Дирижер для Нины

Глава 1

На сцене разворачивалась музыкальная комедия. Актеры в ярких костюмах изо всех сил изображали из себя других людей, отыгрывая эпизод с любовной драмой. Нина наблюдала за актерской игрой из партера, заняв одно из кресел среди своих коллег.

Зал был наводнен учителями. Нинино начальство четыре дня назад предложило всем членам профсоюза возможность приобрести билеты на спектакль за полцены. Нине не хотелось идти, но выделяться среди своего коллектива ей не хотелось еще сильнее. Она была убеждена в том, что не любит театр. На самом же деле ей практически никогда не выпадала настоящая возможность узнать, любит ли она его.

До текущего вечера Нина переступала порог этого величественного здания с колоннами всего дважды, и оба раза случились в студенчестве не по ее собственной воле. Походы на спектакли организовывала настойчивая и энергичная куратор группы – преподавательница какой-то полувыдуманной дисциплины, включенной в расписание занятий на один семестр с целью общего развития студентов.

В первый раз Нина вместе с одногруппницами была, главным образом, занята хихиканьем над тучным актером, являющимся центральным персонажем. Актер был облачен в иссиня-черный костюм-тройку, имел залысины и необъятную фигуру, затмевающую для компании юных неискушенных зрительниц серьезный сюжет постановки. Пришитые к его двубортному жилету пуговицы держались внутри прорезных петель на честном слове, практически выскакивая из них. Несколько студенток, среди которых была и Нина, заняли в бельэтаже шесть кресел подряд. Они тогда взяли в гардеробе на прокат один театральный бинокль на всех и передавали его из рук в руки, рассматривая облик актера и зажимая ладонями рты, чтобы капельдинер из-за смеха не выпроводил их за дверь.

Во второй раз у Нининой группы на носу был тест на тему «Дифференциальные уравнения». Весь спектакль она продержала на коленях тетрадь с опорными конспектами, пытаясь в нервирующих ее потемках разглядеть написанное.

Сейчас же Нина смотрела на сцену, стараясь отслеживать сюжетную линию представления, потому что весь следующий день в учительской обязательно будет происходить обмен мнениями, прерывающийся и возобновляющийся по школьному звонку. При этом она все же мельком поглядывала на наручные часы и прикидывала, сколько еще будет длиться первый акт. Хотелось поторопить финал спектакля, после чего можно было бы со спокойной душой отправиться домой, а там скорее поменять высокие каблуки на мягкие пушистые тапочки и вольготно выпить горячий чай в своей кухне.

Главные персонажи, как им велело либретто, шумно выясняли свои вымышленные взаимоотношения. Герой, только что отвергнутый, объятый неразделенной любовью, горячо рассказывал о том, как он несчастен. Обращенный в пустоту взгляд, сгорбленная осанка. По мнению Нины, ему можно было бы не стараться так сильно и пропустить эту часть демонстрируемой со сцены истории, потому что надпись «музыкальная комедия в двух действиях» в программке недвузначно намекала на то, что все закончится хорошо. Тем не менее, актер достал из внутреннего кармана пиджака мятую пачку сигарет, взял одну сигарету и прикурил ее от спички. Зал хором удивленно вздохнул. Хороший ход – в кино такое всегда выглядит драматично, а уж увидеть подобное на сцене театра совершенно никто не ожидал. Интересно, как режиссер-постановщик обошел правила техники безопасности?

Пока большинство зрителей, словно завороженные, смотрели, как дым окутывает красивое лицо актера, Нину отвлекали мысли о технических нюансах. Она огляделась. У женской половины зала на глазах блестели слезы. Коллега в кресле слева, юная учительница начальных классов, вцепилась в сумочку, стоящую у нее на коленях, и подалась вперед. Казалось, что в этот момент, съедая актера глазами, она перестала дышать и не мигала. Нине хотелось предостеречь ее о том, что от такого положения у нее вскоре заболит спина. Хотя, может и не заболит, девушка ведь еще совсем юная… Нина снова отвлеклась и с усилием заставила себя переключить внимание обратно на сцену.

Где-то позади Нины зазвонил телефон. По залу пронесся возмущенный гул, магия момента была уничтожена. Актер замер и, не сдержавшись, презренно окинул зрителей взглядом. Нине на секунду стало стыдно, хотя ее вины в том, что тишина оказалась нарушенной, не было. К тому же, звук своего смартфона она предусмотрительно заблаговременно отключила.

В середине первого акта Нина случайно опустила взгляд чуть ниже сцены и впервые обратила внимание на оркестровую яму… Оказывается, все это время рядом с ней существовал какой-то невероятный отдельный мир. Только теперь она как следует расслышала обрамляющую представление живую музыку. И эта музыка в то же мгновение ошеломила ее. К горлу подступил комок. Она смущенно и торопливо смахнула скатывающуюся по щеке слезинку, надеясь, что этого не заметили зрители на соседних местах – она не горела желанием обнажать свои чувства перед коллегами; не хотелось превращаться в объект для подтрунивания, ведь ее слезоточивость не была связана с сюжетом спектакля.

Но главное впечатление на Нину произвела не рождающаяся в оркестровой яме музыка. Все ее внимание теперь было приковано к стоящему спиной к зрительскому залу дирижеру. У него была тонкая талия и аккуратно зачесанные назад каштановые волосы. Он, очевидно, полностью проникнулся пьесой, по мотивам которой был поставлен спектакль; он был погружен в нее с головой. Скорбь, счастье, душевные метания, спокойствие – все это попеременно читалось на его лице, когда он поворачивался к залу в профиль. Он умиротворенно прикрывал глаза, а потом его лицевые мышцы напрягались, жестко очерчивая линию скул. Нина, казалось, впервые лицезрела такую богатую палитру эмоций. Его движения были то плавными, то резкими, его руки то опадали, то взмывали вверх. Размах и амплитуда ежесекундно менялись.

То же отражалось на его осанке – он и сутулился, и выпрямлялся в полный рост. Когда музыка звучала нервно и отрывисто, в мельтешении его движений сверкали белки глаз, ровный ряд зубов в оскале и краешки белоснежных манжет из-под рукавов черного пиджака. Кларнеты, гобои, скрипки, валторны, виолончели – все беспрекословно подчинялось этому человеку во фраке. Нина думала, что если сейчас убрать звук, то по положениям корпуса, движению рук и по взмахам дирижерской палочки она все равно угадала бы мелодию.

Больше Нина уже не отрывала взгляд от оркестровой ямы, чтобы удостоить своим вниманием сцену. Околдованная гипнотическим зрелищем, она не осознала, как стремительно пронеслось время. Занавес закрылся, оркестр замолк – первый акт подошел к концу. Наступил антракт.

Глава 2

Когда начался перерыв, Нина не сразу поднялась со своего места. Зал теперь был залит ярким теплым светом благодаря включенной трехъярусной люстре с мириадами хрустальных подвесок. Зрители вокруг засуетились, но ступор пригвоздил Нину к полиэфирному волокну кресла. Нина четко поняла, что влюбилась в дирижера с первого взгляда, потому что ничего подобного ранее она не испытывала. Спустя пару минут она все же очнулась и нашла в себе силы подняться. Она на ватных ногах приблизилась к авансцене и с трепетом заглянула в оркестровую яму. Большая часть оркестрантов отсутствовала. Дирижера на возвышении перед оркестром тоже не было. Нина в расстроенных чувствах вернулась на свое место в партере. Она снова начала нетерпеливо поглядывать на время, но на этот раз жаждая, чтобы антракт поскорее закончился и начался второй акт. Она считала секунды до третьего звонка, возвещающего о продолжении спектакля, нервно барабаня пальцами по подлокотникам, но этот звук тонул в окружающем ее шуме.

Вторая часть музыкальной комедии прошла для Нины в том же порядке: нить сюжета намеренно была утеряна, потому как ей было жизненно необходимо ловить каждое движение дирижера.

Полтора часа пролетели незаметно. Когда музыка прекратилась, вместо нее зазвучали овации – актеры вышли на поклон. Было видно, что поклон так же, как сам спектакль, был срежиссирован и тщательно отрепетирован, потому что попарное появление актеров на сцене сопровождалось танцевальными движениями.

Нина уже сжала в кулаке холодящий кожу стальной номерок, собираясь поскорее начать пробираться в направлении гардероба, но тут увидела его. Актеры, исполняющие главные роли, пригласили дирижера разделить с ними аплодисменты, и он появился в центре сцены. Нина неистово зааплодировала. Номерок мешал, и его пришлось торопливо опустить обратно на дно клатча к буклету с сюжетом пьесы и перечнем задействованных в спектакле артистов. Дирижер излучал обаяние, и Нина им залюбовалась. Пыл Нины поубавился, когда зрительницы с первых рядов начали одаривать дирижера цветами, а он в ответ сердечно пожимал им руки, широко улыбался и раскланивался. Про себя она в одинаковой степени ревниво и язвительно отметила уродливость преподносимых ему букетов. Дело в том, что Нина даже не подозревала, что составление цветочных композиций для мужчин – практически отдельное направление флористики, не терпящее инфантильности, нежности и романтичности.

* * *

Тем же вечером смена туфель на домашние тапочки и чашка любимого чая с бергамотом не принесли Нине ожидаемого удовольствия – она была сама не своя. Ночью она долго не могла заснуть – лежала, рассматривая кружевные тени на потолке, и рассуждала о том, возможно ли, чтобы дирижер был заинтересован в ней хоть на толику от того, насколько его захватывала партитура во время сегодняшнего спектакля. Она решила посетить все ближайшие постановки, чтобы вновь увидеть в театре его.

Глава 3

Наутро Нина выстроила свой маршрут до школы так, чтобы он пролегал мимо театра. Ей было необходимо полюбоваться одной из приклеенных на тумбу Морриса афиш.

С нужной афиши у театра на нее смотрела молодая и красивая актриса, которая вчера весь вечер мелькала на сцене. Для Нины ее актерская игра служила лишь фоном для музицирующего оркестра. Портрета дирижера афиша не содержала, зато под фотографией крупным планом актрисы было указано заветное имя, соседствующее со словосочетанием «дирижер-постановщик». Так Нина узнала, что ее новоиспеченного возлюбленного зовут Тимофей. Ей могло было это стать известно еще прошлым вечером, но программка осталась лежать забытой внутри клатча на неопределенное время – по всей видимости, до следующего выхода в свет по поводу другого важного мероприятия.

Обойдя вокруг афишной тумбы, Нину ждало неприятное открытие. Было начало мая, и из плаката с репертуаром Нина, к своему сожалению, узнала, что через несколько недель театральный сезон заканчивается. Касса в столь ранний час была еще закрыта. Вечером, заглянув в театральную кассу после работы, ее настиг очередной нерадостный сюрприз – билеты на все оставшиеся спектакли были давно раскуплены.

Промежуток времени между визитами к окрестностям театра был посвящен ведению уроков. В учительской Нина предусмотрительно не появлялась – не хотела участвовать в разговорах о сюжете постановки и качестве актерской игры, которые не способна была поддержать, потому как смогла бы рассказать в подробностях лишь об изящных пасах руками, производимых дирижером. Вместо этого во время перемен она сбегала на улицу и располагалась на одной из скамеек, установленных на уличной спортивной площадке. Сквозь полупрозрачную березовую аллею было видно, как ученики репетируют вальс к последнему звонку. С собой у нее была пачка тетрадей с непроверенными самостоятельными работами по алгебре. В тетради, владелица которой заслужила твердую оценку «пять», она увидела надпись на полях. За ровной красной чертой микроскопическими буквами было выведено: «Каждую историю ждет счастливый конец». Это вселило в нее надежду и приободрило.

Глава 4

Настроение ввиду туманных перспектив относительно дирижера по причине откладывающегося как минимум до сентября знакомства должно было быть испорчено, но Нине было не до грусти – необходимо было изобрести иной способ к нему подобраться. Ждать до осени, то бишь до начала следующего театрального сезона, было невыносимо. Вот только…

Нина осознавала, что вряд ли сможет заинтересовать его. По ее собственному устойчивому мнению она обладала объективно заурядной внешностью, которую с недавних пор портили очки в черной оправе с диоптриями: последствия усердной учебы в институте и, в последующем, работы в школе. Как в театре зеленая табличка «Выход» над ведущей в фойе дверью не вписывается в интерьер зрительного зала с обилием искрящегося хрусталя под потолком, красного бархата и отполированных музыкальных инструментов в оркестровой яме, так и ненавистные очки плохо сказывались на образе Нины.

Содержание по ее оценкам тоже сложно было назвать особо впечатляющим. Нина не была знатоком литературы или кино, не отличалась тонкими предпочтениями в музыке. Единственный источник, откуда она могла услышать классику – это саундтреки к паре реклам бытовой техники и иномарок. Еще она припоминала, как в детстве по улице, на которой находится родительский дом, иногда медленно двигались пешие похоронные процессии с оркестром, звучащим в минорной тональности, а ей в это время строго-настрого запрещали выглядывать в окна. Процессии оставляли после себя цепочки еловых веток на дорожном полотне и блуждающее музыкальное эхо.

Но даже если предположить, что она сможет завоевать внимание дирижера, даже если допустить, что им удастся найти общие темы на нескольких свиданиях, какова будет его реакция, когда пора будет переходить на следующий уровень отношений, и он впервые попадет в ее квартиру? Увидит аляповатый интерьер с множеством ярких акцентов, словно в зале провинциальной телестудии, в котором пишутся интервью. Можно подумать, такого утонченного человека, как он, не испугает отороченная кружевом скатерть в цветочек, накинутая на кухонный стол. Или корзина с бутафорскими фруктами, украшающая в зале полку над телевизором. Нине все эти многочисленные яркие детали казались милыми. Мама Нины же каждое приобретенное дочерью дополнение к интерьеру сдержанно комментировала словом «веселенько», что из ее уст звучало довольно многозначительно.

И все же, не смотря ни на что, Нину всегда устраивала собственная наружность, она не знала, что такое самоуничижение вследствие осознания собственных недостатков. Даже переходный возраст в свое время не бросил тень на ее приподнятую самооценку. Ей всегда доставало мужского внимания, она относилась к проявлениям симпатии в ее адрес небрежно. Буквально две недели назад она вполне приятно провела время в компании своего знакомого. Это был вечер виниловой музыки, прошедший в ресторанных декорациях; пластинки приятно потрескивали между песнями. По возвращении домой Нина намеренно оставила подаренный ей пышный букет цветов на заднем сидении такси. Выйдя из машины у подъезда своего дома, она уже мысленно оборвала зарождающиеся отношения со своим приятелем. Она не нуждалась в букете, который бы следующие несколько дней напоминал своим видом об очередной попытке устроить личную жизнь. Но портить подобными речами хороший вечер не хотелось, поэтому разговор, расставляющий все точки над «i», она завела со своим спутником следующим утром. Загадочно избегать возможных в последующем встреч и томить молодого человека надеждой было не в ее привычках. Нина терпеть не могла недосказанность, для нее все всегда должно было быть конкретно и понятно – клиффхэнгер ни к чему.

Нина неоднократно вступала в отношения, но они никогда не сопровождались состояниями, при которых можно было почувствовать, как вращается Земля. Ей было неведомо тягучее чувство влюбленности со всеми вытекающими последствиями: волнение до тошноты накануне встреч и невозможность отпустить Его руку перед расставаниями на несколько бесконечно тянущихся дней; судорожный поиск лучших нарядов в платяном шкафу во время сборов на свидания; дрожь во всем теле, когда, подходя к месту запланированной встречи, видишь, что Он уже ждет и высматривает тебя среди прохожих; неловкость первого поцелуя; слегка помятые букеты цветов, которые ты умоляешь не увядать; понимание, что к тебе тянутся всем своим нутром; трепет, желание смотреть в глаза и «нечаянно» касаться друг друга – сжать Его ладонь во время разговора, положить на мгновение голову к Нему на плечо, поправить Ему прядь волос, увлеченно рассказывая о чем-то; наслаждение от пребывания под чужими взглядами в переполненном шумном баре, когда, услышав одну из ваших общих любимых песен, вы спешите в центр зала, задевая всех на своем пути и не тратя время на извинения, чтобы вместе станцевать. Все вышеперечисленное было знакомо ей лишь из рассказов подруг и коллег. Кроме того, в школе она зачастую невольно наблюдала трогательные сцены между влюбленными друг в друга учениками. После вчерашнего же спектакля ее не покидало ощущение, что дирижер – тот самый человек, в котором она все это время нуждалась.

В подростковые годы Нина каждый вечер набиралась чужими словами, которые призваны были попадать прямо в цель – читала чьи-то очень жизненные стихи. В них было столько горечи. Она размышляла, откуда они все берутся – по ее мнению, их источником явно были душевные раны, надломы, сожаления об утратах и нежелание отпускать прошлое. Она не могла похвастаться тем, что полностью понимает эти чужие цикличные мысли, но ей хотелось представить, что внутри нее тоже зияет подобная рана. Она хотела примерить маску неразделенной любви, хотела понимать, о чем чаще всего с придыханием говорят окружающие ее представительницы прекрасного пола. В ее голове зачастую было пусто, в мыслях периодически царила кристальная чистота из-за отсутствия забот и поводов для тревоги. Она очень хотела пережить боль, впустить в свое сердце человека и потерять его. Но ей никак это не удавалось.

Много лет назад, на стыке детства и подросткового периода, эндокринологи и гинекологи поставили Нине диагноз, обусловленный дисбалансом гормонов, и назначили таблетированное лечение. С тех пор каждый день в одно и то же время она принимала свою гормональную заместительную терапию. Нина была завсегдатаем клинико-диагностических лабораторий, где с определенной периодичностью ее венозной кровью наполняли для исследований пробирки. Как-то она задумалась: гормоны влияют на настроение, от них зависит, насколько человек счастлив, они отвечают за возникновение привязанности, симпатии, влечения, страсти. Следовательно, любовь, без сомнений, имеет биохимическую природу. Нина годами сдавала анализы лишь на определенный перечень показателей, то бишь из десятков известных науке гормонов у себя она наблюдала за динамикой трех-четырех. Показатели же абсолютного большинства циркулирующих в ее венах биологически активных веществ были ей неизвестны. Так может просто-напросто гормоны, которые отвечают за зарождение любви, у Нины низковаты? Она не знала, к какому врачу ей обращаться с таким вопросом, поэтому продолжала жить без Любви.

Подобные рассуждения подводили ее к другому закономерному вопросу. Если так много аспектов жизни предопределено физическими данными, то предусмотрено ли вообще в человеческом организме место для души? Но заходить в рассуждениях дальше этого вопроса Нина себе запрещала.

В начале прошлой весны Нина разъехалась со своим бывшим молодым человеком после двух лет совместной жизни. Она с самого начала не строила воздушных замков касательно их взаимоотношений, потому что, как она убеждала себя, между ними не было большой и чистой любви. Ей просто нравилось проводить время в его компании – в конце рабочих недель жечь свечи и пить игристое вино, по утрам находить забавные записки на холодильнике, летом устраивать красивые пикники на траве. Однажды они даже по его инициативе вместе прикрепили на перила моста в центральном парке навесной замок, а ключ выбросили в воду.

Расставание не было предсказуемым – не случалось ничего такого, что заставило бы Нину вдруг убрать все совместные фото из рамок. Просто между ними участились ссоры вполголоса на заднем сидении такси, в тоне каждого из них все чаще стали звучать холодные ноты, отношение с обоих сторон стало пренебрежительным с осадком в виде безразличия. Каждый хотел слышать только себя самого, и Нине проще было отмалчиваться, чем пытаться что-либо объяснить. Она сознательно избегала любых рассуждений о происходящем.

Спустя несколько дней после того, как молодой человек собрал вещи и ушел, Нина обнаружила, что он забыл свой объемный черный кардиган, впитавший аромат одеколона и табачного дыма. Кардиган навеивал воспоминания о том, как ее молодой человек любил повторять, что бывшие курильщики видят более яркие сны и что ради этого можно было бы постараться избавиться от пагубной привычки. Ей хотелось верить, что он оставил свой кардиган как залог, как гарантию, что он передумает и вернется.

После разрыва незаметно для себя Нина какое-то время слишком часто запирала себя дома и не ходила никуда кроме работы. Шли месяцы, кардиган лежал на верхней полке шкафа в прихожей, но молодой человек не возвращался. И Нина заставила себя очнуться и поверить в то, что она живая. Она возобновила встречи с друзьями и постаралась как можно чаще напоминать себе, что нужно улыбаться окружающим. Кардиган было безапелляционно решено отправить в мусорный коллектор. Несмотря на все это, Нина по-прежнему придерживалась мнения, что между ними не было любви, а ее грусть вызвана лишь изменениями в укладе жизни, к которому она за два года успела привыкнуть.

Когда Нина преодолела двадцатипятилетний рубеж, ее мама шутливо начала спрашивать, когда ждать внуков. Через два года она стала слегка истерично требовать от дочери скорее выйти замуж. Спустя еще два года мама больше ничего не спрашивала и не говорила по этому поводу – лишь молча поджимала губы и временами становилась чуть грустнее обычного.

Глава 5

Вечером Нина, сделав к театру крюк, вернулась домой, включила телевизор, разогрела ужин. Уселась за стол и, оценив тарелку с едой, со вздохом отвернулась и отодвинула ее от себя. Макароны заманчиво и многообещающе тонули в сырном соусе. Было очевидно, что энергетическая ценность одной этой порции превышает размер разумного суточного калоража, необходимого организму для функционирования. Нина никогда не пыталась ограничивать себя в еде, но теперь у нее появился стимул слегка изменить свое питание, чтобы выглядеть лучше. Она растворяла скорее кофе в сливках, нежели наоборот. По ночам на кухонном столе время от времени появлялся растерзанный пакет конфет, который при свете дня она с виноватым видом прятала в холодильник.

Нине казалось, что рядом с дирижером место только «тонкой и звонкой» девушке. Она встала из-за стола и придирчиво посмотрела в прямоугольное зеркало возле входной двери. Отражение не пыталось ей польстить: за трикотажными брюками и футболкой она увидела пышные бедра и полноватые икры. Конечно, далеко не Венера Виллендорфская, но все же. Ей нравилось, как ее собственная фигура приобретала упругий вид в капроновых колготках, но за окном была вторая половина весны, и этот элемент гардероба в ближайшие месяцы был ей недоступен.

Зеркало также учтиво и беспристрастно напомнило, что кроме того, что в большинстве случаев считается недостатками, Нина также обладала и достоинствами: длинными густыми темными волосами, выразительными карими глазами и тонкими чертами лица. И все же Нина на всякий случай дала себе невыполнимое обещание, касающееся изменений собственного меню, которое, как она знала, благополучно забудется утром.

А пока она печально выбросила содержимое своей тарелки в ведро под раковиной, налила стакан воды и отправилась за письменный стол к вороху тонких голубых тетрадей с домашними заданиями, ожидающими оценок. Одиннадцатиклассники в конце учебного года все чаще пользовались черными пастами, чтобы приноровиться к ним в преддверии сдачи единых государственных экзаменов. Им нужно было привыкнуть к гелевым ручкам, чтобы в дни сдачи экзаменов не запачкать ими бланки ответов. В тетради одной из учениц Нину снова встретило послание на полях: «Ты стал моим месяцем-маем, чему я безумно рада. / Кто-то сказал «все проходит» – значит так надо». Почему-то Нина была готова зарыдать над этими строчками, написанными черной гелевой пастой.

Глава 6

Расправившись с взятой на дом работой, Нина заглянула в прогноз погоды на следующий день. Метеорологи пророчили ясный день и без малого двадцать градусов Цельсия. Нина достала из шкафа новое шифоновое платье, в котором собиралась идти завтра в школу. Включила утюг, но в последний момент передумала им пользоваться, опасаясь прожечь нежную ткань; выдернула вилку из розетки и отнесла утюг остывать на напольную плитку в ванной. Потом она вышла в подъезд и позвонила в дверь соседней квартиры. Открыла ее подруга. Нина шагнула в прихожую и попросила одолжить ей ручной отпариватель. На диване в зале возлежал обрюзглый муж подруги, махнувший ей в знак приветствия рукой. Нина поздоровалась в ответ и с чувством собственного превосходства подумала о своем подтянутом и элегантном избраннике. Она невольно приосанилась, многозначительно улыбнулась и горделиво задрала нос, покидая квартиру с отпаривателем в руке. Соседка заметила перемену в Нине и, закрывая дверь, пожала плечами, адресуя этот жест самой себе.

Оказавшись в своей квартире, Нина неожиданно разозлилась на дирижера – с какой вообще стати она должна его чем-то не устроить?! У нее не бывает джетлага, ее лицо не знает прикосновения иглы с ботулотоксином, а большинство ее зубов – интактные. Он должен быть счастлив оказаться рядом с такой девушкой, как она! Она мысленно придумала слова, которые бросила бы ему в лицо по такому поводу. Нина любила вымышленные диалоги. При этом она осознавала, что в них есть один минус – эти готовые слова никогда не пригождались в жизни.

Приведя платье в порядок, Нина распахнула окно своей спальни, впустив в душную комнату прохладный ночной воздух. В руках у нее была чашка холодного чая, а за спиной ожидала кровать со свежей шелковой простыней. Она больше не злилась – она наслаждалась тишиной и уединением, надеясь, что скоро в ее жизни появится особенный человек, который значительно сократит количество времени, проводимого ею в одиночестве. Она забралась под одеяло и под желтый свет лампы, чтобы почитать перед сном книгу.

Глава 7

С утра Нину мучило смутное беспочвенное чувство, отдаленно напоминающее беспокойство. Она не могла понять, в чем дело: перепроверила ежедневник, заглянула в телефонные заметки, открыла классные журналы. Она была почти уверена, что ни о чем не забыла и что все под контролем. Она допускала, что, возможно, ее сбивал с толку сон.

Запомнить содержание сновидения для нее было большой редкостью, однако сегодняшнее утро стало исключением. Открыв глаза, она мысленно пересказала себе то, что ей снилось.

В глубоком сумраке она бежала с кем-то по каменистому пляжу. Справа бушевал океан, слева, на возвышении, располагалось высокое бетонное ограждение. Нина где-то читала, что цветные сны снятся только обладателям психических расстройств, но была категорически не согласна с этим утверждением. Психиатры не выдавали ей заключений, и она даже не была бывшим курильщиком, при этом все же ее редкие сны отличались сочностью цвета. В ее сегодняшнем сне темнота казалась осязаемой и имела явный фиолетовый оттенок. Они бежали, смеясь, не замечая пенных брызг, вдоль кромки воды и полосы зажженных фонарей, излучавших ярко-желтое свечение. И вот, наконец, впереди, у самого океана, они увидели горящий костер. Они приблизились и, обнаружив там еще людей, присоединились к ним. На этом, как бы сильно не хотелось узнать продолжение, сон обрывался.

* * *

Когда Нина зашла в кабинет математики, чтобы свой пятый за день урок провести в окружении выпускников, то, наконец, поняла – она мечтала о том, чтобы эти сорок минут поскорее пролетели и староста, собрав тетради, передал их ей на проверку. Все это время она подсознательно ждала встречи с одиннадцатым «Б», чтобы скорее прочесть очередное загадочное послание в тетради одной из учениц – Алисы.

Алиса обладала широко распахнутыми голубыми глазами и пушистыми ресницами. Пробивающийся сквозь ветви огромных елей солнечный луч падал на ее длинные русые волосы. Насколько Нина могла понять из обрывков обсуждений, доносящихся до нее в учительской, Алиса была скромной и искренней, ей нравились книги о любви, и она умела видеть красоту в обыденных вещах.

Нина исподтишка продолжала рассматривать Алису и на автомате фломастерами делала наброски геометрических фигур на лежащих перед ней чистых листах в клетку. Готовые рисунки она тут же комкала и выбрасывала в мусорную корзину под столом. Про себя она подметила, что Алиса до сих пор оставалась по-подростковому нескладной; ей еще только предстояло открытие своего шарма и манкости.

Алиса всегда сидела за предпоследней партой в первом ряду. Нина почти никогда не видела, чтобы эта девочка смотрела в свою тетрадь или на доску – обычно ее взгляд был устремлен в окно. Тем не менее, в отличие от учеников, занимающихся имитацией бурной деятельности, ее оценки, как ни парадоксально, никогда не опускались ниже «четверок».

Алиса редко разговаривала со своими одноклассниками. Если одиннадцатый «Б» во время урока оставался на несколько минут без надзора учителя, то по возвращении в класс можно было наблюдать неизменную картину: дети обязательно галдели и смеялись. Все, кроме Алисы. Она чаще всего продолжала мечтательно смотреть в окно.

Сейчас ее взгляд снова притягивало что-то, находящееся по ту сторону оконного стекла. Нина посмотрела в том же направлении и не увидела ничего кроме царапающих карнизы еловых лап. Эти деревья с густыми выцветшими кронами, возможно, были даже старше здания школы.

Когда прозвенел звонок, Нина нетерпеливо выпроводила учеников за дверь и повернула ключ в замочной скважине. Ее руки были перепачканы фломастерами, как у ребенка, но ей было все равно. Оставшись один на один с собранными тетрадями, она торопливо отыскала ту, которая принадлежала Алисе. Напротив последнего, выполненного без помарок, домашнего задания она прочитала: «Идеалов быть не должно. Сколько угодно рисуй в мыслях свой идеал – в жизни все равно все будет вопреки».

Глава 8

Просыпаться рано утром по воскресеньям было далеко не пределом мечтаний, однако Нина все же нехотя поднялась с кровати. Часы показывали 8:00. В единственный еженедельный выходной хотелось задержаться в постели подольше, потому что весь этот учебный год Нина по будням вела уроки у первой смены, а по субботам занималась репетиторством – синяки под глазами из-за ранних подъемов в обмен на свободные вечера. Но ее ждала запланированная встреча с родителями. Подобное времяпрепровождение имело место быть стабильно через выходные.

Раз в неделю Нина закапывала в глаза расширяющие зрачки капли, назначенные офтальмологом, поэтому по воскресеньям в солнечную погоду приходилось прятаться за закрытыми жалюзи и солнцезащитными очками. Заглянув перед выходом в зеркало, она увидела свои черные глаза – радужки с их пигментными клетками были практически полностью заслонены огромными зрачками. Нина, поморщившись, закрыла их затемненными очками и покинула квартиру.

Этот день выдался солнечным. До родительского дома Нина добиралась пешком. Она выбрала дорогу мимо заброшенного фонтана, исписанного граффити, и краеведческого музея, окруженного вечной тенью от высоких кустарников. В воздухе витал запах свежескошенной травы.

В частном доме родителей царил неизменный уют. Все шторы предусмотрительно были задернуты заботливыми руками в ожидании визита дочери. На подоконнике в гостиной немного неуместно пылал цветок «рождественская звезда». Мама варила сырный суп, а папа жарил блинчики к чаю. Нине занятия не нашлось – единственную любимую дочь было ни к чему нагружать делами и хлопотами. Ей велели немного подождать и отдохнуть.

От безделья Нина прошлась по комнатам. Раньше казалось, что стены здесь находятся дальше, а потолки – выше. Шаги сопровождались хрустом паркета.

Зайдя в спальню родителей, Нина улыбнулась. Однажды, когда она училась в десятом классе, здесь поселился полтергейст. В ее комнате родители тогда своими силами в свободное время делали ремонт, разрешив ей разрисовывать гуашью старые розовые обои, поэтому на протяжении пары недель ее спальным местом стал диван в зале. Системный блок и монитор временно перенесли в комнату к родителям. И вот, придя как-то после уроков домой, она включила компьютер и засела за просмотр фильма. Она была одна, родители находились на работе, и тут из верхнего угла комнаты внезапно зазвучал монотонный стук. Звук повторялся приблизительно через каждый три секунды. Нина поначалу округлившимися глазами смотрела под потолок, а потом вылетела из родительской спальни и забаррикадировалась в зале. Она, шокированная, забралась с ногами в велюровое кресло и вжалась в обивку. Звук, несмотря на закрытую дверь, все еще было слышно. Она позвонила по очереди маме и папе и срывающимся голосом рассказала им о происходящем, а потом выбежала на улицу и стала дожидаться их возвращения на террасных качелях. Когда вечером они втроем снова зашли в дом, их встретила тишина. Родители, скорее всего, посчитали эту историю выдумкой. Больше загадочный стук не возобновлялся, а Нина спустя все эти годы продолжала чувствовать себя в родительской спальне слегка некомфортно.

* * *

Родители закончили с приготовлением пищи и позвали Нину в кухню. В центре стола была тарелка со стопкой блинов, увенчанная кусочком подтаявшего сливочного масла. Они непринужденно скоротали время за едой, а потом переместились в гостиную. Нина там с любовью провела рукой по книжным корешкам в шкафу и в тысячный раз поизучала полки с хорошо знакомым ей изысканным и хрупким наполнением.

Она любила этот приземистый дом из кирпича, их семейное гнездо, но не настолько, чтобы продолжать жить здесь всем вместе. Свою квартиру на десятом этаже в охраняемом жилом комплексе, которую ей купили сразу после выпуска из педагогического института, она любила еще больше. Чего только стоил один вид из окна. Нина находила его прекрасным в любое время суток. С высоты город был безукоризнен. Она восхищалась им по утрам, когда только шла в кухню кипятить воду для чая, потому что за стеклом был либо непроницаемый туман, либо ослепительное солнце, окрашивающее каждый закоулок в золотые оттенки. Когда она возвращалась по вечерам домой, то видела воздух бирюзового цвета, среди которого выделялись желтые квадраты окон, коих по мере сгущения сумерек становилось все больше. Зимой крыши окружающих домов окрашивались в белый, а на парковке автомобильными шинами были вычерчены несимметричные узоры. Дождь временно смывал очарование города и делал все вокруг тусклым и бесформенным, но спустя несколько часов все возвращалось на свои места. Ей нравилось наблюдать, как по вечерам через темноту постепенно проступает свет фонарей, как клубы дыма из заводских труб стелятся над городом, как огни вдалеке переливаются из-за движения воздушных потоков.

Во времена учебы в школе Нина ненавидела родной город и планировала после выпуска уехать учиться в другой регион. Ей казалось, что здесь у нее связаны руки и что ей не хватает воздуха. Она надеялась, что обязательно покинет это, как ей тогда казалось, гиблое, гнилое место и будет вынужденно проводить здесь лишь некоторые выходные и праздничные дни. Она не любила всех этих людей, которые суют нос в чужие жизни, думала, что здесь невозможно укрыться от неодобрительных или заинтересованных взглядов. Тогда все здесь вызывало лишь отвращение. Вот только родной двор, который в детстве представлялся целым королевством, здание заброшенной текстильной фабрики с острыми осколками вместо стекол, неработающее колесо обозрения в старом парке – в этом была своя романтика. Из фабрики потом слепили круглосуточный супермаркет, аварийное колесо снесли, а взросление стерло юношеский максимализм Нины, и она прикипела к своему городу.

* * *

Родители разбрелись по комнатам, чтобы закончить рутинные дела, а Нина, удобно устроившись на диване, вытянула с этажерки фотоальбом с семейной хроникой. Ее мама и папа относились к тому краснокнижному виду людей, которые до сих пор держали бумажные фотоальбомы; по праздникам из дальнего угла шкафа на балконе ради общих памятных снимков обязательно доставался штатив. Нина начала лениво переворачивать страницы с рядами матовых фотографий и незаметно погрузилась в дрему. Ей снились кошки с лапами-ходулями, похожие на героев картин «Слоны» и «Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения» Сальвадора Дали. Надо же, сон снова не выветрился из памяти уже в момент поднятия век, как это бывает обычно. Этот факт показался Нине даже более удивительным, чем создания, посетившие ее во сне.

Проснувшись, Нина не сразу поднялась с дивана. Дверь в гостиную оказалась закрыта – об этом, наверняка, позаботилась мама. Какое-то время она слушала звуки, доносящиеся из глубины дома: звон доставаемой из кармана связки ключей, тихий стук донышка чашки о кухонный стол, жужжание телевизора с убавленным звуком. Пахло кофе и духами. Постепенно звуки дома затихли. Она подошла к окну. Небо было объято пожаром. Солнце скрылось за горизонтом. Можно было спокойно покинуть свое укрытие и выйти на улицу.

Глава 9

Во дворе Нину окружил запах тлеющих дубовых углей: мама и папа готовили на жаровне ужин. На крыльце стояло старое кресло-качалка, в плетеной корзине у двери спали кошки. За границей их участка начинались разноцветные лоскуты чьих-то огородов и полей. Двор освещал фонарь. Когда в нем загоралась лампочка, из водосточного желоба каждый раз выбирался большой паук, но Нине совсем не хотелось проверять эту закономерность. Насекомые были еще одним доводом против жизни в частном доме. Бывая у родителей, Нина частенько обнаруживала в углах комнат спускающихся с потолка на мерцающих нитях пауков и каждый раз при таких неожиданных встречах вскрикивала. В квартире же можно было максимум в темное время суток столкнуться с безобидной сахарной чешуйницей на полу в ванной.

Нина по традиции отправилась выгуливать болонку родителей по кличке Шери. Они вышли за ворота дома. Нина бросила взгляд на синий почтовый ящик и прислонила ладонь к нагретому за день солнцем металлу. С подросткового возраста у нее остался внушительный эпистолярий – картонная коробка, наполненная до краев письмами и открытками с разных уголков страны и ближнего зарубежья. Обмен рукописными рассказами о себе было ее хобби. Были периоды, когда она находила в ящике конверты буквально каждую неделю и шутила, что ей нужно жить прямо на почте.

Миниатюрное белое облачко с мелодично позвякивающим на ошейнике адресником в форме косточки проворно двигалось по тротуару, а Нина следовала позади на расстоянии поводка. Они миновали маленький сквер. Когда Нина училась в школе, во время прогулок приходилось приближаться к каждой скамье, чтобы поприветствовать знакомых. В те времена ни один вечер не обходился без разговоров со случайными прохожими. Сейчас же сквер чаще всего был пуст.

Улицы тонули в аромате цветущего жасмина. Из-за яркого заката вечерний воздух был окрашен в розовый цвет. Они прошли мимо сгоревшего много лет назад бревенчатого домика. В детстве Нина вместе с соседскими мальчишками проникала на его территорию через отверстие в изгороди. Останки дома и заросший высокой травой двор служили площадкой для игр. Они ходили по истлевшему полу, заглядывали в комнаты со слетевшими с петель дверьми, просматривали содержимое уцелевших шкафов и сундуков, ели кислые зеленые яблоки с приусадебного участка, забирались на остатки обвалившейся крыши, откуда открывался обзор на внутренности чужих дворов. Они придумывали жуткие истории об этом месте.

Очень быстро стемнело, и Нина стала торопить Шери поскорее возвращаться домой. Из-за странного сна и навеянных старым почерневшим домом воспоминаний Нина почему-то занервничала и ее начал пугать каждый шорох, хотя темнота не страшила ее даже в глубоком детстве. Заметно похолодало, а контуры домов и деревьев перестали вырисовываться на фоне огненно-оранжевой прослойки, соединяющей землю и небосвод. Все тени и очертания потухли в приближающейся ночи. Нина прибавила шаг, таща за собой сопротивляющуюся собачку, параллельно убеждая себя, что вокруг них всего лишь зеленые насаждения и спящие дома, из которых ее воспаленное воображение делает монстров и сумеречных существ.

С каждым шагом по направлению к дому Нине становилось все спокойнее. Захлопнув за собой калитку, она перевела дыхание. На жаровне поблескивал оставленный родителями серебристый чайничек для посиделок под открытым небом. Во дворе звучал только один звук – пение живущих в каприфоли сверчков, которое действовало на Нину, как снотворное. Она зашла в дом и торопливо засобиралась к себе.