Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Литературные связи России и США. Становление литературных контактов

1

«И нарекоша те островы именем Америка…»

В старой русской космографии рассказывается об «островах диких людей», которые «немецкие люди» (так именовали на Руси всех иностранцев) называют Новый Свет. Страна эта «не в давных летах изыскана, от шпанских и французских немец, с людьми безграмотными и со златою и серебряною рудою, и от сих островов те немцы зело обогатились, и грады поставили, и назваша четвертую часть Новую Землю, и положися к тем трем частям»[12] – Азии, Африке и Европе.

В другом списке, запечатлевшем географические познания древних россиян, – «Книга, глаголемая Козмография» читаем: «…в недавных летех Латинские философи обрели на западе на море окияне вдоль по пучине многие островы различные, овии же люднии и богатии, овии же бесчеловечны и нарекоша те островы именем Америка»[13]. Обращает на себя внимание стремление древнерусского географа подчеркнуть недавность этих открытий. Примечателен и сказовый стиль («на море окияне») первых упоминаний в русской письменности об Америке.

Впервые об открытии Америки стало известно на Руси от монаха Максима Грека, получившего образование в Италии и прибывшего в 1518 г. в Русское государство по приглашению великого князя Василия III, отца Ивана Грозного, для перевода церковных книг. Ученик итальянских гуманистов, среди которых были прославленные Пико делла Мирандола, Савонарола, Альд Мануций, он, как современник, безусловно знал историю открытия Америки и в одном из своих сочинений, относящихся к 30-м годам XVI в., писал, что древние народы не умели, а главное – не дерзали плавать «далее Гадира» (Кадиса), т. е. за Гибралтар. «Нынешние же люди португальстии, испанстии, – повествует Максим Грек, – со всяким опаством выплывают корабли великими, не давно почали, лет тому 40 или 50, по совершении седмыя тысящи, и нашли островов много, иных убо обитаемых людми, а иных пустых, и землю величайшу глаголемую Куба, еяже конца не ведают тамо живущеи»[14].

Максим Грек довольно точно определил время плавания испанцев и португальцев «через Гадир» – вскоре по истечении седьмого тысячелетия от «сотворения мира». 7000 год по старому летосчислению, принятому в России до Петра I, соответствует 1492 г. нашей эры, т. е. году открытия Америки Колумбом. Сведения, приведенные Максимом Греком, были первыми точными известиями на Руси о плавании в Америку.

Наименование «Америка» появилось на западноевропейских картах в 1507 г. и первоначально относилось к Бразилии и Южной Америке в целом. Однако известия о Новом Свете распространялись в Европе медленно. Прошло более полувека, прежде чем название Америка дошло до Русского государства.

В Российской национальной библиотеке в Петербурге хранится рукописный перевод 1584 г. компилятивной польской «Хроники всего света» М. Бельского, опубликованной в Кракове в 1554 и 1564 гг. на основании космографий Симона Гринеуса и Себастьяна Мюнстера[15]. В этой рукописи, содержащей описание путешествий Колумба и Америго Веспуччи, впервые в русской литературе упоминается топоним Америка. «О походе амьмерикуса Веспуцыа: Амъмерикус прозван именем отвеликого острова амъмерика, атот остров мошно прозвать за четвертую часть света: а нашел тот остров аммерикус веспуцыа»[16]. В этой же рукописи встречается самое раннее упоминание на русском языке имени Колумба, впервые прозвучавшее в год смерти Ивана Грозного.

В 1637 г. по приказу царя Михаила с латинского языка была переведена «Космография» Меркатора, куда вошла глава об Америке из «Хроники» Бельского. В нескольких последующих рукописных космографиях XVII в. делается попытка краткого описания обретенной четвертой части света («Книга, глаголемая Козмография, сиречь описание сего света земель и государств великих», 1670). Так, в списке хронографа 1696 г. читаем: «Земля Новая и остров глаголемая Америка в долготу и в широту зело велик, другого такова острова на море нет, людей же в нем мало и те дикие, образ и нрав имут свой яко звери, питаются зверми и рыбами, и отдеваются зверскими кожами и рыбими, корения же и орехов и мушкатов и масличия имут зело много»[17]. В XVII в. известия в России об Америке были весьма скудные.

Россия была уже сильным централизованным государством, когда в лесах и прериях Северной Америки стали возникать первые поселения белых колонизаторов. С эпохи Петра сведения об Америке начинают проникать во всевозрастающем количестве. В петровских «Ведомостях» от 19 июля 1710 г. можно было прочитать, что «из Лондона маия в 23 день, 4 корабля американских с двемя воинскими и 18 торговыми кораблями в новую англию пошли»[18]. Очевидно, в Петербурге и Москве были читатели, для которых такое известие имело смысл и представляло коммерческий или политический интерес.

В петровских «Ведомостях», напечатанных в московской типографии, писали, что губернатор Бостона «велел там обнародовать прокламацию, в которой он объявляет войну индейцам»[19]. По прошествии трех лет «Российские Ведомости» извещали своих читателей (в сообщении из Бостона от 28 декабря 1725 г.): «Господин Вилгелм Думмер, вицегубернатор и главный комендант сего города и всей провинции, заключил мир с владелцами Восточных индианцов: артикулы того трактата подписали здесь вчерась, и имеют они быть подтверждены всеми племенами, или коленами индианцов в будущем месяце маие»[20].

В первой русской географии, напечатанной по повелению Петра I в марте 1710 г. и представляющей собой переработку голландского источника, описывается открытие Америки: «…прииде некто христофор колумбус, житель италийских стран к гишпанскому королю Фердинанду и испроси у него неколико кораблеи, имиже по многом и зело трудном дванадесятонеделном шествии, сих пребогатых стран остров перво обрете, и того гишпаниолом нарече, но сему безвинно оклеветану бывшу, и во оковах к королю гишпанскому отвезену, послан паки некто америкус, иже самую страну америтскую обрете, и именем своим америкою нарече»[21].

Перед нами вполне реальные исторические сведения, весьма отличные от тех сказочных легенд, которые доходили до Руси в XVI и XVII вв., когда река Дон считалась границей Европы и Азии, а в переведенном на русский язык с латинского «Сказании о седми свободных мудростях» можно было прочитать, что «Америка в Асии, иже во Европе»[22]. Как известно, подобный стилистический прием «матрешек» издавна применялся в народных сказках. Вспомним «Царевну-лягушку», где говорится, что смерть Кощея Бессмертного на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу…

В петровские времена сведения об Америке приобретают научную достоверность. В 1719 г. в Москве повелением Петра I переведена с немецкого и издана книга Ягана Гибнера (Иоганна Гюбнера) «Земноводного круга краткое описание из старыя и но-выя географии», восемнадцатая глава которой посвящена описанию Америки. По этим книгам учились еще предшественники Ломоносова (петровская география выдержала с 1710 по 1716 г. четыре издания), а вскоре Америка стала фигурировать и в учебниках для открывшейся в Петербурге гимназии[23].

В первом русском журнале «Исторические, Генеалогические и Географические Примечания в Ведомостях» дается описание открытия Америки, исполненное непосредственности восприятия не столь далекого прошлого. Русский историк повествует: «Обещанную в прошлых примечаниях Историю о мореплавании к западным странам, и до онои надлежащее изыскание Америки сообщаем мы при сем толь охотнее, сколь нужнее быть мы рассуждаем общую историю пространнее и основательнее выразуметь… Возращение сеи, как известно, Португалцам, оную же Гишпанцам приписуют, которые Гишпанцы при окончании 15 секула к западным странам ради изыскания новых земель поехали, о которых они и подлинного известия неимели, ежели такие земли во свете имеются»[24].

Описывая открытие Колумбом Америки, с которого «история о мореплавании к западным странам началась», автор первого русского обзора путешествий в Америку продолжает в следующем номере журнала: «Отправление Гишпанских кораблей к западным странам токмо тогда в самое сущее возращение пришло, как Колумбус второй и третий путь туды с великою пользою воспринял…» Говоря о росте испанских владений в Америке, историк перечисляет наиболее известных путешественников и конкистадоров. «Те, которые сие в действо произвели, были особливо Америкус Веспуциус, Васко Нугнец Балбоа, Фердинанд де Магелланес, Фердинанд Кортец и Францискус Пицаррус. Вышеупомянутои Америкус Веспуциус был рожденный флорентиянин и имел то щастие, что все сии земли по его имени Америкою названы»[25].

Рассказывая о Нуньесе де Бальбоа, испанском конкистадоре, достигшем американских берегов Тихого океана, «Примечания в Ведомостях» впервые заговорили об уничтожении испанскими завоевателями индейских аборигенов. В довольно неуклюжей языковой манере того времени было сказано, что Бальбоа понуждал испанцев «против безвинных американцов некоторые бесчеловечия показывать».

Сведения об Америке медленно, но неуклонно распространялись в русской словесности. В 1730 г. Антиох Кантемир в примечаниях к своему переводу «Разговоров о множестве миров» секретаря Французской академии Бернара Фонтенеля дает уже точную дату открытия Америки, а Колумба называет «изобретателем Америки»[26].

Газета «Санкт-Петербургские Ведомости» с первых лет своего существования печатала сообщения из Америки. Первое из них появилось 26 января 1728 г.: «Из Бостона из новой Англии пишут, что там 29 дня октября прошлого года в вечеру о 10 часе при тихои и яснои погоде вдруг великое тресение земли слышно было, но оное не боле как 2 минуты было, и токмо некоторые дворы от оного не много повреждены»[27]. С тех пор известия из Америки начинают более или менее регулярно публиковаться на страницах газеты. Особое внимание уделялось соперничеству европейских держав в Америке.

Начало торговых сношений с Америкой нашло отражение в стихах Тредиаковского на новый год, написанных в 1732 г. и зачитанных автором 1 января 1733 г.:

Число сообщений из Америки возросло и приняло более систематический характер в период с 6 мая 1748 г. до 23 марта 1751 г., когда отдел иностранных известий в газете редактировал М.В. Ломоносов. На первой полосе было напечатано сообщение из Бостона о заключении там союза с шестью «американскими народами», т. е. индейскими племенами[29]. «Санкт-Петербургские Ведомости» писали о столкновении английских колоний в Америке с французами и испанцами[30], о войнах с индейцами[31], о черных невольниках, бежавших в леса и образовавших там свою общину[32]. Неизменно сообщалось о росте торговли с Америкой и принимаемых мерах «к безопасности купечества, дабы оное впредь столь многим неспокойствам подвержено не было»[33].

Ради русских купцов печатались сообщения, подобные следующему: «Помещики около Бостона, что в Новой Англии, приняли намерение пеньку там сеять, что всеконечно умножению купечества в сей провинции немало способствовать будет, также и другим Аглинским селениям в Америке»[34].

Внимание Ломоносова не могло не привлечь известие из Лондона: «Здесь трудятся над приготовлениями к новой експедиции, такой же, какая предпринята была в 1746 и 1747 годах, дабы вновь отведать, чтоб сыскать проход в северозападной Америке и исполнить великое намерение, чтобы надежнейшим и нестоль опасным путем, миновав Магелландский пролив и нос Доброй Надежды, ходить в Индию»[35].

Подбор иностранных сообщений соответствовал географическим интересам самого Ломоносова, внесшего большой вклад в изучение полярных морей и плавания по Северному Ледовитому океану.

Наиболее важным материалом иностранного раздела газеты за период, когда его редактировал Ломоносов, стало «Известие о нынешних Аглинских и Францусских селениях в Америке», появившееся в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 25 ноября 1750 г. как оригинальный текст, без ссылки на иностранный источник. В статье впервые в России дано географическое и историческое описание Северной Америки и ее населения.

Мы не обладаем документальным подтверждением авторства Ломоносова в отношении этой статьи, однако текстологическое сопоставление с его позднейшими географическими трудами позволяет предположить, что перед нами одна из ранних географических работ Ломоносова, написанная им самим или при его непосредственном участии (см. Приложения).

В своих географических трудах Ломоносов вновь возвращается к теме «аглинских селений» в Америке. Говоря о населении Алеутских островов, он пишет: «…зеркала и железные орудия показывают в небольшом отдалении селения людей, у коих сии ремесла знаемы. Калифорния и селения ишпанские в Мексике суть в немалом отдалении: то думать должно, что оное получают из аглинских селений в Гудсонском заливе, где Новый Иорк построен»[36]. Можно надеяться, что дальнейшее изучение источников позволит окончательно решить вопрос об атрибуции этой первой русской статьи о Северной Америке.

В русскую поэзию Америка вошла в середине XVIII в. благодаря Ломоносову как страна, откуда алчные европейцы вывозят золото. В «Письме о пользе стекла» (1752) Ломоносов писал об американских индейцах:

Как бы комментируя и развивая эти ломоносовские строки, А.Н. Радищев в «Слове о Ломоносове», вошедшем в «Путешествие из Петербурга в Москву», писал: «Желаешь ли снискать вящее искусство извлекати сребро и злато? Или не ведаешь, какое в мире сотворили они зло? Или забыл завоевание Америки?..»[37]

Изображение алчности и колониального разбоя в Америке встречаем мы и у А.П. Сумарокова. В стихотворении «О Америке» звучит гнев поэта, обличающего европейских захватчиков:

Еще в 1725 г., отправляя В. Беринга в камчатскую экспедицию, Пётр I повелел найти, где Азия «сошлася с Америкою». Хотя казак Семён Дежнёв в 1648 г. прошел через пролив, отделяющий Азию от Америки, только в 1732 г. русский мореплаватель Иван Фёдоров впервые нанес на карту американский берег этого пролива, названного позднее Беринговым. Лишь после этого и второй камчатской экспедиции Беринга, достигшей в 1741 г. побережья Северной Америки, был окончательно разрешен вопрос, «сошлася ли Америка с Азией», поставленный Петром I[39]. Вскоре появился и термин «Русская Америка» (так называли Аляску и Алеутские острова), получивший распространение к 60-м годам XVIII в.

Тема Русской Америки возникла почти одновременно в поэзии Ломоносова и Сумарокова. В героической поэме «Петр Великий» (1761) Ломоносов писал о пути русских в Америку:

Эти ломоносовские строки стали эпиграфом к книге русского мореплавателя Г.И. Шелехова, «росского Колумба», как назвал его в надгробии Державин, возглавившего экспедицию к берегам Русской Америки[41]. Шелехов стал одним из основателей Российско-американской компании, созданной для освоения Русской Америки, хотя ему и не довелось дожить до ее официального учреждения в 1799 г.

На следующий год после создания Российско-американской компании Г.Р. Державин в «Мнении о постройке мореходных судов частными людьми» высказался за развитие торговли с Америкой и призвал российское купечество «все свои обратить силы на Левант, на Индию, на Китай и Америку, которые давно, простирая руки, просят, чтоб Россияне брали от них сокровища их без всяких соперничеств весьма выгодным образом»[42]. Столетнее существование Русской Америки, проданной царским правительством в 1867 г. Соединенным Штатам, было первым реальным фактором исторических связей народов России и Америки.

В то время когда американцы еще вели борьбу за национальную независимость, Россия уже простиралась в трех частях света – Европе, Азии и Америке. Русские вышли к Тихому океану и перешагнули его, став на американском континенте. Русская поэзия XVIII в. с гордостью говорила о росте могущества России, славила российских колумбов, прокладывавших свой путь в Америку. Сумароков называл Екатерину владычицей «трех частей земного круга». Пушкин приводил слова Державина о Екатерине: «…в трех частях света владычество имеющая» (XI, 106)[43]. Отмечая, что Державин превозносил великое будущее России, Ф. Энгельс цитировал его двустишие, в сжатой форме выражающее политику Екатерины:

В «Дифирамбе государыне императрице Екатерине Второй на день ее тезоименитства ноября 24 дня 1763 года» Сумароков воспевает «Российского американца» (индейца) и Русскую Америку, связанную в представлении современников с именем Витуса Беринга, умершего во время зимовки на Командорских островах, а также будущий расцвет мореплавания, торговли и культуры в этой части России:

В 60-е годы XVIII в. начинается период более пристального знакомства русских литераторов и русских читателей с Америкой. Определяющую роль в этом процессе сыграли русские просветители, их журналы и газеты. Вместо диковинной и полуфантастической страны, где живут то ли троглодиты, то ли люди с двумя головами[46], Америка приобретает в сознании русских авторов и читателей конкретно-исторический облик, а со времени войны за независимость в 1775–1783 гг. между Россией и Соединенными Штатами завязываются уже торговые и культурные связи.

2

Русские просветители и «словутая страна»

И мы страну опустошения назовем блаженною…

А.Н. Радищев

В 60–80-е годы XVIII в. возникают первые взаимные симпатии и интересы между народами России и Америки. Выходившее в Москве «Собрание Лучших Сочинений», издававшееся учителем Д.И. Фонвизина по Московскому университету профессором И.Г. Рейхелем, опубликовало в 1762 г. «Диссертацию о вероятнейшем способе, каким образом в Северной Америке первые жители поселились», переведенную с латинского языка графом Артемием Воронцовым. Ссылаясь на голландского юриста и социолога XVII в. Гуго Гроция, автор диссертации развивает идею о том, что американские индейцы – выходцы из «восточной Татарии или Камчатки»[47]. В 1765 г. появилась книга под названием «Описание земель Северной Америки и тамошних природных жителей», переведенная с немецкого языка А. Разумовым. Эти первые на русском языке сочинения о Северной Америке знакомили с историей открытия и колонизации страны, с природными условиями и нравами ее жителей.

На русском языке получила распространение «американская повесть» о старике-индейце, спасшем молодого английского офицера. Эта чувствительная история печаталась под разными заглавиями: «Великодушие дикого человека» (перевод с немецкого)[48], «Абенаки» (перевод с французского)[49], «Абенакизец. Нравоучительная повесть» (перевод с немецкого Дм. Рыкачева)[50], «Повесть о диком абенакизце»[51], «Абенаки, или Пример чувствительности индейцов» (за подписью поэта Авраама Лопухина)[52], «Абенаки. Американская повесть» (перевод с французского)[53].

Разного рода повести и очерки об американских индейцах довольно часто появлялись в русских журналах конца XVIII в. В них честные, хотя нередко и жестокие индейцы противопоставлялись испорченным европейцам. Изображение индейцев носило, особенно в первое время, условно-руссоистский характер. В журнале «Детское Чтение для Сердца и Разума», издававшемся Н.И. Новиковым в качестве приложения к «Московским Ведомостям», появилась назидательная новелла «Дикий американец»[54]. П.И. Богдановичем была дважды издана повесть «Дикий человек, смеющийся учености и нравам нынешнего света»[55], пользовавшаяся, по-видимому, успехом у читателей. Поэт Александр Савин переводит пасторальный рассказ И.Г. Кампе «Пример жестокости индейцев»[56]. В другом приложении к газете «Московские Ведомости» – журнале «Приятное и Полезное Препровождение Времени» – напечатана в переводе с английского сентиментальная драматическая сценка «Разговор в царстве мертвых. Меркурий, поединщик и дикий американец»[57]. Этот перечень можно было бы продолжить[58].

Индейская тематика постоянно привлекала внимание выдающегося русского просветителя Н.И. Новикова. Мемуарный роман И.Г. Пфейля «Похождение дикого американца» в переводе Ивана Богаевского вышел у Новикова двумя изданиями – в Петербурге (1773) и в Москве (1779). В год окончания войны за независимость США Новиков опубликовал перевод книги Жана Бернара Боссю «Новые путешествия в Западную Индию, содержащие в себе описание разных народов, живущих в окружности большой реки Сент-Луи, обыкновенно называемой Мисисипи». Русский рецензент книги Боссю писал, что она «заохочивает читателя» и «содержит в себе столько же приятности, сколько и пользы»[59].

В журнале Новикова «Покоящийся Трудолюбец» появилось «Письмо индейца о нравах европейцов», написанное в том же жанре записок простодушного и наивного наблюдателя, что и «Персидские письма» Монтескье и «Гражданин мира, или Письма китайского философа» Голдсмита. Очутившись в Европе, американский абориген пересказывает все увиденные им несообразности и приходит к выводу: «Одним словом, Европеец есть облеченное в тело противоречие. Для разведения спорящих сторон имеют они получающих за то плату людей, которые все тяжбы делают вечными. Для сохранения спокойствия в государстве покупает один сосед право судить другого… Люди, которые никогда не голодны, едят целый день; а кто голоден, должен поститься. Богатым дают в подарок тысячи, а убогим полушку»[60].

К жанру эпистолярной просветительской литературы о «естественном человеке» относится также «Письмо дикого американца, привезенного в Старый Свет из Нового». Простодушный индеец обращается к своему другу в лесах Америки: «Я нахожусь между Европейцами, таким народом, который просвещеннейшим себя почитает и в то ж самое время не стыдится возлагать узы рабства на тех, коих природа произвела может статься под единым созвездием». Царящая среди европейцев социальная и нравственная несправедливость глубоко поражает индейца. «Но вот, что для меня неразрешимою загадкою: они ежечасно твердят мне, что не дулжно притеснять никого, кто бы какого закона ни был; ибо де все мы братья, а сами, переплыв столь обширное море на такой большой лодке, отнимают у нас вольность и права человечества, сами грабят и теснят, да еще при том не стыдятся говорить, что они то делают из человеколюбия и желая нас просветить. Прекрасное просвещение! – Изрядное человеколюбие! – О! Сколько бы мы были блаженны, когда б не знали ни сего человеколюбия, ни их просвещения! Поля б наши не были обагрены кровию наших отцов, братьев и сродников…»[61].

Особое место индейская проблематика занимала в газете «Московские Ведомости», когда ее редактором был Н.И. Новиков. Уже в начале 1780 г. газета извещала, что «Индейцы объявили, от лица пяти народов, войну Американскому Конгрессу за то, что Американцы делали в их областях великие разорения»[62]. Через пять лет Новиков сообщал, что война с «индейскими народами» закончилась подписанием трактата, по которому немалая часть земель их отнята «в награждение тех убытков», какие причинили индейцы белым[63].

После окончания войны за независимость проблема индейцев приобрела новую остроту. Осенью 1785 г. из Нью-Йорка пришло известие, что «Индейцы, с которыми Конгресс в прошлом году заключил трактат, весьма оным недовольны» и не хотят отдавать тех земель, которые по договору у них отбирались[64]. В следующем номере газеты Новикова сообщалось, что американский конгресс отправил «несколько войск в те страны, где недавно Индейцы оказали свои свирепства»[65].

Индейцы сопротивлялись. «Находящиеся в Ниагарских окрестностях дикие Американцы вступили между собою в союз на тот единственный конец, чтобы независимым Американским Областям отмстить за разные притеснения, какие они с некоторого времени от них претерпевают»[66]. Вчерашние участники революции пришли в «величайшее беспокойство по причине союза Индейцев и войны, которою они уже угрожают. Конгресс просил Васгингтона, чтобы он принял на себя командование войсками противу оных; но он отказался от сего»[67]. О конфликте с индейцами, у которых конгресс отобрал земли, и о прямом истреблении индейских племен «Московские Ведомости» систематически писали на протяжении 1786–1787 гг.[68] На страницах газеты можно было прочитать о «бесчеловечном поступке» отряда полковника Робертсона в Виргинии, истребившего индейцев Чикамангского поколения близ озера Тене[69].

Свою расовую политику американское государство закрепило в первых же постановлениях. Наряду с истреблением индейцев «Американские Соединенные Области определили позволять селиться в Америке всем иностранцам, какой бы веры ни были, исключая жидов»[70]. Как бы в противовес измышлениям американских расистов по поводу индейцев газета Новикова предлагает своим читателям антропологическое описание американцев, как называли тогда обычно индейцев. «Американцы великорослы и имеют прямой стан. Сложение их крепко, но такой крепости, которая способнее к перенесению многих трудностей, нежели к продолжительной рабской работе, скоро их умерщвляющей: они имеют крепость хищных зверей, а не тяглых… Личные черты их правильны, но вид суров. Волосы их длинны, черны, прямы и столь жестки, как лошадиные. Бород они не имеют. Цвет лица их краснотемный. Сей цвет почитается ими за красоту и подделывается беспрестанным употреблением медвежьего сала и румян»[71].

В статье «Об образе правления у Американцев и о гражданском их установлении» газета Новикова писала о свободолюбии индейцев: «Свобода, в полном ее пространстве, есть любимая склонность Американцев, которой они всем жертвуют. Она делает им сносною жизнь сомнительную и бедную, и воспитание их таково, что сия склонность до крайности оным утверждается»[72].

«Американцы» для русского читателя XVIII и начала XIX в. – прежде всего индейцы. Самым известным произведением русской литературы XVIII в. об Америке стала комедия «Американцы» (1788), написанная И.А. Крыловым совместно с А.И. Клушиным, где героями выступают индейцы, изображенные согласно просветительской литературной традиции. В раннем стихотворении Пушкина «К Наталье» (1813) индейцы именуются «грубыми американцами». Н.А. Полевой в своем переводе «Легенды о Сонной Лощине» Ирвинга называл старого индейского вождя «старик американец»[73]. И даже в «Психологических заметках» В.Ф. Одоевского, написанных в 30-е годы и опубликованных в 1843 г., об индейце говорится как об американце, которого человек европейской культуры не в состоянии понять[74].

Глубокое осуждение новой, послереволюционной Америки, истребляющей индейцев, дано в «Путешествии из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева. Писатель-революционер рассматривает «заклание индийцов» как начало развития Америки по пути наживы и унижения человеческого достоинства. «Европейцы, опустошив Америку, утучнив нивы ее кровию природных ее жителей, положили конец убийствам своим новою корыстию»[75].

Н.М. Карамзин в «Послании к А.А. Плещееву» (1794) недвусмысленно выразил сложившееся к концу XVIII столетия отношение русской просветительской мысли к современной Америке:

Интерес к Америке был вызван в русском обществе 80– 90-х годов XVIII в. событиями американской революции, или, как тогда говорили, отложением «аглинских селений» в Америке от Великобритании. В это время появляется ряд изданий, уделяющих пристальное внимание истории Америки. Русские книгочеи не расставались с 27-томным «Всемирным путешествователем» Жозефа де Ла Порта, одним из популярных сочинений того времени, содержащим сведения о всех известных странах и государствах. Книги Ла Порта, неоднократно переиздававшиеся на русском языке, имелись во всех больших библиотеках, собранных в конце XVIII в.

В восьмом томе «Всемирного путешествователя», наряду с Канадой, Флоридой и Ямайкой, рассказывалось об английских поселениях в Северной Америке и их культуре, о просветительно-миссионерской деятельности новоанглийского проповедника Джона Элиота (1604–1690), прозванного «апостолом индейцев» за то, что он первым стал обращаться к индейцам на их собственном языке, а затем перевел несколько церковных книг на язык массачусетских индейцев. Сообщалось и о культуре английских колоний в Северной Америке, в частности в Бостоне, население которого достигало в 40-е годы XVIII в., когда писалась книга Ла Порта, 20 тысяч человек: «Находится также в Бостоне пять или шесть типографий, в коих станы всегда заняты печатанием; и два раза в неделю издаются ведомости»[77].

Выпуская книгу Ла Порта в самый разгар войны в Америке, переводчик Я.И. Булгаков счел нужным пояснить раздел «Аглинские селения» своим собственным примечанием: «Всем известно, что аглинские в Америке селении отложились от Великобритании и усиливаются составить независимую республику: но никто предузнать не в состоянии, чем их война кончится, и в каком они тогда положении останутся, а потому и бесполезно кажется увеличивать сию книгу историею всех нынешних тамо происшествий, пока дело совершенно не решится и не переменит состояния Американских аглинских селений, поставя их на твердом и прочном основании»[78].

Другой не менее популярной книгой, содержащей сведения об Америке, была «История о странствиях вообще по всем краям земного круга», принадлежащая автору «Манон Леско» аббату Прево. Сочинение Прево (изданное в Университетской типографии у Н. Новикова в 22 частях в переводе М.И. Веревкина, автора пьесы «Точь в точь» из эпохи пугачёвского восстания) представляет собой целую библиотеку научных знаний того времени. Эти книги, как и составленное П.И. Богдановичем обозрение «О Америке»[79], давали изложение основных известных в Европе исторических, географических и социально-этнографических сведений о стране.

Глава об «аглинских сельбищах» в XIV части «Истории о странствиях» заканчивается прославлением Вашингтона, который «в настоящем столетии… произвел самую знаменитую политическую перемену», и «другого великого мужа, достойного называться Американским Фабиусом», – Франклина. Особенно примечательны рассуждения об итогах и смысле американской революции: «Положительные законы Соединенных Областей Северной Америки, изданные уже на свет, составляют уложение, столь же примечательное в летописях философских, как и произведенная основанием их перемена в летописях же политических. Проявили народное правительство, коего чистее никогда еще не существовало». М.И. Веревкин как бы предоставляет читателю сравнить «демократию» (понятие, переданное им как «народное правительство») с русским самодержавием.

Напечатать в русской книге, что «чистее» Американской республики никогда еще не было другого правления, означало бросить прямой вызов Екатерине II. Однако слово «революция», каким названы в оригинале американские события, в переводе отсутствует. Вместо фразы: «Из революции нередко возникают лучшие законы» – в напечатанном переводе читаем: «Из посреди наисильнейших потрясений областей нередко возникают лучшие законы. Человек, свергая с себя иго, которое находит тягостным, щастливым себя ставит, что мог отважиться на такое усилие»[80].

Первое оригинальное сочинение о «селениях аглицких» в Америке составил литератор и переводчик Дм. М. Ладыгин (Лодыгин). В предуведомлении к своей книге «Известие в Америке о селениях аглицких, в том числе ныне под названием Соединенных провинций» автор этой первой русской истории США рассказывает о попытке суммировать различные сведения об Америке, печатавшиеся как в иностранных новейших сочинениях, так и в русских «Ведомостях» – петербургских и московских: «И об Америке есть давно у нас в книгах показание: да не всем читателям ведомостей для справок подручно».

«Известие» Ладыгина написано красочным и своеобычным языком того времени. О Нью-Йорке повествуется: «Ней Юрк, Новый Юрк, страна так нарицаемая близ Новой Англии, найдена сперва Шведскими мореплавателями и населена при их Королеве Кристине, – потом Шведов выгнали Голландцы, а тех выгнали Агличане, и так по себе се проимяновали»[81]. О Филадельфии сообщалось, что там «еще теплее Азова и Астрахани», а из достопримечательностей города упомянута «знатная библиотека с натуральным кабинетом и монет собранием». Автор постоянно сравнивает Северную Америку с Россией и даже предлагает свое средство от американских мух, «называемых мускиты»: «Дегтю бы нашего березового или ныне ославленного мыла дегтярного туда отведать в посылку»[82].

В большинстве своем книги об Америке, появлявшиеся в России, были переводными. В типографии Новикова издана в переводе с немецкого книга Фридриха Вильгельма Таубе «История о аглинской торговле…» (1783), программный подзаголовок которой выражал отношение просветителей к революционной войне американского народа: «…с достоверным показанием справедливых причин нынешней войны в Северной Америке» (немецкое издание книги Таубе вышло в Лейпциге в 1776 г.). В 1790 г. в переводе И.И. Ливотова, автора работ по сельскому хозяйству, в Петербурге вышла «Сокращенная аглинская история от древнейших до нынешних времен, сочиненная г. Купером». К книге В.Д. Купера приложено «Описание войны Англии с Соединенными Американскими областями», дающее очерк истории этой войны вплоть до заключения в 1783 г. Парижского мирного договора.

Среди книг, которые возил «с собой в дорогу» (VI, 438) пушкинский Евгений Онегин, была «История о Америке» В. Робертсона, первый том которой появился по-русски в начале 1784 г.[83] Книга Робертсона заслуживает особого внимания, ибо по ней изучали историю Америки Радищев и декабристы (П.И. Пестель); она стала для современников символом свободолюбивого духа американской революции[84]. Побывав в России и узнав «об открытиях Россиян в преплавании их из Камчатки к берегам Америки»[85], Робертсон намеревался ввести эти сведения в свой оставшийся незавершенным труд.

В новиковских «Московских Ведомостях» рекламировалась книга Иоахима Кампе «Открытие Америки», выпущенная для «приятного и полезного чтения» детям и юношеству и написанная в увлекательной форме беседы отца с детьми. «Кампе, прославившийся в Германии сочинениями своими до воспитания детей, – писала газета Новикова, – предлагает в сем своем сочинении, на российский язык переведенном и одобряемом нами, младым нашим соотечественникам всю историю открытия Америки, или Нового Света, почерпнутую им из достоверных источников и очищенную от всего того, что имело в себе вид романтический и неправдоподобный»[86].

В 1795 г. в типографии Московского университета вышел перевод книги известного путешественника по Северной Америке Джонатана Карвера, выдержавшей многочисленные переиздания на английском, французском и немецком языках[87]. Описывая жизнь американских индейцев, их нравы и обычаи, образ правления, религию, обряды, игры, «способ, каким индейцы ведут войну», и «способ, каким у индейцев заключается мир», автор приводит в качестве примера индейского фольклора перевод песни, которую индейцы поют при начале охоты. Это первый известный нам образец индейского фольклора на русском языке: «Я встану до восхождения солнца и взойду на тот холм, чтобы видеть, как новый свет прогоняет пары и истребляет облака. Великий Дух, даруй мне счастие! а когда солнца не будет, даруй мне, о луна, достаточный свет, чтоб я мог безопасно, обремененный дичиною, возвратиться в свою палатку»[88]. Отмечалась также музыкальность языка индейцев, у которых почти каждое слово кончается гласной.

Что касается переводческого уровня этих и подобных им книг, то его кратко и выразительно охарактеризовал еще Пушкин, сказавший, что мы узнаем судьбы земли «в переводах одичалых» (VI, 583). Эти издания, отражавшие уровень «дохудожественного» перевода, сыграли тем не менее немалую роль в знакомстве русских читателей с историей и культурой Америки.

Статьи об Америке в русской прессе XVIII в., и прежде всего в новиковских «Московских Ведомостях», представляют собой факт литературной истории. Как известно, понятие «литературная история» шире понятия «история литературы» и предполагает рассмотрение литературы в контексте проблем истории и общественной мысли того времени. Перед нами интересная и еще малоизученная страница русско-американских литературных связей[89]. В течение целого десятилетия американская революция была в центре внимания русских просветителей, рассматривалась как самое важное событие мировой истории, сведения о котором определяли во многом лицо выпускавшейся Н.И. Новиковым газеты. «Объявление независимости соединенных Северо-Американских областей принадлежит к самоважнейшим приключениям нашего века, толь обильного достопамятными переменами»[90], – утверждалось в «Прибавлении к “Московским Ведомостям”», своеобразном общественно-политическом журнале.

Лишь Великая французская революция обозначила конец периода исключительного и ни с чем не сравнимого интереса к «американским делам» в русской демократической прессе.

«Московские Ведомости» в десятилетие, когда их редактором был выдающийся писатель-просветитель и журналист Н.И. Новиков (с 1 мая 1779 г. до 1 мая 1789 г.), содержат ценнейший материал русской публицистики.

Значение раздела «Америка» в газете Новикова, информировавшей русских читателей о политической, общественной, экономической и культурной жизни возникающего государства, можно по-настоящему понять и оценить лишь в сравнении с тем, что было известно читателям того времени об «аглинских селениях» в Америке. Переводные сочинения на эту тему, печатавшиеся в журналах и выходившие отдельными изданиями (упоминавшиеся уже книги Ла Порта, В.Д. Купера, И. Кампе и др.), не идут ни в какое сравнение с живым и обстоятельным репортажем, который из номера в номер вел Новиков в газете, выходившей по средам и субботам.

В годы американской революции в «Московских Ведомостях» выработался жанр небольшого публицистического репортажа, военного очерка, повествующего, в частности, о трудностях и успехах суровой борьбы революционной армии Вашингтона против англичан и гессенских наемников. Специфическая черта этого нового жанра – умение на основе конкретных и повседневных фактов, далеко не всегда благоприятных для американских революционеров, вызвать симпатии и сочувствие читателя к делу борьбы за свободу.

Читающая Россия была обязана Новикову тем, что он стал систематически печатать известия об Америке, полученные не только из Лондона и Парижа, как делали другие издатели, но и из самой Америки. Нетрудно понять, что осуществить подобное начинание двести лет назад, когда газета не имела «собственного корреспондента» в Нью-Йорке или Вашингтоне (да и на месте будущей столицы США еще простирались болота и леса), было неимоверно трудно. Редкие письма Ф.В. Каржавина, первого русского писателя, находившегося в Америке в годы революции, не могли, конечно, даже если некоторые из них и печатались анонимно в «Прибавлениях к “Московским Ведомостям”», разрешить задачу постоянной и систематической информации о событиях в Соединенных Штатах. Источники здесь, помимо иностранных газет и журналов, были самые разнообразные – от жившего в Париже Франклина, на которого нередко ссылалась газета, до приезжих американцев, о прибытии и отъезде которых изредка сообщалось в газете. Как бы то ни было, публицистическая хроника американской революции, печатавшаяся в «Московских Ведомостях», остается выдающимся и еще недостаточно исследованным документом русской литературы конца 70-х – начала 80-х годов XVIII в.

События американской войны за независимость привлекли внимание русских читателей еще в «доновиковский» период «Московских Ведомостей». О битве при Конкорде 19 апреля 1775 г., ознаменовавшей начало вооруженной борьбы американского народа, сообщалось из Лондона от 29 мая: «С прибывшим вчера сюда из Америки от генерала Гажа <Гейджа> нарочным получено известие, что вражда между королевским войском и Бостонскими жителями напоследок дошла действительно до неприятельских действий. Для овладения некоторою артиллериею, которую тамошние жители поставили неподалеку от местечка Конкорды… послан был, как в присланном объявлении показано, деташамент под предводительством полковника Шмита, состоящий от 800 до 900 человек, которой сперва встретили сто человек тамошней ландмилиции. Деташамент оный сначала их уговаривал, чтобы они разошлися добровольно: но как Американцы в том оного не послушались, то королевское войско по них выстрелило… В том же объявлении упоминается еще, что народ со всех сторон сбежался в Бостон, и оказался повсюду ужас гражданской войны»[91].

По прошествии года в России читали удивительные известия о событиях в «аглинских селениях» Северной Америки. «Санкт-Петербургские Ведомости» сообщали со ссылкой на Лондон о провозглашении независимости «Соединенных селений», как именовались у нас поначалу Соединенные Штаты. «В Гласгов, что в Шотландии, прибыл из Виргинии… корабль, на котором приехали и разные из Америки люди, – писала официальная правительственная газета. – Они объявляют, что Филадельфийский Конгресс объявил тринадцать Селений вступивших в союз независящими, и дело производится теперь всеми Генеральными в разных Провинциях собраниями… Земли всех тех, которые не хотят еще от Великобритании отложиться, конфискуются; и они должны из Селений удаляться: причем также взяты под стражу, как предатели Американской вольности, некоторые Аглинского правления доброжелатели, которых письма мятежниками переняты»[92].

Новость была столь необычна, что журнал Академии наук, печатавший политические известия, сообщил о ней осторожно – как о создании новой организации: «Конгресс учредил ныне особый военный орден, под именем Ордена независимости. Оный состоит из президента Ордена, Иона Ганкока и 24-х кавалеров, в числе коих находятся и мятежнические предводители Васгингтон, Путнам и Востер» (Дэвид Вустер)[93]. И только в следующем номере журнала было сказано о «ясном объявлении от Конгресса», провозгласившего независимость американцев от Англии.

30 августа 1776 г. «Московские Ведомости» повторили известие о том, что «Филадельфийский конгресс 13 соединенных селений объявил независящими от Великобритании», а в декабре того же года «Санкт-Петербургские Ведомости» поместили сообщение из Парижа от 9 декабря о том, что вблизи Нанта стал на якорь американский капер «о шестнадцати пушках», взявший на пути своем в плен два английских судна. «На капере сем находится славный Доктор Франклин с двумя своими внуками… Он говорит, что Англия не может уже теперь покорить мятежных Селений… Должно думать, – заключает репортер, – что он имеет важный предмет в своем путешествии»[94]. С этих пор имя Франклина в русской печати неразрывно связано с судьбами американской революции.

«Санкт-Петербургские Ведомости», перепечатывавшие большинство сообщений об Америке из английских газет, занимали проанглийскую позицию, присущую определенным правительственным кругам в Петербурге. Совершенно иное, подчас восторженное отношение к делу американской свободы встречаем мы у Н.И. Новикова. Три его периодических издания («Московские Ведомости», журналы «Прибавление к “Московским Ведомостям”» и «Московское Ежемесячное Издание») постоянно давали широкую информацию о политических событиях в Америке.

Русская демократическая общественность, особенно молодежь, с волнением следила за развитием борьбы в далекой и неизвестной еще Америке. Общество разделилось на сочувствующих американцам и на тех, кто держал сторону английского короля. Н.М. Карамзин вспоминал, что в годы учения в частном пансионе профессора Московского университета Шадена его симпатии были еще целиком на стороне англичан: «С каким восторгом, будучи пансионером профессора Ш^*, читал я во время американской войны донесения торжествующих британских адмиралов! Родней, Гоу не сходили у меня с языка; я праздновал победы их и звал к себе в гости маленьких соучеников моих»[95]. С годами, как признается писатель, его симпатии к англичанам, порожденные чтением романов, заметно поостыли, и он не без иронии вспоминает в «Письмах русского путешественника» свое юношеское англофильство.

В первый год, когда Новиков стал издателем «Московских Ведомостей», отношение газеты к американским событиям не было еще самостоятельным и большей частью основывалось на сообщениях из Лондона. Лишь со временем Новиков вырабатывает собственный взгляд на войну в Америке и начинает опираться на сведения из Соединенных Штатов. Первое известие непосредственно из Америки появилось в его газете 17 июля 1779 г. Из Бостона от 26 апреля сообщалось об успехе американцев на море и захвате кораблей, снабжавших продовольствием английские войска в Джорджии. «Сего месяца один корабль наш привел сюда Аглинского капера, с которым получили мы известие, что небольшой флот господина Гопкинса, из четырех фрегат только состоящий, взял десять Аглинских кораблей, кои в Новом-Йорке нагружены были съестными припасами для находящихся войск в Георгии… Потеряние сих кораблей тем чувствительнее должно быть для Англии, что войска ее в Георгии находящиеся превеликий терпят недостаток в съестных припасах»[96]. Позднее, в номере от 10 августа (№ 64), то же самое было подтверждено Франклином из Парижа.

Следует отметить, что первые сообщения в новиковских «Московских Ведомостях» из Америки печатались как самые важные, на первой полосе, раньше всех иных иностранных известий. Несомненно, издатель придавал им исключительное значение, вынося нередко и в дальнейшем вести из Америки на первую полосу.

Из Англии поступали сведения, что в американском войске «по причине недостатка в деньгах и в съестных припасах происходит великое смятение». Лондон рисовал картину мятежной Америки в самых мрачных тонах. «Описать не можно, – сообщалось из столицы Англии, – в каком жалком состоянии находится теперь провинция Пенсилвания; да и в прочих провинциях ничего, кроме стенания и жалоб против Конгресса, не слышно»[97]. Особенно муссировались в английских газетах слухи, что американский народ «желает возвратиться под покров Англии»[98].

Среди героев американской войны за независимость наряду с Вашингтоном и Франклином большой популярностью пользовался в России американский флотоводец Поль Джонс, перешедший после окончания войны на русскую службу (1788–1789) и оставивший по себе память в истории не только русского флота, но и русской литературы. О нем в России вспомнили в начале 1830-х годов в связи с переводом романа Купера «Лоцман».

«Московские Ведомости» подробно информировали о выигранной Джонсом, или Павлом Ионесом (Паулем Жонсом), как его тогда называли, знаменитой морской баталии, происшедшей 23 сентября 1779 г. и считающейся датой рождения американского военного флота. «Малая Американская эскадра, состоящая из 7 кораблей и 1600 человек, на сих днях вышла отсюда в море, – писали из французского порта Лорьяна 19 августа, – под командою коммодора Ионеса и под прикрытием фрегата “Ле Боном Ришар” о двадцати двух пушках. Вскоре ожидают известия о предприятии сей эскадры, ибо капитан Ионес об Аглинских и Ирландских берегах весьма сведущ»[99].

Из Лондона встревоженно писали: «На сих днях получили мы еще неприятное известие, а именно: что известный капитан Американский Пауль Жонес в последних числах прошедшего августа месяца показался с эскадрою, из шести Американских кораблей состоящею, на Ирландских берегах»[100]. И, как нередко случается, известию о поражении предшествовал слух о победе. 24 сентября из Лондона сообщали: «Вчера пронесся здесь слух… что вся эскадра Американского адмирала Павла Ионеса двумя нашими военными кораблями и двумя фрегатами истреблена… корабль, на котором сам Ионес находится, потоплен во время сражения»[101]. Однако на следующий день из Гулля пришло известие о том, что же произошло на самом деле: «Фрегат “Серапис” и вооруженное судно “Контесса оф Скарборуг”, провожавшие купеческий наш флот из Балтийского моря, были встречены между Фламбург-Геадом <мыс Фламборо-Хед> и Скарборугом <Скарборо> эскадрою Павла Ионеса. По жестоком сражении оба судна наши должны были сдаться… Павел Ионес разбил еще 19 других судов, из коих часть взял, а другую потопил»[102]. Неделю спустя из Лондона сообщалось, что жители северных районов Англии приведены в страх известным Павлом Ионесом, «который мог бы Лейт <Лит, порт Эдинбурга>, Гуль и другие места обратить в пепел, получил, сказывают, от Доктора Франклина повеление таковых опустошений не делать»[103].

Вскоре «Московские Ведомости» опубликовали сделанное Полем Джонсом обстоятельное описание сражения его корабля «Ле Бон Омм Ришард» (носившего название прославленной книги Франклина «Бедный Ричард») с английскими кораблями. Даже в русском переводе того времени этот очерк передает живой и напряженный стиль рассказа американского моряка[104].

С этих пор имя Павла Ионеса стало хорошо известно русским читателям. Оно постоянно мелькает в «Московских Ведомостях» в сообщениях из Парижа, Лондона, Амстердама, Америки[105].

Среди «знатнейших приключений» 1779 г. «Московские Ведомости» отмечали возвращение с победой Поля Джонса 5 октября к берегам Голландии[106]. В хронике из Парижа от 1 мая 1780 г. извещалось, что «Павел Ионес в четверток был на Италианской комедии, где его, так же как и в Опере, приняли зрители с рукоплесканиями. Он живет у господина Адамса, министра Американских селений»[107]. В октябре 1781 г. Америка чествовала Поля Джонса. «Московские Ведомости» сообщали, что американский конгресс «издал два определения, из коих в первом отдает ему яко капитану флота Союзных Американских Областей должную справедливость, похваляя отличную его храбрость, особливо же при славно одержанной им у Аглинских берегов победе над военным британским кораблем “Сераписом”»[108].

Одно из последних сообщений о Джонсе в «Московских Ведомостях» касалось планов русской экспедиции, которую думал осуществить американский мореплаватель. «Говорят, что прославившийся во время войны между Англиею и Америкою Павел Ионес приготовляет в л’Ориенте <Лорьяне> собственным своим иждивением три корабля, с которыми думает отправиться к Камчатским берегам для заведения там новых мягкою рухлядью торгов»[109]. Однако планам предприимчивого американца о заведении пушного промысла на камчатских берегах не было суждено осуществиться.

«Московские Ведомости» печатали официальные документы американского конгресса и сводки с театра военных действий в Америке. «Из Америки уведомляют, – писала газета осенью 1780 г., – что Конгресс ныне снова вознамерился не заключать мира с Англиею до тех пор, пока Америка не признана будет независимою»[110]. Из Англии шли слухи самые противоречивые. «Некоторые утверждают, что все войска вызваны будут из Америки и что война с Американцами на несколько времени прекратится. Другие же говорят, что отсюда для усиления армии генерала Клинтона отправлено будет 16 тысяч человек войска»[111]. Описывая военные действия осенью 1780 г., газета заключает: «Полученные здесь из Америки известия противоречат между собою… Восточные ветры суть без сомнения причиною тому, что мы не получили точнейших о сем известий»[112].

Публикуя из номера в номер сводки военных действий в Америке, сообщения из Филадельфии, Балтимора и других американских городов, «Московские Ведомости» особое внимание уделяли вопросу о замирении, надеждам и планам английского правительства. 12 декабря 1780 г. из Лондона писали: «Здесь говорят о новом плане примирения с Америкою, по которому селения сами на себя будут налагать подати»[113]. Из Парижа вести были менее оптимистичны: «Ныне исчезли уже опять все слухи о мире, ибо Англия без того не хочет заключать мира, пока Американцы не возвратятся под Великобританское подданство; и потому успех оружия в нынешнюю кампанию решит продолжение войны»[114].

Сведения из Америки звучали совсем иначе, чем из Англии. «Образ правления, который отложившиеся от Англии соединенные Американские провинции восприняли, день ото дня получает более твердости»[115], – писали из Бостона 4 ноября 1780 г. По мере успехов американской революции рубрика «Америка» встречается в газете все чаще. Иногда известия о войне даются только из Америки.

Немало сведений о войне печаталось со ссылкой на Париж. Газета поместила «Письмо генерала Грена» (Натаниела Грина) от 16 марта 1781 г., в котором, несмотря на признание успехов армии англичан, выражалась уверенность в победе американцев. Слова талантливого военачальника армии повстанцев, выходца из низов, бывшего кузнеца, звучали призывом ко всему американскому народу: «Твердость наших офицеров и солдат беспримерны. Невзирая ни на какие трудности, они оказали столько храбрости и мужества, сколько от лучших воинов ожидать можно»[116].

Напротив, известия из Лондона выдавали чаемое за действительное: «В письмах из Нового-Йорка от 28 мая пишут, что в Конгрессе владычествует ныне величайшее смятение и уныние… Думают, что ежели обнародовано будет прощение предводителям мятежников, то Конгресс воспользуется оным. Американцы весьма скучают уже войною, и генерал Васгингтон хочет сложить с себя командование армиею»[117]. В английских газетах особенно подчеркивалась измена американского генерала Арнолда, перешедшего на сторону англичан[118].

Вместе с тем в газете Новикова появлялись довольно пространные очерки военных действий в Америке – яркие образцы военной публицистики XVIII в. Таковы статьи «Из Шарлестовна» (т. е. Чарлстона)[119] и очерк о победе генерала Грина над англичанами, присланный из Филадельфии[120].

Как сообщалось из Филадельфии от 6 декабря 1780 г., американский конгресс получил известие о «вооруженном нейтралитете» России и изъявил «глубочайшее свое почтение» этим акциям, а также «усердие свое споспешествовать оным»[121]. В том же номере газеты были опубликованы краткие сведения о Вашингтоне и других американских военачальниках. Так был сделан первый шаг к знакомству двух государств, причем русская печать, как и в дальнейшем, выступила более активной стороной в этом двустороннем процессе.

Известия о войне в Америке, получаемые «Московскими Ведомостями» из Парижа, обычно исходили от Б. Франклина. Когда в начале 1781 г. в Пенсильвании произошло возмущение в войсках Вашингтона в связи с недостатком продовольствия и финансовыми трудностями, газета не скрыла от читателей этого факта, но дала ему свою интерпретацию, основываясь на информации, полученной от Франклина. Иногда газета Новикова прямо сообщала: «Доктор Франклин получил с прибывшим в л’Ориент из Филаделфии кораблем известие, что возмутившиеся войска из Васгингтоновой армии опять с нею соединились и что маркиз де ла Файетт немало способствовал к примирению их»[122]. Или, напротив, объясняла отсутствие ожидаемых новостей тем, что «Доктор Франклин не получал еще никакого известия о сражении, происходившем между маркизом Ноальем и одним передовым корпусом Агличан при Новом-Йорке»[123].

Можно предположить, что газета Новикова черпала сведения со ссылкой на Франклина не только из французских газет, но и имела непосредственные контакты с ним самим через русских, живших в Париже и встречавшихся там, подобно Д.И. Фонвизину, с Франклином. «Уверяют, что Доктор Франклин получил известие, что американский генерал Грен 8 октября 1200 человек Агличан частию убил, частию же в полон взял»[124], – писали «Московские Ведомости». Даже когда вести от «славного Доктора Франклина» не содержали в себе конкретной информации, Новиков считал своим приятным долгом напомнить о нем русскому читателю: «Доктор Франклин на сих днях получил письма из Америки с прибывшим в л’Ориент 9 числа сего месяца <сентября> судном, которыми он, по-видимому, весьма доволен»[125].

Между тем в известиях из Америки военные успехи американцев представлялись все более и более внушительными. Из Хартфорда в Коннектикуте сообщалось о торжественной встрече там Вашингтона и командующего французской армией графа Рошамбо, о подготовке совместных действий американских и французских сил «противу общего их неприятеля»[126]. Из Филадельфии 8 июня 1781 г. писали: «Теперь ясно видеть можно, что Агличане во всей окружности 13 Американских областей ни чем больше не владеют, кроме тех мест, где армии их силою утвердятся»[127].

Разгром английской армии под Йорктауном 19 октября 1781 г. означал окончательную победу американцев в войне за свою независимость. Уже 27 октября в «Московских Ведомостях» появилось название Йорктовна, где «занял пост» английский лорд Корнваллис со своей армией. 26 октября из Лондона распространились слухи (преждевременные, ибо никакой корабль не мог тогда за неделю пересечь Атлантику – путешествие через океан длилось около месяца), «будто бы лорд Корнваллис разбит и сам лишился жизни»[128]. И только 15 декабря Москва получила «радостное и важное известие» из «Версалии» от 19 ноября о том, что «Аглинский лорд Корнваллис с армиею своею в Виргинии сдался военнопленным французским и американским соединенным силам»[129]. В том же номере газеты, где сообщалось о капитуляции Корнваллиса, означавшей конец военных действий в Америке, было напечатано решение английского военного совета от 18 ноября, которое могло восприниматься после сдачи Корнваллиса лишь иронически: «Идти на помощь к лорду Корнваллису во что бы то ни стало, и 19 числа весь флот наш вышел в море».

В Лондоне узнали о разгроме Корнваллиса только 27 ноября. «Беспокойство, которое мы давно имели о судьбе лорда Корнваллиса в Виргинии, ныне уже совершилось… Двор наш получил еще подтверждение сего неприятного известия через Францию»[130], – начиналась корреспонденция из Англии. Это означало потерю американских колоний, хотя Лондон долго еще не желал примириться с подобной мыслью. «При неудовольствиях и роптаниях, происходящих от последования нещастий при Американских островах наших, мы ласкаемся надеждою, – сообщалось из Лондона, – что многочисленные новые силы, кои отправляются туда с адмиралом Роднеем, дадут другой образ тамошнему дел наших положению»[131]. Однако «ласкаться надеждою» было уже бесполезно.

Из Америки приходили иные известия:

«С того времени, как лорд Корнваллис принужден был сдаться в Йорктовне, царствует между всеми классами жителей спокойствие и ревность к общей пользе, что, конечно, будет иметь щастливейшие следствия»[132]. Надежды Англии на заключение сепаратного мира с Америкой не оправдались. Как извещали «Московские Ведомости», Франклин и Дж. Адамс отвергли сделанные Англией предложения об «особенном мире» в обход Франции[133]. Англия была поставлена перед необходимостью признать потерю Соединенных Штатов без всяких условий и ограничений.

Осенью 1782 г. Новиков публикует в своей газете аллегорическую басню «Синица на воле», «касающуюся до Англии и до прежде бывших ее Американских Селений». Издатель газеты пишет, что басня «показалась нам столь хорошею и столь замысловатого сравнения, что мы не могли лишить себя удовольствия поместить ее здесь», ссылаясь на то, что она выписана из одного французского журнала.

Сюжет басни довольно прост. Прекрасная синица, вывезенная из Канады, попала в неволю к знатной госпоже. Однажды она улетела и села на дерево. Слуги безуспешно пытались поймать ее сетью, тогда как благоразумнейшие говорили: «“Напрасный труд! птица потеряна!” Тогда госпожа сказала своим людям: “Постарайтесь ее уговорить, а я даю ей мое слово, что я отпущу ее на волю”. – “Я имею уже то, – отвечала птица, – что госпожа ваша мне только еще обещает… Какая мне нужда в ее благодеяниях? Пользуйтесь вы ими, это ваша участь мучиться под ее властию, а я наслаждаюсь независимостию!” Виват, синицы! Они, один раз вырвавшись из своей клетки, никогда в оную не возвращаются»[134].

Смысл басни становится понятен в свете тех переговоров о мире, которые велись между Англией и США. Незадолго перед тем «Московские Ведомости» сообщали: «Доктор Франклин в Париже ответствовал, сказывают, когда ему объявлено было, что Великобритания намерена объявить Америку независимою так же, как и Ирландия объявлена теперь независимою от Аглинского парламента, и что она будет иметь своего Вице-роя: “Агличане не знают еще мыслей Американцев, ибо когда они отреклись от повиновения самому государю и свергнули с себя иго рабства, то как можно ожидать, что они будут повиноваться его депутату?”»[135] Английский вице-король для Америки – это одна из уловок, чтобы заманить вырвавшуюся на свободу синицу снова в клетку.

Басня о вольнолюбивой птице не могла не вызывать у русского читателя различных ассоциаций с русской действительностью («замысловатого сравнения», как говорил Новиков). Издатель газеты, которого так невзлюбила Екатерина II, писал для мыслящего читателя. Рассуждения об американской революции, выдававшиеся за присланные из Англии, заставляли задумываться о судьбах России. «Пример Американцев начинает прельщать и наши селения, где уже с некоторого времени происходят смятения. Опасно, чтоб сие рано или поздно не принесло опасных следствий между такими людьми, кои от природы, под каким бы то ни было образом правления, жить могут»[136]. Всем была еще памятна крестьянская война под предводительством Пугачёва, и реальных оснований для опасений было вполне достаточно.

1783 год был ознаменован победоносным завершением американской революции. Из Филадельфии писали 10 апреля: «Все здесь упоены еще радостию о мире, открывающем нам приятнейшую дальновидность… Корабли наши будут ходить во все, даже и самые отдаленнейшие от нас, гавани»[137]. Ссылаясь на известия, полученные с пришедшим из Нью-Йорка в Англию кораблем, газета Новикова сообщала, что «рассеянные здесь недоброжелателями Америке слухи, будто бы в Соединенных Областях везде примечаются замешательство и безвластие, суть совершенно неосновательны. Напротив того, они находятся теперь в таком цветущем состоянии, какого не можно было ожидать после толь продолжительной и кровопролитной войны. В Новом Йорке делаются великие приуготовления к празднованию мира, которое генерал Васгингтон намерен отправлять там торжественнейшим образом»[138].

Газета Новикова нередко прибегала к своеобразной форме публикаций – «Перечня писем» из Америки или об Америке. Этот эпистолярно-публицистический жанр, основанный на изложении действительных или составленных издателем писем, позволял дать оценку происходящим событиям. Важнейшей темой, к которой осторожно, но настойчиво обращался Новиков, был вопрос о народной революции и ее вождях. И американская революция давала конкретно-исторический пример успешного решения этой проблемы.

В статье «Краткое описание жизни и характера Васгингтона» говорится об исторических заслугах главнокомандующего американской армией: «Он основал республику, которая, вероятно, будет прибежищем свободы, изгнанной из Европы роскошью и развратом»[139]. Наиболее развернутая характеристика роли Дж. Вашингтона, который «весьма нужен был для воспоследовавшей в Америке перемены», дана в «Московских Ведомостях» 2 сентября 1783 г. Историческая прозорливость суждений и глубина социально-политического анализа заставляют нас вновь привести это высказывание, на которое уже обращалось внимание литературоведов и историков (Г.П. Макогоненко, Н.Н. Болховитинов). «Когда народ возмущается и выбирает себе предводителей, которые не питают в себе того же духа вольности, коим он оживлен, то они пользуются сим случаем для угнетения его, и тогда он переменяет только цепи, нимало не облегчающие его неволю… Но когда народ и его предводители ведомы суть тем же духом и воспламенены теми же страстями, то первое волнение соделывает совершенную перемену; в таком случае целая нация составляет одну глыбу, которая подавляет все своею тяжестию и величиною, которым ничто сопротиву стать не может»[140].

С восторгом писала газета о новом типе народной армии в США. «Число всех американских регулярных войск простираться будет не более 800 человек. Вот экономическое и благоразумное распоряжение! Содержать в такой земле, которая простирается на 1500 аглинских миль, регулярную армию, состоящую из 800 человек! – Между тем всякий гражданин там бывает в случае нужды солдатом, а чрез то самое сберегаются издержки, потребные на содержание большой регулярной армии»[141].

На 1783–1784 гг. приходится большинство статей и заметок об Америке в «Московских Ведомостях» и в «Прибавлениях» к ним. Сначала в «Прибавлениях» печатались материалы о торговле европейцев с Америкой и об их владениях в Новом Свете[142]. Позднее, в 1784 г., журнал дает уже целую серию статей об истории и политике, о нравах и обычаях американцев, известия о работорговле, сведения об отдельных штатах[143].

Особое внимание Новикова привлекали вопросы культуры молодого американского государства. «Спокойствие начинает восстановляться в новых Американских Областях… Город Филаделфия начинает приходить в цветущее состояние, и науки, художества и торговля процветают в оном день ото дня более»[144]. Еще в ходе войны сообщалось об учреждении в Америке Академии наук и художеств. Известие об этом было опубликовано на первой полосе газеты Новикова: «Между тем, как в Европе во многих публичных Ведомостях распространилось, что мы здесь находимся в столь смутных обстоятельствах, что вознамерились уже отрещись от нашей независимости, правительство и народ обеих знатнейших наших областей Массахузет-Бая и Пенсильвании упражняется теперь в распространении мирных наук и полагает основание будущим успехам в науках и учености. Область Массахузетс-Байская учредила Академию свободных Наук и художеств и избрала в члены оной многих ученых мужей, и в том числе господина Самуила и Иона Адамса. В Филаделфии несколько лет тому уже было подобное учреждение под именем “Философского Американского общества”»[145]. «Московские Ведомости» сообщали, что в члены «Философского общества» приняты Дж. Вашингтон, Т. Джефферсон (Томаc Иеферсон, губернатор Виргинии), Дж. Адамс и др.

Культурная жизнь Соединенных Штатов переживала свои первые трудности, о чем писала московская газета. В ноябре 1783 г. власти потребовали запрещения театральных спектаклей в Филадельфии. «Разные знатнейшие жители сего города подали Совету Пенсильванской области мемориал, в котором они просят его, чтобы он не позволял открывать в предместии сего города театр, для представления спектаклей, ибо сие развратит нравы здешних жителей»[146]. Вокруг театра развернулась борьба, за которой Новиков пристально следил в своей газете. Летом следующего года из Филадельфии сообщалось: «Здесь настояли многие, чтобы запрещение представлять спектакли было уничтожено: но покушение сие было тщетно»[147].

Сообщая, что население Американских свободных областей умножается «наипаче в Западных их владениях», вверх по реке Огайо, «Московские Ведомости» знакомили своих читателей с археологическими находками тех мест: «Удивительно, что в сих краях, которые суть совсем необитаемы, находят множество остатков великих дел рук человеческих, о чем теперь в Америке много говорят и пишут. Между тем из сих находимых повсюду остатков можно справедливо заключить, что страны сии в старину обитаемы были сильною и благовоспитанною нациею»[148]. Старое и новое соседствовали в Америке бок о бок. Вслед за известием о находках памятников старины сообщалось об основании в тех же местах ветеранами американской революции города Мариетта, «который строится весьма регулярно».

Неизменный интерес Новикова вызывало распространение просвещения в Америке. Отмечались все сколько-нибудь значительные события в этой области, в частности деятельность просветительских обществ в стране. Обычно краткие известия из Филадельфии информировали: «Мы имеем здесь два ученые общества, одно Американское философическое, для споспешествования полезным знаниям, а другое так называемое Немецкое, для поправления и распространения немецкого языка. Оба имеют знатные собрания книг и получают в подарок из чужих краев еще больше»[149]. Все это было близко и понятно русским просветителям того времени и не могло не вызывать их сочувствия и интереса.

Среди многих общественно-политических вопросов, обсуждавшихся в первые послереволюционные годы в США, был вопрос о месте столицы молодого государства. «Американцы намерены новый город, который для пребывания Конгресса имеет быть построен на берегу реки Делавары, наименовать Колумбом, дабы через то хотя несколько поправить несправедливость, какая сему славному, Америку открывшему, путешествователю сделана через то, что оная наречена не его именем»[150].

Результатом острых социальных противоречий послереволюционного развития страны явилось восстание фермеров и ремесленников Массачусетса во главе с Даниелом Шейсом (1786–1787). Первые вести о начавшемся народном восстании пришли в «Московские Ведомости» из Лондона. «В разных местах Соединенных Провинций господствует безвластие и замешательство, – писали английские газеты. – В Бостоне не соглашенось еще, брать ли под стражу и наказывать возмутителей общественной тишины, кои легко могут подать повод к междоусобной войне»[151]. Это порождало в Англии «обнадеживающие» прогнозы, что «Американские селения в 2 года ежели не совсем покорятся Великобритании, то по крайней мере будут просить ее покровительства»[152].

Наконец, пришли известия и из самой Америки. 2 января 1787 г. из Нью-Йорка писали: «Беспокойствия в Массахузетской области с того времени, как началась у нас зима с морозами и нарочито великими снегами, несколько пресеклись: однако многие опасаются, чтобы негодующие наглостей своих к весне не усугубили, естьли требования их удовлетворены не будут. Они выбрали себе предводителем некоторого полковника…»[153]. Сообщая, что армия «генерала Шаира» (так в газете именовался Д. Шейс) достигла 10 тысяч человек, газета Новикова давала справку о самом руководителе восстания: «Шаир во время последней войны служил в американской армии и есть весьма отважный человек. Все те, кои недовольны бременем налогов, а таковых есть весьма много, соединятся уповательно с ним»[154].

Известия о восстании Шейса подавались в газете как захватывающий рассказ о драме, разыгравшейся в Америке. Извещая читателей, что «междоусобная война между свободными Американцами восприняла уже ныне свое начало», Новиков добавлял в конце своего сообщения: «Мы вскоре услышим, что произошло далее»[155]. И действительно, через несколько дней газета печатает уже не просто сообщение о действиях «шейитов», как называли повстанцев, а присланный из Америки очерк о безуспешной попытке отряда фермеров овладеть арсеналом в Спрингфилде[156]. Историческая достоверность описания сочетается в нем с публицистической взволнованностью безымянного американского автора.

Вскоре из Лондона пришло известие, что «возмущение в Массахузетской Провинции благополучно укрощено, и теперь стараются только поймать главного зачинщика оного, Шаира»[157]. Американский конгресс назначил вознаграждение за поимку «живого или мертвого начинщика возмущения Шаира». Однако большая часть руководителей восстания скрылась в Вермонте и Канаде и «угрожают, как скоро войска Конгресса разойдутся по домам и наступит лучшая погода, возвратиться к новым беспокойствиям… На бедность и недостаток любви к отечеству весьма жалуются в Америке»[158], – писали «Московские Ведомости».

Одно из последних упоминаний в газете руководителя восстания связано с полученным из Нью-Йорка известием от 6 июня 1787 г. «Славный бунтовщик Шаас», как называет его теперь газета, опять появился в Массачусетсе и собрал до 800 единомышленников. Взяв заложников из числа людей, «преданных законному правительству», Шейс намеревался держать их «за тех из своих сообщников, кои взяты уже под стражу и ожидают за свою измену приговора к смерти»[159].

Выработка проекта американской конституции проходила весной 1787 г. в обстановке подавления восстания Шейса и несла на себе отпечаток усиления охранительных тенденций. Газета Новикова следила за дебатами вокруг принятия новой конституции США, призванной заменить прежние «Статьи конфедерации». Предстоящий в мае 1787 г. созыв в Филадельфии федерального конвента для выработки текста конституции комментировался с места события: «Из Филаделфии мая 2. Новая Республика наша еще томится разными беспокойствиями, до утверждения образа правления ее касающимися: ибо некоторые желают самодержавного, а другие республиканского; и иные советуют избрать правителя под названием протектора…»[160].

Открытие конвента было назначено на 19 мая, и в газете Новикова освещался приезд 13 мая в Филадельфию в качестве депутата от Виргинии Дж. Вашингтона, незадолго перед тем пожалованного конгрессом званием генералиссимуса армии Соединенных областей. «Он встречен был еще за городом и принят с изъявлением знаков отличного к его особе уважения»[161].

Общественно-политическая борьба в Соединенных Штатах в период принятия конституции была столь напряженной и взрывоопасной, что из Нью-Йорка писали: «Кажется, что в Республике нашей должно ожидать вскоре всенародного волнения. В Филаделфию посланы из всех Областей поверенные для рассмотрения всех сделанных доселе государственных постановлений и для уничтожения тех, которые по нынешним обстоятельствам казаться будут ненужными; но сие предпринятие без сомнения великими замешательствами сопровождаться будет. В числе помянутых депутатов находятся также генерал Васгингтон и Доктор Франклин»[162].

Обсуждавшаяся летом 1787 г. депутатами конвента конституция вступала в силу при условии ее ратификации девятью из тринадцати штатов. В январе следующего года из Филадельфии сообщалось: «Вероятно, что новый образ правления (слово “конституция” в русской подцензурной прессе обычно не применялось. – А. Н.) еще в сем же месяце девятью областями нашими принят будет»[163].

И хотя не в январе, а в июне конституция США была принята необходимым числом штатов. Среди ликования, исходившего из американских источников, которыми пользовался Новиков, звучал спокойный и трезвый голос русского просветителя-демократа: «Американцы думают, что новый их образ правления будет наилучший; но мы представляем времени решить сие с толикими сомнениями соплетенное дело»[164]. Будущее показало, насколько прав был Новиков, избегавший комментировать публиковавшиеся в газете материалы, которые красноречиво говорили сами за себя.

Трудно не согласиться с замечанием советского историка Н.Н. Болховитинова по поводу откликов «Московских Ведомостей», когда их редактировал Новиков, на события американской революции: «Писать о революции (пусть даже происходящей где-то очень далеко за океаном) и ее предводителях в то время в России было не так-то просто. И можно только восхищаться, с каким умением Н.И. Новиков использовал для этого открывавшиеся перед ним, как перед издателем, легальные возможности. Умный и осторожный издатель, Н.И. Новиков избегал какого-либо открытого восхваления революции от своего имени. Но уже сам выбор темы, подбор публикуемой информации, а в некоторых случаях и характер собственно редакторских примечаний свидетельствовали о явных проамериканских симпатиях русского просветителя. Н.И. Новиков заставлял читателя мыслить, сравнивать прочитанное об иностранных событиях с русской действительностью и делать собственные выводы»[165]