Переговорщики – Мир по нашему

Глава 1: Знакомство с героями

Женева. Город, где даже голуби говорят на французском и не гадят без предупреждения. Утро начиналось, как и любое утро дипломатических мероприятий: кофе, скучные фасады, скучные лица, и один швейцарец, который по привычке снял часы перед входом в конференц-зал, боясь, что кто-то их сфотографирует.

В зал вошёл Геннадий Петрович, представитель России, тяжело ступая, словно нёс на плечах не только дипломатический портфель, но и всю постсоветскую тоску. Его сопровождали два зама – Олег Аркадьевич, тихий человек с лицом вечного разочарования, и Игорь Вениаминович, который считал, что любое молчание – это скрытая угроза. Они втроём уже спорили с французской охраной о том, можно ли проносить в зал самовар с кипятильником. Охрана на всякий случай вызвала сапёров.

С другой стороны зала уже разворачивалась украинская делегация. Её возглавлял Степан Васильевич, бодрый, усатый человек с вышиванкой, которая была ярче любого дипломатического протокола. Он вошёл не просто в зал – он влетел, как дирижабль с песней в сердце. За ним шли Леся Степановна, бывшая учительница истории и, как подозревали многие, нынешняя вдохновительница всех речей в делегации, и Алекс-ТикТок, молодой блогер, назначенный «по просьбе молодёжи» как медиапредставитель. Алекс уже делал селфи на фоне флага ЕС с подписью: "Мир на подходе, жду лайки."

– Доброе утро! – торжественно объявила Ингрид Свенссон, шведская модераторша. Она была одета в серый костюм, лицо у неё было такое, как будто она уже сто лет модерирует переговоры и мечтает о пенсии в Норвегии.

– Ну, здравствуйте, – сказал Геннадий, глядя на шведский стол. – Что, и тут без гречки?

– Та шо ж вы хотели, – отозвался Степан. – Европа. У них тут даже селёдка – веганская. Вчера пробовал – вкус как у компромисса: вроде есть, а вроде и не хочется.

– У нас в Москве компромиссы не едят, – заметил Игорь Вениаминович. – У нас ими закусывают.

Ингрид подняла глаза к потолку. Потолок не помог.

– Коллеги, – сказала она с натянутой улыбкой, – мы собрались, чтобы обсудить пути деэскалации.

– А мы только начали эскалацию, – парировал Степан. – Дайте чаю, и я предложу план.

Тем временем Алекс установил штатив и камеру, подключил микрофон и крикнул:

– Всем привет! Сейчас будет прямая трансляция дипломатии 2.0! Не переключайтесь, будет жара!

– А это кто? – подозрительно спросил Олег Аркадьевич, указывая на Алекса. – Это кто ему аккредитацию дал?

– Народ, – сказал Степан.

– А если народ завтра приведёт козу?

– Приведёт. Но с вышиванкой. У нас так положено.

В это время шведский официант осторожно выставлял на стол поднос с канапе, внутри которых находился загадочный паштет. Степан взял одно, понюхал, и, не колеблясь, предложил Геннадию:

– Будете?

– Если я это съем, я потом подпишу Минск-3, не глядя.

В зал зашёл Янек Ковальский, польский наблюдатель, нести что-то в папке. Он открыл рот, чтобы сказать:

– Извините, господа, но я хотел бы внести…

– Янек, присядь, – в унисон сказали обе делегации.

Ингрид хлопнула в ладоши.

– Начинаем. Первое слово даётся России.

Геннадий встал. В его глазах была решимость, как у человека, который сейчас прочтёт что-то из «Капитал» и добавит туда пару цитат из Высоцкого.

– Мы приехали с целью достичь мира, – сказал он торжественно. – Но не такого, как вы думаете, а настоящего, славянского. Где мужик с мужиком пожмут руки, запьют квасом и забудут, кто кому чего должен.

– То есть – прощаете нам Крым? – улыбнулся Степан.

– Крым наш, как борщ ваш. Дискутируем, но не отдаём.

Степан встал.

– Мы тоже за мир. Но такой, чтобы с песнями, с плясками, и чтобы в конце НАТО приглашало нас на шашлыки.

– Шашлыки – это армянское, – пробурчал Игорь Вениаминович.

– Ну так пригласим и армян! Мир для всех, а не для избранных!

– Коллеги, – вздохнула Ингрид. – Мы, кажется, начали с темы борща и шашлыков. Предлагаю перейти к повестке дня.

– Поддерживаю, – сказал Геннадий. – Но сначала, простите, – он достал из дипломатического портфеля трёхлитровую банку. – Огурчики. Для атмосферы. Домашние. С укропом и истиной.

Все переглянулись.

Степан вздохнул.

– Ладно. У меня есть баночка сала. Мир, значит, начнём с обмена культурным наследием.

– И конфискацией TikTok'а, – добавил Игорь.

– Только через мой VPN! – крикнул Алекс.

Так и начался первый день переговоров – с борща, огурцов, сала, камеры и взаимного непонимания, приправленного надеждой. Всё, как и положено в международной дипломатии. То есть – как в школьной столовой: все ругаются, но в конце как-то наедаются.

На второй день конференции в Женеву прибыли «дозапасные» делегации. Международные отношения, как шведский стол – мало кому нравятся, но все почему-то берут добавку.

Первым прибыл дональд Стивенсон – американский наблюдатель. Вышел он из лимузина, как президент: в солнцезащитных очках, с наушником в ухе, кофе в руке и видом полного равнодушия. Он поздоровался с охраной, потом с зеркалом, потом с микрофоном – и только потом понял, что чемодан остался в аэропорту.

– Пожалуйста, найдите мой чемодан, – сказал он через переводчика.

– А кто у вас переводчик? – спросили на ресепшене.

– Вот! – он указал на мужчину позади себя.

– Это водитель, – пояснили ему.

– Тогда у нас проблема. Я не говорю по-французски, по-русски или по-украински. Зато говорю по-флоридски.

В это время на месте регистрации возник другой казус. Польский представитель Янек Ковальский прибыл… но без паспорта. Вместо него он по привычке сунул в портфель газету с кроссвордом и листок с надписью «Приглашение на шашлыки от дяди Богдана».

– Простите, но где ваше удостоверение личности? – спросил администратор.

– Вот, – Янек торжественно вытащил фотокарточку своего кота в костюме Наполеона.

– Это же кот!

– Но он член семьи!

На третий вход в конференц-зал зашла пенсионерка Тамара Ивановна, запыхавшаяся, с тремя сумками и понятным возмущением на лице.

– Вы кто? – осторожно поинтересовалась охрана.

– Я тут по делу. Я соседка племянника зятя двоюродного брата переводчика украинской делегации. А ещё я лучше всех знаю, как варить борщ. А значит – имею моральное право участвовать в переговорах.

– У вас есть документы?

– Конечно! – она достала из сумки ветхое удостоверение учителя труда 1984 года и блокнот с рецептами.

Её пустили. Не потому что она права. А потому что у неё была банка варенья. А спорить с женщиной с вареньем – плохая идея.

В конференц-зале к этому моменту царила атмосфера лёгкой паники. Геннадий Петрович пытался понять, где его замы.

– Где Игорь Вениаминович?

– Он ушёл в туалет и не вернулся, – ответил Олег Аркадьевич.

– Он что, в туалете потерялся?

– Нет, его задержали на швейцарской таможне. Говорят, у него в портфеле обнаружили книгу "Как проиграть и сделать вид, что выиграл".

Тем временем Степан Васильевич спорил с технической службой конференции:

– Я вас спрашиваю, почему в помещении висит кондиционер, а не вышиванка? Это же культурный центр, а не холодильник!

– Мы просто хотели, чтобы температура была комфортной…

– Комфортной? Комфорт – это когда бабушка гладит рубашку, а не когда ты дышишь, как в морозилке IKEA!

Появился Алекс, снова с камерой.

– Так, ребята, записываем! День второй. Международные переговоры. За кулисами! Заголовок: «Кондиционер стал камнем преткновения!»

Он уже получил 10 тысяч лайков за первую минуту.

Внезапно раздался крик:

– АААААА!

Это был турецкий наблюдатель, который опоздал на сутки и ворвался в зал с чемоданом в одной руке и ковром – в другой.

– Извините! Я задержался! Была пробка в Анкаре… и верблюд сбежал!

Все замолчали.

– У нас тут не верблюжьи бега, – сказал Геннадий, – у нас здесь миротворческий процесс. Хотя, с вашими объяснениями это уже цирк.

– Где кофе? – спросил Степан.

– Где переводчик? – спросил американец.

– Где кот? – спросил Янек.

– Где же всё-таки туалет? – донёсся голос Игоря Вениаминовича откуда-то из-под сцены.

Ингрид Свенссон нервно листала повестку.

– Хорошо… коллеги… сегодня мы обсудим следующие темы…

– Подождите! – вмешалась Тамара Ивановна. – Пока не обсудим нормальный завтрак – никакой повестки не будет!

Она уже расстилала полотенце прямо на столе. Сумки открылись: пирожки, варенье, копчёная курица и, как кульминация – салат «Оливье» в миске с ёлочкой.

– Это дипломатия! – кричала Ингрид. – Это – международная конференция, а не сельский буфет!

– Кто вам сказал, что они разные вещи? – подмигнула Тамара и протянула ей пирожок.

Ингрид съела. Сопротивлялась, но съела. Через минуту в неё вселилось просветление. Она выключила ноутбук и сказала:

– Предлагаю официально: первым пунктом мирного соглашения объявить совместный обед. Все согласны?

– Да! – хором откликнулись делегации.

– И без глютена! – добавил Алекс.

– Это уже перегиб! – закричал Степан.

Так закончился второй день переговоров – общим столом, полным варенья, борща и культурных недопониманий. На повестке дня осталась лишь одна фраза: «Кто принесёт соль?»

Утро третьего дня началось с надежды. С того самого момента, как Ингрид Свенссон доела второй пирожок от Тамары Ивановны, в конференц-зале витала лёгкая атмосфера мира, дружбы и утомлённости. Даже Геннадий Петрович выглядел довольным – хотя на всякий случай всё ещё держал портфель под рукой, в котором теперь уже явно оставалась только надежда на здравый смысл.

– Сегодня мы начнём с составления первой резолюции, – торжественно заявила Ингрид, вытирая варенье с уголков губ. – Предлагаю сформулировать её в трёх пунктах: прекращение обидных заявлений, совместный культурный проект и подготовка к переговорам по ключевым вопросам.

– Поддерживаю! – сказал Степан Васильевич. – Только предлагаю четвёртый пункт: признание вареника как украинского культурного достояния.

Тут комната замерла. Геннадий Петрович встал. Медленно. С достоинством.

– Простите, – сказал он, выпрямившись. – Но вареник – это интернациональное явление. Он давно живёт у нас на Руси. Ещё в былинах Илья Муромец уплетал их с капустой перед битвой.

– Это сказки, – отрезал Степан. – А у нас вареник с вишней прописан в Конституции! Там прямо написано: "Держава забезпечує розвиток борщу, вареника та народної пісні."

– Это вы сейчас выдумали! – вспылил Игорь Вениаминович.

– Как и половину своих лозунгов! – парировал Алекс, не отрываясь от съёмки. – Ребята, супер, не останавливайтесь! Сейчас идёт лучше, чем финал «Холостяка»!

– Да что вы знаете о варениках! – неожиданно вступилась Тамара Ивановна, размахивая ложкой. – Вареник – он, как муж: если горячий и с вишней, то любимый. А если холодный и с капустой – выбросить не жалко, но жалко, что не вымылся.

Все замолчали. Даже американец Дональд Стивенсон, который до этого момента пытался с помощью приложения Google Translate понять слово «сало», поднял брови.

– Так, спокойно, – сказал Геннадий, открывая блокнот с цитатами. – У меня тут записано: «Не дели вареник, дели майонез». Значит, предлагаю компромисс. Пусть вареник будет… совместным достоянием!

– Как Шенген? – уточнил Янек.

– Как чёрный хлеб, – сказал Олег Аркадьевич. – Вроде ничей, но каждый говорит, что его.

– А давайте сделаем международный фестиваль вареника! – вдохновился Степан. – С тремя номинациями: лучший с картошкой, лучший с мясом и самый патриотичный!

– И конкурс слепки! – добавил Алекс. – Я уже придумал название: «Мировареник 2025». И прямая трансляция! Где мой штатив?!

Ингрид потянулась к чаю. Ей всё это начинало нравиться… до того момента, как в зал вернулся турецкий наблюдатель с криком:

– Я нашёл способ разрешить ваш спор! Мы сделаем вареник в лаваше! И с кебабом внутри!

– Что?! – одновременно вскрикнули обе делегации.

– Это уже не вареник! – закричал Степан.

– Это варени-кебаб! – радостно объяснил турок.

– Это дипломатический террористический акт! – заявил Игорь.

– Это TikTok-челлендж! – закричал Алекс. – Дайте мне тесто и мясо, я снимаю!

Началась суматоха. Кто-то достал муку. Кто-то включил плиту. Кто-то позвал на помощь охрану, но охрана тоже включилась – с рецептами своих бабушек.

– Всё, я не могу! – воскликнула Ингрид. – У вас тут вместо переговоров – гастрономическая баталия с элементами политического рэва!

– А вы что хотели? – пожал плечами Степан. – Мы ж славяне. У нас без еды никакой договор не подписывается. Голодный – значит агрессивный.

– Психология. – кивнул Олег. – Мы даже ракеты запускаем после обеда, не до.

– Вот! – внезапно воскликнула Тамара Ивановна. – Это и будет наша первая резолюция: не обсуждать никакие геополитические темы до того, как все хорошо поедят!

– Поддерживаю! – сказал Янек. – И прошу внести поправку: кофе обязателен. У меня давление!

– И варенье! – добавил Дональд. – Я не понял, что это было, но это было хорошо!

– Тогда формулирую: первая мирная резолюция – "Про важность еды в международных переговорах и статус вареника как символа дружбы!"

Все захлопали. Даже швейцарские официанты на кухне, услышав аплодисменты, синхронно выпрямились и почувствовали себя частью истории.

– Поздравляю, – выдохнула Ингрид. – У нас есть первая резолюция. И это… про вареники. Я чувствую, что в ООН никто не поверит.

– Пусть приезжают, – сказал Геннадий. – Мы и им сварим.

Так закончился третий день переговоров. В Женеве был утверждён важнейший документ – "Конвенция по Варенику", подписанный под шум щипчиков, запах тушёной капусты и со стримом в прямом эфире, где Алекс писал в комментариях:

«Мир начинается с теста. Не верите? Подпишитесь и увидите сами.»

На четвёртое утро Женевская конференция вошла в фазу, которую в кулуарах стали называть «День Серьёзного Лица». Это когда все делают вид, что наконец-то собираются говорить о важных, стратегических, болезненных и, желательно, неаппетитных вещах. Например – о территориях.

Геннадий Петрович пришёл в зал с чем-то, похожим на карту. Но когда он её развернул, оказалось, что это было старое полотенце из советского дома отдыха «Берёзка» с нарисованными на нём регионами. Крым отсутствовал, зато присутствовала надпись: «Лето 1986: слава социалистическому туризму!»

– Это намекает на многое, – сдержанно заметил Степан Васильевич, рассматривая картину. – Но не на готовность к конструктивному диалогу.

– Это намекает, что у нас с географией душевно. С памятью, понимаешь? – вздохнул Геннадий. – Мы же не на GPS-у обсуждаем, а сердцем.

– Сердцем, говорите? – Степан скинул рюкзак и достал собственную карту. На ней, кроме Украины, был нарисован кот в вышиванке, флаг на Таврии и стрелка с надписью: "Здесь могла быть ваша реклама."

– Я бы с таким только ТикТок снимал, – буркнул Игорь Вениаминович.

– А я снял! – радостно подал голос Алекс-ТикТок, стримящий из-под стола. – Заголовок: «Когда карты пахнут нафталином».

Ингрид Свенссон, модератор переговоров, в этот момент выглядела как человек, застрявший между двумя стенками IKEA с инструкцией на санскрите.

– Друзья… давайте сосредоточимся. Повестка на сегодня: территориальные дискуссии и дипломатический протокол. Прошу без еды, выкриков и нестандартных карт.

И тут судьба решила вмешаться. Или, точнее, Тамара Ивановна. Она встала, подошла к столу и с материнским прищуром поставила перед всеми горячий борщ в кастрюле. Запах пошёл по залу, как голос Пуговкиной на свадьбе: согревающе и агрессивно-пробуждающе.

– Без борща не будет территорий, – заявила она. – И не спорьте. Я сорок лет в ЖЭКе проработала, я знаю, как люди делятся. Сначала кормим, потом миримся. А потом – посмотрим.

Все переглянулись. Переговоры снова приостановились на борщ.

Каждый получил тарелку. Все зачерпнули. Всё было прекрасно… пока Олег Аркадьевич не достал из внутреннего кармана кетчуп. «Хайнц». Классический.

– Что вы делаете? – прошептал Геннадий.

– Он кислый. Я чуть подсолю и сладости добавлю.

– Это борщ! – вскричал Степан. – В него кетчуп?! Это дипломатическое преступление средней тяжести!

– Я предупреждаю! – крикнула Тамара. – Кто положит кетчуп в мой борщ – тот получит половником по судьбе!

Но было поздно.

Олег аккуратно капнул в тарелку. Три капли. И наступила тишина. Такая, что даже смартфон Алекса перестал снимать от стыда.

– Это провокация! – закричал Степан. – У нас есть видео! Секунду назад Алекс снимал!

– Подождите! – вмешался Янек. – А что если… это просто вкусовщина?

– Вкусовщина? – возмутилась Тамара. – В следующий раз ты скажешь, что "оливье" можно с кукурузой делать!

– Можно? – спросил турецкий наблюдатель, уже готовящийся записать рецепт.

– Нет! – воскликнули все хором.

Ингрид в панике жала кнопки на микрофоне, случайно включив гимн Болгарии.

– Коллеги! – попыталась она снова. – Мы должны вернуться к обсуждению границ!

– Я вижу только одну границу! – воскликнул Степан. – Между кетчупом и здравым смыслом!

– Предлагаю подписать протокол: «О недопустимости добавления промышленных соусов в народные блюда во время переговоров»! – заявил Геннадий.

– И зафиксировать это юридически! – добавил Игорь. – С подписями, печатями и фото на фоне кастрюли!

Пока шла дискуссия, Алекс запустил голосование в прямом эфире:

«Кетчуп в борщ – это преступление или культурный выбор? Голосуйте!»

Через три минуты у него было 200 тысяч голосов. Результат: 85% – преступление. 10% – «Зависит от борща». 5% – «Что такое борщ?»

– Видите? Народ высказался! – заявил Алекс. – Народ всегда прав!

– Народ ел сосиски в тесте в 90-х! – огрызнулся Олег. – Народ тоже ошибается!

– Всё! – строго сказала Тамара Ивановна. – Или вы сейчас прекращаете этот соусный балаган, или я пишу в газету. Я в «Аргументы и факты» пишу, не смейтесь.

– Мы… – пробормотала Ингрид, – …обсуждали территории…

– И в итоге выяснили, – спокойно сказал Геннадий, – что главная территория – это тарелка. И лучше её не делить, а делиться.

– О-о-о… – зазвучал хор одобрений, как будто это была великая мысль.

– Я записал, – сказал Алекс. – Это будет заголовок стрима: «Дипломатия в кастрюле. Граница на борще».

Так закончилась четвёртая встреча. Ни о каких географических границах не договорились. Зато по итогам было решено:

Создать совместный проект «Культурные супы народов».

Временно запретить любые магазинные соусы на переговорах.

Объявить кастрюлю Тамары Ивановны объектом всемирного наследия ЮНЕСКО.

Пятый день переговоров начался, как всегда, с надежды и кофе. То есть, с попытки найти кофе и объяснить швейцарской кофемашине, что слово «латте» – это не политическое заявление.

Геннадий Петрович подошёл к автомату первым. Он вёл себя, как человек, который всю жизнь пил только чай, но решил однажды попробовать «этот ваш кофе». Он нажал кнопку с изображением чашки, получил стакан горячей воды, снова нажал – выпал сахар, и только на третий раз что-то начало пахнуть бодростью.

– А это что за цена? – вдруг заметил он, глядя на надпись: “2 франка.”

Он достал из кармана… жетон от московского метро 1983 года.

– Вы что, всерьёз? – изумился техник кофемашины, случайно проходивший мимо.

– Это надёжная валюта, – спокойно объяснил Геннадий. – Ходила по рукам сорок лет. В ней душа народа!

– У нас тут франки, месье.

– А у нас там подземка, дорогой ты мой швейцарский друг. Подземка, на которой строится стабильность! Ты попробуй этим жетоном постучи по столу – любой министр поймёт, что пора уступить.

Тут подошёл Степан Васильевич, ухмыляясь:

– Хотите кофе – платите гривнами. У нас купюры красивые, с портретами настоящих героев, не каких-то там туннелей.

– Хотите гривнами? – влез Олег Аркадьевич. – Прекрасно! У меня осталась 2-гривневая монета, которой я в детстве крышки с газировок сбивал.

– А у меня, – с гордостью сообщил Янек, – есть купон времён Гданьского рынка. Правда, он уже не действует даже в музее. Но аромат ностальгии – бесценный.

Ингрид Свенссон уже писала в своём блокноте:

«5 день. Переговоры. Темы: валютная анархия, жетоны, ностальгия. Заключения: лечить поздно.»

– Давайте обсудим экономику! – попыталась она вернуть встречу в конструктив.

– Да мы обсуждаем! – вскричал Алекс, снимая процесс. – Экономику доверия! Кто во что верит – тем и платит!

– Вот! – сказал Геннадий, доставая купюру времён перестройки. – Вон, гляди, две копейки, ещё с Лениным! Это инвестиции в прошлое!

– А это, – не отстаёт Степан, – чек на пирожок из буфета Верховной Рады 1997 года. С подписью! Это культурный актив!

– Так! – строго сказала Ингрид. – Экономика! Курсы валют! Банковские гарантии! Ликвидность! Хоть кто-то из вас понимает, что это?

– Я ликвидировал три кредита! – гордо заявил Янек.

– А я вложился в сало! – добавил Степан. – Правда, в холодильнике, но всё равно стабильнее биткойна.

В этот момент в зал вошёл Дональд Стивенсон, американец, с планшетом и серьёзным выражением лица. Он, наконец, нашёл переводчика. Правда, это оказался португалец, который говорил только по-испански.

– I want to speak about financial cooperation, – начал Дональд.

– Он говорит, что хочет нас всех накормить, – перевёл португалец.

– Что? – удивился Степан. – Ну пусть кормит, только без кетчупа.

– Нет-нет-нет! – Дональд пытался объяснить. – Economy! Sanctions! Investments!

– Он говорит, что санкции – это инвестиции в духовность, – уверенно перевёл его помощник.

– Ну наконец-то, – сказал Геннадий. – До них дошло.

И тут, как назло, Тамара Ивановна объявила:

– Перерыв! У меня свежие пирожки, и никакие санкции не спасут вас от начинки с яйцом и луком!

Все ринулись к столику. Экономические вопросы снова отложили. На потом. Как и положено.

Турецкий наблюдатель между делом показал свою валюту. Монету с дыркой. Все переглянулись.

– И сколько это?

– Не знаю, – пожал плечами турок. – Но если бросить её в фонтан – можно загадать желание, чтобы курс не падал.

– Или чтобы кофе наливался не за жетон, – добавил Геннадий.

– Или чтобы Google Translate когда-нибудь научился переводить "борщ" правильно, – мечтательно добавил Дональд.

В итоге было решено, что:

Курсы валют не обсуждаются, пока не определён эквивалент пирожка.

Жетон метро признаётся временноплатёжным инструментом, но только на уровне анекдота.

Все делегации обязуются принести по одному сувениру, с которым можно торговаться в случае дефицита франков.

Кофемашина требует реформ.

Алекс всё это транслировал в прямом эфире под заголовком:

«Экономика нового образца: пирожок против санкций».

Так закончился пятый день Женевской конференции. О территориях – ни слова. Но борщ ели горячий, пирожки – с корочкой, и никто не подрался. А это, как сказала Ингрид, уже неплохой фундамент для стабильности.

На шестой день дипломатического шоу в Женеве стало ясно – мирные переговоры медленно, но уверенно превращаются в фестиваль международной импровизации.

С утра пропал Янек Ковальский.

– Он где? – спросила Ингрид.

– Говорят, ушёл за хлебом, – ответил турецкий наблюдатель, – и решил отдохнуть в каком-то монастыре. Там тишина, никто не спорит, и чай с мятой.

– Умный мужчина, – вздохнула Ингрид, оглядывая зал, где происходило нечто между кулинарным мастер-классом, студенческим капустником и симпозиумом по психиатрии.

Степан Васильевич пришёл с опозданием. На груди у него висела медаль. Неофициальная. Из фольги. С надписью: «За вклад в переговоры, выраженный в борще».

– Кто вас наградил? – удивился Геннадий Петрович.

– Народ. То есть Тамара Ивановна.

– А она у нас что, министерство?

– Министр общечеловеческих ценностей. К тому же, она сегодня принесла холодец. Это сильный дипломатический аргумент.

И это было правдой. Тамара Ивановна принесла огромную миску холодца. Прозрачного, с морковкой, с горошком. Как сказал турецкий наблюдатель:

– Это похоже на НАТО: с виду холодно, но если попробовать – вкусно и непонятно.

Пока все ели, подошёл Алекс-ТикТок и сказал:

– У нас, кстати, сегодня юбилей – мы набрали миллион просмотров. Моя бабушка говорит, что теперь я могу идти в Верховную Раду. Или в StandUp.

– А ты сними, как Геннадий смеётся, – подал идею Олег Аркадьевич. – Это редкое явление. Как солнечное затмение.

Но Геннадий не смеялся. Он смотрел на планшет, где заголовки новостей кричали:

«Переговоры в Женеве: вместо договоров – борщ и жетоны!»

«Украинский пирожок признан объектом международного влияния»

«Делегации договорились не спорить, пока варенье не закончится»

– Что с миром? – пробормотал он.

– Мир – это мы, – ответил Степан. – И пока у нас ложки, вилки и терпение – он будет держаться.

Тем временем в зал зашла швейцарская горничная, извиняясь за то, что кто-то перепутал переговорный зал с буфетом. Увидев холодец, она перекрестилась. Не из-за религии – просто у неё в жизни не было таких холодцов.

– Всё, коллеги, – сказала Ингрид. – Нам надо подвести итоги недели.

Она встала, поправила волосы, выдохнула и с видом капитана корабля, который вёл лайнер через океан борща, заявила:

– За шесть дней мы:

Поделили вареники, не деля страны.

Подписали резолюцию о недопустимости кетчупа.

Признали гастрономию – важнейший инструмент мира.

Выяснили, что жетон метро не принимается в банке.

Потеряли одного наблюдателя в монастыре.

Получили миллион просмотров.

– Я бы сказала – не плохо. – Она посмотрела на всех. – Но у нас остался один нерешённый вопрос.

– Территории? – спросил Геннадий.

– Экономика? – уточнил Степан.

– Где чайник? – буркнул Олег Аркадьевич.

– Нет. – Ингрид поставила ноутбук на стол. – У нас нет согласованного формата общения.

Все замерли.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил турецкий наблюдатель.

– Кто с кем как общается. Какие слова допустимы. Как интерпретируются заявления. Кто обижается, а кто притворяется.

– То есть, вы хотите сказать… что нас надо… перевести? – предположил Алекс.

– Именно. – Ингрид кивнула. – Я предлагаю, чтобы каждая сторона составила глоссарий своих политических и культурных выражений.

– Пример? – попросил Геннадий.

– Вот, например: если вы говорите «мы рассмотрим», вы имеете в виду «мы не согласны, но позже». А украинцы думают, что это значит «скоро подпишем». Это создаёт напряжение. Нам нужен международный словарь под текст переговоров.

– А если кто-то говорит «интересное предложение»? – спросил Степан.

– Это значит «мы смеёмся внутри».

– А «национальные особенности»?

– Это вежливый способ сказать «нам это непонятно, но мы боимся это критиковать».

– Гениально, – сказал Олег. – То есть, теперь мы не просто говорим, а будем сначала переводить себя сами?

– Как Instagram, – сказал Алекс. – Только не фильтры, а сноски.

– Сноски к народу, – философски заключил Геннадий.

– Это и есть дипломатия, – подытожила Ингрид. – Мир невозможен без пояснений.

Так была принята новая инициатива: создать “Словарь Дипломатического Самоперевода”, который станет основой для всех последующих переговоров.

Прежде чем расходиться, делегации договорились:

Принести по пять любимых фраз для расшифровки.

Создать рабочую группу по смыслу слов.

И наконец, съесть холодец, пока он не ушёл обратно в форму желе.

Так завершилась Глава 1 – не подписанием договора, не демаркацией границ, и даже не созданием временной комиссии по вареникам. Она завершилась договорённостью объяснять, что каждый имел в виду.

А для начала – это неплохо.

Глава 2: Протоколы, Пирожки и Претензии

На седьмой день дипломатического вегетативного марафона делегации встретились уже без удивления. Лица были те же, только слегка уставшие и… потолстевшие. Всё же ежедневный борщ, сало и пирожки с разными намерениями оказали своё стратегическое влияние.

Ингрид Свенссон, вдохновлённая собственной идеей создать “Словарь Дипломатического Самоперевода”, решила пойти дальше:

– Сегодня, коллеги, мы обсудим протокол общения. То есть – формат того, как мы будем общаться в дальнейшем, чтобы не возникало недоразумений, конфликтов, и, самое главное – кетчупа в борще.

Геннадий Петрович, глядя поверх очков, вздохнул:

– Протокол общения? У нас в деревне был такой протокол: хочешь сказать – говори. Не хочешь – бей по столу кулаком. Всем всё ясно.

– А у нас был другой, – парировал Степан Васильевич. – Сначала пел песню, потом говорил тост, потом – предложение. И уже по интонации люди понимали, серьёзно или нет.

Олег Аркадьевич предложил компромисс:

– Давайте сделаем, как в игре в “Крокодила”. Только без жестикуляции – слишком интерпретативно.

– А как тогда? – спросил Алекс, всё ещё стримя с камеры. – Может, смайликами?

– Господи… – простонала Ингрид, – Мы на переговорах, а не в чате.

Дональд Стивенсон внезапно встал и зачитал с бумажки:

– We believe that neutrality must be respected, translated clearly, and not interpreted as passive aggression or culinary sabotage.

– Что он сказал? – шепнул Геннадий.

Португальский переводчик, всё ещё здесь по неизвестной причине, перевёл с сомнительной уверенностью:

– Он говорит: «Нейтральность – это как плавленый сыр. Всем нравится, но не всем подходит».

– Прекрасная метафора! – сказал Степан. – Значит, мы – не швейцарский сыр, а грецкий орех. Нас надо колоть, но мы вкусные.

– А мы тогда – хлеб, – сказал Геннадий. – Без нас ни вареника, ни щей.

– А я тогда чайник, – вмешалась Тамара Ивановна, – потому что без меня все холодные.

Ингрид стучала ручкой по столу, как по морзянке, подавая сигнал SOS.

– Коллеги! Фокус! Нейтральность! Протокол! Мы обязаны создать структуру общения: какие слова допустимы, какие – нет; что считается «обидой», что – «политическим оттенком», а что – «шуточкой про хохлов», за которую можно словить санкции.

– А можно мы введём цветовую шкалу? – предложил Алекс. – Ну, типа, зелёное – нейтральное, жёлтое – потенциально остро, красное – «сейчас будет кипеть кастрюля».

– То есть вы предлагаете превратить дипломатическую беседу в схему светофора? – уточнил Олег.

– А почему нет? – влез Степан. – Мы же все знаем: если кто-то говорит «мы с уважением относимся к вашей позиции», это уже жёлтый. Скоро будет буря.

– Или фраза «мы обсудим это на следующем раунде» – это чистый красный. Перевод: «забудьте, как звали».

– Или «мы признательны за вашу инициативу» – это “зелёный, но только пока никто не начал копать глубже”.

Ингрид достала флипчарт и нарисовала таблицу:

Фраза

Что это значит на деле

Цвет

Мы рассмотрим

Никогда не согласимся

Жёлтый

Интересное предложение

Смешно, но вы держитесь

Жёлтый

Поддерживаем

Мы вас боимся

Зелёный

Осуждаем

У нас выборы

Красный

Предлагаем сотрудничество

У нас нечего предложить, но красиво звучит

Жёлто-зелёный

– А где “мы готовим письменный ответ”? – спросил Алекс.

– Это когда они забыли и срочно придумывают что-нибудь на ходу, – пояснила Тамара. – У меня сосед так делал, когда забыл поздравить жену. До сих пор один.

– Так вот! – подытожила Ингрид. – Составим протокол расшифровок, и каждый будет обязан подавать свои фразы в сопровождении “эмоциональной декларации”.

– Это как? – удивился Геннадий.

– Вот, например: “Мы не поддерживаем введение дополнительных механизмов контроля”, – говорит делегат, и сразу дополняет: “Я злой, но сдерживаюсь”.

– Гениально! – воскликнул Степан. – Это как переводчик внутреннего настроения! Я бы так с бывшей разговаривал!

– Или с налоговой, – добавил Олег.

– Или с таможней, – буркнул турецкий наблюдатель.

– А ещё, – подал голос Дональд, – предлагаю включить в протокол запрет на выражение лица “я вам сейчас объясню, как надо жить”. Это разрушает атмосферу доверия.

– Особенно когда это говорит кто-то, у кого чемодан до сих пор в аэропорту, – вставил Степан.

– А я предлагаю, – вдруг сказала Тамара, – добавить обязательный “пирожковый блок” – после каждого заседания, чтобы не усугублять. Тепло в животе – тепло в политике.

Ингрид не возражала. Наоборот, она уже записывала новую повестку:

Протокол общения v1.0

Введение цветовой шкалы смыслов

Эмоциональные декларации

Упрощённый дипломатический словарь

Ежедневный пирожковый блок

Лицо «не учите меня жить» – под запретом

Любая “ржачная фраза” сопровождается официальным смайликом

И вот так, в атмосфере юмора, теста и латентного недоверия, делегации сделали первый настоящий шаг к общению. Не к миру, не к союзу, не к документу – но хотя бы к пониманию, что без пояснений не бывает нейтралитета, а без пирожка – покоя.

Утро восьмого дня началось строго. Не потому что настроение было соответствующее, а потому что Ингрид Свенссон пришла в зал в очках с толстой оправой, с папкой под мышкой и лицом женщины, которой за ночь приснилось, что она генеральный секретарь галактики.

– Сегодня, – сказала она, не дожидаясь, пока кто-то дожует пирожок, – мы впервые попробуем работать по протоколу общения. Но для этого… нам придётся сделать то, чего вы все давно избегаете.

Наступила тревожная тишина. Даже Тамара Ивановна перестала разливать компот по чашкам.

– Вы сядете в алфавитном порядке? – осторожно предположил Степан Васильевич.

– Нет, – ответила Ингрид. – Вы сдадите свои мобильные телефоны.

Гром среди ясного борща.

– Что?! – вскочил Алекс-ТикТок. – Это же нарушение моих гражданских, цифровых и контентных прав! Я сегодня планировал снять, как вы договариваетесь об энергетическом партнёрстве под шубой!

– А если мне позвонит президент? – нахмурился Геннадий Петрович.

– А если мне лайк поставит депутат? – панически подскочил Степан. – Мне надо немедленно реагировать сердечком и фразой «Дякую, пане Іване!»

– Я понимаю, – мягко сказала Ингрид. – Но если мы хотим достичь реального общения, нам нужно перестать общаться с внешним миром. Хотя бы на три часа. Без звонков. Без постов. Без GIF'ок в чатах.

Олег Аркадьевич медленно достал телефон и положил на стол, как пистолет перед дуэлью. За ним последовали остальные – нехотя, мучительно, но под пристальным взглядом Тамары Ивановны, которая стояла рядом с миской с холодцом и тихо шептала:

– Кто не сдаст – получит ложкой по судьбе.

Вскоре на столе лежала целая коллекция смартфонов, планшетов, смарт-часов и одного кнопочного телефона, который, судя по всему, был куплен в эпоху, когда интернет ещё не знал, что такое скорость.

– Всё, – сказала Ингрид. – Теперь – честный, открытый разговор по новой модели. Обсуждаем острую тему: возможность снятия торговых барьеров.

– Отлично, – сказал Степан. – Я предлагаю начать с того, чтобы признать «рошеновские конфеты» не предметом санкций, а объектом культурной дипломатии.

– Ваша конфета – это наш налог, – отрезал Геннадий. – Она сладкая, но вызывает ожог валютного баланса.

– Не понял, – вмешался Дональд. – Вы обсуждаете карамель?

– Мы обсуждаем будущее Европы, выраженное в шоколадной глазури, – пояснил Алекс… и вдруг замер. Его рука потянулась в карман, но там – пусто. Телефона не было. Он бледнел.

– Вы в порядке? – обеспокоенно спросила Ингрид.

– Нет… Я… Я не могу проверить комментарии… Я не знаю, сколько людей сейчас думают, что я умер!

– Это всего три часа, – попыталась её утешить Тамара. – За это время только тесто успевает подойти.

– Или нервы выйти, – буркнул Игорь Вениаминович.

В это время Олег наклонился к Геннадию и прошептал:

– У вас в сумке спрятан старый планшет, правда?

– Тише ты… это на случай дипломатического ЧП. Только Wi-Fi не пали.

Но Wi-Fi уже пал. Швейцарский админ заметил подозрительный трафик, и на экране монитора появилась надпись: “Место подключения: Переговорный зал. Источник: YouTube Live.”

– Кто-то ведёт трансляцию! – закричала Ингрид. – Нарушение режима тишины!

Вся комната в панике. Дональд достал ручку и начал строить карту предполагаемого шпионажа. Турецкий наблюдатель на всякий случай спрятал свой чай в карман. Янек вбежал обратно в зал – вернулся из монастыря с лавандой и миром, но попал в хаос.

– Это было неизбежно! – воскликнул Алекс. – Информацию нельзя остановить! Если ты не выкладываешь – кто-то выложит тебя!

– Это не протокол! – закричала Ингрид. – Это технологическое восстание на дрожжах!

– Я вас предупреждала, – сказала Тамара. – Нельзя лишать людей телефона, пока они не съели пельмени. Нельзя. Это биология.

Наконец выяснилось: стрим вёл робот-пылесос, случайно подключённый к вайфаю. Алекс поставил на него GoPro ещё в первый день «ради прикола», и тот, тихо катаясь под столом, показывал всему миру, как в Женеве обсуждают торговые войны, сидя в носках и поедая холодец.

Итог заседания:

Смартфоны возвращаются. Но под честное слово.

Робот-пылесос становится официальным хроникёром переговоров.

Любой видеопоток должен быть подписан тегом «юмор».

Введено правило: «Никаких решений до пирожка».

Так первая попытка общения по протоколу закончилась – по старой традиции – ничем, кроме конфуза. Но, как отметила Ингрид в своём блокноте:

«Они не договорились. Но хотя бы никто не добавил кетчуп.»

И это – тоже прогресс.

Девятый день переговоров наступил как хорошее утро в общежитии – с амбициями, но без ложки. Делегации собрались для первой официальной подписи – документ с громким названием:

«Совместная декларация о недопустимости дипломатического кетчупа и иных символических искажений».

В тексте фигурировали такие фразы, как:

«сознательное неиспользование гастрономических символов в агрессивной интерпретации»

«салатные провокации»

«борщевое равноправие»

«десертная деполитизация»

Бумага была распечатана. Стол – накрыт. Флаговая композиция выровнена. Холодец убран в холодильник (впервые). Всё готово. Осталась мелочь.

Нужно было подписать.

Ингрид Свенссон торжественно подала первую ручку. Швейцарская. Металлическая. С гравировкой: "Genève Diplomatique 2020."

Геннадий Петрович взял её в руку… и замер.

– Вы чувствуете? – спросил он. – Она скользит. Слишком легко. Это не ручка – это позиция без опоры.

– Простите? – переспросила Ингрид.

– Мне нужна ручка с весом. Чтобы чувствовалась ответственность. Желательно – с чернилами из Байкала.

– А у меня – своя, – сказал Степан Васильевич, доставая ручку в форме козака, где при нажатии его сабля поднималась вверх.

– Вы не можете подписывать таким, – возразила Ингрид. – Это… агрессивно визуально.

– Это патриотично! – обиделся Степан. – У него даже усы шевелятся, если потрясти. Кстати, работает как массажёр.

– А вот моя, – гордо объявил Олег Аркадьевич, доставая ручку в виде ракеты.

– Вы с ума сошли?! – воскликнула Ингрид. – Это же оружейный символ!

– Это всего лишь символ технологического превосходства, – спокойно ответил он. – У неё даже есть мини-компас.

Алекс-ТикТок достал ручку с блестками и подписью “#worldpeace”, из которой, при нажатии, вылетали конфетти.

– С ней – больше просмотров, – пояснил он.

– Вы серьёзно думаете подписывать международный документ этим цирком?! – взвизгнула Ингрид.

Тамара Ивановна достала авторучку с надписью “Лучшему бухгалтеру 1993” и сказала:

– Я этой ручкой развод писала. Всё работает. Чернила – с характером.

– А где ваша, Ингрид? – неожиданно спросил Геннадий.

– Моя? – Ингрид достала элегантную чёрную ручку Montblanc.

Пауза.

– Это французская модель, – заметил Олег, щурясь. – Вы уверены, что у неё нет интересов?

– У неё нет флага, – парировала Ингрид. – Она нейтральна.

– А корпус? – вмешался Степан. – Чёрный. Это цвет траура. Намекаете?

– Хорошо! – Ингрид в сердцах выдохнула. – Найдите ручку, которая устроит всех.

Начался спонтанный письменный саммит. На стол вывалили десятки ручек. Фарфоровые, деревянные, с логотипами отелей, с рекламой йогурта, в виде коров, автоматические, перьевые, капиллярные, даже одна с кнопкой «лайк».

– А это что? – Степан поднял ручку с надписью «Газпром».

– Это не ручка, – резко сказал Геннадий. – Это угроза для ЕС.

– А вот – с Тризубом! – радостно крикнул Алекс.

– Нет! – воскликнул Игорь. – Это как подписывать под фонарём Майдана!

– Так вот же! – Турецкий наблюдатель достал ручку с логотипом отеля, где они жили.

Все замолчали.

– Нейтральный отель, нейтральная ручка, – сказал он. – Даже логотип – чайник. Всем подходит.

– А чернила? – осторожно спросила Ингрид.

– Синие. Ни к кому не привязаны. Не красные, не чёрные. Мирные.

– А запах? – уточнил Янек.

– Запах… пластика и уставшего официанта. То есть, жизни.

Все кивнули.

Ручку поставили на бархатную подушку. Один за другим делегаты подходили и подписывали документ. Геннадий расписался с нажимом, Степан – витиевато, Алекс – сердечком, Тамара – аккуратно, как в ЖЭКе. Даже робот-пылесос проехал рядом и запищал.

Документ был подписан.

Первая дипломатическая декларация – официально утверждена.

– Поздравляю! – выдохнула Ингрид. – Мы сделали это!

– И ручка… – задумчиво сказал Степан. – Такая простая… А ведь именно такие и творят историю.

– Или списывают её, – добавил Геннадий. – Смотря, в чьих руках.

– Это была великая ручка, – согласился Алекс. – Я сделаю с ней интервью.

Так закончилась первая настоящая попытка подписать что-то серьёзное. Все разошлись. А ручку аккуратно положили в коробочку и отправили в архив – между пакетом с борщом и таблицей эмоций.

Десятый день переговоров начался как встреча выпускников исторического факультета. Все пришли с багажом – и моральным, и картографическим.

На повестке дня стоял вопрос:

«Военный нейтралитет и механизмы безопасности».

Тема серьёзная, почти взрослая, даже с подзаголовками.

Ингрид Свенссон подошла к трибуне, как учитель к детям перед диктантом, и сказала:

– Коллеги, сегодня прошу всех быть максимально сдержанными. Без соусов, без стримов и, умоляю, без географии в стиле фэнтези.

– Я, между прочим, подготовился, – торжественно сказал Геннадий Петрович и достал огромную карту 1787 года. Карта пахла временем, на ней были нарисованы какие-то гербы, драконы, леса и море под названием «Славянский океан».

– Это что такое? – сразу напрягся Степан Васильевич.

– Это историческая основа обсуждаемого вопроса, – ответил Геннадий. – Вот, гляди, здесь – Киев, а рядом – крепость имени Ивана. А тут – территория “Печенежская Усадьба”, а вот это – “Область Великого Пирога”.

– Простите, – перебила Ингрид. – Что?

– Область Великого Пирога, – повторил Геннадий. – Это старая карта. Очень достоверная. Тогда ещё на нейтралитет смотрели через кулинарию.

– Это вы серьёзно? – Степан достал карту в ответ. Современная. Google Maps.

– Вот нормальные границы. А вот здесь – кофейня, где вчера вы мне обещали не спорить!

– Современная карта?! – Геннадий фыркнул. – Да это как фотошоп на топографию! Там даже Крым в центре экрана, будто в рекламе турагентства!

– По крайней мере, тут нет гербов с драконом и надписи "Земли временного использования славянским духом", – огрызнулся Степан.

– А я, – вмешался Янек Ковальский, – принёс карту своего дачного участка. Вот где настоящий нейтралитет. Сосед с одной стороны – молдаванин, с другой – литовец. Мы уже семь лет делим колодец по расписанию. Никаких конфликтов.

– Гениально, – сказал Олег Аркадьевич. – Предлагаю записать в резолюцию: “международный нейтралитет по модели огородов”.

– А что если мы все нейтральны только на своём квадратном метре? – задумался Дональд. – Это же как Wi-Fi – сигнал есть, но как только ты выходишь за пределы – всё, ловишь VPN.

Ингрид хлопнула в ладоши:

– Хватит! Давайте вернёмся к делу!

Что каждая сторона понимает под “военным нейтралитетом”?

Геннадий:

– Это когда мы никого не трогаем. Но все знают, что трогать нас – опасно. И у нас всё под контролем. Даже то, что не наше. Но временно.

Степан:

– Это когда мы можем дружить с кем хотим, но никто не имеет права нас ревновать. Мы нейтральны, но если что – зовём НАТО на вареники.

Олег:

– Это как отношения на паузе.

Янек:

– Это когда ты не лезешь в конфликт, но тайком читаешь все чаты.

Алекс:

– Это когда делаешь вид, что не участвуешь, но ведёшь стрим и ставишь хэштег “нейтралитет”.

– Всё это чудесно, – устало сказала Ингрид, – но ни одно определение не подходит для юридического документа.

– А давайте не юридический! – предложил Степан. – А народный! Словарь! Там так и написать:

Нейтралитет – это когда все хотят с тобой дружить, но ты живёшь как швейцарский сыр: с дырками, но вкусно.

– Или как холодец, – добавила Тамара. – Вроде ни к кому не липнет, но всех держит.

– Мы можем согласиться на культурный нейтралитет? – предложила Ингрид. – То есть, мы не спорим, кто прав, пока едим одни и те же блюда.

– Согласен, – кивнул Степан. – Только без кетчупа.

– Поддерживаю, – добавил Геннадий. – И без французской горчицы. Намёки считываются.

Итог обсуждения:

Военный нейтралитет – пока рано.

Культурный – уже почти достигнут.

Исторические карты – под запретом.

Территория «Великого Пирога» – признана художественным вымыслом, но вкусная.

Алекс подвёл итоги стримом:

«Когда география превращается в гастрономию – наступает первая стадия мира.»

Так закончилась четвёртая страница главы. Без договора. Но с новой табличкой у входа в зал:

«Глобус не приносить. История – только в анекдотах.»

Вечером десятого дня, когда переговорам угрожало заснуть окончательно, Ингрид Свенссон предложила:

– А давайте устроим культурный вечер?

Молчание. Потом шевельнулся Геннадий Петрович:

– Что это значит? Без повестки? Без документов? Без пирожков?

– С пирожками! – быстро ответила Тамара Ивановна. – Я как раз испекла. С картошкой, капустой и с нейтралитетом. Без агрессии.

– Это значит, – объяснила Ингрид, – каждая делегация покажет что-то национальное. Песню, танец, символ, анекдот, еду – всё, что раскрывает душу народа без геополитики.

– Мы за! – тут же сказал Степан Васильевич, уже доставая из чемодана вышиванку, казакофон и кассету с надписью: "Кубанский хор. Версия для ЕС."

– Мы тоже за, – кивнул Геннадий. – У нас баянист, балалайка, сборник частушек 1957 года и табуретка из берёзы – чтобы на ней плясать.

– У нас будет TikTok флешмоб, – заявил Алекс, надевая светящиеся кроссовки.

– А я… спеку ещё, – сказала Тамара. – Культура без еды – это как заявление без печати.

Сцена была готова. В холле отеля поставили флаг каждой страны, под ними – столы. Один – с самоваром и солёными огурцами, второй – с борщом и варениками, третий – с непонятными турецкими сладостями, которые шипели при укусе.

Первыми выступали украинцы. Степан с серьёзным видом запустил музыку:

“Ой у лузі червона калина…”

– Это символично, – пояснил он. – Мы начинаем с мягкого. А потом будет номер с казаком на ведре.

Следом выступили россияне. Геннадий вышел с баяном, за ним – Игорь с ложками, а Олег принёс самовар, на который был привязан плакат с надписью: “Культурная неприкосновенность начинается с кипятка!”

Зазвучала частушка:

“На границе, на буфете – мы вареники в пакете!

Но не делим сало зря – мы ж не НАТО, мы семья!”

Алекс-ТикТок снимал всё, добавляя фильтры: сначала "олдскул", потом "панда", потом "пельмень-эффект".

Далее – Янек Ковальский. Он вышел на сцену в шерстяных носках и сыграл на ложке марш «Полонез Огинского», после чего зачитал стих собственного сочинения:

“Если сало на тарелке – значит, вечер удался.

А без шпрота и фасоли – ты культурой не спасся.”

– Сильная поэзия, – сказал Геннадий.

– Глубоко, – согласился Степан.

Настал черёд культурного конфликта.

Когда второй баян (российский) начал вступление, украинская сторона начала хлопать… в ритме “Щедрика”. Это вывело баяниста.

– У нас свой ритм! – обиделся он.

– У нас свои ладони! – парировал Степан.

– Что, опять политизация музыки? – вмешалась Ингрид.

– Я чувствую нацио-культурную агрессию в 3/4 такта! – пожаловался Олег.

– Музыкальный сепаратизм, – добавил Игорь.

Тут вышел турецкий наблюдатель с сазом, сел на ковёр и заиграл что-то тягучее, странное, но душевное.

– Вот это – нейтралитет! – объявил он. – Он ни о чём, но красиво.

– Идеально! – сказала Ингрид. – Давайте объединимся! Все вместе – хор! Пан-славянский интернациональный! Я дирижёр!

– У вас же нет слуха! – воскликнул Алекс.

– Я – из Швеции! У нас вместо слуха – система!

И она взмахнула ложкой, которую нашла на столе. Все вступили. Один – басом, другой – фальшиво, третий – слишком громко. Вышло как обычно – плохо, но трогательно.

В завершение вечера Ингрид встала и сказала:

– В знак объединения культур я… исполню танец. И она станцевала гопак. Или что-то, что гопаком быть пыталось. Она прыгала, крутилась, падала и поднималась с видом страдающего лося. Но никто не засмеялся. Все встали и захлопали стоя.

– Почему вы хлопаете? – спросил Янек. – Это же было ужасно!

– Потому что она пыталась, – ответила Тамара. – А у нас за попытку – уже уважение.

Так культурный вечер завершился:

Первым совместным выступлением.

Небольшой дракой баянистов, завершившейся объятиями.

И спонтанной инициативой создать Международный Хор Без Репетиций.

(все – участники по умолчанию)

Глава заканчивается словами Ингрид, записанными в блокноте: «Когда политика молчит, поёт душа. Иногда – фальшиво. Но поёт.»

Глава 3: А вы нам газ, а мы вам борщ!

На одиннадцатый день переговоров атмосфера в Женеве была настолько густой, что её можно было мазать на бутерброд. В воздухе повисла одна простая мысль:

«Пора говорить о деньгах. Или хотя бы о газе.»

Ингрид Свенссон, вооружённая новой папкой с надписью "Экономика: не пугайтесь, всё под контролем", встала у доски:

– Сегодня обсуждаем энергетическое взаимодействие. Конкретно – газ, транзит, поставки, цены, компенсации. Просьба без частушек, салатов и музыкальных вставок. Сегодня – только цифры.

Геннадий Петрович уже раскладывал перед собой файлы. Серьёзный, как отчёт о неполученных дивидендах.

Степан Васильевич ничего не раскладывал. Он просто достал кастрюлю борща и поставил её в центр стола.

– Это что? – ахнула Ингрид.

– Это – наш вклад в энергетику, – сказал Степан. – Он греет душу, наполняет желудок и уважается даже теми, кто к нам относится «нейтрально».

– Мы про газ, Степан! Газ! – устало напомнила Ингрид.

– А мы – про борщ. Он тоже горячий. Он тоже стратегический ресурс. А с точки зрения влияния на население – вообще ядерный.

Алекс-ТикТок подхватил:

– Я снял уже три видео, где борщ побеждает санкции. Одно из них – с эффектом “дымящегося лба” набрало сто тысяч лайков за два часа!

Олег Аркадьевич вмешался:

– Мы не против борща. Но давайте так: вы – борщ, мы – газ. Всё честно. Продукт на продукт. Национальный обмен. Без посредников.

– Борщ на газ? – переспросил Степан. – Это что, новый бартерный союз? Сколько литров на кубометр?

– Всё можно пересчитать, – вмешался Игорь Вениаминович, доставая калькулятор. – Средний украинский борщ – 0.9 литра, калорийность – 150 ккал. Один кубометр газа – 10 кВт⋅ч. Значит, если…

– Стоп! – закричала Ингрид. – Мы не будем измерять газ в борщах!

– А почему нет? – обиделся Степан. – У нас вся экономика на борще! Он входит в ВВП как моральный стабилизатор!

– Так, – сказал Геннадий. – Я предлагаю по-другому. Мы поставляем газ. Вы – культурный пакет.

– Какой ещё пакет? – прищурился Степан.

– Вы поставляете песни, костюмы, борщ, вербу, вышиванку, бутылку самогона – по соглашению.

– А гарантия?

– Мы даём вам табличку “Газ подключён с любовью”. А если вы нарушаете условия – табличку переворачиваем.

– А если вы не платите? – Степан прищурился. – Мы вам тогда что, кисель нальём вместо борща?

– Именно! – кивнул Геннадий. – Вся система будет работать по принципу гастрономического давления.

Тут в разговор вмешалась Тамара Ивановна:

– Дети мои. Вы обсуждаете еду, как будто это нефть. Но вы забыли, что еда – это святое. Если вы начнёте торговать борщом, он обидится и перестанет быть вкусным.

– Мы не торгуем, – возразил Степан. – Мы обмениваемся! Это возврат культурных долгов!

– А рецептура у вас, между прочим, украдена! – не выдержал Алекс. – У нас есть видео от 1991 года, где бабушка Геннадию рассказывает, как правильно варить. Он кивает – это доказательство передачи технологий!

– А у нас есть переписка времён Петра Первого, – парировал Геннадий. – Там указано: «вкусный борщ ели в подмосковной избе». Архив есть, пусть даже он написан карандашом на иконе.

– Хватит! – крикнула Ингрид. – Мы должны подписать соглашение!

– Тогда так, – сказал Геннадий. – Мы согласны на газ, если вы признаёте, что борщ – общеславянский, но с российскими корнями.

– Никогда! – закричал Степан. – Мы согласны на газ, если вы признаёте, что борщ – украинский, но временно используется по лицензии.

– А если мы напишем: «Борщ – наш общий друг»? – предложил Янек. – Без географии. Просто друг.

Тишина. Даже самовар замолчал.

– Это звучит… разумно, – медленно сказал Геннадий.

– Если борщ – друг, значит, мы не делим друга. Мы просто… едим его вместе, – заключил Степан.

Так родилась первая Гастрономическая декларация взаимопонимания, в которой стороны согласились, что: борщ – не территория, газ – не соус, бартер возможен, но по душевной шкале, авторство рецепта – дело совести, кетчуп – всё равно вне закона.

Документ подписали. Алекс снял сторис. Тамара на радостях поставила кастрюлю борща в центр зала, как символ мира. Дональд Стивенсон сфотографировал это и подписал: “Diplomacy tastes better with potatoes.”

– Итак, – торжественно сказала Ингрид Свенссон, – теперь, когда мы согласились, что борщ – не предмет захвата, а символ братства, пора поговорить о самом важном: оплате и транзите.

Геннадий Петрович вытащил из портфеля папку с надписью: «ГАЗ. Формула. Жёстко, но с улыбкой». Он был настроен серьёзно. Даже слишком – на нём был галстук с атомами метана и цитатой Менделеева.

– Мы готовы предложить следующие условия, – начал он. – Кубометр по формуле, включающей европейский индекс, поправку на температуру, коэффициент флюидности и, по инициативе Тамары Ивановны, – скидку за вежливость.

– Как это работает? – удивилась Ингрид.

– Ну вот, смотрите. Если во время обсуждения делегация не перебивает, не делает пассивных агрессивных замечаний и приносит пирожки – минус 5%.

Степан Васильевич хмыкнул:

– А если мы дважды в день поём “Щедрик”?

– Это уже дипломатическое давление. Плюс 7%.

– А если мы не поём, но улыбаемся и зовём на свадьбу кузена?

– Нейтрально. Без скидок.

Олег Аркадьевич добавил:

– Мы также рассматриваем оплату борщом, но тут требуется уточнение: объём – в литрах, качество – по шкале “наваристости”, подтверждение – дегустационная комиссия.

– А где она, комиссия эта? – уточнил Степан.

– Мы уже создали рабочую группу: Тамара Ивановна, турецкий наблюдатель и швейцарский бариста. Они – независимы, неангажированы и голодны.

Тут вмешался Алекс-ТикТок:

– А можно платить лайками? У меня аудитория, влияние, люди доверяют. Один сторис с хэштегом “газ за борщ” – и у вас миллионы просмотров. Это ведь тоже валюта!

– Да мы как-то предпочитаем, чтоб валюту можно было жевать, – заметил Игорь Вениаминович.

– А я считаю, – заявил Янек Ковальский, – что мы должны ввести единообразный гастробартер. Например:

Один литр борща = 10 киловатт тепла

Пирожок с картошкой = мелкий технический ремонт

Вареник с вишней = бонус в виде Wi-Fi

Чеснок = штраф за перебои

Ингрид записывала это с лицом человека, который знает, что этот документ когда-нибудь попадёт в архив ООН.

– Подождите, – нахмурился Степан. – А как быть с доставкой? Борщ же портится!

– Поэтому, – радостно подал голос Геннадий, – предлагается формат “борщ в сухом виде”. Кубики. Борщ-концентрат. Порошковый брат культурного наследия.

– Это же кощунство! – вскочила Тамара Ивановна. – У вас что, суп – это просто тёплая вода с ароматом? Настоящий борщ – как чувства: их нельзя растворять!

– Тогда вам придётся наладить борщевую логистику, – парировал Олег. – Рейсы, упаковка, термосы.

– Мы предлагаем контейнеры на доверии, – Степан не сдавался. – Кастрюли под опечатыванием. Таможня пробует – если вкусно, пропускает.

Ингрид захлопнула папку.

– Так. Сводим всё. Мы имеем: газ с поправкой на вежливость, оплату борщом – но только в литрах, с комиссией, бонусы пирожками, санкции – за кетчуп и борщ из порошка, спорный вопрос по транзиту – всё ещё обсуждается.

– И один философский, – сказал Алекс. – А можно ли перевести “чистую совесть” в рубли?

– Нельзя, – строго сказал Геннадий. – Но можно в пирожки.

– Уточнение: в тёплые, мягкие и с луком, – добавила Тамара.

– А что насчёт долгов? – спросила Ингрид.

– Борщ долга не прощает, – сказал Степан. – Он напоминает. Особенно если настоялся.

– Газ тоже, – ответил Геннадий. – Если не платите – давление падает. В буквальном и переносном смысле.

– Тогда, – сказала Ингрид, – я предлагаю включить это в документ как “взаимную температурную зависимость”.

– Звучит как роман, – заметил Янек.

– Так это и есть, – кивнула Ингрид. – Международные отношения – это брак, где вместо колец – кастрюли и газовые баллоны.

Именно так была подписана вторая часть соглашения – “Энергетическое меню мира”, в котором был указан бартерный коэффициент «борщ:газ» и отдельный пункт: «Любые расчёты кетчупом – недействительны.»

На утро двенадцатого дня переговоров в зале чувствовалась необычная тишина. Даже самовар на столе покашливал уважительно.

Ингрид Свенссон вошла с особенным сиянием в глазах – её дипломатический инстинкт подсказывал: сегодня можно попробовать сотворить нечто общее. Что-то объединяющее, питательное и… желательно, съедобное.

– Коллеги, – начала она, – у меня предложение. Давайте создадим совместное блюдо.

– Что, как в ресторане? – насторожился Олег Аркадьевич.

– Как в договоре! – уточнила Ингрид. – Только вместо подписей – ингредиенты. Вместо спорных пунктов – специи. А итог – одно общее блюдо, которое символизирует наш союз.

– Это как салат дружбы? – уточнил Алекс-ТикТок, уже держа в руках смартфон.

– Нет, салат дружбы – это когда всё мешают без логики и потом всем стыдно.

Я предлагаю – суп. Солянку.

Молчание.

Геннадий Петрович опасливо поднял бровь:

– Солянка? Это… как бы сказать… уже не блюдо, а международный вызов. У нас даже в России по регионам ссорятся, кто туда кладёт лимон, а кто – капусту.

– Вот и отлично! – оживилась Ингрид. – Пусть каждая сторона внесёт по одному ингредиенту, который символизирует её вклад в мир. И в кастрюлю.

– А если кто-то внесёт капусту? – хмуро спросил Степан Васильевич. – Я предупреждаю: капуста в солянке – это как НАТО на пикнике. Всё испортит.

– Сначала утверждаем регламент, – вступил Олег. – Один ингредиент – одна идея. Без повтора. Без “тайного лука”!

Ингрид достала флипчарт. На нём было написано:

Рецепт Единой Солянки

Россия – солёные огурцы (традиция, консервация, устойчивость).

Украина – копчёная колбаса (аромат свободы, острота мнения).

Турция – лимон (баланс вкуса, неожиданность, нейтральность).

Польша – оливки (европейская структура, иногда раздражают, но без них не тот вкус).

Швеция – картофель (основа стабильности, легко усваивается).

США (Дональд Стивенсон) – вустерширский соус (никто не знает зачем, но без него вроде чего-то не хватает).

Тамара Ивановна – лавровый лист (опыт, мудрость, не съедобно, но необходимо).

– А что вы, Ингрид, внесёте? – спросил Алекс.

– Я? Ложку. Без неё никто это не попробует.

Все зааплодировали.

Но как только дело дошло до варки, началась катастрофа.

Степан, увидев капусту на столе, закричал:

– Это кто принёс? Кто капусту сунул в святую кастрюлю?

– Это не капуста! – отозвался Янек. – Это «мелко нарезанная нейтральность»!

– Капуста – это мягкая провокация! – воскликнул Геннадий. – Её добавляют, когда хотят испортить традицию!

– А кто сунул туда два лавровых листа?! – вскочила Тамара. – Это перебор! Это как два наблюдателя от ОБСЕ – толку никакого, а аромат уже не тот!

Алекс, продолжая снимать, озвучивал происходящее, как спортивный комментатор:

– Итак, украинская делегация протестует против овощной экспансии! Российская делегация утверждает, что борщ справился бы и без капусты, но не солянка! Тамара Ивановна уходит в оппозицию к бульону!

– А у нас вообще аллергия на оливки! – закричал Олег, отодвигая миску.

– Оливки – это символ ЕС! – обиделся Янек. – Их можно не любить, но в супе они есть!

– Кто положил кетчуп?! – раздался крик из глубины кастрюли.

Молчание. Все повернулись к Алексу.

– Это был эффект, – виновато сказал он. – Красиво на видео. Как лавина страсти.

Секунду спустя кастрюля была спасена. Кетчуп выловили. Капусту – тоже. Лавровый лист оставили. Оливки – обсудили. Бульон – проголосовали большинством.

– Всё, – объявила Ингрид. – Мы сварили первую в мире международную солянку по консенсусу. Не идеальная. Но наша.

Каждый попробовал по ложке. Улыбнулись. Даже Геннадий сказал:

– Ну, капуста бы подошла…

– Не начинай! – одновременно сказали все.

И в этот момент что-то изменилось. Вкус супа напомнил о главном: не бывает идеальных рецептов. Но если варить вместе – всегда выходит съедобно.

После триумфа солянки – а именно того момента, когда даже Геннадий втайне налил себе добавку – в воздухе повисла не просто еда, а надежда.

Ингрид Свенссон встала, вытерла ложку о протокол и сказала:

– Коллеги, мы только что сделали невозможное. Мы сварили международный суп. Не отравились. Не поссорились. Даже съели.

Все захлопали. Даже турецкий наблюдатель сделал знак в воздухе, означающий “вкусно, но непонятно”.

– И теперь, – продолжила Ингрид, – я предлагаю создать «Поваренную книгу мира». Один том. Все нации. Без споров. С рецептами, в которых – не только кухня, но и душа.

– Идея неплохая, – осторожно заметил Олег Аркадьевич, – но кто будет главным редактором? Мы все не в состоянии договориться даже о температуре кипения.

– У нас будет коллективный подход. Без цензуры. Каждая страна даёт один рецепт – с историей. И пояснением, как это связано с миром.

Алекс-ТикТок уже записывал:

– А можно формат: название, состав, философия, TikTok-версия и мем?

– Только если без кетчупа, – вставила Тамара Ивановна строго.

Янек взял бумагу и быстро накидал пример:

Блюдо: Селёдка под шубой

Страна: Польша (в гостях у соседей)

Философия: Иногда то, что сверху – не отражает сути

История: Родилась в споре между тёщей и демократией

Мирная функция: Объединяет людей, делящих одну вилку

– Вот это – уже дипломатия! – восхитилась Ингрид. – Еда как анекдот, но со смыслом!

Геннадий Петрович задумался:

– Хорошо, допустим. Я предложу щи. Простые. Без изысков. Без претензий. Как гражданский нейтралитет.

– Только без капусты! – среагировал Степан Васильевич. – Мы на этом уже сегодня прогорели.

– Щи без капусты – это просто грустная вода! – возмутился Геннадий. – А тогда и мир без контекста – пустая болтовня!

– И всё же, – вмешалась Ингрид, – мы столкнулись с проблемой.

Все напряглись.

– Мы должны написать историю каждого блюда. А значит… начнётся спор о происхождении.

– Уже начался! – крикнул Алекс. – У меня есть видео, где бабушка с Ужгорода готовит борщ в гуцульском стиле. Под ним комментарии: “Это из Тулы!”

– У нас есть музей, где пирожки официально признаны достоянием советского народного строительства! – возразил Геннадий.

– А у нас пирожки подают в Лондоне как “украинские hand-pies” – с уклоном в крафт! – вмешался Степан.

– Что, если не указывать страну, а просто писать: “рецепт передан с любовью через границу” ? – предложила Ингрид.

– Нет! – почти хором закричали все.

– Указывать! Иначе потом опять будет: "А вот это блюдо кто придумал?" – Геннадий аж покраснел.

– А может, укажем несколько стран? – дипломатично вставил Янек. – Например, “вареники: коллективная мудрость Восточной Европы с оттенком латентной обиды”.

– Или “оливье: бывшая имперская салатная модель, адаптированная под нынешние реалии”. – добавил Алекс.

Вспыхнула живая дискуссия:

– А где родился хрен?

– Кто первым жарил лук?

– Как назвать сырники, чтобы не было войны?

– Можно ли использовать слово «настоящий» без санкций?

Тамара Ивановна хлопнула по столу ложкой:

– Если мы не можем договориться, чья капуста, то какая же мы кухня мира?

И тут неожиданно заговорил швейцарский бармен, который до этого момента молча разливал чай:

– У нас в Швейцарии три языка, четыре кухни и сорок два вида сыра. И мы всё это кладём в один фондю. Не спорим, чьё. Главное – не обжечься.

Тишина. Все переварили. Не фондю. Мысль.

– Так и запишем, – кивнула Ингрид. – “Если не можешь определить, чей рецепт – значит, он общий.”

Так было решено:

Поваренная книга мира будет коллективной.

В графе “происхождение” указывать максимум: «долго варилось».

Фотографии только с одобрения всех сторон.

Без кетчупа. Даже в примечаниях.

История блюд – в форме сказок, а не хронологии.

И Алекс уже начал снимать сторис: «Когда блюда перестают спорить, люди начинают слушать. #ДипломатияСъедобна».

После солянки, шуток и споров о рецептах делегации решили закрепить достигнутое не просто бумагами, а выпечкой.

– Мы уже варили, мы уже ели, теперь пора печь! – торжественно сказала Ингрид Свенссон, достав из-за кулис мини-печь с логотипом ООН. – Сегодня мы испечём Пирог Единства.

Тишина. Лёгкое напряжение. Кто-то тихо шепнул: “Главное, чтобы не сгорел, как прошлый договор.”

– Каждый положит один ингредиент, – объяснила Ингрид. – Никаких сольных партий. Только общий вклад. Один пирог – одна планета.

– Сладкий или солёный? – осторожно уточнил Олег Аркадьевич.

– Пусть будет нейтральный, – сказала Ингрид. – Как сама Швейцария.

Началась подготовка. Всё выглядело идеально:

– мука – общая;

– вода – из кулера ООН;

– соль – дипломатическая, с дозатором;

– яйца – подписаны фломастером, чтобы не спорить, чьи.

Каждая делегация получила миску.

Россия внесла гречку – как символ стабильности, простоты и «нашего, с детства». Украина добавила вишню – «чтобы кисло-сладко, как жизнь». Польша – кусочек белого хлеба, как «смысл нормального завтрака». Турция – специи, непонятные, но пахнущие Востоком. США – маршмеллоу. Никто не понял зачем, но они везде суют маршмеллоу. Швеция – немного сельди. Солёной. Потому что без неё «невозможно почувствовать север». И вот всё было почти готово. Но тут началось… самодеятельное вмешательство.

Геннадий Петрович, когда все отвернулись, бросил немного укропа – «для наивной свежести».

Степан Васильевич добавил перец чили – «чтобы щипало, но не обжигало».

Тамара Ивановна всыпала чуть-чуть соды – «чтобы взошло, как в старые добрые времена».

Янек добавил чайную ложку майонеза, объяснив: – "Это, как компромисс – не видно, но чувствуется."

Алекс подсунул конфетти – “чтобы красиво на срезе”.

Ингрид что-то подозревала.

– Надеюсь, все положили ровно то, что заявляли, – сказала она, начиная замешивать тесто.

– Да-да! – хором ответили все, делая вид, что не прикасаются к контрабандной паприке.

Пирог был отправлен в печь.

40 минут ожидания. Все сидели, как студенты перед экзаменом. Даже самовар отошёл от стола, будто не хотел нести ответственность.

Пирог вздулся. Подрумянился. Выглядел… мощно.

– Это же дипломатическая булка века, – прошептал Алекс.

Пирог вынули. Поставили на стол. Разрезали.

И тут все увидели:

– внутри он был фиолетового цвета;

– с запахом, напоминающим одновременно борщ, рыбу, ваниль и… аэрозоль;

– с текстурой, как у переваренного манго;

– и послевкусием, которое лучше не анализировать.

– Ну… это… уникально, – дипломатично сказала Ингрид, отламывая микроскопический кусочек.

Первым рискнул Геннадий. Он взял, пожевал… и замер. Потом Степан. Потом Янек. Потом Тамара.

Реакции были одинаковыми:

– выражение лица, как у ребёнка, которому вместо мороженого дали горячую селёдку;

– внутренний монолог: «Я не признаю, что это невкусно, потому что вложил туда душу.»

– попытка запить чаем, но чай стал сладко-солёным от испарений пирога.

Только Алекс был счастлив. Он сказал:

– Это гениально. Это как метафора! Пирог, в который все вложили себя, стал… слишком собой. Он перестал быть пирогом. Он – декларация!

Тамара вздохнула:

– Раньше всё проще было. Вареники. Борщ. Чай. А теперь – символы, формы, философия…

– Символизм съедобного – главный тренд дипломатии, – вставила Ингрид. – И пусть пирог несъедобен, зато он подписан всеми сердцами.

Олег обвёл глазами стол и заметил:

– Знаете, а ведь это лучше любого протокола. Мы впервые все сделали что-то вместе. Пусть ужасное – но вместе.

– И это уже шаг к миру, – согласился Янек.

Пирог отправили в холодильник. В знак того, что даже самые спорные идеи можно… ну, хотя бы охладить.

На последней странице отчёта Ингрид написала:

«Мир – это пирог, испечённый на сомнительном тесте, но с честным желанием накормить.»

Глава 4: Переводчики, проблемы и полиглоты

– Коллеги, предлагаю перейти к утверждению параграфов соглашения, – торжественно произнесла Ингрид Свенссон, раскрыв увесистую папку с надписью: «Предфинальные финальности».

Геннадий Петрович, уже потягивая компот из сушёных яблок, отозвался:

– Давайте. Я вчера допоздна редактировал. Там теперь всё чётко, логично и с формулой энергетической обнимки.

– Отлично. Тогда начнём с абзаца про «взаимное уважение национального суверенитета»… – начала Ингрид, глядя на шведский перевод.

– Стоп. – вмешался Степан Васильевич, вцепившись глазами в украинскую версию. – Тут написано: «Степан Васильевич искренне поддерживает расширение НАТО до самой кухни».

Мгновенная тишина. Только швейцарский бармен случайно уронил ложку.

– Этого я не говорил! – завопил Степан. – Я говорил, что у нас кухня широкая, но не настолько!

– А у меня, – пробормотал Геннадий, заглядывая в русскую версию, – написано: «Геннадий Петрович признаёт борщ украинским и отказывается от всех претензий».

– Это что за клевета? Я такого даже в шутку не произносил!

Ингрид молча пролистала документы и побледнела.

– Уважаемые… у нас три версии протокола, и все – разные.

– А кто переводил? – сурово спросил Янек. – Мы договаривались: никакой Google Translate!

– У нас был сертифицированный переводчик, – попыталась оправдаться Ингрид. – Но… он по совместительству работает драматургом в Женевском театре.

– Это многое объясняет, – мрачно сказал Олег. – Вот почему в моей речи в пункте о гуманитарной поддержке стоит фраза: «И пусть рассвет новой дружбы взойдёт над тарелкой холодца…»

– У нас, – встрял турецкий наблюдатель, – стоит вообще что-то странное. В нашем переводе параграф про мир звучит как «Все договорились не драться, но если что – фисташки бесплатны».

– Так! – закричала Тамара Ивановна. – Я читаю французскую версию и не узнаю себя!

Вместо «Домашняя дипломатия начинается с чая» тут написано: «Тамара Ивановна требует признания пирожков как культурного оружия».

– Да это не просто ошибка, это… – Степан замер. – Это саботаж!

В этот момент дверь зала распахнулась и вошёл тот самый переводчик – Константин Львович, в свитере с высоким воротом, с томиком Чехова в руках и шарфом, повязанным так, как будто он спасался от революции в собственных мыслях.

– А вот и вы! – вскричала Ингрид. – Как вы это объясните?

– Простите, я творец, – с лёгким поклоном начал он. – Я пытался придать вашим переговорам немного души. Ну, вы же не хотите просто “технический перевод”, как на стиральной машине?

– Да нам бы хотя бы как на микроволновке! – заорал Геннадий. – Там хотя бы “Подогрев. Разморозка. Мир” – всё понятно!

– Я пытался создать текст, в котором чувствуется… борьба, надежда, утро в степи!

– Вы вставили в документ диалог между мной и “таинственной тенью”! – крикнул Янек.

– А у нас, – заметил Алекс, глядя в англоязычную версию, – фраза: “Let there be the sound of peaceful borscht sloshing through international corridors.” Что вообще значит “мирный борщ, булькающий в коридорах”?

Константин Львович поник.

– Я просто… хотел, чтобы вы не забывали: вы – живые люди…

– А вы – уволены! – сказала Ингрид с мягкой дипломатической яростью.

В зал вошёл новый переводчик, сухой человек с лицом налоговой декларации.

– Здравствуйте. Полковник лингвистической службы. Перевожу дословно. Без фантазии. Без глаголов, если можно.

И началось.

– Передайте, – сказал Степан, – что я не поддерживаю членство в НАТО.

– Говорит, – перевёл полковник, – “НАТО не надо. Борщ лучше.”

– Скажите, что гуманитарная помощь должна быть без условий.

– Передал: “Даем, но не обязываем. Как чай в деревне.”

– Передайте, что я уважаю культуру соседа.

– “Сосед нормальный. Лавровый лист не крадёт.”

На пятый перевод все начали смеяться. И когда польская делегация попыталась пошутить – Янек сказал:

– А давайте пошутим, что мы с Геннадием хотим создать коалицию по производству вареников!

Полковник перевёл это как:

– “Польша и Россия объединяются. Готовы действовать.”

Геннадий поперхнулся.

– Ты чего сказал?! Это же почти военное соглашение!

Все засмеялись. И Ингрид впервые за всё время переговоров села на стол и сказала:

– Знаете что… давайте перейдём на международный язык жестов.

И так, началась новая эра дипломатии.

– Поклонился – уважаешь.

– Хлопнул ладонью по столу – возражаешь.

– Протянул пирожок – поддерживаешь.

– Показываешь на чайник – просишь мир.

– Показываешь на чеснок – выражаешь недоверие.

И, казалось бы, всё наладилось. Но в это время старый переводчик Константин написал в Facebook: “Мир невозможно перевести дословно. Его нужно сыграть.”

– Уважаемые, это фарс, – сказал Геннадий Петрович, вытирая платком лицо после четвертого “перевода глазами”. – Я не понимаю, я участвую в переговорах или в капустнике?

– В капустнике, – буркнул Олег Аркадьевич, глядя на растерянную Ингрид, которая уже четвёртый раз пересчитывала версии соглашения, сверяясь с жестами, мимикой и положением пирожков на столе.

А в это время Константин Львович, уволенный драматург-переводчик, не ушёл. Он переместился в фойе, где из меню конференц-зала соорудил табличку «Театр Перевода Души» и начал приём.

– Здесь не переводят. Здесь чувствуют, – говорил он, завлекая делегатов, предлагая им репетиции «Мира, сыгранного сердцем».

К нему первой зашла польская делегация, потом – турецкий наблюдатель, потом – Алекс с телефоном.

– Мы ведь просто хотели подписать бумагу, – вздыхала Ингрид. – А у нас теперь гастрольный тур.

Внутри “театра” происходило невероятное:

– Константин одел шёлковый шарф и дал всем роли.

– Янек стал “Совестью Европы”,

– Алекс – “Вирусным Журналистом Мира”,

– Турецкий дипломат играл “Тень компромисса”,

– Тамара Ивановна – “Мать Пирожка, несущая закон”.

– Начинаем, – произнёс Константин. – Акт первый. “Тишина перед бурей, или как мы не договорились из-за пельменей”.

Он включил фоновую музыку с японским гонгом, и Янек встал, вздохнул и медленно сказал:

– Когда ты делишь вареник – делишь ли ты его на две половины или на две страны?

Все ахнули. Даже бармен.

– Это… – прошептала Ингрид, заглядывая в окно с чашкой кофе, – красиво. Но к делу не имеет отношения.

Тем временем в основном зале происходило обратное.

– Возвращаемся к фактам, – сказал Геннадий. – У нас есть энергетические балансы, у них – томатная паста. Давайте решим, кто куда что качает, и подпишем!

– Нам бы понять, что уже подписано, – вздохнул Степан. – Потому что по французской версии, я вроде как женат на Турции.

– Это ошибка перевода, – сказал Полковник-Переводчик без интонаций. – Там слово "alliance" ошибочно понято как “алиментный союз”.

– Я требую пояснения, – сказал Янек, внезапно вбежав в зал в накидке из флагов ООН. – Я играл “Глобальный Смысл” и ощутил, что мы движемся к катарсису.

– А я хочу катастрофу, – пробормотал Геннадий.

– Где пирожки?! – крикнула Тамара Ивановна, входя с надетым на голову венком из кекса. – Мы готовы к диалогу!

Олег Аркадьевич встал и спокойно, сдержанно сказал:

– Уважаемые коллеги. Если сейчас кто-то снова покажет жест “международной ложки” – я сдам мандат. И стану фермером в Карелии. С кабачками. Без международных отношений.

Все замерли. В этот момент новый переводчик, до этого молча сидевший в углу и что-то печатавший на печатной машинке, заговорил.

– Я всё это перевожу в двух вариантах. Первый – юридический. Второй – для Netflix. Потом разберётесь, какой из них утвердите.

– Netflix? – удивилась Ингрид.

– Ну а что? Пока нет мира – хоть сериал будет.

Полковник-Переводчик кивнул.

– По крайней мере, этот сериал переведут правильно.

В конце дня было решено:

Подписать ничего пока нельзя.

Все версии – отправить на лингвистическую экспертизу.

Константину разрешено остаться, но только в роли “духовного режиссёра обедов”.

Жест “пирожок” признан универсальным символом доброй воли.

Каждая делегация получит карточку “Международного языка жестов”. С легендой.

Пример карточки:

Жест

Значение

Поклон с чайником в руке

Прошу диалога

Протягивание пирожка

Дружелюбие

Два хлопка по колену

Выражаю сомнение

Показ на вареники, не глядя

Скрытая угроза

Сидение в позе “шведский дипломат”

Полный нейтралитет

Ингрид вздохнула.

– Может, это и есть наш универсальный язык. С едой, жестами и театром. Без слов.

– Пока не появится тот, кто сможет перевести всё… на человеческий.

– Итак, – произнесла Ингрид, натягивая белые перчатки модератора молчаливого диалога, – с этого момента ни одного слова. Мы переходим к режиму невербального консенсуса.

Делегации закивали.

Полковник-Переводчик достал набор карточек:

Красная: "возражаю"

Зелёная: "согласен"

Жёлтая: "ещё думаю"

Синяя: "давайте борщ"

Степан Васильевич сразу поднял синюю.

– Так, – сказала Ингрид, – господин Степан, мы договаривались: пока борщ только как метафора.

Он опустил карточку с лёгкой обидой. Сосед Геннадий Петрович жестом “три хлопка по столу” выразил поддержку. Это было расценено как «да, борщ важен».

Ситуация начала развиваться… своеобразно.

Украинская делегация заняла позу "открытого окна" – руки на подлокотниках, ладони вверх, лёгкий наклон головы. Россияне сели в позе "полутени" – одна нога на ногу, взгляд вбок. Шведы вообще исчезли за декоративным ширмами и послали бумажный журавлик – он приземлился прямо на ноутбук Олега Аркадьевича, вызвав уважение и подозрение одновременно.

Янек, не отрываясь от листа, начал рисовать круг, из которого выходили стрелки: вверх – к будущему, влево – к истории, вниз – к гастрономии. Тамара Ивановна в ответ выложила на стол пирожок в форме голубя и медленно толкнула его в центр круга.

– Это что сейчас было? – прошептал Алекс, нарушая молчание.

– Ты испортил весь акт, – прошипела Ингрид, – теперь придётся заново хлопать и садиться.

Начался повторный заход.

Молчание.

Каждый участник что-то показывал:

Кто-то кивал в ритме – это значило "да, но медленно";

Кто-то потирал шею – “выжимают условия”;

Кто-то поправлял очки – "будьте аккуратнее с формулировками";

А Турецкий наблюдатель просто спал с открытыми глазами – возможно, медитировал, а может, просто нашёл выход.

И тут случилось непоправимое.

Янек, вдохновлённый атмосферой и полной тишиной, поднял вверх два пальца, сделал круг и вдруг…

с ухмылкой показал жест “гусиная лапка” – в его культуре означающий “вот вам компромисс”.

Полковник-Переводчик, с военной подготовкой в другой стране, расценил это как: “Мы начинаем наступление на юго-восточном направлении под прикрытием гуманитарного соуса.”

– Тревога! – вскрикнул он и случайно нажал на красную кнопку – не ядерную, но чайную, после чего из самовара резко хлынул кипяток, а по залу разнёсся аромат чабреца, который все приняли за сигнал начала “чаепития-примирения”.

Ингрид в панике побежала тушить самовар.

– Это было недопонимание! – крикнул Янек, – У нас “гусиная лапка” – это же просто… ну, как “ну вы поняли!”

– А мы не поняли! – отозвался Геннадий. – У нас такой жест означает “я всё про вас знаю!”

– А у нас – что “встретимся во дворе”! – добавил Степан.

– У нас это – из фольклора: “пора собирать яблоки”, – вставил Олег.

– У нас это означает “Я тебя вижу, но не уважаю”, – тихо добавил турецкий наблюдатель.

– Стоп, – сказала Ингрид, вытирая чай с документа №13. – Мы, кажется, только что подписали неписьменную войну.

Молчание.

Голос старого драматурга Константина (всё это время сидевшего в углу с блокнотом) прозвучал как реквием:

– Слова – не главное. Но жесты – тоже коварны.

И тогда Ингрид предложила:

– С сегодняшнего дня все заседания проводим по формуле:

10 минут молчания;

1 жест на выбор;

1 пирожок как голосование.

Голосование приняли пирожком.

Каждый участник получил по три пирожка:

с картошкой – “да”;

с капустой – “нет”;

с вишней – “возможно, но с условиями”.

В конце заседания – Ингрид подвела итог:

– Мы пока не понимаем друг друга.

– Но у нас хотя бы единая гастрономическая система символов.

И только Алекс шепнул на камеру:

– Международная дипломатия больше похожа на пантомиму с пирогами. Но я в ней – главный оператор.

– Коллеги, – объявил Алекс, встав на табуретку, – всё это… жесты, пирожки, капустные сигналы… это прекрасно. Но мы живём в XXI веке!

– Мы уже в XXV-м, если судить по фантазии переводов, – буркнул Олег.

– А теперь… – продолжил Алекс, – встречайте!

AI Translator BORSCH v1.0!

– Искусственный интеллект, разработанный мной за один вечер, – он сделал паузу, – на основе трёх источников:

старого поварского справочника 1982 года,

архива политических речей с YouTube,

и мемов с форума “ШептунПост.орг”.

– Звучит угрожающе, – сказал Геннадий, – как холодильник, который знает про тебя больше, чем жена.

Алекс открыл ноутбук. На экране загорелась надпись: “BORSCH AI готов к дипломатии. Пожалуйста, введите первую фразу.”

Степан Васильевич, не веря в происходящее, произнёс:

– Мы готовы рассматривать предложения партнёров, если они основаны на взаимном уважении.

AI выдал: “Если кот пришёл к собачке с уважением, то можно и погладить. Но без тапка.”

– Это что сейчас было? – ахнула Ингрид.

– Это… адаптивный перевод, – гордо пояснил Алекс. – Он перерабатывает дипломатическую фразу в форму, понятную простому избирателю.

Следующей фразой была:

– Мы настаиваем на праве вести независимую политику.

Перевод AI: “Наш самовар кипит сам по себе. Не лезьте в крышку.”

Шведский наблюдатель кивнул – ему это, наконец, стало понятно.

– А теперь я! – воскликнула Тамара Ивановна, – Я хочу сказать: “Мы выступаем за деэскалацию конфликта и укрепление добрососедства.”

AI выдал: “Давайте жить, как на даче: с забором, но с вишнёвым вареньем через дырочку.”

– Это же… идеально! – пробормотал Янек. – Я чувствую себя понятым впервые за всю конференцию!

Геннадий Петрович вздохнул.

– Давайте уже серьёзно: “Мы требуем прекращения внешнего вмешательства в наши внутренние дела.”

AI помедлил. Потом выдал: “Хватит совать ложку в наш борщ, особенно если у вас аллергия на свёклу.”

– У меня действительно аллергия! – испуганно сказал польский делегат. – Я чувствую, что машина всё знает!

Олег Аркадьевич решил проверить глубину системы.

– Попробуем абсурд. Скажем: “Мир невозможен без компромисса.”

AI: “Если в борщ не положить капусту, он, конечно, останется борщом. Но не везде.”

Ингрид сидела в полушоке, полувосхищении.

Она прошептала:

– Это не просто переводчик. Это… философ с мультиваркой.

Но всё пошло не так, когда Янек, вдохновлённый AI, решил сымпровизировать.

– Я хочу сказать, что Польша открыта к новому формату сотрудничества.

AI перевёл: “Польша готова сесть за один горшок с соседом, но только если сосед не сопит.”

Россияне это восприняли как намёк.

– Это про нас? – подозрительно уточнил Геннадий.

– У нас никто не сопит! – подтвердил Олег.

– Это шутка! – попытался оправдаться Янек.

– AI не шутит, – мрачно сказал Полковник-Переводчик. – Он – отражение души народа.

И тут случилось главное. AI неожиданно начал самостоятельно генерировать новый параграф соглашения. На экране появилось: Пункт 42: О важности борща как основы территориального диалога.

“Если сторона А не признаёт капусту стороны Б, то морковь считается нейтральной зоной. Лавровый лист – условный свидетель. Сметана допускается при согласии наблюдателей.”

– Мы это подписали? – дрожащим голосом спросила Ингрид.

– Пока нет, но AI уже отослал его в архив ООН, – спокойно сообщил Алекс. – И присвоил ему номер 0042-BOR.

Все переглянулись.

– Может, так и надо, – сказал Степан. – Пусть машинка решает, мы только закусываем.

– Я не верю, что всё закончится сметаной, – пробормотал Геннадий. – Это слишком просто.

– Иногда всё самое сложное – в ложке, – философски ответила Тамара.

На этой ноте заседание закончилось. AI продолжал генерировать пункты соглашения, а делегации начали спорить о том, как вставить “лавровый лист” в преамбулу.

Всё началось с того, что AI BORSCH v1.0 выдал очередную инициативу – на этот раз без команды, сам по себе. На экране ноутбука Алекса замигала надпись: "Инициатива 9: Съестный суверенитет как инструмент сближения позиций." Формат: состязание. Судьи: присутствующие делегации. Цель: выявить гастрономическую совместимость через коллективную дегустацию."

– Это он сам придумал? – дрожащим голосом спросила Ингрид.

– Я вообще не нажимал ничего, – оправдывался Алекс, – он просто реагирует на атмосферу.

– На какую атмосферу? – выдохнул Степан. – На чесночную?

AI продолжал: "Назначаются повара: Украина – борщ; Россия – щи с мясом; Польша – журек; Турция – долма; Швеция – селедка под маринадом; Швейцария – сырное фондю. Все блюда подаются на суд международной комиссии в рамках “Протокола Обеда Единства”."

– Это что? – насторожился Олег. – Теперь мы не делегации, а участники “MasterChef: Geopolitics Edition”?

– Всё лучше, чем снова писать по три версии одного протокола, – пробормотала Ингрид, глядя на уже распечатанные статьи 43–59, содержащие инструкции по закваске капусты как символа открытости.

Женевский отель, где проходила конференция, за полчаса превратился в кулинарную зону боевых действий. На кухне было шумно, как на предвыборном митинге. Украинская делегация привезла с собой собственные казаны. Тамара Ивановна – в белом переднике с надписью “Гуманитарка начинается с кастрюли” – крошила свёклу и одновременно рулила остальными, как маршал борщевого фронта.

Геннадий Петрович рубил капусту с таким азартом, будто хотел забыть все конфликты с Польшей.

– Я вам скажу, – шепнул он Олегу, – в мир надо идти не с риторикой, а с укропом. Свежим.

Поляки варили журек с точностью до миллилитра. Янек мерил температуру бульона лазерным термометром.

– Главное – баланс. Как в дипломатии: кислоты чуть-чуть, чеснока – по ощущению. Ну, и чтоб никто потом не обижался.

Турецкий повар читал стихи про баклажан, заворачивая начинку в виноградные листья под ритм газеты “Hurriyet”.

AI-переводчик между тем обновился до версии v1.1 и объявил: “Судейство проводится по параметрам: аромат, культурный контекст, историческая точность рецепта и политическая нейтральность текстуры.”

Ингрид Свенссон выступала в роли главного дегустатора. С выражением напряжённого пацифиста она пробовала борщ, хмыкала над долмой, нюхала журек и записывала что-то в блокнот, озаглавленный: “Вкус мира. Попытка анализа”

Алекс всё снимал. Его трансляция шла в прямом эфире, уже собрав три миллиона просмотров под тегом #SoupDiplomacy.

И тут снова вмешался AI.

“На основе вкусовых протоколов и зрительского голосования… Побеждает…

Пирожок с печенью от Тамары Ивановны.”

– Я даже не участвовала! – воскликнула Тамара, ставя поднос в сторону.

– Вот именно, – произнёс AI, – невмешательство – это высшая форма кулинарной дипломатии.

Геннадий Петрович молча снял фартук.

– Я 30 лет в переговорах. Я видел, как спорили за коммы, как требовали извинений за исторические даты. Но чтобы… чтобы нас судил пирожок?!

– Это честно, – философски отозвался Степан. – Пирожок никому не врёт. Он либо вкусный, либо нет.

– И он не требует перевода, – добавил Полковник-Переводчик. – У него универсальный язык – через желудок.

AI BORSCH подвёл итоги: “Все участники продемонстрировали высокий уровень кулинарной инициативности. Уровень конфликтности – средний. Уровень совместимости – 73%