Черновед. Изнанка

Предисловие

Сюжет данного произведения представляет собой исключительно плод воображения автора. Описанные события в реальности никогда не происходили, однако для большего сходства с реальностью в сюжете используются вымышленные имена людей, названия компаний, товарные знаки и продукты. Совпадения с физическими и юридическими лицами случайны.

Глава 1. Место боли

Защитим то, что вам дорого… любой ценой. Там, где кончается свет, начинается «Рубекс».

Реклама Страхового дома «Рубекс»

1

Неумолимое тикание настенных часов Тимофеева раздражало. Старомодные узорчатые стрелки двигались немыслимо громко, били точно по нервам. Хотелось рвануть к стене, расколоть стекло и разломать часовой механизм, лишь бы избавиться от этого звука. Тимофеев даже сделал шаг, но одумался. Время утекало без толку, а разбитые часы его не вернут.

– Боюсь, ничем не смогу помочь, – сотрудник краевого архива отодвинул клавиатуру от себя, как пустую тарелку в ресторане. – В базе нет ничего похожего. Железнодорожный переулок вам не подходит. Улица Жигура тоже, хотя звучит очень похоже. На всякий случай проверил похожие буквы, но во всех строчках пустота. Уверены, что правильно назвали место?

Всколоченные засаленные волосы сотрудника выглядели как насмешка. Он за собой-то следить толком не научился – куда уж работать с базами данных? Наверняка попал в архив по распределению из сомнительного института, вот и дорабатывает вполсилы.

– Уверен. Я ищу переулок Жялвей. И я знаю, что он находится в этом городе.

Тимофеев с трудом удержался, чтобы не повысить голос. С наморщенными лбами, поднятыми бровями и пустотой в глазах он сталкивался за последнюю неделю слишком часто. Так часто, что научился предсказывать поведение собеседников. Вот сейчас этот пустоголовый в пиджаке начнет переспрашивать и разводить руками. Еще и отговорки придумает, лишь бы не работать.

– Да вы не так записали, наверное, – сотрудник провел рукой по всколоченным волосам. – Помните школьное правило про «жи» и «щи»? Пишем их через «и». Может, у вас примерно то же самое. Вот вы записали «Жялвей» через «я». А вдруг там «а» или вообще – «у»?

Надо же, как неожиданно. Другие предлагали поискать «Шалфей» и «Желтый». Как будто во Владивостоке есть улицы с такими названиями.

– Вы меня русскому языку не учите, – процедил Тимофеев. – Я сам готов любого научить. Поколение егэшников недоделанное.

– Давайте без оскорблений!

– Давайте вы поищете в другой базе?

Сотрудник архива покосился на часы и нервно защелкал мышкой. К клавиатуре даже не притронулся, хотя как у него получалось искать переулок без ввода букв Тимофеев не понимал. Так и подмывало перегнуться через стойку и повернуть монитор экраном к себе, торжествующе обличив сотрудника в притворстве.

– Что это за слово вообще? Никогда не слышал. Жялвей… Нерусская фамилия, что ли? Улицы частенько называют в честь известных людей или мест. Вот я, например, живу на улице Башидзе. Это участник гражданской войны, между прочим! А кто такой Жялвей?

Тимофеев неожиданно для себя осознал, что и в самом деле не знает. В поисках таинственного переулка он объездил весь Владивосток, выжал соки из половины госслужащих, подключил старые связи, но в словарь заглянуть не догадался. Чутье подсказывало, что обычный словарь не подойдет. «Жялвей» звучало как «Шалфей» в устах парализованной старухи. Или как помесь жука с иудейским «ой-вей». Фамилия? Вряд ли. И на географическую точку ничуть не похоже. Тимофеев был уверен, что истинный смысл слова не был связан с травами, насекомыми или еврейской досадой. Человек, давший название переулку, явно обладал незаурядным интеллектом. Или своеобразным чувством юмора.

– Было ведь что-то до переулка? – догадался Тимофеев. – Площадь, сквер или овраг. В дореволюционное время как только их не называли! Значит, искать надо не переулок, а…

– Да это пранк, понимаете? – прервал его сотрудник. – Розыгрыш. У нас приходил один, который искал дом Пушкина на улице Колотушкина. Ну не бред ли? Оказалось, его друзья обманули. Качественно так, с картой и письмом о затерянном кладе.

Розыгрышу Тимофеев обрадовался бы больше, чем собственному дню рождения. Жаль, что розыгрышем даже не пахло.

– Попробуйте изменить запрос, – настаивал он. – Исторические места ищите.

– Да я уже дважды прогнал ваш так называемый «Жялвей» по всем базам! И через «я», и через «а», и по неполному слову искал. Через пять минут заканчивается мой рабочий день. И, к вашему сведению, за переработки мне никто не доплатит!

Тимофеев достал увесистый кошелек.

– Я доплачу. Назовите сумму.

– Да не в этом дело, – поморщился сотрудник архива. – В оцифрованных документах нет вашего переулка. Хоть круглые сутки за компьютером сиди!

По крайней мере он не пытался отмахнуться, как остальные. Не отделывался общими словами. Не уходил прочь, делая вид, что Тимофеева не существует. Не принимал его за сумасшедшего. Волосы парень мыл нечасто, но человеком оказался добросовестным.

– Вы ведь не все бумаги загнали в электронику? Поройтесь в коробках, пожалуйста.

– Какие еще коробки? Вы не понимаете, о чем говорите. На старые документы целый день уйдет, если не больше. Давайте так… Завтра я займусь дореволюционными названиями. В конце девятнадцатого века много что именовали и переименовывали. Если найду какой-нибудь документик по вашему вопросу, то позвоню, – сотрудник архива красноречиво выключил монитор. – Можно спросить?

– Валяйте.

– Зачем вам этот переулок? Спрятанный клад ищете?

– Что-то вроде клада.

– Понятно, – протянул сотрудник, неудовлетворенный размытым ответом.

– Вы уж постарайтесь, ладно?

Приятно было после духоты архива подставить лицо порывам ветра. Прежде Тимофеев во Владивосток не приезжал, хотя многое о нем слышал: развитая торговля, зашкаливающее количество машин и, конечно же, уникальный климат. Однако вместо знакомых морских ноток, как в Сочи или Ялте, воздух полнился тяжелой для обоняния химией, распознать которую Тимофеев не мог. Рассудив, что хуже не сделает, он закурил.

Город растворялся в зимних сумерках. Фонари походили на ехидные глазки. Столь же раздражающие, как стрелки допотопных часов в архиве. Все вокруг точно сговорилось против Тимофеева: люди, вещи, бродячие собаки. Все буквально кричало, чтобы он убирался прочь.

– Идите в баню, – выдохнул Тимофеев струйку дыма.

Экран смартфона услужливо мигнул строкой поиска. Тимофеев ввел «Жялвей», несмотря на отчаянные попытки программы заменить несуразное слово. Пропустив ссылки с художественными рассказами и стихами, он ткнул в словарь архаизмов. После жнивы и жупана нашел, наконец, искомое слово Даже сразу три. Жялвей, желвь и жоль означали опухоли на теле, нарывы. Тимофеев перепроверил, но другого толкования не нашел. В голове не укладывалось, как можно было назвать переулок в честь нарыва. Переулок, не отмеченный ни на одной из карт.

«Новости?»

Сообщение пришло от контакта, озаглавленного предельно кратко – «БЖ». У БЖ имелись имя, отчество и фамилия, но их Тимофеев старательно удалил не только из смартфона, но и из личной жизни. В лучшие времена контакт именовался «Любимая». В не столь лучшие – «Жена». Тимофеев позабыл, когда переименовал ее в последний раз. Сразу же после развода или подождал пару дней? Подобные мелочи перестали иметь какое-либо значение.

«Никаких. Продолжаю искать. Дам знать, если что-то узнаю».

Судя по галочкам, сообщение дошло и было прочитано, однако БЖ не сочла необходимым продолжать диалог. Получила желаемую информацию и затихла, как обычно. За прошедшую неделю общения против воли им двоим хватало с избытком. Раньше они не вспоминали друг о друге месяцами, разве что по необходимости, вызванной спорами по имуществу или старыми платежками. Раньше не было столь веского повода.

Зато БЖ не требовала прекратить поиски. Напротив, она требовала их продолжения.

Забытая сигарета обожгла пальцы. Глядя на утопающий в снегу окурок, Тимофеев предался рефлексии. Он измучил запросами и звонками полицейских – в родном Хабаровске и местных. Столкнулся с одинаковым равнодушием, отписками и фальшивыми заверениями. Он подал объявления в дюжину поисковых отрядов. Свел с ума родственников и знакомых, имеющих малейшую связь с Владивостоком. Бегал от одного архива к другому – и все без малейшего результата. Настроенный на поиски мозг докатился до предложений об услугах экстрасенсов и молитв.

Вспомнив процедуры заряжания воды по телевизору и сеансы Кашпировского, Тимофеев хмыкнул. Нет, не настолько он отчаялся. К тому же усталость навалилась на него слабостью в ногах и пустотой в желудке. Не хватало еще потерять сознание посреди улицы.

Как назло, ближайшие гостинцы переживали наплыв гостей из-за какого-то экономического форума. Квартиру посуточно снимать было поздновато, а сайты даже захудалых хостелов пестрили красными надписями: «все номера заняты». Тимофеев перешерстил поисковую выдачу, то и дело наталкиваясь на знакомые названия. «Коралл», «Муссон», «Уютная бухта» – в этом городе определенно предпочитали морскую тематику. Тимофеев почти смирился с тем, что придется спать в промерзшей машине, когда наткнулся на «Приют». Невзрачный сайт содержал десяток фотографий плохого качества. Под ними переливались разными цветами номер телефона и адрес. Ни отзывов, ни бронирования, ни специальных предложений.

– И трубку, наверное, не возьмут, – пробормотал Тимофеев, слушая гудки в динамике смартфона.

Трубку взяли. Тихий голос с акцентом, неуловимо путаясь в ударениях подтвердил, что свободные номера есть. Ждать полудня для заселения, как это принято в большинстве отелей, не требовалось. Минимальный комплекс услуг – кровать, отопление, душ – гарантировался. Плата Тимофеева приятно удивила. Не веря ушам, он переспрашивал каждый ответ, пока точно не выяснил все условия.

– Пускай будет «Приют», – произнес Тимофеев. – Странноватое название, но не хуже, чем переулок Жялвей.

Он запустил двигатель любимой «Тойоты» и вырулил на дорогу. На пассажирском сиденье покачивалась от тряски коробка, доверху набитая фотографиями дочери.

2

Самолет взлетал измученно, с истошным ревом двигателей и остервенелой тряской. Казалось, металлический корпус расколется пополам, и пассажиры выпадут, как арбузные семечки. Неестественно загорелая девушка из первых рядов испуганно взвизгнула. Следом грянул хохот подростков – в их головах еще не было места мыслям о смерти.

Егор Благой, напротив, о смерти думать не переставал. Причина крылась не в возможной авиакатастрофе. К ней он как раз относился с легким пренебрежением. В ближайшие несколько суток могло произойти нечто столь страшное, что гибель двухсот пассажиров показалась бы пустяком.

Он ощутил легкое прикосновение к руке.

– Раньше я вообще не боялась летать, – прошептала Алла. – Говорила себе, что надежнее транспорта не существует. А теперь столько всего узнала, что постоянно представляю себе какого-нибудь зараженного на борту. Если его проклятие разыграется, бортовая электроника и двигатели откажут. Представляешь заголовки? «Звезда местной газеты погибла в авиакатастрофе». Без обид, тебя в Новосибе мало кто знает.

– С зараженным на борту мы бы вообще не взлетели. – Он перегнулся через кресло и коснулся губами ее щеки. – Но если вдруг такой объявится, мы успеем провести ритуал до того, как самолет рухнет. Два черноведа в одном месте – это не шутки.

Профессию журналиста на черноведа Алла успела сменить меньше недели назад. Выбор стоял между приобщением к тайным знаниям и смертью, поэтому долго думать не пришлось. Первый же ритуал очищения оказался крайне сложным – десятки проклятых вещей пытались уничтожить незваных гостей, забредших в тайное хранилище. Счет шел на минуты, но Алла справилась. Егор не уставал поражаться ее энергии и напористости, как и глубине собственных чувств. Их знакомство длилось всего ничего, но он готов был поклясться, что встретил человека, с которым способен провести остаток дней вместе.

Самолет содрогнулся. Потухла и загорелась табличка «Пристегните ремни». Багажная полка распахнулась, извергнув увесистую сумку прямиком в голову одного из смеющихся подростков. Он затих, потирая ушибленное место и тревожно озираясь. Алла сжала руку так, что ее острые ноготки впились Егору в запястье. По правде говоря, насчет зараженных она высказалась верно. Техника не терпела проклятий, особенно сильных. Допустим, двигатели не откажут, но какая-нибудь Живая Кислота, превращающая кровь в разъедающее вещество, превратит днище в решето. Впавший в буйство оборотень с легкостью выбьет стекло иллюминатора – привет, разгерметизация. Насколько велика вероятность данных событий? Егор не стал гадать. Вечно ожидать худшего – умереть еще при жизни.

Словно в ответ на его мысли самолет перестал дребезжать. Ожили динамики: капитан судна уверял, что взлет прошел успешно, несмотря на плохие погодные условия. Время полета составит один час и двадцать минут.

Ногти Аллы перестали впиваться в кожу.

– Прости. – Она смахнула со лба окрашенную в розовый прядь. – Наверное, до сих пор не могу отойти. Подвал Безликого буду вспоминать и в глубокой деменции. А Ядвигу – даже в следующей жизни. Безжалостная стерва! Мало ей было столько людей загубить…

– Мы справимся. Остановим ее, и все забудется. Обещаю.

В который раз Егор подумал о том, как легко было бы купить билеты на двоих в противоположную сторону. Куда-нибудь в Калининград или еще дальше, за границу, где пока еще не требовали визу. Последствия неудачного ритуала Ядвиги, сколь бы они ни были разрушительными, не накроют весь земной шар… Если вновь поиграться вероятностями с нездоровым оптимизмом. В воображении застыла картина: обезьяна с закрытыми глазами и заткнутыми ушами громко кричит на фоне ядерного взрыва. Вот кем он мог стать. Трусливым предателем, делающим вид, что ничего не знал. Как жить с таким отношением к себе?

– Почему ты так уверен насчет Владивостока? – спросила Алла. – Шелест сообщил Ядвиге о трех порченных местах. Ей ведь любое подойдет. Разве нет?

– Я поставил себя на ее место. Попробуй так же. Представь, что ты немолодая черноведка с подтекающей крышей, слабым организмом, отсутствием жалости и с кучей ритуальных принадлежностей. Где бы ты провела ритуал?

Ядвига покинула Новосибирск с огромной коллекцией коконов, извлеченных из человеческих тел. Даже если она сменила машину, то в любом случае взяла что-то не меньше «Газели». Ближайшее порченное место находилось в Свердловской области – этот вариант Егор сразу отмел. Он отказывался верить, что Ядвига, здоровье которой оставляло желать лучшего, способна была взобраться на перевал Дятлова под конец декабря, когда даже аномально теплая зима усугубляла восхождение с внушительным грузом за спиной. Помощников у нее не осталось. Кадьяк – последний из них – погиб, отравившись хлором.

Башкирская гора Ямантау не подходила по тем же причинам. Вдобавок дорога к ней пролегала через закрытый город, а восхождение запретили из-за отнесения территории к заповеднику. Ядвига не боялась запретов, но лишнее внимание органов власти могло разрушить ее планы.

Оставался лишь Владивосток. Самый дальний вариант, но самый удобный. Порченное место находилось прямо в городе, под носом у жителей. Ради такого удобства Ядвига с легкостью преодолеет пять с лишним тысяч километров.

– Логические рассуждения – наше все. У тебя отлично получается, кстати, – сказала Алла. – Я еще в Новосибе заметила.

– Черноведы почти как детективы, только в потусторонних реалиях. Без логики источник проклятия не отыщешь.

– Владивосток так Владивосток. – Она взглянула на облака, проплывающие за иллюминатором. – Мы успеваем?

– Мы опережаем. Из Новосиба до Владивостока три с половиной дня пути. Это если гнать на пределе возможностей, а гнать Ядвига не будет. Не тот возраст, не то состояние, не тот груз.

– А еще она принимает по шприцу крови каждый день, – напомнила Алла. – Грудная жаба просит кушать.

– Точно, – кивнул Егор. – Сомневаюсь, что у нее в сумочке лежит аппарат для перемешивания или рефрижератор, поэтому кровь ей придется доставать как-то иначе. Главное, что мы выиграем время, освоимся в городе, найдем порченное место и подготовим засаду. План примерно такой. Кстати, что по новостям из Владивостока? Есть наша тема?

Алла показала экран смартфона

– Красных флажков хватает с избытком. Двое мужчин умерли на выступлении стендап-комика. Умерли одновременно. Официальный диагноз – инфаркт миокарда, но очевидцы утверждали, что мужчины смеялись через силу, до изнеможения, пока сердце не остановилось. Еще между Артемом и Владивостоком обнаружили целый километр сгнивших деревьев, причем ровную линию. Странновато, верно? Так, подожди. – Она переключила на другую вкладку. – Смертность младенцев в два раза выше, чем в среднем по стране. Это из официальных данных. И прошлым летом в бухте выловили несколько утопленников странного вида. Кожа у них на теле была все равно, что чешуя. Прямо Лавкрафт какой-то.

– Похоже на Рыбий Гнет, – поморщился Егор. – Немало проклятий для небольшого города.

Алла положила смартфон на колени и задумчиво уставилась в лысый затылок пассажира, сидящего спереди. Для нее в новинку было вот так носиться по городам и расследовать случаи проклятий. Егор же за два года интенсивной работы попривык. Фактически, с того момента, как умерли отец с мамой, у него не осталось места, которое он смог бы назвать домом.

– А вдруг ты ошибся? – после непродолжительной паузы спросила Алла. – Предположим, упертая стерва залезет на перевал Дятлова вместе с мешком коконов и кадильницей.

– Тогда мы все умрем, – спокойным тоном ответил Егор. – Хорошо, что вместе, а не порознь.

– Так себе шуточка. Это ведь шутка, да?

Алла ткнула его в бок, заставив подскочить от неожиданности. Лысый пассажир недовольно повернулся и погрозил пальцем.

– Заведующий нашего любимого книжного магазина пообещал, что отправит своих людей следить за порченными местами, – объяснил Егор, когда лысый утихомирился. – Ядвигу попробуют перехватить. Или хотя бы сообщат о ее присутствии. А там уже дело за нами.

– Вообще-то Шелест мог бы и сам помочь! Он знает вдвое больше любого черноведа! Почему ритуал его не волнует?

– Он верит, что мы справимся самостоятельно. Или просто зачерствел с возрастом.

Егора прервали крики с передней половины самолета. Робкие и растерянные, они быстро переросли в громкие и отчаянные. Поверх спинок кресел виднелась дергающаяся голова пожилого мужчины. Его лицо раскраснелось до цвета спелого помидора. Из открытого рта вылетали сдавленные хрипы. Полненькая женщина – судя по всему, супруга хрипящего мужчины, вскочила с кресла и испуганно замахала руками, обращаясь ко всем пассажирам сразу.

– Так и знала, – напряглась Алла. – Нормально не долетим. Как понять, какое это проклятие? Что делать?

– Сначала посмотрим, что к чему. Никаких преждевременных выводов.

Для того, чтобы добраться до раскрасневшегося хрипуна, Егору пришлось протолкнуться сквозь десяток столпившихся в проходе зевак. Они пялились, растерянно перешептывались и только самые хладнокровные из них искали врача.

– Он сухарики ел, – плакала супруга хрипуна. – Я ему говорю: «Потерпи до Владика, что ты как маленький», и теперь вот…

Егор наклонился к теряющему сознание хрипуну, освободил пульсирующее горло из тугого воротничка рубашки.

– Вы врач? – спросили над ухом.

– Нет. Но я знаю, что делать.

Егор развернул ослабевшего хрипуна спиной к себе, сцепил руки замком под ребрами и резко надавил. Послышался звук ударившегося об стену мокрого мешка. Твердоватый комок стрельнул в любопытствующего зеваку, отскочил и покатился по коридору. Хрипун оживал на глазах. Нездоровая краснота во всю голову сморщилась до румянца на щеках. Широко распахнутые глаза уставились на Егора.

– Спасибо! – воскликнула жена хрипуна. – Спасибо вам большое! И ведь никто больше… А вы…

– Без проблем. Обращайтесь.

Любопытствующий зевака с грязным отпечатком злополучного сухарика на лбу активно захлопал в ладоши. С каждой секундной к нему присоединялось все больше пассажиров. На свое место Егор возвращался под грохот аплодисментов, которые смущали его больше, чем радовали.

– Ни дня без героического поступка, – восхищенно произнесла Алла. – Так и запишем.

– Да это простой прием Геймлиха. Помогает в случае застрявших сухариков.

– А я все про ритуалы да проклятия! Вот глупость.

– Иногда обходится без них. – Егор оглядел беснующийся салон самолета. – Как думаешь, скоро они прекратят хлопать?

– Не надейся, Егор. Не надейся.

3

Убранство «Приюта» плотно ассоциировалось с притоном. Бесчисленные узорчатые полотна, сползающие по стенам, торчащие с карнизов и устилающие полы выглядели такими пыльными, что у Тимофеева зачесался нос. Нарочито тусклые лампочки едва освещали тесный вестибюль. От зажженных ароматических палочек в воздухе проскальзывал резкий и неприятный душок, вызывающий порыв задержать дыхание и сделать шаг назад, за пределы старенького одноэтажного здания. Но там, снаружи, крепчал мороз. Ночь в машине грозила обернуться воспалением легких, а «Приют» обогревали так, что кожа, скрытая под слоями одежды, начинала зудеть.

Из-за стойки администратора торчало лицо китайца лет сорока или шестидесяти – Тимофеев затруднялся назвать точную цифру. До определенного момента все азиаты казались замороженными, а затем резко мутировали в глубоких стариков. Конкретно этот китаец еще не достиг точки метаморфозы, и только сам черт мог разобрать, сколько до нее осталось. Не факт, что он вообще был китайцем. Узкие глаза и высокие скулы роднили его с бурятами, калмыками или якутами. В этом отношении Тимофеев был предельно толерантным – подонков и героев хватало среди всех национальностей.

Из угла на него пялился бритый налысо мужчина в черном джемпере с надписью «Охрана». Взгляд у него был не то чтобы рентгеновский или пронзительный, как у опытных полицейских или таможенников, скорее, презрительный. Он пялился, как на кучу навоза, поджав тонкие губки и шмыгая крючковатым носом. В ответ на взгляд Тимофеев мысленно нарек охранника Слендерменом – таким он тощим выглядел. С другой стороны, удивительно, что в подобном клоповнике вообще заботились о безопасности.

– Я бронировал номер. – Тимофеев нерешительно приблизился к стойке, уставленной палочками с благовониями. – Звонил минут десять назад.

– Господин Тимофеев? Номер готов. Оплата только наличными.

Тимофеев узнал тихий голос с едва заметным акцентом. Ударений как будто было сделано больше, чем нужно, однако чувствовалось, что на русском языке азиат говорит не первый год. На бейдже значилось: «Цзун Гэ». Русскими буквами и иероглифами. Значит, китаец, как Тимофеев сразу и подумал. Должность на бейдже не указали, но по всем признакам Цзун Гэ походил на владельца гостиницы. Это объясняло и благовония, и тряпки на стенах, и картину с извивающимся драконом, висевшую за спиной охранника. Обратись китаец к Тимофееву за страховкой, он отказал бы не раздумывая или задрал бы запредельную цену. Риски пожара и возможные проблемы с миграционным законодательством смущали сами по себе, но еще от «Приюта» несло чем-то необъяснимо опасным, поэтому инстинктивно хотелось держаться подальше.

– Не похоже на процветающее заведение, – покачал головой Тимофеев. – Надеюсь, тараканы меня не съедят.

Цзун Гэ оторвался от заполнения документов. Маленькие губы растянулись в усмешке, придав желтоватому лицу крысиный облик. Шариковая ручка замерла над бумагой.

– Еще не поздно отказаться, господин Тимофеев. Деньги мы готовы вернуть.

Слендермен, скрестив на груди руки, демонстративно хмыкнул. Тебя, мол, никто не держит, и жалеть о тебе никто не будет.

– Откажешься тут, когда все занято, – нехотя объяснился Тимофеев. – Оформляйте.

Ручка вновь опустилась на бумагу, к недописанному слову.

– Между прочим наши клиенты очень ценят услуги «Приюта», – заверил Цзун Гэ.

– Завтрак в постель, полуголых горничных и вид на пляж? Нет, погодите. Это же не про ваше заведение.

– Напрасно вы… Как это будет правильно по-русски? Ерничаете. Номер прибрали перед вашим приходом. Завтрака в постель не дождетесь, но в гостинице работает бар с напитками самой разной ценовой категории.

Упоминание о баре Тимофеева приободрило. Точно отмеренное количество выпивки имело свойство сглаживать любые недостатки. Главное не забывать, что проблемы водкой не решаются.

– Вы местный? – поинтересовался Тимофеев.

– Смотря с какой стороны посмотреть, – маленькие глазки Цзун Гэ блеснули в тусклом свете. – За тридцать лет во мне стало больше русского, чем китайского. Только попробовали бы вы объяснить это местным нацистам в начале двухтысячных.

– Скинхедам? Этим уродам ничего не объяснишь и не докажешь.

– Тут я с вами согласен. Вы умеете поддержать диалог, когда не ерничаете.

– Я же не просто так спросил, любопытства ради, – замялся Тимофеев. – Раз вы долго здесь живете, то изучили город вдоль и поперек. Случайно не знаете, где находится переулок Жялвей?

Рука китайца с зажатым ключом от номера замерла, будто принадлежала восковой фигуре. Тимофеев почти физически ощутил застывшее в воздухе напряжение.

– Жялвей? Знаю очень хорошо.

Тимофеев едва не вскрикнул от радости. Не просто так он вынужден был лично приехать во Владивосток и оббегать все окрестности, вымотаться до последних сил и отчаяться до поисков самой замшелой гостиницы. Сама судьба привела его в «Приют» – заведение, в которое он в жизни не догадался бы зайти в обычных условиях. Прежде, чем Тимофеев успел издать хотя бы один звук, Цзун Гэ спросил:

– Уверены, что хотите попасть в переулок? Предупреждаю, это место не для всех.

Дрожащими пальцами Тимофеев извлек из кармана смятый листок. Положил на стойку, подвинул ближе к китайцу

– На фотографии моя дочь. Исчезла две недели назад. Заявление в полицию написал, волонтеров подключил, но результата пока ноль. Телефон выключен. Ее подруги тоже ничего не знают. Тело… тело, к счастью, не нашли. У меня есть информация, что дочка приехала во Владивосток, пытаясь попасть на переулок Жялвей. Но я, как ни крутился, такого места не нашел. Пожалуйста, расскажите все, что о нем знаете!

Лицо Цзун Гэ осталось невозмутимым. Как будто ему доводилось слышать о пропавших дочерях по два раза за день.

– Господин Тимофеев, наши клиенты ценят «Приют» за уникальные услуги. Мы способны не только поведать о переулке, но и провести вас туда. Только мы – и никто больше. К сожалению, благотворительность – не наш профиль.

Услышав сумму, Тимофеев замолчал. Принадлежащий ему Страховой дом «Рубекс» держался на плаву и успешно отбивался от поползновений крупных хищников, но покупка невнятной услуги по цене новенькой машины волей-неволей заставляла критически осмыслить предложение. Вообще не факт, что он получит желаемое. Мошенников сейчас развелось с достатком, а они любят паразитировать на чужой беде.

– Да что в этом переулке такого? – не выдержал Тимофеев.

– Мы не экскурсоводы, а проводники. Увидите своими глазами, если получится.

Вяло колыхнулась мысль размазать желтоватое лицо по стойке, как сырое яйцо, бить до тех пор, пока слова не польются наружу. Тимофеев тридцатилетней давности, подтянутый, широкоплечий и несдержанный, наверное, так бы и поступил. И разрушил бы шанс найти дочь окончательно.

– Хорошо, я готов заплатить. Только отведете меня сегодня же!

Цзун Гэ самодовольно улыбнулся. Будто прочитал грязные мысли собеседника.

– Боюсь, что сегодня нельзя.

– Что, дорога закрыта?

– Завтра, – проигнорировал его подколку китаец. – Вы попадете на переулок Жялвей завтра. Проводник будет ждать вас в баре ровно в полдень. Деньги отдадите ему. Устраивает?

Номер убрали сносно. Премиум-классом или хотя бы люксом назвать скудное убранство было сложновато, но батареи поддерживали тепло, кровать манила подушками, а в ванной призывно белела душевая кабина. Тимофеев устало опустился на пахнущее свежестью постельное белье и уставился на высоченное зеркало, стоящее напротив. Задумка дизайнера помещения (если таковой имелся вообще) оставалась загадкой. Мало кому придет в голову пялиться на собственное отражение сразу после пробуждения. Сейчас Тимофеев видел помятого жизнью тюфяка с поредевшими волосами и тоской в глазах. Лишь фирменная улыбка осталась неизменной – отголосок харизматичного лидера, изображениями которого были усыпаны все остановки Хабаровска. Директор и модель в одном лице.

«Маленькая компания – надежная защита. «Рубекс» – местное страхование!»

Его вызывающая доверие внешность притягивала клиентов лучше всяких лозунгов. БЖ уверяла, что Тимофеев буквально излучал ауру надежности, стоило лишь улыбнуться. Но то было давно. Виниры спасли улыбку, уколы пока еще сдерживали кожу от превращения в морскую губку, утренние пробежки не давали пузу вывалиться за резинку трусов, однако прежняя надежность испарилась. Внутри Тимофеев был совершенно пуст.

4

В аэропорту «Кневичи» царила привычная для такого рода заведений суматоха. Алла стремилась познакомиться с городом, но багажная лента, как специально, оставалась пустой. Бывшие пассажиры самолета, не так давно аплодировавшие Егору, теперь сгорали от нетерпения и поглядывали на часы. Ушло время подвигов, пришла рутина. Алла задумалась над тем, что большинство сумок и чемоданов набиты скучными вещами: одеждой, обувью, косметикой и прочей бытовщиной. Но не рюкзак Егора, разумеется. Еще на досмотре он вызвал неподдельный интерес полиции сушеными травами, амулетами и оберегами. Пришлось доказывать, что шалфей и полынь в список запрещенных веществ не входят. Книгу Тревог и «Маледиктиарий» Безликого, хранилища знаний поколений черноведов, Егор благоразумно захватил с собой. Газовую горелку в багаже не пропустили, так что она отправилась в мусорку.

– Забавное название – «Кневичи», – улыбнулась Алла. – Как будто чихнул кто-то.

– Если уж говорить о названиях, «Толмачево» ничуть не хуже, – ответил Егор. – Каждый раз как слышу, так хочется пельменей. У нас продавали такие, в Вятских Полянах.

Настроение у него было отличное, несмотря на столь серьезную причину для визита во Владивосток. Алла сама не могла перестать фантазировать о том, что прилетела на свидание или экскурсию (или все сразу). Ядвига, коконы, ритуал – все это казалось отдаленным, почти нереальным. Может, оттого что молодой и привлекательный черновед, стоящий рядом, избавил ее от смертельного проклятия, которое провоцировало бывших ухажеров на членовредительства и убийства. И да, Алла не могла не замечать игривый блеск в глазах Егора, когда он смотрел на нее.

«Корреспонденту «Бюллетень Нова» начисто снесли голову бабочки в животе», – от неожиданно всплывшего в мыслях заголовка она чуть не расхохоталась. С другой стороны, неужели ей нельзя хотя бы немного полетать на облаках любви? «Облака любви» все-таки заставили Аллу прыснуть со смеха: не журналистом надо было становиться, а писателем чувственных романов. Егор завертел головой в поисках причины веселья, но она сквозь слезы пообещала рассказать об этом позже.

Получив багаж, народ радостно повалил на улицу. Пока Егор пытался вызвать такси через приложение, Алла вяло отбивалась от назойливых вездесущих бомбил. Они заламывали баснословные цены и хором уверяли, что иначе от «Кневичей» не уехать. Словосочетание «нет, спасибо» лишь разжигало их аппетиты. Когда Алла уже готова была взорваться, позади послышался вежливый кашель.

– Давайте-ка подброшу вас, куда скажете. Надо же отблагодарить за возможность дышать.

Хрипун из самолета теребил в руках старомодную меховую шапку. Его супруга – Алла догадалась, что совет подвезти молодую парочку спасителей принадлежит именно ей, – доброжелательно улыбалась. Спустя пять минут они уже отъезжали от аэропорта под жадные взгляды местных бомбил.

Хрипуна звали Федором, а его супругу – Викторией. Она всю дорогу не переставала рассыпаться в словах благодарности, звать на чай и предлагать домашнюю выпечку. Федор травил незамысловатые истории о буднях сварщика и рассказывал о достопримечательностях Владивостока.

– Островов у нас дох…

– Федя! – одернула его супруга.

– Много у нас островов, много! И все хороши, только сейчас не сезон. Ладно мы, местные, но вы-то зачем в разгар зимы приехали? Пробегитесь по набережной, там красиво. Забегите в китайский квартал, который Миллионкой называется. Там рядом хороший байдзю продают, хотя я больше по нашей водочке.

В этот раз Виктория не стала возмущаться вслух, а красноречиво вытаращилась на супруга.

– То есть музеи, выставки и театры, – поправился он. – В любом случае найдете какую-нибудь замануху.

Федор переключился на политику: обругал американских и европейских чиновников, погрозил кулаком японцам и повозмущался прошедшими краевыми выборами. Егор отвечал скорее из вежливости, чем из интереса. Алле не было никакого дела до местных депутатов и мэра – политикой она занималась тогда, когда писала соответствующую новостную статью. После столкновения с миром сверхъестественного ее все больше склоняло к разделу «Криминал», поэтому заметки о чиновниках ограничивались взятками и растратами. Ее мысли неожиданно вернулись к Ядвиге и проклятиям – стороне жизни, о которой большинство людей не имело представления. Она и сама понимала самую малость, поэтому вознамерилась прочитать Книгу Тревог и «Маледиктиарий» от корки до корки. Другие способы вооружиться знаниями против проклятий ей были неведомы. В сети, например, ничего толком не найдешь. Алла меняла поисковики и запросы, однако наталкивалась лишь на рассказы ужасов, сказки и любительские видеоролики с плохими актерами. Как будто всю информацию о проклятиях старательно удаляли. Или не могли загрузить. Как известно, сверхъестественное плохо дружит с техникой, а сеть зависит от техники напрямую.

Ее взгляд устремился на заснеженную трассу. Обочина полнилась разбитыми машинами и орущими друг на друга водителями. Кто виноват – толком не разберешь. Непогоде ничего не выскажешь, а вот незадачливому собрату по несчастью – всегда пожалуйста. Смятые бамперы и разбитые фары предвещали приличные расходы. Федор поерзал на сиденье и присвистнул:

– Такие «паровозики» почти каждый день видим. Аномальная зима сказывается. Сперва подтает, затем надует – вся дорога льдом покрывается. Шиповка не спасает, конечно. А те, кто первый раз по трассе едут, рискуют больше всех по неопытности. Будто проклятие какое-то!

В размышлениях о проклятиях и аномальной зиме Алла умолкла до конца поездки. Машина остановилась у скопления пятиэтажек. Не сразу пришло осознание, что нужно ориентироваться в незнакомом городе, искать временное пристанище и караулить Ядвигу.

Виктория подала голос:

– Федя!

Он лукаво подмигнул.

– А вы остановиться-то где собирались, молодые?

– У вас же о туризме кричат направо и налево, – откликнулся Егор. – Значит, гостиниц и хостелов должно быть навалом.

– Э-э, я бы так не сказал. Навалом-то навалом, но… Плакаты видели? Международный экономический форум намечается, понимаешь. «Богатая Азия» или что-то вроде того. Надо Россию делать богатой, а не Азию, но не суть. Приезжих полно, все номера забронированы. А супруга моя, Вика, связи имеет в парочке отелей. Двадцать лет администратором отработала! Так что не стесняйтесь. Если ничего не найдете, сразу звоните нам. Бывает, номер бронируют, даже оплачивают, но человек не приезжает. Вот что-нибудь такое мы вам обязательно найдем.

Искренне поблагодарив Федора и Викторию, Алла выбралась из машины. Мощный порыв ветра неприветливо ударил в лицо. Прогнозы обещали не ниже минус пяти, но по ощущениям выходили полноценные минус двадцать. И уютная постель с горячим душем светили еще не скоро.

– Какой следующий пункт нашего плана? – спросила Алла.

– Встреча со связной, – напомнил Егор. – Без нее порченное место не найти. Шелест сказал, за ней числится должок, поэтому информацией она поделится.

– Здесь тоже есть книжный магазин, открытый черноведом на пенсии?

– К сожалению, нет. Воспользуемся более классическим вариантом – запишемся на сеанс к экстрасенсу.

Алла кивнула, поеживаясь от холода.

– По пути возьмем кофе и булочки, – добавил Егор. – Мы хоть и на работе, но страдать не обязаны.

– Со страданиями успеется, – улыбнулась Алла краешком губ.

5

Тимофеев проснулся среди ночи от покалывания в онемевшей руке. Сгибая и разгибая пальцы, он вглядывался в непривычные, с чудными узорами, полотна на стенах, тусклое отражение в зеркале и полку с книгами, призванными хоть как-то скрасить скуку постояльцев. Названия их расплывались в полумраке и казались написанными на чужом языке. Отчаянно хотелось курить, но снаружи бушевал ветер, а под потолком предупреждающе мигала пожарная сигнализация. От пережитого стресса Тимофеев нарушил зарок разделаться с вредной привычкой и теперь жалел об этом, представляя, как его сковывают сладостные никотиновые цепи. Он перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Голову наводнили тревожные мысли о дочери.

Линора повзрослела быстро, словно не восемнадцать лет прошло, а в три раза меньше. Казалось, совсем недавно он пел колыбельные у детской кроватки, рассказывал о премудростях игры в футбол и собирал школьный портфель. Жаль, что так и не научился плести косы – в неуклюжих пальцах пряди вели себя как попало, выскальзывали и рассыпались. Все восемнадцать лет промелькнули точно в кино со скоростным монтажом. Раз – Линора выигрывает областные соревнования по художественной гимнастике. Два – Линора заканчивает школу с серебряной (не хватило одной пятерки до золотой) медалью. Три – поступает на бюджет, намереваясь стать первоклассным педиатром. На этом миленькое кино заканчивалось – начинался трэш-контент.

Тимофеев еще долго оставался бы в неведении, если бы не позвонили из университета с новостями о том, что Линора пропустила почти половину занятий. Он поначалу не поверил – слишком не вписывалось услышанное в его представления о дочери. Конечно, времени вместе они проводили меньше с тех пор, как она закончила девятый класс, и развод с БЖ дал о себе знать, но чтобы прямо прогулы? Еще бы сказали, что она забила тело татуировками и начала слушать блэк-метал. Фотографии журнала посещений его убедили.

Вне себя от ярости Тимофеев прилетел на съемную квартиру дочери, где впервые столкнулся с живой кучей дерьма по имени Славик. Славик, предпочитавший называть себя «Диджей СОС», гордо восседал на кухне в семейных трусах и с косяком травы в зубах. Линора, с замутненным взглядом, грязными волосами и дебиловатой улыбкой, обертывала зеленые комочки сигаретной бумагой. В квартире витал травяной сладковатый запах.

Жалкое лепетание дочери Тимофеев помнил слабо. Что-то там про любовь, долг и помощь зависимым. Якобы сама она ничего не употребляла, а только пыталась вырвать дорогого для нее человека из наркотических пучин. Зато хорошо Тимофеев запомнил сладостное первобытное чувство, разлившееся по телу после того, как он съездил Славику по лицу и выволок его за шкирку на улицу в тех же семейных трусах. Укурок особо не сопротивлялся, а если бы сопротивлялся, получил бы еще больше. Тимофеев велел ему не приближаться к Линоре ближе, чем на десять метров. Не в столь корректных выражениях, конечно, зато доходчиво. Остаток дня он провел в поисках новой съемной квартиры, потоках нравоучений и переговорах с университетом.

Тимофеев перевернулся в кровати, раздосадованный тем, что болезненные воспоминания уничтожили остатки сна и взбудоражили желание покурить. Уровень кортизола в его организме, должно быть, зашкаливал. Почему из всех людей на планете Линора выбрала долбанного наркомана, возомнившего себя богом танцевального синтвейва? Разве для этого она прилежно училась, занималась саморазвитием и строила карьеру? Будто сдвиг в мозгах произошел или взыграла генетическая память.

Говорят, молодость дана для ошибок. Сам Тимофеев в возрасте дочери успел натворить всякого недоброго, запрещенного целым Уголовным кодексом. Взросление в семье безработного и ларечной продавщицы сопровождалось беднотой и беспризорностью. Тимофеев ходил в школу в рваных штанах и мечтал обожраться булками с марципаном, в то время как его одноклассники дважды в год гоняли на юга. Повзрослев, он не увидел других вариантов выбиться в люди, кроме как примкнуть к небольшой группировке «Меченых». По Хабаровску ходили слухи, что за одно дело каждый боец получал столько, сколько мама Тимофеева зарабатывала за полгода. Слухи подтверждались радушным приемом «Меченых» в ресторанах и саунах. Для их увеселения приглашали знаменитых певцов из столицы, чуть ли не Андрея Губина. Словом, Тимофеев рискнул и напросился в группировку.

Риск не оправдался. Ему с другими бойцами предстояло припугнуть одного коммерса, который никак не хотел делиться кровно нажитыми деньгами. Стоило лишь достать ствол, как в помещение с криками «Всем лежать!» хлынули вооруженные СОБРовцы. Тимофеев отделался четырьмя годами колонии – в разы меньше, чем у остальных. Суд учел отсутствие судимостей и краткосрочное членство в банде «Меченых». Пока шел срок, банда развалилась, а отец неожиданно слег с инфарктом. В колонии Тимофеева назначили руководить цехом деревообработки, где он впервые задумался о страховании, глядя на отрезанную руку соседа по отряду. Освободился он условно-досрочно, с рэкетом и «Мечеными» завязал, и первым же делом устроился агентом в молодую страховую компанию.

Проделки Линоры по сравнению с его злоключениями – пустяки. Опытный Тимофеев знал, как договориться об отработке пропущенных занятий и каких репетиторов нанять. Тем более, что с исчезновением Славика все как будто наладилось. Линора исправно посещала университет и в свободное время занималась йогой. В общении с ней чувствовалась некоторая напряженность, однако на подобные жертвы Тимофеев готов был пойти. Подумаешь, отвечает на звонки или переписывается с ним «на отвали». Не страшно. Рано или поздно Линора обязана была понять, что он поступил правильно. Вмешался в критическую ситуацию в нужный момент, не позволил пойти по кривой дорожке. Парней вокруг предостаточно – выбирай любого, пусть не богатого, не успешного, но хотя бы не наркомана без вменяемых жизненных планов. Неужели так сложно? Тимофеев втайне надеялся, что Славик скончался в какой-нибудь подворотне от передоза, тем самым окончательно вычеркнув себя из жизни дочери.

Не вышло. Линора исчезла, когда Славик погиб.

Тихо матерясь, Тимофеев поднялся с кровати и зашуршал в кармане брюк в поисках пачки сигарет. Завывания ветра за окном его уже не сдерживали. С взвинченными нервами и бесконечным самокопанием ему не уснуть. Тимофеев накинул куртку, открыл дверь и замер, глядя на бредущую по гостиничному коридору сгорбленную фигуру. Длинные руки болтались, точно веревки. Слабые ноги шаркали по полу. Из-за яркой футболки и джинсов Тимофееву показалось, что идет человек вполне молодого возраста, только излишне принявший на грудь. Секундами позже лампы высветили из темноты морщинистое лицо, усеянное пигментными пятнами и перетянутое сеткой воспаленных сосудов. Подошвы дизайнерских кроссовок шуршали по ковролину необъяснимо громко.

Старик остановился возле номера напротив и завозился с замочной скважиной. Ключ дважды провернулся и замер. Дверь осталась закрытой. Тимофеев вздрогнул, когда седая голова резко повернулась в его сторону.

– Простите, – выдавил он. – Тяжелый день выдался. Не могу уснуть.

Старик едва заметно покачнулся и проворчал какую-то несуразицу. Возможно, в его словах был смысл, но Тимофеев его не уловил, утонув в глазах старика. Выглядели они необычно, неправильно. Но эта неправильность почему-то не улавливалась, будучи такой же малозаметной, как запашок тухловатого мяса.

Старик скрылся за дверью. Щелкнул замок. Тимофеев осознал, как нелепо выглядит, замерев посреди дверного проема. Он торопливо преодолел коридор, удивляясь тому, что оказался не единственным постояльцем в «Приюте». Не было слышно ни разговоров за стенкой, ни шагов или цокающих каблучков, а на парковке стояли всего-то две машины, одна из которых принадлежала Тимофееву. Однако вот он, человек преклонных лет, живет в номере напротив. Вряд ли приехал на экономический форум, хотя кто его разберет?

Отвернувшись от снежных комьев и раскуривая сигарету, Тимофеев продолжал думать о старике. Осознание того, что именно неправильного было в его глазах, пришло не сразу.

Пряталось за ними много всего – слишком много для одного человека.

6

Чудодейка Светлая снимала помещение в самом обыкновенном торгово-офисном центре, увешанном табличками с названиями юридических и бухгалтерских компаний, индивидуальных предпринимателей и некоммерческих организаций. И ее табличка тоже висела среди прочих, будто услуги экстрасенса не отличались от финансового консалтинга и курсов повышения квалификации.

– Как ее зовут? – не поверила Алла. – Точно не Светлана?

– Светлая, – ответил Егор. – Имя не настоящее, разумеется, но другого мы не знаем.

– Ей бы не в экстрасенсы, а в блогеры.

Сам термин «чудодейка» отзывался в памяти Аллы образами мистических фигур, проводящих сомнительные ритуалы. На рекламных страницах «Бюллетень Нова» подобных объявлений было полно. Потомственные прорицатели, астральные гадалки и рунические медиумы конкурировали между собой за внимание читателя, обещая исполнить несбыточные мечты совершенно бесплатно. Удивительная щедрость, если учитывать цены на рекламу в издании. Поток людей, текущий сквозь двери торгово-офисного центра, заставил Аллу задуматься над тем, сколько их них посетили чудодейку, а сколько предпочли решать проблемы традиционными способами, например, через юристов.

– Из мистического вижу только мигающую лампочку на потолке, – заметила Алла. – Вообще не вяжутся с чудодейством все эти выбеленные стены, охранник в каморке и указатели со стрелочками.

– Разочарована? – усмехнулся Егор. – Предпочитаешь покосившиеся домики на окраине деревни?

– Я предпочитаю обходить экстрасенсов стороной. Ну бред же! – Она подумала о том, что уверовала в силу проклятий меньше недели назад, и добавила: – Или я ошибаюсь? Хоть кто-нибудь из них призывает духов или обладает даром предвидения?

– Ах, если бы, ах, если бы, и жизнь была бы весела, – на удивление мелодично пропел Егор. – Но как связные они очень неплохи. Сложных клиентов направляют к нам, делятся информацией. В общем, без чудодейки найти переулок Жялвей будет сложновато.

Они поднялись на лифте, преодолели небольшой коридор и остановились перед одной из десятков похожих друг на друга дверей. Под номером 313 была прикреплена табличка, извещающая о чудодейке Светлой, обладательнице диплома целителя и степени кандидата психологических наук. Алла обратила внимание на указание юридического адреса и номера налогоплательщика. Тяжеловато, наверное, магам и экстрасенсам жить в мире бюрократии.

Внутри помещения Алла удовлетворенно хмыкнула. Выкрашенные в черный цвет стены поглощали тусклый свет ламп. С потолка свисали плетеные веревки, увешанные резными оберегами. В деревянных и стеклянных фигурках просматривались камни агата, а это означало, что чудодейка Светлая, несмотря на дурацкое прозвище, имела представление о работе черноведов. Травяной аромат, застывший в помещении, напомнил Алле о храме, который она посещала лет в двенадцать, на школьной экскурсии.

– Проходите же! – велел из глубин помещения низкий голос. – Не бойтесь сил моих, ибо они во благо.

Егор первым зашагал сквозь черноту и полумрак. Алла неуверенно двинулась следом, не в силах отделаться от ощущения, что стены растянулись, точно жевательная резинка, а потолок растворился в звездном небе. Атмосфера бизнес-центра осталась в прошлом, за дверью помещения номер 313.

Застывшая в окружении накрытых вышитыми пледами диванов и кресел женщина выглядела, как актриса местного театра, не успевшая выйти из образа после представления. Мертвенно бледная кожа контрастировала с волнами густых черных волос, ниспадающих до пояса. Изумрудные глаза по-кошачьи поблескивали в полумраке. Руки сжимали крепкую трость с металлическим набалдашником, внутри которого что-то неустанно шуршало и позвякивало. Длинный балахон и вереницы оберегов придавали чудодейке неуловимый цыганский облик. Резким взмахом руки Светлая заставила вошедших застыть на месте.

– Силы той стороны шепчут, – она наклонила голову, будто в самом деле услышала шепот. – Дают знак о необычных гостях, ищущих нечто несуществующее. Бегущих от опасности будущего.

Алла закатила глаза.

– Мы от Шелеста, – сказал Егор. – Насчет порченного места. Нам срочно нужно его отыскать, а без вашей помощи не получится.

Надменно кивнув, Светлая плавно опустилась в накрытое пледом кресло. По мановению ее руки Егор и Алла разместились на диванчике напротив. Повисла тяжелая пауза. Наконец, чудодейка ударила тростью об пол и произнесла:

– Переулок Жялвей удивительный. Является только избранным. И в то же время избранным лучше бы держаться от него подальше. Силы той стороны отговаривали, но я все равно посетила переулок дважды. Хотела поговорить с умершими, а услышала лишь тишину. Тогда я мало понимала в проклятиях. Меня, как мотылька к свету, тянуло к мистическим проявлениям, и неважно каким, хорошим или дурным. Теперь я знаю, что чудом избежала жутких проклятий.

– На карте никакого переулка нет, – попыталась направить ее в нужную сторону Алла.

– Зрячий да увидит, – потрясла тростью Светлая. – Как часто является вам образ в каплях дождя? Как часто слышите вы отголоски речи в шелесте листвы? Нет, не каждому дано чувствовать тонкое.

– Но ведь вам дано? Вы укажете нам дорогу? – спросил Егор.

Светлая выпрямилась в кресле и замерла, наклонив голову, словно ее ушей вновь коснулся потусторонний шепот. Алла слышала лишь приглушенный шум города. Дурная театральщина раздражала ее с каждой секундой все сильнее. Чудодейка не провела ни единого настоящего ритуала, не исцелила ни одного зараженного проклятием, зато корчила из себя умудренного опытом колдуна. Просто позорище выслушивать глупые бредни в то время, как Ядвига подбиралась ближе к заветной цели.

Чудодейка подняла посох и чуть качнула набалдашником, вызвав тем самым очередное шуршание и позвякивание.

– Силы той стороны сегодня благосклонны. Они поведали мне кое-что о вас, – Светлая понизила голос. – Впереди черноведов ждет избавление страждущего от проклятия. Такова судьба, написанная на роду.

Диванчик под Аллой, казалось, раскалился докрасна. Если бы не опыт скучнейших интервью, она бы высказала все, что думает о написанной на роду судьбе. Ничего хорошего – вот что. Алла велела себе брать пример с Егора. Каким-то образом он оставался спокойнее удава и даже немного подыгрывал представлению.

– О каком страждущем идет речь? У вас нет признаков заражения, если судить по внешнему виду.

– Милош – мой знакомый и собрат по участи, – в голосе Светлой угадывались нотки сожаления. – Невероятный прорицатель, взращенный духами, пал жертвой злого рока. Его тело ежедневно пронзает страшная боль, его внутренние органы отказывают. Скольким беднягам он помог! А теперь не может пересечь порог собственного дома. Такой дар пропадает зря.

Егор задумался.

– Навскидку подходит масса проклятий. Изгой, например, или Чудовище. Как долго мучается ваш знакомый?

– Больше года терзается.

– Значит, проклятие не смертельное или условно-смертельное. Уже хорошо. Но сейчас я не могу сказать, получится его исцелить или нет. Зависит от множества обстоятельств.

– Силы той стороны уверяют, что вы справитесь, – настаивала Светлая. – В знак благодарности за указанный путь вы избавите Милоша от мучений. Не злите их, предупреждаю.

Она ударила тростью с гулким стуком в подтверждение своих слов. Настенный светильник эффектно замигал.

– Хватит! – не выдержала Алла. – Научитесь говорить нормально! Хотите, чтобы мы сняли проклятие с вашего Милоша? Так и скажите. Паранормальные штучки и посох из «Властелина колец» ни к чему. Вся эта экспрессия с духами и той стороной выглядит просто смехотворно. Уж мы-то с проклятиями знакомы не понаслышке. И знаем, чего стоят так называемые экстрасенсы.

На лице Светлой вспыхнула столь искренняя обида, что Алла пожалела о резкости своих слов. В основном из-за того, что от чудодейки зависел путь к переулку Жялвей. И совсем немного потому, что обидела человека, который ничего откровенно плохого ей не сделал. Егор легонько наступил Алле на ногу, намекая о сдержанности.

– Не верите в ту сторону? – холодно произнесла Светлая. – Да как хотите. Но я вас уверяю – та сторона никогда не ошибается. Если вам предначертано снять проклятие с Милоша, так оно и будет.

Светильник перестал мигать. В трости ничего больше не шуршало.

– У нас времени в обрез, – признался Егор. – На переулке вот-вот произойдет очень неприятное событие, которое может затронуть всех. Представляете, как все повернется, если число зараженных возрастет в десять, в двадцать раз, а то и в сотни? Как только разберемся с переулком, будем рады вам помочь.

– Насколько я поняла, Шелест оказал вам услугу и теперь просит услугу в ответ, – добавила Алла. – Было бы нечестно его подводить.

Она почувствовала на себе обжигающий взгляд чудодейки, но удержалась от колкого замечания. Сейчас определенно было лучше держать язык за зубами.

– По крайней мере у вас, Егор, хватает хороших манер, – Светлая бросила презрительный взгляд на Аллу. – Не то что у вашей подружки. Сейчас отмечу переулок в приложении и скину вам скриншот. Но помните, вы пообещали мне исцелить Милоша. Пообещали мне и той стороне.

Смартфон Егора просигналил о полученном сообщении.

– Обещание сдержим, не сомневайтесь, – произнес он, вставая с дивана. – Если переживем встречу с порченным местом.

7

Измученный ночной бессонницей, Тимофеев провалялся в кровати до полудня. Выходить в город было бессмысленно, а Цзун Гэ уверял, что раньше положенного срока его к переулку не отведут, как ни упрашивай. Иногда слабой вибрацией давал о себе знать смартфон. Приходили отчеты поисковых отрядов: патрулирование города и прилегающих к нему окрестностей ничего не дало. Число волонтеров падало с каждым днем. БЖ продолжала закидывать его однотипными вопросами о судьбе Линоры. Тимофеев отделывался однотипными ответами. Очень уж активной она стала, при этом не желая внести хотя бы малейший вклад в решение проблемы. Вот подключила бы к поискам нового муженька – было бы другое дело.

ДимДимыч – гордый владелец второй половины «Рубекса» – постоянно спрашивал, все ли хорошо. Тимофеев не тешил себя иллюзиями относительно партнера по бизнесу. ДимДимычу, честно говоря, наплевать было на личные проблемы всех, кроме него самого. Тимофеев его интересовал прежде всего как человек, умеющий разгребать проблемы. И как лицо «Рубекса», конечно же. С заключением сделок и управлением персоналом ДимДимыч прекрасно справлялся сам – этого у него не отнять. Пусть потерпит немного. Впервые за долгое время Тимофеев ощущал равнодушие к бизнесу, который построил с нуля. Торговые знаки, падение прибыли и кризис на рынке страхования его не волновали. Без Линоры все потеряло смысл. Он приходил в ужас от предположения, что его пригласят на опознание тела. В мыслях поспешно откидывал, как горячую картофелину, то и дело возвращающийся образ изувеченной дочери.

Без пяти минут двенадцать Тимофеев отправился в бар. На двери номера напротив вывесили табличку «Не беспокоить». По-видимому, старик отсыпался после ночных прогулок. Тимофеев сам неустанно тер зудящие глаза и маялся легким головокружением, так что старика понимал прекрасно.

Как и в первую встречу, Цзун Гэ заполнял бумаги за стойкой администратора. Приколотили его туда, что ли? Или он попросту старательно изображал занятость. В конце концов, откуда взяться прорве документов при двух постояльцах и минимуме работников?

К слову о работниках – Слендермен был тут как тут, с неизменно скрещенными на груди руками. Он проводил взглядом Тимофеева, тонкие губы скривились в ухмылке.

– Вас ждут в баре, – напомнил Цзун Гэ, не отрываясь от бумаг.

– Да я на память не жалуюсь, – отозвался Тимофеев.

Увиденное в баре слишком контрастировало с образом, который он успел себе представить. Тимофеев ожидал увидеть подтянутого парня с рюкзаком за спиной и, возможно, с картой в руках, несмотря на ее отсталость по сравнению с навигаторами. Однако сидящий за столиком проводник походил на бездомного, обретшего неограниченный доступ к фаст-фуду. Складки жира под свитером складывались в уродливые волны. Лоб и щеки походили на минное поле с прыщами и бородавками. Скрытые медицинской маской мясистые губы непрерывно двигались толстыми дождевыми червями. Тимофеев сел напротив, пожалев, что стол слишком маленький: от проводника несло кислым смрадом.

Пухлая рука гостеприимно придвинула бутылку пива. Тимофеев молча покачал головой. Проводник, ничуть не огорчаясь, пожал плечами, переставил бутылку поближе к себе, отвинтил крышку, и лишь после этого заговорил:

– Ты-то что забыл на переулке? Кризис среднего возраста в башку ударил?

Говорят, даже в самом большом уродстве есть толика красоты. Голос проводника звучал, как хорошо настроенный музыкальный инструмент. Идеально для радио и подкастов – главное, чтобы лица не было видно.

– Вот так сразу? – усмехнулся Тимофеев. – Даже не познакомимся?

– Удивительно хороший настрой для человека в отчаянном положении. Зови меня Проводником, если хочешь. Другого имени говорить не собираюсь, а твое мне вообще не интересно, хотя по документами в вестибюле посмотреть можно. Сделаем дело – расстанемся друзьями. Второй раз ко мне обычно не приходят. Так зачем имена?

– Логично, – согласился Тимофеев. – А откуда ты…

– Откуда я знаю насчет положения? – Губы под маской разошлись в подобии улыбки. – Так мы бы не встретились, будь оно по-другому. Про кризис среднего возраста я так просто сказал. Видно же, как ты нервничаешь. Давай рассказывай, что хочешь отыскать на переулке.

Тимофеев инстинктивно решил, что обязан сказать правду. Ему думалось, что соври он хоть самую малость, Проводник покинет гостиницу, оставив его ни с чем. Даже деньги не помогут.

– Парень моей дочери скончался во Владивостоке. Подробности о личной жизни тебе ни к чему. Все сложно, причем там, где сложно быть не должно. Дочь отреагировала неадекватно. Как только узнала о смерти этого придурка, умчалась во Владик на первой же попутке, даже вещи толком не собрала. Наплевала на учебу, мать и отца. Парня, кстати, успели похоронить. Я вообще не понимаю, зачем она так торопилась. Вроде бы никогда религиозной не была, – Тимофеев нервно сглотнул. – Во Владивостоке ее след оборвался. Человека, который ее подвез, проверили по всем базам. Он ни в чем не виноват. Высадил мою дочь на окраине и поехал по своим делам. А ее как будто вычеркнули из нашего мира.

Проводник, неуловимо напоминающий выражением лица стереотипного частного детектива из американских фильмов, покрутил бутылку пива на столе.

– Мало ли, где она могла пропасть. Может, каникулы себе устроила. Молодые сейчас такие пошли. Малейшая беда – сразу выгорание и стресс. Или бандиты постарались.

– Полицейские нашли ее телефон в мусорке. Сообщения подчищены, история поисков удалена. Только заметки сохранились. Полно всякой ерунды вроде рецептов и списков покупок. Кроме одной, с очень странным содержанием. «Владивосток, переулок Жялвей, 21.45». Город, адрес и время. Других зацепок у меня не осталось.

Тимофеев умолк, пораженный внезапной догадкой. Он и полицию подключал, и архивы, и волонтеров, а переулок Жялвей так и не нашел. Даже в «Приют» угодил почти случайно. Как же Линора справилась? Тоже обратилась за помощью к проводникам. Можно подумать, есть другие варианты. Выходит, она посещала «Приют» несколькими днями ранее и – кто знает? – ночевала в том же самом номере. Тимофеев достал из кармана смятую фотографию и аккуратно разгладил.

– Не видел ее? По фотографии не скажешь, но девушка она высокая. Почти с меня ростом. Раз она искала Жялвей, то должна была связаться с тобой, верно?

Проводник приблизил фотографию к лицу. Прыщи на его лбу сложились в извилистую линию.

– Красивая. Будь у меня очередь расписана на годы вперед, я бы все равно ее запомнил. Но клиентура в нашем бизнесе редкая. Уникальная, как скульптуры в музее. – Он вернул фотографию. – Точно могу сказать, что никогда твою дочь не видел. А врать мне бессмысленно. За информацию о дочке я бы с тебя слупил больше, чем за путь к переулку.

– Но кто-то ведь ей помог… – поморщился Тимофеев. – Есть другие проводники?

– Нет. Но есть другие способы увидеть Жялвей.

– Навигатор? Собака-поводырь? Туристическая экскурсия?

Проводник с довольным видом откинулся на спинку стула.

– Я не собираюсь терять доход из-за болтливого языка. К тому же ты вообще пока не понимаешь, о чем говоришь. Не понимаешь, каких усилий нам стоило освоить надежный путь к переулку. А другие тебе не понравятся – я их на себе проверял. Хочешь, покажу последствия?

Тимофеев не особо хотел, но все же кивнул.

– Обожаю этот момент. – Проводник уцепился жирным пальцем за край маски и сдвинул ее в сторону. – Знаешь, я не всегда был таким красавчиком.

Тимофеев пожалел, что не успел отвернуться. Раздутые губы проводника были усеяны рваными отверстиями, в которых непрерывно перемещалось нечто, похожее на нить. Однако нить была живой. Под взглядом Тимофеева она юркнула в губную норку и затаилась. Проводник медленно вернул маску на место.

– Что за… – выдавил Тимофеев.

– Девочкам нравится. Не всем, понятно, а тем, кто очень любит деньги, – подмигнул Проводник. – Искренне надеюсь, что твоя дочь не прибегала к столь разрушительным для организма способам передвижения.

Тимофеев пялился на маску, на складки ткани, скрывающие тонкое тельце червя. Воображение его подкидывало картины, одну страшнее другой: ровная, без малейшего изъяна кожа дочери ссыхается, превращаясь в апельсиновую корку; тело раздувается под напором бурлящей желчи и лопается, как дешевый воздушный шарик; черви бороздят кожу и мышцы, вываливаются из ноздрей и ушных раковин. Господи, во что она ввязалась?

– Я продаю надежный и относительно безопасный путь, – сказал Проводник. – Переулок Жялвей как на ладони, здесь и сейчас. Если твоя дочь там, найдешь ее и вернешься без проблем. Но сначала деньги, а потом товар, как гласит старое правило.

Ошеломленный увиденным, Тимофеев без единого слова выложил на стол пухлый конверт. Проводник утащил его, не удосужившись заглянуть внутрь и пересчитать деньги.

– Показывай, куда идти. Надеюсь, недалеко?

– Как сказать. Расстояние – штука относительная.

Тимофеев завертел головой в поисках потайной двери, ведущей в переулок Жялвей, но взглядом натолкнулся на Слендермена, замершего возле дверей. И только потом его внимание привлекла маленькая баночка с густой мутной жидкостью, мирно лежащая на громадной ладони Проводника. Сквозь толстое стекло просматривалось пятнышко таблетки или капсулы. Тимофеев непонимающе уставился в сальные глазки.

– Это еще что?

– Переулок Жялвей находится в месте, которое мы называем Изнанкой. Изнанкой Владивостока. Ты весь город обошел, а все равно бы к переулку не попал. Но вот эта крохотная капсулка тебе поможет. Советую принять перед сном, лежа в кровати. Глотай целиком, не раскусывай. Обильно запей водой. В холоде хранить не советую. Если понадобится еще одна – ты знаешь, где меня искать.

Прилив крови обжег щеки. Тимофеев стиснул зубы и сжал кулаки.

– Я просил дорогу указать, а ты наркоту мне толкаешь? – процедил он. – Совсем охренел?

Проводник успокаивающе махнул рукой. Тимофеев решил, что жест обращен к нему, пока не услышал звук шагов за спиной. Слендермен, осторожный и сосредоточенный, приближался с телескопической дубинкой в руках. Вдобавок Цзун Гэ перекрыл выход из бара. Его мрачный вид дополнял блеск невесть откуда взявшегося тесака для разделки мяса.

– Полицию мы вызывать не любим, с буйными клиентами разбираемся сами, – миролюбиво заметил Проводник. – Пообещай вести себя хорошо, и продолжим разговор.

Тимофеев насупился, но с места не сдвинулся. Мысль о том, что он умудрился потерять время и деньги в наркопритоне, неприятно пульсировала в голове. Надо бы убираться, и как можно скорее, желательно без лишних слов. Как только он окажется за пределами «Приюта», сразу даст наводку полицейским и журналистам. Посмотрим, как запоют китаец с толстяком в местном изоляторе. А Слендермена вообще стоит выставить напоказ в местной кунсткамере.

– Да ты пойми, своим ходом до переулка не добраться. – Проводник толкнул баночку с капсулой по столу. – В горы ведь не полезешь без альпинистского снаряжения? Считай, что это оно. Пользоваться им или нет – выбор за тобой.

Тимофеев с ненавистью уставился на колебания мутной жижи. Из-за наркотиков пропала Линора, а теперь это же дерьмо пытаются всучить ему. Блеск.

– Я вижу, ты не совсем нам доверяешь? – спросил Проводник.

– В самом деле? С чего ты взял?

Проводник подхватил непочатую бутылку пива и поднялся со стула.

– Навести своего соседа из номера напротив. Такого симпатичного старикана в кроссовках. Спроси, как прошло путешествие. Получишь пятизвездочный отзыв клиента лично.

Тяжелой поступью он покинул бар. Цзун Гэ незаметно исчез еще раньше. Слендермен спрятал дубинку и уставился за окно, словно напряженный инцидент нисколько его не взволновал.

Тимофеев просидел, сам не зная сколько времени, с пустой головой и отсутствием связных мыслей. Вся эта история источала зловоние похлеще, чем кусок падали. Мутная гостиница, подозрительные капсулы, скрытая часть Владивостока… Изнанка, мать ее. Но хуже прочего были червивые губы Проводника. Он подцепил паразита и все-таки разгуливал с ним, будто это и не паразит вовсе, а так, едва заметный синячок. Какая-то часть Тимофеева отказывалась верить, что все это навалилось на него в самом деле. Но как тут не поверишь, ведь сколько ни щипай себя за ногу, так и не проснешься.

Как вор, он схватил баночку, и побрел в номер.

8

Переулок Жялвей прятался под другим, совершенно непримечательным названием. И переулком он перестал быть давным-давно, когда местные власти снесли деревянные бараки, заложили небольшой сквер и продлили дорогу. С одной стороны улицы застыли три серых, как бетон, малоэтажных дома. Прямо напротив них в заснеженных кустах утопали безлиственные деревья. Вполне типичная картина для окраины провинциального спального района, откровенно скучноватая, если не приглядываться.

Взору бдительного наблюдателя открывались малоприятные детали. Дома выглядели неухоженными, грязными, почти нежилыми. Очередь капитального ремонта до них упорно не доходила. На замызганных клеем и бумажными обрывками досках объявлений чернели большие буквы: «СДАЕТСЯ» с номерами телефонов. Сдавались, по всей видимости, почти все квартиры сразу. Плотные шторы в окнах задернуты – жильцы как будто сговорились. На заснеженных тротуарах проступали редкие отпечатки подошв. Деревья, больные и скрюченные, казались ошибкой природы, словно посадили их кронами в землю и корнями наружу. Кора обильно бугрилась желтоватыми наростами, а гнезд на ветвях не было ни одного.

– Тоскливо и холодно, – поежилась Алла. – Как на кладбище.

– На кладбище бывает поживее, – ответил Егор.

Однако сходство было в самым деле поразительным. Вокруг застыла почти ритуальная тишина, и даже городские звуки до переулка долетали приглушенными. Заборчик, огораживающий сквер, напоминал могильную оградку, которую забывали подкрасить с момента установки. В зоне видимости ни одного человека. Внутреннее чутье, страх или дурной опыт заставляли пешеходов обходить улицу стороной, а жителей дома – держаться подальше от собственных квартир. Переулок Жялвей был отмершим сосудом в кровеносной системе города.

– С чего вдруг порченное место образовалось именно здесь? – Алла огляделась. – Почему не в любом другом дворике? Или не на главной площади, в конце концов? Погоди, я угадаю. Много лет назад на переулке Жялвей провели сатанистский ритуал с жертвоприношением и каннибализмом? Ну не просто же два алкаша друг друга зарезали, да?

– Без убийства не обошлось. Мне Шелест рассказал, не вдаваясь в детали. В гражданскую войну весь Дальний Восток оккупировали интервенты. Японцы, поляки, американцы… Последних было меньше, но зверствовали именно они. Отрезали нашим губы и уши, морили голодом в отместку за косые взгляды или ругательства. Война и разруха, приправленные несправедливостью, – благодатная почва для проклятий.

Егор коснулся заснеженной дороги. Пальцы пронзил обжигающий холод.

– Здесь американцы уничтожили несколько крестьянских семей якобы за связь с партизанами. Патроны тратить не стали, закололи штыками. Сначала убили мужчин, чтобы не столкнуться с сопротивлением. Женщин и детей тоже не пощадили. Шелест упомянул, что людей порубили на куски – так легче закапывать в землю. Такая получилась братская могила без имен, крестов и отпеваний. Бараки сожгли вместе с вещами. Парой дней позднее на обгоревших кусках повесили табличку: «Переулок Жялвей». Опухоль, значит. – Егор взглянул на новенький указатель с современным названием. – Кто именно постарался, так и не выяснили. То ли шутник с плохим чувством юмора, то ли сердобольный гражданин. Провисела табличка всю интервенцию, людям запомнилась. Когда советская власть переименовала улицы, название еще долго ходило на слуху как символ бессмысленного насилия.

Егор перевел взгляд с дома на скрюченные деревья, ветви которых теперь напоминали ему вздернутые в мольбе руки убитых женщин и детей. Воображение разыгралось настолько, что в свисте ветра слышались крики.

– Я знаю, что война не бывает чистой и благородной, но все равно пробирает до мурашек, – тихо произнесла Алла. – Стреляйте вы по военным, по вооруженным… Беззащитных-то зачем убивать?

– Вот эта ненависть к убийцам, жалость к жертвам, их предсмертная боль, сосредоточенные в одном месте, истончили грань. По крайней мере такая версия описана в «Маледиктиарии», а другой у нас не имеется. Сдается мне, Безликий не ошибался. Ты ведь чувствуешь, здесь что-то не так?

– Если ты про давящее чувство тоски, то да, – подтвердила Алла. – Похуже местечко еще надо поискать.

– Нет, я…

Что-то едва заметное, как упавший снег или крыло птицы, тронуло Егора за плечо. Он развернулся, но увидел лишь Аллу, стоящую метрах в пяти от него с озадаченным видом.

– Что случилось? – прошептала она, и тоже закружилась в поисках возможной угрозы.

Дерганные движения на самой границе зрения давили на нервы. Каждый раз, стоило Егору решить, что ему показалось или в глаз попала соринка, как движения возобновлялись. Будто человек стоял сбоку и махал руками, привлекая к себе внимание, но отходил вслед за поворотом головы. Эти призрачные движения невозможно было объяснить плывущим по ветру куском полиэтилена или дрогнувшей веткой дерева. Но и машущего человека Егор не встретил. Если бы он не был знаком с потусторонними силами, мигом убрался бы подальше с переулка и постарался бы забыть это место навсегда.

– Кажется, я догадался, почему здесь так мало прохожих, – усмехнулся Егор.

Алла, похоже, все равно заметила, как его пробрало. Из усмешки вышла плохая маскировка.

– Рассказывай, – велела она. – Тебя словно черт коснулся. Так моя бабушка говорила, если какой-нибудь человек стоял столбом и пялился в одну точку.

– Ты правда не видела?

Ее ответ озадачил Егора не на шутку. Если в переулке Жялвей истончилась грань, образовалось порченное место, то оно должно было действовать на всех одинаковым образом. С другой стороны, никогда прежде он не имел дела с порченными местами, а их описания встречал только в «Маледиктиарии» и рассказах Шелеста. Кто знает, насколько они правдивы?

– Фигуры, похожие на человеческие, мелькали по сторонам, – признался Егор. – Помнишь слухи про двадцать пятый кадр в фильмах? Изображение, длящееся меньше секунды. Что-то подобное мне привиделось. Да ладно бы один раз, а то ведь несколько.

– Ладно, – кивнула Алла. – Чувствуешь себя в порядке?

Прислушавшись к ощущениям, Егор кивнул. На всякий случай проверил оберег, хотя против целого порченного места не справилась бы и гора агата. Признаков проклятия на себе он не обнаружил, да и колебания образов явно были вызваны не им. Переулок Жялвей оказался загадкой – загадкой, которую Егору не хотелось решать категорически. Погруженный в размышления, он не сразу обратил внимание, что Алла вооружилась смартфоном и принялась снимать окрестности на камеру.

– Умно, – отметил Егор. – Есть артефакты?

– Вообще-то есть. На, попробуй поводить по сторонам.

Все та же пустынная улочка высветилась на экране смартфона. Стоило переместить его на малейшее расстояние, как изображение начинало подрагивать или идти волнами. Редко, но заметно вспыхивали белые полоски, похожие на молнии. Обычные помехи, которые можно было бы списать на дефект камеры или излучение, если не знать о том, как действуют проклятия.

– Успокой меня и скажи, что простой ритуал очищения сработает, – попросила Алла.

– Вряд ли. Иначе другие черноведы очистили бы порченное место для нас, – откликнулся Егор. – И вообще не стоит здесь долго оставаться. Нутром чую какой-то подвох. Надо бы почитать про этот переулочек. Историю, недавние происшествия. Хорошенько подумать, и только потом соваться.

– А если Ядвига нагрянет среди ночи и распахнет двери в ад? Она – дама непредсказуемая.

Егор обвел взором линии электропередач, столбы и крыши домов. Вновь ему почудилось припадочное дергание в окнах и за кривыми стволами деревьев. Нет, квартиру в этом месте лучше не снимать даже бесплатно.

– Патрули нам не выставить, – сказал он. – Но кое-что сделать можно. Давай прогуляемся до магазина и купим пару-тройку камер наблюдения. Желательно с датчиками движения. Тут не Красная площадь – проходимость невелика. Подозрительных гостей не пропустим, подготовиться успеем.

– Ты это заранее продумал?

– В нашем деле многое зависит от импровизации.

Возле выхода из переулка Егор обернулся в последний раз. Мельтешения фигур уже не преследовали его, но вал тоски накатил как прежде. И вновь слабо колыхнулось желание никогда сюда больше не возвращаться.

9

Об инциденте в баре ничего не напоминало. Проводник покинул гостиницу с конвертом, полным новеньких денежных купюр. Слендермен вернулся в коридор, хотя руки на груди не скрестил и дубинку, пусть и сложенную, из них не выпустил. Цзун Гэ вел себя с прежней невозмутимостью. Тимофеев, еще не отошедший от злости, поинтересовался, не спрятана ли за стойкой администратора коллекция мясницких ножей.

– Ведите себя прилично, господин Тимофеев, – равнодушно ответил Цзун Гэ, – и не узнаете.

– Прилично, – презрительно передразнил Тимофеев. – Плевать я хотел на ваши приличия. Развели тут долбанный притон, только шприцов с иголками не хватает! Хватит с меня! Я ухожу, и пусть только эта тощая псина в джемпере попробует меня остановить!

Слендермен на «псину» почти не отреагировал, лишь переступил с ноги на ногу.

– Как вам будет угодно. Желаю удачи в поисках дочери.

По лицу и мягкому говору китайца невозможно было определить, издевался он или нет. Тимофеев мысленно досчитал до десяти и, ощутив спадающее напряжение, молча направился в свой номер. Не выйдет у них вывести его из равновесия, не выйдет. Как бы ни старались. К тому же совсем скоро он покинет «Приют» и позаботится о том, чтобы его обитателей задолбали проверками.

В номере Тимофеев принялся собирать вещи, однако тяжесть баночки с капсулой постоянно его отвлекала. Карман оттопыривался, мешал, и не давала покоя мысль о впустую потраченных деньгах.

– Посмотрим, что за отрава, – сдался он. – На расстоянии вреда не будет.

В свете ламп жижа выглядела голубовато-зеленой, как сырная плесень. В облаке блеклых пузырьков качалась вытянутая капсула, имеющая мало общего с собратьями из коробки с витаминами или рыбьим жиром. Больше всего она напоминала подгнившую виноградину с искусственной оболочкой. Чудилось, будто виноградина не просто покачивается, а дремлет, совсем как живая. Отвинтив крышку, Тимофеев осторожно потянул носом терпкий мясной аромат. Желудок тут же болезненно содрогнулся. Неужели эту дрянь кто-то в себя сует? И как она помогает найти переулок Жялвей?

В памяти всплыли слова Проводника о соседе из номера напротив. Ни на какой экономический форум старик не прибыл, и денек-другой перекантоваться не собирался. До Тимофеева неприлично медленно доходило, что каждый из постояльцев, сколько бы их ни было, оказался в «Приюте» вовсе не для ночевки. Притягивали их уникального рода услуги, которые оказывала стайка шарлатанов. Уверенных в себе шарлатанов, надо отметить. Но старик-то был не из их числа? Почему бы с ним и в самом деле не поговорить? Тимофеев знал, что даже толпы могут ошибаться, иначе его «Рубекс» ни за что не стал бы успешным. И все же сомнения терзали его, как старая бритва.

Старик открыл не сразу. Пришлось дважды настойчиво постучать так, что отвалилась одна из цифр на двери. Тимофеев успел решить, что старика в номере нет, когда до ушей донеслось едва заметное шарканье. Щелкнул замок, в щели показалась седая голова. Воспаленные глаза слезились от яркого света. За спиной старика, выглядывающего точно средневековый вампир из фамильного склепа, бледного и заспанного, проглядывался полумрак номера.

– Добрый день! Извините, что отвлекаю, – Тимофеев с легкостью выдал улыбку, которая украшала все рекламные плакаты «Рубекса» с его персоной. – Я из соседнего номера. Мы с вами столкнулись прошлой ночью. Помните?

Старик тяжело, с присвистом, выдохнул. Узловатая рука махнула, призывая перейти к делу.

– Я хотел спросить насчет капсулы. Вы тоже купили ее у Проводника? Я не из полиции, не волнуйтесь.

Тимофеев понизил голос. Не хватало еще, чтобы разговор кто-то подслушал. В особенности Цзун Гэ. Железное спокойствие китайца тревожило куда больше уродливости Проводника или молчаливой агрессии Слендермена.

– Как она работает? – настойчиво спрашивал Тимофеев. – Вы попали, куда хотели?

– Куда… Хотел?

Старик едва двигал языком. Казалось, что его тельце рассыпется по частям или обмякнет мешком, таким больным он выглядел. О болезни говорили не только ужасающая худоба, трясущиеся руки и разбухшие сосуды – от старика веяло смертью. Вряд ли он вообще понимал, с кем говорит и о чем. Небось, капсулу ему втюхали, как чудодейственное лекарство от всего на свете.

– Переулок Жялвей? – рискнул уточнить Тимофеев. – Тот, что в скрытой части города. В Изнанке или как ее там.

Старик оживился, приосанился. Желтоватый язык облизнул потрескавшиеся губы.

– Я был там, – с видимым усилием произнес он. – Жялвей – место многих смертей. Я видел их… Своих родителей. Говорил с ними. Господи, я говорил с мамой и папой. И приду туда в последний раз.

– С помощью капсулы?

– Капсулы, – эхом отозвался старик. – Не глотай ее. Глотай только, если иначе не можешь. Ты ведь не такой дурак, как я.

В голосе явно сквозило предупреждение, но Тимофеев уловил кое-что еще. Капсула работала. Неизвестно как, но она способна была привести его к переулку, в котором затерялась Линора. Лишь бы цена не оказалась слишком высокой.

– Почему? – повысил голос Тимофеев. – Что произойдет? Давайте поговорим в вашем номере?

Старик зашелся в надрывном кашле. Сдерживая приступ, он протестующе замахал руками и захлопнул дверь. Вновь щелкнул замок. Глухое карканье утихало по мере удаления старика вглубь номера.

Просто испорченный телефон какой-то: одни намеки и никакой конкретики. Кроме осточертевшего переулка Жялвей, конечно. О нем старик был предельно конкретен. Подумать только – на излете жизни гонится за мамой и папой. Детьми и внуками, видать, так не обзавелся.

Размышляя о разговоре, Тимофеев поднял отвалившуюся цифру и приладил на дверь. Старика доканывали возраст и прорва болезней, однако он рисковал крохами отведенного ему времени, употребляя капсулу с неизвестным веществом. Как много он получал взамен?

Тимофеев понимал, что перебирает доводы ради того, чтобы проглотить капсулу. Защищает нелогичное, совершенно несвойственное ему решение. Куда правильнее было бы нанять свору частных детективов, волонтеров или хакеров, прошерстить каждый сантиметр Владивостока или запустить в сети повторяющийся видеоролик с призывом вернуться домой. И куда проще было надеяться на баночку с капсулой.

Старик затих в своем номере. Тимофеев решил навестить его позже – выудить побольше информации или хотя бы свериться о самочувствии. Было бы неплохо опросить других постояльцев, но так и не поймешь, занят ли номер, а сверяться у Цзун Гэ – себе дороже.

Он побродил по коридору, рассчитывая встретить кого-нибудь кроме персонала, однако в номер вернулся ни с чем. Разбросанные вещи укоризненно глядели на него. Тимофеев опустился на кровать и достал фотографию дочери. Линора жизнерадостно улыбалась – не самый подходящий снимок для объявления об исчезновении, но именно на нем лучше всего запечатлелись ее вздернутый нос, доставшийся в подарок от БЖ, чуть вытянутый подбородок и россыпь веснушек на щеках. Она сделала селфи, как только получила студенческий билет, и тут же отправила снимок отцу. Беззаботное время. Тогда еще Славик, он же «Диджей СОС», не успел объявиться на горизонте и все испортить.

Тимофеев бережно сложил фотографию в карман. Запер дверь на случай, если капсула спровоцирует галлюцинации, и ему вздумается выкинуть какой-нибудь фокус. Обвел взглядом номер, раздумывая, стоит ли подготовиться как-нибудь еще, и решил, что к неизвестному подготовиться невозможно.

«Глотай целиком, не раскусывай», – зазвучал в ушах голос Проводника.

Капсула отозвалась на языке привкусом плохо прожаренного мяса. Зашевелилась в горле, едва не заставив Тимофеева выплеснуть содержимое желудка наружу.

«Все-таки оно живое», – успел подумать он, прежде чем темная пелена опустилась перед глазами.

10

ЭКСЦЕСС: ГОРОДСКАЯ СЛУЖБА КРИМИНАЛЬНЫХ НОВОСТЕЙ

Минувшей ночью жителям одного из наших районов не удалось поспать. Виновника шума первой обнаружила Марфа Никитична, воспитатель детского сада на пенсии.

– Я ворочалась и думала, что рано или поздно хулиган уйдет. Воет и воет, как резанный. Разве можно бесконечно выть? Я уже не молодая, что б всю ночь скакать, – рассказывает Марфа Никитична. – Полчаса, наверное, я лежала на кровати слушала этот вой, а подлец все не уходил. Подошла я к окну – там только темень, да силуэт во дворе шатается. Кричу ему: «Уходи, уходи!», только он как будто не слышит. Да еще и громче выть принялся!

Вместе с соседями Марфа Никитична вышла во двор, где принялась отчитывать нарушителя спокойствия. Дальше, по ее словам, стали происходить совсем уже мистические явления, объяснить которые сотрудники «Эксцесса» не смогли.

– Я хоть и педагог в прошлом, но высказать захотела хулигану все основательно. Как только подошла к нему, так и обмерла. Вой стоял оглушительный, а рта у человека вовсе не было, представляете? Под носом ровно, что на моей ладони (примечание: Марфа Никитична демонстрирует ладонь). Глаза злобные такие, выпученные. И на меня он пошел, – Марфа Никитична сокрушенно качает головой. – Вадик, мой сосед со второго этажа, рукой хулигана оттолкнуть пытался. Да рука-то его в груди утопла! Утопла, вот те крест!

Увиденное повергло жителей дома в шок. Мы опросили очевидцев, и все как один утверждают, что рукой Вадим действительно застрял в груди хулигана. Один из соседей попытался растащить драчунов, но не вышло. Когда раздался страшный хруст, все увидели, что Вадим лишился руки. Не осталось ни пальцев, ни ладони. Пока жители дома приходили в себя, хулиган скрылся с места происшествия. Пострадавшего госпитализировали.

– Вот клянусь, он мне ее откусил, – рассказывает Вадим Алексеевич, пряча покалеченную руку под курткой. – Никто не верит, а я видел зубы. Там, где у нормальных людей ребра. А теперь-то что? Ни руки, ни компенсации. Как же я плотничать буду, без руки-то?

Жильцы дома боятся выходить на улицу. По данному факту возбуждено уголовное дело, преступника пока не нашли. В полиции не смогли дать однозначного объяснения произошедшему. Мы публикуем фоторобот, на котором рот и подбородок оставили недорисованными, и просим наших читателей сообщить любые сведения о преступнике. Надеемся, что новых жертв не появится.

Мы понимаем интерес аудитории к данному инциденту, поэтому продолжим следить за появлением новых деталей. Увидимся в следующих выпусках.

ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ. ВЛАДИВОСТОК

Городское сообщество

У нас чиновники способны не только задницы просиживать? В родительскую субботу решила помянуть близких, как принято. Мало того, что автобусы редко ходят и пробки кругом, так на кладбище устроили беспредел! Ночью какие-то бандиты раскопали могилы. Че творят, уроды! У нас оградку смяли, надгробные камни поломали. Рядом все в ямах и останках. А запах… Знаете, как воняют трупы? Еще и полицейские снуют вокруг и расспрашивают. Так и подумала, что меня задержат и допрашивать начнут. Хорошо, обошлось. Но кладбище в порядок не привели! Алло, за что налоги плачу?

Комментарий пользователя «Мирный мяу»: «у нас тоже все разрыли. Это какой-то мужик сделал. Полицейский показывал видеозапись (вся в помехах) с камеры и спрашивал, не знаю ли я его. Вроде бомж обычный, но знаете, он ведь землю могильную ел. И все, что под ней. Вот с такими больными рядом живем».

Комментарий пользователя «Товарищ Остапенко»: «это дипфейки и фотошопы. Никто землю жрать не будет. Она не съедобная же».

Комментарий пользователя «Иван Судакофф»: удален.

Комментарий администрации сообщества: «Обсуждения под постом закрыты из-за оскорблений и ложной информации».

ПИСАТЕЛЬ ЧЕРВОТКИН. ПЛЮШЕВЫЙ СМЕХ И ДРУГИЕ ИСТОРИИ

Телеграм-канал

Этот пост я решил посвятить не литературе, а нашим соседям. В доме напротив моего жил старенький профессор каких-то там физико-математических наук. Его вместе с женой я мог назвать вполне милыми людьми, которые каждый раз здоровались при встрече, поздравляли с праздниками и общались такими исчезнувшими в современном обществе оборотами, как: «будьте любезны» и «не соблаговолите пренебречь». Образ, я думаю, понятен.

Такие люди отходят в иной мир тихо, в своей постели, в окружении любящих родственников, однако судьба распорядилась иначе. Думаю, первые странности я заметил дней двадцать назад, когда профессор (обойдемся без имен и фамилий) стал набирать вес. Причем не так, как толстяки, которых мы видим на улицах. У тех жир уходит в живот, бедра и задницы, а профессор округлялся как-то полностью. Каждый день все больше разрастались пальцы, грудь и даже уши. Я видел, как он выходил навстречу врачам, надутый, как воздушный шар. Кстати, двигался он без видимого напряжения, даже не потел. Признаюсь, что даже погуглил симптомы болезней, интереса ради. Ничего жизнеутверждающего не нашел: проблемы с печенью, сердцем, почками или кровеносной системой, часто неизлечимые.

Умер профессор на моих глазах. Я вышел за покупками и столкнулся с ним, пробирающимся сквозь залежи снега. Каждый шаг давался профессору с трудом, ведь нижняя часть его туловища и ноги практически слились в один большой фитбол. Я предложил помощь, но в ответ он заорал что-то вроде: «Господи, это невыносимо!»

Постараюсь описать как можно точнее то, что я увидел. Профессор лопнул по частям. Его голова взорвалась, разбрызгав розоватые выделения по белоснежному покрывалу. На тонкой шее осталась болтаться сморщенная тряпочка со сморщенными частями лица. Следом лопнули туловище, руки и ноги. В груде слизи и подтаявшего снега скорчились кожистые остатки, размером не больше пакета из местного супермаркета.

Прошло уже несколько дней, а я все не могу вернуться в привычное русло. Надеялся, что увижу новостной сюжет по телевизору или заметку в научном журнале – не каждый день человека разрывает на кусочки от неведомой болезни – но все молчат, а я молчать не могу. В сети ничего похожего не нашел. Пожалуйста, напишите в комментариях, кому известны такие ужасные болезни или обстоятельства произошедшего.

P.S. Извините, но продолжения «Плюшевого смеха» на этой неделе не будет, так как меня мучает бессонница.

11

Летит, падает, окунается… Нет. Соскальзывает – правильное слово. Тимофеев ощущал, как соскальзывает, мягко движется по гладкому ничто и неизвестно куда. В голове застыл идиотский образ пингвина, катящегося на брюхе по ледяной горке. Мышцы сжались, готовые к столкновению. Вестибулярная система настойчиво твердила о вращении, но вращения в привычном смысле слова не существовало. Тимофеев как будто очутился в центре огромного батута, упругого, ровного и подрагивающего. В очередной раз мозг просигнализировал о соскальзывании, заметно более слабом, и пелена перед глазами рассеялась.

– Твари! – выругался Тимофеев. – Мошенники засраные!

Тот же «Приют», тот же номер. Наполовину собранные вещи, задернутые шторы и запертая дверь. Нетронутые книги на полках и тишина полупустой гостиницы. За более чем приличные деньги Тимофеев получил легкий наркоприход и обманутые ожидания. С тем же успехом можно было накидаться спиртным в баре. Подход более дешевый и предсказуемый. Да ладно бы эти твари просто отобрали деньги! Они ведь использовали человека, переживающего огромную беду и отчаявшегося до крайности. Потерявшего дочь, в конце концов.

Чертов «Приют» заслуживал, прямо-таки кричал, чтобы о нем заявили в полицию, прокуратуру и всевозможные СМИ. Речь не о закрытии и не аннулировании лицензии, если она у них вообще имелась. Маловато будет. Каждый имеющий отношение к этому притону должен был расплатиться годами своей жизни в тюрьме. Но перед этим Тимофеев собирался высказать недоделанному Джеки Чану все, что тот заслуживал. И пусть только попробует схватиться за нож.

Стойка администратора пустовала. Тимофеев заглянул в бар, но и там никого не обнаружил. Без капли сожаления он распахнул дверь с табличкой «Служебные помещения», и очутился в комнатушке с уборочным инвентарем, старой мебелью и ящиками со всяким барахлом, вроде перегоревших лампочек и мотков проволоки. Вернувшись к стойке, Тимофеев осмотрел стопки бумаг. Записи на китайском оставили его в недоумении, а русский он, как ни старался, не разобрал из-за паршивого почерка. Мясницкие ножи висели с внутренней стороны стойки на крючках. Целый набор: от маленьких до гигантских.

– Повезло тебе, – процедил Тимофеев. – Повезло, что вовремя свалил.

Тонкий стук – будто что-то легкое упало на пол – заставил его обернуться. Худощавая фигура скрылась за углом, прежде чем Тимофеев успел ее как следует рассмотреть. Тихонько скрипнула входная дверь.

– Эй! Ну-ка стоять!

Следом за фигурой Тимофеев вылетел на улицу и остолбенел. Над городом повисли темные тучи, сковывающие солнечный свет. Ни единого лучика не касалось земли – казалось, что солнце сожрал великан или крокодил из сказки Чуковского. Пятиэтажки, запомнившиеся Тимофееву новеньким ремонтом с разноцветным вентилируемым фасадом, резко поистрепались и постарели. Уходящая от парковки дорога пустовала, несмотря на середину рабочего дня. Владивосток напоминал засыхающий цветок, сражающийся за жизнь из последних сил.

Ветер подбросил ворох мусора, ударил по обветшалому рекламному щиту, но Тимофеев холода не ощутил, хотя куртку оставил в номере, и стоял теперь в тонком свитере с треугольным вырезом, рассчитанным в лучшем случае на позднюю осень. Он двинулся к парковке, не переставая удивляться тому, как мало чувствует. Ни температуры, ни запахов. Даже голод отступил, несмотря на пропущенный из-за встречи с Проводником обед. Тимофеев набрал горсть снега и сжал в кулаке. Кожа откликнулась на прикосновение неохотно, будто он сжал воздух, а не затвердевшую воду. Гораздо больше удивляло то, что снег не таял, не сочился влагой сквозь пальцы. Он словно был и не был одновременно.

Вместо снега таяла версия о действии наркотической капсулы. Проводник пообещал открыть путь в скрытую часть города – Изнанку – и все вокруг говорило о ней. Следующий шаг: найти переулок Жялвей. Если это реальное место, а не какой-нибудь фразеологизм, вроде шарашкиной конторы. Не проверишь – не узнаешь.

Тимофеев сел за руль «Тойоты», привычно нажал кнопку запуска двигателя, но машина ответила мертвым молчанием. Он попробовал еще несколько раз с тем же результатом. Насколько мог, убедился в исправности машины, однако она упорно отказывалась реагировать на его потуги.

– Нашла время! – возмутился Тимофеев. – Ну давай же! Что у тебя поломалось опять?

Смартфон точно сговорился с «Тойотой». В экране Тимофеев видел лишь свое отражение – ошарашенного мужика с трехдневной щетиной и обрюзгшей кожей. Никакого тебе такси. Никакого автосервиса. И внутренне чутье подсказывало Тимофееву – совпадения неслучайны. Придется возвращаться в «Приют» и униженно просить вызвать тачку или подбросить до центра. Вот они обрадуются, особенно Слендермен.

– Идиот, – проскрипел кто-то с улицы. – Идиот.

Возле дороги стоял худенький мужичок, одетый в замызганную куртку и заношенные джинсы. Поредевшие волосы колыхались на ветру. Вытянутый палец указывал на Тимофеева, отделенного лобовым стеклом, как забралом рыцарского шлема. Постояв с несколько секунд, человек опустил руку и побрел по сугробам, шатаясь и спотыкаясь. С губ его слетало невнятное бормотание.

Заранее решив, что пожалеет о сделанном, Тимофеев вышел из машины и побежал вдогонку. Трудно было отделаться от ощущения, что внушительная часть окружения не что иное, как мираж, включая странноватое небо, неестественный снег и даже бормочущего мужичка. Казалось, стоит дотронуться, и он растает, точно дымка. Однако на ощупь мужичок оказался вполне реальным, твердым и живым, пусть и холодным. Тимофеев схватил его за плечи и развернул к себе.