Бунт

Дух разрушающий есть дух созидающий,

страсть к разрушению есть творческая страсть!

М.А. Бакунин

Воистину терпелив русский народ. Нашего человека очень тяжело вывести из душевного равновесия, озлобить, взбудоражить, заставить защищать свои права, а уж поднять его на массовые выступления или того хуже, общенародное восстание, задача практически невыполнимая. Ну не привык северный человек суетиться и митинговать, не по душе ему это занятие, не по вкусу. И лишь когда общая беда касается подавляющего большинства населения страны, отдельно взятого района либо маленькой деревушки, когда условия жизни становятся действительно невыносимыми, вот тогда внутренний протест, до того хранящийся и зреющий лишь в душах отдельных людей, массово выплескивается наружу, на улицы, на баррикады, и начинается стихийный народный Бунт.

История, которую я хочу поведать вам, является обобщением событий, происходивших в разные времена во многих городах России. Поэтому имена героев вымышлены, любые совпадения случайны, точная хронология и местоположение доподлинно не раскрываются, ибо все это решительно не имеет никакого значения, поскольку описываемые события во все времена развивались по одному и тому же сценарию и вряд ли что-либо может измениться в будущем. И, как это ни печально признавать, они могут произойти снова в любой момент, в любом российском городе, и вы, уважаемый читатель, можете лично стать их невольным свидетелем или даже непосредственным участником.

I

Скупо лязгнув тяжелым засовом, старая дверь центрального следственного изолятора небольшого провинциального городка Тульской губернии медленно отворилась. С улицы тут же пахнуло сырой свежестью октября, и желтый кленовый лист, сорванный с ближайшего дерева и гонимый игривым ветерком, вместе с каплями дождя нахально ворвался внутрь душного помещения и прилип к старой облупленной стене.

Показавшийся в дверях молодой человек сделал шаг вперед и, подняв голову вверх, глубоко и с явным облегчением вздохнул. Почти два месяца он находился под следствием и все это время пребывал в изоляторе временного содержания по причине участия в массовых беспорядках, стихийно возникших в его маленьком и ничем ранее не примечательном городке. По возбужденному по факту массовых беспорядков уголовному делу было задержано много людей, но он проходил в качестве обвиняемого не только как активный исполнитель, но и как один из организаторов этих самых беспорядков, но за недоказанностью вины и отсутствием в его действиях состава преступления был отпущен на свободу.

Теперь, когда все осталось позади, Сашка Смирнов неторопливо шел по улицам своего родного города и вспоминал грозные события двухмесячной давности, развернувшиеся именно на этих самых улицах и площадях и «прославившие» его город на всю Россию. Да что там город, даже его имя, имя Сашки Смирнова, неоднократно мелькало в новостных передачах местных телеканалов и проскакивало в заголовках районных газет.

Но Сашка не был политическим экстремистом, никогда не состоял в каких-либо политических и околополитических движениях, не имел склонности к участию в манифестациях, да и вообще слабо интересовался политикой, хотя, как и любой образованный человек, каждый день смотрел новости по телевизору, читал газеты и искренне переживал за неудачи России. Но, к сожалению, телевизор и газеты не отражали тех реалий, что на самом деле происходили в его маленьком городке в последнее время. А происходило не что иное, как брожение умов.

Но за некоторое время до конфликта город жил своей обычной и вполне размеренной жизнью. По крайней мере, так казалось со стороны. Работали все предприятия, дети ходили в школу, резвились во дворах, по вечерам подростки собирались в подъездах, пели песни под гитару, шутили и веселились. Короче говоря, все шло как обычно, если не считать витающего в воздухе всеобщего недовольства новой городской властью, по отношению к которой в городе ощутимо начинало зреть недовольство, грозящее вот-вот превратиться в открытый конфликт, который до поры до времени был крепко спрятан от посторонних глаз в мыслях и душах людей провинциального городка. Так продолжалось до тех пор, пока однажды не случилось событие, переполнившее, наконец, чашу терпения жителей города, и недовольство все-таки выплеснулось на улицы.

Но начнем все по порядку.

Сейчас, неторопливо шагая по тихим улицам родного города, Саша вспоминал, как в тот день прохладное утреннее солнце сентября весело выходило из-за крыш пятиэтажных хрущевок, пробиралось острыми лучами сквозь шторы внутрь комнаты и слепило глаза. Он проснулся за несколько минут до того, как прозвонил будильник. Привычка просыпаться в половине седьмого утра выработалась довольно давно, но все равно Саша продолжал пользоваться своим старым будильником, начинавшим с утра противно голосить. Поэтому приходилось нехотя вылезать из-под теплого одеяла, тянуться спросонья в темноту и, нащупав маленькую кнопку, наконец-то отключать его, чтобы полежать в приятной тишине еще несколько минут.

– Вставай, соня, вставай, хватит уже валяться, в техникум опоздаешь, – ласково будила Сашу его мама, готовившая завтрак на кухне и слышавшая, как прозвонил Сашин будильник.

– Да встаю уже, мам, встаю, – нехотя отозвался из своей комнаты Сашка и начал медленно выбираться из-под своего теплого одеяла. Он скинул с кровати одну ногу, затем другую, сел на край, огляделся по сторонам и, обнаружив на кресле домашнее трико, неуклюже прыгая на одной ноге, натянул его на себя, затем накинул поверх рубашку и, не застегиваясь, поплелся в сторону ванной, все еще щурясь от света.

Электрический чайник на кухне напряженно булькал кипящей водой, на сковороде шипела горячая яичница, и Галина Николаевна, Сашина мама, привычным движением отрезала ровные куски белого хлеба и намазывала на них тонким слоем сливочное масло.

Галина Николаева работала в ЖЭКе, совсем недалеко от дома, но вставала всегда раньше всех, чтобы приготовить завтрак, погладить необходимые вещи и, пожелав всем удачного дня, спокойно отправиться на работу.

– Ну наконец-то поднялся, – тихо произнесла она, обращаясь к сыну и откладывая в сторону последний приготовленный бутерброд, – иди умывайся и садись завтракать. Папа еще спит, не буди его, ему сегодня к двенадцати на совещание, пусть поспит пока, а я побежала на работу, у нас сегодня комиссия от руководства города приезжает, поэтому мне пораньше прийти нужно. Ну все, удачного всем дня, я побежала.

И с этими словами Галина Николаевна, на ходу накинув на себя легкий плащ и прихватив сумочку, почти бесшумно проскользнула в дверь, аккуратно обитую с наружной стороны тканью темно-вишневого цвета, и очень мягко, не хлопая, закрыла ее за собой.

– Пока, мам, – крикнул из ванны Саша, но, услышав удаляющееся ровное цоканье маминых каблуков по пустой лестнице подъезда, понял, что его не услышали, поспешно продолжил умывание.

Погасив газовую колонку на кухне и перекрыв воду в ванной, он принялся с аппетитом поедать свой завтрак, не забыв отрезать себе толстый кусок вареной колбасы и бросить его поверх масла. Запивая горячим чаем сытный бутерброд и глядя одним глазом в телевизор, где хорошенькая дикторша, как всегда без эмоций, рассказывала о новостях, Саша думал совсем о другом: о предстоящей контрольной по курсу бухгалтерского учета, которую новый преподаватель, вопреки всем традициям, грозился провести в самом начале нового учебного года, чтобы, как он выразился, «объективно оценить подготовку учащихся и наставить их на путь истинный».

– Вот благодетель-то нашелся, – с явным возмущением говорил про себя Саша, смачно отхлебывая немного остывший чай, – кому нужен его истинный путь, Буддой он себя возомнил что ли, великий вождь и учитель. Видали мы таких умников, – продолжал тихо ругаться Саша, отправляя в рот последний кусок горячей яичницы и дожевывая колбасу.

Порыв свежего воздуха внезапно ворвался на кухню через открытую форточку, и с улицы пахнуло приятной осенней свежестью. Саша поднялся из-за стола, собрал грязную посуду и аккуратно, чтобы не звенеть тарелками и не разбудить отца, поставил ее на самое дно раковины, сполоснул под теплой струей воды свою кружку и убрал ее в стол.

Лежащий на стуле возле холодильника телефон лихорадочно и беззвучно затрясся. Саша взял его и, посмотрев на цветной экран, прочел имя звонившего – Димка Потапов.

Димка и Сашка были ровесниками и дружили с самого детства. Всю жизнь они жили в одном доме, хрущевке семидесятых годов постройки, учились в параллельных классах одной школы, без разрешения ходили друг к другу в гости, что считалось совершенно нормальным и даже само собой разумеющимся. Вот и сейчас они учились в одном техникуме, хотя и в разных группах. До сих пор их родители довольно тесно общались между собою, отчего их давняя дружба казалась им еще крепче.

– Димон, ты что так рано сегодня проснулся? – даже не поздоровавшись, начал говорить Саша, едва нажав кнопку ответа на телефоне и поднеся его к своему уху.

– Не спится чего-то, Саш, полночи перед телевизором просидел, – послышался в трубке заспанный голос Димки. В этот момент Димка сидел на кресле, небрежно скрестив ноги, и курил сигарету, стряхивая пепел в красивую пепельницу из слоновой кости, стоящую на журнальном столике и подаренную ему в прошлом году двоюродной сестрой, после ее возвращения из путешествия по Индии.

Димка выдохнул ароматный дым и спросил:

– Слушай, Саш, у меня такое ощущение, что сегодня не будет никакого зачета по бухгалтерии.

– С чего это вдруг? – поинтересовался Димка.

– Не знаю, просто ощущение такое, мне кажется, что не будет ничего.

– Димон, я всегда завидовал твоей звериной интуиции, но к великому сожалению сегодня понедельник и чтобы не состоялся зачет по бухгалтерии должно произойти что-то экстраординарное. Ну, ты же понимаешь, что этот хлыщ своего не упустит.

– А может, и произойдет, – философски предположил Димка и медленно выдохнул густой дым прямо на телефонную трубку.

– Ну ладно, Димон, предлагаю решать проблемы по мере их поступления. Короче говоря, встречаемся через двадцать минут возле подъезда. Договорились?

– Договорились, – подтвердил Димка и, бросив телефон на соседнее кресло, сделал последнюю глубокую затяжку и затушил сигарету о самый край пепельницы, после чего поднялся и лениво поплелся в ванную.

«Спасибо за внимание уважаемые телезрители, и прослушайте, пожалуйста, прогноз погоды на сегодня», – заявила с экрана телевизора все та же хорошенькая дикторша и, улыбнувшись, начала манерно складывать свой ежедневник, лежащий перед ней на столе.

Саша подошел к окну и поглядел на небо. Редкие белоснежные облака одиноко блуждали в синеющей вышине. Погода стояла отменная и поэтому, не дождавшись официального прогноза погоды, Саша, выключив телевизор, направился собираться в свою комнату, чтобы через пятнадцать минут встретиться возле подъезда с Димкой.

II

Машиностроительный колледж, или, как по привычке его называли учащиеся, – «технарь», где на втором курсе экономического факультета учились Саша с Димкой, открывал свои двери в половине восьмого утра, занятия начинались в восемь тридцать. Однако молодежь собиралась, как правило, к восьми часам, чтобы за оставшееся до занятий время успеть пообщаться, узнать последние новости и покурить.

Автомобиль директора колледжа Плоскогорова Наиля Мухтаровича, поднимая густые клубы пыли, нервно ворвался в главные ворота колледжа и, резко затормозив до свиста колес, остановился. Большие электронные часы, висевшие над фасадом здания, показывали точное время и дату – 7 часов 15 минут, 6 сентября 1993 год.

– Отгони на стоянку, срочно, – крикнул впопыхах Наиль Мухтарович и, бросив охраннику ключи от автомобиля, быстрым шагом направился в свой рабочий кабинет, располагавшийся на третьем этаже пятиэтажного здания техникума.

– Это черт знает что такое, – ругался вслух Наиль Мухтарович, истерично крутя в перекошенной личинке старого замка заевший ключ от двери своего кабинета, – сколько раз говорил службе эксплуатации, чтобы починили все замки в здании. Сплошные пьяницы и бездельники кругом. Никто не хочет работать, решительно никто.

На возникшую возню в коридоре из соседней двери высунулась любопытная голова уборщица.

– А, это вы, Наиль Мухтарович, здравствуйте, а я-то грешным делом подумала, не случилось ли чего, слышу, ругается кто-то, по двери колотит.

– Случилось, еще как случилось, – огрызнулся директор, – в свой кабинет попасть не могу уже десять минут. Безобразие это и больше ничего.

– Давайте я попробую, у меня своим ключом хорошо открывать получается.

– Уж будьте любезны, Вера Петровна, попробуйте, – ехидно скривив толстые губы, согласился Наиль Мухтарович и, уступая место женщине, тихонько отошел в сторону.

Вера Петровна вставила в замочную скважину свой ключ и аккуратно повернула его два раза против часовой стрелки, после чего так же аккуратно вытащила его и положила обратно, в карман своего рабочего халата.

– Пожалуйста, проходите, Наиль Мухтарович, – вежливо предложила уборщица, свободно отворяя перед директором непослушную дверь его собственного кабинета.

– Благодарю-с, – произнес директор и сам удивился, как глупо и не к месту прозвучала эта старомодная добавка «с» на конце слова, но тут же взял себя в руки и, не сказав больше ни единого слова, он твердо шагнул через порог и плотно закрыл за собою дверь, быстро скинул пальто и плюхнулся в большое кожаное кресло.

В директорском кабинете было тепло и уютно. Мерно тикали на стене именные часы, подаренные Наилю Мухтаровичу самим главой города в день назначения его, Наиля Мухтаровича, на должность директора колледжа. Смотря на эти часы, Наиль Мухтарович всегда вспоминал тот великий и торжественный день своего карьерного триумфа, когда в актовом зале техникума сам глава города собственноручно вручил ему приказ о назначении на должность директора колледжа. Наиль Мухтарович стал безмерно счастлив. С тех пор прошло уже больше полугода, и памятные часы не растеряли ни секунды этого драгоценного времени.

На широком директорском столе, доставшимся по наследству от предшественника, стояла красивая, малахитовая подставка для ручки-паркера, с золотым двуглавым орлом на лицевой стороне и маленьким флагом России, воткнутым в символический флагшток. Из позолоченных рамок картин, висевших на стене прямо за креслом, грозно и величественно взирал на все происходящее действующий президент России, а чуть ниже располагалась фотография главы города на фоне городского герба.

Пребывая в скверном расположении духа, Наиль Мухтарович беспорядочно комкал в руках ненужную бумажку и думал тяжкую думу. Он не понимал того, что на днях в городе могут произойти массовые беспорядки. Он искренне не понимал, почему недовольство политикой нового главы города, которого он, Наиль Мухтарович, боготворил, достигало своего предела и откуда вообще могло взяться это недовольство? Ему приходилось часто слышать в коридорах колледжа, как молодежь ругала последними словами главу, на что Наиль Мухтарович не мог не реагировать. В такие моменты он надевал самую грозную из всех масок, что подарила ему природа, и, настырно вторгаясь в чужой разговор, небрежно и нахально прерывая его, начинал истерически ругаться и угрожать немедленным отчислением из колледжа. Под конец своей нравоучительной лекции, по обыкновению длившейся не более одной минуты, Наиль Мухтарович обязательно записывал к себе в блокнот, который постоянно носил у себя во внутреннем кармане пиджака, фамилии и группы этих «негодяев», посмевших публично оскорблять столь уважаемого человека, коим является глава города. После этого он непременно вызывал к себе ответственного преподавателя и делал ему внушение. Таким образом, за последнее время под давлением директора из колледжа уже отчислили несколько человек, что, естественно, вызвало явное недовольство со стороны учащихся. Подобными жесткими действиями Наиль Мухтарович желал добиться уважения, но на практике получался обратный эффект. Учащиеся не любили Наиля Мухтаровича, а многие откровенно называли его кусачим Мухтаром или даже собакой главы города.

Но Наиль Мухтарович всегда поступал так, как требовал от него глава, поскольку одним из условий его назначения на должность директора колледжа была полная лояльность городской власти и всяческое стремление к укреплению в учащихся иллюзии социальной ответственности и строгой справедливости этой самой власти. Честно исполняя взятые на себя обязательства, Наиль Мухтарович часто проводил у себя в колледже различные смотры, выставки, презентации, семинары, лекции и другие мероприятия под неформальным лозунгом «Глава думает о вас», где рассказывалось о хороших делах главы города, о достигнутых успехах и грандиозных планах на будущее. Но в конце любого мероприятия все присутствующие, конечно же, понимали, что все благополучие, о котором шла речь, достижимо лишь в том единственном случае, если следующим главой города будет вновь избран Стриковский Вячеслав Борисович – действующий городской глава.

Вообще, должность директора крупного машиностроительного колледжа, единственного учебного заведения такого уровня в городе (к слову сказать, ни одного высшего учебного заведения в городе не было), имела исключительно важный, социально-политический оттенок и, безусловно, налагала большую ответственность на Наиля Мухтаровича не только внутри города, но и за его пределами – в области. Именно поэтому Наиль Мухтарович так высоко ценил ту роль, что волею судьбы ему приходилось исполнять в последнее время.

Сам же Наиль Мухтарович являлся человеком весьма образованным и имел больше карьерные амбиции. К моменту назначения на должность директора колледжа ему едва исполнилось сорок лет, большую часть из которых он прожил в Казани, где и окончил с отличием Казанский государственный университет, его механико-математический факультет по кафедре теоретической механики и получил при этом диплом по специальности «механик». Уже тогда, в пору своей студенческой молодости, бродя по длинным коридорам университета, своим главным фасадом чем-то напоминающего Зимний дворец Петербурга, студент Наиль мечтал о заметной, но не особенно пыльной должности государственного служащего, где его способности и таланты, как ему казалось, должны будут раскрыться в полной мере. По окончании университета Наиль Мухтарович какое-то время работал мастером на одном из государственных предприятий республики, затем в качестве поощрения был направлен на повышение квалификации в Москву, где и познакомился с будущим главой города. Эта встреча во многом и решила судьбу тогда еще никому не известного советского специалиста, оказавшегося через много лет после этой встречи направленным на работу в маленький провинциальный город Тульской области, куда вскоре и переехал насовсем.

Стриковский Вячеслав Борисович был уроженцем этого небольшого провинциального городка, главой которого спустя пятнадцать лет ему и суждено было стать. Но в 1978 году Вячеславу исполнилось 35 лет. Вообще, год 1978-й для советской молодежи оказался годом весьма знаменательным: отмечалось 60-летие Ленинского комсомола и проходил ХVIII съезд ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский Коммунистический союз молодежи).

Пик шестидесятилетнего юбилея Ленинского комсомола приходился на воскресенье 29 октября 1978 года, но торжественные мероприятия, посвященные юбилею, начались за несколько дней до этого. На одном из таких мероприятий, проходивших в Москве, присутствовал тогда уже молодой коммунист и партийный работник Стриковский Вячеслав, который в качестве делегата от районного отделения областной партийной организации торжественно зачитывал приветственное письмо от комсомольцев прошлого для комсомольцев настоящих и будущих. Тогда он сказал примерно следующее:

«Товарищи комсомольцы, в жизни советского общества и государства комсомол занимает большое место. Комсомол – активный помощник и резерв Коммунистической партии Советского Союза. Современный период коммунистического строительства предъявляет все более высокие требования к деятельности ВЛКСМ, диктует необходимость дальнейшего усиления коммунистического воспитания подрастающего поколения, повышения общественно-политической, трудовой и социальной активности всей советской молодежи. Количество молодежи в составе населения СССР значительно увеличилось. В настоящий период оно составляет более его половины. Молодежь – будущее советской страны. Быстрыми темпами растет и число членов ВЛКСМ. При этом важен не только количественный рост членов ВЛКСМ, но и удельный вес комсомольцев среди всей молодежи. Если к концу Гражданской войны комсомол объединял около полумиллиона человек, то в год его 60-летия – почти 38 миллионов человек. Более половины молодого поколения страны – в комсомоле!»

На этих словах пламенная речь прервалась бурными и несмолкающими аплодисментами. В зале находился комсомолец Наиль, который с завистью смотрел на молодого оратора и думал о великих перспективах комсомола.

После торжественной части был банкет. Столы накрыли прямо в холле, и первое знакомство молодого коммуниста и комсомольца-механика произошло под звон хрустальных бокалов, наполненных «Советским шампанским». Они разговорились и с интересом общались весь вечер.

После закрытия торжественной части Стриковский сильно напился и на следующий день проснулся в скрипучей кровати, со страшной головной болью и в совершенно незнакомой ему комнате с пожелтевшими обоями на стенах. С трудом открыв глаза, он увидел сидящего за письменным столом Наиля и, еле-еле шевеля языком, хрипло спросил: «Где я?»

– В общежитии Московского государственного университета.

– А как я сюда попал?

– Я привез тебя сюда на такси, поскольку своего адреса после вчерашней попойки в ресторане ты уже назвать не смог, – дружески ответил Наиль.

Так сложилось, что после этого случая они долго не общались, но Стриковский все же смог оценить бескорыстный поступок молодого комсомольца, спасшего его от неминуемого общественного позора.

Следующая встреча произошла через два года в Казани, куда Стриковский приехал в командировку. И только после этого они начали общаться более тесно.

На директорском столе неожиданно зазвонил телефон.

Наиль Мухтарович подкатился на кресле поближе к столу, лениво протянул руку и поднял трубку. «Слушаю вас», – произнес он по-актерски бодрым голосом.

– Здравствуй, Наиль, хорошо, что ты на месте, – послышался в трубке взволнованный голос Стриковского.

– Доброе утро, Вячеслав Борисович, что случилось? – искренне поинтересовался Плоскогоров и прижал телефонную трубку плотнее к уху, чтобы лучше слышать и повторно не переспрашивать, поскольку Плоскогоров знал, что глава не любит, когда его переспрашивают.

– Слушай внимательно, – по-хозяйски грозно начал Стриковский.

Наиль Мухтарович напрягся еще сильнее.

– По оперативной информации сегодня в городе возможны провокации и массовые беспорядки.

– Как беспорядки… почему, – начал невпопад сопереживать беспокойный Наиль Мухтарович.

– Выслушай меня, – оборвал его на полуслове Стриковский.

Наиль Мухтарович тут же умолк.

– Сегодня в городе возможны массовые беспорядки и провокации. Их участниками может стать кто-нибудь из твоих.

– Как из моих? – не выдержав, вздрогнул Плоскогоров, но Стриковский, не прерываясь, хладнокровно продолжил:

– Поэтому твоя основная задача сделать все что угодно, но чтобы ни один из учащихся колледжа не был замечен на улицах города. Срочно проводи любые мероприятия, добавляй занятия, устраивай зачеты, аттестации – все, что хочешь, но чтобы ни один, ты меня понял, Наиль? Головой отвечаешь.

– Конечно, Вячеслав Борисович, конечно, все сделаем, не беспокойтесь, я все устрою, – беспомощно залепетал Наиль Мухтарович, – а что если?..

Но последний вопрос Плоскогорова повис в воздухе, потому что в телефонной трубке послышались короткие гудки. Стриковский положил трубку.

– Беспорядки, массовые беспорядки, провокации, – твердил про себя Наиль Мухтарович, ошарашенный известием.

– Как мы можем… как же я… – и эти бессвязные вопросы, не имеющие ответов в голове Наиля Мухтаровича, начали заполнять все пространство кабинета и почти осязаемо повисли в тишине. Наилю Мухтаровичу стало душно, он подошел к окну и, отодвинув занавеску, открыл настежь одну створку.

– А что если действительно произойдет что-нибудь ужасное, – думал про себя Наиль Мухтарович, – а если действительно сменится глава города. Так это ж тогда…

Наиль Мухтарович даже про себя боялся произнести эту поистине чудовищную мысль, которой он всячески сторонился, – мысль о своей возможной скорой отставке. И от этой мысли, почти что сформулированной и почти что высказанной, Наиль Мухтарович запаниковал.

III

Сашка с Димкой встретились, как обычно, около восьми часов утра, и, беседуя о прошедших выходных, бодрым шагом обошли свой дом, привычно обогнули школу, где когда-то вместе учились, и направились в сторону колледжа.

Проходя главный городской перекресток, они заметили возле здания районной администрации, прямо вокруг памятника Ленину, непонятное скопление милицейских машин, автобусов и небольшую группу возбужденных граждан, держащих в руках какие-то плакаты.

– Дим, а ты не знаешь, что это там происходит? – спросил Сашка, заинтересовавшись увиденным.

– А тебе листовки в почтовый ящик не бросали? – вопросом на вопрос ответил Димка.

– Нет, а что за листовки?

– Листовки с агитацией о необходимости участия в митинге против задержек заработной платы и разорении нашего машиностроительного завода. Кстати, – оживился Димка, – а твоему отцу заработную плату платят, ведь он же на заводе работает? – поинтересовался Димка.

– Три месяца уже не платили, мы только на зарплату матери живем, – честно и даже как-то с горечью ответил Саша.

– Ну вот, Санек, значит, тебе нужно идти на митинг, а не на зачет по бухгалтерии, – вполне серьезно заметил Димка.

– Ну ты скажешь тоже, на митинг, и что я там буду делать?

– А то же самое, что и другие, – митинговать. Хотя, честно сказать, непонятно, – продолжил свою мысль Димка, – митинг, по-моему, на десять утра назначен был или даже на одиннадцать, не помню точно, а сейчас время восемь утра. Чего они так рано собираются-то?

– Без понятия, – вяло ответил Сашка и, дернув Димку за рукав, добавил, – ладно пойдем быстрее, а то на занятия опоздаем. После зачета будем возвращаться, заодно и посмотрим, что тут происходить будет.

– Ну пошли, пошли, – неохотно согласился Димка.

Они решительно двинулись в сторону колледжа и уже буквально через пятнадцать минут прибыли на место.

К этому времени в колледже происходило что-то странное.

Ни одного из преподавателей не было на своем рабочем месте. Учащиеся радовались творящейся неразберихе, по аудиториям расползались самые противоречивые слухи. Коридоры заполнила снующая туда-сюда молодежь, бесцельно болтающаяся в ожидании начала занятий или, что было бы лучше, объявления об их отмене. Какое-то необъяснимое волнение охватило всех разом. Курилки так же оказались переполнены, как никогда. Не смолкали политические дебаты и споры. В воздухе пахло нервозностью и предчувствием чего-то важного, неизбежного.

Такие фразы, как «отставка Стриковского», «невыплата заработной платы» и «разорение завода», звучали повсеместно, в связке и по отдельности, со злобой и ненавистью, со смыслом и без. Их произносили, словно заклинание, повторяли, как молитву, возмущались и кричали, шептали и орали во весь голос, в мыслях рвали на куски, словно флаги поверженных врагов, затем собирали и снова рвали.

Все понимали: что-то изменилось, что-то перегорело в душе, накалилось до такой степени, что стремится вырваться наружу. Не каждый мог разобраться, что происходило на самом деле.

А происходило следующее.

Почти два года назад на должность главы города каким-то образом, а вот каким, в городе никто не знал, был назначен бывший директор самого крупного в области машиностроительного завода Стриковский Вячеслав Борисович. Должность директора завода он занимал всего полгода, после чего внезапно стал главой города.

Стриковский слыл человеком с неуемным стремлением к власти, корыстным и наглым, способным добиваться своих целей любыми доступными ему средствами.

За недолгий период своего директорства он сумел настроить против себя почти всех рабочих, весь годами складывавшийся трудовой коллектив. Стриковский окружил себя своими людьми, назначал на ответственные должности только преданных ему людей, безжалостно расправляясь с несогласными и, как он выражался, «лишними» людьми. Под его руководством коллектив огромного завода сократился практически на четверть, госзаказ сократился на треть, производительность труда серьезно упала, задержки зарплат стали систематическими. То и дело на заводе начали вспыхивать локальные стачки, люди отказывались от выполнения своих трудовых обязанностей и требовали выплаты заработной платы. С такими очагами сопротивления Стриковский расправлялся безжалостно: людей подставляли, увольняли за прогул, портя тем самым трудовые книжки даже самым лучшим из работников, лишали почетных званий, отзывали награды, штрафовали, не выплачивали даже уже начисленные зарплаты.

Говорили, что Стриковский связан с криминальными структурами, орудующими в городе, что он неформально контролирует теневой бизнес не только в городе, но и в области. Стриковского не любили, его боялись, но многие его просто ненавидели.

Вскоре Стриковский стал главой города, поставив на свое прежнее место своего человека, поэтому политика в отношении трудящихся не изменилась.

Как глава города Стриковский довел ситуацию практически до кипения. Невыплаты заработных плат перекинулись и на другие сферы жизнедеятельности города. Ходили слухи, что деньги, поступающие в городской бюджет и подлежащие выплате гражданам, перегонялись в какие-то банки под огромные проценты и целыми месяцами находились в пользовании Стриковского и его приспешников. Доходило до того, что даже пенсионеры не могли своевременно получить свои жалкие пенсии, им нечем было не только оплачивать коммунальные услуги, но и не на что покупать постоянно дорожающий хлеб. Работникам обувной фабрики выдавали зарплату обувью, сотрудникам кирпичного завода – кирпичами.

И только лишь пропагандистская машина власти работала хорошо и без сбоев. Местные газеты наперебой расписывали добрые дела главы города. Рассказывалось о том, что Стриковский в очередной раз посетил детский дом и подарил ему новый холодильник, приобретенный на средства из городского бюджета; о том, что огромные денежные средства выделены им на развитие парковой зоны; и о том, что наконец-то отремонтирован и сдан в эксплуатацию Дворец пионеров, который ждал своей очереди на протяжении долгих лет.

Но народ все понимал, недовольство зрело и крепло в душах людей. В городе изредка начали появляться листовки, призывающие граждан бойкотировать любые начинания городской власти и пытаться противостоять произволу. Зачинщиков отлавливали, сажали за решетку, выносили приговоры. Ненависть росла, а вместе с ней росли шикарные особняки, выстроенные главой города для себя и своих приближенных.

Вскоре в городе началась приватизация градообразующего машиностроительного завода. И когда люди узнали, что жена Стриковского оказалась включенной в список его основных акционеров, возмущению людей не было никакого предела. Начались открытые выступления против разворовывания государственной собственности, против произвола и несправедливости. Но до настоящего времени все меры оказывались безрезультатными, власть оставалась непробиваемой.

В актовом зале колледжа проходило экстренное совещание, на которое Наиль Мухтарович в срочном порядке собрал всех преподавателей колледжа.

– Товарищи, – энергично начал Наиль Мухтарович, – я собрал вас сегодня для того, чтобы сообщить пренеприятнейшую новость. По поступившей информации из компетентных источников сегодня в городе возможны массовые беспорядки и провокации.

Зал зашевелился, зашумел.

– Этого следовало ожидать, – выкрикнул кто-то с заднего ряда.

– Доигрались, – поддержали из центра.

– Да об этом шумит уже весь колледж, товарищи, ну неужели вы сами не видите, что ситуация давно выходит из-под контроля, – поднявшись со своего места в полный рост, эмоционально и на повышенных тонах говорила заведующая кафедрой экономической теории, грузная женщина лет пятидесяти. – Я предлагаю отменить сегодня занятия…

– Да вы в своем уме, – дерзко перебил ее на полуслове Наиль Мухтарович, – это что еще за самодеятельность? Вы что, работы лишиться хотите, ну это я вам быстро устрою, – истерично брызгая слюной, завопил обезумивший директор. – Немедленно, – тряся пустым стаканом с трибуны, кричал Наиль Мухтарович, – вы слышите меня, немедленно собрать всех своих учеников на занятия и проводить их согласно расписанию, ни на минуту, ни на секунду не сокращая учебного времени. И чтобы ни один учащийся не был замечен на улицах города в учебное время. В противном случае преподаватели, замеченные в попустительстве и провокациях, будут незамедлительно уволены. Всем все ясно? – яростно оглядывая зал, закончил свою речь Наиль Мухтарович.

От неожиданного всплеска ярости директора в зале повисла глубокая тишина.

– А если кто не придет на занятия, – робко поинтересовался со второго ряда преподаватель физики, – что тогда?

– Тогда докладную мне на стол и при отсутствии уважительных причин – отчисление, – резко ответил Наиль Мухтарович. – Еще есть вопросы?

Вопросов больше не оказалось, и все присутствующие, с крайне неприятным осадком в душе, тут же разошлись по своим кабинетам.

– Третья группа, переходим в свободную аудиторию, в кабинет литературы, – делал громогласное объявление на весь коридор декан третьего отделения.

– Четвертый курс, все дружно поднимаемся в спортзал, – зазывал своих учеников мускулистый учитель физкультуры.

– Где староста группы, почему еще не все в кабинете, я вас спрашиваю, Некрасов, – строго вопрошал преподаватель философии.

Денис Некрасов, молодой парень, учившейся на втором курсе колледжа и являвшийся старостой своей группы, метался по кабинету и, не зная, что ответить, без умолку лепетал: «Ян Борисович, сейчас всех соберем, Ян Борисович, сейчас разыщем…»

В это время Наиль Мухтарович сидел в своем рабочем кабинете и держался за голову обеими руками. И вдруг за спиной раздался резкий и страшный треск разбивающегося стекла. Прямо на рабочий стол, вдребезги раскрошив огромное окно директорского кабинета, упал тяжелый булыжник, сметя со стола малахитовую подставку под ручку-паркер, а вместе с нею и документы, и пластмассовую папку для бумаг. Голову и плечи Наиля Мухтаровича вмиг засыпало битым стеклом. Комната тут же наполнилась свежим осенним ветром и мокрой прохладой. Машинально закрыв голову руками, Наиль Мухтарович инстинктивно наклонился до самого пола и, соскользнув с кресла, неуклюже свалился на пол.

На звук разбившегося стекла в директорском кабинете первым откликнулся Булыкин Леонид Канторович, тот самый Будда, преподаватель бухгалтерии, который намеревался провести сегодня контрольную работу по своему предмету во всех своих группах.

Открыв дверь кабинета Плоскогорова, он увидел директора лежащим на полу и бросился к нему со словами: «Наиль Мухтарович, вы в порядке, не ранены, как вы себя чувствуете, да у вас кажется кровь на щеке. Вот негодяи, вот сволочи, что делают, совсем уже обнаглели, управы на них никакой нету».

В этот момент в кабинет вбежала Нина Павловна Квочинская, заведующая кафедрой экономической теории, тщетно пытавшаяся выступить на сегодняшнем собрании в актовом зале.

– Скорую, вызовите немедленно скорую, – кричала она, почти задыхаясь и не попадая от волнения к себе в карман, чтобы достать носовой платок. Наконец с третьего раза ей это удалось, и она сумела-таки приложить платок к сочащейся ране Наиля Мухтаровича.

Третьим в директорский кабинет вбежала молоденькая медсестра, вызванная и уже проинформированная о случившемся кем-то из учащихся. Она тут же открыла бутылочку с перекисью водорода, намочила ею чистую вату и приложила к ране.

Наиль Мухтарович медленно сел в свое кресло и так, совершенно поникший, он просидел еще какое-то время в своем кабинете с разбитым стеклом и усеянным осколками полом, с отсутствующим лицом и окровавленной щекой. Он выглядел бледным и потерянным.

На первом этаже колледжа уже рыскали ищейки Наиля, быстро подъехал милицейский уазик, и старший лейтенант, молодой парень с черной папкой в руке, опрашивал учащихся о случившемся. Ему помогал Булыкин Леонид Канторович, изо всех сил старавшийся выслужиться перед директором и потому принимавший самое активное участие в расследовании. Но ребята очень неохотно общались с милицией и с Булыкиным, уходили от ответов, говорили, что ничего не видели, что только подошли, иными словами, каждый придумывал свою историю.

В итоге поймать по горячим следам того, кто бросил камень в окно кабинета директора, так и не удалось. Всех устроила версия, высказанная кем-то из учащихся, что, скорее всего, это была заранее спланированная акция, и что ее осуществил некто, не являющийся учащимся колледжа. На этой версии следствие и остановилось.

Сашка Смирнов стоял на ступеньках холла и с интересом наблюдал за суетой, творившейся в коридоре. Преподаватели и милиция опрашивали очевидцев, учащиеся просто толпились в коридоре, наблюдая за происходящим, а в кабинете директора уже подметали стекла, стекольщики снимали с окна мерки, чтобы вырезать новое стекло.

– Вот это да, – думал про себя Сашка, – давненько я такой неразберихи не видел в колледже.

Посмотрев на свои часы, Сашка понял, что время контрольной по бухгалтерии уже началось, причем почти двадцать минут назад, а Канторович, так иногда по отчеству называли Булыкина, все еще суетился рядом с лейтенантом милиции, делая умный вид.

– Похоже, Димка оказался прав, и контрольная по бухгалтерии сегодня действительно не состоится, – подумал Сашка. От этой внезапно возникшей мысли на душе стало немного теплее. Поднимаясь на третий этаж, Сашка встретил несколько знакомых, поздоровался с ними, перекинулся парой слов, а заодно и выяснил: оказывается, многие из его товарищей собираются идти сегодня на организованный митинг.

– Здравствуй, Сашенька, а ты идешь на митинг? – вежливо поинтересовалась Катя, внезапно появившаяся из кабинета напротив.

– Привет, Кать, пойду, наверное, но точно не решил еще, – ответил ей Саша.

– Ну, хорошо, может быть, на митинге и встретимся, – и с этими словами она скрылась за колонной и направилась вниз по лестнице.

– А ты, во сколько планируешь пойти, Кать? – крикнул Саша уже ускользавшей вниз по лестнице девушке.

– Не знаю пока, Саш, но если все же соберешься, то зайди за мной, мы в кабинете литературы будем, у нас две пары там, – произнесла уже снизу Катя, и ее голос эхом растворился в пустоте бетонной лестницы.

Катерина жила рядом с Сашиным домом, буквально через дорогу, и уже давно проявляла по отношению к Александру повышенный интерес. Саша не скрывал, что ему это было приятно, но открыто поддаваться очарованию милой девушки не торопился.

Когда Наиль Мухтарович окончательно пришел в себя, то стало известно, что он сразу же издал приказ по колледжу о том, что в связи с произошедшим инцидентом и срывом семинаров в некоторых группах, занятия в них будут сегодня продлены на одну пару, то есть на полтора часа. Данный приказ был зачитан каждым из преподавателей в своей группе. После оглашения приказа в группе Леонид Канторович немного помолчал, после чего многозначительно заявил буквально следующее: «Я, конечно, не знаю, кто разбил окно, но одно могу сказать точно – такими методами победить власть невозможно».

А затем прозвенел звонок и все вышли не перемену, продолжая бурно обсуждать случившееся.