим домом, Шаном, Лайром, Мором – только что завязалась тонкая, но прочная нить. Нить, которую мне отчего-то очень не хотелось порвать.

Я не знала, что будет завтра. Не знала, что значит «слышать». Не понимала, что за мир такой – Шан. 
Но впервые за очень долгое время мне было не страшно. 
Я продолжила нарезать капусту, будто бы ничего не случилось, а про себя думала – как странно всё обернулось и как ещё более странно ощущать себя тут. Когда внутри не пусто. Не больно. Не темно. Когда не нужно быть ни лучше, ни сильнее, ни правильнее. Можно просто быть.

Мир, в котором я жила раньше, требовал доказательств. Того, что ты достойна. Того, что ты умна. Быстра. Независима. Здесь же было иначе. Этот мир не просил ничего. Он будто просто смотрел. Ждал. Не спеша. И Лайр… Он был частью этого. Не спасителем. Не наставником даже – ещё нет. Он был тихим берегом. Тем, на кого можно опереться, когда ноги подкашиваются от боли и неуверенности.

Я бросила капусту в кастрюлю и размешала кипящее варево. Пахло чем-то тёплым. Домашним. Я готовила не потому что должна, а потому что могла. И захотела. Захотела сделать что-то, что будет тоже тихим. Простым. Но значимым.

Глава 6

Глава 6.
Первый отклик

– Вдохни. Глубоко. Не через грудь – через живот, – голос Лайра звучал ровно, но не без тени ожидания. – Ощути, как воздух касается тебя. Не просто заполняет, а касается.

Мы сидели на деревянной скамье у западной стены дома, где по утрам солнце теплыми лучиками ласкало траву, а запах подогретой земли был густым, как мёд. Лайр посадил меня лицом к лесу, сам расположился сбоку, чуть ближе, чем обычно. Он не прикасался, но его рука лежала так близко к моей, что я чувствовала тепло. Или, возможно, хотела чувствовать.
Я сделала вдох. Медленно. Глубоко. И – ничего. Только лёгкое головокружение.

– А если не получится? – я открыла один глаз, глянув на него.

– Тогда мы сделаем паузу. И начнём сначала, – спокойно сказал Лайр. – Это не про силу. Это про внимание. Слушай не мир. Слушай себя. А потом – то, что за пределами.
Он учил меня слышать. Не ушами – чем-то иным. Глубже, чем мысль. Тише, чем дыхание. Я пыталась. Очень старалась. Но чем больше старалась – тем тише становилось внутри.

– Ничего, – выдохнула я с досадой. – Пусто.

Лайр поднялся со скамьи, прошёлся по тропинке к краю сада, аккуратным движением пальцев сорвал травинку, покрутил её в руках и вернулся, присев рядом.

– Это нормально, – тихо сказал он, глядя в сторону, туда, где за деревьями шумела река. – У большинства так. Слышать – это не дело одного утра. Это как поймать тончайшую нить на ветру. Она тянется, и если поторопишься – порвётся. А если упрямо будешь ждать, не сдвинется с места.
Я смотрела на него, стараясь уловить смысл за словами. А потом, не выдержав, спросила:

– А у тебя как было?

Он усмехнулся. Но взгляд остался серьёзным.

– По-другому, – ответил он. – Я не пришёл в Шан, как ты. Я не просил быть услышанным. А когда услышал… это было не благо. Это было… – он запнулся, – …последствием.

Я не стала задавать лишних вопросов. Чувствовала – за этим больше, чем он готов сказать.

– Видишь ли, Нарин… слышание – это не магия. Не сила. Это… доступ. Возможность заглянуть туда, где всё ещё движется. Где земля помнит, воздух навевает, а вода шепчет. Каждый элемент носит в себе историю. И если ты научишься слушать – они расскажут.

Он снова поднял травинку.

– Земля глуха к словам. Но не к намерению. Слышать – значит быть честной. В первую очередь – с собой.

– А как я пойму, что услышала правильно?

– Никак, – спокойно ответил он. – Пока не сделаешь шаг. Пока не ответишь. Слышание всегда – диалог. Ты просишь – оно решает, стоит ли отвечать. 
Я опустила голову.

– Мне кажется, что не получится.

– Нет, – Лайр мягко коснулся моего плеча. – Ты только начала. Не будь строга к себе. 
Он замолчал. В его взгляде было что-то далёкое, будто он вспоминал…

– Не всем дано услышать сразу. Но если Шан принял тебя – он ответит. Со временем.

– Ты хочешь сказать, что у тебя всё получилось сразу? – спросила я, с оттенком упрёка.

Он отвёл взгляд. Его пальцы сжались. 
– Меня учили иначе, – ответил Лайр. 
Мне показалось, что я уловила в его голосе нотки сожаления. 
– Слышать можно по разному, – продолжил он. – Можно попросить, но не требовать. А можно отбирать, высасывать. Это учение более жестокое, не только по отношению к Шану, но и по отношению к самому слышащему. Я не считаю, что в праве учить тебя таким образом.

Я помолчала, разглядывая его профиль. Чёткие линии скул, строгая линия рта, вечно нахмуренные брови. Он будто бы был высечен из камня, из того самого, что держал дом. Но сейчас что-то в нём дрогнуло. Неуловимо, почти незаметно, но я почувствовала. Мы провели вместе достаточно времени и мне казалось, что я иногда я понимала Лайра без слов. 
– Ты пытаешься защитить меня от того, что пережил сам? – тихо спросила я.

Лайр медленно провёл ладонью по сухой древесине скамьи, будто искал в ней покой. Ветер чуть усилился, взметнув светлую пыльцу в воздухе. Яркий солнечный луч пронзил пространство между нами, как паутина, натянутая меж мгновений.

– Меня учили слышать не ради жизни, – наконец произнёс он. – Ради силы. Ради войны. Ради власти.

Он замолчал. Я чувствовала, как внутри него борется что-то – желание рассказать и страх выдать слишком много.
– Я был другим. До Шана. До тишины. До того, как впервые по-настоящему услышал.

Он медленно поднял на меня глаза. В них не было боли, лишь бесконечная стылая усталость.

– Когда ты отбираешь у мира, чтобы стать сильнее, он отвечает тем же. Но когда ты приходишь с просьбой – он может обнять. Или отвернуться. Это выбор – и твой, и его. Я хочу, чтобы ты шла другим путём. Мягким. Живым. Даже если он длиннее.

Что-то в груди дрогнуло – не жалость, не тревога. Понимание. Я тоже пыталась раньше отбирать. Свою правду, свою безопасность, свою свободу. У других людей, у мира. А теперь… теперь я была здесь, возможно даже не в другом мире, а в другой вселенной. В уютном доме, где время не утекало вперёд бодрым ручейком, а наоборот текло сладкой патокой. Где мне были рады просто так. И теперь я хотела иначе. Хотя бы попробовать. 
– Я доверяю тебе, Лайр. И если ты считаешь, что так будет лучше, то так тому и быть. 
Я улыбнулась. Впервые за долгое время я улыбалась широко и искренне. 
– Давай попробуем ещё раз?
Я села чуть ровнее и выпрямила спину, положила ладони на колени, прикрыла глаза. Глубокий вдох. Медленный выдох. «Не думай», – говорил он. «Просто будь». Как будто это просто.

– Мне мешает то, что я думаю о том, что не должна думать, – пробормотала я сквозь сжатые губы.

– Это нормально. Ты живая, – отозвался он с мягкой усмешкой. – Шан это тоже слышит.

Я хмыкнула, но продолжила. В голове мелькали образы – куски воспоминаний, голос того, кто кричал на меня когда-то, лицо человека, которому я когда-то доверяла и который скинул меня, как паршивую карту. Я попыталась отпустить скользящие на краю сознания воспоминания и ещё крепче сцепила зубы. 
– Ты опять сражаешься, – Лайр положил руку на мой локоть. – А надо – слушать.

– Я просто хочу… – я вздохнула. – Я хочу, чтобы получилось.

– А ты попроси. Но не требуй.

Я замолчала. Просто села и попыталась почувствовать. Себя. Землю под ногами. Воздух, колыхающий пряди. Где-то вдалеке стрекотал кузнечик, по стволу дерева шуршал жук. А внутри меня – только глухой гул. И всё же…

На мгновение что-то дрогнуло. Как будто еле уловимый шорох – не в ушах, а в груди. Как звук, который не слышишь, но знаешь, что он был.

Я резко открыла глаза. Лайр смотрел на меня с ожиданием, но не спешил задавать вопросов.

– Кажется… мне показалось… – начала я, – как будто кто-то вздохнул? Или ветер прошёлся внутри. Только не здесь, – я указала на уши, – а вот… – и коснулась солнечного сплетения.

Лайр сдержанно кивнул, но уголок его губ дёрнулся в улыбке.

– Может, это был Мор, который наконец решил нас пожалеть.

– Ты думаешь, у него есть чувство жалости?

– Уверен, что нет. Но у него есть чувство превосходства.

Словно в подтверждение своих слов, из кустов показалась морда. Массивная, усатая, с недовольным выражением и глубоким тяжёлым взглядом. Мор вышел из тени с видом владельца долины и, не удостоив нас ни единым взглядом, улёгся под ближайшее дерево.

– Ты посмотри на этого пушистого самозванца… – пробормотала я, улыбаясь. – Он вообще кем себя возомнил?

– Хозяином. – Лайр смотрел на кота с уважением. – Он тут дольше меня. Может быть, даже старше.

– А я тогда кто?

– Гость. Пока.

Я кивнула. Это было честно. И правильно.

– Но ты уже слышишь, – добавил он.

– Я?

– Шан редко дышит просто так. Он – не ветер. Он – ответ. Не яркий, не быстрый. Но если ты что-то почувствовала, пусть даже на уровне “кажется”… значит, ты в пути.

Я снова посмотрела на Лайра. Он больше не казался мне далёким и отстранённым. Всё так же тихий, всё так же сдержанный, но теперь – тёплый. Как земля, на которую только-только упало первое весеннее солнце. Она ещё не согрета, но уже пахнет жизнью.

– Ну что, учитель, – усмехнулась я, – давай попробуем ещё раз? Только не стой надо мной истуканом! Это отвлекает. 
Лайр усмехнулся в ответ и, не говоря ни слова, опустился на траву и скрестил ноги.
– Так лучше?
– Гораздо, – деловито ответила я и продолжила упражняться в очищении сознания. 
Странное дело, оказывается для того, чтоб не думать нужны огромные усилия. Я чувствовала, как лоб напрягся и жила напряженно пульсировала у виска, а ладони предательски потели. 
Мы просидели так долго или всего мгновение, в Шане действительно время ощущалось иначе, прежде чем я услышала шевеление. Я открыла глаза и увидела, как Лайр растянулся на траве во весь рост, подставляя себя солнцу. 
– Можешь присоединиться, – он глянул на меня из-под полуприкрытых век. 
– Это поможет? – спросила я недоверчиво склонив голову на бок. 
– Это не помешает. 
Я осторожно прилегла рядом, сперва на бок, потом на спину, чувствуя, как солнце греет щёку. Над нами плавно покачивались листья, в которых переливался свет. Было тихо, и эта тишина вдруг перестала быть звенящей – она стала мягкой, обволакивающей, как шерстяной плед в мороз. В этой тишине шорохи и щебетания звучали ярче, но уже не мешали, а дополняли. Я уже не пыталась слышать – я просто была здесь и сейчас. Наслаждалась моментом и чувствовала, что становлюсь счастливее.
– Не уверена, что сегодня ещё что-то почувствую, – выдохнула я.

– Это тоже чувство, – лениво ответил Лайр.

– Очень смешно, – фыркнула я. – Просто бородатый отшельник-философ. 
– Мне нравится твоё сравнение, – отозвался он.
Я едва заметно хихикнула.

Раньше Лайр казался мне кем-то закрытым, почти чужим – как камень, к которому можно прислониться, но не дотронуться до сути. Я присматривалась, осторожничала, словно ожидала, что за его молчанием прячется что-то опасное. Он не спорил с моими страхами. Не приближался, не пытался доказать обратное. Просто был рядом – сдержанно, спокойно, уверенно. И, кажется, ждал, пока я решусь сделать шаг сама.

А теперь, лёжа вот так в траве, под солнцем, с лёгкой тенью улыбки на лице, он вдруг казался другим. Настоящим. Не тем, кто спас меня и выходил, а тем, кто мог просто так улыбнуться, пошутить, даже понежиться на солнце. В нём было что-то тёплое, ненавязчиво открытое. Будто он наконец позволил себе быть самим собой.

Солнце всё ещё ласково грело поляну, вокруг нас витали запахи свежей травы, цветов и хвои. Мне казалось, что я почти задремала, как вдруг Лайр приподнялся на локтях, я повернула голову в его сторону и заметила – в его взгляде что-то изменилось.
– Кто-то идёт, – коротко сказал он, оглядываясь в сторону тропы, что вела от леса к дому.

Я рывком села, отряхнула травинки с подола льняного платья и бросила взгляд туда, куда смотрел Лайр. Сначала я ничего не увидела – только лёгкие колебания света между деревьями. Но спустя мгновение среди стволов мелькнули два силуэта. Один – сгорбленный, шаги тяжёлые, будто ноги цеплялись за землю. Второй, заметно меньше ростом, шёл двигаясь ровно на столько, насколько это необходимо, чтоб сделать следующий шаг. Словно то был не человек, а кукла.
Лайр резко встал, легко, как будто проснулся. С лица ушла мягкость. Осталась сосредоточенность, выверенная, почти военная . Он шагнул вперёд, не торопясь, но уверенно, и я поняла – он знал, зачем они пришли. Или почувствовал, услышал.
Я поднялась вслед за ним. Когда незнакомцы приблизились, я наконец рассмотрела их. Старик был невысокий, сутулый, с плотной бородой, в которой запутались дорожная пыль и сухие ветки. Плечи его будто провалились внутрь – то ли от возраста, то ли от тревоги. В руках он держал кривую палку, которой, казалось, пользовался не столько как опорой, сколько как якорем.

Мальчик шагал чуть позади, неслышно. Тонкий, как прутик, с растрёпанными волосами и перепачканным пылью лицом, которое будто забыло, как менять выражения. Он выглядел лет на десять, может, чуть старше.

Мальчишка не держался за деда, не оглядывался – просто шёл, как тень. Будто бы его вовсе не существовало. Его глаза были тёмными, неподвижными. Но он не выглядел испуганным или шокированным. Скорее пустым.

Старик поклонился. Его голос был хриплым, срывающимся:

– Простите за тревогу. Говорили, здесь живёт слышащий.

Лайр кивнул.

– Говорили верно.
Лайр присел на корточки перед мальчиком, но не касался его. Просто смотрел. Затем спросил:

– Как зовут?

– Эмир, – отозвался старик.

Мальчик не отозвался. Но глаза его дёрнулись. Едва заметно. Как будто имя протянуло тонкую ниточку.

– Как давно? – Лайр положил мальчишке руку на плечо и замер, прикрыв глаза. 
– Недели три. Сначала стал тише. Потом будто выцвел. Он… стал другим. Молчит. Смотрит в одну точку. Иногда ночью говорит. Не своим голосом. Мы живём у старой границы. Там место… странное. Но я сразу понял, что это оно грызёт.

Лайр открыл глаза. Взгляд его был сосредоточенным, будто он слышал не слова деда, а что-то глубже. То, о чём никто из пришедших не мог рассказать.
Он медленно выпрямился. 
– Мне понадобится время. Пойдёмте в дом. Мы как раз собирались ужинать. 

Вернувшись домой, мы усадили гостей и принялись хлопотать на небольшой кухне, которая была отделена от чего-то напоминавшего гостиную лишь тонкой шторой, которую Лайр предусмотрительно задёрнул. 
Я поставила котелок на огонь и принялась сооружать нехитрую похлёбку – пара корнеплодов, сушёные травы, немного соли. Взболтала воду в котелке, дождалась первых пузырьков. Воздух заполнился терпким, успокаивающим ароматом.

Привычно заняв место рядом с Лайром, я стала нарезать хлеб, с интересом подглядывая за его работой. Он, в свою очередь, возился с травами у каменной ступки. Его движения были сосредоточенными, но лёгкими – без спешки, без колебаний. Он выбрал три разных сбора и, не объясняя, смешал их в разных пропорциях. Две чашки – для нас. Две другие – для гостей.

Я обратила внимание на то, как он чуть дольше держал руку над чашками старика и мальчика. В их отвар он добавил ещё что-то – один-единственный, почти прозрачный лепесток с сероватой каймой и несколько капель настойки из тёмного пузырька. Ни запаха, ни цвета от этого не прибавилось – только легчайшее колебание в воздухе. Как если бы тень шевельнулась в солнечном луче.
Может быть, мне показалось. Но наши чашки он оставил без «добавок».
Ели мы молча. Лайр не торопился, но двигался чётко, казалось он полностью направил своё внимание на стоящую перед ним миску, но я знала, что он наблюдает. Слушает. Старик ел с благодарностью, неторопливо, время от времени тихо бурча под нос слова благодарности перемежая их с причудливыми короткими молитвами. Мальчик почти не касался еды, но пил отвар, который Лайр осторожно вложил в его руки. Пил медленно, глоток за глотком. Лицо его оставалось безучастным, но мне казалось, будто бы его плечи расправляются с каждым глотком. 
Когда миски опустели, Лайр встал первым. Не громко, но уверенно сказал:

– Вам стоит отдохнуть. Путь у вас был долгий.

Он коротко кивнул старику и указал на печь:

– Там тепло. Подъём узкий, но крепкий.

Старик даже не возразил. Только кивнул, снял сапоги и, кряхтя, забрался наверх. Мор, до того чинно восседавший на табурете с мягкой подстилкой, недобро зыркнул на старика и презрительно фыркнул. Насколько я успела понять, Мор был не самым дружелюбным котом и то, что Лайр предложил гостю его любимое место, Мор принял с некоторым неодобрением. 
Лайр обернулся к мальчику. Тот сидел всё так же, чуть сгорбившись, с пустым взглядом.

– Эмир, – мягко позвал он.

Мальчик поднял глаза. Медленно. Его взгляд казался мутным, словно пробивался сквозь толщу болотной воды.

– Идём. – Лайр подвёл мальчика к лавке у стены, застелил тюфяком, что до того лежал в углу, и накрыл тонким шерстяным покрывалом. – Ты в безопасности. Можешь спать.
Эмир лёг не говоря ни слова. Он вытянулся во весь рост и сложил руки вдоль тела, словно маленький неподвижный солдатик, затем закрыл глаза и замер. На мгновение он напомнил мне мертвеца, если бы не едва заметно вздымающаяся грудь.
Я села на лавку у печи, глядя, как Лайр неспешно убирает посуду. Он двигался тихо, бережно. Как будто тишина в доме стала чем-то осязаемо хрупким. 
– Что ты добавил в их отвар? – спросила я негромко.
Лайр ответил не сразу, неопределённо поведя плечами. 
– Кайрис и настойку пепельной версы. Кайрис успокаивает, приносит крепкий сон. Верса… помогает отключить шум. Иногда – внутренний. Иногда – тот, что слышится совсем не отсюда.

– А нам?

Он бросил на меня короткий взгляд и почти улыбнулся. Почти.

– А нам не нужно.

Я почти улыбнулась в ответ, потом спросила.
– Ты ведь уже понял, что с ним?
– Почти, – отозвался Лайр. – Завтра пойму точно. Сегодня пусть спит. Это уже полпути к ответу. Придётся подежурить ночь рядом. 
Он посмотрел на меня дольше, чем обычно. Огонь в печи освещал его лицо мягкими, колеблющимися отсветами, и в этом свете он вдруг показался мне усталым – по-настоящему, глубоко. 
– Можешь, – сказал он наконец. – Но только если не будешь пытаться делать то, к чему не готова.
– Я не собираюсь вмешиваться. Просто… – я на секунду опустила глаза. – Не хочу оставлять тебя одного.

Он кивнул, и в этом движении было больше признания, чем во многих словах до того.

В Шане темнело рано. Мы погасили яркий свет. Оставили только одну масляную лампу и мерцающее дыхание печи. Старик уже спал наверху, мирно посапывая. Мальчик не шевелился, только иногда дёргал веками, как будто видел что-то важное. Или вспоминал. Выглядело это жутко, от короткого взгляда на спящего Эмира у меня по спине пробежали липкие мурашки. 
Мы с Лайром расположились у лавки. Я устроилась на полу, у изголовья импровизированной кровати, облокотившись на край печи. Лайр сел в ногах мальчика так, чтоб он оставался в поле его зрения полностью. Он оперся спиной о стену, положил руки на колени и наблюдал. Не пристально, скорее мягко скользил глазами по маленькому телу изучая и слушая.

Ночь опускалась медленно. В её тишине я ощутила, насколько всё, что происходит, неслучайно. Будто каждый шаг, каждый гость, каждый взгляд вплетался в узор – тот, которого мы пока не видим целиком.
Я почти задремала, устроившись на полу, когда почувствовала: что-то меняется. Не звук. Не движение. Скорее – сдвиг в воздухе. Как если бы пространство выдохнуло. Или замерло на вдохе.

Лайр напрягся. Я заметила это сразу: его спина выпрямилась, плечи чуть дрогнули, ладони сжались. Он склонил голову набок, его взгляд стал цепким, а дыхание тяжелым. 
Эмир лежал, как и прежде, но веки его стали уже не подрагивать, биться – будто он боролся с чем-то изнутри. В уголках губ появилась еле уловимая судорога, как у того, кто вот-вот закричит, но не может.
Я заметила, как Лайр поднялся. Молча. Напряжённо, но без резкости. Он подошёл ближе, опустился на одно колено рядом с лавкой. Смотрел на мальчика, но как будто – сквозь. Во взгляде Лара было что-то новое. Тяжёлое. Почти болезненное.

Я не поняла, что именно происходит. Только чувствовала – что-то началось. И это что-то было гораздо страшнее, чем могло показаться на первый взгляд. 
Лайр осторожно протянул руку и положил её мальчику на грудь.

Медленно закрыл глаза.

Мгновение – и воздух сгустился. Как будто в комнате потемнело. Печь продолжала ровно гудеть, но тепло больше не касалось кожи. 
Он сидел, склонившись над мальчиком, как якорь посреди шторма – вся его суть была собрана в ладони, лежащей у груди Эмира. Его лицо было напряжённым, словно он сражался без звуков и движений, где-то внутри. Челюсть сжата, на лбу залегла глубокая морщинка, в уголках губ – едва заметная дрожь. Плечи напряжены, будто под тяжестью, которую я не могла видеть. А воздух… воздух вокруг них словно изменился. Густой, натянутый, как перед грозой. Мне почудилось, что в его тени колышется нечто живое – чужое, тревожное. Казалось, Лайр удерживал что-то не силой, а волей, укреплял границы, чтобы не дать пролиться наружу. И чем больше оно рвалась, тем тяжелее становилась фигура Лайра, словно скала, принимавшая удары волн.

Я машинально сделала шаг ближе, просто чтобы быть рядом. И, почти не задумываясь, протянула руку и коснулась его предплечья. Легко. Как бы говоря: «Я здесь. Я помогу.». И через миг что-то вокруг дрогнуло. 
Как будто зашуршала ткань. Как будто в клубке из напряжения и пронизывающей ужасом тьмы вдруг появилась тонкая нить. Я едва почувствовала это, только отголосок. А Лайр… он на мгновение замер, будто услышал зов из очень далёкого места. 
Лайр вздрогнул. Не от страха – как будто от резкого света в темноте. Его плечи дрогнули, и дыхание сбилось – на миг.
Мальчик на лавке замер. Лицо его разгладилось. Он глубоко вздохнул, перевернулся на бок и подложил свою тоненькую ручку под голову. Впервые за вечер он начал двигаться не как кукла, а как человек. 
Я аккуратно убрала свою руку, разрывая наше с Лайром прикосновение. Я не знала, что сделала и сделала ли вообще что-то, но внутри я чувствовала отклик – лёгкий толчок, будто невидимая дверь чуть приоткрылась и впустила свет в темноту. 
– Всё в порядке? – шепнула я.

Лайр посмотрел на меня – взглядом долгим, тихим. В этом взгляде было слишком много всего, чтобы понять сразу.
Усталость. И что-то вроде изумления.
Потом он медленно кивнул.

– Да. Теперь – да.