Снято

Глава первая. Должок.

К порно можно относиться по-разному. Кто-то открыто любит, кто-то ненавидит и всячески презирает этот жанр киноискусства, а кто-то под маской ненависти и лицемерия безмерно его обожает, скрывая извращенные вкусы от друзей и знакомых. В начале нулевых я про мир порно, его жанры и удивительные особенности знать не знала. Не, у моих родителей была, конечно, пара видеокассет, спрятанных под грудой тряпья в шкафу, но продвинутых знаний о мире порно они не давали. Зато веселили меня и моего брата Петьку, когда мы, случайно, конечно же, наткнулись на видеокассеты, играя в прятки, пока родителей не было дома.

Фильм на первой кассете был странным. Не из-за обилия «гэдээровских» женщин с кустами между ног. Виной всему партнеры этих женщин, щеголявшие в черной резине и жутковатых масках. Весь фильм представлял собой абстрактное и кислотное путешествие одной такой девушки, блуждающей по разным комнатам, заполненным ебущимися людьми. Там, в унитазах торчали мужские лица, на которые томно стонущие женщины с плетками опускали мохнатые жопы. В другой комнате, на импровизированных качелях трое мужиков в масках трахали развратно хохочущую девицу. Ну а по странному лабиринту бегал мужик с головой быка и преследовал карлицу, которая не слишком-то торопилась от него сбегать. Два часа странной ебанины, на которую мы с братцем смотрели, открыв рот.

Второй фильм был попроще для восприятия и рассказывал о приключениях похотливых гусар, ебущих крестьянок, фрейлин и хозяйку трактира. Этот фильм мы с Петькой полюбили больше всего. Хотя бы потому, что он был смешным. То один гусар ебет крестьянку верхом на лошади, а потом глотком шампанского из бутылки восстанавливает эрекцию и сажает в седло другую счастливицу. То тщедушного пацана, схватив за руки и ноги, буквально вколачивают в необъятную трактирщицу, лежащую на столе. То румяная девица на сеновале, скачущая на гусарском хую, неожиданно берет в руки баян и начинает на нем играть кривую мелодию.

Конечно, родители однажды спалили своих детей за просмотром зарубежной запрещенки. Петьке нарумянили жопу ремнем, посчитав его виновным во всех грехах, а мне прочли суровую родительскую проповедь о недопустимости просмотра таких фильмов и переноса увиденного в реальную жизнь. Впрочем, суровое родительское наказание брата не остановило. Петька, затаив дыхание, смотрел за приключениями веселых гусар, а потом убегал в туалет, возвращаясь из него раскрасневшимся и довольным. Порно вошло в его жизнь легко и непринужденно, позволяя выплескивать скопившееся сексуальное напряжение. Со мной дело обстояло иначе.

Так уж получилось, что родители мечтали о сыне. Мама высчитывала лунные циклы, чтобы уж точно родился мальчик. Папка мечтал, как будет брать отпрыска на рыбалку и учить взрослым вещам. Даже имя придумали. Мальчуковое. Евгений Анатольевич. Женя. Но природа выкинула фортель и вместо долгожданного сына в конце восьмидесятых в семье появилась я. Евгения Анатольевна.

Впрочем, девчонкой я была только в свидетельстве о рождении. По повадкам – натуральный пацан с Грязи. В меру шебутной, в меру дерзкий, постоянно влипающий в приключения. Да и внешне я слабо походила на девчонку.

– «Ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачок», – притворно вздыхала мама, штопая порванные на заднице штаны, которым сильно досталось от штурма гаражей за нашим домом. Я молча кивала и, забрав штаны, снова неслась к друзьям на улицу, чтобы на этот раз отправиться за тутовником, который как раз поспел. Меня даже стригли, как пацана. Коротко, без лишних выебонов. Да мне и самой претило носить косички, одеваться в платьица и играть в «Колечко» с девчатами нашего двора. Куда веселее жить, как пацан. И наши дворовые пацаны приняли меня, как родную. Для них я была своим. Братаном. Который и по роже даст, если что, и сигаретами поделится, если приспичит кому-то покурить. Сына, к слову, мои родители все ж заделали. Аккурат через три года после моего рождения, и папка снова начал мечтать о рыбалке и мудрых отцовских наставлениях. Не получилось, потому что Петьке улица была в разы интереснее. Он стремительно взрослел рядом с теми, с кем росла я.

Ситуация немного поменялась к восьмому классу. Тогда у меня только-только появилась грудь, а вчерашние друзья стали слишком уж не по-пацански облизываться, пялясь на мою упругую жопу. И вроде отношения остались на прежнем уровне, но я нет-нет да замечала и похотливые взгляды, и сальный блеск в глазах. Когда сперма в башку бьет, только так и бывает. Так в моей жизни появились и другие девчонки. Такие же, как я. Вчерашние пацанки, постепенно превращающиеся во вполне себе цивильных девчонок. Но только внешне. Никак не внутренне.

Тут родители вспомнили о строгости, целомудрии и недопустимости всяких амурных отношений, а папка однажды прямо сказал, мол: «Смотри, Женька. Принесешь ублюдка в подоле, удавлю, чем породил». Но у меня и своя голова на плечах была. И пока мои одноклассники вовсю экспериментировали, оставляя за собой шлейф из залетевших малолеток (по их словам, конечно же), я училась на четверки и пятерки, а на все приставания нашего классного красавца Антохи Шульгина закатывала глаза и пренебрежительно фыркала.

Тут лукавить не буду. Шульгин и правда был красивым пацаном. Спортсмен, гордость и краса школы, имел вес среди шпаны нашего района. А в Грязи с этим строго. Уважение надо было еще заслужить, и Антоха честно его заслужил. Стремными выходками, драками, низкими поступками. Хули тут говорить, любая баба без раздумий прыгала в его койку, стоило ему только мизинчиком пошевелить. Любая, но не я. И Антоху это сильно задевало. Мне же на его пиздострадания было плевать, хотя внимание самого завидного пацана класса, конечно же, льстило. Так льстило, что я однажды приняла его ухаживания и мы начали встречаться.

После первого же свидания Антоха полез ко мне в трусы, но получил не той пизды, что так отчаянно желал. Довольствоваться пришлось расцарапанным лицом и гневной руганью, сводящейся к одному: я не типичная розетка из нашей школы, которой за счастье впустить в себя шульгиновскую малафью, а приличная девочка, которая абы кому не дает. Шульгин поскрипел мозгами и клятвенно заверил меня, что будет ждать столько, сколько надо.

Порой крышечку с кипящего чайничка срывало и Антоха, рыча, как медведь с глиняной пробкой в жопе, хватал меня и подвергал своим странным ласкам, сводящимся к одному и тому же. Потереться своей восставшей плотью об мою задницу со вполне очевидными намеками. Ну а я подкидывала дров в огонь, распаляя его желание до предела, а потом оставляя разъяренного пацана с дымящейся кочерыжкой в трусах. Впрочем, и он, и я прекрасно понимали, что однажды мне придется расстаться с невинностью. Сделать шаг во взрослую жизнь. И это случилось. Аккурат, когда мне исполнилось восемнадцать и школа осталась за спиной.

Случилось это на шульгиновской даче. Вернее, на даче его родителей. Июнь, жара, табун вчерашних выпускников и ящики бухла, заранее завезенные на дачу. Что еще надо для счастья? Только нелепый и угловатый секс.

Антоха мелочиться не стал и позвал на вписку к себе хуеву тучу своих знакомых. Как со школы, так и с района. Первый ящик водки улетел за пару минут и началось веселье. Даже моему братцу Петьке толика любви перепала. Уж этот прощелыга своего никогда не упустит, что и продемонстрировал, когда его запалили в кустах, обжимавшимся с моей одноклассницей Юлькой Корчагиной. На разницу в возрасте всем было похуй, а Юльке так тем более, потому что она была в жопу пьяна и с рассеянной улыбкой слушала неторопливый медок, который Петька вливал в ее порозовевшие ушки. Остальные тоже не мелочились. Даже из сарайчика, где хранились инструменты то и дело доносились звуки ебли и вполне себе характерные стоны. Шульгин, сидевший рядом со мной, постоянно ерзал, облизывал пересохшие губы и зачем-то щупал правый карман, словно в нем находилось нечто ценное. Ну, так оно и было. Это я потом уже поняла, а по первой меня его нервозность и возбуждение только веселили.

– Ну, хорош уже, Тропинина. Сколько ты меня мучить будешь? – прошептал он, прижавшись ко мне и запустив свои шаловливые ручонки под мою майку. – Бля буду, я уже матрас выебать готов.

– Охладись, ебака, – усмехнулась я, подливая Антохе пива. Тот жадно опустошил стакан и улыбнулся.

– Ну, правда, Жень. Чо мы, как неродные, в самом деле…

– Ладно. Есть у тебя тут приличная комната? – сдалась я. Хмель вовсю шумел в голове, да так, что даже в животе сладко заныло от предвкушения. – Если ты думаешь, что меня кухня или сарай устроит, то хуй ты угадал…

– Не, не. У меня тут эта… родителей комната есть. Я туда никого не пускаю, – поспешил заверить он, и, не договорив, схватил меня за руку и потащил за собой в сторону дома.

Родители Антохи были комерсами, поэтому ничего удивительного, что их дача больше походила на солидный такой дом со всеми удобствами, чем на крохотную лачугу на не менее крохотном участке, которым владели мои родители, любившие провести выходные кверху жопой под палящим солнцем.

Комната, куда меня отвел Шульгин, тоже поражала роскошью. Тут тебе и огромная, двухспальная кровать, и телевизор с видаком, и даже закрытый на замок мини-бар, за который Антон трясся, как за свой собственный, понимая, что в случае осквернения этого алтаря получит не только пизды, но и лишится родительского покровительства. Но сейчас бар отошел на второй план, потому что перед глазами Шульгина замаячило то, о чем он мечтал долгими, меланхоличными вечерами. Мое тело и моя невинность. Ох… и тупо же это все выглядело тогда.

Первые пару гондонов Шульгин порвал, пытаясь их натянуть на стояк дрожащими пальцами. С третьим, слава яйцам, все получилось. Завалив меня на кровать, Антоха шумно обслюнявил мое ухо, вызвав табун мурашек, пробежавшихся по спине.

– О, какая ты, Женька… Какая ты, бля буду… – шептал он, елозя правой рукой внизу и пытаясь снять с меня трусы. Пришлось помочь, а то неровен час и Шульгина бы кондратий хватил от переизбытка малафьи в организме. Ну а у меня в голове всплыли слова, которые я неоднократно слышала, но пока не понимала их особенное значение. Мол, первый раз он такой. Всегда запоминается. Ну, смело скажу, свой первый раз я бы предпочла забыть, да только это невозможно.

Было больно, но всего пару мгновений. От звуков рычащего Шульгина, который к тому же мелко вибрировал, рот самопроизвольно растягивался в улыбке. А потом меня и вовсе чуть не порвало от смеха, когда до ушей донесся его сбивчивый скулеж, становившийся с каждым толчком все громче и громче.

– Тридцать три… тридцать пять… О-о-о, Же-е-е-ня! – скулил он, наращивая темп.

– Тише ты, ебанько, – просипела я. Вместо ответа Шульгин ткнулся мокрыми губами мне в шею и снова затрясся.

– О-о, Же-е-е-ня! Сорок… сорок один…

– Чо ты…

– СОРОК ДВА! – неожиданно заревел он, выгнувшись дугой. Шульгина снова затрясло, его вибрация передалась и мне, а потом он неожиданно ойкнул и застонал. – Ай, бля… Ногу свело!

– Господи, ну, что за калич, – вздохнула я. Шульгин перекатился на другую сторону кровати с глупой улыбкой и довольно на меня посмотрел.

– Ну, чо? Как? – подмигнул он, потянувшись к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбе.

– «Да, никак», – мысленно ответила я. Однако нашла в себе силы улыбнуться в ответ, встала с кровати и поправила задравшуюся футболку. Рядом на кровати продолжал вибрировать от наслаждения Шульгин, а мне почему-то захотелось водки. И сигаретку. Да, вот сигаретка точно лишней не будет.

На улице смеркалось. Пахло пролитым бухлом и развратом. Кусты рядом со столом, уставленным полупустыми бутылками, тарелками с нарезками и так и нетронутыми фруктами, подозрительно шевелились, но мне на это было плевать. К счастью, на столе нашлась початая бутылка коньяка «Петровский», не водка, конечно, но тоже неплохо, и пачка сигарет «Ява». Выпив коньяку и закурив, я задумчиво посмотрела на темно-фиолетовое небо. День закончился. Скоро в свои права вступит ночь, прольется чья-то сперма, кто-то кому-то даст пиздюлей, а потом, помирившись, приговорит остатки алкоголя. Кусты снова зашевелились и до меня донесся восторженный стон Юльки Корчагиной.

– Сорок два! – пробормотала я, поднимая вверх пластиковый стаканчик с коньяком. Выпив же, поморщилась и ехидно улыбнулась, увидев, как из кустов выбирается взъерошенный Петька, мой непутевый братец, и раскрасневшаяся Юлька, то и дело одергивающая платьице. Заметив меня, она покраснела и, вжав голову в плечи, рысью помчалась к дому. Петька же, ничего не смущаясь, бухнулся на скамью напротив, плеснул коньяка себе и заговорщицки мне подмигнул.

– Чо как, сестренка? – спросил он. На шее свежий засос, а в воздухе пахнет не только перегаром, но и утраченной юностью.

– Заебись, братец, – кивнула я, задумчиво выпустив колечко к вечернему небу. Первый раз у каждого свой. И забыть его ты не сможешь, как бы ни пытался.

Шульгин, ожидаемо, слился, получив то, о чем мечтал. После школы он укатил на учебу в Питер, начисто исчезнув из моей жизни. На память о нем осталось тоненькое золотое колечко с бледно-зеленым камушком. Подарок на выпускной. Но я, как ни странно, на него не злилась. Понимала, что крепкой семейной пары из нас бы не получилось. Разные миры, разные характеры. Так что, поебались и разбежались без взаимных претензий. К тому же мне стало совсем не до пиздостраданий по бывшему.

Через месяц после той пьянки не стало папы. Он, как обычно, пошел в гараж, чтобы довести до ума свою ласточку, а там у него прихватило сердце, да вот помочь было некому. Так и ушел в мир иной рядом с машиной, которую любил пуще жизни, с испачканными в масле руками и кривой улыбкой на лице. Мама после этого впала в траур и организацией похорон пришлось заниматься мне, раздавая пиздюлей всем присутствующим и моему братцу, в частности. Казалось, Петьке глубоко похуй, что папка умер. Его волновала машина, наследство и прочая мелочевка. Но просто так отдать машину на растерзание брату я не смогла. Помнила еще, как папка любил свою оранжевую «пятерку», как натирал до блеска приборную панель и упоенно копался в кишочках под капотом. Поэтому Петьке пришлось пускать слюни на закрытую дверь гаража, ключ от которого был надежно спрятан в моей комнате вместе с ключами от машины.

Похороны прошли быстро и даже как-то незаметно. Появились другие заботы и проблемы, которые надо было решать. Мать, впавшая в депрессию. Братец, с уходом отца, почуявший волю и пустившийся во все тяжкие. А еще была моя жизнь, затянутая туманом. Настолько плотным, что хуй пойми, как жить дальше. Но мне все чаще и чаще вспоминались отцовские слова, когда его растаскивало поговорить.

– Не, Женька. С яйцами у нас в семье только ты. Даже жалко, что не пацан, – хмыкал он, задумчиво смотря телевизор и витая в одних ему понятных мыслях. – Вот не станет меня и что? Эти ж по миру пойдут. Что мамка твоя, что Петр.

– Глупости не говори, пап, – вздыхала я, ломая голову над очередным уравнением.

– Да то не глупости, доча. Так, правда, – улыбался он. И только после того, как его не стало, я поняла смысл этих слов.

Пришлось Женьке стать Евгенией Анатольевной. То есть, взвалить семью себе на горб. И если мамку удалось довольно быстро вытащить из депрессии и даже спровадить на работу, то Петька частенько подкидывал проблем. То, блядь, даст кому-то пизды и мне приходилось идти и договариваться с родителями избитого. То киоск ночной с дружками обнесет, а потом от разъяренных хозяев на промке прячется. Школьные оценки в такие моменты казались ну сущей мелочью, на которую и внимание-то обращать не стоит. Держать же братца в узде с каждым годом становилось все сложнее и сложнее.

О себе я тоже не забывала. Понимала прекрасно, что стоит с головой погрузиться в проблемы семьи, как личная жизнь сразу пойдет по пизде. В этом меня поддерживали и немногочисленные друзья. Например, Дашка Свердлова, соседка по подъезду и моя лепшая подруга.

– Не, Женька, работать тебе идти не вариант, – мотнула она головой, когда я рассказала и о депрессии мамы, и о проделках братца.

– Ну а хули еще остается? – отмахнулась я. – Накопления заканчиваются, малого надо в школу собирать, да и жрать на что-то надо.

– И чо, блядь? – фыркнула Дашка. – Это твои проблемы? Нет, родная. Не твои. Так хули ты тут в Мать Терезу играешь.

– Да если бы играла. Выбора-то не остается.

– Остается. Мамке твоей надо целительного леща прописать. Чтобы очнулась и поняла, что у нее двое детей и пизда с финансами. Если уж так хочется помочь, так руководи, а не делай. А то сядут тебе на шейку быстренько и ножки свесят.

– И что делать тогда?

– Поступай, как планировала. Еще успеваешь документы подать и экзамены сдать. С твоей башкой сразу поступишь.

– Да какой из меня учитель, Свердлова?! Я тебя умоляю, – рассмеялась я. – Ну, были мысли… классе в восьмом, кажется. Сейчас все по-другому.

– Не скажи. У учителей ща все на мази. Подарки к выпускному, а репетиторство, знаешь, сколько бабла дает? Вот то-то же. Чо ты думаешь, наша Квакша вся в рыжье ходит? Ну а если тебе так неймется, то поступи сначала, а потом подработку найди. Чтобы с голой жопой и семейкой своей по итогу не остаться.

– Лечишь ты, как доктор, – поморщилась я, понимая, что Дашка права. Все ж неплохо смерть папки выбила меня из колеи. Куда только прежняя уверенность и похуизм делись.

– Ну и мне не так скучно будет гранит науки грызть. А ну как окурковские бабы меня в сортире домогаться начнут?

– Окурковские бабы в институтах не учатся, – улыбнулась я.

– Еще как учатся. Вон, одна на геологическом есть. Рожа, что у бульдога дядь Васькиного. Глянет и сердце высрать можно.

– Ладно, уболтала, – сдалась в итоге я. – Завтра поеду, документы подам.

– Другое дело. А то выдумала тут… – довольно кивнула Дашка. – А! Ща тебе такое расскажу, охуеешь. Помнишь Ляльку? Ну, Наташку Лялину? Она такое тут отчудила…

Как Дашка и предрекала, поступить мне удалось легко. С точными науками я всегда дружила, спасибо папке, который взял на себя алгебру, геометрию и физику с химией до кучи. Ну и математический факультет не самое плохое место, особенно, если ты в этом действительно шаришь. Конечно, я понимала, что учителя из меня все равно не получится, но мысли о важности высшего образования, вбитые родителями, так просто из головы не выкинуть.

Так и началась, в общем-то, довольно скучная и обычная жизнь, о которой неинтересно рассказывать, и тем более, неинтересно читать. Людям подавай грязищу, да побольше. Чтобы с самыми черными человеческими пороками, страданиями и болью. Умыться стеклом… так вроде сейчас говорят, да? Институт, конечно, тоже наполнен своими «интересными» историями, да речь сейчас не о нем, пусть и было всякое за те четыре года, что я провела за потреблением гранита. Видела девок, которые нашему преподу, Сан Санычу, отсасывали на перемене за «зачет». Видела, как дают, и как берут взятки. Побывала на десятке вписок всех мастей. От нефорских, до цивильных. Но сейчас речь пойдет о другом. Как я вообще докатилась до того, чтобы начать сниматься в порно. Все решил случай и, как уже можно было бы догадаться, моя семья, подкинувшая нехуевую такую проблему, аккурат перед каникулами.

А виной всему мой младший братец. Феерический долбоебушка, умудрившийся залезть в квартиру человека, который напрямую работал с Гарри Козырным, негласным хозяином Окурка… Ну, Окурок, это район нашего города. Пожалуй, самый отбитый был в девяностых и начале нулевых. Сейчас уже в разы цивильнее и чище, чем раньше. Ну, да ладно.

Петрушка, мамина радость и моя головная боль, перебрал с дружками всяким запрещенным и не придумал ничего лучше, как забраться в одну квартиру, которая находилась в том же доме, где проходила пьянка малолетних идиотов. Захотелось ребятам продолжения банкета, а тут как раз сосед куда-то уехал на своей белой «Тойоте». Пьяным обычно везет, но этим пьяным повезло наполовину. Силенок, чтобы перелезть с одного балкона на другой хватило, а дальше все пошло не по плану. Подробности неудачной кражи со взломом мне сообщила мама, позвонив ровно в тот момент, как я вышла из института с твердым намерением отдохнуть на каникулах, как белый человек.

– Чего он, блядь, сделал?! – звенящим шепотом переспросила я, чтобы не перепугать кучку девчат с других факультетов, наслаждавшихся теплым солнышком и хорошей погодой.

– Квартиру выставил. Бандита одного, – просто ответила мне мама. – Проблемы у него, доча.

– У него не проблемы, – мотнула я головой. – У него кретинизм в терминальной стадии, помноженный на охуенную такую наглость.

– Женя! Что за тон? – в голосе мамы прорезался металл, но мне было все равно. Новость серьезно ударила под дых, заставив затрястись коленки.

– Чью квартиру он выставил?

– Ну, как выставил. Неправильно я выразилась, – вздохнула мама. – Ребята отдыхали, потом в шутку решили спуститься по балкону на балкон соседа. А там дверь открытая. Ну, двое зашли, взяли что-то там из бара и обратно по веревке залезли.

– Черепашки-ниндзя, еб вашу мать, – проворчала я. – И? Давай дальше, не щади мои уши.

– Ну, а что дальше. Лето на дворе, соседи все видели. И те, что из дома напротив, и те, что у подъезда на лавочке сидели.

– Так, мне надо закурить.

Рука потянулась к рюкзаку, где лежала пачка сигарет и зажигалка.

– Женя, сигареты убивают.

– Нет, мама. Убивает меня Петенька, чирей ему на жопу, долбоебу! Ну, сука… попадись ты мне.

– Женя!

– Так, что дальше. Давай коротко.

– Ладно, – снова вздохнула мама. – К нам вчера приходили. Двое. Хозяин квартиры, значит. И друг его. Большой такой, на обезьяну похожий. Сказали, что заявление подавать не будут, но с Петей поговорить хотят. Настаивали. А я ж откуда знаю, где он. После того, как соседи рассказали об этом, Петя вещи свои забрал и убег куда-то.

– Угу. В промке небось шарится. С дружками своими, – согласилась я. – Так, а чего утащили-то? Известно?

– Ну, пару бутылок взяли. То ли ром, то ли бубон какой-то.

– Бурбон. И все?

– Ну, на полочке там шкатулка еще была.

– Еб вашу ж мать…

– В шкатулке золото было. Его тоже взяли. Часть я дома нашла, вернула этим двоим, да они все равно Петю ищут. Доча, они ж его убьют!

– К гадалке не ходи, так и будет, – согласилась я. – Убьют его в любом случае. Либо они, либо я.

– В общем, сказали они, что Петю на этот… как его… счетчик какой-то ставят.

– Пиздец, – выдохнула я, когда мама озвучила мне требуемую сумму.

– Я так и сказала. Где ж нам такие-то деньги найти, а?

– Нам?

– Нам, – твердо ответила мама. Не успела я возмутиться, как она виновато шмыгнула носом. – Понимаю я все, доча. Не дура чай. Да кому мне еще звонить, как не тебе?

– Ладно. Что-нибудь придумаем, – хмыкнула я и, нажав на мобильнике «отбой», присела на скамейку рядом со входом в институт. Мыслей было много, но все они почему-то сводились к одному: как бы добраться до Петеньки быстрей бандитов, и как бы не убить его первой.

В одном братец был весьма неплох. Как только дело пахло пиздюлями, он играючи растворялся во времени и пространстве, да так умело, что найти его не могли даже лучшие друзья. Поэтому я догадывалась, что вылезет на свет Божий Петюнчик только в том случае, когда опасность минет и наступит мир со спокойствием.

Первым делом были опрошены все его друзья и знакомые, которые, конечно же, делали круглые глаза и клятвенно уверяли, что уже месяц, а то и два Петеньку не видели. Но, то ли дело в удаче, то ли в обещании смерти, прочитанном в моих глазах, спустя неделю оставшееся украденное золотишко было тайком подброшено нам под дверь. Не хватало только одного кольца, о чем мне и сообщил хозяин пропавшего золотишка – Автандил Андриашвили, известный по погонялу Авто и близкий друг Гарри Козырного. Идти к нему я откровенно боялась, но пришлось переступить через страх и наведаться в ресторан «Грузия», на границе центрального района и Речки, где обычно отдыхала вся бандитская братия Окурка.

– Все понимаю, Женя, – мрачно ответил Авто, когда я положила перед ним пакетик с золотом и послушно уселась на соседний стул. Мне вежливо подали чашку душистого чая, но я к нему так и не притронулась, настороженно наблюдая за реакцией Андриашвили. – Понимаю, что яйца у тебя больше, чем у этого полудурка, додумавшегося залезть ко мне. Семья и все такое. Понимаю. За брата ты волнуешься, вот и пришла сюда. С извинениями и украденным. Насчет кольца не волнуйся. Найдем. Балбес твой, наверное, в ломбард сдал, там и лежит сейчас. Видишь ли, Женя, я тоже чту семью, а золото это как раз моей семье и принадлежало. Гробить твоего брата не буду. Слово даю. Но наказать накажу. Его, тебя, маму твою… мне без разницы. Наказать надо, сама понимаешь, да?

– Понимаю, – тихо ответила я. Зеленые глаза грузина пугали до чертиков, как и его два подручных, стоящих позади меня. Стоит Авто рукой махнуть, как… Ладно, об этом пока лучше не думать. Но про запас держать надо. Кто знает, какое настроение сегодня у Авто.

– На сколько там счетчик накапал? – скупо обронил он, обращаясь к одному из здоровяков. Услышав озвученную сумму, я побледнела и каким-то чудом сумела сохранить лицо. Перед такими, как Авто, слабину показывать нельзя. Сразу задавят. Они слабину чувствуют лучше, чем кто бы то ни было. – Слышала?

– Да.

– Вернешь и сниму претензии, – коротко закончил Авто, откидываясь на спинку дивана. – Нравятся мне сильные бабы, а в тебе сила есть. Иначе бы не пришла. Ладно, Женя. Срок у тебя две недели. Иди.

Оказавшись на улице, я с чистой совестью и со всей возможной яростью выругалась. Выругалась так, что идущая мимо бабка осенила себя крестом и пробормотала какое-то проклятие, а молодая мамочка с коляской поспешила скрыться за поворотом, пока чадо не научилось каким-нибудь очень уж озорным и пошлым словам.

В груди кипела злость на брата, маму, Авто с его ебучей шкатулкой с золотом, но ультиматум поставленный Андриашвили был кристально понятен. Заплати деньги за спокойствие и живи себе дальше с миром. Пока Петрушка не решит обнести еще одну хату с дружками. Интересно, чью на этот раз? Самого Гарри или может Вени Крапленого. С этого полудурка станется.

– Ну, чо там было? – с порога спросила Дашка, когда мы встретились вечером в кафе на районе.

– Чо, чо… хуй в очо почти чо, – буркнула я, с ненавистью болтая ложечкой в чашке кофе. – Денег запросил. Моральная компенсация.

– И сколько? – полюбопытствовала Дашка. Ее губы сложились в обширное «о», стоило услышать сумму. – Нехило.

– А то. Походу придется папкину машину продать, – кивнула я. От самой этой мысли буквально кровь закипела. Ох, будь рядом Петька, точно бы удавила сученка. – Да и то не хватит. Кому сейчас «пятерка», пусть и в очень хорошем состоянии, нужна?

– А если занять?

– У кого? В моем окружении богачей так-то нема, – усмехнулась я. Дашка покраснела, понимая, насколько глупым был вопрос. – Ну, пошукать все равно придется. С того немножко, с этого косарь. Глядишь, и удастся наскрести нужную сумму.

– А Петька?

– А ему хули? Он нос свой не покажет, пока все не утрясется. А утрясется все тогда, когда я с Авто расплачусь. Он ясно дал понять, что или деньги, или более серьезное наказание. Ладно, машину я допустим продам. Это чуть больше половины. Где остальное брать… ума не приложу. Второй-то машины у нас нет.

– Гараж можно толкнуть.

– Ну, тоже идея, – согласилась я. На душе чуть полегчало. Все ж, когда есть хоть какая-то возможность, это в разы лучше беспросветного мрака в ожидании пиздеца. – Так, ну две недели у меня есть. Буду думать.

– Может, по винишку тогда? – рискнула предложить Дашка. Я чуть подумала и кивнула.

– Ты, родная, может и по винишку. А мне чего б покрепче.

Так, вместо заслуженного отдыха на каникулах, мне пришлось ломать голову, где взять денег. Машина улетела быстро и ее даже удалось продать по хорошей цене, на что я даже не надеялась. Гараж купил Дашкин папка под свою «копейку». Он поначалу попытался сбить цену, но Дашка так на него посмотрела, что дядь Лёня скукожился до размеров Лёнчика, каковым был до знакомства с женой. Полученные от продажи деньги, я решила прятать у Дашки, прекрасно понимая, что Петро, которому вдруг вздумается заявиться домой, пока меня нет, с радостью изымет всю сумму на свои имбецильные нужды. Но была и проблемка. Где брать остаток. Даже с учетом проданного, я оставалась должна Авто хорошие деньги. У соседей такой суммы занять не получится, даже если пройти по всему двору с папкиной шапкой, прося милостыню. Конечно, частично мне помогла мама, продавшая часть золотых украшений, оставшихся от бабушки. Я клятвенно заверила себя, что дам Петьке пизды при первом же удобном случае за мамины слезы. Но пока надо думать, где бы найти еще денег.

Спас меня, как ни странно, однокурсник. Марк Кац. Его я встретила случайно, во время прогулки по набережной, пытаясь прочистить голову от не слишком уж радостных мыслей. В институте с Марком мы общались только по учебе и все. Ну, могли еще фильм какой-нибудь обсудить или покурить на улице. Хотя остальные девчонки вполне откровенно пускали на него слюнки. Ну, тут ничего удивительного. Кац был высоким, подтянутым брюнетом, с волевым подбородком и глубокими черными глазами. Изюминок у него было много, но две выделялись особо. Во-первых, у Марка была невероятно шикарная седая прядь, которую он постоянно заправлял за ухо. Второй изюминкой был его член, размер которого не могли скрыть даже свободные брюки. Пару раз Марк ловил эрекцию прямо на занятиях, и увидев впервые, как набухает его «монстр», я от удивления забыла, как решается простейшее уравнение для девятого класса. Однако Марк подчеркнуло игнорировал все знаки внимания женской части пединститута. Ходили даже слухи, что он «того». Но я этим слухам не верила. Непохож был Марк на педика. Скорее, на уставшего от женского внимания человека.

Я сидела на лавочке и задумчиво смотрела на плещущуюся водяную гладь, окрашенную в закатные цвета. Мысли в голове были дурные и отчаянные, а настроение так и вовсе нулевое. Но услышав знакомый голос, я невольно встрепенулась и посмотрела налево. По бульвару шел Марк в компании незнакомой мне девушки, весьма эффектной внешности. Руки незнакомки были покрыты татуировками, что было довольно необычным явлением в начале нулевых. Да и не привыкли у нас на районе к таким, слишком уж «ярким» людям. Однако девушку чужие взгляды совсем не волновали. Она рассеянно слушала Марка, курила тонкую сигарету, наполняя воздух ментоловым запахом, и порой кивала головой.

– Привет, – рассеянно протянула я, когда пересеклась взглядом с Марком.

– Привет, Жень, – улыбнулся он, не сбавляя шага. Парочка пошла дальше, на первый взгляд меня даже не заметив. Но, не прошло и десяти минут, как долговязая фигура Марка снова показалась на горизонте. Он вразвалочку подошел к лавочке, где я сидела и снова улыбнулся. – Не занято?

– Не, падай, – мотнула я головой. – Красивая у тебя девушка.

– Коллега, – поправил он и почему-то слегка порозовел от смущения. – Попросила проводить до ресторана. С подругами там встречается.

– Ага, – хмыкнула я. Марк неловко пожал плечами и, вздохнув, достал из кармана пачку сигарет. Чуть подумал и протянул сигарету мне. Я отказываться не стала. – О, «Самец»?

– Единственное, от чего я не кашляю, – усмехнулся он. «Самцом» у нас называли сигареты марки «Camel». Ну, если пару буковок в названии поменять, то получалось слово «самец». Так и привыкли все. Марк внимательно на меня посмотрел и задал вполне логичный вопрос. – Жень, у тебя все нормально? Лицо какое-то кислое…

И тут меня прорвало. Словно все, что я копила в себе, вдруг вылилось пенящимся циничным кипятком. Сама не знаю почему, но я вывалила Марку все, что произошло со мной за последнюю неделю. И случай с братом, и разговор с Авто, и свои мысли с переживаниями. К чести Марка, он меня не перебивал. Просто молча слушал, порой кивал или понимающе хмыкал. Ну а когда я закончила, снова потянулся за сигаретами. И кошельком. Не успела я подивиться, как он вытащил помятые зеленые купюры и сунул их мне в руку.

– Возьми, – коротко добавил он.

– Марк, с чего я их возвращать буду…

– Неважно. Вернешь, – помотал он головой. Я убрала доллары в карман и, улыбнувшись, погладила его по спине.

– Спасибо.

– Не за что. У меня получка завтра. Протяну как-нибудь.

– Слушай, – чуть помялась я. – А с чего такая щедрость?

– Щедрость? – он удивился искренне, заставив меня смутиться. – Ну, скажем так, я был на твоем месте. Даже отчасти все еще на нем.

– В смысле?

– В прямом. Отец у меня… а, не важно. Не забивай голову. Тебе свои проблемы решить надо.

– Марк…

– А?

– А ты кем работаешь-то? – улыбнулась я. – На мажора ты не похож. Мажоры в Окурке не тусуются. И баксами пропащих однокурсниц не выручают.

– Ну, – протянул он, – подрабатываю. Так, по мелочи.

– Неплохо подрабатываешь. Мне б такую подработку. Глядишь и не пришлось бы папкину машину за копейки толкать.

– Все так поначалу говорят, – загадочно улыбнулся Марк. – А потом меняют мнение.

– Погодь. Ты на бандюков что ли батрачишь?

– Нет. Я, так сказать, в сфере искусства.

– А! – воскликнула я. – Модель? Тьфу ты, прости. Я уж надумала всякого.

– Ага, – протянул он. – Модель. Ну, можно и так сказать. Ладно, неважно.

– Ну, из меня модель, как из братца моего приличный человек, – рассмеялась я. Марк тоже улыбнулся, но скорее вежливо. Поддержал горькую шутку. – В любом случае, спасибо. Выручил. От всего сердца благодарна.

– Ты лучше не тяни с долгом, – охладил он мою радость. – Авто терпением не славится, а передумать может на раз-два. Говорят, ему арматурой как по голове заехали, так настроение его теперь по двадцать раз на дню меняется. Наши, ну, окурковские, его побаиваются. Если уж тебя Авто посадил на счетчик, постарайся побыстрее расплатиться.

– Спасибо за совет. И за деньги, – вздохнула я. – Марк.

– А?

– И все же. Где ты работаешь?

– В кино снимаюсь, – скупо усмехнулся он.

– В каком?

– В разном. Актером там стать легко. Выбраться сложнее. Ладно, Жень. Найдемся.

– Найдемся, – кивнула я, провожая Марка взглядом. А в голове крутились его последние слова. «Актером стать легко. Выбраться сложнее». Что это значит? Чертовы загадки. Никогда не любила загадки. Да и плевать. Главное сейчас Андриашвили деньги передать, а потом уже думать, как занятое возвращать. Все ж Марк – это не Авто. И людей паяльником жечь не будет.

Глава вторая. Съемочная площадка.

Как и ожидалось, стоило мне расплатиться с Авто, мой любимый братец Петенька тут же явил свой измученный вынужденной голодовкой и странствиями лик. Мама, как обычно, прослезилась, приняла блудное дитя с распростёртыми объятиями и помчалась настирывать изгаженные в странствиях шмотки непутевого отпрыска. Ну а я, зажав Петеньку в комнате, дала ему пизды. И словесной, и физической. Но что-то мне подсказывало, что Петьку этот нагоняй не проймет. Рано или поздно он снова начудит, а разгребать все, опять же, придется мне. Ну… как в воду, собственно, глядела.

Не прошло и месяца, а горячо любимый маменькой остолоп Петрушка вляпался в новую историю. Нет, в этот раз выставленных хат всяких авторитетов не было. Все гораздо прозаичнее, о чем братец сам мне и поведал аккурат в июле, явившись откуда-то с перебитым носом, глазами-залупами и опухшей губой.

– От он, – ехидно улыбнулась я, наливая в чашку кипяток. Мама, сидевшая за столом на кухне, только разевала рот, как выброшенная на берег рыба. – Ну, Себастьян Анатольевич. Чем порадуете сегодня?

– Чо эт сразу Себастьян Анатольевич? – прошамкал Петька. Меня так и подмывало схватить его за губу и дать подзатыльник, но пришлось сдержаться.

– Ну, так ты вылитый краб из «Русалочки». Разве что тупее. Ладно, рассказывай, горе луковое, что на сей раз приключилось? И лучше там стой, на пороге.

– Чо эт?

– А то. Боюсь, не сдержусь и башку тебе твою тупую оторву.

– Женя! – подала голос мама. Я в ответ фыркнула и, заварив чай, уселась на подоконник, пока краб Себастьян собирался с духом, чтобы рассказать семье о том, в какие пучины океана занесла его кривая босяцкой мечты.

Темнить Петька не стал и вывалил все, как на духу. Так и так, мол, он и еще парочка его друзей-долбоебов решили поднять легких денег. Вариантов у гигантов мысли было ровно два: гоп-стопнуть почтальона, который бабкам нашего двора пенсии носил, и спиздить катушку с силовым проводом, неосмотрительно оставленную рабочими на стройке, потом этот провод обжечь и сдать добычу на металлолом. К счастью или нет, но выбор пал на кражу катушки. Не учли три идиота одного: что катушка окажется пиздец какой тяжелой и просто так ее укатить с промки не получится. Тогда-то светлые умы решили не мелочиться и спалить катушку на месте, а металл прикопать. За этим делом их и застали удивленные строители, а потом попросту дали пизды и вызвали ментов.

Участковый, дядь Миша, нас тоже посетил. Через пару дней. И очень удивился, увидев, как над хворым Петенькой хлопочет маменька, потчуя великовозрастное дитя бульончиком. Ухватив растерянного дядю Мишу за локоть, я сопроводила его на кухню, налила чаю с вареньем и приготовилась слушать.

Растекаться словами участковый не умел, поэтому предложил два варианта решения проблемы. Горе-воры покупают две новых катушки взамен сожженной и идут гулять на все четыре стороны. Либо заявление передается в органы, и пацаны отправляются в места не столь отдаленные. Тут я, хоть немного, но выдохнула. Если бы не отцовский знакомый, каковым являлся дядь Миша, никаких вариантов не было бы. За идиотами попросту бы приехал наряд, а потом все дружненько отправились бы за решетку. Уж не знаю, как дядь Мише удалось уболтать хозяев промки, но итогом стала возможность откупиться. И тут же пришло осознание. А с чего, блядь, платить? Гараж и машина уже проданы, накоплений никаких нет, долгов выше крыши. Осталась только квартира и каличная дача за городом – единственная мамина радость, где она хоть немного могла отдохнуть от проделок сына-долбоеба.

– Сука… – прошептала я, опускаясь на табуретку. – Как же он заебал. Вы бы знали, дядь Миш.

– Понимаю, – улыбнулся участковый. Уж, кто, как не он, знал все о чудачествах моего братца. Да и сам наверняка удивлялся, как Петька еще на зону не залетел или не закончил жизнь на каком-нибудь пустыре за городом.

– Дачу надо продать, – вставила мама, войдя на кухню. – Хватит же? Ну, на катушки эти?

– Чего? – переспросила я, сжав кулаки. – А не охуели вы часом?!

– Женя! – мягко перебил меня дядь Миша и более возмущенно мама.

– А потом что? Хату продать и самим на улицу уйти? Что-то мне подсказывает, что братик мой на этом не остановится. Заебал он, мама. Заебало это все! – рявкнула я, ударив кулаком по столу. В гостиной тяжко зашевелился Петро, почуяв, что всепрощающая сестра находится на грани. – Хули ты его покрываешь-то вечно? Не, дядь Миш. Давай наряд, заявление… пусть едет отвечать за свои поступки.

– Не надо! – ломким голосом откликнулся из гостиной братец. В глазах мамы от этого голоска набухли две тяжелые слезы.

– В общем, подумайте. Время пока есть, – деликатно кашлянул дядь Миша. – Но тянуть не советую. Слишком там, на стройке, народ горячий.

И начались очередные поиски денег. Мама была непреклонна, и дача очень быстро улетела за копейки кому-то из наших знакомых. Помимо дачи были проданы остатки бабушкиного золота, стол из красного дерева, который дедушка сделал своими руками, кухонный телевизор и «Большая советская энциклопедия», собранная папкой для своих непутевых детей.

– В долгах, как в шелках, – вздохнула я, раскладывая мятые купюры по кучкам. Петенька, похожий на распаренного барина, предпочитал помалкивать и прятался за мамой, не рискуя подавать голос. А вот мама… мама стала таять, как восковая свечка. Подкосили ее выкрутасы любимого чада. И я сейчас не о себе. – Что там дружки его? Слились?

– Да какие у них деньги, доча? – всхлипнула мама.

– Ясно. Мы зато благодетели. За свои косяки и за чужие отвечаем, – зло бросила я, исподлобья смотря на Петьку. – Ну, сука, смотри. Либо за голову возьмешься, либо в следующий раз на зону заедешь. Откупать тебя больше нечем.

– Я больше не буду, – пискнул тот, выглянув из-за мамкиного плеча. Но веры его словам у меня не было. Кончилась она, вера эта.

Через пару недель мама слегла в больницу. Сердце не выдержало. Ну а у меня появились две головных боли. Во-первых, маме нужны были лекарства, которые стоили слишком много, а семья наша и так поистратилась, пытаясь разгрести последствия похождений юного упыря Петера. Еще и долги надо было отдавать, которые мы назанимали, чтобы расплатиться с Авто и хозяевами промки.

– Ну и хули делать, Дашка? – устало спросила я, вертя в руках бутылку пива. Дашка, сидевшая напротив, пожала плечами и скупо поджала губы. – Учебу бросать и работать идти? Я и за год со всеми долгами не разгребусь. Кажись, всему району уже торчим.

– Не знаю, родная, – честно ответила подруга. – Но бросать учебу не вариант. Два года потерпеть еще.

– Это да. Жалко просранное время, – согласилась я и, глотнув пива, задумчиво посмотрела на Дашку. – У тебя у знакомых нет никакой подработки часом?

– Подумать надо. Так… Есть знакомый в ломбарде. Вроде ему сменщик нужен. Но там весь день сидеть надо. С учебой не совместить. На рынок можно.

– Копейки, – отмахнулась я. – Не думай, что я зажралась, но оплата мне нужна хорошая. Я вон Марку еще долг не отдала. Он так-то молчит пока, но это пока… Марк!

– Что? – испуганно протянула Дашка, когда я выкликнула имя однокурсника, как боевой клич.

– Марк в кино каком-то снимается. И, судя по всему, хорошо там получает.

– Ага, – фыркнула подруга. – Ты и кино. Смешно, Тропинина.

– Не, я к тому, что Марк говорил, мол попасть туда легко, а вот выбраться сложно. Типа, затягивает, хуе-мое и все такое. Да и учиться ему это не мешает. Надо Марку позвонить. Чем черт не шутит. Ладно, актриса из меня может и правда так себе, но там и осветителем можно, и кофе режиссеру таскать. Мало ли. Что думаешь?

– Ну, попытка не пытка. Попробуй. А Петя что? Не собирается семье хоть как-то помочь?

– Этому дураку на семью давно похуй, – усмехнулась я. – Мамка в больнице, как ты думаешь, сколько раз он ее навестил? Правильно. Ни одного. С дегродами своими кучкуется, походу ищет, где бы снова в мутное вписаться. Анчутка блядский. Пользы от него нихуя. Вредить только умеет. Ладно. Надо и правда Марку позвонить. Глядишь, выгорит.

Но Марку я позвонила только через неделю. Закружилась и как-то забыла о нем. Как-никак на мне теперь была и квартира, и мамка в больнице, и братец-имбецил, которого я каким-то чудом еще не убила. Знаю, вопросы это вызовет. Мол, нахуя терпеть такого дегрода. А вот ответа на этот вопрос нет. Хуевый он или не хуевый, но он мой брат. И за его косяки спрашивать будут с меня и мамы. Так что хочешь-не хочешь, а придется проникаться и его проблемами.

– Ты к матери-то в гости зайти собираешься? – строго спросила я вечером, когда Петька забежал домой переодеться.

– Да я тут это… работу ищу, – отмахнулся он. Соврал, конечно. Никакую работу он не искал. Собирался на очередную вписку к своим кентам.

– Не дело, Педриньо, – помотала я головой. Братец, как обычно, вспыхнул. Не любил, когда я коверкала его имя на разные лады.

– Ничо я не Педриньо! Я пацан правильный, по закону живу.

– Как долбоеб ты живешь, – отрезала я. – Эгоистичный, наглый долбоеб, у которого вот-вот закончится везение. За ум берись, Петро. Жизнь в любой момент к тебе жопой повернуться успеет.

Понятно, что проповеди на Петьку не действовали. От слова совсем. В одно ухо влетело из жопы вылетело. Так случилось и в этот раз. Он переоделся, хлопнул дверью и был таков. Ни тебе вопросов, как там мама в больнице, ни «может, помочь чем, Женька». В голове ветер, в жопе дым.

Вздохнув, я закурила и, посмотрев в окно, достала из кармана мобильник. Старенькую «Нокию», которая каким-то чудом избежала продажи за грехи моего семейства. Нашла контакт Марка и, чуть подумав, нажала «Вызов». Марк ответил ровно через три гудка.

– Привет, Жень, – голос мягкий, но дышит с присвистом. То ли бежал куда, а я помешала, то ли в качалке сейчас, железо тягает.

– Привет. Не отвлекаю? – спросила я.

– Не, все нормально. Съемку как раз закончили, – в голосе послышалась улыбка. На фоне кто-то гремел чем-то железным, но разговору это не мешало.

– Слушай, я насчет долга. У меня пока не получается наскрести. Но ты не думай, что я забыла, – попыталась оправдаться я. Марк тут же меня перебил.

– Не к спеху, Жень. Понимаю. Отдашь, как деньги будут.

– Спасибо, – вздохнула я и, чуть помявшись, задала вопрос, который прозвучал натужно и как-то глупо. – Марк, а вам там еще… ну, модели, не нужны?

– Модели? – удивился он.

– Ага. Не, не подумай. Я могу кофе режиссеру вашему таскать, по мелочи там всякое. Может убираться надо? Ну, это если я не подойду, как модель.

– Совсем приперло? – понял Марк. Но в голосе не было ни сарказма, ни осуждения. Только понимание.

– Приперло. Мамка в больнице, а долгов выше крыши, – призналась я. – Полноценная работа мне не подойдет. Учебу бросать не хочу. А подработка бы не помешала. Ты говорил, что в актеры к вам попасть легко. Вот и подумала, а чего бы и нет.

– Так, ну это не телефонный разговор, – задумчиво обронил он, когда я закончила. – Нюансов там много… Ты завтра свободна?

– Ага. После двух.

– Давай тогда в центре пересечемся. В три. «Шоколадку» знаешь?

– Знаю.

– Вот там и встретимся, идет?

– Конечно, – улыбнулась я.

– Отлично. Тогда до встречи. Найдемся.

– Найдемся, – нажав отбой, я убрала телефон в карман и снова потянулась за сигаретами.

К трем я уже была возле кафе «Шоколадка». Там обычно кучковались студенты педа и политеха в перерыве между парами, а сейчас, во время каникул, народу было не очень много. Только залетная молодежь, прячущаяся от жары и наслаждавшаяся мороженым.

Марк ждал меня за столиком в самом конце зала. Поднялся, как джентльмен, когда я подошла ближе и только после этого подозвал официанта.

– Ну, рассказывай, – вздохнула я. – Что там за нюансы на съемках твоих.

– Прежде, чем начать, попрошу наш разговор оставить в тайне, – предупредил Марк, кидая в свой чай пару кубиков сахара. – Съемки у нас специфические и огласка не нужна. Я вот думал, стоит ли тебя в это втягивать, но раз сама попросила, то должна знать, с чем дело иметь придется.

– У-у-у, страшно, – прогудела я, вызвав у него улыбку. – Можно подумать, вы там «Лики смерти» снимаете.

– Нет, все куда проще, – мотнул головой Марк и после небольшой паузы добавил. – Порно.

Пару минут я просидела с открытым ртом, удивленно пялясь на спокойного Марка, который вернулся к своему чаю. Я ожидала чего угодно: документалки, короткометражки, но определенно не порно. По реакции Марка становилось понятно, что подобное удивление он видел уже не раз, и осознание этого, как ни странно, мне помогло. Словно весь стыд, который должно испытывать при обсуждении таких тем, начисто испарился.

– Порно? – переспросила я, но сделала это тихо, чтобы не привлекать внимание посетителей «Шоколадки».

– Да, порно, – просто подтвердил Марк. – Убавилось желания попробовать себя в съемках?

– Ну, не это я ожидала, – честно ответила я. – А… поподробнее рассказать можешь?

– Конечно, – кивнул он и, сделав глоток чая, продолжил. – Я снимаюсь в порно. Ну, про мою «особенность» ты наверняка уже наслышана, так?

– Угу, – покраснела я, вспомнив, как набухали штаны Марка на парах в институте.

– В общем, у меня идеальный типаж для таких фильмов и в этой, хм… сфере, я уже два года. Подруга привела, когда нужда в деньгах появилась. Ну а потом… втянулся. Кто-то работает грузчиком, кто-то на рынке барыжит. Я вот в порно снимаюсь.

– И как это?

– Нормально, – пожал плечами Марк. – Как втягиваешься, так спокойнее к этому относиться начинаешь. Типа, самурайское спокойствие появляется.

– Скорее уж, самурайский похуизм, – хмыкнула я. Марк рассмеялся и кивнул.

– Можно и так сказать. Команда у нас небольшая, но дружная. В месяц снимаем где-то четыре фильма. Ну, фильмы – это, конечно, громко сказано. Скорее это короткометражки. На двадцать минут, примерно, каждая. На определенные сюжеты, которые заказывает клиент.

– Клиент?

– Ага. Есть такие люди… клиенты… которым нужно особенное порно. С особенным сюжетом, с особенными типажами. И клиенты готовы за это хорошо заплатить.

– А отказаться можно? Ну, если сюжет тебе не понравился.

– Можно. Так новички, обычно, поступают. По первой. Потом тоже начинают относиться к этим заказам, как к обычной работе. Потому что заказ – это деньги. Откажешься – ничего не получишь. Все просто.

– А ты… не стесняешься?

– Не-а. Я уже привык. И говорить об этом, и заниматься этим. Стеснение быстро проходит, – ответил Марк. – Я просто делаю свою работу. Ну, и деньги это приносит хорошие.

– Угу, как проституция.

– Не совсем, – мягко улыбнулся Марк. – Думаешь, что в порно идут за халявным сексом? Чепуха. Деньги. Вот истинная причина. Повернутые на сексе быстро отсеиваются.

– Почему? Это ж рай для дрочил. Братец мой, узнай об этом, помчался бы к вам вприпрыжку. Халявные писечки, так еще и деньги платят.

– В первую очередь – это работа, Жень. Тяжелая работа. На двадцатиминутный фильм уходит уйма времени. Часа четыре минимум. А там и смены поз, и форс-мажоры…

– Типа хуй не встал?

– Удивишься, но да. Такое бывает. От нервов, усталости, стресса… Да куча причин.

– Но ты продолжаешь работать.

– Ага. Мне, как и тебе, деньги нужны. И деньги большие. А получить их я могу только так. Нет выбора лучше – довольствуйся тем, что есть, – меланхолично ответил Марк. – Но ты не бойся. Не так все страшно. Как уже говорил, команда наша разные фильмы снимает. Есть традиционное порно, а есть софт-порно.

– Типа, «мягкое»?

– Да, легкое порно. Что-то схожее с эротикой, но без деталей, присущих обычному порно. В таких фильмах часто происходит имитация акта, а упор делается на сюжет. Сема, ну, режиссер наш, любит такие фильмы. Говорит, в них раскрывается его истинный творец.

– То есть, трахаться ни с кем не надо?

– Ага. Просто два актера делают вид, что занимаются сексом. И все. Без проникновения и прочего, что есть в обычном порно, – кивнул Марк. Я задумчиво хмыкнула и сделала глоток уже основательно остывшего чая. – Думаю, тебе надо экскурсию сделать. На съемочную площадку.

– Ну, хуй знает, – неловко рассмеялась я. – Кажется, это совсем не по моей части.

– Очень может быть. Но ты спросила о моей работе, я ответил. А там уже сама решай, надо это тебе или нет. Если надумаешь, экскурсию я тебе устрою. С Семой только поговорю. Человек он донельзя творческий. Семь пятниц на неделе.

– Ладно, давай, – нехотя согласилась я. Пусть Марк и не догадывался, но меня все ж задел его рассказ. А особенно возможность увидеть все собственными глазами. Когда еще ты попадешь на съемочную площадку, где снимают настоящее порно? Такие моменты упускать определенно не стоит.

– Хорошо, – улыбнулся Марк, доставая телефон. – Пойду, позвоню. Если ребята не заняты, то сразу и поедем.

– Сразу? – удивилась я.

– А чего тянуть? Я на пять минут. Сейчас вернусь.

Ну, через двадцать минут мы с Марком уже ехали на площадку на такси. Ехать пришлось недолго. Студия находилась в старом доме культуры на Окурке и, что очень иронично, аккурат напротив отделения полиции. В фойе дома культуры было темно, пахло сыростью, пылью и плесенью. Иногда до меня доносились звуки вальса. Должно быть где-то наверху располагалась студия бальных танцев или что-то типа того. Удивительное дело. Сюда ходили на разнообразные кружки дети, взрослые посещали старенькую качалку с самодельными тренажерами, оставшуюся тут еще с девяностых, а где-то внизу, в полуподвальных помещениях снимали порно. Ну, хоть не дурманом барыжили и то хорошо. На районе всякое бывает. К этому, впрочем, быстро привыкаешь.

Марк спустился вниз по натертым до блеска ступенькам, толкнул рукой скрипучую деревянную дверь, и мы оказались в подвалах дома культуры. У стен стоял забытый всеми сельхозинвентарь, слабо попахивало канализацией и порой слышался рокочущий грохот электрогитар и барабанов.

– Нефоры тут местные реп-точку организовали, – пояснил Марк, ведя меня вперед по узкому темному коридору. – Осторожнее, тут труба над потолком, не ударься.

– Прелестное местечко, – фыркнула я.

– Не самое худшее. Аренда маленькая и не беспокоит никто. Сема, конечно, звукоизоляцию сделал, да, мне кажется, незачем было. Сюда если кто и спускается, так только уборщица на выходных. А ей глубоко плевать, чем занимаются арендаторы. Как и директору, собственно.

Возле одной неприметной двери Марк в итоге остановился и вытащил из кармана ключ с брелоком в виде бутылки пива. На двери висел криво приклеенный листок бумаги с плохо пропечатанными на принтере буквами: «Модельная студия «Камео». Вход строго по записи». Отперев замок, Марк потянул дверь на себя и пропустил меня внутрь чистенькой и светлой прихожей. Дверь он после того, как зашел сам, тут же запер, пояснив, что таковы внутренние правила студии, да и лишние люди тут никому не нужны.

Из глубин студии до меня донеслась музыка. Что-то мягкое, легкое, как джаз, а потом кончики ушей моментально покраснели, стоило мне услышать другие звуки. Звуки самой настоящей ебли. Стонала женщина и, судя по стонам, ей было очень уж хорошо.

– А, съемка идет. Все нормально, – улыбнулся Марк, заметив мое замешательство. – Подождем на кухне. Чай хочешь?

– Да… можно, наверное, – пробормотала я. Конечно, я бы выпила чего покрепче. Исключительно для храбрости, но решила пока с этим повременить. Кто его знает, какие еще есть правила у хозяина этой студии.

Не успел Марк заварить нам чай, как дверь в кухонку открылась и на пороге появился улыбающийся мужчинка: упитанный, с кругленьким животиком и масляными глазками. Голова у него была странной формы и больше напоминала свеклу: широкий лоб, взъерошенная поросль в виде волос на макушке, узкий, даже острый подбородок и жиденькая бородка. Тем не менее мужчинка был приятным, и я не удержалась от ответной улыбки.

– О, какая фактура! – воскликнул он, только переступив порог. Масляные глазки без стеснения пробежались по мне, оценивая и подмечая. – Марк, дорогой, почему ты прятал этот алмаз от нас?

– Знакомьтесь. Это Сема, – усмехнулся Марк, делая глоток чая. – Наш режиссер и вообще самый главный человек на съемочной площадке.

– Семен Витальевич Козинцев, – представился мужчинка, протягивая мне мягкую, сметанную ладошку. Он кокетливо поправил шелковый шарфик, прикрывавший шею, и добавил. – Можно просто Сема.

– Очень приятно, – кивнула я, пожимая ладошку. – Женя.

– Прекрасно, прекрасно. Чудесная девушка. Чудесная фигурка. Вы на спорте, дорогая?

– Скорее, на нервах, – вздохнула я. – С моей жизнью и спорт не нужен.

– Понимаю, понимаю, – пробормотал Сема и, охнув, хлопнул себя по лбу. – А, Марк же вам экскурсию обещал, так?

– Типа того.

– Тогда не будем медлить. Время – деньги в нашем деле. Ну, пойдемте, молодежь.

Не знаю, что я ожидала увидеть, но первое впечатление от съемочной площадки было довольно разочаровывающим. В отдельной комнате находилась большая кровать со смятым бельем, у стены стоял бежевый диван, на котором сидело трое человек, все, как один, уткнувшиеся в телефоны. Три лампы со студийным светом подсвечивали кровать и лежащую на ней уже знакомую мне татуированную девушку. Абсолютно голую и не стесняющуюся других людей на площадке. С ней прогуливался Марк по набережной, когда я гадала, где мне взять денег на откуп своего непутевого братца. В углу комнаты на тяжелом штативе стояла видеокамера, рядом с которой задумчиво пялился в пустоту небритый мужик в растянутой футболке с логотипом «The Exploited».

– Вот тут и случается магия кино, – прощебетал Сема, обводя руками комнату.

– Угу. Если хуй у всех стоит и свет работает нормально, – тут же откликнулся мужик за камерой. Пушистые брови Семы сошлись на переносице, но он продолжил лучиться добротой.

– Этот ворчун в уголке – Олег Бессмертный. Оператор, волшебник, мастер вкусных ракурсов. Больше всего на свете любит, пожалуй, только свою камеру.

– А почему Бессмертный? – поинтересовалась я.

– Трижды поцелованный смертью, – коротко ответил тот. – Ну и фамилия у меня такая.

– А на кровати вы, Женя, можете увидеть нашу богиню. Ладочка, будь милой, поздоровайся с гостьей, – продолжил Сема. Голая девушка лениво подняла руку и, перекатившись на живот, с любопытством на меня посмотрела. Фигурка у нее была что надо. За такую любой модельный подиум удавится. И что она здесь забыла?

– А эт кто? – поинтересовалась девушка, болтая в воздухе стройными ногами. – Сема, если ты сюда экскурсии водить собрался, то я на такое не нанималась.

– Расслабься, Лад, – встрял Марк. – Это моя однокурсница, Женя.

– А, вон чо, – широко улыбнулась Лада. – Тоже в кино попасть хочет? Беги отсюда, родная. А то выебут тебя всем, что под руку попадется. Самотыком, кукурузой, огурцом…

– Не говори глупости, – перебил ее Сема. Девушка рассмеялась и вновь перекатилась на спину, начисто потеряв ко мне интерес. Режиссер меж тем продолжил рассказ. – Тут мы снимаем большую часть фильмов. Иногда меняем декорации, порой выезжаем на натурные съемки… Настя!

– А? – откликнулась пухлая девчушка с длинными, вьющимися волосами. Несмотря на жару, она была одета в черное, викторианского покроя платье, а лицо щедро залила белилами. На контрасте с черной помадой и черными тенями она больше походила на живой трупик из фильмов Тима Бертона. Но с весьма большими сиськами, стоит заметить.

– Сценарий для утренней заявки готов? – на миг потеряв интерес к экскурсии, спросил Сема. Бледная Настя нахмурила черные брови и лениво пожала плечами.

– Пишется. Если темные боги будут милостивы, а ты перестанешь меня дергать, то к вечеру закончу.

– Настя…

– Да чего?!

– Прости, это я не тебе, а нашей гостье. Настя наш сценарист. Пишет сценарии для фильмов, делает раскадровки, дорабатывает мои идеи. А еще учится на врача. Да, солнышко?

– Ага. Жмуров потрошить учусь. Оч приятно, – хмыкнула девушка, так и не подняв на меня взгляд. Она упоенно стучала бледными пальчиками по клавиатуре ноутбука, прерываясь лишь для того, чтобы почесать нос.

– Взаимно, – кивнула я.

– Мам Валь, можешь мне грим поправить? – крикнула с постели Лада. К ней тут же подбежала женщина с настолько суровым лицом, что я невольно вздрогнула. Но вместо пиздюлей женщина вытащила из сумочки пару баночек, кисточку и принялась облагораживать и без того прекрасную грудь актрисы. – Смотри, левая сиська будто бледнее, не? Словно Настька об нее мордой лица потерлась.

– Пойти нахуй – это ту-у-у-да! – протянула Настя. Не отрываясь от ноутбука, она указала пальцем на дверь, заставив нас с Марком рассмеяться.

– Поправим все, – проворчала та, кого Лада назвала мамой Валей. – Елозь меньше.

– Затекло уже все, – пожаловалась Лада, вызвав у женщины скупую улыбку.

– Валя, – коротко представилась она, метнув в мою сторону настороженный взгляд. – Когда-то гримером при театре была, теперь вот… в блядюшнике срам украшаю.

– Не ворчите, Валечка, – благодушно улыбнулся Сема. – Ручки у вас золотые, а вот язык жалит острее меча.

– Ну, я и хребет сломать могу, если что, – хмыкнула Валя. Сема зажмурился, как чихнувший хорек, и мотнул головой.

– Так! Вы мне тут анти-рекламу решили сделать?

– Не, Семушка, что ты, – буркнула уставшего вида женщина, сидящая на диване рядом с Настей. Одета она была в весьма вульгарный пеньюар, но, как и Лада, ничуть не смущалась почти что своей наготы. – Если уж девочка задумалась о такой работе, так пусть сразу все узнает.

– Премии вас, что ли, лишить, Катерина Львовна? – размечтался Сема. – Ладно, идем дальше… В этой студии, Женя, мы снимаем некоторые фильмы. Конечно, большинство актеров сейчас на отдыхе, мы их вызываем только на съемки. Есть еще два помещения. В одном имитация рабочего кабинета, во втором ванная комната. Перегородки переставляем и вуаля… готова новая локация.

– Угу, – согласилась Настя. – Или тащимся в ебеня, потому что Семе понадобилось снять минет на заброшенном заводе.

– Настя!

– Молчу, ваше сиятельство. Молчу, молчу, – буркнула она, задумчиво смотря в экран ноутбука. – Хули нам-то, рабам цивилов…

– А сейчас что снимаете? – полюбопытствовала я, пытаясь сменить тему, пока Сема вконец не озверел и не прибил слишком уж прямолинейную Настю.

– Сольник, – коротко ответила она.

– Сольник?

– Ага. Лада должна себя двадцать минут ублажать Луи Вторым.

– Кем? – вконец потерялась я.

– Не кем, а чем. Луи Вторым, – вздохнула Настя, соизволив поднять на меня взгляд. Глаза у нее оказались карими и очень красивыми. Она указала рукой на комод, стоящий возле кровати. Посмотрев в указанную сторону, я невольно открыла рот от удивления. Потому что на комоде лежал гигантский черный искусственный член. Толстый, блестящий и омерзительный.

– Страшно даже спрашивать, какой тогда Луи Первый, – хмыкнула я, вызвав у Насти улыбку. Она посмотрела на меня более дружелюбно.

– Луи Первым Семен Витальевич карает тех, кто опаздывает на съемки, – ответила за нее Катерина Львовна.

– А ну перестаньте хулу на меня возносить, неблагодарные! – рявкнул режиссер, когда до него дошел смысл сказанного. – Весело вам?! За работу! А вы, Женя, присаживайтесь. Поглядите сами, как снимается кино.

– Садись, – улыбнувшись, шепнул мне Марк. – Тебе понравится.

Казалось бы, удивляться больше было нечему, но я все равно удивилась, когда Лада взяла в руки Луи Второго и начала с ним забавляться, не забывая о том, чтобы громко и весьма сладострастно постанывать в процессе. Остальные наблюдали за происходящим с настолько равнодушными лицами, что даже как-то боязно становилось. Неужели для этих людей секс теперь – нечто заурядное и скучное? Сема, стоящий рядом с камерой, подбадривал в паузах Ладу. Хмурившийся Олег прилип к глазку видоискателя, периодически то подходя ближе с камерой, то снова возвращаясь в угол.

– Олежа, крупный план, – скомандовал Семен.

– Та чавкает же там, – попытался вставить свое мнение оператор, но режиссер был непреклонен.

– И что? Чавкает потому как сладко девочке. Смазку уменьшите, чтобы не чавкало.

– Камеру ж засрем, – буркнул Олег, становясь к кровати вплотную и направляя камеру аккурат в центр ладочкиного сладострастия. – Тише, богиня. Объектив не разбей.

– Олежа, не отвлекай! – снова рявкнул Сема. – Ладочка, больше жизни. Больше экспрессии. Ты – последняя женщина на Земле. В каждом твоем движении боль, а в руках не холодная резина, а крепкий и здоровый… Валя! Убери избыток смазки. Олежа прав. Хлюпает, как жадная пасть… Продолжаем, продолжаем.

Так прошло еще полчаса, в течение которых Лада тщательно отыгрывала наслаждение здоровенной, искусственной елдой. Иногда съемка останавливалась, чтобы усталая Валя поправила грим, раскидала по кровати подушки так, как надо режиссеру, или же сам Сема брал паузу, чтобы обсудить с Олегом очередной ракурс. Лада в этот момент курила или лениво переговаривалась с Катериной Львовной.

– Она тоже актриса, – пояснил Марк, заметив мой заинтересованный взгляд.

– Серьезно? – удивилась я.

– Ну, да. Тебя ее одежда не смутила? – улыбнулся он. – Сейчас Лада закончит, и она займет ее место. А может присоединится… Насть.

– А?

– Катя с Ладой снимается?

– Не, – мотнула головой Настя. – Она уже отстрелялась. Кукурузу Сема утром отснял. Отдыхает просто. Ну и Ладе же надо с кем-то трещать в перерыве.

– Кукурузу? – нахмурилась я.

– Потом расскажу, – ухмыльнулся Марк. – Или сама увидишь как-нибудь.

– Так, тишина на площадке. Начинаем. Олежа, давай средний план, потом зум до крупного, и затем деталь.

– А лицо? – буркнул оператор.

– Потом отснимем, – махнул рукой Сема. – Камера! Мотор!

После съемок Марк вызвал такси и, пока машина подъезжала, закурил. Я тоже не стала себе отказывать в удовольствии выкурить сигарету и задумчиво пускала колечки к небу, думая о своем. Мыслей было много, и крутились они, как ни странно, вокруг увиденного и услышанного. Марк не соврал. Для людей, которые ютились в небольшой студии, это была обычная работа. Кто-то торгует на рынке, кто-то на Блоху тащит старье, кто-то на овощных базах тягает мешки с картошкой. А кто-то ласкает себя на камеру огромным искусственным членом. Марк по секрету сказал мне, сколько заработала Ладочка за этот съемочный день. Сумма выходила очень уж хорошей. Простому человеку пришлось бы месяц вкалывать, тогда как Лада потратила всего полдня. Такими темпами и с долгами разобраться получится, и даже отложить что-нибудь на черный день. Осталось малое. Переступить через собственную гордость. Но тут было все не так уж и просто.

– Вижу, зерна сомнений я в тебе все-таки посеял, – тихо заметил Марк, искоса на меня посмотрев. Я не ответила, только задумчиво кивнула.

– Марк, а ты не боишься, что эти видео всплывут и тогда твоя жизнь по настоящей пизде пойдет? – спросила я, решив наконец озвучить вопрос, который волновал меня сильнее всего.

– Да нет, в принципе, – чуть подумав, ответил он. – Я два года уже в съемках и ничего такого не было. Мы же не гоним порно на массового зрителя. За него платят, и платят очень хорошие деньги. Сомневаюсь, что человеку, заплатившему крупную сумму за то, чтобы Ладочка ублажала себя особым дилдо, захочется поделиться этим видео с остальным миром. Для них… ну, заказчиков… эти видео, как коллекционные предметы. Кто-то дорогие часы коллекционирует, а кто-то порно, снятое по индивидуальному заказу. Не, понятно, что такое видео могут показать. Друзьям там или знакомым. Просто похвастаться. Как хвастаются дорогой лошадью, купленной спецом для скачек. Но чтобы слить… сомневаюсь. Я тебя, собственно, поэтому на экскурсию и позвал. Мне нечего бояться или стесняться. В универе и так слухи ходят, что я в порнушке снимаюсь. Но то просто слова. Преподам, думаю, похер, кто и где подрабатывает, чтобы на плаву оставаться. Главное, зачеты сдавай да пары посещай.

– И никакого принуждения, да? – осторожно спросила я, вызвав у Марка широкую улыбку.

– Нет, Жень. С принуждением это уже статья, а уголовный кодекс, пусть и с оговорками, но Сема все же чтит. У нас все просто устроено, на самом деле. Анжелика, ну, бухгалтер наш, она не только деньгами, но и заявками заведует. Поступает заявка, к примеру заказчику нужен фильм, где отец ученика соблазняет учительницу, чтобы оценки своему сыну выправить, и жестко, значит, ее трахает. Вот фетиш у него такой… я не знаю. Хочется заказчику именно такой сюжет. Ты удивишься, но такое часто заказывают. Настька сценарий пишет, чтобы в фильме смысл хоть какой-то был, а потом ищутся актеры. Кто согласен вписаться, так сказать. Так на роль учительницы, к примеру, соглашается Катерина Львовна… Она, кстати, реально учительницей раньше была.

– Гонишь! – фыркнула я. Марк рассмеялся и помотал головой.

– Чистая правда. Так вот. Соглашается Катерина отыграть учительницу, которую жестко трахает родитель одного из ее учеников. Потом спрашивают других актеров, кто согласен сниматься. Допустим, это я. Настя дописывает сценарий, Сема его утверждает, вместе с Валей находит локацию, после чего команда приезжает и снимает нужные сцены. Потом фильм монтируют, шлифуют, озвучивают, оцифровывают и отправляют заказчику. Понятно, что бывают… хм, более специфические заявки.

– Какие например? – полюбопытствовала я.

– «Изгоняющий дьявола» смотрела? – улыбнулся Марк и кивнул, когда мое лицо недоверчиво вытянулось. – Ага, такое тоже бывает. Лада тогда отыгрывала девушку, одержимую демоном. Мама Валя тоже разошлась. Такой грим сделала, что уборщица, на площадку заглянувшая, чуть кони со страху не двинула. Заходит, значит, с ведром, шваброй, а на кровати Лада в образе лежит, богохульства орет и турецким огурцом себя приходует. Теперь дверь закрываем, на всякий пожарный. Короче, у клиента был прям список, чем одержимая должна себя удовлетворять. Ну и в финале демона должен был изгнать с помощью жесткой ебли экзорцист. У меня после той съемки синяки и укусы месяц с тела сходили.

– Погоди, ты был экзорцистом? – усмехнулась я.

– Ага. Лада в образ неплохо так вошла. Щипала, кусалась, орала, огурцом чуть глаз не выбила. Клиенту так понравилось, что он сверху двадцать процентов докинул. Спецом за игру Лады. Потом от него еще пара заказчиков пришла. На постоянку.

– Хотелось бы на это посмотреть.

– Такая возможность только у своих, – хмыкнул Марк. Он прищурился, увидев вдалеке машину такси, и, громко свистнув, махнул рукой. – А вот и твоя карета.

– Ты не едешь?

– Не. Надо с Семой кое-что обсудить. Ладно, номер мой есть. Звони, если что. Давить на тебя никто не будет. Сама решай, надо тебе это или нет, – ответил он.

Дома меня встретил пьяный братец, который ебал какую-то счастливицу в своей комнате. Вздохнув, я отправилась на кухню и поставила на огонь чайник. Эмоций было выше крыши, мысли скакали в голове, как безумные. Хотелось горячего чая и хотя бы относительной тишины, чтобы хорошенько все обдумать. Внутри боролись два демона. Демон похуизма призывал попробовать, слишком уж заманчивыми оказались речи Марка, да и деньги не были бы лишними. Демон целомудрия взывал к чести, кричал о том, что подобным приличной девушке заниматься не стоит. Была и боязнь, что рано или поздно что-нибудь да всплывет и тогда спокойная жизнь полетит в пизду, как стройный сайгак, поймавший приход, в пропасть.

– Сорок два, – пробормотала я, когда до меня донесся слишком уж характерный стон Петькиной пассии, достигшей вершин блаженства. А спустя несколько минут показалась и она, ойкнувшая и мышью прошмыгнувшая в туалет. Красотки Петьку игнорировали. Все его бабы были страшными, как его жизнь. И эта бледнокожая девица с дряблой жопой и отвисшими сиськами была не лучше и не хуже других.

– О, здарова, сестра, – гнусно ухмыльнулся Петька, входя на кухню. Я поморщилась, когда в нос ударил запах немытого тела и ебли.

– Это, блядь, кто? – устало спросила я, кивнув в сторону коридора. Судя по шуму воды, Петькина девица принимала душ.

– А, это… это Моль.

– Которая шубы жрет?

– Не. Окурковская Моль. На дискаче вчера познакомились, – отмахнулся он, опрокидывая внутрь себя стакан воды. – Ух! Заебись.

– Что с работой у тебя? – мрачно спросила я, глядя на шатающегося брата. Тот безобразно икнул, утер мокрые губы и сделал жалобно-охуевшую рожицу.

– Ищу, – без тени раскаяния соврал он.

– Там на лекарства деньги нужны, Петь. Долги еще… Одна я не вывезу.

– А я чо? Я ищу. Ну, не берут меня никуда, – снова соврал братец.

– Угу. Мамку хоть в больнице навести. Сынок хуев.

– Ага. Навещу. Завтра. Ща бежать надо.

Петька и Моль, удивительным образом похожая на настоящую моль, ушли через десять минут. В квартире было тихо, пахло потом и еблей. До тошноты. Ругнувшись, я открыла балкон, впустив в квартиру прохладный вечерний воздух и, взяв сигареты, отправилась покурить. Мама запрещала курить дома, но сейчас мне было на это плевать.

– И что делать, Евгения Анатольевна? – тихо спросила я сама себя и себе же ответила. – А вот хуй его знает.

Мысли разбегались, ухватить хотя бы одну было очень трудно. В груди снова забурлила злость. На братца, на себя, на долги, которых становилось все больше и больше с каждым днем. Будет ли хоть когда-нибудь выход из этого дня сурка? Внизу, у подъезда ругались соседки. На железной горке ревел какой-то пацан, а со столиков, где сидели алкаши, доносился веселый смех. Ну а меня раздирали противоречия. Вздохнув, я достала из кармана телефон, нашла контакт Марка и нажала «вызов».

– Марк, привет снова.

– Надумала? – в голосе улыбка. Словно он и правда знал, что я соглашусь.

– Ты говорил, что можно сняться не в настоящем порно, а в другом… ну, легком, да?

– Да. Попробовать хочешь?

– Ну, выбора у меня особо нет. Сколько мне заплатят? – спросила я.

– Уточню у Семы, есть ли заказ подходящий, – чуть подумав, ответил Марк. – Там понятно будет, соло у тебя или с партнером.

– Знаешь, вот внутри меня все равно борьба идет, – тихо буркнула я. – Что я, блядь, делаю, а?

– Понимаю. Каждый из нас через это проходил. Но ты не думай, что тебя сразу на съемку дернут. Сначала врача пройти надо, анализы сдать. У Семы знакомцы в областной больничке есть.

– Анализы?

– Конечно. Это же порно, Жень. Секс. Ебля. Называй, как хочешь, смысл не меняется. Личное здоровье актеров важнее всего. Важнее денег уж точно. Давай я тебе завтра наберу, как все уточню. Ладно?

– Ага. Спасибо, – кивнула я, забыв, что говорю по телефону, и, нажав «отбой», убрала мобильник в карман. Что ж, как любил повторять папка, пока был жив, хочешь жить – умей вертеться. Ну а то, что расхлебывать все придется самой, я уже привыкла.

Глава третья. Кукуруза.

Марк перезвонил на следующий день и без лишних слов велел собираться и идти сдавать анализы. С ними как раз проблем не возникло. Я была чиста и бела, как вареное яичко. Ни заразы, ни отклонений, ни герпеса. Хоть сейчас на съемки. Справку о результатах анализов я отнесла Семену Витальевичу, который при мне положил ее в черную папочку с наклейкой «Актеры» на ней. Внутри нашлось место солидной такой стопочке, но пока я видела только трех: Марка, Ладу и Катерину Львовну. С остальными мне только предстояло познакомиться, но тогда я даже не думала, насколько скоро это случится, а все актеры станут моей второй семьей. Семен предупредил меня, что анализы надо сдавать регулярно и при малейших признаках недомогания сообщать ему. Ну, это понятно. За обычной простудой запросто может скрываться кое-что посерьезнее, а рисковать своим активом режиссер точно не собирался.

Подходящего сюжета пришлось ждать недолго. Всего неделю. Вечером в пятницу мне позвонил Марк и сообщил, что в субботу, в три часа, меня ждут на съемочной площадке. Еще и пару странных вопросов задал.

– Сема попросил узнать, – виновато шмыгнул носом Марк, – ты бреешься или у тебя… ну, там… естественно все.

– Гигиена – наше все, – вздохнула я, мысленно поблагодарив, что разговор ведется по телефону и Марк не может видеть мое лицо, больше похожее на спелую черешню, чем на обычное лицо. – Волос у меня лишних нет, если ты об этом.

– Это хорошо, – откликнулся он. – Лада для другого фильма готовится и там надо максимально естественно все.

– Ну, кому мохнатый бобрик, а кому гладенький, как ежиное пузико, – ответила я. Марк, поперхнувшись, хохотнул, когда до него дошел смысл сказанного.

– Так, ну и стандартные вопросы… Сыпи там, месячных нет?

– Не-а.

– Всегда неловко такое спрашивать, – проворчал Марк. – Тогда завтра подъезжай на площадку. К трем.

– Погоди, а… – замялась я, пытаясь правильнее сформулировать вопрос. – У меня соло или с кем-то?

– С двумя партнерами.

– С двумя?! – охнула я, надеясь, что мне послышалось.

– Не кипишуй раньше времени, – в голосе Марка послышалась улыбка. – Это же имитация. Проникновения не будет. К тому же один актер вроде как наблюдатель. Ну, на площадке тебя Настя во все тонкости сюжета посвятит.

– А второй актер… он, кто?

– Я, – просто ответил Марк. – Для легкого порно размер не важен. Там куда важнее красоту тела показать. А с этим у меня проблем нет.

– Ладно, – ответила я. Всю уверенность, как ветром сдуло, стоило узнать, что моим партнером станет Марк.

– Не переживай, Жень. Не так все страшно, – поспешил вставить он. – Может, тебе это даже понравится.

– Угу. Жду не дождусь, – снова вздохнула я. Затем, положив телефон на прикроватный столик, потянулась за сигаретами. Ну, хули делать? Сама в это вписалась. Да и заднюю включать уже не вариант.

Ночь прошла в томительном ожидании утра. Все по канонам дешевых мелодрам. Вот только пиздострадала я не по очередному мужику, который внезапно исчез из моей жизни. Куда сильнее заботили предстоящие съемки. Страхов было много: и то, что предстоит голой валяться на кровати, пока рядом стоят незнакомые мне мужики. То, что моим партнером будет Марк, которого я иначе как обычного однокурсника даже не воспринимала. Да и второй актер добавлял нервозности. В итоге я так сильно накрутила себя, что попросту не смогла уснуть и забылась в прерывистой дреме только ближе к шести утра. Ну а потом как-то стало не до переживаний.

Первым делом я приняла душ и обследовала себя на предмет лишних волосков, прыщей и всего, что могло помешать съемке. Где-то помогла бритва, где-то пальцы, но из душа я выбралась благоухающей женщиной, пусть и со скверным настроением.

Возле дома культуры, где находилась съемочная площадка, меня встретил Марк. Он задумчиво курил около входа и слабо улыбнулся, когда я выбралась из машины и, неловко ковыляя, направилась к нему. Естественно, Марк все понял. Поэтому поступил, как джентльмен. Ни словом не обмолвился ни о предстоящей съемке, ни о переживаниях, которым так подвержены актеры. Ну, за это я была ему благодарна.

– Сема отпустил всех, – сообщил он, когда я подошла ближе и тоже достала из рюкзака пачку сигарет.

– Вообще всех? – съязвила я.

– Ну, почти. На площадке будет он, Олег, я с Веней, и мама Валя. Грим там подправить, свет передвинуть. И все. Посторонних не будет.

– Легче не стало, – честно призналась я. Марк понимающе улыбнулся и вытащил из своего рюкзака два листа бумаги. – Это что?

– Сценарий. Настя написала по заявке клиента. Легкое порно редко заказывают, так что тут, считай, звезды сошлись.

– Угу. Радость так и плещется в штанах, – вздохнула я, забирая сценарий. Пробежав по тексту глазами, я не удержалась от ехидной улыбки.

– Что поделать? – пожал плечами Марк, верно истолковав мою реакцию. – Нам платят за свои фантазии, мы их реализуем.

– А сверху скриншот, это клиент писал?

– Ага. Насте так проще работать. Да и нам, если что, понятно.

– «Молодая, худая девушка. Обязательно с короткой прической. Высокий парень, атлетично сложенный и красивый. К однокласснику приходит девушка, они занимаются любовью, а за занавеской стоит отец одноклассника и подглядывает за сыном и его девушкой. Девушка должна выкрикивать имя «Роберт». Как можно чаще», – прочитала я и, не удержавшись, фыркнула. – Серьезно? И за это платят деньги?

– Неплохие деньги, замечу, – улыбнулся Марк и ткнул пальцем в середину текста. – Смотри, тут есть реплики. С учетом, что в легком порно акцент делается не на самом сексе, а на истории, Настя добавила нам диалогов.

– Угу, вижу. «Отец стоит за занавеской и тяжело дышит, наблюдая за еблей молодых. Пусть иногда дергает занавеску, типа кукурузу свою мусолит, извращенец хуев». Настин комментарий?

– Ее. Веня… ну, второй актер, он почти всю съемку будет стоять за занавеской, и ему надо постоянно напоминать о своем присутствии.

– Дебилизм какой-то.

– Не без этого. Но ты привыкнешь. Все привыкают, – кивнул Марк. – Так, смотри. Зубрить диалоги наизусть не надо. Тут вот пометка есть. Импровизировать Сема разрешает, но главное не увлекаться и передать общую суть.

– Вроде понятно, – ответила я и, взглянув на часы, добавила. – Нам не пора еще?

– Пора. Вале еще загримировать тебя надо.

– В смысле?

– Ну, прыщики замазать если есть, неровности кожи скрыть. Это же кино, пусть и специфическое.

– Понял-принял, – повторила я любимую папкину фразу и, выбросив окурок в урну, поднялась по вытертым гранитным ступеням, которые вели в обитель греха. Дом культуры, если быть точнее.

– А, Женечка! – обрадованно рявкнул Сема, как только мы с Марком переступили порог студии. – Чудесно выглядишь, дорогая.

– Спасибо, – неловко покраснела я от смущения. Из-за плеча Семы виднелся Олег, возившийся с любимой камерой, и задумчиво сидела на диване Валя, опершись рукой на тяжелую черную сумку. Второго актера пока не было видно, но зато я увидела бледную Настю, которая упоенно стучала пальцами по клавиатуре ноутбука. На меня она не обратила внимания, но я не слишком-то уж и расстроилась.

– Так, – скомандовал Сема. – Дуй с Валей в гримерку. Примешь душ, потом тебе марафет на личике наведут и начнем.

– Хорошо, – вздохнула я и послушно поплелась за улыбнувшейся мне Валей. Улыбка на лице этой суровой и изможденной женщины больше походила на оскал убийцы, дорвавшегося до долгожданного мясца. Хуй его знает, может так и было. Поди теперь разбери.

Гримерка, тесная комнатушка два на три метра, была заставлена вешалками, на которых висела разнообразная одежда, но там нашлось место и туалетному столику, и весьма удобному стулу, на который я бросила рюкзак.

– Не трясись так. Первый раз он особенный, – проворчала Валя, протягивая мне чистое полотенце, легкий халат и резиновые шлепки. – Душ напротив гримерки. Как искупаешься, возвращайся и начнем работу.

– Ладно, – согласилась я. Пусть перед Валей было довольно неловко раздеваться, но я прекрасно понимала, что через стеснение придется переступить, а потом и раздавить его, чтобы больше никогда не мешало. К счастью, Валя оказалась профессионалом и ее равнодушному лицу могли позавидовать лишь евнухи, которых давно уже лишили всякого достоинства.

– Так, ну-ка снимай халат и повернись, – скомандовала она, когда я вернулась из душа. Вздохнув, я скинула халат и медленно повернулась, демонстрируя гримерше свое тело. – Хорошая, чистая кожа. Есть, конечно, прыщи, да кто без них сейчас. Жрут всякую гадость, вот тело и исторгает… Ладно, это я быстренько замажу. Не вертись.

– Щекотно, – улыбнулась я. Валина припудренная кисточка, которой она проходилась по моей коже, вызывала мурашки и сохранять неподвижность было той еще задачкой.

– Ничо, ничо. Начешут тебя там сейчас, – буркнула Валя. Она задумчиво хмыкнула, подойдя к вешалке с одеждой, мельком взглянула на сценарий и, чуть подумав, сняла с вешалки нужную одежду. – Так. Вот футболка, шорты… туфли.

– А туфли-то на кой? – нахмурилась я.

– Ты что, из деревни что ли? – усмехнулась гримерша. – Каблуки жопку твою враз приподымут. Аж у Бессмертного слюни потекут.

– Ладно, хуй с ним, – пробормотала я, переодеваясь в выданные мне шмотки. Шорты немного жали, но Валя не соврала, в них моя задница выглядела особенно спело и даже красиво.

– Вот, другой человек сразу. Теперь давай на стул. Лицом займемся. И не гримасничай, а то клоуна из тебя сделаю, а не сладкую девчулю, как Сема хочет.

Через пятнадцать минут Валя закончила, а я недоверчиво посмотрела в зеркало, откуда на меня смотрела совсем другая я. Куда только девалась та пацанка в трениках и футболке на два размера больше? А глаза? А скулы?

– Нравится? – улыбнулась Валя.

– Ага, – прошептала я, поворачивая лицо так, чтобы сполна насладиться работой гримерши. – Да у вас реально талант.

– Ну, это не новость. Двадцать лет практики, дочка. Вот и весь талант, – ответила она. – Ладно, дуй на площадку. Я рядом буду, если, где грим потечет или поправить надо будет.

– Хорошо, – снова согласилась я, надевая туфли с высоким каблуком. Ну а потом началась магия кино. Если это можно было так назвать, конечно.

Первым делом отсняли все сцены с одеждой и болтовней. Заняло это, к моему удивлению, три часа. Но Марк, улучив минутку, пояснил, что подобное – частое явление на площадке. Как и ругань режиссера с оператором, каждый из которых имел свою точку зрения и вертел на хую точку зрения оппонента. В этот раз они не сошлись во мнении снимать ли наш с Марком диалог крупными планами или же обойтись одним средним.

– Сема, я тебе говорю, что так снимает быдло, – проворчал Бессмертный, яростно топивший за крупный план. – Ты на личико-то посмотри. Об скулы порезаться можно, а глаза? Да дрочила этот ваш хуй свой сотрет до кости, только их увидит.

– Во-первых, Олежа, не дрочила, а клиент. Который деньги тебе платит, чтобы ты красиво все сделал. И во-вторых, не лицо ему нужно, а, прости, Господи, совокупление двух молодых людей. Красивое и нежное.

– Давай тогда комбинировать, – упрямо гнул свою линию Олег. – Баба входит в комнату. Общий план. Потом делаем крупный, с акцентом на лицо и фигуру. У Женьки вон соски торчат так, что хоть сейчас в цех фигуры из стекла нарезать. Грех не заснять.

– В паузе тогда. Когда молчит, – сдался Сема. – И не перебарщивай. Крупный план лица, потом вертикальное панорамирование и общий план.

– Дилетант, – проворчал Бессмертный. Но, к его счастью, сказал это настолько тихо, что услышали только мы с Марком. Что-то мне подсказывало, что ранимого режиссера такое заявление гарантированно превратит в убийцу.

– И свет на три четверти давай. А то лицо плоское.

– Как скажете, барин, – тут же откликнулась Валя, переставляя довольно увесистую конструкцию со студийным светом в нужное место, отмеченное синей изолентой на полу.

– Вот, другое дело, – довольно улыбнулся Сема. – Еще раз, звонок в дверь, Марк открывает, входит Женя. Крупный план, вертикальное панорамирование, общий план. Диалог. Начали.

Меня спрятали за фальшивой дверью, которую прикатила откуда-то из подсобки Валя, заново выставили свет и только после этого начали снимать. Однако самое тяжелое ждало меня впереди. И речь совсем не о съемке сцены секса, а о втором актере, который был должен отыгрывать отца Марка и прятаться за занавеской, подглядывая за сыном.

Его звали Веня. Но Настя, которую Сема попросил пригласить актера на площадку, назвала его иначе. Не отрываясь от ноутбука, она глубоко вдохнула и рявкнула так громко, что аж в ушах зазвенело.

– КУКУРУЗА! ВАШ ВЫХОД!

– Настя, ну, где твои манеры? – поморщился Сема, снова скривив мордочку и став похожим на хорька. – Веня, мы готовы!

– Мои манеры сползли по лобку моей мамы и остались грязным пятном на матрасе в том притоне, где меня зачали, – ответила ему та. – И вообще, не мешай. Секретаршей я к тебе не нанималась.

– Кукуруза? – тихо спросила я Марка, который, пользуясь моментом, подстрелил у Вали сигарету и сделал пару затяжек.

– Сама увидишь, – загадочно улыбнулся он, переглянувшись с гримершей, на лице которой была точно такая же таинственная ухмылка. И я, блядь, увидела. И охуела. Настолько сильно, что напрочь позабыла о том, что мне предстоит лежать на кровати и притворяться, что Марк меня трахает.

Дверь в гримерку открылась и на пороге замер крупный, начавший лысеть мужчина. На вид ему было лет пятьдесят. Лицо суровое, словно высеченное из камня грубым резцом. Нос свернутый налево. Тело актера было обильно украшено расплывшимися наколками, а плечи поросли жесткой черной шерстью, но удивляло другое. Между ног у мужчины болталась натуральная кукуруза. Вернее, хуй. Но очень сильно похожий на кукурузу. Под тонкой кожей виднелись странные ровные бугорки, словно и правда там были кукурузные зерновки. А подернутые сединой волосы в паху делали сходство с царицей полей слишком уж сильным. Марк, наслаждаясь моим отвисшим ртом, тихонько рассмеялся. Знал, негодяй, что кукуруза произведет на меня неизгладимое впечатление. Вот и умолчал об особенности второго актера.

– А чего он без трусов? – поинтересовался Олег, мрачно смотря на болтающийся початок актера.

– По сценарию, он стоит за занавеской и дрочит, – довольно улыбнулась Настя, переглянувшись с режиссером.

– Ну, можно же и видимость сделать, – мотнул головой оператор. – Занавеской там потрясет и ладно…

– Нет, – отрезал Сема, заставив Бессмертного закатить глаза. – Все должно быть натурально.

– В кульминации он высунется из-за занавески, и ты крупным планом покажешь его хозяйство и перекошенную от удовольствия рожу, – добавила Настя.

– Злая ты, што труп ходячий, – огрызнулся Веня-Кукуруза, с неприязнью посмотрев на сценаристку. Но та в ответ лишь отмахнулась. – Нет в тебе любви, Настька.

– Мое сердце – мертво и любовь в нем только к Вилле Вало и Питеру Стилу, – парировала та. – И вообще, спасибо скажи, что для тебя местечко в этой порнографии нашлось. Хоть денег получишь.

– Ужо я тебе задам…

– Задай доярке под копчик…

– А ну прекратили! – рявкнул Сема. – Настя, уйди с площадки.

– Да и пожалуйста, – меланхолично пожала плечами она. – На кухне посижу, пока вы тут фальшивку снимаете свою.

– Сделай милость, – кивнул режиссер и, дождавшись, когда Настя уйдет, хлопнул в ладоши. – Итак, снова мы друзья, а значит, пора снимать. Женя, Марк… Вы начинаете с поцелуя. Жаркого поцелуя. Не стесняйтесь, активнее язычками орудуйте. Олежа, крупный кадр в этом моменте. Марк… ты запускаешь руки под футболку, потом поцелуй в шею. Женя запрыгивает на тебя, и ты несешь ее на кровать. Олежа, смена фокуса на занавеску. Веня, ты выглядываешь из-за занавески и совершаешь характерные движения рукой.

– Попросту говоря, дрочит, мусоля в кулаке кукурузу, – вставила Настя, чья голова высунулась из дверного проема, где располагалась кухня. Увидев, как кровь заливает лицо режиссера, она ойкнула и нырнула обратно.