Поиск сокровищ
Художественное оформление А. Андреева
Иллюстрация на переплете Markass
© Кузнецова З., 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
И вся моя душа – в колоколах.
О. Мандельштам
Глава 1
Три месяца назад
Тот день, когда Леся собиралась на свидание с Ярославом, отпечатался в ее памяти, как пятно от вишни на белой блузке.
Леся была уверена, что он признается ей в любви и предложит встречаться. Она помнила, что подруга Аля тогда пришла к ней, чтобы помочь выбрать наряд.
– Он так и написал, Аль, смотри! «Как раз хотел с тобой обсудить кое-что важное про наше дальнейшее общение». Ну что еще это может значить?
Аля кивнула и отпила кофе из стаканчика. Перед тем как прийти к Лесе, она зашла в кофейню и купила два латте с карамелью: для себя и для подруги.
– Ты сама-то как? Что ответишь?
Леся медленно и задумчиво закрутила колпачок туши и пожала плечами.
– Наверно, да, – сказала она. – Я хочу. Мне с ним уютно и хорошо.
Аля приложила руки к груди и посмотрела на Лесю с таким умилением и такой радостью, с какой бабушки смотрят на повзрослевших любимых внуков.
Леся оглядела себя в зеркале, возле которого крутилась уже не меньше часа. Глаза светились, а губы как-то особенно трогательно дрожали и растягивались в улыбке. Необходимо было принять одно жизненно важное решение: юбка миди с разрезом или мини-юбка.
– Присядь, выпей кофейку.
– Не могу, Алюш, мне плакать хочется.
– Почему?
– От чувств.
Конец мая
– Ну все, первый курс, на этом я вас отпускаю. Желаю успехов на сессии и хороших каникул.
В аудитории задвигались стулья и раздался шум голосов.
– Лесь, зайдем кофе выпить? – спросила Аля. – Ле-е-е-есь…
Леся очнулась от воспоминаний, посмотрела на подругу, улыбнулась и кивнула. Они вышли из аудитории. На паркет падали неправильные прямоугольники света. Аля и Леся встали на один из них и сделали селфи.
– Если бы я не была тревожной, – начала Леся, выкладывая фото в свой телеграм-канал, – подписала бы: «Последний день в институте». А потом, перед тем как нажать кнопку «опубликовать», три раза поплевала через левое плечо и три раза сказала себе под нос: «Вокруг меня круг».
Аля рассмеялась.
– А вдруг сглазят, не дай бог, – пробормотала Леся. Ее беспокоило несерьезное отношение Али к таким важным вещам вроде магии.
Солнце припекало две макушки: одну светлую, другую темную, – и то и дело его лучи падали на нежную щеку одной из девушек, когда та поворачивала голову к подруге.
Вдруг Аля и Леся услышали сзади:
– Эй, красотки!
Это их догоняла однокурсница Ира.
– Ну что, – Ира протянула «о», и получилось что-то вроде «что-о-о-о-у-у-у-у», – на вечеринку в честь конца учебного года пойдете? – она обняла Лесю и Алю за талии и шла рядом с ними, обдавая их сладкими духами.
Леся неловко пожала плечами. Она как раз хотела сказать Але, что записалась к врачу на вечер, потому что, пока сидела на паре, нащупала у себя на шее, под правым ухом, какое-то уплотнение. Но Аля этого не знала, поэтому бодро ответила:
– Конэ-э-эшно, Ирусь. Мы вот платья обсуждали.
Леся улыбнулась и закивала, хотя сама представляла, как Аля кинет в нее чем-нибудь, когда узнает, что студенческую вечеринку, о которой они мечтали с декабря, Леся собирается променять на выпрашивание направления на анализы в государственной поликлинике.
Распрощавшись с Ирой, подруги зашли в их любимую кофейню недалеко от института, улыбнулись знакомому бариста, сделали заказ и сели за столик у окна. Солнечные лучи сразу же накинулись на их руки и плечи, но они так соскучились по теплу, что решили не пересаживаться.
Леся до сих пор не придумала, как сказать Але, что не пойдет на вечеринку, и поэтому намекнула подруге о приступе ипохондрии издалека.
– А потрогай вот тут, – попросила она, – тебе не кажется, что у меня какое-то уплотнение?
– Да нет, вроде все нормально.
– Ну точно? Мне кажется, что как-то выпирает, будто шишка.
– Лесь, ну на ощупь и визуально вроде все нормально.
– Ты не врешь?
Аля раздраженно вздохнула.
– Лучше скажи, какое ты в итоге платье выбрала? Черное или розовое?
Леся поджала губы. Видимо, Аля не желала понимать очевидного.
– Аль, ты очень расстроишься, если…
– Я тебя покусаю, Савельева, ясно тебе!
– Ну Аа-а-а-аль… Ну правда ведь, какое-то уплотнение. А вдруг это рак! Запись к врачу только на вечер есть.
– Леся, рак не мог развиться за две недели. А именно две недели назад ты последний раз сдавала анализы.
– Месяц назад.
– Не так важно.
Леся перекрестилась и постучала по столу три раза.
– А если я просто опоздаю на вечеринку, нормально?
– Нормально. Но учти, Савельева, если сольешься, я до тебя доберусь.
Леся опустила взгляд в стол и еще раз пощупала небольшой бугорок под правым ухом. Сердце ее учащенно забилось, а руки сразу же вспотели. Было очевидно, что у нее рак. А что еще это может быть? Она плохо чувствовала себя последнее время – слабость. А ведь с такого общего недомогания все и начинается… И этот бугорок. Леся была уверена, что в этот раз это действительно конец. И черт, до чего же страшно! Сколько денег отец потратит на ее лечение, когда поставят диагноз… Наверняка продаст бизнес… А это не поможет, потому что рак – трудноизлечим… Это точно конец.
Леся подняла глаза на Алю, отпивающую кофе. Косой жаркий луч солнца падал на щеку подруги, и нежная кожа светилась, будто драгоценный камень.
«А ведь от ультрафиолета тоже может быть рак», – подумала Леся и сама себя возненавидела.
– «Тыквенные напитки временно отсутствуют», – прочитала Аля вкладыш в меню и со смехом посмотрела на Лесю.
Леся постучала по голове и сказала:
– Временно без тыквы!
Подруги расхохотались, а потом Леся снова вернулась к своим тревожным мыслям. Шутки помогали ей забыться только на несколько секунд.
– Так ты решила, как лето проведешь? – спросила Аля, когда им принесли еще по две кружки с кофе.
– Да какие у меня могут быть идеи? Ну может, устроюсь поработать, а то стыдно уже у папы деньги просить. Спать, наверно, буду, кофе пить и гулять. Не знаю. Точно никуда не поеду, неохота. И к тому же… – Леся осеклась.
– Ну? Что?
– Ну в общем… Я еще МРТ хотела сделать и УЗИ разные. На всякий случай весь организм хочу проверить.
Аля ничего не ответила и опустила взгляд в стол, сделав глоток кофе.
У Леси мелькнул экран телефона. У нее был последний, совсем недавно вышедший айфон.
– Кто? Ярослав? – спросила Аля, заметив, что Леся стала радостно нервозной, словно ей сейчас нужно было выходить на сцену и получать Оскар.
Леся кивнула и забарабанила пальцами, на которых был свежий красный маникюр, по экрану.
– Он будет на вечеринке?
Вопрос остался без ответа, потому что Леся была занята перепиской. Спустя пару минут она отложила телефон
– Что? А-а-а, да, будет.
– Тогда надень лучше черное платье. С разрезом.
– Я еще хочу волосы немного подвить. Красиво будет, как думаешь?
– Вообще шик. Давай, давай!
Леся задумчиво посмотрела в окно, и рука ее снова непроизвольно потянулась к выпуклости под ухом.
Завибрировал телефон.
«Папулик».
– Папа, наверно, приехал, – сказала Леся. – Тебя подвезти?
– Не-а, мне еще на тренировку.
Подруги встали из-за стола, вышли из кофейни и обнялись на прощание.
– Жду тебя вечером! – строго сказала Аля и, послав воздушный поцелуй, побежала в сторону метро.
Леся пошла к парковке, глядя себе под ноги. Мысли ее уже перескочили на прием у врача и прискакали к вечеринке, на которой она увидит Ярослава, а он – ее в красивом черном платье с разрезом… Да, точно нужно подвить волосы, так образ будет интереснее.
– Эй, котенок! – услышала Леся. Она тут же вскинула голову и увидела отца, который привалился к капоту огромного лексуса. В руках у отца были два хот-дога, а на капоте стояли стаканчики с кофе.
– Привет, папа! – Леся помахала ему и, подпрыгнув, побежала к машине.
– На, – папа протянул ей один хот-дог, – не жрали ничего, наверно, в этой вашей кофейне.
Леся кивнула и занялась хот-догом. Горчица и майонез сразу же замарали ее губы и подбородок, а Леся, не обращая внимания, жевала мягкую сладковатую булку и сосиску. Из-за голода она расправилась с хот-догом за несколько минут.
– Надо будет как-нибудь попросить тебя скинуть мне выписку о расходах с твоей банковской карты. Даже интересно, сколько вы с Алечкой на кофе тратите, – сказал отец и хохотнул.
Леся испуганными округлившимися глазами посмотрела на него, дожевывая хот-дог:
– Ты что! Это интимно!
– Да что ты говоришь. Лучше так и скажи, что меня инфаркт хватит.
– Папа, ты что, ты же молодой, красивый и здоровый.
– Конечно, мы такие! Мы красотули! Гляди! – папа оттолкнулся от капота и напряг обе руки, показывая бицепсы.
Леся засмеялась.
– А расходы на кофе я тебе все равно не покажу, – сказала она. – Ты меня закопаешь.
– Запомни, отец выдержит любые расходы! А вот парню своему не показывай. Испугается и сбежит.
Покончив с кофе и хот-догами, Леся с отцом забрались в машину. Пока папа был занят перепиской в телефоне, Леся сидела задумчивая, а потом вдруг сказала:
– Папа… Пап, а вот посмотри тут, – она взяла руку отца и поднесла к шее, туда, где ей казалось, что под ухом что-то есть.
– Ну?
– Бугорок какой-то, да?
Отец пожал плечами и нажал пальцами еще раз.
– Это не опухоль, как ты думаешь?
Папа раздраженно вздохнул и завел машину.
– Ну пап!
– Ничего я там не почувствовал.
– Правда?
– Правда.
– Ну точно?
– Котенок, да я клянусь тебе, ты богатырша! Тебя хрен подкосишь. Я хоть сейчас руку на отсечение дам, что ты проживешь сто лет и даже не кашлянешь.
Леся засмеялась и вытерла набежавшие на глаза слезы.
– Я все равно уже записалась к терапевту на шесть.
Отец вздохнул, присвистнул, но ничего не сказал.
Глава 2
Когда отец припарковался у пятиэтажного красивого дома, построенного еще в пятидесятых годах, Леся первая выскочила из машины, подошла к домофону и позвонила. Долго никто не открывал.
– А где бабушка?
– Да хрен знает, – отозвался подошедший отец и закурил. – С утками своими возится, наверно.
– Так ведь она их на дачу уже увезла.
– А там уже новые вылупились, она их привезла. Хоть бы раз запеченную утку мне приготовили. А то кормим, кормим их, а желудок пустой.
– Пап!
– Котенок, я тебе клянусь, мясо у них нежнейшее, особенно если взять уточку помоложе…
Леся засмеялась, глядя в веселые папины глаза, которые иногда заслонялись табачным дымом, как легкой ажурной занавеской.
– Пока твою бабку дождешься, сдохнуть можно. На вот, – отец достал из заднего кармана джинсов ключи, – заходи, я ща докурю и приду.
Снова со смехом Леся зашла в подъезд и поднялась на свой этаж. В квартире было на удивление тихо, и только в прихожей из угла в угол бродил желто-черный утенок.
Леся застыла на мгновение, потом начала раздеваться. Перед тем как поставить свою большую сумку с ноутбуком на пол, убедилась, что никакой птенец не пристроился у ее ног. Если хоть один утенок пострадает, бабушка будет причитать тысячу лет.
Хлопнула дверь, и в квартиру вошел папа.
– Осторожно, – сказала ему Леся, подходя к утенку. Тот с недовольным «кря» попытался убежать, но Леся успела его схватить.
– Сколько еще эти утки плодиться будут? – раздраженно бросил папа и, не дожидаясь ответа, ушел в свой кабинет.
Осторожно прижимая утенка к себе и внимательно глядя под ноги, Леся обошла квартиру. По пути она нашла еще двух утят. Один пытался пробраться в туалет, а второй разглядывал стену.
Бабушка отыскалась в гостиной. Она дремала на диване. Рядом с ней на полу лежала перевернутая коробка. Видимо, в ней утята и приехали с дачи в город в надежных бабушкиных руках. Теперь некоторые так и ютились в коробке, прижимаясь друг к другу, а некоторые, посмелее, отправились изучать местность.
Леся подняла коробку, посадила в нее всех утят, сделала несколько фотографий, отправила их Але, а затем поцеловала бабушку в щеку.
– Бабуль, бабуль… – шепотом позвала она.
Бабушка вздрогнула и испуганно, отходя ото сна, посмотрела на Лесю, а потом улыбнулась.
– Вернулась уже? Голодная?
– Бабушка, сколько утят было?
– А?
– Ну утят ты сколько привезла? Они по квартире разбежались. Надо убедиться, что я всех собрала.
Бабушка с оханьем вскочила и притянула к себе коробку, откуда послышалось недовольное кряканье.
– Как это так!.. Как они хоть смогли перевернуть? Так, один, два… Надо же, перевернули, значит! Один, два, три… Шевелятся, ничего не поймешь. Один, два, три… Тьфу ты! – Бабушка стала каждого утенка доставать из коробки и сажать на диван. Другой рукой она ограждала их от края дивана.
Всего утят в коробке оказалось семь.
– Вроде все.
В этот момент в кабинете вскрикнул отец, а потом выругался. Следом раздалось нежное кряканье. Леся услышала, как распахнулась дверь и топанье перепончатых утиных лапок стало слышно в коридоре.
– Забирайте! – рявкнул папа. – Пока я не напихал им в пасть яблок и не зажарил.
Последний утенок, видимо, оказался не из пугливых. Грозный человеческий голос не произвел на него никакого впечатления, и он неспешно вошел в гостиную.
– Вот теперь точно все, – сказала бабушка, усаживая всех утят в коробку.
Леся видела, что бабушка разобиделась на отца за его грозный крик и угрозу. Бабушка и Валерий Евгеньевич, Лесин отец, никак не могли поладить. И в этом не было для Леси ничего удивительного. Когда-то бабушка была директором столовой. Она привыкла отдавать приказы и управлять и, переехав к внучке и зятю, не изменила своим командирским привычкам.
Но и Валерий Евгеньевич был непростым человеком. В тридцать лет он унаследовал от своего отца маленький бизнес, связанный с грузоперевозками. В его распоряжении была только одна машина. Со временем он все больше увеличивал количество грузовиков, и в итоге превратил маленькую компанию в прибыльное дело. Иными словами, тоже любил и умел командовать, поэтому раздражался каждый раз, когда теща диктовала свои порядки.
До тех пор, пока отец и бабушка жили на разных территориях и пересекались только по праздникам, в отношениях их был штиль, но, когда Лесина бабушка постарела так сильно, что уже не могла долго быть одна и постоянно плакала от тоски, Лесин отец без лишних разговоров перевез ее к ним домой, вот тогда и началась борьба за власть. Чаще, помня о тещином сердце, возрасте и ранимости, Валерий Евгеньевич сдерживался и ничего не говорил, но иногда, когда чаша терпения переполнялась, он рявкал так, что тряслись стены. Леся знала, что отцу просто нужно было выпустить пар и уже через минуту он забывал о том, что его раздражало, но бабушка каждый раз страшно обижалась.
Вот и сейчас она сказала, накрыв лицо ладонями:
– Я вам мешаю.
– Да что ты, бабушка!
– Надо было у себя остаться. Зачем переезжала? Не нужна я никому.
Песня была старая, и Леся знала, что через пару фраз в доме снова воцарится мир и покой. Бабушка и отец будто разыгрывали давно изученные роли.
– Бабу-у-у-улечка, ну ты чего! Мы тебя очень любим.
– «Любим», ага. А Валера сердится на меня.
– Ну ты же его знаешь. Он просто вот такой по характеру, взрывается. Да он уже и забыл про все. Ну, бабуль, ну не расстраивайся. Мы тебя любим. Пойдем чай пить.
И Леся, обхватив бабушку за шею, три раза звонко поцеловала ее в правую сморщенную щеку.
Когда успокоенная бабушка унесла утят на кухню и занялась чаем, Леся вошла в кабинет отца и села в кресло напротив рабочего стола.
– Бабушка обиделась, – сказала Леся. – Ты действительно очень грубо выразился.
Валерий Евгеньевич саркастично хмыкнул и ничего не ответил.
– Ну, пап…
– Елки-палки, котенок, старуха сумасшедшая, но я, даже несмотря на это, ее люблю. Но как же она меня бесит, ты бы знала!
– Пойдешь с нами пить чай?
– Чтобы меня взглядом прокляли? Нет уж, давай-ка сама со своей бабкой общайся, мне работать надо.
Через десять минут Леся и ее бабушка устроились на кухне под нежное утиное кряканье из коробки, стоящей тут же, у обеденного стола. Леся с трудом глотала чай из-за тревоги, ей казалось, будто сильный кулак скрутил все органы в животе в тугой узел.
– М-да, – протянула бабушка, глядя перед собой. Леся посмотрела на нее. Бабушка все так же задумчиво продолжила: – Вот уже и тебе девятнадцать, а когда-то столько же было и мне. И твоей маме, – и бабушка, закрыв лицо руками, по-детски заплакала, тряся плечами.
Леся молчала, не зная, что сказать. Чем старее становилась бабушка, тем больше в ней появлялось обидчивости и ранимости. Каждый день – утром, днем или вечером – она вот так уходила в себя, вспоминала молодость, Лесину маму, Лесиного дедушку и плакала. Первое время Леся неслась ее успокаивать, а потом поняла, что бабушке нужны эти две минутки горевания и ее не нужно отвлекать. Только вот в этот раз бабушка долго не успокаивалась.
– И подружки были, – говорила бабушка, плечи ее тряслись от слез, – и на танцы ходили, а теперь я одна живая осталась из всех, с кем работала в столовой. Все хочу позвонить кому-нибудь, а некому. Я одна осталась, совсем одна. У меня даже фото есть, а на ней – все мертвецы. Одна я осталась, одна.
Тут уже Леся не могла молчать.
– Что значит «одна»? А мы с папой?!
Бабушка грустно улыбнулась.
– Вы… Да, вы у меня есть… Но вот видишь, Валере я мешаю.
– Ничего не мешаешь. Мы тебя оба любим.
Бабушка покачала головой, провела тряпочным носовым платком по лицу и отпила из кружки.
– Так, надо птенцов покормить, – сказала она как ни в чем не бывало.
Через полчаса Леся вошла в комнату, открыла шкаф, достала черное платье с открытыми плечами и приложила его к себе. В зеркале отразилась блондинка с испуганным, измученным взглядом. Леся сразу вспомнила о том, что у нее точно в этот раз рак, и прижала руку к уплотнению на шее. Она ощущала себя так, будто на плечи ей повесили тяжелую черную ткань и та давила, давила, заставляя ноги подкашиваться под этой невыносимой тяжестью. Смерть казалась неминуемой. Вмиг красивое черное платье показалось бессмысленным, как и необходимость завивать волосы и подкрашивать глаза. И вечеринка эта студенческая… Зачем? Все, что Лесе хотелось, – это свернуться на кровати и перестать сопротивляться дрожи, которая потихоньку овладевала телом.
Но деваться было некуда. Леся уже пообещала Але, что придет. Обманывать некрасиво. Нужно сдержать слово. И там будет Ярослав… Надо привести себя в порядок.
Как только Леся представила Ярослава, его пропитанный теплом взгляд, исходящую от него уверенность, она не выдержала, опустилась на пол около кровати и заплакала от чувств, которых сама не понимала. В этих слезах смешалось все: и страх смерти, и усталость от бесконечной ипохондрии, и большая любовь.
Через час, взяв себя в руки благодаря натренированной силе воли, Леся уже стояла в чистом и свежем холле районной поликлиники. Пока ждала своей очереди, заметила, что закрасили трещины под потолком. «Наконец-то, а то так некрасиво было», – подумала Леся.
Дверь кабинета открылась, вышла сгорбленная старушка с тросточкой, и Леся, радостно подскочив, вошла в кабинет.
Врач, пахнущая сладкими духами немолодая женщина с татуажем бровей и губ, хмуро посмотрела на Лесю. Но по мере узнавания черты лица врача смягчались.
– О, детеныш! Проходи, проходи! Светлана Викторовна, – крикнула врач медсестре, которая что-то делала в процедурной, – детеныш наш пришел!
Светлана Викторовна высунулась из процедурной и радостно помахала Лесе.
– Ну проходи, детеныш, садись, – сказала врач и махнула в сторону стула напротив, – рассказывай, с чем пожаловала.
Леся робко улыбнулась. Внутри у нее разлилось тепло от такого милого приема, и жить сразу стало радостнее и легче.
– У меня вот тут, – Леся стала рукой щупать шею, – какое-то уплотнение.
– Давай посмотрим твое уплотнение.
Врач внимательно ощупала и осмотрела шею, проверила лимфоузлы и пожала плечами.
– Не наблюдаю ничего такого, что отклонялось бы от нормы. Все у тебя в порядке. Ты сильный и здоровый детеныш.
– Ну может, все-таки сдать хотя бы общий анализ крови? На всякий случай, вдруг что…
Врач открыла компьютер.
– Зайчик, так ведь месяц назад всего лишь делали общий анализ.
– Ну вдруг…
– Милый мой детеныш, ничего не изменится в твоей крови за месяц, уж поверь.
Когда Леся осознала, что в этом месяце может потерять контроль и не получить анализ крови, ей захотелось плакать.
– Ну пожалуйста. Мне очень надо, понимаете?
Врач долгим задумчивым взглядом посмотрела на Лесю. Теперь все шутки выветрились из их разговора. Врач уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом бросила быстрый взгляд на анамнез Леси, сочувствующе покачала головой и сказала:
– Ладно, открою сейчас тебе направление на кровь. Но еще и к неврологу, пусть он посмотрит… Только пообещай, что обязательно сходишь к неврологу, детеныш, обещаешь? А по-хорошему к психиатру бы, но там уже невролог, если что…
Леся радостно закивала. В этом месяце она тоже сможет проверить свою кровь! Слава богу! Ни к какому неврологу она, разумеется, не пойдет, нужно только сдать кровь и месяц жить спокойно. А потом она запишется уже к другому терапевту.
Чуть не кланяясь от благодарности, Леся встала и попятилась к выходу. Уже открыв дверь, она услышала:
– Все у тебя будет хорошо, детеныш! Ты здоровенькая девочка!
Леся улыбнулась и вышла в коридор.
Старушка, ожидавшая своей очереди, услышала эти слова и спросила у Леси:
– Подскажите, а это ваша знакомая принимает? Так она вас мило называет «детенышем». Хороший она врач?
– Нет, она мне никто.
– Никто? А общается так, будто видит вас каждый день. Вот участковый какой хороший!
Леся кивнула, а сама подумала: «Ну не каждый день, но раз в две недели точно».
Глава 3
– Боже мой, какая красотка! – сказала Аля, отвлекаясь от разговора с одногруппницами, когда Леся вошла в ресторан, в котором проходила вечеринка.
Другие девушки согласно закивали. Леся смущенно улыбнулась:
– Да не смешите… Красотка, вот еще…
– Никто никого не смешит, все уже упали от красоты, – сказала Ира.
Леся засмеялась и замахала руками. Что они в самом деле… Ничем она не лучше других девушек.
Леся и Аля еще немного поболтали с одногруппницами, а потом улизнули в уборную. Им хотелось немного поговорить наедине. Леся достала из сумки карандаш для губ. Аля встала рядом, брызнулась духами (у нее всегда был с собой какой-нибудь пробник), а потом стала смотреть, как Леся красится.
– Ну что сказал врач? – спросила Аля.
– Что никаких отклонений от нормы нет.
– Вот видишь…
– А если она ошибается?
– Лесь…
– Я выпросила снова сдать кровь.
– Ну и хорошо, главное, чтобы ты успокоилась.
– Ты Ярослава видела?
– Да, кажется. По крайней мере он точно тут, я видела, как он заходил.
Леся улыбнулась себе подкрашенными губами. В глазах у нее вмиг засиял огонек. Аля внимательно и задумчиво оглядела Лесю, а потом сказала:
– Только он, понимаешь…
Леся повернулась к Але всем телом и в свою очередь тоже внимательно посмотрела на нее.
– Лесь, он не один, – сказала наконец Аля.
Слезы подступили сами собой. Нижняя губа задрожала, а потом и ноги вдруг перестали держать. Всю жизнь Леся страдала от того, что в присутствии близких не могла сдержать ни одну свою эмоцию. Вот и сейчас, как была, на каблуках, Леся осторожно опустилась на пятки и пять минут проплакала. Аля, сидя рядом, гладила ее по спине. Эта схема была уже давно у них отработана: Леся плакала частенько, и Аля за это называла ее фонтанчиком.
Иногда в туалет входили другие студентки и недоуменно смотрели на плачущую Лесю, желая то ли помочь, то ли попросить быть посдержаннее, но Аля махала рукой, мол, ничего страшного, дайте ей две минутки, и наблюдательницы исчезали.
Наконец, выпустив все эмоции, Леся поднялась и снова повернулась к зеркалу. Вымыв лицо, она попросила у Али тушь, тщательно вытянула и закрутила ресницы, снова подкрасила губы и сказала:
– Ну так с кем он?
Три месяца назад
– Пишет, что приехал, – сказала Леся и снова повернулась к зеркалу. Подвитые волосы красиво обрамляли скулы, помада на губах лежала замечательно, атласная черная юбка с разрезом до бедра и свитер сидели лучше некуда.
Не в силах совладать с вихрем эмоций, который закружил внутри нее, Леся подбежала к Але, заставила ее подняться со стула и запрыгала вместе с ней по комнате.
– Как же он мне нравится, Аль! Боже мой… Он вот здесь, понимаешь, и вот здесь, – Леся приложила одну руку к сердцу, а другую к голове.
Аля улыбалась, наблюдая, как Леся надевает туфли на небольшом каблучке, накидывает плащ и откидывает назад длинные светлые волосы.
– Пиши мне, как там и чего, – сказала Аля, выходя вслед за Лесей из квартиры. – Ждать тебя после свидания? Зайдешь ко мне? Родители уедут.
Леся кивнула, хотя было ясно, что мыслями она уже с Ярославом. Выбежав из подъезда, она села в такси, на котором он за ней заехал. Ярослав повернулся к ней всем телом, тепло посмотрел, улыбнулся и сказал:
– Ну что, солнце, едем есть твои любимые пончики?
Леся давно поняла, что влюбилась в него. Она была счастлива, что и с ней это чувство наконец случилось, потому что с двенадцати лет она не испытывала ни к кому ничего, даже близко похожего на симпатию. Всему виной счастливая семья, которая дала ей представление о том, как проявляется любовь. Леся не соглашалась на свидания, если молодой человек не заботился о том, как она доберется до места встречи, если в переписке ухажеры позволяли себе спросить что-то пошлое, хотя Леся не давала им повода для таких вопросов. И даже то, как сидел молодой человек, могло повлиять на Лесину симпатию к нему – настолько четкий образ мужа был у нее в голове. Такая избирательность привела к тому, что в девятнадцать лет Леся еще не испытывала ничего и близко похожего на влюбленность. Но она не страдала от этого. Спокойно жила, гуляла с подружками, танцевала в клубах и барах, училась водить машину, изучала историю, языкознание и знала, что однажды придет время и она встретит того, с кем без лишних сложностей она сможет построить хорошие и, конечно, счастливые отношения.
С Ярославом они познакомились в институте. Он учился уже на третьем курсе и пару раз приходил на репетицию античного театра посмотреть на друзей. У Ярослава, как позже поняла Леся, на каждом курсе были друзья.
Леся участвовала в этой постановке не из-за любви к искусству, а только ради автомата по античной литературе. Но сказать, что она страдала на репетициях или скучала, было нельзя. Веселый характер и задорные искорки в глазах помогали ей рассмешить всех. Без шуток и хохота не проходила ни одна репетиция. В зрительный зал Леся особо не смотрела, поэтому Ярослава не замечала.
На какой-то одной из репетиций кто-то, видимо, уборщица, запрятал маски хора для античной трагедии в театральную кладовку, и Леся вызвалась принести. Масок было штук десять, и Ярослав пошел вместе с ней, чтобы помочь.
В кладовке была только одна лампочка – свисающая с потолка на тонком вьющемся проводе. Леся пару раз покрутила выключатель. Темень!
– Так, так, ну ладно, все равно я совунья, – сказала Леся, имея в виду свое зоркое зрение и умение легко адаптироваться к темноте, – сейчас все будет.
– Солнце, я тогда Крош, – услышала она сзади.
Леся обернулась, посмотрела на Ярослава и впервые заметила, какие у него хитрющие, но теплые глаза.
Так все и пошло. Потом Ярослав иногда подходил поболтать с ней в перерывах между парами, один раз проводил до метро, а потом пригласил выпить кофе. Прогуляли они в ту встречу до полуночи, Ярослав довез Лесю до дома, они крепко обнялись в машине и с тех пор переписывались каждый день. Леся уже не представляла себе ни дня без возможности похохотать с ним, придумывая шутки на ровном месте, или чтобы Ярослав не пожелал ей доброго утра.
И в тот день, когда они должны были обсудить их «дальнейшие отношения», Леся была уверена, он предложит ей встречаться и, наверно, поцелует. Конечно, как без этого… Интересно, каково это, когда целуют? С Лесей этого еще ни разу не случалось. А если Ярослав все-таки хочет поговорить о чем-то другом, если скажет, что все заканчивается? «Ну как я могу не нравиться ему, если он иногда так смотрит на меня?» – думала Леся, разглядывая, как близко друг к другу лежат их ладони на сиденье такси. Если кто-то из них захочет, легко может нежно провести пальцем по руке другого.
Они доехали до Лесиного любимого ресторана в стиле нью-йоркского кафе прошлого века: разбитая плитка на полу, полумрак, свечи, рояль, круглые столики и прямоугольные короткие занавески на окнах. Леся ждала, что Ярослав заговорит о своих чувствах, когда подадут кофе и пончики, но он спрашивал, как у Леси прошел день, и рассказывал про свой. Когда он отошел в уборную и оставил телефон на столе, тот на секунду остался без блокировки и Леся увидела иконку приложения для знакомств. «Скоро он его удалит», – с нежностью подумала она и съела сладкий пончик.
Ярослав вернулся, они выпили капучино, макая в пенку сладкие пончики, а потом решили немного прогуляться по парку рядом с рестораном. Леся ждала, что вот теперь-то он точно все скажет. Она даже специально сворачивала на самые отдаленные и уединенные тропинки, чтобы помочь Ярославу решиться на разговор. И он заговаривал, было весело, интересно, но он говорил не о том. Леся шла, кивала, а сама внутри вся замирала, терялась, была рассеянной.
До Лесиного дома тоже решили идти пешком. Хоть и стоял прохладный март, но ветер уже был по-весеннему нежный. Солнце грело спины.
Они взяли кофе с собой. Леся ловила на себе взгляды Ярослава, видела, как он смотрит на ее губы, на вырез юбки, на талию, которую подчеркивает тренч. Леся еще никогда не влюблялась, но все-таки что-то во всем этом понимала. Он точно влюблен в нее. Она чувствовала и видела.
Но только когда же, когда он скажет?
С сонных берез вспорхнула стая грачей, и Леся вздрогнула.
Ну почему он молчит, почему говорит не о том?
Лесе не терпелось поцеловать Ярослава. Она знала, что этот поцелуй не будет ошибкой, что он не будет ей противен просто потому, что это Ярослав. В его глаза она так любит смотреть во время смеха, что закрыть свои, ощутив его губы на своих, было для Леси большой и счастливой девичьей мечтой.
И наконец, когда до Алиного дома оставалось идти еще минут десять, Ярослав сказал:
– Кстати, по поводу нашего дальнейшего общения.
Леся подняла глаза к небу.
– Ты не представляешь, солнце, насколько ты невероятная и насколько сильно я хочу и дальше быть в твоей жизни, общаться, шутить.
Лесино сердце забилось, к горлу подкатил ком. Счастье было таким сильным, что Лесе казалось, что если она не заплачет, то взорвется.
– Поэтому я хочу остаться в рамках дружбы. Дружба – более долговечна, чем отношения. А я правда не хочу, чтобы наше общение заканчивалось.
Как он сказал?
Леся прекрасно слышала, что сказал Ярослав, но никак не могла понять. Именно оттого, что она так сильно ему нравится, он хочет дружить, а не целовать ее?
Повисла пауза. Леся не могла себе позволить сейчас расплакаться, поэтому весело улыбнулась, перевела взгляд с неба на Ярослава, протянула ему руку для рукопожатия и сказала:
– Ну привет, друг.
Ярослав не стал долго вглядываться в лицо Леси, к ее счастью, потому что актрисой она была хорошей, но держать маску долго не умела. Он перевел взгляд на протянутую руку и с улыбкой пожал ее. Тепло его ладони заставило Лесю вновь бессмысленно повторять внутри себя: «Не понимаю… Дружба?» Смысл его слов никак не укладывался в ее голове. Все картинки, которые она рисовала, их и ее первый поцелуй, их будущие романтичные поездки на машине, просмотры фильма вместе, ее признание, которое она готова была произнести, – все это вмиг лопнуло и разлетелось, будто было одуванчиком и кто-то подул. Леся и рада была бы собрать снова, но как уже поймать все эти семена-парашютики? Только смотреть, как они летят, и плакать.
Время растянулось, как жвачка, которую долго жевали, – то есть стало тонким, рваным, вечным и безвкусным. Лесе казалось, что она вот-вот упадет на колени и разрыдается, но нужно было держаться.
«Вот последний перекресток, а там я уже у Али… Вот смех! Это комедия!»
Никогда еще Леся не была такой веселой и не шутила так остроумно, как в те десять минут, которые ей нужно было вытерпеть с Ярославом. Она готова была пожертвовать все свое чувство юмора этим минутам и даже заплатить всеми смешными моментами, которые когда-либо будут в ее жизни еще, только бы Ярослав не увидел ту глубокую тоску и ту боль, которые она испытывала.
У подъезда Леся не смогла посмотреть Ярославу в глаза, поэтому взгляд ее уткнулся в его пиджак, они обнялись на прощание.
– Я тебе завтра напишу, ты не против? – спросил Ярослав.
– Конечно, не против! А почему должна? Пока, друг! – Леся шутливо чмокнула Ярослава в щеку, а переступив порог подъезда, отпустила себя. Лицо ее скатилось так, как обычно скатывались капли дождя по стеклу – безнадежно, безвозвратно. На место натянутой улыбки пришли опущенные уголки глаз и губ, будто кто-то потянул их вниз сильной рукой.
Леся ехала на шестой этаж и бездумно смотрела на себя в зеркало. Глаза ее постепенно краснели.
«Как же так? – билась в голове только одна мысль. – Он совершает большую ошибку. Это могла быть хорошая любовь… Он не любит меня… Не любит. Не. Лю. Бит. Не любит. Не лю-ю-ю-ю-юбит. Вот и весь разговор. Не полюбил».
Когда Аля открыла дверь, Лесино лицо уже покрылось красными пятнами. Из глаз текли слезы, а из ноздрей – сопли.
– Что? Леська?
– Аль! – Леся захлебнулась слезами и слюнями и сложилась пополам прямо в подъезде. – Он предложил дружить.
Наконец горький, почти дикий плач, не сдерживаемый никакими правилами приличия и никакой гордостью, вырвался из Лесиной груди.
Ярослав сдержал слово и с тех пор действительно никак не пытался перейти черту дружбы. К Лесе он относился с теплом, продолжал звать ее в кафе и в кино и всюду за нее платил. Леся же поначалу продолжала поддерживать дружбу только по одной причине – из-за уязвленной гордости. Прекратить с ним общение – значило признать, что она расстроена, что она ждала другого развития событий, и, значит, оказаться в унизительном положении. А Леся была гордой девчонкой, как говорил отец, она не могла позволить такого. Но это поначалу. Постепенно боль и разочарование утихли, и, поскольку особо в их с Ярославом общении ничего не изменилось, Леся легко смирилась с мыслью о том, что пока что они будут дружить. А потом, кто знает… Она же хорошая девчонка, неужели в нее нельзя влюбиться?
Они сближались. Ярослав не лукавил, когда говорил, что надеется на то, что у них получится стать близкими друзьями. Он и правда постепенно впускал Лесю в свое сердце. Сидя с Лесей в машине перед ее подъездом, он в уютной темноте салона рассказывал, что в детстве его дразнили за большие уши и что его первая любовь, она же невеста, три месяца изменяла ему с другим, а он ничего не замечал.
– Ты очень расстроился, когда узнал?
– У меня в голове не укладывалось, – честно сказал Ярослав. – Просто не укладывалось, и все.
Леся поняла, какое чувство он имел в виду. То же самое было и с ней, когда он предложил остаться друзьями.
Леся тоже прониклась их дружбой. Она рассказывала ему, что ей очень важно нравиться людям и она готова на изнанку вывернуться, только бы никто не подумал о ней плохо, что на филологический она поступила только ради языка, ей нравится видеть тонкости, которых не замечают другие, нравится уметь отличать древнерусское слово от старославянского, нравится видеть связи и параллели с другими языками, а литературу она не любит.
– Я не понимаю концепцию литературы.
Ярослав смеялся.
– Нет, ну правда! Вот стихи хорошо, а большие тексты… Я что, больная, жизнь гробить на несуществующих людей. Вот еще…
Ей было стыдно говорить это, потому что все – конечно, кроме Али, – думали, что она ночами читает «Войну и мир», а не смотрит клипы Басты.
Леся боялась, что эта информация повредит ей в глазах Ярослава, но он только улыбался и смеялся, когда она говорила что-то в своем, немного сумасбродном духе.
Еще она рассказывала, что в детстве была толстой и некрасивой («Серьезно, как пончик с челочкой пажа»), что стала терять вес только в пятнадцать, когда тяжело заболела ветрянкой, и что занимается вот уже четыре года в зале, потому что боится вернуться в тот, доветрянковый вес, как она его называла.
Разговоры Леси и Ярослава по вечерам в машине становились все искреннее и теплее. Примерно так Леся и представляла их отношения: уютные, близкие, без масок. И оттого иногда, когда она выходила из машины Ярослава и оставалась одна, на нее накатывала страшная боль из-за того большого чувства, которое она вынуждена была давить и держать подальше, в самой глубине души.
Именно поэтому особенное удовольствие доставляло Лесе рассказывать Ярославу о своих свиданиях с другими. Ей хотелось, чтобы он видел, что ни капли она не хотела с ним целоваться, и что тот разговор об отношениях никак не повлиял на нее, и что есть куча других парней, которым она нравится, и что стоит ей только захотеть… Ярослав, в свою очередь, тоже иногда рассказывал Лесе о некоторых своих встречах с девушками, но в основном предпочитал молчать об этой части своей жизни.
В такой форме их дружба выдерживала уже целых три месяца.
Глава 4
– Я хорошо выгляжу? – спросила Леся подругу.
– Куколка!
– Вот и хорошо. Пусть смотрит, – сказала она, а потом на секунду задумалась. – Аль, он ведь никогда не приходил с девушками на вечеринки. Аль… – Леся почувствовала, что снова наворачиваются слезы, сурово потрясла головой, крепко взяла подругу за руку, и вместе они вышли из уборной.
Все эти три месяца Леся верила, что Ярославу просто нужно время, что он обязательно поймет, что раз им так хорошо вместе, то стоит хотя бы попробовать, хотя бы дать шанс, не рубить на корню…
Но если… Если дело не в том, что ему нужно время? Если он правда просто так и не полюбил? Нелюбовь. Такое страшное, такое холодное и бетонное слово. Его не сдвинуть, не поколдовать над ним, не полить на него водой, надеясь, что появятся ростки. Это слово мертво. В нем нет жизни, нет будущего.
Музыка вырвала Лесю из ее мыслей и, как тяжелое покрывало, накрыла их с Алей с головой, как только они вернулись в главный зал. Леся выпила бокал шампанского, и тоскливые тягостные мысли немного отступили. Даже касаться уплотнения на шее она больше не хотела. Лесей завладевало какое-то сумасшедшее бессилие. Она боялась рака, боялась потерять Ярослава. И ни на что из этого не могла повлиять.
Где же Ярослав? Ни одно лицо не было Лесе близко и знакомо. Где Ярослав? И где… та… Та, с которой он захотел начать отношения. Хотя, конечно, наверняка Леся не знала, кто эта девушка, с которой он пришел. Может, и нет у них отношений, но симпатия-то есть наверняка!
Заиграли песни «Зверей».
– Давай потанцуем? Отвлечешься, – сказала Аля.
Леся кивнула. Она сама понимала, что на боли нельзя зацикливаться, иначе – затянет, как болото.
Леся и Аля протиснулись в центр танцующей толпы. Леся посмотрела в потолок. Когда светомузыка становилась синего или желтого цвета, Леся видела небольшую трещину в потолке. «Все, что тебя касается». Интересно, кто же все-таки ему та девушка? «Все, что меня касается». Она посмотрела по сторонам – и вокруг только чужие плечи, щеки, волосы. «Ты задеваешь меня за живое». Чем она лучше? Леся держала глаза немного прикрытыми и танцевала. «Почему он выбрал ее, а не меня?» – думала Леся.
Вдруг, когда она еще раз огляделась, за всеми этими плечами, спинами и головами Леся увидела Ярослава. Он стоял у барной стойки, и рядом с ним была какая-то девушка с короткой стрижкой. Леся притянула Алю к себе и прошептала ей на ухо:
– Вот он!
– А?
Леся повернула Алю к стойке и осторожно махнула рукой. Из-за светомузыки трудно было разглядеть лицо этой девушки. Да и если бы было возможно, какой Лесе был толк от этого лица? Узнать, кто красивее? Но Леся никогда не считала внешнее превосходство тем, чем стоит хвастаться. Хотя именно в тот момент она все же хотела думать, что во всем, даже в миловидности лица, лучше той, которая стоит рядом с Ярославом и которую он обнимает за талию. Леся прижала губы к Алиному уху и прошептала:
– Она, кажется, тоже блондинка.
По внимательному Алиному взгляду и едва приподнятой брови Леся поняла, что Аля ни за что не признает соперницу своей подруги красивой. Такова в ее представлении была суть дружбы: во что бы то ни стало стоять за своих.
– Ты лучше, – сказала Аля убежденно.
Леся покачала головой. Какая разница, кто лучше, если в итоге Ярослав выбрал ту девушку? И все-таки Леся позволила себе мысль, что для Ярослава эта девушка просто так… Может, она на одну ночь? Леся не любила унижать других даже в мыслях, но ей было так больно и тяжело, что вероятность того, что Ярослав по-настоящему полюбил кого-то другого, не Лесю, причиняла ей мучения.
И все-таки, вот он общается с этой девушкой. Неужели он улыбается ей так же искренне, как улыбался Лесе? Неужели смотрит с той же теплотой? Ну как он мог делиться с Лесей личным, проводить с ней столько времени и при этом полюбить другую? Разве это возможно?
Леся почти убедила себя, что между Ярославом и его спутницей нет ничего серьезного. Все сюжеты фильмов и сериалов, которые смотрела Леся, говорили ей, что именно она, Леся, та самая главная героиня, которую герой – конечно, Ярослав – никак не может забыть, даже встречаясь с другими. Наверно, в тот момент, даже если бы Ярослав женился на другой, Леся убедила бы себя, что на самом деле он любит именно ее, а свадьба так… Необходимость.
И вдруг выпитое шампанское и страх обнаружить в анализах рак сделали с Лесей невероятное – нашептали ей, что пришло время раскрыть карты, а там уж будь что будет. Да, она скажет ему! Все скажет! Сколько можно быть гордой? Да и кто сказал, что рассказать о чувствах – лишиться гордости? Так говорят только те, кто этого никогда не делал. Первой признаться – поступок такой храбрый, что только отчаянные смельчаки могут на него решиться. И еще Леся тешила себя мыслью, что, может, дело в том, что Ярослав просто не знает о ее чувствах?
Да, решение принято! Отступать Леся не привыкла. Теперь осталось только дождаться удобного случая.
Весь вечер такого не представлялось. Леся надеялась, что ее решимость не исчезнет раньше, чем будет дана возможность ее проявить.
– Лесусь, ты чего, зай? – спросила Аля, заметив, что весь вечер подруга какая-то нервная и растерянная.
Леся мотнула головой. Она пока не хотела говорить Але о своем намерении, боялась, что та ее переубедит.
А тем временем, наконец, спутница Ярослава отошла в туалет. Заметив это, Леся шепнула Але, что отлучится на минутку, и направилась к Ярославу. Все те тридцать секунд, пока длился Лесин путь, в голове ее крутилась только одна мысль: «Неужели я правда это сделаю? Не-у-же-ли!»
– Привет, солнце! – сказал Ярослав, когда увидел Лесю. Он оглядел ее с ног до головы тем взглядом, который так любила Леся и который убедил ее в том, что она приняла верное решение.
– Давай, пожалуйста, выйдем на балкон, – сказала Леся, улыбаясь так, чтобы ему и в голову не пришло удивляться этой просьбе.
Ярослав кивнул, поднялся с барного стула и взял Лесю за руку, которую она протянула ему. Вместе они пошли на балкон. Захлопнувшаяся дверь отделила их от музыки и толпы.
Ночь была теплая, майская. Леся на секунду подняла глаза к небу. Ни одной звезды, только полная молочная луна. «Что, интересно тебе, чем это все закончится?» – подумала Леся, глядя на нее.
Но вот пора отвести взгляд от неба и повернуться к Ярославу. У Леси от страха темнело в глазах. Казалось, что она упадет прямо здесь и сейчас, и это будет самый большой позор в ее жизни. Она не понимала, как люди признаются в любви и почему их сердце не разрывается от страха, как у морской свинки или хомячка.
Ярослав, как назло, молчал и смотрел с теплом.
«Вот бы он меня просто поцеловал», – подумала Леся. Ей казалось, что тогда они оба сразу поймут, что должны быть вместе.
Прежде чем начать говорить, Леся еще несколько секунд всерьез размышляла о том, что никто не обязывает ее доводить до конца начатое, что она может сказать какую-нибудь глупость, поболтать с Ярославом о ерунде и сделать вид, что именно для такого легкого дружеского разговора она его и позвала. Но все-таки Леся чувствовала, что тогда перестанет себя уважать, что сейчас тот самый момент, когда жизнь может стать насыщеннее, ярче, интереснее. Спасовать никак нельзя.
А если он не любит?
А если любит?
Ну а если нет?
Леся чувствовала, как быстро поднимается и опускается грудь под платьем. Как начинает печь уши. Как сводит живот от ужаса, и как легкий ветер все не дует и не дует, хотя мог бы облегчить ее мучения.
Вдруг майская ночь показалась Лесе тяжелой и удушающей. Казалось, что она давит ей на плечи и при этом обжигает горячим воздухом, как пар в бане, от которого можно спастись, только пригнувшись. Шея и спина у Леси взмокли.
«Господи боже, ну что ж…»
Лесе казалось, что она сейчас расплачется, но отступать – себя не уважать.
Ярослав все ждал, опираясь о перила балкона. Он был расслаблен, разглядывая редких прохожих. Леся за его спиной вдруг издала странный звук, будто захотела что-то сказать, но в последний момент затолкала слова обратно.
Обеспокоенный, он обернулся. Она стояла такая несчастная и так странно смотрела на него, что он все сразу понял. И Леся поняла, что он понял. Он выпрямился и стал серьезным. Напряглись челюсти и нахмурились брови.
– Ты же понимаешь, – сказала Леся, рассматривая перила, – не можешь не видеть…
– Солнц…
И Лесе стало ясно, что он ответит. Удар был терпимый, потому что в глубине души она понимала, что если молодому человеку девушка по-настоящему нравится, то предлагать ей дружить он не будет, но в груди собрался таз слез, который она мечтала выплакать.
– Не потому, что что-то не так с тобой, просто я не хочу ничего серьезного, – продолжил Ярослав. – А ты не для таких игр. Тебя хочется любить по-настоящему.
– Я понимаю, да.
Лесю уже тошнило от того, что он считал ее слишком хорошей для чего-то. Поиграй, хотела крикнуть она, поиграй, поцелуй, обмани, мне неважно! Пусть любовь будет несчастливой, но благодаря ей жизнь станет насыщеннее и не так обидно будет умирать, если у нее все-таки найдут рак.
– Леська, я полгода назад с невестой расстался. И я не хочу, понимаешь? Не хочу снова ответственности, обязательств.
– Конечно.
«Надо уйти, надо уйти… – билось в голове, а следом: – Он не любит меня, не любит!»
Леся никогда в жизни еще не чувствовала такого мучения. Ей все казалось, что она чего-то не понимает, что сейчас все встанет на свои места и Ярослав ответит ей взаимностью. Ее опущенный на пол взгляд метался то вправо, то влево, пока она старалась придумать, как разрешить это недоразумение – нелюбовь.
– Вот я собака на сене! – услышала Леся.
Восклицание было настолько неожиданным, что она впервые за весь их разговор вскинула на Ярослава взгляд.
– Не надо было дружить с тобой. Я почему-то думал… Да хер знает. Идиот. Общаться мы больше не будем, Лесь, ты же понимаешь?
Леся понимала, что, признаваясь ему в любви, может потерять самоуважение, но чтобы потерять и его… Паника и обжигающая боль забились в груди.
Вдруг она почувствовала, что раз уж это, возможно, их последний разговор и они больше не увидятся, значит, она должна до конца прояснить ситуацию, чтобы не осталось ни одного темного уголка.
– А я, – начала она, и голос ее дрогнул, – хоть сколько-нибудь тебе нравилась? Но скажи только честно. Тебе хотелось меня когда-нибудь поцеловать?
– Ты очень красивая, а я ведь не железный.
Эти слова отвечали только на вторую часть вопроса, но допытываться Леся не стала. Вопреки ее ожиданиям, радости от мысли, что Ярослав, возможно, хотел ее поцеловать, у нее не прибавилось. Может, из-за того, что сказал он это так, будто она была иконой, а не живой девушкой.
– На каком свидании ты понял, что хочешь со мной просто дружить? После какого эпизода принял окончательное решение?
– У нас не было свиданий, Лесь.
– Что?
– Те встречи до разговора, когда мы все прояснили, это были просто встречи. Мы гуляли, веселились. Я никогда ничего не загадывал, я изначально не задавал себе вопрос, хочу ли встречаться с тобой.
По носу будто прилетел камень – так защипало от этих слов. Накатившие вновь слезы Леся еле сдержала. «Это никогда не было свиданиями, он никогда так на меня не смотрел…»
Она хотела продолжать спрашивать дальше, но чувствовала, что опасно близко подошла к грани, за которой в таких разговорах уже начинаются самоунижения.
Вдруг снова заговорил Ярослав:
– С тобой хочется по-доброму, а для этого придется обидеть, видимо. Солнце, я такой девчонки хорошей не встречал еще. Тебе надо того, кто готов это оценить.
Леся заставила себя поднять глаза и посмотреть Ярославу в глаза.
– А ты не ценишь?
– Не настолько.
– А, – Леся выдохнула, а потом вдохнула, стараясь удержаться от слез. – Понятно. Спасибо, что честно. Ты наверно сейчас смеяться будешь… Это глупость, убожество просто, но мне почему-то очень хочется рассказать тебе. Ты не подумай, что я хочу как-то изменить твое решение, конечно нет, ты же имеешь право не любить меня… – здесь она была вынуждена глубоко вздохнуть. – Я за пару месяцев до знакомства с тобой за компанию с Алей ходила в магическое кафе. Оно так и называется, но это неважно, – Леся тараторила так, будто пыталась выиграть в конкурсе, кто быстрее скажет самый большой текст. – В этом кафе можно написать желание на листочке и оставить в специальном мешочке. Потом этот мешочек со всеми желаниями отвозят в какое-то святое место монахам, а они молятся, чтобы сбылось. Я загадала любовь. Потому что боялась, что вот мне уже восемнадцать лет, а я ни к кому ничего… никогда. Это же ненормально, думала. Думала, мне бы хоть какое-то доказательство, что и я могу это все тоже… И я тогда… тогда написала, что можно даже безответную любовь, лишь бы просто почувствовать. Ты не думай, пожалуйста, что я со злом тебе это говорю. Я не в укор, честное слово. И даже когда ты сейчас уйдешь, я о тебе плохо думать не буду. Я вообще желаю тебе только хорошего, потому что понимаю, что тебя самого предавала любимая, и я хочу, чтобы ты встретил ту, с кем будешь по-настоящему счастлив. И, и… – Леся хотела сказать что-то еще, но не смогла придумать. – В общем-то все. Просто счастья.
Ярослав улыбнулся. Леся в ответ тоже, но не потому, что действительно ощущала себя счастливой, а потому что знала, что это нужно, чтобы закончить сцену красиво. Хватит унижений…
Ярослав ушел. Леся подошла к перилам, где только что стоял он, сгорбилась и затряслась от слез. И пусть первое любовное разочарование причиняло муку, она все равно чувствовала какую-то непередаваемую красоту этого момента, словно вот прямо именно здесь и сейчас она живет, вот это и есть жизнь, вот эти моменты и вспоминаешь, когда кожа становится сморщенной, как мокрый желтый лист. И хорошо, что это было. Пусть больно, пусть слезно, но было незабываемо.
– Мадемуазель, – вдруг послышалось под балконом. Голос был хриплый и грубый.
Леся с опаской посмотрела вниз. Под фонарем стоял бомж.
– Мадемуазель, – важно повторил он, – зачем вам он, присмотритесь ко мне!
Леся рассмеялась, отвернулась от бомжа и опустилась на пол около перил. Смех перешел в слезы.
Леся не стала искать Алю. Написала ей сообщение, в двух словах рассказала о разговоре с Ярославом, извинилась, что оставляет ее на вечеринке одну, вызвала такси и уехала. В машине она смотрела в окно, тайком утирая слезы, и думала о том, что таксист даже не подозревает, какую драму она сейчас переживает.
Во двор Леся попросила таксиста не заезжать. Он высадил ее у шлагбаума.
Стало уже холодать. Леся, полная жалости к себе и все же чувствуя красоту момента, подняла голову к полной луне, подумала: «Вот оно так вышло, удивлена?» – опустила плечи и уголки губ и неспешно пошла к своему подъезду.
Вдруг она услышала, как тявкает собака, и обернулась. Это Петруша, сосед, выгуливал своего лабрадора.
– Привет, – сказала Леся.
Знали Петруша с Лесей друг друга с детства, вместе ходили в детский сад. Последние пару месяцев Петруша постоянно звал ее куда-нибудь: то в ресторан, то в кофейню, то в кино. Леся сначала недоумевала, откуда вдруг такое стремление к близкому общению, а потом отец сказал ей: «Котенок, вот ты слепая! Он тебя на свиданки зовет». Леся искренне удивилась. Она так привыкла воспринимать Петю именно как Петрушу, мальчика в белых носочках, который плакал, когда она его толкнула и забрала наклейки. А потом, когда первый шок прошел, Лесе стало приятно, что она кому-то понравилась, и приняла приглашение. На свидании они сходили в кофейню, потом погуляли по набережной. Было весело и уютно, но в груди Леся не чувствовала ничего такого, что могло бы позволить ей называть Петрушу Петей, представить поцелуй с ним или забыть о том, как он тер глазки после того, как заканчивался тихий час в садике.
– Как ты? – спросил Петруша. – Вроде грустная какая-то.
– Нет, нет, все хорошо.
– А, ну хорошо… А завтра ты что делаешь?
– Да так.
– Я просто хотел…
– Петруш, – перебила Леся, – я бы с удовольствием, но я приболела, горло – вот как-то… будто там вирусы. Нос, видишь, красный, это я сопливлю. Ты извини, пожалуйста, как-нибудь потом с удовольствием, хорошо?
– Без проблем, – он так тепло и искренне улыбнулся, что у Леси сжалось сердце. Ей вспомнились все фильмы и сериалы, в которых дуры-героини убивались по тем, кто их не ценил, а в конце, все осознав, понимали, что вот тот самый просто друг или хороший парень, к которому они ничего не чувствовали, любовь всей их жизни. Леся прислушалась к себе, может, что-то шевельнется внутри, может, вот сейчас, сравнив чувства Ярослава к ней, и чувства Петруши, она все осознает, поймет, что надо дать Петруше шанс…
Заорала сигнализация машины рядом. Леся вздрогнула.
Глухо. «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо», – всплыла у Леси в мозгу одна из строк-липучек. Она часто цитировала какие-то стихи, но не потому, что намеренно их заучивала, чтобы выпендриваться, просто есть такие строки, которые только раз прочитаешь – сразу запомнишь. Липучки, как их называла Леся с любовью. «За счет этих липучек и вывозим бремя интеллектуалок», – шутила она с Алей.
Еще раз улыбнувшись Петруше, Леся поплелась к своему подъезду. Ей было тревожно, что она никогда не встретит свою любовь, что ей почему-то из всех парней приглянулся именно такой недосягаемый Ярослав, а милый и хороший Петруша не вызывает у нее никаких чувств и даже никаких мыслей, она боялась, что уплотнение на шее убьет ее и что у нее точно есть какое-то психическое расстройство, иначе почему ей никто не нравится, кроме тех, кто не отвечает ей взаимностью, а еще ей было грустно, ныло в груди от боли, и жизнь виделась в тусклых тонах.
Дома было тихо. Бабушка с утятами уже, видимо, спала.
Леся прошла на кухню и увидела, что из гостиной льется экранный свет. Она заглянула. Папа, запрокинув руку за голову, лежал на диване и смотрел «Жмурки» Балабанова.
– О, котенок! – сказал отец, увидев Лесю и убавив звук. – Ну, рассказывай, что там как.
– Я призналась парню в любви.
– Да ты что! А он?
– А он не любит.
Леся заплакала. Папа похлопал по дивану, подзывая ее. Леся с радостью устроилась у отца под боком.
– Такую девчонку прошляпил. Котенок, он гнедина.
Леся засмеялась сквозь слезы.
– Как ты хоть придумываешь эти словечки, пап…
– Чем больше говна в жизни, тем веселее ты должен становиться. А то сам завоняешь.
Леся засмеялась уже в голос.
Валерий Евгеньевич, видя, что Леся улыбается, заулыбался тоже и крепче прижал ее к себе.
– Ну что я, не прав, что ли?
– Ну па, от того, что он меня не любит, он не становится плохим человеком.
– Вы посмотрите на эту мать Терезу. А мне наплевать, плохой он или нет. Для таких у меня есть два слова. Идет в жопу.
– Это три.
– Правильно, потому что оригинальная фраза состоит из двух слов. Это я под тебя адаптировал, чтобы мат тебе ушки не резал.
Леся снова засмеялась и потерлась мокрым сопливым носом о папину футболку. Отец прибавил фильму звук, и они стали смотреть вместе. Чувствуя на своем плече вес теплой отцовской ладони, Леся заснула.
Глава 5
Ночью Лесе снилось, что все произошедшее накануне – сон. Что Ярослав на признание в любви обнял ее и поцеловал. Сквозь сон она ощущала ложь радости, которая ее охватывала, и старалась подольше не просыпаться, только бы не окунаться в настоящее.
Но глаза Лесе все-таки пришлось открыть.
Как-то глупенько моргая, перед ней, на папином животе, сидел утенок и вертел головкой на тоненькой шейке то влево, то вправо.
Леся провела ладонью по глазам.
Они уснули на диване, не досмотрев фильм. Теплая рука отца так и давила ей на плечо. Леся осторожно высвободилась, взяла утенка, который собирался драпануть, и пошла искать бабушку.
Бабушка уже проснулась и сидела на кухне, пила чай. Перед ней на столе лежал хлеб и стояло масло. Окно было распахнуто. С улицы доносились визг детей и шепот берез.
– Нашла твоего беглеца, – сказала Леся, показывая бабушке утенка.
– От какой шустрый! Ты посмотри на него! Чаю налить тебе, моя красавица? Что хочешь кушать на завтрак?
– Кофе выпью с тобой давай.
Леся посадила утенка к его братьям в ограждение. И вот в этот самый момент, когда другие утята запищали, увидев своего брата, Леся вспомнила вчерашний день, и тягучая, серая, плотная, как болото, тоска обволокла ее с головы до ног. Они с Ярославом больше никогда не увидятся. Больше никогда не будут вместе пить кофе, не будет больше вечерних созвонов по видеосвязи и болтовни о том, как прошел день. И он ее не любит. Нет, все-таки, наверно, симпатию испытывает, но недостаточную, чтобы выбрать ее, а не свободу.
Не. Лю. Бит. Это как огромный серый валун, который никак не сдвинуть, хоть сколько пыжься, тужься и пытайся.
Леся сказала бабушке, что скоро вернется, а затем быстрым шагом направилась в ванную. Заперла дверь, включила воду и разрыдалась. Но неслышно, чтобы не объясняться лишний раз с папой и бабушкой. Она знала все, что они скажут. Да и Леся сама понимала, что, значит, Ярослав просто не ее судьба, что она встретит кого-то лучше, что жизнь приберегла для нее кого-то особенного – это все было понятно. Но родным и близким был сейчас Ярослав. И он ее не любил. Поплакав минут пять, Леся умыла лицо, почистила зубы и вернулась к бабушке.
Тут на кухню вошел сонный папа в одних трусах. Леся и бабушка громко поздоровались. Он молча подошел к крану, налил себе воды, выпил, с удовольствием вздохнул и только потом, придя в себя после сна, улыбнулся Лесе и бабушке. Хотел подойти к столу, но бабушка закричала как резаная:
– Ай! Наступишь! Наступишь!
Комнату будто поставили на паузу. Папа замер с испуганными глазами и поднятой ногой, бабушка протянула к нему руки, а Леся бросилась к утенку и осторожно взяла его на руки.
Папа раздраженно бросил:
– Я этих куриц в своей квартире видеть не хочу.
– Это утки, па.
– По херу мне. Либо увозите, либо не плачьте, если наступлю.
И, что-то бурча себе под нос, ушел в туалет, потом выглянул и спросил:
– Котенок, на тренировку поедешь?
Леся подскочила и закивала. Тренировки всегда были ее спасением. А тем более сейчас, когда минуту назад она нащупала уплотнение около подмышки, ей срочно нужно было отвлечься.
Уже через десять минут, натянув серые спортивные штаны и топ, она уселась на переднее сиденье папиного лексуса.
– Посмотрим вечером фильм? – спросила Леся.
– Я вечером в ресторан.
– С кем это?
– Да с одноклассником. Опять деньги клянчить будет на раскопки эти свои. Веришь, я бы лучше с тобой и даже курицами этими валялся на диване, чем тащился на эту встречу.
– А что за раскопки? Это кто, дядя Миша, что ли?
– Да какой дядя Миша, котенок. Этот полицейский, он рыть может только носом землю. А я тебе про Саньку Петровского говорю.
– Я его не знаю.
– Старый товарищ мой, сидели за одной партой. Подался в науку. Не вылезает из своих раскопок. Он археолог, что ли… Как этот, твой любимый…
– Кто?
– Ну этот, в шляпе.
– Индиана Джонс?
– Джонс, ага. Теперь Санька Джонс. Но раскапывать всякие тарелочки и косточки ему скучно, и он занимается поиском сокровищ.
– Реально?
– Да я те клянусь. Санек сбрендил.
– И нашел хоть раз?
– Ни единого. И каждый, мать его, год он зовет меня на ужин. А я знаю, что он будет просить проспонсировать очередную его экспедицию.
– И ты спонсируешь.
– Естественно. Я каждый раз ведусь на его «в этот раз точно найдем, я все просчитал». И потом он начинает мне объяснять и доказывать, что успех стопроцентный. А ты знаешь, котенок, я эти науки ваши и умные словечки терпеть не могу. Поэтому я просто молча перевожу ему деньги, только бы он замолчал.
Леся засмеялась. Она хотела еще порасспрашивать папу о его странном друге, но они уже подъехали к фитнес-центру.
Леся сказала Ярославу правду, спорт появился в ее жизни, когда ей исполнилось пятнадцать. Она тогда так тяжело заболела ветрянкой, что сбросила пять килограмм. Результат ей понравился, она впервые увидела косые мышцы живота. Ей захотелось отточить фигуру. Она пробовала ходить на йогу, на растяжку, на пилатес, но ей быстро надоедало. А однажды отец взял ее на слабо и позвал на тренировку. Помимо них двоих в группе было еще шесть мужчин примерно сорока лет.
Нагрузка оказалась такой большой, что уже через пятнадцать минут Леся была готова сбежать. Но проигрывать она не любила. Это только внешне она была нежным голубоглазым цветочком и котенком, внутри у нее жили несгибаемые убеждения о силе и упорстве. Вдруг Костян, тренер, включил песню «Знаешь ли ты, вдоль ночных дорог». Леся оторопела. Никто из присутствующих мужчин не обратил на это внимания. Они занимали позу для следующего упражнения.
– Пап, – позвала Леся.
– А? – отозвался отец.
– А что это за звуковое сопровождения такое?
– А это для самого говна. Щас, котенок, будет такая жесть, что выносить ты меня будешь на руках…
Отец оказался прав. Пятнадцать минут следующего комплекса упражнений Леся не понимала, то ли она плачет, то ли это пот стекает. В тот день она выползла из зала вся мокрая, проспала от усталости дома с шести вечера до девяти утра, а потом начала постоянно ходить с отцом. Это стало их маленьким ритуалом. Что бы ни случилось, но в понедельник, среду и пятницу они тренировались у Костяна. Сформировалась постоянная группа из пяти человек: Леся и ее папа, главный в городе судья – простоватый Мишаня, простодушный следователь Леня, от которого к любовнику ушла уже третья жена, и владелец фитнес-центра, в котором они тренировались, – легкий на подъем Виталик.
Когда Леся с отцом вошли, все остальные с ними радостно поздоровались. Костян сказал занимать свои места и разминаться. Заиграла бойкая музыка, но очень тихо. Во время разминки все любили поболтать.
– Ну что, Леська, как жизнь молодая? – спросил Мишаня. – Экзамены-то сдала?
– Как раз сессия начинается завтра.
– О, ну успехов тебе! А на личном как? А то все ты нас рассказами об учебе кормишь, а нам-то хочется чего поинтереснее, у нас-то жизнь старая, скучная.
– За себя говори, – сказал Виталик.
Леся ответила, разминая шею:
– На личном так себе.
– Это что еще значит?
– Мишань, не лезь, там сердце разбито, – сказал папа, наклоняясь из стороны в сторону.
Леся согласно кивнула. И тут все мужчины подвинулись так, чтобы делать разминку поближе к Лесе. Леся рассказала им про Ярослава, про то, как сильно он ей нравился, что это вообще впервые, когда кто-то ей так сильно понравился, и что он предложил дружить, а на вечеринку… на вечеринку пришел с другой девочкой и не ответил Лесе на чувства, когда она первая в них призналась. Леся ничего не скрывала, хранить свои секреты она не умела. Про нее отец так и говорил всегда: «У тебя не задерживается».
– Леська, – сказал Виталик, – мы с тобой после тренировочки заглянем в наш барчик, там бахнем водочки. Знаешь, как хорошо водка сердце лечит!
– Виталь, епрст, – сказал отец, – после того, как ты сказал, что табак полезен, даже не лезь с советами к Леське.
– Леська, ты такая девчонка зашибенная у нас, – начал Мишаня. – Да за тобой табунами должны бегать! И не нужен тебе этот нерешительный. Я тебе так скажу, как мужчина: когда девчонка нравится, все остальное решаемо.
– А я ему, значит, не нравилась?
– Значит, да! – весело сказал Мишаня, а потом понял, что вывод получился какой-то неутешительный, и нахмурился, стараясь понять, где в утешении он свернул не туда.
– Главное, Лесь, надо верить, что встретишь еще свою любовь, – воодушевленно сказал Леня. – Я вон три раза ошибся, а все равно жду.
Леся утерла слезы, которые собрались в глазах за все время этого разговора, во время которого взрослые мужчины старались так неуклюже, но так искренне поддержать ее.
После тренировки папа забросил Лесю домой, а сам уехал по делам. Моясь в душе, Леся перебирала события утра, и вдруг вспомнила о каком-то уплотнении около подмышки. Она стала ощупывать себя… Да, есть. Сердце понеслось галопом, ноги задрожали. Леся даже не смыла до конца шампунь, вылезла из душа и подошла к зеркалу. Стала внимательно осматривать… Да, точно, что-то есть. Она умрет. Она точно умрет. Грудь она еще не обследовала, вот и проморгала. Рак. Что еще это может быть? Ей отрежут грудь, и она так никогда и не выйдет замуж, а Ярослав ее точно не полюбит.
Дрожащими руками Леся записалась в частную клинику на УЗИ. Стараясь не подавать виду, чтобы не беспокоить бабушку, она оделась и направилась в больницу.
Когда врач сказал, что ничего страшного не видит, Леся вышла из кабинета и тихонько заплакала. Но не от облегчения, а от понимания, что мысли, как рой пчел, не желали успокаиваться. Она не верила, что врач осмотрел ее добросовестно, ей казалось, что ее обследовали плохо, что нужно сдать анализы, что нельзя это так оставлять. И еще она понимала, что то, что происходит с ней, эти страхи, эти мысли, эта бесконечная уверенность, что внутри нее зреет рак – ненормально. Это иссушало ее, лишало жизнь красок, мучало без конца. И ни одно врачебное слово, ни одно УЗИ не могло ее успокоить.
Леся позвонила отцу и в истерике попросила забрать ее из больницы. Отец приехал быстро.
Леся села к нему в машину вся зареванная.
– Со мной что-то не так, пап, – сказала она. – Я не понимаю что. Я схожу с ума. Я не могу. Я больше не могу.
– Котенок, – Леся впервые за долгое время услышала не смешок в голосе отца, а испуг, – ну ты чего, какое «с ума»?
– Папа, мне кажется, что еще чуть-чуть, хоть один толчок, и я просто…
– Что?! – мгновенно изменился в лице папа, взгляд его внимательно обследовал Лесю. – Ты обалдела? Что ты собиралась сказать?
Леся покачала головой.
– Нет, что ты собиралась сказать? – настаивал отец.
Леся разрыдалась.
– Я просто не могу, я не понимаю, что со мной. Ведь я такой не была. А сейчас я боюсь лишний раз притронуться к себе, вдруг я что-то найду. И я не могу забить. Я не могу отпустить. Ко мне будто вампир присосался и пьет спокойствие. Я не могу, папа, я не могу.
Отец молчал, и Леся боялась на него смотреть, потому что знала, что увидит в глазах отца страх и боль, а ведь когда-то она клялась себе, что не позволит, чтобы отец расстраивался из-за нее, не после всего, что пережила их семья.
Отец завел машину.
– Куда мы? – спросила Леся.
– К психиатру.
– Пап, нет.
– Я тебя из петли вынимать не хочу. А то, что происходит… Сука, даже я понимаю, что все, приехали. Что игнорировать твое состояние больше нельзя.
– Па, пожалуйста, я не хочу. Я справлюсь сама. Пап! Ну пожалуйста!
Отец остановился на заправке, вышел, хлопнув дверью, и закурил. Леся сидела, глядя перед собой. Щеки ее были мокрые от слез. Жизнь казалась прожитой и бесполезной.
Папа вернулся в машину.
– Как мне тебе помочь? – спросил он, испуганными глазами оглядывая Лесю.
Она пожала плечами.
– Давай-ка так, – сказал отец, – сегодня вечером ты со мной в ресторан идешь. Платье покрасивее нацепишь. Макияж, укладка. Полопаешь вкусную еду, посмеешься.
– А что, твой друг смешной?
– Санек-то? Да это унылая пиявка. От моих шуток будешь смеяться. Вопросы есть?
– Я вам не помешаю?
– Какой! Да ты разбавишь наконец эту унылую ежегодную встречу. В конце концов, кто за пир платит, тот клоунов и приглашает.
Доехали до дома. Леся, уставшая от слез и истерики, понуро вышла из машины. Ее отец, наблюдая за худенькой маленькой фигуркой дочери, испытывал такой страх, который ощущал только единожды, когда Леська, еще учась в четвертом классе, позвонила ему в слезах и сказала, что во дворе их дома стая злых больших собак, и она не знает, куда от них деться, и что они хотят напасть на Сему, их пуделишку. Он тогда гнал как бешеный, надеясь, что хоть кто-нибудь поможет его ребенку, хоть кто-нибудь отгонит стаю. Он нашел Леську заплаканной, но целой. Порвалась только болоньевая штанина. Слава богу, мимо проходила какая-то бабушка с огромными сумками. Помогла, отогнала собак. Он потом каждую неделю возил этой старушке по три пакета еды из супермаркета. Выяснил, что семьи у нее нет, и возил. А потом она умерла.
Сейчас, увидев дочь в истерике у больницы, Валерий Евгеньевич понял, что дело серьезное и шутки кончились. Что-то по-настоящему страшное плескалось в Леськиных глазах, и даже он, всю жизнь считавший, что любые проблемы с головой лечатся банькой и водочкой, позвонил своей бывшей любовнице Анне, которая работала клиническим психологом, и обрисовал ей ситуацию. Она долго молчала, потом сказала:
– По-хорошему тебе бы привезти ее к нам в клинику. В стационар ее никто, естественно, не положит, но нужно, чтобы ее все равно осмотрел врач и подобрал подходящую терапию.
– Она не хочет. Ни в какую.
– То, что ты описываешь, в принципе корректируется и обычной психотерапией, без таблеток. Только надо, чтобы психотерапевт был грамотный, имел образование, как у меня.
– А можно без походов к врачу? Она не пойдет. Упрямая.
Анна вздохнула.
– Ну чего ты от меня хочешь тогда? Любой совет, который я тебе дам, будет некорректным, потому что я ее даже не видела в лицо, в симптомы ее не погружалась.
– Я очень боюсь за нее. Не переживу, если упущу время и потеряю дочь.
Снова молчание.
– Хорошо, это не психологический совет, а просто дружеский. Имей это в виду. Обычно со страхами и фобиями работают следующим образом: потихоньку и осторожно сталкивают человека с тем, что его пугает. Вот боится пациент кактуса, мы сначала на фотографию этого кактуса смотрим, потом я этот кактус в кабинет приношу, потом прошу пациента сесть поближе, потом еще ближе, потом подержать кактус в руках. Человек понимает, что его не убивает то, что так его пугало, и успокаивается.
– Так, и?
– Иногда человека нужно столкнуть со страхом, чтобы его отпустило. Только, умоляю, не говори ей, что у нее рак. Ты ее до истерики доведешь. Действуй иначе. Помести ее в ситуацию, в которой у нее не будет возможности бегать к врачам по любому поводу, чтобы она пожила со своими страхами без попыток что-то предпринять и увидела, что если у нее что-то болит, то не нужно сразу бежать на УЗИ или к врачу, что недомогание не равно раку. Надо, чтобы твоя дочь побыла в опасности, но в разумных пределах. Только я прошу тебя, без охоты на медведей. В разумных и подконтрольных пределах, ты понял меня? А то знаю я тебя.
– Спасибо, Ань. Я должник.
– Цветы пришли. Розы. Больше пятидесяти штук.
– Понял. Адрес тот же?
– Тот же, тот же.
– Спасибо, Ань. Правда, спасибо. Я тебе всю жизнь буду благодарен, если поможет.
Глава 6
Леся подняла утенка, который залез в ее косметичку, осторожно посадила его на пол и вернулась к макияжу. Подвела губы, уложила брови. Отошла. Покрутилась. Платье тоже сидело прекрасно. Что же на груди-то будто камень? Лесе казалось, что если она ляжет на кровать, то ее грудь впадет внутрь от этой тяжести.
Леся села к отцу в машину, чтобы поехать в ресторан, и постаралась улыбнуться под пристальным отцовским взглядом. Она боялась, что он снова заговорит о врачах. Леся и сама не знала, почему так не хотела обращаться к психиатру. В ее окружении было много тех, кто пил таблетки и им действительно становилось легче, но ей почему-то казалось, что она проиграет самой себе, если признает, что не может справиться со своими мыслями и страхами самостоятельно.
Она прекрасно помнила, когда у нее началась ипохондрия. Год назад, когда она готовилась к ЕГЭ. Все девять учебных месяцев она находилась под таким давлением репетиторов, школы и ожиданий отца, что к маю спала не больше трех часов в сутки – в остальное время готовилась. А потом отец попал в аварию. Несерьезную, но все-таки ему пришлось поваляться пару недель в больнице. Леся тогда впервые осознанно и по-взрослому ощутила, что смерть близко. Отец ведь уехал просто купить семечек и чипсов к фильму. И если все может случиться так внезапно, то, значит, решила Леся, надо попытаться проконтролировать хотя бы то, над чем мы властны – здоровье. Стресс от экзаменов, недосыпание и страх смерти наложились один на другой и улеглись в большую пирамиду, которую Леся вот уже год никак не могла разрушить.
Тут из мыслей ее выдернул голос отца.
– Я попросил Саню, – сказал он, – захватить какую-нибудь молодежь, чтобы тебе повеселее было.
– Ну па-а-а-ап!
– Котенок, клянусь, я пол не обозначал. Он и девочку может привести.
– Сводня.
– Да как такую красотку не сводить? Я вообще не понимаю, как ты по улице спокойно ходишь, тебя же замуж звать должны каждый день.
– Не зовут. Друзьями вон даже предлагают остаться.
– Слепые. Пусть протрут себе что-нибудь!
– Хватит, пап. Хватит об этом.
Некоторое время ехали молча, а потом, на светофоре, отец залез в телефон, и через минуту на весь салон заиграла песня:
- Все стало вокруг голубым и зеленым,
- В ручьях забурлила, запела вода.
- Вся жизнь потекла по весенним законам,
- Теперь от любви не уйти никуда.
– Ну па-а-а-ап! – протянула Леся, услышав последнюю строчку. – Ну ты прикалываешься, что ли?
Валерий Евгеньевич самозабвенно подпевал и не слышал Лесю. Тогда она легонько ударила его в плечо кулаком.
– Папа! Ну что ты за человек!
Отец рассмеялся.
– Сейчас мое любимое будет, котенок, не бей, умоляю, дай дослушать, – сказал он, а потом затянул: «Любовь никогда-а-а-а-а, не быва-а-а-а-ет без гру-у-у-сти, но это приятней, чем грусть без любви-и-и».
Леся намеренно закатила глаза, но на самом деле ее тянуло смеяться.
Когда машина остановилась у ресторана, отец притянул Лесю к себе и звонко поцеловал в щеку.
– Пап, ну у меня же румяна и хайлайтер!
Отец продолжал звонко целовать Лесю в щеку. Наконец она рассмеялась и крепко обняла папу.
– Котенок, – сказал он, – я тебе желаю, чтобы ты была счастливее всех на свете. Я тебя очень люблю.
– И я тебя люблю, пап.
В ресторане администратор сообщила, что их уже ожидают, и провела к столу на веранде. Вид был на пруд и лес. Красота. Свежая зеленая шапка деревьев радовала Лесин глаз.
Леся на секунду остановилась и залюбовалась, и отец аккуратно подтолкнул ее к столику.
Там уже сидел интеллигентного вида худой мужчина в очках в пиджаке, который, кажется, был на несколько размеров больше, чем нужно. Рядом с мужчиной сидела девушка с короткой стрижкой. Лесе бросились в глаза неаккуратно накрашенные губы. В некоторых местах девушка вышла за контур, и весь ее образ от этого выглядел неряшливо.
Когда Леся с отцом подошли, мужчина встал, крепко пожал Валерию Евгеньевичу руку, а затем и Лесе, сказал, что его зовут Александр Александрович, потом представил девушку – аспирантку Машу, которая работает с ним на раскопках. Маша резко поднялась и ударилась о стол. Тот дернулся. По белой скатерти пошла влажная серая трещина.