Бар «Сломанный компас»

“Я просто помогала ему за барной стойкой, а не влюблялась, алё.” – ну да, конечно. Потом расскажешь.

Кэсс- Официантка

Майло- Бармен

Крис- Повар

Мэг- Барменша

Дилан- Официант

Лайла- Повар

Грета- Соседка

И Тея ведь она терпела не только этих двоих,но и нас.

Foreword

Эта история родилась из случайной мысли: “А что, если она – свет, а он – тьма, но оба устали притворяться, что им не больно?”

Я не хотела писать идеальных людей. Хотела – настоящих. Тех, кто ошибается, говорит глупости, боится близости, но всё равно любит – упрямо, неловко, по-настоящему.

Хейвенридж – это не просто город. Это место, где можно начать заново. Где чужие становятся твоими. Где латте – с намёками, пироги – с чувствами, а желания пишутся на стенах.

Если тебе хочется залипнуть в уют, поржать, поплакать и влюбиться – ты пришёл по адресу.

Добро пожаловать в бар, где каждый стакан – история, а каждый герой – почти как ты.

С любовью и капелькой драмы,

Тея Морейн <3

Acknowledgments

Спасибо всем, кто держал меня за руку – даже мысленно – пока я писала эту историю.

Спасибо тем, кто верит в любовь после боли, в уют после шторма и в то, что даже самый угрюмый мужчина может быть мягким внутри (привет, Роман).

Моим читателям – вы не просто поддержка, вы моя found family.

Моим друзьям – за мемы, советы, “а что если она уйдёт, а он побежит?” и за то, что не дали сдаться.

И спасибо тому, кто когда-то сказал: “Напиши то, что хочешь прочитать сама.” – ты изменил всё.

И, конечно, спасибо чаю по утром который мама наливала мне в термос и упаковкам печенья которые покупал папа. Без вас это была бы просто книга о грустных людях и их очень тихих мыслях.

Prologue

Он снова уснул.

Тяжело, с короткими рывками, как всегда после того, как выкинул свою ярость на то, что под рукой. Сегодня это снова была я.

Губа пульсирует, скулы ноют. Спина горит в том месте, куда он врезал локтем, когда я пыталась оттолкнуть его. Не смогла. Не успела. Не посмела.

Я лежу на самом краю кровати, боясь даже вздохнуть слишком громко.

Он храпит. Беззвучная ярость клокочет внутри меня. Как он может спать? Как вообще может?

Я медленно поднимаюсь. Тело болит так, будто я упала с крыши, но это уже не имеет значения.

Под кроватью, в тайнике между досками, лежит мой билет.

Сложенная вчетверо бумажка с размазанным адресом и припиской от руки: “Дом бабушки. Не показывай маме. Люблю тебя. – Ба.”

Наследство. Старый дом в Хейвенридже.

Я украла этот клочок из документов матери ещё в семнадцать. Прятала, будто талисман. Мечту. Побег.

Сегодня – день.

Нет. Ночь. Самая чёрная, самая тихая. Самая нужная.

Я натягиваю джинсы, подбираю толстовку с пола и крадусь в коридор. Пульс гремит в ушах. Дыхание – как пламя в горле.

Он не должен проснуться. Он не должен даже знать, что я ушла.

Навсегда.

Ключи от старого форда лежат в вазе у двери. Я хватаю их и, не оборачиваясь, выскальзываю наружу.

Холод ночи встречает меня липким воздухом и полной луной.

Машина фыркает, как будто сомневается в моём решении.

Но я – нет.

Дорога пуста. Фары вырезают тьму, как нож по маслу.

Я еду. Не знаю точно, что меня ждёт в Хейвенридже. Только знаю одно: всё лучше, чем остаться.

Я больше не буду жить в его тени.

Я выбираю себя.

Глава 1: Местные

^Лея

Мой чемодан, конечно же, решил, что ему здесь не место, и ебанулся прямо в лужу, как только я открыла багажник.

– Серьёзно?.. – простонала я и закрыла глаза. – Ну вот просто, блядь, идеально.

Дождь херачил так, будто небо хотело смыть с меня остатки достоинства. Волосы прилипли к лицу, кроссы промокли, зонт остался дома. Конечно.

Добро пожаловать в Havenridge, детка. Наслаждайся новым началом.

Я стояла посреди стоянки у какого-то бара с вывеской “Wolf’s Den”, где мне вроде бы должны были сдать комнату через какую-то дальнюю знакомую. Бар был закрыт. Свет не горел. И я уже слышала ехидный голос мамы в голове: “А я говорила – не сбегай, Лея, это инфантильно.”

– Ещё раз скажешь “инфантильно” – и я съеду жить в трейлер к крокодилам, – пробормотала я, волоча чемодан за пластиковую ручку, которая скрипела, как мои нервы.

И тут он.

Стоял у машины напротив, прислонившись к капоту, как будто сам чертовски знал, что выглядит так, будто только что вышел из сериала, где людей спасают, а потом трахают на фоне заката.

Темные волосы, чуть растрёпанные от дождя. Куртка кожаная. Борода. И взгляд. Такой, от которого тебе хочется одновременно спрятаться и узнать, как он целуется, когда всё рушится к хуям.

Он не подошёл. Даже не моргнул. Просто посмотрел – медленно, снизу вверх, – и пошёл дальше.

Словно я была просто пейзажем.

– Ну и пошёл ты нахуй, Тёмный Властелин из глубинки, – прошипела я, стирая с лица дождь и гордость. – Я не ради тебя сюда приехала. Наверное.

Смотрел словно я была просто частью фона. Мокрой, злой, уставшей частью.

– Угу, ясно. Вежливость тут в дефиците, – буркнула я себе под нос. – Или, может, в этом городе все так… угрюмо сексуальны?

Потрясающе. Ещё чуть-чуть – и я сама себе начну отвечать. Психоз в подарок за подписку на новую жизнь.

Комната была так себе.

Пахло лавандой и старостью, обои держались на честном слове, а кровать скрипела, как будто ей за сто лет.

Но, чёрт возьми, она была тёплая. А я была – мокрая, злая и в шаге от нервного тика.

Так что я вваливалась туда как в пятизвёздочный люкс и плюхнулась на кровать лицом вниз.

– Аллилуйя, – простонала я в подушку, – выжила. И, возможно, сломала себе копчик.

Пока ноутбук пытался словить вайфай, я достала телефон и набрала номер – тот самый, на клочке бумаги с пометкой “Грета. Соседка бабушки. Позвонить!”

Голос в трубке был неожиданно бодрый.

– Лея?

– Это я. Простите, что поздно. Завтра всё в силе?

– Конечно, дорогая. Дом ждёт тебя. Бетти бы так обрадовалась…

– Ммм… спасибо. Завтра буду. Утром?

– К десяти. И возьми зонт, если что – тут погода, как настроение старой ведьмы.

Я усмехнулась. Ещё одна местная со странным обаянием.

Повесила трубку. Посмотрела на потолок.

Тут всё было другим. Воздух, звуки, даже тишина.

Такой… густой. Почти как сироп. Тянется, давит, но не душит.

Я приехала всего на одну ночь. Просто переждать. Перевести дух. Утром – ключи, дом, новая глава.

И всё бы ничего, если бы голова не включилась ровно в тот момент, когда тело наконец расслабилось.

И не начала тихо нашёптывать:

“А что, если ты всё проебала?

А если здесь тоже всё пойдёт по пизде?

А если ты просто не умеешь быть счастливой?”

– Да пошла ты, тревожная сука во мне, – пробормотала я и натянула на голову подушку. – Утро вечера мудренее. Или хотя бы трезвее.

Комната была так себе, но с претензией.

Знаешь, как будто кто-то пытался сделать её уютной лет десять назад, а потом сдался.

Плед в цветочек, чайник, который явно прошёл войну, и картина с котами – те уставились на меня так, будто знали, что я сбежала.

Один особенно подозрительный – косоглазый, с мордой “я видел твою душу и она мне не понравилась”.

На тумбочке лежала открытка с надписью “Добро пожаловать!” – судя по стилю, писали её лет двадцать назад. Почерк был разухабистый, как у сумасшедшей библиотекарши.

Я включила ночник – он мигнул, как будто подумал, стоит ли светить, но всё-таки ожил.

В углу – кресло-качалка. Да, блядь, качалка.

И даже если оно не качалось само – я всё равно туда не смотрела. На всякий случай.

Из подоконника дуло. Стекло дрожало от ветра. А за окном кто-то прошёл. Или показалось. Конечно, показалось.

Кто тут ходит, кроме оленей и мужчин с тёмными глазами?

– Окей, Лея, – сказала я себе вслух, – не устраивай драму. Это просто старая комната. Просто ты одна. Просто впервые за долгое время… ты действительно одна.

Я скинула одежду прямо на пол, забралась обратно в эту подозрительно тёплую кровать и свернулась калачиком.

А потом…

Под кроватью что-то хрустнуло.

– …блядь.

Я заснула быстро. Слишком быстро.

Знаешь, как бывает, когда тело просто отрубается, а мозг остаётся включённым.

И сразу – темнота. Липкая. Плотная.

Дом.

Но не этот. Тот.

Коридоры длиннее, чем были. Окна чёрные. Пол скрипит под босыми ногами.

И я знаю – он где-то здесь.

– Я же говорил, не нужно так со мной разговаривать, – доносится голос. Его голос.

Но он будто идёт со всех сторон.

Я оборачиваюсь, и коридор тянется, тянется, тянется…

Вдруг – хлопает дверь.

И я стою перед зеркалом. В нём – я. Но чуть моложе. Без макияжа. Без света в глазах.

Мама за спиной. Волосы идеальны. Улыбка фальшивая.

– Лея, ты должна быть благодарна. У тебя хотя бы есть мужчина. Знаешь, сколько девушек одни живут?

– Он меня бил.

– Не драматизируй. Может, ты его спровоцировала?

Холод. Я пытаюсь закричать, но голос не выходит.

Сцена меняется. Я сижу на кухне. Руки дрожат, в чашке чай.

Он встаёт. Поворачивается медленно.

Тень от него падает на меня, как бетонная плита.

– Ты же без меня никто, Лея. Кому ты нахуй нужна, кроме меня?

И вдруг он становится выше. Выше. Его тень закрывает свет.

И я просыпаюсь.

Резко.

Сердце стучит где-то в горле. В груди – тяжесть, будто кто-то прижал.

В комнате темно. Тишина такая громкая, что звенит в ушах.

Я сажусь на кровати. Глотаю воздух.

И прошептала:

– Никому я больше не принадлежу. Ни тебе. Ни ей. Ни этим голосам. Только себе.

Я сижу.

Тёмная комната не такая уж и пугающая, когда ты сама внутри страшнее.

За окном завывает ветер – знакомый, будто он был рядом в ту самую ночь, когда я уезжала, молча запихивая жизнь в сумку.

Я дышу медленно. Так, как училась.

Вдох. Задержка. Выдох. Повтори.

Не потому что работает, а потому что других вариантов нет.

На тумбочке стоит стакан воды. Я беру его, руки дрожат, как будто я после катастрофы.

Пью. Глотаю медленно. Ощущаю, как вода холодит внутри.

Она настоящая.

Значит, я здесь. Уже не там.

Я ложусь обратно. Но не сплю.

Пусть ночь ещё идёт, пусть она меня доконает – я не боюсь.

Потому что впервые за долгое время я выбрала быть где-то ещё. Не с ним. Не с ней. Не в прошлом.

Возможно, этот город – просто очередной побег.

А может…

Может, это единственное место, где я смогу вспомнить, кто я вообще такая.

И где-то в этом полусне, между тенями и остывшей чашкой чая на подоконнике, я подумала:

“А вдруг… тут правда можно начать заново?”

Я проснулась с ощущением, будто подралась с подушкой – и проиграла.

Голова ватная, глаза резало от света, а во рту был вкус, как будто я ела пыль и запивала разочарованием.

Сквозь шторы пробивался солнечный луч. Я прищурилась.

– Ага. Угу. Отлично. Теперь и солнце против меня.

Я села, нашарила телефон. Восемь сорок. До встречи с Гретой чуть больше часа.

Выбралась из кровати, встала босиком на прохладный пол и на секунду залипла в зеркало.

Мятая футболка. Волосы – как будто у меня ночью было ток-шоу с ветром. Глаза припухшие.

– Идеальна, – хмыкнула я. – Бьюти-блогеры сейчас бы захлебнулись.

Быстрый душ, кофту поприличнее, хоть какие-то джинсы без дыр. Макияжа – ноль.

Плевать. Если бабушка оставила мне дом, то соседка и так знает, что я за хренотень. Пусть готовится.

Скрип старой лестницы. Пахло жареным беконом и кофе – кажется, хозяйка уже колдовала на кухне. Я кивнула ей на бегу, пообещала вернуться позже и выскользнула на улицу.

Ветер был прохладный, но приятный. Солнце подсвечивало город так, будто он хотел показаться лучше, чем есть.

Я прошла пару кварталов пешком. Дороги почти пустые. Пара машин, лай собаки, кто-то махнул мне рукой – блядь, тут реально все всех знают?

Перед домом Греты уже стояла машина. Невысокая женщина в пестром свитере и с белыми как снег волосами махала мне, как будто ждала сто лет.

– Лея?

– Да. А вы, наверное, Грета?

– Ох, девочка моя, ты похожа на свою бабушку. Только в глазах у тебя… буря. Пойдём. Я покажу тебе всё.

Я сделала глубокий вдох.

И пошла за ней.

Мы сели в её старенький внедорожник. Он завёлся с характерным рыком, будто сам не верил, что снова будет ехать.

– Значит, ты всё-таки приехала, – сказала она, нажимая на газ.

– Ага, внезапно, – я пожала плечами. – Сама не думала, что всё настолько… настоящим окажется.

– Твоя бабушка была странной женщиной. Говорила, что дом когда-нибудь всё равно найдёт свою хозяйку.

– И видимо, это я. Хозяйка с двумя чемоданами, кредиткой на издыхании и разбитым GPS.

Грета фыркнула.

– Ты прям как она. Умела отвечать быстро, но не всегда знала, когда заткнуться.

Я хмыкнула.

– Расскажите… какая она была?

– Суровая. Но справедливая. Не терпела глупых людей и дешёвый кофе. Любила тишину и радиоприёмник. А ещё держала при себе немного слишком много вина… и одну кошку, которая, я клянусь, умела смотреть с осуждением.

– Мне о ней почти ничего не рассказывали. Мама… не особо горела желанием.

– Твоя мать была… ну, скажем, не из тех, кто выбирает сложные пути. Она уехала отсюда быстро, громко и, как по мне, не особо оглядываясь.

Мы замолчали.

Ветер гнал пыль по дороге, вдоль которой стояли старые дома – каждый как будто шептал свои истории.

– А вы знали моего… ну, бывшего?

– Нет. Но я знаю, как ты выглядишь после него.

Я резко повернулась к ней.

– Что?

Грета не смотрела на меня. Только продолжала вести машину.

– Таких, как ты, я видела много. Они приезжают сюда, будто сбежали с фронта. Сначала прячутся. Потом оживают.

Она наконец глянула на меня.

– Просто позволь себе не бояться. Тут никто тебя не тронет.

Дом стоял на углу улицы, будто обиделся на остальной мир и отвернулся.

Старый, двухэтажный, облупленная краска, заросший палисадник. Но в окнах не было пустоты – в них была… история.

Я вышла из машины, подошла ближе. Шаг – и доска на крыльце жалобно скрипнула.

– Ну здравствуй, странное наследство, – пробормотала я, глядя на дверь.

– Ключ под камнем. Она всегда так делала, – кивнула Грета на декоративный валун у ступеней.

Подняв ключ, я медленно повернула его в замке. Щелчок. И воздух изменился.

Я открыла дверь.

И меня обдало запахом – старых книг, пыли, лаванды и… одиночества.

Комната была полутёмной, но солнечные полосы пробивались сквозь ставни.

Я сделала шаг внутрь.

– Осторожней, пол в гостиной провалился после последнего дождя, – сказала Грета.

– Прекрасно. Прямо как в жизни: везде, где я ступаю, трещит по швам.

Я обошла гостиную. Старый диван. Вязаный плед. Книжная полка, подпертая банкой из-под персиков.

На стене – фотография. Чёрно-белая. Женщина с острым взглядом. Бабушка. Стоит у этого же дома, но лет на сорок раньше. Смотрит в камеру так, будто готова сожрать весь мир.

– Она была той ещё ведьмой, – усмехнулась Грета, – но тебя бы она полюбила. Или хотя бы уважала.

– Это уже больше, чем я могу сказать о собственной матери.

Кухня. Всё, как будто застыло в моменте.

Скатерть на столе. Кружка. Сухой букет.

Я провела пальцами по шкафчику – на подушечках осталась пыль.

Даже пыль здесь была домашней.

– Смотри наверху. Там спальня. Всё остальное твоё на сегодня.

Я поднялась по лестнице. Она скрипела, как будто жаловалась на годы.

Спальня была… уютной в своей усталости. Кровать с высоким изголовьем, занавески, сшитые вручную, и старая шкатулка на подоконнике.

Я села на кровать.

И вдруг – облегчение. Тихое. Спокойное.

Может, оно и не вечное, но впервые за долгое время я не хотела убегать.

Я провела ладонью по изголовью кровати. Дерево гладкое, местами потёртое, как будто бабушка часто опиралась на него, сидя здесь, в тишине.

На тумбочке – пыльный фонарь и книга без обложки.

Я открыла ящик – пусто.

Но под кроватью что-то зашуршало.

Присела, заглянула. Картонная коробка, завёрнутая в бежевую ткань и стянутую старым кружевом. Достала, сдула пыль.

На крышке – выцветшая надпись: “Маргарет – для Лоры. Не открывать, пока не поймёшь, зачем.”

Лора – моя мать.

Я села на пол. Сердце стучало, как будто знало, что будет больно.

Открыла.

Внутри – письма. Десятки. Все подписаны бабушкиной рукой. Все адресованы моей матери.

И все… неотправленные. Конверты с марками, но нет штампа.

Я вытащила одно, разорвала край, достала аккуратно сложенный лист.

“Лора, ты не обязана любить меня. Но ты обязана помнить, кто ты и откуда. Прекрати убегать. Я не виню тебя за злость – я тоже когда-то была такой. Я молюсь, чтобы ты не сломала свою дочь тем, что когда-то сломало тебя.”

Горло сжалось. Я выдохнула.

Это не было обвинением. Это была боль, завёрнутая в заботу.

Я прочитала ещё одно. Потом ещё.

Письма были злыми. Мудрыми. Упрямыми. И в каждом – попытка достучаться. Не к матери. К человеку, который был до неё.

Я положила письма обратно. Закрыла коробку.

Не потому что мне хватило.

А потому что я наконец поняла – бабушка знала, что я сюда приеду. Не Лора. Я.

И она оставила мне то, чего никто не дал – правду.

– Переезд – это не просто вещи перевезти, – заявила Грета, когда я вернулась из спальни. – Надо с людьми знакомиться. Иначе город сожрёт тебя как батон без масла.

Я хотела съязвить, но промолчала. Вроде как она была права.

– Пойдём. Покажу тебе, кто тут живёт и где нормальный кофе.

Мы шли пешком – Грета бодро семенила рядом, размахивая рукой, как командир на утреннем построении.

– Вот миссис Кларк, печёт пироги, но продаёт, будто они из золота. Говорит, “секретный рецепт”, а я-то знаю – она просто кладёт туда больше масла и сплетен.

– Очаровательно, – хмыкнула я.

– Там Джо, местный автомеханик. Молчит, как могила, но если к нему зайдёшь – кофе нальёт, пожурит, как будто ты его дочь, и отремонтирует тебе не только машину, но и веру в человечество.

– Он холост? – спросила я с приподнятой бровью.

Грета хохотнула.

– Тебе оно не надо. Поверь. Он любит только карбюраторы и винил.

Мы обошли квартал. Маленький магазинчик, кофейня, библиотека, которая выглядела так, будто вот-вот рухнет под весом собственных книг.

А потом я увидела его.

Дом напротив. Тот самый. Окно второго этажа.

Мужчина стоял, прислонившись к раме, пил из кружки и смотрел вниз.

На меня.

Я застыла.

Он не улыбался. Но взгляд… тот же, что был в переулке. Суровый. Прямой. Как будто в нём не было ни капли случайности.

– Кто это? – спросила я негромко.

Грета заметила, куда я смотрю, и на её лице мелькнуло что-то вроде… задумчивости.

– А, это Роман. Хозяин бара на углу. Ветеран, одиночка, живёт с дочкой. Люди говорят, он не особо разговорчив, но если уже начал – хрен заткнёшь.

– И живёт прямо напротив?

– Видимо, судьба решила, что тебе надо быть на линии огня, детка.

Я снова посмотрела на него.

Он больше не смотрел.

Зашёл вглубь комнаты и исчез.

Но этого взгляда хватило, чтобы что-то внутри меня дрогнуло.

Не “ой, он такой красивый”.

А “чёрт, мне будет больно”.

Когда мы дошли до конца улицы, Грета притормозила у аптеки.

– Она хотела, чтобы именно ты сюда вернулась, – произнесла она вдруг, глядя куда-то в сторону.

Я нахмурилась.

– Кто? Бабушка?

– А кто ж ещё? – хмыкнула она, будто это было само собой разумеющимся.

– Она всегда говорила: “Эта девчонка – не такая, как её мать. У неё есть стержень. Даже если пока сама об этом не знает.”

Я отвела взгляд. Горло вдруг стало сухим.

– Она не особо участвовала в моей жизни.

– Участвовала больше, чем ты думаешь, – сказала Грета почти шёпотом. – Просто по-своему.

Она сунула мне в руку маленький пакетик с пирожками.

– Ешь. Тебе ещё знакомиться с соседями, а делать это голодной – преступление.

Мы остановились у лавочки напротив магазина, и Грета сунула мне в руки бумажный пакет с чем-то тёплым внутри. Пахло корицей и карамелью.

– У тебя те же глаза, что у неё, – сказала она вдруг.

Я подняла взгляд.

– У кого?

– У бабки твоей. Только боль в них другая, – она смотрела на меня прямо, без жалости.

– У Маргарет глаза были будто штурмовой режим включён – не приближайся, или сгоришь. А у тебя… будто ты и сама не против сгореть, если это хоть на секунду согреет кого-то рядом.

Я сглотнула.

– Спасибо, наверное?

– Это не комплимент, детка. Это предупреждение.

Грета резко встала, хлопнула по пакету.

– Ешь. И пойдём. Покажу тебе, где в этом городе делают кофе, от которого у тебя не только глаза откроются, но и душа попросит терапевта.

Глава 2: Пять шагов до хаоса

^Лея

Я проснулась от собственного бубнежа. Сон растаял, как сахар в кофе – быстро и ни хрена не сладко.

Пахло пылью, деревом и лёгкой безысходностью. Точнее – новой жизнью.

Я завернулась в плед, как в доспехи, сползла на кухню и уставилась на абсолютно пустой холодильник. Он даже не гудел – просто молча осуждал.

– Хорошо, Лея. План такой: кофе, еда, не сойти с ума.

Я натянула кроссовки, которые видели слишком много городов, и вышла на улицу. По дороге до магазинчика – тот самый, про который Грета вчера махнула рукой и сказала: “там всё от соли до сплетен, бери аккуратно” – я едва не споткнулась об выцветшую куклу.

Плюшевая, с оторванной пуговицей-глазом.

– Ну и кому ты нужна, милая? – пробормотала я, поднимая её с асфальта.

– Это моя!

Передо мной стояла девочка лет пяти. Лохматая, с вечно сползающей повязкой на голове и щёчками, как у персика.

Смотрела исподлобья, как будто могла прописать по ноге, если трону не так.

– Окей, капитан, держи свою куклу, – я протянула её с лёгкой улыбкой. – Надеюсь, она не нападает по ночам.

Она хихикнула.

– Её зовут Кира. Она добрая. Только если злить – тогда… может укусить.

– Отлично, у нас с ней много общего.

И в этот момент над девочкой навис чей-то голос.

– Я же сказал – не убегай далеко.

Я подняла глаза.

Он.

Тот самый. Мужик из переулка. Ледяной взгляд, упрямая челюсть, рубашка нараспашку, как будто ему похрен на прогноз погоды и человеческие законы.

Мы встретились глазами.

И я клянусь – секунду назад он меня узнал. А потом… будто выключил это чувство.

– Пап, она нашла Киру! – девочка ткнула в меня пальцем, абсолютно довольная.

Пап.

Я – в ступоре.

Окей, он ещё и отец. Мужик из переулка, от которого веяло напряжением, как от оголённого провода, – и у него ребёнок.

Потрясающе. Просто зашибись.

Он кивнул коротко, взял девочку за руку и бросил через плечо:

– Спасибо.

Без эмоций. Как будто я дала сдачу, а не спасла мир.

Я осталась стоять, как героиня глупого ромкома, только вместо зонта – пакет с сухими хлопьями и чувство, что этот город собирается переписать меня до последней клетки ДНК.

Вечером я сидела на веранде, пила кофе, который приготовила так плохо, что он мог бы участвовать в преступлении против человечества, и пыталась вникнуть в интернет-поиск: “как найти работу в городе, где максимум вакансий – это доярка или продавец пирожков”.

Ответа, конечно, не было.

Зато появилась Грета.

– Прям как чувствую, когда ты на грани того, чтобы продать душу за зарплату, – сказала она, переступая порог с корзинкой, из которой пахло чем-то мучным и незаконно вкусным.

Я посмотрела на неё с лёгким подозрением.

– Если в этой корзинке резюме и костюм официантки, я сброшу тебя с лестницы.

– Боже, детка, ты что, думаешь, я похожа на человека, который заставляет?

Она положила корзинку на стол, села напротив и подлила себе кофе без спроса.

– Я просто пришла… поболтать. Ну и так, между делом. Есть тут бар. За углом.

Хозяин – хмурый, но нормальный. Ему нужен человек за стойку.

Я вскинула бровь.

– Я тебе что, коктейльная ведьма?

– Ты мне – человек с пустым холодильником и смертельно скучным лицом.

Она отхлебнула кофе и скривилась.

– Господи, ты его жжёшь, что ли?

– Это не кофе. Это крик о помощи.

Грета рассмеялась и, не глядя на меня, добавила:

– Бар называется “Wolf’s Den”. Хозяина зовут Роман.

Мир чуть пошатнулся.

– Тёмные волосы, рубашка нараспашку, хмурится, как будто видит твои грехи?

Она фыркнула.

– Ага. Это он.

– О, отлично. Я сегодня с ним уже познакомилась. Он сказал «спасибо» с интонацией: “сдохни медленно”.

– Ну, значит, уже есть контакт, – пожала плечами она. – Попробуй сходить. Что ты теряешь?

Я вздохнула.

– Только остатки самооценки.

Она уже была на выходе, когда вдруг замерла.

Обернулась. Глянула на меня как-то по-другому.

– Твоя бабушка… она говорила, что ты сильнее, чем сама думаешь. И если кто и сможет дать отпор Роману – так это её внучка.

– Звучит, как «иди и вляпайся в неприятности».

– Ну. Хоть не скучно будет, – подмигнула она и исчезла за дверью.

***

Бар был очень в духе мужика, который, по ощущениям, сам из железа, шрама и непроговорённых эмоций.

Вывеска простая, но стильная. Изнутри – тёплый свет, запах дерева и алкоголя, разговоры, идущие вполголоса. Атмосфера уютной опасности. Типа: расслабься, но не до конца.

Я вдохнула поглубже, толкнула дверь и вошла.

Сначала меня никто не заметил. Только один мужчина у входа в VIP зону мельком посмотрел и продолжил тянуть пиво.

Я пошла вперёд, будто не чувствовала, как сердце грохочет в ушах. И вот он – за стойкой.

Роман.

Выглядел он так, будто мог одним взглядом свалить быка. Или меня. Что, скорее всего, было бы приятнее, чем вот это молчание.

– Я слышала, ты ищешь помощника, – выдала я первым делом.

Он поднял на меня глаза. Медленно. Ледяной взгляд.

Ни грамма удивления.

– И что?

– Я вхожу в топ-10 лучших людей, которые умеют наливать виски и выглядеть, как будто знают, что делают.

– А на деле?

– Ноль опыта. Но дохрена харизмы.

Он молчал.

Я решила добавить ещё каплю дерзости.

– Слушай, либо ты берёшь меня попробовать, либо я иду работать в пекарню, и через месяц тут все растолстеют. Хочешь взять это на себя?

Он усмехнулся. Чуть. Еле заметно.

– Хрен с тобой. Одна ночь. За стойкой. Если не облажаешься – поговорим. Если облажаешься – дверь там же, где вошла.

– Договорились.

– Фартук там, – кивнул в сторону задней комнаты. – И… не лезь к шотам. У них свой характер.

– Я люблю проблемные напитки.

Он снова усмехнулся. Боже, у этого мужчины была улыбка, как у дьявола в хорошем настроении.

Я зашла за стойку, нацепила фартук и огляделась.

Всё было… несложно. Почти. До момента, пока первый посетитель – какой-то лысоватый тип – не начал сыпать «солнышками» и «малышками», будто я тут ради чаевых и дешёвых намёков.

– Эй, детка, а ты тут новенькая, да? Сразу видно – тебя стоит попробовать.

Я улыбнулась, но без тени доброты.

– Ты меня с бургером не перепутал? Попробуй – и подавишься.

Он хотел что-то сказать, но не успел.

Роман уже стоял рядом. В молчании. Просто встал, посмотрел на него.

Тот сдулся моментально.

– У нас тут не меню с персоналом, – бросил Роман и вернулся к своему месту.

Но когда проходил мимо меня, пробормотал тихо:

– Неплохо.

Я стояла там, за стойкой, в фартуке, в городе, где никто меня не знал, рядом с мужчиной, от которого пахло грозой.

И почему-то впервые за долгое время я чувствовала, что дышу.

***

Дом ночью звучал по-другому.

Деревянные половицы шептались, стены будто вздыхали, а за окнами – только темнота и редкий крик совы, будто напоминание: ты теперь здесь, Лея, привыкай.

Я стояла на кухне босиком, с бокалом дешёвого вина, которое купила «на всякий случай».

Случай пришёл в виде эмоционального перекипания после вечера в баре.

Он был там. Рядом. Весь вечер.

Не то чтобы присматривал – скорее, чувствовал.

Он двигался, как хищник: тихо, точно, уверенно.

А когда разговаривал с клиентами – был холоден. Но не со мной.

Со мной он был… настороженно мягче.

Может, я себе навешиваю, конечно.

Может, я просто давно не встречала мужчину, от которого хотелось бы сбежать и залезть под его куртку одновременно.

Я села на подоконник, подтянула колени и уставилась в темноту.

Где-то там, напротив, жил он.

Мужчина с дочкой, с демонами в глазах и голосом, как будто его чаще используют для команд, чем для ласки.

А я – та самая девочка, которая снова строит себе сказку из осколков.

И вроде знаю, что делать этого нельзя, а всё равно…

Чёрт, мне даже снился он.

Только там он был ближе.

Он подходил, смотрел на меня, брал за подбородок и говорил: «Твоя проблема в том, что ты никогда не просишь. А я мог бы дать всё».

Я вздрогнула.

Не от холода. От себя.

От этой мысли.

Дом тихо скрипнул.

Я допила вино, выключила свет и пошла наверх.

И где-то в животе – ощущение, как будто этот город уже разбудил что-то во мне.

Что-то дикое, упрямое и, возможно, опасное.

***

– Улыбайся, Лея. Ты же не хочешь испортить клиенту настроение?

– Да, мистер Грин.

Мой начальник вечно пах табаком и дешёвым одеколоном, но при этом считал, что у него есть моральное право поправлять мою форму, трогать за плечо, если «подавлена», и вечно смотреть, как будто я блюдо дня.

А клиенты…

– Сладенькая, можно мне твой номер вместо чека?

– Официантка, вы всегда так медленно обслуживаете или только меня игнорируете?

– Лея, ты снова не предложила VIP-зал господину Хендерсону. Мы ж не хотим терять важных клиентов, верно?

– Нет, мэм. Не хотим.

Я улыбалась. Всегда.

Когда хотелось закричать, когда ноги гудели, когда бывший писал мне “ты всё равно никому не нужна”, а мама присылала голосовуху на 2 минуты о том, что я опять всё делаю не так.

Я глотала.

Улыбалась.

Наклонялась чуть ниже, чтобы не злить начальство.

Говорила «не переживайте, я всё исправлю», даже если они были неправы.

Потому что у меня не было выбора.

Сейчас я лежала в кровати в доме с трещинами на стенах и с мебелью, которую можно было считать антиквариатом.

Но я проснулась – впервые за долгое время – без будильника, без ощущения, что меня сейчас будут ломать и подчинять.

И да, я вчера уставилась в глаза мужчине, который мог раздавить взглядом.

Но не потому что хотел сломать – потому что он сам был сломан.

И я видела это.

И, может, именно поэтому меня к нему и тянуло.

Я стояла за стойкой, под фальшивой уверенностью и настоящей паникой.

Один раз уронила бокал, два раза перепутала заказ, трижды чуть не послала клиента, но… выжила.

И даже, кажется, не облажалась до точки невозврата.

Роман почти не говорил.

Он просто смотрел.

Из тени. Из угла.

Иногда кивал, если всё было норм. Иногда хмурился, и у меня внутри сразу всё сжималось.

Но ближе к полуночи… я начала кайфовать.

Мужик с гитарой запел у окна, кто-то смеялся, девушка рядом села на стойку и щёлкала пальцами под музыку.

А я наливала коктейли, шутила с парой девушек, ловила атмосферу.

И ловила взгляд.

Тот самый.

Тёмный, колючий, опасно-спокойный.

Роман смотрел, как будто не понимал, как чёрт возьми, я сюда попала.

И почему мне не страшно.

***

Она была чересчур.

Чересчур громкая.

Чересчур дерзкая.

Чересчур живая.

Роман не любил «чересчур».

Он любил порядок, тишину, понятные правила.

А она…

Она ворвалась за стойку, как ураган, вцепилась в шейкер, как будто родилась с ним в руках, и глянула на него, как будто знала все его слабые места.

Она была неуклюжей. Не знала, где что лежит. Пару раз чуть не сбила полку локтем.

Но она дышала этим местом, как будто уже принадлежала ему.

Роман стоял в тени, наблюдал.

Молча.

И впервые за долгое время в его голове не было хаоса.

Только одна чёткая мысль:

Если она останется – бар оживёт.

Если она уйдёт – опять будет пусто.

Он не хотел этого признать.

Но уже поздно.

_Роман

Я не люблю, когда трогают мои вещи.

Тем более – когда лезут в бар.

Тем более – когда делают это с улыбкой до ушей, в цветастой майке и с голосом, который слишком звонкий для этого города.

Она вошла, как будто её звали.

Как будто не сомневалась, что справится.

Как будто знала, куда идёт.

Я видел таких.

Девочек из больших городов, с идеей начать «новую жизнь».

Большинство из них сливались после первой же смены, когда кто-то грубо бросал сдачу или хлопал по заднице.

Но не она.

Она злилась.

Огрызалась.

Ошибалась – но не сдавалась.

Я стоял в углу, пил чёрный кофе и наблюдал, как она – как будто на спор – вписывается в ритм бара.

Как будто всё это – её сцена.

Она не знала, где что лежит, но импровизировала.

Шутила с клиентами. Ловила кайф.

И при этом… смотрела на меня.

Я не привык, чтобы на меня так смотрели.

Не как на босса, не как на угрозу.

Как на мужчину.

Чёрт.

Меня это бесило.

Потому что мне не нужна та, что шумит даже в тишине.

Мне не нужна та, кто может проникнуть в мою рутину и встряхнуть её до основания.

Я живу по чёткому сценарию: дочь, работа, тишина.

Без сюрпризов. Без слабостей. Без новых лиц.

А она – вся из сюрпризов.

И я уже чувствую, как начинаю проигрывать.

Глава 3: Семья

^Лея

Я просыпаюсь с ощущением, будто пропустила будильник, хотя, по факту… я его не ставила.

Солнце лупит сквозь щель в шторе прямо в глаз, а я валяюсь в кровати с простынёй, закрутившейся мне на шею, как будто хотела задушить за то, что я вчера съела бургер на ночь.

– Окей, – бормочу, отталкиваясь от матраса. – Новый день, новая я. Или хотя бы не такая мятая, как подушка.

На кухне – кофе в турке. Я, как бабка, делаю его по старинке, потому что кофемашина из соседней деревни ещё не доехала, да и… в этом есть что-то приятное. Бульканье, пар, аромат, будто я не в спешке, а в каком-то фильме, где героиня просыпается в городе, который изменит её жизнь.

Где-то смеётся сценарист.

Натягиваю джинсы, рубашку, хвост на макушке – прическа победителя. Спотыкаюсь у выхода, ловлю себя на перилах, вылетаю из дома… и вот тут он.

Стоит через дорогу.

С термосом, в наушниках, в чёрной футболке и серых спортивках, которые так сидят, что даже воздух рядом завистливо застыл.

Да. Это будет долгое утро.

– Доброе утро, – кидаю я, стараясь звучать непринуждённо, будто не пялилась на его руки последние пять секунд.

Он чуть кивает, вынимает один наушник.

– Бар открывается в пять.

Спасибо, Кэп. Вот уж не догадалась.

– Я просто… проверяю маршрут. Иду на разведку, – фыркаю, вскидываю брови. – Или ты теперь ставишь камеры и следишь, кто где ходит?

Он не улыбается. Но уголок губ дёрнулся. Или мне показалось.

– На кухне не блеванули вчера? Уже лучше, чем половина стажёров. Сегодня будет вся команда. Познакомится с сокамерниками не помогу.

И он поворачивается, уходит к себе в дом, а я стою, как идиотка, с полным ртом реплики, которую уже не успела ляпнуть.

– Да пошёл ты… обаятельный ты ублюдок, – шепчу я, разворачиваясь в сторону бара.

А ведь утро только началось.

Бар был симпатичнее, чем я ожидала когда Грета впервые заговорила о нём. Просторно, дерево, кирпич, светильники, будто свистнули из фильма про байкеров. И всё это – собственность мужчины, который даже кофе пьёт, как будто дерётся с жизнью.

– Ты новенькая? – раздаётся с порога голос, пропитанный сигаретами, сарказмом и вечным “мне всё пофиг”.

Кэсс.

Короткие тёмные волосы, пирсинг в носу, худи с принтом «I hate people».

Я сразу поняла: эта – в стае будет главной.

– Ага. Лея. Живая. Без аллергии на алкогольные пары. Пока.

– Супер. Только не вздумай улыбаться всем подряд. Один хрен, тут половина – женатые мудаки с ипотекой.

– Окей. Буду улыбаться только женатым без ипотеки, – парирую я, и вижу, как у неё дёргается уголок губ. Победа.

– Пойдём. Покажу, где что. И познакомлю с другими страдальцами.

Идём за стойку, где парень лет двадцати с наушниками наливает воду в стакан и смотрит в точку, будто в ней тайна вселенной.

– Это Майло. Не пугайся, он не глухой. Просто так делает вид, чтобы с ним не разговаривали.

Майло беззвучно машет мне рукой, не вытаскивая наушников. На его футболке надпись «Don’t talk. Ever.».

– Очарование. Сплошные соцнавыки, – шепчу я.

– А вот и Крис! – зовёт Кэсс.

Из кухни выходит парень с волосами, собранными в пучок, и в футболке, на которой нарисован бургер в слезах.

– Ты – Лея? О, наконец-то! А то я уже начал думать, что меня решили оставить без новой жертвы.

– Ты, прости, кто по профессии? Повар или маньяк?

– В идеале – оба.

Он подмигивает, протягивая мне одноразовые перчатки.

– Поможешь на кухне – станешь моей новой любимицей. Не поможешь – всё равно станешь. Я неразборчив.

– Игнорируй его, – фыркает Кэсс. – У него гормоны вечно играют, как у подростка в TikTok.

Я смеюсь. Честно смеюсь.

Я не думала, что в первый же день почувствую себя частью чего-то.

Но они… будто приняли меня. Без пафоса, без допросов. Просто – “Ты тут? Значит, ты с нами”.

Вечер. Бар оживает. Кто-то пьёт виски, кто-то орёт над пивом, кто-то делает вид, что не следит за мной из тени стойки.

(Привет, Роман.)

Он появился минут двадцать назад. Просто сел у бара, что-то сверял в блокноте, а взгляд периодически скользил в мою сторону.

Я делаю вид, что не замечаю. На самом деле – счёт идёт уже на сорок семь раз. Да, я считаю. Нет, не осуждай.

– Он на тебя смотрит, как на рекламу кофе в аду, – говорит Кэсс, кивая в сторону Романа.

– Уточни: кофе с привкусом “иди к чёрту”.

– Ага. Но с красивым стаканчиком.

Я фыркаю, вытирая стойку, и в этот момент дверь открывается – и влетает она.

Маленькая копия Романа, только в розовом худи и с рюкзаком в виде акулы.

Волосы собраны в кривые хвостики, взгляд острый, как нож. И уверенность, как будто она пришла командовать всей округой.

– Эм… Привет, – говорю я. – Ты, случайно, не потерялась?

– А ты – та, которая вчера ляпнула, что папа вечно хмурый как дед?

Я замираю.

– Ты что, шпион?

Она пожимает плечами.

– Я просто слушаю. Иногда. Когда папа говорит про странных девочек.

Я чувствую, как на меня сзади прожигает взгляд сам папа.

– Лив, – звучит голос Романа.

Чуть хриплый, чуть предупреждающий.

– Мы так разговариваем?

Лив оборачивается.

– Я принесла термос. Ты забыл.

Пауза.

– А она прикольная.

И тянет мне руку.

– Я – Лив. Меня сложно не любить.

– Лея. Я… не спорю.

Жму её ладонь, а в груди тепло. Неловко, непривычно… и приятно.

– Папа сказал, ты, наверное, не останешься. Все тут редко остаются. Особенно те, кто делает странное лицо, когда видит мышей.

Блядь. Мышь. Она про мышь в кладовке.

– А я – сюрприз, – отвечаю, подмигивая. – Я остаюсь.

Лив улыбается.

Роман смотрит молча. Долго. Будто пытается меня прочитать, как статью без заголовка.

И я… выдерживаю взгляд.

– Я могу сидеть тут? – спрашивает Лив, усаживаясь на высокий барный стул и качая ногами. – Папа говорит, что мне нельзя пить пиво, пока мне не исполнится восемнадцать. Или двадцать один. Он не уверен.

– Хороший у тебя папа, – хмыкаю, наливая ей сок. – Прям строгий?

– Только с другими. Со мной – просто упрямый. Как кофе без сахара. Типа полезно, но противно.

Я ржу. В голос.

Лив смотрит на меня абсолютно серьёзно.

– Ты странная, но весёлая. Мне можно приходить сюда ещё?

– Тебе сюда вообще нельзя, Лив, – говорит Роман, подойдя сзади, и кладёт руку на спинку её стула.

Она задирает голову:

– Пап, у тебя работа. У меня каникулы. А у Леи прикольные истории. Win-win.

Он хмурится. Смотрит на меня.

– Ты ей рассказывала истории?

– Только одну. Про то, как я упала лицом в соус. Это не криминал.

– Зато зрелищно, – вставляет Лив.

– Лея, – говорит Роман, низко и спокойно. – Не поощряй это. Она уже третий день строит план побега из школы, потому что “у взрослых жизнь интереснее”.

– Ну… ложью это не назовёшь.

Лив смотрит на меня с выражением «видишь, я же говорила».

Роман вздыхает.

– Идём. Ты обещала быть дома к семи.

– Я была, но ты не был. Вот я и пришла сюда.

– Это шантаж?

– Это логика, – парирует она.

Он смотрит на неё. Потом на меня. И в его глазах – что-то почти тёплое… и сразу же убрано.

– Хорошо. Только не мешай.

Он достаёт блокнот и отходит, но прежде чем совсем уйти, говорит уже тише:

– Она к тебе привяжется. А потом ты уедешь.

Я встречаю его взгляд.

– Я не уезжаю.

Он будто бы хочет что-то сказать… но просто кивает. И уходит в сторону кухни.

Лив садится, пьёт сок и шепчет:

– Он в шоке. Я вижу.

Пауза.

– Ты ему нравишься.

– С чего ты взяла?

– Он слушает тебя. А папа почти никого не слушает. Даже меня.

Я сглатываю. Потому что это прозвучало слишком серьёзно. Для ребёнка.

Но она снова улыбается и тянется ко мне.

– Можно я позову тебя как-нибудь по-смешному? Лея – скучно.

– А ты что предлагаешь?

– Лимонка.

– Почему?

– Маленькая, вроде милая, но взрывается. Особенно на папу.

Пиздец. Походу, это любовь.

***

Дом. Тишина.

Я снимаю кеды, швыряю сумку на стул и падаю на диван, глядя в потолок.

Я жива.

После дня с кучей заказов, недосыпом, ребёнком-торнадо, Кэсс и её перманентным сарказмом, Майло с его «антиразговорами» и Романом, который смотрит, как будто я – вопрос, на который он не хочет знать ответ…

Я жива. И даже, чёрт возьми, улыбаюсь.

На кухне скрипит пол. Дом старый, но уютный.

Не тот уют, что в глянцевом каталоге, а такой, где стены дышат воспоминаниями, где письма лежат в ящиках, и где сквозняки приносят запах лаванды и старого дерева.

Здесь была бабушка.

И она, кажется, знала, что я приеду.

Может, даже верила, что я останусь.

Смотрю на кружку с чаем. Мятный. Я не люблю мяту. Но она тут – как будто от неё.

Надо бы вымыть пол. Или починить дверь на веранду. Или…

Или просто посидеть в тишине.

Телефон гаснет в руке. На экране – ни одного сообщения от матери. Ни «как доехала», ни «живой ли твой план Б».

О, как удивительно. Моя мать снова в роли главной фанатки – только не моей.

Слышу стук дождя по стеклу. И думаю…

А если не уезжать?

Не из города. Не из этого странного, шумного, пахнущего алкоголем бара.

А из себя той, которая всегда жила в бегах. Которая ничего не заканчивала. Которая не верила, что может остаться.

А если, сука, остаться?

И позволить себе быть. Работать. Дружить. Смотреть в глаза дочке угрюмого бармена, у которой язык острее ножа, и которая впервые за долгое время сделала меня мягче.

И может, просто может – дать шанс тому взгляду, в котором столько войны, будто Роман до сих пор в окопе.

А вдруг… это не бой? А начало мира?

Я закрываю глаза.

Улыбка сама появляется. Тихая. Почти неощутимая.

Но она есть.

Глава 4: Точка невозврата

^Лея

Утро было странно… тёплым.

Не потому что солнце – оно, как назло, лупило прямо в лицо сквозь щели в занавеске, – а потому что я проснулась без привычного ощущения, будто на мне висит тонна говна и чужих ожиданий.

Что-то было… легко. Тихо.

Я не привыкла к тишине, кстати. Обычно она пугала.

Но сегодня – нет. Сегодня она звучала, как передышка.

Я сбросила одеяло, натянула старую футболку и вышла на кухню.

Дом пах сыростью, временем и… пирогом?

Я дернулась к духовке – пусто. В голове сразу параноидальное:

Чёрт, я лунатик? Уже пеку во сне?

Оказалось, нет. Просто кто-то – с вкрадчивой жуткой вежливостью – сунул на подоконник накрытую фольгой тарелку с запиской:

«На случай, если ты не умеешь завтракать. Г. :)»

Я усмехнулась.

– Ну охуеть. Я в городе, где даже жратва здоровается.

Села на табуретку, уставившись на яблочный пирог, как будто он мне сейчас даст ответы на все вопросы жизни.

Ты реально остаёшься здесь, Лея?

Раньше я бы уже сидела в автобусе. Убегала от «слишком спокойно», «слишком близко», «слишком по-настоящему».

А сейчас…

Я кусаю пирог. Он – с корицей. Бабушка так делала. Наверное.

И впервые за долгое время не хочется никуда.

– Доброе утро, зайчонок! – Грета ввалилась в дом, как ураган на каблуках, с очередным пирогом и двумя термосами – один, очевидно, для меня.

– Как ты везде успеваешь? – буркнула я, принимая посылки, как будто она Дед Мороз, а я на 15 лет моложе и ещё верю в магию.

– Это Хейвенридж, детка, у нас на всё расписание. Ты просто ещё не знаешь. Ну, сейчас просвещу.

Она хлопнулась на кухонный стул, будто сидит тут сто лет, и начала перечислять:

– Значит так. Первое – «месячные тревоги».

Я поперхнулась.

– Простите, что?

– Один раз в месяц каждая из нас, кто из женщин, может просто… объявить пиздец. Все приносят шоколадки, латте, пледы, никто тебя не трогает. Можешь даже уйти с работы – если скажешь кодовое: «У меня красная дата.».

– …Это гениально.

– Ага. Дальше: если кто-то накосячил – не извиняется словами. У нас тут не Нью-Йорк. Тут несут «пирог перемирия». Прямо на порог.

Я фыркнула.

– То есть, извинения тут едят?

– Чаще с корицей, – подмигнула она. – Ты, кстати, уже в паре шагов от статуса «своя». Так что подстраивайся.

Я наливала себе кофе, слушая её, как будто это выпуск «Добро пожаловать в ад с уютом ».

– У каждого тут есть «свой день в баре». Типа тематический вечер. Роман тебе потом расскажет. Только не давай ему выбирать за тебя – он любит всё чёрное и депрессивное.

Я усмехнулась.

– Есть ещё «стена желаний» в баре. Там пишут всякую фигню. Кто-то мечты, кто-то пьяные признания. Иногда это одно и то же.

– Это звучит… удивительно.

– Это звучит как мы, детка.

Она сделала глоток и добавила:

– И, да. Есть ещё «тайный вкус недели» в пекарне на углу. Узнать можно только одним способом.

Я подняла бровь.

– Каким?

– Поцеловать кого-то кто там находиться.

– О, прекрасно. Отличный способ отравиться.

– Или влюбиться, – хмыкнула она.

Магазинчик у главной улицы выглядел как Pinterest-мечта – деревянная вывеска, крошечные окна с занавесками, запах корицы и кофе, будто кто-то накурил уютом.

Я зашла туда просто купить зубную пасту. Вышла с планами на вечер, новым другом и странным чувством, будто меня кто-то «пристроил» в этот город без моего согласия.

– Ты новенькая, да? – раздалось откуда-то из-за полки с мылом, которое выглядело вкуснее, чем всё, что я ела на прошлой неделе.

Я обернулась и увидела её.

Высокая, в потертом худи, с пирсингом в брови и самым ленивым взглядом на свете.

– Я Мэг. Я тут всё знаю. Спрашивай.

– Зубная паста?

– У второй полки. Но тебе нужнее, кажется, вино и водостойкая тушь.

Я прыснула.

– Ну ты и диагност.

– Добро пожаловать в Хейвенридж, солнышко. У нас тут либо дружат, либо спят друг с другом. Иногда одновременно. У тебя уже есть план?

– Пока просто не вылететь отсюда на следующий автобус.

– Грета тебя уже обработала?

– Всей инструкцией. С подробностями.

– О, она тебя приняла. Тогда точно останешься.

Мэг опирается на стойку, смотрит на меня внимательно.

– Слушай, тебе, похоже, нужен способ не сойти с ума в нашем дурдоме. Угадай, кто сегодня работает в баре и может устроить тебе официальное погружение в местную психотерапию через алкоголь?

– Либо ты, либо та зубная паста.

– Ну вот. Встретимся у Романа. После восьми. Не опаздывай – я не люблю быть одной с его мрачной рожей.

***

Когда я сказала Мэг «да, конечно, до вечера», я имела в виду «да, конечно, постараюсь не облажаться и не уронить поднос кому-нибудь на голову».

А вот я уже на крыльце бара, в чёрной майке, с собранными волосами и лёгкой дрожью в коленках. Нервы? Возможно. Или просто… Роман внутри.

Он всегда внутри.

Я зашла и почти сразу увидела его. За стойкой. В тёмной футболке, со злым прищуром и руками, от которых у нормальных женщин отказывают колени.

Ну не виновата я, что в этом городе даже бары начинаются с “мрачно-сексуального”.

– Ты опоздала на минуту, – бросил он, не поднимая глаз.

– Это моя внутренняя революция. Против системы.

– Бар работает по графику, не по твоим философским срывам.

Ох, как же он бесит.

И как же чертовски приятно слушать, как он бесится.

Мэг уже машет мне из угла, делая «иди-спасай» глазами – у неё заказ застрял, два парня из автомастерской что-то спорят на счёт виски, и кто-то уже написал новое признание на «стене желаний» маркером прямо поверх чужого.

Обычный вечер в Хейвенридже.

Я подхватываю поднос и вливаюсь.

Бар – шумный, живой, полон лиц, большинство из которых я впервые вижу, но каждое из них – с историей. А некоторые из них будут ещё не раз на моих страницах.

Мэг подбегает ко мне, уже вытирая руки о фартук:

– Погнали, подруга. Сегодня твой третий официальный барный вечер. И, может, если повезёт – Роман наконец-то назовёт тебя не «новенькая», а, скажем, «ты».

Я бросаю взгляд в его сторону. Он краем глаза смотрит, как я наливаю пиво.

И, клянусь, в этом взгляде – чуть больше, чем просто раздражение.

– Эй, новенькая, ты у нас с характером или просто красивая? – раздался голос от одного из столов.

Я повернулась и увидела компанию из трёх парней, один из которых уже жевал свою соломинку, как будто это продление его личности.

– А ты всегда берёшь у женщин интервью перед тем, как оставить им ноль чаевых?

– Ну ты острая, – хмыкнул он.

– Нет. Я просто голодная. И устала от идиотов. Кто заказал двойной бурбон?

Мэг просвистела где-то рядом:

– Девочка, ты мне нравишься всё больше.

Я уверенно двинулась к стойке, откуда уже нёсся басовитый голос Романа:

– Если кто-то ещё будет флиртовать с персоналом, пойдут нахуй.

Он даже не посмотрел на них. Просто сказал это вслух, как закон.

И весь бар слегка стих. На пару секунд.

Я подошла за напитками, и мы с Романом на мгновение остались наедине. Он наливал бурбон, и я вдруг поняла, что стою слишком близко. Настолько, что слышу, как у него под майкой двигаются мышцы. Или мне это уже мерещится.

– Ты же понимаешь, что они просто шутят? – сказала я, чтобы разрядить.

– Это не шутки, если кто-то считает, что ты – просто развлечение.

Я моргнула.

– Ты же даже моего имени не знаешь.

– Лея.

– И что, уже успел составить мнение?

– Ты не выглядишь как та, кто здесь останется.

– А ты выглядишь как тот, кто будет жалеть, если я всё-таки останусь.

Он замер. Не на долго – доли секунды. Но я это заметила.

А потом просто отдал мне поднос с напитками.

Без слов.

И я ушла обратно к столам, чувствуя, как меня прожигает его взгляд.

Бар постепенно выдыхался.

Где-то играла музыка с телефона, кто-то уже пил воду вместо текилы, и даже самые громкие перестали ржать на весь зал. Закрытие.

Я скинула фартук и плюхнулась рядом с Мэг на барный стул. Та жевала жвачку с видом профессионального наблюдателя.

– Ну, как твой вечер, милашка?

– Один флиртующий придурок, три неадекватных заказа, один мужик, который подмигнул мне и забыл, зачем пришёл, и хозяин, который смотрит так, будто я должна взорваться. Вроде норм.

Мэг фыркнула.

– Добро пожаловать в “Wolf’s Den”.

– Он всегда такой? – спросила я, кивая в сторону Романа, который сейчас что-то мыл за стойкой, будто пытался стереть с поверхности следы апокалипсиса.

– Ага. Немногословный, угрюмый, с руками, от которых хочется написать роман, и дочкой, ради которой он сожрёт любого, кто только подумает плохо.

– У него… дочка…кто её мама? Не видела его жену в баре.

– А ты не знала? – Мэг вскинула брови. – Шестилетняя ракета по имени Лив без матери. Бывшая бросила их, когда девчонке едва год был. Оставила с запиской и исчезла. С тех пор он ещё злее стал.

Я переваривала информацию, пока она кивнула на мой живот:

– У тебя живот дёрнулся. Значит, заинтересована.

– Да ничего у меня не дёрнулось. Просто… не ожидала.

– Хей, не ведись. Первый год каждый новенький здесь думает, что сможет его расколоть.

– А потом?

– А потом понимают, что Роман – это как кофе без сахара. Горький, но вызывает зависимость.

Мы обе засмеялись.

И в этот момент я почувствовала на себе взгляд.

Я обернулась.

Он снова смотрел. Но не как в начале смены. А как будто… как будто что-то понял. Или вспомнил.

Но тут же отвернулся.

– Мэг…

– Ага?

– Я думаю, я не уеду отсюда.

– Ну что ж, новенькая, держись. Хейвенридж умеет цеплять. По бокалу вина?

Глава 5: Всё сложно, если ты – я

^Лея

Я только-только налила себе первую кружку кофе, когда в дверь постучали.

Три раза.

Уверенно.

Как будто за порогом не утро, а срочное дерьмо случилось.

Открываю.

– Привет, Лея, – сказала Лив, и мимо меня прошмыгнула в дом, будто родилась с ключом от него.

Она села за стол и посмотрела на меня так, как смотрят щенки в приюте.

– У папы утро “не еби мне мозги”. А я хочу какао.

Я зависла.

– Эм… ты… это… так обычно общаешься?

Лив пожала плечами и подперла щёку рукой.

– Когда он злой – да. Я просто повторяю.

Я поставила кружку на стол и присела напротив.

– Слушай, Лив. Скажу тебе важную вещь.

– Только не занудничай.

– Нет-нет. Просто. Не матерись.

– Почему?

– Потому что… звучит так, будто ты пережила три развода и служила на флоте.

Она захихикала.

– А если я буду говорить тихо?

– Только после восемнадцати. До этого – максимум “чёрт”.

– Ну блин.

– Вот, видишь! Уже лучше.

Я встала, достала хлеб, сварила какао, и пока всё это делала, Лив болтала.

О школе, про училку с усами, про то, как она «случайно» толкнула мальчика, который обозвал её тупой.

Я улыбалась, поддакивала, и чувствовала, как в этом доме впервые становится… уютно.

Но потом она замолчала.

И вдруг спросила:

– А у тебя есть мама?

Я вздохнула.

– Есть. Но… с ней мы не особо болтаем.

– Папа не любит, когда я спрашиваю про маму.

– А ты хочешь спросить?

– Немного. Но потом всё равно грустно.

– Тогда можно просто… не спешить. И говорить, когда не грустно.

Она кивнула, и в её глазах появилось то, чего я не ожидала.

Доверие.

Мы доели завтрак, и я уже почти забыла, что не планировала сегодня быть чьей-то импровизированной мамой, когда за дверью прозвучал стук. Тяжёлый. Чёткий. И знакомый.

Я открыла.

На пороге стоял Роман. Мрачный, как гроза.

– Ты уводишь мою дочь, не говоря ни слова? Серьёзно?

Я только начала открывать рот, но Лив уже закричала из кухни:

– Я сама пришла! Она сделала мне какао! И запретила материться!

Тишина.

Роман посмотрел на меня.

Я подняла бровь.

– Похоже, я всё же наношу положительное влияние. Хотите – обсудим за второй кружкой?

Он медленно выдохнул.

– Собирайся, Лив. Нам пора.

Она подошла ко мне, взяла тост в салфетке и прошептала:

– Прости. Он просто с утра… ну, ты поняла.

– Да поняла, малышка.

Роман на секунду задержался у двери.

– Спасибо… за завтрак.

Я пожала плечами.

– В следующий раз будет овсянка. Она ещё хуже, чем я.

Он скривился.

Ушёл.

А я стояла в прихожей с кружкой кофе, который уже остыл, и странным ощущением в груди.

Что-то начинало меняться.

И, чёрт подери, я не знала – к лучшему ли.

Я даже не успела допить кофе, как спустя пятнадцать минут в дверь влетела буря.

Не постучала.

Не позвонила.

Просто влетела.

В виде Романа. Опять. У них что в семье так принято?

– У тебя ебаный хрен знает какой час, и ты всё ещё не в курсе, что ребёнка не уводят без предупреждения?

– Ребёнок – не кошелёк, чтобы его “уводили”. Она сама пришла. На своих ногах. – Я резко поставила кружку в раковину.

– Ты могла мне сказать. Написать. Позвонить, блядь!

– А ты мог бы хоть раз не сорваться на дочь и не выгнать её за столом! Знаешь, что она сказала? Что у тебя утро “не еби мне мозги”!

– Не твоё дело, как у нас устроено.

– Как у вас? Ты вообще слышишь себя? Она – не твой солдат, Роман. Не обязанная выполнять команды. Она материться в 6 лет!

Он подошёл ближе. Очень близко.

– Ты ни черта не знаешь о нас. О ней. Обо мне.

– Ага, зато я вижу, как она к тебе боится лишний раз подойти. Как уходит, понурившись, как будто извиняется за то, что вообще проснулась.

Он на секунду замер. И я увидела в его глазах что-то опасное. Не злость – боль. Ту, что прячется под гневом, как гной под повязкой.

– Уходи. – Тихо. Жёстко. – Не лезь. Это не твоя жизнь. Не твоя семья.

– А вот хрен тебе. Может, пока и не моя. Но я уже ближе к ней, чем ты за всё утро.

Он молчал.

Мы стояли друг напротив друга, как две стихии: его гнев и моя злость.

И в этой тишине я вдруг сказала:

– Может, в следующий раз не взрывайся на неё, как будто она виновата, что осталась с тобой. Потому что ей уже некуда больше идти.

Он дёрнулся, как будто я ударила.

– Осторожней, Лея. Ты играешь с тем, чего не понимаешь.

– А ты слишком долго прячешься за этим.

– За чем?

– За грубостью. За “я такой, потому что жизнь побила”. Но новости, Роман – ты не один, кому досталось.

Я прошла мимо него и открыла дверь.

– Пожалуйста. Уходи. Пока я не сказала чего-то, о чём точно пожалею.

Он смотрел на меня пару секунд. Потом резко развернулся и вышел. Не хлопнул дверью – просто ушёл.

А я осталась стоять. И впервые за всё время в этом городе почувствовала, что меня трясёт.

Потому что он был не просто зол.

Он был сломан.

И я – тупая, сочувствующая идиотка – хотела его починить.

***

Я только успела закрыть за ним дверь, как в окно кухни постучали.

Ну как сказать. Прошло уже 3 часа.

Стучали два раза.

Медленно.

По-хозяйски.

Я выглянула – там стояла Грета, с корзинкой в руках и лицом, на котором было написано: я всё видела, детка.

– Открывай, – крикнула она. – У меня пирог. А у тебя драма.

– Он орёт громче, чем мой старый муж, когда ему на яйца чай пролили, – прокомментировала она, как только села за стол.

– У тебя был муж? – спросила я, пока резала пирог.

– Семь. И два любовника. Не отвлекайся.

Я поставила ей чашку чая.

– Так ты подслушивала?

– Девочка, это Хейвенридж. Тут даже деревья подслушивают. А у твоего милого “ах-ах-ветеран-одиночка” голос как у льва с мегафоном.

Я выдохнула. Села напротив.

– Он…

– Сломанный? – она подняла бровь. – Да, как IKEA-шка без инструкции. Но ты не обязана его чинить, Лея.

– А кто тогда? Там же девочка…

– Там девочка, которая увидела в тебе что-то, чего давно не получала. Заботу. Ласку. И тост с клубничным вареньем.

– Я не планировала всё это.

– Никто не планирует привязанности, милая. Они просто берут и случаются.

Я смотрела на неё, на её чуть кривую улыбку, на рубашку с заплаткой, на ожерелье с подвеской в виде кофейной чашки.

– Ты и правда ведьма?

– Пирогом умею лечить. Печеньем вызываю признания. А вчера Бартон с заправки рассказал мне, где прячет свою заначку от жены. Я – национальное достояние.

Я рассмеялась.

– Грета…

– Ммм?

– А Роман всегда был таким?

Она вздохнула.

– Нет. Раньше он был ещё хуже. Только потом на войне его подрихтовали. А потом женщина бросила ребёнка у него под дверью. И с тех пор он как будто не живёт, а просто выживает.

Тишина.

Мы жевали пирог.

С клубникой. Приторно-сладкий, как будто специально, чтобы компенсировать горечь этой главы. Интересно, а автор плачет? Или у неё тоже есть пирог?

– А ты, Лея? Ты точно собиралась сюда только на денёк?

Я глянула в окно.

Дом Романа. Тот самый.

Занавеска на втором этаже качнулась.

Будто он тоже смотрел.

– Нет. Похоже, я уже давно знала, что останусь.

Грета кивнула.

– Тогда привыкай. К пирогам, к сплетням, к людям, которые лезут в душу.

– Уже.

– И к мужчинам, которые слишком мрачные, чтобы признать, что они чувствуют.

Мы чокнулись чайными кружками.

И вдруг мне стало легче.

Чуть-чуть.

***

– Леееей, давай быстрее! Эти шоты сами себя не сделают! – Мэг накинулась на меня с подносом, полным лаймов и соли.

– Иду, госпожа хаоса! – крикнула я в ответ, ловко выдавливая сок в шейкер.

Сбоку Майло уже раскидывал стопки. Кэсс набирала лед в ведро. Кто-то из зала заказал «Пьяного единорога» – наш фирменный шот, от которого потом все либо поют, либо рыдают.

– Лея, – Крис наклоняется ко мне. – Ты выглядишь как человек, у которого был секс.

– Я выгляжу как человек, у которого был ор в лицо и пирог с бабушкой. Почти то же самое.

– Секс с пирогом? – Мэг подпрыгнула рядом. – Я в этом городе три года, и такого не пробовала.

Мы все рассмеялись, а потом Майло вставил:

– Ага, зато ты пробовала того байкера из соседнего города. Он же рычал, как микроволновка.

– ТЫ ОБ ЭТОМ НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ЗНАТЬ! – Мэг кинула в него кусок лайма, который он поймал зубами. Бля, этот бар реально цирк.

Шейкер дрожал в моих руках. Классика: две текилы, один гренадин, лайм, соль, и побольше сплетен.

– Ну давай, – протянула Кэсс. – Колись. Что за буря была у тебя сегодня утром? Грета пришла с выражением «кто тронет мою девочку – тот труп».

– Просто… – я закусила губу. – Роман решил, что я «увела» его дочь.

– Ох ты ж, блядь. – Мэг присвистнула. – Он тебя не пришиб?

– Почти. Но потом я его послала.

– ПРЯМ ПОСЛАЛА?

– Ну как бы… словами. Но да, послала. Слова были очень убедительные.

Все трое на секунду зависли.

– Я. Тебя. Обожаю. – Кэсс хлопнула меня по плечу. – Это надо отпраздновать.

– Я за! – Мэг уже доставала шоты. – За то, что ты дала отпор главному Грампи Мэну этого города!

Майло только фыркнул:

– Уверен, он в душе рад, что ты на него наорала.

– Почему?

– Потому что он любит сильных. Он сам весь из грубых кирпичей, его нужно либо разбивать, либо забирать в тёплую ванну.

– Ты так сказал, будто это романтический рецепт.

– Потому что это и есть романтика, девочки, – Мэг взмахнула шейкером. – Немного боли, немного грязи, и кто-то, кто целует тебя, пока ты кусаешься.

Мы замерли на секунду.

Потом заржали.

– За Романа. – сказала я, поднимая шот. – Чтобы в следующий раз не орал.

– За тебя. Чтобы продолжала сносить ему крышу.

– За нас. Потому что мы – бар, где даже шоты знают, что ты чувствовала.

Мы чокнулись. Выпили. И продолжили работать, как будто не было ни ссоры, ни боли.

Потому что в этом баре, между столиками, бутылками и жизнями – мы были своей маленькой family.

Я откинула голову назад, пытаясь отдышаться после пятого подноса заказов. Зал гудел, музыка – громче обычного, вечер пятницы был неумолим. Но мне нравилось. Даже когда устала – это было по-настоящему. Настоящая жизнь. Настоящие люди.

Кэсс смеялась с каким-то парнем у стойки, Мэг жарила кого-то взглядом у колонок, а я… я пыталась оттереть вино с платья. Один из пьяных клиентов разлил бокал, целясь в губы, но попал в меня.

– Эй, куколка, – донёсся голос у уха. Противный, тянущийся, как жвачка под партой. – У тебя ручки мягкие или я себе придумал?

Я обернулась.

Парень был из тех, кто думает, что пятый шот даёт право на всё. Красная футболка, дыхание, будто он ел бензин и запивал пивом.

– Придумал.

– А может, ты хочешь проверить мои руки?

– А может, ты хочешь облизать швабру в туалете?

Он рассмеялся. Точнее, попытался. И положил руку мне на талию.

Я отступила.

Он шагнул ближе.

И тогда —

Грохот.

Бар замер.

Рука с плеча исчезла.

Парень – тоже. Он уже прижимался спиной к стене, в нескольких сантиметрах от разбитого стула. Перед ним стоял Роман.

Без куртки. В чёрной футболке. С глазами, в которых было небо перед бурей.

– Ты что, блядь, не слышал? – тихо, но с таким напряжением, что воздух между нами стал тяжелее.

– Я… я просто…

– Ты к ней притронулся.

– Я ж…

– Повтори. Только попробуй.

Парень замолчал. Все вокруг – тоже. Только музыка всё ещё играла, как будто не замечая, что в центре зала – вулкан.

Я стояла, не двигаясь. Не потому что боялась. А потому что в этот момент поняла – Роман не просто мрачный. Он яростный. Он как волк, который не воет, а рвёт.

И я была его триггером.

– ВЫМЕТАЙСЯ. – сказал он.

Парень пошёл к выходу, оступаясь, не глядя ни на кого.

Роман посмотрел на меня. Его грудь вздымалась, руки были сжаты. Он сдерживался.

– Ты в порядке? – спросил он, хрипло.

– Да. Спасибо. – Я кивнула, не совсем понимая, что говорить. Грудь сжала странная смесь – страха, уважения и… чего-то другого.

– Скажи, если он ещё раз появится. Я разберусь. – И он пошёл к выходу, не дожидаясь ответа.

Тишина ещё держалась секунду. А потом Мэг прошептала:

– Девочка… ты вляпалась в проблемы с большой буквы Х.

Кэсс добавила:

– Но, мать твою, какие горячие проблемы.

И я, чёрт возьми, не могла с ними не согласиться.

Когда зал начал возвращаться к жизни, я быстро сняла фартук и пошла в подсобку. Мне нужно было всего пару минут. Просто вдохнуть. Просто переварить, что сейчас произошло.

Где-то позади снова заиграла музыка. Голоса. Смех. Жизнь пошла дальше. А у меня всё ещё в ушах било “Ты к ней притронулся”.

Я вытерла руки и вышла в коридор. Мэг подмигнула мне из-за стойки, а Крис шепнул, проходя мимо:

– Он всё это время глаз с тебя не сводил.

Я сделала вид, что не слышала. Телефон в руке мигал – сообщение от Греты.

“Ты в порядке, котёнок? У нас тут уже слухи пошли. Я за столиком 14. А если нужна та самая сковорода – у меня их три.”

Я невольно улыбнулась.

– Эй.

Я обернулась. Он.

Роман стоял в дверях черного входа. Свет бил ему в плечи, оставляя лицо в полутени.

Он выглядел… опасно спокойно.

– Ты идёшь домой пешком? – спросил он, и в голосе не было вопроса. Только констатация и глухая злость.

– Угу. Три улицы, не так уж и…

– Нет. Садись в машину.

– Роман…

– Лея. Не начинай. Уже ночь, ты одна, и ты только что едва не оказалась под чужими руками.

Я хотела что-то остроумное, дерзкое, но язык прилип к небу.

Он смотрел так, будто не простит себя, если я отвернусь.

– Хорошо. – выдохнула я. – Только не молчи всё время, ладно?

Он кивнул и повернулся к своей машине.

Внутри было темно. Тихо. Только старое радио иногда щёлкало, ловя обрывки музыки.

Он держал руль одной рукой. Вторая – на колене. Линия челюсти напряжена, как будто он сжимал зубы слишком долго.

– Ты часто так спасательничаешь? – спросила я, чтобы хоть как-то разрядить воздух.

– Когда вижу, как моих работников трогает пьяный придурок – да.

– Ты так за всех девушек злишься?

– Нет.

Пауза. Он смотрит на дорогу.

– Только за тебя.

Мурашки. Проклятые, нахальные мурашки.

Я опустила взгляд, потом, чтобы не поддаться тишине, ляпнула:

– Ты вообще умеешь улыбаться? Или ты родился сразу с этим выражением “я сейчас кому-то врежу”?

Он резко посмотрел на меня. И… уголок его губ дёрнулся.

– А ты всегда такая дерзкая?

– Только с теми, кто вызывает тревогу.

– Я?

Я пожала плечами.

– А кто же ещё?

Он ничего не ответил. Только довёз до дома, припарковался и выдохнул, наконец-то немного расслабившись.

– Я… спасибо. За всё.

– Просто… будь осторожнее. Этот город вроде тихий, но я знаю, что он может быть и другим.

– Хорошо, папа. – фыркнула я, открывая дверь.

Он ухмыльнулся. Настоящая. Улыбка. Романа.

– Спокойной ночи, Лея.

– Сладких снов, герой.

И я вышла, всё ещё ощущая на коже его взгляд, даже когда дверь захлопнулась.

Глава 6: Пирог перемирия

^Лея

Утро началось с жужжания миксера и моего сдерживаемого мата.

– Твою ж… мать! – чуть не уронила миску, когда мука разлетелась по всей кухне. – Спокойно, Лея. Это всего лишь пирог. Просто… пирог. Чтобы не выглядеть полной дурой.

Грета вчера, подливая мне чай с мёдом и сочувствием, выдала:

“Если поссорилась – делай пирог перемирия. И неважно, кто прав. Пирог скажет за тебя всё.”

Ну вот я и пеку. Потому что я не просто психанула вчера. Я, блин, взорвалась. С его дочкой где-то рядом. Прекрасный дебют, Лея, серьёзно. Ну простите что он не может наконец понять что его дочка сама приходила. Можно ещё в окно голой выбежать – и будет полный комплект.

Пирог стоял в духовке, а я вытирала руки о полотенце, когда услышала стук в дверь.

Я помедлила. Кто ко мне в такую рань?

Открыла.

И чуть не выронила полотенце.

Роман.

Стоит. Хмурый, красивый, в одной руке пакет. В другой – коробка из пекарни. Пахнет пирогом.

– Привет. – буркнул он, будто не проснулся ещё до конца.

Я моргнула.

– Это… пирог?

– Ага. Мирный.

– Ты пёк?

– Не. Тайный вкус недели от пекарни, но это считается. – Он пожал плечами. – Мне Грета вчера закинула в лицо, что я не умею мириться. А я, знаешь ли, умею.

Я ухмыльнулась, отступила назад.

– Заходи. Хотя бы посмотришь, как я страдаю с тестом. Я тоже, между прочим, пыталась быть человеком.

Он зашёл. Посмотрел на беспорядок. Поднял бровь.

– Это точно кухня, а не поле боя?

– Очень смешно, сержант. – пробурчала я, доставая свой почти-дожарившийся пирог. – Но, между прочим, я делала это с душой.

– Лейтенант.

– Прости что?

– Я Лейтенант. Лейтенант Харпер.

Он посмотрел на меня. Глаза мягче, чем вчера. Взгляд уже не режет, а греет.

– А то что делала с душой заметил. Спасибо.

И тишина между нами уже не давит. Она… уютная. С привкусом ванили и чего-то нового.

Я не заметила, как он оказался ближе. Совсем близко.

Мы стояли на фоне моей кухни, посреди муки, пирогов, и двух разбитых нервов.

Я повернулась, чтобы убрать со стола венчик, и краем глаза заметила, как он смотрит.

– Что? – спросила я, чуть нервно.

– У тебя мука… – он шагнул ближе, поднял руку и осторожно провёл пальцем по моей щеке. – Вот тут.

Я застыла.

И он тоже.

Палец на коже. Его глаза – прямо в мои. И всё. Весь шум, весь день – исчез.

– Спасибо… – выдохнула я, чувствуя, как щеки начинают поджариваться лучше, чем пирог в духовке.

Он отвёл взгляд, кашлянул, чуть отстранился. И вот тогда я рискнула.

– Слушай… А можно спросить?

– Уже страшно. – усмехнулся он, но всё равно кивнул.

– Вчера… когда Лив пропала из виду. Ты… не просто испугался. Ты сломался на секунду.

Он опустил взгляд. Сжал челюсть.

– Я не люблю говорить об этом.

– Я не прошу. Просто… если хочешь. Я тут. Не только для пирогов.

Он замолчал. А потом, внезапно, сел на табурет у окна. Взялся за чашку с кофе, которую я машинально поставила рядом.

– Мать Лив. – начал он. – Она ушла. Просто однажды утром… оставила её на пороге. С запиской. “Ты справишься. Ты всегда справлялся.” И всё.

Он не смотрел на меня. Только на кофе.

– Ей тогда было три месяца. А я только вернулся. С Афгана. Голова – к чертям, сердце – ещё хуже. А тут этот свёрток, который орёт и дышит. И который никто больше не хочет.

Моя грудь сжалась.

– С тех пор я… держу её так близко, как только могу. Даже когда злюсь, даже когда устаю. В войне мы не знали кто останется завтра, и кто нет. Я всё ещё боюсь, что однажды снова открою дверь – и её не будет. Как тех кого я когда называл родными. Или я не успею.

Он перевёл взгляд на меня. Впервые – открыто.

– Поэтому я вчера сорвался. Это не про бар. Не про пьяного идиота. Это про то, что ты – в этом городе только начинаешь жить. А я… я в нём живу слишком долго, чтобы не знать, что всё может поменяться за секунду.

Я сделала шаг ближе. Осторожно. Как будто могла спугнуть.

– Роман… ты не обязан делать всё один.

Он посмотрел на меня так, будто впервые услышал это в жизни.

– Я всегда делаю всё один.

– Ну, может, пора это изменить.

Молчание. Только наше дыхание.

И в этот момент духовка пискнула, объявляя, что мир спасён. Или хотя бы пирог.

– Садись. – сказала я, поставив перед ним тарелку с моим пирогом.

– Ты уверена, что он съедобный? – Роман усмехнулся, но уже с вилкой в руке.

– Слушай, если после него ты потеряешь сознание – я точно скажу, что это из-за стресса. Не из-за моего кулинарного таланта.

Он откусил. Прожевал. Молча. Я напряглась.

– Ну?

Он кивнул, будто удивлён.

– Он… охрененно вкусный.

– Конечно, блин! Я целое утро билась с тестом. – Я уселась напротив и потянулась к чайнику. – Чай?

– Угу. Без сахара.

– Ты скучный.

– Ты дерзкая.

– И это прекрасно уравновешивает нас. – подмигнула я.

Он хмыкнул. Слегка улыбнулся. И, чёрт, это было опаснее, чем когда он злится.

Мы ели в тишине. Но не в неловкой. А в той самой – домашней. Когда слова не нужны. Когда просто хорошо.

– Лив тебя полюбила. – вдруг сказал он, не глядя на меня.

– Ага. Она крутая. И, кстати, я сказала ей, что ругаться можно только после восемнадцати. Так что будь готов, что она начнёт морально воспитывать и тебя.

Он фыркнул.

– Это будет новый опыт.

– Ты же понимаешь, да? – Я посмотрела на него. – Ты ей пример. Даже если тебе кажется, что ты ломаешься внутри, она этого не видит. Она видит только тебя. Сильного. Надёжного. С пирогом.

Он долго молчал. Потом встал. Подошёл к раковине. Поставил кружку.

И повернулся ко мне.

– Ты пугаешь меня, Лея.

– Чем?

– Тем, что ты здесь. Не в смысле в доме. А в моем мире. – Он пожал плечами. – Слишком быстро. Слишком.

– Я просто пеку пироги, помнишь? – шепнула я, вставая ближе.

Он посмотрел на меня. Внимательно. Будто запоминал.

– Спасибо, что выслушала.

– Всегда. – И прежде чем я успела сказать ещё что-то, он уже был у двери.

– До завтра, – бросил он, не оборачиваясь.

– Роман?

Он замер.

– Да?

– Ты всё-таки скушал весь мой пирог. Это уже уровень доверия, знаешь ли.

Он усмехнулся.

– Или уровень голода. Хорошего дня, Лея.

И всё. Ушёл. А я стояла, смотрела на закрытую дверь… и впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой.

Дверь за ним захлопнулась, и всё стихло.

Ни шагов. Ни звуков с улицы. Только я и остатки чая в кружке.

И странное чувство… не пустоты.

А опасности.

Той самой, сладкой и липкой, которая начинается с чего-то простого. Как пирог. Как взгляд. Как имя, которое ты начинаешь мысленно повторять слишком часто.

Роман

Не делай этого, Лея.

Я села на диван, поджав под себя ноги. На секунду – просто секунду – позволила себе расслабиться.

И тут…

ТЕЛЕФОН.

Вибрация. Громкая. Как выстрел.

Экран мигнул:

Мама.

Я вздохнула.

Проигнорировала.

Он мигнул снова.

Голосовое.

Я не хотела слушать.

Но нажав – уже не могла оторваться.

– Ты, блядь, совсем с ума сошла? Уехала в какую-то дыру, бросила нормального мужика! Лея, да кто тебя вообще теперь возьмёт?

– Ты позор семьи! Люди спрашивают, где ты, а мне что говорить, а?

– А то, что ты мне не отвечаешь – это вообще нормально?

– Посмотри на себя. Кто ты без него?

Щелчок.

Я смотрела в никуда. И чувствовала, как всё внутри меня снова затягивает ледяной тенью.

Мурашки побежали по коже.

Кто я без него?

Я.

Я, которая сбежала.

Я, которая зажимала синий след под глазом, чтобы не видно было на утреннем совещании.

Я, которая плакала в душе, чтобы он не услышал.

—Ты сама его доводишь, Лея. Он не такой. Он просто… вспыльчивый.

Ты бы не злила – не бил бы.

Мужикам нужно терпение. Ты просто слишком острая.

Голоса, слова, шепотки – всё в голове.

Я встала. Пошла в ванную.

Посмотрела на себя в зеркало.

Усталая. В тени ночника – почти призрак.

Но…

На шее – кулон бабушки.

В доме пахнет пирогом.

И чашка ещё тёплая.

И в сердце – голос Романа.

Ты пугаешь меня, Лея.

Я коснулась шеи. Улыбнулась. Чуть. Совсем чуть-чуть.

Я тоже себя пугаю.

Но больше – не позволю никому затащить меня обратно в ад.

Добро пожаловать в Хейвенридж, девочка.

Здесь всё начинается заново.

***

Я лежала на диване, закутавшись в плед. Темнота обволакивала, как болотная вода – снаружи тихо, но внутри шумело.

И тут – щёлк.

Не в комнате. В голове.

Как будто кто-то… выдрал память с полки.

– “Ты опять выложила это фото?” – он стоял в дверях спальни.

Я даже не успела ответить. Телефон вырвали из рук, и в следующую секунду он уже бился о стену.

– “На кой хрен ты выставляешь себя на показ, Лея?! Хочешь, чтобы на тебя пялились?!”

Я тогда сказала:

– “Это просто фотка с кофе, Дэн. Я даже не накрашена.”

– “Значит, тебе мало меня? Тебе нужны лайки?!”

Щёлк.

Следующая вспышка – кухня.

Я в пижаме.

Он – в ярости.

Кружка летит в стену.

Осколки в волосах.

И шипение:

– “Я ж тебя люблю, дурочка.”

– “Ты ж моя девочка. Просто не зли меня.”

– “Будь послушной.”

Другой день.

Я в ванной. Закрытая дверь. Задыхаясь от слёз.

– “Если уйдёшь – никто не примет тебя. Всем плевать. Только я один тебя терплю.”

Я тогда подумала:

Может, он прав?

Но потом бабушка…

Письма. Звонки.

Тот день, когда она прислала фото старого дома с подписью: “Беги, девочка. Я всё оставила тебе.”

И я собрала сумку.

Вернулась в настоящее.

Я сидела на том же диване.

С тем же страхом.

Но уже в другом доме.

В другой жизни.

И – чёрт возьми – с другим мужчиной, которого я сама себе боюсь доверить.

Не потому что он страшный.

А потому что добрый.

А добро – оно… пугает.

Потому что когда долго живёшь в аду, рай кажется ловушкой.

Глава 7: Те, кто остаются

^Лея

Я проснулась от запаха кофе… которого, сука, не было.

Просто воздух решил поиздеваться и притвориться нормальной жизнью.

Я лежала пару минут, уставившись в потолок. Сердце колотилось будто я опять сбежала. Хотя вроде бы уже всё – приехала, осталась, почти прижилась. А всё равно внутри как будто дёргает провод.

Я медленно поднялась, натянула худи бабушки (оно пахло ею – лавандой и старым деревом), прошлась босиком на кухню и заварила что-то кофеобразное. Хотела добавить ваниль, но оказалось, что я её вылила на себя пару дней назад в момент духовного очищения – и всё.

Пока варилось, я заглянула в ящик которую нашла Грета – привычка уже. И вот там лежало письмо.

Ещё одно. Почерк бабушки.

Я присела на крыльцо и, поджав под себя ноги, разорвала конверт.

“Леечка. Если ты это читаешь – значит, ты осталась.

Глупая девочка с добрым сердцем и такой тяжёлой душой. Я знаю тебя, даже если ты себе не признаёшься.

В этом городе у тебя будет своё ‘всегда’.

Счастье – это не громко. Оно дышит рядом. Тихо. Но всегда – рядом.”

Я не плакала. Я вообще-то давно не плачу. Просто… глаза пересохли от вчерашней пыли, ага.

Я провела пальцами по строчке “дышит рядом” и на секунду услышала в голове голос. Бабушкин. Тот, что всегда знал, когда я врала себе, и когда нужно было просто обнять, а не лезть с вопросами.

Письмо лежало на коленях, а я смотрела вперёд – на улицу, на соседские дома, на раннее солнце, разливающееся по крышам, как мед.

И тогда я увидела его.

Он стоял у своей машины, в чёрной футболке, с поднятыми вверх рукавами – просто чертовски несправедливо хорошо выглядя с утра. Как будто он не человек, а рекламный постер “Секс и кофе – с утра пораньше”.

И, конечно, именно в этот момент он поднял взгляд. И, да, наши взгляды встретились.

Я сделала единственно логичное – глоток кофе, кивок в стиле “ага, я не пялюсь на тебя уже полторы минуты”, и ушла в дом. С достоинством. Почти.

***

Я просто зашла в пекарню купить корицу, честно. Но конечно, как только захожу, вижу его – в углу, с нахмуренным взглядом и рукой на плече дочери.

– Не нравится тебе ваниль? – спрашивал он у малышки. – Может, возьмём кекс с черникой?

– Я хочу тайный вкус недели! – упрямо дёрнула плечом она. – Все в школе пробовали, кроме меня!

Роман вздохнул, словно только что проиграл мировую войну. Я застыла возле стеллажа с круассанами, краем уха ловя разговор.

– Извините, – сказал он продавцу, – у неё аллергия на фундук и клубнику. Я просто хотел бы знать, входит ли что-то из этого в состав.

Женщина за прилавком – типичная жительница Хейвенриджа, вся в кружеве, с табличкой «Лили» – покачала головой с извиняющейся улыбкой.

– Правила, мистер Харпер. Я не могу назвать ингредиенты тайного вкуса. Только через поцелуй.

И тут Лили увидела меня.

– Лея! Ты же не пробовала ещё? Может, поможешь ему?

ЧТО?!

– Что… простите?

– Ну, это же для ребёнка! – Лили явно кайфовала от происходящего. – Маленькая сладость. Маленький поцелуй. И вы получите ответ.

Роман повернулся ко мне.

Медленно. Как будто его шея тоже протестует.

И наш взгляд встретился. Снова.

Как тогда утром.

Как на парковке.

Как будто между нами уже тысяча невысказанных слов и сто двадцать поцелуев, которых ещё не было.

– Нет. – выдохнула я. – Я… Я просто мимо шла. Корица, понимаете?

– Я ничего не прошу, – пробормотал он. – Но она хочет попробовать. А я не могу рисковать.

Я посмотрела на девочку. Упрямые губы. Складывающиеся в «пожалуйста».

Потом – на Лили. Она уже поставила пирожное на прилавок.

И вот мы стоим, в этой проклятой пекарне, перед толпой бабушек, которые уже вытащили телефоны.

– Только ради ребёнка. – пробормотала я. – И потому что мне правда интересно, что там внутри.

– Только ради ребёнка. – отозвался он, но угол его губ дрогнул.

И мы поцеловались.

Быстро. Легко. Но… разряд тока пробежал от губ до пят.

Лили захлопала в ладоши.

– Миндаль и маракуйя. – объявила она. – Безопасно!

Роман моргнул.

– Маракуйя?

– Идеально! – девочка счастливо обняла его.

А я стояла, красная как клубничный пирог, только что спасшая ребёнка, и одновременно совершившая акт публичной… не знаю чего.

Он посмотрел на меня.

– Спасибо. Правда.

– Угу. В следующий раз – твоя очередь спасать меня.

– Считай, что должен.

***

Бар был наполовину пуст – слишком рано, чтобы начинался вечер, но слишком поздно, чтобы не начался ад из шепчущихся бабок и ухмыляющихся мужиков. Я даже толком за бар не успела зайти, как Мэг (да, с чёртовой М) уже подскочила ко мне с глазами, как у белки на кофеине.

– Ну? – шепчет она, но, конечно, так, чтобы услышали все. – Так и будешь делать вид, что этого не было?

– Привет, Мэг. У меня тоже всё прекрасно, спасибо, что спросила.

– Лея, твоё лицо было на четырёх инста-сторис, а у одной бабки в Фейсбуке уже почти сто лайков на посте: «Вот и новые любовные тайны Хейвенриджа». Ты серьёзно думала, что это пройдёт мимо?

Я медленно надела фартук.

– Это был поцелуй ради пирожного. Не роман, не свадьба, не контракт на душу.

– Да-да, скажи это Роману, который после этого шёл весь такой… влюблённый. Я его такого видела только один раз – когда его дочка впервые сказала «папа».

Из кухни кто-то крикнул:

– Я ставлю пять баксов, что через неделю она уже будет жить у него!

– Десять – если к выходным они засосутся в подсобке! – подбросил Дилан, лениво протирая стаканы.

Я показала им всем средний палец.

– Пятьдесят, если она признается, что это был лучший поцелуй в её жизни! – подала голос Мэг, уже за барной стойкой, с коктейльной воронкой в руке и самой мерзкой ухмылкой на лице.

Я кинула в неё полотенце.

Промахнулась. К чёрту.

– Ой, не злись, Лея, – Крис подмигнул. – Мы просто гордимся. Ты первая, кто заставил Романа покраснеть не из-за злости.

– И последняя. – мрачно буркнула я, но сама уже почти улыбалась.

Проклятый город.

Проклятые бабки.

Проклятые губы этого чёртового мужчины.

***

Я протирала стойку, напевая себе под нос что-то от Taylor Swift, когда дверь со звоном распахнулась и в бар влетела Лив. Да-да, влетела. Как будто это не бар, а её личный детский клуб.

– Леее-я! – выкрикнула она, и я едва успела поставить бокал, чтобы не разбить его от неожиданности.

– О, привет, Лив. Школа уже закончилась?

Она закинула рюкзак на высокий стул, забралась на него с грацией белки, наевшейся сахара, и закинула ноги.