Это неОбо мне

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0067-3704-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Светлана КРЮКОВА
ПОД НЕБОМ
ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ

Светлана КРЮКОВА – чрезвычайно талантлива. За некоторыми её строками чувствуется дыхание чего-то поистине грандиозного. Подлинного бытия. Впору вспомнить о «священном ужасе».

С энергиями, которые бушуют в её стихах и которые, конечно, принадлежат не ей, существуют помимо неё, с этими энергиями бытия трудно, а скорее невозможно справляться. Именно поэтому Светлана Крюкова – чрезвычайно неровна, и амплитуда её «метаний» – от чего-то близкого к гениальности до детской беспомощности.

И тут особенно уместно «судить поэта по его удачам». Впору как раз удивляться и радоваться тому, что эти удачи случаются. Потому что эти удачи – как раз то самое чудо осуществления «невозможного».

Игорь БОЛЫЧЕВ – поэт, переводчик, литературовед; доцент Литинститута, руководитель литературной студии «Кипарисовый ларец».

* * *

Вечереет,
на искривлённой столешнице луга
зелёное ньютоново солнце.

СИНАНУ

Слов ещё не было,
а поэзия
уже светилась по краям облаков…
Ястребиные повадки чаек.
Полдень. Жара и плывёт надо всем
голос муэдзина¹.

Примечание:

¹Муэдзинмечети Джума-Джами, мечеть – единственный шедевр Синана на территории России.

ПОТЕРЯННЫЕ ОБЛАКА

Роняя лепестки,
вечер налегке спускается к морю,
где само время – окаменелость прошлой секунды.
Уплыть на лодке в дали,
где в тёмных глубинах мокнут рыбы,
где глаза старцев вглядываются в бесконечность,
где холодно и зябко, но так близко к небу —
потерянные облака плывут сквозь туманное время,
потерянное время таится в облаках.

* * *

Назовёшь планету домом и тоскуешь вдалеке,
налегке пролетаешь над чужими кварталами,
над поломанной детской игрушкой
в холодном песке,
неживыми жилыми домами…
Мраморный шум прибоя тонет в мучительном сне,
лучше бы и не видеть мир извне.

ВРЕМЯ ПРЕВРАЩЕНИЯ ЛИСТЬЕВ

Пламя осеннего ветра – листва взлетела.

И ты, мой попутный ветер и попутные птицы,

мы так устали – нас долго держали в неволе.

Вот так идти бы, идти, пока не закончится осень.

У бабочки нет крыльев, лишь ветер и трепет.

Бабочки нет!

Это лист, сорванный ветром, светотень…

МОЙ КОРАЛЛОВЫЙ СОН

Уносимые на илистое дно,
тонут тени в сумраке реки.

Солнце поворачивается к цветам,
цветы к солнцу,
птицы летят дорогами ветра.

Всё было как-то иначе
и где, не вспомнить,
я – ветер
и была им, когда и не знала,
что звуки, падающие в моё сердце,
слышны лишь мне.

И эта трава под серыми небесами,
и птицы, улетающие всё дальше,
впали в беспамятство.

Лес и лист, трепещущий на ветру,
со мной заодно.
Деревья поскрипывают,
шелестят листвой
и слышится во всём этом человеческое,
тихое.

Каждый звук в смертной тишинесам по себе,
каждый вздох.

Записывая сны на белой бумаге,
кожей запоминая ветер,
жду чего-то.
Всё, что гудит пчелиным роем,
мимо-мимо
и я уже далеко ото всех,
так далеко…

Мой коралловый сон радует рыбок,
яркие, они юркают в ветвях,
не замечая друг друга, не замечая меня.

Запах чайной розы
и уже по-иному видится жизнь:
пригород ветхий, грязные лавочки,
луна в высоком небе Куинджи…
Мир мгновенно меняется
и невольно думаешь о ветре,
как о человеке воли —
суровом и непреклонном.

И где-то рядом Пушкин
смотрит ему прямо в глаза.

* * *

Привычка вставать до восхода солнца
делит день надвое.
Медовое время послеполуденного сна,
прорехи в памяти – «Кто я?»,
растерянность – «Как жить дальше?»
и ещё темнее к вечеру – «Как не жить?».
Если бы только не этот сезон дождей,
если бы дни становились чуть длиннее…

* * *

Высота, за которой уже никого —
бесконечное небо…
Мы с тобой два камня на берегу океана,
лишние в этой траве, случайные,
слушаем ветер.
А почему так: опадают листья,
может наоборот – тормашками вверх?
Крупнозернистого неба створоженный ветер
в волосах!
И ты взмываешь в наднебесье – силою мысли,
и приживляешься намертво
к ветвям выси,
ненароком проросшим в заоблачных городах.

ПУЛЬС

Небо в твоей груди ищет новых слов…
Сегодня ничего не получится,
просто лежать и смотреть в облака.
Падать в память, пульс Вселенной трепещет
в остывающих венах —
совпадение ли этот трепет и свет?
Вереницы лиц – только были живы,
а вот уже смотрят в небо удивлённо и холодно.
Ещё не свыклись с тишиной
и кажется странным и даже смешным,
как падают набегу,
запрокидывая ноги и руки,
мёртвые люди.

КРЫЛЬЯ БАБОЧКИ

Бытие, вырастающее из небытия,

неоспоримость существования бабочки…

У этой мелодии сердце

цвета распаханного чернозёма,

аромат еётревожен —

сколько сегодня собрано душ?

Шаги мои всётяжелее,

звуки, тающие в глубине неба,

прорастают травами, цветами.

Скальные породы ненависти —

стучат клапаны, перегрелась жизнь

и смерть, такая ласковая:

«Не живи, это так просто – не жить!».

У тишины крылья бабочки,

бесконечное эхо, после всего останется

совершенная тишина.

В высоких стенах высокое эхо.

Собор пуст,

ветер перелистывает псалмы…

Сокровища тишины… – будто камни под водой.

Бесконечная тишина в глубине неба,

звуки тают, не пройдя и середины пути.

О, тень моя! плыви в вышине, где тихо и тайно.

Тени тянутся за реку, за небо —

вечность, как обещание жизни…

Всё прощает миру душа!

Нет больше тьмы и боли больше нет.

Ты – небо, плывущее само в себе…

Безымянное дерево,

растущее посреди тишины.

* * *

Где буйволы идут на водопой,

Земля гудит как пустотелый бубен.

Продолжить чтение