Коряжность

1

– Этот дом построили, как символ надежды и веры в будущее. Отсюда должно было начаться обновление. Тут раньше жило много народу. Коммуналка это была. Правда, без отопления и водопровода. Да и дом построили на старом кладбище, поэтому люди стали сходить с ума. За короткое время тут случилось множество смертей.

Голос парня, который храбро шагал перед кучкой подростков, глухо отражался от стен. Он говорил тихо, с хрипотцой, пытаясь придать рассказу некоторую жуть. Детишки и не подозревали, что через пару минут начнётся самое интересное.

– Первая смерть случилась через два года, как построили дом и заселили людей из близлежащих сёл. Говорят, девушка спрыгнула с крыши и разбилась насмерть.

Насмерть. Насмерть. Смерть. Смерть.

Зашептала я в лестничный пролёт этажом выше. Стены подхватили эхо, перекидывая его, словно горячую картошку, пугая гостей. Подростки замерли. Затихли.

Их было пятеро. Три парня: один во всём чёрном вёл так называемую экскурсию; другой – патлатый и почти расслабленный, хоть глаза его и бегали от угла к углу; третий – самый дёрганный и бледный среди всех. И две девушки: рыжая с отросшими корнями, которая держалась за локоть патлатого; и рыжая с храбрым взглядом, которая уже на подходе к дому сжала руки в кулаки, словно в любой момент была готова драться, а не бежать.

Молодые, глупые, любопытные. И пугливые.

Не удержавшись, я хихикнула. Дом и стены тут же подхватили смешок, разнося его по этажам. Вытаращенные у подростков глаза стали ещё больше, заблестели от переживания. И рты детишки пораскрывали. Дёрганный так вообще присел, будто опасность поджидала сверху. Милый, она везде. Тебе не спрятаться от меня.

– Это что было? – шёпотом уточнила та рыжая, которая некрашеная. Она заинтересовала меня больше всего. Её страх был ярким, светлым и жёлтым, как солнце, которое давно меня не грело. У остальных был стандартный набор: у парней – глубокий синий, говорящий об их лёгком неверии; у второй девчонки – оранжево-красный, как закатное солнце, намекающий на сильный дух, который, к сожалению, был не сформирован.

– Это нечисть блазнит, – проговорил парень, который шёл впереди. Его страх хоть и был синеватым, но с тёмными лентами, будто смешанный с чёрными знаниями о потустороннем мире.

– Слышь, ты б поменьше со своей бабкой общался, а то станешь ещё шамкать, мы тогда вообще ничего не поймём, – недовольно отозвался дёрганный. Он заозирался и шагнул назад.

– Нечистая сила, говорю, играется с нами. После смертей тут осталось много душ. Неупокоенных. Но их можно отогнать. – Парень нахмурился, словно пытался что-то вспомнить. Чёрных лент стало чуть больше. И не только у него, хоть остальные пока не понимали, про что идёт речь. Патлатый как-то рвано выдохнул и вытащил руки из карманов. Правильно, так будет удобнее убегать.

Нужно было быстрее их пугать дальше. Не давать им думать, не давать соображать. Пусть инстинкт говорит им, что делать, как действовать. Не разум.

Бесшумно поднявшись ещё на этаж выше и оказавшись на четвёртом из семи этажей, я прошла по лестничной площадке. Шаркала громко, подтягивая за собой ногу, и дышала так, будто меня загнала стая собак, как было зимой в сорок четвёртом.

Ребята на втором этаже вообще перестали издавать звуки, зато их цветные страхи так и засветились, так и увеличились, доставая и до меня. Они впитывались в кожу, цеплялись за всклокоченные волосы, просачивались сквозь цветастую вязаную кофту, заползали в сапоги – легко входили в меня, кормили и немного согревали. В голове замелькали какие-то незнакомые картинки, похожие на чьи-то – мои? – воспоминания: вот я веду за руку маленькую девочку, и идём мы недалеко от дома-коммуны, – она показывает на него пальцем; вот кто-то со спины мягко гладит меня по голове. От удовольствия и лёгкого непонимания я замерла с расставленными в стороны руками.

– Эй, Чёрт, – всхлипнула девчонка, от которой поступал вкусный оранжевый страх. Не зря она покрасилась в рыжий, хотя наверняка хотела быть похожей на вторую. – Это ты, что ли, кого-то подбил нас напугать?

– Во-первых, давайте сейчас без моей кликухи, – голос паренька в чёрном был бесцветным, но его синева так и переливалась, так и трепыхалась, пытаясь определиться с оттенком. – Во-вторых, делать мне нечего? Ты глянь на мои руки…

Наступила тишина.

Зажмурившись, я зашептала под нос: «Меня тут нет, меня не видно. Пройдёт сквозь взгляд, я буду скрытна». Торопливо спустилась на второй этаж, прошмыгнув за спины ребят. Они вздрогнули, наверняка почувствовав прохладный поток воздуха, и дружно сделали шаг назад, отчего дёрганный чуть не наступил мне на ногу. Но я прощала его, потому что в его синеватый страх начала вплетаться красноватая девчачья трусость. И как же было сладко это изменение. Не сдержавшись, я причмокнула.

– Кто здесь?! – дёрганный резко развернулся и замер. Мгновение он смотрел прямо на меня. Прямо в глаза. А потом его взгляд ушёл сквозь, дальше. – Вы её видели? Кто это был?!

– Т-ш-ш, – зашипел патлатый, который, наконец, сбросил маску безразличия. – Хватит орать, придурок. А то охранник прибежит!

Патлатый как-то умудрялся кричать шёпотом. Его страх чуть потемнел, стал жизненным и менее вкусным. Дёрганный же всё осматривал место перед собой, но меня он уже явно не видел. Люди краем глаза могли столкнуться с потусторонним миром, перед прямым же взглядом всё снова скрывалось, схлопывалось, не давая возможности заглянуть за границу.

– Какой охранник? – встряла рыжая-крашеная. – Чёрт сказал, что за Чайником давно никто не присматривает.

«Кроме нечисти», – усмехнулась я. И опять обогнула ребят, послав на них холода. Они вздрогнули, но больше не оборачивались. Теперь их лица были направлены на спуск лестницы, куда им и предстояло бежать в ближайшее время. Всё, достаточно шариться по заброшке. Дайте переварить ваши страхи.

– Да хватит. Уже. Поминать… Чёрта! Всё, баста! – просипел парень в чёрном, который, судя по реакции, и был Чёртом. Да, ребят, вы что, не знаете, что чёрта просто так не стоит звать? Если он явится, даже мне станет невесело.

На крыше что-то громыхнуло, и мы дружно подняли головы. Ну вот, накаркали. Теперь неделю буду избавляться от этой хвостатой напасти, доказывая, что это моя территория. Действительно, глупые подростки.

– Вы как хотите, а я пошёл, – дёрганный шагнул на ступеньку, и тут же мимо него в колодце между лестницами просвистел кирпич, в труху разбившийся на первом этаже. Ого, да чёрт злой как чёрт. Не сдержавшись, я опять хихикнула от своего каламбура.

Миг стояла недвижимая тишина, а потом подростки разом повалили. Их страх разросся, но направлялся уже не ко мне, а наверх, к незваному, по крайней мере мной, гостю.

Парни спотыкались, наваливались друг на друга, но не пихались, а скорее подталкивали, да и ещё тащили за собой девчонок. Они явно не хотели никого бросать. Знали, что в этом доме с ними может случиться что-то страшное. Но тем не менее всё равно сюда припёрлись. Эх, молодёжь.

2

Чёрт ушёл на третий день, когда проголодался – большую часть страхов ребяток я подъела первой, – и понял, что в этот Дом забредают редко. Люди проходили мимо, и часто. Но либо не смотрели, привыкнув к заброшке и её мрачным пустым окнам, либо просто поглядывали косо, с интересом, либо останавливались, смотрели, фотографировали, но заходить не спешили. Люди из последней категории наверняка думали, что впереди у них вся жизнь, что ещё успеют и полазить по заброшке, и встретиться с мертвецами и духами дома-коммуны.

 Дом так звали, потому что его возвели в честь Парижской коммуны. Тут и правда раньше была коммуналка, на самом деле случались смерти, действительно не было воды, туалета и отопления, и люди разжигали огонь прямо в маленьких квартирках, отчего дом прозвали Чайником, когда он разом выпускал дым. И по сути, я должна всё это помнить. Раз привязана к этому дому, раз меня тянет к нему, значит, я тут и жила, а не только умерла, так? Но я ничего не помнила. А все основные истории о доме услышала, как раз от тех, кто искал острых ощущений на развалившихся лестницах, в пустых и покоцанных комнатах, на заросшей травой и деревьями и местами отсутствующей крыше, которая манила подростков больше всего.

Встряхнувшись, я выбралась из тряпок и надела сапоги, поджимая пальцы на куриных лапах: больно, но это была необходимость, чтобы выходить в мир людей. Жить в заброшке возможно, но надо как-то питаться. А люди сами по себе редко решали забрести ко мне в гости. Вот и приходилось скитаться по району, тихонько и незаметно нашёптывать человекам в уши об интересном и загадочном заброшенном доме, в котором можно пощекотать нервишки.

На пороге я замерла: с этими ребятами и чёртом, который отвлёк, я забыла, что ко мне пришли какие-то воспоминания, когда подростки испугались. Интересно, почему именно сейчас? И картинки были такими тусклыми и прозрачными, что я даже не верила в их правдивость. Может, показалось? Или это было не моё? Но я ощущала всё так, словно сама там находилась. Ещё и эта маленькая девочка… Но ладно, как-нибудь потом подумаем. Надо было идти на охоту.

Было лето, было жарко и солнечно. Вязаная кофта совсем не грела, но сильно привлекала внимание прохожих. Как и высокие, чуть ниже колена юношеские сапоги, которые я давненько стащила у какого-то паренька: он в одиночку зашёл в Дом и хлопнулся в обморок прямо на первом этаже – и как они такие додумываются заходить в места, где им страшно до одури? Благо джинсовая юбка прикрывала колени, которые уже были жёлтые и чешуйчатые, а то люди смотрели бы на меня с… хм, страхом?

Становиться невидимой я не хотела, чтобы не тратить попусту силы: ещё неизвестно, когда еда попадётся в капкан.

Для начала я решила прогуляться до Лопатинского сада, по которому бродило много семей. Пугать детей было легче: дохнул холодом – они задрожали от предчувствия, ущипнул за бочок – они испуганно озираются, укусил за пяточку – они уже визжат. И страхи детей всегда ярче, единого цвета, насыщенней. Но таких детей не пускают в заброшки. Поэтому приходилось довольствоваться большими детьми – подростками, которые наперекор взрослым зайдут в самую страшную и запретную дверь.

Сад дышал и жил. Сад был настолько активным, что раздражал до трясучки. Зло глянув на довольную семейку из папы, мамы и двух ребятишек, которые кормили овсяной крупой уток возле пруда, я, недовольно топая, пошла дальше. Искать одиночек матерей или отцов, и чтобы ребёнок был один – если их уже двое, то и бояться они начинают меньше, хоть и делают вид, что это не так.

Как назло, одиночки никак не попадались. Сад кишел детьми и их родителями, но все были при делах. Никто не отходил в отдалённые уголки. Хотя, даже там было тьма народу. И как люди не устают друг от друга.

Не найдя детишек, я решила, что пора искать подростков и нашёптывать, и зазывать, и увлекать пока есть силы.

– Делать нечего, – ныла какая-то девчонка лет пятнадцати наверняка подруге. Они сидели на лавочке в полукруглом проёме крепостной стены и еле видно сияли красноватым. Став от них неподалёку, я приготовилась. – Даже сходить некуда.

Заброшка.

– М-да, точняк, – ответила вторая. Нахмурилась, будто задумалась. – Мы уже всё облазили…

Чайник.

– Слушай, – проговорила первая, тряхнув головой. Осмотревшись и не заметив на себе ничьего внимания, я продолжила подслушивать: – может опять в Чайник слазим?

 «Опять?» – я усмехнулась. Уже и не помнила этих девочек. Совсем перестала запоминать людей, что забегали. Да и зачем, они слишком быстро менялись. Хоть я и замечала некоторые сходства с приходящими подростками раньше и спустя десятки лет: наверняка это были дети тех, кто наведывался ранее.

– Да ну, – отмахнулась вторая, и я напряглась. Какой «да ну»! А есть кто мне принесёт? – Там было не так страшно, как рассказывали. И везде эти битые кирпичи, да тупые граффити.

– Хм, да, – поникла первая. Да что б их!.. – Но мы днём ходили, может, в этот раз вечером залезем? Или вообще ночью.

Хотелось подбежать и расцеловать девочек за то, что они нашли решение моей проблемы. Теперь главное, чтобы девочки не соскочили. Люди переменчивы и пугливы: могут опасаться даже мыслей. Но я верила в первую девочку, которая с энтузиазмом приосанилась.

Что ж, мои золотые, теперь я просто обязана приготовить для вас первоклассный аттракцион, который не забудет никто из нас.

На радостях я решила побаловать себя сладкой ватой. Вкуса и насыщения я не чувствовала, но она интересно таяла во рту и имела смешную пушистость, напоминая скопившийся свежевыпавший крупный снег.

Возле лотка не было покупателей. Продавщица читала книгу и чему-то оттуда усмехалась.

– Здрасьте, сладкую вату, пожалуйста, – выпалила я, пристально глядя на продавщицу. Привлекала внимание, завораживала, притупляла.

Продавщица неторопливо подняла глаза. Посмотрела вначале мне на голову – и что им каждый раз не нравятся мои волосы? Потом перевела взгляд на кофту – пора уже менять одежду, а то с этими тряпками, на которые смотрят чаще, чем мне в глаза, я разучусь заморачивать людей. Медленно встала и, презрительно-удивлённо выгнув брови, скривила губы, увидев цветастый платок, который был у меня на поясе вместо ремня, и сапоги.

Женщина, смотри в глаза, пока нас никто не потревожил! Недовольно топнув ногой, я раздражённо выдохнула. Продавщица, наконец, встретилась со мной взглядом. Застыла. Чуть расслабилась.

– Пятьдесят рублей, – проговорила она вяло.

Протянув ей лист каштана, я почувствовала совсем лёгкие девчачий и мальчишеский страхи недалеко от меня, которые приближались. Но решила не прерывать процесс, подумав, что успею.

Продавщица взяла лист и начала медленно собирать белую сладкую вату на палочку. Не переставая смотреть на бедовую головушку продавщицы, я думала, что позже она будет мучиться головной болью, смотреть на лист и не понимать, как так вышло.

– Держите, – продавщица даже немного улыбнулась.

– Спасибо, – торопливо ответила я и развернулась уходить: у меня было пару минут до того, как действие морока начнёт ослабевать. Но я в кого-то врезалась, – дыхание перехватило от запаха полыни.

– Ой, прости, подкрался, что ты и не заметила, – проговорил парень, отлепляя от своей чёрной футболки лоскутки сладкой ваты, которая впечаталась в него так же, как и я.

Это был тот самый. Чёрт, да? Вокруг него почти не чувствовался повседневный страх, который сопровождал каждого человека. И именно от него несло полынью. Да так, что я не сразу заметила девчонку рядом с ним. Ту самую, которая рыжая и храбрая. Вдохнув, я хотела уловить её жёлтость, но в нос опять пробралась полынь, и я непроизвольно фыркнула.

– Видишь, Слав, – нахмурилась девчонка. – Никому не нравятся твои новые духи.

– А что я сделаю, – пожал он плечами, глянув на неё. – Это бабка опрыскивает меня, когда я к ней прихожу.

Бочком я попробовала их обойти. Оборачиваться на продавщицу было страшно. Мало ли уже всё, и она там стоит вся такая недовольная и готовая меня обвинить в воровстве. Выделяться хотелось меньше всего.

– Слушай, – вдруг спохватилась девчонка, осмотрев меня. – А я тебя знаю, ты живёшь где-то здесь недалеко, да?

Замерев, я раскрыла рот. Она меня запомнила? Мы раньше встречались? Где она меня видела? Как много она знает?

– П-почти, – просипела я. И с каких пор люди стали такими внимательными? Чёрт смотрел то на меня, то на девчонку. Слушал. Спохватившись, я продолжила: – Вообще я живу далеко. И мне уже пора.

– Ты же ходишь мимо Вознесенского собора, разве нет? Просто я там недалеко живу, видела тебя пару раз в том районе.

Ошарашенно я кивнула. Девчонка была не только храброй, но и напористой. И заприметила меня. Теперь придётся быть ещё более внимательной и долго сохранять невидимость, выбираясь из Дома. Неудобно.

– Да-а, – протянула я. Услышав позади себя болезненный, но тихий стон, я спохватилась: – Но мне, правда, пора.

Торопливо обогнув ребят, я чуть ли не бегом бросилась из парка. Подальше от детей, подальше от разоблачения, подальше от людей в принципе.

– Постой, – окликнул меня голос девчонки. Её лёгкий страх опять приблизился. – Пошли вместе, я как раз домой иду.

– А где мальчик? – оглянулась я.

– Славка? – девочка тоже оглянулась, будто сама потеряла его. – Домой пошёл. Навязался меня проводить, а я так не хотела этого. Настроения что-то нет. Прости, что я теперь навязалась к тебе.

– Да ничего, – я удивлённо моргнула. Откуда она взялась такая открытая и необычная. И интересная. Любопытство, которое я уже давно не чувствовала так явно, трепыхнулось, потянулось к желтоватому, почти прозрачному страху.

Сколько себя помнила, я всегда видела людские страхи. Только спустя время я поняла, откуда это еле различимое, но постоянное свечение у людей, которое невозможно было ни впитать, ни игнорировать: люди каждое мгновение в своей жизни боялись смерти. Но, видимо, сами не осознавали этого, раз оно в спокойствии не разрасталось, но и не пропадало.

– Меня Лиза зовут, – продолжила моя новая… хм, хотя у меня и старых-то нет. Просто моя знакомая. Необычно. – А тебя?

– Эм… Ки… ра, – запнулась я.

– Эм-ки-ра? – Лиза покосилась на меня, вопросительно подняв бровь.

Мы обогнали пожилую пару с разных сторон, что дало мне время на подумать и собраться, и я ответила:

– Нет, просто Кира, – предварительно проверив наличие морока на зубах, я попыталась улыбнуться, но чувствовала, что вышло криво. Но Лиза всё равно улыбнулась в ответ, хоть и показалось, что глаза её удивлённо расширились. Она мельком глянула на сладкую вату. – Хочешь? – предложив ей белое облако, спросила я.

– Да-а-а, – выдохнула Лиза с благоговением и потянулась к вате. – Мама не разрешает есть сладкое. Говорит, что у нас нет лишних денег на стоматолога, поэтому я должна питаться правильно, не болеть, не ломаться. Ну и вести себя хорошо, чтобы не попасть в передряги.

Лиза положила оторванный клочок сладкой ваты в рот, и тихонько застонала. В её стоне было столько блаженства, что даже у меня во рту появился привкус сладости, хоть я его давно и не ощущала. С удивлением поводив во рту языком, я уточнила:

– Тебе нельзя есть сладкое, но ты ешь?

– Как и все, – пожала плечами Лиза и опять взяла вату. – Всё запретное становится ещё слаще. И я говорю не только о сладком в принципе. Но я не увлекаюсь. Просто иногда очень уж хочется вкусненького… Если ты понимаешь, о чём я.

Лиза с каким-то непонятным мне намёком склонила голову, и я деловито закивала, будто поддерживая её. Хотя я и не представляла, о чём вообще речь.

– Ты откуда? В каком районе живёшь? – не унималась Лиза.

– В Ленинском, – просто ответила я и замолчала. Нечистая не может врать, а рассказывать всё я уж точно не собиралась.

– Всё же недалеко от собора, да? Говорила же, что видела тебя, – усмехнулась Лиза, облизывая длинные и тонкие пальцы. Продолжила: – На самом деле я тоже возле собора живу. На Конёнкова. Ты наверняка знаешь, где это. – Кивнув в ответ, я напряглась: улица была очень близко с Домом. Очень. И хотелось верить, что Лиза не видела меня прямо возле него. Или заходящей туда. – Дом от бабушки достался. Мама хотела его продать, но бабушка в завещании указала, что дом она дарит мне. И теперь до моего восемнадцатилетия мы живём там, где нет водопровода, нормального туалета и стабильного отопления. А денег, опять же нет, чтобы просто взять переехать обратно…

Непроизвольно я вздрогнула: как похоже по описанию на Дом из прошлого.

– То есть ты не местная? Вы откуда-то приехали? – спросила я и шикнула на любопытство: тихо, зачем нам эта девчонка? Хотя… Если она пригласит меня в дом. Если она хоть немного доверится мне… Давненько я не проделывала подобного, но попробовать подружиться можно было бы.

– Мы жили в Подмосковье. Два года назад оставили съёмную квартиру и переехали сюда, присматривать за бабушкой.

– Но теперь бабушка умерла, – чуть слышно проговорила я, нахмурившись: и зачем люди ставят своих родных в такие неловкие положения. Наверняка бабушка Лизы видела, что им неудобно жить в этом доме.

– Да, умерла, – эхом отозвалась Лиза и опустила взгляд в землю. Плечи её поникли, она сама стала такой серой, грустной, и только желтоватый страх загорелся ярче, окутывая Лизу светом. – Три месяца назад.

Теперь понятно, почему Лиза не заглядывала в Дом раньше.

– Не расстраивайся. Это ведь естественно, – тихонько ответила я. – Без смерти люди не будут ценить жизнь. Они вообще перестанут ценить то, что имеют.

– Это-то понятно, – мотнула головой Лиза. Рыжина полыхнула на солнце огнём. – Просто бабушка болела и под конец мучилась. Жалко её. Было. Да и сейчас жалко, что уж там. Она уже встать не могла с кровати, но всё рассказывала про детство, про прошлое, про сестру и дедушку, и про войну. И она много плакала.

У меня по спине побежали мурашки. То ли от истории, то ли от грустного голоса Лизы, то ли от мучений человека в целом. Почему смерть не может просто забрать его, не заставляя переживать… такое.

Мимо собора мы шли молча. Словно тема смерти обязывала почтить её.

– Грустно, но такова природа вещей, – Лиза остановилась на повороте на её улицу. – Тебе куда?

– Мне? – я заозиралась, словно забыла, куда идти. Или просто не хотела. Хотя к Дому уже тянуло, звало. Там спокойно, прохладно и приятно пахнет бетонной крошкой. Повертев липкую палочку от сладкой ваты в руках, я вновь посмотрела на Лизу: джинсовая куртка, под которой была белая футболка, и светлые джинсы. Она выглядела не так, как приходила в Дом. Там она была более жёсткой и в тёмной одежде. А сейчас передо мной была как будто мягкая Лиза. Неопределившаяся.

– Слушай, пошли ко мне в гости? – наверно, она заметила моё замешательство и нежелание куда-то идти. Которое я так усиленно показывала, да. Но… ох, мне ещё надо успеть подготовиться к приходу гостей!.. Ну ничего, успеется. Давно меня не приглашали и не пускали домой. Ой как давно.

– Пошли, – непроизвольно в голос пробралось благоговение. Да что ж такое-то!

– Тогда за мной, – улыбнулась Лиза и махнула рукой, зовя идти следом.

3

Лиза жила совсем рядом с домом-коммуной. Метрах в двухстах. Если выйти на крыльцо и повернуть голову вправо, то верхняя его часть стояла прямо перед глазами. Мешала, как бельмо. Содрогнувшись, я поспешила за Лизой в дом.

Внутри было немного прохладно после уличной жары и уютно. Не знаю, что я ожидала увидеть, но тут было и убрано, и приличный ремонт сделан, и даже техника относительно современная стояла. Лиза жаловалась, что денег нет, но жили они довольно неплохо.

Единственно, в доме до сих пор пахло старым человеком и смертью. Возможно, домашние этого уже не слышали, но для меня этот запах был очень сильным. И знакомым.

– Ты проходи, – опять завелась Лиза, затараторила. – Осмотрись пока. Мама нескоро придёт. Есть хочешь? – Отрицательно мотнув головой, я замялась возле порога. – Тогда давай чаю хотя бы попьём.

Забрав у меня палочку от ваты, Лиза ушла на кухню, где виднелась половина белой печи. Надо было снять сапоги. А там лапки. Мои куриные лапки. Что ж, придётся тратиться и на морок. Наворожив человечьи ноги в жёлтых гольфах, я прошла в зал. Пропустила при этом прикрытую дверь в другую комнату, решив, что меня как-нибудь потом сводят туда. Пропустила ещё одну дверь, откуда тянуло влажностью и немного мятой.

Лиза загремела чайником, набирая в него воду. Застучала спичками по коробку. И при этом напевала что-то под нос. Все эти звуки долетали как-то сквозь вату, потому что я опять замерла на уже другом пороге, уставилась на нитки, которые лежали в кресле. Они буквально заворожили. Притягивая не только внимание, но и пальцы, что начали зудеть и чесаться. Хотелось вязать. Поковыряться в нитках. Пощупать клубки. Намотать нитки на пальцы, руки, вплести их в волосы, обкрутить вокруг куриных ног…