Дикая роза

Глава 1

Гостиная дома номер 8, на Найтмер-стрит, была заполнена алыми розами. Бутоны, цвета крови, были буквально везде. Каждый цветок, казалось лежал хаотично, но в этом хаосе был свой некий порядок. На бархатной обивке дивана и кресел были изображены розы, но не такого яркого цвета как живые и от этого сильно контрастировали на их фоне. Создавая ощущение конфликта за внимание зрителя. Но как бы люди не старались воссоздать в искусстве красоту жизни, она никогда не будет выглядеть столь прекрасной и красочной, чем в своём естественном проявлении.

Аромат, заполнивший комнату, можно было ощутить сладким привкусом на языке, от которого начинало мутить и кружить голову. Он будто обволакивал незримой дымкой всякого, кто оказывался в его власти.

Всё здесь было прекрасно. Цветы, аромат, шелковые подушки усыпанные лепестками, камин, хрустальная люстра, на которой не найти ни одной пылинки. Лунный свет мягко струившийся сквозь занавески… Всё, за исключением мёртвой девушки прямо по центру комнаты.

Она лежала на подушке из самых крупных бутонов, с особым усердием отобранных специально для неё. Это была уже не та прекрасная дева, которой она являлась при жизни. Взору представало просто тело, начавшее свой естественный процесс разложения и ему было глубоко плевать на все убранства, что наполняли комнату. Да, следы былой красоты ещё сохранились, но местами уже зияли дыры, пошло обнажая белесые кости.

Лицо неумолимо стремилось избавиться от всякого намёка на прежний облик своей владелицы. Вместо курносого носа, был чёрный провал. Скудные клочки кожи то тут, то там обтягивали череп. А зубы, выглядывающие сквозь щели в щеках, создавали иллюзию зловещей улыбки. И лишь глаза ещё более менее сохраняли свой облик. Они скромно покоились под мумифицированными веками. Оно и к лучшему, так как цвет свой они утратили ещё в момент смерти своей хозяйки. С последним выдохом из глаз ушёл блеск, оставив на его месте ледяную мерзлоту. Мутные стекляшки вместо когда-то задорных и таких живых глаз.

Волосы не отличались такой скромностью и не скрывали своего уродства. Местами уже облезшие и оголявшие череп, безжизненно струились к плечам и больше походили на отдельное ужасное создание, нежели часть тела. Даже фата не смогла скрыть или как-то приукрасить данную картину.

Руки ее покоились на животе. Одна ладонь накрывала вторую. Но это были так же не те прекрасные ручки с пухленькими пальчиками, которые совсем недавно украшало около дюжины колец. Хозяйка этих пальчиков страсть как любила всякого рода украшения на руках. Разноцветные камни, самые чистые металлы сверкали на них. Даже перчатки самых искусных мастеров. Но сейчас они не имели никакого сходства с прежними ручками, а больше походили на чёрные и сухие ветки в конце осени, на которые по чьему-то капризу были натянуты белые кружевные митенки да пара колец.

Одета красавица была в подвенечный наряд. Свадебное платье, некогда белоснежное, было прекрасно, и подбиралось с особым трепетом и любовью, но к сожалению уже после смерти. Оно не успело проводить свою хозяйку к алтарю, оставаясь покоится на ее безжизненных костях. Оно не было сшито из дорогих тканей или украшено большим количеством кружев. Простое, но изящное и подчеркивающее когда-то стройный стан. Но за время, проведенное под землей, даже столь прекрасный наряд пришёл в плачевное состояние, а ко всему усугубляли и прилипшие комья ещё влажной кладбищенской земли. Тот, кто доставал тело девушки из могилы, не очень уж заботился избавиться от грязи с одежды. Да и в целом чистота мало его волновала сейчас. Главной задачей было доставить тело девушки в этот дом, в эту комнату с минимальными повреждениями.

Виновником всего происходящего, был хозяин дома. Молодой мужчина хаотично двигался по комнате, имитируя движения вальса. Одной рукой придерживал призрачную партнершу за талию, другой держал её воображаемую руку, которую то поднимал резким взмахом, то так же резко опускал. По технике танца было видно, что мужчина не один год учил и практиковал этот навык. Модный франт, завсегдатай балов и званых обедов. Многим молодым особам вскружил он голову, вальсируя под живой оркестр на вечерах. Именно благодаря этому умению и своей безупречной харизме, юноша был вхож в любой дом. Будь то мелкий чиновник или сам губернатор города.

Но сейчас не все было безупречно в его танце. Ноги беспощадно подводили. Спотыкаясь о стебли цветов, заставляли заваливаться то на один бок, то следом на другой. Несмотря на это, нужно отдать должное танцору, ибо ни разу он не упал. Даже в моменты, когда земля будто исчезала из-под ног.

Его, некогда прекрасные каштановые локоны, безобразно сбились в засаленные пряди, так стремящиеся обрушится на лицо. Будто они никогда не видели мыла и расчёски. Юноша лишь временами смахивал их в сторону нервным движением головы. Что позволяло лишь на время избавится от них.

Кожа его была болезненно бледна, глаза, казалось, заполняли расширенные зрачки и ободок небесно-голубой радужки практически был скрыт. Недельная щетина вносила свою долю в образ безумия и запустения. Губы обветренные и потрескавшиеся, покрывали струпья, а в уголках зеленоватого цвета кожа, сплошь в небольших язвах. Что не мешало мужчине растягивать рот в широкой улыбке.

Лишь одежда была на нем чистой, скрупулезно выглаженной и соответствовала последнему слову моды. Белоснежная, накрахмаленная почти до хруста рубашка с кружевной вставкой, приоткрывала мужественную грудь без единого волоска, а чёрные брюки эстетично обтягивали стройные ноги. Наряд крайне гармонично сочетался со всем происходящим в комнате и в нем мужчина был похож на жениха для своей мертвой невесты.

– О, моя прекрасная Роза. Теперь никто нас не сможет разлучить. – Бормотал он себе под нос сопровождая это еще и взмахами рук, имитируя дирижера . – И впереди нас ждёт вечность.

Лишь стоило приблизиться к телу, мужчина начинал напевать под свой мотив слова из стихотворения одного известного поэта.

– But he spoke to re-assure me,

And he kissed my pallid brow,

While a reverie came o′er me,

And to the church-yard bore me,

And I sighed to him before me,

Thinking him dead D′Elormie,

“Oh, I am happy now!”

Звон часов на башни с центральной площади нарушил идиллию. Жених замер, отсчитывая удары загибанием пальцев, а цифры проговаривал еле слышно, одними губами. И стоило отсчитать 12 ударов, улыбка заиграла на его лице ещё сильнее. Передавая все безумие, что творилось в его голове. Глаза же с благоговением были закрыты.

– Ну вот и настал тот час. Тот самый долгожданный час, любовь моя. Все приготовления были совершены, как ты и просила. И в эту чудесную ночь, когда полная луна на небе светит будто солнце, мы сольемся в единое целое.

Покачиваясь словно маятник, он направился к дубовому столу, что стоял у центрального окна. После боя часов мужчина будто преобразился. В нем появилась некая осознанность и ясность ума. Плавным и осознанным движением подхватил катушку шелковых ниток, ножницы для шитья и иглу для сшивания кожных изделий. Лишь на краткий миг устремил он свой взор на небосвод, который словно манил.

– Луна сегодня прекрасна, не находишь? – мечтательно рассматривал он лик небесного тела, что плыл по черным сводам небосклона, и понизив голос до шепота, проговорил. – Но ты, моя Роза, ещё прекрасней и нежней. Никто не может сравниться с твоим светлым ликом, даже коварная разлучница луна.

С улыбкой перевел свой взор он на труп и стал рассматривать. Взгляд безумца словно изучал её от макушки до кончиков пальцев. Смотрел и не видел всего уродства, а лишь с трепетом и желанием любовался своей невестой. Пальцами скользнув по губам, продолжил свой монолог:

– А твой голос, словно трель соловья. Даже после смерти ты продолжаешь петь мне эти чудесные и прекрасные песни. Каждую ночь, стоило часам на этой ужасной башне пробить двенадцать ты начинала и кончала как только первые петухи начинали приветствовать восход солнца. Ты пела одни и те же песни. Как когда-то под сводами церкви. Местный хор опустел без тебя, моя птичка. – на лице его промелькнули нотки брезгливости и презрения от одних только воспоминаний – Этим старикам и уродинам далеко до твоего ангельского голоска. – но после встрепенувшись, мужчина продолжил уже улыбаясь, без какого-либо намека на прежние эмоции. – А помнишь ту ночь у пруда? Я же был тогда еще так глуп и нетерпелив. Ох, как же я был глуп в ту ночь. Поддался мимолетному желанию. Оно полностью овладело моим телом и разумом. Но и ты пойми меня. Твои губы были так сладки и нежны. А как ты смотрела на меня! Сколько трепета и доверчивости было в твоих глазах. Стоило не малых усилий, чтобы сдерживаться рядом с тобой даже минуту. Мне хотелось обладать тобой! Хотелось, чтобы ты была только моя и больше ничья. А ты все знала. Ты всегда все знала.

И вот уже воспряв, мужчина вспомнил о своих делах. Быстрыми и ровными шагами приблизился к возлюбленной, будто и не было того безумного и шаткого танца.

– Но у нас нет времени для мечтаний. Ты права, надо действовать. Сейчас или никогда. Я докажу тебе, что мои чувства искренние! Ты увидишь, что не только на словах я могу любить тебя, но и докажу это делом. Да, да. Дела мои всем покажут и уже никто не будет распространять эти гнусные сплетни за моей спиной. Их лживые языки отсохнут и им будет всем стыдно, за то, что называли тебя падшей женщиной. Ты чиста и невинна! И принадлежала всегда только мне одному.

Прежде чем устроится возле красавицы, мужчина разделся догола и уж потом взялся за остальные приготовления. Чёткими движениями, ловко продел он нить в игольчатое ушко, отмерил необходимую длину, приступил к задуманному.

– В ту самую ночь, Роза, ты отдала мне свое тело. Не заслуживал я этого дара. Глуп и слаб был в своих пороках. Но сейчас чист в сердце и помыслах. Вот увидишь. Так прими же ты теперь меня всего в дар.

Стежок за стежком проделывал с виртуозной сноровкой, соединяя свою плоть с плотью умершей начиная с ног. Как безумный портной с усердием делал все ровно и временами проверял на прочность натянутую нить. Не только к телу покойницы пришивал он себя, но и к её одеянию. Ему было не важно как, главное быть с ней единым целым. И казалось боли он совсем не ощущает. С губ срывался нервный смех. До бедра мужчина дошёл быстро и легко, если уместно описать этими словами весь процесс. Моментами кусочки плоти покойницы отрывались и висли на нити, что заставляла делать дополнительный стежок. А вот дальше было уже сложнее. Ладони были покрыты кровью, что затрудняло действие, так как игла все время норовила выскользнуть из начинающих трястись пальцев. Нить намокла и слегка огрубела, поэтому протягивать ее было все сложнее и болезненно. Но ничто не могло остановить безумца в этот миг.

Портной беспощадно протыкал свою плоть и соединялся с девушкой в кошмарное существо. В итоге два тела были сшиты так, что руки мужчины свободно двигались. Шов шёл вдоль тела, от ноги по бедру, боку переходя в плечо. С улыбкой и слегка кривясь от боли, он принял ту же позу, что и возлюбленная, но не отводя от неё глаз.

– Сшивая тела, сшиваю наши души. В блаженстве боли, пойдем мы в вечность. На всем пути буду держать тебя за руку, любовь моя. И станем единым целым в забвении.

Легкий сквозняк начал холодить нагую кожу. В одной руке безумца, была иссохшая рука невесты, чудом оставаясь целой. Лежа вот так, не имея понятия, что же делать дальше, он то закрывал глаза, в полном томлении, то открывал и мутным взглядом рассматривал комнату. Но ничего не происходило. Время шло, тишина давила. И уже начинало казаться, что ожидания были напрасны, как и все проделанное было зря.

– Кар.

Как гром среди ясного неба, раздалось карканье. Ворон, по-хозяйски устроившийся на столе возле окна, привлек на себя внимание. Как он там оказался – неизвестно. Будто с самого начала приготовлений был в комнате и оставался незамеченным до сего момента. Черные глаза птицы пронизывали насквозь и, казалось, смотрели в самую душу.

– Кар!

Громче прокаркал ворон, будто пытаясь что-то сообщить и недоумевал, что его не понимают и ничего не делают. А чем дольше мужчина смотрел птице в глаза, тем яснее становился его взгляд. Словно только сейчас к нему начало приходить осознание. Дымка безумия, что так жадно поглотила его, стала рассеиваться.

С ясностью ума возвращалась и чувствительность. Жгучая боль, медленно, но уверенно расползалась по всему телу и затекала через швы. Мужчина невольно заерзал, пытаясь избавится от источника дискомфорта. Будто это могло помочь освободиться от боли, от ниток, да и в целом выбраться из этого кошмара.

– Кар!!!

В третий раз каркнула птица и казалось этот звук заполнил все пространство комнаты. Ужас и паника охватили жертву, но тело потеряло контроль. Оно словно стало гранитом и ни поднять, ни сдвинуть. Как бы не хотелось вскочить и бежать куда подальше, но он продолжал лежать, созерцая птицу без малейшего шанса на спасение. Лишь сердце бешено билось в груди, отдаваясь гулкими ударами в ушах и шеи.

И вдруг ворон опрокинул голову назад, практически уложив ее на спину, разинул клюв, насколько было возможно. Из раскрытой пасти заиграла музыка. Сложно было ее таковой назвать, звуки больше походили на тарабарщину, но имели свой странный чудаковатый ритм. В начале это были отдалённые звуки. Точно доносились из глубоких недр адской птицы.

Барабаны гремели каждый на свой лад, не жалея сил, струнные грустно стонали, больше напоминая скорбный плачь, а духовые более были похожи на заупокойный вой. Звук мелодии нарастал, как будто оркестр вот-вот выскочит прямо в комнату. С громкостью нарастала скорость и жестокость ударов в барабаны, а сердце мужчины подхватив ритм инструментов, так и билось в груди, точно желало вырваться на волю и присоединиться к незримому оркестру в бешеном танце.

Шло время, атмосфера в комнате сгущалась. И вот уже в одном ритме с сердцем стали ходуном ходить стены, на которых плясали тени незримых чудовищ в неистовом танце. Страдалец вращал в испуге глазами из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть, что так быстро скачет и извивается по комнате. Но ничего увидеть не удавалось, что лишь добавляла страха. К оркестру присоединился адский хор. Песня состояла их невнятной тарабарщины, звучавшей разными голосами, разной тональности. Даже эмоции были различны, с которыми невидимые существа пели. Кто-то жалобно выл, кто-то же наоборот с безумной радостью старался перекричать остальных. Даже моментами звучали мелодичные напевы, но они тут же утопали во всепоглощающем гомоне голосов. Сложно было в такой атмосфере сохранять спокойствие. Комната в один ужасающий миг превратилась из прекрасного обиталища, в ужасную маленькую клетку, из которой выкачали весь воздух.

Когда громкость адской мелодии достигла своего апогея, у самого уха мужчина услышал нежный и сладкозвучный голос.

– О мой милый, Уильям. Любовь всей моей жизни и смерти. Теперь ты никуда от меня не денешься. Теперь ты только мой и больше ничей.

Ужас окончательно захватил свою власть над телом мужчины, что несчастный даже потерял способность моргать. Мертвая рука, которая все это время оставалась свободной, накрыла его щеку и зловонное дыхание коснулось шеи, а голос продолжал.

– В объятьях ночи, бледных лун сиянье,

Два силуэта, скорбное свиданье.

Любовь и Смерть, сплелись в один узор,

Их танец странный – ужаса позор.

Коснулись руки, льдом покрыты пальцы,

В глазах безумных, пляшут мертвецы-скитальцы.

Звучит мелодия, загробный реквием,

Их души в танце, уж угаснут насовсем.

Кружится платье, черный саван вьется,

Их танец смерти, никогда уж не прервется.

Влюбленные навек, в объятьях тьмы,

Их пляска скорби под властью Сатаны.

Лишь последнее слово прозвучало, вмиг все стихло. Мир вернулся в прежнее состояние, тишина ночи охраняла покой горожан. Только на окраине изредка подвывала собака. А на улице Найтмер-стрит, в гостиной дома номер 8 лежали двое на чудесном ковре из роз. Почти сгнивший труп, когда-то юной и прекрасной девы и ее возлюбленный, со стеклянными глазами, в которых навеки застыл страх.

Свидетелем этой картины был лишь ворон, но он не сможет никому поведать тайну происходящего. Ведь как известно, птицы не отличаются особой болтливостью.