Приют Гулливеров

Посвящается дочери Иришеньке

Кто хочет быть мудрым,

тот должен быть безумным.

Апостол Павел

Глава 1

– Итак, господин Машиах… Вы утверждаете, что приехали сюда, чтобы навестить свою больную двоюродную бабушку, находящуюся в нашей лечебнице… Хм… И что вы десять дней назад получили письмо. Да, да… Не вы… Вы были в отъезде… Путешествуете… Славно… Это славно… А письмо доставлено в Цюрихский университет, на кафедру психологии, где вы работали… Ранее… Хм… И ваш товарищ и коллега нашёл вас в Трансильвании и позвонил вам в отель… Сообщил о письме… Хм… Любопытно… – довольно глумливый, недоверчивый, даже отчасти полицейский тон главврача имел вполне определённое, весьма разительное несоответствие со всем его обликом, располагавшим к себе гостя… И в первую очередь с глазами. Карие, с каким-то желтоватым оттенком, выпуклые глаза доктора были очень выразительны, умны и с хитринкой. Он явно не был сильно удивлён приезду «внука» и плохо это скрывал.

– Именно так, герр фон Доппельт… Именно… – взгляд гостя был таков, что и он не сильно тяготился этим «допросом», а скорее принимал, и с удовольствием принимал некую игру, смысл и правила которой ещё не были ясны обоим. – И я поспешил сюда, к вам, в ваши очаровательные горы, в сказочные Альпы… Ммм… К бабушке… Двоюродной… Однако… И… Ммм.

– Да, да – рассеянно проговорил главврач, – Сказки, сказочные… – и он, что-то ещё невнятно пробурчав, только одними своим очень маленькими, полными губами, спрятанными в аккуратной бородке, громко констатировал – Но это всё явное недоразумение… Хм… Вы утверждаете, что бабушка – «хитринки» в глазах сверкнули – Легочница… Тяжелая форма туберкулёза…

– Нне совсем… Ммм… Скорее рак лёгких… А может и…

– Даа… ветра у нас бывают шальные… А бывает зима и «неслышной»… Ворожит что-то… «Себе на уме» … Хм… – бородка вместе с усами, напоминающая формой гимнастическую гирю, чёрную, потёртую сединой времени, издала ещё ряд звуков. В этой «гире» рот служил своего рода проушиной для кисти руки, и когда губы прикрывывали ряд сомкнутых зубов, звук бывал глухим, невнятным, совершенно неопределённым и… отчуждённым от гортани… – тем не менее, это не меняет сути… вопроса: почему вы здесь? – «зубы-пальцы» поиграли «гирей» – Наш санаторий вообще иного профиля… Совсем иного… Он – взгляд «жёлтых колючек» – клиника, приют для душевнобольных! И только них!

– Дааа? Дур… – «ка» чуть не сорвалось у психолога – Извините…

– Вам, доктору психоанализа, следует быть осмотрительнее в выражениях… Хоть коллеги и могут допускать иные вольности, но… – кисти рук Стефана Иеронима фон Доппельта напряглись и покраснели. Они были похожи на руки землепашца – короткие, сильные пальцы с обкусанными, но в меру, ногтями.

«Да, мы, врачи, порой пренебрежительны… Невеликодушны… Нетактичны в словах: «психушка», «сумасшедший дом», «жёлтый дом», «богадельня», «дурка»… Нехорошо… «Дом скорби», «Приют» – подумал смущенный гость.

– О, нет! «Дом скорби» совершенно не отражает лечебного… и… э… душевно-устроительного профиля нашего…ммм… санатория… для людей с расстроенной психикой… Хм… в сравнении! В сравнении с той, что у людей внизу, в долинах… Да! – главврач вновь с интересом уткнулся в документы господина Машиаха. Он уже раз пять их просмотрел. Было странное ощущение, что он ищет нечто, записанное между строк… симпатическими чернилами. Особенно он «протёр до дыр» глазами профессорский диплом гостя… Мысли его о «скорби» он тоже, казалось, прочёл там же… – герр Стефан Иероним вскинул на собеседника тяжелый, скорбный взгляд… – Да, я считаю, что «домом скорби», истинной юдолью земной печали справедливо полагать всю нашу Землю, весь этот окружающий нас мир… «Вечной скорби»…

– «Вечно скорбная, вечно одинокая человеческая жизнь» – процитировал профессор на латыни.

– О! Да-да – обрадовался чему-то, видимо, согласию их мыслей хозяин «приюта». И добавил, тоже на латыни – «S’apienti sat»! «Умному достаточно!» Тит Плавт… Ни в практическом, пусть и сильном уме, ни «в глубоком знаньи жизни нет… Я проклял знаний ложный свет!»

– Фауст?

– О, да! Люблю… Впрочем, мир этот… ммм, якобы реальный, люди видят всяк по-своему… Если содрать кожу обывательщины, нашего главного врага…

– Да? А я что-то, за время путешествий, пришел к мысли… Э… Допустил тезис, что «простая» жизнь и чище и полезней… И счастливей… Как простая пища…

– Хм… Да… Морковка! Думаю о ней! Ха! Скоро подадут ужин. Да, интэрррэсненько –доктор фон Доппельт жёлтыми кошачьими глазами «просвечивал» профессора, герра Моисея Бернардовича Машиаха.

Они сидели в кабинете главврача. Сумерки накрывали и весь старинный замок, в котором располагался санаторий и весь темноватый, строгий и дорогой интерьер кабинета. Ни света, ни свечей хозяин не зажигал.

«Что, ждёт призраков? И почему еда подается не в столовую, а в кабинет… Очччень мило…» – подумал Машиах.

– Очень просто… Я люблю завтракать и ужинать в кабинете… И люблю не спешить зажигать огонь… Впрочем… В утренние и вечерние сумерки я зажигаю свечи… Да и электричество мы экономим… А вот скажите-ка мне – хитринки бесятами бегали в зрачках – Почему вы, блестяще защитив степень доктора психоанализа, отказались ехать на стажировку в Штаты? Вы могли бы там за пару лет получить степень магистра искусств и доктора философии… Это модно и престижно у тамошних психологов… Во всяком случае после этого вы непременно стали бы членом Американской психологической ассоциации… И даже международной… Америкосы… они ведь как спруты…

«Сам ты… Однако?! Этого нет в моих документах! Может по публикациям… Как говаривал мой дед: «Злой загадкой кота не серди!»… Но… Этот Доппельт вполне милый человек… Ну, «темнила», игрок чуть… Все мы… Пока изображу недоумение…».

– Я, герр Стефан Доппельт, не люблю правил… Хоженых, истоптанных путей… Мне скучно… Я ищу Вкуса и Свежести… И неразгаданного! Вам ли объяснять, что мозг любит неправильное! Странное, загадочное. Я – кот, который гуляет сам по себе… Но не по раскалённой крыше… Ха… Нет… Может это дает знать о себе моя смешанная кровь… Может – серые, холодные, глубоко посаженные глаза Моисея Бернардовича приоткрылись больше обычного – А может это та фрустрация… Та настигшая меня два года назад неспособность к снятию напряжения… Конфликт внутренний скорее… Вот и ношусь, как чопорная девица, со своими собственными неврозами… По этому неправильному, но любопытному миру… Что-то я…

«Фу! Совсем уж неприличная откровенность для первого знакомства… Ах!.. А может просто… Как беседа в ночном экспрессе… Ещё и с врачом-психотерапевтом… коллегой».

Нет, дружочек профессор! Непросто… Что-то есть за всем этим… За странностями этими… Что-то ловишь ты… Что-то или кто-то ловит тебя… И не твоё двухлетнее бродяжничество… Не желание просто выговориться… И не потребность в «другом» … Этто что-то при-го-то-вленное для тебя… Особое «блюдо»! От «шеф-повара наверху»… И этого главврача… Который смотрел на тебя сейчас так изучающе, с таким интересом… Так энтомолог рассматривает редкую бабочку, что ему повезло поймать! Эти твои глаза?

Эти глаза были особенными. Они были настолько далеко разведены относительно друг друга, смещены, удалены от носа, словно они брезговали этим большим приплюснутым носом. Такая «самостоятельность» каждого глаза должна была бы обеспечить владельцу этакий «двойной взгляд» на любую вещь, предмет, суждение. Две точки зрения. А, может, и наоборот: создать наилучший стереоэффект однозначности. А может и ещё нечто… Нечто такое! Ну, например, оставить место на переносице, хм…, над переносицей…, хм… просто на лбу для «третьего глаза»… Мало ли… Раз уж человек неправильное любит… Мозг его любит… Почему бы не удружить своему родному мозгу. Однако, ради справедливости и в защиту «правильности» других черт лица человека, следует отметить, что эта особенность лица Моисея Машиаха не была привлекательной для людей. Наоборот! С детства он слышал: «Инопланетянин», «Фантомас», иной…, иноходец… Так черта лица порождает и комплексы, и манеры и… «чертей» в душе… И Судьбу… Да, да! И, например, мужчина выбирает профессию гинеколога, или патологоанатома, или психоаналитика… А, главное, чертята и черты дарят Дар, своё, особенное видение этой реальности! И особую прозорливость! Хоть во влагалище, хоть в иную полость тела, хоть в любую полость души и духа… Замечательно!

– Замечательно! Не смущайтесь, право! – доктор Стефан Иероним как-то двусмысленно потерся задницей о кресло и выпалил вновь на латыни. Видно, уважал этот «мёртвый язык» титанов – «противоположность правильного высказывания – ложное высказывание. Но противоположность глубокой истины может быть другая глубокая истина».

В это время ландеха (этакая толстая баба в веснушках, с ярко голубыми глазами и в накрахмаленном переднике и кокошнике), которую хозяин называл Федерикой, вежливо и с книксеном (довольно смешным для такой роскошной задницы) поставила на стол вино и закуски.

– «К тому, кто не проводит реформы своего сознания, постучит и Реформация, и Инквизиция» – весьма своевременно и остроумно заключил тостом мысль герр Машиах, а поскольку он процитировал тоже на латинском, то тем самым была дополнительно декларирована и даже обозначена…, и даже установлена особая приятность в общении двух образованных докторов. – Прозит!

– Прозит! За знакомство!

Обедали сначала преимущественно молча, давая себе удобную возможность неспешно и вежливо, «по касательной» рассмотреть друг друга. Кроме того, у гостя был удобный случай рассмотреть кабинет главврача. А кабинеты, и вообще дома и квартиры, мы знаем, о многом в характере хозяев могут рассказать… Поведать, хоть шепнуть, хоть намекнуть… О, да! Хотя бы вот эта «странность»: на двух противоположных стенах висели огромные, в два человеческих роста по высоте, зеркала! В дорогих старинных рамах. И не «висели», а опирались на полу на подставки виде когтистых лап некого зверя. Разумеется, может эти зеркала остались от прежних хозяев замка. Может… Может высокие потолки этого замка хорошо компоновались, гармонировали с огромными зеркалами… Может… Может традицию эту не хотелось и не следовало нарушать… Может… А только чувствовать человеку такое зеркальное отображение бесконечного, себя в этом отражении, ежедневно, ежечасно… Не каждому дано! Это заставляет «тянуться ростом», «держать головку и спину прямее… Достойнее!» Тонкая вещь! Вдоль третьей стены, во всю её длину и высоту располагался книжный шкаф. Массив красного дерева (а может дуба?) цвета махагон хранил в себе, казалось, вехи времени, многовековой человеческой, дерзостной мысли, силы духа… Но, несомненно, эти тысячи томов хранили и изъязвлённые отчаянием в попытках достичь истины раны смятенного ума, напоминали эхо, склеп сих сокрушенных попыток… Да, друзья, такие шкафы и такие зеркала заставляют тебя просить о снисхождении… А, случается, и они молят о снисхождении у иного гордеца, возомнившего себя титаном, полубогом с палицей и факелом в руках. Но чаще всё проще: «…может в этой книге найду ответ…», «может эта книжка развлечёт меня», «…может это займёт моё предсонное время…». Люди занимательнее книг? Жизнь, дело твоё, твой опыт и твой поиск занимательнее книг? Да разные – и книги, и люди! Вот этот старинный фолиант ценнее десяти… О, стоп! Не суди! Хозяева замка (и это ценность безотносительная) бережно собирали эту Библиотеку почти семьсот лет, хранили эти долгие-долгие годы… И даже читали! А как ждёт книга внимание человека! «Подойди ко мне! Возьми меня в руки! Прочти меня!» – просили книги. Но… Но зачастую, поняв, что таковых желающих почти и нет, гордо засыпали в своей высокой задумчивости. Переплёты (дорогие, коричневые, чёрные, гранатовые, пурпурные, сафьяновые, все более кожаные) прятались в себя, почти не отражая скудного света.

Свет… Он был зыбок, неявен, и, как и весь кабинет хранил какую-то сомнамбулическую блаженную печаль. Печальны были огромные напольные часы работы 14-го века, с глухим, тугим боем. Они стояли у четвёртой стены, рядом с большим письменным столом, покрыты зелёным сукном. Зелёными были и настольная лампа, и абажур под потолком, все в золотисто-жёлтом металле. Как и два подсвечника на столе, изображавших полуобнажённых дев, держащих одной рукой сосуды на головах (в сосуд и вставлялась толстая свеча). Как и массивный письменный прибор в виде трёх обезьяньих фигур, закрывающих лапами глаза, уши и рот. Эту устойчивую композицию часто трактуют наивным «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Что ж – обычное непонимание замысла художника, ну и домысел, и пересуд. А на деле обезьянки символизируют собою идею недеяния зла и отрешённости от неистинного. Идея буддистов и суфиев: «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него» … М-дааа, то-то эти старики в чалмах всё сидят, дремлют прямо на земле, лишь изредка разжимая губы и приоткрывая веки… Этими подсвечниками и этим прибором можно было нанести серьёзные повреждения (настолько они были тяжёлые) вон той скале, чернеющей внизу за окном. Мягкая, коричневая кожа кресел, дивана… Угловой камин, выложенный «ступенью» и облицованный изразцами, такими, что ни один орнамент на любом изразце в точности не копировал другого. Рисунок похож, но… есть отличительные детали. Мастер-художник тоже вложил в эту отличительность некий особый смысл… А может «штампов», повторов не любил. Тёмно-синие, с фиолетовым подбоем шторы. Они не имели такого уж серьёзного практического употребления: солнечный яркий свет был редок тут, в горах, а заглянуть в окно на этой высоте могли разве что птицы. В другом углу круглый стол и два мягких полукресла. Их выдвигали к камину для трапез. Ещё в одном углу, рядом с пышным, мягким, основательным креслом, стояла изящная резная этажерка, на которой располагались электропроигрыватель и стопка пластинок с классической музыкой. Да, да, вот так: старинные книги-раритеты и современная «неживая» музыка. А что «живее»: эти книги или эти пластинки? Хм… Нет, по содержанию всё – классика, то есть «вечно живое»… А по форме? «Носители информации» – и всё. Будь-то хоть наскальная живопись или папирусы, дощечки-камушки… И, наконец, в последнем, четвёртом углу на постаменте покоилась скульптура – головной мозг человека… С извилинами, с раскрашенными частями… Да, в углу, да, наказан! И поделом! Зачем слабому, двуногому, греховному существу такое мощное великолепие? Это Творение зачем Творец подарил человеку? Чтобы понимал человек, что его место – в углу! Его, а не его мозга… Или… Или всё же мозга-искусителя? Дурачок-то праведней, и блаженней, и благочестней… Он добрее и честнее, милый дурачок! И какая поразительная интуиция порой, и какое чувствование. Тайного! Сложить пару чисел не может, двух слов ни написать, ни связать в речи – а взгляд гениального безумца!

Фон Доппельт сбросил свой белый халат и он, единственный здесь, небрежно лежащий на диване, боролся с серой сумеречностью кабинета… «И придут в белых одеждах… И по ним узнаете их…».

Серость, тьма, сумеречность… И Свет! Тьма ведь не признак и не следствие только отсутствия света. И серость не только цвет чего-либо. Это свойство «вещи в себе»… Или… «себя в вещи»… Ты, например, идёшь солнечным днём в белом франтоватом таком костюмчике… А на душе мгла, ил, в котором застыла чёрная жаба… Почему? Да мало ли причин? Франт, фарт, ферт, фантом, фартум, – и фсё фигней! Ф никуда! Финиш! Финал! Фот такие фокусы нам ф подарок! Фига ф кар…, ф жо… Ф фантике! Фрики, фэйки – фот фам!

– Ферно… Ферно… Ф этом что-то есть… Нельзя фокусироваться на «все сто»! Оставить форточку по-фигизма! Ха – лукаво и многозначительно, сверля жёлтым огнём глаза герра Машиаха «фрондил», демонстрируя, фыпячивая глухую «ф» фон Доппельт, глаффрач приюта для душефно… Больных? Других? Блажных? – «Если сознательную жизнь определяет какая-то крайне односторонняя тенденция, то через некоторое время в психике возникает равная по напряжению контрпозиция»… Ваш любимый Юнг… Даа… Долги, которые не оплачены, Принципы, которые не защищены, Судьбы, что не состоялись…

– Хм… Увлекательная Игра… Жизнь тасует карты… И подсовывает… Дааа… Мой двоюродный дед говаривал: «Зарекалась ворона говно клевать»… А откуда вы… опять… про Юнга? Что «любимый»? – Моисей Бернардович чувствовал, что пропускает мячи в этой неразгаданной Игре… Неправильных правил…

– Да так… Что-то из памяти, из периодики по психологии… Слежу! – он вновь сверкнул «жёлтым». И пауза. Такого рода пауза свидетельствовала, что говорящий либо старается поглубже порыться в памяти, либо поглубже зарыть то, чего желает скрыть от собеседника… – Мои инсайты ещё способны дёргать верёвочки, цепляться – Ещё хороший приёмчик – перевести разговор – Э… э… Ваш этот двоюродный дедушка…э… – муж той самой двоюродной бабушки…?

– Натурально! Как есть! Цепкий вы мой…

– Да! Вот – вспомнил! – Хозяин словно обрадовался находке – Тезисы конференции… Журнал… Ваши любопытные ссылки на Карла Густава Юнга… Ха, даже… э… Некая дискуссия с ним… М-да…

– М-да… Было… Две встречи… Две дискуссии… Но на диссертацию мою он дал превосходный отзыв!

– А суть спора? Запамятовал…

– Вера и Знания… Судьба и Совесть… – печально молвил гость.

– Ууу… Чего проще! – начал было иронично главврач, но тут даже привстал – Вот! Вспомнил! О подавлении… О человеке, загнанном в угол… Да, да… И я ведь… Я тоже – он отпил два глотка, неровно поставив бокал обратно на стол – Я тоже ведь, представьте, имел счастье краткой, минутной беседы с нашим гением – в слове «гений» был яд, сарказм, и та больная язва, что долго пытается безуспешно, вернее «немо» оппонировать большому авторитету.

– Он думает, что если разложить по «кроваткам» архетипы людей с… отклонениями, хоть моих пациентов, то это путь к лечению… к изучению всех нюансов…, любой боли…, её причины… Ха-ха! Ошибаетесь, герр Юнг! Эх… Он ведь… Я ведь… Я написал статью о моих блаженных, о блаженстве… Ему дали на отзыв… Отрицательный! Ооо! Он ничего не понял! Не вчитался! Ооо, а я так ждал его поддержки! Так… А он «проскочил» мимо идеи… Своей же! Его! Главной!

– Не понял… Какой идеи Юнга? Именно какой?

– «Я не то, что со мной случилось! Я то, кем я хочу стать!»

– Да, очень сильно! Мудро!

– Так я и лечу…! На этом основан мой метод! А он сам не понимает до конца глубины… и широты своего тезиса! Ну вот скажите, почему расшатывается психика? И почему уже больной, истрёпанный, жалкий человек не величает себя… ну, старшим сантехником… Или даже Иудой… А величает Наполеоном! То есть титаном, победителем! Чтобы все его боялись и уважали! Больной хочет «задавить» свою «малость»! «Я не то! Нечто! Нечто…» Но что дальше-то? Все врачи «лечат Наполеона, давят его в больном»! Неверно! Следует обратить это во Благо, в Блаженство! Я нашел Ключ! Да! У меня есть Ключи к этой кладовой подсознания! И бессознательного тоже! Есть Методика, Методология, ну пусть не к «излечению» боль… Зачем благостному человеку эти ваши излечения, эта ваша идиотская «нормальность»? Этот жалкий порядок, правила… За-че-м? Мои пациенты благостны, у них Свет и Мир в душе! Это Новые Люди! – Очевидно было, что фон Доппельт «сел на своего конька». Но ему было так же очевидно (пока горько – очевидно!) что его не понимают! Нет!

Дорогой Стефан Иероним! Ничего… «Пока не понимают»… Пока «горько»… Серьёзная пилюля сладкой не бывает! А ты, парень, та-а-кую «пилюлю» изобрёл… Пожить надобно долго, подумать-пострадать, вжиться в… «методологию» твою, принять… Разрешить себе неправильное… Хоть чуть «сбрендить»… М-дааа… Не каждый «нормальный» решиться… Да и подал ты свою эту сверхоригинальную идею как-то второпях… Ты подержи профессора подольше у себя, познакомь… В новый вкус войти надобно неспешно! Таков неправильный порядок вещей вообще! Во всём! От века!

– Эттто очень, оч-ч-чень… – задумчиво-вяло «поддержал» искателя Блаженства герр Моисей – Весьма…

Какой способ предпочтительней для усвоения людьми (человечеством!) Нового? Совершенно Иного? Гомеопатическая тактика? Или «три-триггер», пинок под зад, укол в сердце? А лучше всего Игра! Вовлеки в Игру! Увлеки, вызови аппетит, а уж потом по кусочку, по глоточку…

– Впрочем… Что это я… Рано… Рано! Распетушился сельский врач перед профессором…

– Нет, уважаемый Стефан Иероним! Мозг любит и тайны, и неправильное, и… ха, «безмозглое»! Ему вкусно! И Юнг отлично это понимал! Вот он повторил за кем-то из древних: «Я не верю, я знаю»… О, он не хочет даже своё тысячу раз передуманное, пережитое, упрощать, укладывать в «прокрустов о ложе», в любую догму, в любое учение, или толкование о нём! Он… мы всю жизнь и мучаемся этим «знаю»! Ловушки и там, и сям…

– «Случайный визит в дом умалишённых показывает, что вера ничего не доказывает» – улыбнулся гость, добавив «перчику».

– И вслед Генриху Гейне: «…Блаженства можно достичь и иным путём» – хозяин тоже начертал замысловатую улыбочку. – Создатель может и знает всё о Замысле своём, а вот управить всё как-то ладом не… торопится… или не…хочет…, или не… может уж…

– Во всяком случае, на нас самих надеяться ему было бы глупо – герр Машиах смутился этим словом «глупо» по отношению к Нему и поправил – … Э… опрометчиво – потом вдруг вскинул на доктора недоумённо-раздражительно-разочарованные глаза – э… Надеюсь, доктор, что…э… наркотики… опиум, морфий вы не… практикуете здесь… для достижения вашего этого «иного Блаженства».? – и вновь смутился своим вопросом…

– О! Ха-ха! Нет…, но порой я бы… и сам…Да где взять-то? Вы можете поспособствовать?… Шучу…

– Нет… В иных случаях такое «воспоможение»…, э…, воспомоществование допустимо… По терапевтическим, да и гуманным соображениям…

– Да?… Вы находите…? Этто… разное «управить» сможет… Нет, не выход это… Я более на помощь Другого… уповаю… Вы понимаете…

– Конечно… «Другой» – враг, друг, психоаналитик… Или – Откровение Господне, Ангельское… Ангелы мои всемилостивейшие, наставьте, вразумите, направьте… Уберегите от ложного, сатанинск… Впрочем – гость вдруг испытал некий азарт. – Фауст и Мефистофель! Мастер и Воланд!… Хм… Друг? Демоническое, дьявольское и в кураж особенный низвергает, и… греховное познание – тоже познание…Ха!

– И тоже Управление! Согласен… – фон Доппельт обтёр слегка вспотевшую лысину – Хм… Друг… «Дружба» – это когда безумные идеи приходят в две головы одновременно!

–? – удивлённо, не поняв вектора мысли смотрел на «гирьку бородки» главврача, задумывавшийся профессор – Две одинаково безумные? – Сам не зная зачем уточнил он.

Огонь свечей был пуглив и зыбок. Но вот он разгорался ровным дыханием света. Это чередование, как и всё в этом кабинете, в этом замке, во всей инфернальности темнеющих к ночи Альп внушало трепет заворожи. И всё время казалось (и это не пугало или отталкивало), а тоже завораживало, будто за дверью кабинета кто-то (что-то тоже трепещущее) есть. Непрерывные скрипы, гул, глуховатые отзвуки неведомого эха, не давали возможности оставить мысль или впечатление о том, что в замке сейчас что-то происходит. И уверения фон Доппельта в том, что в основной части замка живут (и то – в достаточном отдалении, за немотой толстых старинных стен), кроме него, только три человека из персонала, слабо и лишь на краткий срок гасили тот саспенс, то знакомое, особенно впечатлительным детям, тревожное ожидание, беспокойство, «замирание»… Помните? Сухость во рту, бешеное биение сердца от «милых» сказок о «Мальчике с пальчике» или сюжетцем о «чёрном, чёрном доме в чёрном, чёрном лесу»… Правда – «нежнятина»?!

– Это здешние ветра… Ха… Кха… Кхх… говорливые, с хрипотцой,… Кашляющие иногда… Ветра тоже простывают… Лёгкие у ветров бывают слабенькие – в эту секунду свечи особенно задрожали и огонь двух из них даже погас…

– В кабинете ведь нет «ветра»… Что ж тогда…?

Стефан Иероним чуть беспокойно взглянул на погасшие свечи и, вновь не ответив на вопрос (странная, неприятнейшая манера!), продолжил

– А вот лающий «ветер»… Ха-ха! Это наши псы-охранники «брешут» на зайца или птицу – он уже смеялся с прищуром глаз – Дааа… Все рядом… И друзья, и Ангелы, и бесы – и стал крайне тревожен.

Эта перемена настроений главврача, эта манера, не ответив сразу, не закончив темы, возвратиться к ней позже… И как-то даже своевременно. Он продолжил…

– Свечи… Кто задул? А? – пауза – Без беса ничего не свершается! Всё по «записанному» Тёмному Пути и движется! Но среди ведь звёзд! Среди Света!

– Ангелы мои лучезарные! Не попустите… не допустите… – Моисей Бернардович проговорил это невзначай… «Мысли вслух»…

– Что вы, батенька, «заклинаете-то»… Молитесь? Хм… А что не к более высоким «чинам»? Архангелам, архистратигам Небесных воинств… Или уж к серафимам-херувимам…

– Нет… Так… Бывает… В порядке… «метафор» и «аллегории»… Ваш… «Дом в лесу» тоже ведь наполнен ветрами… Э… «метафор и аллегории»… Вы заметили, что мы говорим с вами… как старые знакомцы, люди, уставшие замечать пустое и приземлённое… И хочется человеческой и образности, и смыслов… Да, иногда хочется ещё и смыслов… Хотя… с годами, более образности… Калейдоскопа этих, пусть и чуть случайно чередующихся, пусть неправильных метафор и аллегорий… Причудливости в мифопоэтических связях… Хочется не только в литературном стиле уйти в постмодернизм… В жизни! В своей… От целей – к Игре, от Иерархии – к Анархии, от законченности – к процессу, от парадигм – к синтагмам, от метафизики – к Иронии, от суеты, слов о «великом» и лжи… К Великой Пустоте!

– Да… Да! Ирония и самоирония – мои Богини, Музы… Ха, десятая муза! Отрезвляющая! Прозит! – они «усидели», «приговаривали-проговаривали» уже вторую бутылку вина. Домашнего, из долины, из тех двух деревень, что внизу… Обратите внимание, дорогой Моисей Бернардович – главврач интуитивно верно обращался к гостю по имени-отчеству. Тот предпочитал именно это обращение… Хотя и «герр» можно… Герр с ним! – как луна проложила широкую, сильную дорожку над верхушками сосен… Замечательно! Не правда ли?

– Да! И сейчас по ней промчится карета самого Зевса… или Осириса… – Гость подошёл к окну и удивлённо спросил, не рассчитывая, впрочем на ответ – А почему…, хм, … интересно… Почему там, внизу, на жухлой траве, лунный свет не отражается, пятна лужаек одинаково серы, сонны?

– Вас это тревожит? Вы сенситивный, экстатичный человек?

– Да… Здесь много странного… Но здесь хорошо… Природа здесь сильнее человека, всевластная над ним… – продолжил гость.

Машиах подошёл к стене с книгами. Нежно, любовно коснулся нескольких корешков, погладил, замедля движения, один, другой, а от третьего быстро отдёрнул руку, точно опалив пальцы.

– Мдаа… Природа, книги… Наша человечья мудрость… И глупость… и гордыня… Жалкая, постыдная гордыня, когда мы, выпятив живот, заявляя… «победа над природой», «раскрывая тайны природы», «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник»… Ну, ну… Вот пнёт под зад человечеству эта «мастерская», отторгнет «чудовище» нашей небрежительности и эгоизма… Полыхнёт исполинским пламенем небо… Нет! Человек – не работник, он – заботник, защитник и раб! И Великан, когда он ученик прилежный и творец…

Как можно вообще быть довольным Своей жизнью, всем окружающим мирозданием, если ты слеп, если прибит ржавыми гвоздями жажды лишь тупой эффективности и потом ещё более тупого «расслабления»… к кресту своей приземленной жалкости, малости… Как можно этого не замечать, не понимать, не чувствовать? Скажите – как? Всё вокруг уже кричит о твоей душевной неполноценности, человек, о твоём истинном сумасшествии, болезни… И нет тебе спасения, и нет малейшей благодати и просветления… А грядёт страшное слово: «Поздно!»… Ах… и так ведь тяжело носить… жить в «бренном» образе,… А тут ещё и стыдно… И горько! И хочется «уйти», «спрятаться»… Вот хоть в этих горах, в этих стенах… – эта триада доктора Стефана Иеронима, сказанная с чувством глубоко пережитого… и ещё чего-то… «задуманного» задела строй души профессора Моисея Бернардовича, всколыхнула первичные и для него думы и тревоги. Он спросил:

– А за кого, доктор, вам не стыдно?

– Не очень стыдно за очень немногое… Ну, за эту вечную классику… «Одиссей», «Фауст», «Гамлет», «Дон Кихот», «Дон Жуан» … Ещё десяток… Древние мыслители… Учёные? Ну, Ньютон, ну… Ну тут я с собой не согласен… С их «мастерской» …

– Любите читать и перечитывать эти книги?

– Постоянно… Живу в этих сюжетах, в этом «параллельном» мире! Купаюсь! И… Тону, бывает… Океан всё же… Он бывает… штормит…

– Красиво… Задумчиво… Очевидно, что вы начитаны… Мдаа… С вами приятно было бы… Работать, беседовать… Нечасто встречаешь…

– Спасибо… А работать… как? С кем? Коллегой? Или… пациентом – фон Доппельт улыбнулся так, словно опять таил в этой улыбке, и в этих словах «что-то»… Двойные смыслы… Вечные… Да и если б ещё только двойные… Эх, «н-ое пространство смыслов и домыслов»! Да с приправой топологических червоточинок, да ловушечек… Да с «прогулочками» по «листу Мёбиуса», когда… приходишь «в никуда» …

– Я не вижу большой разницы… Я и не вижу её между собой и моими пациентами… Разве… лишь… они счастливее и свободней меня… Их «неправильный» мозг стократ счастливее моего… Горе от ума? – спросил по касательной Машиах.

– Ну… счастья от него… маловато… Я бы изощрённый, тонкий, глубокий ум, с абстрактной логикой, точностью определений… э… оставил лишь кучке избранных… Да, да… А остальным?… Извольте довольствоваться блюдами, вам подданными… Не готовьте сами! Упаси Боже! Просто… Ищите благодать! Просто!

– Ну уже и просто… Самое… – тут психоаналитик вновь обеспокоенно и даже заметно нервно, резко, обтёр уголки губ салфеткой, встал и зашагал в неопределённом, случайном направлении, засунув руки в карманы брюк и бормоча почти невнятно – Самое трудное… То самое… Неуловимое – и уже громким возгласом – Неуловимое! Что же это в конце концов… Опять этот звук… Напоминает клёкот… Гулкое «вууу»…

Только психотерапевт собрался ответить и прояснить причину звуков, как психоаналитик продолжил. У обоих была манера (или она вот только возникла взаимным «заражением»?) не дожидаться ответов, не заканчивать темы, а потом неожиданно к ней возвращаться.

– Современные тенденции в искусстве… Гулкое «вууу»… Эти новые формы… Триллеры, хоррор, трагифарс, сюр и абсурд…

– Да, да… Верно… Постмодернизм… Что ж… Ну ему «вырасти» нужно! Форме… вырасти… в содержание… Я так вижу… Впрочем… Две луны и три солнца – тоже достаточно содержательно… Ах, да… Вы не смущайтесь этих разных, странных для вас, непривычных звуков… Привыкните… Ночь, это ночь приводит гостей… Да и мысли наши «могут их» позвать…

– Кого? Призраков, что ли?

– Ну… И их тоже… Очевидно… А вы любите?

– Что? Кого? Призраков, что ли?

– Да нет… Постмодернизм – они разговаривали чуть «отдельно»… И предметы разговора часто менялись местами… Бестолковщина? Хм… Как знать… Зачем природе нужна морковка? Потому, что заяц любит? Вот и говорим о зайцах – подразумеваем… «огурец»… Ясно ведь…

–Тот, что вкусный, подперченный не только парадоксальной глубиной, но и магией… Да-абсурда, сюра… «ваших» классиков я бы… о, нет, – не потеснил! Дополнил… Гессе, Булгаков…

– Кто, кто? Русский? Вы знакомы с русской литературой?

– Да… И, смею уверить, не поверхностно… С усердием… Булгаков! Мне совсем недавно… один русский писатель, э… ммм…, он собирается иммигрировать из Советской России,… случайно, … один рукописный, незавершенный, очень блёкло откопированный авторский вариант… экземпляр дал на пару дней… Жена писателя передала… Очень беспокоится… Секрет… Дааа… А роман-то – гениальнейший Столп! Ннновая вершина! С неё разное видишь по-иному… Цепляет так, что…

– Вы, что, знаете русский?

– Конечно… Свободно… Мои предки жили до 1940 г. в Тарту, в Эстонии. И хотя бы чуть зная историю, никому не должно показаться странным, что мы знали русский язык… И среди нас было много русских… И кто это «мы»… далеко не все – чистые эстонцы… Часто помесь… Я родился в 19-ом году, в 40-ом мы эмигрировали в Цюрих… И вот уже 19-й год я – гражданин Швейцарии… да… Жизнь моих родных была связана с Тартуским университетом. В основном, физиологи и врачи… Русская и немецкая литература… Университетский люд… Интеллигенты… Интеллектуалы… Отец мой ещё в начале века начал заниматься семиотикой, погружаться в разрабатываемую тогда новаторскую структурно-семиотическую, герметическую теорию…, теперь это тоже остаётся в большой части откровением оккультистов, особенно Гермеса Трисмегиста… Но мы уже и привычно «играем в бисер», жонглируем смыслами, символами, текстами и знаками культуры… Мама преподавала русскую литературу, бабка одна – немецкую, другая скандинавскую… И музыку, и живопись… Я ведь замешан на 4-х дрожжах, 4-х истоках моей крови… Отец – замес эстонской и еврейской крови… Мама – немецкой и русской…

– Это же замечательно! И замес, и наши совпадения… Бисер… Игра его, игра в него… Хм… Мои ведь – тоже университетские… В том же Цюрихе… Математики, физики, химики, биологи. Отец – Корнелиус Теофраст, его предки из Фландрии, Фламандского региона, мама – австрийка, деды и бабки – Аравия, Богемия, Балканиский регион… М-даа… Ах, да – Галиция… Силезия… Помню деда, Карла Филиппа, чуть прадеда – Евгения Ауреола… Не слышали?.. Он-то – знаменитый доктор, врачеватель-целитель с большой буквы! Да, конечно… Вы молоды… А прадед этот – О! Многого достиг! Я пока только нащупал… И брат мой, Фридрих Иероним… Работал в Комитете по надзору за лечебными учреждениями для людей с психическими отклонениями. Тому, что подчинялся Ассоциации врачей – психотерапевтов, где, по-счастью, тоже работал мой дядя Герберт Вильгельм… Да, да… По-счастью… Добрые связи необходимы главному врачу… Да ещё такой отдалённой лечебницы… Связи были и в Ведомстве, и даже в Управлении! Вы понимаете… Но брат (он старше на десять лет) умер три года назад… Дядя и того ранее… Ресурсы… и внимание вообще к моей клинике… начали таять! Богом мы не забыты, но очень скромны в бюджете… А было! Ооо! Научных проектов – 4! Кадры! У меня было 60 пациентов и 4 великолепных доктора… Научные тематики пропали…, люди уволились… пациентов перевели…хм, по-иному… профилю… Тех, правда, у кого была яркая, тяжёлая и сложная патология… Не моя тема…

– А что за темы?

– «Психология бледных отображений», «двойные стандарты когнитивных тупиков», «перенос и подавления в проблеме сопричастности», «смещение целей при сублимации и творческая активность»… Их нет… Осталась моя…, хм, на добровольных началах: «Параллельная парапсихология блаженства: антиподавление».

– Ого! Весьма… Кое-что мне не сразу понятно.

– Понятно… Разумеется… Совершенно новые подходы… Нужно время… А его… Забрали… – Не очень вежливо по отношению к уважаемому профессору психоанализа и коллеге констатировал фон Доппельт. – Не обижайтесь, герр Машиах, но мы здесь «отшельничали» с моими коллегами-помощниками десять лет, и… ничего не публиковали… Отчасти – кое-что хотели довести до…, отшлифовать практические методики…, отчасти – мммда… идеи наши намеренно не желали… открывать… «за так»… Идеи-то тянут…, ну, что-то тянуло…, на «нобелевку» …, Никак не менее…

– Но мне… (раз уж я тут!) позволено будет…

– Не торопите события! – опять резковато оборвал молодого учёного с солидной научной степенью, учёный постарше, поопытнее, не имеющий степеней, но погрузившийся в неведомые «степени» такие, что… просто так… «подать их к столу» было бы… Это был вызов! Это был прорыв! И он образно пояснил это странноватой фразой на латыни – К резкому повороту…, крену,… большого Корабля следует быть готовому… И ему вписаться в поворот… И тем, кому достанется от его волн! Ха-ха – этим смешком главврач «замял» вопрос простоты и доступа, и изложения… вопроса.

Почему?

Он берег «тишину» своих научных погружений… А может и задумал что… Скорее всего дозволенность, точнее недозволенность была связана с очччень уж большой оригинальностью затем…

– Я уже… ммм, уставший, рыхлый…, с признаками тревожно-сомневающейся, вялой жухловатости личности… Я… ммм, стал уязвим для приличных уже неврозов… Мне… ммм, скоро потребуется ммм… – и тут герр Доппельт посмотрел на герра Машиаха со всей своей «жухлостью» в глазах, но не «вялой», а, наоборот, горящей, ждущей ответной искры.

Главврач был человеком невысокого роста, с покатыми, узкими плечами и с таким довольно большим и «острым» животиком, точно он вынашивал мальчика… Сейчас, при этих его довольно откровенных, (даже… сокровенных в чем-то…) словах, он ещё «сплюснулся», плечи вовсе «покатились» к земле, и он готов был… сделать… «выкидыш»… Однако для тех очень немногих, кто знал его хорошо, он не был «приплюснутым» провинциальным врачом… О, нет! Наоборот! Это был «приплюснутый» одиночеством и невниманием к нему (непониманием!) «Прометей»!

Через миг ему удалось взять себя в руки… Глаза вот уже залучились иронией, ирония насмешливой хитринкой, хитринка вооружилась лучиками-шпагами… Рыцарь вновь облачился в доспехи скупого на откровенность, прячущегося отшельника…

– Ну ж… Да уж прям-таки… Наговариваете вы на себя… Я лично ничего подобного в вас не наблюда…ю… – именно растягивая последнее слово и явно более интересуясь книгой, раскрытой в его руке, промямлил герр Машиах.

«Какие у него длинные пальцы рук… Крепкие… Удерживает ими… В одной руке…, большую и очень тяжёлую книгу… хм, как он нервно, жадно вчитывается во… что-то… там» – наблюдал за гостем главврач. – Высок, худощав, в глазах застыла печаль».

– Что-то интересное увидели…, прочли?

– Дааа… Эстампы, … гравюры… весьма символичны… Поразительно! Какое магическое… видение!

– Ну да… И книга…, текст… неслаб! «Сатана в гостях»… Автор неизвестен… Может и сам… ОН… М-да… А рисунки великого Уильяма Блейка… Забавный текст, не правда ли? Абсолютно причудливо-дурашливый слог…, издëвочка! Тёмный Дух повествует хозяину-алхимику о тайнах магии и оккультизма. И точно… пахнет серой… от строчек…

«Рот широкий, тонкие губы… Наверняка повышенная возбудимость…, спрятанная эмоциональность… Нет, ещё не патология… Нет… Может оказаться жëстким, неприличным… Потом жалеет… Пытается оправдать себя… Одет безупречно, с отменным вкусом подобраны ткани, и их оттенки в общем сочетании. Гармонию, правда, нарушают чересчур широкие коричневые твидовые брюки. А вот красные шёлковые носки и чёрные, лакированные, с замшевыми, бордового цвета вставками, туфли, производят весьма благоприятное впечатление. Мой! – доктор с удовольствием посмотрел на свои красные носки, и замшевые мягкие туфли с лакированным носком и пяткой – Не каждый второй так хорошо сопрягается с моим вкусом… И рукава пиджака короткие, как я люблю… Пусть это даже в тренде современной моды… Не знаю… Знаю, что я тоже люблю бежевое, в тёмно-зелёную клетку. А эти безупречно чистые, накрахмаленные манжеты сорочки! Шёлковой, белоснежной! И галстук, шерстяной, тëмно-коричневый с чëрными «искрами»… И повязан элегантно, с изыском свободы… Оччень уместен… Дааа, свободный и уместный всюду этот герр Машиах! Такой не следует, такой задаёт тон и стиль! «Первый»! Несомненно претендует… Но… – тут звук разбитого стекла заставил хозяина вздрогнуть и прервать свои психологические наблюдения. Вздрогнул и гость, уперев в фон Доппельта недовольные, почти возмущённые, да почти гневные глаза. Интересно, что никакой гнев не делал их «горячими». Эти холодные глаза прятались вглубь, серые, они начинали темнеть «чёрной дырой», раздвигались ещё более, оставляя видимое «вне себя». Так коварная болотная кочка забирает «в себя» неосторожный шаг – лёгкое, жутковатое «пузырение» и «хлюпание»… Вот и весь «гнев»…

– Что же все-таки у вас там, в соседней комнате?

Вопрос герра Машиаха мог бы выглядеть грубым и чересчур требовательным, но любой человек, уже достаточно долгое время слушающий странные звуки в новом доме, стоящем среди гор и леса (да ещё в отдалённом старинном замке!) невольно потеряет самообладание! Попробуйте, например, в глухую, непроглядную ночь послушать скрип осторожных шагов на лестнице, ведущей в вашу комнату! Крадётся вор, убийца, ваше alter ego, ваш двойник? Человек ли вообще? А может это сам Князь Тьмы хочет преподать вам урок Истины? Дааа… Славно начинает работать в эти минуты наше Воображение! А ещё говорят, наша фантазия улавливает только то, что Есть! Пусть спрятанное, пусть в Другом, параллельном мире! В Зазеркалье! За Запертыми Вратами!

– Ах, простите! Совсем забыл!… Это мой «Фауст», ха, филин по имени «Фауст»… Волнуется к ночи,чувствует постороннего… Замок ведь обычно пуст… Я, Федерика с мужем-поваром Матиасом и один из трёх санитаров – Фредли… Их комнаты внизу, в другом крыле, точнее в Большой Башне замка… А вот, не угодно ли на минутку? В «кабинет Фауста»… На минуточку только…

Они вошли в соседнюю комнату, смежную с кабинетом и не имеющую двери в коридор. Огромный филин в присутствии гостя спрятал своё бочкообразное тело на одном из шкафов этой мрачной комнаты алхимика. От напряжения и без того рыхлое оперение хищника стало клочковато-взъерошенным, угрожающим, рыжина и охристость перьев, как и «перьевые» уши прямо искрились подозрением. Ярко-оранжевые глаза требовали «убраться вон»!

«Глаза у них, доктора и этого… филина, хм, одинаковые… У «Фауста-человека» только менее выразительные, без величия «Тайны» и звериной природной чуждости, и вечной настороженности, ожидания… Хм, ожидание чего-то, впрочем, в глазах фон Доппельта есть… Чего?» – просквозило в голове Моисея Бернардовича.

– Ну, ну, Фауст, успокойся… Успокойся, дружок… Свои… – тон хозяина был крайне ласков.

Его привязанность к этой птице (Птице? Ночной летающей ведьме из мира Вельзевула-Мефистофеля?) была настолько очевидной, что ещё более подчёркивала одиночество этого человека. – Я один захожу сюда… Сам ухаживаю за Фаустом…

Машиах огляделся. Настоящий кабинет алхимика… Тянет чем-то вонючим из реторт и колб с препаратами, стоящими на огромном, массивном, в хлам заляпанном столе. Форма неправильного шестиугольника, напоминающая крышку гроба. Череп стоит в лужице дымящейся зеленоватой жидкости… Этажерки, шкафы с химической посудой… Банка с надписью «Душа», банка с надписью «Дух», пробирка с надписью: «Святой Дух»… Ух!!! На латыни всё… Тяжёлый сундук, обитый кованой медью.

– Там – герр Машиах указал на сундук – очевидно «Злой Дух»… Замок-то солидный… И что? МОМЕНТО МОРИ? Вы тут… что?.. частенько? Старинное вольтеровское кресло, свечи пудовые, оплывшие, эти подсвечники на полу....

– Идёмте, идёмте… Не будем сердить… Собственно, не так… Не то, что вы уж так… К Фаусту, разумеется, ежедневно… На часок… В тишину, в ауру… Поразмышлять более… А вот старый хозяин замка… да… Тот баловался алхимией, видать, серьёзно… И.… э… «опыты» … «делание», что описаны в этих томах в шкафах – он указал на книги, чернеющие кожаными переплётами. – Они поразительны… Они не рукой человека сочинены… Не, э.… его умом… Рукой водили… Даже мои скромные фармацевтические «вылазки-эксцессы»… э.… оччень любопытны…, Впрочем, ничего сверхъестественного… у меня не… Так, кое-что… да… Не будем сердить…

Кого? Фауста? Эти чёрные переплёты? Этот сундук?

Всех. Они вышли в коридор.

– Поздно… Идёмте… спать… Сон – вот блаженство! – Стефан Иероним посмотрел на гостя глазами своего филина… Страстно желающими… получить какую-то поддержку, успокоение, отдохновение – Да, да… Что гётевский Фауст… Что его многие знания?

Если ты цитируешь по памяти… хм… главу 104 из 14-го тома «О блаженстве», ты его, блаженства, не достигнешь НИКОГДА! За погоней своей человек упускает время, его суть… Нет вечности, есть блаженство мига! Да, мир печален! Суетна Жизнь! Да! Но в сочетании печали и блаженства – истинный строй музыки Жизни… Да, да… Умей во сне видеть глубину и широту жизни… – главврач опять «улетел» в философствование – Вы как спите? Крепко? А сновидения? – чересчур уж заинтересовано спросил он гостя.

– Да… По-разному… А сновидения чаще мучают… Ещё и не в своей постели… – лениво ответил Машиах.

– Эээ, батенька! Вы ещё не познали… Не прошли моего курса, моих практик «возвращения в Блаженство»… Дааа… Вот ваша комната. Там всё есть, всё готово… И отдельный туалет с душевой… Моя спальня рядом… Видите, в этом коридоре всего 4 комнаты: кабинет, две спальни, …и … так, … «КЛАДОВАЯ» – это «кладовая» он почти прошептал, словно не желая потревожить некие клады в этой «кладовой». – Замок пуст… Редко, крайне редко теперь бывают гости… Раньше брат… Дядя… Нет, не жалуюсь… Привык…

– Спасибо…Позвольте… Я о завтраке… – Машиах не хотел уже утомлять гостеприимного хозяина. – И я, наверное, отправляюсь… Обратно… Хотя… Не скрою… Мне любопытно было бы… На денёк-другой… С замком познакомиться, и с … – гость умолк, оборвав… своë, не скроем, «бааальшое любопытство»…

– Конечно! Конечно! И замок, и «с»… Что вы? Что вы, мой дорогой? Но – доктор сделал жалкое, сникшее, опавшее лицо… потерял лицо… – Надолго – не знаю… Много согласований… Вот с Критерием согласия, «хи квадрат»… Комиссия по теплоте… Весовая комиссия… Конечно, конечно… Нет сомнений… Но есть! Мы подвергаем все случайные психофизиологические показатели – он достал флакончик из кармана (видимо, антисептик!) побрызгал на руки, тщательно протёр – Да-с! Подвергаем, батенька, соответствию с Центральной предельной теоремой! А как же! Ну, не диспансеризация… Хотя бы обследование… – он был неузнаваем! Мягкие, ставшие землистого цвета, редкие волосики на лысоватом черепе этого господина взъерошились (всполошились!)… точно у его «Фауста», седина у висков намокла каплями пота… Он обтер уши… м – Да, нужно покрасить волосы… Уже пора… Так вот… Наш гофрат очень придирчив! И местный староста… И другой, из другой деревни… Господин Цимес, он следит за болями в головах… Голове следует смириться… О, эти наши препараты! Они особенные… И честолюбие, и меланхолия… И гордыня! Как рукой… Зависимости! Их приглушить, прихлопнуть! Вы случайно не прихватывали с собой маузер? Да? Зря… Тогда вы наверняка знакомы с Аристотелем Сократом Онассисом… Нет? Нет – не древние… Это грек-богач… Сейчас он строит супер-танкеры… Двойные имена… И моё…, фон Доппельт (это «двуликий» по значению имени)… Извините… Я на секундочку в свою кладовочку – и хозяин быстро исчез за дверью таинственной «четвёртой» комнаты.

Ммм-дааа… Что это было? Бред?

«Это не просто чудачество или особенная… странность… хм… Быть чудаком или оригиналом – это… даже привилегия! Это норма для интересного человека… Здорова лишь посредственная личность… А совершенное стремится к… патологии… Это азбука моей профессии… Сенситивный, экстатичный, да просто чуткий, думающий, благородный человек – уже душевнобольной… Ведь болит душа! А сходить с ума в этом мировом безумстве – нормально. И в «приюте скорби»… Всë – мера!.. Бедный добрый Стефан Иероним! Ты раним! Ты, видимо, ранен!».

Глава 2

– У нас здесь чистый воздух! И…, ха,… воздух чистого бессознательного! Заметили? Ещё нет?… Ничего, ничего… – за завтраком главврач был излишне болтлив. – Вот, отведайте: гуляш по-венгерски! Отменно!… Да… Наши Уроки и Методики лечения гасят излишнюю самоуверенность в человеке,… в человеческой природе… Нельзя, право, учиться дальше, творить, совершенствовать свой Дух, очищать душу! Нельзя убеждать себя до крайности в чём-то! И жить глупо, рассеянно, безмятежно – нельзя! Разочарование подкрадëтся, и ударит тебя в самое сердце… Ах, как я завидую идиотам! Полным! Затихшим, замеревшим! Как надгробный камень… Да, да… Блаженство не в познании чужой мудрости… И твоё стремление докопаться до истины, всё познать – лукавство! Прельщение и гордыня! В попытках всë препарировать, всё доказывать, тщательно, неустанно… более муки, чем блаженства Открытия! Ну… Да ладно… Я бы разрешил эти Игры Разума избранным… Не более… Немногим! И пусть! Ведь нет гения без доли безумия, мы просто не умеем толком замечать, отличать… Широко известен, признан – гений, нет – лежи в палате, там сочиняй, там рисуй! Дааа… Эксцентричность нарушает… равновесие…, но быть вечно ровным – это свойство чего? А? Пустого места или Великой Пустоты? Да, из равновесия рождается движение, самое… жизнь… Но и стремится к нему! Э-хе-хе… Ты пророк? Поэт? Философ? Ты что – умнее нас, обыкновенных? А ну пошёл вон из стаи, из стада! Убирайся! И камнями его, и палками… Гнать, гнать в «жёлтые» дома, в «дураки»!

– О! Вы, дорогой Стефан Иероним, стали тут, на горе, вовсе философом! Сами себя изгнали! И блаженствуете! … – улыбнулся герр Машиах…

– Да… Вы правы… Почти… Блаженствую,… Но… – главврач всегда что-то не договаривал. Не хотел? Не мог? Не время? Не этому собеседнику? Не… не… не… но… но… но… Эти штуки, эти вожжи…

– Не обязательно понимать воду, чтобы прыгнуть в неё и испытать блаженство! –наставлял нас Фрейд.

– Это-то так… «Понимание» портит Игру! Уничтожает запахи Тайны…, самообоняние… Но… Эх… Я ведь в воде – капитан судна, я ответственен! А истинное блаженство – это… умение найти, сохранить, обладать своей (своей)!!! мелодией, свободно жить в саду собственных настроений и приоритетов…

– И мелодию не совершенствовать? Одна – и всё? А кто будет возделывать сад? – усомнился Моисей Бернардович.

– Никто! Природа! Довериться ей! Может мы уже все и всегда жили и живём в Райском Саду? Не заметили! Не оценили! Изгадили всë! Не гадь – убирать не нужно будет… В Раю дворников…, да и садовников нет!

– О! Вы ещё и проповедник!

– Нет! Мы здесь исповедники… Ха… Орден Исповедников Заповедей Блаженства… Ха – я нарочно так: «пропо», «испо»… «запо»… Корень-то – «ведание»…

«Не умом, не даже сердцем (их можно искусить, сокрушить, обмануть!) а «ведьмино ведание»… То, что в «избушке на курьих ножках! На печи у Иванушки-Дурачка, в скатерти-самобранке, по щучьему велению»… Это как! Я ведь сейчас разом… Про-зрел! Мама! Она «настойчиво» любила русские детские сказки. Недетские! Ведьмины! Ведуньи! Ведающей Матери!» – искрящим бикфордовым шнуром пробежало в мозгу Машиаха. От уха до уха – молнией!

– Да, да… Наши «Заповеди Бессознательного Блаженства»… И просты, и очччень не просты… Зла и Суеты, во всяком случае,… не подпустят!

«Как эти две факельные чаши на высоких пилонах… У парадного въезда в санаторий… Я долго не мог заснуть, мëрз что-то, всё кутался в свой тёпленький, но старый шлафрок… всё к тому окну, «шёпот ночи» волновал… Но нет, это не «вальпургиевы» блики огня… Это язычество, готика! А зачем дверь на выход в конце коридора заперта… На ночь? Манеры, однако… А может и не «запирают», а «сама запирается»? Миленький замок! Тут вылечишься! Точно! Как бы ни был здоров! Пяток ночек – и ты у ведьмочек сыночек! О, блаженство тёмной, ядрёной (как говорил дед, профессор-физиолог) сказки ночи! Ха, дед ещё приговаривал иной раз: «ядрëна мать!» Что-то физиологическое? Психологическое? Парапсихологическое? – бодренько думал гость.

– Не беспокойтесь! Не беспокойтесь! – то ли по лицу главврач определил тревожность герра Машиаха, то ли это… Ну вот, что это?: – Внизу, в деревне есть шикарный портной! Может сшить вам великолепные брюки! – Этто к чему? Что за переходы-прозрения!? – И лавочка-кафешка приличная есть! Изысканный табак, чудесный кофе, свежие газеты… Да – удивительно, но – факт! Я по воскресеньям там бываю… Слушаю джаз… Тщщщ! Тоже люблю! Выпиваю два-три бокала… А тут, наверху, дома – более Бетховена… пятая симфония! Его «Лунная соната»…, ох, и седьмая… Да весь Бетховен. Да – и Шуберта! И Баха! И, знаете ли – Шопена… Хм, да… И роковой, величественный, всеохватный драматизм, и великодушие комфорта и грусть, смирение, мечтательную чувственность… И… наслаждение… М-да… Блаженством… даже в судьбе и смерти ультрамарина, в духе пурпура, в преображении аквамарина, забрызганного лимоном…

– Да… вы ещё и тонкий знаток… Меломан-гурман…

– О! Что вы! Рей Чарльз и Луи Армстронг – именно в коротких брючках! Именно!

– Натурально! Непременно! – уже с издёвочкой поддакивал Моисей.

– Стать чуть счастливее… Э… по-земному… Лавочник Бензель – душа-человек… Проницательный, как Люцифер! И портной Кристоф – миляга! Так вас булавочками, булавочками обмерит…, подцепит! Я потом, после моих таких нехитрых «загулов» дня три, ха, «правд не ищу»! А в новых брюках – так и месяц целый… Не тяготит… пульс этот… ложных дебрей страхов и греховной тщеты… И сон – как… на упругом бедре красавицы!

– Ишь вы, схимник… Куды вас тянет, греховодника, – без злой иронии удивился Машиах.

– Натурально! Непременно! – передразнил в ответ «гурман» фон Доппельт – Без редких, райских пташек – что за Рай? Серость и ханжество – мои враги! И здесь я ведь не кашу варю… Я за пациентов… э… посредственных и не берусь! Эти люди «обыденно-здоровы»! Им душа и дух ни к чему! Я берусь за Творцов! Я вижу это в них! Если человек «разрушитель-созидатель» – мой человек! И, ха, гульфик человека связан с его Тхармой и Кармой не менее чем его… сахар в моче или… список регалий, и наград, и чинов. Неуважение к пустым чинам и собственным мнимым победам тоже мне необходимо! Тонкая внутренняя боль и всевидящая ирония и самоирония! Если человечек строит из себя этакого «важняка-петушка» (и верит в это!) – он попросту дурак! Дуракам не место в «психушках»! Им бы – э… ну… в начальники! Вот!

«Классический вариант ненормального врача в сумасшедшем доме? А ну-ка, я попробую…» – решил сделать провокацию психоаналитик.

– А что вы думаете… э… не о сахаре в моче, тут более-менее ясно, а в целом о мочевом пузыре? Или вот: о червячно-кулачковых передачах в проблемах мочевого пузыря? – без тени улыбки, с самым серьёзным видом твёрдо проговорил герр Моисей.

– Ннне понял… Что с вами? – серьёзно обеспокоился главврач… – Вы… о чём, батенька? Дааа…. Вас нужно…

– Я просто полагаю, что если мозолистое тело изабелловой масти (ну, кремовый цвет…), то и слизь не будет такой… э… «живопёрной»… М-да… И вот вопрос о «сухом» вине… Мокрое «сухое»… – профессор продолжал нести околесицу.

– Хм… Извините…

«Я вчера излишне долго медитировал в своей «кладовой»… Там спёртый воздух… А «слизью» ударило в голову герру Машиаху… Хм… Экак «живопёрно» всё под небесами…».

Ничего, ничего! Бывает! А где еще медитировать, как не в кладовой со спёртым воздухом?! Где помозолить «мозолистое тело»?

– Извините… Мне пора к моим пациентам… Обход… Я уже и так задержался… Необходимо два раза в день… Утром – так, коротенько… «Как прошла ночь?»… Вечером подольше – побеседовать чуть, их работы,… творчество посмотреть, обсудить… Они очень рады… Ждут этого… Очень любят похвалу… И заслуживают часто… А порой так удивят! Ооо! Вы не скучайте… Книги, горжусь своей подборкой, и редчайшей… по психиатрии… Духовной… Оккультной… Увидимся…

Он ушёл… Зашедшая следом Федерика убрала посуду со стола. Пока она это делала, Моисей Бернардович отошёл к книжному шкафу, а когда официантка закрыла за собой дверь, он вернулся к столу, прихватив с собой томик Френсиса Бэкона. Но присесть и углубиться в приятное, медленное, ни к чему не обязывающее философское чтение, он не смог. К вискам прилила кровь, ноги точно налились свинцом. На пустом, чисто прибранном столе лежал «Гамлет». Чёрный, из свиной кожи переплёт с медными застёжками словно ухмылялся своему таинственному появлению здесь. Ну, не служанка же положила! А кто? И что… за намёк? Знак? Знак того, что всё «великое пятикнижие»… о сумасшествии, том или ином смятении, сминании, искажении, искорëженности, превращении, прельщении, извращении Духа?!

Профессор присел. Положил обе руки на стол. Прикрыл глаза. «Что со мной здесь происходит?» Хм… Точно… «быть или не быть?» Но сила эта не тёмная, бороться ни с собой, ни с чем-то вовсе нет поводов… Хм… И с Судьбой… Эта Она подталкивает, томики подкладывает?.. Просто чуть расстройство?.. Мнительность?

«Что толкает Одиссея к странствиям? Экзистенциальный кризис личности, души, духа…? Поиск себя нового? Да, да – в его случае не просто тяга к странствиям…, к неизвестному… Да разве не всегда это – одно? А Дон Кихот? Хочет победить иллюзии? Всë – иллюзии?… И его борьба? За некую бредовую справедливость… Ложная… Ложные любови… Ненасытные… Неполноценные… В разнообразии (!) Дон Жуан не может утешиться-насладиться! Объелся этими женскими «изюминками»… Приелось… Аааа! Ещё – поиск Идеала, Чистоты, Святости… Ну да, ну да… «Вот как ща продам душу, как трахну молоденькую селяночку»… К Мефистофелю… эти химические скляночки! Да здравствуют весёлые селяночки! Да, вроде удачливый учёный Фауст глубоко разочарован! Знания обманули, предали его… Эх… Будто бы селяночки не предадут… И Фрейду судьба копий наломать… И Юнгу в постели с пациенткой ненормальной оказаться… Самим «сбрендить»…

Так… А что этот «Гамлет»? Хм… я взял в руки Бэкона… Ну – есть версия, что «Гамлета» не Шекспир сочинил… А Френсис Бэкон… Вообще много разных версий… Бэкон… Хм.. Это ты, дружок, ляпнул: «Знание – сила». Ну да, ну да… Узнал вот принц правду о смерти отца-короля… И что: как пройти теперь по лезвию христианской морали: «быть или не быть?»… Двойственность! Хм… Квантовая неопределённость… Еë-то хватает… Да вот не вижу я в этом «великом пятикнижии» блаженства от сумасшествия! Нет! Душевно-Больные! Ну о чём этот Стефан Иероним толкует… Ну есть среди психов блаженные… Так не много… Эх, что мне Гекуба, что я Гекубе? Может дочь её, Кассандра, мне напророчит что? Подскажет…».

Так герр Машиах просидел, в этой полубессознательной полудрëме, в этой «кроличьей норе» неразгаданного, более часа и даже не заметил, как в кабинет тихо вошёл хозяин.

– Ааа… Что, задремали? Ааа, «Гамлет»? Хм, я что-то ищу её уже дня три – невинно-удивленно-равнодушное лицо. – Приглашаю на экскурсию по нашему Замку!

Фон Доппельт был в приподнятом настроении. Он любил «свой» замок, этот свой Мир, свой «Сад»!

– Да… Конечно, конечно… Не хватает бюджетных средств… Но! Грех, грех жаловаться… Нашей заброшенной обители ещё везëт… Да, забыл… В большей мере финансы поступают из Германии… Откупаются, фашисты! На полста лет договор о выплатах бывшим узникам концлагерей… И у нас есть… Да что это я об этом?… О замке! Не в таком уж он запущении, батенька! Мдааа… Хотя… вот тут бы… Тут… Да ладно… Замок стоит на скале «Зильбер Берг» («серебряная гора»)…

Наверное, высаженный здесь когда-то серебристый пирамидальный тополь был тому причиной… Кстати – нет пуха, нет аллергии! А тополя – красавцы! Вы их можете видеть из окна… Среди хвойных, конечно… Сосен, елей, пихт, разумеется, – большинство… Правда мы здесь всегда выше самой высокой верхушки… Гора наша – одна из самых-самых высоких в здешнем хребте (гряде) гор.

Наш санаторий называется «Приют Гулливеров»… Кто-то из хозяев замка когда-то назвал его «Замок Гулливера»… Кто-то наш приют именует «приют утешившихся», «обителью блаженных»… Или вот – «Барон Мюнхгаузен»… Или «Дон Кихот»… Ха! Последние два названия употребляют некоторые жители тех двух больших деревень, внизу, в долинах, по двум противоположным сторонам скалы… И одним замок напоминает «Барона», когда тот за волосы («прусский хвостик») тянет себя вверх, а другим кажется копьём «дона»… Не правда ли – забавные фантазии… Я и иронию, и метафоры, и аллегории обожаю…

Замок заложили в 18 веке… И божественные ландшафты и замок… э… типичны для швейцарских Альп в этом регионе… Но тут… Мда, не обошлось без магии… Замок оказался, ну, что ли мистериальной копией замка Фюссен в Баварии… Ну, меньшего размера, но… Ах, здесь так много «зеркалит», так много «двойственного»… Похожий же замок строил в 1291 году Людвиг 2-ой Виттельсбах, Баварский герцог… Ну и вот… И короля Баварии (гораздо позже!) звали Людвиг 2-ой Виттельсбах… И почти через 600 лет он построил копию замка… Ну и наша – некий уменьшенный… клон замка Фюссен… – гид замолчал, чтобы передохнуть… И дать воздуху тишины воображения…

– Я бывал в этом замке… – с затишью в голосе промолвил гость… – И точно – поразительно похож… Как же я сразу вчера не обратил… две примыкающие башни… Одна – поменьше, через переход в главную часть замка…

– Да… Просто ракурсы вы не видели, не могли увидеть все…, да – башни – романский стиль, венецианские окна…, тройные, с двумя колоннами посередине… и тремя арочками, перекрытых кое-где ещё и общей аркой… Но не стрельчатой формы… И без круглого отверстия, и без «розочки» в тимпане… И балконы в том же стиле… – тихо продолжил с паузами точно тех «окон», хозяин.

– Да, да… всё вспоминаю! Купола башен – конус у большой, и четырёхугольная пирамида – у малой… На коньке – фигура-скульптура… человека-рыцаря с копьём? Готика.

– Чудесно, чудесно… Не совсем точно… Но…

– Что «но»?

– Пустяки… Башни у нас – не готика, нет! Романский стиль тоже… И купола обеих башен конусообразные, один – высокий, другой – приплюснутый, прижатый к основанию…, Впрочем,… пустяки… Хм… А пирамиды – это угловые эркеры с «шипцами» этой формы… Молодец… Молодец… Так вот – они вошли в большой зал и присели в кресла – этот замок тоже на высоте более 1000 метров над уровнем моря и тоже стоит на скале, которая была специально выровнена в плато перед возведением замка. Баварские Альпы (Альпийские горные хребты Германии) смыкаются здесь с так называемым швейцарским плоскогорьем (о, весьма условно!). Высота плато в плоскогорье, хм… в среднем 600 метров. Повсюду двойственность! И споры: это скала, гора, плато?

– А почему здесь, как и на потолке главной, парадной лестницы, устроены эти дубовые карнизы… Нет – интересное решение… Вообще, когда много отделки дерева (палисандр, дуб, лиственница, сосна… и пр.) – это очень импонирует мне. И высоченные, деревянные, окованные медью и бронзой двери и множество панелей вдоль стен, и оклады огромных зеркал и гобеленов, и рамы картин… Но я опять замечаю… эту… вашу… двойственность, это отзеркаливание: на парадной лестнице мраморные головы сатиров вдоль аттика, то есть над карнизом, а львов – вдоль фриза, то есть под карнизом… А здесь – наоборот…

– Ишь… Хм… Вы очень наблюдательный и очччень… интересный человек. А ну, психолог, догадайтесь, что этим хотел сказать хозяин гостям замка? И что это за зал?

– Осмелюсь предположить следующий посыл: входя, поднимаясь по парадной лестнице, человек замечал силу льва, а потом – насмешку, соблазнение сатира… А этот зал… Хм… Хозяин любил либо сатирические театральные представления, а ещё чаще здесь устраивали маскарады, балы с обильным виночерпием и… «рискованными намерениями» местных ловеласов…

– Браво! Хочу с вами поработать!

«Слава Богу, что не «над вами»… Хм…».

Они прогуливались, они рассматривали декоративные камины, замысловатые ручки дверей, пышные, тяжелые люстры, старинное изящное оружие, развешанное вдоль стен, медальоны с гербами хозяев замка, (их было, видимо, с десяток) за двести лет… И замок, наверняка, перестраивался не раз. Под вкус нового хозяина… Более всего герра Машиаха привлекала библиотека, её совсем уж суровый и магический, готический декор, высокие прямые спинки кресел, массивный стол на четырёх «черепахах»… Книг в шкафах, правда, было мало… Книжные шкафы наверху библиотечного зала, за узким длинным, по всему периметру комнаты, балкону, были вообще пусты…

– Да, мало книг… Здесь… Часть кто-то вывез, часть я взял в свой кабинет, часть я, ммм… презентовал… различным ведомствам, комиссиям, ассоциациям… Да, нужно… И редчайшие раритеты!… Да…

И ещё одна особенность повсюду: на пилястрах были очень старинные, средневековые ещë, «замки» для факелов. Сами же факелы почти везде отсутствовали. Но эти «замки»! Эти произведения искусства! Выполнены с фантазией, медные, бронзовые и стальные, кованые, ручной работы. Разной тематической стилистики. Несколько имели вид губ и зубов.

– Старинная традиция советует употреблять губы и зубы… замками: «Губы да зубы – два запора» – поймал взгляд гостя Стефан Иероним. – А вот факел заперт меж грудей нимфы, а здесь его обхватила петлями «змея»… Много охранительной магии, обережья… Вот ключи от двух-трёх соседних помещений… Возьмите, подержите…

– Ух, тяжёлые какие! Красивые какие! Такой не обронишь… А… что… мы не зайдём? Не отопрëте эти «две-три»?

– Ннне стоит… Ключ – амулет! Его нельзя обронить… А в этих комнатках… э… альков, будуары прежних владельцев замка… Их… интимный мир… Ннне стоит тревожить… Я в своей практике…, ммм, использую иногда архаические обряды… Хм… Заговоры – очевидно, что главврач «темнил» и мямлил, имея на то особые причины, не для общего обозрения и посвящения. Ну, и молодец!

– Например? – спросил гость – заговор?

– Ну, такая… «закрепка»: «Будьте мои слова плотно на плотно, крепко на крепко; к моим словам ключ и замок, и булатна печать. Зажигаю семь свечей, закрываю на семь ключей». Или: «Замыкаю мои приговорны слова замком; ключ кидаю в море-океан под горюч-камень Алатырь. Как морю не усыхать, камня не видать, ключей не доставать, по конец века».

– Да вы колдун! И это… что-то древнеславянское?

– Да… Был колдуном раньше знатным… И мистерии, и гипноз… Всë умел… Со всех концов света… Всех пределов… Сейчас хирею… Личная энергетика важна… Понимаете?

– Конечно… Но эта… практика так интересна! Ох, воочию бы…

– Что ж… Можно попробовать… Мистерию Исиды, например,… Моя любимая… Знаете?

– Исида, жена Осириса, мать Гора?

–Ну…

– Ууу! Великолепно! И что, пациенты…

– Да, участвуют… Наряды, декорации… Как положено…

Они вышли на балкон и смотрели вниз, во внутренний атриум.

– Здесь три уровня, три этажа, мы не были лишь на первом, там – палаты… Раньше… Я говорил, когда было более шестидесяти пациентов… Ну, ещё есть цокольный, для прислуги,… Ещё мансардные комнаты… для… Ах, всë меняли… Говорят, одно время замком владел внебрачный сын одного из Виттельсбахов, сосланный… э, спрятанный здесь, в Швейцарии… Так он, по преданию держал там, в мансарде… пять наложниц-вакханок, двух чертей, и…И прятал там луну, в… безлунную ночь…

– Что прятал? Луну?

– Ну да… еë самую… – совершенно спокойно ответил хозяин.

– Хорошее, правильное место.... Для лечения психики самое-самое… – съехидничал Моисей Бернардович.

– Ну… Это же… легенды… В определённой степени… – он зачем-то достал из кармана те ключи от «алькова», как-то покряхтел озабоченно и бережно положил кило металла обратно в штаны.

Побродили ещё, вышли на улицу… Площадка-садик, мощёная булыжником, была совсем небольшой. И солитёры земли среди каменистости: с деревцем, кустарником или клумбой-роккарием, или клумбой-рабаткой, или клумбой-миксбордером выглядели сиротски. Две кованые скамеечки с вазонами цветов по бокам. Четыре столба-фонаря.

– С левой стороны есть лестничные спуски ещё на две небольшие террасы… Да… Но ведь главное у нас – обзор! Великолепие горизонта… Да… – точно извиняясь промямлил фон Стефан.

– Ну что вы? Всë чудесно… И эта ваша особенность: ваша панорамность особ… – споткнулся из-за излишнести оправданий и объяснений – … мне по душе… И… Я ведь говорил, что прибыл к вам из Трансильвании… Довелось ночку переноч…, провести в замке Бран… Карпаты, конечно, иные, «тёплые», но сам замок… Вот уж готика-готика! Там ночевал и легендарный князь Дракула… Мдаа… И готика, и величие, и горизонты – они разные… Да – у вас готика – «тëплая» и горизонты – радостные!

– Князь… Не приходил? Ночью… Тень… Всë оставляет эхо, тени… Поболтать вам с ним не довелось? А хотелось? Ну… то-сё – по-детски глуповато и бесцельно спросил доктор.

– Нет… А вот в Брашове, в высокой готической Чëрной церкви я слышал… Мда… Впрочем, немудрено – там историйка та ещë!.. Саксы там побесновались люто, давно, племена, ставшие там «трансильванскими саксонцами» … Да – «транс трансович»…

– Предпочитаете готику?

– Пожалуй… Впрочем… и барокко… Не всë… Сицилийское очень люблю… Или, например, фонтан Треви… Всего Бернини…

– Дааа… «Раньшие» люди понимали толк в жизни… Раньше люди наживали опыт великолепия, великодушия… И крестьянин, беря великолепие от природы, и… Да чего говорить… Хм… Великолепие, наверное, и… «лепит», воспитывает великодушие… И наживается опыт разумности потребления, бережного отношения ко всему окружающему… И во дворце, и в простой избе…

– Да, да… Умные ищут философской жизни, и они… не столько ищут одиночества, сколько избегают создаваемой дураками суеты. Уединение возвышает дух и мысль! И оно… целительно!

– Ннне совсем… Я не об этом… Мы ещё поговорим с вами об Играх ума… и философского… И его лукавстве… и предательстве… Что предаёт? Хо! Да если бы себя! Сердце! Божественное в сердце! В уме-то его, божественного, с «гулькин нос»! Дааа… Читал, читал… И Ницше, и Шопенгауэра, и Гессе… Как же! Но! Бааальшое «но»! Тропинка элитарности ведёт не только в… «замки строгой мысли», но и в щелочные, кислотно-ядовитые болотца мизантропии… Вот штука!.. – пауза – … А я простых людей люблю! Тех, что без слов… умеют… проживать тайну своей жизни… Кому не ведомо философское фиглярство, театральная вычурность… и «чернуха»… Да, та чернота, что во сто крат хуже, опаснее обычной «серости» простого фермера… Хм, в моих этих двух деревушках есть тааакие статные белобородые старцы! Ууу… Опрятны во всём! И в мыслях! Ключики к Замочкам всуе не достают… В них… «великодушие»! Их не купить пустой, никчёмной болтовнёй об эффективности, технологиях, успехе… Они берегут честь! И хоть они тоже «хлопотуны» и «заботник», – они не о мелком ратуют! О других, своих родных, близких, односельчанах! Такая, батенька, готика! – пауза – А как он носит свою длинную белую рубаху, этот селянин! Как библейские «белые одежды»! Может он тоже бывает в… ха, экзистенциальных кризисах… может, и одиночество может сцепит горло, нахлынет… Но не позволит старик этот уныния и психоневротики любой… И не книгу Ницше возьмёт, а топор… Дров наколет! Психику держит опрятно!… Даа… Пусть его… флотилия мечт о чём-то… ином… разбита и сожжена… Пусть!

– Любите «маленьких» людей… У Достоевского…

– Позвольте! У этого русского я люблю «Идиота»… А во многих иных «маленьких» героях… Нет – они жалкие! Сам он, этот русский гений, бывал… Ему б курс психотерапии… А вообще… Что есть «народ»? Его «воля», его «национальная идея», его «правда»…? Его «народная мудрость» – вот и вся недолга… Что болтать попусту, хороводы трёпа водить, да скоморошничать… Нет, русскую литературу не так жалую, как немецкую, французскую… В русской… э… юродства и… «грязнотцы» многовато… Сразу хочется лечить… Я не люблю, когда «прицелы сбиты» и «слепые ведут слепых»… И эта… «тягучая мреть, хлябь беспросветности»… Впрочем, своих «юродивых» и… прочих я люблю! Они у меня… «великодушны»! Не говорю «душевно больные»… С-ума-сшедшие – да!, но не с-души-сшедшие! Ха, один, да – вредный… Ха – русский… Занозистый… Хм… Трудный случай, – эти русские…

Они шли мимо «кладовочки»… Главврач, только что бывший столь изящно-умно-велеречивым и великодушно-спокойным вдруг вздрогнул, побледнел и сухими губами процедил:

– Ах… Нет… Забыл, видимо, прикрыть окно – и со страхом, жалкими глазами очччень маааленького человека посмотрел на дверь «кладовки». – Ничего… Ничего… Это пустяки…

«Хм, кладовочка-то эта с замочком, да с ключиком… Секретец есть…» –подумал Машиах, а вслух, пытаясь развеять страхи хозяина, начал следующее:

– Позвольте… О русских… Да, хмурые, да, поротые веками… Я перешлю вам книги Чехова, Гоголя… Понимаете – профессор подыскивал аргументы – Ну, вот, например… Я недавно из Чехии… Знаете, у них в языке слово «семья» звучит как «родина», а слово «родина» по-чешски «власть»… Хм… Когда чехов, бывает, упрекают, почему они не оказали сопротивления фашизму, они, не желая подробно объяснять свои нравственно-либеральные и мировоззренческие позиции, коротко-грустно отвечают: «Мы сберегли Чехию, себя». А я говорю: «А вот русские не такие миляги, как вы, положили 20 млн. жизней… Вас, в том числе, защищая»… Молчат, отходят…

Фон Доппельт, казалось, не слушал. Он был «в себе»… Или в той «кладовочке».

– Почему, герр Машиах, вы избегаете процедуры просвечивания – главврач, озираясь, точно подталкиваемый кем-то, устремился к зеркалу и вперил в него свои жëлтые глаза – Вы что-то скрываете? Что? Где? В голове? Ниже? За пазухой? Так вам никогда не удастся покинуть наш изолятор! Никогда!.. – и после паузы – газы, эти вредные газы… – он резко повернул голову в сторону вошедшей с тележкой Фредерики… Это остановило его бред.

Служанка расставила на столе приборы, поставила тяжëлую фарфоровую супницу, закуски, горячее (металлическое блестящее блюдо размером с 20 дюймов под колпаком) и три разных графина с напитками.

– Вы опять… Господин доктор, пожалуйста, отойдите от зеркала. Вы сами меня просили…

– Да? Что? Ах, да… Спасибо… Конечно… Ах, какой запах!… Гармония обывательской жизни имеет этот чудесный, жирный, тëплый запах, не правда ли? Прошу к столу, герр Машиах! –Стефан Иероним был уже «собой» и явно предвкушал гастрономические радости… – В этом графине – самогон… Сегодня на хрене… Он всю хрень вышибает… Я, знаете ли, не могу по этому замку долго ходить… Зеркала эти… Маски… Столько теней прошлого… Они смотрят… отовсюду… На нас! А я-то слышу их… Вижу… Часто в профиль… Нос, один глаз… В этом графинчике – сидр, а в третьем морс. Прозит!

Выпили… Неспешно закусили…

– Да, что-то такое бывает со мной… Но ничего… Меня это тонизирует… я… ха, подрастаю… Охоты и соглядатайства я ведь не чувствую… Так – аура, тени, эхо былого…

Разлили по второй. По пятьдесят…

– Под супчик! Прозит! – хозяин налил душистого супу в тарелки – Индейка! Тьма приправ!… А грибочки не пробовали… Рыбку… Зря – Я, батенька, подустал! Честно! И очень… Если мы, психиатры, знаем, что у душевнобольного человека остаётся зеркальное отражение подавленных страстей, то у душевноуглублëнного и душевноутруждëнно-утомлëнного наблюдается нечто похожее… Что-то ведь оседает в подсознании, ил этот, что-то в некоем эмоциональном подвале…, погребе… Может…, чердаке… И нет – не хлам! Самое важное, самое заветное!.. И, мда-с.., самое неразгадываемое… Мы лечим замещение… Ну, – это прекрасно… Это главный принцип… Но и «защемляем» своë «Я»! Эх, батенька,… Нужно любить себя… И беречь! – пауза – Личность пациента отображена в поле его разных качеств, и лучших (!) – тоже, может не проявленных доселе по тем или иным причинам. И во мне, докторе, должно отразиться всë! Каждого пациента! Иначе – не лечение, а формальная, дежурная халтурка! Не умею халтурить… Вы ещё молоды… Вы талантливый… теоретик, вас пациенты ещё… «не сожгли» … А у меня «выгорание»…, естественное от 45-летней практики… Ни один ваш Чехов-Достоевский столько не нюхал! Всë двойственно! Природу не обманешь! И за Всë приходится заплатить полной мерой! Страсти человека и неопределённость всего окружающего… Сомнения… Пагубные… Разум, Душа, Плоть… Крепко в треугольнике этом мы… в вечно неравностороннем… А ходим по кругу… Как слепая лошадь… Круги,… вверху… внизу… коих девять… Мне, вам, Достоевскому, Эйнштейну сбрендить куда… легче, чем «земельному, природному» человеку! Он на стороне «плоть» крепко стоит…

«Зачем он ведёт со мной эти скучные беседы… Это умничание… Ну, да – интеллигент… Благородство… О пустом не достойно… И я ему зачем? Хочет выговориться? А разузнал обо мне многое – зачем? И откуда? Или он, клиницист с таким опытом хочет консультацию… хм, сеансы от меня?! Дааа… Понятно – он лечит, у него плотный эмоциональный контакт с… пациентами… Он порой мне душевно… больного напоминает… А я ведь не лечу в понимании психотерапии… Да, наблюдаю сильное «потопление» в подсознательное… Да, оно становится подчас сознательным и захватывает власть над индивидом… Но чтобы «закрыть его ящик Пандоры» мне в его «шкаф со скелетами» нужно… Это 10–20–30 сеансов минимум! Время! Я ведь должен буду для начала прощупать и его Ид, и его Эго! И это вечное либидо! И нужна откровенная… исповедь…Его…

– … Да – невы-но-си-мо! Слышать от чужого его боль… заболевать его болями… Прозревать, прорастать… Ощущать содранной кожей… Каким ты вырастешь в окружении злобного отца-моралиста, матери, вечно жалующейся и плачущей, но развратной и лживой… Хитрой… Как…, что посоветовать пациенту, которому жена изменила с дураком и пошляком… Или он обнаружил эту пошлость и глупость в лучшем друге? Или этот друг – завистник! Не друг вовсе! Эх… Это подчиняет тебя… Это ловит… Это ставит зависимости… А как выполнить долг? И зачем «подставлять вторую щёку»… Это кому – всякой сволочи? Лучше врезать!.. Хм… Терпение, прощение… Долготерпение… До депрессии… Или мизантропии… Эх… А ведь есть везунчики, кому Господь дарует творческое начало… Освобождает от бремени и нищеты, и богатства… И кто с честью несёт это – «кому дано, тот в ответе». И заплатить, ох, немало следует! Нет бездумного счастья! Только отдельные минутки-часы… В награду! – герр Доппельт всё клонил к чему-то главному.

– Да… Но простите… Завтра я могу уехать? Извините…

–Как?! Вы меня удивляете! И огорчаете! Что вас торопит? И неужели Вам, профессионалу, не хочется побеседовать с моими пациентами… Моими подопечными… Моими друзьями?

– Мне очень любопытно… Я не сомневаюсь в успешности ваших методик… Но я… Я не умею… Я не обучен… Нет опыта общения с настоящими клиническими душевноболь…

– Неверно! В корне! Хотя… для первого знакомства с моими душевно-светлыми «небольными»… да, – не напугать их, не расстревожить… Я, ммм, чуть уже готовлю их к встрече с вами… Что вы добрый… новый Слушатель…

– Кто, кто?

– Не поймёте сразу… Не сразу должны принять, что каждый из моих пациентов… очень умён… э… по-своему… Сложноорганизованный одарённый индивид-интуит… Это дети… Это Игроки с большой буквы! Они не только умеют удивляться и удивлять – они умеют Открывать! –доктор Доппельт сделал паузу. Лестно было наблюдать, насколько врач любит, понимает и уважает своих пациентов – Да – понимать! Хотя их Откровений нам не понять… Нет – это инсайты! Молнии! Озарения… Мда… Но уважать следует! Следует относиться как к… ра…, да – равным… Ммм – как к Божьим детям!.. Тяжело, с патологиями, с буйством, с потерей когнитивных функций никто из них и не болел. Нервозы сильные, даже психопатические, шизофренические… штрихи, но…, но как у… всех, у нас с вами… порой… В минуты сильнейшего гнева, разочарования, депрессии… Нет, у нас с вами чуть иначе, конечно… Неделя-другая… Дааа…. У моих друзей кое-что тут утеряно, и безвозвратно… Изменены оценки реальности… Угасли страсти… Хм, да…; увядшие цветы… Но каков иной запах! Точно! Они – иные цветы! Где их логика, всё восприятие чудесятся и гораздятся! Вот – точные, хм, слова… Причудливость мифопоэтики! Помните – у Кэрролла, ну, Чарльза Лютвиджа Доджсона, профессора математической логики? Как разговаривала Алиса? Другие герои… Завидно! Завидую их Миру! Цветам в их Садах Воображения! «Если собаку мы называем Шарик, то почему шарик не назвать Собакой?!» Могу добавить, что заучивание текстов из «Алисы» для моих пациентов один из придуманных мною уроков… Ха, правда… теперь меня они порой ставят в «глупое положение» … Да-с – дурачком себя чувствую! Ду-ра-ком! -с! Эти уроки я бы ввёл на курсы философии, богословия, логики… Всем «книжникам» и «фарисеям»! Слово сказанное – ложь… И мысль изречения сразу двоится, троится,… тезис – в антитезис, правило – в исключение… Отзеркаливание! Это ключевая парадигма… Ох, слова этого тоже не люблю… Не верю ему… Верю синтагме – ну, э… словесной сочетаемости, или антисочетаемости в сюре, абсурде, в филоложестве… В поэзии вообще… Мда… Вот в поэзии я аллитерации и ассонанс люблю более смысла… И рифмы… Это особый ритм, магия, музыка… Джаз! – и вдруг лицо врача «отзеркалило» куда-то – Твоё прошлое видит тебя! Ты не забудешь! Смотрит в тебя на «семь колен»… На семь поколений, девять воплощений! Вы стоите друг против друга… И пистолеты заряжены! И наведены! Эхом-пулей летит твоё предательство!.. Ах, что я… Я строю «матрёшку» из сознательного-подсознательного: вкладываю, расширяю, прячу, вывожу в больший и больший объём. Ах, слов-то много… Моё открытие! Неслабое…Мда…

– Очень! Очень интересно! Я вспомнил чьё-то: «Ты это сделал! – сказала память – Ты не мог этого сделать! – сказала гордость. И память сдалась!»

– Хорррошо… Неплохо! Нужно расширять, возвышать себя… Из маленькой «матрёшки» выбираться… В иные, и… сквозь иные оболочки… Конечно, много факторов: Род, профессия, семья, имя… Ха! Вот вы – Моисей Машиах! Имя – знак! Облик – оболочка! Код! Вы несёте в себе маааленького Моисея, и всех моисей-машиахов… Так?

– Ну… Промельки вижу…

– И вот пока эти «промельки» и все прочие «кроличьи норы» не НАВЯЗЧИВЫ – это пока не болезнь… Зёрнышко ЕЁ!!! А если…, то уже и отклоненьице, и «неправильности»… И что-то «божественное»…

– Остроумно.

– Да,да… Я путаю древних остроумцев: латинян и греков. Но люблю цитировать! На их языках! Это выскакивает из меня само! Как из-за Зеркала! Ну, Аристотель ущипнул за задницу, или Парменид лягнул под зад! Этот-то вообще забияка! Лягается… Ну, за Парменида! Прозит!

Помолчали. Пережёвывая слова и кушанья…

– Наши судьбы на чашах весов? На качелях? – точно себя самого, спросил Стефан Иероним.

– На кочках! Они помогают меньше мнить о себе… И мне вляпаться в полное дерьмо… – тоже себе прояснил Моисей Бернардович…

– Да… В моём возрасте… Задница болит от кочек… И память она хранит… Я – человек осени… Зимы уж… Неяркий свет…

– Ничего! Парменид ведь «лечит»… от «кочек»? Ха! – улыбнулся Машиах – Осень… «Унылая пора… Очей очарованье… Люблю я пышное природы увяданье»… Русский поэт… Пушкин… Двойственность… Ваши сюр и филоложество… Я ведь два года проучился на отделении русской филологии в Тартусском университете… Потом «перешёл» на медицинский…

– Завидую крутым полиглотам… 5–6языков – кладовая для психоаналитика… Клад… – главврач поперхнулся на слове «кладовая»…

– Верно! И разбираться в искусстве… Это тоже база… Кладовая… Сам психоанализ – тончайшее искусство… угадывания… Да, именно… На основе знаний и анализа, разумеется… Но злых загадок ум и наука не разгадают! Вот кошки – те всё знают! Очень восприимчивы к энергетике! Природные психотерапевты! Интуиты и визионеры! Чувствуют, что чья-то «белая одежда» фальшива или нечиста… И я не могу всегда помочь избавиться от Зла… Оно хитрей, сильней меня… И если пациент подчиняется ему, подмят им – всё, плохи делишки… А бесов изгонять умею!.. Да, да – о! Это тонкие штуки! «Не серди кота злою загадкою!» Эх… Мировую Скорбь ни Ego Ideal ни Ego State, ни… сбережением детства, ни… вылазками в Страну Чудес не избыть!

– О! Стоп, стоп… Последнее… Сказки! Моя методика сказкотерапии зачастую весьма эффективна!

– Э-хе-хе… Это если вы уже перешагнули черту… вы уже в поле благодати…, хм… блаженства по-вашему… А если в лапах, в зубах, в когтях цинизма, нигилизма… Отчаяния!?

– Зачем чёрный?.. – лицо пожилого доктора вдруг опять преобразилось. Говорят: «спал с лица»… Голос стал «безголосым», плечи поникли. Глаза вперились в плащ Моисея Машиаха, наброшенный на стул у двери. – Почему вы носите чёрный плащ? Что это? – он точно увидел Его: и плащ, и берет, и шпагу…

– Я не понимаю – напрягся гость.

– Мы носим жёлтые… И веселей, и видно каждого издалека… Нам прятать нечего… И укрываться во мгле ночи… Разве можно позволить висеть в одном шкафу чёрному и жёлтому?! Это бунт! Это оса! Новая бюрократия! Её жало! Эттто то, что… Это вытаращенные глаза бедного Кафки! Его оттопыренные звенящие уши! Это не может вытерпеть ни одна шишковидная железа! Все чёрные плащи успешны,… правильны одинаково, все жёлтые – разные созвездия светлого чудачества… Их, жёлтых нельзя допрашивать и пугать! Понтий Пилат… – тут главврач осёкся и ошарашенно-виновато посмотрел на недоумевающе-испуганного профессора психоанализа.

– Да… Не в ладах с собой этот Понтий Пилат – как-то хотел «упростить» сложную гамму разговора Моисей Бернардович. – Кстати, о термитах… Ловко, братцы, устроились – что это? Ловкость, психологический приём? – Коллективное, распределённое сознание! И общая стратегия! Ответственность!… Хм… Но это лучший способ выжить мааа-лень-ким существам!

– Это Молох! Молох бюрократии! Да, в жизни много «рисков»… И легче прижаться, взять чью-то руку… Ребёнок прижимается к груди матери, берёт её руку… Так… Но страх кормит страх! Этот главный страх, страх смерти… и другой, страх перед выбором…, и третий: страх невнятности, зыбкости смысла жизни, и четвёртый – страх одиночества… не дают питательной среды для взращивания, самосовершенствования личности! Я в тенёчке…, тут, я подхожу…как другие… Человек боится быть отдельным, быть яркой, оригинальной личностью! – доктор уже вновь говорил ясно, убедительно и страстно. – Какова тематика ваших магистерской и докторской диссертаций – и меняя тему разговора? Или…?

– Пожалуйста… Магистерская на тему… хм, ну, может и провокационную, но… «Психические травмы и гендерные психопатологии»… Там…, главное, о невротических тенденциях тайного лесбиянства и…

– Понимаю! – воскликнул Стефан Иероним, аж привстав.

– А докторская: «Психология самообмана: иллюзорность врождённая, приобретённая и навязанная»… Я, кажется, не справился с темой… Да и… – профессор опустил очи долу.

– Ну да, … Ну да… Такие восторженные отзывы! Столько цитирований… Мда… Очень, очень с вами… Но… вечером сегодня… мне нужно почаёвничать, посумеречничать в одиночестве… Я иногда,… э… ммм… Обдумать, почитать… поработать…

– Чудесно! И я иногда… Почти всегда так! – улыбнулся гость. Он был рад! – Я возьму несколько книг…

– Разумеется… И в буфетной всё есть… Если что…

– Если что – найду в буфетной… До завтра. Спасибо…

– До завтра. Приятного вечера.

«Он определенно мне подходит…» – отметил «про себя» фон Доппельт.

Глава 3

«Он определённо мне интересен… И у него относительно меня есть что-то… за-ду-манное… Хм… И когда? Давно?.. Хм…» – вновь «прошелестало» в голове профессора.

Затем этот «шелест» «затрещал» и мгновенно из «трещины» выскочила мысль-память о встрече с той цыганкой. «Это было полгода, нет, месяца два назад… да, в Бухаресте… Старая, какая-то величественно-бесплотная ведьма выскочила передо мной из «НИОТКУДА»! Да, сначала я даже не узнал в этом облике хмари человека,… женщину… И раз – она, эта цыганка уже словно знак! Восклицательный знак некого предначертания! Знамение! Да, да… Это сразу бросилось мне в глаза… Она смотрела на меня так… Так спокойно, так твёрдо… И точно считывала с меня, с моей руки… Нет, она ещё выдернула с моей… головы волос… И говорила… Я заплатил, волос нужно было выкупить… Но не до конца я рассчитался! Нет, не до конца! Она крикнула что-то…, очень рассердилась… Я помню лишь её слова о том, что меня ждёт небывалое везение в работе… Хм… Во время странствий! Хм… Что за работа в странствии?.. Эх… эти её требовательные глаза, глаза самой Судьбы-Ведуньи, а потом такие гневно-несчастные… Не рассчитался сполна! А ведь… придётся!..».

Заснул без обычной десятиминутной медитации, выпив в буфете две (уже лишние!) стопки шнапса,… кажется киршвассера? И уже даже не струящаяся маревом сна, далёкая, дрожащая мреть окутала сознание, а мрачный морок, серая хмарь плотно надвинула на голову свинцовую шапку какой-то нежити, затмив всё живительное… Сам воздух словно исчез… Пришёл сон-видение:

Что-то очень напоминающее жутковатую картину Гойи «Полёт ведьм». Тоже три ведьмы левитируют… Но это теперь три полуобнажённые цыганки… Их длинные кудри волос точно острые языки чёрного пламени струятся кверху… ведьмы держат в руках обнажённую фигуру человека… Они прижимают рты к своей жертве, пожирая её плоть и высасывая кровь… Это же Стефан Иероним! Боже! А вот внизу я… Пытаюсь укрыться куском какой-то материи от чудовищного зрелища и адских звуков, складываю из пальцев кукиши, охранительные… Так делал дед… Какой-то белый, огромный кролик с красными глазами гонится за мной… Вдруг некая сила, некий огненный меч Архангела Михаила отсекает кролику голову… Эта голова, истекая кровью, побежала быстрее… Обогнала меня… А туловище пытается не отстать… Нора! Она всё ближе!… Меня гонят в Нору!… Ааа…

Проснулся… Пот… Головная боль… Ещё только два ночи… «Я не убегу… Нельзя бороться с бессмысленностью бытия, его беспомощностью, его гениальностью и жестокостью мрачной философией и мизантропией… Я ещё способен удивляться, способен ждать! Ну чуть холоден стал… Упрятал нежность в дальний карман… Немного скрытен… Да, меня гложет мыслишка, что ничего нельзя поправить… О! Я ведь нахожу аргументы! Я ведь профессор! Психолог-аналитик! Врач… От слова «врать»… Нет! Так нельзя! Ещё можно отдать то, что осталось… Заплатить! Чуду!… Фантазии?… Но можно ведь помочь, забыть… Повернуться спиной… Да… Драма самой жизни куда тяжелей и сложней, чем драмы в жизни! Куда как изощрённей… Она и с отрубленной головой… всё время… рядом… Внутри? Тот, мудрый, сказал… А этот: «Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни». Это что? Жить страстями? Как и он? Или что человеческое в человеке больше, чем высшая, божественная… Ха, чуть не сказал «сила»… Нет – силы как раз больше в страстности, греховном лукавстве… Стоп! Почему именно в страстности, почему в лукавом дерзновении мысли и духа? Гордыня! Прельщение! Можно ведь просто жить обустроенной, регламентированной жизнью! Трудиться много и честно… И не дать забрать себя мещанству и обывательщине… Нет… Вряд ли… Не по мне… И вообще – это женское «начало»… Жизнь, дом, семья должны быть согреты женой!.. И старые тапочки в родном доме как две тёплые ладошки бабушки… Разве это полинялые знамёна Тишины на флагштоках борьбы? Пусть во мне живёт этот филин ночи, пусть в тишине и мраке леса он таит неведомое… Но пусть из этой темноты рождается рассвет, рождаются грёзы! Сумеречные грёзы вовсе не враги утренним, солнечным… Это диалектика существования «зеркал». Сосуществование «отзеркаливания»! Это… «ставит на место», отрезвляет… В мозгу ведь нет «добра» и «зла», нет морали… Где «живёт» совесть? Вопрос Вопросович… Хм… «Жизнь-театр»… Тоже «зеркало»… Но почему ты, Шекспир, так «налёг» на трагедии? Амплуа? Твоё? Жизни? «Если у вас есть слёзы, приготовьтесь пролить их»… Хм… Ещё у меня есть сперма… Ха… Желудочные соки… Да… Психотип… всё из детства… Вот тоже «весельчак» – Мунк… Ну, про этого известно: отец! Жестоко-религиозен был его папаша. Пугал всё сынишку с пелёнок страшными муками… Вот и муки Мунка… Болезненная впечатлительность… И засомневался парень…, в нём, в Господе засомневался! Да так – что ЗАКРИЧАЛ… Архетип отчаяния, безысходности, одержимости… Взял папенька, да и смял душу своему дитяги! Таких бы папаш сразу в психушки определять… Чтоб заразу, власть тьмы не сеяли… Да что я?… Тоже ведь отзеркаливание! Религия – дьявольщина, Свет – Тьма… Смех – Крик… И Кьеркегор ЗАКРИЧАЛ… Страх и трепет…

… Третий день пребывания Моисея Бернардовича Машиаха в санатории «Приют Гулливеров» прошёл в его относительном уединении… Во время завтрака и обеда он и доктор фон Доппельт лишь коротко перебрасывались фразами на темы прочитанного гостем, вообще о пристрастиях в области литературы и искусства. Было похоже, что ужинать, как и вчера им суждено в одиночестве… Что ж… Это можно понять… Занятый, творческий человек вечером бывает уставшим, замкнутым… Рефлексирующим… Главврач ещё утром вежливо сообщил, что ему срочно (его кое-что, видите ли, осенило!) нужно поработать над одной «программкой», «методикой-ой», «планчиком-с», кое-что обдумать, кое-что полистать… Но уж затем он посвятит дорогого учёного гостя во все детали своих «задумок-мухоморчиков»… Эта его манера интриговать затейливо-метафорично-аллегорично подкупала. Ему можно было верить – «блюдо» будет приготовлено толково и со вкусом! С изысканным мастерством! Но это «затем»? Это пара дней, месяцев?

– А вы не скучайте! Замок в вашем распоряжении!

– Хорошо, спасибо… Не беспокойтесь… Я скучать не умею… Слава Богу! Но уже завтра…

– Что вы! Что вы! Завтра! – перебил Стефан Иероним с такой детской непосредственностью, с таким увлечением вовлекая другого в свои Игры. – Завтра вместе идём на утренний обход! Сегодня я ещё готовлю моих подопечных к встрече с вами… Ничего особенного… Рассказываю о вас… Что вы учёный, что вы внимательный, добрый человек… Интересный… Не опасный… Этого и вам… очччень желательно добиться… при первом же знакомстве… Велико первое впечатление! Ответственно!

– Я уже ответственен? Хм… – чуть недовольно пробурчал «добрый учёный».

– Не цепляйтесь к словам… Вам будет интересно! Ручаюсь!

«Ну… Ладно… Расстраивать мне никого не хотелось бы… Разочаровывать этого столь увлечённого доктора тем более… Да и любопытно мне… Его практика… Методики… и «планчики-с»…».

… За ужином, довольно бодрые, «напитавшие» себя благостным творческим уединением, оба коллеги-доктора были вновь склонны к милой дружеской беседе.

Умение вести в милом, дружеском тоне беседы о повсеместном, житейском дано большинству незлых людей. А вот в этаком же тоне «трогать за вымя» философско-социально-политические вопросы этого немилого и не очень-то уж дружеского мира дано лишь интеллигентам, то есть людям, умеющим выслушать, понять другую точку зрения другого человека. Ещё раз подумать над своей. Убедить свои убеждения, донести их аккуратно, неспешно до другого… Это… «заковыка»! Это… «загогулина»! И часть той самой интеллигентности… И здоровые нервы, конечно…

На сей раз беседа была о житье-бытье…

– А почему вы запираете двери в башне? От меня? – спросил Машиах.

– Ну что вы! Нет, разумеется… Нет… Так всегда… И с той, и с другой стороны… Это правило внутреннего распорядка… – спокойно ответил доктор.

– Как я не люблю эти «правила внутреннего распорядка»!… У меня… мой коллега писал книгу о «Карательной психиатрии»… Попахивает…

– Вовсе нет! – глаза Стефана Иеронима наполнились гневом и обидой. – Ооо! Вы ничего не понимаете! Как я сожалею! – он стих. Сник.

– Простите, милый доктор! Я, кажется, позволил себе лишнее. О боже… Понимаю! Ну…, болтанул… Ляпнул… – с большой искренностью и сожалением оправдывался Моисей Бернардович.

– Ммдаа… Так… Немного… Ммм… Ваше беспокойство о так и не найденной бабушке оправдывает вас… А, главное, – незнание простого привычного в подобных «санаториях» порядка… Порядок здесь необходим! Это тоже лечение… Нет – условие «блаженства», благодати… – и всё-таки глаза были у главврача… «сержантскими»… Ну – завуча… по воспитательной работе… Ключи от этих дверей есть (и мы их имеем всегда при себе!) у меня, охранника Ганса, санитара Фредли и Федерики. Охранник Ганс с женой Мерет живёт во флигеле… вы видели, когда выходили на территорию приюта их флигель. В основное здание замка они редко заходят… Да, пожалуй, и никто сюда часто не заглядывает, кроме Федерики… Далее… Первый санитар (он же садовник, уборщик) Фредли живёт одиноко, при санатории… В Большой Башне… Второй санитар Марти живёт внизу, в деревне, с семьёй… Он убирает, обстирывает Большую Башню, где, собственно и живут 12 моих пациентов… Рано встаёт… В семь утра он уже на работе… Час-два в одну сторону! Летом на велосипеде, зимой на мотоцикле с коляской… или на крытой телеге, ха, кибитке-тарантасе… Да, деревенский фиакр, лошадка или две… всё по погоде… То колёса, а то и сани… Ему в Большой Башне помогают все служащие, весь мой маленький обслуживающий персонал. Там, кстати, и Федерика живёт… С мужем Матиасом. Он повар. Там ведь и кухня…, и столовая… общая… Здесь столуюсь только я… И вы… Прислуживает мне… (э…нам) только Федерика… Да, да… Ей достаётся больше всех… Ну, и последний, третий санитар Йохан… Живёт внизу, в деревне… Уже в другой… Справа от Большой Башни, если смотреть на главный вход в неё… Тоже в семь утра уже здесь, на работе. Он, ха-ха, у нас снабженец… И мастер-золотые руки… Любой мелкий ремонт! Благодетель наш! Возит на вечной своей телеге с вечной лошадкой Фру свежий хлеб, молоко…, вообще припасы… Иногда и Марти просим что-то… Для больших ремонтов слесаря, плотника… вызываем из деревень… Фельдшера… Фельдшеры могут и зуб удалить, и чирий вскрыть…, и ранку какую… Ну, а по-серьёзней что – в городскую клинику везём… Редко… И почта сюда редко… Разве я что выписываю… Да, мой друг… Электроснабжение слабовато… дааа… Но есть запасной бензогенератор… И котельня есть! В морозы топим… Ну, это… Да вы не слушаете! Вам неинтересно?! – насупился фон Доппельт.

– Напротив… Мне нравится тут… Тихо… – вяловато ответил герр Машиах и вдруг встрепенулся… – А что за мостик? Такой жутковатый над расщелиной, лощиной там слева от Малой Башни? Два троса качаются на высоте 20 метров над острыми валунами в мелкой, быстрой горной речушке? И что в Малой Башне?

– Тааак… В Малой… Таак… Для хозяйственных нужд… – неохотно отвечал главврач – А за ручьём раньше пасека была… Пасечник жил… Это тёмная, старая история… Он жил полным отшельником, никого к себе не допускал… Говорят, что были и жена, и дочь… Или внучка? Ничего мы толком не знаем… И куда все…, и он… подевались лет 10 назад – неизвестно… Ох, рисковый мужик! Он, стоя на одном тросе и держась руками за второй (верхний) перебирался с коробами мёда сюда, к замку! И травы редкие, и ягоды-грибы… Ну и мы ему муки, сахару, соли, спичек…, разного… Он нам и дичь, бывало… Но – положит, возьмёт от нас и скроется… Ночами! А другой тропы нет! Только тросы! Вот какие дела… – фон Доппельт замолчал со значительным, полным ещё не рассказанных, да и отчасти не известных ему, но точно существующих диковинных тайн. Тайн, которые вроде рядом, за жутким мостиком, а возьми – перешагни! Эээ…То-то!

Выпили по стопочке… Что-то витало в наступившей тишине… Казалось, что за окном поднялся ветер, и тросы качались и пели… Две струны, две нити… Они-то знали всё…

– Я, профессор, всё думаю… Статейку недавно прочёл… Довольно заурядную, предвзятую, поверхностную… Эти «превращения», ну… лесбийские… Откуда они? Есть гермафродиты, есть мифы о расах двуполых существ – доктор Стефан Иероним как-то крадучись, явно скрывая что-то личное, подбирался к вопросу.

– Да всё бывает… Чаще это… чужая энергия извне… Как пожар! И погасить трудно… Да и ещё опасней… Новую травму, похлеще, можно… Да, превращение, да, привнесённое… Да, болезненное… Это чаще у девочек, девушек, молодых женщин… От неврастеника, психопата отца, от первого парня-жлоба и грубияна, от мужа-скотины… Это они, звероподобные мужички заставляют здоровую женскую натуру отвергнуть мужчин! Да я сталкивался… Частенько… В моей практике… одна скрипачка сказала о себе, о своей этой… проблеме очень метафорично, даже, я бы сказал… аллегорично: «Я носила в душе пластинку со своей родной музыкой… Но чужая злая игла исцарапала мою пластинку… И теперь в израненной душе звучит иная музыка… Чужая и моя одновременно… Ведь нельзя без музыки! Без нежного…».

– Да, понимаю… Прорастает нечто… И нельзя удержать! Удержаться! Один срыв, другой порыв… Ответ такой же раненой души… «Не удерживай того, что уходит от тебя! Иначе не сможет дойти до тебя то, что уже прорывается к тебе». Юнг. Но легко сказать… Уходит-то часто хорошее, привычное, чистое, родное… Если б злое… И если б то, что «прорывается» было… целебным, здравым для твоей психики… Что оно, это «новое»? И что будет…?

– Да… Ид действует по принципу удовольствия. А напротив, ха! с дуальным пистолетом – Суперэго! И стволом с тяжёлой пулей водит так… хи-хи, туда-сюда… под носом Ид! Регулирует, это полицейский-постовой-регулировщик… Ну, стихает чуток, на время, напряжение… Снимается… Это пограничное взаимовлияние и есть Игра Психики… «весёленькая»… – герр профессор сделал паузу и посмотрел на игру цвета в бокале – … Букет… Цвета… Вкуса… И Игра крови… В смешении… Гессе… Его отец, балтийский немец из Эстляндии, всю жизнь чувствовал… э… двойственность… напряжённость… мироощущения… От смешения культур, от привнесённой, проросшей русскости… Хм… Да… Пограничность! Как у экзистенциалистов! Как… хм… у меня… И воспитание… Детство… Родители… Отец Юнга-пастор, отец матери Гессе-теолог… и т.д.! Т.д… Т.д… Т.д…

– Да… Конечно… Игра… И Игра вытеснения… в подсознание, в бессознательное… Ммм…, Если отбросить тонкости объяснения, весь логос, (ах, уж этот логос!), то тайные желания слишком нас тревожат, чтобы быть осознанными… вполне… Но… тиранят! Тиранят в сновидениях хотя бы…Нужен такой перенос, такая сублимация… ТВОРЧЕСТВО – вот наш психоаналитик-духовник! И ещё – Другой! Наш «восемнадцатый верблюд»… И выбросить, вытравить из себя всё,… все мысли… «о белой обезьяне»…

– И поезд дальнего следования… Дорога!

– Мне один старичок,… снизу, из долины, всё внушает: «Много усердствуешь по-напрасну! Сердишь природу! Мы, крестьяне, люди земли точно знаем, что «чем глупее фермер, тем крупнее картофель… Ха-ха… Во оно как! И чем девка покладистей, да ласковей… пока девка, тем стервозней женой станет… Во оно чё!»… Видите… Прорастание картофеля, девок… Превращения! Ха-ха… Вывод: не злоупотребляй мозгом, логосом… Раз! Не верь «иллюзиям жизни»… Два! Благодать должна отдаваться, отдавать свои невинность и тайну… Без твоего упорства! Ид рождает Фарт! Это три! Если б в молодые годы… Впрочем, без пинков под зад не окреп бы «задний ум»… Ха-ха…

– О, молодость чудесна! Право, чудесна! Ну и что, что блефует! Иллюзиями кормит… И воспоминания порой как пасть крокодила… И смотрят в тебя «жёлтые глаза» какой-нибудь из правд… Ха – правда-палач! Уйди в тишину! В свою тишину!

– Вы что – умеете так?

– Нет.

– То-то! Грешки – они на роже! Кто-то всегда знает всё про тебя! Знает! И стоит рядом! Ты вечно беременен своей Совестью, своими прегрешениями… и чужими обидами… Ах, какой вред это всё приносит… Какое отравление…

– Ну, ну, доктор… Вам ли не знать о всех этих когнитивных штуках… Об отображении… Контрпозиции… О видах памяти… Имплицитная… Процедурная…

– Знаю, знаю… Знаю, кто «завязывает шнурки»… Вот этим и занимаюсь тут! Оставить только… «шнурки»! Всю «книгу памяти» в огонь! Для блаженства мало сжечь «десяток страниц»!

– Хм… Ну… Отчасти… Мне один писатель, пациент жаловался на память… Не могу, мол, слова отдельные…, простые вспоминать… А мудрёные – могу… Спрашиваю пример. Он и говорит: «гильотина», «ассоциация», «обречённость», «сокрушённость»… Ну, подобные… Голова защищается от себя – говорю!

– И вы?… Удачно,… продуктивно поработали с ним?

– Нет… Писатели – самые сложные пациенты! Вы сами говорите – логос! Это ведь и слово, и смысл, и образ. И, главное, структура! А чья? Бога – не человека! Вот и заковыка! Ну, скажите мне, куда я дену его самовозрастающий логос? Эту ловушку… Водкой не утопишь! Гессе лечится у Юнга… Гоголь хватает… кочергу…

– Вот, вот! – оживился фон Доппельт – Водкой – это плохо! Но есть, есть… ну, хоть транквилизаторы…, ну, галлюциногены…, и… – он вдруг смолк, испугавшись чего-то.

– Ну, ну… Вы ещё о гашише и опиуме… Нет, нет… Я советую творцам талантом защищаться, а не болеть им!

– Эттт как? – иронично спросил врач.

– Да сублимировать! Всё во всё… Повесить логос в воздух! И раскачивать, играя… Самоирония! Абсурд и сюр! Ведь – профессор резанул своим «третьим» глазом – Ведь всё не так! Всё не так! – он вынул изо рта тонкий, длинный мундштук и загубник своей трубочки, сжал в кулаке небольшие чубук и чашу и провёл рукой в воздухе что-то вроде змейки. – Пора бай-бай, доктор… По последней!

Доктор, заколдованный этой «змейкой» и этим «всё не так!», тоже как-то покачал, играя, своей короткой трубкой с массивной чашей и чубуком. Это движение-загогулина с заковыкой, наверное, должно было примирить логос с опиумом. Да… Скорее всего…

– Хороших снов, Моисей Бернардович. Глаза его были по-особенному желты.

Да, друзья мои! Нам, простым пациентам, порой кажется, что диагноз этих врачей-психотерапевтов такой неутешительный. Ай-яй-яй… Ой-ёй-ёй… может, всё-таки – водочки!? Ну и «травки»… Чуток… Дааа… Уж больно чуток наш психотерапевт! Чересчур… Отзеркаливает! Тонкая штучка! Почему зевота «заразна»? Что там всё-таки отзеркаливает… Если без врак… Может этакая «чёрная дыра», «Бермудский треугольник» воронкой увлекает позевать и других? Не в лёгких – в мозгу!

Давайте друзья, зевнём вместе с господином Машиахом и «зазеркалимся» в его сновидения. Тихо, крадучись…

Пустая комната… Два больших зеркала друг против друга… Возле одного зеркала сидит он… Руки правильно лежат на коленях… Колени прижаты друг к другу. Рот тоже сомкнут. В зрачках остекленевшая пустота. Дыхания нет. Возле другого, противоположного зеркала, сидят трое: фон Доппельт со связанными руками, какой-то пастор со скрещенными на груди руками и ещё важный господин, держащий в руках весы и термометр. Посередине, между зеркалами, на полу – огромные «песочные» (по форме) часы. Но они заполнены не песком, а крохотными голыми человечками, наподобие тех, что рисовал Босх. Человечки барахтаются, цепляются друг за друга, но падают в «узкие врата» часов-чистилища. А те, что уже упали, корчатся от боли. Точно жарят их уже… на пресловутой адовой сковороде…

– Вы жалуетесь, что не можете сейчас работать… Что у вас не депрессия, а период «накопления»… Так? – спросил психоаналитика важный господин.

– Простите, с кем имею честь?

– Я – уполномоченный по связям Обязанностей, Прав и Правд. Моя фамилия Болт. Герр Болт. Итак?

– Я, герр Болт, точно опустел… И всё вокруг… Поле… Шум ветра… Не на чем сосредоточиться, не о чём «Болт-ать»…

– Разве? А мне и доктор Доппельт, и пастор сообщили, что в вас ещё много порывистости… этого вашего «ветра»… И что яйца ваши ещё свежие.

– Хм… Яйца – да… Но…

– Вот весы. На чашах материальное и идеальное. Ваше… А вот термометр с вашей температурой счастья и справедливости… – заявил пастор.

– Плохо… Вес и тепло не в норме! Для психоаналитика, Поэта и Философа – плохо! – рассудил фон Доппельт.

– Вы что! Вы в самом деле боитесь смерти? – спросил важный Болт.

– Да не особенно… в цепи воплощений… есть надежда увидеть мир без… винтиков, болтиков и дураков. Только блаженные пасту́шки и пастушки́ пасут тучных уполномоченных на сочных лугах.

– Вы дерзки! Вы забыли, что много баб с пустыми вёдрами ещё встретятся вам на вашем пути – заметил пастор.

– Танцующих? – всё дерзил и стебался профессор.

– Он ещё фиолетовые нашивки на наших жёлтых плащах не уважает! Самое святое! – зло высказался главврач.

– Но мы приходим в этот мир не за этим! – Машиах попробовал схитрить и повернуть разговор на философскую стезю. – Только неправильное привносит в этот неясный мир загадочную, притягательную блажь!

– Вы! Вы!… Вы… мелете что-то нелепое! Вы великий путанник… Или притворяетесь?! Почему в ваших объяснительных так много многоточий? – Болт не на шутку был рассержен.

– Нелепое не мелют… Его лепят… Между точками… И лучшее совершенствование – без усилий… Как податливая вода плавно заполняет все… Воздух… Лао учил преобразовать свой лик к внешнему миру без (внешних)… усилий… За пределами слов, смыслов, идей и теорий открывается бездна «не-правильного», иного, того другого (совсем!), что ломает любую только что «приготовленную», «подсоленную», «взвешенную» и «тёплую» истину! Самые выразительные, яркие, мудрые слова – невысказанные! Самое сильное воздействие – бездейственность! Самая прочное то, что происходит, гибко, плавно,… в глубокой, тихой воде… А воздух…

– Хватит! Хватит нести бред! – бесновался уполномоченный. – За Пустоту ратуете! Тихий омут! Где черти!… Дааа… Распустились тут… И вы, доктор Доппельт! Пришлю к вам с проверкой Весовую комиссию! Ох, пришлю… И старшему Взвешивателю всё доложу…

– Но декартова комиссия нам разрешила выходить за пределы допустимости осей абсцисс и ординат… А профессор Машиах очень ценный… высокий… На ось аппликат мы не… – блеял главврач фон Доппельт…

– Там нежить! Там гул небытия! И Пустота Чёрных дыр! – возмущался пастор.

– Но ему разрешено… – совсем униженно, вдруг поменявший позицию, почти взмолился Стефан Иероним. – Я ведь тоже не понимаю слов псалтыря… О моем кумире, – о Блаженстве духа! О самом Святом. Ну что это, пастор: «Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень» – глаза в страхе и тоске – разве разорители и опустошители имеют право употреблять слово «блаженство»… Они жестоки!

– Это бунт! Вы задаёте вопросы! Ему! И тому, что Он сокрыл от людей!.. Ишь – параллельны миры! Ишь…шь…шь… – шипел пастор – Наша «тройка» пока не может вынести… решение… Отвечайте анкету! И вы, герр Доппельт… Тоже… Только короткие ответы… Тема: «Логос»! Божий Логос! Его Слово! Итак:

– Что для вас Цель? – начал «допрос» Болт.

– Игра – ответил Машиах.

– Блаженство – ответил Доппельт.

– Что иерархия? – спросил пастор.

– Анархия – неохотно, не стараясь задуматься, ответил Машиах.

– Равновесие – ответ словно был у Доппельта.

– Что парадигмы? – спросил Болт.

– Ну… сочетаемость… Или, ха, несочетаемость слов, порядка слов, смыслов, вообще порядка… Например, таких вот «троек» – это Машиах…,

– Ровнодушие – быстро сказал главврач.

– Серьёзней! Что есть метафизика? – спросил пастор.

– Ирония, созерцание Великой Пустоты… – Сказал нехотя профессор.

– Хм… Музыка… Медитация… Орган, дудук, тибетские чаши, бубен, пан-флейта…

– Хватит! Достаточно чепухи… – раздраженно махнул рукой пастор.

– Дааа… Даже речь бывает нелепа… Несуразна… Что есть рОвнодушие? Ра…? Буква А? – усмехнулся Болт.

– Конечно… Так… Не всем дано понять! Не вам! Ровнодушие – это ровные души! Это прохлада в Храме воздуха в душный, жаркий полдень! Это маятник, раскачивающийся мерно, в покойной Пустоте сознания! На нити Блаженства!

– Мы! Мы все хотим на маятник Блаженства! – Маленькие человечки в песочных часах принялись раскачивать их. Они пыхтели, суетились вразнобой, толкали друг друга. Эта демократическая сутолока только мешала ровнодушию, и, наоборот, человечки из верхней чаши чаще падали вниз.

– Вот видите! Это глас народа! Всему есть мера! Мерка числителя, его вес и температура знаменателя – наставлял с видом победителя пастор.

– Ах, да, ах, да… – соглашался маловерный во всём герр Доппельт. – Не хватает нам ещё точек разрыва второго рода в эпилептических приступах.

– Вот! И сингулярности воздержания! То есть несуществования ни первой, ни второй производной от функции сластолюбия…, и без точек перегиба! С жутким экстремумом, перегибом вожделения, распутства, блуда,… бл…,бл… – булькал уже согласными несогласный уполномоченный.

– Да они заговорщики! Члены тайных конспирологических групп, адепты теории заговора, теории элит! Ассоциации «лёгких путей»! Агентства «Узких Врат», Пещеры «Открытых дверей»! – напирал на рычащую «р» пастор.

– Нет! Нет! Увольте! Извольте ли видеть, что мы стремимся к такому абсурду и сюру, если смыслов – нечетное число, а высказывание логоса состоит из чётного числа слов! Обратная теорема неверна! –главврач с особой напыщенностью выпятил багровые губы и выпучил жёлтые глаза.

– Да… И особую глубину мы прозреваем в четности числа «ноль»! Не «нуль»! Это недопустимо – вольнодумствовал профессор Машиах.

– Безобразие! Именно «нуль» изыскан! Благонадёжен! Не сметь думать! Тут вам не математика!

– Но есть ведь специальное разрешение… – шёпотом на ухо Болту, подняв брови и указательный палец к самому верху начал говорить главные догмы герр Стефан Иероним. – Кротость! Нищета духа! Волкам в овечьей шкуре разрешено с 8 до 9 утра задумываться над знаком бесконечности! И над «критикой чистого разума» тоже! А перед сном, помолившись, полистать «лист Мёбиуса», и до подъёма…э…э…

– У вас от «подъёма» до… «подъёба» – один шаг! Мы – «интеллигенты в штатском» должны быть на-чеку!

– Как? Как?.. На ЧК? В ЧК? – притворился нерасслышавшим «неинтеллигент»-агент конспирации Машиах – У нас в Красном уголке портреты «Шо»: Шопена и Шопенгауэра! А в Синем – Заратустра и Нищше… Вот в Белом… Может Маркса? Или Марка… Ну, Аврелия?

– Можно… – вдруг примирился уполномоченный. – А мочатся ваши пациенты по расписанию…?

– О! – да! Но порой – раз-и-писают… – горько отметил главврач.

– Объясните им ещё раз закон Паскаля! Об равнодавлении,…э…ровнодавлении… вашем… Ну, что равное давление во все точки мочевого пузыря! Это как-то снизит… общую экзистенциальную сингулярность в туалетах… – задумчиво-соглашательски повёл себя и Болт. Который герр… Можно и херр… – Ничего… Ничего… Откачаем! В Белый уголок… А Календари? – Вдруг спохватился начальник. – В Розовом углу? Где Розовый Кролик?

– Всё по-положенности – врут! – заверил главврач.

– Кефир?

– В соответствии с третьим законом Ньютона! Одинаково давит и на либидо, и на мортидо! – отрапортовал доктор.

– Вот это радует! – все захлопали в ладоши…

Громче всех те… В песочных часах…

… А Стефан Иероним спал как обычно – отвратительно… Он перед сном побывал в своей «кладовочке»… Он не мог без этой привычки… И что же он там делал? Медитировал? Ровнодушничал? Ему снилось:

– Зачем мы лезем на этот чердак? – шепотом спросил Машиах. – Это тот дом? Тот? Где провёл детство Юнг? И его чердак?

– Надо! Мы проникаем в голову Карла Густава! В его «чердак»! Ха-ха – пыхтел фон Доппельт.