Инари: легенда о мироходце

Храм Инари

Лицо девушки было скрыто под странной маской, отполированной до блеска. И это была не маска животного или божества, она отражала лишь смотрящего на неё. Волосы незнакомки были собраны на затылке, разобрать, какого они цвета, не получалось из-за недостатка освещения. Пространство, в котором они находились, заполнял тусклый фиолетовый свет, сравнимый разве что с редким видом заката, возникающем при стихийном бедствии. Он же падал на белое одеяние хрупкой фигуры, собираясь черничными пятнами в складках непривычного наряда. Девушка приложила к раскрытой ладони большой палец и сжала кулак.

Кен Джун знал этот жест. Это была просьба о помощи.

– Скажи, что я могу для тебя сделать? – спросил он, протягивая руку к незнакомке.

Однако, между ними возникла решётка, а мягкое освещение сменилось яркими красными всполохами. Помещение заполнил громкий звук, похожий на удары в гонг. Девушка резко обернулась, в движениях её чувствовались тревога и страх. Она сделала шаг назад, растворяясь в сумраке.

– Стой! Подожди! – крикнул Кен Джун, не желая чтобы образ рассеялся.

Но открыл глаза и проснулся. Сердце учащенно билось. Во рту пересохло.

Сквозь полупрозрачную рисовую бумагу оконной рамы в покои падал утренний свет. Из сада доносилось пение щегла, лишь изредка прерываемое фырканьем лошадей в конюшне. Кен Джун решил отправиться в путь, не дожидаясь, пока весь дом встанет.

Наскоро собравшись, он взял с собой лишь пару слуг, а матери велел передать, что до следующих гроз вернётся.

Тропа вилась между кряжистыми кедрами, такими характерными для восточных гористых земель владений семьи Кен. Кедры единственные стояли нетронутыми плющом, хмелем и вьюнком, остальные деревья были увиты лианоподобными растениями. Со дня последней битвы стояла та тёплая пора, которая сменила сезон дождей, и теперь лес напоминал дикие сады и издавал влажный дурманящий запах. А яркие сойки носились меж ветвей как простые воробьи, подняв такой щебет, что могло бы показаться, что путник попал на птичий базар в торговый день.

Одетый в подпоясанную куртку из грубой кожи поверх тёмно-синей рубахи и широкие штаны, перехваченные тесьмой на щиколотках, воин восседал на коне. Тот чинно шёл по лесу, а за ним, тихо переговариваясь, следовали слуги. Неделю назад войско Оверлорда, верховного господина Дай-го, победило и присоединило к его владениям земли до самого Горизонта Событий. Теперь выжившие получили жалование и отпуск, чтобы навестить свои дома. Так Кен Джун предстал перед семьей.

После смерти отца Джун был старшим мужчиной в семье. Мать и младшие братья были рады его возвращению. При дворе «Птичий терем», куда с весны по осень перемещались родственники и слуги, устроили праздник с музыкальным представлением. Теперь, когда радость улеглась, настало время забот. Первым делом Кен Джун проверил все записи о приходах и расходах, отметив, что учёт вёлся из рук вон плохо. А потому он решил лично отправиться осмотреть владения и поговорить с управляющими о достижениях и проблемах на местах.

К полудню Кен Джун и его небольшая свита достигли первого на их пути села. Здесь они расположились в гостевом доме и решили пообедать. Именно за этим занятием их застал управляющий Го.

– Добрый господин Кен, – пал на колени управляющий прямо посередине обеденного зала, – Ваш визит оказался таким внезапным! Простите нас за скудность поданных блюд, – мужчина столь усердно поклонился, что ударился лбом о деревянный пол.

Кен Джун знал, что всё это разыгрываемое для него представление и притворство, потому что все успешные управляющие были теми ещё хитрецами и пройдохами, которые по своей убедительности во вранье могли сравниться лишь с актерами. Иначе никогда бы им не получить своей должности.

– Закаленный в военных кампаниях, я привык питаться варёным рисом и рыбой, – ответил Кен Джун, пощелкивая палочками, – поэтому сочту за благо отведать вместе с вами пельменей на пару с тофу, свининой и бобами.

– А морских черепах и вяленых змей едят только при дворе Лорда, – добавил один из слуг, но тут же под испуганным взглядом соседа прикусил язык.

Но управляющий Го и господин Кен сделали вид, что ничего не слышали.

Так они плавно перешли к обсуждению дел. Выслушав трагичный рассказ управляющего Го о нашествии мышей и появлении плесени, а также о том, что на мельнице завёлся злой дух, Кен Джун отдал распоряжение прибывшим с ним слугам проверить и пересчитать оставшиеся мешки с рисом. Сам же он взялся уладить вопрос, который отвлекал его от службы и омрачал прибывание на родной земле.

Оставив коня в селе, Кен Джун пешим направился в священную рощу. Высокие деревья, столетиями росшие здесь, задерживали солнце в кронах, даруя путнику зыбкую тень. Именно поэтому в роще кое-где блестели лужи, не высохшие после обильных дождей. Вскоре среди зелени показались первые каменные фонари, поросшие в щербинах мхом, а дальше – высоченные ворота Тории.

Мужчина прочитал вырезанный на нижней перекладине девиз их рода «Однажды и навсегда», поклонился божеству и вошёл.

От ворот дорога была вымощенная большими каменными плитами и вела в низину. Там, на озере, находился храм Инари-но-ками. Этот старый храм в восточных землях мало кто посещал. Но, отдавая дань уважения покровительнице их рода, Кен Джун раз в сезон приезжал сюда. Из всех остальных храмов, посвященных Инари, он предпочитал этот. Ему казалось, что если где-то и можно застать госпожу Инари, то только здесь: в тишине рощи и вдали от двора Лорда, приходившегося Кен Джуну дядей, которому воин служил.

Впереди показались красные колонны храма. В землях, принадлежащих семье Кен, издавна считалось, что Инари благоволит воинам. Поэтому род потомственных военных взял на себя заботу по содержанию святилища. Ещё в детстве Джуна разросшийся перед храмом кустарник гибискуса был всегда ровно острижен, поблекшие каменные плиты, которыми был вымощен пол, сияли начищенные до блеска, и каждую значимую дату служители проводили здесь обряды. Но детство Кен Джуна безвозвратно ушло, а с ним и прежняя ухоженность храма.

Воин подумал о том, при каких обстоятельствах увидел божество первый раз.

Как только Джуну исполнилось шесть лет, отец повёл его в военную школу Каннагара-но-мичи, что означало «путь духов и божественных сущностей». В этом заведении обучались дети из благородных семей, намеревавшиеся в дальнейшем поступать на военную службу. Однако, подростков здесь учили не только боевому искусству, но и калиграфии, тактике, поэзии и манерам. Особое внимание уделялось медитациям и работе с энергией Ци, пронизывающей всю Вселенную. Заведение славилось на весь Дай-го, поэтому в день вступительных испытаний у ворот выстраивалась длинная очередь из претендентов, а порядок их выступления определялся жребием.

Посмотреть на зачисление мальчиков в Каннагара-но-мичи собрались многие: от бесчисленных родственников кандидатов, их наставников и придворных до военачальников действующей армии Оверлорда и директоров других частных школ, готовых предложить не прошедшим отбор учебное место в своих учреждениях. Вступительные испытания предусматривали декламацию специально подобранного поучения, показательное выступление, демонстрирующее физические способности мальчика, и непосредственно церемонию зачисления.

Джун точно не знал, был ли он настолько удачлив, что по жребию ему предстояло выступать первым. Или влияние отца и дяди имели имели в его судьбе не меньшее значение. Сам Джун не считал, что выступать первым более почетно, чем в середине списка или в конце, но мать растолковала ему по дороге к школе, что есть такое слово как «амбиции», а тот, кто не хочет стать первым, ничего в жизни не добьется.

Такой же морали придерживался и наставник Джуна, господин Ван, выписанный отцом из какого-то монастыря, находившегося высоко в горах на юге. Господин Ван был человеком пожилым и строгим. Он целый год готовил Джуна к вступительным испытаниям: именно он выбрал прозаический отрывок для декламации и подобрал комплекс упражнений, выполнение которых должно было продемонстрировать силу и ловкость ребенка на вступительных испытаниях. Господин Ван был равнодушен к слезам и жалобам, требовал полного подчинения, ругал Джуна за невоспитанность, пустоголовость и медлительность, и уж точно не допускал, что его воспитанник может провалить испытания.

Перед вступительными экзаменами Джуна побрили налысо и облачили в сшитый по снятым меркам синий костюм из куртки, брюк и повязки на голову. Синий был цветом рода Кен, олицетворявшим «высоту и глубину». Одним словом, когда на школьном дворе ударили в гонг, оповещая о начале состязаний и призывая присутствовать на выступлении всех божеств, Джун был абсолютно готов.

Выйдя на середину, он, стараясь не смотреть перед собой, громко назвал своё имя и поклонился, а затем почитал по памяти отрывок из поучения:

Самое большое препятствие – страх.

Самая большая ошибка – пасть духом.

Самый опасный человек – лжец.

Самое коварное чувство – зависть.

Самый красивый поступок – простить.

Самая лучшая защита – улыбка.

Самая мощная сила – вера.

Далее требовалось перейти к серии физических упражнений, которую господин Ван назвал «Трудом и молитвой». Сандали Джуна забрали – обуви ученикам при выполнении упражнений не полагалось. Джун идеально выполнил передний пронзающий удар, разворот, прыжок. В воздухе в верхней части прыжка он широко расставил ноги, выбросив одну ногу вперёд, а другую – назад. И приземлиться он должен был в «позу тигра», коснувшись земли лишь подушечками пальцев передней ноги и поставив заднюю «лапу» ровно, направив слегка наружу. Но на земле оказались брошены шкурки плодов каштана с крупными шипами, которых Джун сразу не заметил. Уколов пальцы ноги, которая упиралась лишь на носок, он не успел поставить опорную ногу ровно, подвернул её, не удержал равновесия и упал.

Джун смог лишь сдержать крик, потому что сильнее боли физической было испытываемое им в тот момент унижение. Время замедлилось. Мальчик поднял глаза и увидел разочарованное и гневное лицо отца, сидевшего в первом ряду. Ещё бы: если сын упал при выполнении упражнений, над которыми работал год, то ни за что не станет хорошим воином. Господин Ван, находившийся по правую руку от отца весь позеленел, и Джун догадался, что для наставника это провал и позор не меньший, чем для ученика. Мать сжимала левую руку отца, удерживая его на месте.

Слёзы подкатили к глазам Джуна. Он отвернулся в сторону и тогда у прохода, где оставались только стоячие места, впервые увидел её – госпожу Инари.

Раньше Джун видел её только на картинах, но был абсолютно уверен в том, что не ошибся. Выделявшаяся из толпы своим непоколебимым спокойствием, женщина была одета в мужской костюм: черную узкоманжетную рубаху и зелёную с золотым поясом безрукавку до колен. Светлые распущенные волосы (что было бы недопустимо для цивилизованных дам, не будь Инари божеством) рассыпались волнами из-под украшенной кораллами диадемы. Лицо её было прекрасней лика луны, а сапфировые глаза горели словно звёзды в ночи. У ног божества сидела белая лиса. Но, казалось, никто не узнавал Инари кроме одного Джуна.

– Какова самая большая ошибка? – спросило божество, глядя прямо на мальчика.

Джун сидел на земле и хлопал глазами, судорожно соображая.

– Какова самая большая ошибка? – повторила Инари.

– Пасть духом… – прошептал Джун, закусывая губу.

Госпожа Инари улыбнулась и хлопнула в ладоши. При этом зазвенели на ветру её поясные подвески с фениксами, а время снова побежало вперёд.

Джун еле заметно поклонился, встал и окончил выступление.

Кто рассыпал каштаны перед его выступлением, Джун так и не узнал, но он завершил школу одним из лучших учеников.

Погруженный в воспоминания, Кен Джун достиг храма. Звуки беспокойного дня не пробивались сюда: даже юркие сойки держались подальше от «дома белых лисиц», непременных спутниц Инари. Были ли местные лисицы настоящими оборотнями, или того хотели суеверия селян, но особая белая порода облюбовала эту территорию, охотясь поблизости на мелкую дичь, не брезгуя ни яйцами пернатых, ни мышами. Когда-то у храма лис прикармливали именно для того, чтобы они охраняли его от грызунов, но прикорм прекратился, а лисы остались.

На территории обители Инари Джун прежде всего прошёл к источнику с бамбуковыми ковшиками. Вода здесь текла непрерывно и никогда на застаивалась. Он омыл руки, затем разжег огонь в каменных фонарях, и очистил кадильницы. Достав из мешочка на поясе палочки благовоний, он поместил их горизонтально в кадильницы и чиркнул огнивом. Пламя ярко вспыхнуло. Влажный воздух лесной низины смешался с запахом сандалового дерева, жженого сахара и эссенции розы.

Выполнив эти нехитрые манипуляции, Джун огляделся по сторонам.

Женщина в ярко красном облачении поднималась к нему из глубины сада. Воздух вокруг неё наэлектризовался, а кусты там, где она проходила, распускались алыми розами.

– Госпожа Инари! – Кен Джун преклонил колено и опустил голову.

По храму пролетел ветерок. Зазвенели тонкие язычки подвешенных под сводами колокольчиков.

– Джун, доблестный воин из славной семьи Кен, – оглядела юношу Инари, – отрадно видеть тебя вне поля боя. Последняя битва была тяжёлой, не так ли?

Вопрос божества не был праздным. Ходили легенды, что госпожа Инари сама участвует в самых ожесточенных сражениях. Некоторые воины утверждали, что лично видели её сияющий клинок в самый разгар битв, а поэт Хо даже написал песню о том, как его господин сражался с божеством плечом к плечу в своей последней схватке, когда получил смертельную рану.

Исходя из этого, Кен Джун не мог исключить того, что покровительница воинов участвовала и в последней их битве, когда они под предводительством Оверлорда вышли к Горизонту событий. Последняя схватка с противником была одной из самых кровавых с того времени, как Дай-го возглавил Они, получив титул Оверлорда. Хотя без сомнения враг ещё не раз попробует атаковать новые границы и отбить территории, потому что, находясь за Горизонтом событий, он не имеет никакого влияния на внешний мир.

Тем временем божество обошло алтарь с кадильницами, давая себя рассмотреть.

Одета Инари была в открытое шёлковое красное платье без верхнего халата, чего в Дай-го женщины себе не позволяли (разве что за исключением девушек в чайных домах). В цвет платья пылали коралловые губы. Светлые волосы были убраны в затейливую причёску, открывая шею и уши, украшенные изделиями с лунным камнем.