Время тепла

ГЛАВА 1

Октябрь 2023, Школа Вестбери, Бирмингем

Библиотека. Мое единственное нормальное место в этой огромной, скрипучей школе. Здесь пахнет старыми страницами, пылью и чаем миссис Грейвз – сегодня он горчит, как всегда, когда она забывает пакетик слишком надолго. Я вжалась в свое кресло у окна, книгу на коленях, но не читаю. Не могу. Внизу – поле. И крикет.

Фууу.

Мальчишки в этих дурацких кремовых свитерах носятся, орут, бьют по мячу. Шум доносится сюда приглушенно, как жужжание мухи за стеклом. Бег. Остановка. Опять бег. Скука смертная. Зачем это вообще кому-то нравится?

Но… один из них. Оливер Хардинг. Он другой. Не орет. Не скачет. Стоит почти неподвижно, смотрит куда-то мимо всех, будто играет в своей голове, а не тут. Темные волосы лезут ему в глаза. На руке – черная повязка. Он ее теребит. Всегда. Я видела его раньше – в коридорах, молчаливый, будто тень. Говорят, он фотографирует. Странно. Он выглядит… отстраненным. Как будто ему тоже не очень-то тут весело. Хотя, наверное, ему нравится крикет. Иначе зачем играть?

Вот дура, Эмили, – мысленно буркнула я себе. Кому вообще какое дело?

Тут шаги. Твердые, быстрые. По библиотеке так ходит только… О нет. Я вжалась глубже в кресло, сделала вид, что уткнулась в книгу. Может, пронесет?

Не пронесло.

Тень упала на страницы. Я медленно подняла голову.

Миссис Гринвуд. Завуч. Строгая, как ее синий костюм. В руках – ее синяя папка. Значит, дело.

– Мисс Дэйвис, – сказала она. Голос ровный, без вопросов. Просто констатация: ты тут.

Я попыталась улыбнуться. Получилось криво.

– Да, миссис Гринвуд?

Она открыла папку. Бумаги. Всегда бумаги.

– Только что говорила с мистером Реймондом. Тренером по крикету. – Она посмотрела на меня поверх очков. – У него проблема. Команда большая, а он один. Нужен помощник. Для бумаг. Статистика. Посещаемость. Инвентарь.

Мой желудок сжался в холодный комок. Нет. Нет-нет-нет. Только не это.

– Я… – голос мой пискнул. Я сглотнула. – Я не очень разбираюсь в крикете, миссис. Совсем.

Она махнула рукой, будто смахнула мои слова, как пылинку.

– Там не нужно быть экспертом, мисс Дэйвис. Нужно быть организованной. Ответственной. – Она ткнула пальцем в папку. – Ваши оценки. Ваше поведение. Вы идеально подходите. Это… возможность. Для вашего портфолио. Для университета. Покажет лидерские качества. – Она сказала "лидерские качества" так, будто это было какое-то заклинание.

Лидерские качества? Я?! Я, которая прячется в библиотеке на большой перемене? Которая краснеет, когда учитель спрашивает? Которая чувствует себя невидимкой в толпе? Это бред!

– Но… – я попыталась снова. – У меня… много уроков. И дома… братья…

– Тренировки после школы три раза в неделю. Полтора часа. – Миссис Гринвуд закрыла папку. Щелчок. Приговор. – Начнете завтра. В три. На поле. К мистеру Реймонду. – Она уже поворачивалась. – И, мисс Дэйвис? – Она бросила через плечо. – Одевайтесь потеплее. На поле ветрено.

И ушла. Ее каблуки цокали по старым доскам пола. Цок. Цок. Цок. Как отсчет секунд до казни.

Я сидела, окаменев. В ушах гудело. "Помощник тренера". Меня. Эмили Дэйвис. Которая терпеть не может спорт. Которая терпеть не может шум. Которая терпеть не может… его. Оливера Хардинга. Того самого, что внизу, с его тихим, нечитаемым лицом и этой черной повязкой. Завтра я должна буду стоять рядом с ним? Смотреть, как он играет? Записывать что-то? Бррр. Меня тошнит.

Я судорожно открыла свой дневник. Тот самый, с кожаной обложкой. Выдернула ручку. Чернила расплылись по бумаге, оставили жирное пятно. Я писала, давя на ручку так, что вот-вот сломаю:

Почему Я?

Ненавижу крикет. Ненавижу запах травы после дождя (а тут он всегда!). Ненавижу крики. Ненавижу, как папа Оливера орет на него с трибун (я слышала однажды, жутко).

Но больше всего ненавижу, что меня НИКОГДА не спрашивают. Ни мама ("Эмили, присмотри за братьями"). Ни учителя ("Эмили, сделай стенгазету"). Ни завуч ("Эмили, иди на крикет"). Я просто… удобная. Тихая. Не скажет "нет".

Завтра. 3 часа. Поле. Кошмар.

Внизу Оливер сделал какой-то бросок. Мяч полетел высоко. Солнце глянуло из-за туч, ослепительно, и луч света поймал его запястье с этой черной повязкой. На миг он сверкнул, как сигнал бедствия. Или предупреждение.

Я зажмурилась. Завтра. Фу.

Хотя бы… – я сжала дневник. – Хотя бы пусть в автомате будет горячий шоколад. И чтобы его хватило.

За окном, на лужайке, малыши из началки дули в мыльные пузыри. Один пузырь, большой, радужный, медленно плыл по ветру. Он поднялся так высоко, что почти коснулся моего окна. Я замерла, наблюдая. Хрупкий. Красивый. И вот его подхватил порыв ветра, понес к крыше… и хлоп. Нет его. Только мокрое пятнышко на асфальте.

Как мои надежды на спокойный год. Хлоп. И нет.

Звонок на урок прозвучал как облегчение и приговор одновременно. Облегчение – потому что можно было сбежать из библиотеки, от этого внезапно ставшего душным угла у окна. Приговор – потому что теперь надо было идти туда, в гущу школы, где все знали о ее назначении раньше нее? Или еще не знали? От этой неизвестности стало еще хуже.

Я собрала свои вещи – дневник, книгу, потрепанный пенал – и выскользнула из библиотеки, стараясь слиться с потоком учеников, хлынувших в коридоры. Воздух в Вестбери Грэммар после перемены всегда был особенным: густой коктейль из дешевого дезодоранта для мальчиков, цветочной туалетной воды старшеклассниц, пыли со старых стен и вечного запаха чистящего средства для паркета. И под всем этим – гул. Постоянный, нервирующий гул сотен голосов, смеха, криков, скрипа кроссовок по полу, хлопанья металлических шкафчиков.

Школа Вестбери. Снаружи – величественная викторианская постройка из красного кирпича, с башенками и высокими окнами, внушающая почтение. Внутри… внутри она жила своей жизнью, строгой и кипучей одновременно. Повсюду висели портреты бывших директоров в мрачных рамах, выцветшие таблички с именами выпускников-героев войн, и самое главное – витрины с кубками. Кубки по плаванию, по дебатам, по шахматам. Но центральное место, прямо у входа в огромный Холл с его скрипучими дубовыми панелями, занимали кубки по крикету. Большие, блестящие, старинные. Westbury Summer Tournament. Годы побед. Имена капитанов, выгравированные золотом. Крикет был не просто спортом. Он был кровью, честью и валютой влияния в Вестбери.

И вот я, Эмили Дэйвис, должна была влезть в этот священный механизм. Помощник тренера. Фу.

Форма. Темно-синий пиджак и юбка (или брюки, но у меня юбка), белая рубашка, синий с серой полоской галстук. Казалось бы, все равны. Ха. Как бы не так. У старшеклассниц юбки были короче "рекомендованных", воротнички рубашек – расстегнуты, галстуки – небрежно ослаблены или заменены на какие-то стильные шнурки. У парней из футбольной или крикетной команды пиджаки часто болтались на спинах или были вообще сняты, рубашки закатаны по локоть, демонстрируя (как они, наверное, думали) мускулы. Они могли себе позволить. Их статус давал им влияние. Это слово витало в воздухе. Влияние – чтобы пройти без очереди в столовую. Влияние – чтобы учителя смотрели сквозь пальцы на опоздания. Влияние – чтобы тебя замечали, о тебе говорили, с тобой хотели дружить. Я же была в своей форме аккуратной, как манекен в витрине униформенного магазина. Пиджак застегнут, юбка – ровно по колено, галстук – идеальный узел. Невидимка в синей упаковке.

Я пробиралась к кабинету истории, прижимая книги к груди. Мимо пронеслась стайка второкурсниц, хихикая и толкаясь. Одна из них, Лора Бэнкс (дочь кого-то очень важного в городском совете, она этим дышала), громко сказала подруге:

"– …так он сказал, что если я не пойду с ним на вечеринку в пятницу, то он пригласит Сару из команды по плаванию! Представляешь?"

Команда по плаванию. Второй эшелон влияния после крикета. Я ускорила шаг.

И тут я увидела его. Оливер Хардинг. Он стоял у своего шкафчика, который был, конечно, в самом конце коридора – подальше от толпы. Не спеша перекладывал книги из рюкзака. Его темные волосы падали на лоб, он был сосредоточен на этом простом действии. На запястье – та самая черная повязка. Он выглядел… спокойным. Отстраненным. Как будто весь этот шум, вся эта возня за статусы и влияния, происходили где-то очень далеко.

Добрый парень? Мысль проскочила сама собой. Ну… наверное. Я не знала его. Совсем. Но были моменты. Маленькие, ничего не значащие искорки.

Однажды, в начале года, я несла стопку книг из библиотеки в класс. Огромную стопку. И споткнулась о чью-то неаккуратно брошенную сумку. Книги полетели во все стороны. Я ахнула, покраснела, бросилась их собирать, чувствуя себя полной идиоткой. И вдруг рядом опустились на корточки еще одни руки. Мужские. В темных джинсах. Они молча, быстро и аккуратно стали складывать книги в стопку. Я подняла глаза. Это был он. Оливер. Он не сказал ни слова. Не улыбнулся. Не сказал "Эй, осторожнее!" или "Все в порядке?". Он просто собрал свою часть книг, аккуратно поставил их на мою стопку, кивнул едва заметно (или мне показалось?) и пошел своей дорогой. Я осталась сидеть на полу с горящими ушами и стопкой теперь ровных книг. Доброта? Или просто… отсутствие желания быть как все, кто бы обязательно что-то ляпнул?

Другой раз. Урок английской литературы. Мы разбирали Шекспира. Мисс Пенхаллигон задала сложный вопрос о мотивах Гамлета. Тишина. Я знала ответ. Но сказать? Нет, увольте. И вдруг с задней парты, тихо, но четко, прозвучал голос Оливера. Он сказал почти то же самое, что крутилось у меня в голове. Я невольно обернулась. Наши глаза встретились на долю секунды. Серо-голубые его и мои карие. Он тут же отвел взгляд, уткнувшись в книгу. Я сделала то же самое, сердце колотясь почему-то сильнее. Схожесть мыслей? Или просто совпадение?

И все. Больше ничего. Ни разговоров. Ни совместных проектов. Ни даже "Привет" в коридоре. Он существовал в своем мире тишины и крикета. Я – в своем мире книг и старания быть незаметной. Параллельные вселенные под красными кирпичными сводами Вестбери.

Сейчас, глядя на него у шкафчика, я почувствовала новую волну паники. Завтра наши вселенные должны будут столкнуться. Из-за этого дурацкого крикета. Из-за прихоти мистера Реймонда и карьеризма миссис Гринвуд. Он, наверное, даже не знает, что я буду его… что? Надзирателем? Счетоводом? Чем я вообще буду?

Он закрыл шкафчик, повернулся и пошел в сторону естественных наук. Мимо меня. Он смотрел куда-то поверх голов, вдаль коридора, будто видел что-то за стенами школы. Может, тот парк с крикетной площадкой? Может, свое фото? Он прошел мимо, не глядя. Не узнав? Или просто делая вид? Я вжалась в стену, будто хотела провалиться сквозь кирпич.

Дверь в кабинет истории была прямо передо мной. Я глубоко вдохнула, пытаясь вытеснить из головы образ завтрашнего поля, криков, кремовых свитеров и его отстраненного взгляда. Сейчас – Средневековье. Крестовые походы. Что-то далекое и не имеющее ко мне никакого отношения. Идеально.

Я толкнула дверь. На мгновение мне показалось, что запах старой бумаги и мела из класса похож на запах библиотеки. Почти как дом. Но даже здесь, я знала, слухи о моем новом "почетном" назначении уже, наверное, поползли. И завтра начнется что-то… неизвестное. И страшное.

Хотя бы, – подумала я, садясь за парту и открывая тетрадь, – хотя бы он не похож на того, кто будет надо мной смеяться. Наверное. Надеюсь.

ГЛАВА 2

Последний звонок прозвенел, как освобождение из тюрьмы. Я выбралась из класса истории, чувствуя, как голова гудит от дат крестовых походов и бесконечного потока мыслей о завтрашнем дне. Рюкзак тянул плечи вниз, будто набитый не учебниками, а кирпичами. Проклятая домашка: эссе по истории (две страницы о последствиях взятия Иерусалима – как будто мне сейчас не все равно!), упражнения по математике (целая страница интегралов, которые я ненавидела всей душой) и… чтение первой главы «Повелителя мух» к английскому. Потому что, видимо, моей жизни не хватало аллегорий о жестокости и падении цивилизации. Идеально для вечера перед крикетным адом.

Я протиснулась через шумную толпу у главного выхода – все спешили на свободу, орали, смеялись, строили планы на вечер. Я же просто хотела тишины и своего угла в комнате. Желательно под одеялом. Навсегда.

– Эмили! Эй, Дэйвис! Стой!

Голос пробился сквозь гул, знакомый и резкий, как треск пузырчатой пленки. Я обернулась. Нора. Моя лучшая (и, честно говоря, единственная настоящая) подруга. Она пробиралась ко мне, как яркий ледокол сквозь серую толпу. Ее рыжие кудри, неистово вьющиеся от сырости, выбивались из-под капюшона желтого дождевика (да, именно желтого). На ногах – ее фирменные красные резиновые сапоги, забрызганные октябрьской грязью Бирмингема.

– Ты выглядишь, как будто тебя только что приговорили к расстрелу на рассвете, – заявила она, хватая меня под руку и решительно таща к выходу. Ее жевачка пахло арбузом. – Что случилось? Училка по истории снова твои конспекты критиковала? Или… – ее зеленые глаза блеснули с внезапным пониманием, – …это оно? Назначение? О нем уже весь десятый год шепчется!

Мы вывалились из тяжелых дубовых дверей школы под открытое небо. И тут же на нас обрушилось. Не просто небо. А английское октябрьское небо. Холодный, колючий дождь, не ливень, а именно такая мерзкая, настырная морось, которая пробирается под воротник, леденит щеки и заставляет ежиться всем существом. Воздух пах мокрой листвой, выхлопами автобусов и безнадегой.

– Аааа! – простонала я, кутаясь в свой тонкий шерстяной шарф. – Да! Оно самое! Помощник тренера по крикету! С завтрашнего дня! Три раза в неделю! После уроков! На этом… этом проклятом поле!

Нора фыркнула, доставая из кармана дождевика крошечный зонтик (в горошек, конечно) и пытаясь прикрыть нас обеих. Получалось так себе.

– Ну и что? – спросила она, жуя жвачку с преувеличенным равнодушием. – Сиди себе, записывай, кто пришел, кто не пришел. Смотри на мальчиков в обтягивающих белых штанах. Бонус!

– Нора! – я чуть не задохнулась от возмущения. – Я терпеть не могу крикет! Терпеть не могу этот шум! Этот запах! Этот… этот Оливер Хардинг! Он там главный, да? Он будет пялиться на меня, как на идиотку, которая не знает, что такое «овер»! И домашка! – Я тряхнула рюкзаком для драматизма. – Горы! Целая гора! История, математика, английский… Как я все это успею? Мама опять будет ныть, что я не помогаю с братьями… А я буду торчать на этом поле, мокнуть под дождем и слушать, как папа Хардинга орет на сына! Это кошмар! Полный, абсолютный кошмар!

Я выпалила все это почти на одном дыхании, пока мы шлепали по мокрому асфальту к автобусной остановке. Дождь стучал по зонтику Норы, превращая мир в серо-желтое размытое пятно. На остановке уже толпились промокшие ученики. Мы пристроились под навес, но ветер гнал дождь и сюда.

Нора внимательно слушала мой поток сознания, изредка хлопая жвачкой. Потом она наклонилась ко мне, ее глаза сузились с хищным интересом.

– Хардинг? Оливер Хардинг? – переспросила она, как будто только сейчас осознала имя. – А, этот тихий, мрачноватый фотограф?