Агнец

Глава I. Смерть

Даменсток, 2 августа, 1044 год

Время 17:13

Литературный клуб «Зелёная лампа»

Агнец решил окончить жизнь самоубийством.

Ничего уже не прельщало его: ни семья, ни друзья, коих на самом деле не было, ни еда, ни любовь, ни карьера, ни работа писателя, ни хобби художника, – ничего уже не держало его в этом бренном мире. Ничего не приносило удовольствия, как это было пару месяцев назад, когда он еле-еле держался за свою жалкую жизнь и руками, и ногами и бился в попытках доказать себе, что жизнь – величайший подарок судьбы, который нужно беречь и которым надо наслаждаться сполна, пока есть время. Однако одновременно с этим он считал, что его время вышло и пора отправляться в мир иной, покоиться глубоко под матушкой-землёй.

Он правда пытался наслаждаться жизнью и жить, ощущать землю под ногами, наполнять грудь свежим воздухом и любоваться прекрасными видами на свой родной город и на природу, вдохновляться, как творец, и жить, жить! Однако попытки эти были ничтожно слабы и слабели ото дня в день. Ему было тяжело даже вставать по утрам, открывать глаза, умываться, чистить зубы, завтракать и садиться за работу; тело наливалось свинцом, желудок становился полон до тошноты и всё, что он мог делать, проснувшись, – лежать, смотря в потолок, и думать о том, когда это всё закончится, воображая свою активную деятельность, на которую уже не хватало сил. У него ни на что уже не осталось сил.

Агнец хотел закрыть глаза, чтобы никогда не проснуться; хотел, чтобы его погребли и простились с ним раз и навсегда, чтобы его вовсе забыли и вычеркнули из истории (хотя достаточно большой след в литературе и в художественном искусстве он всё равно оставил и ничем не мог его стереть). Если поначалу он приписывал слабость своей лени, то с каждым прожитым днём понимал, что его охватил дурной недуг, чьё лечение – смерть, и никакие доктора ему не помогут, никакие травы и лекарства не подействуют. Ему нет лечения, а уж тем боле спасения.

Конечно, он здраво осознавал, что смерть – не выход, что надо бороться до конца и не предаваться дурным мыслям, отбиваться от них и быть крепче, но думы о кончине привлекали его сильнее, нежели думы о жизни. В разваливающейся колеснице жизни Агнца уже не было радости, не было печали, – существовала лишь непроглядная тьма и вечная карусель трудных однообразных дней. И он с удовольствием представлял свою смерть, представлял, как лежит там, глубоко в земле и отдыхает от суетливой жизни, скрестив руки на груди и смежив уставшие веки.

Недавно, чтобы развеяться, он даже съездил в другой город и пробыл там целую неделю, заполняя все дни различными экскурсиями, лекциями, походами по магазинам и прогулками, но и обновление вида ему не помогло, и он с ещё большей печалью вернулся в свой родной Даменсток.

Агнец пытался полностью погрузиться в ранее любимую работу писателя и писать, писать, пока не устанет рука, пока не отяжелеет голова, пока не заболит спина, трудиться денно и нощно, однако работа совсем не шла, сюжеты и идеи ему совсем не нравились, и он, ненавидя себя и всё, что он делает, в приступе безудержной истерии рвал черновики, мял свои творения, сжигал их в тазу и до крови кусал пальцы от отчаяния. «Ничего не выходит!» – хныкал он в мыслях и презирал себя за эту слабость и безыдейность.

Агнец пытался влиться в художественную стезю, но вместо радости и удовольствия получил лишь выгорание: в припадках он рвал полотна, бумагу, ломал кисти от злобы, когда у него ничего не получалось, и в перерывах кричал в подушку, раздирая своё горло. Даже любимая работа утратила своё ранее сильное воздействие на него.

Он окончательно впал в отчаяние, ненавидел своё прошлое и не видел ни настоящего, ни будущего, потому решил бросить всё и с разбегу броситься в объятия так манящей смерти, однако даже смерть оказалась для него тяжела и непосильна. Агнец много раз пытался броситься под машину, но как назло машины вовремя останавливались или сердобольные люди не давали ему лечь под колёса; давился горсткой таблеток, но они выходили из него рвотой и не хотели отравлять его слишком здоровый организм; резался, но кровь тут же прекращала идти и слишком быстро сворачивалась; пытался прыгнуть из окна, но его останавливали соседи, а также мысли о том, что если его труп увидят дети и поломают себе психику, то он никогда не простит себе этот страшный грех, если выживет и станет инвалидом.

В общем, у него всё валилось из рук. Жизнь перестала ласкать его, и даже смерть повернулась к нему спиной, не желая разворачиваться и обнять его цепкими материнскими руками.

Нет, вы не подумайте, что Агнец всегда был меланхоликом и безумцем, желавшим себе смерти, нет: на людях он всегда казался весёлым, энергичным, отзывчивым и по-настоящему добрым человеком, который, казалось, стойко выдерживает любые жизненные испытания и заставляет остальных так же держаться на плаву, чтобы жить, жить, наслаждаться каждым прожитым днем!.. Но это всё был лишь образ, который все любили за душевность и сердобольность, любили за то, что он всегда приходил на помощь, никогда ни с кем не ругался, никого не обижал и мог поделиться дельным советом, одарить любовью, радостью и такой нужной для всех поддержкой. Но Агнец устал притворяться жизнерадостным, коим он на самом деле не являлся, потому на неделю заперся дома и не выходил на связь, лёжа в постели и проклиная свою жизнь, своё бессилие перед проклятой болезнью. Конечно, порой приходилось отвечать знакомым, чтобы о нём никто не беспокоился, однако и это ему давалось с трудом; каждое слово, смешок и фразы высасывали силы из и без этого бессильного тела. Ему просто хотелось молчаливо и бесследно исчезнуть из мира, никого не потревожив; хотелось зарыться в тёплую бархатную землю, слушать, как трава шуршит над головой, и как вороны утробно поют о нём умершем.

Что до внешности Агнца, то это был действительно агнец в человеческом обличии: чисто-белые волосы его формой и завитком походили на воздушный зефир, белый пушок ресниц ярко сверкал на фоне чёрных кругов вокруг голубых невинных, но измученных и уставших глаз, кожа его также сверкала белизной. Нос его был вздёрнут, губы бледные, тонкие, уши острые. Телосложением он был тощ и слаб, и одевался Агнец всегда в красивые кристально-белые костюмы с цветастыми галстуками-бабочками, за что его коллеги прозвали «святым прозаиком». Даже писательское имя его было «Агнец Божий», что полностью подходило под его таинственный и даже священный образ. Но пора, наконец, похоронить его и стать самим собой: душевно слабым, никогда не улыбающимся, уставшим и мрачным человеком с тяжёлыми гирями мыслей в пропитанной гнилью голове. Однако было единственное, что выбивалось из его миловидного мальчишечьего облика – низкий басистый голос, который своей бархатистостью поражал многих и даже покорял девичьи сердца. Гордился ли им сам Агнец? Не особо. Он вообще собой не гордился, будем честны.

Самое важное и тяжёлое решение в своей жизни он принял, сидя в литературном клубе «Зелёная лампа» за столом в окружении закадычных писателей: прозаика Луи Девиля, поэта Матвея Крутенко и прозаика-критика Иосифа Эпикура.

Луи Девиль был приезжим автором, решившим покорить великую и прославленную на весь мир столицу Яоки Даменсток, и самым младшим в компании: ему только-только исполнилось двадцать три года. Это был свежий и добродушный, но чрезмерно самоуверенный и упёртый юноша с тёмными волнистыми волосами, собранными в два хвостика по бокам, мягкими чертами лица, округлыми густыми бровками и большими ярко-малахитовыми глазами. Одевался он всегда в одно и то же: чёрный плащ с капюшоном, что к концам превращались в лацканы, белую блузку с воротом, коричневые широкие брюки и туфли на замочке. Говорил он ломано и любил вставлять иностранные фразочки в свою речь, потому не все всегда его понимали. Помимо иностранных словечек он очень любил спорить и спорил настолько рьяно, что смешивал иностранные слова друг с другом, превращая их в кашу, слюна у него пенилась на тонких губах, брови почти пересекались в переносице, а глаза сверкали азартным пламенем и самым настоящим праведным гневом. В творческой стезе он прославился своими спорными сюжетами и большой галерей различных интересных персонажей, коих он наделял чрезмерной карикатурностью и ласково насмехался над ними, зовя «своими любимыми дурачками».

Тридцатилетний Матвей Крутенко вечно привлекал внимание своей эпатажной внешностью и громким, даже нахальным поведением. Его все знали, но не все уважали и любили. С ним постоянно ругались из-за его наглости, острых словечек и выходок: то он кого-то мог дёрнуть за нос, то с кем-то подерётся на деревянных мечах, то просто кого-то ущипнёт за бока и больно потянет за щёки – в общем, он шалил, как злобный ребёнок, и за шалости его прозвали «Матвейка-шебушейка». Выглядел он под стать своему поведению: закрученные у лица, подобно бакенбардам, большие локоны ярко-красных волос сверкали огнём при свете, вечно скрывавшие его узкие глаза тёмные очки квадратной формы, поднятая вверх одна бровь и нахмуренная вторая привлекали к себе внимание, а ещё больше на него обращали внимание из-за одежды. Он до безумия любил асимметрию: то поднимет один лацкан пиджака, то поднимет одну сторону ворота рубашки, то одну штанину завернёт и по-настоящему гордо ходит в своих, зачастую, нелепых одеяниях. И в своих вызывающих произведениях он постоянно поднимал острые темы и колко высказывался о них, заставляя критиков и читателей трещать от возмущения или уважения.

Иосиф Эпикур был вторым после Агнца по молчаливости писателем. Его мало кто знал в творческом мире, но те, кто знал, уважал его за глубокие и интересные размышления на сложные и важные темы. Характером он был спокоен и рассудителен, всегда прерывал чужие ссоры и споры на корню и выступал третьим лицом в конфликтах, отыгрывая роль так называемого «судьи». Внешне это был двадцатидевятилетний мужчина с длинной смоляной тройной бородкой и усами, густыми пышными иссиня-чёрными волосами, голубыми «грустными» глазами (веки у него были немного опущены, создавая, так сказать, печальный взор) и бледной кожей, ибо он на улице в любую солнечную погоду разгуливал под чёрным зонтом из-за чувствительной кожи. Одевался он всегда стильно, и на сей раз не поскупился на внешнюю красоту: на нём была синяя рубашка с диковинным воротом, широкими рукавами-фонарями и длинными манжетами с золотистыми запонками, охристые брюки на бордовых подтяжках и лакированные туфли на небольшом каблучке. Порой он на нос цеплял пенсне, что весьма старило его и превращало в самого настоящего философа или мудреца.

После игры в карты, четверо творцов решили засесть за обсуждение щекотливых тем и первое, к чему они обратились, была тема жизни и смерти. Агнец, сидевший по другую сторону стола от коллег, молчаливо слушал их доводы, погружаясь в свои мрачные думы, и всякий раз возвращался к страшной мечте о смерти, бледнея от ужаса.

– На самом деле смерть – очень страшная вещь, – сказал Луи с циничной улыбкой. – Ах, если бы сейчас создали какую-нибудь пилюлю для вечной жизни, то есть для бессмертия!.. На самом деле я боюсь смерти и не хочу умирать, поэтому, если представится возможность обрести бессмертие, я буду первым в рядах испытуемых!

– Господи, зачем бояться смерти? Это естественный процесс, все мы когда-нибудь умрём и будем покоиться в земле! – восклицал в противовес поэт Матвей. – Вообще, кстати, по моему скромному мнению, смерть – самая справедливая вещь в мире! Её никому не избежать, потому смерть накажет всех, кто её достоин.

– Смерть нам не страшна, ибо пока есть мы, смерти нет, а если есть смерть, то уже нет нас, – добавил стоящий возле него критик Эпикур.

– Тоже верно. Но, Матвейка, что насчёт добрых людей? – спросил Луи у поэта.

– Ну не бывает полностью добрых людей, поэтому смерть карает всех, всех, всех! И даже добрых, казалось бы, людей. Вот я, к примеру, совсем не добрый и признаю это, я даже горжусь этим, так как все слепо стремятся к доброте, а я к нему не стремлюсь и вообще веду себя так, каким меня родила мать, то есть я искренен, в отличие от остальных лжецов, которых поощряет наше гнилое общество! И ты, Луи, совсем не добрый, и ты, Иосиф, тоже; я уверен, ваши мысли очень черны.

– Всё может быть. Но как же Агнец?

– А Агнец… Тоже, наверное, – он пожал плечами под пристальным взором мутных голубых глаз Агнца. – Вообще в нашем бренном существовании самое страшное не смерть, а самоубийцы, ибо они забирают не только одну свою жизнь, они разрушают себя и свой собственный мир, который должен быть ему дорог, как память. Да и насколько же человек может отчаяться, чтобы совершить этот страшный грех?

– Даже не представляешь, насколько… – пробубнил Агнец, задумавшись и подперев щёку кулаком.

– Но иногда люди совершают суицид по глупости, – сказал Иосиф.

– Да, но меня пугают именно здравомыслящие суицидники. Лично я бы ни за что не простился со своей жизнью. Вы уж простите, но я безумно берегу её!

– А свою репутацию не бережёшь… – тихо сказал Агнец, но его никто не услышал.

– А здравомыслящих suicidés (фр.: самоубийц) не существует, – возник Луи. – Все suicidés – нездоровые люди! Они либо больны психически, либо souffrent de la rate (фр.: страдают от хандры).

– А вот моё мнение, что суицидальные наклонности не являются точным признаком психического расстройства! – заспорил Матвей. – И вообще, лучше человека с такими наклонностями убить!

– Как? Убить? То есть исполнить его намерение?

– Э-э…

Крутенко запутался в своём мнении.

– Я считаю, что суицид – это манипуляция, – добавил Иосиф. – Страшная манипуляция, которая действительно работает на многих. Так сказать, суицид – это ферзь в шахматной игре манипуляций, которая чаще всего работает. Люди по природе своей сердобольны, только кто-то развивает свою сердобольность, а кто-то, наоборот, хоронит её.

– Во-во! – воскликнул поэт, до конца не разобравшись в себе. – Меня пугает, что самоубийцы вообще не думают о других! Эгоисты – вот они кто, а не суицидники! Нет бы подумать об окружающих, да и их пожалеть, в конце концов, раз себя не жалко! А тех, кто их трупы убирает? А тех, кто их по-настоящему любил и ценил? Они ни о ком не могут подумать, только и могут, что вызывать у других жалость и дикий страх!

– Et ils ont du mal à penser aux autres (фр.: А им тяжело думать об окружающих), – ответил Девиль. – Если ты не suicidé, то ты не поймёшь их образа мышления и мотиваций. Вообще, насколько я читал, suicides разделяются на несколько видов. Помню там говорилось об… избежании, самонаказании и призыве. Призыв – это крик о помощи, самонаказание – искупление мнимой вины, которая терзает измученные души, а избежание – способ уйти от страдания или наказания. Вот, к примеру, если бы вы не отдали какой-то большой долг, то что первое приходит на ум от отчаяния? Правильно: суицид! Увы и ах, так работает наш проклятый мозг.

– Ого, ты прямо-таки изучал это дело! – удивился Крутенко.

– Конечно! – подняв нос, загордился Луи. – Мне было весьма интересно почитать про их сложную, как мелкий механизм, психологию. Но в любом случае тут, среди нас, нет самоубийц, поэтому за них мы говорить не сможем, вернее, сказать, что они чувствуют и думают. Да и не нам их судить, в конце концов. Верно, Агнец?

Агнец не понял, почему обратились именно к нему, заметно побледнел, но тут же вырвался из прострации и кивнул, слабо улыбнувшись уголками губ.

– Кстати, – обратился к нему Матвей, – а ты что думаешь по поводу смерти и суицидников, а, Агнец?

Этот вопрос застал нашего героя врасплох, что заметил один лишь Иосиф, но он виду не подал и лишь траурно покачал головой.

– Мне очень жаль самоубийц и их родных людей. А смерть… я… я не боюсь смерти, – дрогнувшим голосом сказал Агнец. – Я скорее боюсь того, что за ней последует.

Внезапно тишину клинком прорезал хохот, – поэт Матвей Крутенко, держась за живот, смеялся, отчего его очки сползли на самый кончик носа, открыв вид на узкие красные глаза. Несколько иных людей обернулось в их сторону и зашепталось о Матвейке-шебушейке.

– Ещё забавнее страх, вы посмотрите! – восклицал сквозь хохот Крутенко. – Боязнь того, что будет после смерти! Вот умора! После смерти ничего не будет, Агнец, потому что не существует никаких Богов или Дьяволов, и уж тем более каких-либо небесных судов, которые все так панически боятся! Есть только наш, – он поднял палец, – че-ло-ве-чес-кий суд, да и тот дырявый, как сыр, и чаще всего подкупной! Ну согласимся, что если бы мы были судьями, то не удержались бы при виде этих драгоценных монет и купюр!

– Et je parie! (фр.: А я поспорю!) – вмешался Луи Девиль. – Во-первых, я бы не подкупился, будь в той стопке даже миллиард, ибо я считаю, что справедливость должна быть во всём, а во-вторых, считаю, что после смерти нас, всё-таки, ожидает суд, после которого нас отправят либо покоиться в земле, либо на перерождение!

– Моё мнение, что после смерти последует либо Рай, либо Ад. Как и говорится в Священном писании: за душой прибудет либо Белая Смерть, отправляющая души в Рай, либо Чёрная Смерть, тащащая грешников в Адский котёл, – добавил от себя Иосиф Эпикур.

Матвей хохотал без остановки; настолько ему было смешно от предрассудков и верований коллег, что он не мог остановиться. Утерев слёзы и поправив очки, он цинично осклабился.

– Смешные вы, друзья! Не думал, что вы верующие…

– Это наше мировоззрение, а не вера, – поправил Иосиф.

– Да это одно и то же! В общем, давайте сойдёмся на том, что мы – не суицидники, потому мыслить о смерти не будем! Хотя наш мозг и в этом странен: ему до одури страшно думать о смерти, но, тем не менее, люди сами тянутся к ней, несмотря на свой страх, и заставляют этот свой страх расти в геометрической прогрессии. Ну всё, я наболтался; давайте-ка ещё одну партейку в дурака… Эй, Агнец, ты чего?

– Я? Ничего…

– А побледнел чего так?

– Я всегда бледный.

– Ага, как поганка! Отравы обглотался, что ль? Ладно, шучу.

– Плохо шутишь… – шёпотом добавил Агнец. К счастью, Матвей его не услышал.

На том и завершился их философский разговор, за которым последовали обсуждения новинок в писательской стезе и их разгромная критика.

Агнец продолжал отмалчиваться, ибо особенно сегодня ему не хотелось ни говорить, ни видеть этих людей, коих он считал близкими, но всего лишь знакомыми. Для себя он решил, что смерть – его единственное спасение, верное лечение его недуга и более нет верных лекарств от извечного одиночества, паранойи и тревоги.

…

Сумерки куполом накрыли могучую столицу.

Возвращаясь домой в подвешенном и разбитом состоянии, Агнец прошёл мимо небольшой будки предсказателя с цветастой бисерной шторой вместо двери и остановился. Перед ним, споткнувшись о бордюр, упал на землю и простонал от боли невысокий старик в тёмно-синей мантии и густой белой бородой, что скрывала почти всё его лицо кроме прямого носа и молодых васильковых глаз. На лбу у него была синяя повязка с четырёхконечной звездой посередине. Агнец тотчас устремился на помощь и с трудом поднял незнакомца на ноги.

– Ах, спасибо, друг мой! – шумно улыбнулся незнакомец.

– Вы не ушиблись?

– Нет-нет, совсем нет! Кто может ушибиться о столь небольшую преграду? Только коленка начала болеть, ай-яй… – старик поправил мантию с капюшоном, и вновь добродушная улыбка тронула его губы. – Ещё раз спасибо, друг мой. Могу ли я тебя как-то отблагодарить?

– Нет, не…

Но не успел Агнец договорить, как вдруг старик взял его небольшую ладонь, закрыл глаза и что-то скороговоркой зашептал на непонятном языке. Отпустив его руку, он с печалью покачал головой и нахмурился.

– Ах, малыш Агнец, беда тебя ждёт!

– Ч-что?

– Беда, говорю! Зайдём ко мне, я тебе всё расскажу.

Агнец с недоверием покосился на странного старика, оказавшегося небезызвестным предсказателем Шиито-Крыто. Откуда он знает его имя? Не шарлатан ли это? Зачем он его к себе зовёт? Чтобы обокрасть? Но выбора ему старик не оставил, схватил за руку и повёл внутрь своей будки.

Они прошли в маленькую с битком набитыми книгами и прочими безделушками шкафами, гобеленами, медальончиками, выгоревшими горочками свеч, небольшими и большими гипсовыми и медными бюстиками Высших, пёстрыми атласными лентами и гвоздиками прибитыми на стенах расписными тканями. Посередине этого порядочного бардака стоял стол с четырьмя мягкими стульями. Агнец поражённо рассматривал это по-настоящему волшебное убранство и не мог наглядеться; казалось, огонёк вдохновения впервые за долгое время посетил его израненную душу.

Сев за стол, старик Шиито-Крыто указал ему на место напротив и снял капюшон, явив на свет короткие каштановые вьющиеся волосы. Казалось, что это был совсем юноша, носивший поддельную бороду, ибо седина не тронула его головы.

– Здесь удобнее говорить, да и нас слышать никто не должен, друг мой, – как-то глухо и более пискляво сказал он, но губы его не двигались. – Как-никак, говорить с предсказателем надо тет-а-тет, без посторонних любопытных глаз и ушей.

– Ага, да… да…

– Обрати на меня внимание, мальчик мой!

– Я с вами…

– Ты витаешь в облаках и рассматриваешь моё скромное жилище, но никак не присутствуешь со мной в разговоре! Посмотри на меня.

– Я смотрю.

– Вот, теперь другое дело.

– Ага… Вы меня позвали сюда, чтобы поговорить. Вернее, вы хотите сказать, что увидели моё будущее?

– Да, друг мой, мальчик мой, я вижу твоё будущее, и оно печально. Ожидает тебя возрождение, которое ты так долго искал, но его скоропостижно прервёт страшная беда.

– Беда? Какая?

– Этого я сказать не могу, иначе судьба станет только жёстче к тебе. Малыш Агнец, зачем же ты так отчаянно жаждешь смерти?

– Что? Откуда вы?..

– Я знаю многое о тебе, даже то, чего ты сам не знаешь, не дивись, а соизволь ответить на мой вопрос.

– Мне… – Агнец судорожно вздохнул. – Мне всё осточертело, потому…

– Поэтому ты так жаждешь своей смерти?

– Ну, можно и так сказать.

– Беда, ой беда! Нельзя тебе умирать, иначе на других страшную беду нашлёшь!

– Почему нельзя? И кому нашлю?

– Тем, кого будешь ценить больше жизни.

– Мама?

– Ты ведь на самом деле её не любишь, потому это не твоя мать. Поверь мне, на своём трудном жизненном пути ты ещё встретишь своё счастье, которого самого себя лишишь. Не смей умирать, нельзя тебе! Твоё призвание – жить, жить, во что бы то ни стало, дышать свежим воздухом, смотреть на мир и творить, творить!..

Агнец улыбнулся уголками губ. Ему стало так смешно со слов шарлатана, что было трудно сдерживать смех и ухмылка порой проскальзывала на его бледных губах. Он не верил ни единому его слову.

Поблагодарив старика за предсказание и уверив его, что он обязательно его послушается и не станет умирать, наш герой вышел из будки и направился по дороге дальше. Шиито-Крыто последовал за ним и, выглянув из-за бусин, проводил его опечаленным взором.

– Не поверил! – прошептал он с отчаянием себе под нос и покачал головой, обращаясь в пустоту. – Хорошо, судьба, я доверяю этого мальчика тебе. Научи его жизни, избави его от страшных и дурных мыслей, но не наказывай, не пытай слишком сильно! Этот мальчик не заслуживает зла; он и так измучен, лучше приласкай его и помоги полюбить жизнь! Слышишь ли ты меня, матушка-судьба?..

Но его никто не слышал.

Агнец вернулся в свой дом. Вернее, в квартиру, ибо назвать это жилище домом он не мог, так как не понимал до конца, где ему суждено находиться. Щелчок ключей, – и его окружили белые стены, из-за которых коридор походил на лечебную палату, увешанные его же пейзажами и большим портретом Создателя (главного, священного и живого! человека во всём мире) в позолоченной раме. Квартира пропахла блаженным ароматом клубники и банана.

Переобувшись в старые рваные тапочки, он сразу же зашёл в неубранную спальню, размерами похожую на гробик, сел за уставленный книгами стол и сделал пометку о своей встрече с Шиито-Крыто. Его позабавил этот старик и даже немного вдохновил, но по приходу домой это вдохновение, за которое Агнец отчаянно пытался держаться всю дорогу, как рукой смело. В бессилии оставив укатившуюся на пол ручку и толстую исписанную записную книжку, он в белых рубашке и брюках прилёг на пыльный холодный пол, покрытый пятнами от пролитых чая и кофе, и задумался, однако в то же время голова его была пуста, – в общем, но находился в странном состоянии и не мог разобраться, что с ним не так.

Пролежал Агнец на полу около получаса, рассматривая пылинки, что сверкали при свете лампы, и смотря под кровать, во тьму, где, как ему с детства казалось, кто-то обитает.

«Наверно Домовой давно уже съехал с этой грязной вонючей каморки и нашёл жилище приличнее моего», – усмехнулся мыслям Агнец, разлёгся, как ему позволял размер комнаты, «звёздочкой» и начал делать пыльного ангела на полу, словно дитём купался в белоснежном снегу. Тишину комнаты прорезал его ласковый смех, который вскоре затих.

Сев на полу и взглянув на большие старинные часы с гудевшим боем над столом, он стал белее полотна и безумно улыбнулся: пробила полночь. С тумбочки раздался телефонный звонок, но Агнец решил не брать трубки. Пусть думают, что он уснул, пусть забудут про него!..

И вот третьего августа 1044 года, в свой двадцать пятый день рождения, Агнец твёрдо решил завершить страницы своей только-только начавшейся истории и отправиться в Кричащий лес.

Глава II. Кричащий лес

Кричащий лес обрёл в народе скандальную известность благодаря обитавшим в нём диких кровожадных животных, готовых растерзать любого зашедшего без спроса в их травяное жилище. И Агнец хорошо знал эти слухи, ибо в литературном клубе их часто обсуждали, потому в час ночи он с воодушевлением собрал вещи, взял побольше мяса, чтобы его запахом скорее привлечь зверей, включил керосиновый фонарь, оделся в свой любимый белый костюм с острыми лацканами, золотистую галстук-бабочку с четырьмя крыльями и пешим ходом отправился сквозь всю столицу к лесу, что находился неподалёку от Алого Ингелоса (прим.: Ингелосом называют место, куда ходят отмаливать грехи Богу и просят помилования у Дьявола. Всего Ингелосов два: Изумрудный и Алый. В Изумрудном Ингелосе всё построено вокруг Бога, в Алом – на Дьяволе. Так же существует Хоспитум Создателя, который ранее назывался Золотым Ингелосом, но по решению священнослужителей поменял название) и Хатхорийского парка.

Душистый воздух глубоко проникал в лёгкие, красивые маленькие звёздочки благоухали, подобно цветам, и чувствовал Агнец, как в последний раз вдыхает этот излюбленный им ночной аромат. По пути в голове его проснулись воспоминания, как он сидел по ночам под настольной лампой и вместо сна писал или рисовал, вспоминал, как вдохновение сочилось из него и с каким энтузиазмом он творил, творил!..

Агнец внимательно осматривал улочки, где под картоном и драными куртками дремали бездомные, коим он отдал немного имеющихся денег, и пробегали здоровенные помойные крысы, бездомные скулящие собачки и мяукающие дряхлые кошки. Один раз рядом с ним прошёлся по закоулкам толстый серый кот с белыми пятнами на брюхе и спине, однако, завидев крысу, он бросился вслед за ней.

«Смешной кот», – подумалось Агнцу, и он продолжил свой путь.

Он, качая головой под такт придуманной им песенки, шёл витиеватыми путями и разглядывал дома, вглядываясь в каждый покрытый трещинкой или заросший мхом пыльный кирпичик, рассматривая крыши и тёмные глазницы окон, раздумывая над тем, кто бы мог обитать в той или иной квартире, тем самым ненадолго продлевая свою ненужную жизнь последней прогулкой по грязноватой, но родной и замечательной столице Яоки Даменстоку, которую он искренне любил и почитал, и в тёмной земле которой мечтал скорее оказаться.

Над головой то и дело пролетали большие угольные вороны и громогласно кричали, словно пели гимн самоубийцы и провожали нашего героя в последний путь. Агнец остановился посреди дороги, поднял голову, обращаясь к ночному небу, и захохотал, словно медленно сходил с ума. Хотя он и так был сошедшим с ума, раз решился на самый страшный и отважный шаг – бесстрашно предать своё тело земле, а душу послать в самые недра Ада.

– Наконец-то я умру! – воскликнул он и весело, вприпрыжку побежал вперёд, раскачивая фонарь в руке.

Мимо него прошёл напуганный его странным и вызывающим поведением молодой человек, к которому Агнец тут же подбежал и крепко обнял, как не обнимал родную мать.

– Здравствуй, дружище!

– Здравствуйте… – смущённо ответил незнакомец, которому Агнец уже пожимал и тряс руку.

– Я так рад тебя видеть! Но тебе лучше поспешить домой, а то ночью ходить одному по улочкам опасно! Знаешь, я краем уха слышал, что недавно тут начали происходить ночные убийства! Представляешь? Так что будь аккуратнее!

– Х-хорошо…

– Вот и славно! Кстати, как твои дела?

– В-всё хорошо…

– Отлично, от-лич-нень-ко! Спасибо тебе, друг мой, за наш первый и последний разговор! Я тебя люблю и крепко обнимаю, как самого-самого родного брата! Слышишь? Как брата!

Он вновь обнял незнакомца и, освещая себе путь, побежал дальше, оставив молодого человека в недоумении.

– Сумасшедший! – бросил он Агнцу вослед.

Луна сквозь кисею серых облаков следовала за нашим героем по пятам и с укором смотрела на него, не поощряя решение покинуть этот мир. Когда он поднял глаза к небу, над его головой одиноко пролетела яркая золотистая звезда. «Смотри, как красив этот мир!» – будто кричала ему луна, показывая красоту небес и звёзд, но Агнец в ответ лишь криво улыбнулся, тихо хохотнул и продолжил свой долгий путь.

– Звёздочки, звёздочки! – всё хихикал он.

Два часа он разгуливал и бегал по пустующей столице, обнимался со встречными, испуганными его поведением людьми, желал всем приятных снов, предостерегал от опасностей, махал рукой каждому проезжающему мимо водителю, что кричали на него благим матом, и сверкал своим белым костюмом в ночи даже ярче, чем луна. Никогда он не был так счастлив и свободен, как сейчас! Ему хотелось расцеловать каждый гектар земли, обнять каждого в мире человека и каждому пожелать всего хорошего, каждому подарить крупицу счастья, хотелось молиться каждому Богу и в каждого слепо уверовать, хотелось спасти всех нуждающихся в помощи людей, хотелось кричать, рыдать, прыгать, бегать и смеяться одновременно! Да, он действительно сошёл с ума.

Внезапно наш отчаянный герой заметил, как к нему навстречу шёл державший руки за спиной извозчик с шрамом вдоль левой стороны лица; одет он был в подпоясанную чёрную поддёвку и восьмиклинку. Длинный русый хвост его лежал на правом плече.

Остановившись напротив Агнца, он добродушно улыбнулся:

– Добрый вечер, сударь! Вас подвезти? Время позднее, да и вы, судя по вашему рюкзаку, с далёких краёв возвращаетесь домой. Не переживайте, дорого я не беру и буду рад скрасить вам вечер хорошим разговором.

Агнец хотел было отказаться, но призадумался и решил согласиться на поездку, даже если она будет стоить дорого. Надо же напоследок спустя долгое время попробовать прокатиться с извозчиком!

– Да, пожалуйста! Я тоже буду очень рад провести с вами время!

Извозчик кивнул в сторону чёрного автомобиля и сел за руль, когда Агнец расположился рядом.

– Куда держим путь?

– К Алому Ингелосу.

– А зачем вам Алый Ингелос? Он ведь закрыт.

– Мне… надо.

Агнец хихикнул. Извозчик пожал плечами, по-лошадиному встряхнул головой, открыл у себя окошко и рванул вперёд.

– Мне всё ещё интересно, зачем вам Алый Ингелос? Неужто вы настолько верующий, что готовы молиться даже ночью?

– Нет, я просто прогуливаюсь.

– А-а, хотите погулять в Хатхорийском парке?

– Можно сказать и так.

Они помолчали.

– Ах-ах, жизнь так коротка… Вы так не думаете? – неожиданно вопросил извозчик у своего пассажира.

– Думаю.

– И я думаю! Недавно видел, как девушку на машине сбили! Такая трагедия! Ей на вид было около двадцати… Такая молодая, а уже покоится в матушке-земле! Бедные-бедные её родители! Самое страшное – это хоронить собственного ребёнка! Знаете, смерть подступает к нам так неожиданно и резко, что становится очень страшно… Вам страшно?

– Нисколько.

– Да вы бесстрашный агнец!

– Агнец? Почему вы меня так назвали?

– Потому что внешне вы очень сильно походите на агнца! Вы весь белый, чистый и невинный, что невольно на ум приходит слово «агнец». Кстати, как вас зовут?

– Агнец.

– Ого! Значит, я угадал?

– Да, угадали.

– Что ж, будем знакомы! Меня зовут Равиль. Хотя к чему вам эта информация, сударь? Мы ведь, скорее всего, видимся в первый и последний раз в жизни, но я в любом случае рад с вами познакомиться и провести с вами толику времени.

Равиль ещё некоторое время беспечно болтал о том, о сём, пока Агнец улыбался бледными губами и смотрел в окошко, за которым кинолентой мелькали дома, и так странно ощущалась эта его финальная поездка. Казалось, он едет к вокзалу, чтобы отправиться в далёкое путешествие, о котором никто не знает. И ведь действительно он отправляется путешествовать, но не с целью насладиться поездкой, а с целью навсегда покинуть этот надоевший ему мир. И даже этот извозчик Равиль, с которым он больше никогда не увидится, не знает о его кошмарном замысле. Никто не знал о его плане, никто даже не подозревал, что у столь юного добряка могут быть такие ужасающие помыслы.

«Интересно, будет ли меня кто-то вспоминать? Будут ли искать? Будут ли скучать по мне или забудут, как страшный сон?» – кружились в темпе танго мысли, пока они проезжали реку Бездну.

Равиль между тем постукивал по рулю и тихо напевал песенку:

Наконец вдали показалась величественная кроваво-алая пирамида за чугунной оградой, и извозчик остановился. Агнец расплатился и вышел из машины.

– Хорошего вам вечера, сударь! Поскорее возвращайтесь домой и не гуляйте допоздна, а то знаем мы вас, дорогая молодёжь! – хихикнул Равиль, помахал рукой нашему герою и скрылся за поворотом.

Агнец проводил его взглядом и продолжил своё приключение. Пройдя мимо спящего Алого Ингелоса и минув чудесный Хатхорийский парк, он заметил вдалеке высокую красную ограду с предупреждающими табличками, что кричали: «Вход запрещён!», «Опасно!», «Не входить!» Но Агнца это, к сожалению, не остановило.

Он отыскал укромное место, где не было колючей проволоки, ловко перелез через ограду, спрыгнул на землю и с криком радости вприпрыжку побежал в самую чащу Кричащего леса, совершенно не думая, что его кто-то заметит и остановит. Он подбегал к каждому дереву и крепко обнимал холодные стволы, прижимался щеками к бархатному мху и целовал траву, здороваясь с муравьями и различными жучками, словно они могли его понять и в ответ крикнуть своими тонюсенькими голосками: «Привет, друг!» Щёки его горели алым пламенем, и эта алость постепенно заволокла всё его белое лицо.

– Здравствуй, лес! – закричал он и громко радостно рассмеялся, как дитя. Бедный фонарь в его руке крутился во все стороны, скрипел и освещал ему дорогу.

Остановившись у могучего дуба с хитросплетением тонких ветвей, он воскликнул: «Ау!» и с нетерпением, с прикушенной губой вслушивался в эхо своего голоса. Поняв, что слышно его прекрасно, он продолжил путь, громко распевая песенку:

Вдали сверкнула тень, – прошелестела трава под тяжёлыми когтистыми лапами. Агнец остановился и улыбнулся во все зубы, блеснув ими во тьме. «Наконец-то!» – счастливо кричали его мысли, и он снова громко воскликнул: «Ау-ау! Есть тут кто!?» в ожидании, что к нему прибежит голодный дикий зверь.

Прошла минута, две… Никого больше не было слышно. Тогда он снова воскликнул: «Ау!», но громче. Вновь заметив шуршание в кустах, он замер и в нетерпении тяжело задышал.

Вскоре между тонюсеньких стволов осин сверкнули голодные волчьи глаза и мощная острозубая пасть, с которой обильно стекала блестящая вязкая слюна. Обернувшись на ещё один скрип, наш отчаянный герой увидел позади себя крупную и невероятно высокую медведицу, что с лёгкостью сгибала и ломала ветви деревьев, дабы протиснуться меж ними. Агнец был окружён.

Не веря своему счастью, он распростёр руки для объятий, уронив фонарь на землю, что разбился на мириады осколков, блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Наконец-то он падёт в сладострастные объятия смерти и покинет этот осточертевший мир! Но не тут-то было.

Медведица и волк, завидев блеск радости в его лице, испугано взвыли, покачнулись и вместе, спотыкаясь, помчались от него прочь, как от огня. Агнец удивлённо распахнул глаза и посмотрел им вслед.

– Эй! Куда же вы!? – с отчаянием вскричал он и побежал за зверьми, моля их вернуться, изодрать его на куски и обглодать его кости. Однако звери не слушали его и только ускорялись. Тогда Агнец решил замолкнуть и преследовать их, дабы понять, куда медведь с волком решили отправиться вместе. Он ступал мягко и тихо, пролетая над травой, словно пушинка, и не привлекая внимания испуганных зверей.

Около двадцати минут он бежал за ними, пока не заметил вдали дивный танец ярко-оранжевого бушующего костра. Агнец притаился за пышным ветвистым кустом малины, затаил дыхание и сквозь листву наблюдал невообразимую картину: звери, попав на свет, превратились в людей.

Медведица Урса стала невероятно высокой плотной женщиной с медвежьими ушами вместо человечьих, большими чёрными глазками, блестящими как бусинки, мясистым носом, пышными малиновыми губами и пушистыми короткими каштановыми волосами. Одета она была в подпоясанное кожаной сумочкой длинное бурое платье с коричневым мехом и брошью на груди в виде медвежьей лапы. Выглядела она весьма добродушно и мило, хоть и была до ужаса напугана.

Волк Вольф стал мужчиной с серыми колючими бакенбардами, охотничьими янтарными глазами, волчьими ушами, короткой стрижкой серых волос, где виднелся проблеск белоснежных прядей седины, и волчьим хвостом, торчащим из-под рубашки. Одет он был в серый костюм с мехом, чёрным галстуком, белой рубашкой и замызганные грязью чёрные лакированные туфли.

Агнец перевёл взор на остальных зверей, осматривая их диковинную наружность, но особенно его привлекала маленькая девушка, сидевшая во главе на высоком пне. Это была овечка с белоснежными пушистыми волосами, похожими общей формой на листву, маленьким округлым носиком, белым веером густых ресниц, пухленькими губками, округлыми бровками и овечьими ушками. Одета она была в меховую кофточку с рукавами-фонарями, коричневый корсет, удивительно белые перчатки, меховые шорты и цвета слоновой кости колготы с красными сапожками.

– Овис, мать и глава наша! – с поклоном обратились к ней запыхавшиеся медведица и волк.

– Да, дети и друзья мои? – ласковым голосочком вопросила их овечка.

– Мы встретили человека, хотели на него напасть и истерзать, чтобы, наконец, принести нашей семье драгоценную добычу, – сказал Вольф.

– Но он оказался очень, очень страшным человеком! – продолжила Урса.

– Что же в нём страшного? – удивилась Овис.

– Это был самый настоящий самоубийца! – в ужасе вскричали звери.

Все громогласно ахнули, словно услышали новость о чьей-то жестокой смерти. Однако Овис осталась хладнокровно-спокойной, нахмурила свои бровки и тем самым лицо её стало суровее.

– У нас нет мяса, то есть нет еды, дети и друзья мои, – строго начала она, – нам нужно хоть что-нибудь, чтобы поесть, иначе мы совсем исхудаем и помрём от голода! Принесите этого человека, даже если он самоубийца! И большой ли он по разм…

Она не договорила, так как словно по зову криво ухмыляющийся Агнец с распростёртыми руками вышел в свет, явив себя ещё более напугавшимся зверям.

– Вот он я, звериные люди! – засмеялся он, прокрутился вокруг оси и обратился ко всем пристальным взором пустых, будто мёртвых остекленевших глаз.

Все закричали: мелкие зверьки попрятались за большими, а те, кто находился рядом с Агнцом, скорее отбежали, словно обжигались об него. Всем стало жутко страшно от отчаяния, что зловещей аурой витало вокруг безумного самоубийцы, и никто не решался даже взглянуть на него. Даже Овис смертельно побледнела, и глаза её округлились от шока.

– Самоубийца! – взвыл Вольф. Но коварное любопытство взяло над ним верх, и он осторожно подошёл к человеку, коснувшись когтистой лапой его щеки. Агнец не двинулся и ещё сладостнее улыбнулся, словно говоря: «Давай, растерзай меня!»

– Почему вы боитесь, почему не нападаете на меня? – с печалью в голосе спросил Агнец спустя пару минут, однако ответа не последовало. Тогда он вытащил из сумки пакеты с большими кусками сочного мяса и поставил их на поваленное дерево с дощечкой, играющее роль стола. – Я принёс вам мяса. Насколько я понял, вам его не хватает.

– Зачем ты даруешь нам мясо, человек?.. – спросила огорошенная Овис.

– Я принёс его, чтобы вы по запаху меня обнаружили и, ну там, растерзали, убили, сожрали, в конце-то концов, но убивать вы меня, почему-то, не собираетесь!

– Потомуху что самоуху-бийц мы не уху-биваем! – вскричал филин Ноктуа.

– Но ведь для вас это – бесплатный источник мяса! – не унимался Агнец. Он всё больше разочаровывался в своей удаче на смерть. – Если я дам вам мясо, вы, наконец, убьёте меня? Я могу принести вам ещё мяса, только умоляю, убейте меня!

– Почему ты так отчаянно желаешь умереть? – спросила Овис. Ей было страшно смотреть на обезображенное лицо отчаявшегося самоубийцы, но в то же время в её белых глазах вспыхнул огонёк любопытства, ибо впервые в жизни она видела такое равнодушие к жизни у человека.

– Потому что я так решил.

– Что ты решил?

– Я понял, что жизнь моя – скучна и ничтожна. Я чувствую, мои дни сочтены и прошу вас убить меня, ибо умереть сам я никак не могу, сколько бы ни пытался. И не из-за страха перед смертью я не умер, а из-за череды неудач. Смерть, кажется, никак не хочет меня приютить к себе…

– Значит, – начала медведица Урса, – твоя судьба не умирать, а жить!

– Моя судьба – умереть, потому что я больше не выношу жизни! Мне даже просыпаться и открывать глаза в тягость, понимаете? Что уж говорить о еде и движении!

– Но ведь у вас, людей, есть богатства, деньги, власть! Почему бы не жить ради денег? – спросила его лисица Вульпес.

– Деньги для меня – ничто, даже несмотря на то, что благодаря ним я жил сытно и в какой-то мере счастливо. Зарабатывал я не шибко много, но мне хватало на еду и кров. Удивительно, однако деньги меня совсем не соблазняют.

– А семья? – вопросил лось Эльк.

– Я – обуза для семьи. Надеюсь, мама так же считает, потому что я действительно бесполезный и ни на что не годный человек, который ничего не может, кроме как портить листы. Кусок мяса с ртом и желудком – вот, кто я на самом деле.

– А как мама считает?

– Я не знаю.

– Но разве ты не разобьёшь ей сердце своей смертью?

– Нет, я в этом уверен. Погорюет и отпустит воспоминания обо мне, делов-то.

– А как же пг’иг’ода и… и вода?! – воскликнул шокированный его словами картавый бобр Касторий. Казалось, что его челюсть отломится и упадёт на землю.

– Природа – это, конечно, красиво и могущественно, но это не тянет на смысл жизни. Да, творцы, как я, часто берут вдохновение на фоне природы, пишут ей оды и восхваления, но даже это вдохновение покинуло меня, оставило на растерзание бессмысленной жизни. Ни вода, ни природа меня более не интересуют.

– А спорт?! – единогласно вопросили сестрёнки зайчиха Лепус и ежиха Эричиус.

– Я не спортивный, хоть и пытался спортом вернуть себя к жизни, однако ничего не вышло. Кажется, спорт совсем не для меня, да и как он поможет справиться мне с недугом, что кирпичом свалился мне на голову? Верно: никак.

– Но что насчёт тайны жизни? Почему мы живём? Ты разве не хочешь познать эту великую тайну? – поинтересовалась паучиха Аранея.

– Я не учёный, чтобы это познавать, и я не философ.

– А веселье? Шутки? Смех? Разве тебе не хочется жить счастливо в смехе и радости, травить анекдоты и радовать людей шутками? – спросил толстый кот Каттус.

– У меня больше нет сил даже улыбаться, понимаете? Я совсем отчаялся!

– Но ведь…

– А как же хобби? Неуху-жели у тебя нет никакого любимого занятия? – перебив кота, вопросил филин Ноктуа.

– Есть, но я уже не могу заниматься ими спокойно. Я окончательно выгорел, да и к чему это всё? К чему мне писательство, к чему рисование? Нет смысла в этом всём; я не сыскал великой славы, более не сыскал вдохновения. Мне незачем жить, понимаете?..

– Но в первуху-ю очередь ты это всё делаешь для себя, а не для кого-то! Творчество на то и творчество, чтобы высказывать через них свои мысли и чувства, чтобы гореть им ради себя, а не ради кого-то!

Агнец больше не нашёл в себе силы спорить и промолчал.

Звери переглянулись и один за другим уверенно кивнули друг другу, вперив испытующий взор на главаря, чей голос был решающим. Овис сложила руки в замочек и прижала их к своему маленькому округленькому подбородку.

– Сами небеса послали тебя к нам, чтобы мы спасли твою бедную измученную душу. Мы не убьём тебя, хоть ты и жаждешь смерти, а приглашаем тебя стать нам родным братом. Ты будешь жить с нами: мы постараемся вернуть тебя к жизни, а в ответ ты будешь рассказывать нам истории из людской повседневности и приносить мясо, дабы мы более не мучили людей своей кровожадностью и голодом. Нам всем ты ужасно интересен и важен, человек; ты интересен и… любопытен.

Агнец промолчал и с простодушием взглянул на всех:

– Жаль, что вы не хотите убить меня. Зачем вы обременяете себя моим жалким существованием?

– Потому что мы не хотим так просто отпускать тебя! – воскликнули все хором.

Агнец вздохнул.

– Кстати, как тебя звать, воин? – внезапно пробасил баран Ариен – правая рука Овис.

– Меня зовут Агнец.

– Агнец… У тебя даже имя звериное, значит, отныне ты наш брат.

Ариен поклонился ему. За ним последовали остальные, и Агнец с удивлением взирал на поклонявшихся ему, подобно Богу, существ, которых он даже людьми назвать не мог. Кто они были: люди или звери? Что с ними стало? В душе Агнца зародилось крохотное семя любопытства.

– Значит, теперь я ваш брат?

– Да!

– Тогда могу я вас спросить кое о чём, так сказать, потешить своё любопытство?

– Спрашивай, – кивнула Овис.

– Кто вы такие? Вы не животные и не люди… Кто вы?

– Нет, мы как раз-таки люди, но заколдованные злобной ведьмой Сивоей около ста лет назад. Она наслала на нашу милую деревню проклятье, из-за которого все стали кровожадными животными, но мы сдерживали свою кровожадность и не поддавались её чарам как могли. Поняв, что никто не хочет убивать друг друга, она приказала огню сравнять нас с землёй. Все присутствующие тут – выжившие после пожара, которые пытаются выжить, ведь вне деревни мы становимся дикими животными и тогда уже не можем контролировать себя полностью.

Агнец по очереди прошёлся по лицам присутствующих и каждый из них кивнул, подтверждая слова главаря.

– То есть каждому из вас здесь больше сотни лет?

– Да.

– А снять это колдовство вы можете или не хотите?

– Почему не хотим? Хотим, мы все хотим вернуться в людской мир и жить обычной, не кровожадной жизнью! – воскликнул кот Каттус.

– Но, увы, мы пока не узнали, как, – добавила лисица Вульпес.

– Понятно… – Агнец вздохнул. – Что ж, видимо, выбора у меня нет. Я останусь с вами и буду рад, если кто-то из вас решит вдруг убить меня и окончить мои мучения.

– Мы вернём тебя к жизни! – с воодушевлением сказали сёстры зайчиха Лепус и ежиха Эричиус.

– Да, вернём! – улыбнулась медведица Урса, подошла и крепко обняла Агнца, словно он был ей родным сыном.

– Поздравляю! Теперь ты в семействе Барбарорум! – посмеялся волк Вольф.

Так и началась новая, лесная жизнь нашего отчаявшегося героя.

Глава III. Библиотека и пирожки

Даменсток, 5 августа, 1044 год

Время 22:43

Кричащий лес: у костра

Вороньим крылом сгущалась сумрачная ночь, и стая, долгое время сидевшая у костра за забавными историями Агнца, разошлась в разные стороны: все отправились по домам после бурной беседы, сопровождаемой смехом и громкими возгласами. Всем нравилось слушать мелодичный баритон и литературное повествование Агнца, потому они просили его рассказывать ещё и ещё, пока у него не пересохнет в горле или пока ночь не посетит их.

Медведица Урса, подобно заботливой матери, взяла Агнца за руку и по протоптанной дороге повела в своё скромное, но уютное жилище, что находилось между домами волка Вольфа и супругов оленухи Червус и лося Элька, и представляло из себя небольшой деревянный домик, чьи стены скрывали развешанные ковры, служащие для утепления дома; над дверью висели колокольчики, что громко звенели при её открытии; на потолке пошатывалась небольшая люстра с пёстрыми висюльками различных форм и размеров; в коридоре висело одинокое бурое пальтишко.

– Вот, держи тёплые носочки, чтобы ножки не мёрзли. Ночи у нас холодные.

Протянув пару старых, но невероятно тёплых серых носков, Урса сразу отправилась на кухоньку, что была соединена со спальней, где стояла большая кровать, тумбочка со сломанным будильником и иконкой Создателя, шкаф с небольшим количеством старой потрёпанной одежды и столик с кувшином увядших одуванчиков. Над кроватью висел живописный пейзаж изумрудного леса с мило играющимися медвежатами.

– Сейчас я что-нибудь по-быстрому приготовлю, малыш Агнец. Потерпишь?

– Конечно. Могу чем-нибудь помочь?

– М-м, да, пожалуй. Нарежь овощей, а я возьмусь за мясо, которое ты для нас принёс.

Урса достала из крохотного холодильника, увешанного магнитиками с различных стран, мясо, надела бежевый фартук и встала за стол.

– Кстати, спасибо, что сегодня вернулся в мир людской и принёс ещё добычи, – между делом сказала медведица. – Овис тебя уже безумно любит.

– Было бы за что.

Сев над мусорной корзиной, Агнец начал чистить и нарезать в миску овощи. Он делал все быстро, уверенно и красиво, что очень поразило матушку Урсу, чьим любимым занятием была готовка.

– Ого, как быстро ты работаешь! Неужто ты когда-то был поваром или работал на кухне?

– Нет, просто со временем приловчился. А на деле я был писателем и художником. Хотя я уже не уверен, могу ли себя так уверенно называть… Бездарность я, короче.

– Не бездарность! А ну отбросить плохие мысли! Ты у нас вообще творческий мальчик и умничка! – она потрепала его по голове и по-матерински поцеловала в белую макушку. – Гордость наша!

Агнец смутился и был тронут до глубины души. Давно он не слышал похвалы, особенно от матери, которая никогда не интересовалась его творчеством и всё, что могла делать, так это критиковать: когда он пытался читать ей свои произведения, она не улавливала его сути и спорила по поводу описаний природы; когда он показывал ей картины, в частности портреты, она говорила, мол, «не похоже», «переделай» и прочее.

Однажды, когда наш герой ещё был совершенно юн, произошёл случай: мать поругалась с сыном из-за того, что тот никак не мог нарисовать её портрет, а рисовал иных людей, потому она жутко обиделась, а когда Агнец всё же добрался до её портрета, убрала его куда-то далеко в шкаф и навеки забыла о его существовании, ибо считала, что она вышла некрасивой и непохожей на саму себя. Но малыш Агнец всё помнил, держал страшную обиду на мать из-за этого случая и больше никогда не рисовал её портретов.

– Думаю, – начала Урса, – на днях Ноктуа (филин) возьмёт тебя под своё крыло и заставит что-то нарисовать или написать. Ты же напишешь или нарисуешь что-нибудь? Мне и, думаю, другим будет интересно посмотреть на твой талант!

– Если попросят – сделаю.

– Мы просим, просим! Особенно я хочу послушать твои рассказы; думаю, у тебя выходят просто изумительные описания и замечательные истории!

– С чего вы так решили?

– Ты выглядишь очень умным и начитанным человеком, который точно мастерски владеет пером!

– Зачем вы смущаете меня, матушка Урса?

– Потому что мне хочется тебя похвалить!

– Но пока не за что хвалить…

– Есть за что, малыш. Я в тебя верю и буду верить, чтобы ни случилось.

Она с нежностью поцеловала его в лобик.

На мгновенье воцарилась тишина, прерываемая бурлящей водой и стуком ножа о доску. Агнец посмотрел на фотографию на стене, где навеки застыла ещё очеловеченная Урса в красивом белом платьице со своими тремя корчавшими рожицы малышами и красивым, статным супругом с горбатым носом в синем фраке. Глаза его были грустны из-за нависших век, но в то же время счастливы и блестели радостью. От этой фотографии так и веяло семейным теплом и уютом, что растрогало Агнца сильнее.

– Это ваши дети и супруг? – спросил он.

– А? Да, это мои детишки, – Урса вздохнула, сложив руки перед собой в замочек. – Да, детишки и любимый… Я очень их любила, любила даже больше себя, но, будь он проклят, пожар отнял у меня всё. Теперь я осталась одна на этом свете; нет у меня рода, да и я уже бесплодна наверняка, – ласковая улыбка тронула её губы, и океан печали хлынул в чёрных глазах водопадом. Урса предалась воспоминаниям: – Иногда по вечерам мы садились здесь за столом и вместе пекли оладушки. Оладушки у нас вкусные получались, пышные, красивые, сынки мои радовались, так радовались, что готовы были заплакать от счастья. Представляешь, как мало им нужно было для счастья? Как мало они просили, но я всегда старалась дать им больше, сделать так, чтобы они ни в чём себе не отказывали, и у нас с Виэлем это получалось! Мы растили по-настоящему порядочных и добрых людей. И одёжку я сама им вязала и игрушки тоже, а они крутились тут по комнате, кричали «Мама, посмотри сюда!», «Мама, обними меня!» и прочее. Вот, кстати, любимая игрушка Митьки. Сохранилась на удивление, – она указала на плюшевого мишку, что с остальными детскими игрушками лежал на полке. – А вот Данька, самый старший и самый громкий из моих, любил кошек, потому я ему котёнка связала, трёхцветного на удачу! А Полли, младшенькому, нравились ящерки и змейки. Представляешь, я ему сшила длинную-предлинную змею! – она развела руками, показывая большой размер змеи. – Она была ярко-красного цвета, его любимого цвета… Правда, потеряла я этого змея. А если сошью такого же, это будет уже не то…

Урса отвернулась и смахнула слезу.

– Да… хорошие были времена. Теперь мне остаётся жить воспоминаниями, ведь они всё ещё живы, пока я помню о них. Ничто не заставит меня забыть моих малюток и Виэля.

– Виэль – ваш супруг?

– Да.

– Интересное имя… А как вы познакомились?

– О, мы знакомы были ещё со школы, где учились в параллельных классах. Мы были безумно влюблены друг в друга: он часто приходил к моему дому с цветами и звал гулять, а я, накрашенная, наряженная выходила к нему, и мы подолгу гуляли, держась за руки и болтая о том, о сём… Ох, какой он был умнючий! Я постоянно слушала его с восторгом и поражалась его разносторонности, а потом он слушал меня, глупенькую неначитанную девочку, и слушал внимательно, с улыбкой, задавая вопросы и искренне интересуясь тем, о чём я говорила. Ему было всё равно на мою неграмотность, и он любил меня такой, какая я есть: неуклюжую, глуповатую и боевую, хотя нас окружали очень талантливые и красивые девочки. А сам Виэль был главной звездой школы: умный красавец и прямо-таки жених мечты, и такой идол выбрал меня! Да, хорошие были времена…

– Что ж вы так о себе говорите? Вы очень красивая и добрая женщина, а не неуклюжая и глупая.

– Спасибо, малыш Агнец; мне очень приятно это слышать, особенно от тебя.

Внезапно со стороны раздался стук и звоночек, – к ним зашёл волк Вольф с пирожками на деревянном подносе. Сняв обувь, он прошёл на кухню и поставил пирожки перед Агнцем на стол.

– Не отвлекаю? – спросил он.

– Нет-нет, что ты! – нежно улыбнулась ему Урса, заставив волка покраснеть, как влюблённого мальчишку. Агнец уже давно заметил, как он смотрел на медведицу, и понял, что неуверенного в себе Вольфа связала крепкая и невинная любовь к Урсе.

«Интересно, сколько он её любит? И признается ли? Примет ли его любовь Урса, если она так предана покойному мужу?» – всё думал Агнец, смотря на волка.

С улицы раздалось плавное пение оленихи Червус:

– Хорошо, что не отвлекаю! А я тут пирожки испёк и всех угощаю. Не хотите? – спросил волк.

– Хотим! – медведица попробовала один пирожок и взвизгнула от удовольствия. – Какая вкуснятина! Ты всегда был невероятнейшим пекарем, Вольфи!

Агнец тоже попробовал пирожок с картошкой, поблагодарил покрасневшего мужчину за угощение и предположил:

– Дайте-ка угадаю… Вы были пекарем?

– Да, угадал: у меня в своё время была пекарня. Я, как и сейчас, жил по соседству с Урсой…

– И каждый день угощал нас различными пряностями, – добавила Урса, разлила суп в чаши, поставила их на стол перед мужчинами и сама села за ужин. Вольф и Агнец поблагодарили её и принялись за еду.

– Да, были времена… – с ноткой печали вздохнул волк. – Помню, как вы с Виэлем в ответ готовили мне супы и приносили в обед, пока я работал.

– Конечно! Мы так выражали любовь к тебе и заботились о твоём здоровье. А ты не ел, не спал, совсем обнаглел! Ты тем ещё трудоголиком был и остаёшься им.

– Не спорю, но и вы с Виэлем трудились, не покладая рук. Они вместе содержали библиотеку, путешествуя по городам, и собирали различную литературу, дабы привезти её в нашу глушь и учить всех грамоте! – уточнил для Агнца Вольф.

– Ого, библиотека! – удивился юноша. – Удивлён, что не филин её содержал.

– А Ноктуа работал и у нас, и в школе, куда мы доставляли учебники, – сказала медведица. – Так что он тоже внёс большой вклад в наше дело.

– Никогда не мог найти общий язык с этим чёрствым пнём, – пробубнил волк, скрестив руки на груди. Кажется, он немного ревновал.

– Ну да, Ноктуа сложный по характеру, но это не умаляет его добродушия. Ученики очень любили его, хоть и боялись.

– Как говорится, хороший преподаватель не значит хороший учитель…

– Да ладно тебе, вы с Ноктуа ещё подружитесь.

– Ага, уже сто лет не можем сдружиться!

– Я думаю, вы правда наладите контакт, – сказал Агнец, подперев щёку кулаком. – Я так чувствую, а мои предчувствия, зачастую, сбываются.

– Пф-ф! – волк внезапно блаженно улыбнулся. – Слушай, Урса, милая моя, а помнишь тот случай, когда Виэль ногу сломал?

– Конечно, помню! Мы тогда с тобой вместо Виэля поехали в Кайдерск за книгами…

Агнец ещё долго слушал воспоминания зверей, задавая вопросы и всё больше узнавая о своей новой семье. Так он узнал, что Вольф и Урса познакомились, когда случайно разговорились в только-только открытой пекарне волка (они с Виэлем были первыми посетителями); узнал, что у Вольфа никогда не было жены, зато был приёмный сын Вафлёнок, что должен был пойти по стопам отца, однако умер во время пожара вместе со всеми поварскими книгами, которые писал сам Вольф; узнал, что Овис и её старший брат Ариен раньше были обычными пастухами, которые спасли оставшихся зверей от пожара, укрыв в своём крепком доме, и за свою рациональность они стали предводителями стаи. Вернее, предводительницей стала Овис, а Ариен – её правой рукой.

– А проклятье вообще снимается? – спросил Агнец. Звери в трауре покачали головой.

– Наверное. Ну, мы надеемся. Овис говорит, что ответа пока нет, однако мы активно пытаемся разузнать о проклятии больше, – ответил Вольф.

– И ничего нового не узнали?

– Пока нет.

– А если я помогу вам узнать, вы меня убьёте?

– Почему ты так отчаянно жаждешь смерти? – с беспокойством вопросила побледневшая Урса.

– Честно, сам не до конца понимаю. Просто… Я уже не вижу никакого света ни в настоящем, ни в будущем. Словно моя душа умерла, а оболочка, то есть тело осталось на этом свете. Меня мало что радует, и я даже не понимаю, почему. Что со мной стало? Самому бы узнать…

– Какой ужас, – побледнел с медведицей Вольф. Кажется, мысли и разговоры о смерти до одури пугали его.

– Мальчик мой… – она погладила его по белоснежной головушке и обняла. Агнец прижался к ней и тоже крепко обнял её, ощутив небольшой огонёк, что загорелся в его душе.

Неужели наступил час его воскрешения?..

Глава IV. Кошмар первый

Часы показывали полпервого.

Вольф вернулся в свой дом, попрощавшись и оставив зевающих Урсу и Агнца за столом.

– Ну что, малыш, пришла пора ложиться спать, – потрепала его по голове медведица и поднялась с места. – Пожар съел большую часть нашего с Виэлем дома, и из четырёх комнат осталась только эта. Я посплю сегодня на полу, а ты – на кровати.

– Протестую, – решительно поднялся с места вслед за ней Агнец. – Я буду спать на полу. Вы – женщина, тем более старше меня, вам нельзя ложиться на пол, притом холодный. И никаких отказов! Я настаиваю.

– Ох, малыш Агнец… Если хочешь… Но, главное, не замёрзни… – смутилась Урса. Вытащив из шкафа толстое одеяло, она протянула его Агнцу и велела укутаться в него. Помимо одеяла она дала ему один из своих свитеров и небольшую розовую комковатую подушку.

Агнец снял костюм с бабочкой, оставшись в одной рубашке, надел свитер, сложил одеяло напополам, разулся, положил его на пол вместе с подушкой и завернулся в него почти с головой. Сразу ощутилось, как холод покидает все члены и становится приятно, тепло…

Урса по-быстрому переоделась в длинное тёплое ночное платье, потушила свет и легла в постель.

– Спокойной ночи, малыш Агнец, – с любовью в низком голосе сказала она.

– Спокойной ночи, матушка Урса. Спасибо вам за всё.

– Не за что! Мы все тебя очень любим.

– А я вас люблю. Очень люблю.

И с счастливой улыбкой наш герой погрузился в царство сновидений.

Пятое августа, тысяча сорок четвёртый год. Матушка Урса любит меня и почти считает своим родным сыном. Отец Вольф по уши влюблён в неё и всячески заботится о ней, но матушка даже не догадывается о его сильных и по-детски невинных чувствах. Кажется, я вижу то, чего не должен видеть. Кажется, я нахожусь в месте, где не должен находиться. Кажется…

Румяное лицо синеет от нехватки воздуха. Сосуды лопаются и белок становится ярко-красным.

Крепкие зубы впиваются в плоть, раздирая её. Я слышу, как красная вода бежит по сосудам и постепенно утрачивает свою жизненную энергию.

«Я знаю, ты пришёл сюда по моему зову и будешь следовать моим указаниям», – раздался мерзкий смешок.

…

Открыв глаза, я не понял, где нахожусь. Вокруг была кромешная тьма; хоть глаза выколи, ничего не видно! А открыл ли я вообще глаза?..

Подняв руки, я наспех ощупал своё лицо. Глаза открыты, я даже случайно ткнул в хрусталик пальцем и айкнул. Но где я? Почему тут так темно?.. И ничего не слышно, будто я нахожусь в замкнутой клети.

Собравшись с остатками мыслей и подавив в теле дрожь, я стал ощупью продвигаться вперёд со страхом споткнуться и упасть. В голове гудела каша из разнообразных отрывочных фраз, пока фразы эти не погнали прочь страшные видения. Моё воображение рисовало мне выпотрошенные животные тела, склизкие простреленные мозги, гниющие потроха и бисер разноцветных глаз… Бр-р! Никогда бы не подумал, что моё воображение способно так красочно вырисовывать гадости и мерзости, да настолько живо, что к горлу подступала страшная тошнота. Подавив рвотный рефлекс, я пошёл дальше, пока не ударился лбом о стену, которой даже не было видно. Или это?..

Я поднял взгляд и, к своему ужасу, столкнулся лицом к лицу с самим собой. Вернее, это было чудовище в моём обличии, что злобно улыбалось мне острыми, как у акулы, зубами и безумными жёлтыми глазами. Я с криком отпрянул от своего двойника и пошатнулся, подобно хрустальной вазе. Тело моё ощутило невесомость, как только чудовище растворилось во тьме, и непроглядная тьма долгое время маячила перед глазами, пока над головой, ослепив меня, не зажглась большая люстра, украшенная пластмассовыми свечами и каплевидными стеклянными висюльками. Вскоре из-за тумана света я увидел во главе длинного стола свою безликую мать: у неё не было ни глаз, ни носа, только накрашенный красный рот, искривлённый в приветливой улыбке. Она что-то говорила многочисленным гостям, что поднимали кверху бокалы шампанского, однако я ничего не слышал, сидя напротив неё в другом конце стола с вилкой и ножиком в руке. Передо мной блестела пустая тарелка, в воротник рубашки над галстуком всучена белоснежная салфетка. Я был готов к трапезе, но вместо блюд стол украшали гнилые животные головы, над которыми в вальсе кружили шумные мухи.

Внезапно стол с гостями и мерзостями исчез, а материнский шёпот обжёг кожу на шее:

– Не доверяй никому, ничего не требуй, не чувствуй ни к кому привязанности, уж тем более любви, но и не будь мрачен и закрыт. Никому не груби, никому не вреди, ни с кем не спорь, не доставляй проблем и хлопот, веди себя прилежно. Не выделяйся, будь как все, но и не будь серой мышью. Никогда не задирай нос, но и не забивай себя в угол. Когда общаешься с людьми, шути, но не слишком часто и не грубо, делай комплименты и улыбайся, потешь самолюбие знакомых, но не лебези и не выдавливай из себя свою привычную лыбу. Делай то, что я говорю, слушай свою мать и не прекословь, тогда заживёшь счастливо и будешь идеальным человеком. Обществу нужны идеальные люди, ты же таким станешь. Ты уже такой, Агнец, мой малыш.

Я поморщился. Ненавижу, когда она меня так называет. Ненавижу, когда указывает мне, кем быть. Я всегда хотел быть собой, а не следовать этим проклятым устоям!

– Я не хочу быть идеальным, мама.

– Я тебе что сказала?! Не спорь, не прекословь, делай то, что должен, нет, обязан. Сейчас придут гости, встреть их как подобает.

– Снова гости? Они приходили вчера.

– Это другие гости, очень важные люди.

– Я не хочу.

– Агнец.

– Мама…

– Агнец, не смей спорить со мной. Делай то, что обязан. Твоя обязанность сейчас – встретить гостей, потешать их, обслуживать. Потом, когда мы с гостями перейдём в залу, уберёшь со стола, вымоешь посуду, если что-то разольют на пол или уронят, отмоешь или подметёшь.

Она поцеловала меня в макушку, взяла за руку и повела в прихожую. Она снова хотела показать меня своей «публике», как цирковую мартышку, чтобы похвастаться тем, что я умею! Я не хочу, я не хочу! Я не хочу снова притворяться пай-мальчиком, я не хочу снова встречать этих проклятых гостей, я не хочу играть роль, я не хочу быть слугой! Только не снова, только не снова!

Я схватился за голову, сел на корточки и закричал, что есть мочи, срывая голос. На языке проявился привкус крови, горло горело адским пламенем, но я продолжал кричать. Я не хотел, я не хочу! Не возвращайте меня снова в этот кошмар, прошу, умоляю!

– Агнец? Эй, Агнец!

Побледневший Агнец упал на колени и тяжело задышал сквозь стиснутые зубы. Холодная капля пота скатилась по его белому лбу и разбилась о тёмный пол. Придя в себя, он поднял голову и встретился взглядом с подмигивающей веснушчатой румяной девчонкой, что сидела на оранжевом диване перед ним в позе падмасана. Рядом с ней стоял, опёршись о диван, большой, потёртый временем двуручный меч с перебинтованной рукоятью, а на полу возле Агнца лежала персиковая, изрисованная чёрной ручкой шляпа-котелок с золотой полосой и рубиновым ромбом посередине.

Слегка очертим внешность Ловца Снов – Десятой. Это была невысокая лопоухая девчонка с пышными волнистыми рыжими волосами, собранными в ассиметричные свободные хвостики с двух сторон, большими оранжевыми, как два мандарина, глазами и щелью между передних зубов. Одета она была в персиковый плащ с золотистыми окантовочными лентами, оранжевое платьице до колен с плиссированной юбкой, белые длинные носочки с сердечками и бежевые туфельки на небольшом каблучке. По нраву это было само воплощение энергичности, веселья и невинности, за что Агнец её искренне любил, как младшую сестрёнку, ведь она помогала ему стряхнуть с себя тоску и погрузиться в безудержное веселье, коим он невольно от неё заражался.

Агнец с облегчением вздохнул, увидев на лице подмигивающей девчонки лукавую улыбку.

– Здравствуй, Десятая.

– Привет, Агни, братик мой!

Ловец поднялась на ноги и тут же спрыгнула с дивана в объятия пришедшего в себя друга, упав вместе с ним на пол и со смехом покатившись колбаской в сторону обклеенной рисунками стене.

– Я очень по тебе соскучилась!

– А я-то как скучал, сестрёнка! – Агнец отпустил девчонку и сел на полу, поправляя лацканы костюма и галстук-бабочку. – Спасибо, что вновь вызволила меня из лап кошмара. Это был действительно ужасный кошмар… Бр-р!

– Да не за что! Ты же знаешь, что спасать людей от этих мерзких, грязных кошмаров и плохого настроения – моя работа, которой я горжусь! А ты гордишься мной?

– Конечно горжусь!

– Хи-хи!

Окончательно успокоившийся Агнец потрепал её по голове и вздохнул:

– Хотелось бы мне когда-нибудь увидеть то, как ты борешься с кошмаром… Наверняка это интересное зрелище! Тем более твоё оружие – большой двуручный меч, а ты такая миниатюрная…

– Зато я очень-очень сильная! – она показала свой бицепс и посмеялась. – А насчёт битвы… Ну-у, может, когда-нибудь бы увидишь, как я сражаюсь со страшными снами! Но в этот раз твой кошмар был совсем слабым, я даже не вспотела, так что интересного зрелища не было! И я снова победила, хи-хи-и!

– Кошмар хоть и был слабым, заставил меня понервничать…

– Тебе снова снилась мама?

– Да.

– И тьфу на неё! Она – страшная женщина, неприятная и вообще она ужасно с тобой поступала, а я таких не люблю и даже боюся! Надеюсь, ты не сильно напугался?

– Не сильно, но я уж подумал, что снова вернулся в детство…

– Не переживай, детство тебя больше не настигнет, ведь я тут! Мы в настоящем, нам хорошо тут, в нашем уютном домике Агни и Десятой! Вот, смотри, я тут даже для уюта цветочков посадила!

Девчонка указала в сторону окон, из которых лился тёплый солнечный свет, ласкающий листики и пёстрые головки одуванчиков, ромашек, тюльпанчиков и роз, чьи лозы распластались на пастельно-желтоватой стене и держались навесу бог знает как.

– Кстати, Агни, как ты относишься к кактусам?

– К кактусам? Ну… не знаю?..

– Я просто ещё кактус притащила; мне его Четвёртый подарил! Вот он!

Агнец посмотрел в угол комнаты, где притаился большой колючий кактус, украшенный гирляндой, что позабавило юношу.

– Ты так к новому году приготовилась?

– Нет, ещё же рано, лето только! Просто гирлянда так хорошо на нём смотрится, что мне понравилось и я решила её оставить! А ещё этот кактус умеет наливать какао!

– Что?

– Да-да! Смотри, внимательно смотри!

Десятая подбежала к кактусу, выдернула одну его иголочку, и из образовавшейся небольшой дырочки в подставленный стаканчик полилось самое настоящее какао! Налив шоколадный напиток до краёв, девчонка воткнула иглу обратно и принесла изумлённому юноше какао, который оказался очень сладким и вкусным.

– Вот это у вас технологии…

– Это всё Четвёртый! Он и не такое умеет.

Внезапно Десятая подбежала к столику, по которому рассыпались цветные карандаши, мелки и бумага, взяла рисунок и принесла его Агнцу.

– Кстати, я тут, пока тебя ждала перед битвой с кошмаром, нарисовала нас! Смотри, смотри! Это мы, мы!

Юноша взял рисунок, наклонил голову набок и стал с ласковой улыбкой рассматривать его. Коряво и по-детски, но с любовью нарисованные человечки до слёз умиляли Агнца, в чьей душе постепенно расцветал бутон радости. Всё-таки, эта девчонка и вправду была самим воплощением детской доброты, хоть ей и было больше тысячи лет.

– Ого, какой у тебя прогресс! Ты стала намного лучше рисовать.

– Конечно, ведь ты меня учишь основам! Я очень благодарна тебе за это, братик; одна твоя аура заставляет меня лучше работать и не сдаваться! Ты же сильный, Агни.

Агнец промолчал и отвёл взгляд. Он давно не видел Десятой, потому она не знала, что он пришёл в Кричащий лес, чтобы умереть, не знала, что теперь не только она, но и зверо-люди будут пытаться поддерживать в нём огонёк жизни. Однако Десятая знала, что означает отведённый взгляд и молчание, потому с хмурыми бровками села напротив и взяла его за руку, смотря его на предмет порезов и проверяя его пульс. К счастью, порезов не было; Агнец из-за постоянных слёз Десятой уже как пару месяцев прекратил самоповреждение.

– Учащённое сердцебиение, отведённый взгляд, молчание… Ты нервничаешь и хочешь что-то мне сказать. Что-то постыдное, что-то, что меня расстроит… Ты снова пытался убить себя, ведь так?

– …ты не поверишь, какая история со мной приключилась…

– Но ты пытался убить себя?

– …да.

Десятая медленно отпустила его руку, обняла колени, уткнувшись в них лицом, и замолкла. Агнец не знал, стоит ли ему что-нибудь говорить, потому тоже замолк и стыдливо опустил глаза в пол.

– Почему вы все так отчаянно хотите умереть? Что я делаю не так?.. – глухо спросила Ловец.

– Ты не виновата…

– Ты не первый, кто умирает на моих руках, и не ты последний! Я… я не знаю, как вам помочь, я не знаю, что мне делать, чтобы вам помочь! Я виновата в том, что никак не могу вас остановить, что вы все умираете из-за меня! Я во всём виновата, только я!

Она вскочила с места и со всей силы пнула свою шляпу; та с глухим звуком устремилась к другой стене и ударилась о неё. Десятая, тяжело дыша, затопала ногами и бросилась к дивану, на который рухнула и горестно разрыдалась в появившуюся из ниоткуда подушку. Агнец подошёл к ней, сел рядом и не знал, что ему делать. Как ему успокоить бедную девочку? Чёрт возьми, зачем он вообще завёл эту тему?!

– Десятая…

– Она снова вас всех заберёт, она снова придёт за вами! Я не хочу, я не хочу!

– Кто?..

– Кто-кто? Белая Смерть! Та, кто забирает безгрешные души, та, кто забирает моих друзей и постоянно ругает меня! Она заберёт всех, всех, она снова оставит меня одну и будет ругать! – внезапно она бросилась в объятия к Агнцу. – Агни! Не бросай меня, умоляю! Прошу, не поддавайся соблазну смерти, прошу, не оставляй меня одну! Я не хочу снова оставаться одна!

– Тише, тише, сестра, всё будет хорошо…

– Не хорошо! Ты хочешь умереть!

– Я не умру, я…

– Обещаешь? Клянёшься?

– …клянусь. Клянусь, что всё будет хорошо. Сейчас всё со мной хорошо, я вполне себе счастлив, потому что я жив. И не поверишь, что со мной произошло…

В двух словах Агнец рассказал Десятой про удивительную историю, произошедшую с ним буквально пару дней назад, и про добрых зверо-людей, решивших приютить его и стремящихся вернуть его к жизни. Десятая, утирая слёзы и сопельки подолом пончо, слушала его с разинутым ртом.

– Вау! Как невероятно! Но почему я не слышала про них?

– Про зверо-людей?

– Да! Думаю, кто-то из братьев и сестёр рассказал бы нам про таких удивительных жителей леса, если бы работал с ними! Интересно, а зверята эти видят сны? И посещает ли их кто-нибудь из Ловцов?

– Я не знаю…

– Решено! Я постараюсь в скором времени расспросить про зверо-людей, а ты расспроси зверят про Ловцов Снов, договорились? Мне кажется, что мы не могли оставить их без внимания и можем как-нибудь помочь!!

– Хорошо. Я порасспрашиваю обязательно, а потом всё тебе расскажу.

– Отлично! Я тебя люблю, братишка!

– А я тебя люблю, сестрёнка.

Десятая поцеловала Агнца в щёку и рассмеялась.

– Кстати, а нарисуешь мне, как выглядят эти зверята?

– По памяти?

– Да!

– Ну… Я не Анита Бесоннова, чтобы рисовать людей по памяти…

– Анита… кто?

– Бесоннова. Это художница, которая прекрасно рисовала людей по памяти.

– По-моему я что-то слышала про неё от Четвёртого… Ну, ладно, всё равно попробуй нарисовать мне зверят! Я хочу посмотреть на них!

– Попробую, конечно, но не уверен, что получится.

– Всё равно нарисуй! Нарисуй, нарисуй!

Агнец вздохнул, с улыбкой покачал головой, сел за стол и вооружился коричневым карандашом. Так как из всех зверей он сильнее всех сдружился с Урсой и Вольфом, он решил набросать их цветные портреты. Вышли они, конечно, не очень похожи на себя, но Десятой, следящий за процессом работы, было этого достаточно. Когда он кончил с портретами, она взяла их и стала внимательно рассматривать каждый штришок, поражаясь профессионализму юноши.

– Воу, Агни, я, как всегда, в восторге! Медведица очень красивая, а Волк выглядит, на удивление, по-доброму.

– Вольф на самом деле очень добрый и ласковый, хоть и является волком, которого принято в народе показывать со злой стороны. А матушка Урса уже считает меня своим сыном.

– А Вольф дружит с лисицей?

– Насколько знаю, нет. Они сами по себе.

– А кто ещё из зверей там есть? Заяц есть?

– Есть. Она сестра с ежихой.

– Ого! А лось или олень?

– И лось, и оленуха, и овечка, баран, и бобр с филином, паучиха…

– Паучиха? А как она попала в эту компанию?

– Не знаю, но она есть. Ещё кот есть…

– Ещё и дикий кот, вау! В интересную компанию ты попал, мне нравится! Я тоже хочу с вами в лес.

– А ты не можешь?

– Не-а, не могу. Мне говорят, я слишком маленькая, чтобы выходить в реальный мир…

– Вы, Ловцы Снов, можете выходить в реальный мир?! – изумился Агнец.

– Ну-у, там сложная схема, но да, можем. Только не в таком обличии, конечно же, а в ином, потому что мы, так сказать, рождаемся в реальном мире и, как и люди, проходим все этапы взросления. Сейчас в реальности есть Первый, Третья, Четвёртый, Шестая и Девятый, остальные пока нет. Ну а мне, повторюсь, пока не разрешают.

– О как. А ты была когда-нибудь в реальном мире?

– Ни разу, но я мечтаю попасть туда! Это ведь так кру-уто! Леса, парки, лужайки, дома, улицы, – всё-всё так здорово и наверняка красиво! Я хочу поездить по разным городам, – да что уж городам? – хочу тур по странам! Попробовать разную еду, посмотреть красивые достопримечательности, дома, архитектуру и природу! Помимо Яоки я хочу побывать в Дзяпони, Нарьее и Олгнии; говорят, там красиво!

– Да, должно быть там красиво…

– А ты не бывал в этих странах?

– Нет, я мало где бывал. Дзяпони… Она сейчас популярна среди подростков.

– Да??

– Да; своей культурой и обычаями она очень привлекает. И я не исключение.

– А давай когда-нибудь в будущем вместе съездим в Дзяпони!?

– Давай, если я доживу до этого момента.

– Доживёшь, ты мне сам обещал!

Агнец усмехнулся, но он был всё ещё по-настоящему удивлён. Вещи и виды, которые он считал обыденными и на которые уже не обращал внимания, имели большое значение для Десятой и были её заветной мечтой. Как же, всё-таки, разнятся их стремления и желания! И то, насколько все разные, удивляет.

Наутро Агнец сразу же расспросил Урсу про Ловцов Снов, но та ничего толком не ответила, спросив в ответ, кто такие Ловцы. Юноша вкратце пояснил ей про сновиденных обитателей, но женщина ничего не поняла и потрепала его по голове, прозвав «милым фантазёром».

Задав тот же вопрос Вольфу, Агнец получил в ответ удивлённый вздох:

– Давно я ничего не слышал про Ловцов…

– Да? Так вы понимаете, о чём я спрашиваю?

– Конечно понимаю! До заклятия ко мне в сны часто приходила Третья; она очень любила собак, прямо как я, да и в целом у нас было много тем для разговоров, – смутившись, он добавил: – И о влюблённости в Урсу тоже мы говорили…

– О как! Кстати, сколько вы в неё влюблены? И признавались ли?

– Признаться? Ты что! Как я…

– Значит, не признавались… А сколько в неё влюблены?

– Всю жизнь. Как только я увидел её, понял, что чуднее женщины я в жизни не встречал, да и не встретил. Как же я её люблю! Но признаться не смел, ведь у неё был Виэль…

– Но сейчас-то Виэля нет.

– Но она до сих пор его любит.

– И? Вы хотя бы попытайтесь признаться ей!

– Не могу! Стыдно перед покойным приятелем, понимаешь? И вообще мы про Ловцов Снов говорили. Зачем ты про них спросил?

– Просто любопытно стало. Ко мне сегодня ночью Десятая приходила.

– Десятая… А Ловцов сколько всего?

– Вроде бы Десять; она самая младшая. Вот мне и стало интересно, видите ли вы их.

– Уже давно нет. Думаю, остальные тебе ответят то же, ибо я уже некоторых расспрашивал про Ловцов, когда тосковал по Третьей.

И верно: Агнец, расспросив остальных, получил в ответ то пожимания плечами, то слова о том, что в последний раз они видели Ловцов до заклятия. Большего он не добился.

Глава V. Спорт = жизнь!

Даменсток, 7 августа, 1044 год

Время 07:15

Кричащий лес: у пруда

– И раз-два, три-четыре! Руки шире, шире! Грудью дышим, дышим! Вдох, выдох, вдох, выдох! – задорно восклицала зайчиха Лепус, проводя активную разминку с жутко запыхавшимся Агнцом и сестрой – ежихой Эричиус. Это были спортивные, хорошо сложенные прелестные сестрёнки:

Младшая Лепус была весьма высокой девушкой с зачёсанными назад пышными русыми волосами до лопаток, что красиво сверкали на солнце, длинными заячьими ушами, ясными голубыми глазками, походившими на красивейшие алмазы, и округлыми, передающими все её скудные эмоции бровками (ибо эмоции она ленилась показывать). Одета она была в охристую рубашку с мехом вокруг шеи и засученными рукавами, белым топом поверх неё, спортивные шорты и большие красные кроссовки на липучке. Характер у неё был резвый, громкий и в то же время чрезмерная лень подавляла в ней частички её нрава, в отличие от спокойной и рассудительной Эри. Агнцу Лепус сильно напоминала Луи Девиля, ибо она тоже очень любила споры, особенно с упёртой сестрой, и обладала громким голосом.

Старшая сестра Эричиус была очень маленькой девчонкой с острыми, как иглы, тёмными волосами и длинной косичкой у левой стороны лица. Стрельчатые бровки, вострый носик, острый взор тёмных глазок, – всё в ней было миленькое и остренькое, не считая округлых ушей. Одета она была в бежевую футболку с меховым воротом, золотистым колючим медальоном на груди, чёрную плиссированную юбку, под которыми темнели шорты, и поношенные охристые кеды. Нравом она, как упоминалось ранее, была очень кроткой и тихой, но чрезмерно активной и упёртой, хоть и пыталась казаться такой же громкой, как сестра.

Сёстры заставили Агнца трусцой пробежать с ними несколько кругов вокруг небольшого зелёного прудика и после пробежки помогали ему разогреть мышцы весёлой разминкой, однако вместо веселья Агнец чувствовал лишь усталость и желание лечь в кровать и поспать, а не заниматься столь утомляющим спортом, в коем он был промах.

Сестрёнки оживлённо напевали песенку:

– Давай активнее, братишка! – с каким-то смущением восклицала Эричиус, когда они перешли к отжиманиям, которые Агнец ненавидел, при каждом движении вниз трясся, как осиновый лист, не мог нормально согнуть руки в локтях и скользил в своих туфлях по земле, ибо кроссовок у него не было.

– Раз-два, три-четыре! Дышим, дышим! Грудь раскрывается, мышцы усиляются, ниже, ниже! Теперь-то ты понимаешь смысл спорта, Агнец? – поинтересовалась ухмыляющаяся Лепус, отжимаясь на одной руке.

– Д-да… – запыхаясь, ответил Агнец и рухнул на землю, не сумев отжаться в восьмой раз. Всё, он устал, и от усталости ни поганые, ни хорошие мысли не посещали его разум. Он лежал, словно труп, и лишь дыхание говорило о его жизни.

– Держи воды! – с кривой улыбкой протянула ему бутылку покрасневшая Эричиус, когда он с трудом сел на землю.

Агнец встряхнулся от земли, отпил воды и тяжело вздохнул:

– Тяжело…

– Но зато как хорошо! Наверняка у тебя мышцы приятно болят! И никаких плохих мыслей! – улыбнулась Лепус, переглянувшись с сестрой. – Верно ведь?

– Да! – поддакнула сестра.

– Да, соглашусь… – прошептал Агнец.

– Ну, ничего, ты привыкнешь, и спорт станет для тебя новым смыслом жизни! Присаживайся, отдохнём, братишка! – воскликнула Эричиус.

Зверята сели возле изрядно уставшего Агнца и решили перекусить яблоками (на что наш герой отказался), наслаждаясь умиротворённым видом на осиновый участок леса. Деревья застыли в причудливых позах, касаясь друг друга ветвями и шуршащей густой малахитовой листвой покачиваясь из стороны в сторону.

Агнец закрыл глаза и поднял голову, ощущая, как ветерок играется с его сырыми локонами волос и целует его в лоб, щёки, веки своими прохладными, незримыми губами.

– Кстати, мне интересно… после продолжительного молчания, раскрыл глаза и сказал Агнец. – А вы кем были до проклятья?

– Мы? Ну-у… – протянула зайчиха Лепус, лёжа на траве с запрокинутыми за голову руками. – Мы были обычными школьницами. Единственное, что нас отличало от остальных – это то, что мы были спортивнее и красивее, а вот оценки у нас были… так себе. Лично я вообще не любила и не люблю учиться, но Ноктуа (филин) надоедал и заставлял нас читать эти ску-учные книжки!

– Эй! Говори за себя! Я, в отличие от Лепус, любила учиться, и оценки у меня были вполне неплохими (не отличница, к сожалению, но заслуженная хорошистка)! И читаю я много! И Ноктуа меня не трогал!

– Ага, зато меня он прессовал постоянно! «Посмотри на сестру, которая учится лучше тебя», «Посмотри, какая она умница» и бла-бла-бла… Пф-ф, дурак Ноктуа! Не видел во мне потенциала, а он очень большой, в отличие от его потенциала! Книжный планктон – вот он кто!

– Да ты даже стихотворение нормальное выучить не можешь, потому что даже книжки ни разу в жизни не открывала! О каком потенциале ты вообще говоришь?

– Ну и что? Зато меня в классе больше любили, хи-хи!

– А я вот производила впечатление загадочной и умной студентки, вообще-то! И меня тоже любили…

– Да, та самая тихоня с клокочущими тараканами в голове, которую все боятся и от которой все шугаются.

– Девочки, вы же не собираетесь ссориться?.. – с напряжением в голосе спросил Агнец.

– А? Нет-нет, – улыбнулась Лепус, перевернувшись на живот и подперев щёки кулачками. – Мы так всегда. Не обращай внимания на эту ворчливую малышку.

– Эй! Я вообще-то старше тебя!

– А я старше выгляжу и выше!

Ежиха Эричиус показательно обиделась, показала язык сестре и отвернулась.

– А родители у вас какими были? – продолжил спрашивать Агнец.

– У нас не было родителей, – сказала Лепус, ковыряясь в зубах веточкой.

– Да, нас воспитывал старый охотник Али, как его все прозвали в деревне, так как его настоящего имени никто не знал. Да и мы не знали, если честно, – добавила Эричиус. – Но, несмотря на его большую недоверчивость, он очень нас любил. Как помню, зимой мы постоянно на саночках катались, и он с нами катался с горы, крича: «Ух, с ветерком!» Ух, как вспомню эту зимнюю прохладу!.. – она занежилась, обняв себя.

– Помимо нас с нами был ещё младший брат Эйдар – шебутной, но добрый малый, – добавила Лепус. – Ты очень похож на него.

– Да? Интересно… А чем?

– Ну-у…

– Да ей все парни-подростки казались похожими на Эйдара, потому что парней в классе у нас было маловато, да и те были глупы, как дубы, – сказала Эричиус. – Даже Касторий (бобр) ей постоянно напоминает его, просто потому что Лепус ни разу с парнями не разговаривала, не считая брата.

– Будто ты звездой среди парней была.

– А может и была! Глупым нравятся умные.

– Дак ты дура книжная, а не умная!

– Эй!

Агнец прервал спор-ссору ещё одним вопросом:

– А где он сейчас? – и мгновенно радость как рукой сняло.

Эричиус замолкла и с каждой мелькающей секундой бледнела, пока разум её раскручивался в карусели болезненно тёплых воспоминаний о беззаботном и счастливом прошлом, что сливались с воспоминаниями о кошмаре, который заставил страдать не одних сестёр. Глаза её потускнели, дыхание сбилось.

– Я, пожалуй, отойду… – только сказала она и убежала к кустам.

Лепус неловко улыбнулась; ей явно было легче пережить потерю, нежели сестре, потому она была спокойной.

– Ей стоит побыть одной.

– Извините, что поднял эту тему. Я не хотел…

– Не переживай, ты просто спросил, а остальное уже наша проблема, – сказала она, почёсывая затылок и зевая. – Эйдар, которого Эри любила больше себя, погиб, как и Али, пока спасал нас от пожара. Его придавило бруском. Помню, как Эри в приступе истерии пыталась вытащить его труп из-под обломков, а я схватила её за руку и повела прочь от дома, что стал их могилой. Она до сих пор в ужасе от произошедшего и страшно горюет по погибшим, хотя уже столько лет прошло… А ведь если так подумать, мы в разы старше тебя, Агнец!

– Да уж… А ваши родители?

– Мы их совсем не помним, так как они погибли, когда мы были маленькими. Их растерзал волк, и нас приютил к себе дедушка Али. Честно, из-за этого случая нас немного пугает Вольф: он гораздо больше нас и кровожаднее, мало ли ему по вкусу придутся еж и заяц. Удивительно, что он тебя не растерзал, ведь ты очень похож на агнца. Ах, точно, это же твоё имя…

– На самом деле я тоже удивлён, что никто из вас не собирается меня убивать.

– Потому что ты не такой, как остальные люди. Ты не хочешь нас убить, ты не охотник, и есть в тебе что-то… особенное, что не хочется терять из-за голода. Да и ты для нас вон какой полезный: теперь мы на людей не нападаем, а едим мясо из магазина, очищенное, проверенное. Правда, оно не совсем такое, как у людей, но всяко лучше бесконечных убийств. Честно, мы все уже от них… – она зевнула. – …устали. Ну и ты нам всякие смешные истории рассказываешь.

– Смешные?

– Ну да. Они все для меня смешные, ха-ха!

Агнец улыбнулся уголком губ. Он не помнил, чтобы рассказывал уж настолько смешные истории, но принял слова зайчихи за комплимент.

– Ну а ты почему умереть хочешь? Я слышала, у книголюбов и верующих это считается за страшный грех, – спросила Лепус.

– Это трудно объяснить…

– Ну, так попробуй. Я никуда не спешу. Да и так время скоротаем, пока Эри ждём.

Агнец взглянул на свою визави; весь её вид говорил о крайней незаинтересованности в разговоре, но он всё-таки решил рассказать ей про себя и свою тяжёлую ношу – страшную моральную болезнь. Он рассказал ей о том, что ему всё претит, что он не видит света ни в будущем, ни в настоящем и всё, что он хочет – это умереть, лишь бы больше не мучиться от кома мыслей и постоянной дереализации. Лепус ковыряла пальцы и беспечно крутила головой в разные стороны.

– М, понятно, – только и выпалила она на излияния души Агнца. – У Эри тоже бывает такое, но редко. Что там? Дереали… Короче, она ощущает, что мир вокруг – нереальность. Начиталась своих книг и теряется, где явь, а где – выдумка. И плачет она часто, говорит, тяжело ей на душе. Ну, в такие моменты я её одну оставляю, чтобы она сама разобралась в своих проблемах и пришла в себя. В конце концов, она старше меня, да и сильная вполне… Ну ты не переживай, мы тебя ещё к жизни вернём!

– Разве тебе её не жалко?

– А смысл её жалеть? Раскиснет от жалости и пиши пропало! Пусть лучше закаляется душой.

– Это звучит жестоко.

– Не знаю, как по мне, она немного себе надумывает.

Вскоре к ним вернулась Эричиус, уже радостная и розовая. Правда, припухшие глазки выдавали горький плач. Она рассказала, что увидела очень большую божью коровку и показала её ребятам, которые были изумлены размерами ярко-алого жучка с тремя чёрными точечками.

– Это всё, конечно, круто, но я жрать хочу, – внезапно зевнула Лепус.

– Ты же съела яблоко!

– Ага, но я голодная настолько сильно, что готова сожрать целого слона, а то и два! Пошли домой жра-ать!

– А братишка?

– Ну, пусть с нами пойдёт, не знаю. Покажешь ему свои книжки, пока я буду неистово питаться. Ты ж давно хотела с Агнцем поболтать наедине.

Эричиус при этих словах покраснела, но кивнула и тихо сказала:

– Да, хотела… можно…

Агнец удивился. С ним хотели поговорить наедине? Неожиданно и… приятно?

– Ну что, идём? Я сейчас вас сожру, если мы не поторопимся! – заныла Лепус, потянув сестру и юношу за руки в сторону обветшалых домов. Те поддались и направились вслед за зайчихой в компактный двухэтажный домик с косой ярко-красной крышей, обвешанный различными старыми животными шкурами, за которыми никто не ухаживал. Рядом стояла старая кривая, вовсю цветущая яблоня.

Зайдя внутрь, Агнца встретил приятный запах свежих фруктов, ослепительный свет солнца через окно и порхающие, подобно бабочкам, белоснежные пылинки. Ярко-бирюзовые стены с цветочками выцвели и местами пошаркались, тёмные полы немного скрипели и проседали, а тяжёлая мебель покрылась трещинками и сколами, но в целом внутреннее убранство у домика было прилично и гостеприимно.

– Туфли свои снимай, я недавно полы мыла, – сказала Лепус, наспех сняв кроссовки и сразу же подпрыгнув к холодильнику. – Тапок нет, полы чистые, не переживай за носочки.

– А как у вас тут электричество работает? – поинтересовался Агнец.

– Я откуда знаю? Оно просто есть, вот и всё. Может, эта ведьма Сивоя наколдовала нам не только звериные сущности, но и электричество, не знаю. Да и мне как-то без разницы, главное, что оно есть, – наклонившись, она стала рассматривать кастрюльки с едой. – Тэ-эк-с, что я хочу…

Эричиус тем временем всё посматривала на Агнца и не знала, как начать разговор. Решившись и аккуратно взяв его за ладонь, она тихо прошептала:

– Пойдём наверх; я хочу тебе кое-что показать… – и повела за собой к скрипучей крутой винтовой лестнице в углу кухни.

Преодолев лестницу, молодые люди очутились в обширной библиотеке, от пола до потолка уставленной различными старыми и новыми книгами различных жанров, направлений и размеров; ни одна пылинка не оседала на обложки и листы. Видно, за библиотекой тщательно ухаживали, а некоторые романы потёрлись и перечитывались помногу раз, но очень бережно и аккуратно. Пол застлал красный, приятный на ощупь узорчатый ковёр, на котором расположилось три старых бирюзовых кресла и журнальный столик с несколькими книгами на нём.

Агнец внимательно осматривался, широко распахнув глаза и приоткрыв от восторга рот.

– Вау… Это всё…

– Собирал Али. Он с раннего детства приучил меня к чтению и пытался приучить Лепус, но та не поддалась его увлечению. А я с удовольствием изучаю его библиотеку до сих пор и пополняю её новыми романами, которые нахожу в сумках у мёртвых путников.

– Я думаю, Али гордился бы тобой.

– Да, я тоже так думаю. Надеюсь, вернее. Иногда, когда я читаю тут, текст превращается в звук его голоса, будто романы мне читает сам Али. Когда мы были маленькими, он часто собирал нас тут и читал нам то сказки, то легенды, то мифы. Очень скучаю по этому времени…

Агнец призадумался и внезапно предложил:

– Хочешь, ты мне почитаешь или я тебе почитаю как-нибудь?

– Что? – Эричиус изумилась и смутилась.

– Я просто подумал, что ты скучаешь по времени, когда тебе читали вслух, вот и предложил. На самом деле немного завидую тебе; тебе читали в детстве вслух, моя мать же не пригодна к такому. Она вообще читать не любит.

– Оу, мне жаль… Но почитать вслух… Можно! Я не прочь послушать тебя и твой голос…

– А я был бы не против послушать тебя. Так сказать, исполнится моя мечта детства.

Они ласково посмеялись друг другу. Вдруг Агнец заметил до боли знакомую книгу на столике, подошёл к нему и, удивившись, со смущением взял роман в руки.

– Это…

– О, это «Секрет Аннабель»! Я нашла её у мёртвого путника. Это история про девушку, что влюблена в парня, которого идеализирует и мечтает о нём денно и нощно. Тут показана мрачная сторона любви и… мне нравится. Никакой романтизации, только болезненная реальность.

– Хочешь анекдот?

– А?

– Это моя книга. Я её написал.

Не описать, какой шок накрыл девушку с головой; она широко распахнула глаза и открыла рот. Некоторое время она молчала, пока не забрала книгу у Агнца и не посмотрела на автора романа.

– Агнец Божий… Агнец! Какая я дура!.. Ты ведь писатель, так ещё и Агнец!..

– Всё хорошо, всякое бывает, ты не дура. Лично я всегда смотрю на имя автора только после прочтения книги, так что понимаю тебя.

– А я тут пересказываю тебе историю, я тут… я… Боже… мне так неловко теперь! – она прижала ладони к красным щекам и отвернулась.

– Всё хорошо. Я очень рад, что тебе нравится мой роман, ибо я редко лично получаю положительные отзывы. Мне приятно слышать такие слова.

Эри помолчала, затем протянула книгу Агнцу и сказала:

– А можешь подписать её? Для меня.

– Могу, конечно.

Усадив его на кресло и дав ручку, она сама села рядом на ковёр в позе падмасана и всё украдкой поглядывала на него. Агнец пожелал ей всего самого наилучшего, нарисовал маленького агнца и оставил подпись, а после протянул книгу ежихе.

– Вот, держи.

– Спасибо! – она прочла пожелания, смутилась сильнее и прижала роман к груди. – А почитаешь мне потом «Секрет Аннабель»?..

– Если хочешь, прочту. Можем даже по ролям читать, если хочешь.

– По ролям?.. Никогда так не делала…

– Всё бывает впервые. Я тоже никогда не читал по ролям.

Их тёплый уют криком прервала Лепус, что руками поедала кусок мяса и поднималась по лестнице:

– Эй, голубки, ну что, зачитались там уже?

– Лепус! – увидев сестру, ежиха нахмурилась. – Иди возьми вилку и ешь! И ты обещала сюда с едой не приходить; тут же книги!

– Но мне интересно, что вы тут воркуете так долго! И тем более сейчас я всё съем, – с этими словами она запихала остаток мяса в рот, прожевала его, проглотила и улыбнулась. – Вот!

– Фу! Где твои манеры?

– Я голодная очень!

– Руки иди вымой, дура!

– Сама ты дура! Не буду я ничего трогать, не переживай, – её губы расплылись в хитрой ухмылке. – Ну так что, уже успели поцеловаться?

– Ч…

– Ха-ха! А Эри смутилась, а Эри смутилась!

– Ты реально дура, Лепус! – обозлённая ежиха подбежала к сестре и стала хлопать её ладонями по плечу. Агнец молчаливо наблюдал за ними и не понимал, как ему реагировать.

– Эй, Агнец! – обратилась к нему смеющаяся Лепус. – А ты кого из нас выберешь? Меня или эту мелочь?

– Сама ты мелочь!

– Дак ты еле-еле достаёшь до моего плеча!

– Лепус, ты – дура!

– Только это слово и знаешь!

Агнец поднялся и с беспокойством в лице подошёл к ним.

– Девочки, не ссорьтесь…

– Да не ссоримся мы! – воскликнули сёстры враз, переглянулись друг с другом и засмеялись. Юноша совсем их не понимал и криво, неловко улыбался. Всё же слушать их смех и видеть их улыбки было всяко лучше противного смеха и язвительных, колких фраз Матвея Крутенко и Луи Девиля, по которым он совсем не скучал. Единственно его брала тоска за своего самого первого литературного друга – Иосифа Эпикура, но об этом чуть позже.

Последующие утра сёстры звали юношу на пробежку и тренировки, возрождали его тягость к жизни и прививали любовь к спорту, а вечерами, когда находилась свободная минутка, Агнец и Эричиус читали вслух по ролям «Секрет Аннабель». В такие моменты Лепус их не тревожила и мирно сопела или ела на первом этаже, давая молодым людям привыкнуть друг к другу и, возможно, даже влюбиться. Но она не знала, что люди, такие как Агнец, полюбить не могут, а если и могут, но с большим трудом и малой привязанностью, ибо Агнец уже давно потерял доверие и любовь к людям, даже которых мог назвать близкими.

Глава VI. Поющая природа

Даменсток, 9 августа, 1044 год

Время 12:00

Кричащий лес

Прошёл обед.

Стояла изумительно не жаркая и не прохладная погода, из-за которой хотелось гулять, бегать, прыгать, ласкаться на солнышке и с интересом осматриваться кругом, любуясь красотой и наслаждаясь живостью матери-природы!

Агнец с плетёной Эричиус корзинкой в руках кружился вокруг оси, распростёрши руки, и впервые за долгое время искренне смеялся от счастья. Именно сегодня ему до безумия нравился лесной аромат и благоухание пёстрых цветочков, что для него приравнивались к благоуханию звёзд в ночи, которое он всем сердцем любил.

Шедшие позади него со старыми, потёртыми корзинами лось Эльк и его супруга оленуха Червус нежным дуэтом запевали песню:

Добродушный и совершенно простой характером лось Эльк был высоким долговязым мужчиной с горбатым носом, длинными волнистыми каштановыми волосами, собранными в ослабленный хвост, бородкой, тоненькими бровками, сложенными домиком, тёмными «грустными» глазами и хитросплетением мощных длинных рогов. На нём были бирюзовый плащ с высоким плотным воротом, серая рубашка с охристым галстуком, коричневые брюки галифе и высокие грязные сапоги.

Строгая оленуха Червус была скуластой смуглой безволосой женщиной среднего роста, с тёмными стрелками на чёрных пристальных и вечно хмурых глазах, золотистыми кольцами в носу, на ушах и небольшими, но крепкими рогами. Нравом она была холодна, молчалива и, казалось, отрешена от мира; никто не мог понять, какие мысли крутились в её голове, ибо всегда её лицо очерствляла одна лишь суровость. Улыбалась она крайне редко, что уж говорить о смехе, который кроме её супруга никто не слышал. Одета она была в арахисовое меховую футболку с различными треугольными узорами, длинную коричневую юбку-карандаш и тёмные сапоги-ботфорты.

Вместе с тенором мужа она звучно пела своим контральтом, привлекая птичье внимание, что подпевали им, журча тонюсенькими голосочками:

– А вот и малина! – прервавшись, остановился у кустов Эльк, добродушно улыбнулся и поцеловал горячо любимую супругу в щёку. – Сынок, Агни, беги к нам!

– А малина в этот раз хороша… – сказала Червус.

Агнец обернулся и подбежал к зверям, как мальчишка по зову бежит к своим родителям. С нежностью обняв супругов, он с восхищением взглянул на ярко-розовую малину и принялся собирать её, рассматривая округлые ягодки и аккуратно убирая с них пушистых гусеничек. Супруги, продолжая петь, вместе с ним собирали малину, и все звери их слышали, а, значит, знали, где они сейчас находились. Пели они зачастую просто так, для души, но, находясь в лесу, голоса их звучали как сигнал о том, что с ними всё хорошо.

Вскоре к их пению присоединился и баритон юноши, который совершенно не знал слов, но импровизировал и, на удивление, попадал в песню.

Донельзя наполнив корзины малиной, троица вернулась к высокому деревянному дому с покосившейся крышей и чудесным садиком белых лилий. В противовес красоте сада выступало старое кладбище, что находилось совсем неподалёку и удручало своим мрачным видом, однако оно не было заброшено, наоборот, звери тщательно за ним следили и раз в неделю чистили треснутые надгробные плиты и стригли газон, дабы он не мешал сладкому сну мертвецов и не скрывал имена и возраста покойников.

Поставив добычу на стол, супруги разложили всё по тщательно вымытым баночкам и попросили Агнца пробежаться и угостить ягодами стаю. Оббежав все дома, юноша вернулся и застал оленуху с лосём в саду: они поливали цветы, дёргали сорняки и постригали причёски своих маленьких малахитовых деревцев и бирюзовых ёлочек.

Зайдя к ним, Агнец повторно осмотрелся, как вдруг ему на нос села кроваво-красная бабочка и, пошевелив маленькими округлыми крылышками, улетела высоко в небо. Юноша проводил её удивлённым взглядом, почесал затылок и подошёл к Эльку и Червус.

– У вас здесь очень уютно и красиво, – с улыбкой заметил он.

– Спасибо, сынок, – улыбнулся ему лось, смахнув со лба пот. Несмотря на малость работы, он очень утомился и сел на пенёк, заменявший ему стул. – Присаживайся!

– А Червус?

– Я схожу за ветками, – только сказала она, взяла верёвку, повесив её на пояс, и оставила мужчин наедине.

Эльк потянулся всеми членами и промычал от удовольствия:

– Как хорошо-о!

– Да, хорошо… А почему вы зовёте меня сыном? – спросил Агнец, сев рядом с лосём.

– Потому что внешне ты очень напоминаешь нашего умершего сына. Мы не смогли спасти его от пожара, ибо первее всех он погубил именно нашего малыша Агти. У вас даже имена похожи, – усмехнулся он и опасливо осмотрелся, проверив, что супруги поблизости не было. – Иногда Червус до сих пор горько плачет по нему и желает умереть, лишь бы воскресить наше маленькое чудо. Ей кажется, будто это она виновата в его гибели, и именно она должна была погибнуть в пожаре. Обо мне в такие моменты она совсем не думает и не вспоминает, но я не виню её, а понимаю.

– Ужас какой…

– Да. Больно видеть эту картину, особенно когда я ничем не могу помочь. Всё, что я могу – это оставаться рядом, что бы ни случилось, хотя, конечно, хочется сделать что-нибудь, дабы утолить это нескончаемое горе. Но сделать, увы и ах, мне нечего. В такие часы я всегда, всегда нахожусь с ней рядом, ибо у неё порой случается аффект, из-за которого она может причинить себе боль.

– Боль?

– Да, порезать себя или укусить, заглушив душевную боль физической. Поэтому я всегда держу подальше от неё острые предметы. У неё и так все ноги в старых шрамах…

Они помолчали.

– Моя дорогая долгое время болела онкологией и должна была в скором времени умереть, но проклятье спасло ей жизнь. Именно поэтому у неё нет волос. Мы постоянно выходили в столицу проходить лечение… Боюсь представить, что бы я делал, потеряй я и её. Наверное, удавился бы на первом попавшемся дереве, – добавил Эльк дрожащим голосом, отвернув голову. – Иногда мне снятся такие страшные кошмары, что я просыпаюсь в ужасе и порой в слезах. Червус о них не знает, да и не надо ей знать, – он усмехнулся и повернулся к Агнцу. – Теперь мы спокойно живём в любви и согласии с воспоминанием о нашем маленьком чаде.

– А вы больше не можете родить детей?

– Не можем.

– А пытались?

– Э-э… Да, пытались, – смутился лось.

– А как вы познакомились? – чтобы более не смущать отца, поинтересовался Агнец.

– Совершенно случайно, хотя, может, так было уготовано судьбой. Мы познакомились в мясном магазине, когда я учился на оружейника: я зашёл за мясом, а она была мясником (попутно она снимала шкуру с мёртвых животинок). Никого не было, вот мы и разговорились. Честно, я сперва принял её за парня, но после понял, что она девушка и почти сразу влюбился. Спустя год тесного общения я признался ей в любви, около недели с нетерпением ждал ответа и дождался взаимности! Я тогда был на седьмом небе от счастья, да и сейчас люблю её безвозмездно и бесконечно, – он мечтательно вздохнул, всё ещё переживая безумную и нежную любовь. – Но что это только я болтаю? Давай и ты расскажи про свою семью. Какая семья может быть у самоубийцы, что даже ради неё ты не готов жить?

Агнец надул щеку, подумал и начал рассказ:

– Отца у меня нет; он ушёл от нас в детстве (в прочем, это привычный для нашей страны сценарий).

– Почему ушёл?

– Не знаю. Я его никогда не видел, а с детства не помню, как он выглядит. Мать всегда… всегда принимала гостей. На меня, как на человека, она редко обращала внимание; я для неё скорее был как экспонат, которым можно похвастаться гостям. Я же совсем не похож на неё и выгляжу, как агнец, потому гости всегда приходили посмотреть на меня, как на цирковую мартышку.

– О как… А ты матери, получается… не доверяешь?

– Нет. Я её и не люблю, и не доверяю ей. Да, она, возможно, добрый человек, но не такой, чтобы я доверял ей свои страшные мысли, способные напугать любого. У неё психика слабая, очень слабая. Да и я с ней давно не общался; не хочу, чтобы она снова меня выставляла как экспонат…

– М-м… Слушай, мне интересно, а вот мысли о самоубийстве… они откуда?

– Я не знаю. Они меня преследуют большую часть жизни, потому я уже не помню, с чего всё началось. Я всегда боялся этими мыслями с кем-либо делиться, потому что небось всех в округе распугаю своими намерениями и невольно заражу их плохими мыслями. Знаешь, эти мысли, как болезнь, которой можно заразить других людей и горько пожалеть об этом, потому я решил ликвидировать себя, источник заражения, чтобы не пугать и не мешать людям.

– М-м, любопытно-любопытно… А бабушка? Или дедушка? Они у тебя были?

– Была только бабушка, которая меня любила, но и ей я довериться не мог. Мы были слишком разного характера, чтобы состыковаться вместе и понять друг друга до конца. Вернее, я её прекрасно понимал, а она меня нет. Сейчас она живёт с мамой. Мама наверняка проклинает меня и плачется бабушке… Да, скорее всего, так и есть; она говорит, мол, какой я непутёвый сын, который даже не хочет с ней общаться.

– Ужасные родители…

– Да я бы не сказал. Наверное…

– Я считаю, что детей нельзя ругать, если ты их сам так воспитал. Лучше себя ругать, что воспитал плохо, а не сетовать на бедное дитя, – Эльк призадумался. – У меня тоже были ужасные родители. Они всегда угрожали мне свернуть шею, если я буду плохо себя вести и шуметь, а потом постоянно кричали друг на друга и даже дрались. Меня, на удивление, не били, так как я был молчаливым и тихим мальчиком, но отец постоянно маму бил, так как она в пьяном угаре была особенно криклива. Будучи маленьким, я никогда её не защищал. Зачем? Какой смысл, если отец вдвое больше меня? Но стоило мне вырасти, как я решил единожды заступиться за мать, и только тогда отец притих, как и мать, которая меня боялась сильнее отца. Думала, я тоже её буду бить, а я что, дурак, чтобы поднимать руку на кого-либо? Теперь я невольно держал их в страхе, пока к чертям не уехал от них в столицу, а после с Червус – сюда.

– В страшных условиях вы жили…

– И не говори. Зато вырос хорошим человеком, как я думаю.

– Очень хорошим, не сомневайтесь.

– Хех… Хм… Кстати, а друзья знали о твоей, так сказать, мечте умереть?

– Нет. У меня нет друзей, есть лишь знакомые. Все мне доверяют, рассказывают много информации о себе, я же никому не могу ни о чём поведать. Только сейчас с вами я раскрепостился и стал более говорлив, ибо уже устал скрываться и таить всё в себе.

– Это уже хорошо, что перестал держать всё в себе. Знаешь, мысли же не только как болезнь, они как яд: если вовремя не выпустишь их наружу, они отравят твой организм, а если выпустишь, то освободишься. Так что не стесняйся и говори много, говори всё, что хочешь; мы тут с тобой и готовы поддержать тебя.

– Спасибо, Эльк.

– Можешь звать меня папой, мне так больше нравится.

– Спасибо, пап. Так непривычно говорить это слово…

– Какое?

– «Папа».

– Ну, ничего, привыкнешь!

Вскоре в дом вернулась Червус, сложила ветки и деревяшки для розжига камина в угол, поцеловала супруга и Агнца в лоб и принялась за ужин, ловко управляя кухонными инструментами, как дирижёр управляет оркестром. Она не любила, когда кто-то готовил вместо неё, потому отвергла помощь Агнца и сама справлялась с посудой и овощами, напевая песенку:

Спустя час с хвостиком все сели за стол, пожелали друг другу приятного аппетита и принялись за невероятно вкусный и сытный гуляш.

– Кстати, Червус, вернее, мама, – внезапно обратился к оленухе Агнец, разжёвывая мясо, – а почему у вас рога? Вы ведь… самка оленя. Простите за вопрос, просто он долгое время волновал меня…

– Всё хорошо, не переживай. Рога… Не знаю. Возможно, заклятье посчитало меня мужчиной. Меня всегда путали с мужчиной из-за моего странного лица.

– Красивое у вас лицо, а не странное.

– Согласен, – поддакнул Эльк и поцеловал смущённую супругу в щёку.

После ужина Эльк принялся за помывку посуды и уборку, а Червус отвела Агнца в детскую, уготовленную для их умершего сына. Так вышло, что он каждый день ночевал у разных зверей, сближаясь с ними всё больше и больше, напоминая каждому о каком-то погибшем в пожаре близком человеке.

Крепкие стены были обклеены полосатыми синими обоями с мишками, выцветшими детскими рисунками и фотографией в деревянной рамочке красивого светлого мальчика с большими чёрными глазками. Агнец осматривался, и всё чаще взор его падал на фотографию мальчика, в котором он действительно видел себя в младенчестве.

– Это Агти?

– Да. Погоди… Откуда ты знаешь его имя?

– Папа сказал.

– А-а… Да, вы действительно очень похожи.

Агнец остановился посреди комнаты и посмотрел на расправленную постель с одноглазым плюшевым мишкой.

– А зачем мы здесь? – внезапно спросил он.

– Мы будем ложиться спать.

– Это комната для меня?

– Да. Я уже приготовила постель.

– Я вам не помешаю?

– Нет, вовсе нет, – неожиданно Червус смутилась и даже взволновалась. – Я хочу спеть колыбельную, чтобы тебе хорошо спалось…

Агнец ласково улыбнулся:

– С радостью послушаю. Мне никогда не пели колыбельные.

– А я никогда их не пела никому. Мы с Эльком начали петь только после заклятья; раньше я стеснялась своего голоса, потому, к сожалению, обделила Агти колыбельными.

Они кивнули друг другу.

Агнец снял костюм, сложил его на стул и лёг под одеяло, а Червус села у изголовья кровати и, прочистив горло, тихо запела. Голос её сплетался в ночной тишине с журчанием сверчков и тихого голоса Элька, что со скрещенными руками стоял в дверях:

Агнец закрыл глаза. Он действительно был счастлив, что обрёл такую большую и добрую семью, которая любила его искренне и нежно, которым он мог без стыда и совести рассказать обо всём, что его гложило, поведать о своих тревогах и перестать таиться под масками жизнерадостности и лести, знать, что его примут таким, какой он есть.

И с этими мыслями он засыпал, пока Эльк и Червус пели ему колыбельную. Поняв, что малыш спит, они со слезами на глазах вышли на кухню и вскоре тоже легли спать в обнимку, вытирая друг другу слёзы искреннего счастья.