Грань забвения

Глава 1. Пациент без имени

Утро началось, как и все остальные до этого. Холодный свет пробивался сквозь жалюзи, расчерчивая кабинет Артёма на ровные полосы. Электронные часы на стене мигали 08:42 – слегка отставая, тоже как всегда. Он всё никак не мог их перенастроить, да и не видел в этом смысла. Время и так куда-то ускользало.

Клиника "НейроКоррект" находилась в спальном районе – серое здание с полированным холлом, пахнущим лавандой и спиртом. За стеклянными дверями уже ждали пациенты: пожилые люди с пустыми глазами, молодые с застывшими улыбками, женщины с масками тревоги на лицах и мужчины, держащиеся за руку родных, будто за якорь в зыбком море памяти.

Артём включил кофемашину. Раздался хорошо знакомый треск, а потом ободряющее журчание. Он открыл цифровой блокнот на столе – расписание плотное: три консультации до обеда, одна экстренная во второй половине дня, затем отчёт для главврача. Он медленно потянулся и щёлкнул шеей – уже который день просыпался с ноющей болью в затылке. Иногда она переходила в глаза, иногда в сны.

Он присел к столу и пролистал досье на сегодняшних пациентов. Всё как обычно: посттравматические амнезии, когнитивные сбои, сложные случаи с редактированием воспоминаний – как раз его специализация. За последние годы он научился не только слушать, но и молчать так, чтобы пациент говорил сам. Восстановление памяти было больше искусством, чем наукой.

Он сделал глоток кофе – горький, недоваренный – и поморщился. В груди закололо от лёгкой тревоги, будто он что-то забыл. Рука машинально потянулась к внутреннему карману пиджака, но нащупала только телефон. Ничего нового.

В голове коротко мелькнуло: "а ты точно помнишь, как доехал до клиники?"

Он замер на мгновение. Лицо отразилось в чёрном экране планшета – немного уставшее, но вполне обычное. Он отмахнулся от мысли. Просто не выспался.

За дверью послышались шаги. Кто-то остановился. Затем – лёгкий стук.

– Доктор Лебедев, – голос администратора был напряжённым. – У нас внеплановый пациент. Очень странный случай. Он… он говорит, что знает вас. Но документов у него нет.

Артём нахмурился.

– Сейчас подойду.

Он выключил планшет. На секунду в голове словно зашумело, как от перегоревшего кабеля. Он провёл рукой по виску и пошёл навстречу странному случаю.

– Его нашли под утро, – администратор, молодая женщина по имени Кира, держала в руках планшет и явно не знала, как начать. – На мосту. Он стоял на перилах и что-то шептал… на латыни, кажется. Или на чём-то похожем. Патруль вызвал скорую, сдали его нам, потому что речь бессвязная, документов нет. У нас он с четырёх утра.

– Что-то о нем выяснили? – Артём шёл по коридору, пытаясь сосредоточиться, но голова странно ныла.

– На нём не было ничего, кроме старой пижамы. Мы подумали, может, сбежал из какой-то клиники. На шее обнаружили жетон, но он какой-то странный и явно не медицинский.

Они остановились перед изолированной палатой. Стекло было полупрозрачным, за ним угадывался силуэт мужчины, сидящего на полу, обхватив колени. Спина прямая, движения размеренные, словно ритуальные.

– Он не представляется. Но повторяет, будто заклинание: "Я – Носитель Искры". Больше ничего внятного. Пока что.

Артём скользнул взглядом по планшету. В графе имени стоял прочерк.

– Вызывали полицию?

– Да. Оформляем как неизвестного. Но он не агрессивен, и психолог скорой сказал, что его стоит показать вам. Мол, не бред, а… какая-то глубокая внутренняя конструкция. Или театральная мания величия.

Артём задержал взгляд на жетоне пациента, а точнее, на изображенном на нем символе – стилизованный круг с пересекающимися спиралями. Он ощутил странное покалывание в пальцах, хотя даже не касался металла.

– Оставьте нас наедине, – сказал он наконец. – Я попробую с ним поговорить.

Кира кивнула, хотя на её лице читалось явное нежелание оставаться вблизи этой палаты.

– Только будьте осторожны, доктор. Он… не так прост, как кажется.

Артём вошёл, и дверь за ним мягко закрылась, поглотив свет сет из коридора клиники.

В палате было тихо до неестественности. Даже кондиционер здесь казался выключенным из сети. Пациент сидел на полу, поджав ноги, спиной к кровати, руками обхватив колени. Его голова была опущена, волосы спутаны, кожа бледна, как у человека, давно не видевшего солнца. На вид – лет сорок. Глаза были закрыты, но как только Артём вошёл, он заговорил.

– Ты не тот, кем кажешься.

Голос был негромким, почти шепот, но каждое слово – будто выгравированное лезвие. Артём остановился на полпути к креслу.

– Что вы сказали?

Пациент поднял голову. Лицо – худое, с резко выделенными скулами, глаза светлые, почти бесцветные. Они не выражали ни страха, ни беспокойства, ни даже заинтересованности. Только усталость, глубокую, как вековая тьма.

– В тебе – плоть и пустота, – продолжил он. – В тебе – пламя Перехода.

Артём почувствовал, как под лопатками пробежал холодок. Он медленно присел в кресло, стараясь держать обычный профессиональный тон:

– Меня зовут доктор Лебедев. Я хочу вам помочь. Для начала… как вас зовут?

– Я – Носитель Искры, – без колебаний ответил пациент.

– Это не имя.

– Это сущность.

Повисла пауза. Артём включил запись на планшете, но сделал это медленно, не сводя глаз с собеседника. Тот заметил его движение и усмехнулся одними уголками губ, почти незаметно.

– Где вы были до того, как вас нашли? Вы помните?

– Был… в Тени. До того как вернулся.

– В Тени?

– За гранью. Где всё настоящее. Где ты был до Падения.

Эти слова прозвучали как удар в грудь. Что-то в его голосе – не смысл, а интонация – заставило Артёма застыть. На миг всё вокруг будто сдвинулось, контуры предметов поплыли, как в жару.

Дежавю. Резкое, удушающее. Он точно уже слышал это. Может, во сне?

Артём моргнул, сцепил пальцы.

– Что за Падение? Кто вы? Откуда знаете меня?

Пациент не ответил. Он замер, глаза его постепенно стекленели. Минуту, две он сидел совершенно неподвижно, как статуя. Только губы дрожали, шепча что-то неразборчивое. Иногда – словно не своими голосами.

Артём почувствовал пульсацию в висках. Он уже собирался встать, когда пациент вдруг повернул голову – резко, как машина, сбившаяся с маршрута.

– Ты сосуд.

– Что?

– Скоро вспомнишь. Когда она придёт.

– Кто? Кто "она"?

Но пациент снова замолчал. И больше не произнёс ни слова.

Артём вышел из палаты с тяжестью в груди. Он убедил себя, что все услышанное – бред чистой воды. Глубокий психоз, возможно, шизоаффективный эпизод. Ему нужно было записать всё, свериться с коллегами, переслушать запись.

"Но почему это всё звучало так… знакомо?" – вдруг подумал он.

***

На следующее утро клиника встретила Артёма странной тишиной. Обычно в это время коридоры уже наполнялись звуками: гул голосов, шорох халатов, скрипы каталок и бодрый, раздражающий электронный звонок с ресепшена. Но сегодня воздух словно застыл. Как будто внутри здания выключили не только звуки, но и само время.

Он прошёл к своему кабинету, поставил кофе на стол, но не успел даже коснуться планшета – дверь резко приоткрылась, и Кира, все та же администратор, просунула голову.

– Доктор, – её голос был приглушённым, глаза – встревоженными. – Нам нужно, чтобы вы… посмотрели кое-что.

Дверь в палату, где вчера находился пациент, была распахнута. Внутри – никого. Кровать аккуратно заправлена, на полу – ни следа. Даже бинтов или простыней, как это часто бывает после побега.

– Он ушёл? – сухо спросил Артём, и сам понял, насколько это глупо прозвучало.

– Мы не знаем, – Кира покачала головой. – Система контроля показывает, что двери не открывались. Ни вход, ни выход. Камере не было видно этого участка с основной линии наблюдения, но резервное видео пропало.

– Пропало?

– Файлы отсутствуют за последние два часа. Как будто кто-то вручную их стер. Или они просто не записались. Хотя, это невозможно, так как все сервера защищены. Но факт есть факт.

Пришла охрана. Один из охранников, старший смены, по имени Ильин, смотрел на происходящее с растущим непониманием.

– Мы проверили всё, доктор. Вентиляция – слишком узкая. Окна не открываются. Электронный замок активен, сигнала взлома нет. Мы никого не впускали и не выпускали. Он не мог выйти. Он… исчез.

Артём шагнул внутрь палаты. Прошёлся по полу. Встал у кровати. Внезапно ощутил странную дрожь под кожей, как будто воздух здесь был… другим.

– Вещи? – спросил он.

– Только пижама. Больше ничего, – ответила Кира.

– Жетон?

– Сняли и отнесли в кабинет охраны. Хотели проверить символику на всякий случай. Не помогло – похожего изображения нет ни в одной базе данных. Никто не может понять, откуда оно.

Артём провёл пальцами по стене, почти машинально. И вдруг понял, что он боится. Не происходящего сейчас, а того, что услышал вчера. Неопределённость всегда страшнее диагноза.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Сообщите полиции, повторно. Запросите техотдел и пусть они проверят серверы и замки. И… позвольте мне осмотреться здесь ещё на пару минут.

Он остался в палате один. Закрыл за собой дверь. Тишина обрушилась, плотная, вязкая.

Кровать. Тумбочка. Пустая.

Почти пустая.

Он наклонился. Там, в углу, почти сливаясь с полкой, лежал небольшой чёрный предмет.

Он поднял его.

Это был кристалл – неправильной формы, как будто не до конца сформировавшийся. Поверхность его была матовой, но когда Артём коснулся его пальцами, тот отозвался тихим, вибрирующим холодом.

И на долю секунды в его голове пронеслось что-то похожее на голос. Слова он не расслышал. Только ощущение – будто кто-то коснулся его мысли изнутри.

Он спрятал кристалл в карман и решил никому говорить о нем.

Хотябы пока.

Артём вернулся в кабинет, даже не замечая, как прошёл туда. Коридор – словно стёрся из памяти. Было ли по пути кто-то? Медсёстры, коллеги, пациенты? Он не помнил. Только скользящее ощущение – будто кто-то рядом, за спиной, но на краю зрения. Стоит остановиться – и исчезает.

Он опустился в кресло, провёл ладонью по лицу. Пальцы дрожали. Это не страх – пока ещё нет. Это другое. Как будто что-то внутри сдвинулось, под тонким стеклом сознания.

На столе стояла недопитая чашка – пар уже не поднимался, только слабый аромат напоминал о недавнем тепле. Он уставился в неё, не в силах заставить себя отпить.

Пальцы нащупали в кармане кристалл. Темный и тяжёлый – совсем не как стекло или кварц. Он будто пульсировал, едва ощутимо, в такт сердцу. Или наоборот – сердце начало подстраиваться под его ритм?

Артём резко отдёрнул руку. Потом он встал и подошёл к окну.

Большой город жил своей жизнью – машины, прохожие, шум. Ничего необычного. Но когда он взглянул на отражение в стекле, что-то кольнуло его ум.

Там, в глубине зеркального блика, будто бы промелькнула фигура, стоящая за его спиной. Неясная, размытая, как будто из другого слоя реальности.

Он резко обернулся. Пусто.

Вернулся взглядом к отражению. Всё чисто. Только он в отражении – бледный, с тенями под глазами.

– Усталость. Просто усталость, – сказал он себе. Но мысли не слушались словесных уговоров.

Артем сел обратно за стол. Попытался включить планшет, записать что-то, зафиксировать, как привык. Но экран мигнул и погас.

Пальцы опять скользнули к карману. Сердце билось неровно. Воздух в кабинете казался плотнее.

Он прикрыл глаза. Несколько вдохов. Счёт до десяти. Всё по методике. И тут пришло чувство. Не резкое, не пугающее – скорее, тихое, но абсолютно уверенное.

"Ты не один."

Он открыл глаза и снова посмотрел на своё отражение в затемнённом стекле.

Лицо точно его. Но взгляд… казался чужим.

И впервые за долгое время ему показалось, что за ним кто-то смотрит и наблюдает. Изнутри.

Глава 2. Песня кристалла

Артём проснулся от того, что в комнате было слишком светло и слишком тихо. Шторы вчера он явно не закрывал. Солнце било в глаза прямым лучом, отсвечивая от стеклянного столика, и голова гудела, как после бессонной ночи. Сновидений он не помнил вовсе.

Он сел в постели, прислушиваясь к себе. Тело словно принадлежало другому: ломота в спине, тяжесть в руках, слабость. На губах появился солёный привкус, как после истерики или от обезвоживания.

"Я… дома?" – только сейчас он осознал, где находится.

Да, это точно была его квартира. Его спальня. Всё на своих местах. Но что-то было не так. Воздух был будто чужой.

Он медленно поднялся, пошёл в ванную. В зеркале его встретил уставший, бледный человек с опухшими веками и небритым подбородком. Артём поднёс ладонь к лицу, и задержался. Его рубашка – та, в которой он был вчера – была надета наизнанку.

Он расстегнул пуговицы и бросил её в корзину. На внутренней стороне правого предплечья проступала узкая красная полоса, будто ожог. Не глубокая, но чёткая, чуть изогнутая, как клеймо. Он провёл по ней пальцами – не болит, но кожа вокруг чуть раздражена.

"Когда?.." – он пытался вспомнить путь домой, вечер, ночь. В голове было пусто.

Он вернулся в спальню. На тумбочке лежали ключи, телефон и… не сразу, но он заметил – в кармане брюк остался кристалл. Артём достал его и замер.

Кристалл казался теплее, чем вчера. Матовая поверхность едва уловимо пульсировала, словно дышала. Внутри не было света, но был намёк на глубину, на что-то, что смотрит в ответ.

Он резко положил его обратно в карман, будто боялся, что кристалл услышит мысли.

Возвращаясь в ванную, Артём схватил щётку, машинально выдавил пасту. Он не хотел смотреть в зеркало, но взгляд всё равно скользнул вверх.

Сначала ничего особенного не происходило. А потом пошла задержка.

Отражение отставало от движений на долю секунды. Совсем чуть-чуть. Почти незаметно, но достаточно, чтобы сознание взбунтовалось от увиденного.

Артем медленно поднял руку. И отражение сделало то же самое, но чуть позже. Он поднёс палец к щеке – и в зеркале палец остановился прежде, чем коснулся кожи. Глаза отражения смотрели ему в глаза, но казались слишком внимательными.

Он резко отступил от зеркала. Тень от собственной фигуры прыгнула на пол, и всё стало как прежде.

– Усталость… – пробормотал он в очередной раз и зажал виски ладонями. – Просто перенапряжение.

Однако, он не верил самому себе.

Артём вышел из дома, стараясь дышать ровно. Утренний город шумел и жил своей жизнью, как обычно. Машины тянулись в пробке, продавцы разворачивали палатки у метро, кто-то громко говорил по телефону. Всё – как всегда. Но в этом "как всегда" уже пряталось что-то иное. Он ощущал это собственной кожей.

Он прошёл пару кварталов, когда в ушах появилось звонкое дрожание – не боль, не гул от усталости, а тонкий, почти музыкальный, звон. Сначала едва заметный, затем все более настойчивый.

Артём остановился у перехода, закрыл глаза. Звук не исчез. Более того – в нём начали проступать голоса.

Зазвучали обрывки фраз, произнесённые без интонации, не-человеческим тембром, будто кто-то говорит:

– …перепутье…

– …Грань… приближается…

– …она грядёт… сосуд пробуждён…

Он схватился за лоб, почувствовал липкий пот на висках. Люди вокруг продолжали идти, не обращая на него внимания.

– Что за чёрт… – прошептал Артем.

Он заставил себя двигаться дальше – шаг за шагом, будто преодолевая сопротивление воздуха. Вошёл в метро, прошёл через турникет. Впереди появиля эскалатор, чья лента, казалось, тянулась слишком медленно, слишком плавно. Шаг на ступень – и звон в голове усилился.

Вагон метро встретил его глухим скрежетом. Он вошёл и встал у двери, уставившись в своё отражение в стекле. Опять. Опять другой взгляд…

Поезд дёрнулся, пошёл. Остановка "Смоленская". Артём моргнул. Следующая должна быть станция "Арбатская". Но когда он поднял глаза к табло, оно показывало: "Курская".

Он стоял в том же положении. Люди рядом совершенно новые. Кто-то вышел, кто-то вошёл. Артём чувствовал холод в пальцах, как будто провалился в сон наяву, причем стоя. Провал в памяти. Целая станция прошла мимо, а он ничего не заметил.

И тут он услышал голос – не в голове, а рядом.

– Ты её уже слышишь, да?

Артём резко обернулся.

На сидении рядом с дверью пристроился старик в выцветшей кепке и с глазами, в которых не было зрачков. Зрачки были затянуты молочной пеленой, как у слепого. Но он смотрел прямо на Артёма и улыбался.

– Что… что вы сказали? – выдохнул Артём.

– Тишина скоро раскроется, – прошептал старик. – Не бойся. Она уже здесь.

И просто отвернулся, как будто ничего не было.

Когда поезд остановился, Артём выбежал на платформу, чувствуя, как в висках стучит кровь. Он приложил руку к груди – кристалл под курткой вибрировал слабым теплом.

***

Он открыл дверь в свой кабинет и только тогда понял, что не помнит, как сюда попал. Он не помнил ни как проходил через холл, ни каких обычных разговоров на ресепшене, ни ожидания в лифте… ничего. Последнее, что осталось в памяти – гул в метро и мутный взгляд старика.

А теперь он видел знакомый кабинет, мягкий свет от ламп, приглушенный городской шум за окном. Часы на стене показывали "13:14".

– Что за чёрт…

Он сел в кресло и провёл рукой по лицу. Часы показывали верное время, это подтвердила панель на мониторе. Он явно пришёл к положенному времени, к восьми часам, как и всегда, но в памяти зиял провал, тёмное пятно, как чёрная краска, разлитая по киноплёнке.

Раздался стук в дверь.

– Артём Сергеевич? – приоткрылась дверь, заглянула молодая медсестра, Лена. – Всё хорошо? А то вы с утра как с Луны свалились. У нас уже дневной приём начинается, скоро пациент на 13:30.

– Да… всё в порядке, – он натянуто улыбнулся. – Просто не выспался.

Лена кивнула, но глаза её задержались на нём чуть дольше, чем положено. Как будто что-то в нём изменилось. Он чувствовал это и сам, словно стал чуть тоньше, чуть менее плотным.

Следующим заглянул коллега – физиотерапевт Константин, с чашкой кофе.

– Ты, кстати, в зеркало сегодня смотрелся? – сказал он с улыбкой. – Видок у тебя, как будто ночью тоннель копал.

Артём хмыкнул.

– Неважная ночь была.

– Это видно. И рубашка опять наизнанку? – Константин ткнул пальцем в его воротник. – Тебя точно не подменили?

Когда он ушёл, Артём подошёл к столу, запустил внутреннюю систему мониторинга. Сначала – поток обычных, рутинных записей: пациенты, сотрудники, коридоры, скучная стабильность.

А потом – его кабинет. С девяти до одиннадцати – ничего особенного.

С одиннадцати до тринадцати – началось странное.

Он перематывал записи.

Сначала появился еле уловимый шум. Потом возникли пятна, искажения изображения. Лица людей расплывались, движения становились дергаными, как будто камеры видели всё через водяную рябь.

И наконец – он сам, сидящий за столом, но… не двигающийся. Замерший, с пустым взглядом, словно вырезанный из бумаги.

Иногда он вставал и ходил по комнате, но в каком-то слишком замедленном темпе, словно каждое движение давалось с усилием. В какой-то момент экран почернел. Затем – резко вернулось изображение, и Артём уже сидел, опершись лбом о ладони. Всё выглядело нормально. Но прошло два часа.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Что бы это ни было – оно внутри. Оно с ним.

Артём открыл цифровой журнал, чтобы записать произошедшее. Нужно было всё зафиксировать – хронологию, ощущения, наблюдения. Он начал с простого:

13:22. Попытка восстановить события утра.

Провал в памяти от метро до кабинета.

Камеры фиксируют искажения изображения.

В ушах – голосоподобные фрагменты.

Пальцы дрожали. Он заметил, как с трудом удерживает стилус – рука сделалась вялая, как после анестезии. Строки получались кривыми, буквы расплывались, будто экран и сам начал расползаться от прикосновения.

Он раздражённо отложил стилус, потер лицо ладонями. Всё тело ломило, как перед лихорадкой. Подсознание упорно нашёптывало, что это не усталость и не болезнь – что-то просыпается, раздвигает его изнутри.

Он сунул руку в карман куртки, висевшей на спинке кресла. Пальцы сомкнулись на кристалле.

Он был тёплым, будто живым. Артём достал его, положил на стол. Камень был неправильной формы, чёрный, с редкими алыми прожилками. Но под светом лампы он вдруг дрогнул, словно в глубине зашевелилось отражение.

Артём коснулся его пальцем.

И мир вывернулся. Мгновенно, без перехода, он оказался в другом месте.

Пустая улица.

Город, но не тот, что он знал.

Здания, словно нарисованные мелом на тёмном фоне. Окна – чёрные, пустые. Асфальт – как нарисованный на бумаге, неровный, нереальный. Над головой – чёрное небо, без звёзд, без луны. В воздухе пахло озоном и гарью, как после удара молнии.

В центре улицы зияла трещина. Прямо в воздухе, между зданиями. Как будто небо и пространство лопнули, и сквозь разлом сочился тусклый бело-серебристый свет. Она пульсировала, как живая.

Изнутри доносилось шептание. Артём не мог разобрать слов, но знал: они обращены к нему.

Он шагнул – и в этот момент всё исчезло. Стук в дверь вернул его в кабинет и в реальность.

– Артём Сергеевич? – голос Лены звучал спокойно. – Пациент на 13:30 пришёл и уже ждет.

– Да… сейчас, – откликнулся он, сглатывая.

Он посмотрел на часы – "13:37".

Несколько минут потерялись. Опять. Он тяжело дышал. Сердце билось в висках. Рука дрожала. Он посмотрел на неё – след от прикосновения к кристаллу остался красноватым, как ожог.

Он ещё не знал, что это была Грань. Но уже чувствовал: реальность больше не цельная. Что-то внутри него треснуло и сквозь эту трещину кто-то смотрит.

***

После приёма Артём машинально заполнил карточку, стараясь не думать о кристалле, который теперь лежал в нижнем ящике стола, завернутый в плотную ткань. Он не знал, зачем взял его с собой. Но идея оставить его в клинике казалась ещё более опасной.

На обед он не пошёл. Сидел у окна, пил воду, пытался сосредоточиться на вещах обыденных, привычных. Не получалось.

К 15:40 в кабинет заглянула Кира.

– Можно на пару минут? – Она выглядела настороженно. Обычно улыбчивая, сейчас она держалась чересчур сдержанно.

Артём кивнул.

Она закрыла за собой дверь и подошла ближе.

– Всё нормально, Артём Сергеевич?

Он немного напрягся.

– Почему спрашиваешь?

– Ты… как будто не в себе. Сегодня с утра бледный, глаза красные, говорил с пациентом, а потом вдруг исчез из поля зрения камеры – я проверяла журнал. А ещё…

Она замялась.

– Что ещё?

Кира опёрлась на край стола.

– Сегодня ночью кто-то пытался получить доступ к твоей картотеке. Через админ-панель.

Артём медленно выпрямился.

– Кто?

– В том-то и дело – неизвестный АйДи. Служебный вход, но отпечатка не было. Как будто кто-то вошёл без регистрации, с обходом защиты.

Он замолчал, сжав кулаки. Кристалл лежал в ящике – и казалось, будто нагревается, реагируя на разговор.

– Это может быть сбой? – спросил он, стараясь говорить ровно.

Кира покачала головой.

– Нет. Я спросила у системного – лог подтверждён. Кто-то был в системе в 3:11 ночи. Только в твоём профиле.

– Понятно, – тихо сказал он.

– Ты думаешь, это кто-то из охраны? – Кира понизила голос.

– Не знаю. Но если ещё раз что-то подобное будет – дай знать сразу, хорошо?

Она кивнула.

– Конечно.

Когда она ушла, Артём остался в тишине.

"Наблюдают", – он впервые допустил эту мысль осознанно.

Он задумался: кто это мог быть? Пациент исчез. Кристалл странный, да. Но это… было другое. Кто-то явно следит за ним. И, возможно, действует скрытно уже не первый день.

***

Вечерний город светился размытыми огнями, будто кто-то увеличил контрастность и понизил чёткость реальности. Артём шёл домой пешком, отказавшись от метро. Хотел проветриться, собраться с мыслями, но воздух казался затхлым, как в закрытом помещении. Он всё чаще ловил себя на странных ощущениях: как будто за ним следят… но не глаза, а нечто без лица, без формы.

На пересечении двух улиц он остановился у светофора. Редкие прохожие торопливо шагали мимо. Павильон на автобусной остановке мигал поломанной рекламной панелью. Артём нащупал в кармане тканевый мешочек с кристаллом.

Гул в голове вернулся. Только теперь это был не просто шум. Это был гимн. Низкий, как органный аккорд, вибрирующий прямо в черепе.

Слова невозможно было различить, но он ощущал смысл – как запах или цвет. Они пели о перепутье, о границе, о том, что приближается.

Он встал, цепенея, посреди улицы. И тогда… всё застыло.

Огни фонарей вспыхнули и сменили цвет – стали медно-зелёными. Машины остановились, но не с визгом тормозов – они словно погрузились в воск.

Люди продолжали двигаться, но замелено, как в воде, на глубине. Их лица дрожали, искажались, расплывались, будто были написаны по стеклу под дождём.

Он почувствовал, что что-то меняется. Пространство перед ним взвилось рябью, как поверхность воды, которую тронули пальцем. Только вместо воды был воздух. А за рябью – нечто.

Мир, вывернутый наружу. Мир, где нет формы, а только намерение.

Он не мог это описать. Только видеть и даже это было больно. Как будто глаз зашёл слишком глубоко. Как будто разум стал зрением.

Грань.

Он стоял перед ней.

В кармане кристалл вибрировал всё сильнее. Он сжал ткань, в которую завернул кристал, и боль обожгла ладонь.

Шаг. Всего один назад или вперёд, он не понял, куда именно, но всё вернулось. Свет снова стал обычным.

Машины задвигались, люди пошли, кто-то в наушниках прошёл мимо. Реклама замигала, как прежде.

Он стоял посреди тротуара, один, с сердцем, бьющимся, как у зверя.

Артем посмотрел на ладонь, на которой появился ожог. Свежий, тонкий, и чёткий, как клеймо – спираль, уходящая в точку.

Он убрал руку в карман, сжал кулак, и только тогда почувствовал, как дрожит всем телом.

Глава 3. Улики и зеркала

На этот раз Артём пришёл на работу раньше обычного. Он не завтракал, не пил кофе, даже не проверил почту и как только сел за стол, тут же включил терминал и вошёл в систему под своим АйДи. Сонливость уступила место холодной, механической сосредоточенности. Ему нужно было найти доказательство. Запись. Имя. Хоть что-то.

Пальцы стучали по клавишам, вводя дату поступления пациента – вчерашнее утро.

"Ошибка: пациенты не зарегистрированы."

Он попробовал через журнал приема. По идее, каждый, кого привозят в экстренном порядке, проходит первичную регистрацию, даже если у него нет документов. Администратор должна была внести это вручную.

Записей не было. Ни одной.

Он открыл график смен охраны. Ночная смена – Серов и Ракитин. Врачи – по расписанию. Медсестра на дежурстве – Чугунова. Всё совпадало. Только вот рядом с их именами стояла пометка "без происшествий". Ни одного упоминания о пациенте без документов.

Артём откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Он ведь помнил его. Абсолютно точно.

Разговор. Голос. Жесты. Кристалл, чёрный, будто поглощающий свет.

Он поднялся и прошёл к регистратуре. Кира уже была на месте, уткнувшись в экран. Увидев его, подняла глаза:

– Что-то случилось?

– Я ищу сведения по экстренному пациенту, которого доставили вчера утром. Тот, что без документов, – голос у него был сухой и деловой. – Помнишь?

Кира сморщила лоб.

– Не совсем… Вчера был обычный день. Только один поступивший – подросток после мотоаварии. Никого без документов не было.

– Ты уверена?

– Артём, – в её голосе появилась настороженность. – Я ведь дежурила. У меня всё записано. Хочешь – покажу.

Он кивнул. Она открыла журнал регистрации. Всё выглядело вполне корректно – ровные строки, даты, подписи.

Пациента не было. По крайней мере – в их реальности.

Он медленно повернулся и пошёл обратно в кабинет. Мысли шли вразнобой. Или это с ним что-то происходит? Галлюцинация? Коллективный сбой памяти? Или кое-что хуже – вмешательство извне.

Он сел за стол, посмотрел в отражение стекла своего монитора. Оно было размытым, как на замерзающем экране.

А если не исчез? А если его стёрли?

Мысль была невероятно странной и всё же он ухватился за неё.

Подмена. Не исчезновение, а искажение слоя реальности, в котором тот человек никогда не существовал. И он сам – единственный, кто помнит.

***

Техник сидел в тёмной аппаратной, заваленной пыльными серверами, проводами и мониторами, словно в техническом склепе в подвале клиники. Его звали Игорь, он всегда жевал жвачку и выглядел так, будто знает больше, чем говорит.

– Архив за ночь с понедельника на вторник? – переспросил он, не отрываясь от экрана. – Ща гляну.

Артём стоял позади, опершись на дверной косяк. Свет монитора отливался на его щеках. Он чувствовал, как медленно стягивается тугая петля в области висков – внутреннее напряжение, переходящее в недоверие к собственным чувствам.

– А вот и странности, – пробормотал Игорь и покачал головой. – У тебя весь блок архива от 02:00 до 05:00 повреждён. Файл есть, но пустышка – вес ноль байт. Вот так вот…

– Это может быть ошибка записи?

– Могло бы быть. Если бы не резервная память. Я сейчас чекну…

Прошло несколько минут. Игорь прикусил губу, нахмурился.

– Вот этого я не понимаю. Резервный сервер сделал перезапись в три утра. Причина – "обновление системы безопасности". Только я не запускал обновлений. И никто не должен был. Это ручной режим. У нас вообще всё строго по графику.

Артём сжал кулаки.

– Ничего не осталось?

Игорь пожал плечами:

– Только один файл. Камера в палате номер семь. Странный, однако, файл… система не хотела его открывать. Но… давай попробуем.

Он запустил видео. Экран мигнул, изображение появилось с рывками, как старая кинолента:

Артём сидит в палате. Один. Перед пустой койкой.

Он что-то говорит, машет рукой, кивает. Иногда замолкает, будто слушает. Никакого пациента на экране. Только он.

Вместо собеседника только тишина и пустота.

Артём замер. Он точно помнил с кем разговаривал и при каких обстоятельствах. Помнил каждое слово и каждое движение.

– Это невозможно, – тихо сказал он.

Игорь бросил на него взгляд с прищуром, но промолчал.

На экране Артём вдруг поворачивается и смотрит прямо в камеру, как будто знает, что за ним наблюдают.

Он потянулся к кнопке паузы, но файл закрылся сам по себе. Игорь ссутулился и щёлкнул мышкой.

– Ушёл. И всё. Как будто и не было.

В голове у Артёма раздалось тихое эхо, словно кто-то в пустой комнате произнес его имя. Шёпотом. Протяжно.

Он встал, покачался немного на пятках, засунул рук в карманы халата и вышел.

Артём не сразу пошёл в ординаторскую. Он стоял у окна, пытаясь склеить в голове разрозненные фрагменты – разговор, кристалл, исчезновение, записи… пустая палата.

Что-то не сходилось. Или слишком многое сходилось слишком правильно, как будто кто-то старательно вычищал за собой следы.

В ординаторской было тихо. Старшая медсестра, Наталья Степановна, склонилась над графиком дежурств, отмечая ручкой смены. Она была из тех, кто в профессии тридцать лет, и её сложно было вывести из равновесия.

– Наталья Степановна, – начал Артём, стараясь говорить спокойно, – вы вчера были на смене, так?

– Да, – она не отрывалась от бумаги. – А что?

– Вчера утром к нам поступил пациент. Без документов. Его нашли на мосту. В бредовом состоянии. Палата номер семь. Вы не помните?

Она оторвалась от дел, посмотрела на него с лёгкой настороженностью.

– Вчера? В палате номер семь? Артём, ты, может, что-то путаешь?

– Нет, – настаивал он. – Я с ним разговаривал. Он был… странный. Говорил, что я "сосуд", и… – он осёкся, понимая, как это звучит.

Наталья Степановна мягко кивнула и сложила руки перед собой:

– Послушай. Я понимаю, у тебя сейчас нагрузка. Мы все вымотались. Но вчера никаких экстренных поступлений не было. Я дежурила, проверяла палаты, ставила капельницы. Я бы не забыла. Ты точно хорошо спал?

– Это не усталость, – резко сказал Артём. – Я помню. Я даже…

Он хотел сказать, что у него остался кристалл, но инстинктивно остановился.

Наталья Степановна вздохнула:

– Может, тебе стоит взять пару дней отгулов? Перенапряжение бывает даже у самых лучших. Особенно у таких, как ты – упрямых.

Артем ничего не ответил.

Когда же он вышел из ординаторской, коридор показался ему длиннее, чем обычно. Простой, ровный больничный свет вдруг стал нестерпимо ярким. Он моргнул, потер висок и снова поймал себя на провале. Он не помнил, как пересёк всю секцию.

Чем больше он пытался вспомнить – тем больше проваливался в пустоты. Будто кто-то вымарывал целые куски его реальности ластиком.

Он прошёл мимо зеркала – и краем глаза увидел, что отражение чуть отстаёт. Буквально на долю секунды, но вполне достаточно, чтобы это заметить.

Он развернулся, но отражение было уже в норме. Его взгляд. Его поза. Всё как обычно.

И всё же… ощущение нереальности не исчезло.

Вдруг пришла дикая мысль, что против него работает нечто, что умеет подделывать и вычищать само время.

Комната отдыха встречала Артёма гулкой тишиной и слабым запахом дешёвого кофе. Он зашёл туда машинально, будто ноги сами привели. Внутри никого не было. Пластиковые стулья, автомат с закусками, и большое настенное зеркало напротив окна – неуместно широкое, будто из танцевального зала.

Он налил себе воду из кулера и присел в кресло напротив зеркала. Рука, державшая прозрачный стаканчик, мелко дрожала.

Слишком много несостыковок. Слишком мало памяти. Это уже не просто переутомление. Это уже настоящее вторжение в разум.

Он сделал глоток, и стакан выскользнул из пальцев. Пластик громко ударился о плитку. Вода растеклась, будто жидкое зеркало по полу.

Артём ругнулся вполголоса, присел, чтобы поднять стакан. В этот момент он бросил мимолётный взгляд в зеркало… и замер.

Отражение не двинулось.

Он поднял руку – и только через мгновение отражение повторило жест. Чёткая, пугающая задержка, как в плохо отлаженной видеосвязи. Только вот зеркало было настоящим.

Он замер, глядя в стекло. На лице отражения читалось нечто… другое. Не тревога, не усталость, а любопытство. Будто оно всё это время наблюдало и изучало.

И в следующую секунду оно посмотрело прямо на Артема. Хотя сам Артём в этот момент уже отвернулся, сжав зубы.

Тошнота подступила к горлу. Руки заледенели.

Он резко встал, не дожидаясь, пока разум снова начнёт искать рациональное объяснение. Всё внутри сопротивлялось – будто кто-то пытался выбить его из собственного тела, медленно, настойчиво, капля за каплей.

Он вытер ладонью рот, глядя в пол. Вода уже почти испарилась, оставив пятно.

Из зеркала донесся лёгкий, неразличимый шелест. Или ему показалось?

***

Сумерки опускались на город мутной пеленой. Артём шёл по улице, не обращая внимания на лица прохожих, машины, витрины. Мысли, скользкие и тревожные, рассыпались, как ртуть.

Он чувствовал, что за ним следят. Это было даже не ощущение, а почти уверенность – в точку между лопатками, казалось, вдавливал чужой, незнакомый взгляд.

Он резко обернулся – улица была пуста. Только редкие фигуры прохожих спешили по делам и никто из них особо не выделялся. Но это ничего не значило.

Возле дома он остановился, пытаясь достать ключ, когда она появилась так, словно возникла из воздуха. Женщина лет тридцати пяти, в тёмном пальто, с короткой стрижкой и усталым взглядом. Незнакомая и чрезмерно спокойная.

– Не оборачивайся резко. Я здесь не для того, чтобы тебе навредить.

Голос её звучал негромко, но четко. Как у человека, который много раз повторял эту фразу раньше.

Артём замер. Ключ в руке, сердце в горле.

– Кто вы? – хрипло выдавил он.

– Меня зовут Вероника.

Она замолчала, как и замерший Артем. Но через несколько секунд продолжила:

– Ты начинаешь вспоминать, и это хорошо. Потому что ты – не Артём. Не совсем.

Он сжал кулаки.

– Что вы несёте? Это… розыгрыш? Вы следили за мной?

Она покачала головой.

– Я защищала тебя, пока могла. Теперь всё ускоряется. Кристалл пробудил контур. Грань сдвинулась.

Она подошла ближе, почти вплотную.

– Смотри в зеркало. Но не сразу. Когда почувствуешь, что тебя нет – вот тогда. Оно покажет.

– Объясните нормально! – Артём шагнул к ней, но она уже отступала в сумрак.

– Мы ещё встретимся. Если тебя не перепишут раньше.

И она исчезла в переулке, будто растворилась в сером воздухе. Ни звука, ни следа.

Артём стоял, сжимая ключ, будто оружие.

Потоптавшись, он все же поднялся на свой этаж. Дома было тихо. Слишком тихо – будто стены прислушивались к нему.

Артём закрыл входную дверь, повернул замок и опустился на табурет возле зеркала. Оно висело в коридоре, узкое, вытянутое, с лёгкими разводами на стекле. Обычно он не обращал на него внимания. Но сегодня не мог отвести взгляд.

Слова Вероники не давали покоя: "Когда почувствуешь, что тебя нет…"

Он уже не чувствовал себя. Или, точнее, – не чувствовал в себе себя. Будто внутри кто-то разглядывал его из глубины.

Он провёл пальцами по лицу, тронул щеку. Зеркальное отражение повторило движение – с запозданием. Совсем маленьким. Но достаточно, чтобы сердце сжалось.

Артём застыл. Затем наклонился ближе.

– Ну… давай, – прошептал.

Минуты тянулись томительно долго, но ничего не происходило. И вдруг за мгновение все переменилось – в отражении не было его лица.

Там стояла странная фигура – человек в чёрной одежде, с гладкой маской, за которой горели глаза, полные света. Неестественные, как прожекторы в тумане, они смотрели на него – не сквозь зеркало, а прямо в него.

Артём вскрикнул, отшатнулся, упал на пол. Из носа пошла кровь, горячая и липкая. Пол покачнулся. Или это он сам раскачивался?

Фигура исчезла, оставив только тусклое, спокойное отражение.

Артем прижался спиной к стене, тяжело дыша. Пальцы дрожали. Голова гудела.

И вдруг, в эту тишину, прорезалась мысль. Простая, страшная, кристально ясная: "Я понял, что боюсь не забыть, а вспомнить."

Глава 4. Вероника и прошлое, которого нет

Воздух стоял неподвижно, словно затаившийся зверь, а окна многоэтажек отражали слабое свечение фонарей, как поблекшие зеркала. Артём брёл по знакомой улице, но каждый шаг казался чужим, как будто он не возвращался домой, а входил в декорации своей же жизни.

Он возвращался домой после тяжёлого суточного дежурства. В клинике царило странное возбуждение – будто бы все пациенты чувствовали надвигающееся тревожное нечто. Артём не мог сосредоточиться, а к утру и сам начал терять ощущение времени.

Прошедшая ночь почти не принесла покоя. Кошмары приходили без четкого содержания, ощущением распада, криками за гранью слышимого и жаром, будто внутри него кто-то горел. Он просыпался несколько раз и не знал, спал ли вообще. Утром казалось, что время просто вычеркнуло его из жизни.

К подъезду он подошёл, опустив голову. Уже потянулся к двери, когда услышал знакомый голос:

– Ты не спросил, как я узнала, где ты живёшь.

Он резко обернулся. Вероника стояла чуть в стороне, в длинном чёрном пальто, с капюшоном, скрывающим половину лица. Взгляд у неё был спокойный и ясный.

– Я не знал, что ты следишь за мной, – сказал он сухо.

– Это не слежка. Я пришла, потому что у тебя мало времени. Мы оба знаем, что ты уже начал менять форму. Ты это чувствуешь?

Он хотел возразить, хотел уйти. Но не смог. Слова будто вязли в горле, разум сопротивлялся, а тело застыло на месте.

– Нам нужно поговорить, – сказала она мягко, но без намёка на просьбу.

– В моей квартире? – спросил он.

– Лучше там, чем где бы то ни было. Пока ты ещё можешь называть её своей.

Он молча кивнул. Открыл дверь, и они вместе вошли в подъезд, погружаясь в тишину, в которой даже эхо звучало как-то глухо.

На лестнице лампы моргали, и Артём уловил на мгновение, как в одной из витринных поверхностей лестничной клетки их отражения стоят не параллельно, а чуть сдвинуты. Будто шли не они, а кто-то рядом.

Он моргнул – отражение вернулось на место.

– Ты видишь, да? – негромко спросила Вероника, словно читая мысли.

– Всё чаще.

– Значит, скоро. Тогда ты поймёшь, зачем ты был создан.

Он не ответил. Просто поднялся на свой этаж и открыл дверь.

Он ещё не знал, что уже переступил не только порог квартиры, но и границу прошлого.

Квартира встретила их полумраком. Артём не стал включать свет – у него дрожали руки, и свет от ламп почему-то раздражал. Вероника прошла внутрь, не дожидаясь приглашения, и аккуратно поставила чёрную тканевую сумку на кухонный стол.

– Посмотри, – тихо сказала она.

Она раскрыла папку. Старые, выцветшие фотографии, чёрно-белые и цветные, лежали аккуратно, будто выстроены в очередь. Артём сел, натянуто сдерживая нервную усмешку – он всё ещё не понимал, кто она и что от него хочет, но в глазах женщины не было угрозы. Только усталость, как у человека, слишком долго носившего чужой груз.

– Это интернат в Сычёвске, восемьдесят седьмой год. – Она протянула первую фотографию. – Вот этот мальчик – ты.

На снимке группа детей в одинаковых выцветших рубашках стоит на фоне облупившегося фасада. Кто-то улыбается, кто-то держит руки за спиной. В центре – мальчик лет десяти с аккуратной чёлкой и недетским напряжением на лице.

Артём наклонился ближе. Черты были знакомыми, как будто он смотрел на себя в детстве… но что-то было не так. Глаза. Они были глубже, темнее. Не его. Или – не совсем его.

– Это не я, – прошептал он, но голос прозвучал неуверенно.

Вероника не спорила. Она просто показала следующую фотографию.

– Здесь тебе семнадцать. Семён Артёмович Градов. Так тебя звали раньше.

На новой фотографии – юноша на фоне леса, в тонкой куртке и с застёгнутым воротом. Лицо почти то же, что у Артёма сейчас, но с едва видимым шрамом над бровью.

– Кто… кто он? – спросил Артём, не отрывая взгляда.

– Он – это ты прежний. До того как тебе переписали память. До Перехода.

Артём тронул пальцем край снимка. Кожа вспыхнула знакомым зудом – таким же, как от кристалла. Он резко отдёрнул руку.

– Я ничего не помню. Ни людей, ни этого места.

– Конечно, – спокойно ответила она. – Тебя создали заново. Нынешнее имя, история жизни, даже вкус к кофе – всё встроено. Но иногда… – она сделала паузу, – иногда старая структура даёт сбой. Тогда ты начинаешь вспоминать. Не как человек, а как Переходник.

Он откинулся в кресле. Его сердце стучало как-то глухо, будто внутри головы.

– Переходник, – произнес он чуждое ему слово. – Что это вообще значит?

Вероника не ответила сразу. Только смотрела, и Артёму показалось, что её глаза вдруг стали чуть светлее. Или это мигнул свет от проезжающей машины.

– Тебе рано всё знать. Но ты должен понять: ты не один. Просто ты – последний.

Он закрыл глаза. Под веками всплывала фотография – та, где мальчик в интернате смотрел в объектив. Он знал этот взгляд. Знал. Только не мог сказать, откуда.

И впервые за долгое время ему стало по-настоящему страшно.

– Всё, что ты знаешь о себе, – сказка, – сказала Вероника, тихо, почти ласково, как говорят с раненым солдатом. – Красивая, аккуратная, функциональная. Но ложь.

Артём сидел за кухонным столом, не двигаясь. Перед ним лежала стопка фотографий, но он больше не смотрел на них. Его взгляд был обращён внутрь – туда, где зияла всё расширяющаяся пустота.

– Ты хочешь сказать, что я… не настоящий? – выговорил он наконец.

– Структурно ты настоящий, – пояснила она. – Только вот твоя память – полнейшая симуляция. Твоя личность – лишь оболочка. За ней… кое-что другое.

Он хотел возразить, но не смог. Внутри было слишком тихо. Как в комнате после того, как выключается холодильник – слышно всё, даже собственное дыхание. Он вдруг понял, что эта тишина уже была с ним раньше. Он просто её не слышал.

– Кто сделал это со мной? – спросил он глухо.

– Мы называем их Архитекторами. Это не организация. Это… процесс. Цепочка событий, решений, аномалий. В какой-то момент ты… прежний ты, согласился. Добровольно или нет – я не знаю.

Артём провёл рукой по лицу. Оно казалось чужим, кожаная маска, которую вдруг натянули слишком туго.

– Почему? Зачем кому-то создавать меня?

– Не тебя, – сказала она с ударением. – Сосуд. Переходника. Психика человека нестабильна, если в ней поселить нечто иное. Но иногда можно создать каркас – личность, устойчивую, выстроенную как лабиринт. Память, привычки, реакции. Уравновешенный механизм, способный сдерживать то, что нельзя вынести напрямую.

Артём вспомнил ощущения последних дней: отражения, шепот, кристалл, рябь за реальностью. Всё стало складываться в мрачную мозаику.

– Ты не первый, – продолжила она. – До тебя были другие. Семь за последние десять лет. Никто не выдержал. Один покончил с собой через три недели. Другой – исчез. Буквально исчез. Он ушёл в Грань и не вернулся. У третьего разум рассыпался, как стекло.

– Почему ты думаешь, что я другой?

Она посмотрела на него долго и прямо. Затем ответила:

– Потому что ты ещё жив. И потому что Грань уже смотрит на тебя. А ты – смотришь в ответ.

Он встал. Подошёл к окну. За стеклом улица казалась слишком плоской, словно декорация. Он вдруг понял, что даже улицы могут быть частью конструкции. И всё это часть той истории, что придумали для него. Чтобы удержать.

– Как это остановить?

– Ты не можешь остановить то, что уже началось. Но можешь выбрать, кем будешь, когда всё вспомнишь. Пустым сосудом. Или тем, кто заглянет в Грань и не отвернётся.

Артём не ответил. Только смотрел за окно в вечер, который больше не казался обыденным.

– Ты понимаешь, как это звучит для меня? – Артём говорил медленно, с нажимом, будто каждое слово требовало усилий. – Всё, что ты говоришь, сродни паранойи. Псевдонаучный бред. Внушение. Манипуляция.

Он ходил по комнате кругами. Резкие движения, остекленевший взгляд, руки сжаты в кулаки. Его мир – логичный, пусть и хрупкий – трещал. Каждая её фраза была гвоздём, вбитым в основу привычной картины мира.

Вероника не перебивала. Просто сидела на подоконнике, глядя в темнеющий вечер за окном. Тень от её фигуры казалась неестественно длинной.

– Я… врач, – выдавил он. – У меня медицинское образование. Я верю в нейрофизиологию, в психику, в разум. Это, – он показал на лежащие на столе фотографии, – это может быть подделка. Все эти слова про Переходника, Грань, память… Это бред.

– Это правда, которую ты не хочешь принять, – спокойно ответила она. – Пока не хочешь. Но скоро не сможешь игнорировать. Твоё сопротивление, это не защита, Артём. Это отложенный взрыв.

Он замер. На миг воцарилась тишина. Только капля воды упала в раковине.

– Тогда… дай мне явственное доказательство. Хотя бы одно. Что-то, что я смогу проверить.

Вероника кивнула. Осторожно достала из кармана плотный сложенный лист. На нём – напечатанный контакт: имя, адрес, кодовая фраза.

– Этот человек работал в архиве Института памяти. Скажешь, что пришёл от меня. Произнесешь фразу: "Реконструкция невозможна без утраты". Он покажет тебе кое-что.

Артём взял лист, как берут в руки что-то опасное. Бумага казалась тяжелее, чем должна быть.

– И ещё, – добавила она, подойдя ближе. – Скоро у тебя начнут открываться глубинные фрагменты. Воспоминания, которые не твои. Они могут быть отрывочные, чужие, иногда – пугающе ясные. Не борись с ними. Записывай. Они – ключ.

Он молчал. Губы его побелели.

– Ты не обязан поверить прямо сейчас. Но поверь, когда начнёшь вспоминать не свою смерть.

Вероника развернулась и пошла в сторону коридора.

Артём остался на кухне один, с контактами, фото, трещиной в разуме… и тихим, мучительно знакомым голосом внутри: "Ты уже был здесь. И ты – не ты".

Она уже стояла в дверях, когда замедлила шаг, будто вспомнив нечто важное. Артём всё ещё сидел, ссутулившись, держа в руке сложенный лист бумаги, словно это был не контакт, а предсмертная записка. Его взгляд был пуст, словно внутреннее равновесие окончательно ушло в штопор.

Вероника обернулась через плечо. Свет из прихожей подсвечивал край её лица, делая его на мгновение нереальным, как у силуэта на потёртой киноплёнке.

– Есть ещё кое-что, – сказала она негромко. – Не доверяй отражениям.

Артём медленно поднял взгляд. Он уже хотел спросить: "Почему?" – но остановился. В её голосе не было мистики. Только усталость. Как у человека, который видел, как другие ломаются снова и снова.

– Они первыми поддаются, – продолжила она. – Отражения – как щель между мирами. Если ты начнёшь замечать, что они живут своей жизнью… не пытайся спорить. Просто уходи.

Он молчал, но мышцы на лице дрогнули. Слишком много совпадений. Слишком много намёков на уже пережитый ужас, который он пытался не вспоминать.

– И ещё одно, – добавила она уже открыв двери. – Если ты начнёшь слышать её имя… не произноси его вслух.

– Её? – прошептал он, почти машинально.

– Ты поймёшь, чьё. По тому, как оно отзовётся в тебе. Как будто тебя кто-то позвал изнутри. Или с той стороны.

Она вышла, и дверь закрылась мягко, без щелчка. Почти как занавес.

Артём остался один. В тишине, которая больше не казалась естественной. А в зеркале, над раковиной – мелькнуло движение, хотя он не шевелился.

Он отвернулся первым и почувствовал, что внутри него шевельнулось что-то чужое – как боль, ещё не начавшаяся, но уже пришли знакомые симптомы.

Он остался один.

Комната будто выдохнула вслед за уходом Вероники, но воздух всё равно оставался тяжёлым, словно наполненным пылью чужих воспоминаний. Артём медленно вернулся к столу и снова взял в руки фотографию. Юноша на ней был слишком похож на него, но не так, как бывает с двойниками. Взгляд был другой. Не мягкий и растерянный, как у самого Артёма, а настороженный, будто ожидающий удара.

Он водит пальцем по краю бумаги, не чувствуя царапин. Затем встаёт, подходит к зеркалу. Стоит перед ним в полной тишине, не моргая, не дыша. Смотрит в глаза отражению. Оно отвечает ему тем же.

Никакого отставания. Всё синхронно. Всё правильно. Почти.

Он закрывает глаза и происходит вспышка. Словно миг забвения, когда мозг перестаёт различать, что реальность, а что остаток сна.

Пришло видение:

Башня. Чёрная, вытянутая, как кость, воткнутая в бескрайний белый песок. Вокруг – ни неба, ни горизонта, только зыбкая пелена, словно всё погружено в молчание и жар. Башня пульсирует. И в этом пульсе – зов. Тихий, но неотвратимый. Шепот.

Не голос. Не слово. Структура мысли, слишком чужая, чтобы быть человеческой. Но понятная скорее по чувству, а не по смыслу.

Он вслух, почти беззвучно, произносит:

– Градов?..

И тут же отдёргивается, как от ожога. Сердце колотится. Он не понял, спросил ли он или ответил. Имя ли это или предупреждение. Но оно осталось с ним как клеймо.

Он кладёт фотографию на стол, но пальцы дрожат. В зеркале отражение слегка двигается – как будто с запозданием в одно дыхание, но он больше не смотрит на него.

Глава 5. Прорехи в мире

Артём вышел из подъезда с тем же ощущением, что последнее время не оставляло его ни на минуту: будто мир стал мягким, как тёплый воск, и кто-то осторожно, но неумолимо менял его очертания. На первый взгляд всё было как всегда – шум машин, перекресток, суета прохожих. Но приглядевшись, он понял: линии домов больше не были прямыми. Кирпичные фасады словно чуть провисали, окна напоминали старые зеркала, искажённо отражающие улицу, которую Артём знал наизусть. Но там, в стекле, ни с того ни с сего были пальмы или гигантские сталактиты. Или все, что угодно, но только не улица.

Он замедлил шаг.

У автобусной остановки стояла женщина с коляской, качала её, не глядя внутрь, и монотонно повторяла:

– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.

Артём обошел её, сердце глухо бухало где-то в горле. Мужчина в сером костюме, проходя мимо, обронил фразу в телефон:

– Ты слышишь её? Нет? Тогда она уже в тебе.

И пошёл дальше, как ни в чём не бывало.

Он по-прежнему пытался убедить себя, что просто устал. Что это остаточные галлюцинации, стресс, недосып. Но всё чаще возникали моменты, когда окружающее начинало напоминать маску, надетую на что-то иное.

Фонарь на перекрёстке моргнул. Из-под его мигающего света вышел старик в пальто. Он шёл, опираясь на трость, неспешно, уверенно. И прошёл прямо сквозь металлический столб, даже не замедлив шага. Артём остановился как вкопанный. Обернулся. Столб был на месте. Старик исчез за углом.