Приключения кота Зазика

Глава 1. Вон как оно было

Глава 1. Вон оно как было

Вон оно как было…Помню, словно вчера, как нас, беспомощных котят, выбросили на произвол судьбы. Как ненужный хлам. Мама наша, измученная горем, металась по этому проклятому подъезду, разрывалась от отчаяния, искала хоть какую-то щель, где мы могли бы спрятаться. Мы, маленькие комочки, дрожали от невыносимого страха. Эти чужие стены, эти оглушающие звуки – всё это давило, сдавливало грудь невидимой рукой.

Но потом в этой тьме забрезжил лучик света. Появилась она. Девочка с пятого этажа. Тогда я ещё не знал её имени, но она явилась нам ангелом-хранителем. С заботой приносила нам еду и воду, ласковым словом успокаивала нашу несчастную маму. И на миг становилось легче дышать.

Однажды пришли какие-то люди. Соседи, кажется, молодая семейная пара. Они забрали всех моих братьев и сестёр вместе с мамой. Всех, кроме меня. Я, объятый диким ужасом, забился в самый тёмный и грязный угол подъезда. Они меня просто не разглядели. Сначала в моей маленькой головке мелькнула мысль: "Ура, я один, в безопасности!". Но радость быстро сменилась мучительным голодом и пронизывающим холодом, от которого стыла кровь в жилах.

И тогда, словно по волшебству, снова появилась она. Та самая девочка. Она нашла меня под лестницей на первом этаже, дрожащего от страха и голода, и забрала к себе. Спустя некоторое время я узнал, что её зовут Маргарита. Да, вот такая история, моего появления на свет. Так я обрел свой настоящий дом, полную любви и тепла.

Маргарита… Ее имя звучало для меня как нежнейшая мелодия, словно звон хрустальных колокольчиков в зимнем лесу. Она стала моим солнцем, моим маяком в бушующем море одиночества. Квартира ее была не просто крышей над головой, а настоящим ковчегом спасения. Там пахло теплом домашнего очага, свежестью цветов и безграничной добротой.

Маргарита одарила меня игривым прозвищем, словно знала, что я, светлошерстный таец с угольно-черной маской и лапками, предназначен для чего-то большего. Так я стал Чумазиком. А потом в мою жизнь вошла мама Марго, и ее ласковое "Зазик" – производное от первого имени – звучало как нежная мелодия. Вскоре родилось и величественное, официальное имя – Азазелло. Но как бы они меня ни называли – Зазик, Зузу, Зазука, Заза – я никогда не обижался. Каждое из этих имен было наполнено их любовью, и я принимал их все с благодарностью, чувствуя себя самым счастливым котом на свете.

И знаете, я ведь чувствовал, что они говорят обо мне с такой любовью, с такой нежностью, что мне хотелось мурлыкать без остановки, тереться о их ноги и просто быть рядом, впитывать их тепло. Я понимал, что я – часть их жизни, их маленькое пушистое сокровище. И это осознание наполняло меня таким безграничным счастьем, что сердце мое, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.

Когда Марго брала меня на руки и шептала что-то ласковое, я забывал обо всем на свете. Мир сужался до ее лица, до ее глаз, полных доброты и обожания. И в эти моменты я чувствовал себя самым важным, самым любимым существом во всей Вселенной. Ее прикосновения были как мягкое облачко, обволакивающее меня теплом и защитой.

А мама Марго… в ее взгляде всегда читалась какая-то особенная теплота, какая-то материнская забота. Она могла просто смотреть на меня, и мне становилось спокойно и уютно. Ее "Зазик" звучало как самая прекрасная музыка на свете, словно колыбельная, убаюкивающая все тревоги и страхи. Я чувствовал, что она видит во мне не просто кота, а друга, компаньона, маленького члена семьи.

И я, простой тайский котик с чумазыми лапками, готов был отдать все на свете за эти моменты близости, за эту безусловную любовь. Ведь что может быть важнее, чем знать, что тебя любят таким, какой ты есть, со всеми твоими странностями и причудами? Что ты нужен и важен, и что твоё присутствие делает жизнь других людей немного светлее и счастливее. И я старался отплатить им тем же – своей преданностью, своей лаской и своей бесконечной любовью.

Я помню, как впервые залез к ней на колени. Сначала робко, неуверенно, словно примеряясь. А потом, почувствовав тепло ее рук, уткнулся в нее мордочкой, как в последнюю надежду. И она гладила меня по шерсти, словно по самому сердцу, шептала ласковые слова. В ее глазах я видел не просто жалость, а настоящее сочувствие, понимание моей маленькой кошачьей души.

Маргарита стала для меня всем: и сестрой, и другом, и самым близким человеком на свете. Мы делили радости и печали, тихие вечера и шумные праздники. Она научила меня доверять, любить, быть благодарным за каждый прожитый миг. Ее любовь была подобна неиссякаемому источнику, который питал меня своей живительной силой.

Но я был не единственной кошачьей душой в их доме. Когда я робко переступил порог квартиры Марго, меня ждала встреча, изменившая мою жизнь. Я познакомился с Серафимом, который со временем стал мне настоящим старшим братом. Серафим… или Серочка, как с нежностью звала его Марго и ее мама, был метисом британской породы. Мягкий, пушистый комок тепла и ласки. Всю заботу обо мне, новоиспеченном котенке, он взял на себя. Он, словно мудрый наставник, учил меня всему: умываться, ходить в лоток, правильно есть и погружаться в сладкую дрему. А когда он обнимал меня своими ласковыми лапами, я чувствовал себя в полной безопасности, словно под крылом ангела-хранителя. Мы предавались беззаботному веселью, плескались в вихре радости и умиротворенно нежились в мягких, пастельных объятиях маминой любви, словно в колыбели нежности.

Сeрочка поведал мне свою историю – его нашли по объявлению и вырвали из объятий чуждого дома. Его кошка-мать – чистокровная британка, дрогнув сердцем, позволила уличной страсти овладеть собой. Так на свет появились он и его сестра – плоды запретной любви. Незаконнорожденные, они оказались обузой для прежних хозяев, и те спешно искали им новую пристань. "Хоть не выбросили, как тебя," – с грустью говорил мне Серафим. Судьба смилостивилась, когда Маргарита, увидев объявление, прониклась к нему сердцем и уговорила свою маму подарить ему кров. Так он обрел свой островок тепла и любви в этом милом доме.

«После того как Маргарита с мамой забрали меня, они сразу поспешили на автобусную остановку, я предвкушал встречу с моим новым домом,– рассказывал Серафим, – Переноску они купить не успели, и я, трясся у мамы за пазухой, словно осиновый лист. Мои большие, испуганные глаза жадно впитывали незнакомый мир.

В автобусе было тесно. Мама меня прижимала к себе, стараясь укрыть от посторонних глаз и любопытных взглядов. Автобус дергался на каждой кочке, и я, чувствуя неуверенность, жалобно мяукал, прижимаясь еще сильнее к теплой груди. Маргарита гладила мою дрожащую спинку, шепча успокаивающие слова.

Пассажиры оборачивались, некоторые с умилением, другие – с раздражением. Одна сердитая бабушка недовольно пробурчала: "Развели тут зоопарк! Еще бы слона притащили!" Мама лишь виновато улыбнулась в ответ, стараясь не обращать внимания на ворчание.

Несмотря на страх и неудобства, я чувствовал, что что-то меняется. От меня больше не пахло чужим домом, не веяло равнодушием. От мамы и Маргариты исходил запах заботы и любви. И этот запах был таким манящим и теплым, что даже самый сильный страх отступал передо мной. Я понимал, что еду домой, к своей новой семье. Впервые за свою короткую жизнь я почувствовал себя в безопасности».

Чуть позже, через пару месяцев, одним холодным осенним днем, когда небо пронзали иглы дождя, смешанного с колючим снегом. Маргарита, словно ангел милосердия, принесла в дом еще одно маленькое, дрожащее существо – котенка. Подобрала его у стен колледжа, где он, съежившись, искал тепла на холодном металле люка. Крошечный комок шерсти, был голодным и напуганным. Каждый шорох был для него громом, каждый звук – предвестником беды. Он был напуган, готовый сорваться в бегство от любой тени.

Я и Серафим не спешили с ним знакомиться, ему надо было время, чтобы привыкнуть к обстановке. Мы принюхивались к тем запахам, которые принес в наш сладкий мир этот котёнок. Это был запах улицы, запах страха и отчаянной надежды. Запах одиночества, пропитавший его тонкую шерстку, словно въевшийся в каждую клеточку его маленького тела. Сердце сжималось от одной только мысли о том, что ему пришлось пережить.

Мы оба, словно старые коты, прошедшие через многое, знали, как это – быть отвергнутым. Знали этот холод, эту пустоту, эту всепоглощающую тоску, которая, казалось, никогда не отпустит. И в этот момент, глядя на дрожащего, испуганного котенка, мы видели не просто чужака, а отражение самих себя в прошлом.

Серафим, обычно такой надменный и независимый, вдруг смягчился. Он подошел к котенку и осторожно коснулся его носика своим: «Не бойся, мелкий,-сказал он котёнку, мы тебя не обидим, как я тебя понимаю, мне очень знаком этот запах страха». В его глазах читалось нечто большее, чем просто любопытство. В них была печаль и сострадание. Я последовал его примеру, медленно приблизившись к котенку: «Да, малыш, я тоже чувствую от тебя запах, который так стараюсь забыть: «безысходности, подъездной сырости и боли», теперь ты будешь нашим младшим братцем». Он вздрогнул, но не убежал. Он смотрел на нас своими огромными, полными слез глазами, и в этом взгляде было столько боли, что хотелось обнять его и укрыть от всего зла этого мира.

Мы поняли, что должны защитить его. Должны показать ему, что такое любовь и забота. Должны согреть его своим теплом и залечить его раны. Это стало нашей общей целью, нашей миссией. И в этот момент наш мир перестал быть просто сладким, он наполнился новым смыслом – смыслом спасения.

Позже, когда котенок немного освоился и перестал вздрагивать от каждого дуновения ветра, он поведал нам с Серочкой свою историю. Она была подобна старой, истерзанной книге, каждая страница которой пропитана болью и страданием. Его слова, словно камни, падали в тишину комнаты, оставляя после себя гулкое эхо пережитых бед. Он рассказывал о времени, проведенном в адском подвале, где царили мрак и отчаяние. Подвал был для него не просто местом – он был символом утраченной надежды, могилой мечтаний. "Жизнь там была как нескончаемая ночь, – говорил он, – где даже луна отказывалась светить". Голос его дрожал, как осенний лист на ветру, выдавая глубину душевных ран, которые, казалось, никогда не заживут. В его рассказе сквозило столько боли, что даже серый осенний день за окном казался ярче и радостнее.

Маргарита с мамой дали малышу имя Василь, потом стали называть Василь Васильевич, это было очень забавно, он был маленьким шустриком, а имя звучало громко и по-взрослому. Так у нас появился младший братец. Василь Васильевич ворвался в нашу жизнь вихрем свежего ветра, маленьким солнышком, растопившим лед в наших сердцах. Маргарита, нам всем была словно старшая сестра, она превратилась в нежную наседку, готовую отдать нам все на свете, лишь бы нас ничто не потревожило.

Когда Маргарита и её мама уезжали по делам, мы: Серафим, Василь и я знали наверняка: они вернутся. Мы ждали, словно преданные сердца, замирая при каждом шорохе, вслушиваясь в тишину. И когда, наконец, в замке поворачивался ключ, внутри нас взрывалась буря восторга. Мы неслись навстречу, мурлыкая от переполняющей нас любви, обвивались вокруг ног, стараясь выразить всю нежность, что клокотала внутри.

Маргарита и её мама подарили нам не просто кров – они подарили нам саму жизнь. Жизнь, согретую теплом их сердец, напоенную заботой и безграничной любовью. Мы обожали их доброту, их нежный взгляд, ласковые руки, которые всегда находили, где почесать за ушком. Они стали для нас самыми яркими звёздами на темном небосклоне наших судеб, навсегда поселились в самых укромных уголках наших сердец.

Квартира, прежде тихая гавань, обитель уюта и предсказуемости, стремительно мутировала, преображаясь под неутомимым натиском кошачьей троицы в эпицентр неукротимой энергии и бескрайних возможностей. Серафим, годовалый аристократ с достоинством и грацией уже давно исследовал все территории, его янтарные глаза загорались любопытством при виде каждой неизведанной тени, каждого солнечного зайчика, пляшущего на паркете. Он был стратегом, разрабатывающим сложнейшие маршруты по карнизу шкафа, покорителем высот, с философским спокойствием взирающим на мир с высоты птичьего полета.

Зазик, шестимесячный котенок-вихрь, воплощение чистой, безудержной радости, превратил квартиру в нескончаемую полосу препятствий. Любая вещь, будь то клубок ниток, шуршащий пакет или просто луч света, становилась поводом для захватывающей погони, головокружительного прыжка, заливистого мяуканья, наполнявшего пространство звонким эхом счастья. В его движениях чувствовалась первобытная дикость, неистребимое желание познавать мир во всей его полноте, с его шероховатостями и неожиданностями.

И, наконец, Василь, четырехмесячный пушистый комочек с огромными, наивными глазами, воплощал собой нежность и доверие. Он, словно маленький исследователь, только начинающий свой путь, с осторожностью ступал по новым землям, прятался за ногами, стульями, ища защиты и ласки, но при этом, в его взгляде уже проглядывало неутолимое желание расти и познавать мир вместе со своими старшими товарищами.

Квартира трещала по швам, наполнялась царапинами, отпечатками крошечных лап, клочками шерсти, но вместе с тем, в ней поселилась жизнь, пульсирующая, бьющая ключом, наполненная любовью и нежностью. Каждый уголок, каждая вещь приобрела новый смысл, стала частью их кошачьего мира, мира приключений, игр и бесконечной любви. Каждая упавшая ваза, разорванная штора, сброшенная со стола ручка – это не просто шалость, это свидетельство их жизнелюбия, их неукротимой энергии, их безграничной радости, которой они щедро делились с каждым, кто готов был открыть свое сердце для этих маленьких, но таких важных членов семьи. Квартира превратилась в живой организм, дышащий, чувствующий, любящий, благодарный за то, что стала домом для этих трех маленьких сокровищ.

Но давайте всё по порядку.